БАЛЬТАЗАР РУССОВ

ХРОНИКА ПРОВИНЦИИ ЛИВОНИЯ

CHRONICA DER PROVINTZ LYFFLANDT

68. Как бежали из замков.

Когда Берент фон Шмертен, фохт и сановник Виттенштейна, услышал, что Дерпт завоеван московитом, то бежал с большего страха со всей своей дворней и оставил незанятым и совершенно открытым великолепный крепкий замок Виттенштейн (Вейсенштейн). Этот замок в изобилии был снабжен всевозможными жизненными припасами. Когда-же немецкие кнехты, которым московит позволил уйти из Дерпта в Ревель и Ригу, проходили мимо Виттенштейна и нашли замок отворенным и пустым, то они вошли в него и весело угостили себя виттенштейнским вином и пивом и взяли с собой, что им понравилось, а замок оставили в таком же виде, как и нашли его. Еслибы мимо проходило хоть немного русских, то они легко могли бы занять замок. Затем,Каспар Ольденбокем, молодой, храбрый человек, занял этом замок и с немногими людьми мужественно сопротивлялся русским.

Тем же летом, 26 июля, Франц фон Анстель, командор ревельский, также бежал из замка и города Ревеля; несмотря на то, он поступил честно, так как передал замок ревельский одному дворянину, Христофору Менинкгузену, в пользу короля датского. Этот Христофор Менинкгузен принял замок именем короля датского, однако без его приказа, и почти целый год владел им. Ревельцы вместе с гарриенскими дворянами были этим принуждены отправить своих послов, а именно Бруно Ведтберга и Фабпана Тизенгузена младшего от упомянутого дворянства, и Иво Гегского и Иодокума Клаудиума, синдика, и Иеспера Бретгольда от Ревеля к Христиану, королю датскому, просить у него утешения и помощи против московита, так как Гарриген и Вирланд вместе с городом Ревелем были сначала датскими и замок Ревель с принадлежащими к нему землями теперь опять перешел к королю. Но так как достопочтенный король очень хорошо понимал, что это может повести за собой столкновение с московитом, то он не мог утешить послов немедленной помощью, но послал в замок Ревель несколько тысяч пластов сала и других съестных припасов, а также несколько орудий, пороху и свинцу; послы же снова пошли домой.

Короткое время спустя, король Христиан умер, и упомянутые дворяне-послы также умерли в этом путешествии. Фабиан Тизенгаузен был похоронен в Дании, а Бруно Ведтберг умер на возвратном пути на корабле, были привезен мертвым в Ревель и там погребен.

Когда ратные люди в ревельском замке узнали, что из Дании пришло небольшое утешение деньгами, то, не зная есть-ли у [374] них настоящий господин или нет, они, за неимением денег, предложили ревельскому магистрату купить замок Ревель и разрушить за ничтожную сумму: некоторые бюргеры советовали принять его, и на его месте построить бюргерские дома и жилища. Но магистрат и община не захотели этого.

Прим. перев. Весть о взятии Дерпта произвела в Ливонии большое смятение. В Валке, куда магистр отступил с орденским войском, покинув сильно укрепленный Дерпт — на произвол судьбы, рыцари и дворяне начали рассуждать у кого просить помощи: у поляков, у датчан, у шведов или у всех разом. Среди рассуждений о том, как и куда посылать посольства, было получено известие о сдаче Дерпта. Собрание разошлось: одни спешили укрыться в своих замках, другие бежать за границу.

Общее мнение тогдашних ливонцев было то, что епископ Герман и его канцлер Гольцшур сдали Дерпт изменою из личных выгод. Магистр же, считая изменниками всех тех дерптцев, которые оставили город, не желая присягать московскому государю, послал против них какого-то орденского служивого Вильгельма Виссерлинга. Этих дерптцев, направившихся в Ревель, провожал русский отряд и оставил их, когда они достигли местностей, не занятых русскими войсками. Тут то Виссерлинг напал на несчастных путников и обобрал их до чиста. Дерптцы лишились уже решительно всего: недвижимые их имущества в Дерпте были отписаны в русскую казну, движимости в Дерпте забрали русские ратные люди, а все что они вывезли с собою, обобрали свои же рыцари.

Фирстенберг обратил в орденскую казну и те 60,000 талеров, которые возили в Москву ливонские послы и которые не были приняты московским правительством. Фирстенберг присвоил эти деньги ордену, говоря что это русские деньги, хотя, конечно, знал, что они принадлежат не русским, а тем городам (Риге, Ревелю и Дерпту), которые собрали их на уплату дани. Затем он арестовал подозреваемых в измене и сдаче Дерпта какого то любчанина Пинекруля, венденского виноторговца Фалька и надворного дерптского епископского служивого Люстфера. Их допрашивали и пытали в Вендене и ничего не добились. Арестовали и Гольцшура, держали целый год в тюрьме и потом выпустили по настоянию императора и немецких князей. Лучшим доказательством невиновности дерптского епископа и его канцлера в измене служит их дальнейшая судьба. В конце августа того же 1558 года, по царскому повелению, дерптского епископа увезли из Фалькенау в Москву, где он и умер в бедности, хоть ему, по словам Курбского, и дан был "удел до живота его, сиречь град один с великою властию". Гольцшур, выпущенный из тюрьмы, вступил в службу к епископу эзельскому и курляндскому Минхаузену и умер в Гапсале 6 сентября 1559 года, если не в [375] крайности, то и не в богатстве. Еслибы епископ Герман и его канцлер сдали Дерпт изменою, то московское правительство, конечно, и богато наградило бы их за оказанную услугу, потому что Дерпт составлял весьма важный пункт для русских, но наград-то именно и не было, напротив московское правительство имело причины быть недовольным Германом, когда приказало вывезти его из Ливонии в противность даже дерптской капитуляции.

Как бы то ни было, но падение Дерпта навело панику на ливонцев: фохты бросали свои города; бюргеры кидали свои имущества и бежали, куда глаза глядят. Московские воеводы посылали отряды из Нарвы и из Юрьева (этим именем Дерпт стал называться тотчас же, как русские вступили в него) во все стороны. Отряды забирали города без всякого сопротивления и овладевали оставленными там имуществами и большими запасами пива и вина. Репнин из Везенберга доходил до моря и взял города Паддис, Потушин (Пэддис), Торборг (Торльсбург). Отряды Заболоцкого и Колычева взяли Лаис, Оберпален, Ринген и мн. др. Вообще до октября 1558 года русские взяли 20 городов с их волостями. Везде черные люди охотно присягали государю и везде воеводы ставили гарнизоны и строили православные церкви для утверждения благочестия в покоряемой стране, которую они считали древним достоянием Руси.

Ревель и Рига не сдавались, хотя князь Шуйский вскоре после взятия Дерпта и писал этим городам о сдаче, обещая еще большие свободы и права, чем они имели, и грозя разорением в случае отказа.

69. Ревель в нужде 1558.

Тем же летом 1558 г. московит послал некоторых немецких бюргеров и купцов из Дерпта в города Ригу и Ревель, чтобы убедить их добровольно сдаться под его защиту. Когда же послы ничего не могли достигнуть, то московит послал к городу Ревелю складную грамоту (объявление войны). Тогда было приказано, чтобы всякий бюргер срыл или сжег свой сад, дачу (Lusthol), сарай, баню и дровяной двор; такой убыток многие выкупили бы шестью стами талерами, еслибы было возможно, Тогда ревельцы не в шутку стали укреплять свой город и поспешно построили большой рондель перед глиняными воротами, а также множество других валов, стен, рвов и других оборонительных построек, чтобы с Божьею помощью было на что положиться; в этой работе должны были принимать участие и все бюргеры и подмастерья. Еслибы московит, когда взял Дерпт, немедленно двинулся к Ревелю, то город недолго удержался бы против него. Потому что в то время он нигде не был хорошо укреплен от нападения, бюргеры не привыкли к войне и были неопытны и уверены в своей [376] безопасности. Многие из них были на столько малодушны, что из трусости выслали из страны своих жен и детей, а многие отправили свои имущества серебром, золотом и деньгами, чтобы избегнуть несчастия, которого всю жизнь не забудут. Но всемогущий Господь и доныне милостиво сохранил город от хитрости и власти московита.

Прим. перев. Ревель чуть было не попал в датские владения, как сказано было Рюссовым в предшествовавшей главе. Предложение князя Шуйского о сдаче пришло в то время, когда магистрат и община еще не знали, что скажет датский король на просьбу их о помощи. Русский посол, привезший грамоту, был принят ревельцами не в городе, а в загородном дворе, принадлежавшем магистрату. Магистрат ответил послу: "Будем оставаться верны нашему законному господину магистру по нашей присяги и обязанности, и не уподобимся тем легкомысленным, которые поступили вероломно и сдали свой город. Надеемся на помощь Всемогущего".

Когда посол уехал с угрозами, ревельцы и принялись за работы по укреплению своего города.

70. Краткий перечень причин московитской войны с Ливониею, которые московит довел также до свидания римского императора Фердинанда.

После того как с давних времен в ливонских городах Дерпте, Риге и Ревеле дозволено было строить руские церкви, в которых русские купцы моглибы совершать свое богослужение, а также с давних времен в упомянутых городах все pyccкие купцы имели свободный доступ в улицы и в торговые дома (амбары), в которых свободно и беспрепяственно могли всякому продавать свои товары; к тому же магистр ливонский, архиепископ рижский и епископ дерптский вместе с магистратом этого города не только грамотами, скреплеными печатями, но и клятвенно обещались выплатить великому князю дань за три года. Эту клятву за своими печатями ливонцы совершенно забыли и поступили против всякого старого согласия и справедливости: русские церкви обратили в оружейные склады и живодерни, иконы нашего Спасителя, досточтимых апостолов и мучеников сожгли и совершенно обезчестили; у русских купцов отняли их свободный рынок, торговлю и торговые дома (амбары) и вели с ними только побочную торговлю, лишили их всех старых льгот и преимуществ; также упорно ему (московскому государю) отказали в должной дани, даже не хотели знать ничего, несмотря на то, что он (государь) часто письмами и через своих послов [377] усовещевал их поступать справедливо: он (царь) охотно помог бы им и дал бы совет, как добрый врач; несмотря на то они с умыслом отвергли эти напоминания и стремились к собственной погибели, и сердце их, как фараоново, пребывало окаменелым: поэтому он (царь) должен был начать войну с ними, испытать их страхом и побудить к справедливости. Но они все еще оставались непреклонными; поэтому они должны страдать, будучи теперь наказываемы мечем и огнем. И это не его (царя) вина, а собственная вина ливонцев и т. д.

