СИКСТ ИЗ ОТТЕРСДОРФА

ХРОНИКА СОБЫТИЙ СВЕРШИВШИХСЯ В ЧЕХИИ В БУРНЫЙ 1547 ГОД

[Перевод выполнен на основе издания И. Яначека (Sixt z Ottersdorphi. 0 pokoreni stavu mestskeho. Pr., 1950). В квадратных скобках в тексте дан перевод дат и времени дня с принятых в XVI в. на современные. Стихи переведены Г. П. Мельниковым. В комментариях использованы примечания из указанного издания.]

Для того чтобы с войском без шума пробраться в Чехию через горы и неожиданно напасть на нее, король отправил в Литомержице своих конных послов. Приехав в Литомержице в три утра [7 час.] в четверг в день св. Марцеллина, то есть после славного праздника Сошествия Святого Духа [2 июня], они, спешившись, направились к бургомистру и потребовали от него в помощь тех горожан, которые в первый приезд короля помогали подыскивать трактиры, сообщив, что вслед за ними завтра изволит прибыть король. Вызванные бургомистром по такому случаю коншелы ¹ спросили послов, с каким количеством людей король изволит прибыть в их город. Послы ответили, что нет нужды заботиться о фураже для лошадей, а следует позаботиться лишь о самой королевской особе, ибо король изволит прибыть лишь со своим двором, числом весьма скромным, и с сыном Фердинандом, и они останутся здесь, в Литомержице, только на одну ночь. Назавтра, в пятницу, около четырех часов на день ² [8 час.] в город, не спеша, вошла вооруженная конница, а за ней около полудня приехал король с сыном своим в сопровождении большого числа хорошо вооруженных всадников и остановился в ратуше.

Однако прежде чем он въехал в город, коншелы по старому обычаю вышли ему навстречу аж за мост, приветствовали его и хотели вручить печати и ключи. Король послал к ним Иржика Жабку ³, который сказал: насколько понимает Его Королевская Милость, вы хотели бы приветствовать его по своему старому обычаю, поэтому он изволил через меня передать вам, чтобы вы возвращались домой, ибо сейчас у него нет возможности принять от вас такого приветствия по следующим причинам: во-первых, очень жарко, во-вторых, время уже позднее, а король еще не изволил есть, в-третьих, он изволит иметь при себе большое число народу конного и пешего и не желает более задерживаться с ним здесь перед городом. Сразу же по приезде короля в город вошли четыре отряда наемников и расположились в Новом Месте, Дубине и пробстве, затем привезли 17 полевых орудий, заряженных и готовых к бою. Заряженные и повернутые в сторону Радобылой горы, они оставались на рыночной площади перед ратушей до тех пор, пока король не уехал из Литомержице. Гусары же расположились [46] за мостом, на лугах около Лабы, а также в обеих Копистах, Чешских и Немецких, в Боушовицах и в других окрестных деревнях до самого монастыря Доксаны.

После королевского обеда, в час, назначенный Жабкой, — около 19 часов [15 час.], — коншелы пришли в ратушу и, приветствовав короля на латинском языке, выразили ему почтение как королю и господину своему. При короле в это время, кроме сына его Фердинанда, Гендриха из Плавна, канцлера, Здислава Берки, гофмистра, Ладислава Попела, маршалка, и Иржика Жабки, никого не было. Король через гофмистра ответил, что он с благодарностью принимает приветствие и изволит требовать, чтобы ему выдали ключи от тех ворот и башен, которые король изволит взять на свое попечение по следующим причинам. Во-первых, император, Его Милости брат, куда бы он ни изволил приехать, соблюдает данный обычай. Во-вторых, король изволит держать при себе разный народ и если вдруг среди этих людей что-либо произойдет, а такое часто бывает, то он был бы в большей безопасности, поскольку люди эти не хотят подчиняться городским властям. И в-третьих, из-за опасности пожара, а подобное с королем случалось не раз: однажды в Жебраке, а теперь вот приключилось недалеко от Виттенберга, где у короля сгорел один известный пан и много лошадей.

Так они и сделали, отдав все ключи Ладиславу, маршалку, который в сопровождении двух приданных ему лиц ходил ко всем воротам, чтобы по утрам открывать их, а по вечерам закрывать, пока возле них не поставили стражу. И такой порядок сохранялся до тех пор, пока король не уехал от них и не направился к Праге со своими людьми.

Однако прежде чем король приехал в Литомержице, он составил следующее послание к тем лицам панского и рыцарского сословия, которые ему казались надежными, и вызвал их к себе:

«Фердинанд и т. д.

Благородный, верный наш, милый, даем тебе знать, что в ближайшие дни мы намереваемся прибыть в наше Чешское королевство, поскольку мы изволим уже быть на пути к Чехии. Поэтому приказываем, чтобы ты без промедления, как только дойдет до тебя наше послание, оставил все свои дела и приехал к нам в Литомержице. Мы не сомневаемся, что, зная милостивую волю нашу, ты так и поступишь, и к нам, как выше указано, не замедлишь приехать. Когда приедешь, поймешь причины, по которым мы соизволили тебя вызвать.

Дано в Дрездене во вторник на Троицын день лета XLVII, а королевств наших римского XIII и остальных XXI» [31 мая].

Несмотря на скрепленное печатями обязательство ⁴, многие по этому вызову приехали в Литомержице. О чем они там с королем говорили и что порешили сделать с городским сословием и с некоторыми лицами, ты узнаешь после, когда внимательно будешь читать дальше. [47]

Из ответа, в инструкциях ему данного ⁵, король понял, что I предшествующим своим мандатом он сильно ущемил свободы Чешского королевства и что сословия больше всего гневаются на этот мандат. Желая настоять на своем (предусмотрев заранее, какой город в Чехии, не из самых последних, занять со своим войском) и надеясь на помощь императора, брата своего, который с войском шатался почти что у самых границ Чешского королевства, понимая, что этот вызов привлечет к нему многих из панского и рыцарского сословия и тем самым нарушит их «Дружественное соглашение» (главное, чтобы всегда и всё было по воле его и тех, кто посоветовал ему эти дела, а в особенности мандат, с тем чтобы потом похваляться: мы всегда правы, а все остальные лживы), король разослал нижеприводимый мандат во все края Чешского королевства, сознательно обойдя пражан.

Из коморы был только послан Кашпар из Гранова ⁶, чтобы прочесть его бургомистру в присутствии некоторых из коншелов, не допуская при этом, чтобы они переписали мандат, что Кашпар с превеликой радостью выполнил. Этот мандат был напечатан спустя два-три дня и содержал в себе следующее.  ⁷

После вызова и рассылки мандата многие поехали в Литомержице; каждый желал выразить этим верность своему господину, переложив все трудности на других. Многие дали заверения в своей преданности письменно. Будучи всеми покинутыми после оглашения мандата и видя, что Ян из Пернштейна ⁸ и почти все остальные, никто никому ничего не говоря, едут в Литомержице, пражане не знали, что делать. Простые же люди, предвидя, что король может укрыться в замке, хотели этот замок, Страгов и другие важные места взять, а также занять Белую Гору. Однако уверовав в свою невиновность, они от таких помыслов и дел были удержаны некоторыми лицами, например магистром Олдржихом, в то время писарем Чешского королевства, уроженцем Праги ⁹ (впрочем, он не очень был с ними откровенен), и некоторыми другими, с которыми простые люди искренне советовались, что им делать. Для того чтобы королю, своему господину, не давать никакого повода, в четверг на Божье Тело [9 июня] они отправили из своей среды, из всех трех пражских городов ¹⁰, к королю с посольством в Литомержице несколько человек, а именно магистра Томаша из Яворжице, магистра Вацлава Медека из Крымлова и Иржика из Плосковиц.

В том городе в тот день перед королем прошла большая процессия. И когда значительное количество земских судей и других лиц из панского и рыцарского сословий съехалось в Литомержице, все они, представ перед королем, вручили ему следующий документ:

«Лета XLVII, в понедельник, перед святым Витом [13 июня], Е.К.М. ¹¹ перед нами — некоторыми особами из панского и рыцарского сословия, которые по вызову и без вызова приехали в Литомержице к Е.К.М., — изволил произнести большую речь, напомнив нам о милостивых письмах, просьбах и посольствах Его Императорской Милости, а также Е.К.М. к сословиям Чешского королевства. Эта речь сводится к трем следующим артикулам. [48]

Во-первых, поскольку некоторые из нас с определенными оговорками поставили свои печати и вступили в тот союз ¹², то ради блага Е.К.М., сохранения спокойствия и защиты порядка, прав и свобод наших мы не должны предпринимать ничего, что могло бы быть направлено против Е.К.М. Во-вторых, нам не следует покидать своего короля и господина. В-третьих, поскольку съезд, который Е.К.М. изволит называть сеймом, назначен на день святого Вита [15 июня], то без разрешения Е.К.М. и его комиссаров никто из нас не должен ехать на съезд к тому дню.

Мы же отвечаем Е. К. М., что, заключая тот союз, мы не имели в виду ничего, кроме блага Е. К. М. и сохранения спокойствия, порядка, прав, свобод и привилегий наших и королевства; на этом мы стоим и будем стоять. Однако мы ничего не знали о том, что потом из этого вышло, пока нам не соизволил сообщить Е. К. М. Поэтому просим Е. К. М. поверить, что мы никогда не давали на это своего разрешения, не помышляли и сейчас не помышляем о том, чтобы относиться к Е. К. М. не иначе, как положено верноподданным.

Для того, чтобы мы могли выйти из союза, что сейчас нам можно и надлежало бы сделать, то сие не в нашей власти. Впрочем, если Е. К. М. соизволит сообщить нам, что он все это ¹³ разрешит внести и вписать в земские доски, и подтвердит, что будет держать милостивую руку свою над порядком и правом, оставит каждого в его правах и станет их охранять, то на следующем сейме мы обсудим это и потребуем, чтобы нам возвратили печати, если это не нанесет ущерба нашим обычаям, правам и чести.

Мы не поедем на съезд в день св. Вита, разве что только кто-нибудь из нас по делам поедет в Прагу, поэтому Е. К. М. пусть не изволит никого подозревать. А если вдруг случится, что кто-то задумает или захочет сделать что-либо неподобающее против Е. К. М., то мы не оставим Е. К. М. и будем вести себя так, как надлежит его верноподданным».

Король с благодарностью принял данный ответ (ибо даже не надеялся, что они так мало помнят о своих печатях и чести) и, поблагодарив их, приказал всех, главным образом тех, кто сейчас при нем находился, переписать. При этом король извинился, сказав, что поскольку он многих не знает лично, то делает это только для того, чтобы установить, кто ему остался верен. И эти верные подходили, называли свои имена и сообщали, где находятся их владения, совсем так, как при императоре Августе исполнилось предсказание, что каждый с родом своим будет идти и присягать.

