СИМОНЕ СИГОЛИ

ПУТЕШЕСТВИЕ НА ГОРУ СИНАЙСКУЮ

Во имя божие. Аминь

Далее сейчас мы расскажем о благородстве заморских земель по дороге ко Святому Гробу господню, и об их нравах и обычаях, и в скольких днях одна земля от другой, и что находится между ними; и обо всех помянутых вещах, и обстоятельствах, и обычаях самолично хочу рассказать я, Симоне Сиголи, в год господень 1384, когда ходил ко Святой Екатерине на горе Синайской и ко Святому Гробу и по иным святым местам вот в таком сотовариществе, то есть Лионардо ди Пикколо Фрескобальди, и Андреа ди мессер Франческо Ринуччини, и Джорджо ди Гуччо ди Дино Гуччи, Бартоломео ди Кастель Фоконьяно, и Антонио ди Паголо Меи, шерстянщик, и Санти дель Рикко, виноторговец, с шестерыми нашими слугами.

Мы отправились из Флоренции сказанного года августа в. 13 день, чтобы итти в Венецию, и прибыли туда сказанного месяца в 18 день, и затем сентября в 4 день, в воскресенье ночью по милости божией подняли паруса, начав наш путь. И шли в продолжение четырех дней, как ночью Владычицы Нашей сентябрьской попали мы в величайшую бурю; и было это против морского жерла, пролива, который называется Карнаро ¹, и по праву так его именуют, потому что это самое что ни на есть опасное место, и тянется он на 120 миль. И сказал нам хозяин, которого звали господин Никколо Поло, что в этом месте погибло уже множество больших и малых судов. И вот, по милости божией, мы прошли это место невредимы, и, идучи открытым морем в продолжение многих дней, прибыли мы к одному острову, который в открытом море; каковой остров разделен надвое, так что между одним островом и другим морская протока; и [47] рассказывают, когда Венецианцы везли тело святого Марка, которое они везли из Александрии, идучи морем, когда они были подле сказанного острова, остров расселся надвое и дал дорогу драгоценному телу, между этих двух островов они прошли со сказанным телом, и привезли его в Венецию. Когда мы хотели пройти между этих двух островов, идучи своим путем, встретила нас великая буря с противным ветром, которая длилась три дня и три ночи, и под конец пришлось нам возвращаться вспять добрых 150 миль, и пристали мы у острова Джанте в Греции,— место это необитаемое, называется Лизипонто, и здесь мы простояли три дня; приходили крестьяне с гор, и приносили на продажу всякую свою снедь, и купили мы много кур, жирных, по девять сольдо пара на наши деньги; и так там всего в изобилии. От этой пристани до Венеции 900 миль; и простояв у этой пристани три дня, мы пустились в путь и с божией помощью вошли и проплыли между двух островов, и пройдя сто миль, достигли Венецианской крепости, которая называется Модоне, и прекрасная это крепость, и крепкая, и стоит на берегу: все корабли, что проходят этим морем, должны объявиться в этом месте, до того, что Генуэзцам она плешь проела; и рассказывают, однажды Генуэзцы захотели ее воровски взять, отчего вышел им урон и позор; с той поры впредь Генуэзцы не могут входить в сказанную крепость, кроме как трое в раз, то есть трое мужчин. Над этой крепостью Модоне, на полгоре церковь, в которой тело святого Льва. В этой Модоне пробыли мы день с половиною; и прежде, чем нам уйти, по воле божией, похоронен был там один из наших сотоварищей, имя которому было господин Бартоломео, священник из Кастелло Фоконьяно: от этого места до Венеции тысяча миль. Оставили мы это место, и в расстоянии двенадцати миль находится другая Венецианская крепость: она называется Короне, прекрасная крепость, и здесь родится лучший червец для шарлаха ², какой ни есть в мире; потом идешь далее, и остается с левой руки остров Кандия; и потом входишь в Саталийское море, каковое море между островом Кандией и островом Кипром с левой руки. И говорят мореходы и многие иные люди, достойные веры, будто бы в этом Саталийском море дна никогда не достать.

Потом остается остров Кипр с левой руки: и по воле божией, пришли мы к пристани Александрийской во вторник вечером в два часа ночи, сентября в 27 день. Потом в среду утром около третьего часа были мы допущены на берег. И прежде чем нам выйти на берег, мы пошли на таможню, где сгружают товары, и там предстали Сарацинам-досмотрщикам, и были дотошно все обысканы золотой и серебряной монеты ради, потому как платится две с сотни. И воистину нет там вины беспошлинного провозу, потому что говорят: прячь, как только умеешь, а я тебя обыщу, как только смогу, и таким образом можешь везти [48] беспошлинно, и нет в том никакой вины. И от Александрии до Модоне открытым морем 900 миль, а кто считает тысячу.

Теперь, желая рассказать о великом достоинстве Александрии, и об их нравах и обычаях, и о множестве снеди, и как она хорошо поставлена и устроена во всяком рассуждении, запервое расскажем, сколь она велика. Скажу, что окружность ее четыре мили, и более она вытянута в длину, нежели в ширину, и город это весьма изящный, и прекрасные улицы в нем и просторные; торгует всем, что ни есть, особенно же преогромными гранатами, внутри же они таковы, что, кажется, чистая кровь, и сладки как сахар. Тоже и груши, яблоки, сливы и прочие плоды равным образом, огромные арбузы, желтые внутри, с красно-желтыми зернами, и воистину язык человеческий не смог бы рассказать о нежности их. Еще есть там один плод, о котором многие говорят, будто это и есть плод, коим согрешил наш первоотец Адам, каковой плод называется музе; цветом же они, как наши огурцы. Правду сказать, они длиннее и несколько тоньше, и нежны на вкус, очень мягкие, и сладость их столь не сходна со всем нашим, что буде кто привыкает есть сказанные овощи, до того они ему нравятся, что все что угодно за них отдаст. В этом плоде видно величайшее чудо, ибо когда ты его разрежешь любым образом, хочешь вдоль, хочешь поперек, любым образом режь его, воочию видно внутри распятие; и это все мы сотоварищи многократно проверили. И многие зовут их райскими яблоками; и таково должно быть им по праву именование. Дерево, приносящее этот плод, и его стебель, кроваво-красное, твердо и нежно, и вырастает в высоту от четырех до пяти локтей; его листья как у нашего здешнего девясила; и длиною они в добрые четыре локтя. И этот ствол дает плоды единожды и не более, а потом отсыхает, и выпускает от изножия другой стебель, и подобно же отсыхает, давши снова плод, и так от года к году.

Далее, там родится прекрасный хлеб и добрый, и лучше торговля во всякое время, чем у нас; телятина самая жирная, и светлая, и добрая до 20дан[ари] фунт нашими деньгами; баранина холощеная по 16 дан[ари] фунт нашими деньгами, и бараны эти покрупнее наших, и хвосты у них круглые, так что тянет один добрых 25 фунтов, и бывают более, и бывают менее, и внутри жирнющие и белые, и внутри у них нутряное сало, как у наших свиней, и мясо это на вкус лучшее в мире. И когда пойдешь ты за мясом к корчемнику, дает он тебе мяса без кости, потому что таков их обычай, и опять, если будешь покупать уже приготовленное от приспешника, даст он тебе его опять без кости; если же захочешь с костью, получишь с костью; и стряпают столь чисто, что одно от того удовольствие. Далее, в других к тому назначенных местах продается лошадиное, и ослиное, и верблюжье мясо, сырое и вареное, мясо это самое светлое.

И курами там великая торговля, много более, нежели здесь, и когда идешь покупать кур, торговец перерезает им горло и [49] так тебе и продает, и если на твое великое несчастье ты свернешь шею курице или иной птице, а не перережешь, жизнь твоя под угрозой; или, воистину, станет это тебе за каждую голову 50 золотых флоринов или более, смотря по дружбе, которая у тебя там.

Далее, великое там изобилие перепелов, до того, что пойдешь ты к птичнику, и он тебе покажет много клеток с перепелами, все живыми, и ты выберешь самых жирных, по своему желанию, и стоит это тебе за каждого 6 дан[ари] нашими деньгами, да еще птичник тебе их ощиплет. Далее, морской рыбы всякого рода там великое изобилие, и станет фунт тебе самое большее 18 дан[ари] нашими деньгами. Таково там великое изобилие снеди.

Населения в городе, говорят, за людей достойных веры, наши Христиане, будет добрых 50 000 человек, способных носить оружие, считая Сарацин, Иудеев, Христиан пояса и Самаритян, Распознаются эти колена таким образом. Сарацины носят на голове белые повязки, и Иудеи желтые повязки, и Христиане пояса голубые повязки, и Самаритяне красные повязки. В Александрии добрые три тысячи человек не носит на себе ничего, кроме тряпицы вокруг естества, и делают это по великой жаре, которая там летом; зимою все Сарацинские женщины носят штаны, большие и малые, и носят гачи до самого полу, так что получаются из гач чулки.

