БАЛЬТАЗАР РУССОВ

ХРОНИКА ПРОВИНЦИИ ЛИВОНИЯ

CHRONICA DER PROVINTZ LYFFLANDT

ЧАСТЬ III-я

120. Бой ревельцев с русскими. Дела крестьян, 1576 г.

Весь июль месяц pyccкие и татары грабили от Витгенштейна и Падиса до Ревеля, часто нападали врасплох на бюргерских коней, слуг и служанок, ездивших за сеном, а из под Ревеля увели в плен много бедных крестьян с их женами и детьми. В то время у бюргеров и крестьян был великий плач и рыдание.

26-го июля шведы, конные и пешие, по мере возможности снарядились и отправились в поход, чтобы отомстить за такой позор русским и татарам, и пошли по дороге к Виттенштейну, чтобы застать в расплох татар. В то же время 50 батраков (ненемцев) тайно отправились в поход ночью, когда ни кто их не видел и пошли другой дорогой; между ними было не более 16-ти человек, у которых были длинные ружья. Когда же татары у Падиса заметили, что шведы подходят, то бежали от них, очень кстати для батраков, ничего не знавших о татарах, как и татары ничего не знали о них. Батраки днем не осмеливались подходить к татарам, так как были слишком слабы, но прятались по кустам и болотам и усердно высматривали, где татары [252] расположатся на ночь. Когда же татары для безопасности от немцев и шведов разбили свой лагерь вдоль глубокого ручья у деревни Оррендалль, легли тут спать и пустили своих коней пастись, то вышеупомянутые ненемцы (батраки-эстонцы) ночью напали на них со своими ружьями и каждый из них кричал по немецки так громко, как только мог. Татары были в полной уверенности, что это все немцы и шведы, побежали поэтому через чащи и болота и оставили им много лошадей и вооружения. Тогда батраки взяли более 80 лошадей и тотчас же помчались с ними к Ревелю и удовольствовались этим, потому что у большей части из них никогда не бывало ни одной лошади. А если бы батраков было побольше и если бы они были похрабрее и решительнее, то могли бы увести оттуда всех татарских коней, которых было более 400. После того многие немцы не захотели уступить этим ненемцам: они тем же родом отправились в поход, шли по чащам и болотам, точно также напали врасплох на русских и увели у них всех их лошадей.

Так как руские и татары неустанно свирепствовали и неистовствовали в Иервене, Гарриене и у Ревеля и многих уводили в плен, а часто и днем, и ночью делали сильную тревогу перед Ревелем, так что в городе этом постоянно били в набат, и многие крестьяне из всех деревень спасались со своими домочадцами ограбленные до нага, так что все сады, сараи и углы были переполнены крестьянами и большая бедность и голод стали теснить их, то шведское начальство в ревельском замке нашло целесообразным позволить крестьянам брать добычу повсеместно в землях, занятых русскими в Ливонии (Т. е. грабить своих же земляков. - Прим. перев.). Их начальником был избран Иво Шенкенберг, монетный подмастерье, который с крестьянами скоро снарядился и привез в Ревель большую добычу со многими пленными русскими. Так как этот замысел удался и крестьяне приободрились, то они со всем усердием стали продолжать начатое дело.

После того многие немцы тем же путем отправились также в поход, и пошли по дороге в Вирланд через чащи и болота и нашли там 40 русских, спавших в лагере, между которыми были также и знатные бояре. Когда немцы подошли совсем близко, они повскакивали и в рубашках побежали в кусты, оставив неприятелям всех своих лошадей и богатые шубы. Потому что они были так уверены в безопасности, что разделись до рубашек и улеглись спать. Тогда немцы взяли их шубы, оружие и лошадей, сели на них и выехали в Ревель, будто в самом деле были московитами. [253]

Наконец 60 городских ландскнехтов отважились пройти до Вика и в Фикеле поискать своего счастья, тут они захватили большое стадо скота, быков и коров, и гнали их перед собой до Раггеля, где встретили более 400 русских и татар, которые хотели отнять у них скот и бросились на немецких кнехтов. Но и немцы стали храбро биться, достигли одного забора и из за него застрелили много русских и защищали за забором как самих себя, так и свою добычу. Но как 400 русских ничего не могли сделать открытою силою 60 немцам, то они и стали уговаривать этих кнехтов к отступлению через своего немецкого толмача, с обещанием больших милостей, а также и с великими угрозами, но ничего не помогло. Кнехты невредимо ушли оттуда со своей добычей, за исключением одного кнехта, которого стрела немного ранила в руку, но не лишила жизни.

Затем также и крестьяне, носильщики, и всякая челядь из домашних слуг и батраков собрались с разрешения начальства под несколько знамен, и по немецкому обычаю назначили у себя предводителей, прапорщиков и других начальников; таким образом они часто вторгались в землю русских, один отряд здесь, другой там, поджидали русских в чащах и болотах, грабили их имущества, часто приводили пленных и так напугали русских и татар, что они даже не осмеливались выглянуть из своих замков. Так то они терпели позор от крестьян и нескольких рабов.

121. Об Амботене, 1576 г.

Этим летом 1576 года трое дворян напали неожиданнно на замок Амботен в Курляндии, принадлежавший герцогу Магнусу гольштейнскому, во время отсутствия наместника (коменданта), и заняли замок, добывши себе пропуск тем, что выдали себя за друзей и родных жены наместника. Когда же их впустили в замок, то они бросились в ворота и занимали их, пока не подошел их арьергард, состоявший из литовцев и не вошел в замок. Этот замок снова завоевал Карл Сцойе, пильтенский наместник, и велел повесить этих трех дворян на стене.

122. Глубокий снег, 1576 г.

В 1576 году, в четверг перед Мартыновым днем, выпал необыкновенный и неслыханно глубокий снег в Ревеле и на несколько миль вокруг города, так что многие люди из деревень, желавшие попасть в Ревель, погибали на дороге в большом снегу. Точно также и много бедных крестьянок, несших своих новорожденных детей крестить в город, погибли и замерзли в снегу [254] вместе с детьми. A многие, услышав о таких несчастиях, побросали на дороге свои сани, нагруженные всякими припасами, и благодарили Бога, что благополучно выбрались с одними лошадьми. И никто в те дни не мог никуда ни идти, ни ехать, один сосед не мог пробраться к другому, а бюргеры, уехавшие куда либо в деревню, несколько дней не могли попасть домой, многие же должны были оставаться на дороги со своими быками и телегами.

123. Лемзаль приобретается для герцога Магнуса, 1576 г.

Около того же времени гофлейты герцога Магнуса ночью напали врасплох на замок Лемзаль; такие нападения и грабежи считались в это время в Ливонии наилучшими рыцарскими играми.

124. О бурях, 1576 г.

В 1576-м году, всю осень до нового года, свирепствовали такие ужасные ветры и бури на море, о каких до сих пор не слыхивал и каких не переживал ни один человек. В Ревеле ни один человек не мог запомнить, чтобы когда либо бурею опрокидывало и срывало колокольни и больверк в гавани, как в этом году. И ни в одном году не разбилось около Ревеля за одну осень столько кораблей и судов с полным грузом, как в упомянутое время. Подобное же происходило и во многих местах.

125. Краткое описание того, что произошло в 1577-м году в Ревеле, во время второй московитской осады.

После того как ревельцы осенью получили верное известие (Известие было совершенно верное: в сентябре 1576 года приговорил государь с сыном своим и с бояры послати воевод под Колывань... Сбиратися всем людем московская земли и новгородские с татаром в Новгороде за неделю до Рождества (см. Карамзина IX, прим. 453)) о том, что московит зимой осадит Ревель со всем своим войском, то некоторое время они находились в страхе. К тому же на раздумье наводили их различные неприятности, которым они подвергались всю прошлую осень. Во первых, 2000 кнехтов, которые должны были придти из Финляндии на помощь к городу Ревелю, не могли явиться по случаю постоянной сильной непогоды. Во вторых, 120 кнехтов и стрелков, которых ревельцы велели нанять в Любеке, также не могли явиться по случаю непогоды. В третьих, несколько кораблей короля шведского, нагруженным съестными припасами и порохом, во время бури остались со всем грузом в шведских шкерах и только один из этих кораблей, нагруженный различными съестными припасами, прибыл в Ревель; когда же к вечеру он стал за больверком, то в ту же ночь [255] сел на мель и был разбит в куски, так что ревельцы не попользовались решительно ничем. В четвертых, ревельцы в собрании ганзейских городов в Любеке получили обещание от данцигских властей, что последние помогут им деньгами, хлебом и войском. Чтобы получить из Данцига обещанные припасы, ревельцы снарядили корабль и отправили его. Но когда моряки прибыли туда, то нашли данцигцев пораженными той же язвой, что и Ревель, ибо данцигцы завели войну со своим новым государем, королем польским, и подобно Ревелю ожидали осады (Стефан Баторий, избранный королем шляхтою 14-го декабря 1576 г. быстрым движением предупредил медленного Максимилиана, избранного королем польскими вельможами за два дня пред тем, и короновался в Кракове 1-го мая 1576 г. Литва и Пруссия, державшиеся Максимилиана, должны были признать королем Стефана. Гданск, однако, упорно стоял за Максимилиана. Мы видели (см. выше стр. 163), что в последние годы царствования Сигизмунда-Августа польское правительство не было расположено к гданчанам, имевшим многие поводы думать, что и новый король не сделает для них ничего хорошего, потому объявили, что не признают Стефана королем, пока не будут подтверждены их права. Подтверждения не было, потому гданчане стали нападать на смежные с их городом шляхетские земли, разорять католические церкви. Баторий вынужден был осадить Гданск. Осада затянулась и лишь в конце 1577 г. гданчане покорились Баторию, присягнув ему на довольно выгодных для себя условиях.