Послы пражан, видя, что происходит и что все другие имеют доступ к королю, а они не могут добиться аудиенции для своего посольства, послали письмо коншелам, чтобы те, принимая во внимание мандат и то, что высшие сословия так неподобающе открыто показывают свою верноподданность королю, также направили бы королю послание. Так и было сделано:

«Светлейший король, сообщаем Вашей Королевской Милости, что в прошлый понедельник [13 июня], поздно вечером, Кашпар [49] из Гранова, показав некоторым из коншелов пражских городов мандат Вашей Королевской Милости, скрепленный печатью и адресованный в Подбрдский край, быстро прочитал его, сказав при этом, что делает это по поручению В. К. М. Сегодня же (получив мандат от тех, кому он был передан для напечатания), мы приказали прочесть его и внимательно в нем разобрались и хорошо поняли все то, что В. К. М. изволит считать для себя обидным. Глубоко сожалея об этом, мы между собой поразмыслили и вспомнили, что уже во второй раз, сначала к Его Императорской Светлости, а потом и к В. К. М., по обычаю этого королевства, было послано несколько лиц с инструкциями и покорными просьбами. На эти просьбы мы ожидали и до сих пор ожидаем любезного и милостивого ответа. Однако вопреки нашей надежде теперь издан и разослан во все края Чешского королевства мандат В. К. М. А поскольку он обращен ко всем сословиям Чешского королевства, нам по этой причине одним, без участия других сословий, не подобает давать на него какой-либо ответ. Именно поэтому данным письмом мы сейчас покорно и смиренно просим В. К. М., чтобы В. К. М. соизволили смилостивиться и отложить это дело до следующей встречи сословий чешского королевства с нами. Ибо мы, верноподданные В. К. М., ни по какой другой причине не шлем В. К. М. это письмо, кроме как желая В. К. М., господину своему, всех благ и молим Господа Бога о том, чтобы в Чешском королевстве сохранялись спокойствие, любовь и доброе согласие, чтобы В. К. М., как милостивый король и господин наш, в добром спокойствии, счастливо и долго изволили править нами, своими подданными. Мы надеемся на любезный и милостивый ответ.

Дано в Праге в среду после св. Вита [22 июня] лета XLVII. В. К. М. верноподданные бургомистр и коншелы, городские старейшины и общины всех трех пражских городов».

Однако послы так и не смогли дождаться и допроситься какого-либо ответа на приведенное выше послание. В то же время к королю по реке Лабе и по суше прибывали войска и артиллерия. По королевскому вызову толпами съезжались мораване, силезцы, лужичане, а также приехали епископы оломоуцкий и вратиславский ¹⁴ и моравский гетман; каменотесы и каменщики непрерывно делали каменные ядра для больших пушек. Также явился князь Август, брат князя Маурициуса ¹⁵, приведя с собой около 1000 хорошо вооруженных конников. Он расположился за Лабой в деревне, называемой Ловосице; к нему подошли семь отрядов пехоты, чинившей вокруг себя на все стороны большой и невосполнимый ущерб и вред бедным людям. И везде они открыто заявляли, что король обещал им Чехию в награду, то есть, как говорили латиняне, отдать в виде добычи или на разграбление.

Бедные города, в том числе и пражане, в то время не могли добиться какого-либо ответа, и лишь через много дней, понеся значительные расходы, когда король уже собирался на следующий день отправиться из Литомержице в Прагу, они получили на свои устные и письменные обращения следующий ответ: [50]

«Е. К. М. соизволил выслушать то, что город N. сообщил ему через своих послов. Е. К. М. не сомневается, что жители N. знают, как им поступать в соответствии с мандатом Е. К. М.

Дано в Литомержице в четверг после св. Петра и Павла, апостолов Божьих [30 июня], лета MDXLVII. Генрих, бургграф Майссенский; верховный канцлер королевства Богемии Георгиус Жиабка».

В течение более чем четырех недель, пока король находился в Литомержице, те люди, которым подле него было хорошо и которые много добра себе награбили, днем и ночью пировали и веселились, жестоко обращались с несчастными и бедными людьми, совершая различные насилия: вышвыривали несчастных горожан из домов и захватывали их имущество. А если кто и оказывал им сопротивление, то бывал тяжело ранен или позорным образом убит. Они повсюду грабили и разоряли дворы и амбары, нанесли вред садам и виноградникам, сорвав незрелый виноград и наделав из него молодого вина. Потом они порубили лозы.

Так что, summa summarum, в Литомержице не нашлось бы ни одного человека, который мог сказать, что ему не нанесли никакого вреда. А горожанин Мартин Носидло, имевший двор в предместье, видя, что люди короля наносят ему большой ущерб, просил их не чинить беды ему и другим горожанам, поскольку они не неприятели и не турки, а королевские служилые люди христианского господина и чешского короля. За эти слова, что имущество его разорили, он по королевскому приказу был посажен в башню, где провел много дней и чуть не умер. Но видя, что он человек дряхлый и находится в тяжелом состоянии, его отпустили под залог в 4000 коп гр.ч.¹⁶ с условием, что он обязан явиться в указанное место, когда ему за две недели сообщат об этом. Однако вскоре он был отослан в Прагу и посажен в Белую башню, откуда его не выпускали до тех пор, пока за свое прегрешение он не заплатил 2000 коп гр. ч. штрафа. И хотя люди короля говорили о народе чешском самое оскорбительное, им все сходило с рук, и никого не наказывали ни за проступки, ни за оскорбления, хотя должностные и другие лица сообщали об этом королю и его советникам.

В пятницу, в день св. Яна Крестителя [24 июня], послы, возвращавшиеся домой без ответа от императора (король хорошо постарался, чтобы им не было дано никакого ответа), по предшествующему королевскому распоряжению заехали сначала в Литомержице, а оттуда уже отправились домой, чуть-чуть, было, не вернувшись вместе с королем. Это и есть та искренность господ христианских, которой они выучились у императоров турецких, кои послов держат при себе до тех пор, пока все не сделают по-своему.

Послы пражан, которые были направлены к королю в Литомержице, через несколько недель получили следующий ответ, написанный на простой бумаге (ибо король вообще не хотел передавать им послания):

«Его Королевская Милость соизволил ознакомиться с посланием всех трех городов пражских, которое было передано Е. К. М. [51] их послами. Поскольку Е. К. М., если Бог даст, в ближайшие дни намерен прибыть в Пражский Град, как в Е. К. М. резиденцию, то Е. К. М. по счастливом прибытии своем, если сочтет нужным, соизволит дать ответ пражанам в следующую субботу. Что касается служилого народа, который Е. К. М. изволит иметь при себе для своих нужд и служб, то ему приказано так себя вести, чтобы не чинить людям ущерба. Однако Его Милость приказывает, чтобы этому служилому народу подвозились и за приличествующую цену продавались провиант, фураж и другие необходимые вещи.

Дано в Литомержице, в четверг после святых Петра и Павла, апостолов Божьих, [30 июня] лета XLVII. Генрих, бургграф Майссенский; верховный канцлер королевства Богемии Георгиус Жиабка».

До того как вышеуказанные послы от сословий Чешского королевства, отправленные к императору и королю, а также другие, специально посланные пражанами к королю в Литомержице, вернулись домой с вышеприведенными ответами, в пятницу после святых Петра и Павла [1 июля] около полуночи Кашпар из Гранова, сын скорняка Якуба с Целетной улицы, нашего горожанина, провел в пражский замок по мосту из Новой Оборы (он сам перед некоторыми хвастался этим) значительное количество конного и пешего люда. Поначалу о случившемся никто ничего не знал и только утром горожане, поехавшие по своим делам в замок, увидели, что все башни заняты наемниками и немцами и что наемники не хотят никого пускать в замок, особенно горожан. Народ немало удивлялся происходящему (в мирной-то стране), ибо до того, как император и король дали ответ и послы еще не вернулись домой, замок и Пражский Град уже был занят чужеземцами. Многие никак не хотели верить рассказам, но, пойдя в замок, увидели собственными глазами оборванных висельников и вшивцев этих, немецких солдат, которые везде и даже во дворце валялись словно голодные псы. В тот день они, нарушая старинные чешские обычаи и порядки, что очень удивило чехов, варили и жарили мясо в замке, который является твердыней папской веры, и свободно, никого не стесняясь, они жрали его, пока находились на Малой Стране, Градчанах и в упомянутом пражском замке ¹⁷. Никто из пражан не мог предугадать и не предполагал тогда, какие беды обрушатся вскоре на людей, а ведь недавно, всего несколько дней назад, людям были даны никогда доселе неслыханные пророчества и грозные знаменья.

Точно известно, что в субботу, в день святого Барнабаша [11 июня], в деревне, называемой Грушованы, лежащей за городом Жатцем, по дороге к Хомутову, одна крестьянка, взяв топор, убила шестерых своих детей, отрубив каждому голову, двум мальчикам и четырем девочкам. Когда она это сделала, то, положив убитых одного подле другого, позвала своего мужа, сказав ему, чтобы он подошел и посмотрел, как она хорошо позаботилась о детях. Муж, увидя жену в крови (старший сын, который был повзрослее [52], пытался сопротивляться и запачкал ее кровью) и не понимая того, что она говорит, пошел в указанное ею место и обнаружил убитых и обезглавленных детей. Грозное знаменье и воистину никогда невиданное и неслыханное дело! Всемогущий Господи Боже, ради неизмеримой доброты своей обрати ее на путь истинный!

В этот же день, то есть в пятницу после св. Петра и Павла, рано утром вернулись домой послы пражан, принесшие вместе с послами из других городов приводившиеся выше ответы. Король с князем Фердинандом, сыном своим, с князем Августом, с князем Вацлавом Тешинским, с тремя епископами — оломоуцким, вратиславским и эгерским из Венгрии, с мораванами, силезцами и лужичанами, которых за несколько дней перед тем вызвал к себе в Литомержице, выехал из этого города под звуки труб и литавр с превеликой помпой и направился в местечко Вельвары, где и заночевал, тайно выслав вперед к Праге конницу и пехоту. Когда назавтра, в субботу [2 июля], он должен был приблизиться с оставшейся конницей и пехотой к Праге, верховный пражский бургграф ¹⁸ около 14 часов [10 час.] послал к пражанам своего слугу, требуя, чтобы по приказу Е. К. М. к нему были посланы несколько лиц из всех трех пражских городов. По прибытии их он, держа в руке королевскую грамоту, сказал: король из Вельвар послал мне грамоту, приказав сообщить пражанам следующее:

Во-первых, если вы хотите приветствовать короля по стародавнему обычаю, то не делайте этого, ибо очень жарко и королю не хотелось бы задерживаться на дороге. Во-вторых, войску, которое уже пришло и еще, наверное, придет, не чинить никаких препятствий и не противиться тому, какое место укажут гетманы для расположения войск. Надобно прилежно позаботиться о том, чтобы от войска никому не было никаких бед, а для этого следует везти пиво, хлеб, мясо, овес и другие припасы на Малую Страну, Градчаны и в замок, за все каждому будет сполна заплачено. И наконец, староместским горожанам, имеющим надзор за всеми малостранскими башнями и воротами, приказано отдать ключи от них, а также от башен Саксонского дома ¹⁹, находящегося на Малой Стране, в руки Е. К. М., когда он соизволит приехать, ибо Е. К. М. лично позаботится о том, чтобы служилый люд не выходил ночью в сады и виноградники и не чинил вреда людям. И делается все это для блага пражских городов.

Хотя указанные артикулы вызвали всеобщее удивление, пражане, чтобы не давать королю и господину своему никакого повода, сообщив об этом другим, ответили, что при въезде Е. К. М. они поступят так, как требуется.

В то же время, чтобы рассеять в народе нехорошие подозрения, был пущен слух, что при короле нет иного служилого народа, кроме гусар и тех солдат, которые осенью прошлого года прошли через пражские города, сопровождая артиллерию в походе на город Звиков ²⁰. Теперь якобы этот служилый народ направляется в Комарно, и гусары хотят без опаски вернуться домой. Поэтому, [53] дескать, они все будут держаться вместе, и побыв у Праги дней пять-шесть, самое большее — неделю, уйдут домой.

Между тем около 19 часов [15 ч.] разнеслась весть, будто король с большим количеством конницы и пехоты въезжает в пражский замок. А на самом деле восемь отрядов императорских солдат спустились от Страгова на Малую Страну, быстро пересекли малостранский рынок и расположились на Уезде в домах и в садах, а также на виноградниках около воды и реки Влтавы. При этом они выгнали на улицу несчастных горожан с детьми и женами из их домов, отняв у них одежду, белье и все, что им попадалось. И разнеслись повсюду великий плач и жалобы несчастных людей.

