БАЛЬТАЗАР РУССОВ

ХРОНИКА ПРОВИНЦИИ ЛИВОНИЯ

CHRONICA DER PROVINTZ LYFFLANDT

ЧАСТЬ III-я

20. Маркграф Христофор Баденский в Ревеле, 1564 и 65 г.

В декабре 1564 г. Христофор, маркграф Баденский, со своею супругой госпожей Цецилией, сестрой короля шведского, прибыл из Стокгольма в Ревель; прибывши поздно ночью к рейду у Ревеля, они причалили к берегу около рыбачьих домов и провели ночь у одного рыбака. Но на следующий день ревельцы приняли с большой пышностью маркграфа с его супругой. Пробывши в Ревеле и Падесе целую зиму, они около масляницы выехали через Ливонию назад в свою землю, в 1565 году.

21. Как гофлейты напали на Парнов, 1565 г.

В 1565 г., в ночь с воскресенья Квазимодогенити на понедельник (29-го апреля), на город Парнов изменически напали и заняли его несколько гофлейтов, служивших прежде королю [152] шведскому; теперь они отказались от службы, но жалованье им еще не было вполне уплачено. Эти же гофлейты убили более ста шведов безо всякого человеческого милосердия, некоторых закололи и застрелили в постелях с их женами и детьми, а наместника Андреса Персена, одного из знатнейших шведских дворян, взяли в плен на Аудорском дворе и пленного отвезли в Польшу. И эта измена произошла следующим образом. Когда уволенные от службы гофлейты отправились в рижское архиепископство, то некоторые из них остались еще в Парнове, и уехавшие стали переговариваться с оставшимися в Парнове, как бы напасть врасплох на город и отнять его у короля шведского, и тайно приказали гофлейтам, находившимся в Парнове, хорошенько замечать, у кого и где хранятся ключи от ближайших ворот к замку и не жалеть трудов, чтобы когда нибудь наверное можно было получить мечи; тогда они в определенное время немедленно и наверное прибудут к ним ночью. Когда изменники в Парнове услышали, что ключи хранятся у Клауса Цинте, тамошнего ратмана, и всегда висят у его постели, то они устроили у этого-же ратмана Клауса Пинте, ничего не знавшего о их злодействе, пир в воскресенье Квазимодогенити на прощание перед отъездом и пригласили в гости знатнейших парновцев и шведских начальников и хорошо угостили их, за что те довольно дорого расплатились своими головами. Когда хозяин дома и другие гости порядочно подкутили, каждый пошел в свою комнату, и лег в постель, не подозревая беды. Но остальным пировавшим Иудам было не до спанья: они поспешили взять ключи, висевшие у постели хозяина, чтобы поскорее впустить других гостей и своих сотоварищей, которым велено было явиться сюда этой ночью. Когда ключи были у них в руках, и явились остальные гофлейты, проехавшее в это воскресенье 12 миль от Салиса до Парнова, то похитители ключей отворили ворота и впустили своих друзей. Тогда в Парнове произошла страшная тревога, люди повскакивали с постелей и не могли понять, что случилось. Тогда чужие гости кричали всем немцам, чтобы те не беспокоились, что им не сделают ничего дурного, но шведам не будет пощады. Когда шведы услышали это, то стали стрелять из замка из больших орудий и убили многих из них вместе с ротмистром Кунцем Эндским, одним из Мейссенскйх дворян; к тому же они, стреляя из замка в город, зажгли много домов, и держались еще в замке целых шесть недель до кануна Троицы (9-го июня), и затем должны были сдаться (Польше), так как король шведский был в походе против Дании и не мог помочь им. Таким образом у короля шведского был отнят Парнов со многими орудиями, привезенными туда из Швеции.  [153]

22. Война парновских гофлейтов с шведами из Ревеля. Смелый поступок Гинриха Дюкера. Смерть Каспара Ольденбокема, 1565. г.

Затем теже парновские гофлейты подошли к Ревелю и расположились в трех милях от города у Тодвесова моста, обошли окрестные местности и причинили большой убыток; по утрам они породили к Ревелю и имели стычки, пока из Швеции не прибыл Андрес Нильсен, шведский ротмистр с 600 гофлейтов и с отрядом пеших ратников. Тогда они снова отступили к Парнову за помощью и подкреплением.

11-го августа 1565 г, пред полуднем эти самые парновские гофлейты прибыли снова к Ревелю и расположились в дубовом лесу у верхней мельницы с 4-мя знаменами (ротами) гофлейтов и 27-ю ландскнехтами, чтобы взять голодом город Ревель. Ротмистрами были Гинрик Дюкер Ковский, Кириан Гарцский, Бернт Гевеленский и Фридерик Швартгоф; здесь было также два отряда буршей; начальником этих гофлейтов был Каспар Ольденбокем. Между сказанными четырьмя знаменами было одно знамя курляндских дворян, которых собрал в Курляндии герцог Магнус Гольштейнский; в этих знаменах вместе со знаменем буршей было около 1000 всадников. Эта-то тысяча гофлейтов и 27 кнехтов хотела изгнать из страны короля шведского, осадила поэтому город Ревель, в котором было 800 гофлейтов из немцев и шведов и три отряда кнехтов (пеших солдат) кроме всей общины. Когда же прибыли упомянутые гофлейты, то расположились в дубовом лесу у верхней мельницы, построили себе бараки из досок, послали себе мягкие постели, повесили на стены оружие и тотчас же начали бить скот, будто приехали на ливонскую свадьбу или крестины и хотели таким образом завоевать сильный город Ревель, взять который было бы трудно даже могущественному государю со многими тысячами народа. Когда эти гофлейты прибыли в суботу и очень удобно расположились спать, их в следующий понедельник не во время разбудил рано утром губернатор Гинрик Клаусен, причем и шведы потерпели не малый убыток. Когда же эти парновские и курляндские гофлейты были отбиты, то шведы начали грабить лагерь и нашли там на стенах много ружей, кинжалов с серебряными рукоятками, кованое оружие и разные доспехи; поймали много лошадей и кроме того нашли большие обозные курляндские и латышские телеги с различными съестными припасами, и совершенно спокойно начали грабить. Между тем Гинрик Дюкер со своим знаменем (отрядом) отделяется от прочего войска, решается на смелый поступок и бросается назад к лагерю, чтобы освободить из верхней мельницы 27 человек ландскнехтов. Прибывши в лагерь и нашедши шведов спокойно грабившими, он [154] бросился на них, застрелил и перебил их более ста, затем с большой опасностью спас кнехтов из мельницы. Когда же парновские и курляндские гофлейты сделали все это и уехали, то шведские ратники снова начали грабеж лагеря и взяли большую добычу; простым рабочим было довольно тяжело тащить битых волов, баранов и свиней, которыми хотели угощаться прибывшие; но Гинрик Клаусен был для них злым гостем, который слишком скоро помешал их раннему пиру. Затем лошадям шведских господ было довольно работы, чтобы стащить парновских и курляндских гофлейтов в большие крестьянские овраги. Kacпapa Ольденбокема, их начальника, не было в то время с ними: он должен был прибыть в следующий вторник с 60-ю всадниками.

После такой победы Гинрик Клаусен не медлил, а сейчас же выступил со своим войском в поход, чтобы преследовать неприятеля, и стал лагерем в деревне Сиппа. Когда прибыли парновцы и не осмеливались подойти по причине выгодной позиции, занятой Гинриком Клаусеном, то шведы выстрелили в них из полевого орудия, причем был убит только их начальник Каспар Ольденбокем, остальные же пребыли невредимы. Поэтому, когда погиб предводитель, то и все сборище товарищей должно было разойтись.

23. Гофлейты.

