ЯКОВ РЕЙТЕНФЕЛЬС

СКАЗАНИЯ СВЕТЛЕЙШЕМУ ГЕРЦОГУ ТОСКАНСКОМУ КОЗЬМЕ ТРЕТЬЕМУ О МОСКОВИИ

DE REBUS MOSCHOVITICIS AD SERENISSIMUM MAGNUM DUCEM COSMUM TERTIUM

Книга третья
 

Глава 16. О питье и пище

В Московии, как почти во всех северных странах, люди питаются очень простою пищею, так как вследствие великой праздности женщин домашние и семейные заботы лежат исключительно на мужчинах, которые далеко не так сильно подчиняются прихотям желудка. Обычную пищу у них составляют, кроме большого количества рыбы и, в особенности, свиного мяса, молоко и икра, т. е. посоленные рыбьи яйца. Первое они большею частью употребляют скисшимся, вторую — в весьма разнообразном приготовлении: так, есть икра красная, свежепосоленная, есть черная и жидкая, уже в достаточной степени пропитавшаяся солью, есть белая — самая свежая, и, наконец, отжатая тисками и сгущенная, которую вывозят нередко и за границу. Прочие блюда, весьма простые, подаются без всякой иной приправы, кроме соли, и обыкновенно совершенно разнородные даже кушанья приготовляются в одном и том же горшке. Если же русские поставят на стол в трех небольших сосудах соль, перец и уксус, то считают, что живут уже на большую ногу. Телятины все упорно сыздавна, не знаю по какой причине, избегают до того, что царь Иван Васильевич приказал бросить в огонь рабочих, строивших крепость в Вологде, за то, что они, вынужденные голодом, купили и зарезали теленка. Такое же отвращение, доходящее до тошноты, питают они и к зайцам, ракам, голубям и ко всему, убитому посредством удушения, при чем кровь застаивается. Бедные люди скорее умеряют, нежели утоляют голод хлебом, который ими печется трех родов — из пшеницы, ржи и ячменя, — и водою, либо похлебкою из изрубленной капусты, либо жидкою кашею из овсяной муки, подобно ирландцам и шотландцам. Многие с жадностью пьют рыбий рассол, если как-нибудь раздобудут его, или макают в него хлеб, а уж если им достанется немного хотя бы и протухшего сала, то они считают себя воистину блаженными. Столы у богатых людей обыкновенно завалены громадным количеством не соленых мясных и рыбных блюд, но кроме того, еще пирогами, блинами и разного рода печениями и солениями. Из всех отраслей поваренного искусства русские действительно хорошо владеют одним, именно: готовить холодные кушанья. Овощей они, за исключением капусты, никаких и по сию пору в пищу не употребляют, но зато постоянно с удовольствием едят орехи, сливы и разного рода яблоки, как свежие, так и вареные в меду, огурцы и дыни, к которым они присоединяют еще знаменитые громадные астраханские арбузы, варенные в меду, каспийский [357] виноград и татарскую корицу, хотя пальма первенства среди излюбленных и ценимых русскими плодов принадлежит луку и чесноку. Приготовляют русские также и пряники медовые для умерения горечи водки, но не посыпают их никакими пряностями.

Яблоки и некие темно-зеленые сливы они постоянно варят в меду и либо раскатывают это месиво в длинные листы, либо скатывают из него шары. Коровье масло они употребляют редко, чаще же масло, выжимаемое ими дома из льняного семени и лесных орехов. Меж разного рода напитками первое место у них занимает, как я уже сказал, водка и пиво, которые они в большем количестве гонят, посредством огня, из хлеба, хотя сильно увеличивают этим цену на него. Правда, мосхи утверждают, что им необходимо употреблять этот огненный напиток, который они пряностями и травами делают более приятным на вкус и более полезным для желудка, как средство против холодного климата своей страны. Один род медовой сыты они пьют сырым, другой — с прибавкою холодной воды и меда, третий — еще лучший — варенный на огне. Пиво они варят из овса, ячменя и хмеля, но оно крайне мутно и слабо, так что необходимо большое количество его, чтобы опьянеть. Простейшее и самое легкое питье, называемое на их языке квасом, они приготовляют из ржи и других сортов хлеба, совершенно без хмеля. Летом они пьют воду, настоенную на яблоках, вишнях, малине и других вкусных ягодах и подслащенную медом.

Вина, выписываемые ими в большом количестве из Испании, Франции, Германии, Греции, и астраханское они пьют редко, вполне довольствуясь своим медом и водкою. И хотя по всей Московии один лишь царь продает с громаднейшим барышом для себя мед, водку и пиво, предоставляя прочим подданным доход от виноградного вина и напитков, однако более знатным русским и иностранцам он, в виде милости, разрешает свободно варить пиво и иные питья для домашнего употребления. Если же кто вздумает воспользоваться этой милостью слишком широко и ради корыстных целей, то в первый раз он наказывается палочными ударами, во второй раз у него, сверх наказания, отбирается и напиток, им приготовленный, а совершивший этот проступок в третий раз платит пятьдесят рублей пени или же отправляется в ссылку в Сибирь.

Глава 17. О языке и науках

Так как считается, что все потомки Иафета говорили на греческом, латинском, славянском и немецком языках, то между этими четырьмя, распространеннейшими, основными языками Европы, славянский язык, как уже показывает само название его, должен считаться далеко не последним, ибо и в настоящее время он в употреблении [358] на большом протяжении у народов, живущих между Каспийским, Евксинским, Адриатическим, Балтийским, Белым и Татарским морями. Произошел он, по-видимому, от неоднократного смешения древнего скифского языка с готским, но так, что первоначальные корни его принадлежат скифскому. Ибо, зародившись первоначально в Иверии и Алании, родине и первоначальных местах жительства всех скифов, он постепенно вместе с выходящими оттуда народами разбивался на различные наречия, которые благодаря войнам, времени и невежеству до того исказились на разные лады, что в них еле заметны незначительные следы их происхождения. Действительно, Геродот говорит, что скифы пользуются языком савроматов, смешанным со скифским, но весьма испорченным, и приводит этому действительному обстоятельству неверную причину: что, наверное, амазонки искони уже знали его в искаженном виде. Немало внес в него своего и готский язык, так как уже в первые века мироздания готские племена владычествовали над русскими. Кроме того, Прокопий свидетельствует, что готы вне своего отечества употребляли аланскую речь, и Страбон, по этому же самому, приписывает готский язык дакам, а по свидетельству Лукиана, древнейшие скифы говорили по-алански, и, наконец, все шведские историки согласны в том, что готы некогда господствовали над иноземцами и что готы имели почти тот же язык и нравы, как и скифы.