Через полчаса солдаты захватили башню у моста около Саксонского дома. Они не только поставили много пушек на мосту, обратив их против другой мостовой башни и Старого Места, но и заняли почти половину моста дубльжолднерами ²¹ с длинными пиками и солдатами с мортирами. Закрыв ворота этой башни, они никого не хотели пускать из пражских городов на Малую Страну. В то же время гусары расположились около монастыря святой девы Маргариты. Конница князя Маурициуса и та, которую привел князь Август, брат его, расположилась вместе с пехотой на Летне на всех возвышенностях, в Бубнах, Голешовицах и Овенце, а под пражским замком в садах, называемых Еднорожцовиц, и во всех других расположилось несколько отрядов солдат. Только расположившись, они стали наносить людям большой урон не только тем, что порубили все лозы и разметали ограды, но и начали стрелять по людям, которые вышли на другой берег реки только лишь затем, чтобы на них посмотреть.

Простой народ в пражских городах, услышав о таком поведении солдат, начал возмущаться, и около 22 часов [18 час.] большое количество вооруженного люда сбежалось к ратушам и оттуда стало подходить к мостовой башне. Видя, как под прикрытием красивых слов обходятся с ними и с их друзьями, эти люди ворвались на пражский мост ²², отогнали немцев от пик и мортир, а также от всех пушек, обращенных к пражским городам, ибо, увидев, что на них бежит вооруженный народ, немцы бросились врассыпную и попрятались по домам на Малой Стране. И не будь в то время гетмана моравского ²³, а также разумных людей среди пражан, которые отговаривали и просили, чтобы они этого не делали, говоря, что во всех своих посланиях сообщили об этом, и короля, господина своего, осведомили, поэтому не следует делать ничего такого, что могло быть поставлено пражанам в вину, то устроили бы всем этим немцам и тому хваленому войску, которым король потом похвалялся, что с его помощью захватил Прагу, кровавую мессу и всех бы перебили. Хотели даже увезти в пражские города те пушки, которые были направлены против них и брошены солдатами.

Тем временем всемогущий Господь Бог, зная, что королевское сердце чрезмерно жаждет пролития христианской крови и что из-за этого потом должны были бы народу чешскому грозить еще [54] большие войны и еще большее пролитие невинной христианской крови, соизволил сам, по милости своей, все это прекратить. Тогда же, чтобы передать ключи королю и сделать краткое приветствие, а также сообщить о причиненном наемниками вреде, в замок были посланы три особы. Когда они хотели пожать королю руку, он отвернулся и пошел прочь. Когда же он остановился, посланцы сказали Его Милости, чтобы он милостиво соизволил это прекратить, потому что пражские города и все жители этих городов вместе с другими сословиями нижайше просят Е. К. М., чтобы он соизволил прибыть к ним мирно, что они, как верноподданные своего господина, будут рады его видеть и будут мирно относиться к Е. К. М. и к служилому народу. Однако этот служилый народ не только приносит значительный ущерб и большой вред им и их товарищам, он направляет на них артиллерию и из мортир без нужды стреляет через реку. Из-за этого простой народ начал сильно волноваться, и, если бы не помощь всемогущего Господа Бога, коей народ уже приведен к некоторому успокоению, произошло бы нечто, о чем Е. К. М. мог бы очень пожалеть. Поэтому посланцы по поручению всех горожан смиренно и покорно молят и просят Е. К. М. о том, чтобы пушки, обращенные к пражским городам, он соизволил приказать повернуть в другую сторону, успокоив тем самым простой народ. Если же подобного не случится и не будут ограничены вольности солдат, то коншелы заявляют Е. К. М., что они будут неповинны, если из-за этих солдат возникнут новые волнения.

Король, выслушав их, побледнел от гнева или злости и ничего не сказал тем послам, кроме слов: «Я не начну и мои люди не начнут, но если начнут ваши, то увидите, что это плохо кончится». Тогда королю сказали: «Первыми начали воины Вашей Милости, они не только причинили большой вред жителям Уезда, но и стреляли из малых пушек ядрами по тем людям и нашим согражданам, кои живут за рекой на другой стороне. Один из них был ядром из пушки так тяжело ранен, что еле жив остался». Король в ответ на это лишь сказал: «Вы, коншелы, сдерживайте своих людей, чтобы они не причинили никакого зла мне и моим людям, а я постараюсь, чтобы мои люди вели себя спокойно» ²⁴ И выславши затем к коншелам вторично своего канцлера и гетмана Пражского Града ²⁵, он напомнил им о своем требовании, заявив, что спросит с них за это.

Таким образом, несчастные городские должностные лица постоянно терпели лишения и находились в большой опасности. Когда они приказывали своим людям сохранять спокойствие, те в ответ жаловались, что коншелы призывают к спокойствию, но не хотят знать, что с ними делают. Они не могут даже здраво рассудить, что, как бы ни ответил им король, устно или письменно, никогда не было и не будет по их воле. Поэтому, имея явные и очевидные доказательства насилий, которые были учинены и еще будут делаться, люди собирались, как и раньше, дать отпор и не допустить, чтобы им был злоумышленно причинен вред. [55]

Вот в такой опасности, как со стороны короля, так и со стороны своих, словно бы между двумя жерновами, почти что каждую минуту должны были находиться бедные должностные лица, и за верную их службу и непрестанный труд король (как у него водится в обычае) их потом уж отблагодарил.

В воскресенье [3 июля] утром состоящие при земских досках два секретаря, придя к бургомистрам, от имени короля потребовали без промедления созвать старших членов магистратов, чтобы по поручению короля сделать им сообщение. Когда после утренней проповеди в Тынском храме собрался совет в староместской ратуше, эти два секретаря, обратившись к нему, показали королевский вызов на суд. Городские писари хотели взять его, но секретари не отдали вызов, сказав, что у них имеется от Е. К. М. инструкция не давать его в руки никому, кроме трех пражских бургомистров в присутствии всех коншелов и старейшин.

Этот вызов на суд был написан в Литомержице еще до того, как пражане и их послы получили так называемый ответ. Это ты поймешь из самого этого вызова. Кем он был составлен, об этом я также ниже упомяну. После того как секретари ушли, хотели читать вызов, но затем решили отложить чтение на утро в понедельник, поскольку был праздничный день и в народе могло возникнуть какое-либо возмущение, а кроме того, не все старейшины были в сборе.

Когда в понедельник [4 июля] утром тот вызов был перед всеми прочтен, пражане послали в замок магистра Томаша из Яворжице и Сикста из Оттерсдорфа, канцлера своего, поручив им на аудиенции сказать королю, что они очень хотят по старому доброму обычаю предстать перед Е. К. М. и приветствовать его, поскольку они не имели возможности сделать этого в прошлую субботу по причинам, которые по поручению Е. К. М. им изложил верховный пражский бургграф, и вчера, когда по приказу Е. К. М. они должны были собраться для получения вызова от него.

Король спросил тех лиц, что в данное время они хотели бы ему сказать? Они ответили, что хотят лишь кратко приветствовать Е. К. М., пожелать ему от Господа Бога счастья, здоровья и всего доброго. Что касается вызова, который был им вручен вчера, но только сегодня прочтен, в коем они вызываются на суд в ближайшую среду, то они желали бы с Е. К. М. как с королем и милостивым господином своим доверительно поговорить. Король, выслушав их и немного подумав, сказал, чтобы они передали другим:

завтра утром в XI часов по полным курантам [7 час.] ²⁶ он соизволит дать аудиенцию и выслушать их. С таким поручением они вернулись домой к своим и сообщили всем, о чем договорились с королем.

В тот же день по королевскому приказу плотники начали делать во дворце как раз напротив зала суда под большим окном, обращенным на восток ²⁷, возвышение, которое огородили, а вокруг него сделали скамьи. Позднее на них сидели по порядку епископы, мораване, силезцы и лужичане, когда король во всем своем величии [56] с сыном своим Фердинандом, коего он посадил подле себя по правую руку, вершил суд над пражанами и другими городами, а также над некоторыми лицами из всех сословий, как ты об этом потом узнаешь подробнее.

Во вторник, перед праздником св. магистра Яна из Гусинца, мученика Христова ²⁸ [5 июля], бургомистры и коншелы всех трех пражских городов пошли в пражский замок к назначенному им королем времени, желая приветствовать своего господина и поговорить с Е. К. М. о том слишком строгом вызове на суд. В тот момент, когда они собрались во дворце, чтобы подняться в королевские покои, кто-то из врагов королевских городов, должно быть, убедил короля не допускать к себе пражан. Во дворец к ним был послан Вольф из Вршесовиц, бывший тогда гетманом Пражского Града. По поручению короля он сказал им, чтобы они шли в зеленую комнату и там ожидали дальнейших указаний Е. К. М.

Примерно через час к пражанам от короля были посланы гетман маркграфства Моравского с некоторыми другими лицами из того же маркграфства. Они сказали пражанам следующее: «Е. К. М. изволил, господа пражане, увидеть из своих покоев ваше многочисленное посольство и велел передать вам, что он не изволит помнить, чтобы назначал или устанавливал вам какое-либо время и час для приветствия. Те, кто от вас был послан к Его Милости, должно быть, ослышались и поэтому ошиблись. Поскольку вы не приветствовали короля сразу же по его приезде, о чем Е. К. М. очень сожалеет, он изволит вам приказать, чтобы вы отложили свои намерения до ближайшей пятницы. Именно на пятницу Е. К. М. изволит перенести разбирательство вашего дела, которое, согласно вызову, должно было состояться завтра, однако без всякого ущерба для королевских прав. Вот тогда в присутствии советников Е. К. М., если вы захотите приветствовать короля или сказать ему что-нибудь, Е. К. М. соизволит вас выслушать».

На эту речь тут же отозвался Сикст из Оттерсдорфа, который перед всеми, в присутствии тех же господ мораван, сказал, что не ослышался и не ошибся, но вместе с магистром Томашем, с коим был послан к Е. К. М., своими ушами слышал из уст Е. К. М. такие слова: «Завтра в 11 часов по полным курантам пусть ко мне придут пражане, и поскольку вы сказали, что хотите по обычаю приветствовать и поздравить меня и поговорить со мной о чем-то, касающемся того вызова, то я вас выслушаю. Вы поняли? В 11 часов» ²⁹.

Переведя эти слова на чешский язык, он далее сказал о том, что в субботу они не приветствовали короля потому, что в присутствии его самого и некоторых других лиц (на которых Сикст сослался, и те перед всеми подтвердили, что действительно все вместе были посланы к верховному бургграфу) верховный пражский бургграф от имени короля приказал отложить в тот день приветствие по причинам, им тогда же указанным. В доказательство он сослался на того же пана верховного бургграфа, который, как человек чести, не откажется от своих слов. Пражане попросили [57] господ мораван сообщить Е. К. М. об этих двух пунктах и ходатайствовать перед Е. К. М., чтобы он соизволил принять их и выслушать.

Когда они с этим пошли к королю и потом вернулись, то сказали пражанам, что Е. К. М. ничего более, как только то, что уже было сказано, не изволит помнить. Поэтому пражане должны вести себя соответствующе.

Из этого ответа каждый разумный человек легко может заключить, что названные причины вымышленны. Ведь если он не назначал пражанам время для аудиенции, то как же он сразу, без каких-либо вопросов, смог догадаться о приветствии и заявить, что в этом послы ошиблись, а он ничего такого не помнит? Я же собственными ушами слышал, правдиво обо всем сообщил и сейчас правду пишу. Как гласит старая пословица: кто захочет побить собаку, всегда найдет для этого палку. А кто задумает отступиться от друга, может выдумать и представить любые причины. Но в этом деле более, чем отсутствие приветствия, короля рассердило то, что пражане, как об этом он узнал от своих приспешников, во время этого приветствия хотели перед ним оправдаться: они, дескать, никак не могут предстать по тому вызову на суд, поскольку не сами приняли решение, а вместе с другими сословиями Чешского королевства, поэтому просят Е. К. М. не изволить сердиться на них и считать это нескромностью.