Прим. перев. Эта глава есть не что иное, как изложение ответа московского правительства на письмо императора Фердинанда, которое он писал, когда ливонцы просили его заступничества. Император, получив ответ на свое письмо, известил ливонцев, что ему прискорбны несчастия их, но римская империя, занятая войною с турками, не в силах защищать христианства на всех пунктах. Император указывал, что ливонцы могут просить помощи у соседних государей, которые должны предупредить усиление Москвы ради собственной безопасности.

Надобно полагать, что этот совет был получен магистром в Валке, куда пред взятием Дерпта собрались рыцари и дворяне для обсуждений мер против Москвы. Вследствие этого совета и начались суждения у кого именно просить помощи: у поляков, датчан, у шведов или у всех разом, суждения, прерванные вестию о взятии Дерпта.

71. Готгард Кетлер, сорок шестой и последний магистр тевтонского ордена в Ливонии, 1559 — 61.

В 1559 г. после того как Вильгельм Фэрстенберг отказался от магистерского сана по причине своей глубокой старости и избрал местом своего жительства Феллин, и страна находилась в исключительном и удивительном положении, и многие замки и земли были потеряны и все запасы страны были уничтожены, и остальные земли находились еще в несогласии и большой опасности: тогда Готгард Кетлер, коадъютор прежнего магистра, был провозглашен магистром и в том же году принимал присягу в Ревеле. Тогда он откупил и занял замок Ревель от кнехтов (жолнеров), занимавших его от имени короля датского, но не получавшим никакого известия от него; он заботился и искал средств также к тому, как бы остановить неприятеля, чтобы он ни на пядь не шел дальше в Ливонию. Для этого он должен был заложить некоторые земли и замки. Тогда он заложил замок Грубин герцогу прусскому и за двор в Кегеле, лежавший недалеко от Ревеля, он взял с города 30000 талеров; на эти [378] деньги он нанял ратников и около Мартинова дня в 1559 г. со значительным войском выступил в поход и стал около церкви в Нугге в епископстве дерптском; в этом походе участвовал также герцог Христофор Мекельнборгский. А войско русских, недавно пришедшее из России, стояло в 6 милях оттуда; это войско сговорилось с русскими в Дерпте окружить и неожиданно напасть на войско магистра. Но ратники магистра также думали о своей выгоде и справились раньше: накануне Мартинова дня они вечером неожиданно напали на русских в их лагере, убили многих из них и одного из знатнейших воевод с многими боярами привели в лагерь к магистру.

Этим же разом, после того как Готгард Кетлер занял замок Ринген, истребил в нем всех русских и разрушил замок, он вместе с герцогом Христофором Мекельнборским, коадъютором архиепископа рижского, подошел к городу Дерпту и осаждал его несколько времени. После нескольких стычек с русскими и не достигнув ничего, они отступили. На возвратном пути магистр подошол к Лаису, осадил этот замок, построив батареи и окопы, обсреливал его и два раза ходил на приступ, но оба раза проиграл. В этих двух приступах убито несколько сот отборных кнехтов и ревельский гауптман Вольф фон Штрасборг. Так как подошла зима и не было счастия, магистр и герцог снова отступили со стыдом и позором. Ратники, по неблагоприятности счастия и недостатка в деньгах, рассердились и разошлись. Артиллерия же и орудия были доставлены в Феллин.

Прим. перев. Готгард Кетлер происходил из знатного вестфальского рода и родился в 1517 году. Двадцатилетним юношею он прибыл в Ливонию и вступил в тевтонский орден. Получив очень хорошее по своему времени образование и отличаясь несомненными воинскими талантами, он скоро занял видное положение в ордене и в то время, когда между орденом и архиепископом рижским последовал разрыв (см. выше стр. 351), он уже был динабургским командором, след. принадлежал к высшим сановникам ордена. В конце 1555 г., когда орден решился начать открытую войну с архиепископом, магистр Гален послал Кетлера в Германию вербовать там жолнеров. В Любеке, где было принято на службу ордену несколько отрядов жолнеров, Кетлер познакомился с Соломоном Геннингом (писатель и ливонский историк) и подружился с ним. Кетлер привел в Ливонию жолнеров, столь удивлявших ливонцев, отвыкших от войны, и был, по приезде, назначен Феллинским командором. Вскоре после этого, в 1556 году, он был отправлен послом в Польшу, здесь познакомился с воеводою виленским, известным Николаем Радзивилом и [379] впоследствии всегда находился в хороших отношениях как с Радзивилом, так и с королем Сигизмундом Августом.

В Валке, куда магистр Фирстенберг отступил в июле 1558 г. (см. выше стр. 366), рыцари решились избрать коадъютора Фирстенбергу, человеку, как было уже замечено, малоспособному, к тому же и старому. Выбор пал на Кетлера, который принял эту должность, хотя и видел, что ливонские дела находятся в отчаянном, даже безнадежном положении. С июля 1558 г. Кетлер становится во главе ордена, в качестве пока коадъютора.

В мае 1559 г. Фирстенберг совершенно удалился на покой в Феллине; орденские сановники избрали на его место в том же месяце Кетлера, который и управлял делами ордена до самого распадения Ливонии.

6 сентября 1558 года в Москве была дана жалованная грамота Дерпту, подтверждавшая пункты капитуляции, но с некоторыми изменениями довольно, впрочем, важными. Осенью 1558 года князь Шуйский уехал в Москву, а в Дерпт начальником на его место прибыл княз Дмитрий Иванович Курлятев. Русское войско, по обычаю того времени, вышло из ливонских областей в свои пределы, оставив в занятых городах небольшие гарнизоны. Новый коадъютор, получив сведение, что главные русские силы вышли из Ливонии, решился открыть наступательные действия и, снарядив войска на добытые под заклад деньги, выступил в поход под Ринген. Князь Курлятев, приказав арестовать и увезти во Псков нескольких дерптцев, подозреваемых в сношениях с рыцарями, донес царю о движении Кетлера. Царь приказал двинуть в Ливонию войско из пограничных городов и волостей, но русское войско не могло скоро собраться. Кетлер в ноябре 1558 г. осадил Ринген, где русский гарнизон состоял всего из 90 человек под начальством сына боярского Русина Игнатьева. Игнатьев отбивался храбро пока достало пороху. Кетлер взял Ринген и посылал свои отряды в Псковскую землю, которые сожгли посад у Красного и разорили несколько областей.

Кетлер, проведав, что русское войско уже выступило в поход, не решился осадить Дерпта, и вышел из дерптской области. Русское войско действительно подходило. Царь, однако, не хотел раззорять вдостоль ливонцев, и в декабре 1558 г. приказал князю Курлятеву написать магистру с приглашением бить государю челом и исправиться, чтобы не лилась напрасно христианская кровь. Магистр не отвечал на это письмо, тогда был дан приказ русскому войску вступить в Ливонию.

Русское войско, состоявшее под главным начальством князя Микулинского, перешло границу 15 янв. 1559 г. С этого дня начался второй поход на Ливониию, едва-ли не опустошительнейший первого. Русские отряды, истребляя и избивая все встречное, прошли до самой Риги в длину верст на 600, а в ширину на 150 [380] и 200 верст и взяли 11 городков, не удерживая их за собою. Оба побережья Западной Двины были опустошены, под самой Ригой русские пожгли корабли. Этот поход, лучше сказать погром, продолжался целый месяц, с 15 января по 17 февраля 1559 года. Русские нигде не встречали отпора: все бежало перед ними опрометью, куда глаза гладят. Рыцари не выходили из своих замков по прежнему, и только один раз под городком Чесминым немцы дали отпор русскому отряду, но были разбиты и потеряли 400 человек убитыми. Жестокое и лютое разорение Ливонии стихло, когда за ливонцев начались ходатайства от соседних государей.

72. Датские послы едут в Россию, 1559 г.

В тоже время через Ревель проехало в Москву пышное датское посольство, а именно господин Клаус Ур, рыцарь, и Петр Бильде с докторами и дворянами; ревельцы и другие ливонцы очень радовалися этому посольству в надежде, что оно будет говорить в пользу Ливонии. Но ничего нельзя было ни услышать, ни узнать об этом.

Прим. перев. Разгром, постигший Ливонию в январе и феврале 1559 г., побудил ливонцев снова обратиться к соседним державам за помощью. Соломона Геннинга и Ромберта Гильдесгейма послали в Швецию, Кетлер обратился в Польшу, с Даниею уже прежде шли переговоры.

В Швеции послы добились очень немногого. Король Густав Ваза, осторожный и наученный уже опытом неудачною войною с Москвою (см. выше стр. 343), решительно не хотел принимать участия в ливонском деле, ссылаясь, что и рыцари в свое время не подали помощи шведам. Но однакоже обещал просить царя за ливонцев, и действительно просил, но не очень усильно (см. Соловьева, VI, стр. 153): "Мы просим вас — писал Густав Ваза, за ливонцев собственно не для них (потому что они и с нами не очень хорошо поступили), но чтоб угодить императору, который нам приказывал и просил об этом. Да будет вам известно, что мы немедленно хотим отправить посланника к ливонцам, велим спросить у них, хотят ли они пасть вам в ноги и все исполнить как следует? Мы дадим вам знать, какой ответ получим от них". Иоанн отвечал Густаву: "Мы прежде думали, что ты от себя хлопочешь за ливонцев, что тебе так надобно; а теперь ты пишешь, что делаешь это для императора; так если ливонское дело тебе не очень надобно, то ты бы к ливонцам и не посылал, чтобы они били мне челом".