Этот вопрос мог бы лучше всего разъясниться, если бы что-либо из названных древних языков сохранилось вполне целым и неиспорченным: потому что, воистину, на основании того, что мы знаем о нынешних языках, нельзя вполне правильно судить о различии их в древности. Ибо одно достоверно, что в первобытные времена они настолько же были схожи, насколько теперь, наоборот, различны и тем явственнее обнаруживают следы близкого родства, чем дальше они удалились от своего начала. Это чрезвычайно ясно видно, например, в нашем древнем германском языке: язык, общеупотребительный в ближайшее к Карлу Великому время, в настоящее время понятен лишь благодаря большим стараниям ученых и гораздо более схож со славянским, нежели теперешний. Но распространяться ли об этом? Ведь если даже кто по словарям, хоть несколько внимательно, сравнит несколько языков, тот легко заметит и общее у них всех происхождение, и сходство одного с другим. Некоторое время даже, по-видимому, древнелитовский и вандальский язык занимал средину между славянским и скифским, как язык финнов и гуннов между славянским и готским. Финский язык был в употреблении на большом протяжении между рекою Вислою, Балтийским и Гиперборейским морями, ныне же он, говорят, в наиболее чистом виде сохранился в Тавастии. Эсты же говорят на отличном [359] от финнов наречии, корелы — на языке, отличающемся от финского лишь немногими словами.

Буквы и их начертание, если не все, то большую часть их, русские заимствовали, по всей вероятности, сыздревле у скифов, т. е. у готов, ибо и готы получили просвещение из той части Азии, которая лежит между берегами Каспийского и Евксинского морей. А так как мосхи обитали посреди и весьма часто, с переменным успехом, вели войну с готами, то едва ли возможно, чтобы они все это время обходились без письмен. Приняв, посему, греческие буквы, они дополнили число их рунами, так как греческих букв не было достаточно для того, чтобы вполне верно писать на их языке. Кто сравнит русскую азбуку с древнеготскою, тот легко это заметит. Добавлю еще, что в московской области Мордве, а также и в Вятке и Перми, или Беармии, граничащих с лапландцами, долгое время держалась своя особая азбука, в общежитии называемая азбукою епископа Стефана. В настоящее время народы, принадлежащие к славянскому языку, употребляют, главным образом, три рода букв: поляки — латинские, иллирийцы или болгаре — буквы св. Иеронима и мосхи — свои собственные, немного разнящиеся от них. Болгарские буквы, заимствованные у греков, называются глаголицей; по словам одних, болгарский князь Крунн получил их вместе с другими дарами, в 810 году по Р. Х., от императора Михаила Куропалата, как бы в знак примирения, когда осаждал Византию, другие же полагают, что они были позже приняты, в 845 году, Богером, царем болгарским, вместе с христианскою верою от императора Михаила, сына Феофила. Русские буквы, мало отличающиеся от вышеназванных и имеющие более сорока различных начертаний, были приняты в 958 году русскою царицею Ольгою вместе с христианскою верою от императора Константина Львовича, или же, скорее, они (так как это в точности неизвестно) были присланы Владимиру в 980 году от императоров Василия II и Константина Х вместе с их греческими священными службами, которые не так-то давно были, наконец, напечатаны к большому удобству и пользе подданных. Но, без сомнения, эта азбука была при печатании умышленно искажена по образцу славянской, ибо русские имеют, кроме того, еще другую, немало отличающуюся от первой, и которую они употребляют в царских указах и грамотах, рассылаемых по всем направлениям, и эта азбука, кажется, более древняя. Таким образом, изучить язык московитов — дело весьма нелегкое уже вследствие необыкновенного количества и разнообразия букв. Впрочем, они в школах учатся только читать, писать и считать, а больше ничему.

Поэтические произведения у них хотя и не отсутствуют совершенно, но грубы и неизящны, и поныне и поэты у них, подобно царям, не делаются, но рождаются. Пишут они почти все с изысканными [360] оборотами речи и хранят свои писания не так как мы, т. е. в виде отдельных и нитками сшитых листов, но склеивают их в длинную полосу, свертываемую в трубку (как это делается и поныне у евреев).

Считают они, наподобие татар и китайцев, посредством камешков и кораллов, нанизанных на проволоку и расположенных в два ряда. Прочими науками и прежде всего, в значительной степени, философией они, кажется, некогда занимались вместе с готами и скифами, которые из всех варваров постоянно восхищали греков своею ученостью, хотя вследствие неблагоприятных обстоятельств эти их просветительные занятия либо часто прерывались, либо совершенно прекращались. Поистине, если бы скифские наречения гиперборейского жреца Авара, прославившегося во времена Гомера, скифские законы Анахарзиса, пришедшего из Скифии к Солону в Афины, и сочинения других древних сарматов сохранились до настоящего времени, то мы дивились бы блестящим доказательствам учености сих народов. При летосчислении они, по сию пору, согласно со счетом 70 толковников считают года с древнейших времен, с начала мироздания, и начинают год с сентября месяца. Не так давно еще они не имели ни малейшего понятия об астрологах и математиках и провозгласили Олеария, знаменитого составителя истории московской, чародеем, когда он, будучи в Москве, показал так называемую камеру-обскуру. Теперь, впрочем, и те, и другие не только терпимы, но даже по приказанию царя ежегодно составляют на московском наречии подробные календари с предсказаниями и распространяют их в народе посредством печатания. Недавно русские открыли в столице и школу для обучения латинскому языку, но опасаются, как бы занятия учеников не вышли за пределы изучения языка; поэтому государь разрешал беспрепятственно учиться лишь тем, которые намерены в будущем служить переводчиками, но и это столь полезное учреждение, как я узнал из писем некоторых лиц, по вине учителей опять упразднено. Предмет обычного обучения их на родном языке составляют книги Св. Писания, сборники молитв, некоторые богословские сочинения и, кроме того, многие творения св. отцов Златоуста, Василия, Григория Назианзина, Иоанна Дамаскина и других, собрания летописей и законов, всеобщая история, достославные деяния Александра Великого и жития святых, преимущественно русских, к которым должно присоединить еще несколько других книг, частью переведенных на русский язык по приказанию царя, частью же, с его дозволения, сочиненных некими греческими и польскими монахами применительно к народному духу.

Между учеными, которые живут в Московии на блестящем царском годовом содержании, по справедливости первое место должен занять Паисий Лигарид с острова Хиоса, некогда митрополит фессалоникийский, [361]а теперь — бывший митрополит Газы иерусалимской, не менее почтенный годами, нежели опытностью и ученостью, который в молодости прожил немало годов в Риме, а в бытность мою в Москве составил краткие записки о предметах веры. В 1666 году он же по просьбе некоего шведского посла написал исследование о вере греков и московитов, относительно таинства св. причащения; это рассуждение, так как его далеко не везде можно найти, мы прилагаем в конце настоящего повествования. В Московию же Паисий приезжал (как уверяет Лев Аллаций в письме 1645 года к некоему Нихузию) для того, чтобы найти помощь у надлежащих людей для своей церкви, впавшей в бедность и в долги, но по приказанию царя остался в Москве. Другой писатель — монах Базилианского ордена по имени Симеон в высокой степени преисполнен латинской учености. Есть также несколько греческих монахов, проживающих также благодаря своей учености в Москве на иждивении царя, не говоря уже о прочих переводчиках с разных языков. Из вельмож много и усердно занимается латинскою наукою боярин или царский советник Лукьян Тимофеевич Голосов, которому в наше время царь поручил заведывать врачебною частью, но которому, говорят, его ученость неожиданно причинила много беспокойства и несчастья. Нащокин младший, прославившийся сын великого отца, много лет путешествовал и обозрел почти всю Европу, превосходно владеет, один из всей русской знати, не только латинским, но и французским и немецким языками, хотя эта ученость послужила ему не ступенью к почетному возвышению, а, скорее, препятствием.