Король опасался, как бы по примеру пражан не начали сопротивление другие, ибо он хорошо понимал, что если это удастся пражанам, то в ту же дыру и в те же двери полезут все остальные. Поэтому, с одной стороны, он устрашал людей, разместив пушки в пражском замке и нацелив их на Старое и Новое Место Пражское, особенно на мостовую башню, а кроме того, он стал распространять слух, что тринадцать пушек с зажигательными ядрами нацелено на большую крышу св. Ильи, крытую дранкой, и на другие места, где много дерева, так, чтобы одним выстрелом из тех пушек вызвать пожар в сорока местах. С другой стороны, он так настроил верховного пражского бургграфа, верховного канцлера и Олдржиха из Простиборже, заместителя писаря Чешского королевства, к которым пражане в то время и раньше обращались за советами по всем своим делам и нуждам, что они должны были убеждать их не оказывать никакого сопротивления Е. К.М., особенно в связи с тем вызовом, ибо если они будут королю и господину своему покорны и послушны, то увидят, что король отнесется к ним любезно и милостиво, ведь Е. К. М. изволит понимать, что начали не пражане, а лица из высших сословий, о чем мы дальше скажем.

Вызов пражан на суд был следующий: «Фердинанд честным и благоразумным» и т. д.³⁰

В тот же день, то есть, как уже было сказано, во вторник перед св. Яном Гусом, около XVI часов [12 час.] в пражских городах восстал весь народ, и звон колоколов в некоторых храмах призвал к восстанию. Вся артиллерия, малая и большая, была поставлена у городской башни, на площади перед госпиталем и таможней, [58] на берегу у костела св. Валентина, напротив дома палача и в других местах. Ее развернули в направление замка и тех немцев, которые находились по другую сторону моста у башни Саксонского дома и рядом, на берегу реки Влтавы.

Это восстание возникло по следующей причине. Немцы, которые разместились на Уезде, то есть восемь отрядов, называвшихся императорскими солдатами, не только на Уезде около реки, но и по всей округе причиняли большой вред садам и виноградникам. Они не давали возможности никому, не только хозяину, но и слуге, заглянуть на свои участки. Солдаты вели себя развязно и обращались с людьми таким образом, что в конце концов произошло вот что. Ян, хозяин мельницы, называемой Спалена, не захотел, чтобы ему причиняли вред и оказал сопротивление. Вместе с челядью он заперся на своей мельнице, солдаты же начали ломиться и все вокруг крушить. Когда множество немцев, собравшихся у той мельницы, подняли крик и стали стрелять из мортир, этот Ян с товарищем попытался переплыть реку на маленькой лодчонке. Несмотря на то что немцы со всех сторон с берегов стреляли по ней из мортир, Ян, что весьма удивительно, невредимым переплыл на другую сторону. Там он рассказал, что с ним и его соседями творили и продолжают творить солдаты. Услышав это известие, жители Нового Места и те, кто проживал в Подскали под Здеразом и под Слованами, сразу же начали сбегаться и делать шанцы у воды, здесь же, напротив мельницы. Поставив несколько пушек на этом месте, а также на винограднике у Градка на Здеразе, они открыли огонь по немцам и отогнали их от той мельницы, а некоторых так же и убили.

Немцы в ответ также стреляли и попадали в крыши в Новом Месте. Когда стрельба с обеих сторон стала беспрестанной, ее услышали и другие жители. Они ударили в набат, вооружились, заняв ратуши и другие башни, и велели зажигать большие пушки, стоявшие на берегу напротив пражского замка, считая необходимым раньше немцев установить спокойствие, разрушить пражский замок и победить насилие насилием. Так оно и случилось бы, если всемогущий Господь Бог вновь не соизволил чудесным образом прекратить это. В то время люди открыто говорили, что король хочет тайно лишить их жизни и имущества.

Вчера король через определенных лиц, специально посланных к пражанам, велел сообщить им, что он будто бы хочет устроить развлечение и поэтому через город будут провезены несколько новых пушек, которые он привез с собой из Майссена. Поэтому, если жители услышат стрельбу, пусть не боятся и ничего плохого не думают. Однако под этим предлогом он приказал вокруг замка сделать шанцы и направить в сторону пражских городов большие пушки. Сегодня же король, считая, что он кое-что уже предусмотрел, даже слышать нас не захотел. Поэтому пражане, не желая позорно и обманным путем отдать свою жизнь и имущество, решили, что лучше с честью умереть, сопротивляясь и защищаясь как добрые люди. [59]

Когда сельский люд в окрестных деревнях услышал набат, то и он начал бить в него, давая знать другим. Таким образом, через несколько часов ты мог видеть, как со всей округи к Праге бежало несколько тысяч сельского люда. Вскоре всем прибывшим пражане роздали железные цепы и гаковницы ³¹, чтобы в случае, если дело дойдет до битвы, они, как более простые люди, сражались с неприятелем более простым оружием. Король, услышав о том и поняв, что происходит, быстро послал одного за другим послов в пражские города, чтобы они успокоили народ, и, опасаясь, как бы не набежало в пражские города еще больше чужого люда, приказал гусарам переправиться на другую сторону реки недалеко от Либни и, поскакав в разные стороны, возвращать назад всех, кто двигался к Праге, и никоим образом не допускать их к пражским городам.

Весь день и всю ночь, а также на следующий день король со своими приближенными постоянно имел наготове оседланных лошадей и находился в Новой Оборе, чтобы в случае серьезной опасности ударить по пражанам с тыла.

В день св. мученика магистра Яна из Гусинца, то есть в среду утром [6 июля], гетманы и люди, разбиравшиеся в военном деле, заняли вместе с вооруженным народом Шпитальные ворота, а также Горские, ибо гусары сновали туда-сюда по Шпитальному полю и часто приближались к этим воротам, желая, судя по всему, ворваться в город через них и учинить нападение. Но когда здесь поставили несколько пушек и они об этом узнали, то были вынуждены отойти и гарцевать уже подалее от того места.

Я еще должен упомянуть то, что слышал не от одного, а от многих добрых людей, видевших собственными глазами, позже слышал о том же и от пражского пушкаря. Когда из тех малых полевых пушек, которые были посланы к тем воротам гетманом Иржиком Комедкой ³², выстрелили, желая сначала их прочистить, то обнаружилось, что они забиты осколками и какими-то кусками дерева. А тот пушкарь впоследствии считал эту подлость и предательство делом рук самого Иржика Комедки, говоря, что хочет сказать ему в глаза, что и в другие пушки, которые он в то время осматривал, тот напихал эти осколки и черепки. Если люди во время бунта узнали бы о том, о чем позднее им было сообщено, то воздали бы этому гетману по заслугам и устроили бы такое представление, какое некогда устроил король Тулл с Метием Фуфетием, о чем рассказывает Ливии в первых книгах своей хроники ³³.

Размещавшиеся в Бубнах и других окрестных деревнях немцы, спустившись вниз к воде, подожгли общинный пороховой склад, построенный возле плотины мельницы Каменского, и хотели также захватить большой остров напротив той мельницы. Узнав об этом, пражане приказали отправить на тот остров значительное количество вооруженного народа. Разместив орудия за большими деревьями, тополями, они открыли по немцам такой огонь, что отогнали их и оттуда, и от Бубен. Целый день беспрерывно шла перестрелка, однако тем, кто был на острове, наемники не могли причинить [60] большого вреда из-за густых деревьев и земляных укреплений, их же самих немало перестреляли.

Когда гусары по своему обычаю подъехали ближе к воротам, чтобы им было легче выманить и вывести за собой людей из города, некто Крупый из рыцарского сословия (несколько лет назад он был причиной казни своего родного отца) присоединился с приятелем к пражанам, сказав им, что гусаров якобы там не более сотни и большая их часть по распоряжению короля послана на другой конец города. Поэтому конным и пешим надо выйти с ним за ворота и ударить по тем гусарам, чтобы всех их поубивать, а коней захватить. Люди попроще, которые никогда не бывали на войне, не поняв того, что заключалось в словах Крупого, вышли вслед за ним из Горских и Поржичских ворот в весьма большом количестве, как конные, так и пешие, и кинулись на гусаров. Гусары, видя, что на них нападает много народу, начали отступать все дальше и дальше. И когда довольно далеко отвели их от ворот, то набросились на них из укрытия в огромном количестве. Конные, заметив это и поняв, что такому числу они никак не могут противостоять, отступили, захватив с собой и Крупого, который хотел убежать к гусарам, как это сделал его приятель.

Таким образом, пешие оказались брошенными всадниками, им не было оказано никакой помощи и артиллерией. Окружив и отрезав их от города, гусары тут же в садах и виноградниках убили человек 70 (большинство были крестьяне). Все они похоронены у св. Индржиха и у св. Петра и в других местах у костелов. Когда большинство народа приблизилось к городским воротам, и некоторые узнали тут предателя Крупого, то стащили его с коня и изрубили на мелкие части. Так он за свое предательство народа и языка чешского получил справедливое возмездие. О, если бы можно было отплатить так же всем предателям! В суматохе убили и некоего Эвана, хорошего человека, потому что он был одет в платье, сшитое по-гусарски. В Новом Месте также был убит сын доктора Яна Коппа из Раументаля ³⁴. Так что начали убивать и невинных.

После этого трагического случая простой народ велел пушкарям зажигать осадные пушки, обращенные к пражскому замку. Однако более разумные, понимая, какое зло может произойти из-за этого, и не желая пролития невинной крови жен своих и детей, всячески отговаривали их. Именем всемогущего Господа Бога они просили не делать задуманное и в конце концов с помощью Господа Бога уговорили их.

Тем временем бургомистры и коншелы вновь отправили к королю в пражский замок из своей среды Сикста из Оттерсдорфа, магистра Томаша из Яворжице, а также некоторых старейшин, чтобы сообщить Его Милости то, что с ними творят, и просить Его Милость, чтобы он соизволил действовать другими средствами и выразил бы сожаление о пролитии христианской крови. Король принял тех послов. Рядом с ним в тот момент были сын его князь Фердинанд, а также епископы оломоуцкий и вратиславский, князь [61] тешинский, господа мораване, силезцы и лужичане, верховный пражский бургграф и верховный канцлер и многие другие. Тогда вышеназванный Сикст жалостливо и пространно по-чешски изложил Е.К.М., что с пражанами делали и делают из-за проволочек и неоднократных милостивых ответов Е.К.М. В заключение Сикст просил Е.К.М., как христианского короля и господина, соизволить сжалиться и не допустить погибели христианской, которая распространилась бы и на много тысяч невинных деток, кои еще не различают правого и неправого и не знают много другого. Некоторые из присутствовавших королевских советников, услышав сей рассказ, прослезились.