Шведское посредничество ни к чему не послужило, не послужило на этот раз и посредничество польское. [381]

Еще зимою 1558 г., тотчас после рингенского похода, коадъютор рижского архиепископа начал сношения с королем польским Сигизмундом-Августом, и ссылаясь на позвольский договор 1557 г. (см. выше стр. 352) просил короля выручить Ливонию из беды, когда наступит в том надобность. Король обещал переговорить с царем и после того, как русское войско опустошило южные части Ливонии, послал в Москву литовского сановника Тышкевича. В марте 1559 г. Тышкевич имел переговоры с Адашевым больше, впрочем, о литовско-русских делах, чем о ливонских. Переговоры эти не повели ни к каким результатам. Когда Тышкевич намекнул только о Ливонии, то Адашев на отрез сказал, что Ливония земля царская, и царь наказывает своих строптивых подданных (Карамзин, VIII, прим. 548).

Датское посредничество оказалось для ливонцев более полезным, чем шведское и польское. Ревельцы, не ожидая ни откуда помощи, обратились к датскому королю Христиану с просьбою принять их в свое подданство, так как некогда Эстония и Ревель были под властью Дании. Король отказал ревельцам, не желая, подобно Густаву-Вазе, ввязываться в войну с Москвою, но обещал, однако, ходатайствовать за ливонцев в Москве. Он назначил и послов в Москву, но умер, неотправив их. Послы эти, поименованные Рюссовым, поехали в Москву чрез Ревель уже от имени нового датского короля Фридриха II. Король просил, чтобы царь запретил своим войскам входить в Эстонию, как принадлежащую Дании. Иоанн отвечал (см. Соловьева VI, стр. 154): "Мы короля от своей любви не отставим; как ему пригоже быть с нами в союзном приятельстве, так мы его с собой в приятельстве и союзной любви учинить хотим. Тому уже 600 лет, как великий государь русский Георгий Владимирович, называемый Ярославом, взял землю ливонскую всю и в свое имя поставил город Юрьев, в Риге и Колывани церкви русские и дворы поставил и на всех ливонских людей дани наложил. После, вследствие некоторых невзгод, тайно от наших прародителей, взяли было они из королевства датского двух королевичей; но наши прародители за то на ливонских людей гнев положили, многих огню и мечу предали, а тех королевичей датских из своей ливонской земли вон выслали. Так Фридрих король в наш город Колыван не вступался бы". На просьбу не притеснять ливонцев царь велел отвечать послам: "Все ливонцы от прародителей наших извечные данники; как мы остались после отца своего трех лет, то наши неприятели пограничные, видя то, наступили на наши земли, а люди ливонской земли, смотря на наши невзгоды, перестали платить дань, и в Риге церковь нашу во имя Николая Чудотворца, гридни и палаты отдали литовским панам и купцам; в Колывани русские гридни и палаты колыванские люди за себя взяли, а в Юрьеве церковь Николы Чудотворца разорили, конюшню на том месте поставили, а улицами русскими, палатами и погребами юрьевцы сами завладели". [382]

Царь, однако, дал датским послам опасную грамоту на имя ливонских правителей, в которой говорилось, что для короля Фридриха царь жалует перемирие ливонскому ордену от мая до ноября 1559 г., чтобы в это время или сам магистр ударил ему челом в Москве, или прислал бы самых знатных людей для заключения вечного мира.

Перемирие было дано, но Кетлер в Москву не поехал, знатных людей не послал, а пользуясь перемирием, вошел в сделку с королем польским, как с государем, имевшим самые существенные побуждения вступиться за Ливонию, чтобы не дать Москве усилиться на ее счет.

73. Татарские послы в Ливонии, 1559 г.

В том же 1559 году татарин также прислал своих послов к магистру ливонскому; от имени своего государя, послы обещали магистру помощь против московита и пожелали ему также жить с миром в своей земле; они пожелали и напомнили также, чтобы магистр через своих послов с подарком (поминком) посетил когда нибудь их государя, чтобы осведомиться о его здоровье.

Прим. перев. Татарин, о котором упоминает здесь Рюссов, есть Девлет-гирей, хан хищнической крымской орды, жившей грабежем и разбоем в южных пределах России и Польши. Зимою, в конце 1558 года, какие то татары дали знать Девлет-гирею, что в Москве нет никого: царь де отправился со всеми силами в Ливонию, к Риге. Девлет-гирей, давно уже не получавши поминков из Москвы, злобясь на Москву за походы Ржевского и Вишневецкого на его собственные улусы, решился на зимний поход, чтобы напасть на беззащитные южно-русские окраины и ограбить их. Собрав тысяч до 100 крымских хищников, хан послал с ними царевича Магмет-гирея на Рязань, Тулу и Кострому. Но достигнув реки Мечи, крымцы, узнав, что Иоанн в Москве и что наиболее страшные для них князь Вишневецкий и боярин Иван Шереметев в Ливонию вовсе не ходили, а находятся на своих местах в Белеве и Рязани, поворотили назад, поморив зимою лошадей и людей.

В начале 1559 года, когда русское войско (тысяч до 130, по уверению немецких летописцев) опустошало ливонское побережье Западной Двины, царь послал князя Вишневецкого с 5,000 на Дон, а окольничего Данилу Адашева с 8,000 в городок на Псел, чтобы оттуда выплыть на Днепр и промышлять над Крымом. Промысел, в особенности Адашева, был очень удачен. Русские побывали в самом Крыму, освободили пленных русских и литовских, понаказали крымцев. В Москве, однако, [383] все лето ждали крымцев, но хан не приходил: казаки донские и малороссийские (черкасы) не давали ему покоя, грабя его собственные улусы.

Вот, быть может, причина почему царь дал перемирие Ливонии с мая по ноябрь 1559 г.: ему нужно было сосредоточить войска на юге, чтобы отразить ожидаемое вторжение крымцев, Девлет-гирей, конечно, слышал о русско-ливонской войне и потому прислал послов к магистру. Расчет хищника был, кажется, тот, чтобы получить поминки с магистра и совместно с ним воевать с Москвою. Но магистру было не из чего давать поминок, потому и посольство татарское кончилось ничем.

74. Как погибает ревельская торговля.

После того как Ливония начала продолжительную войну с московитом, чем затруднила и уменьшила торговлю как заграничных, так и ливонских купцов с русскими, тогда особенно плохо было любекским купцам, которых главная торговля была с Ревелем. Поэтому, когда торговля в Ревеле совершенно приостановилась и у них, любчан, не было никакой неприязни к русским, то они стали ездить в Нарву и в продолжении всей войны проезжали мимо Ревеля большими толпами, вывозили и ввозили много товаров, в противность старого соглашения ганзейских городов. Это не мало сердило ревельцев. Поэтому ревельские купцы на свой собственный счет и риск снарядили несколько кораблей с орудиями, чтобы нападать на любчан и мешать им ездить в Нарву. Из за этого возникла необыкновенно сильная ненависть, зависть и вражда между любчанами и ревельцами. До того же времени всегда между упомянутыми партиями была такая тесная дружба и братство, что если бюргер из Ревеля приезжал в Любек или любекский бюргер в Ревель, то нельзя было бы предположить, что не брат навещает родного брата. Точно также принимались и уважались дети бюргеров обеих этих городов. Теперь же эта большая дружба между упомянутыми городами была совершенно расторгнута ездой в Нарву. Любчаие публично объявили в свое оправдание что некоторыми старыми королями шведскими им была дарована привиллегия ездить с кораблями в Россию до Нии (Невы). К тому же они будто бы получили от некоторых прежних ливонских магистров льготу беспренятственно торговать в общих ливонских военных гаванях и с московитом; что им и было дозволено римским императором того времени. И что в этой войне они не первые были в Нарве, но было несколько ревельцев, которые сами указывали им дорогу в Нарву; а если ревельцы торгуют со своим открытым врагом, то почему бы им того [384] не делать, особенно если у них нет вражды с московитом. Впоследствии не только любекские города при Балтийском море, но и все французы, англичане, шотландцы и датчане большими толпами отправлялись в Нарву и вели там большую торговлю, происходившую сперва в Ревеле, различными товарами, золотом и серебром; из за этого город Ревель стал пустым и бедным городом. Тогда-то ревельские купцы и бюргеры стаивали в розовом саду и на валах и с большой тоской и печально смотрели, как корабли неслись мимо города Ревеля в Нарву. Однако, корабли в этой нарвской поездке часто терпели неудачу: ежегодно много кораблей тонуло в море, недоходя до Нарвы, и многие ежегодно попадались в плен военным кораблям короля шведского и кораблям морских разбойников. Не смотря на то, они никак не прекращали эти поездки. В то время город Ревель был печальным городом, не знавшим ни конца, ни меры своему несчастию.

Прим. перев. Есть известия (см. Monum. ant. liv., V, 600), что города Любек, Гамбург и др., не обращая внимания на свое племенное родство с ливонскими немцами, не только не прекращали своей торговли с Россиею, во время войны, но и доставляли в Нарву и Ивангород оружие и снаряды, нужные русским для войны с Ливониею. Потому то ревельцы действовали не без оснований, когда снарядили военные корабли, чтобы не допускать любчан в Нарву.

75. Епископства Эзель и Курляндия делаются датскими, 1559 г.

В 1559 г. Иоанн Менникгузен, епископ земель Эзеля и Курдяндии также бежал из своих двух округов, и из страха перед московитом передал земли королю датскому, Фредериху II, который принял их в пользу своего брата, герцога Магнуса.