Глава 18. О вере

Самое сложное и, естественно из законов природы вытекающее, поклонение единому Божеству держалось ненарушимо у народов с начала мироздания до тех пор, пока невежество и пороки не одержали верха над всеми, и весь почти земной шар не создал себе с ужасающими суеверием и тупостью многочисленных, бессильных и смертных богов. О готах же и скифах держится слава, что они дольше, нежели прочие народы, хранили в совершенно целом виде и первобытную веру, и первобытный язык, так как они ведь, в самом деле, двигаясь из Армении на Север, долгое время не вели войн с чужеземцами и не попадали под их владычество. Но когда у них начались внутренние раздоры и соседние народы вступили в сношение с ними, то они также стали не только создавать себе разных своих богов, но и поклоняться чужестранным идолам. Из этих пугал они поклонялись следующим, называя их по-скифски: Весту — Табитою, Юпитера — Паппеем, Гею — Апиею, Аполлона — Этосиром, Венеру — Артимпазою, Нептуна — Тамимасадом, а в честь [362] Марса и Геркулеса они совершали воистину изумительные и жестокие обряды. Кроме того, говорят, некто Отин прибыл в 3174 году от сотворения мира из Азии в страну готов и принес с собою новые веру и законы; впоследствии же он был смеха достойным образом обоготворен готами и причтен к сонму богов-покровителей. Изображение его, снабженное золотым оружием, они поставили в знаменитом Упсальском капище вместе с главным идолом, Тором, и богинею Фрикой. Громадная золотая цепь опоясывала башню этого капища. Поклонение этим богам готы при знаменитых своих, за пределами отечества, царях далеко распространили вместе с своим владычеством. Едва ли можно сомневаться в том, что, действительно, у мосхов были те же божества — в старину называвшиеся кумирами, — как и у готов, хотя с течением времени и переменою места они также изменялись.

Вместе с другими славянскими народами мосхи поклонялись Усладу, Хорсу, Даж-богу, Стрибе, Симергле, Мокошу и Перкуну или Перуну, украшенному серебряной головой, в честь которого постоянно горел костер из дубовых поленьев. Верховный жрец, называемый Криве и обитавший в городе Ромове, долгое время служил им. Позднее, в другие времена, они воздавали божеские почести другим богам, Ладе, т. е. Плутону, Лелю и Поделю, т. е. Кастору и Поллуксу. И в настоящее время, по сию пору, лапландцы богохульно поклоняются каменным изваяниям и огню, а сибиряки — своей Золотой бабе, т. е. старухе, сделанной из золота, принося ей в жертву драгоценнейшие меха и сырые внутренности оленей. А так как у этого идола-старухи один ребенок находится на руках, а другой — на коленях, то это и послужило причиною к тому, что некоторые гадают по ней кой о чем неизвестном.

В древности родоначальники мосхов до того не терпели нарушения священных своих обрядов или малейшего внесения в них чего-либо чужеземного, что ученейший их философ Анахарзис был умерщвлен царем Савлием за то, что по возращении своем из долгого путешествия домой вздумал совершать жертвоприношение по греческому образцу, а царь Скила был изгнан борисфенитами из своего царства за то, что принимал участие в празднествах Вакха. В иные еще времена божества и жрецы готов и скифов находились под сильным влиянием византийцев и других греков. Поэтому, рассказывают, некогда гиперборейские девы прибыли в Грецию для жертвоприношения Аполлону, также как и скифский философ Аварид, во времена Креза, посланный своими земляками для произношения обета ради избавления Скифии от чумы, свирепствующей в ней. Когда же, наконец, Всеблагой и Всемогущий Искупитель мира возвратил, ценою собственной смерти, людям вечную жизнь и благодетельно возвестил всем истинное Богопочитание, то некоторые московские [363] племена, по их же словам, были научены спасительной вере Христовой самими апостолами, хотя они после сего постепенно утратили ее, так как подпали под владычество других народов (а также огрубели вследствие взаимных войн). Это мнение поддерживается преосвященнейшим кардиналом Баронием и точным смыслом и ходом апостольской истории.

Кем же именно из апостолов было научено вере Христовой то или другое скифское племя (а многие утверждают, что она была возвещена в Скифии и словесно, и письменно), трудно решить вследствие последовательных переселений этих племен в разные места. Я, впрочем, убежден, что св. Фаддей, память которого русские чтут особенно пред другими, а также и св. Варфоломей, от которого они, по их словам, приняли многие основные положения христианства, как бы то ни было, но распространили свет Евангельский в восточной Московии, чрез соседние с нею народы, ибо они оба проповедовали в северной (передней) части Персии и в Армении. А то, что говорится о св. Филиппе, который, по свидетельству Авдия, Винцентия, Бергамаса, Петра де Наталибус и других, в течении двадцати лет проповедовал Евангелие скифам, а также о св. Андрее, который учил по обоим берегам Евксинского Понта, по свидетельству Евсевия и Никифора, — это, я полагаю, касается более западных русских. Сократ замечает, что в 363 году на Антиохийском соборе присутствовал и подписал соборное послание к императору Иовиану русский епископ Антипатр, однако некоторые считают, быть может ошибочно, что Антипатр был епископом не русским, а города Рос в Малой Азии. Как бы то ни было, но в 325 году на Никейском соборе действительно присутствовали какой-то скифский епископ и Феофил, епископ готский. Или, если кому угодно, пожалуй, скажем, что в 369 году, когда св. Никет, епископ даков, обращал в христианство готов, скифов и гуннов, то большая часть мосхов уже была принявшей христианство. В это же самое время, говорит св. Иероним, имя Христово стало известно и народам на Нервийском побережье Ледовитого океана. После того же, как сей Божественный пламень неоднократно, как бы, был на некоторое время заглушаем мрачными гуннскими полчищами, он снова в 867 году — некоторые ошибочно относят это к 886 году — стал разгораться, когда во времена Рюрика, князя русского, император константинопольский Василий Македонянин, как свидетельствуют о том Зонара и Никифор, отправил архиепископа к русским, и этот на виду у мосхов, ожидающих чуда, бросил в огонь св. Евангелие и вынул его оттуда нисколько не поврежденным, чем и обратил в христианство громадное количество людей, хотя об обращении самого Рюрика у этих писателей ничего определенного не находится. Но даже это чудо недостаточно прочно укрепило корни вновь насажденной веры, [364] так что потом царица Ольга и внук ее Владимир снова стали распространять ее.