Однако король, словно Марпесская скала ³⁵, оставался тверд и, допустив их к себе, ответил на латинском языке (сказав, что делает это для того, чтобы все присутствующие поняли): «Вчера через гетмана маркграфства Моравского вам был дан весьма милостивый ответ, что я отложил до следующей пятницы вызов на суд, который должен был состояться сегодня, без ущерба моему праву и справедливости, и просил, чтобы ваши люди вели себя спокойно по отношению ко мне и моим людям. Вы сами знаете, что произошло вчера. Ваши люди стреляли по моим из больших пушек железными ядрами и очень многих убили. Не удовлетворившись этим злым делом, они велели привезти на берега реки еще большие осадные пушки и направить их против меня, своего короля и господина. И это называется послушанием? За тем, что делалось, я наблюдал собственными глазами и многие мои люди вместе со мной. О, если бы я захотел использовать свое право, что по справедливости вполне мог сделать, я сокрушил бы вас, уничтожив город огнем. Посланные мною солдаты разгромили бы вас всех за один час. Но поскольку я христианский государь, то я пока сдерживаюсь и пощажу вас. Итак, как я уже говорил вам ранее, я и мои люди не начнем первыми. Я буду со своими гетманами следить за тем, чтобы все мои воины вели себя спокойно. Вы же потрудитесь, чтобы ваши люди сложили оружие и отвезли домой те пушки с берега и со всех других мест, а ремесленники пусть лучше работают. А в следующую пятницу явитесь ко мне от каждого города в том количестве, какое указано в вызове, в 11 часов [7 час.]. И сообщите от моего имени, чтобы пришедшие соблюдали спокойствие. Я гарантирую всем свободный вход и возвращение домой. Никто не будет отягощен тюремным заключением или другим насилием. Когда, согласно вызову, вы предстанете передо мной в том количестве, какое я указал, можете, если захотите, свободно повторить то, что вы сейчас мне сказали, или сообщить что-либо другое. В заключение скажу следующее: какова будет ваша просьба, таков будет и мой ответ. Если она будет покорной и верноподданной, то и ответ мой будет милостивым. Но, как я уже говорил, не забудьте напомнить, чтобы все пришли и никто не боялся. Перед князьями и всеми советниками честью доброго государя клянусь, что никого не хочу обижать какой-либо несправедливостью и насилием». [62]

Выслушав короля, послы попросили, чтобы он изволил послать вместе с ними в город некоторых своих советников. Будет лучше, если советники сами сообщат о воле и обещании Е. К.М. Вместе с послами были отправлены Иржик Жабка, Пршемек — под-коморжий маркграфства Моравского и еще две особы — из маркграфства Моравского и из княжества Силезского, все они отлично знали чешский язык. Прибыв в староместскую ратушу и собрав тех, кто в тот момент вооруженным находился около ратуши, люди короля сообщили причину, по которой они были посланы к ним Е. К. М. О том, что еще было поручено сказать от имени Е. К. М., сообщение сделал Сикст из Оттерсдорфа.

Собравшимся сообщили, что Е. К. М. счел для себя обидными вчерашние и сегодняшние волнения и перестрелку, но что напоследок он милостиво обещал позаботиться о том, чтобы военный народ Е. К. М. не чинил ущерба и не создавал причин для недовольства или волнений. Его Милость приказывает сообщить об этом милостивом ответе и обещании. Что касается вызова на суд, то, как и было сказано, явка отложена до ближайшей пятницы. Все указанные в том вызове лица должны предстать перед Е. К. М. в определенное время. При этом никто, даже самый последний, ничего не должен бояться, ибо Е. К. М. всем и каждому изволил обещать, что ни на кого намеренно и ни по какому праву не будут посягать. Каждому в отдельности королем были обещаны свободный вход к Е. К. М., а также свободное возвращение домой. Все это в присутствии данных господ, сейчас по нашей просьбе к вам посланных, Е. К. М. обещал и приказал сообщить.

Указанные господа, выслушав, заявили, что все сказанное верно и что такие слова и обещания Е. К. М. были произнесены в их присутствии. Однако перед тем, как те послы ³⁶ вернулись от короля в город, городской люд, узнав, что натворили гусары, опять прибежал к ратушам и заставил староместского бургомистра Ондржея Клатовского из Дальмангорста и других коншелов, находившихся в зале ратуши, разослать во все края следующее послание: «Мы, бургомистр» и т. д.³⁷

Несколько грамот с этим посланием успели разослать еще до возвращения послов. Но позднее, после сделанного сообщения, во все стороны были отправлены конные гонцы, и множество грамот возвратили назад. Тем не менее одна грамота, которая шла в Коуржимский край, попала в руки Адама Ржичанского, который хотя и состоял в «Дружественном соглашении», тотчас же отослал ее королю, чтобы войти к нему в доверие. Поэтому король во время суда над пражанами велел всем зачитать и эту грамоту, о чем ты узнаешь немного позже.

В тот же день, примерно во время вечерни была подожжена деревня под названием Бубны, и в город пришло известие, что гусары окружили и схватили Арношта Крайиржа из Крайка, который со своими людьми направлялся на помощь пражанам ³⁸. Услышав об этом и увидев дым, народ вновь пришел в сильное волнение. Люди стали говорить, что нельзя больше верить красивым [63] словам и обещаниям короля, ибо он никогда и ни в чем их не выполняет.

Поскольку войска его уже явно начали предавать страну огню и схватили одного из жителей, далеко не последнего, люди решили на основе земского уложения выступить против него, как против разорителя страны, жалея друзей своих, а также народ и язык свой. Король, узнав о том, вновь послал вниз, в пражские города, верховного пражского бургграфа и Иржика Жабку. Прибыв вниз, они рассказали, что Е. К. М. тяжело переживает поджог той деревни и что им отдан приказ весьма тщательно расследовать обстоятельства дела. Король хочет подвергнуть смертной казни виновников, кем бы они ни были, и изволит обещать сполна возместить нанесенный ущерб тем бедным людям. А поскольку случившееся было против королевской воли и без его ведома, то не нужно жаловаться, а следует успокоиться. Они еще много о чем говорили и ясно, чтобы все слышали, сказали, что король, возложив руку свою на корону на голове, изволил дать королевское слово: если пражане сохранят спокойствие и ничего плохого не сделают, то он изволит быть не только их господином и милостивым королем, но и соизволит простить виновных ради невинных.

Этим весьма многочисленным королевским обещаниям и заверениям, которые он сделал в присутствии князей и советников и поручил известным, почти что первым лицам в государстве, передать всем, люди поверили, как Священному писанию, сразу успокоились и пошли по домам. А назавтра, в четверг утром, в большом количестве собравшись в староместской ратуше, они стали между собой обсуждать, что дальше делать с тем вызовом на суд. Между ними возникли разногласия. Одни не считали возможным решать вопрос без ведома сословий и являться в пражский замок в таком большом количестве, включая известнейших в пражских городах лиц. Ведь многие статьи этого вызова содержали для них тяжелые обвинения по многим пунктам, о которых они не имели никакого, а в некоторых случаях даже малейшего понятия.

Другие же, состоявшие в близких отношениях с друзьями господина бургграфа, господина канцлера и магистра Олдржиха из Простиборже, то есть с теми, кто предал их и все Чешское королевство, поскольку все другие в это время их покинули, предлагали обсудить это дело с ними, тем более что Е. К. М. так милостиво и даже с клятвой дает им обещания и заверения.

Так случилось, что совета искали и просили у тех, кто еще в Литомержице составил вызов пражан и остальных на суд. Ибо тот же Олдржих Гумполец, разузнав обо всем, вместе с Яном Кольским по прозванию Тругличка ³⁹ и другими был вызван королем в Литомержице, и они с усердием занимались всеми этими делами, составляли вызов на суд, а также проекты, в какой форме и каким способом записать в земские доски переход владений в руки короля. Итак, в чем они королю совет давали, в том ему усердно помогали. Именно поэтому в тот период, когда пражане нуждались [64] в совете, их было легче обмануть или, как говорится, задурить им головы.

Ведь и ландграф Гессенский со многими другими князьями, графами и известными господами на днях так сделал, показав тем самым верноподданность своему господину и получив в результате от императора большие милости ⁴⁰. Поэтому и вы не стыдитесь покориться королю и господину своему и сдаться Его Милости, чтобы ни в чем не быть виноватыми. Все делается не для того, чтобы вас унизить, а для вашей же чести.

По поводу той грамоты нужно еще сказать следующее. Король Фердинанд имел много детей. Желая быть известным как славный король, он тратил много средств. Однако, кроме Кршивоклата и Подебрад (за них ему, однако, в удивительной форме должен был выплатить вместе со своими владениями Кашпар Пфлуг ⁴¹), никакой собственности в Чешском королевстве он не имел, ибо все до последнего доходы в этом королевстве предшествующие короли и он сам различным образом заложили. В результате многие годы он не знал, как и откуда получить какие-либо доходы, на которые можно жить с детьми и воспитывать их. В других наследственных землях у короля также было не очень много доходов, потому что он те земли истощил слишком частыми налогами. Несколько ранее в Чешском королевстве ему сопутствовала большая удача, когда под видом наведения порядка и установления права он отнял у Кашпара Пфлуга и Шликов Иохимсталь, Пршисечницы и другие серебряные горы и присвоил их себе в наследственную собственность ⁴². Ему очень нравился брандысский замок, куда он часто ездил на охоту. И он часто хвастался императору (об этом точно известно), что в Чехии у него есть такое приспособленное для охоты место, что у императора во всем христианском мире не сыскать лучшего. То, что брандысский замок очень нравится [65] королю, он подтвердил сам, когда неоднократно просил, чтобы сословия Чешского королевства купили его вместе во всем, что к нему относится. Сословия обещали это сделать, о чем записано в решениях одного из сеймов ⁴³.

Однако из-за того, что Арношт Крайирж, владелец и господин брандысского замка, требовал за него очень высокую цену, а под руками не было никаких денег, дело это тянулось до сих пор ⁴⁴. Королю также нравился и Пршеров со всем, что этому замку давно принадлежало и коим раздельно владели пражане староместские и новоместские. Замок граничил с брандысским панством и лежал как раз посередине между Брандысом и Подебрадами, куда король довольно часто наезжал. И люди в то время так говорили: когда бы король ни ехал в Брандыс или в Подебрады, он всегда, сидя на коне, зацепляет шпорой за Пршеров. А о богатом панстве литомышльском, жегушицком и многих других я сейчас и говорить не хочу. Если бы мне захотелось об этом обо всем подробно написать, то пришлось бы сразу начать новую книгу. Поэтому я хочу ограничиться лишь тем, что уже сказал.

Он не мог найти и придумать никакой другой более приличной и законной причины, кроме как в нарушение прав и свобод Чешского королевства призвать сословия Чешского королевства совершить такое, что чехи считали бы невозможным сделать. Он прекрасно знал, что наиболее искренние и любящие свободу Чешского королевства окажут ему сопротивление, а должностные лица и его приспешники будут ему помогать против других. И он сделал так, что всего лишь своим мандатом принудил сословия Чешского королевства без одобрения общего сейма совершить военный поход против саксонского курфюрста сначала к Кадани, а во второй [66] раз к Литомержице, что было нарушением порядка, прав и всех свобод Чешского королевства. Однако многие члены сословий помнили об обязательствах своих предков, их союзах и договорах — так называемых эрбанунках, заключенных между Чешским королевством и саксонским домом и скрепленных печатями ⁴⁵. Они воспротивились этим двум походам на невинных христиан и затем отвергли нехристианский и несправедливый мандат короля. Курфюрсту же члены сословий напомнили о том, что они не могут оставить своего господина и короля, поэтому просят его не враждовать с императором и уйти от монастыря Добролуки ⁴⁶.

У короля имелись большие подозрения по поводу этого послания, однако все было сделано по его же инициативе и приказу. Я сам при этом был и слышал своими ушами, будучи в то время послан к королю вместе с другими представителями от городского сословия. Король тогда много жаловался на курфюрста, который якобы засыпал пруды, принадлежащие названному монастырю, и разорил все хозяйство только для того, чтобы унизить и оскорбить Чешское королевство, поэтому на сейме следует поставить и обсудить и этот вопрос. Так по королевской воле и стало. Король, написав грамоту, отослал ее сословиям. Они, хотя и не желали возобновлять договор именно с Маурициусом, вынуждены были его утвердить. Между тем король ни должностным лицам, ни сословиям Чешского королевства не сообщил тогда, что вышеназванный монастырь он отдал в заклад курфюрсту за определенную денежную сумму, взятую в долг. И если он не вернет в установленное время тех денег, то курфюрст может монастырем этим владеть и пользоваться. Король не сообщил потом, что он заключил договор с курфюрстом в Кадани ⁴⁷ и обещал выдать свою дочку за старшего сына курфюрста (он обязался сделать это в грамоте, скрепленной печатью, выписку оттуда я видел своими глазами) ⁴⁸. Так это или не так (все говорят, что именно так), но король много лет хотел отомстить саксонскому курфюрсту за то, что тот долгие годы не хотел его признавать римским королем. Кроме того, король всегда хотел помочь брату своему императору, в то время воевавшему с курфюрстом.