Прим. перев. Описывая нравы и обычаи ливонского общества (см. выше стр. 327), Рюссов замечает, что орденские братья и епископы чрезчур мало заботились о спасении душ и благосостоянии бедных крестьян; они говорили, что Ливония для орденских братьев и епископов не есть отечество, и заботились они только о том, чтобы иметь вдоволь всего на свои дни.

Епископ курляндский и эзельский Иоанн фон Мингаузен принадлежал к числу таких эгоистов. Епископство эзельское (западная часть нынешней Курляндской губернии, начиная от Гольдингена) имело своих отдельных епископов. В 1541 г., по смерти курляндского епископа Германа Конненберга, по рекомендации гольдингенского командора Эрнста фон Мингаузена, курляндским епископом был назначен его племянник Иоанн фон [385] Мингаузен, который 4 мая 1541 г. дал обязательство ордену, что без согласия и одобрения ордена не передаст епископства ни в чьи руки. В том же 1541 г. новый курляндский епископ сделан был администратором эзельского епископства, которым правил епископ Буксгевден, умерший в 1543 году. В этом году Мингаузен сделан был и эзельским еписконом, и таким образом в его руках соединилось управление двумя епископствами. Когда в 1557 году возник раздор между орденом и apxиепископом, когда русские стали угрожать независимости Ливонии, Мингаузен решился совершить выгодную для себя сделку и в 1558 году предложил королю датскому Христану III купить у него оба епископства. Сделка эта, однако же, в 1558 г. не состоялась, но когда Кетлер в следующем 1559 г. пошел на сделку с королем польским, то епископ Мингаузен вновь обратился к датскому королю Фридриху II (преемнику Христиана) с предложением купить епископства. Король, по совещании с своею матерью, решился на эту покупку в том внимании, что ему следовало дать своему младшему брату Магнусу земли в Гольштейне и он расчитал, что выгоднее купить для Магнуса два епископства в Ливонии, чем отдавать ему часть Гольштейна. Сделка совершилась 29 сентября 1559 года в Ниборге: король не допытывался у Мингаузена имеет ли он право продавать епископства без согласия и одобрения ордена, но заключил договор с Мингаузеном, по которому тот уступил оба епископства королю за 30,000 талеров с признанием главенства над этими епископствами римской империи. Фридрих II немедленно же назначил своего брата Магнуса епископом эзельским и курляндским и весною 1560 года с деньгами и рекомендательными письмами отправил его в Ливонию. Епископ же Мингаузен, получив 30,000 талеров, удалился в Вестфалию, там принял протестанство и, следуя примеру Годока фон-дер-Реке (см. выше стр. 335) женился, не смотря на свои преклонный лета.

76. Мариенборг взят русскими, 1560 г.

Зимой в 1560 году московит снова не сидел сложа руки, но со всем войском напал на Ливонию и после Крещения завоевал и взял прекрасный замок и крепость Мариенборг, сданный ему Каспаром фон Зибергом, комендантом замка, и другими немцами, бывшими с ним в замке. В то же время московит не взял ни одной ливонской крепости силой или голодом, или продолжительной осадой, но они все были сданы ему из большего малодушие, из совершенного и изменчивого легкомыслия. Завоевав замок Мариенборг, московит страшно свирепствовал в епископстве рижском, убивая и сожигая; он до тла сжег местечко Шмильтен. Точно также он бушевал и свирепствовал и в Курляндии, не встречая никакого сопротивления. [386]

Прим. перев. Обстоятельства, вынудившие московита не сидеть, по выражению Рюссова, сложа руки, требуют некоторого пояснения.

Было сказало выше (см. стр. 382), что московское правительство дало перемирие ливонцам с мая по ноябрь 1559 года, для короля Фридриха, как сказано было в опасной грамоте, в сущности же для того, что царю нужны были войска на юге России против ожидавшегося вторжения крымцев. Во время этого шестимесячного перемирия, Кетлер и архиепископ рижский также не сидели сложа руки, но употребляли все средства, чтобы против русских восстановить силы соседних государств.

В мае 1559 года Кетлер принял должность магистра ливонского ордена вместо удалившегося на покой Фирстенберга, в Москву не поехал и послов к царю не послал, но вместо того послал командора рижского замка Георга Зиберга в Аугсбург на имперский сейм, а сам вместе с несколькими орденскими сановниками отправился в Краков просить польского короля о помощи. Король созвал сейм в Вильне на 24 июня и предложил присутствовать на нем и ливонским депутатам. Из Кракова Кетлер отправился в Вену к императору, но тут не добился ничего существенного, и из Вены поехал в Вильну.

В мае же 1559 г. обратился за помощью к польскому королю и архиепископ рижский. Архиепископ рижский соглашался отдаться под власть королю, платить ему известную дань, но с условием состоять членом германской империи.

В Аугсбурге Георг Зиберг изложил членам сейма бедственное положение Ливонии и так тронул их, что они предложили ему взять 100,000 дукатов на ведение войны, но Зибергу показалось мало этой суммы и он ее не взял, за что, конечно, его не поблагодарили в Ливонии. Аугсбургский сейм определил написать к московскому государю от имени императора увещание, которое, само собою разумеется, на московского царя не произвело равно никакого впечатления (увещание это было написано 19 ноября 1559 г. и отправлено в Москву с гонцом; из Москвы отвечали, что с гонцами о важных делах переговаривать не намерены).

Ливонцы обращались за помощью и к ганзейским городам, и к другим государям Европы, и нигде ничего не получили: им оставалась единственная надежда на короля польского, интересы которого действительно требовали не давать усиливаться Москве на счет Ливонии. Кетлер прибыл на виленский сейм, и 3 сентября в Вильне заключил договор (подписанный 15 сентября), по которому король польский обещал помочь и защитить Ливонию, но за эту помощь и защиту орден и архиепископ должны были дать королю в залог ливонские земли от Друи по течению Двины до Ашерадена и самый Ашераден с его волостью. Ордену было представлено право выкупить эти земли за 600,000 гульденов, считая в гульдене 24 литовских гроша. Подобный же договор был заключен и с архиепископом (договор был окончательно [387] утвержден в феврале 1561 года). Архиепископ заложил королю замки Леневарден и Мариенгаузен и дворы Вирзен и Любань с правом выкупить их за 100,000 гульденов. Король принял на себя обязанность охранять Ливонию от московского государя.

Магистр, возвратившись в Ливонию и рассчитывая на польскую помощь, заложил городу Ревелю Кегельский двор за 30 тыс. гульд., на эти деньги нанял немецких жолнеров, и в ноябре 1559 года, когда истек срок перемирия, открыл военные действия. Вместе с коадъютором рижского архиепископа, герцогом Христофором Мекленбургским, он пошел на Дерпт, где вместо Курлятева начальствовал князь Андрей Иванович Ростовский. Вечером на Мартинов день он напал на московского воеводу Плещеева, стоявшего у Рюггена, разбил его и подступил к Дерпту. Князь Ростовский распоряжался обороною очень искусно: не допустил Кетлера до города ближе чем на версту и заставил его простоять под Дерптом без всякой пользы целых 50 дней. Кетлер отступил и осадил Лаис, в котором начальствовал стрелецкий голова Андрей Кошкарев. Осада была решительно неудачною: Кошкарев перебил не мало немцев, подбил их два орудия, и заставил снять осаду. Немецкие жолнеры, не получив жалованья, забунтовали. Кетлер вынужден был отпустить их на зимния квартиры, а артиллерию отправить в Феллин.

Московские воеводы: князья Шуйский, Серебрянный и Мстиславский, не замедлили отплатить ливонцам за их нападение на Дерпт. В первых числах января 1560 года они осадили пограничную и сильную ливонскую крепость Мариенбург (Алист). Комендант этой крепости Каспар фон Зиберг сдался на капитуляции (Кетлер обвинил его в измене и засадил в крепость Кирхгольм, где он и умер). Русские, не встречая нигде сопротивления, пошли, по примерам январских походов 1558 и 1559 г., опустошать нетронутые еще ливонские земли, разорили до тла Шмильтен и некоторые земли рижского архиепископа, ворвались в Курляндию и здесь "бушевали", как выразился Рюссов, точно также как и в архиепископстве рижском, истребляя и сжигая все встречное.

Помощи от короля не было, а к довершению бед немецкие жолнеры, не получая жалованья, стали грабить своих нанимателей. Положение ордена ухудшалось с часу на час.

77. Герцог Магнус Гольштейнский, 1560 г.

В том же году в праздник Пасхи герцог Магнус Гольштейнский, брат короля Фредерика II датского, прибыл (16 апреля) в Аренсбург на Эзель и принял епископства Эзель и Курляндию. По этому случаю у всех в Ливонии давались богатые радостные пиры, было веселье и ликование. Между тем король датский принял на себя заботу о некоторых местностях в [388] Ливонии; сын достославного короля прибыл также в страну, и снова к московиту от имени короля датского отправилось новое посольство, во главе которого был Дидерик Бер один из дворян земли люненбургской. Многие ливонцы сильно наделись, что снова в Ливонии настанет доброе время. Тогда снова началась большая беспечность, и все думали что наверное уже избегли несчастия. В то же время и Маврикий Врангель, епископ ревельский, признал герцога Магнуса своим господином, и передал ему епископство ревельское, вместе с соборным капитулом. Точно также и Генрих Вульф, орденский фохт зонвенбергский, добровольно передал герцогу Магнусу замок и всю область зонненбергскую. Так как все питали большие надежды, то и магистра Готгарда Кетлера склонили отправить своих послов вместе с ревельскими к герцогу Магнусу, чтобы ласково спросить его, зачем он прибыл в Ливонию и чего можно ожидать от него в ливонском несчастии. На это послы получили благосклонный ответ, что магистр и все ливонские чины могут ожидать от герцога Магнуса дружественного расположения и доброго соседства. А так как он, герцог, на легких условиях принял под свое покровительство некоторые округи и земли в Ливонии, то вмести со своим братом он будет, по мере возможности, заботиться о благе угнетенной земли. Почти в таком смысле он ответил послам. Герцогу же Магнусу, сыну истинно христианского короля Христиана датского, было 19 лет от роду, когда он прибыл в Ливонию; поэтому многие из ливонских дворян, старые и молодые, присоединились к нему; из них он составил себе совет, который у него был в большом уважении и почете, пока не соблазнил молодого государя и не научил его вести очень странную игру.