А именно, в 958 году Ольга, как говорит Цедрен, будучи уже вдовою, отправилась в Константинополь к Константину, сыну Льва, с немалой свитою из русских вельмож и там крестилась в святой купели и приняла имя Елены. Возвратясь домой, она после многих тщетных попыток к обращению своего народа послала в 973 году послов к Оттону, императору римскому и германскому, с просьбою прислать епископов в Россию. В следующем году прибыл св. Адальберт с целью проповедовать Евангелие в пределах России, но был так неожиданно прогнан невежественной толпой, что едва ушел живой. Иные полагают, что это произошло в 959 году, что, насколько мне это известно, менее верно. Когда же Восточная империя после Цимисхия досталась Василию, сыну Романа, то Владимир, наисчастливейший князь русский, во время войны принял в Херсонесе Таврическом св. крещение и вместе с тем женился в 980 году на сестре императора, как я выше в рассказе о нем несколько подробнее уже сообщил. Он распространил с громадными усилиями и, в особенности, благодаря трудам Льва, первого митрополита киевского, Евангелие широкою волною по всему пространству России, а с течением времени мосхи обратили в христианскую веру, ими принятую, даже и соседние, им подвластные народы. Таким образом научились почитать Христа, частью благодаря грубой проповеди русских священников, частью же по принуждению, вследствие царского приказания, Мордва, Вятка, Пермь, Печора, Сибирь и другие области. А между тем в 997 году св. Бонифаций, сын Богуслова, короля в Славонии, посланный папою Григорием V, явился к остальным, пребывающим еще в язычестве, русским племенам и, пройдя по приказанию какого-то царька невредимым сквозь огонь, блестяще доказал этим чудом превосходство христианской веры; об этом подробно рассказывает Петр Дамианский в жизни св. Ромуальда.

По истечении приблизительно одного столетия пытался, кажется, не без некоторого успеха обратить в христианство тех русских, кои ныне частию подчинены полякам, а частию — мосхам, также и св. Бруннон. В древние времена мосхи, по свидетельству Зонары, постоянно были подчинены киевским митрополитам, зависевшим от константинопольского патриарха, как высшим блюстителям священных обрядов; когда же поляки захватили Киев, то мосхи испросили себе у константинопольского патриарха особого митрополита, а по расширении их государства и усилении их власти они даже избрали одноплеменного себе патриарха, с тем чтобы он постоянно пребывал в Московии. В 1074 году сын одного из русских князей, Димитрий, отправился в Рим и принял царский венец от папы Григория VII, открыто исповедуя римскую веру. Свергнутый братом с [365] престола, он в следующем году бежал к императору Генриху искать у него помощи и, по словам историка Ламберта, принес с собою неисчислимые богатства, состоящие из золотых и серебряных сосудов и драгоценнейших одежд. Император, правда, отправил в Россию, с целью попытать примирение, Бурхарда, архиепископа трирского, на сестре коего был женат брат Димитрия, но дело остановилось в самом начале, ибо ему помешали не только столь же драгоценные дары со стороны захватчика, но и, кроме того, то, что Генрих был опутан внутренними междуусобицами.

Что касается основных положений веры московитов, то в настоящее время они исповедывают то же учение, как и греки, и читают чуть ли не все книги последних в славянском переводе, хотя в предшествующие века они придерживались многих обрядов, совершенно не согласных с греческими и усвоенных ими либо по удобству их, либо же благодаря невежеству. Кроме греческих у них, правда, есть несколько и собственных сочинений, например: каноны Иоанна Митрополита, которого они считают пророком; чудеса св. Николая Барского и какого-то св. Филиппа; вопросы Кирилла Русского к Нифонту, епископу новгородскому; постановления царей — Владимира и Ивана Васильевича; приговор над действиями кардинала Исидора на Флорентийском соборе и, наконец, новейшее — приговор патриархов константинопольского и александрийского, которые были призваны в Москву десять лет тому назад и лишили русского патриарха, за некоторые его нововведения в делах веры, сана. На этом собрании главным образом, кажется, был обсуждаем вопрос о некрещении вторично христиан, несогласных с русскими, и о том, чтобы папа римский не обзывался бы всенародно, как это раньше делалось из году в год, гнуснейшими, нарочно для сего подобранными именами. Также была прекращена и ересь тех, кои пытались свести все иконопочитание к поклонению лишь Христу, Пресвятой Богоравной Деве и св. Николаю. И до того свято и ненарушимо соблюдают русские все предписания веры, что никто не смеет, под страхом жесточайшего наказания, вымолвить что-либо не согласное с ними. Этим они одни достигли того, чего лишены почти все остальные христиане, — незыблемого единомыслия в вопросах веры.

Глава 19. О духовном сословии и его силе

Высшая забота об охране веры почти поровну разделена между самим царем и главным епископом и патриархом. Хотя верховная власть во всем государстве, как в церковных, так и светских делах, принадлежит исключительно одному царю, все же он оказывает духовенству и патриарху некоторое уважение, и поэтому-то и нынешний царь, намереваясь лишить патриарха Никона сана, призвал с громадными [366] издержками вышеупомянутых патриархов в Москву, дабы они, конечно, наилучшим образом обсудили бы все это дело и постановили справедливое решение. Действительно, дабы показать, как почтительно они относятся к своим патриархам, цари всенародно оказывают им в торжественных случаях большие почести и позволяют им иметь свои особые присутственные места, в которых разбираются духовные тяжбы, не первой, впрочем, важности. Первое из них называется разрядом, и в нем хранятся деловые бумаги духовенства и список всего церковного имущества, второе — судным приказом, где разбираются обыкновенные духовные тяжбы, и третье — казенным, который ведает казну патриарха и доходы его. И хотя некогда московские митрополиты назначались константинопольскими патриархами, однако с начала нынешнего столетия, когда мосхи получили свое особое патриаршество, они ни за каким делом к ним, вследствие сего, не обращаются. В настоящее время при избрании патриарха епископами царю одновременно предлагаются два базилианских монаха, из которых он одного, подходящего, и избирает, вручая ему епископский посох с следующими словами:

“Пресвятая Троица, вручившая нам верховную власть, ставит тебя в патриархи”. Немедленно после сего такие же свои русские епископы совершают торжественный обряд посвящения. Прочие лица духовного звания до архимандритов включительно также сперва представляются царю, но утверждаются царем вместе с патриархом. Десятину взимают со времен Льва, первого митрополита, только епископы. Раньше, когда русские находились под владычеством поляков, она взималась последними одинаково со всех через каждые семь лет, но потом, по занятии Киева, они имеют своего особого митрополита. Духовенство владеет по всей Руси весьма обширными и богатыми поместьями, составляющими третью часть всего государства, кои в силу сего освобождены от налогов. Известное количество солдат, впрочем, духовенство обязано поставлять. Что касается степеней важности духовных особ, то по сию пору многие сообщали о сем разноречивые и неверные известия, либо потому, что недостаточно подробно разузнавали об них, либо потому, что с течением времени они изменялись. Я здесь в точности приведу по порядку тот перечень их, который я видел в Москве.