Так окончилась эта рыцареподобная война; настоящая причина этой войны была та, что шведские правители, как новые управляющие в доме, поставленные Господом, начали сменять старых домохозяев и орденских братьев, не умевших достойно занимать свои должности; Каспар Ольденбокем был также один из старых хозяев; когда же он был смещен шведами, то захотел отмстить за свою обиду и силою занять свое прежнее место. Для этого он собрал отряд из молодых ливонских дворян, из нескольких бюргерских сыновей из Ревеля и других мест, из нескольких иностранцев и предложил им защищать старую ливонскую свободу (вернее бы он сказал своеволие), которою они безусловно пользовались при старых правителях, и выгнать из своей земли шведских правителей, которые, как настоящее хозяева, строго взялись за управление и присмотр надо всем, взять город Ревель, поделить между собой все поместья, и управлять ими, как то сделали парновские гофлейты, нисколько не страшась высшего начальства. Но не резон сажать дураков на яйца: они перебьют их, как то сделали парновские гофлейты с Парновым. Потому что парновские гофлейты, отнявши Парнов у короля шведского и начавши сами править им именем короля польского и поделивши между собой [155] парновские земли и поместья, в которых они беспечно вели разгульную жизнь и не будучи довольно сильны, чтобы не бояться шведов, они привлекли на свою сторону многих из своих сотоварищей из молодых ливонских дворян и бюргерских сыновей, которые не были расположены к шведам, и воевали с городом Ревелем, за то, что тот перешел к шведам. Тогда они беспрестанно грабили и опустошали Гарриен и Вик и другия местности, разоряли дворы и имения своих собственных родных и друзей, преданных королю шведскому, брали в плен собственных родных и друзей и привозили их в Парнов, где те должны были платить за себя выкуп.

В то время многие ливонцы находились в ослеплении, думая, что если они воюют с городом Ревелем и опустошают собственное отечество и преследуют короля шведского, то все их похвалят за то, что они не переходят к шведам. Но через несколько лет, когда московит открыл им глаза, perturbatores patriae (возмутители отечества) ясно увидели, что они наделали.

24. Ненависть к Ревелю.

В то же время не только молодые ливонцы, но и многие старые из города Риги, Курляндии и Эзеля, а также все соседние города, сделавшиеся польскими и датскими, питали ужасную вражду и неприязнь к городу Ревелю за то, что он перешел к шведам, желали ему за то провалиться сквозь землю, предсказывали ему всякое зло и были в полной уверенности, что сами поступили как следует и обеспечены от всякой опасности; многие из них откровенно писали о себе, что они пользуются полнейшим благополучием под защитой короля польского и датского и желали, чтобы Господь утешил приверженцев шведов в Ревеле. Но добрые люди скоро затем переменили мнение.

25. Несчастие немцев в Дерпте и Виттенштейнн, 1565 г.

В 1565 г., летом, все немцы из Дерпта во второй раз были уведены в Москву, по той причине, что русские, услышав как город Парнов был предан хитростью немцев, боялись, чтобы им немцы не сделали того же и в Дерпте. За этот парновский мятеж поплатились также и некоторые виттенштейнские бюргеры, оказавшиеся перед тем подозрительными в своей преданности к шведам; шведское правители прогнали их из Витгенштейна.

Прим. перев. Причины вывода из Дерпта немецких жителей указаны Рюссовым верно. Дерптцев переслали в июне 1566 г. и гонцу фелвинскому, отправленному в Литву, было наказано: если спросят в Литве о дерптцах, для чего их царь из Дерпта велел перевести в [156] московские города, то отвечать: перевести немцев государь велел для того, что они ссылались с магистром ливонским, велели ему притти под их город со многими людьми и хотели Государю изменить.

Царь вообще старался в это время привлечь на свою сторону немцев; принял в 1567 г. в русскую службу Эберфельда, Кальба, Таубе, Крузе; дозволил даже лютеранам иметь церковь в Москве (Петрей пишет, что деревянная лютеранская церковь была верстах в двух от Москвы).

26. Счастие против гофлейтов, 1565 г.

Осенью 1565. г. многие парновские гофлейты, дворяне и не дворяне были застигнуты врасплох шведами в своих квартирах и с большим триумфом были привезены в Ревель; между ними нашли нескольких присягавших не служить против короля шведского и не сдержавших слова; из них некоторые были помилованы по просьбам других, некоторые повышены, а двое дворян, именно: Юрген Дуве (Таубе) Гакевейдский и Отмар Рогский (Рооп) были казнены мечем. Около того же времени отряд эзельских гофлейтов был взят в плен в Дагедене шведскими кнехтами и с большой пышностью приведен в Ревель.

27. Шведы у Пернова и на Эзеле. Поляки в Вике, 1566 г.

Зимою 1566 г. Гинрик Клаусен, рыцарь из Конкаса и губернатор в Ливонии, осадил город Парнов и хотел без орудий долговременной осадой попытать здесь своего счастия. Пробывши здесь целую зиму до половины поста и не сделавши ничего без орудий, он должен был отступить, не исполнив своего намерения, за что поплатились окрестные парновские земли. Затем Гинрик Клаусен с войском двинулся к Эзелю, никак не ожидавшему войны; он совершенно опустошил этот остров, взял контрибуцию с местечка Аренсбурга и вернулся домой с большой добычей.

Причина же, почему Гинрик Клаусен напал на Эзель, была не только та, что была открытая война между Данией и Швецией, но и та, что гофлейты герцога Магнуса вместе с другими были у Ревеля и кроме того аренсбургцы должны были однажды обещанную, но не уплаченную контрибуцию.

Между тем как шведы грабили и жгли на Эзеле, прибыло польское войско на помощь парновцам; услышавши, что шведов нет в Парнове и что они напали на Эзель, поляки двинулись на [157] встречу шведам, отняли у них большую часть добычи, причинили в Вике везде большой убыток и затем опять ушли в Польшу.

28. Чума в Ревеле, 1566 г.

Весною 1566 г. снова начался в Ревеле чумный мор, показавшийся прошлой осенью, и свирепствовал нетолько в городе, но и во всей земле; от него умерло много знатных людей, также как простого народу. Тогда умерли и многие из шведских воинов в ревельском соборному приходе, и многих бюргеров вместе с женами и детьми, выехавших от чумы в деревню, привозили в город мертвыми и больными.

Прим. перев. Из Эстонии чума перешла и в русские земли. 19-го июня 1566 г. моровое поветрие обнаружилось в новгородской шелонской пятине, в августе в Новгороде, Полоцке, Озерищах, в Торопце, в сентябре в Смоленске и Можайске. В Смоленске «многие дома затворились и церкви без пения были от сентября до марта». В Можайске «царь заставу крепкую велел учинить и того же лета поветрие утишаюсь в тех местах». Люди умирали скоропостижно, «знамением», как сказано в Александро-Невской летописи, вероятно, пятном и нарывом. Умирало более духовных и граждан, нежели воинских людей.

29. Шведы берут Лемзель. Их поражение у Рушфера, 1567 г.