Далее, когда они выходят из дому, надевают на голову боккаччиновую накидку, а кто из белого шелку, и видать у них разве что одни глаза; таким образом, что пройди они за день сто раз обок мужа, он никогда бы их не узнал. И по этой причине, кто может, никогда не позволяет им выходить из дому из-за ревности, чтобы те не срамили лицо их, поскольку их закон ни о чем не говорит, разве как о том, чтобы есть и предаваться всяческим усладам похоти. Еще мне говорил наш толмач, что великое множество женщин носят подбрюшник и штаны, в цену тот 400 дукатов и эти 500 дукатов, столько на них жемчугу и драгоценных камней. Далее, носят они рубахи, работанные из шелку и золота либо серебра, таким образом, что одна стоит 200 золотых дукатов и более, и сказанные рубахи короткие, до колена, и широченные, рукава короткие, до полруки, шириною в добрый локоть нашею мерою.

Александрия стоит на взморье, и прекраснейшая у нее пристань и обширная, таковая, что будь она в руках Христиан, было бы гораздо лучше. В Александрии есть две горы, трудом поднятых из всякого мусора и всякого навоза и нечистот, и на каждой той горе на вершине есть крепчайшая башня, и вышиною одна из тех гор с милю и более, и так же другая. И когда король Кипрский взял сказанную землю, все Сарацины убежали на эти горы, и одна от другой почти в миле расстояния. Никто из Христиан не может пойти на эти горы под страхом смерти. [50]

Когда мы были в Александрии четыре дня, городской адмирал послал к паломническому консулу, у которого в доме проживали мы, и сказал, что должно нам явиться перед ним, почему и пошли мы, и прежде нежели войти в палату, за двадцать пять локтей, пришлось нам снять башмаки и итти в чулках; и как приблизились мы, пришлось нам преклонить колена и целовать землю, и так мы сделали трижды.

Адмирал был там, во главе, и сидел на ковре, поджав ноги, как портные за шитьем; вокруг него было много Сарацин, и все стояли; потом приказали нас спросить, чем мы занимаемся, и мы отвечали, что. идем ко Святому Гробу Христову; и так провел он несколько времени с нами. Потом под конец попросили мы его о милости разрешить нам ввезти туда наш бочонок с вином, и так пользоваться бы им невозбранно; он нам оказал эту милость, и была нам большая удача; потому что не в обычае у них оказывать подобную милость, кроме как за величайшую плату.

Далее, расскажем об их алькалифе, то есть их папе, и об их кардиналах, и об их епископе, и как они могут брать жен и скольких. Все они могут и должны брать шесть жен каждый, и так же может и должен поступать всякий Сарацин. Теперь расскажем про их скотские обычаи. Сказывают, когда мужу не нравится жена, он идет к их епископу, и говорит ему такое дело. Епископ посылает за женою; и в малом времени они разводятся; он берет себе другую жену, и она берет себе другого мужа, и он ей отдает ее приданое, и ежели случится, что он по прошествии какого-то времени захочет ее сызнова, он возвращается к епископу, и в малом времени так сделает, что получит ее. И ежели случится, что он разведется с нею даже до трех раз, может он ее получить таким образом, что епископ посылает за тремя слепцами из города, и столько они любятся с нею, сколько хочется им целый день; и таким образом получают ее сызнова, и держат такой обычай, чтобы никому не было повадно бы разводиться с женою столько раз. Ежели случится, что бывает часто, что женщина придет жаловаться на мужа, что не любится он с нею, сколько ей хочется, немедля епископ посылает за ним, и вот она разводится с ним, ежели он не обещается лучше исполнять ее хотение и к ее удовольствию; и ежели она все-таки хочет уйти, теряет она половину приданого, и если она хочет возвратиться к нему даже в третий раз, тоже может, но, воистину, должна она любиться с этими тремя слепцами целый день, и таким образом может вернуться к нему; ежели от третьего раза впредь доведется им развестись, сходиться они более не могут.

Мы отбыли из Александрии октября в 5 день и прошли на ослах одну милю, мимо многочисленных прекрасных садов, исполненных всякого рода плодами, особенно же финиками, и такая там великая торговля желудями, какой здесь нет, и великое там множество гранатов и лимонов, и деревьев, что родят кассию, и глив, и прочих плодов изрядно, и много там растет [51] фараоновых смоковниц, которые претолсты и высоки как дубы, и эти смоковницы плодоносят семижды на год, и всякий раз плоды выспевают. Листы у них премелкие, и когда дает плод, родит его не между листами, но родит смоквы по ветвям, и белы они, не слишком крупны, и хороши на вкус. Затем мы вошли в некую ровницу, которая зовется Калиджине ³, и от Александрии она в расстоянии мили с половиною, и здесь мы сели в лодки при величайшей и безмерной жаре, и шли сказанною ровницей добрых 30 миль, минуя многие села. Видели мы по левую руку город, который показался нам весьма прекрасным, и зовется он Модиуоло, и велик он в четверть Александрии, потом подошли мы к затвору этой ровницы, то есть к опускным вратам, которые затворяют ,и открывают, когда им хочется, затем чтобы это место заливалось водой всякий год, сколько им хочется, затем что в этом краю дождей никогда не бывает; и таким образом поливают землю, и собирают на ней по два урожая на год. Потом миновали мы сказанные врата, и шли по сказанной ровнице 15 миль, встречая прекрасные села; потом вошли в рукав Нила, который, рассказывают, течет из Земного Рая.

Это величайшая река, и вода для питья из лучших в мире; и вошли мы в оказанную реку в четверг в час вечерни октября в 6 день. И по этой реке много прекраснейших имений благороднейшей земли, и выращивают там величайшее количество сахару, и величайшее там количество фиников и других плодов, так что только диву даешься, видя это.

И первое селение, что мы встретили на Ниле, зовется Фуа, и селение это величайшее и всем изобильно, чего ни спросишь, и стоит против острова Розето, который, говорят, из самых прекрасных и самых изобильных островов в мире; и это тот самый остров, где стал король Французский, когда приходил сюда, и его затопило здесь; чего ради король Французский со всеми своими людьми были взяты в плен Султаном. И у этого селения Фуа мы провели вечер и ели на лодке; и вечером все жители селения сбегались посмотреть на нас, мужчины и женщины, от мала до велика, удивления ради, потому что в непривычку видеть им нам подобных. В тот вечер рассказал нам толмач о величине селения столько, что сильно я подивился, хотя весьма я ему верил; имя же ему было Саэто, человек старый, добрых 70 лет, и был он, для Сарацина, весьма хороший человек; и рассказал он мне, что за свою жизнь провожал паломников, ходивших ко Святой Екатерине и ко Святому Гробу, шестьдесят семь раз, не считая того, что шел с нами. В этом селении мы провели вечер и спали там в лодке, потом оставили мы это село в пятницу в час ноны ⁴ октября в 7 день и шли по Нилу, и встречается там много прекрасных сел и крепостей; и великое число прекрасных садов, дающих все плоды, какие только ни придумаешь, и в величайшем изобилии, и по сказанной реке встречается множество мест, где добывают в великом количестве индиго, и [52] добывают его из некоей травы, видом почти как портулак. И заплатили мы за проход по Нилу, прежде чем нам дойти до Каира, в пятнадцати милях, один дукат, и собирает сказанную пошлину адмирал Дамиаты.

Прибыли мы в Каир в понедельник вечером в два часа ночи октября 10 дня, и здесь ночевали в лодке; потом наутро, прежде, нежели мы смогли войти в Каир, должны мы были заплатить с каждого 40 сольдо нашими деньгами, и потом оттуда прошли по Нилу более пятнадцати миль вдоль самого берега, и прибыли в дом, где живут паломники, идущие ко Гробу и ко Святой Екатерине и возвращающиеся назад. Теперь расскажем о благородстве Султана и города Каира и еще помянем многие обычаи, о которых прежде не сказывали. Еще заплатили мы в Александрии консулу, который ведает паломниками, по одному дукату с души, а дал нам он только что кров да пищу, не давши ни постели, ни чего другого. Далее, заплатили мы на выходе с Александрийской пристани шесть сольдо с души нашей монетой; еще заплатили в Каире великому толмачу, который Христианин-отступник и Венецианец; поскольку были мы в доме, где останавливаются все паломники, потребовал он с нас четыре дуката с души, не давши нам ни постели, ни чего бы то было еще, только что кров и пищу; и еще много денег пришлось платить нам, прежде нежели смогли мы уйти из этого города.

