17. Донесение королеве Христине из Москвы 31 января 1652 года.

Вашему Кор. В-ству 14-го этого (месяца января) по глубокообязанейшему подданству было послано последнее (письмо), на которое я этим подданнейше ссылаюсь.

Так как я могу с этим гонцом несколько безопаснее размахнуть пером (свободнее писать), то я не могу подданнейше воздержаться, чтобы не донести Вашему Кор. В-ству, что здесь не уверены, действительно ли были получены от Их посланника Янаклыча Григорьева сына Челищева (Enaclitz Gregoriofsin Chelutzkin) достоверные сведения через одного "стрельца", который днем и ночью спешил сюда от вышеупомянутого посла и на 11-тый день, именно 25-го декабря, сюда прибыл (и сообщил), что мнимый Шуйский плутовским образом освободился в Ревеле из заключения. Это мне было сообщено тайным образом одним другом день тому назад, так как я не имел еще никаких писем (об этом). Однако же они притворились, как будто об этом им еще ничего неизвестно. Не хотят ли они в самом деле этому еще верить или же они думали, что, быть может, они выведают от меня что-нибудь, когда я был на конференции на Казенном дворе (в Большом приказе) у князя Алексея Михайловича Львова, этого я не могу знать, но я притворился, что я также ничего другого не знаю, как только то, что он еще под арестом. Так как князь тогда просил, чтобы я сообщил Вашему Кор. В-ству то, что он мне представил относительно Их Цар. В-ства, и обещал мне милость и награду Великого Князя, когда будет сделано что-нибудь хорошее, то я легко мог догадаться, что эта конференция была назначена, чтобы меня только прозондировать и посмотреть, стою ли я также на твердой почве. Но я ничего другого не отвечал, как только то, что, раз они коснулись соглашений, то я могу уверить Их Цар. В-ство, князя (Львова) и канцлера (Волошенинова), что все, заключающееся в вечнопребывающем мирном договоре между Вашим Кор. В-ством и Их Цар. В-ством, будет ненарушимо соблюдаться Вашим Кор. В-ством, так как я вполне хорошо знал, что подобные трактаты, какие они мне показывали со стороны Польши, никогда не заключались (Россией) с Вашим Кор. В-ством и высокопокойной памяти высокими королевскими предками. Я хотя взялся подданнейше сообщить об этом Вашему Кор. В-ству, но я извинился вежливейшим образом за сделанные недоразумения и уверил их, что если бы что-нибудь приключилось между обоими высокими государями относительно этого, то это мне было бы сообщено или иначе поручено в комиссию, и что таковое было бы без моей причастности и вины. На этом я расстался.

Теперь об этом будут вестись, может быть, в канцелярии или вообще со мной кой-какие разговоры. Так как я в этом совершенно [90] не сомневаюсь, то я приготовился, как я с ними обойдусь, особенно так как они хотят предъявить и выманить (признание), что он - перебежчик, который согласно мирным соглашениям должен быть выдан. ¹⁴³ (Я им на это скажу, что) это никоим образом не может быть принято в виду того соображения, что он прибыл не из этого (русского государства), но после того, как он в течение 9 лет до того по большей части света пространствовал, прибыл через Польшу в страны Вашего Кор. В-ства, однако же не с намерением искать защиты или помощи у Вашего Кор. В-ства; но подобно тому, как ему сделалось известным jus gentium вследствие своего странствования, во время которого он пользовался милостью и благосклонностью многих владетельных князей и господ, что он достаточно доказал всеми их паспортами и предписаниями, так он хотел посмотреть также и королевство Швецию, в надежде пользоваться милостью и благосклонностью также Вашего Кор. В-ства; однако он был арестован и отослан из Нарвы в Ревель и там в замке был взят в заточение; поимка эта произошла по настоянию купцов Их Цар. В-ства; когда же он увидал, что об его личности так много заботятся, и что в Ревель прибыли посланники, чтобы его взять, он обнаружил свои старые наклонности и своевременно ускользнул и из Ревеля, как он это сделал раньше в различных местах, даже здесь в самой Москве, по собственному его показанию, как и в Константинополе, так что, как он это заметил, ему удавалось освобождаться из самых худших тюрем, как мне сам канцлер все это сообщил; это с ним несомненно таким образом и случилось, как с человеком, который долго упражнялся в подобных побегах и в таком искусстве. С таким и подобным ответом я их встречу. Если б ни он, ни его слуга раньше не находились в заключении, то его можно было бы, благодаря праву и свободе всех послов, в достаточной степени защитить, так как он обеспечен такими превосходными паспортами и предписаниями от различных владетельных князей и господ, а особенно к Вашему. Кор. В-ству с кредитивом от князя Рагоци (Rogotzki), но это (право послов) теперь не применимо на заточение (самозванца). Прирожденная этой нации необыкновенно большая подозрительность не замедлит сочинить относительно его спасения странные вымыслы: так они уже воображают себе, что (шведы) его держат еще в Ревеле и держат его (там) тайно или что будто его выпустили и помогли уйти, также что ему будто дали указание, чтобы он остановился у татар, что они (татары), пожалуй, помогут ему войском против этой страны (России), и много всевозможных подобных вещей.