После патриарха и его архидиакона первое место занимают митрополиты, которые называются по именам тех областей и городов, коими они управляют, и которые разбирают жалобы подчиненных им епископов. Вот их перечень: новгородский и великолукский, тобольский и всей Сибири, казанский и свияжский, астраханский и терский, галицкий и киевский, ростовский и ярославский, сарский и подонский, муромский и рязанский, белгородский и обский; архиепископы: смоленский и дорогобужский, вологодский и белозерский, [367] псковский, тверской и кашинский, суздальский и юрьевский, черниговский и нижегородский; епископы, называемые мосхами господами или владыками, — вятский, коломенский, архангельский и несколько других, недавно назначенных архимандритов, или аббатов, будет числом едва ли более пятидесяти. За ними следуют протопопы, т. е. старшие священники, и попы, т. е. священники, при отдельных церквах; в одном городе Москве их находится, говорят, четыре тысячи. У каждого священника есть свой помощник — дьякон, так как без него попу нельзя было бы вполне правильно совершать богослужение. Начальники монастырей называются у русских игуменами, а охранители их или стражи — келарями. Монахи и монахини следуют уставу св. Василия и весьма усердно упражняются в разного рода похвальных добродетелях. Монахини остригают волосы в знак того, что свергли с себя всякие мирские оковы, и зарабатывают только сколько нужно для пропитания вышиванием по сукну. Монастыри, все без исключения, отличаются богатством и красотою построек. Наиболее знамениты монастыри в Москве: в память чудес Алексея и, недавно освященный, во имя Господа Христа, а во Владимире — в память Рождества Христова, далее — Белозерский, Епифановские леса, а также и Горицкий-Воскресенский и самый богатый из всех Свято-Троицкий, отстоящий от Москвы на расстоянии двух миллиариев, не говоря уже о монастырях в Новгороде, Пскове и многих других.

В последнем, т. е. Свято-Троицком монастыре, говорят, хранится нетленным до сей поры тело некоего Сергия, тамошнего игумена, умершего в 1563 году. Сюда царь приезжает два раза в год для поклонения находящимся тут святыням, и в течение нескольких дней архимандрит великолепно угощает его и всех его придворных. Есть в России и приверженцы уединенного образа жизни, называемые столпниками, т. е. отшельниками, крайне скудно питающиеся хлебом и редькою и зачастую обучающие язычников вере Христовой. Кроме того, некогда в Московии существовал крайне нахальный разряд людей, называемых халдеями, более похожих на диких, нежели на святых, которые во время рождественских праздников должны были представлять историю о трех юношах, вверженных в пылающую печь, и напоминать об обращении древних руссов посредством огненного чуда и которые всех идущих в церковь и попавшихся им на пути опаляли огнем из трубок. Так как они за это почитались нечистыми, то в праздник водоосвящения они всенародно очищались посредством погружения в воду. Вследствие этого у некоторых явилось неверное мнение, что халдеев подвергают вторичному крещению. Просвирни — суть вдовы, не желающие идти вторично замуж и главное занятие которых, так как они ведут более благочестивый образ жизни, нежели другие женщины, заключается в приготовлении священных [368] хлебов, употребляемых в церквах. Священники, если они только не монахи, женятся только раз и на девственницах, а ночь перед тем, как им приходится совершать богослужение, они спят непременно одни. Мало того, в случае смерти первой жены они не женятся вторично и не совершают более таинств, если не поступят добровольно в монастырь, а только прислуживают другим священниками в храме или же совершенно возвращаются в мирское звание, как бы в прежнее свое состояние. Священнослужители низшего разряда по большей части так мало почитаются, что если они принесут судье жалобу на кого-либо в оскорблении их, то при малейшей с их стороны провинности они сами скорее, нежели истинный виновник, терпят наказание. Все, с кем они затевают ссору, безнаказанно колотят их палками по всему телу, кроме головы, но если кто собьет у них с головы митру, возложенную епископом, тот подвергается тяжкому наказанию. В одежде они мало отличаются от всех остальных, кроме того, что носят волосы распущенными и не стригут их. В вопросах, касающихся учения веры, они крайне невежественны и нередко подвержены пьянству, предпочитая лучше казаться святыми, нежели быть таковыми действительно. Говорят, что некий митрополит московский, прежде чем выходить из дому, обкуривал свое красное лицо серою до бледности. Монахи же изнуряют себя крайне скудною пищею, часто едят и рыбу, но постоянно воздерживаются от всякого рода мяса и во всем остальном ведут, под суровейшим управлением настоятелей, образ жизни, несколько более просвещенный и святой. Поэтому мосхи, приветствуя, называют их “батюшками”, т. е. отцами, и целуют у них при встрече руку и просят у них благословения в виде осенения крестным знамением, хотя бы даже мимоходом.

Глава 20. О церковных службах и обрядах

Хотя мосхи продолжают питать к латинской церкви ненависть, унаследованную ими от греков, однако в основных учениях веры они почти во всем согласны с нею, но так как у них все подчиняется личному чувству, а общественное благо и согласие все более и более пренебрегаются, то и самое это сродство служит к еще большему раздражению.

О тайне Пр. Троицы они рассуждают не вполне верно, полагая, что Св. Дух исходит от одного Отца чрез Сына, хотя в настоящее время, кажется, они и об этом вопросе имеют более верное представление, нежели раньше. Детей они крестят на восьмой день, так называемым малым крещением, причем назначают ему имя, и призвав для сего священников, а более торжественный обряд крещения откладывается до сорокового дня, когда детей помазывают также миром, хотя это совершается только патриархами и епископами. При [369] самом св. крещении не одна только голова окропляется водою, но ребенок весь погружается в нее, а священник произносит: “Крещается раб Божий во имя Отца и Сына и Св. Духа”, причем состригает у ребенка ножницами волосы на макушке и, закатав их в воск, прячет где-нибудь в церкви. Затем он трижды помазывает ему лоб миром, трижды натирает ему рот солью, надевает на него чистую рубашку, вешает на шею крест и назначает ему покровителя из святых. Восприемников, или свидетелей крещения, по большей части бывает шесть, того и другого пола, которые плюют на землю, когда священник произносит отречение от сатаны. Если случится, что ребенок умрет раньше, чем начнется крещение, то русские согласно с католиками полагают, что он будет находиться в ином, особом месте. Священнейшее и спасительнейшее таинство причащения они совершают под обоими видами, т.е. хлеба и вина, и верят в действительное превращение, или претворение. Вино они разбавляют теплою водою, дабы вернее изобразить воду, истекшую из божественного бока Спасителя. Они употребляют хлеб не пресный, но кислый, т.е. перебродивший, и дают его вместе с вином на ложке детям до семилетнего возраста, ибо уверены, что именно с этого возраста люди начинают грешить; большинство же обыкновенно причащаются только перед праздником Пасхи, а многие — лишь в последние минуты, перед самою смертью. Больному, если нельзя иначе, дают только освященный хлеб, смоченный тремя каплями вина; если же он не может проглотить и его, вследствие болезни глотки, то ему, по крайней мере, вливают вино; сумасшедшим же дают только прикоснуться губами к хлебу, напитанному вином. Хлеб, который дают больным, они большею частью освящают в Вербное воскресенье на Страстной неделе и хранят его в серебряном ковчеге, имеющем вид голубя или башни; когда этот ковчег впоследствии проносят по улицам, то народ поклоняется ему, падая на колени. Обедня служится по определенным, праздничным дням и, кроме того, каждый раз, как кто-либо предложит священнику плату за совершение ее; во время обедни священник, стоя пред дверями в алтарь, показывает народу чашу с вином и блюдо с хлебами, а в конце обедни раздает эти хлебы, иначе называемые антидором, из которых вынуты частицы для освящения.