Слишком долго было бы рассказывать о Сарацинских церквях, которые называются мечети и имеют колокольни; и когда хотят они указать, что наступил час ноны, священники при мечетях подымаются на колокольни, и наверху, где начинается купол колокольни, есть снаружи деревянное гульбище, и обходят это гульбище троекратно, крича самым громким голосом, что уже нона, рассказывая еще о нечестивой жизни Магомета и его мерзких товарищей, которые, говорят, были его апостолами. Далее, кричат: «Делайте такое-то»,— бесстыдство было бы написать, что они говорят открыто: плодитесь и размножайтесь — дабы закон Магометов плодился и множился. И так поступают подобным образом, когда приходит час вечерни, только что трое их кричат с колокольни, рассказывая о всякой нечестивейшей похоти, которой предавался Магомет в этом мире, и так повелевают, чтобы всякий усиливался делать; и таким образом живут по-скотски. Снова в повечерие поднимаются на сказанную мечеть и подобным образом кричат, потом криком говорят: «Ступайте есть, и делайте такое-то и такое-то», то есть о похоти, и «плодитесь и размножайтесь». И подобное же делают ночью в час заутрени, только что много дольше в заутреню кричат, дольше, нежели во всякий иной час дня, все напоминая им: плодитесь и размножайтесь.

Одежды у Сарацин все из белого тончайшего боккаччина, так что кажутся шелковыми, а кто носит белые шелковые ткани, смотря по их возможности, и носят платье длинное и [53] широкое, до самой до ступни, и рукава длиннейшие и широкие, словно священнический подрясник. На голове носят заостренную шапчонку, наворачивают вокруг головы и шапчонки добрые двадцать пять либо тридцать локтей тончайшей льняной ткани; носят еще и другую одежду, образом ровно бы как у диакона, когда он облачится к обедне служить при священнике, и почти все обыкновенно носят в руке маленький платок крашеной бумаги в полоску, и носят его на плече. Красивейшие они люди телом, много краше нас, и все носят длиннейшие бороды, и величайшее там множество стариков, переваливших за 80 лет, и великое удовольствие смотреть на них, как важно они выступают, посмотреть — само величие. Далее, Сарацины творят в году один великий пост ⁵, который начинается в первый день лунного месяца, как минет сентябрь месяц, и длится 30 дней, и весь день проводят без еды и питья; потом вечером, когда вызвездит, всякий начинает есть мясо и все, что ни нравится им, и едят целую ночь. И всякий священник каждого прихода идет троекратно в ночь с бубном, играючи своему приходу, выкликая прихожан своих поименно, говоря: «Ешьте и не спите, и делайте такое откровенно»,— то есть о похоти, с тем чтобы закон Магомета возрастал; и таким образом живут по-скотски. По прошествии же тридцати дней, как увидят новую луну, устраивают величайшее празднество, и собираются на самой большой площади, какая ни есть в мире, и там кто играет на барабанах, и кто на волынках, и кто поет, и кто танцует, и кто играет в кимвалы, и кто подымает величайшие тяжести усилием рук; это длится добрые восемь дней и даже большую часть ночи. И все городские повара во время великого поста всю ночь по лавкам продают мясо и прочие лакомства; потому как обыкновенно Сарацины никогда не стряпают по домам.

Далее, расскажем о сарацинских женщинах, каковых обычаев держатся, когда выходят замуж. В этот день там к часу вечери идут многие носильщики к дому молодой; и по своей возможности посылает в дом муж: кто несет кровать, и кто тазы, и миски дамасской работы, каковые воистину самые красивые в мире; кто несет льняные ткани, кто лари, на их лад, весьма красивые, по состоянию этой женщины. Идут туда носильщики, груженные скарбом, а женщина медлит потом уходить к мужу вечером в ночь при свете факела в сопровождении многих женщин.

И прежде чем уйти женщине к мужу, все родственники и близкие — в доме с молодой, и быстро раздевают ее женщины: она кричит, и они ее опрокидывают. И есть там женщины, умеющие рисовать, и всю ее разрисовывают спереду, то есть тело, и грудь, и бедра, и ноги, и руки, и рисуют там борзых и косуль, птиц, деревья и листие; и употребляют тончайшие краски, и смотря что изображено, кладут краску; так что все со смыслом. Потом, сделав это, снова одевают ее, и обряжают ее в семь [54] одежд одна поверх другой, и смотря по возможности и силе мужа. Все сказанные одежды из белых тканей и боккаччиновые, и воистину такие у них боккаччины, что диву даваться, совсем светлые, и нежные, и лучистые, что точь-в-точь кажутся шелковою тканью, до того, что есть там такие, что стоит локоть нашею мерой два золотых бизанта; бизант идет за золотой флорин с четвертью. Потом они уходят вечером с женщиной; и когда женщина придет в дом мужа, она вынимает висящую на боку саблю, и берет ее за конец клинка, и протягивает ее мужу, и потом отвязывает ножны и отдает их мужу. Потом, во главе покоя есть там шесть, и до восьми, тюфяков один на другом, и вся эта постель прикрыта шелковыми тканями. Потом эту женщину сажают на эту постель, и подле нее ставят прекраснейший дамасский таз, и женщины, кто хочет плясать, пляшут, все в очередь по одной и не более, и та, которая хочет первая плясать, подходит к молодой, и подносит ей подарок, какой может, либо золотой бизант, либо кольцо, и прикрепляет его молодой к голове чем-то, что его держит. И потом, как поднесет она этот подарок, начинает плясать, а молодая отцепляет подарок с головы и кладет его в таз, что обок нее, та же, что плясом идет по покою, выделывает на весь свет движения самые что ни есть неслыханные; она .вверх подскакивает, и потом чуть что не сядет, и потом встанет и подымет на себе одежды, то есть одну из пол сбоку, и так подымают то эту полу, то ту, покрывая ею голову себе, и так выделывают на весь свет движения самые что ни есть прекрасные, и самым ловким образом. И так подымая одежды, не могут показать никакого стыда своего, потому что у всех у них штаны с гачами до самых башмаков; и когда эта отпляшет, пойдет другая и делает все подобно первой, и так все прочие делают то же самое; и там пребывает молодая, и смотря по ее родне, может она собрать добра на сотни золотых бизантов.

Выйдя из Каира, милях в десяти, находятся житницы Фараоновы, и построены они, когда Фараону приснилось семь коров тучных и семь коров тощих, и три хлебных колоса полных и три пустых; Фараон же захотел постичь, что этот сон должен означать, на что Иосиф ему сказал: «Господин, это знаменует семь лет великого изобилия и семь лет великой скудости, и потому,— сказал Иосиф,— господин, если вы желаете быть великим владыкою, сделайте великий припас хлеба, и когда придет время скудости, вы сможете помочь народам, и тем станете величайшим господином». И вот, Фараону весьма понравилось изъяснение, которое Иосиф ему указал. Незамедлительно Фараон повелел Иосифу сделать сказанный припас; и вот, Иосиф изыскал средство получить зерно со всех концов, сколько мог получить, и вскоре собрал его величайшее число модиев, и это зерно засыпал в эти житницы. Они же суть самые большие здания, какие только ни виданы; их три, и отстоят одна от другой, [55] быть может, в ручное вержение; и сложены из величайших камней, длинных и огромных; и образом точь-в-точь как адаманты; их колодка внизу широчайшая, а сверху заострена, и широки они по каждой стороне более ста локтей, и высоки в доброе самострельное поприще. И ежели я не запамятовал, ширина их у подножия, как мерили мы руками, по каждой стороне 140 локтей: и у всякой четыре стороны; и зерно засыпалось внутрь: подумайте, сколь величайшее количество его должно было в них вместиться.

Сарацины во весь год никогда не блюдут никаких праздников, разве что в январе месяце блюдут три дня ⁶, и это когда при коленах Авраамовых был сын, и приставил тот ему нож к горлу, чтобы принести жертву богу; отчего в это мгновение ангел божий спустился с неба, и сказал ему оставить сына и взять барана; и об этом устраивают Сарацины великое празднество, и блюдут три дни, не открывая лавок, и все покупают баранов и кормят бедных из почтения к этому чуду, которое бог явил через сына Авраамова.

Теперь расскажем о жирафе, что это за зверь. Жирафа собой почти как бы страус, только что по телу у нее не перья, но белейшая и тонкая шерсть, и хвост у- нее лошадиный, и ноги, то есть задние ноги, высоки в локоть с половиною, а передние высоки в три локтя; стопа у нее лошадиная и голень птичья, шея тонкая и длинная, в три локтя и более, и голова по образу лошадиному, и светлая, и с двумя рогами, как у барана, и ест овес и хлеб, словно лошадь. И таких животных у Султана четыре. Видеть ее, воистину, только удивляться.