Прим. перев. Девятнадцатилетний Магнус, видный собою, но неопытный, легкомысленный и неполучивший порядочного образования, скоро явился игрушкою в руках окружавших его лиц. На него ливонцы возлагали было большие надежды, которые ни мало не осуществились.

Ревельский епископ Маврикий (Мориц) фон Врангель последовал примеру Мингаузена и, продав Магнусу свое епископство, уехал в Германию. Зоненбургский фохт Вольф сдал (подозревают, что за деньги) Магнусу замок без всякого ведома и разрешения ордена. Магнус уведомил только Кетлера, что он занял Зонненбург для защиты этого замка от шведов. С покупкою ревельского епископства, герцог Магнус явился властителем довольно большой местности. Его власть простиралась на Ревель и округ Вик, на острова Мон и Эзель, его земли тянулись от Домеснеса чрез Газенпот, Нейгаузен и Амботен до границ Пруссии и Литвы. Он мечтал о создании сильного королевства, не подозревая, что его появление в Ливонии послужило [389] лишь к новым затруднениям и новым несчастиям для Ливонии и ливонцев.

Датское посольство, отправленное королем Фридрихом в Москву с рекомендациею царю Магнуса и предложением посредничества, не имело никакого существенного результата, как не имело никакого существенного результата и посольство короля Сигизмунда Августа, присланное в Москву в январе 1560 года. Король чрез своего посла Мартина Володкова извещал царя, что Ливония отдалась под королевское покровительство и потому требовал, чтобы царь не вступал в Ливонию. На это требование Иоанн отвечал (см. Соловьева, VI, стр. 168): "Тебе очень хорошо известно, что ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, и от римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. Ты пишеш, что когда ты вздумал итти войною на ливонскую землю, то я за нее не вступался, и тем показал, что это не моя земля: знай, что, по всемогущего Бога воле, начиная от великого государя русского Рюрика до сих пор, держим русское государство, и как в зеркале смотря на поведение прародителей своих, о бездельи писать и говорить не хотим. Шел ты и стоял в своих землях, а наши данные (т. е. платящие дань) земли не наступал и вреда им никакого не сделал: так зачем было нам к тебе писать о твоих землях? Как хотел, так на них и стоял: если какую им истому сделал, то сам знаешь. А если магистр и вся ливонская земля, вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам, к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их неправды огонь, мечь и расхищение на них не перестанут, пока необратятся и не исправятся".

После такого отвита, ливонское дело уже не могло решиться никакими посредничествами и дипломатическими нотами. И действительно, царь решился покончить с Ливониею, назначил князя Курбского (служившего в передовых полках во время ливонских походов 1558 и 1559 г.) главнокомандующим русских войск и, призвав его к себе, сказал (см. Соловьева, VI, стр. 202): "Я принужден или сам итти против ливонцев, или тебя, любимого моего, послать: иди и послужи мне верно".

Курбский прибыл в Ливонию к маю 1560 года.

78. Русские в Гарриене, 1560 г.

В 1560 г., после Троицы, русские вторглись в Гарриен и безжалостно опустошили землю этого края. Тогда они сожгли также епископский замок Фегефюр и многие дворянские дворы и деревни, а также и церковь в Кошкуле, но на этот раз только одну эту церковь. Потому что в этом кирхшпиле над русскими [390] подшутили несколько помещиков и добрых молодцев: они собрались в Шенгофе с 95 всадниками и в туманную погоду напали на 16,000 русских и убили многих русских; но наконец когда начало светать, эти гофлейты должны были спасаться бегством от большого приближавшегося войска русских, находившихся в одном заповндном лесу не далеко от Шенгофа; пр этом было убито несколько добрых слуг и помещико, а 32 взяты в плен. Там же пал и доблестный Эверт (Эвергард) фон Дельвих, помещик этого же прихода.

Прим. перев. Новый русский главнокомандующий князь Андрей Михайлович Курбский, по прибытии в Дерпт, открыл наступательные действия против магистра, который в это время находился в Ревеле. В мае 1560 г. он выступил к Вейсенштейну. Здесь под самым городом он разбил немецкий отряд, и от пленных (языков) узнал, что магистр вышел из Ревеля и стоит с войском верстах в 50 от Вейсенштейна, среди болот у Верпелена. Курбский с довольно сильным войском отступил от Вейсенштейна и стал переправляться чрез болото.

Если бы в это время, рассказывает сам Курбский, немцы встретились с нами и напали на нас, то хоть бы у нас войска втрое было, чем у них, они поразили бы нас, а у меня тогда всего было тысяч пять. Немцы стояли на широком поле, верст за пятнадцать от московской рати, у магистра было 4 пеших и 5 конных полков. Когда зашло солнце и настала светлая ночь, Курбский пошел на немецкие войска. Между передними завязалась битва; она длилась полтора часа. Курбский ожидал прибытия большего полка и, когда он прибыл, начал общее наступление. Завязался рукопашный бой. Немцы не выдержали, обратились в бегство, и когда добежали до большой реки и стали переходить чрез мост; под ними обломился мост и множество их погибло в воде. До конца погибли — говорит Курбский. Когда солнце взошло, уже войска не было; кто остался жив, тот бежал; везде — по полю, в хлебах и траве прятались кнехты (жолнеры); московские люди бегали за ними и отыскивали. Одних воинов знатных (дворян) взяли 170; русских детей боярских убито было только 16, кроме простых ратных людей.

Эта битва происходила около Троицына дня. Pyccкиe после того вступили в Гарриен. Действия их описаны в этой главе. Русские пробыли в Гарриене июнь месяц и выступили обратно в дерптскую волость, князь же Курбский уехал в Дерпт, чтобы снарядить новый поход на Феллин, тогдашнюю весьма сильную орденскую крепость.

79. Поражение немцев при Эрмесе, 1560 г.

После того тем же летом русский со всем своим войском вторгнулся также и в землю леттов; сановники этой страны, [391] по мере возможности вооружились против русских, а именно Филип Шалль фон Белль, ландмаршал зегевольдский, и его двоюродный брат, господин Шалль фон Белль, командор гольдингенский, Гинрик фон Гален, фохт бауский, и Христофор фон Зиберг, фохт кандовский, которые лично сами со значительным войском из немецкого народа двинулись в поход и встретились с русскими у Эрмеса. Но так как они получили ложное известие, что неприятель не особенно силен, то они были окружены большой толпой неприятеля, пересилены и более 500 из них избито. Тогда вышеупомянутые орденские сановники были все взяты в плен и отвезены в Москву, где их дубинами били по головам и умертвили жалким образом. Это поражение внушило большой страх остальным ливонским городам и землям. Потому что после гибели этих сановников, число братьев тевтонского ордена очень уменьшилось и почти весь совет страны был уничтожен.

Прим. перев. Гарриенский поход и поражение магистра под Верпеленом много обессилило орден и без того уже едва дышавший. Курбский не терял времени, и когда к Дерпту подошли свежия войска, он немедленно же сделал распоряжения к походу на Феллин, где находился бывший магистр Фирстенберг.

Престарелый Фирстенберг знал уже о поражении магистра и собирался уходить из Феллина. Он отправил тяжелые орудия в Гапсал. Московские воеводы (Курбский, Шуйский и Мстиславский) проведали про это распоряжение, отправили на перехват орденской артилллерии двенадцати тысячный отряд под начальством Варбашина, а сами после Ильина дня (20 июля) выступили из Дерпта с сорока тысячным войском по направлению к Феллину.

Орденский ландмаршал Филипп Шалль Ф. Ведль, пришедший из Курляндии, с небольшим отрядом, не подозревая, что Курбский идет со столь многочисленным войском, под Эрмесом устроил засаду для русских, но 2 августа 1560 года сам был окружен; его отряд был истреблен, и он с прочими командорами и 120 дворянами был взят в плен.

Курбский с большим уважением говорит о храбрости, разуме и красноречии Белля. Русские воеводы обходились с этим знатным пленником, последним защитником и последнею надеждою ливонцев, по выражение Курбского, по товарищески, сажали вместе с собою за стол и услаждались его речами, разумом растворенными. Одну из речей этих Курбский передает так: "Когда мы — говорит Белль — пребывали в католической вере, жили умеренно и целомудренно, тогда Господь везде нас покрывал от врагов и помогал нам во всем. А теперь, когда мы отступили от веры церковной, дерзнули ниспровергнуть законы и уставы святые, приняли веру новоизобретенную, вдались в [392] невоздержание, уклонились к широкому и пространному пути, вводящему в погибель, теперь явственно обличает нас Господь за грехи наши и казнит нас за беззакония наши: предал нас в руки вам, врагам нашим; не трудившись, больших издержек не делая, вы овладели градами высокими, местами твердыми, палатами и дворами пресветлыми, от праотцев наших сооруженными, не насадивши, наслаждаетесь садами и виноградниками нашими. Но что мне говорить о вас! Вы мечем взяли! А другие без меча вошли даром в наши богатства и стяжания, нисколько не трудившись, обещая нам помощь и оборону. Хороша их помощь: стоим перед врагами связанными!"

Белль разумел поляков, которые по договору 15 сентября 1559 г., обязались помочь ливонцам, заняли заложенные им Кетлером замки, но не прислали на помощь ни одного человека, отговариваясь, что начать войны с Москвою им нельзя раньше 1562 года, так как только к этому году истекает срок последнего перемирия, заключенного на 15 лет.