Кроме того, мне было объявлено, чтобы я, так как отправленный (в Россию) Вашим Кор. В-ством гонец Андрей Фрас должен был [91] отправиться (отсюда в Швецию) на прошлой неделе, предстал вместе с ним перед Их Цар. В-ством, чтобы из Их рук получить письмо, но после того, как пришли достоверные сведения, что в Ревеле птица улетела из своей клетки, то это и было оставлено.

Между тем 16-го этого (месяца января) Их Цар. В-ство с их супругой и большею частью все великие господа уехали в Звенигород (Swinigorodt), в 40 верстах отсюда. После того 22-го мне было сообщено от канцлера из "Посольского приказа", чтобы я явился в канцелярию, что там мне передадут грамоту Их Цар. В-ства, и что вышеупомянутый гонец должен быть отправлен (в Швецию), что я однако вежливо отклонил, так как я знл, что Их Цар. В-ство обратно прибудут через несколько дней.

23-го сюда прибыл Mons-r Петр Терье и передал мне милостивую грамоту Вашего Кор. В-ства от 18 ноября. Из нее я подданнейше узнал, что Ваше Кор. В-ство написали Их Цар. В-ству, чтобы закупить партию хлеба для упомянутого Терье. ¹⁴⁴

24-го обратно прибыли сюда Их Цар. В-ство. 25-го мне было объявлено канцлером Михаилом Юрьевичем, чтобы я явился в канцелярию, что тогда и произошло. Но когда я явился, канцлер был наверху в совете (думе), и хотя я свыше добрых 3 часов (там) задержался, благодаря подканцлеру Андрею Немирову (Andre Nemirof), который постоянно обнадеживал, что канцлер сейчас явится, однако канцлер не пришел, и я, таким образом, обратно удалился домой.