Еще скажем о слоне, что это за зверь, и каков он собой. У слона шкура, как у черного буйвола, и высок он, как никакой из наших упряжных быков, и толще; хвост у него, как у буйвола, голени толсты, как бедро обыкновенного мужчины, и толсты внизу и вверху почитай одинаково, и ступни высоки и широки, и шея короткая и толстая, уши складчаты, словно бы рукавный раструб у плаща в плече, глаза велики, как у быка, голова почитай, как у быка, и из пасти выходят два претолстых загнутых клыка, словно бычьи рога, разве что длинны они в добрые два локтя каждый, и толсты, как икра на ноге обыкновенного мужчины; из рыла у него выходит кишка, по образу почитай рога, в который трубят, и когда захочет он, простирает ее на добрые восемь локтей и более, если захочет, и этой кишкою забирает воду, когда хочет пить; и я видел своими глазами, как запустил он эту кишку в лохань, и одним мигом этой кишкою втянул более бочонка воды, скорее, нежели бы тебе выпить полстакана вина; и этой кишкою подбирает он всякую еду и кладет себе в рот. И когда идут они по дороге, и встретятся им деревья, нет такого толстого дерева или сука, чтобы, если слон набросит на него кишку, тут же бы не сломал его и не бросил оземь, такова сила у него в этой кишке; и приблизься кто-нито к нему, [56] таким образом, чтобы мог он достать этой кишкою, обхватил бы он его ею поперек, и подбросил бы вверх на добрые двадцать локтей и более, и потом ловит его на клыки, и смерть ему. У каждого из этих слонов есть смотритель, и ему он зла не делает, потому что слон весьма страшится его побоев, как далее услышите. Когда этот человек хочет, чтобы слон залег, он ему чешет тело, и слон трубит пастью, словно бы какой трубач, когда сильно задудит в трубу; только что у слона голос много сильнее. И не хотел бы я, чтобы ты, читатель, подумал, будто слон ложится на землю: дело в том, что так вот в стороне есть у него сбоку кучка навозу, :и там он и залегает на бок: если бы лег на землю, не смог бы он от нее встать, потому как нога у него почти вся сплошная; и когда он хочет встать после лежки, сильно дергается, и таким образом подымается. И приключись война у тех владык между собою, приказывают они ставить деревянные стрельницы на этих слонов, и забираются туда стрелки, и забирается тот, кто им правит; и сделай слон что не так, у этого человека в руках нарочитая булава, и в навершье этой булавы есть железный крючок, заостренный и отточенный, и бьет он этого слона прямо по голове, так что весь тот дрожит, и таким образом наказывает его, и он весьма страшится этого человека.

Сейчас расскажем о голубях, сущих в тех краях. В Каире великое множество голубей, кои белы как снег или белее, если можно сказать так; и лапки и клюв у них красные, и залетают они в дома, и на каждом окне дома устраивают гнездо, и во всякий покой, и в любое место в доме тоже могут забираться: и нет столь низкого оконца, чтобы они не залетали внутрь. Правда, что Сарацины их не ловят и не едят, потому что, говорят, что великий грех чинить им зло, потому как нет от них вреда ничему, и по этой причине великое их там множество; и точно, в усладу на них смотреть.

Сейчас расскажем что творят Сарацины всякую пятницу и каким образом. Говорят, что священники их мечетей, когда приходит утро пятницы, в половине третьего часа поднимаются на колокольни, и идут вкруг гульбища, крича, чтобы всякий приготовился итти на молитву. И потом, как покричали они некоторое время, сходят вниз и ждут времени терцы, и потом снова начинают кричать самым громким голосом, чтобы каждый шел мыться, прежде чем итти к молитве. И как покричат, сходят с гульбища, и все Сарацины, мужчины и женщины, идут мыться в баню, потому как много в городе этих бань, и там моют себе руки и полголовы со стороны лица, потом моют ноги и бедра до самого естества. И потом, едва минет третий час, священники мечетей поднимаются на колокольню и кричат: «Всякий да идет к молитве»,— отчего весь народ трогается, и идут все сообща в главную мечеть, сказать тебе, кафедральный собор города; и как подходят к вратам мечети, все снимают башмаки и оставляют их снаружи, так что внутрь все входят босиком. И когда [57] входят в мечеть, творят величайшее покаяние, многократно целуя землю; и делают так в продолжение получаса, а когда кончат, все садятся; и в это время выходит их Кади, то есть их епископ, и подымается на епископское место, с саблею на боку, и начинает проповедывать и рассказывать о жизни Магомета и его сотоварищей: всякий да тщится делать то, что делал он; и еще рассказывая много о всяком похотном нечестии и прочих пакостях, что творил Магомет в этом мире. И как окончит он проповедь, выхватывает саблю и держит, обнаженную, в руке, говоря: «Кто захочет перечить тому, что он сказал, да будет разрублен пополам»; отчего все тотчас начинают кричать громким голосом: «Да будет, как он сказал». Таким вот образом по-скотски живет этот народ.

Далее, никто из Христиан, кои обретаются в Сарацинских землях, не осмелился бы вытти наружу, когда идут молитвы; до той поры, покамест те не выйдут, не могут они ничего делать вне дома, не подвергая себя величайшей смертной опасности: и так поступают те, чтобы кто не поглумился бы над ними.

Теперь расскажем о благородном и прекрасном городе Каире, и о его величине, и о множестве народу, что живет в сказанном городе, и об их обычаях, и о великолепии Султана, и о его величии, и о его женах и женщинах, и каким образом он получил власть, бывши Христианин-отступник из Греков, и был рабом.

Скажу, что город Каир в длину — двенадцать миль и более, по окружности тридцать миль, и стен не имеет, но с двух сторон течет река Нил, с третьей стороны он окопан рвом, и высочайшие дома горожан взамен стен. Мне сказал один Христианин, имя которому Симоне ди Кандия, который был там торговли ради, что в сказанном городе Каире было тридцать сотен тысяч человек и более, из коих более нежели пятьдесят тысяч не имеют ни дома, ни крова, где жить; спят они ночью на скамейках, потому что дождя там никогда не бывает и всегда величайшая жара. Еще там есть более десяти тысяч человек, которые не носят никакой одежды, разве что только тряпицу вокруг срама; и сказал мне купец, что от мора шестьдесят третьего [года] ⁷ умерло в Каире великое множество народу, и сказал, что в три дня там умерло сто пять тысяч человек: подумайте же об иных днях, когда умирало там десять тысяч, и когда двенадцать тысяч, и когда шестнадцать тысяч и более, и когда менее, так что подумайте, какое же количество народу померло там, памятуя, что мор был там добрых восемь месяцев. В этом городе великое изобилие всякого товара, и особливо всяческих пряностей, которые идут из обеих Индий ⁸ по Морю-Океану, и потом входят в Красное море, и разгружаются на пристани Святой Екатерины, что у подножия горы Синайской, может, в пятнадцати милях.

Еще там величайшее количество сахару, белого как снег и твердого как камень, и это лучший сахар, какой только ни на [58] есть в мире. И как его выгрузят на сказанной пристани, грузят на верблюдов, и идут пустынею до Каира, а это тринадцать дней, и нет там ни дома, ни крова, ничего кроме гор и песчаной, и каменистой, и галечной равнины.

Теперь расскажем о великолепии Султана. Султан — человек, быть может, лет сорока пяти, и человек прекраснейший обликом, и крепкий, и обходительный в высшей мере, и говорят, при его дворе на его содержании пребывает непрестанно около шести тысяч человек, скорее более, нежели менее. И потом, меняет всякий день троекратно многоценные платья, и как снимет он их с себя, относят их в некий покой, и никогда уже не наденет он их более; все их дарит своим баронам и преданнейшим своим друзьям.

Далее, у Султана семь жен, и хотя есть у него еще и другие женщины по городу, но эти семь все-таки главные у него, и каждая с ним в свою ночь спит. Эти его жены когда выходят в город, идет с ними великое число служанок; и в сопровождение при себе стражею каждая из этих его жен имеет четырех рабов-евнухов, которые никогда не отстают от этих женщин, куда бы они ни пошли, так что не могут они опозорить своего мужа. Еще же, когда Султан отправляется охотиться в некое место, зовущееся Сариакуссо, которое в пятнадцати милях от города, и идет с ним величайшее множество народу, коего около ста тысяч человек верхами, и скорее более, нежели менее, и везут величайшее множество ловчих соколов и обычных кречетов, и великое множество гончих и борзых; и еще везут для Султана превеликую палатку, и это — одна из великолепных вещей в мире; и столь она велика, что ста верблюдов мало, чтобы перевезти ее, потому что она разъята на множество частей, и множество деревянных столпов, которые употребляют, когда подымают сказанную палатку. Истинная правда, когда подымут сказанную палатку, говорят, что в ней великое множество горниц и покоев, толикое, что вечером нет такого человека, кто бы знал, в каком покое Султан почивает ночью, если только это не довереннейший его наперсник. А еще столь велико множество палаток, которые ставят для прочих вельмож, которые при нем, что когда раскинут стан, воистину кажется он городом, и так в нем есть и улицы, словно в городе, много ремесленников, кто одно продает, кто другое, по большей же части всяческие лакомства в снедь; и когда трогается сказанный господин из города Каира, идет перед ним тысяча запасных коней, и зрелище это из самых дивных.