А чтобы кто-нибудь не подумал, будто король выступает против курфюрста без справедливого повода, он выдумал разные причины и настроил сословия, вернее сказать, некоторых особ из сословий Чешского королевства так, чтобы на сейме они записали то, о чем он с Маурициусом, предателем своего родного дяди, уже давно заключил договор. Поэтому, когда он вместе с императором, как и хотел того, победил курфюрста, то по причине того, что сословия Чешского королевства, особенно пражане и городское сословие, не захотели по мандату выступить в поход, желая осуществить то, что он давно замышлял и о чем уже много лет думал, а именно присвоить себе в наследственное владение и присовокупить в домениальную собственность владения сословий, он раньше, чем кто-либо этого ожидал, еще до того, как послы вернулись домой от него и от императора, тайно и насильно вторгся вместе с войском [67] в Чешское королевство. Находясь в Литомержице, он секретно вызывал к себе некоторых лиц и добился того, что в случае какого-либо сопротивления они готовы были встать на его сторону и помогать ему уничтожать тех, кто как истинный поборник общественного блага вступился за свободы Чешского королевства. А чтобы не казалось, будто он использует насилие, король действовал под благовидным покровом порядка и законности, ведь если бы он сразу посягнул своей властью на чужие владения, то все окрестные страны и народы увидели бы несправедливость короля.

Для того чтобы обелить себя и представить это дело, много лет назад задуманное, как справедливое, он приказал написать вызов на суд, сочинил чрезмерно преувеличенные жалобы на пражан и другие города, а также на некоторых лиц из панского и рыцарского сословий, к которым он уже давно питал большую неприязнь и ненависть, ибо они были защитниками права и общественного блага. При этом он, однако, опасался, как бы пражане не воспротивились, а они так и думали сделать и не явиться по этому вызову, подав тем самым пример всем остальным не подчиняться королю. Если бы ему не удалось доказать то, в чем он обвинял пражан и других, которым по его приказу были представлены обвинения и вызовы на суд, то могли возникнуть не только препятствия в задуманном им деле, но и насмешки.

Для доказательства своей правоты и подчинения пражан своей воле, он не только много чего им наобещал и посулил золотые горы, но и побуждал некоторых лиц из панского и рыцарского сословий в те тревожные дни приезжать в город и говорить пражанам, что они якобы к ним специально посланы королем с тем, чтобы успокоить их во всем этом деле и дать пражанам совет, беря это на свою душу, честь и христианскую веру, что если они покорятся королю, то у них не только не будет никаких трудностей, но и, более того, король с ними будет милостив и ласков. И этими хитрыми, обманными речами, и особенно итальянскими и испанскими методами, король со своими помощниками, о которых я уже упоминал, сумел добиться того, что сначала пражане, а потом и все остальные положились на твердые заверения его и других. Надеясь на короля как на господина своего, чьи слова никогда не должны браться назад, они отдали себя на милость и немилость в соответствии с той грамотой, приводимой ниже, которую написал им магистр Олдржих. У меня есть эта грамота, им сочиненная и написанная его собственной рукой, и я хочу сохранить ее для памяти.

Король же, добившись того, что они во всем том, что он придумал, сознались и сдались ему на милость и немилость, тот час же использовал свою власть и прежде всего отобрал у них все имущество, затем лишил всех их чести, а некоторых даже жизни. Он приказал напечатать для их вечного позора и унижения «Акты» на чешском и немецком языках, включив туда все обвинения, однако не велел помещать там своих обещаний и присяги, чтобы окрестные народы и те из наших, кто не знал, каким образом все это [68]  произошло, не могли раскрыть обмана, но, видя и слыша, как читают обвинения и вызовы на суд, а потом наблюдая, как обвиняемые признаются и сдаются на милость и немилость, должны были тому удивляться и подумать: если бы осужденные не были виновны, то они не сдались бы ему на милость и немилость.

Когда люди по вызову на суд пришли в пражский замок, а многие престарелые приехали, король приказал большому количеству своих людей занять пражский мост. Как только пробило XI часов [7 час.], он во всей своей славе и блеске спустился во дворец из своих покоев и, оглядевшись по сторонам, очень скверно посмотрел на пражан. И сев во всем своем величии на то дощатое возвышение, о котором я раньше упоминал, король посадил около себя по правую руку своего сына, далее моравского гетмана, чешского маршалка, Гануша из Лихтенштейна, Етржиха из Куновиц, Вацлава Тетаура, Пршемека из Вицкова, Яна Кропача из Неведоми, бургграфа Криштофа из Донина, Олдржиха из Ностиц, Гануша [69] из Шлибен, Микулаша Мецерода, Ганку из Максен, по левую же руку других особ. Оба же епископа, оломоуцкий и вратиславский, сели ниже князя Фердинанда. Ладислав Попел держал перед королем меч⁴⁹. Как только по требованию верховного пражского бургграфа все успокоились, король через гетмана моравского передал, что вначале будет зачитан вызов пражан на суд, и, если те захотят доказать свою невиновность, король соизволит их выслушать.

После прочтения вызова на суд гетман моравский вновь по приказу короля напомнил пражанам о том, как сильно они провинились перед своим королем и господином и что если они хотят оправдаться, то пусть сразу же начинают. И как было заранее условлено (скорее подстроено), для этого сразу же было отведено место, рядом с которым стоял князь Август с гофмистром, верховным судьей и некоторыми должностными лицами⁵⁰. Кивком головы король дал знак пражанам, и Сикст из Оттерсдорфа, их канцлер, произнес те слова, которые были для пражан написаны магистром Олдржихом. А для того, чтобы не был изменен текст, по приказу верховного канцлера читалось по бумаге, и Иржик Жабка каждую фразу переводил королю на латынь:

Наша самая большая просьба заключается в том, чтобы не вступать ни в какой судебный спор с В. К. М. как с господином своим. Мы, Бог даст, всегда в будущем будем верны и послушны В. К. М. как королю и милостивейшему господину нашему, и своим потомкам накажем, чтобы В. К. М. как господину своему всегда были послушны, верны и преданы ныне и в будущем. В соответствии с нашей смиренной просьбой и покорностью во всем полагаемся на В. К. М.

Мы также просим его эрцгерцогскую милость светлейшего князя Августа, других князей, всех сидящих и предстоящих милостивых господ и советников Е. К. М. о ходатайстве перед Е. К. М., милостивейшим нашим господином, чтобы Е. К. М. по нашей смиренной просьбе соизволил принять нас на милость и немилость. А мы вашей эрцгерцогской милости, вашей княжеской милости и вашим милостям господам и советникам Е. К. М. за это всегда будем рады служить».

По окончании этой речи пражане встали на колени, как им ранее было приказано, а когда король велел им подняться, гетман моравский вновь произнес большую речь о том, что Его Королевская Милость предпочел бы, чтобы пражане доказывали свою невиновность и если имеют что-либо против этого справедливого вызова на суд, то сказали бы. Король приказал зачитать тот вызов на суд, чтобы все могли понять, чем они, пражане, оскорбили Его Королевскую Милость. И еще по причине тяжести их проступка он изволит приказать, чтобы зачитали также и некоторые статьи обвинения. Когда Сикст из Оттерсдорфа от имени пражан хотел возразить королю и просить, чтобы более ничего не зачитывали, король сделал знак рукой, показывая, чтобы он молчал, и приказал огласить следующее ⁵¹.

По прочтении статей, что само по себе необычно для ведения судебного процесса, гетман моравский обратился к пражанам. Он сказал, что они слышали о том, как они сильно провинились перед королем и господином своим, поэтому им в первый, второй и третий раз предлагается оправдаться. Сикст же, их канцлер, вновь заявил, [71] что ни в какой судебный процесс с Его Милостью, господином своим, они не вступают и вступать не собираются. И поскольку они с доверием сдались на милость и немилость Его Королевской Милости, то верят, что король соизволит также проявить к ним свою милость.

После этого король подал присутствующим судьям знак рукой, чтобы они собрались вместе, и достаточно громко, даже крикливо почти полчаса с ними разговаривал. Все прочие, стоя около него, должны были молчать. Именно в этом новом порядке ведения суда полностью проявился весь непорядок, который в то время существовал в этом и во всех других его судах, где король единолично судил, обвинял и выносил приговоры, о чем свидетельствуют его собственные «Акты», изданные в посрамление и оскорбление чешского народа.

Когда судьи разошлись, гетман по поручению короля вновь обратился к пражанам. Король видел покорность пражан и слышал их просьбу, а также ходатайства за них князей и других лиц, здесь присутствующих. Поэтому на некоторое время им следует пройти в судебную комнату, поскольку король будет держать совет и иметь небольшой разговор со своими судьями. Когда же их вновь впустят, то они услышат дальнейшую волю Е. К. М., которую должны будут исполнить.

И пражане пошли в указанную им судебную комнату. Как только закрылась дверь за последним, король взмахнул рукой и рассмеялся, давая понять, что дело сделано и он загнал пражан туда, куда хотел. Встав со своего судебного места, он тотчас же удалился в свои верхние покои, приказав страже караулить возле дверей судебной комнаты. Тем временем гетман Пражского Града Вольф с Доубравской Горы спросил о Яне Татоусе. Узнав, что тот сбежал, он послал Иржика Комедку вниз в город с тем, чтобы повсюду разыскивали беглеца. Он также спросил о гофрихтарже Якубе ⁵² и, когда услышал, что тот с подкоморжим поехал по другим городам, сообщил об этом королю. Король сразу же отправил грамоту, чтобы подкоморжий без промедления привез Якуба из Врата, гофрихтаржа, в Прагу и доставил в пражский замок. Позднее, около семнадцати часов [13 час.], король, чтобы показать свою истинную милость и благосклонность к чешскому народу (чем раньше он всегда похвалялся и о чем не забыл сказать в своем вызове на суд) и подтвердить на деле то, что о нем говорилось и писалось во время того бунта, забыв о своих обещаниях, которые сам устно давал пражанам и передавал через других лиц, к ним посылавшихся, направил к пражанам в судебную комнату того же гетмана моравского с семью другими лицами, приказав Зигмунду Гельду ⁵³ зачитать следующие статьи:

«Его Милость король римский, венгерский и чешский и т. д. соизволил по нижайшим просьбам милостиво и окончательно решить, что Е. К. М. по природной королевской доброте и милости изволит милостиво простить и помиловать своих подданных из всех трех пражских городов за их провинности и проступки и прочее, [72] что они сделали против Его Милости и за что впали у него в немилость и навлекли на себя гнев Его Милости при условии, что они на деле покорно и без промедления выполнят все нижеуказанные пункты, а Е. К. М. изволит предписать то, что будет необходимо для спокойствия, блага и пользы Е. К. М. подданных:

Поскольку Его Королевская Милость имеет права на имущество купца Арнольта, недавно в Старом Месте Пражском ушедшего из этого мира и не оставившего наследников, староместские горожане безо всяких возражений и оговорок должны выдать Е. К. М. оставшееся от того Арнольта имущество ⁵⁵.

Заключенные, которых из всех трех пражских городов было свыше шестисот лучших людей ⁵⁶, услышав это тяжелое и несправедливое решение, тотчас поняли, что красивыми словами и обещаниями их заманили в ловушку. Они начали просить посланцев короля дать им в этих больших и серьезных делах небольшую отсрочку для того, чтобы сообщить о решении и посоветоваться с другими горожанами и своими соседями, оставшимися в пражских городах, но ничего не смогли допроситься. Посланцы ответили, что они посланы королем лишь затем, чтобы передать его решение, и что если пражане сразу же не согласятся с этими пунктами, король хорошо знает, как ему с ними в таком случае поступить.