Волнение противников Батория в Польше и Литве, неприятности на сейме и наконец, осада Гданска, заставляли Батория весь 1576 и 1577 г. не разрывать с Москвою до поры до времени. - прим. перев.). Поэтому один больной не мог прийти на помощь к другому и подать тому руку. В пятых, большою бурею снесло больверк в ревельской гавани, о чем до сих пор никто не слыхивал. В шестых, не задолго перед осадой двое изменников, а именно Дидерик Мунцард, сын одного дерптского кузнеца, и Ганс Кок, родом из Оверпалена, которые долгое время были гофлейтами и знали все обстоятельства города, перебежали к московиту и передали ему все сведения о Ревеле. Хотя все это были дурные предзнаменования, однако, ревельцы не сомневались в милосердии и помощи Господа, единственного помощника в нужде, и единственного справедливо носящего это название. А если бы ревельцы получили все упомянутые средства для своего спасения из вышеупомянутых мест, то может быть вполне положились бы на них, и уверенные в безопасности совсем бы забыли про якорь христианина, а именно искреннюю молитву к Всемогущему Богу. Поэтому Бог не допустил их получить все эти средства, для того чтобы они узнали, что Он один есть истинный помощник во всякой нужде. Всемогущий Господь на самом деле не оставил ревельцев своей очевидной помощью.

А так как неприятель хотел притти непременно, то было очень странно, что он так долго медлил в такую суровую зиму, которая была бы ему очень с руки. Наконец он в самом деле сдержал слово и 22-го января, к ночи, с сильным войском прибыл в Гегелехт, в трех милях от Ревеля. В девять часов [256] вечера пришли лазутчики и принесли верное известие, что московит явился со всем своим войском. Тогда двое бургомистров, именно господин Фредерик Зандштеде и господин Дидерик Корфмахер тотчас же отправились на рынок и велели объявить всем жителям Ревеля, что пришел неприятель, и чтобы каждый хорошенько стерег свои вещи.

На следующий день, 23-го января, в среду перед обедом, видно было, как московит шел со своим войском у каменной горы, и шествие его продолжалось весь день до темной ночи. В этот день pyccкие не захотели биться, да и ревельцам весь день было также некогда затрогивать их; им достаточно было дела вырубать загородные сады и ломать сараи.

Тогда неприятели прежде всего раскинули у Ревеля 4 лагеря. Первый лагерь был у верхней мельницы, на горе и во рвах, второй на каменной горе в каменистых оврагах, вдоль всей горы, третий лагерь у водяного дома в песчаных горах; четвертый лагерь был татарский вдоль Иервекульского озера, на протяжении доброй четверти мили.

Затем когда город был окружен окопами, то стрельцы раскинули пятый лагерь выше и ниже Теншесберга (горы св. Антония) в обоих окопах; а за горой вдоль всего склона, по направлению к Шварценбеке, также стояло несколько тысяч конных русских, которые вместе со стрельцами должны были сторожить оба окопа и орудия. Когда же войско московита расположилось у Ревеля, то во всем городе не было видно ни одного отчаявающегося или печального лица, но все были веселы и бодры, и каждому казалось, что с его груди снят камень.

Когда же неприятель уже четвертый день не начинал схваток и невозможно было узнать намерения московита, то ревельцы 2-го января со всем своим войском сделали вылазку для разведок и смело зашли до госпиталя св. Иоанна в песчаных горах. Русские не хотели подходить к ним, а в полном боевом порядке густыми рядами ждали, чтобы ревельцы зашли еще дальше; тогда они хотели окружить и уничтожить их. Но по особенному соизволению Божию, pyccкие слишком рано выстрелили из нескольких полевых орудий, почему ревельцы были принуждены отступить в город. При этом был убит только один шведский ландскнехт, то была единственная потеря в этот день и вообще первая. Но если бы pyccкие были храбрые воины и тысяча человек из них отважились бы броситься дружно на ревельцев и заградить им путь, что им было бы легко сделать, так как те отошли довольно далеко от города, то в этот день они завладели бы большой половиной города Ревеля. Но у русских не хватило мужества, а также и Господь ослепил их. [257]

Того же 26-го января, к ночи, русские начали строить окопы на горе св. Тенниеса, а следующего 27-го января, рано утром в воскресенье, открыли огонь по городу из картаунов и шлангов (осадных орудий), и во время проповеди (обедни) в приходской церкви св. Николая, выстрелили в эту церковь железным ядром в 52 фунта. И хотя церковь была переполнена бюргерами и подмастерьями, женщинами и девушками, молодыми и старыми, и хотя это ядро через окно церкви попало прямо в народ, однако оно не ранило ни одного человека, кроме одного молодого бюргера по имени Ганса фон Маллена, который был ранен в руку камнем от того окна, через которое влетело ядро. После этого проповедь (богослужение) была перенесена из приходской церкви св. Николая в церковь Св. Духа, но и эта церковь выдержала много опасностей и искушений от больших ядер, летевших в нее во время всех проповедей, а также ежедневно и днем и ночью.

Того же 27-го января русские зажгли новый оспенный дом огненными (раскаленными) ядрами, сожгли половину крыши и стропил этого дома; другую половину отстояли жители. Этой беды не случилось бы, если бы в доме том не было сена и его хорошенько стерегли. Но трудно себе представить, что за крики и что за ликование было у русских и какая страшная пальба продолжалась, пока горел дом.

28-го января, в восемь часов вечера, русские придвинулись ближе к городу, устроив свои окопы не далеко от известковой печи замка и построив большие блокгаузы; тогда в городе поднялась большая тревога, ибо все были уверены, что неприятель идет на приступ со всем своим войском. Когда же утихла эта тревога, тогда небольшой отряд шведских кнехтов совершил рыцарский подвиг. Они сделали вылазку к русским в окопы и блокгаузы, очень многих убили и взяли в плен одного московитского предводителя, что было очень важно для разведываний. Пленного привезли в город раненым, и он показал следующее: Во первых, перед Ревелем стоит войско великого князя московского, из русских и татар, всего в 50000 человек. Во вторых, что при войске нет самого великого князя, а лишь его знатнейшие князья и воеводы : во первых князь Федор Ивановнч Мстиславский, молодой человек, при нем состоит лейтенантом Иван Васильевич Селиметин (Шереметев) Кольцов, лучший воин московита, обещавший великому князю или взять город Ревель или не явиться живым перед его лицом; третьим (воеводою) был князь Дмитрий Андреевич Шорлетов (Курлятев), четвертым князь Никита Примка (Приимков-Ростовский), назначенный начальником артиллерии. В третьих, пленный показал, что великий князь придет на Благовещенье с большим войском. В четвертых, что у Ревеля стоит большая часть артиллерии и орудий великого князя, и кроме [258] того две тысячи бочек пороху, который pyccкие намерены весь употребить и с ним попытать счастия у Ревеля. В пятых, что pyccкие все отчаиваются в Ревеле и говорят, что это не Полоцк или Парнов. В шестых, что оба изменника посоветовали русским построить окопы у горы св. Тениеса, где город слабее всего. Больше же он ничего не знал, так как не шел с ними из Москвы, а только за три дня прибыл в лагерь из Падиса.

В начале осады неприятель остановил воду около водяного дома и устроил бойню в водяном доме в том месте, где вода стекала в город, чтобы у ревельцев не было в городе чистой воды. В Ревеле, однако, не было недостатка в воде; не было также ни малейшей нужды в каких съестных припасах и провианте: всем этим город был достаточно снабжен на целый год. Кроме того город был хорошо снабжен верными и богобоязливыми правителями и ратманами. Господин Гинрик Клаусен, рыцарь из Канкаса, старый опытный воин герой, и его сын Карл Гинриксен, были в то время губернаторами и правителями в замке; они ничего не упускали делать, что подобает честным, богобоязливым губернаторам. Для примера, а также ради губернаторских забот они не пили вина и пива, лишали себя сна, сами очень усердно и днем и ночью стояли на часах; а по их примеру точно также должны были поступать все гофлейты, начальники и простые ландскнехты. Упомянутые господа часто сами направляли на неприятелей большие орудия с великой для себя опасностью и стреляли из них, так что бюргеры ворчали на это и говорили, что губернаторы уж через чур смелы, потому что если один из них будет убит, то это для всего города было бы большею потерею, чем гибель сотни других. Но упомянутые господа не обращали на это внимания: они повсюду усердно действовали сами. Точно также поступал и достопочтенный магистрат города Ревеля.

Затем названные губернаторы укрепили все замковые валы и башни блокгаузами и снабдили их, как и другие верки, такою прекрасною королевскою артиллериею из цельных и половинных картаунов, шлангов и осадных орудий, что все люди в Ревеле удивлялись тому и радовались: никто в городе до сих пор не знал и не предполагал, чтобы в ревельском замке могла быть такая королевская артиллерия. Кроме того все валы, рондели, башни и передовые укрепления города были в таком изобилии снабжены пушками и таранами, что некоторые из них во все время осады ни разу не были употреблены в дело. И хотя у московита было много орудий перед Ревелем, однако в городе и в замке Ревеле было орудий в пять раз больше.