Затем идет великое множество верблюдов, которые несут съестные припасы этим людям и корм для их лошадей. Верблюд несет обыкновенно от двенадцати до пятнадцати сотен фунтов, и так вот они кормят ставку, и идет их столько, что могли бы они прокормить и много более народу, чем там, хотя столь много его, сколько умом объять можно. В те самые дни, когда [59] прибыли мы в Каир, пришел от дамасского адмирала дар, который сказанный адмирал прислал Султану, и это мы узнали от того христианина из Кандии, который говорил, что видел это. Он говорил, что было сто верблюдов, вьюченных золотой и серебряной монетой, и шелковыми тканями, шитыми золотом и серебром, и все верблюды покрыты были шелковыми тканями до самой земли, и рознились они цветом, так что двадцать из этих верблюдов были покрыты белыми тканями, и двадцать других голубыми тканями, и двадцать других зелеными тканями, и двадцать других красными тканями, и двадцать других синими тканями, и подобно были одеты все, кто вел их, коих было человек с пятьдесят, все в тех же самых цветах, что и верблюды. Когда же этот дар прибыл в город Каир, Султан охотился, почему и спросили, с этим даром как ему поступить заблагорассудится; на что Султан немедля повелел, чтобы привели к нему этот поезд; на что сказанный дар был ему представлен, и когда он увидал все это в таком добром устроении, ему весьма пришлось по нраву, и он повелел все сгрузить, и так и было сделано; затем стал Султан призывать к себе своих вельмож; кого дарил шелковыми тканями, шитыми золотом, кого — шитыми серебром, и кого дарил золотою монетою, и кого — серебряною монетою, смотря сколько знал за ним доблести; и таким образом в одно мгновение истратил все это на дело вежества: потому что щедростью души своей обладает он этою державою, ибо не должна она была достаться ему, так как он не того рода, которого должны быть Султаны. При том, кто ныне Султаном, по всем его владениям можно пройти с золотом в руках; столь крепко его страшатся, и столь хорошо судит он и рядит всякого разбора людей: и нет места ни столь пустынного, ни столь дикого, ни столь глухого, куда бы нельзя было пойти без опаски. Но истинно также, что должно тебе иметь толмача, который был бы тебе провожатым, и смотри, чтобы была о том человеке добрая слава, и пройдешь без опаски повсюду.

Тот, который ныне Султаном, как мы сказали прежде,— Грек и Христианин-отступник, и был рабом в Сирии; и случилось, что тот, кому он принадлежал, освободил его: потому, когда он увидал себя вольным, сдружился он со многими Сарацинами, и особенно с одним, богатым человеком, почему они всегда бывали вместе, и славились вежеством.

По каковой причине почти все весьма их полюбили; потому каждому из них было всяческое споспешество во всяком важном деле. Когда же они увидали себя в таком могуществе, стали крепко раздумывать, как бы им взять власть в том краю, и была это тайна между ними, и так прилепились они к этим своим мыслям. Тот, который ныне Султаном, сказал этому другому, своему другу: «Если это нам удастся, поделим власть между нами». В это же время заболел Султан, и вскоре болезнь его сделалась столь тяжка, что он от нее умер. Почему эти два [60] сотоварища незамедлительно стали собирать своих искренних. И когда все устроили, договорились, как, когда и в какой день хотелось им поднять смуту, и, вкоротке, приказ был дан. И действительно, пришел день: и эти двое со всеми своими сотоварищами подняли смуту, и вскоре силою оружия и дерзостью сердца захватили державу. И тот, который ныне Султаном, пообещал товарищу уделить ему добрую часть власти. И вот, когда он почувствовал скипетр в руке, осмелел, и из первых его повелений было схватить детей, что остались от прежнего Султана, и приказал посадить их в узилище, и подобно всех их кровных родственников.

И вот, прежде нежели кто-либо будет признан Султаном, подобает ему получить согласие их алькалифа, то есть папы, по-нашему. И вот, алькалиф все противился дать ему свое согласие, потому что власть его была не по праву. Отчего, вкратце, тот, который ныне Султаном, приказал взять алькалифа, и приказал посадить его в узилище, и потом посадил другого, па своему соображению. Устроив это, он поразмыслил, и под конец однажды ночью стал посылать за многими гражданами, которые были в силе и богатстве и могли бы вредить его власти. И как приходил этот гражданин, его хватали и сажали в мешок, и несли в Нил топить; и так один не знал про другого; и было их числом шестьсот человек; и по этой причине прочие устрашились настолько, что и посейчас дрожат все от страха. И вот, когда увидал он себя вполне владыкою и всеми землями признанным, стал он рассуждать, как бы ему получить власть одному, не делясь с другим, и начинает он рассуждать, каким бы образом ему честно погубить сотоварища, который должен был делить с ним власть, потому что так они договорились. Почему этот Султан тайно написал послание одному своему управителю, то есть адмиралу Александрии, и сказал в письме, что пришлет к нему некоего человека, и назвал его по имени, и как тот прибудет в Александрию, чтобы оказал ему великие почести, и так бы принял его, и не отпускал бы его ехать, когда тот захочет, а нашел бы способ извести его. И вот, когда Султан распорядился о такой измене, поехал он за этим своим товарищем, и устроил в его честь превеликое празднество, и так беседовали они друг с другом некоторое время; и Султан, после многих слов, поднес великие дары своему товарищу. Сказал Султан: «Вот видишь, брат мой, половина власти моя и половина — твоя, и так и хочу я, чтобы было, но еще надобно нам сделать кое-что. Я прошу тебя, поезжай в Александрию, и приди к адмиралу, и скажи ему такие слова»,— и так поручил ему никчемное посольство.

И вот, наконец этот бедняга, не зная своей беды, уезжает и пускается в путь, и прибывает в Александрию; и как адмирал прослышал, что это он, является адмирал незамедлительно, идет ему ввстречу, и учиняет великие почести и торжество. После чего, сказав, что ему было надобно, нa утро тот собрался [61] уезжать. Адмирал сказал: «Прошу вас, останьтесь со мною несколько дней»; и так сумел говорить с ним, что тот согласился, Правда, однако, что захоти тот уехать, адмирал бы не дал ему. И во все это время адмирал принимал его с великими почестями, а сам с собою размышлял, как бы его извести; и этот бедняга ничего не замечал. На четвертое утро адмирал устроил великое пиршество; и как откушали они всех яств, быстро набросили ему на шею полотенце, один схватил отсюда, другой оттуда, и так крепко затянули, что удушили его; и таким образом был обманут и предан он, а Султану осталась вся держава. Воистину, это великий владыка, настолько, что говорят, что его земля простирается в длину на добрых двести дней [пути], и в ширину на много дней; и владеет он многими большими городами, как Дамаск и иные; так что как удивляться, что возможны ему щедрые траты, и великие щедрость и вежество, памятуя о великом даре, что поднес ему адмирал Дамаска, как прежде было рассказано. И подобное могут и делают многие другие города, коих мы насчитаем поименно десяток; и не станем упоминать многих других городов, и крепостей, и селений, каковых без числа; так что дары, которые ему шлют, составляют несметное богатство. Только подумайте, каково сокровище должно поступить ему от дани, положенной на большие города. Это же, во-первых, Каир с Вавилонией, второй Дамаск, третий Алеппо, четвертый Амау, пятый Амусси, шестой Сассето, седьмой Балбекко, восьмой Александрия, девятый Триполи в Сирии, десятый Мекка, где тело Магометово. Так что вообразите, сколь велика мощь этого владыки. Еще мне сказал тот купец с Кандии ⁹ нечто удивительное, что мужчины и женщины города Каира тратят в день на травы и розы, что кладут себе на грудь, и на мускат и розовую воду и прочие благовония, которые и держатся лишь один этот день, воистину, сказал мне, стоят сказанные вещи три тысячи золотых бизантов: бизанту цена флорин с четвертью, и такая: трата всякий день. По правде, памятуя о величайшем множестве народу, живущего в сказанном городе, это вовсе не много, потому что женщины стараются, как только могут, чтобы быть мужчинам в удовольствие сладострастия; они этого не стыдятся, потому что закон велит им делать всякую гнусность; и так по-скотски живут во всяческом бесчестии. Истинно, что подобает этому Султану всякий год откупаться, или же кланяться дарами Пресвитеру Иоанну. Этот владыка Пресвитер Иоанн живет в Индии ¹⁰, он Христианин, и владеет многими землями Христиан, а также и неверных. И причина, по которой Султан откупается от него, в том, что всякий раз, открой этот Пресвитер Иоанн некоторые врата на некоей реке, затопил бы он Каир и Александрию, и всю эту страну; и говорят, что река та — Нил, который течет подле Каира. Сказанные врата едва открыты, но и так река полноводна. Так что по этой причине, то есть из страха, Султан посылает ему всякий год золотой шар с крестом на [62] нем, ценою в три тысячи золотых бизантов; и Султан граничит с землями этого Пресвитера Иоанна.