В субботу [9 июля] утром король послал в пражские города несколько сот коней, которые несколько дней подряд непрерывно свозили в пражский замок артиллерию, большую и малую, ядра, порох и другие всевозможные приспособления. Этого вооружения, особенно пороха и снарядов, было так много, что служилые люди короля не переставали удивляться, говоря, что они много повидали подобного и раньше в других местах, но такого множества еще не видывали. Да и сами пражане, особенно староместские, не знали о существовании этого клада до тех пор, пока какие-то предатели из горожан же не выдали его королевским пушкарям и те не повезли его в пражский замок.

Однако другие пункты никак не могли быть выполнены, особенно те, которые касались привилегий и документов, находившихся у Сикста из Оттерсдорфа, ибо король, будучи к нему не расположен, не велел отпускать его из заключения, поэтому отпущенные из заключения лица должны были вернуться в место своего заключения, согласно данным ими обязательствам, и их продержали там весь субботний день до самого вечера.

Ближе к ночи к ним были посланы королем некоторые лица, в том числе Иржик Жабка, который, когда в судебную комнату привели всех узников из подвалов под дворцом и они встретились с остальными, передал королевский приказ. Те, которых выпустят, будут особо поименованы. Все они должны поклясться честью и верой, что никуда в это время из Праги не уедут и постоянно будут находиться в городе. Как только им всем вместе или кому-нибудь отдельно за день или два дадут знать, то все и каждый, согласно своей клятве, должны будут явиться туда, куда укажет Его Королевская Милость.

Первым был назван Кашпар Стрнад ⁵⁷, затем другие. Когда они снова спустились в подвалы под дворцом, их рассадили порознь. Вскоре стали выпускать по списку, и освобождавшиеся клялись честью и верой Вольфу из Вршесовиц, в то время бывшему гетманом Пражского Града. Тех, кто дал клятву, стражники и алебардники, запрудившие все вокруг, отпускали на волю.

В это время поднялся сильный ветер, воздух стал ужасен и такая большая пыль поднялась над пражскими городами, что никто во дворце из-за этой большой пыли не мог различить ни малейших очертаний пражских городов. Всемогущий Господь Бог соизволил явить свое чудо и этим знамением дал понять людям, какую несправедливость своим насилием король совершил над пражанами. В это же время те, которые угодничали и имели больше друзей, были выпущены, а остальные, также невиновные, должны были оставаться в заключении.

В воскресенье [10 июля] утром князь Август, оставив в городе свой служилый народ, на повозках вернулся в Майссен. Оставшиеся в заключении пражане жаловались на тех, кто был выпущен, говоря, что они медлят с выполнением тех королевских пунктов и из-за этого им приходится находиться в заключении. Королевские ловчие и охотники снова пообещали, что, как только [75] будут выполнены все пункты, их сразу же отпустят из заключения. Для того чтобы освободиться, многие давали письменные гарантии, скрепленные своими печатями, и клялись, что все исполнят, лишь бы их выпустили. Ибо уж более не могли они сидеть в таком смраде, от которого многие теряли сознание, а некоторые умерли после того, как их выпустили. Ведь там, где они ели, там же и спали, где спали, там же и нужду справляли. А в те дни стояла сильная жара, и из-за этого с непривычки людей мучил смрад, а потом началась зараза, и никто не мог помочь им. В коморе и королевской канцелярии им под различными предлогами отказывали выдать грамоты с привилегиями на посудное⁵⁸ , на пошлины и другие доходы, говоря, что еще не готовы. В конце концов люди вынуждены были давать письменное обязательство, занесенное в земские доски, и почти под страхом смерти брали на себя нижеследующее обязательство:

«В памятную книгу ⁵⁹ в лето XLVII.

Во вторник после святого Килиана [12 июля] бургомистры и городские советы и все общины Старого, Нового и Малого пражских городов, и прежде всего Старого Места, послали к земским доскам от своего имени с полномочными грамотами, скрепленными печатями, лучших людей, известных и рассудительных: Ондржея Клатовского из Дальмангорста, Мартина Смиля из Стоешиц, Мартина из Влканова и Иржика Комедку из Ровин — от коншелов; Беньямина из Влканова, Духека Хмелержа из Семехова — от городских старейшин; Шимона из Тишнёва, Зикмунда Пикарта из Зеленого Удола, Михала Карыка из Ржезна и Блажека из Перефта — от общины ⁶⁰, и из Нового Места также известных и рассудительных Яна Срну из Карповой Горы ⁶¹, Мартина Дивишовского из Прошовиц, Иржика Швика и Ондржея Зоубека — от коншелов; Микулаша Караса, Иржика, бакалавра, от Белых Орлов ⁶², Шимона Шпрынцле и Ондржея Корженичека — от городских старейшин; Яна Кыдлина из Шонова, Штепана Ептишку, Яна Франту, кузнеца, и Павла Бартовица, мясника, — от общины; и из Малого Места пражского Иржика из Плосковиц, Яна Шимунека. Прокопа, пекаря, — от коншелов; Яна Срну, Вита Круша, Бартоломея, иначе Барту, мясника, — от городских старейшин; Мартина Словака, Бонавентуру, мечника, и Клемента, скорняка, — от общины. Эти люди заявили пражским должностным лицам следующее.

Поскольку светлейший князь и господин пан Фердинанд, король римский, во все времена радетель империи, король венгерский, чешский, далматинский, хорватский и т. д., инфант в Испании, эрцгерцог австрийский и маркграф моравский и т. д., соизволил дать этим пражанам известные пункты для исполнения (о чем подробнее говорится в самих пунктах), то все они обещали Е. К. М. и настоящим документом подтверждают, что в соответствии с теми пунктами выполнят то, что содержится в следующих 4-х пунктах:

Во-первых, они должны на ближайшем сейме отказаться от союзов и обязательств, которые были заключены ими между [76]  собой и с некоторыми другими лицами из сословий, взять свои печати и отныне в этих союзах не состоять.

В-третьих, они должны и будут обязаны от своего и своих потомков имени дать такое письменное обязательство королю, наследникам Его Милости и будущим чешским королям, какое им будет указано. Они также должны королю, наследникам Его Королевской Милости и будущим чешским королям в будущем без возражений давать посудное с каждой четверти пива ячменного или же белого домашнего, которое варится, продается или же привозится, а также с каждой четверти и с каждого стрыха ⁶³ солода, продаваемого или же обмениваемого, по одному чешскому грошу.

Взять, к примеру, Вацлава из Вартмберка, который почти ничего, что другим ставилось в вину, не делал и одним из самых последних грамотой своей присоединился к «Дружественному соглашению». Однако король знал, что у него много наличных денег, а главное, он должен был ему несколько тысяч. Поэтому в вызове на суд в вину Вацлаву было поставлено то, что он не приехал к королю в Литомержице ⁶⁴. Между прочим, тысячи других из панского и рыцарского сословия также не приехали, но они были беднее, ничего не могли дать, и их оставили в покое. Те же, у кого были большие владения, как, например, у пражан и других городов, приехав к королю в Литомержице, не смогли допроситься и получить какого-либо ответа. Именно поэтому я не привожу здесь вызовы на суд. Упомяну только о городах, вызванных на суд и осужденных так же, как и пражане. Эти города должны были отдать королю свои маестаты, артиллерию, оружие и земельные владения, записав все это в земские доски, а также отказаться от пошлин и других доходов. Король [78] возился с городами до тех пор, пока они не сделали все так, как он хотел, оформив передачу ему земельных владений. И пока они не передали лицам, посланным им в каждый город, своих крестьян, они мучались в тяжком и смрадном узилище, где одни лишились разума, а другие, как только были выпущены, сразу умерли. Воистину в то время пражский замок был не чем иным, как застенком для чешского народа. Уже не хватало тюрем, такое великое множество было тех, кого подвергали заключению и насилию.

Еще я приведу мандат, разосланный по краям Чешского королевства, который был издан королем перед вызовом на суд и разбирательством. «Фердинанд и т. д. Верные, милые и т. д.» ⁶⁵

Следующие послания необходимо было привести ранее: «Я к вашим услугам, благородные и честные господа пражане, дорогие друзья мои. Да ниспошлет вам Господь Бог всякие блага. Я намеревался отправиться в Прагу по делам пана Арношта Крайиржа, моего родственника, и поехал сначала в Чешский Брод. Пан Арношт Крайирж сообщил мне сюда в Брод, что на пути в Прагу он узнал о волнениях и несогласиях, которые происходили там, и повернул домой. Я хочу сделать то же самое. Когда стало известно о тех волнениях и несогласиях, горожане Брода послали ко мне несколько лиц из своей среды, прося у меня совета, что им предпринять. Я в ответ спросил их, было ли к ним от вас какое-либо посольство или письмо, и они ответили, что не было. Тогда я дал им такой ответ: поскольку они от вас не получали никакого письма или посольства, а сообщения противоречивы и не совпадают одно с другим, то им следует послать к вам людей и все выяснить. Судя по тому, что они услышат, они примут решение, как им себя вести. А Ян Выскитенский⁶⁶ приехал ко мне в два часа на ночь [23 час.] и немного рассказал о том, что у вас сейчас происходит. Сегодня сюда в Брод приехали также два человека из Старого и Нового Места, и у меня с ними был разговор. Они сообщили, что у них нет никаких ваших грамот, и просили меня посоветовать, что делать и можно ли им ехать дальше. И дал я им такой ответ: я не знаю, что вы им поручили, но думаю, что в соответствии с данным вами поручением они должны знать, как себя вести. С этим они от меня и ушли, но куда потом направились, не знаю.

Господа и дорогие друзья мои, меня совершенно расстроили эти волнения, несогласия и беспорядки, ведь если они не прекратятся и не будет что-то сделано, то я не предвижу ничего, кроме падения и гибели Чешского королевства, да спасет нас от этого Господь Бог. Поэтому, наверное, было бы во благо, если бы вы нашли путь, чтобы все эти дела, так начатые, могли прийти к доброму умиротворению. А если все останется без изменения, из этого ничего хорошего не выйдет. Дай Господь Бог, чтобы Его Милость король с вами и вы с Его Королевской Милостью обращались иначе, чем сейчас, чтобы было за что благодарить Господа Бога. Поэтому я посылаю вам это письмо с добрыми намерениями, как человек, который с радостью увидел бы спокойствие этого королевства. [79]

Дано в Броде после св. Прокопа [5 июля] лета 1547. Ян из Пернштейна на Гельфенштейне».

«Благородным и славным, дорогим господам бургомистру и совету Старого Места Пражского, господам, ко мне благосклонным, и милым друзьям моим. Я к вашим услугам.

Господа и дорогие друзья мои, вы мне сообщили, что Его Милость король, милостивейший господин наш, соизволил послать двух коморников с грамотой Е. К. М. ко всем трем городам. Эта грамота, как вы сообщаете, занимает несколько страниц и касается многих важных и серьезных вещей. Вы просите, чтобы я направился к вам сразу же, как только получу ваше письмо, и вместе с вами обсудил ответ Его Королевской Милости. Можете мне поверить, дорогие мои друзья, что, зная не только о вашей просьбе, но и как бы читая ваши мысли, я с радостью сейчас же так и сделал бы. Но вы хорошо знаете, что в этой поездке я не по своей воле, и перед отъездом я вам сказал, что его милость господин подкоморжий лично изволит совершать поездку по городам, на что есть особые причины и нужды ⁶⁷. Поэтому я прошу вас не держать на меня зла и не считать мои действия какой-то прихотью. В эти дни возьмите на себя это большое и серьезное дело, посидите и подумайте. А я, если даст всемогущий Господь Бог, через неделю в ближайшую среду буду дома и с радостью помогу во всем, что идет во благо Е. К. М., милостивого господина нашего, и вам.