26-го я поехал опять в замок и нашел канцлера в канцелярии. Я ему сообщил о грамоте Вашего Кор. В-ства, которая была сюда доставлена через вышеупомянутого Терье, и просил, чтобы он помог ускорить передачу этой грамоты лично Их Цар. В-ству. Он однако пожелал знать, что заключается в грамоте, что я однако не нашел ни в каком случае полезным открыть, так как они, зная содержание этого письма, не доставили бы его в руки Их Цар. В-ства, но приказали бы принять его в канцелярии; я ссылался на то, что я относительно этого имею первый день грамоту, что в дальнейшем потом могу снестись с господином канцлером относительно заключающегося в ней материала. На это он меня убеждал принять ответ на грамоту Вашего Кор. В-ство от 24-го октября, ссылаясь на то, что это будто приказание Их Цар. В-ства, что я сначала не хотел принять и возразил, что справедливо было бы принять этот ответ из рук Их Цар. В-ства, раз они (царь) приняли грамоту Вашего Кор. В-ство из моих рук; к тому же это (т.е. вручение царем ответа на королевскую [92] грамоту от 24 октября) могло бы таким образом весьма легко устроиться при передаче грамоты Вашего Кор. В-ства, которую Петр Терье привез с собой. Ha это канцлер ответил, что они теперь ничего нового не предпримут, и что иначе и не было принято (поступать) при г. Иоганне Меллере (Iohann Mullern), г. покойном Крусбиорне и господине Карле Померенинге. Хотя я, правда, дальше действовал в этом (направлении) и вежливо просил канцлера доложить об этом Их Цар. В-ству, но это не достигло цели, и я должен был так решиться принять его (ответ царя на грамоту 24 октября), так как я опасался, чтобы из-за этого, быть может, не задержать гонца на долгое время, и так как я узнал, что Их Цар. В-ство сейчас опять уедут, и милостивая грамота Вашего Кор. В-ства относительно хлеба, по всей видимости, должна быть передана только в канцелярии. Тогда начал канцлер расспрашивать меня о том и другом относительно Иоганна Синенса (Iohann Sinensis), или мнимого Шуйского, высказываясь очень неприязненно. Однако я встретил его вышеупомянутыми рассуждениями, говоря, что Их Графское Превосх. г. Эрих Оксеншерн достаточно сделал для его вторичного задержания; но он на это тотчас выразился очень грубо и сказал, что хорошо известно, как он оттуда ушел, что, если бы употребили силу, ему невозможно было бы убежать. Однако я ему отвечал, что всякий оттуда (из Ревеля), как в свободной, открытой стране, легче может убежать, чем в затворнической, именно здесь, в этой стране (России); почему же, когда он здесь бежал, его тогда снова не могли поймать? Но он мне ответил на это, что из этого не видно никакой дружбы, но я, чтобы более не вдаваться ни в какие переговоры, это так и оставил. Кажется, что вследствие примера Димитрия, они почти боятся этого молодца, чему еще врожденная им подозрительность не мало прокладывает дорогу.

В моем прежнем (письме) я подданнейше сообщил Вашему Кор. В-ству, что Францбеков, который был назначен воеводой в одну местность Сибири, разграбил там страну и с добычей скрылся в Китай (China). Однако теперь это не подтверждается, а обнаруживается обратное, а именно, что он в эту самую зиму еще сюда будто приедет и привезет с собой для Их Цар. В-ства большое количество соболей и всяких других товаров, которых обыкновенно очень высоко оценивают.

В ближайшие дни сюда также должен прибыть русский "гость", который был в Персии, и привезти с собой 80 тюков (bahlen, таэлей) шелка. Впрочем здесь сильно распространяется (молва), что персидские "купчины" (Cupzyn), или купцы, уже более сюда в Москву не прибудут, но останутся в Астрахани и должны будут там продавать свои товары, чтобы тем еще лучше могло все поступать в казну Великого Князя. Но как персы это себе растолкуют, и согласятся ли они на это, покажет время. Впрочем, когда они были здесь, они все-таки дружелюбно торговали с чужестранцами, с которыми они весьма благосклонно [93] обходятся, напротив, русскую нацию они весьма презирают и ненавидят. Идет слух, что в Персию будто будет послан в ближайшем великий посол, но причины такой отсылки еще нельзя было узнать; может быть, будет что-нибудь предпринято относительно купцов, умерщвленных в последний раз в Персии.

Мне было за достоверное сообщено довереннейшим слугой боярина Ильи Даниловича (Милославского), что Хмельницкий будто снова тайно вооружается против Польши, и также было сообщено, что здесь в стране будто отливаются для него пушки. Верно - то, что с этой стороны (из России) Хмельницкого подстрекают и дают большой совет снова взяться за оружие с помощью черкасов. Что из этого еще произойдет, как также примут это поляки и как они поведут себя против здешней (русской) нации при предстоящих трактатах (переговорах), - это, может быть, выяснится еще перед исходом зимы. Насколько по крайней возможности я могу судить об этом (русском) государстве, мне кажется, что им не легко было бы что-нибудь предпринять, что могло бы вызвать войну, и это я вывожу из того, что (здесь) беспрерывно боятся внутреннего возстания или беспорядка. Верно то, что боярин Илья Данилович, который теперь все делает и командует всем войском (soldatesque), пожалуй, имел бы отвагу и охоту вступить в действие (в войну), если бы он не страшился легко могущего возникнуть здесь внутреннего беспокойства. При возникшем здесь 3 года тому назад мятеже боярин Борис Иванович Морозов (Boris Iwanowitz Morosof) находился в величайшей опасности, его хотел схватить господин Omnis ^l45 (народ), но теперь он (Морозов) имеет влияние не менее, чем раньше, однако скрытным образом, и предоставляет упомянутому (Илье) Даниловичу носить имя (правителя). ¹⁴⁶