А так как перед тем слышали, что московит намерен устрашить город Ревель огнем, подобно Полоцку, то губернаторы и [259] достопочтенный магистрат приняли меры против пожаров. Во первых, они объявили всем бюргерам и жителям города, чтобы всякий, под страхом большего наказания, снял с чердаков все дрова, сено и солому и все, что легко может быть охвачено огнем, сложил бы все это в погребах и сводчатых подвалах, а также чтобы днем и ночью каждый стерег свой дом. Во вторых, во все время осады конная стража постоянно должна была разъезжать по городу и замечать, куда падают каленые ядра, тотчас же ехать туда и звать людей, чтобы сходились и тушили огонь. В третьих, достопочтенный магистрат за небольшое жалованье нанял отряд гарриенских крестьян, числом более 400, неустрашимых молодцев, большею частью стрелков. Начальником этих крестьян был Иво Шенкенберг, сын одного монетчика в Ревеле, храбрый, мужественный молодой человек, устроившей свое крестьянское войско по немецкому образцу и обычаю. Этим крестьянам, вместе с немецкими и шведскими ландскнехтами, не надо было ничего лучшего, как день и ночь схватываться с русскими, при чем они часто оказывались победителями. Поэтому многие этого Иво Шенкенберга прозвали Аннибалом, а его крестьян аннибаловыми людьми. Этого Аннибала и его людей особенно не любили и ненавидели русские. Тому же аннибалову отряду было поручено наблюдать за огневыми ядрами, с тем условием, что они и день и ночь будут усердно стоять на часах; и когда кто либо принесет военному начальнику города огненное ядро, то всякий раз будет получать 3 марки, т. е. орту золота (четверть талера); если же они заметят огненное ядро упавшим на дом бюргера, где нет стражи на чердаке, то немедленно должны войти в дом этого бюргера, затушить огненное ядро или же выбросить его на улицу через люк. За то бюргер, у которого не было стражи, должен был во всякое время немедленно выдать им пол талера, quia spe commodi movemur omnes. Тогда молодцы очень развеселились, и гонялись за огненными ядрами денно и ночно, подобно тому как мальчики гоняются за камешками на улицах, так что многие печальные могли развеселиться и смеяться, глядя на них. В четвертых, у каждого на чердаке должны были быть на готове мокрые воловьи шкуры, котлы и лоханки, наполненные навозом, чтобы тотчас же тушить огненные ядра, так как вода мало помогала от них. Кроме того все чердаки в Ревеле были плотно выложены широкими каменными плитами и покрыты толстым слоем земли, так что если бы на чердак и попало огненное ядро, то потолок не мог легко прогореть.

Вследствие такой осторожности начальства и усердной стражи, а также и вследствие привычки, на огненные ядра стали обращать не больше внимания, как на летящую птицу. [260]

Что касается до каменных ядер, то они также не могли причинить особенного вреда, так как почти все дома в Ревеле были с тремя чердаками, и каждый чердак отделялся от другого толстыми бревнами и весь был выложен каменными плитами и покрыт толстым слоем земли. Если ядро пробивалось в один чердак, то еще оставались невредимыми два других. Поэтому бюргеры в своих комнатах нисколько не опасались ядер. Какой же вред причинили ядра, о том будет вкратце сказано ниже.

1-го февраля русские совершенно опустошили прекрасный монастырь Мариендаль, ордена св. Бригитты; алтари низвергли и из самых больших камней понаделали много каменных ядер, сняли прекрасную крышу и стропила и увезли их в лагерь. В то же время они разрушили виселицу для воров, стоявшую перед Ревелем, повырывали бревна и увезли их в лагерь.

3-го февраля, к ночи, Лаврентий фон Коллен, гауптман шведских кнехтов, по слишком большой отважности, в пьяном виде, сам-пятьдесят, без совета и согласия губернаторов, пеший сделал вылазку в шанцы русских, убил нескольких из них, и привез одну пушку из шанцев в замок Ревель, но при этом ему самому так досталось, что он на другой день умер. Этою вылазкою никто не был доволен. В городе затаивали нечто другое против русских в окопах, а этим только помешали, ибо русские стали лучше стеречь свои окопы. После этого ревельцы ждали, что теперь неприятель пойдет на приступ, к которому он хорошо приготовились; если же с Божьей помощью им удалось бы отбить один приступ или даже несколько, тогда они посмотрели, кому достались бы орудия в окопах.

Того же 3-го февраля один старый и знатный дворянин, лишившийся жены и взявший вместо нее наложницу, праздновал крестины у своей наложницы, на которых другие гости из дворян, по старому обычаю, так пьянствовали и безчинствовали, что поранили друг друга. Точно также в эту осаду справлялось несколько дворянских и бюргерских свадеб.

5-го февраля несколько русских подошли к городу вести переговоры. Но ревельцы ни за что не хотели слушать их, а ландскнехты приняли их за лазутчиков и стали стрелять в них. Тогда они поскакали назад в таком страхе, что один из них уронил бархатный кивер, подбитый черной лисицей, и уехал с голой головой. Этот кивер поднял один ландскнехт и привез в город.

6-го февраля к ночи неприятель построил еще один шанец, под высоким ронделем пред кузнечными воротами у горы св. Тенниеса, со стогами сена и турами. Но на следующий день ревельские кнехты вместе с отрядом крестьян сделали вылазку, выбили [261] русских из этого шанца, зажгли сено дегтярными венками и сожгли его. При этом из ревельцев было убито только двое крестьян, и немногие кнехты и крестьяне были ранены; но русских убитых в окопах и застреленных из больших орудий из замка и из города было не мало. Тогда же были убиты одним выстрелом из верхнего шанца московита трое ревельцев, стоявших на валу и смотревших на битву; один из них был портной и жительствующий бюргер в Ревеле, другой был молодой человек, сын одного ревельского ратмана, а третий стрелок. На следующую ночь русский снова занял шанец, застроил его блокгаузами и укрепил сильнее прежнего.

8-го февраля ревельские власти послали нескольких рыбаков ловить рыбу в гавани, на порядочном расстоянии от города, в насмешку русским, чтобы выманить их из лагеря: если бы они подошли, то за больверком и за кораблями были расставлены стрелки, которые должны были встретить их. Но pyccкие не захотели подойти, так как догадались об замысле.

12-го февраля, ночью, из русского лагеря прибежала к ревельскому замку пленная шведская женщина; когда ее впустили, она прежде всего рассказала, что отряд татар был в Финляндии; татары увели оттуда в лагерь у Ревеля много пленных людей, старых и молодых, и многих малых детей побросали на льду на море и там оставили их; для всех благочестивых сердец это было прискорбное известие. После того прибежало еще несколько человек, закованных в кандалы, которые также подтвердили это злое известие (Князь Мстиславский, не смотря на заключенное двухлетнее перемирие (см. выше, стр. 241) с Финляндиею, посылал татарскую конницу опустошать эту страну).

Город Ревель почти весь был окружен валами, высокими ронделями, двойными рвами, и в некоторых местах был укреплен двойными валами, так что снаружи орудия не могли повредить ни одной стены, кроме стены у Марштальсберга, перед которой было еще 2 толстых мантельмаура и рвы, и так как русским нельзя было стрелять в нее прямо, а только с боку, то он и не пробил в ней ни одного отверстия. Ревельцы же просили у Бога только одного, чтобы неприятель пошел на приступ, потому что тогда он должен был бы зайти между городом, замком и собором, а тогда они так окружили бы его со всех сторон, что он не знал бы, как выбраться. Но как он почуял о беде, то и не пошел на приступ, и не послушался также совета двух изменников.

После того как московит страшно стрелял и ничего не мог сделать ни одному валу, ни одной стене, то мало по малу [262] прекратил постоянную пальбу, а только изредка пускал большие бомбы в город, в собор и замок, в башни и валы, с которых терпел потери, и безостановочно, и днем и ночью, не жалел ни огненных, ни каменных ядер. Поэтому губернаторы и магистрат города заключили, что у московита должно быть задуманы другие планы и замыслы, что он вероятно намерен подкопаться под город и взорвать какой нибудь вал или башню, поэтому губернаторы и магистрат употребили не мало трудов для устройства контрмин. Но так как никто не знал на верное подкапывается ли русский на самом деле и в каком месте и что именно он замышляет, то очень старались получить какие нибудь известия. Тогда губернаторы, между прочим, обещали немецким и ненемецким воинам дать бархатные и простые платья, если они возьмут пленного; поэтому все воины, шведы, немцы и ненемцы, неутомимо день и ночь с большой опасностью старались о том, но не могли поймать ни одного; тогда печаль их еще больше усилилась. Когда же изчезла почти всякая надежда получить верное известие, то Господь Бог чудесно устроил так, что 14-го февраля знатный татарский дворянин, по имени Булат-Мурза, сам восемь со своими слугами уехал от русских и в три часа утра прибыл к Ревелю к большим морским воротам и попросил, чтобы его впустили в город; его немедленно приняли с его слугами. А так как они принесли все известия, о которых так долго беспокоились, то в городе была большая радость и ликование. Тогда ревельцы снова ободрились и наверное могли заключить, что все русские и татары в лагере отчаялись во взятии города и отказались от него. Потому что еслибы эти татары слышали, что в лагере еще есть надежда взять город Ревель, то наверное не уехали бы от русских, не бежали бы к ревельцам и добровольно не стали бы их пленниками.