Зимою 1567 г. Клаус Курсел, новый избранный военноначальник шведов в Ливонии, очень искустно со своим войском застал врасплох местечко Лемзель в рижском округе, в котором находился польский отряд, убил нескольких поляков, взял значительную добычу, затем сжег местечко, что немало рассердило поляков; поэтому Николай Толвенцкий (Талвош), военноначальник поляков, собрал войско и выступил в поход с несколькими тысячами немцев и поляков, чтобы отомстить шведам за убыток и позор, причиненный в Лемзеле. Тогда Генрик Клаусен, губернатор ревельский, и Клаус Курсель, военноначальник, также храбро стали собираться со своим войском, и пошли в поход на встречу полякам. Когда оба войска двинулись в путь, то встретились на Викской границе у мельницы около Рунафера и здесь была дана битва. После нескольких столкновений поляки обратили шведов в бегство и одержали победу, так как превосходили числом последних. Тогда все шведские гофлейты побежали по глубокому снегу и оставили на бобах всех шведских и немецких ландскнехтов, которые никуда не могли убежать из за глубокого снега. Тогда поляки прежде всего побежали за шведскими гофлейтами, многих из них убили и взяли в плен при этом бегстве, тогда же был взят в плен и Иоанн Майдель Воллустский, [158] ротмистр, и начальники спаслись с большим трудом. Плохо тогда пришлось шведским и немецким кнехтам, которые не могли нигде укрыться зимой в глубоком снегу, а поляки между тем стреляли, кололи и били и большую часть из них взяли в плен; пленных всех со всеми их предводителями и знаменоносцами кучами повели в Польшу. Немецкие кнехты города Ревеля заняли выгодную позицию на дворе одного крестьянина; но поляки привезли орудия и стали стрелять в них; тогда они все должны были сдаться и со шведскими кнехтами были отправлены все в Польшу и Литву. Поляки отняли тогда и знамя города Ревеля вместе со шведскими знаменами и привезли для триумфа в Вильду (Вильну). В этой битве шведы потеряли убитыми и пленными всего 2000 человек; не мало погибло также и поляков. Случилась это 1567 г. 3-гo февраля. После этой победы поляки грабили и жгли в Вике и Гарриене до Ревеля и причинили большой убыток. Эта битва и свалка обоих христанских государей не была никому так выгодна, как московиту, который позволял им бороться между собой, пока оба не устанут: он выжидал для себя удобного случая и преспокойно взял невесту, из за которой они дрались.

30. Ходкевич у Риги, 1567 г.

В 1567 г., около Троицы, Коткевиц (Ходкевич), литовский воевода, хотел осадить город Ригу со многими тысячами поляков и литовцев, подошел к Риге и построил на Двине блокгаузы, мимо которых должны были проходить рижские корабли, чтобы заставить таким образом рижан принять польские условия и предложения. Но рижане не обратили большего внимания на его запугиванья и угрозы, сделали вылазку и сумели противиться ему. Наконец, когда он ничего не мог добиться от рижан, он отступил и сделал только то, что в стране стало очень много бедных людей.

В те времена великое княжество Литовское и королевство Польское (Корона), хотя и имели одного государя, но каждое имело свое управление и свой сейм и следовательно, был еще вопрос, согласится ли Корона взять [159] на себя защиту Ливонии и таким образом втянуться в неминуемую войну с Швециею и Москвою. Король Сигизмунд, вскоре после присяги ливонских сословий, потребовал от эстонского дворянства, чтобы и оно присягнуло, так как Эстония составляла часть бывших орденских владений, подчинившихся королю. Это требование осталось без последствий. Но хотя ливонские сословия и город Рига присягнули королю, тем не менее присоединение Ливонии к Речи Посполитой Польской не могло окончательно закрепиться без утверждения польского сейма. Король и созвал сейм в Петркове, который и имел заседания сперва весною 1562 г., потом в октябре 1562 г., наконец в феврале 1563 г. Рассуждали прежде всего как следует считать ливонцев: союзниками (socii) или же подданными (subditi), но к окончательному решению не пришли, так как на сейме не присутствовали литовские сословия, к тому же пришла весть о взятии Полоцка, да и ливонские сословия слова заговорили, что о присоединении к Литве одной не может быть и речи, потому что Литва не составляет безусловно самостоятельного государства, соединение же может совершиться только со всею Речью Посполитою Польскою.

Новый администратор прибыл в Ливонию с большою свитою и герцог Кетлер передал ему 5-го ноября 1566. г. на ландтаге в Кокенгузене управление Ливониею. Ходкевич немедленно же созвал ливонские сословия на ландтаг в Венден. Ливонским немцам в начале очень непонравилось назначение администратором не немца. но Ходкевич повел дело столь умно, что всех недовольных преклонил на свою сторону и нa ландтаге в Вендене добился решительно всего, о чем условился с королем. На этом ландтаге Ходкевич представил ливонским сословиям (рижане, ссылаясь на радзивилловскую удостоверительную грамоту, своих [160] депутатов на ландтаг не послали, вообще и слышать не хотели о каких либо переменах в своих отношениях к королю), что король именно из за Ливонии восстановил против себя опасного неприятеля в лице Иоанна Грозного и хотя на коронных сеймах не добился никакой помощи, но от принятого обязательства защищать Ливонию не отказывается, ведет войну с Москвою силами одной Литвы и уже из за Ливонии потерял Полоцк. Справедливость требует, чтобы и ливонцы верностию и доброжелательством явились достойными королевской протекции и чтобы, отказавшись от некоторых своих прав и обычаев, так тесно соединились с великим княжеством литовским, чтобы и Ливония и Литва составили единое государство и единый народ, имеющий общие интересы и расчет общими силами защищать их. Сословия долго рассуждали об этом предложении Ходкевича и наконец, побуждаемые красноречием и доводами нового администратора, единогласно постановили:

13) Привиллегии, указы и все бумаги из королевской канцелярии снабжаются литовскою печатью. [161]

Ходкевич присутствовал также на гродненском сейме. По возвращении в Ливонию, весною 1567 г., он прежде всего занялся разделением Ливонии на четыре уезда, согласно акта унии, за тем были произведены выборы сенаторов и судей для земского суда в каждом уезде (judicium terrestre, Landgericht), по три для каждого суда с двумя заседателями от дворянства и нотариусом. Вместе с тем была произведена и секуляризация архиепископства, постановленная на том же венденском сейме. Но Рига никак не соглашалась принять акт соединения и упорно стояла при данной ей Радзивиллом второй удостоверительной грамоте и долго еще находилась в полунезависимом положении. Около троицына дня 1567 г. Ходкевич приступил к Риге, но тут Кетлер явился посредником и достиг только того, что Ходкевич согласился, впредь до королевского решения, приостановиться постройками блокгаузов на Двине и не препятствовать судоходству. Дело с Ригою затянулось на многие годы, как то будет рассказано в другом месте.

31. Убийства, совершённые королем Эриком, 1567 г.

В 1567 г., после Троицы, в Упсале в Швеции были совершены ужасные убийства королем Эриком, который совершенно несправедливо и без всякого суда тайно велел убить графа Шванто Стуре с его двумя сыновьями Николаем и Эриком и другими рыцарями и дворянами. Причиной этой трагедии был Юрген Персен, секретарь короля, который ложно оклеветал [162] упомянутых господ перед королем, будто они составили заговор между собою и затевают мятеж против короля. После такого поступка, рассудок короля помутился, и когда он снова пришел в себя, то очень жалел о происшедшем; раскаяваясь в этом преступлении, он освободил из темницы своего брата, герцога Иоанна.

Король Эрик удалился от своих вельмож, окружил себя любимцами низкого происхождения, которые из за личных выгод все более и более вооружали его против вельмож и наконец довели до бешенства и сумасшествия. В 1562 г. в Швеции состоялся только один смертный приговор, в 1563 г. состоялось уже 50, из которых 32 по делу герцога Иоанна. Всего до октября 1567 г. король Эрик осудил на смерть 232 человека. Эти казни вызвали всеобший ропот и наконец восстание, кончившееся низложением Эрика, как о том будет сказано ниже.

32. Мореходство зимою, 1568 г.

В 1568 г., в день Сретения Господня, в Ревель прибыл немецкий корабль, на котором были также и немецкие женщины. Приход корабля был чудом, потому что в это время года обыкновенно стоят самые сильные холода и никогда до сих пор корабли не приходили в эту пору. Причина же, почему корабль так не во время прибыл в Ревель была та, что датские и любекские военные корабли, а также и данцигские крейсеры, в большом числе разъезжали по морю летом и осенью и не дозволяли ходить ни ревельским, ни всем шведским кораблям. Поэтому купцы должны были добывать себе кормление с большою опасностию и не во время.

33. Бой с данцигскими крейсерами, 1568 г.