Этот же боярин (Илья) Данилович в особенности противник шведской короны; ему Алмаз Иванов, подканцлер в "Посольском приказе", который был в последнем шведском посольстве, внушил много недоброжелательного; ясно, что никто более не препятствует коммерции с нашей стороны, чем этот Алмаз: где только он может что-нибудь найти, что могло быть ему противно (неприятно), того он не пропускает. Правда, я должен сознаться, что все [94] голландцы и чужестранцы, которые имеют торговлю в Архангельске, никогда равнодушно не посмотрят, что торговля могла бы быть перенесена на Восточное море, и как только кто-нибудь сюда прибывает из Лифляндии, настолько ревнивы, что они, как только смогут узнать его планы, все делают против них, что только им возможно, хотя бы оно даже ни в чем другом не выразилось, как только в повышении цен на товары. С помощью теперешней предпринятой (торговой) компании, ^l47 из которой Петр Терье теперь здесь, может быть произведена с течением времени все-таки хорошая перемена в архангельской торговле, и только это есть единственный способ, при помощи которого (перенесение торговли из Архангельска на Балтийское море) может преуспеть, в особенности когда капитал (компании) сделается немного больше и лучше относительно взносов, что вполне могло бы быть умножено тогда, по моему ненавязчивому мнению, с помощью принятия бoльшего числа участников, хотя бы они были даже из различных городов. Но в особенности необходимо будет, чтобы при предстоящем съезде на границах были бы с пути устранены посредством господ комиссаров все препятствия, к чему тогда же должен представиться хороший случай, так как с этой стороны они (русские) решили назначить на границы государственного советника (Reichsrath) в качестве великого комиссара, но с этой стороны требуют прежде, чем кого-нибудь назначать, знать, что будет предложено или обсуждаемо Вашим Кор. В-ством, чтобы, сообразно предупреждению, он мог бы быть вполне к тому наставлен. Но будет ли это выгодно, я не могу знать. Насколько я могу заметить, они сильно подозревают, что самое главное будет (касаться вопроса) относительно коммерции. Однако для осуществления этого (комиссии) с этой стороны делают вид, что не понимают и не сознают (цели комиссии), но это однако при съезде все-таки уладится. Буду весьма прилежно заботиться о том, чтобы назначенным Вашим Кор. В-ством комиссарам давать хорошие сведения обо всем, о чем, может быть, необходимо будет напомнить.

Я сейчас также старался достать от цольнера в Архангельске извлечение (Extract) о всех товарах, которые в этом году вывозятся и ввозятся, чтобы в совершенстве знать, какие сорта и количество каждого (товара) в отдельности ввозятся и вывозятся; как скоро я этого добьюсь, я подданнейше перешлю его Вашему Кор. В-ству и вместе с тем предложу (устав) предпринятой компании, который, как можно надеяться, не будет неприятен (Вашему К. B-у). [95]

Относительно хлеба я очень опасаюсь, что если не решиться дать то (ту цену), что другие дают, и на принятие его в Архангельске, то на этот раз ничего не будет достигнуто. В этом году в Архангельск прибудет свыше 10.000 ластов зерна, и (русские) намерены это продолжать (делать) ежегодно, а чтобы потом свозить гораздо большее количество, все (русские) останавливаются на мысли уничтожить водку, для которой до сих пор собиралось и уничтожалось огромное (количество) зерна, так как в течение года по всей стране перегоняется (brennen) много тысяч бочек (vass) (водки). Хотя, правда, Великий Князь должен будет потерять в своих доходах свыше 400.000 рублей, которые он ежегодно (получает) с водки от "кабаков", однако они думают, что, наверно, в четыре раза так много (вчетверо больше) они получат в свою очередь от зерна. Если это достигнет своего успеха, то в течение года, наверное, будет вывезено из Архангельска столь же много зерна, как и из Данцига (Danzig).