Я очень прошу вас, остерегайтесь того, чтобы по какой-либо причине не случились бесчинства. Ибо Его Королевская Милость изволит думать только о том, чтобы сохранить спокойствие. В этих краях люди просят о спокойствии, стоят и будут стоять на стороне Е. К. М., милостивого господина нашего. Если кто-то захочет склонить вас к чему-нибудь, ради всемогущего Бога, не отдаляйтесь от Его Королевской Милости. Как вы всегда поступали, поступайте и теперь, это будет во благо. Не надейтесь ни на кого, кроме Господа Бога и своего господина Е. К. М. Ибо все добрые люди, осознав злые дела, прибегают к Его Королевской Милости. Здесь, в воскресенье в Зеленой Горе состоялся съезд, и клянусь вам, что более 250 лиц панского и рыцарского сословия письменно заверили Е. К. М. в своей верности и присягнули Е. К. М. как милостивому своему господину. Дано в Клатовы, лета 47, во вторник, перед праздником и днем памяти магистра Яна из Гусинца, чеха, верного Богу и людям [5 июля]. Якуб Фикар из Врата, гофрихтарж».

Нижеследующие города, как и пражане, о чем говорилось выше, явились к королю по вызову на суд в указанном составе, то есть примас, бургомистр, все коншелы, городские старейшины и лица от городской общины, одни в большем, другие в меньшем количестве. Как далее будет указано, они лишились всего, ибо держались Христова Евангелия и принимали тело и кровь Господа нашего Христа под двумя видами и не хотели проливать невинную христианскую кровь, как Пльзень, Будейовицы и Усти ⁶⁸, и убивать неповинных детей. Поэтому они воспротивились жестокому, [80] несправедливому и нехристианскому, деспотическому королевскому мандату и вместе с другими, как верные и добрые люди, решились дать отпор.

Указанные суммы штрафа должен был уплатить каждый из городов согласно наложенной на них разверстке. Если в течение двух недель лучшие люди не сделали бы этого и не сдали в комору данные суммы, то им вновь следовало явиться в места заключения. Они сами могли лишиться жизни, а их дети и жены могли быть изгнаны из страны. Вот она, милостивая королевская защита невинных бедных людей, вот они, королевские слова, которые не должны браться назад, о том, что никого по тому вызову на суд не будут мучить и подвергать заключению. Указанная разверстка по королевскому приказу налагалась подкоморжим, гетманом Пражского Града, королевским прокуратором и неким Гобурком ⁷⁰в третий день от праздника вознесения св. Девы Марии [15 августа] лета 1547, а также в другие дни перед сеймом. Причем городам был отдан приказ не сообщать о происходящем другим, как будто король стыдился милости, оказываемой им Чешскому королевству.

Узнав, какой порядок король установил на том своем суде и как неподобающим образом он обманывает и грабит людей, некоторые лица из панского и рыцарского сословия не захотели явиться на королевский суд и предпочли, все бросив, бежать вон из страны. Это были из панского сословия Кашпар Пфлуг из Рабштейна, Вилем Кршинецкий из Ронова, Альбин Шлик из Голейча граф Пасаун; из рыцарского сословия Хендрих Вид-пах из Видпаха, Мелихар Pop из Ророва, Петр Велемитский из Хогенсдорфа. [81]

Представителей городов король сначала вызвал на суд и затем на этом своем замечательном суде, как и в случае с пражанами, приказал прочесть свое обвинение. Для наказания же вышеуказанных лиц король велел составить по-немецки и разослать по Чешскому королевству и по всем другим своим землям такие грамоты: «Фердинанд и т. д. Верные, милые» и т. д.⁷¹

Нижепоименованные лица явились по королевскому вызову на суд, были взяты под стражу и содержались там до тех пор, пока все свои свободные владения не перевели в ленную зависимость. Причем некоторые из них свои наследственные владения (если те очень нравились королю) вынуждены были оставить вовсе. За это им было дано такое, что и выеденного яйца не стоило по сравнению с их владениями.

Из панского сословия на суд явились Арношт Крайирж из Крайка, Дивиш Славата из Хлума и Кошумберка, бургграф Борживой из Донина, Кашпар Шлик из Голейча граф Пасаун, Хендрих Шлик оттуда же, Мориц Шлик оттуда же, Адам из Вартмберка, Богуш Костка из Поступиц, Шебештиан Гасиштейнский из Лобковиц, Вольф Младший из Крайка, Вилем из Вальдштейна на Рихмбурке, Иржик из Вальдштейна, Вацлав из Вартмберка на Линем и Крупце, Иржик Шпетле из Яновиц.

Из рыцарского сословия явились Здислав Врабский, Бернард Барханец, Гинек Крабице из Вейтмиле, Вацлав Жегушицкий из Нестайова, Вацлав Петипеский из Красного Двора, Иржик Вхинский из Вхиниц, Ян Чейка из Олбрамовиц, Вацлав Доуповец (его сочли больным), Ян Врабский, Вацлав Валкоун из Адлара, Петр Маловец из Хейнова, Давид Борень из Льготы, Зикмунд Андел из Роновца.

Когда все перечисленные лица уже находились в заключении, король решил жестоко отомстить им еще до того, как в понедельник перед св. Бартоломеем [22 сентября] соберется созванный им сейм. Очевидно, он опасался, как бы на этом сейме не возникло ходатайство за них, которое могло бы помешать его жестоким планам. Дня 22 месяца июля, то есть в пятницу перед днем святой Марии Магдалины, король приказал перевести Сикста из Оттерсдорфа из подвала во дворце в смрадное подземелье Черной башни и строго стеречь его там. Многие моравские паны ходатайствовали за него, и король, поняв, что Сикст может в том смрадном подвале умереть, повелел перевести его в тот же день, поздно вечером, в маленькую комнатку в доме земского писаря в пражском замке. Десяти или двадцати солдатам днем и ночью было приказано караулить узника. Король надеялся узнать от него важные и секретные сведения. И пока его держали там до следующего понедельника, многие его часто навещали по причине его известности, а также любви, которую многие к нему питали, зная, что он терпит это заключение безвинно. Как сказал Вольф из Вршесовиц, который отправил Сикста и других заключенных в узилище, вечером в понедельник, накануне дня св. Якуба-апостола [25 июля], король приказал посадить Сикста в тот же [82] подвал в Черной башне, где его всю ночь и весь следующий день держали в жутком и мерзком зловонии и только поздно вечером по многочисленным просьбам вновь перевели в ту комнатку. О том, чего добивались от Сикста, пока он находился в заключении, и как с ним обращались, я расскажу в конце особо и подробно, ничего не прибавляя и не убавляя.

В понедельник, первый день месяца августа, то есть перед днем св. Петра в веригах, Вацлав Петипеский из Красного Двора был доставлен в глубокое подземелье под дворцом, где хранятся королевские вина, и подвергнут там жестоким пыткам орудием, состоящим из каких-то прессов и струн, которое по-латински называют фидикулой ⁷². После него пытали Бернарда Барханца из Баршова, а во вторник и среду Гинека Крабицу из Вейтмиле, мужа доброго и разумного, многие годы бывшего заместителем писаря Чешского королевства. Королевские профосы ⁷³ троекратно водили его в то подземелье: два раза привязывали на ржебржик ⁷⁴, а в третий раз растянули и страшно мучили.

В четвертый день месяца августа, то есть в четверг перед днем св. Сикста, в одиннадцать часов [7 час.] пришел королевский профос и повел Сикста из Оттерсдорфа в то подземелье под дворцом, где его уже ждали палачи, «кровавый» писарь и были приготовлены ржебржик и другие орудия пыток. Однако всемогущий и вечный Господь Бог, да будет прославлено имя его с тех пор и во веки веков, по своему безграничному милосердию соизволил чудесным и удивительным образом избавить невиновного Сикста от мучений. Об этом я напишу подробно, слово в слово ⁷⁵.

В тот же день Вацлав из Елениго, горожанин Нового Места Пражского, около 12 часов по полным курантам [8 час.] был приведен в то подземелье, где еще находился Сикст, и там его жестоко мучили не менее трех часов. Когда Вацлава начали пытать, Сиксту приказано было подняться наверх по ведущим к выходу четырем лестницам. В это время лица, которых король назначил проводить пытку, а их было человек восемь из маркграфства Моравского и княжества Силезского и с ними гетман Пражского Града, заперлись в подземелье и приказали страшно пытать Вацлава из Елениго. Так что упоминавшемуся Сиксту пришлось простоять наверху и прождать почти добрых четыре часа. И только после окончания пытки ему ведено было вернуться в ту комнатку, где его держали в заключении и куда его вновь препроводили профос и несколько стражников. Вацлава из Елениго после пытки заковали в колодки, и он весь день и всю ночь пролежал закованный. Лишь в пятницу утром, когда во второй раз пытали Барханца, его привели наверх и оставили вместе с вышеназванными мучениками в коморке под лестницей, ведущей со двора во дворец пражского замка. Там их держали и стерегли до тех пор, пока не увели всех на смерть ⁷⁶.

В это время, в воскресенье после св. Сикста [7 августа], военные люди князя Майссенского, о которых говорилось ранее, тронулись в путь и вернулись домой. Однако через два-три дня [83] вместо них пришли другие, которых послал к королю баварский князь. Тогда же император объявил вне закона город Магдебург, и грамота об этом, написанная по-немецки и изданная 30 июля в Аугсбурге, была вывешена на дверях по всему Чешскому королевству.

В двадцатый день месяца августа, то есть в субботу после св. Агапита, Якуб Фикар из Врата, гофрихтарж Чешского королевства и примас Старого Места Пражского, которому исполнилось почти семьдесят лет, муж добрый, разумный и красноречивый, был утром профосами приведен в то же подземелье и там жестоко пытан. Под пыткой от него хотели узнать, нет ли у пражан каких-нибудь денежных кладов. Когда же несчастный и невинный старец ни в чем не признался, ибо он не знал ничего о том, о чем его спрашивали и никогда в жизни о том не помышлял, он был брошен в подвал к тем, кого уже пытали.

Король почти беспрестанно посылал к заключенным из панского и рыцарского сословий с тем, чтобы они письменно отказались от своих владений в его пользу согласно грамоте, которую дадут каждому из них. А если кто-то не захочет так сделать, с ним поступят, как с некоторыми другими, то есть лишат жизни. После того как король запугал узников, они были вынуждены согласиться на всё и подписали бумаги, которые им дали. Однако им отказали в просьбе дать хотя бы на четверть часа те грамоты, которые каждый из них должен был подписать от своего и своих наследников имени. Все они должны были лишь скрепить личной печатью написанное на пергаменте. Те, кто понуждал их к этому, всегда были наготове; им хотелось сделать это побыстрее и без каких-либо проволочек.

Один лишь Шебестиан Гасиштейнский воспротивился этой несправедливости и этим грамотам. Когда король послал к нему, как и к другим, определенных лиц, чтобы добиться от него отказа от серебряных рудников и скрепить это грамотой (если он так не сделает, то будет жестоко наказан), Шебестиан ответил послам следующее. На разработку тех серебряных рудников, желая их улучшить, он взял в долг у своих хороших друзей значительные суммы и до сих пор не вернул их. Если он передаст рудники королю, то подведет тем самым своих друзей, поэтому он скорее лишится жизни, чем так отплатит им за добро. Шебестиан просил передать Его Милости, что поскольку он сдался королю на милость и немилость, то король, обладая властью, если хочет, легко может отнять у него имущество и жизнь, ведь он находится в его власти и в его темнице. Однако он не намерен передавать рудники королю. Последний, ничего не получив от Шебестиана и видя его непоколебимость, вынужден был отступиться. Все остальные, будучи различными угрозами загнаны как бы в мешок, подписались под следующими бумагами.