Тою же весной прибыли после того к Ревелю данцигские крейсеры с двенадцатью хорошо вооруженными кораблями и стали на якоре у Наргедена (ныне Нарген), чтобы помешать королю польскому в плавании как к Нарве, так и к Ревелю. Эти крейсеры потребовали контрибуцию с города Ревеля, но ничего не получили. Пробывши почти пол лета перед Ревелем и получивши наконец известие, что им следует опасаться шведских кораблей, они снова отплыли в Данциг, но шведские корабли преследовали их до самого данцигского рейда и отняли у них несколько кораблей. После того как шведские корабли так разделались с крейсерами, они числом 18 прибыли в ревельский рейд и ревельский магистрат одарил адмирала несколькими жирными быками, вином и пивом. [163]

Не смотря на представления Сигизмунда, англичане, датчане и приморские города продолжали торговать в Нарве, получая от торговли с русскими большие выгоды. Король, чтобы препятствовать нарвской торговле, а также для того, чтобы обуздать непослушных гданчан, которые порт свой (Гданск, Данциг) открывали и закрывали по произволу, морские берега себе присваивали, Эльбингу и другими городам воспрещали судоходство, затонувшие корабли и имущество себе брали, вооружил на свой счет флотилию каперов под начальством капитана Шерпинка. Эта флотилия. (accipitres seu speculatores maris) крепко не понравилась купцам датским, английским и гданчанам. Гданчане и выслали свои корабли в Ревель, чтобы противодействовать флотилии Шерпинка. Но как шведы были в войне с Даниею и Любеком и другими приморскими городами, потому они и преследовали гданские корабли. Гданчане, впоследствии, согласившись с Даниею, напали на Шерпинка, рассеяли его флотилию, захватили у него 11 человек, которых и казнили у Гданска. Сам Шерпинк едва спасся; король Сигизмунд, однако, усмирил Гданск, и сохранил за собою власть над гданским портом и морем.

В 1568 г., в день св. Иакова, эти же корабли с Клаусом Курселем, военноначальником, отплыли к Зонненборгу на Эзель, чтобы взять этот замок. Этот замок был сначала сильною крепостью, но Христофор Валькендэрп, датский наместник в Аренсбурге, незадолго перед тем срыл и снес ее; впоследствии аренсбургцы очень жалели об этом. Поэтому они хотели снова отстроит этот замок Зонненборг и уже почти несколько укрепили его и населили и назначили туда гауптманом одного гапсальского соборного попа, по имени Рейнольда Сцойе. Когда же шведы подступили с 18 кораблями с моря и с небольшим войском с суши, то Рейнольд Сцойе так перетрусил, что немедленно же сдал замок шведам, которые снова укрепили его против нападений. [164]

35. Низложение короля Эрика, 1568 г.

В 1568 году, в июле, Эрик XIV, король шведский, праздновал свое бракосочетание с своей наложницей Катериной, дочерью очень ничтожного человека. В то же время король выдал свою сестру Софию за герцога Магнуса Саксонского и Энгернского, и обе свадьбы праздновали в один день. При этом, дочь презренного кнехта сидела и ходила выше королевской дочери; братья короля герцог Иоанн и герцог Карл очень сердились и возмущались тем, что их брат, король, нанес такое оскорбление их дружбе, короне шведской и всем честным родам, поэтому они не явились на свадьбу, но, составили между собой заговор, чтобы отомстить своему брату, королю, за такой позор. Они привлекли на свою сторону двух знатнейших рыцарей Швеции, а именно: Стено Эриксена, брата их матери, и Тура Бьельке, зятя казненного графа Шванто. Тогда герцог Карл отправился в Ваттенштейн (на Веттернское озеро) и незаметно занял замок. Затем они npивлекли также на свою сторону войско короля, бывшее в походе против Дании, и заключили перемирие с королем датским. После этого они с этим войском подошли ближе к Стокгольму; королевские гофлейты и слуги мало по малу тайно перешли из Стокгольма к обоим герцогам. Тогда то начались заботы и огорчения короля Эрика. Когда подошли оба герцога со всем войском, король Эрик стоял вместе с Юргеном Персеном на башне трех корон и смотрел на войско. Юрген Персен сказал королю: «Всемилостивейший государь, еслибы ваше королевское величество послушались моего совета и велели положить к моим ногам голову герцога Иоанна, когда он был в нашей власти, то он не мог бы осаждать нас теперь». На это король ответил: «Твоя правда, Юрген».

После того как Стокгольм был осаждаем несколько недель, бюргеры сдали город обоим герцогам в день св. Михаила, 1568 года. Когда герцоги вошли в город, то в суматохе брат их матери Стено Эриксен, по приказанию короля, был заколот одним из его драбантов (телохранителей), а король сдался герцогу Карлу, своему младшему брату, и просил его о королевской темнице. При осаде города Стокгольма все военные, как шведы, так и немцы, ругали Юргена Персена и называли его виновником всего несчастия, герцоги равно как и воины пожелали, чтобы он был сдан им на руки. Наконец, король выдал его, надеясь что смута этим кончится. Когда Юрген Персен был препровожден и сдан им, он сказал: «Скорее я мог ожидать, что раньше небо обрушится, чем падет король Эрик и таким образом покинет меня; берите с меня пример больше надеяться на Бога, чем на расположение короля или князя, и не думать, как я делал, обижая многих невиновных [165] ради своего господина». Он был осужден на смерть как изменник, возмутитель отечества, убийца, нарушитель супружеской верности и вор, и был колесован на 4 колесах. Когда же король Эрик был взят в плен и всякие волнения утихли, то государственные чины избрали королем герцог Иоанна.

Новый король Иоанн III был коронован архиепископом упсальским 10-го июля 1570 г. При коронации присутствовали представители эстонских сословий и, по принесении присяги, получили утверждение своих прав и преимуществ 9-го октября 1570 г.; привиллегии Ревеля были утверждены раньше, именно 11-го февраля 1570 г.

36. Дальнейшая война между шведами, парновцами и русскими,1568 г.

В 1568 г., на св. Варфоломея, шведские воины вместе с дворянами (помещиками, Landsassen) из Гарриена двинулись в Вик навстречу парновским гофлейтам, опустошавшим без устали Гарриен и Вик и грабившим бедных крестьян. Тогда шведы были застигнуты в расплох парновцами и обращены ими в бегство, однако не без убытку и для парновцев.

В это время было убито несколько парновских гофлейтов вместе с их ротмистром Гинриком Дюкером, а шведский ротмистр Ганс Бой был взят в плен. Но самые большие потери понесло знамя (отряд) гаррийских дворян, а парновские гофлейты были по большей части ближайшие родственники, зятья и дяди гарриенских дворян, от которых последние должны были переносить насмешки и убытки.

Тою же осенью парновцы снова вооружились, чтобы преследовать шведов, но шведы заключили с ними перемирие, так как в Швеции все еще было не совсем ладно. Когда было заключено это nepeмирие, парновцы с тем же вооружением двинулись в Вирланд в московитскую область, опустошили землю, захватили в расплох нескольких русских, некоторых убили, других взяли в плен, совершенно сожгли и ограбили великолепное старое местечко Везенберг, и затем с большой добычей вернулись назад в Парнов. Когда же гофлейты ушли из Вирланда, то некоторые бедные крестьяне должны были расплатиться за пир жизнию, ибо были умерщвлены русскими с неслыханными мучениями и пытками.  [167]

37. Новый губернатор в Ревеле, 1568 г.

Около того же времени из Швеции прибыл посланный королем Иоанном Нильс Доббелер, обыкновенный начальник, но с хитрыми умыслами, чтобы захватить врасплох замок Ревель; а губернатора Гинрика Клаусена взят в плен и отвезти в Стокгольм. Но Гинрик Клаусен, как старый и себе на уме воин, умел остерегаться подобных дел, заметил скоро умысел Нильса Доббелера, предупредил его и взял Нильса в плен; но не сделал ему ничего дурного, услышавши, что на приезд его в Ревель было приказание короля. Причина же, почему король хотел захватить врасплох замок, была следующая: так как Гинрик Клаусен, губернатор ревельский, был в большой милости у короля Эрика, а у нынешнего короля Иоанна, напротив, в большой немилости, то король Иоанн опасался, что он ему так легко не передаст ревельский замок, а удержит его в пользу короля Эрика. Но когда прибыл господин Габриель Христирнсен, новый ревельский губернатор, то Гинрик Клаусен совершенно добровольно очистил ему замок, а сам уехал в Финляндию.