Отправились мы из города Каира в среду утром до свету, октября в восемнадцатый день, и выходя из города, видели величайшее множество благородных садов с великим числом фиников, и гранатов, и лимонов и всяческих иных плодов; воистину, благородная страна, и приятная, сколь только можно помыслить себе. И выйдя из обжитой земли, стали мы в тот день углубляться в Вавилонскую пустыню, и по этой пустыне мы шли в продолжение двенадцати дней, не встретив ни разу ни дома, ни крова: вся сказанная пустыня бесплодна, потому как не родится в ней ничего, и нет там ни дерева, ни травы живой.

По всей сказанной пустыне равнина и высочайшие горы, сплошь бесплодные: и в том краю есть великая равнина белого песку, и тончайшего, и мягкого, словно шелк. И еще там есть величайшее множество высочайших песчаных гор, и нельзя там итти пешком, потому что станешь проваливаться ты всякий раз по самые колена, так что тут же уморишься; и эта песчаная страна подле Святой Екатерины в одном дне [пути], и где более, и где менее. И вот, по милости божией и с его помощью, мы прошли сказанную пустыню с величайшей и безмерной жарою, потому что по всей сказанной пустыне нет тебе нигде места отдохнуть в тени: непрестанно печет тебя солнце от утра до ночи; и такое оно жгучее, что кажется — огонь, потому что в сказанной пустыне и стране дождя не бывает никогда.

И пришли мы к церкви Святой Екатерины в день святого Симона ¹¹,октября в двадцатый день, и было это в пятницу, и там отдыхали мы весь тот день, а потом в воскресенье утром пошли мы по тем святым местам, как далее расскажем, когда будем вспоминать о всех милостынях за морем. Потом по прошествии четырех дней мы оставили Святую Екатерину, и было это ноября во второй день, в среду, и шли пустынею об он пол в продолжение двенадцати дней, не встретив ни разу ни дома, ни крова, ни дерева, где бы можно было малость передохнуть в прохладе в полдень. И так, идучи в продолжение десяти дней, пришли на величайшую равнину, туда, где величайшее множество мелких гор белого и тонкого песку, и высоки сказанные горы почти в половину ручного вержения; и когда ты взберешься на одну и сойдешь вниз, и перед тобою маленькая площадка, шириною, быть может, в тридцать локтей, и потом взбираешься на другую и сходишь, и так идешь целый день. Эти ровные места, что между этими горками, выметены и вычищены словно ладонь, и все это делает ветер; и все эти равнины прямы, словно веретено, и длиною каждая во много дней [пути]: подобно же и песчаные те горы прямы и во много дней [пути] длиною.

Когда окажется там человек и ветер поднимется, можешь счесть, что окончил ты свое путешествие, потому как столь силен вихорь и мгла от того песку, что всякий человек задохнется в [63] нем. И как это ни вышло, но случилось, что в четверг, ноября десятого дня, в канун святого Мартина, толмач, который был у нас провожатым, и те, что вели верблюдов, потеряли дорогу среди этих песчаных гор, и весь день шли мы, сворачивая и сюда и туда, и когда настал вечер, в двадцать три часа, мы стали привалом, то есть развьючили на одном из этих ровных мест наши ноши, и там ночевали. Это плутание затеял толмач нарочно, чтобы нас ограбили. И когда все ноши были развьючены, он сказал двум из слуг, что вели верблюдов: ступайте, ищите торную дорогу. С тем они и ушли, и один взял право, и другой влево; и наконец, поздно уже, один вернулся и сказал, что не сыскал дороги. Подумай же, что мы о себе чаяли, потому как съестного припасу стало уже нам не хватать: и вот к Ave Maria ¹² вернулся другой, и сказал, что сыскал дорогу; чему мы весьма возрадовались по причине сказанного. И вот утром еще до свету оставили мы сказанное место, идучи по величайшей жаре; и там около часа ноны увидали мы, приближаются люди, конные и пешие. И когда они подошли к нам, слуги их, что были пешие, подхватили под уздцы наших верблюдов, а верховые не пропускали нас; и под конец и насилу, и полюбовно, должны мы были дать отступного золотых пятнадцать дукатов, да еще они уворовали у нас всякого, что мы оценили в золотых шесть дукатов, так что всего отняли они у нас двадцать один золотой дукат; и было это в день святого Мартина, в среду, ноября в 11 день.

Потом ушли мы от них, и идучи сказанной пустынею, прибыли в город Газзеру в субботу ноября в четырнадцатый день около вечери. Это тот самый город, где Самсон снял городские ворота с петель, и унес их прочь от города на плечах за много миль на некую гору, и еще видно место, куда он их положил; и в городе был тот дворец, куда был приведен, когда был схвачен, сказанный Самсон, когда тамошние жители схватили его наконец; и бывши ему в сказанном дворце, обхватил он этот столп и повалил его, так что весь народ, что был в сказанном дворце, погиб под ним, и погиб так же там и Самсон с ними вместе. Это то место, где Самсон побил ослиною челюстью много тысяч Филистимлян; и многие иные великие деяния совершил Самсон в сказанном городе. Это весьма прекрасный город и великий, и у него прекраснейшие угодья и благородные земли, хорошо родящие всяческие плоды. В этом месте и по всему краю вокруг величайшая и безмерная жара, как зимою, так и летом.

В этом городе Газзере мы были семь дней: этот город в точности на границе между Сирией и Египтом, и весьма хорошо торгует, потому что весьма хорошо расположен и на равнине. И те города, что будут названы здесь следом, все на границе и невдалеке, как вы услышите. Вот пять городов ¹³ Филистимлян: первый зовется Рама, либо Гатта, второй Скалон, третий Эздотто, четвертый Экрон, пятый Джаффа.

От Газзеры до Рамы один день, и от Газзеры до Скалона [64] полдня, и от Газзеры до Эздотто полдня, и от Газзеры до Экрона полдня, и от Газзеры до Джаффы полтора дня; и все эти города близь взморья или на взморье. Воистину, это прекраснейшая страна, и великий грех, что владеет ею этот гадкий народ. И покуда мы были в Газзере, большую часть времени были мы в доме, потому как непривычно им видеть нам подобных, и чинят они нам великие поношения. И вот, однако, должно было нам однажды явиться к адмиралу города. Оказавшись пред лицом его, должно было нам коленопреклониться и целовать землю: потом должно было нам пойти к ихнему епископу. Этот встретил нас охотно и приказал подать нам пития, и кормил нас, и так провел малое время с нами. Отбыли мы из Газзеры в пятницу ночью ноября в восемнадцатый день, и шли при величайшей жаре; и вечером пришли на постой в одно прекрасное селение, которое зовется Абитуджа. У этого селения прекраснейшие угодия с великим множеством прекраснейших олив.

Потом в субботу утром мы отбыли, и пришли почти к ноне в одну крепость, которая называется Хеврон, прекраснейшая крепость и большая, и кто говорит, что это город; там в одной прекраснейшей мечети есть гробница, в которой тело Авраама, и Исаака, и Иакова, и их жен. И весь этот день мы пробыли в сказанной крепости, ходили и смотрели. Она хорошо расположена, у нее прекрасные угодия и добрые земли. Потом в понедельник утром ноября в двадцать первый день мы отбыли, и вечером пришли в Вифлеем, где родился господь наш Иисус Христос. Этот город в большом запустении, а встарь был весьма велик: ныне он весьма мал, менее, нежели Прато, и дома в нем большею частью неказисты. У него, все же, весьма прекрасные угодья, со множеством олив, и земля там, по правде, не равнина, а как у нас, все спуски да подъемы. В сказанной стране, прежде чем войти в Вифлеем, есть водовод из лучших в мире: это прекраснейшая работа, потому что стоил труда, и идет вкруг многочисленных гор, и под конец приходит в Иерусалим; так что от начала водовода до конца от тридцати до тридцати пяти миль, и все время этот водовод при дороге, ибо редко от нее уходит. И великое это прохлаждение путникам, которые могут часто освежаться.

Мы вышли из Вифлеема ноября в двадцать второй день и в тот же день добрались около ноны в Иерусалим, и в сказанном городе пробыли одиннадцать дней. Далее мы расскажем о благородстве мест оставления грехов, а сейчас поговорим о благородстве его земли. Скажу, что Иерусалим весьма хорошо расположен, потому как откуда ты ни идешь, должно тебе подниматься, особливо же от трех сторон. От четвертой стороны не столь крут подъем, и город велик как Пистоя, но много плотнее уставлен домами, и великое там множество народу, и воистину, он скорее более Пистои, нежели менее. Сказанный город весьма хорошо обнесен стенами, и стенами добрыми, с башнями, и в [65] тех местах, где потребно, рвы, весьма широкие и весьма глубокие, и на стенах есть вышка, прекрасная к хорошо сложенная из тесаного камня, которая зовется крепостью Давида; прекрасна она с виду и сильна. Эта вышка поставлена на стенах со стороны горы Сионской поверх ворот, что смотрят на Вифлеем.