Известия, доставленный этими перебежавшими татарами, после многократных допросов, состояли в следующем: Во 1) что лейтенант главного полководца и знатнейший воин Иван Васильевич Селиметин (Шереметев) Кольцов убит ядром из города; после раны он жил еще три дня, а потом тело его с торжественной процессией было отправлено в Москву; он обещал великому князю иди взять город Ревель или не явиться живым перед его лицо (Тело Ив. В. Шереметева — Меньшова было отправлено в Москву вместе с добычею и пленными эстонскими и финляндскими.). 2) Что ревельцы уже застрелили более 1000 русских, убивая иногда одним выстрелом от 30 до 40 человек. 3) Что много русских уже тайно убежало из лагеря. 4) Что pyccкие очень опасаются, чтобы ревельцы когда нибудь не взяли их орудий из окопов. 5) Что 1200 татар в Финляндии причинили убытки и [263] при этом их самих утонуло около 500 человек. 6) Что прибытие великого князя только басня, чтобы только напугать как русских, так и ревельцев. 7) Что русские в шанцах начали подкапываться, но неизвестно как далеко они подкопались. Так как эти татары прибыли в Ревель друзьями, то их везде пускали ходить со стражей, губернаторы завели их также в королевскую крепость ревельского замка, где татары открыли такие замыслы неприятеля насчет отступления, которыми нельзя было пренебрегать.

16-го февраля ревельцы сделали вылазку к мосту св. Иоанна с немногими людьми и сильно схватились со многими русскими. При этом было убито несколько русских, из них троих притащили мертвыми в город и сняли с них богатые куньи шубы. Один знатный боярин был также взят в плен и живым привезен в город. Показания этого боярина согласовались со словами татар, потому татарам стали верить еще больше.

17-го февраля, в воскресенье Эстомии, рано утром русский начал стрелять страшным образом и из большего числа орудий, чем до сих пор, все только для того, чтобы внушить страх и чтобы показать, что только теперь он намерен повести дело не на шутку. Вслед затем 18-го февраля к ревельцам были посланы двое знатных бояр вместе с немецким толмачем Виллем Пеппелером, с письмами от великого князя; эти письма губернаторы и бургомистры, господин Фредерик Зандштеде и господин Дидерик Корфмахер, приняли у глиняных ворот. Кроме того бояре и толмач просили провожатых для послов великого князя, прибывших из Москвы и имевших устные поручения к городу Ревелю. Упомянутый немецкий толмач был разряжен в пышное платье, как бы для приманки остальным немцам. Но послам отказали в провожатых, а на письма ответили таким образом, что русские остались очень недовольны и за это довольно жестоко отплатили ужасной стрельбой каменными и огненными ядрами.

Когда же неприятель увидел, что ничего не может поделать с городом стрельбой, ядрами и огненными шарами, то вздумал испытать свое мужество у городской башни, называемой Кик-ин-де-Кекен (Kyk in de Koken — загляни-ка в кухню); подобной башни не было по всему Остзейскому краю, поэтому и неприятели претерпевали здесь часто величайший позор и убыток. А так как перед упомянутой башней стоял высокий рондель, то ему нужно было прицеливаться в башню на высокое расстояние от земли. И хотя он долгое время, день и ночь, стрелял в нее из осадных пушек, однако всей этой стрельбой он ничего не достиг, исключая того, что сделал на одной стороне пролом, через который могли пройти рядом двое быков, и убил управляющего башнею, Ганса Шульте, сапожника. Это был самый большой убыток который [264] он на этот раз причинил городу Ревелю своими 2000 бочками пороху. 1-го марта, рано утром, каменное ядро убило одного крестьянина и одну крестьянку с двумя детьми, всех одним разом в бане на монастырском дворе; это была самая большая потеря от ядра в то время.

7-го марта 40 кнехтов и несколько гофлейтов были посланы сделать вылазку, чтобы выманить большие толпы русских в окопы и в поле для удобнейшей стрельбы по ним. А на всех башнях, валах и ронделях стояли уже наготове стрелки и стреляли из больших орудий, так что весело было смотреть как они падали и колебались.

8-го марта, ночью, русские сожгли корабли в гавани; диво, что они так долго не трогали их; без сомнения они хотели, чтобы все видели расположение русских к городу. Но все это были одни козни и коварства.

9-го марта ревельцы, и из замка и из города, всего с 400 пешими людьми и 100 всадниками, сделали вылазку, чтобы взять приступом нижние шанцы, они скоро взяли ети шанцы; убили в них много русских, а шестерых привезли пленными в город. Но и ревельцы по неосторожности потерпели значительный урон. Потому что причина этой вылазки была только та, чтобы взять нескольких русских и получить от них известия. Поэтому раньше было решено, что если будет взято один или несколько пленных, то их сейчас везти в город, а когда пленные будут уже в городе, то трубач немедленно должен затрубить из города; тогда всякий снова должен возвращаться в крепость.

Когда же они напали на шанцы, то каждый всеми силами старался взять пленного. Потому что тому, кто возьмет пленного, была назначена награда в 50 марок. Тогда при самом же начале было взято шесть человек пленных и каждый поспешил со своим пленником в город; когда же они вошли в город, то трубач сейчас же начал трубить, почему они почти все и возвратились в крепость. Но Клаус Гольсте, городской гауптман, с Аннибалом и некоторыми другими увидели, что убито много русских, а остальные обратились в бегство и что теперь шанцы принадлежат им, они потому не обратили внимания на сигнал трубача, но хотели преследовать неприятеля дальше и уничтожить шанцы, вполне уверенные, что и другие сделают точно тоже. Но когда упомянутый гауптман с немногими оставшимися с ним обернулся, то все остальные уже уехали в город. A pyccкие, бежавшие в глубокий ров, вырытый ими под землей к городу, увидя, что ревельцы ушли, за исключением немногих, толпами повылезли изо рва, которого нисколько не остерегся гауптман, осилили и убили упомянутого городского начальника с немногими другими; в этой стычке [265] ревельцы потеряли ландскнехтов, добровольцев и людей Аннибала, всего около 30 человек. Пока происходила эта стычка, со всех ревельских башен и валов стреляли из орудий по русским, находившимся в верхних шанцах; pyccкие не осмеливались даже подумать хоть раз пустить ядро или стрелять, потому ревельцам тем удобнее было распоряжаться по своему произволу в нижних шанцах.

И хотя всякий жалел о добрых молодцах и ратниках, а в особенности о честном муже, гауптмане, однако добрая весть, полученная от пленных русских, снова развеселила весь город. Их единогласное показание было следующее: Во первых, что в лагере уже получен приказ великого князя отступить; 2) что 3000 бояр (т. е. боярских детей, ратников) уже ушло со своими людьми; 3) кроме того несколько самых больших орудий уже вывезено из шанцев; 4) что мастера, которые должны были устроить подкопы под город, ушли уже пять дней тому назад со всеми своими инструментами; 5) что на следующую ночь вывезутся из шанцев все орудия, а в среду pyccкие снимутся с лагеря и уйдут все до последнего; 6) что уже более 3000 русских застрелено из замка и из города и убито в схватках. Но сколько народу погибло в последней схватке, этого они точно не могли знать. Впоследствии в Ревеле достоверно узнали, что в то время погибло 330 человек русских.

Один из этих русских пленных знал подробно об артиллерии и орудиях московита, стоявших у Ревеля.

Во первых, у русских было три орудия, из которых стреляли ядрами в 52 и 55 фунтов.

Затем было 6 орудий, из которых пускали 30 фунтовые, 25 и 20 фунтовые ядра.

Кроме того там было 4 тарана, которыми бросали каменные массы в 225 фунтов. Эти тараны мало употреблялись, потому что из за высоких валов и ронделей нельзя было прицеливаться из них по городу.

Еще было 15 орудий, из которых стреляли ядрами в 6, 7 и 12 фунтов. Для каждого орудия было приготовлено по 700 ядер; но употреблены ли они все, этого он не знал.

Было там еще пять орудий, стрелявшие еще меньшими ядрами.

Кроме того там еще были: во первых, две большие мортиры, из которых, подобно таранам, стреляли каменными массами, весом в 225 фунтов; для этих двух мортир и 4 таранов было приготовлено 2000 каменных ядер; из двух мортир одна при выстреле разорвалась на куски перед замком, точно также разрывались и многия другия орудия. [266]

Кроме того было еще пять мортир, из которых стреляли меньшими каменными ядрами; для них было приготовлено 1500 ядер, кроме сделанных в лагере.

Наконец, было там также 6 мортир, из которых стреляли раскаленными ядрами, таких ядер было 2,500. Все ли они уже употреблены в дело, этого он не знал.

11-го марта, ночью, лагерь на горе св. Тенниеса и под горой снялся в обоих шанцах и с орудиями двинулся к лагерю у верхней мельницы. Тогда была великая радость в городе и все в то утро бежали в шанцы и увидели там такие страсти, что волос становился дыбом. Потому что там нашли половинки тел, руки и ноги, кисти рук и ступни тех, которые были убиты из замка при отступлении. Там нашли также 10 мертвых тел ревельских кнехтов и крестьян, замученных до смерти и раздетых до нага. В верхних шанцах насчитали 23 блокгауза и 500 туров, а в нижних 12 блокгаузов и 126 туров, наполненных землею. При этом увидели также два ужасно глубоких рва, один на горе за передними блокгаузами, вырытый по направлению к высокому городскому ронделю; эти рвы были до 40 сажен длины. В тот же день, несмотря на строгое запрещение начальства, много молодых кнехтов, бюргерских детей и крестьян слишком далеко отважились итти за русскими, почему около 20 из них было убито, ранено и взято в плен.