Прим. перев. Глава эта находится лишь в первом издании летописи.

38. Причины свержения Эрика.

В 1568 г., в Мартинов день, Иоанн III, избранный королем шведским, назначил в Ревель нового губернатора, а именно Габриеля Христирнсена (Оксенсиерна), барона моэрбуйского. С этим губернатором корол, равно как и герцог Карл, прислали магистрату и общине ревельской письменное изложение причин, почему король Эрик был взят в плен и лишен престола; между этими причинами указаны самые главнейшие:

Во первых то, что король Эрик напал (в 1563 г.) в Або на своего брата Иоанна вместе с его супругою совершенно безвинных, и почти четыре года не по княжески держал их в замке Грифсгольме (Грипсгольме на Меларе).

Во вторых, он не удовольствовался гнусным убийством, совершенным в Упсале, но велел Юргену Персену отправить нескольких солдат (красных кнехтов) заколоть герцога Иоанна, чтобы можно было отослать его супругу московиту, послы которого уже целый год ждали ее в Стокгольме, что и случилось бы, если бы Господу не угодно было предотвратить это убийство.

В третьих, король Эрик, под видом выгодных переговоров, намеревался отнять у герцога Иоанна его княжество Финляндию, завещанное ему отцом их Густавом, и уступить ему часть опустошенной земли в Ливонии, против всякой братской дружбы и уважения. [168]

В четвертых, его последним намерением было истребить не только герцога Иоанна и своих ближайших родственников, но и вообще всех дворян в Швеции, что он и начал с графа Шванто, его детей и нескольких рыцарей.

В пятых, король Эрик по легкомыслию и неразумию, к вечному стыду, позору и безчестию королевства шведского и его роду, взял себе в законные жены свою наложницу, дочь простого ландскнехта, и против всякой благопристойности и человеческого рассудка, возвысил ее до королевских почестей.

В шестых, хотя король Эрик в то время когда были произведены тиранские убийства в Упсале, дал свое королевское слово государственным чинам достойно наказать Юргена Персена, который был нетолько зачинщик этого убийства, но совершал также множество неслыханных пыток и мучений над дворянами, а также над чужеземцам и туземцами, коих безчеловечным образом пытал кипящим вином, раскаленными тазами и другими пытками до тех пор, пока те не признавались в никогда не случавшихся вещах, а многих других, которые ни в чем не означались, он велел со связанными руками и ногами безжалостно бросать в реки и топить их; а также вешать в тюрьмах и говорил между тем, будто они с отчаяния повесились сами. Не смотря на все это, король Эрик не только не выполнил своего обещания, но оставил Юргена Персена в его прежних почестях и состоянии, предпочитая его советы и дела всем другим и не обращая внимания на остальных господ и государственных советников.

Наконец, он добивался только того, чтобы погубить князей и вообще всех дворян королевства шведского; для выполнения этого дела он велел сделать огромную кучу золотых цепей, чтобы склонить ими своих драбантов (телохранителей) тайно и открыто избить герцогов и дворян страны, когда те соберутся на его свадьбу; но всемогущий Господь милостиво предотвратил этот беззаконный умысел.

39. Как Иоан Дуве и Элерт Крузе вели переговоры с ревельцами, 1569 г.

В 1569 г., в посту, Иоанн Дуве Фирский и Элерт Крузе Келлесский (Фире и Келлес имения в Лифляндии), оба ливонские дворяне и присяжники московиту, также написали ревельскому магистрату письмо и просили, чтобы магистрат послал некоторых из своей среды в Везенберг, так как там они хотят предложить нечто, очень выгодное городу Ревелю и всей стране; нo это магистрат должен сохранять в тайне и не сообщать о том шведским [169] властям. Но как это не могло быть сохранено в тайне, то один из магистратских членов открыл это шведским властям и хотел, чтобы они послали несколько человек, чтобы не возбудить подозрения, вместе с посланными от магистрата в Везенберг, для выслушания предложения Иоанна Дуве и Элерта Крузе. Тогда из замка были посланы по этому делу Дидерик Кафер и Гинрик Руте, а от города Конрад Делдинкгузен, синдик, и Фредрик Зандштеде, член магистрата. Когда упомянутые лица прибыли в Везенберг, то не подали вида, будто посланы не от одного магистрата и общины, а также и от шведских властей. Тогда Иоанн Дуве и Элерт Крузе, 5-го апреля, прочитали им нижеследующее предложение и очень усердно старались о его принятии.

Из Нарвы, принадлежавшей в то время русским, Вагнер поехал в Москву, но царя здесь не застал, ибо Иоанн 23-го декабря 1562 г. уже отправился в Можайск к войску, собранному для похода на Полоцк (см. выше, стр. 140). Вагнер приехал в Можайск и здесь в начале [170] января 1583 г. представился царю. Иоанн принял Вагнера очень милостиво, жалел о судьбе, постигшей Фирстенберга, неповинного, как выразился царь, в неуплате царю дани и смещенного с должности беззаконно, и склонялся освободить его, помочь ему выгнать из Ливонии «презренного пса» Кетлера и королей польского и шведского и восстановить его в магистерстве. Тем не менее Вагнеру не позволили видеться с Фирстенбергом, но отослали обратно в Нарву с приказом ждать тут царского ответа на письмо Вольфганга. Лишь осенью 1563 г. пришел ответ, но тут Вагнер от купцов узнал, что шведский адмирал уже получил приказ схватить его на обратном пути в Германию. Вагнер поплыл в Германию, и заметив в открытом море, что его корабль преследует шведская эскадра, распечатал царское письмо, прочел, и бросил в море. Благополучно избегнув преследования, Вагнер устно изложил великому магистру содержание царского письма, говорил об условиях платежа дани, и советовал, не откладывая дела, послать к царю новое посольство для дальнейших переговоров.

Весть о такой сделке сильно встревожила Сигизмунда, но в январе 1565 г. пришло другое известие, что Фирстенберг, сбираясь отправиться в Ливонию, умерь. (Это известие было неверное, ибо Фирстенберг жил еще в 1566 г. (см. Приб. Сб. II, стр. 394), но когда умер с точностию не известно: кажется, что в 1568 г.). [171]

Таубе до плена был манрихтером в рижском архиепископстве, а Крузе епископским фохтом в Дерпте.

40. Предложения Дуве и Крузе по поводу присоединения Ревеля к русским.

«После того, как теперь, к несчастию, всякий ясно сознает, каким образом добрая Ливония, наше любезное отечество, терпит большие затруднения, страх, заботы и крайнюю нужду, вот уже двенадцать лет и даже более, как из за внутренних раздоров и несогласия ее правителей, так равно и из за войны с русскими, происшедшей вследствие неисполнения ливонцами их обещания. Да, плавала Ливония в крови, еще и теперь, подвергается той же опасности, и не смотря на это ее безо всякой помощи и утешения покинули как все туземные, так и чужестранные государи, а мы достоверно слышали и знаем, что русское царское величество, как государь и наследный князь ливонских земель, вполне решился покорить сильной рукой и большим войском всю Ливонию, все что еще осталось от крепостей, городов и местечек, как наследственную землю его царского величества; отклонить его от этого намерения никто не в состоянии. Поэтому мы, из христианского сострадания и врожденной любви, которую всегда питали к нашему любезному отечеству, близко приняли это к сердцу; мы неустанно воздыхали и молились всемогущему Господу, чтобы он указал нам пути и средства, как предохранить бедную страну от столь великого предстоящего кровопролития, как снова восстановить и сохранить в ней мир, тишину и всякое благосостояние.