Кроме обычной, русские иногда служат на славянском языке и более длинную обедню св. Григория. Проклятий, произнесенных кем бы то ни было из священников, они ужасно боятся и считают их одинаково пагубными и для тела, и для души. Во всех поступках и грехах своих, какие только за ними водятся, они признаются, о каждом отдельно, священнику на пороге храма, и тот назначает им искупления за них. Более тяжкие грехи, заключающие в себе оскорбление величия Божеского, могут быть, по их мнению, также смыты водою, освященною в праздник Богоявления. С этою же целью [370] они прибегают к длинному ряду усердных молитв и совершают пешком весьма длинные и утомительные путешествия. После смерти душам отводится некое мрачное место, в средине между раем и адом лежащее, где они и пребывают вплоть до Страшного Суда, отягченные грехами, ибо, говорят они, человек не может попасть в рай или ад, прежде чем будет произведен над ним суд, так как он совершает и добрые дела и злые, и не особенно тяжкие и тайные, но в ожидании суда они, преимущественно по субботам, молятся за умерших, произносят обеты и делают пожертвования. В ночь накануне всеобщего поминовения покойников они выставляют в церкви бобы с медом, которые потом раздают нищим. Помазание св. елеем (они признают так же, как и католики, семь таинств) они совершают над умирающими, после чего считают противным вере давать больным какое бы то ни было лекарство, даже если они, оправившись, вновь впадут в болезнь. В первое воскресенье Великого поста патриарх в присутствии царя с особого возвышения предает в Кремле отлучению от Церкви еретиков, не согласных с греческою верою и виновных в мятежах. Если кто из русских усомнится в вере, того немедленно, как мы уже выше говорили, живого ввергают в костер или лишают жизни посредством иной какой казни.

В наше время царь и патриарх велели объявить двум знатным женщинам, чрез их мужей, что им будут перебиты голени, если они не обратятся к более подобающему образу мыслей, так как они, более, чем следовало бы, изучая Св. Писание, полагали, что многое в обрядах следовало бы исправить. А дабы уничтожить возможность ложных толкований и повод к какому бы то ни было сомнению, никакие поучения к народу отнюдь не допускаются. Они поэтому страшно ненавидят белорусов, сохранивших несколько более свободные обряды, и недавно еще запретили им объяснять Св. Писание народу в их церквах, имеющихся в Москве.

Крестное знамение они творят, сложив первые три пальца вместе, со лба на грудь и с правого плеча не левое. Молятся они на своем родном, т. е. славянском, языке и на нем же совершают все священные службы, причем поют псалмы Давида с некоторыми антифонами, читают Евангелия и молебны святым, для чего ежедневно утром до полудня и вечером после него призываются колокольным звоном в святой храм, а в праздники многие, по благочестивому усердию своему, встречают день в храме. Они хвастаются с большою гордостью, что они одни обладают Светом Истины. Освященная вода и благовонное курение у них в церквах в большом употреблении. Те, кто знает за собой тяжкие преступления или имевшие супружеское соитие, молятся лишь на пороге храма, пока не получат прощения грехов или не очистятся в бане. Иностранцам всем безусловно запрещено входить в храмы; если же кто дерзновенно войдет туда, [371] то его либо принудят принять веру московскую, либо же подвергнут какому-либо иному, не легкому, наказанию. Поэтому многие были удивлены, когда в 1672 году польские послы были приглашены русскими в церковь. Почести воздают русские святым, поистине, величайшие, так, что изображения Господа Христа, Пр. Девы, апостолов и других без различия святых они крайне невежественно называют “Богами”. Пред живописными, а не резными, изображениями святых, кои они держат у себя на дому, они днем и ночью зажигают восковые свечи, кадят благовониями, воздевают руки, земно кланяются, осеняют себе лоб крестным знамением и самоуверенно препоручают себя им. Пр. Богоравной Деве, которой они приписывают свиту в 300 ангелов, и св. Николаю отведены первые места, по степени почитания их. Впрочем, кроме апостолов, они почитают немало и других св. первосвященников и даже нескольких римских пап, живших до разделения Церквей. Св. Николай происходил из города Патара и одинаково прославился, как при жизни, так и по смерти, чудесами, так что в настоящее время Церковь его называет Великим; во времена императора Константина Великого он был епископом в Мирах Ликийских, откуда впоследствии его мощи были перенесены в г. Бар, в Неаполитанском княжестве. Про некоторых своих святых русские рассказывают много чудесного: одни, будто бы, переплывали море, сидя на жерновах, другие, будто бы, таким же образом летали по воздуху, и много и других чудес они-де являли в этом же роде. Многие поэтому полагают, что мосхи, увлеченные своим легковерием, неудачно приписывают многие черты, свойственные их героям, т. е. гигантам, своим святым.

В пище они весьма часто соблюдают строжайшее воздержание и не только по средам и пятницам не употребляют в пищу сахара, ничего молочного, яиц и мяса (в субботу они едят мясо), но строжайше соблюдают в году четыре важнейших, как они их называют, поста. Во время первого поста, перед Пасхою, продолжающегося 48 дней, даже самые знатные люди ничего не ставят на стол, кроме овощей, после того, однако, как предадутся необузданным пированиям в предшествующую этому посту неделю, которую называют масленицей, а греки — сырною, хотя этот недостаток благочестия они большею частью стараются загладить тем, что три первых дня этого поста, три серединных и три последних они проводят без всякой пищи и пития. С праздника Св. Троицы и до праздника свв. Петра и Павла, приблизительно, в течение 40 дней они снова лишают себя мяса по причине второго поста. От 1-го до 15-го августа они добровольно терпят лишения в память Успения Девы Богородицы, поджидая новый год и обильную плодами осень. Наконец, во время четвертого поста, перед Рождеством Христовым и называемого Филипповским, они отказываются в течение шести недель от обычных [372] своих блюд. Переходящие в русскую веру иностранцы постятся 40 дней, славяне — лишь 8 дней и наставляются, до принятия ими веры, в монастыре. Правда, есть весьма много русских, которые, питаясь лишь хлебом да водою во время общего воздержания, относятся к сему с досадою. Кто коснется женщины во время Пасхального поста, тот на целый год не причащается Св. Тайн. Иностранец, женившийся на русской, обязан принять также и ее веру, которую русские хотя и не навязывают никому против его желания, во что бы то ни стало, однако, неустанно убеждают к тому. А кого они переманили в свою веру, тому Москва станет вечною тюрьмою.