13-го марта, в среду, неприятель везде зажег свои лагери, и все ушли, пробывши целых 7 недель у Ревеля, и 6 недель денно и ночно, безустанно бросая в город каменные и раскаленные ядра в числе нескольких тысяч. Как первый русский показался здесь в среду до обеда, точно также в среду же до обеда ушел последний русский. И как русский начал пальбу у Ревеля в воскресенье, точно также и в воскресенье прекратил ее; и ему, благодарение Господу, не посчастливилось у Ревеля, хотя он пустил в ход всю свою силу, искусство, коварства, замыслы и лукавые козни, которыми он взял Смоленск, Казань, Полоцк и другия места.

Что касается до потерь, причиненных московитом Ревелю, то слава Богу, они не особенно велики. Потому что своими большими орудиями он не нанес вреда ревельским валам, стенам и башням, за исключением единственного пролома, сделанного в Кик-ин-де-Кекене, и убил на валах и в башнях около 40 человек кнехтов, подмастерьев, стрелков и батраков, между которыми было только двое бюргеров, один портной и один сапожник.

Каменными ядрами он убил 20 человек бедных крестьян, женщин и детей в банях и крестьянских хатах, построенных [267] крестьянами в городе, но не убил ни одного бюргера или бюргерского ребенка, женщины или девушки или какой нибудь знатной особы, хотя они смело ходили по улицам и в церкви.

И его многочисленные раскаленные ядра также не принесли вреда, кроме того, что ими на половину сожжена крыша нового оспенного дома, и еслибы под крышею там не была сена, то московиту во всю осаду не удалось бы причинить ни одного пожара своими огненными ядрами.

Что же касается до потерь, понесенных во всех схватках, то ревельцы потеряли не больше 50 человек, а Иван Васильевич Седиметин (Шереметев) достаточно поплатился за них несколькими тысячами русских и татар. И хотя он повредил несколько церковных и домовых крыш своими каменными и раскаленными ядрами, однако город Ревель получил за то так много железа в больших и малых ядрах, что в избытке был вознагражден за свои потери.

126. Мор в Ревеле, 1577 г.

И поелику несчастие никогда не приходит одно, то и на этот раз оно сопровождалось и другим, потому что к осаде присоединилось другое несчастие, именно тяжкая болезнь и грудная чума, от которой умерло в Ревеле очень много сильных, молодых и старых людей, бюргеров, гезелей, женщин и девушек и всякого народу. Эта чума началась постом, тотчас после отступления московита, и продолжалась все лето до Петра и Павла.

127. Набег на русских, 1577 г.

После отступления московита, в апреле, всем воинам, гофлейтам, бюргерам, крестьянам и всем батракам в Ревеле было разрешено итти опустошать русские земли в Ливонии. Тогда в поход отправились вместе с другими даже нищие с улиц, хромые и калеки, которые не могли ходить, и даже безногие, которых сажали и снимали с лошадей; они без устали опустошали земли Вик, Иервен, Вирланд, весь дерптский округ и вообще всe эстонские земли (Т. е. грабили свои же земли и разоряли своих же земляков - прим. перев.), они уводили страшно много скота, несколько тысяч голов, привозили в Ревель очень много всякого движимого имущества и продавали его за ничтожную сумму денег; все лето в Ревель пригоняли столько скота, что никто больше не мог, да и не хотел покупать его.

В то же время они также часто уводили у русских их коней с пастбищь, а также часто брали их скот со дворов и домов русских в Эстонии, и убивали и брали в плен много русских, которых находили во дворах и деревнях, и которые выходили из замков биться с ними и отнимать у них добычу. Тогда же отряд немцев и ненемцев пошел за 20 миль к Парнову; они ограбили в старом Парнове русских и немцев, присягнувших московиту, и пленными привезли их в Ревель. Затем немецкие гофлейты, ландскнехты и крестьяне двинулись к Витгенштейну, осадили местечко у замка, окруженное забором из толстых крепких бревен, укрепленное блокгаузами и орудиями, взяли местечко и зажгли, сожгли и убили в нем много русских, старых и молодых, и увезли оттуда большую добычу.

Затем несколько отрядов крестьян снова пошло к Везенбергу, Лаису, Гапсалю, Лоде и Леалю, чтобы отбивать скот и лошадей около упомянутых замков. При этом они сожгли почти все передовые укрепления перед упомянутыми замками и увели более 600 голов быков, коров и лошадей из рва леальского замка, не обращая внимания на то, что русские с вала стреляли в них и бросали камнями. Тогда многие из них собирались по пяти, по десяти, большими или меньшими партиями, брали с собою съестных припасов на несколько дней и недель, и прятались по далеким узким тропинкам, под мостами, в чащах и кустах, где должны были проезжать русские, и таким образом день и ночь стерегли их и нападали врасплох на многих знатных бояр и простых русских, убивали и брали их в плен, и так напугали русских по всей Эстонии, что те не осмеливались никуда выезжать из своих замков и точно осажденные или пленные должны были оставаться в своих замках. Если же русские по необходимым делам должны были ехать куда нибудь, то не осмеливались ехать по обыкновенным или большим дорогам, но окольными путями делали большие объезды, и несмотря на то, проезжая по какому нибудь мосту или чаще, опасались, не стоят ли где нибудь в засаде люди Аннибала со своими длинными ружьями и не стерегут ли их. Так крестьяне беспрестанно тревожили русских, заставляя не умолкать их штурмовые колокола (набат), точно так как перед тем русские поступали под Ревелем.

Крестьяне с их сыновьями и батраками, которые лишились своего скота и хлеба, не придумали ничего лучшего, как стать на сторону грабителей и вместе с ними грабить остальных крестьян, у которых еще было кое-что. Тогда по всей Эстонии был такой грабеж, горе, бедность, плач и рыдание, что невозможно описать. А крестьянам было удобнее грабить, чем немецким гофлейтам и ландскнехтам, потому что они родились и выросли в этих местах, [269] знали все уголки земли и крестьян, все тайные тропинки через луга, пустыри, чащи и болота. Многие из них жили между русскими и служили им и знали, где обыкновенно русские держали свой скот и лошадей, так что часто, в сообщничестве своих друзей и родных, они брали наибольшую добычу и пленных русских. По этому поводу из за добычи между немецкими гофлейтами и ненемецкими крестьянами возникла ненависть и вражда, и можно было опасаться, что немцы обойдутся с этими крестьянами точно также, как с шотландцами у Везенберга.

128. Герцог Магнус и Христиан Шрепфер, 1577 г.

Тем же летом 1577 г. герцог Магнус гольштейнский поехал к великому князю. Многие тогда снова надеялись, что эта поездка принесет пользу Ливонии. Но скоро они потеряли эту веру, когда собственный священник герцога, его духовник, главный советник и суперинтендент, Христиан Шрепфер, приведший своего господина к московиту, теперь сам отказался от него. Каждый был того мнения, что еслибы Шрепфер мог надеяться получить что либо от московита землями, людьми или другими богатствами, то он остался бы при герцоге. Поэтому все усомнились в герцоге, хотя впоследствии и говорили, что он послал Шрепфера с тайным поручением к герцогу курляндскому.

В первых числах июня 1577 г. царь приехал в Новгород и отсюда 15-го июня выехал во Псков, где пробыл более месяца, устраивая войско к походу. Татары мещерские. казанские и ногайские должны были также присоединиться к войску. Герцог Магнус поехал в Псков для свидания с царем в июле, и получил от него приказ со своими гофлейтами итти на Венден.

129. Большой поход Иоанна на Ливонию, 1577 г.

Тем же летом, скоро после отступления от Ревеля, московит снова собрал в Пскове и отправил в поход свое сильнейшее войско. При этом получилось верное известие, что великий князь сам лично со своим старшим сыном прибыл в Псков [270] и вместе с другими шел в поход. Тогда со всех сторон предупреждали ревельцев, чтобы они остерегались; говорили, что великий князь, сильно разгневанный, снова хочет осадить их и сам лично хочет попытать счастия у города Ревеля. Эти сборы московита и предостережения добрых друзей снова причинили ревельцам много горя и печали. И хотя они были неустрашимы, но все таки призадумывались, ибо каково выдержать две продолжительные и трудные осады в одном году. Все были убеждены, что большой поход будет направлен прямо к Ревелю; поэтому рижане из сострадания послали к ревельцам ржи, пороху и других припасов и были вполне уверены, что только на долю ревельцев выпадет несчастие. Но не успели эти добрые люди опомниться, как вся беда обрушилась на них с этим же московитским войском, и чего они опасались для города Ревеля, то совершенно неожиданно скоро постигло их самих.

Иоанн вступил в польскую Ливонию 25-го июля 1577 г.