«Когда же милосердый Господь открыл нам добрые средства и пути, которыми не только будут совершенно устранены предстоящее несчастье, войны и кровопролитие, а также и все затруднения, но которыми вся Ливония, а в особенности город Ревель, достигнут неслыханной свободы, богатства и во всем успеха, мы от всего сердца пожелали дружелюбно завести переговоры о таких важных [172] вещах с некоторыми верными, подходящими и сговорчивыми людьми из среды достоуважаемого магистрата в Ревеле, и вследствие этого мы писали достоуважаемому ревельскому магистрату. А так как вы присланы по нашему желанию и письму, то неугодно ли вам, чтобы больше принять к сердцу и взвесить всю важность этого дела, вспомнить, какое утешение, защиту и спасение наша добрая земля получила в нужде и затруднениях от его императорская величества римского и от священной империи немецкого народа. Несколько раз собирался имперский сейм, для чего употреблялись большие суммы денег и происходили большие издержки, а ничего больше не вышло; как только то, что римская империя послала к русскому царскому величеству ничтожное посольство, которое ничего или очень мало сделало в пользу или на утешение Ливонии, но привезло в ответ следующее: «Великий князь и государь всея России принужден воевать с ливонцами по весьма настоятельной нужде, к тому же Ливония его старая отческая наследственная земля; он не может и не желает отступить, пока опять не подчинит ее своему владычеству; поэтому он желает, чтобы римское императорское величество и священная империя совершенно отказались бы от этих земель». Этим и удовольствовалась римская империя, нисколько уже более не заботясь о Ливонии.

«Вы знаете, во вторых, как сословия ливонских земель просили утешения, помощи и спасения от державного государя всея России у достохвального покойного короля датского, знаете, что его королевское величество не хотел и не мог восстать против великого князя и государя всея России; знаете также, что и нынешний король датский, желая добыть мир у русских для себя и своего брата герцога Магнуса, должен был обязаться государю ни силой, ни каким либо другим путем не занимать более городов или местечек в Ливонии, и должен благодарить Бога, что после долгих просьб получил наконец мир с етим условием.

«Что касается, втретьих, до утешения и помощи, которые получили люди архиепископства рижского от поляков, то яснее дня, что поляки больше притесняют, чем защищают добрых людей, что последние должны переносить большую кичливость, всякий позор и безчинства, хотя поляки и зовут себя добрыми христианами, а русских считают нехристями и варварами, между тем, как достохвальный государь всея России не терпит в своей стране подобных безчинств, а строжайшим образом наказывает их. Поляки даже во вред всему христианству заключили вечный мир с непримиримыми врагами христианской веры, с турками.

«И хотя король польский намерен был лет семь тому назад выдать светлейшую высокородную княгиню Катерину, свою сестру, теперешнюю законную супругу герцога финляндского, замуж [173] за государя всея России, когда скончалась ее величество царица (Анастасия), и тем продлить мир, и государь всея России не имел ничего как против достоуважаемой княгини, так и против дальнейшего мира с поляками; но поляки поставили при этом затруднительное условие, а именно: чтобы наследниками русскими были царевичи, рожденные от их достоуважаемой княгини а не от покойной царицы, государь же всея России ни в каком случае не соглашался на это, потому ничего и не вышло как из сватовства, так и из дальнейшего мира, напротив возникла открытая война между обоими государствами, и русский отнял у поляка более ста миль лучших земель и так смирил поляка, что он очень усердно стал просить мира и предложил также, что если русский снова очистит и отдаст отнятые земли и крепость Полоцк с другими несколькими и откажется от притязания на Киев, то и он согласен взамен того отдать государю всея России все земли, города, замки и крепости, которыми он владел уже в Ливонии. Из этого вы легко можете заключить, насколько и какого добра желает поляк доброй Ливонии; и это все не вымышлено, а сущая правда.

«К тому же поляки предлагали это великому князю не на днях, а за много лет тому назад, поэтому наверное переговоры с поляками русские будут вести на предложенных уже основаниях. Из этого вы должны понять, что если дело будет улажено таким путем между поляками и русскими, то очень трудно будет, даже никогда невозможно будет, достигнуть тех выгод, которые открываются теперь городу Ревелю.

«Что касается, наконец, до Гарриена и города Ревеля, присвоенными себе королем шведским, то им было хорошо, пока был мир между королем Эриком и великим князем, особенно когда герцог финляндский вместе со своей супругой жил у его королевского величества в кустодии (под стражею), и последний через своих послов предложил княгиню великому князю и государю всея России и велел сказать, что герцог Иоанн скончался. Когда же государь всея России услышал иначе об этом деле и узнал правду, то из этого замысла ничего не вышло. Хотя царь всея России, как выше было сказано, совершенно отказавшись от достохвальной княгини, никогда после того не сватался к ней, тем менее желал жить с ней в нечестии против божеского и человеческого закона всех народов; но поелику поляк был в то время, как есть и теперь, непримиримым врагом русского, то великий князь в насмешку над своим непримиримым врагом, поляком, предлагавшем ему прежде эту княгиню, хотел привезти ее к себе и принять ее, не мало употребив издержек на это, и желая содержать ее по княжески со всеми почестями в каком [174] нибудь монастырь или терем. Когда же великий князь узнал всю правду о деле и в другом виде, чем ему сообщил король Эрик, то прежний мир объявлен недействительным, и совсем уничтожен; и со шведами, пока они не откажутся от Ливонии, не будет заключен мир, какие бы пышные посольства они не отправляли. Царь всея России низачто не откажется от города Ревеля, Гарриена и других земель, принадлежащих к Ливонии, он твердо решился завоевать со своим войском город Ревель, за что уже почти и принялся два года тому назад, но ему помешала в то время зараза, сильно свирепствовавшая тогда в Москве, за что вы особенно должны благодарить Господа. В состоянии ли вы долго сопротивляться такой силе и могуществу государя всея России, мы даем вам на размышление. Мы смотрим на это не как на шутку, но клянемся вам Богом, который да поможет нашим телам и душам вместе с нашими любезными женами и детьми, что хотим предупредить вас благовременым советом. Это в высшей степени важно для вас самих: ради нас самих нам ненужно думать этого, потому что, благодарение Господу, мы настолько одарены милостями и имениями нашим всемилостивейшим царем и государем, что от вас нам ничего не нужно. Еще менее того мы добиваемся чести и славы у великого князя. Потому что, еслибы мы к славному городу Ревелю и земле гарриенской вместе со всеми другими ливонскими городами и сословиями и к нашему любезному отечеству относились не с верным уважением и желанием пользы, и теперешним нашим доброжелательством навязали бы краю какую либо повинность, то мы должны были бы сами казнить себя за то, что навлекли на свою голову и на голову наших вечное проклятие, стыд и позор, от чего милостиво да сохранит нас Господь. Ибо знаем, что все, что мы делаем, то делаем с чистой совестью перед Богом и всеми людьми, на пользу доброго города Ревеля и всех ливонских сословий, желаем пользы истинно так, как желаем, чтобы Господь помог нашим телам и душам. И так предлагаем нашу готовность советовать; и служить городу Ревелю, равно как и опечаленному дворянству, со всей верностью и с полнейшим усердием.

«Не скроем от вас, что промыслом милосердного Господа, единственно которому мы это приписываем и за что благодарим его, мы осыпаны нашим всемилостивейшим царем и государем большими, невыразимыми милостями. Пользуясь не только лично старою немецкою свободою, но будучи также одарены многими землями и людьми, мы поставлены управлять всеми русскими начальниками над этими землями в Ливонии; кроме того по нашему ходатайству уведенные дерптцы освобождены и выпущены из неволи. Сверх того мы имеем власть, по нашему собственному благоусмотрению и желанию, поставить в дерптском епископстве немецкого [175] князя, чрез что дерптцы вполне достигают своей прежней свободы и образа жизни и впредь всегда могут сохранить их. Потому что царь всея России, наш всемилостивейший государь, сказал нам, что он сам немецкого происхождения, из баварского рода (В прим. 166 к IX тому истории государства Российского Карамзин пишет, что между бумагами, присланными ему из кенигсбергского архива, есть письма Зенге или Ценга к маркграфу Альбрехту из Любека от 20-го декабря 1566 г. Там сказано: Он (мюнстерский житель Герман Циспинк, живший в Москве) говорил, что Каспар Эйерфельдт, находится в большой милости у великого князя и призывается ко всем совещаниям; находится в милости, хоть и не такой прочной, также и Адриан Кальб, Ульрих Крауз (Крузе) и Ганс Тауб (Таубе) также стоят хорошо, хоть и не так высоко, как первые два... Царь утверждал, что род его происходит от баварских владетелей и что имя наших “бояр" означает “баварцев".