Пленного Белля и других орденских сановников воеводы послали в Москву и просили у царя милости для Белля. Когда пленников привели к царю, то на суровые вопросы Иоанна, Белль сказал: "Ты неправдою и кровопийством овладеваешь нашим отечеством, не так как прилично царю христианскому!" Раздраженный этим ответом, царь приказал казнить Белля и с ним 4 командоров: Вернера Белля, Генриха Галена, Христофа Зиберга и Рейнгольда Засса. Их провели по московским улицам, погоняя бичами, а потом отрубили головы. Дерптский епископ Герман, бывший в чести у царя, молился над телами казненных и выпросил позволение похоронить их (Курбский, 99).

80. Ландтаг в Пернове, русские берут Феллин. Фэрстенберг взят в плен, 1560 г.

В 1560 г. в июле остальные ливонские сословия и города, маркграф Вильгельм, архиепископ рижский, и его коадъютор, герцог Христофор Мекленборгский, герцог Магнус Гольштейнский, администратор епископств эзельского, курляндского и ревельского, и Готгард Кетлер, магистр ливонский, со всеми рыцарями и чинами собрались на ландтаг в Пернове и обсуждали там московскую войну и другие предметы. Когда все господа собрались в Пернов, в тоже время ворвался московит с сильным войском и направил свой путь к Феллину; в ночь на день Mapии Магдалины, он осадил замок Феллин, обвел окопами и обстреливал его; стены городка Феллина он разрушил до основания, к тому же бросил туда большие огненные бомбы и сжег весь городок за исключением пяти домов, лежавших около самого замка. Когда же господа в Пернове узнали о таком поступке московита с [393] Феллином, то все поспешили как можно скорей добраться домой, потому не вышло ничего толкового из этого съезда. Еслибы московит послал тогда в Пернов даже небольшое войско, то все собрание ливонских чинов претерпело бы большую опасность и приключения, так как в то время городок Пернов был ничто для нападения.

После того как московит 4 недели пробыл перед Феллином и силой ничего не мог поделать ни с замком, ни с городом, этот непоколебимый, крепкий замок был сдан ему без всякой необходимости немецкими кнехтами, находившимися в нем, следующим образом: После того как кнехтам несколько месяцев не платили жалованья, они очень буйно потребовали, когда наступила нужда, свое жалованье от старого магистра Вильгельма ф. Фэрстенберга, избравшего местом своего жительства Феллин. Когда же добрый, престарелый муж заметил злобу кнехтов, то предложил им свои собственные наличные деньги и драгоценности и успокоил их, уговорил быть твердыми и просил ради Господа не сдавать без нужды неприятелю такого крепкого замка; так как этим они подверглись бы стыду и позору перед Богом и всем христианством и никогда вовеки не оправдаются в этом. Но кнехты не обратили вниматя на этиречи, а продолжали свои изменнические замыслы и обещали отдать московиту замок Феллин с условием пропустить их свободно и беспрепятственно со всем, что они смогут унести. Если им безусловно обещают это, то они передадут замок великому князю московскому; русские охотно и несомненно обещали им это. Затем кнехты бросились и силою похитили у старого магистра все его сокровище золотом и серебром, его драгоценности и уборы; они разбили все ящики и сундуки, которые дворяне и крестьяне привезли в замок для сбережения от неприятеля; самое лучшее и удобное для переноски, что им могло пригодиться, они вынули и таким образом сами щедро заплатили себе. Затем запасшись и нагрузившись большими богатствами, они передали московиту замок. Но они ошиблись, думая, что все унесут с собой. Московит все отнял у них, и отпустил их с пустыми руками; магистр же Готгард Кетлер велел повесить на деревьях всех из этих кнехтов, которых успели изловить. И так, непреодолимый замок Феллин достался московиту. Тогда русские отвезли в Москву старого магистра Вильгельма Фэрстенберга с его верными слугами; там он и умер в княжеской темнице. Московит взял также и всю артиллерию страны, порученную замку Феллину. Это произошло в 1560 г. в августе.

Когда пленного, престарелого, благочестивого господина Вильгельма Фэрстенберга и других дворян и многих добрых [394] спутников их привезли в Москву ради триумфа и зрелища, то два пленные татарские царя, а именно казанский и астраханский, должны были смотреть на этот пышный триумф и победу московита; один из них плюнул на ливонских немцев, когда их проводили мимо, и сказал: «По делом вам, немецкие собаки: вы сами первые подали московиту в руки прут, которым он нас сек; теперь он этим прутом и сечет вас самих!» Татарский царь хотел указать на то, что порох и свинец и различные боевые принадлежности привозились из Германии, немецкие и ливонские купцы в изобилии продавали их московиту; теперь он мог этими снарядами подчинять себе их самих и другие народы.

Прим. перев. Орденская крепость Феллин, заложенная в 1209 году и построенная в 1224 году, была осаждена русскими 22 июля. Тут было получено известие, что новый орденский ландмаршал и литовский отряд Полубенского идут на выручку Феллина (Курбский, 98). Курбский не допустил их к Феллину: разбил под Водьмаром ландмаршала и рассеял литовский отряд. Псковский летописец говорит, что 20 августа от Корнилия, игумена пёчерского, славившегося своею святою жизнию, прибыл старец Феоктист с просфорой и святой водой. 21 августа Фирстенберг запросил пощады, выговаривая вольный выход из крепости себе и гарнизону. Воеводы отвечали: "Войско и жителей всех выпустим и с их животами, а тебя не выпустим". Фирстенберг не мог противиться, потому что все жители требовали скорейшей сдачи. Но это несправедливо: крепость сдали русским наемные немецкие жолнеры, как рассказывает Рюссов.

Курбский пишет, что когда воеводы вошли (21 августа 1560 г.) в Феллин и увидели тройную каменную стену и глубокие рвы, выложенные гладкими каменьями, когда забрали в городе 18 больших и 450 малых орудий, когда увидели, что и запасов военных и съестных было большое изобилие, то дивились, как это немцы с такими силами могли сдаться. Воеводы приписывали эту победу благословению св. Корнилия и принесли в дар печерскому монастырю колокол из Феллина.

Фирстенберг был увезен в Москву, его действительно водили по московским улицам, но в тюрьму вовсе не сажали. Напротив, царь пожаловал старику в пожизненное кормление местечко Любим в Костромской губернии. Когда умер Фирстенберг — неизвестно, но он еще был жив в 1566 году, потому что сохранилось письмо его к брату, писанное 16 мая этого года, в котором он пишет, что не может жаловаться на дурное обращение с ним русских.

Анекдот о царях казанском и астраханском чистая выдумка. Феллинский замок оставался в русских руках 22 года, им овладели впоследствии поляки. В 1602 году, во время польско-шведской войны в замке взорвало пороховой погреб. Взрыв [395] был так силен, что весь замок явился разрушенным. С тех пор Феллинский замок возобновляем не был и его развалины существуют и по ныне.

81. Русские у Вендена и Вольмара, 1560 г.

Затем когда московит прочно занял Феллин, то разделил свое большое войско перед Феллином на три части, и послал один отряд в Венден и Вольмар, чтобы опустошить соседские с ними земли. Ограбив и сжегши все вокруг Вендена, руские подошли также и к Вольмару и угнали весь городской скот. Тогда бюргеры, ландскнехты (жолнеры) все вышли из города и хотели снова отнять скот от русских. Но вольмарские бюргеры зашли слишком далеко, они почти все, а также три роты жолнеров были окружены, взяты в плен и уведены были в Москву. Сколько горя и печали были тогда между женами и детьми вольмарскими, может сам себе представить всякий разумный человек!

82. Ольденбокем спасает Виттенштейн, 1560 г.

С другим отрядом вместе с артиллерией московит двинулся к Виттенштейну, осадил этот замок в сентябре 1560 года, обвел его окопами, обстреливал, и скоро разрушил половину одной стены, но все напрасно. Ибо наместник замка Каспар ф. Ольденбокем, молодой, храбрый человек, без всяких ожиданий какого либо вознаграждения, честно и рыцарски отстоял замок Виттенштейн от московита. После того как московит пробыл перед замком пять недель, стрелял и всетаки ничего не мог поделать, он отступил с посмеянием; при этом отступлении он страшпо буйствовал и свирепствовал, грабя и сожигая; он испортил, уничтожил весь хлеб на полях в округе виттенштейнской.

Прим. перев. Русскими войсками, неудачно осаждавшими замок Виттенштейн (Вейсенштейн), командовал князь Мстиславский.

83. Русские в Вике, 1560 г.

С третьим отрядом московит двинулся в Вик. Когда же герцог Магнус узнал в Гапсале о прибытии московита, то поспешно приехал на лодке по морю на Эзель и не хотел довериться Гапсалю. В то время всеобщая молва была та, что Вик и все други местности, принадлежащие герцогу Магнусу, находятся в твердом мире с русскими; поэтому викские жители были [396] совершенно спокойны, а также и гарриенские дворяне и недворяне принесли и привели все свое движимое имущество и скот из Гарриена в Вик, как в безопасное место, и доверяли открытой стране более чем какой либо крепости. Но не успели они оглянуться, как русский со всем войском явился в Вик, забрал все, и к тому же многих из них увел в плен в Москву и Татарию. Добрые люди охотно поступили бы теперь иначе, но было слишком поздно: беспечность и людские утешения обманули их, они все полагали, что послами короли датского, бывшими в то время в Москве, получен мир для Вика. Говорят, что причина, по которой на них напали, была следующая: так как герцог Магнус был с другими на ландтаге в Пернове, где все ливонские чины совещались против московита, то мосвовит заподозрил его, будто он тайком заключил союз с его врагами.

84. Стычка у Ревеля, 1560 г.