В 1577 году, в июле, великий князь московский Иван Васильевич, вместе со своим старшим сыном, с большим войском и многими орудиями вторгся в польскую Ливонию (бывшее рижское архиепископство), где не встретил никакого сопротивления. Почти все замки не были готовы к обороне и не имели припасов, губернатор (администратор Ходкевич) против всех ожиданий не захотел остаться в стране, начальники значительнейших крепостей поуходили, так как нельзя было ниоткуда ждать помощи, а также и народ во всей земле был труслив и малодушен. Тогда великий князь, увидевши всю выгоду своего положения, двинулся сначала к замку Мариенгузену и тотчас же взял его, а затем пошел на Люцен и Розитен (Рожицу); немного пострелял у замка Люцена и взял его 26-го июля, а Розитен был сдан ему 30-го. Хотя великий князь обещал всем дворянам и всем другим, бывшим там во время осады, свободный пропуск вместе с их имуществом, однако не сдержал слова, а увел их всех в плен в Псков вместе с их женами, девушками и детьми.

Затем он двинулся дальше к Дуненборгу (Динабургу), немного пострелял, и так как замок этот был плохо снабжен людьми и не имел чем обороняться, то и сдался 11-го августа. Немцы и поляки, бывшее в нем, получили свободный пропуск. [271]

Баторий отложил до времени кручину и послал в Москву воеводу мазовецкого Станислава Крыйского и воеводу минского Николая Сапегу. Послы приехали к Иоанну в январе 1578 г., когда царь, кончив ливонский поход, возвратился в Москву.

Затем герцог Магнус написал в замки Крицборг, Кокенгузен, Ашераде, Ленневарт, Лемборг, Шваненборг и во многие другие, что если они не желают потерять вместе с отечеством жен и детей, если не желают быть отведенными в вечное рабство, то пусть сдаются ему, герцогу. Так как великий князь сам лично шел с огромным войском, и замкам этим оставалось единственное средство, которым они могли надеяться спастись, только герцог Магнус, то они и сдались ему.

В то же время венденские бюргеры восстали против поляков, взяли силой тамошний замок у польских наместников и вместе с городом передали его герцогу Магнусу.

Точно также и вольмарские бюргеры вместе с людьми герцога Магнуса взяли силой Вольмар, а наместника Полубенского захватили в плен и передали герцогу Магнусу.

К присвоению себe упомянутых замков и крепостей, вместе с Кокенгузеном, у герцога Магнуса не было никакого позволения или полномочия от московита. Но он сделал это по той тайной причине, что надеялся спасти их от московита, а потом сдать [272] их королю польскому, о чем раньше тайно извещал короля польского и герцога курляндского. Но эта тайна была открыта московиту вольмарским наместником Полубенским. Хотя московит теперь хорошо все знал, но не очень досадовал, что герцог Магнус присвоил себе эти замки и земли, избавив его таким образом от труда. Лукавый неприятель думал, что замки эти не минуют его рук, лишь бы не перешли снова в руки короля польского.

В то время как герцог Магнус вел дело с упомянутыми замками, великий князь пошел к Крицборгу, сжег его, а пустой замок снова укрепил и занял; оттуда пошел к Лаудону, который немедленно был сдан 18-го августа. Затем он двинулся к Зесвегену, у которого немного стрелял, и который был сдан 21-го августа. Лаудонцам был дан свободный пропуск; но в Зесвегене он жестоко обошелся с бедными людьми: некоторых велел повысить, других разрубить на куски, сажать на кол, сжечь и умертвить еще другими жестокими способами, а большую часть увел в плен с женами и детьми.

Прим. перев. Причина жестокого обхождения с Зесвегеном объясняется сопротивлением, оказанным здесь царскому войску. В разрядных книгах под 1577 годом сказано, что из Динабурга (Навгина) государь по Двине пошел к Ружбору (ныне Крейцбург) а «немцы noбежали». А отсели к Левдуну, и немцы встретили государя за 5 верст и государь велел Левдун (Лаудон) разорити и под полаты бочки (пороху) подкатити, а немец отступил в Курляндскую землю. А оттоль к городу Чествину (Зесвеген), и Фома Бутурлин город осадил и острог взял и посад выжечь немцам не дал, а вылазки были частые, и Фома велел позалечи по улицам стрельцам и головам с детьми боярскими, и на вылазках немцев и латышей побили многих, и государь прислал на прибавку воеводу М. Головина и с грамотою дьяка. И немцы грамоты не послушали, а сидел в городе немчин князь Иванов брат Тубове (Таубе), изменника государева, Забирианом зовут. И в ночи на третий день прислал государь с нарядом легким Б. Бельского, а стан государев был за 5 верст, а как Фома велел из наряду бить, и немцы почали с города метатися, и Фома их к государю послал, а к свету государь прислал с большим нарядом окольничего В. Ф. Воронцова (начальника артиллерии большего полка), и сам пришел. И немцы ворота отворили, а сами с женами и детьми пошли под государеву саблю, на государеву волю, и за их грубость государь велел их по колью посадити, а иным живот дал: велел их распродати татарам, а в городе переписати казны.

Из Зесвегена великий князь пошел дальше к Барзому (ныне Берзон) и Кальценову (ныне Кальценау), когда же жители этих замков вместе с другими не ожидали ни откуда никакой помощи, то обратились к герцогу Магнусу и напрасно надеялись спастись таким образом. 22-го августа они сдались великому князю и ушли оттуда с пустыми руками, спасли только одну жизнь. [273]

Прим. перев. В тех же разрядных книгах сказано: А оттолева (из Зесвегена) поход к Болзуну (Берзону) и город немцы отдали. А оттолева послал воевод к городу Сполбину (?) и немцы город отдали, и государь отпустил их в свою землю (Курляндию?). А оттолева послал к Изборде (?) с грамотою, и немцы думали три дня, а после дались на государеву волю, и государь велел их за их вину продати татаром.

Оттуда великий князь снова пошел назад к реке Двине и приступил к Кокенгузену; когда же он увидел, что герцог Магнус уже взял эту крепость и занял своими людьми, то несмотря на то, что начальники герцога Магнуса добровольно отворили ему ворота, он так разгневался, что безчеловечно велел умертвить людей герцога Магнуса, числом более пятидесяти человек, а тамошних бюргеров вместе с женами и девушками, а также пасторов и церковных служителей и нескольких рижских кнехтов, бывших при осаде, увел в плен.

Из Кокенгузена государь послал воевод занять те замки, которыми овладел Магнус, а сам пробыл здесь два дня. Сохранилось известие, что в Кокенгузене он однажды беседовал с кокенгузенским пастором о вере (Иоанн был большой начетчик, хорошо знал русские летописи, весьма хорошо владел пером, любил богословские прения), но рассерднвшись на пастора за сравнение Лютера с апостолом Павлом, ударил его по голове хлыстом, воскликнув: «Поди ты к черту со своим Лютером»

В тот же день, 25-го августа, он послал (воевод) в Ашераде и Ленневарден, занял так же и эти замки и жестоко обошелся там с добрыми людьми, женщинами и девушками; велел выколоть глаза старому ландмаршалу, Каспару фон Мюнстеру, а затем велел засечь его до смерти, и увел в плен Иоанна фон [274] Мюнстера вместе со всеми другими. Почти в то же время войско великого князя взяло замки Шваненборг, Тирзон и Пебалг и почти всех жителей увело в плен. Из Кокенгузена великий князь пошел к Эрле, 28-го августа, и несмотря на то, что добрые люди, перешедшие к Магнусу, отворили ворота ему, как верховному господину, он безжалостно велел изрубить саблями и казнить 12 дворян вместе с другими честными людьми, и не смотря на все клятвы и обещания, велел остальных увести в плен вместе с женами, девушками и детьми. Из Эрла великий князь пошел в Венден и по дороге занял замки Ариес, Юргенсборг и многие друиге, а жителей увел в плен.

Иоанн из Кокенгузена шел к Вендену, где в то время находился Магнус.

130. Геройский подвиг и горе венденцев. 1577 г.

31-го августа великий князь подошел к Вендену и немедленно потребовал к себе герцога Магнуса. Но герцог послал к нему нескольких из своих знатнейших гоф-юнкеров, а именно Христоффера Курселя и Фромгольда фон Плеттенберга. Великий князь велел их высечь, затем снова отправил в Венден и потребовал самого герцога Магнуса. Тогда герцог сам 25 прибыл из Вендена. Когда же он хотел ехать к великому князю, то русские задержали его и потребовали, чтобы им отворили город. У ворот стоял один из членов магистрата; герцог приказал ему отворить ворота и таким образом этот ратман и один из бургомистров отворили город без ведома бюргеров. Тогда русские ворвались и овладели городом. Когда герцог пришел к великому князю, то поклонился ему в ноги, прося за своих, находившихся в города и в замке Венден. Тогда великий князь сошел с коня, поднял герцога Магнуса и велел отвести его вместе с его придворными в старую хату без крыши, где он должен был лежать на соломе пять суток; а придворные каждый день и час ждали [275] своей смерти. Остальные же находившиеся в венденском замке, услышавши о тиранстве великого князя, произведенном им в Кокенгузене и других замках, не захотели сдавать замка Вендена великому князю. Тогда, 4-го сентября, великий князь в четырех местах построил шанцы у замка Вендена и пять суток обстреливал его. Кода замку угрожала неминуемая гибель, то мущины, женщины и девушки, большею частью из дворян, единодушно решились взорвать себя на воздух порохом, на что согласились пасторы и проповедники. Тогда триста человек, молодых и старых, отправились в одну комнату, под которую подкатили четыре бочки с порохом. Когда все собрались, то все причастились. Затем Гинрих Боусман взял горящий уголь, стал на колени; все прочие с проповедниками окружили его, простились друг с другом, и таким образом взорвали себя на воздух. Некто, по имени Винценц Штуббе, добровольно велел слуге застрелить себя; слуга после этого сам застрелился. Гинрих Боусман был еще немного жив; pyccкие нашли его лежащим в развалинах, принесли к великому князю, но он тотчас же умер; на другой день его тело посадили на кол. После этого великий князь производил в Вендене такое тиранство и поругание над женщинами и девушками, о каком не было даже слыхано у турок и других тиранов. Многих мущин он велел сечь, затем избитых и окровавленных живьем жарить на огне; одному бургомистру он велел живому вынуть сердце, одному священнику велел вырвать язык из гортани; прочих велел убивать с неслыханными пытками и муками, а потом, точно так же как и в Эрле и Кокенгузене, велел бросить мертвые тела в кучу на съедение птицам, собакам и диким зверям, запретив под страхом смерти своим людям хоронить их как теперь, так и впредь.