Здесь не излишне вспомнить, что Иоанн любил производить свой род от римского императора Августа. Когда, после взятия Полоцка, и окончания перемирия, в Москву в 1564 г. прибыли литовские послы — кравчий Ходкевич и маршалок Волович с писарем Гарабурдою, — для переговоров о мире, то царь однажды сказал им: “А прародители наши ведут свое происхождение от Августа кесаря". Бояре, в разговоре с послами, вывели так генеалогию государей московских: Август кесарь, обладавши всею вселенною, поставил брата своего Прусса на берегах Вислы реки по реку, называемую Жмань, и до сего года по имени его зовется Прусская земля, а от Прусса 14-е колено до великого государя Рюрика. - Прим. перев.), и желает поэтому, чтобы немцы были свободны и чтобы в стране не было ни поляка, ни литовца или шведа. Русские и сами очистят страну; великий князь сам сознает, что неприлично русским жить у немцев, тем менее управлять и повелевать ими; потому что это грубый, невоспитанный народ, а великий князь удивительный государь, который не особенно то доверяет своим собственным людям, русским (Флетчер пишет: Иоанн велел одному английскому золотарю сделать для него блюдо и хорошенько взвесить отданный ему слиток сего металла, промолвив: “не верь моим русским: они все воры". Англичанин улыбнулся : царь хотел знать причину. Если угодно вашему величеству (сказал золотых дел мастер), то не скрою от вас мысли своей: называя всех русских ворами, забываете, что и вы сами принадлежите к их числу. «Нет, отвечал Иоанн, я не русский: мои предки были немцы». - Прим. перев.). Потому что он любит правду, суд и справедливость, и дал нам полномочие вести переговоры также и с другими городами и сословиями в Ливонии, и все что мы сделаем по этому поводу, будет ему приятно, и он твердо сдержит свое слово. Это мы, вслучае нужды, и представим и докажем.

«Таким образом, господа послы, вы теперь знаете пути и средства , которыми можно предотвратить предстоящее несчастие и кровопролитие. Если желаете остаться при мире, спокойствии и добром пропитании, и хотите открыть нам это, то мы снова предлагаем, так истинно, как желаем, чтобы Господь спас нашу душу и тело, принял наш чистосердечный и прямой совет, которым добрый город Ревель не только останется при своей старой свободе, власти, суде и правах, но достигнет такого невыразимого богатства и благоденствия, как никакой христианский город. Пусть господа послы не боятся чего либо, а говорят с нами откровенно, без подозрений, доверчиво, а мы ожидаем и желаем теперь вашего ответа». [176]

41. Ответ ревельских послов.

Тогда выступили послы из Ревеля и ответили на длинную, растянутую и околичную речь следующим образом коротко и просто:

«Из вашего предложения мы во всяком случае, достаточно убедились в ваших чистосердечных намерениях, в вашем отеческом и христианском расположении к общему отечеству и доброму городу Ревелю, за что вам премного благодарны. Мы считаем Вас также за людей, которые по отечески и чистосердечно желают нам добра, и не только на словах но и на деле докажут это. Но чтобы предложить и открыть нам средства, и пути, которыми можно было бы предотвратить предстоящее несчастье и восстановить прежнее благосостояние доброго города Ревеля, для этого мы считаем себя слишком ничтожными. Мы не имеем никакого сведения и никакого полномочия от наших любезнейших старшин и достопочтенного магистрата Ревеля, которые ничего не знают о вещах, предложенных теперь вами, но мы находились от полной уверенности, что между великим князем и государем всея России и королем шведским, нашим милостивым государем, еще существуют добрые отношения. Недавно еще из шведского королевства пришло известие, что передовой гонец возвратился из Москвы с добрыми вестями и король Шведский на днях пошлет большое посольство к великому князю. Поэтому у нас нет другого приказания, как вы видите из нашей инструкции, кроме того только, чтобы выслушать и старательно запомнить ваше чистосердечное доброжелательство по содержанию вашего пространного письма, полученного достопочтенным магистратом, и затем услышанное от вас передать самым точным образом нашим старшинам. Лучше бы было, если бы вы письменно изложили магистрату то, что вы теперь открыли и еще откроете нам, но как вы не могли сделать этого, и у нас также нет другого приказания, кроме сказанного, то мы покорнейше просим вас довериться нам, и прежде всего открыть то, что вы задумали. А мы затем старательно и точно передадим это достопочтенному магистрату; и тогда вы получите скорейший и ясный ответ».

42. Конец первых переговоров.

На это они ответили: «Важность дела не допускает решать его в короткое время и торопливо, поэтому они желают отсрочки до следующего дня, а затем снова пригласят ревельских послов поговорить о деле, теперь же благоволят послы отведать с ними хлеба соли». Что и было сделано. За столом сидело несколько немецких ратсгеров и дерптских бюргеров, а также несколько знатных русских господ и бояр, которые старались быть очень [177] ласковыми с ревельцами. Здесь же пущены были в ход различные планы, коварства, хитрости и лукавства, которые можно только придумать, на пользу их предприятия и на выгоду московиту.

43. Последние переговоры.

6-го апреля (1569 г.) ревельские послы были приглашены притти на прежнее место, и когда они явились, Иоанн Дуве Фирский снова начал и сказал:

«Вы, господа ревельцы, без сомнения можете дать себе отчет в том, что мы говорили вам вчера. Было решено, что мы сообщим вам сегодняшний день наш верный совет и доброжелательство. Истинно то, что мир и согласие между великим князем и королевством Швецией совершенно порваны, и объявлены недействительными. Мы знаем с точностю, что король шведский, посылай он какие хочет большие посольства, никогда не получит мира для этих мест, еслибы даже и добился чего либо для королевства шведского. В этом крае не будет никаких уступок ни шведу, ни поляку, ни литовцу; а пока ревельцы будут стоять на стороне короля шведского, то гнев могуществвнного царя и государя всея России на землю Гарриен и город Ревель будет так велик, как ни один человек не может придумать, а не то чтобы описать великая несчастья и горести, предстоящие ревельцам с их женами и детьми. И хотя у ревельцев довольно крепкий город, но всетаки они не долго выдержали бы это несчастие. Напротив, если бы ревельцы обратились к великому князю, то свобода, и власть и богатство города Ревеля и его жителей явились бы так великими, как не бывало ни в одном городе на свете; и не будет во веки веков.

«Вот в чем состоит их прямодушный и доброжелательный совет, о котором они, конечно, уже вели переговоры с достохвальным государем всея России, и его царское величество, по их ходатайству, всемилостивейше склоняется на оный. Перед Ревелем открыты два пути:

«Во первых, так как ревельцы с низложением короля Эрика освобождаются от присяги перед Богом и всем светом, то с чистою совестью пусть присягнут царю всея России. За это его царское величество примет их за своих царских свободных людей, город Ревель останется и будет называться свободным имперским городом, ревельцы будут не только господами города, но будут также владеть и управлять собором и замком со всеми принадлежащими к нему статьями и доходами, их также не будут утруждать русскими начальниками или чиновниками; а если ревельцы сочтут лучшим, то могут поставить над городом немецкого князя, которого найдут наиполезнейшим для себя. Их не станут [178] обременять никакими нововведениями, налогами или пошлиною, но город Ревель будет снабжен всеми припасами и жизненными потребностями, потому что склады из Нарвы и других немецких городов, а также и других чужих народов будут перенесены сюда. Еслибы государю всея России и пришлось бы воевать за Ливонию и город Ревель, то ревельцам все таки не нужно будет делать больше того, что они делали для своих прежних немецких владетелей. Они даже могут совсем отменить и это, потому что царь и великий князь нисколько не желает притеснять ревельцев, а хочет только носить имя их покровителя и заступаться за них и защищать их ото всякого.