С тем же отрядом московит, возвратившись из Вика, показался пред Ревелем и расположился лагерем сначала на Гаркском дворе в полуторы милях от города. Тогда ревельцы, и дворяне, и не дворяне, члены магистрата, бюргеры, гезели, ландскнехты и простолюдины верхом и пешком рано утром сделали вылазку из города и взяли с собой два полевые орудия в надежде в расплох застать неприятеля. Пройдя около трех четвертей дороги, они наткнулись на отряд, который должен был гнать добытый скот; из этого отряда они многих убили, отняли у них всю добычу, взятую в Вике, что составляло несколько тысяч скота и несколько пленных, и велели гнать их к городу. Но тогда другие pyccкие в лагере скоро оправились, бросились на ревельцев и схватились с ними. Но ревельцы, по многочисленности русских, должны были отступить, надеясь получить подкрепление от ландскнехтов и пехотинцев, оставшихся позади. Но ландскнехты и пехотинцы, видя, что дворяне бегут, побежали также в кусты и болота, куда только кто мог забраться, и бросили пушки, которые русские взяли вместе с магистратскими лошадьми, везшими их. Но русскому можно было нанести тогда сильный убыток, еслибы хорошенько остеречься. На этот раз пали многие славные герои из дворян, бюргеров, и купеческих прикащиков (гезелей), а именно Иоанн фон Гален, Юрген ф. Унгерн и Лаврентий Эрмис из дворян, Людеке ф. Ойтен, член магистрата, Блазиус Гохгреве, бюргер, и еще многие другие бюргеры и гезели, многие были принесены домой также больными и ранеными. Когда же маленький конный отряд так долго держался, то русские удивлялись тому и говорили: [397] «Ревельцы или безумны, или совершенно пьяны, если с такой малостью народа сопротивляются большому войску и осмеливаются отнимать добычу». Тогда русские подобрали своих убитых, свезли их в соседния деревни и сожгли деревни вместе с телами и отправились в Виттенштейн к другому отряду. Случилось это 1560 года, 11 сентября.

85. восстание крестьян, 1560 г.

Той же осенью, когда страна находилась в таком бедственном положении, в Гарриене и Вике поднялся мятеж между крестьянами; упомянутые крестьяне восстали против дворян из за того, что должны были давать дворянам большие подати и налоги и исполнять трудные службы, но в нужде не имеют от них никакой защиты, а московит без всякого сопротивления нападает на них. Поэтому они намерены более не подчиняться дворянам или справлять им какие либо службы, но они хотят быть совершенно освобождены от этого, а если нет, то перебьют все дворянство. Они исполнили свое намерение и убили некоторых дворян, которых нашли по деревням дома, а именно Якова Укселя ф. Луммата, Отто Укселя фон Киркета, Юргена Рисбитера и Дидерика Ливе. Эти же крестьяне отправили своих послов к городу Ревелю, чтобы заключить дружбу и мир с городом. Но дворянам они не хотели ни в чем уступить. Выслушав их просьбу, один из советников усердно старался уговорить их и убедить оставить свое намерение; но убеждения ничего не помогли: они продолжали начатое и осадили замок Лоде, куда спаслись от них многие из дворян. Чтобы помочь осажденным, Христофор Меникгузен с несколькими дворянами вооружился и напал на восставших крестьян у Лоде; многие из них были убиты, а предводители и капитаны взяты в плен; они частью были казнены перед Ревелем, частью перед Лоде. Так кончился этот мятеж.

86. Ревель обращается к Швеции, 1560 г.

В 1560 году осенью, когда город Ревель находился в большой опасности от московита, который непрестанно свирепствовал перед воротами Ревеля и угнал не только городской скот, но и бюргерский и скот всех жителей, когда никто более не осмеливался выйти за ворота и неоткуда было ждать ни помощи, ни совета, тогда ревельцы, по безвыходной нужде, должны были искать помощи и утешения у своего соседа, государя Эрика XIV, короля шведского, и отправили своих послов, Иоанна Шмедемана, [398] городского ратмана, и Иост цур Гаке, старшину общины, к его величеству королю Эрику с поручением добыть у него сумму денег под надежную запис, в пользу города; а также узнать у него, чего они могут ожидать от него в нужде, если московит осадит их. На это они получили следующий ответ: государство шведское не может давать в долг денег. Но так как город находится в большой опасности и покинут всеми, и если московит овладеет городом Ревелем, то и для королевства Швеции будет нестерпимым соседом; поэтому если город желает сдаться под покровительство шведской короны, то король, не из желания города или земель, которых у него и так довольно, но из хриcтианской любви и во избежание московитского соседства примет Ревель и охотно пришлет на помощь городу Ревелю не только денег, но и орудия, пороху и свинцу, а также и различного провианту и необходимых вещей для домашнего обихода; он оставит им все старые права и привилегия, к тому же будет поддерживать и защищать их против всякого.

87. Магистр не может помочь.

Когда ревельцы получили такой милостивый ответ в Швеции, то стали обдумывать его и сначала отправили своих послов к магистру Готгарду Кетлеру, а именно Германа Спойе и Робрехда фон Гильзена от гарриенского и вирландского рыцарства, и от бюргерства Иоанна Кеннинка, бургомистра, Юргена Гевериегера, поверенного от магистрата, и Лаврентия Шмита, секретаря, чтобы разведать не знает ли ливонский магистр еще какого нибудь способа или не надеется ли он на что нибудь, чем бы можно было утешить и спасти остальные земли и города. Если он может защищать ревельцев вместе с рыцарством этой страны от московита, то они не знают лучшего господина. Если же у него нет никакого совета, помощи и утешения, если он не может сделать для них большего, чем до сих пор, то, по безвыходной нужде, они должны будут искать других средств и путей. Им сослужили бы слишком малую службу, еслибы, чего Боже сохрани, город Ревель со всеми жителями, молодыми и старыми, попался в руки московиту; а этого ведь можно бояться ежедневно. На это магистр все еще посылал добрые утешения без помощи и, наконец, прислал в Ревель несколько поляков, называвшихся польскими президиями; дело было похоже на то, что он не только сам перейдет на сторону поляков, но и город Ревель охотно передаст королю польскому. Но президии мало принесли пользы городу Ревелю. После того как эти поляки несколько времени [399] пробыли в Ревеле и не могли ужиться с немецкими ландскнехтами, один из советников ласково отблагодарил их и с подарками и почестями отправил в Польшу.

88. Конец орденского владычества.

В то время, когда Ливония пришла в жалкое состояние, так что многие земли, замки и города были раззорены, все запасы земли истощены, число служивых и сановников крайне умалилось и совет остался теперь только у одного магистра, и он был слишком слаб чтобы противиться такому сильному неприятелю, которому так благоприятствовало счастие в победах, то магистр счел самым лучшим передаться вместе с остальными землями и городами под защиту польской короны для того, чтобы московиту ничего не досталось. Польский король Сигизмунд Август, по предложению великого магистра Готгарда Кетлера, принял под свое покровительство оставшиеся земли и города в Ливонии; он отдал в наследственный лен магистру некоторые земли и замки в Курляндии и в епископсте рижском, и назвал его герцогом курляндским и графом семигальским. Тогда окончилось магистерство тевтонского ордена в Ливонии, и были образованы два потомственных светских княжества: одно курляндское, дарованное герцогу, другое в земле леттов и епископстве рижском, которое король удержал за собой и которое теперь называется задвинским княжеством.

Прим. перев. Этою главою Рюссов заключает вторую часть своей летописи. В третьей части, состоящей из 137 глав, он рассказывает события в Ливонии с 1561 по 1577 год. В четвертой части, посвященной бургомистрам и ратманам, эльтерманам, старшинам и всему бюргерству королевско-шведского города Ревеля и состоящей из 79 глав, рассказывает события с 1577 по 1583 г., когда русские принуждены были заключить с поляками 15 января 1582 г. запольское перемирие на 15 л. и со шведами ревельское перемирие 5 августа 1583 г.

Обе эти части будут помещены в следующем томе "Сборника''. Рюссов в первых главах третьей части летописи довольно подробно рассказывает, как и когда Ревель и эстонские земли отдались Швеции, но ограничивается лишь кратким упоминанием в этой главе о прекращении ордена, потому не излишне пополнить рассказ Рюссова следующими подробностями.

После взятия Феллина, после неудачной осады Вейсенштейна и после набегов в эстонские земли до Ревеля, русские осенью 1560 года, оставив гарнизоны в некоторых занятых местечках Ливонии, вышли, по обычаю, в свои пределы. [400]

Действия русских воевод в 1558, 1559 и 1560 г. были вообще удачны: они овладели Дерптом, Нарвою и Феллином, но не сумели, однако, воспользоваться превосходством своих сил и далеко не достигли конечной цели войны, а именно не овладели ни одною гаванью на Балтийском море.

Падение Феллина ускорило падение ливонского ордена, но завоевание орденских владений от этого отнюдь не ускорилось. Магистр и орденские сановники очень хорошо видели, что римская империя оставила их на произвол судьбы, что на приморские города не было никакой надежды, потому что эти города никак не желали в пользу ливонцев оставить своих выгод и сами доставляли русским в Нарву порох и оружие для войны с Ливониею, видели также, что и с жолнерами, приводимыми из Германии, нельзя ничего успеть: жолнеры исправно бегали от русских, грабили своих нанимателей не хуже татар (см. Monum. ant. liv. V, 561), сдали важную крепость Феллин, почти не оказав никакого сопротивления.

Воевать с русскими можно было лишь с чужеземною помощью, но эту помощь надобно было покупать, закладывая города и земли. Но было всякому очевидно, что закладами городов и земель сохранять самостоятельность невозможно: Ливония, закладываясь соседям, в конце концов могла вся заложиться и потом продаться соседям, как имение несостоятельного должника. Что же оставалось делать колонистам, в 350 л. неуспевшим сложиться в прочный государственный организм, как не отдаться соседям на возможно выгодных условиях?