Торжественные шествия или церковные ходы бывают по всему городу, весьма пышные, причем и сам царь принимает в них участие. Во время праздника Пасхи русские в знак радости стреляют рано утром из ружей, что запрещено в обыкновенное время, и звонят в колокола, не переставая, только что не ночью, в течение всей недели. Рано же утром по прочтении того места из Евангелия, где говорится о Воскресении Христа, они в каждом приходе целуют в храме священника в плечо и, кроме того, целуются во храме друг с другом. Как мужчины, так и женщины, при встрече целуются и обмениваются пасхальными яйцами, окрашенными в красный цвет; они говорят, что это, по преданию, с первых веков христианства служило выражением христианской любви. Ибо тот, кто приветствует первый, говорит другому: “Христос Воскрес”, на что тот отвечает: “Воистину Воскрес”. Такими подарочками, яйцами, щедро также оделяет и царь своих служащих и гостей. Для того чтобы наравне с другими получить этот знак царской милости, и мы, сняв предварительно с себя, согласно обычаю, перчатки, шляпы, плащи и шпаги, приветствовали царя, сидящего на великолепном престоле и окруженного длинным рядом приближенных, трижды низко кланяясь ему и касаясь пальцами пола, затем, преклонив колени, целовали его руку, в которой он нам протягивал два яйца каждому. В праздник Богоявления царь и патриарх отправляются блестящим шествием с великолепными торжественными обрядами вместе с знатными людьми и в сопровождении большого количества духовенства на Москву-реку для освящения ее. По всему пути от дворца до самой реки, так как он покат и скользок, устраивается гладкая деревянная лестница. Впереди несут изображения святых, сверкающие огнем от многочисленных восковых свечей, при неумолкаемом звоне колоколов, пении священных песней и каждении благовониями, а за ними следует царь с придворными, в великолепных одеждах. Стены, окна, крыши, река и оба ее берега на большом протяжении покрыты бесчисленным множеством народа и красивыми рядами солдат. На реке, там где во льду вырезано отверстие локтя в 4 величиною, ставят деревянные решетки и разноцветные шатры. Посреди их виднеется [373] небольшой легкий помост, спускающийся несколькими ступенями до самой воды, на который становятся царь с патриархом. Когда патриарх длинным молебствием освятит воду и все будет уже совершено по обряду, то, прежде всего, подводят царские сани, запряженные шестью белыми лошадьми, на которые и ставят несколько сосудов с освященною водою, для употребления ее в будущем, после чего и все наполняют свои сосуды тою же водой и бережно относят их домой. Иные, понабожнее, наперерыв друг перед другом бросаются в самую прорубь или только окунают туда голову, что, впрочем, для многих оказывается пагубным по причине большого мороза. С не меньшею торжественностью и пышностью празднуется и Вербное воскресение. Среди толпы прочих зрителей располагаются солдаты кругом на Царской площади, ближайшей к главным воротам в Кремле, там где находится большой каменный дугообразный выступ в виде луны, с красиво развевающимися знаменами и развернутым строем. Сюда являются сперва патриарх, облаченный в первосвященническую одежду, в сопровождении всего духовенства, а вскоре за ним сам царь со всеми своими приближенными, пред которым много священников несут образа и поют особые молитвы и некоторые псалмы, после чего происходит раздача пальмовых ветвей, часто настоящих, которые привозят русским из Персии. После сего царь пешком ведет лошадь, на которой сидит патриарх, за красный повод в Кремль к святым церквам. Впереди же всех едет повозка, везомая лошадьми в великолепных попонах, на которой стоят искусственные деревья, обильно увешенные цветами и плодами. На ветвях их сидят несколько маленьких мальчиков, наряженных ангелами и весело приветствующих пением “Осанна”. Весь путь, по которому двигается шествие, устлан красным и зеленым сукном, которое потом снимается молодыми солдатами, идущими следом за боярами, и шутливым грабежом растаскивается ими по всем направлениям. Сам царь обыкновенно получает от патриарха двести рублей в вознаграждение за свой труд. Лошадь, покрытая белою шелковою попоною, на которой едет патриарх в этом торжественном шествии, постепенно получает все меньше и меньше корма, дабы она, оставив всякую горячность, более походила на осла, и, в течение нескольких недель до шествия, проваживается по этому пути, туда и обратно.

Глава 21. Об иноверцах в Московии

Хотя у мосхов почти совсем не было, или не осталось, еретиков из русских, однако они и поныне допускают, по необходимости, различные богопротивные обряды некоторых. Так, они, с одной стороны, постоянно отовсюду изгоняют евреев из Московии, но близ [374] Ледовитого океана и Татарского моря в стране самоедов, Обдории и Сибири, в русских пределах, они и до сей поры допускают поклонение идолам и солнцу. У рек Танаиса, Волги и близ Каспийского моря им подвластны татары, срамящие себя свальным многоженством либо исповедующие лживую магометанскую веру; во многих городах России они даже, по необычайному попущению царя, построили свои храмы; лютеране же и кальвинисты не только в самом городе Москве, но и в Архангельске и других городах открыто отправляют богослужение по-своему, но не употребляют колоколов. Царь, из-за иностранцев-купцов и солдат, так милостиво относится к ним, что даже сам патриарх не решается присвоить себе какую-либо власть над ними. Так, в наше время лютеране по собственной воле представили одно дело по обвинению в двоеженстве на решение патриарха, но тот заявил, что это его вовсе не касается. Одним лишь римским католикам до сих пор не разрешено иметь своего священника в Москве, хотя немало католиков всех подразделений занимают у русских как военные, так и гражданские должности. Французский король Людовик XIII, ревностный христианин, вел в 1627 году чрез своих послов переговоры с царем о торговых сношениях и о свободе вероисповедания, но получил отказ, какого не ожидал. Пытались неоднократно сделать то же и непобедимые короли польские, но с таким же успехом. До того сильна исстари вражда между греческою и латинскою Церковью, что она, по-видимому, не поддается никакому человеческому врачеванию.