Само собою разумеется, что разгром Вендена и катастрофа в венденском замке не могла преклонить немцев на сторону Иоанна. [276]

131. Дальнейшее хозяйничанье Иоанна в Ливонии, 1577 г.

В то же время великий князь послал в Вольмар князя, по имени Богдана (Яковлевича) Бельского с тремя тысячами человек, которые прибыли туда 3-го сентября и как ни в чем ни бывало потребовали к себе за город людей герцога Магнуса. Эти добрые люди в уверенности, что их господин и они сами люди одного тосударя, не подумали даже об опасности и в числе семидесяти всадников выехали к ним. Тогда московиты немедленно окружили их, принудили сойти с коней, снять оружие, а после того изрубили их саблями в куски. Когда же вольмарцы доверчиво сдались, то их вместе с жёнами и девушками увели в плен в Венден, где их встретили совсем не по христиански и безмилосердно угостили, как и других. Сокровищ, взятых московитом в Вендене, Вольмаре и других замках деньгами, драгоценностями и золотыми вещами, которые дворяне и другие добрые люди к своему несчастию привезли на сохранение в упомянутые замки, было больше, чем может поверить кто-нибудь.

После такого тиранского избиения, великий князь со своим войском ушел 7-го сентября от Вендена, а отправился в Ронненборг. Ронненборгцы, точно так же как и трикатенцы и шмильтенцы, почти все литовцы, немедленно добровольно сдались, и великий князь невредимыми отпустил их на родину.

После того, как московит таким образом неистовствовал в рижском архиепископстве, Иоанн двинулся к Дерпту, у которого до сих пор не бывал никогда в жизни, и отпустил здесь герцога Магнуса, которого вез с собой, в его замки Каркс и Оверпален, с условием, что он должен письменно обязаться быть и впредь его ленником и выплатить ему сорок тысяч венгерских гульденов.

Отдохнув несколько дней в Дерпте, великий князь ушел в Псков и здесь в Михайлов день велел собрать на площадь всех пленных, которых было несколько тысяч, сам осмотрел их, и тех, которые еще не были проданы, велел продать, как неразумный скот, и увести в Москву и Татарию, но отпустил розитцев, числом в три с половиной сотни, молодых и старых. Когда же другие пленные и опечаленные люди услышали, что отпускают только такое ничтожное число, а остальных всех уведут, то между ними поднялись такие жалобные стоны, вой и плач, что могли бы умилосердить даже камень.

На походе в Венден, в Эрла Иоанн узнал, что герцог Магнус взял Вольмар (Володимерец), отпустив литовского воеводу, князя [277] Полубенского, но забрав его имущество. «И государь, сказано в разрядных книгах, учал о том на короля кручиниться, да послал Богдана Бельского, а Богдан к Володимерцу пришел и велел сказать Юрию Вилькову (Георг Вальке был сановник Магнуса, начальствовавший в Вольмаре), чтобы его в город пустил для своего дела беречи от литовских людей, да спросити про князя Полубенского. Вальке сдал Вольмар Вольскому и был отправлен к Иоанну в Венден. За взятие Вольмара государь пожаловал Богдану золотой португальский да цепь золоту, а Черемисиннову золотой угорской, а дворянам по золотой новгородке, а иным по московке золотой, а иным позолоченой.»

«... Ныне от многа малая воспоминаю тя. Помни реченное в Иове: обыдох землю и прошед поднебесную, вся под ногами учинил: тако и вы хотели с попом Селиверстом и с Алексием Адашевым и со всеми своими семьями под ногами своими всю русску землю видети... Коликие напасти я от вас приял!... И за что?... Всех мне бед от вас не исписати... Все то учинилось от вашего своевольства. А князя Володимера на царство чего для есте хотели посадити, а меня и с детьми извести? А с женою вы меня почто разлучили?... И яз такие досады стерпети не мог: за себя есми стал, и вы почали против меня больше стояти да изменяти, и яз потому жесточайше начал против вас стояти... О сем же пока умолчу; а ныне о настоящем восписую ти. Смотри, о княже! Божия судьбы, яко Бог дает власть, ему же хощет. Сего ради трость наша наострися к тебе писати, якоже рекосте: несть людей на Руси: некому стояти, и ныне вас нет, и ныне претвердые грады германские взимает сила животворящего креста: не ожидающе бранного бою, поклоняют главы свои... Ты писал в досаду, что мы тебя в дальноконечные грады, как бы [278] опаляючися посылали: оно мы ныне, Божею волею своею сединою и дале твоих дальноконечных градов прошли, и коней наших ногами переехали все ваши дороги из Литвы и в Литву, и пеши сходили, и воду во всех тех местах пили... и где еси хотел успокоен быти от всех трудов твоих, и где чаял ушел, а мы тут, и ты дальноконечнее поехал... Писано в нашей отчине, Лифляндские земли в граде Вольмаре, Лета 7086».

Ливонский поход 1577 г. кончился, но вместе с ним кончились и успехи русских.

132. Предприятия шведов и ревельцев. 1577 г.

В то время, когда московит таким безчеловечным образом хозяйничал в рижском архиепископстве, в Нарву прибыли военные корабли короля шведского и 27 августа сожгли у московита до тла три крепкие и чрезвычайно большие блокгауза. В одном [279] блокгаузе сгорело 75 русских и пятеро были взяты в плен. Из дpyгиx блокгаузов они частью разбежались, частью уведены были в поход. Точно также и несколько знамен (отрядов) шведских рейтаров и кнехтов через Выборг вторглись в Россию в Нетеборг и Кексгольм (т. е. Нусбург, ныне Шлюссельбург), где по своему произволу грабили и жгли, и несколько времени оставались в земле московита, причиняя ему большой вред и позор.

В то же время и ревельские военные люди, гофлейты, ландскнехты и крестьяне, грабили и опустошали эстонские земли без малейшего сопротивления со стороны московита, который легко мог бы побить их ничтожным отрядом, если бы у него были люди в запасе и он мог бы отделить их от своего войска. Но из того, что он отдавал на ограбление свои земли бедным крестьянам и крепостным и должен был терпеть от них такой позор, что было очень неприятно такому строптивому характеру, считавшему себя выше всех царей и королей того времени, можно заключить, что должно быть у него в то время оставалось не слишком много лишнего войска.

133. Русский набег до Ревеля, 1577 г.

В то же время, когда войска великого князя выступили из рижского архиепископства, везенбергские, нарвские и русские двинулись к Ревелю; а так как днем они не осмеливались проходить мимо города, то прошли мимо его после Михайлова дня, в одну темную ночь и зажгли хату, крытую соломой у мельницы Св. Иоанна; в темноте показалось страшное зарево, причинившее тревогу в городе. Тогда у мельницы Св. Иоанна и в песчаных горах слышались ужасные вопли и крики русских; с таким криком они поспешно прошли мимо. На следующий день за ними погнались, но не могли догнать их.

134. О комете, 1577.

В 1577 г., в ноябре и декабре, видна была страшная комета, поэтому многие ливонцы говорили, что небо, солнце, луна и звезды тревожились и двигались из за ужасающего тиранства московита. Многие же надеялись и говорили, что, подобно предыдущей комете, предсказавшей ливонцам большое несчастие и перемену, эта комета не означает ничего доброго для московита.

135. Великое вторжение Иоанна в Ливонию, 1577 г. (по 1-му изданию).

В 1577 г, в июне, из Пскова выступило большое войско русских, при коем был сам великий князь со своим старшим сыном. Он вез с собой герцога Магнуса гольштейнского с его [280] советниками и челядью из ливонцев, в виде приманки, дабы заманить к себе других немцев, не теряя понапрасну много народу у замков в Ливонии, а также пороху и пуль. Прежде всего великий князь пошел со всем войском на Лудзен (Люцен) и занял этот замок. Затем подошел к Розиттену (Режице) и также скоро завоевал и этот замок. Далее он осадил и взял Дюненбург. Между тем жители Вендена, Кокенгузена, Вольмара и многих других замков сдались герцогу Магнусу. Но великий князь не обратил внимания на герцога Магнуса, подошел к Кокенгузену и пожелал войти в него. Тогда кокенгузенцам пришлось еще хуже: они не знали, на что решиться, не осмеливаясь также отказать своему главному покровителю или противоречить ему. Они сначала вздумали переговорить с ним через заложников, когда же стали выпускать и впускать заложников, то русские захватили ворота, ворвались в них силой и таким образом овладели городком и сильным замком Кокенгузеном. Великий князь сам последовал за ними, велел умертвить гофлейтов и челядь герцога Магнуса, более 50 человек, всех бюргеров из городка велел взять в плен, а женщин и девушек отдал русским и татарам. Всякий благоразумный человек может себе представить, что за печаль, горе и несчастие были в то время в рижском архиепископстве и везде и особенно в Кокенгузене.