Сам город изнутри — из прекраснейших и очень старых домов, и в нем прекраснейшие ремесленные улицы, и содержат они свои лавки столь чисто, что просто удовольствие. Улицы все, или большею частью, перекрыты крышами или в свод, и есть там окна, которые дают свет, так что всякий раз, как дождь, дороги остаются сухи; и великая там торговля хлебом, и всяким мясом, много более, нежели здесь. Земли у города Иерусалима обыкновенно весьма тощие, и нехватка там в хорошей воде. Оставили мы Иерусалим декабря на второй день, в пятницу, почти что в час ноны, и отправились дорогою, ведущей на Дамаск. И идучи многими селениями и весьма бесплодными местами в продолжение семи дней, прибыли в пятницу, декабря в девятый день утром вмале после третьего часа в Дамаск; и как вошли мы в одно из городских предместий, посыпался на нас град камней ¹⁴, великий и частый, словно бы мы были собаки. И не осмеливались мы им сказать ни добра, ни худа, лишь укрывались, как только было возможно, и, по милости божией, никто из нас телом не пострадал, и так идучи по городу, вынесли множество надругательств. Пришли мы в назначенное место, где останавливаются все нам подобные, все либо большая часть; дали нам снеди, подобной или же лучше, чем была в Каире Вавилонском: и в Дамаске мы пробыли месяц и двадцать два дня. И на второй день, как мы туда прибыли, из наших сотоварищей заболело пятеро, из коих двое померли; один, Андреа ди мессер Франческо Ринуччини ушел от этой жизни декабря в двадцать девятый день, день святого Фомы Кентерберийского; второй — Пьеро ди Чионе, по прозвищу Болонец, с улицы Красильщиков; и посредством благодати божией прочие выздоровели: тот Пьеро ди Чионе ушел от этой жизни января в пятнадцатый день, день святого Мавра.

Теперь, намереваясь рассказать о благородстве города Дамаска, скажу, что велик он как Флоренция, скорее более, нежели менее, считая внешние предместия. Сказанный город хорошо расположен, и три стороны на равнине, четвертая идет по склону, который выше, нежели гора Сан Миниато во Флоренции; а над этим склоном высочайшие горы, таковые, что всегда во всякое время на них снег, как летом, так и зимою: говорят, что дьявольским искусством они его там держат. Еще видно на одной из этих гор над Дамаском на полгоре дом, где совершилось первое человекоубийство, то есть, когда Каин убил Авеля, брата своего; стены города Дамаска хорошо сложены и доброго камня, и высоки в добрые тридцать локтей со многими круглыми башнями, и будет от одной башни до другой, быть может, около [66] двадцати пяти локтей, и потом еще впереди у них есть выносные стены, высокие в добрых двадцать локтей или более, и на сказанных выносных стенах башни, круглые и толстые, как на главных, и рвы у них, широкие в добрых шестнадцать локтей или более, и хорошо выложенные камнем. Вокруг Дамаска прекраснейшие сады, в которых родятся какие только ты ни пожелаешь плоды, и когда они в зелени, так она густа, что солнце сквозь нее пробиться не может; и потому мужчинам и женщинам в них великое удовольствие. Еще в сказанных садах величайшее количество роз, столько, что ежегодно выделывают там многие тысячи коньев ¹⁵ розовой воды, и она самая лучшая в мире; и воистину, великое удовольствие смотреть на эту равнину в этих прекраснейших садах.

В самом городе прекраснейший замок, строенный из прекрасных камней, с высочайшими башнями и высочайшими стенами, и величайшие там рвы с проточной водою. Стены просторны, и внутри сказанного замка пятьсот домов; нет сомнения, прекрасная вещь на вид и крепкая. Теперь, желая рассказать о благородстве дамасской торговли,— невероятно это тому, кто не видал этого своими глазами, столь превеликое множество купцов и ремесленников по всему городу, и внутри, и снаружи. В предместьях пяди земли нету, чтобы не было лавки. И там найдешь всякого рода вещь, что ты только ни сумеешь пожелать или спросить: лучшие там вещи в мире, и самые знатные и богатые товары, до того, что осматривая город, столько там богатых и знатных и тонких товаров всякого рода, будь у тебя деньги хоть в голенях ног, без сомнения, разбил бы ты их себе, чтобы купить эти вещи, потому что не сумел бы ты умом вообразить себе такой вещи, которой не было бы там и чтобы не была сделана так, как нужно. Там выделывают великое количество шелковых тканей всяческого вида и цвета, и самых красивых, и из лучших в мире. Еще там выделывают величайшее количество боккаччинов, из самых прекрасных в мире, до того, что кто увидит самые тонкие, и не будет этот человек совершенным знатоком, подумает он, что это шелк, столь они претонки, и лучисты, и нежны, и прекрасны. Еще там выделывают великое количество тазов и мисок желтой меди, и поистине кажутся они золотыми, и затем по сказанным тазам и мискам делают личины, и листие и иные работы серебром, так что прекраснейшая это вещь на вид.

И так во всяком искусстве есть там совершеннейшие и великие искусники, и воистину порядок, который заведен между ними, есть прекрасное и благородное дело, потому что если отец у них будет златчик, дети никогда не смогут заниматься другим ремеслом, кроме как этим, и так от потомка к потомку, так что поневоле должно быть им совершенными искусниками в своих искусствах. Далее, их лавки столь хорошо устроены, и содержат они их столь чисто и опрятно, что великое [67] удовольствие видеть, и все они полны товаром и набиты; и чем более они его продадут, немедля достанут новый, потому что есть у них склады, и дома их, где они живут, полны товарами.

Воистину, захоти кто рассказать о множестве товаров, каковое в Дамаске, вышло бы великое смущение тому, кто взялся бы описывать, и гораздо много большее тому, кто не видал своими глазами. И ежели еще говорить, сколь много у них ремесел и каковы бывают вещи, было бы слишком долго рассказывать. Говорят Христиане, которые в том сведущи, что воистину все Христианство на целый год можно было бы удовольствовать товарами, каковые в Дамаске. Теперь подумайте, что за знатное дело было бы увидеть сейчас это своими глазами; язык не сумел бы выговорить, ни сердце подумать. В сказанном городе живет величайшее множество народу, так что улицы Дамаска так всегда набиты народом, как бывает на гоньбе святого Иоанна во Флоренции, или же того более, если можно сказать более. И в летнюю пору, когда бывают свежие плоды, держат они их в корзинах, а поверх сказанных плодов кладут белейший снег, так что плоды столь свежи, что одна сладость есть их.

Далее расскажем, какой у них прекрасный порядок ставить стражу по ночам на торговых и ремесленных улицах. Скажу, что почитай большая часть улиц в Дамаске — перекрыты, то ли кровлею, то ли сводами, со ставнями, которые дают света в достатке, когда надобно, а как наступает вечер, по всякой улице зажигаются многие стеклянные фонари, и от одного фонаря до другого двенадцать локтей, и вот свету там ночью, как днем, таково множество светильников, что горят там. Рассказывают, что зажигается там каждый вечер по всем улицам более тридцати тысяч фонарей, и на каждой улице стоят сторожа, которые сторожат товары, и никто ночью не осмеливается расхаживать без светильника в руках, а попался бы кто без светильника, того бы схватили и отвели к адмиралу, и заплатил бы он уставную пеню. И потому никогда не бывает там никакого ущерба. Никому из Христиан нельзя ходить ночью, со светильником или без светильника, и попался бы кто, был бы жестоко бит. Еще расскажем, что по великому множеству людей, живущих там, говорю вам, во всякое время лучшая у них торговля хлебом и всяческим мясом, и все это самое лучшее, кроме только вина, поскольку Сарацины не пьют вина, поскольку запрещено их законом: в нем там величайшая нужда. Пил бы его там обыкновенный питок на сорок золотых флоринов в год, а то и более. Еще там великая нужда в дровах на топку, каковые стоят наш фунт десять данари на наши деньги; потому как все они продают весом, так что по этой причине дороже там дрова, чем мясо. И нужды этой в дровах ради, не готовят там горожане по домам, но великое там множество поваров, чистых, словно горностай, и что ты хочешь из стряпни, то получишь, чистое и доброе.