Магистр, орденские сановники и дворяне южной Ливонии склонялись на отдачу себя Польше. Виленский воевода Николай Радзивилл, которому польский Сарданапал, король Сигизмунд-Август поручил вести дела с ливонцами, весною 1560 г. занял все заложенные Литве орденские замки и волости. В апреле 1560 г. рижский архиепископ сам просил короля поставить в его владениях и замках польские гарнизоны. Поляки заняли замки и волости, но помощи все таки не подавали: ясно было, что поляки ждали лишь времени, когда ливонцы сами отрекутся от собственной независимости. Время это наступило, когда пала орденская крепость Феллин.

Магистр, рыцари и дворянство решились сдаться Польше во первых потому, что от аристократической Речи Посполитой можно было получить огромнейшие права, во вторых и потому, что Речь Посполитая казалась государством достаточно сильным, чтобы бороться с Москвою. Уже в апреле 1560 г. рыцари предоставили своему магистру употребить последния усилия получить помощь от соседей и позволяли ему, вслучае нужды, вступить в брак, коль скоро этот брак может повлечь за собою выгодные связи и даст возможность облегчения стране.

Николай Радзивил постоянно указывал магистру и орденским сановникам на присоединение к Польше и Литве, [401] как на единственный исход. Орден все еще колебался, но когда в 1561 г. русские опять вошли в Ливонии, проникли до Пернова, опустошили не мало земель, рыцари решились на последний шаг: в сентябре 1561 г. собрались на ландтаг и составили акт, в котором заявили, что считают невозможным дальнейшее существование ордена, признавали свою безженную жизнь грешною и постановили: сложить с себя духовное звание и отдаться Польше и Литве с тем, чтобы Готгард Кетлер был наследственным правителем Ливонии и чтобы впредь в Ливонии всегда оставался удельный владетель немецкого происхождения. Осенью 1561 г. Радзивил с большею свитою шляхты приехал в Ригу в качестве польского посла. Он объявил бюргерам, что магистр и архиепископ отдаются Литве, что и рижским бюргерам ничего не остается делать как отправить своих послов к королю с послами от всей Ливонии. Вслед за Радзивилом приехали в Ригу магистр, архиепископ и рыцари. Рижане не хотели было поддаваться, но Радзивил уверил, что они останутся при всех своих древних правах и преимуществах. 12 сентября 1561 г, происходило общее собрание дворянства и городских депутатов. На этом собрании было решено отдаться в подданство королю Сигизмунду Августу с тем, чтобы король утвердил за новоприсоединяемыми провинциями свободу аугсбургского вероисповедания и оставил неприкосновенными права и обычаи страны. Избрали послов (от дворян: Гильдесгейм, Франкен, Илятерн, Медем, Бург; от города: Падель, Уленброк, Шонебах, Керкгоф, Леман, Дортмунд, эльтерманы Розендаль и Меке) и дали им полномочие договариваться с королем.

В это время Ревель и дворянство Гарриена и Иервена уже сдались Швеции. Как и когда произошла эта сдача, Рюссов рассказывает в первой главе третьей части своей летописи, потому здесь нет надобности упоминать о том, но необходимо однако заметить, что к сентябрю 1561 года Ливония уже разделилась на части: Дерпт, Нарва и Феллин с их волостями находились во власти русских; Ревель, Гарриен и Вирланд отдались Швеции; земли епископства курляндского и эзельского находились во власти Магнуса, след. ливонские послы могли договариваться с королем только от земель еще не занятых русскими, шведами и датчанами и только от Риги и тех городов, которые еще оставались за орденом.

Ливонские послы прибыли в Вильну 15 октября. С ними приехали магистр с дворянами и архиепископ с духовенством. 19 октября, в 2 ч. пополудни, происходила торжественная аудиенция у короля. Послы говорили речь на латинском языке. Король изъявил готовность принять Ливонию под свое покровительство и объявил, что поручает своим советникам договориться с послами об условиях сдачи Ливонии. После королевской аудиенции, послы представлялись королеве и королевским сестрам (с одною [402] из них Екатериною предполагал вступить в брак царь Иоанн Васильевич).

Начались переговоры и тотчас же обнаружились затруднения. Послы имели полномочие отдать Ливонии во всей ее цельности, Николай Радзивил совершенно справедливо замечал, что договариваться следует только о тех землях, которые никому не отдавались и которые добровольно отдаются Польше, что включать в договор земли уже находившиеся во власти Швеции, Дании и России не возможно. Возникли споры: послы крайне желали сохранить в целости всю страну; рижане настаивали, что вслучае если Польша разойдется с Литвою, то их город будет свободен от соединения как с Литвою, так и с Польшею. Посреди этих споров и суждений, магистр, дворяне и послы городов Вольмара и Вендена заявили, что, для прекращения недоумений, они отдаются не Польше и не Литве, а одному Сигизмунду Августу.

В этом смысле и был составлен договор подданства Ливонии. Рижские депутаты, не имевшие полномочий на подобную сделку, к договору этому не пристали.

Главная цель договора было получение защиты и помощи, но как король Сигизмунд-Август лично не мог оказать ливонцам никакой помощи и защиты, и не мог обойтись без сил Польши и Литвы, потому и было постановлено, что договор только тогда возимеет свою силу, когда утвердится сеймом обеих народов, что если Польша откажется защищать Ливонию, то обязанность эту примет на себя Литва, что король будет просить императора отказаться от власти над землею бывшего ордена. Король обязался оставить за Ливониею все ее права и преимущества и древний порядок управления. Ливонский магистр, на подобие великого магистра прусского, отказавшегося от духовного рыцарского звания, получает титул герцога и в потомственное владение земли Курляндии и Семигалии под ленною зависимостью польского короля и великого князя литовского. Остальная Ливония поступает во владение короля польского и великого князя литовского. Везде сохраняются старинный права и преимущества и старинное управление. Епископство курляндское, отдавшееся уже Магнусу, должно быть возвращено Курляндии, а Магнус получит за то во владение Леаль, Гапсаль и Зонненбург.

Ливонские дворяне и король присягнули на этот договор, но архиепископ не присягнул, отговариваясь, что только литовские чины изъявили согласие принять Ливонию, след. Ливония присоединяется только к одной Литве, потому необходимо заручиться согласием и польских чинов. Не присягнули и рижские послы под тою же отговоркою. Они просили отложить дело до будущего польско-литовского сейма, а между тем хотели посоветоваться дома с городом. Король согласился, отпустил рижских послов домой, взяв с них обещание, что Рига даст решительный ответ, когда в нее прибудет королевский наместник (Николай Радзивил). [403]

Договор этот о подданстве (Pacta subjection is) состоялся 28 ноября 1561 г. и в тот же день король подписал жалованную грамоту для Ливонии, известную под именем привиллегии Сигизмунда Августа. Эта привиллегия служила впоследствии главным основанием всех прав и привиллегий Лифляндии и Курляндии.

28 января 1562 г. в Ригу прибыл Радзивил уже в качестве королевского ливонского наместника. 3 марта Кетлер освободил Ригу и всю Ливонию от своей власти.

4 марта Радзивил выдал дворянству архиепископства удостоверительную грамоту, сходную с привиллегиею Августа. 5 марта Кетлер в общем собрании командоров и рыцарей передал Радзивиллу ключи от орденских замков и от ворот города Риги и печать ордена, затем он и прочие рыцари сняли с себя рыцарские кресты и мантии в знак сложения с себя духовного звания. Рыцари в эту печальную для них минуту заплакали: как ни мало дорожили они своим достоинством, но не могли же не вспомнить, что, прекращая существование ордена, они лишаются вместе с тем и независимости. Радзивил с своей стороны объявил Кетлера наследственным герцогом Курляндии и Семигалии. На другой день, 6 марта, Радзивил в торжественном собрании передал Кетлеру полученные от него вчера ключи и именем короля объявил Кетлера правителем Ливонии.

Рига все не соглашалась присягать, все откладывала до будущего сейма, чтобы наверное знать возьмется ли Польша с Литвою защищать Ливонию, подтвердят ли и польские чины все ее права и преимущества, как обещал Радзивил в своей грамоте от 8 сентября 1561 г., известной под ииенем первого удостоверения (cantio prima Radziwiliana). Спор с Радзивилом, при посредстве Кетлера, кончился тем, что Радзивил 17 марта 1562 г. дал Риге новую удостоверительную грамоту (cantio altеra Radziwiliana), которою, сверх утверждения всех древних прав и преимуществ, обеспечивал Риге независимость вслучае если-бы польский сейм не утвердит условий, или же оказалась невозможность соединения в одно время с Польшею и Литвою, а равно и в том случае, если король умрет, не оставив наследства.

Получив эту грамоту, Рига присягнула. Не присягнул один коадъютор архиепископский герцог Христоф Мекленбургский. Он уехал к императору с жалобою на Кетлера и на ливонцев, называя сделку с королем Сигизмундом Августом незаконною. Не получив никакой помощи от императора, он обратился к королю шведскому Эрику в надежде получить что либо из дележа Ливонии, но и тут ничего не получил.

Так кончил свое существование ливонский орден. Ливония разделилась на пять частей: 1) Нарва, Дерпт, Феллин с частями Иервена и Вирланда были заняты войсками Иоанна; 2) Швеция приобрела Гарриен, Ревель и половину Вирланда; 3) Герцог Магнус Голштинский владел остальною Эстониею, Пильтеном и Эзелем; 4) Кетлер Курляндиею и Семигалею и наконец 5) король [404] Сигизмунд овладел южною Ливониею с городом Ригою, до некоторой степени независимою.

Поляки, русские, шведы и датчане сошлись на полях ливонских; русские для того, чтобы пробиться к гаванях на Балтийском море, поляки для того, чтобы не допустить московского государства усилиться на счет Ливонии; шведы для того, чтобы подальше быть от соседства с опасною Москвою; датчане для того, чтобы при общем крушении Ливонии удержать за собою то, что так неожиданно и чрезвычайно дешево досталось их принцу. Иоанну пришлось иметь дело уже не с одряхлевшим орденом, а с Польшею и Швециею — соперниками далеко не бессильными.