После того московит двинулся к Ашераде, Лаудуену, Барзому, Эрле и Зосвегену, взял их, и всех кого застал, замучил до смерти и умертвил.

Затем он занял также и замки Шваненборг, Шмилмен, Мариенгузен, Ропе, Вольмер, Буртник, Трикатен и многие другие; все эти замки московит взял в два месяца, именно в июле и августе вышеозначенного года, воспользовавшись недостатком начальников, военных снарядов и провианта в замках, и действуя изменою, хитростью, страхом и угрозами гораздо более, чем своей большой силой. Для всей Ливонии было бы лучше, если бы все упомянутые замки, за исключением трех или четырех, разрушили бы и уничтожили до тла.

4-го сентября московит напал на Венден и осадил герцога Магнуса со многими другими дворянами, искавшими здесь своего спасения. Дюнемюнде заняли рижане. Они взяли Керкгольм, сожгли и опустошили его.

Таким образом московит завоевал и взял, за исключением немногих замков, все архиепископство рижское вместе со всей Двиной выше городи Риги, по которой привозились припасы и товары в город Ригу; в Ливонии не осталось не занятыми русскими никаких земель кроме Гарриена с городом Ревелем, и Курляндии и Семигалии с городом Ригой и несколькими замками, и Эзеля и [281] Дагедена с замками Аренсбургом и Зоненбургом. Да сохранит их всемогущий Господь в своей милости и да возвратит остальные, если на то будет его божественная воля!

136. Еще оставшаяся надежда.

Но чем можно было бы спасти и восстановить раззоренную Ливонию в настоящее время, это недоступно людскому разуму; после Бога в настоящее время не осталось более никакой надежды и утешения кроме того, что король шведский сделал со своим войском набег на Россию у Выборга, чтобы попытать свое счастье у ожесточенных русских. Точно также ожидали войск поляков и литовцев вместе с герцогом курляндским. Дай Боже, чтобы это была правда и благослови их! Точно также и военные корабли короля шведского прибыли к Нарве и сожгли до тла у Нарвы, 27-го августа 1577 года, три большие московитские блокгауза, которые были необыкновенно высоки, длинны и толсты. Одна стена этих блокгаузов была длинною в 85 сажен и шириною более четырех сажень. В одном блокгаузе было сожжено 75 русских и пятеро взяты в плен, но из других они все разбежались заранее. Начальники были также отозвана заранее. Из этого можно заключить, что в то время у московита было неособенно-то много людей.

137. Причины падения Ливонии.

Наконец может кто нибудь пораздумает и удивится, каким образом так случилось, что в этой войне ливонцев с московитом не только один сначала магистр, но после и три сильные государя, именно шведский, датский и польский, принявшие на себя защиту угнетенной Ливонии из христианской любви, пока еще ничего не могли поделать и часто терпели сильный позор от московита, между тем как в самом начале христианского управления в Ливонии, простые епископы и бюргерские дети из Бремена, а затем и простые и незначительные магистры ливонские были достаточно сильны, чтобы справляться с московитом.

На это, я по своему разумению, даю такой ответ. Первая причина этого несчастия та, что сначала, когда епископы и магистры покорили и завладели провинцией Ливонии, московит не был так могуществен как в настоящее время, а также что он не один владел всеми княжествами и землями в России, как в настоящее время. Потому что в России было много великих князей и князей, и у каждого из них было собственное княжество, и все эти князья, точно также как и великий князь московский были данниками татар; великий князь московский в продолжении ста лет мало по малу собирал все эти княжества под свою власть, частью [282] хитростью, частью военной силой, и таким образом стал единодержавным монархом всех русских.

Кроме того, когда первые епископы и магистры начали править в Ливонии, им приходилось иметь дело не со всеми русскими князьями, а только с новгородскими и псковскими, их ближайшими соседями; им не трудно было бороться с этими двумя князьями. И пока великий князь московский воевал с другими князьями в России и с казанским и астраханским царствами, то московит оставлял ливонцев в покое. Когда же великий князь московский покорил все княжества в России и оба упомянутые татарские царства, то с ним не мог уже справиться не только ливонский магистр, но и король (шведский или польский).

Вторая же причина была та, что многие ливонские и другие купцы немецких приморских городов, из большой жадности и корыстолюбия, возили московиту тайно и явно всякие запрещенные товары и военные снаряды, и сами себе приготовили бичь, несмотря на то, что их предупреждали сами неприятели, русские.

Потому что один русский из Смоленска однажды призвал к себе немецкого купца, по имени Берента Мейера, указал ему на медь, свинец и проволоку и сказал: «Берент, знаешь ли ты, что это за товары я купил здесь в Дерпте?» На это Берент Мейер ответил: «Почему же не знать? Очень хорошо знаю, что это медь, свинец и проволока.» На это русский снова сказал ему: «Вижу, что ты не хорошо знаешь этот товар; поэтому скажу тебе, что это за вещи. Это бичь, которым великий князь хочет наказать Ливонию. Потому что эти вещи мы должны доставить великому князю, а он из них велит наделать боевые снаряды, для наказания вас самих; вы немцы безумны и ослеплены, если сами доставляете ему такой товар. В старину, наши предки в Смоленске и Ливонии не смели делать этого; со временем вы наверное поплатитесь за это к вашему собственному вреду.»

Третья причина торжества московита заключается в том, что военные люди и подданные государей, борющихся с московитом, поступают безчестно и совершенно необдумав, когда безо всякой нужды сдают московиту замки и сильные крепости и убегают из-них, что часто производилось в Ливонии без всякого наказания. А поступавшие так безчестно назначались часто на почетнейшие еще должности. Если московиту досталось в Ливонии много замков и крепостей, то пусть благоразумные рассудят, кто в этом больше виноват: жадные и своекорыстные купцы, доставившие московиту большую артиллерию и боевые снаряды, или воины, изменнически предававшие ему замки, крепости и города и бежавшие из них.

В четвертых, первые епископы и магистры в Ливонии имели на своей стороне больше преимуществ сражаться с русскими, [283] чем имеют в наше время государи и короли. Потому что с

разрешения папы они привозили в страну столько князей, графов, рыцарей и кнехтов, сколько хотели. В настоящее время совсем не то что было. В старину все охотно соглашались сражаться с врагами христианства на свои собственные средства; теперь же ради христианства никто не хочет даже оседлать коня даром; даже многие из наших перебегали к московиту и служили ему во всех коварных замыслах против христианства.

В пятых, как московиту не быть сильным и могущественным, когда христианские государи не ладят между собой, часто из за ничтожной причины проливают много христианской крови и истребляют все запасы, которые еще долго могли бы служить бедному христианству; тяжко они будут отвечать за это всемогущему Господу. А из сильных государей, взявшихся помогать Ливонии, не было кажется ни одного, который постарался бы на ее пользу более короля шведского, который несколько раз причинял позор московиту и ради Ливонии сделал большие денежные затраты и ежегодно присылал городу Ревелю безчисленное множество провианту и всяких припасов. И если бы все государи, короли и князья заботились бы так о Ливонии, как шведские короли, то это наверное удивило бы московита. Но чего не бывало до сих пор, да дарует то всемогущий Господь, по милосердию своему, в будущем.

Наконец, главная причина ливонских несчастий это разнообразные тяжкие грехи и злодеяния ливонцев вместе с ужасным пороком неблагодарности к всемогущему Господу за его многократно оказанные благодеяния. Потому что если простые и незначительные, епископы и магистры взяли у язычников провинцию Ливонию и одержали над ними важные победы, то это было дело не их, а всемогущего Господа, который силен и в слабых и ничтожных и который по своему милосердию пожелал воздвигнуть себе церковь, из ливонских язычников. Но так как Ливония страшно согрешила против Бога и оказалась неблагодарной за великие милости и даже в настоящее время в ней нет истинного сознания греха, покаяния и обращения, то можно опасаться, что христианская церковь совершенно погибнет в Ливонии и против всех государей и королей не поможет никакая помощь, утешения, поддержка и добрая воля. Но если бы Ливония обратилась на самом деле, то всемогущий Господь всемилостиво через одного единственного короля мог бы устроить так, что все увидели бы и почувствовали бы, что верующие во Христа еще не совсем оставлены.

Да сжалится вечный, истинный Господь, у которого больше милосердия чем у нас грехов и злодеяний, ради своего единородного сына Иисуса Христа над бедным хрисианством здесь и [284] повсюду и да уничтожит он все замыслы Гога и Магога и главного князя в Мезехе (русские), и да дарует милостиво всем христианским государям, королям, князьям и владетелям мир и согласие, а также счастие и покорение всех врагов христианской церкви на славу своего Божьего величия и на общую пользу дорогого христианства. Аминь.

Что случится впредь в Ливонии, то, если будет угодно Господу, будет рассказано в 4-й части. Дай Боже окончить ее большим миром и радостью.

Это издание было пересмотрено самим автором, дополнено рассказом о событиях до 1583 г. и было отпечатано в Барте (в Померании) в 1584 г. Четвертая часть летописи и составляет эти дополнения.