Дома в Дамаске почти все снаружи глинобитные, но изнутри [68] воистину прекрасны и благородны, и едва не в большей части из них есть двор посреди жилья, и в середине двора колодец с ключевой водою. И о благородстве этого города до конца не опишешь: все будет мало. И как прежде мы сказали, пришли мы в Дамаск в пятницу утром, декабря во второй день, и пробыли там по января двадцать восьмой день; потом в воскресенье утром, января в двадцать девятый день, оставили мы Дамаск, и двинулись на Барути, и когда были почти на полпути между Барути и Дамаском, нашли мы прекраснейшее поле между двух гор, которое шириною миль в двенадцать и длиною четыре дня [пути] и более, и зовется Ноева равнина, прекраснейшее поле, и земли доброй и совершенной, и богато усажено плодовыми деревьями. Это то самое место, где Ной построил ковчег во время потопа, и посейчас в сказанном поле есть крепость, которая называется Ное, и в сказанной крепости в некоей гробнице, говорят, похоронен Ной и жена его, и иные от сыновей его. Над этою Ноевой равниной, в сторону взморья, есть гора, которая зовется Козьей, откуда выходят два источника водных; один зовется Иор и другой называется Дан. Отсюда произошло название Иордана-реки, поскольку вода, что идет от сказанных источников, впадает в Иордан-реку. Мы прошли сказанное поле, и стали подыматься в горы, высочайшие и тяжкие дорогами, и вскоре мы пришли в Барути ¹⁶, в среду, после терцы, февраля в первый день.

Скажу, что город Барути, покуда владели им Христиане, был город прекраснейший и великий, с прекрасными и величайшими домами, сложенными все из настоящего и хорошо тесанного камня; когда же Сарацины отобрали его у Христиан, они все порушили, так что сегодня можно селом назвать Барути; и случись у Сарацин война с Христианами, незамедлительно бросили бы они его и ушли бы в Дамаск. По правде, в Барути всего в преизбытке, и в изобилии хлеб и вино, из лучших в мире, и станет бочонок треббиано ¹⁷, из лучших в мире, двадцать сольдо на наши деньги. Фунт кефали и прочая морская рыба будет стоить два сольдо на наши деньги либо менее; любое мясо дешево; и так там все, что только ни потребно человеческой утробе.

Город стенами не обнесен и без рвов. Правда, однако, что построили там городок на взморье, и поставлен он хорошо, и весьма крепок. А причина, что город стенами не обнесен, в том, как говорят, что буде попадет он в руки Христианам не хотят они, чтобы те могли бы в нем угнездиться, и потому не укрепляют его. Барути владеет самыми прекрасными землями, и величайшее там множество олив и величайшее изобилие дров. Верблюжья ноша будет стоить тебе пять флоринов на наши деньги, и из нее выйдет добрых две ослиных ноши; и так там все в добром и прекрасном изобилии.

Оставили мы Барути в среду в вечерю, апреля в десятый день, и взошли на кокку господина Никколо Риччи, венецианца, [69] и простояли там весь тот день и следующий; потом на третий день рано утром, апреля в двенадцатый день во имя божие подняли мы паруса, чтобы итти на Венецию, и, вкратце, весь тот день и часть следующего хорошо шли под парусами с попутным ветром. Потом поднялся противный ветер, и понес нас в открытое море, и, коротко говоря, дул нам этот ветер ввстречу до апреля двадцать пятого дня, и все это время блуждали мы по морю, потерявши из виду землю, и никто, ни хозяин, ни кормщик, ни прочие мореходы, не знал, где бы мы находились. И по милости божией, апреля в двадцать пятый день, в день святого Марка мы заметили землю, и оказались весьма близко от Берберии, и занеси нас туда буря, никто, кроме бога, не упас бы нас от рабства: слава богу, что упас от такой нас беды.

Потом возвратились мы на путь наш, идучи открытым морем, и говоря короче, мы прибыли, по милости божией, в город Венецию мая в двадцать первый день. Эта кокка, на коей были мы от первого дня и до того дня, как мы прибыли в Венецию, набирала за день с ночью добрых сто бочек воды, так что непрестанно всякие три часа менялось семь человек, которые только тем и занимались день и ночь, что воду отчерпывали, потому как были мы в великой опасности; но слава и благодарение богу и его благословенной матери Деве Марии, и блаженной святой Екатерине, и всему великому воинству райскому, что даровали нам милость достичь нам спасения. Аминь.

Здесь же и далее мы расскажем ¹⁸ о всех святых мощах, кои мы нашли в странствии во Святую Землю за морем, то есть Иерусалим, и где будет означен крест, там отпущение греха и кары, если человек исповедуется и покается в своих прегрешениях; и по другим местам, где не означен крест, там отпущение, или же индульгенция, на семь лет, и семь четыредесятниц, и сорок дней. <...>

Теперь вспомним некоторые позабытые дела. Случилось однажды в церкви Святой Екатерины, что портился там съестной припас, то есть хлеб и прочее зерно, что тамошние братия откладывали в поддержание жизни, и всякая вещь тратилась и бывала изгрызана мышами и иным зверем, и еще были там многие иные докучные черви; отчего неединожды эти братия совещались покинуть сказанную церковь, почитая, что не могут жить там; отчего однажды эти братия порешили уже уйти себе. И, вкратце, вышли они и пошли в гору Синайскую, где бог дал закон Моисею, и идучи им в сказанную гору, один от них шел впереди, и вот встретилась ему прекраснейшая женщина, и приветствовала его во имя божие, и потом спросила его, куда они шли; на что он сказал ей все происшедшее и почему уходили они из сказанной церкви. На что эта женщина им сказала: «Ступайте и возвращайтесь в церковь, и от этого часа я обещаю вам, что никогда боле не попортится что из вашего пропитания, и сохранится, сколь вам угодно будет, и никогда не будет у вас [70] ни зверья, ни мышей, ни червей, ничего, что вам вредить может; и сверх того найдете при дверях пятьдесят верблюдов, груженных съестным и в чем вам будет нужда, и не спросят с вас никаких извозных, и никогда не будет вам недостачи в пропитании; и в том, что я говорю вам, вашего ради успокоения, хочу я быть вам поручительницею». Пошли эти братия и возвратились назад, и нашли, как было им сказано, и с той поры впредь всегда пребывали там, и далее, всегда было у них то, в чем нужда была их житию. Так и мы бога молим, да ниспошлет нам милость, чтобы было у нас в этом окаянном мире, что нам надобно, и в час конца нашего ради благости и милосердия своего и ради страсти своей святейшей, коею претерпел на древе святого креста, чтобы искупить нас кровию, пролитою им ради нас, окаянных грешников, да дарует нам славу жития вечного.

Окончено писанием во вторник, октября в 4 день 1390, в день святого Франциска благословенного, и на том слава богу, аминь.

Здесь кончается Путешествие Симоне Сиголи

Комментарии

1. пролив Карнаро — так называли водный путь от Венеции к югу; Сиголи дает народную этимологию, сближая «карнаро» со словами ряда carne (мясо), carnefice (палач) и т. д. На самом деле название происходит от имени горного кряжа Carnia, русское «Крайна», расположенного на территории современной Югославии.

2. червец для шарлаха — имеется 6 виду насекомое, доставлявшее материал для изготовления яркой багряной краски.

3. Калиджине — у Марко Поло этот канал называется Кализерне.

4. час ноны — по церковному исчислению времени — около трех часов пополудни.

5. Сарацины творят в году один великий пост — описывается мусульманский пост в месяце рамадан.

6 Сарацины... в январе месяце блюдут три дня — имеется в виду праздник жертвоприношения, отмечаемый по мусульманскому календарю в месяце зуль-хиджжа.

7. мор шестьдесят третьего [года] — одно из проявлений знаменитой пандемии чумы («черная смерть»), охватившей многие страны в XIV в. В самой Флоренции последняя вспышка этой болезни прошла в 1382 г.

8. Обе Индии — обозначают здесь собственно Индию, а также страны по берегам Индийского океана; ср. у Марко Поло об Эфиопии: «большая область в Средней Индии».

9. Кандия — итальянское название острова Крит и города на нем.

10. Пресвитер Иоанн живет в Индии — сообщение паломника вполне фантастично. Он имеет в виду «царство пресвитера Иоанна», легендарное государство в Азии, существование которого не вызывало сомнений в средневековой Европе, желавшей видеть в могущественном христианском владыке естественного союзника в борьбе с мусульманами.

11. святой Симон (Симеон) — Новый Богослов, византийский христианский писатель и проповедник (ум. 1032).

12. Aue Maria — первая церковная служба, приходящаяся приблизительно на шесть часов вечера.

13. пять городов — современные названия этих городов: Рама, Ашкелон, Ашдод, Аккарон и Яффа.

14. посыпался на нас град камней — путешественники прибыли в Дамаск в пятницу, священный для мусульман день, и этим в значительной степени объясняется тот неблагоприятный прием, который описывается ниже.

15. коний — старинная мера, насчитывавшая в различных местах от 4 до 10 бочек, т. е. от 200 до 500 литров.

16 Баруты. (Бейрут) — был захвачен крестоносцами в 1110 г. и с небольшими перерывами оставался в их руках до 1291 г.

17. треббиано — сорт вина, производившегося в окрестностях итальянского
города Треббии.

18. Здесь же и далее мы расскажем — Сиголи включает затем в свой текст стандартный в его время путеводитель по Святой Земле, разработанный францисканцами, представлявшими в Палестине католическую церковь (ср. ниже рассказ Гуччи о том, как именно францисканцы водили паломников по Иерусалиму).