Мне было написано одним другом, что парламент, или теперь республика Англии, снова требует свою старую привилегию, которой (английские) купцы пользовались в этой стране, а так как таковой не получили, то хотят предпринять что-то неприязненное для Архангельска. Это был бы прямой путь, с помощью которого лучше всего достигнуть намерения - обратить всю торговлю на Восточное море. Пусть только несколько лет нельзя будет ничего вывозить из Архангельска, а товары ведь будут один за другим свозиться (туда), так что они (русские) сами не только должны будут искать путь на Восточное море, но и принести не одному хорошую прибыль, кто следит за этим; в особенности образовавшейся теперь в Стокгольме компании нужно было бы следить за подобным делом.

Кроме того, я также узнал, что сюда прибудут из Любека двое посланников и будто бы объявят, что город (Любек) желает послать сюда посольство. Без сомнения, они будут также домогаться добиться свобод, бывших у них, а теперь отнятых, но, что они получат, покажет время.

Относительно лежащей в Новгороде селитры, которая должна была быть доставлена туда согласно реверсу (обязательству) покойн. Крусбиорна, как я очень сильно ни просил, чтобы воеводе было дано приказание ее принять, я до сих пор не мог добиться почти никакого постановления, пока теперь, за день или несколько, мне не было наконец отвечено, что воеводе написано немедленно ее принять за выдачей упомянутого реверса, а если что из нее (окажется) хуже, чем проба, то примириться в недоимке с Адольфом Эберсом.

(Далее следуют добрые пожелания и подпись :) Иоганн де Родес.

Москва, 31 января 52 г.

Комментарии

142. Согласно русским документам, узнаем, что в 160 г., 1 января велено быть Родесу на Казенном дворе у боярина и дворецкого кн. Ал. Мих. Львова и думн. дьяка Мих. Волошенинова "для своего государева дела". Когда Родес в этот день туда явился, Львов заявил ему, что уже 2 ноября 160 г. ему было сказано в Посольском приказе об Анкидинове. Львов убеждал Родеса, чтобы Швеция заставила Оксеншерна (колыванского губернатора, который взял Анкидинова "к себе в Вышегород") отдать самозванца; при этом Родесу говорили, чтобы он царю "послужил, отписал о том к велеможной государыне своей... а служба его у в-ого г-я его ц-ого в-ства будет памятна и забвенна николи не буде". Родес, "смотря королевские грамоты и панов рад записи и Хмелницкого листов", ответил, что он царю "послужить рад, сколько мочно", что он уже писал об этих изменниках в Швецию, но еще не получил от королевы ответа. В тот же день приказано дать Родесу государево жаловавье: колач, вина и меды (М. Гл. А. Ин. Д., шв. д., р. II, 1652 г., № 4; также об Анкидинове - дела этого же года, № 1 и 2).

143. Далее Родес излагает, как он будет отвечать русским на требование выдать Анкидинова.

144. Когда П. Тереус прибыл, русские "поставили" его у Родеса. 26 января Родес был в Посольском приказе и заявил, чтобы его вместе с Тереусом, привезшим грамоту, допустили вручить ее царю, а что "в грамоте писано и того не сказал". Эту грамоту Родесу все-таки удалось 11 февраля лично вручить царю. (М. Гл. А. Ин. Д., шв. д., р. II, 1652 г., № 4).

l45. Фигуральноевыражение: "den wolte der Omnis haben"...

146. Бор. Ив. Морозов, по словам Коллинса (1667 г.), приобрел столь большое влияние на государя, что "распоряжался почти решительно всем", уменьшил жалованье, устроил новые таможни, ввел новые налоги, разослал князей старых родов на дальния воеводства, но народ возмутился, и Морозов был удален; однако потом благодаря своей ловкости он добился своего возвращения и "с этого времени он начал помогать народу, насколько было для него возможно, сделался покровителем иностранцев и приобрел любовь обеих сторон", так что умер при общем сожалении, кроме старого дворянства, которому он препятствовал во всех его планах (Зап. М. Арх. Инст., XV, 169-170).

147. Шведы тогда основали в Стокгольме, так называемую, русскую компанию для торговли с Poccией с целью дешевого приобретения русских товаров и продажи их в Европе, но эта компания вела дела не особенно удачно. Как видно из донесения Родеса, эта компания тогда еще не была как следует устроена, и Родес хотел предложить свой устав этой компании.