Глава 22. О браках и о власти мужей

Жених, собирающийся вступить в брак, при посредничестве знакомых или родственников, с невестою, которую он раньше ни разу не видал, прежде всего договаривается о приданом, с той и другой стороны. В день, назначенный для свадьбы, отец невесты приходит один к ней и острием стрелы разделяет ей волосы, распущенные ею по лбу, после чего она, сидя с открытым лицом, принимает подарки от друзей. Засим ее вновь накрывают и ведут в другую комнату, где она садится одна за стол с женихом, которому мальчики в белых одеждах подают соль, хлеб и творог, от которых отведывает один лишь священник, предварительно благословив их. Вслед за этим они отправляются, сопровождаемые свитою родственников, великолепно наряженных (причем почти все бывают сильно выпивши), в церковь для совершения обряда венчания. Здесь они, повторяя то, что им подсказывает священник, дают друг другу клятву в верности, и супруг обещает жене не бить ее, а жена мужу — не изменять ему. Засим священник, возлагая на каждого из них венок, плетенный из полыни, произносит: “Тех, кого Бог соединил, человек да не разлучает”, [375] и другие слова священной брачной клятвы и скрепляет весь обряд, давая поцеловать крест (брачующиеся дарят также при этом друг другу кольца в знак взаимной любви). Засим новобрачная, распростершись у ног мужа, целует его сапог, а друзья, зажегши восковые свечи, подают, тем временем, священнику чашу с вином, которую тот предлагает новобрачным опорожнить с пожеланием им благополучия, и те, выпив все вино, растаптывают чашу ногами, причем обещают, что будут таким образом соединенными силами уничтожать тех, кто вздумает расстраивать их любовь. Вернувшись, верхом, в каретах или на санях, домой, садятся за пир, причем новобрачная притворно всхлипывает, вздыхает и плачет, а новобрачный после третьего блюда насильно уводит ее, несмотря на то что она все время ему сопротивляется, в спальню. Гости тем временем не забывают себя, угощаются из больших кубков, а свахи — женщины с продажным языком — усердно оплакивают в печальных стихах перемену в судьбе новобрачной. Час приблизительно спустя отец новобрачного выносит гостям из спальни стакан, полный вина. Если он дыряв, и вино каплет из него, — значит невеста оказалась не сохранившей целомудрия, и пир кончается печально: весь брачный договор считается расторгнутым, и мнимая девственница печально возвращается к своим родителям. Показывая же стакан, полный и целый, отец новобрачного дает понять, что невеста оказалась целомудренной и достойной уважения, и тогда все с пением и пляскою предаются неистовому пьянству, причем громче и более всех радуются благополучному исходу свахи. Способ удостоверения в целомудрии у них тот же, как у многих варваров, и представляется, не в обиду им будь сказано, весьма неосновательным нашим врачам. Если новобрачный увидит, что новобрачная обладает каким-либо телесным недостатком или пороком, что она хромает, слепа, стара или больна, то он может развестись с нею, но не иначе, как дав ей новое приданое. Впрочем эти обычаи и подобные им у простого народа отчасти изменены, отчасти же не в употреблении. Воспрещается вступать в брак между собою родственникам по крови до четвертого колена, связанным духовным родством и тем, кто когда-либо были свидетелями в одном и том же деле. Вступающих в третий раз в брак они обзывают, женщин — неистовыми, а мужчины подвергаются не меньшему также нареканию. Развод у них часто бывает из-за пустяков, по бракоразводным грамотам и по приговору священника. Знатные люди вступают в брак и поныне в незрелом возрасте, чуть не детьми, и научаются супружеской любви меж детских игр. Перед тем как лечь спать с женой, они, по старинному завету Кирилла Русского, сперва снимают крест с шеи и образа со стен, а на следующий день, если не успели еще обмыться, то молятся у дверей храма, где в старину стояли грешники; это они делают [376] также и после других оскверняющих их действий. Дома у себя, согласно старинному русскому и нынешнему восточному обычаю, как, быть может, нигде еще на земле, мужья пользуются такой властью над женами, что могут даже продавать их другим в рабство на известный срок. Эта подчиненность супругу, кажется, по необходимости существует у русских, так как без нее не могло бы быть любви. Действительно: так как народу этому от рождения суждено рабски повиноваться, то отеческая власть одинаково сурова относительно слабого пола, дабы дочери приучались по примеру матерей исполнять приказания и дабы склонное к разврату сословие бабенок находилось в постоянном страхе, а мужья только такого рода суровым обращением успокаивали бы ту ревность, которую часто возбуждают в них дерзкие созерцатели красоты. Поэтому у них на первом месте, около кровати, между другими предметами, необходимыми в хозяйстве, вешается и ременная плетка, называемая “дураком”, и жены постоянно оказывают мужу почтение, с притворно скромным видом, с опущенною главой и наполовину закрытыми очами быстро исполняя все его приказания, так что по виду супруги скорее совершенно чужды друг другу, а не связаны брачными узами. Тем не менее, однако, и у мосхов встречается немалое количество Вулканов-рогоносцев и, притом, между знатью.

Глава 23. О воспитании детей и об опеке их

Заботе о правильном воспитании детей, полезном в высшей степени как для всего государства, так и для частных лиц, мосхи отводят последнее место, так что дети подрастают у них на полной свободе и распущенности. Они не только не преподают им никаких правил пристойного образа жизни, но, напротив, считают нужным учить их, в банях и в постелях, многому такому, что должно быть окутано глубочайшим мраком. К школьным занятиям дети приступают поздно, так что нередко познают жену раньше, чем грамоту. Обращаясь постоянно между пьяными, они становятся лентяями, неотесанными, приобретают чудовищные привычки, никогда почти ничего честного не делая и не помышляя даже о лучшем образе жизни. Отцов они уважают весьма мало, матерей — едва ли уважают вообще. Пока отец жив, даже взрослые дети находятся в его полной власти: он имеет право наказывать различными способами непокорных и четыре раза продать их, на совершенно законном основании, если задолжает кому-либо. К сиротам назначаются опекуны, большею частью, царем, хотя нередко берут опеку на себя, по воле завещателя, ближайшие родственники, но и те и другие обязаны представлять точнейший отчет в приходе и расходе царю, как верховному опекуну над всеми. [377]

Глава 24. О погребении

В старину мосхи хоронили своих покойников весною, а до этого времени хранили их на чердаках, может быть, для того, чтобы, в назидание всем домашним, напоминать каждому о его собственной смерти, или для того, чтобы, подобно китайцам, лучше выразить свою душевную признательность покойнику в его присутствии. Ныне они их предают земле — подательнице и принимательнице всего — по истечении суток, согласно изданному закону. Похороны происходят приблизительно в таком порядке: труп, положенный в гроб, относится на столе или на санях, в сопровождении большого количества плачущих, на кладбище. Похоронное шествие открывают несколько певчих и священников с зажженными погребальными факелами. За ними следуют родственники покойника, тоже с восковыми свечами в руках, с повязанными головами, ударяющие себя в грудь и небрежно одетые. Далее идут женщины-плакальщицы с распущенными волосами, в траурных одеждах, старающиеся вызвать сожаление притворным выражением лица и быстро высыхающими слезами, с воплями и рыданиями поющие похвалы покойнику. Засим, по окроплении покойника освященною водою, священники быстро прочитывают над ним молитвы и его немедленно — утром ли, или после полудня, это безразлично, зарывают в землю, причем медленно ударяют в один лишь колокол. Зимою тела людей небогатых сваливаются в кучу в особые небольшие дома и замораживаются, а при наступлении вновь весны извлекаются оттуда и хоронятся более тщательным образом, ибо зимою копать землю, обратившуюся от холода на большую глубину как бы в камень, и слишком трудно, и слишком дорого. Каждому покойнику надевают на ноги башмаки, а в руки дают грамоту о свободном пропуске, которую он должен показать св. Петру в доказательство того, что ему отпущены священником его грехи. Если случайно кто-либо будет убит, не имея креста на шее, то тому следует, по мнению русских, отказать в молитвенной помощи и погребальных почестях. Печаль выражается у русских изорванною одеждою черного цвета, но по истечении шести недель всякие сетования прекращаются. Все время, пока последние продолжаются, доступ к царю запрещен. Но, дабы почтить память умерших поминальною трапезою, русские приносят по субботам пищу в маленькие хижины, выстроенные над могилами, и таким образом приносят жертву душам родственников. Описывая кратко эти похоронные обряды, москвитянин Кирилл в своих вопросах выражается так:

“Вели отслужить за душу умершего пять обеден и дай за это священнику гривну, т. е. десять оболов, а также ладана для каждения, пять свечей, вина и кутьи, приготовленной из трех частей сваренной пшеницы и одной — четвертой — части чечевицы, бобов, гороха и иных плодов, с прибавкою к ним меда и сахара”.