«Но если ревельцы найдут неудобным присягать непосредственно государю всея России, то им между прочим предоставлено будет право выбрать себе какого нибудь немецкого князя или одного из дворян, которому они доверяют, и затем указать на него. Устроится тогда так, что ревельцы присягнут избранному, а не великому князю. Только один этот князь или дворянин должен будет присягать великому князю, однако не иначе, так как свободный немецкий князь и владетель или курфюрст присягает римскому императору; ревельцы же будут пользоваться всеми льготами и кормлениями, названными выше, как еслибы сами присягали великому князю.

«Который из этих двух способов ревельцы найдут более подходящим для себя, пусть они о том переговорят со своими любезными старшинами, и достопочтенным магистратом Ревеля, но пусть не затягивают столь важного дела, а дадут возможно скорый и положительный ответь.

«Для того, чтобы ревельцы нисколько не опасались, что не будет исполнено все обещанное им именем великого князя и государя всея России, то великий князь и они (Таубе и Крузе) позаботились, чтобы все обещанное было скреплено печатями и удостоверено митрополитом русским и всем духовенством, равно как и ревельцами, чего до сих пор никогда не случалось даже слышать, поэтому ревельцы вполне и твердо могут положиться на исполнение обещанного.

«Если настоящее предложение будет принято, то предоставляется ревельцам обдумать: не совершилось ли бы все это к пользе всего христианства и в назидание христианской церкви, если земли в Ливонии таким образом достигнут своей старой свободы и прежнего благосостояния и будут управляться одним государем, безо всяких однако тягостей. В таком случае и государь всея России намерен заключить вечный мир как с римскою империею, так и со всеми соседними христианскими государями, и вступить с ними в союз [179] против непримиримых врагов христанства — турок, чтобы изгнать их снова из христианских земель, и по всему свету распространить святое божественное и единственно спасающее слово.

«Поелику же милосердый Господь даровал великому князю двух наследников, то он постарается, что уже и начато, женить их на христианских немецких царевнах или княжнах, на это ревельцы должны обратить особенное внимание. Если же господа послы находят, что ревельцам следовало бы переговорить об этих вещах с рижанами, как с друзьями и соседями, то это предоставляется усмотрению их самих и достопочтенного магистрата».

На это господа послы из Ревеля опять отвечали: они с сокрушенным сердцем видят, что против всякого ожидания государь всея России положил свой гнев на добрый город Ревель. Но утешаются своим чистосердечным и отеческим расположением к своему любезному отечеству и тем, что находятся в большом уважении у достославного государя всея России и этим могут отвратить угрожающее бедствие.

Поэтому они просят государя сохранить для Ревеля доброе расположение до тех пор, пока они не передадут всего этого своим любезным старшинам и не доставят ответа.

Все это упомянутые Иоанн Дуве и Элерт Крузе верно и усердно обещали ревельским послам в Везенберге и затем то же самое написали магистрату города Ревеля.

(В 1-м издании летописи Рюссова было сказано; затем двое из магистрата, а именно: Конрад Деллинкгузен, синдик, и Фредрик Зандштеде, член магистрата, были посланы в Везенберг,

чтобы выслушать их предложения и мнения. Когда же они прибыли туда, упомянутые Иоанн Дуве и Элерт Крузе предложили ревельским послам следующее:

Так как король Эрик, шведский государь, взят в плен и ревельцы освободились от присяги, то пусть они найдут себе немецкого государя как для пользы и благосостояния всей страны, так и своей собственной; а этого государя вместе с землей и городом царь всея России возьмет под свое покровительство и будет защищать ото всякого. А когда они сделают это, то царь и великий князь дарует большие милости городу Ревелю и сделает из него такой торговый город, какого другого не будет при всем Балтийском море.

И много других вещей, которые они могли только придумать в пользу своего предприятия и на выгоду московита, обещали они посланникам убедительно и очень усердно. Когда же ревельские послы выслушали их мнения и предложения, то сослались на своих старшин и на общину и обещали доставить им ответ как можно [180] скорее. По окончании этих переговоров, они (Таубе и Крузе) пригласили ревельских послов к себе в гости, и хорошо угостили их; несколько знатных русских бояр сидели также за столом и очень дружелюбно относились к ревельцам. За столом, как и до того, вышеупомянутые Иоанн Дуве и Элерт Крузе свято божились своей присягой и частью царства небесного, что они всей душой, преданы городу Ревелю и всей Ливонии, своему любезному, отечеству, и желали ей наивысшего блага. Но какого же они желали добра Ливонии и городу Ревелю, когда хотели подчинить город вместе с другими ливонскими городами и землями московитскому игу, об этом может судить всякий благоразумный человек. За обедом они притворились очень дружелюбными, воздавали большой почет господину синдику и очень, прославляли господина Фредерика Зандштеде за его видную наружность, ловкость и способности, удивительные в молодом человеке. Но все это были лишь козни и сети, которыми хотели опутать ревельцев. На другой же день послы распростились и поехали назад домой).

44. Датские и любекские военные корабли обстреливают Ревель, 1569 г.

В 1569 г., 9-го июля рано утром в суботу, на ревельский рейд пришли военные корабли датчан и любчан, числом более тридцати. Тогда датский адмирал Пер Мунк отправился в гавань со своим большим кораблем и сильно стрелял; ядра в 34 фунта перелетали через колокольню св. Олофо (Олая) над колоколами; он совершенно разрушил гавань и отнял более 30 торговых кораблей, из которых одни были полунагружены, другие же совсем нагружены разными русскими товарами, между этими кораблями было также несколько собственно любекских торговых кораблей, а также пригнали на рейд много шведских судов с полным грузом, ограбил и сжег их. Они также сожгли до тла два магистратских корабля, отнятые в прошлом году у датских купцов на пути в Нарву. И еслибы упомянутые неприятели высадились у кирпичного завода, то они легко могли бы застать в расплох город и занять его; потому что погода была такая туманная, что ничего не было видно перед собой, и ни один человек в городе не знал, что неприятели так близко, почему все городские ворота уже рано утром везде были открыты. Этим же разом, после того как неприятели простояли на рейде целых 13 дней по случаю неблагоприятного ветра, в Ревель прибыло из Швеции, особенно из Гефорельна, много кораблей, нагруженных медью; они ничего не знали о датском и любекском флоте и были все взяты и все купцы, взятые в плен на кораблях, должны были выкупаться по своему [181] состоянию, а выкуп должны были привозить из Ревеля. Не мало убытку потерпели тогда ревельские и другие купцы. В то время ревельские купцы стояли в розовом саду и с большим сокрушением и печалью смотрели на свои убытки. И ревельская гавань имела точно такой вид, как огорченная мать, у которой отняли детей.

В туже суботу, когда гавань была так разграблена, и датские и любекские корабли стали на якорь на ревельском рейде, магистрат Ревеля послал к адмиралу просить перемирия до следующего дня до полудня и получил его. На следующий день, в воскресенье, 10-го июля, ревельцы привезли тяжелые орудия в шанцы в розовом саду и имели схватку с неприятелями, подошедшими немного ближе со своими кораблями. Они не шутя перестреливались друг с другом. И хотя неприятели стреляли очень часто и почти весь народ из города стоял на берегу и в розовом саду, однако они не ранили ни одного человека. Простоявши у Ревеля 13 дней, они ушли с награбленным добром.