ЯКОВ РЕЙТЕНФЕЛЬС

СКАЗАНИЯ СВЕТЛЕЙШЕМУ ГЕРЦОГУ ТОСКАНСКОМУ КОЗЬМЕ ТРЕТЬЕМУ О МОСКОВИИ

DE REBUS MOSCHOVITICIS AD SERENISSIMUM MAGNUM DUCEM COSMUM TERTIUM

Книга вторая
 

Глава 14. О служащих при Дворе из туземных жителей

Русские, как это подобает, занимают при Дворе наиболее важные должности и имеют более свободный доступ к царю. Из них занимают высшие должности, ежедневно являясь на службу к царю, и пользуются его доверием комнатные бояре, которые допускаются во внутренние покои и участвуют в сокровеннейших совещаниях. В настоящее время к числу таковых принадлежат: Кирилл Полуэктович, Долгорукий, князь Юрий Ромодановский, Артамон Сергеевич, Одоевский, Дохтуров и несколько других, хотя те, подобно большинству нижеследующих, занимают разные государственные места и должности.

После них, кажется, должно первое место отвести священнику, духовнику царя, который заведует его душевным спокойствием и без которого он почти ни в чем и нигде не обходится. На одной почти ступени с ним — лицо того же сословия, заведующее раздачею царской милостыни. Думные бояре суть ближайшие советники царя, с которыми он ежедневно совещается и решает дела. За ними следуют, собственно, так называемые бояре или советники царские, число коих неопределенно. Окольничие также находятся на службе близ царя и призываются иногда для совета и для суда. Чаще всего кто-либо из них сопровождает бояр, когда они по службе отправляются с войском, или послов в качестве товарища. Думные дворяне суть остальные советники царя, занимающие места немного пониже. Спальники и постельничие, которые заботятся о царской постели и по двое каждую ночь проводят без сна, стоя на страже перед спальней. Стольники, принадлежащие также к знатнейшему дворянству, живут постоянно в царской столице и прислуживают за столом, особенно в торжественных случаях. Стряпчие суть ближайшие прислужники при спальне, носящие бармы и шапку царя повсюду за ним. Жильцы суть молодые подростки из дворян, которые в разноцветных шелковых одеждах и собольих шубах стоят на [311] виду у всех в передних комнатах с бердышами. Московские дворяне, получая от царя земли или денежное годовое жалованье, живут постоянно в Москве, всегда готовые выступить в поход. Городовые дворяне, на таковом же положении проживая по городам, собираются обыкновенно по приказанию воеводы или наместника в случае войны. Должно упомянуть здесь и о тех двух юношах, князьях, которые в белом одеянии стоят по обеим сторонам царя, когда он сидит на престоле, один из них держит в руках топор или секиру, украшенную слоновой костью, а другой — шестопер или булаву. Начальник конюшни ныне пользуется значением, гораздо меньшим, нежели прежде: в давно прошедшие времена он, в случае бездетности царя, был ближайшим его наследником. Дворецкий боярин, по-простонародному называемый “набольшим в дому”, — главный управитель Двора. Оружничий боярин заведует складом оружия и украшениями всего дворца. Комнатным с ключом называется главный прислужник в спальне, хранящий ключ от царского кабинета. Кравчий или, как его называют теперь, маршал подает яства, ловчий — начальник над царскою охотою. Главным церемониймейстером называется из числа сенаторов тот, кто управляет Посольским приказом или канцелярией, где ведаются по большей части дела об иностранцах. Думные дьяки суть придворные секретари, между которыми первое место занимают те, которые заведуют тайным архивом царя, так называемые дьяки тайных дел; дьяки же низшего разряда суть писцы, коих очень много и кои обыкновенно пишут, положив бумагу на колени. За ними следуют по порядку подьячие, т. е. прислуживающие дьякам. Рассказ об остальной, наконец, незнатного происхождения царской прислуге, составляющей длинное приложение ко Двору, и о царских телохранителях я здесь опускаю, так как мне еще представится случай говорить об этом в другом месте.

Глава 15. О самодержавном образе правления царя и его основании

Власть московского царя до того не стеснена никакими законами и до того самоуправна, что справедливо может считаться равною, если не превосходящей, царской власти древних ассирийцев и греков и современных турок, персов и татар. Поэтому-то некий турецкий оратор сказал, что из всех христианских правителей только московский царь один обладает полною и высшею властью над своими: этот варвар, по-видимому, либо по невежеству своему не заметил, а скорее всего не знал того, что гораздо более украшает царей и более священно у христианских царей, именно — их превосходство над прочими. И действительно, царь имеет не только полнейшее право [312] издавать и отменять законы, заключать и нарушать союзы и мирные договоры, назначать и удалять чиновников, уменьшать и увеличивать налоги, но располагает вполне жизнью и смертью своих подданных и их имуществом, так что может, если захочет, отнять у них все состояние и жизнь, не объясняя причин сих действий. Если он иногда совещается о чем-либо с боярами, то он не просит их о согласии, а пользуется их опытностью и покорностью. Поэтому все его подданные открыто признают, что все они целиком и все их имущество принадлежат Богу и царю и прячут все, что у них есть дорогого и ценного, в сундуки или подземелья, дабы другие, увидав, не позавидовали бы, правитель не заподозрил бы, и дабы не привлечь на себя чьей-либо жадности или иную какую опасность. И это одна, между прочим, из главных причин тому, что Москва до сих пор так отвратительно дика и не отличается красотою своих зданий. Самая же царская власть вполне наследственна и составляет достояние царской семьи, причем всегда наследуют сыновья, старшие или младшие, смотря по желанию родителей. Прочие члены семьи не могут никоим образом, основываясь на близком родстве, захватить себе власть, так как воле умирающего царя предоставляется, следуя весьма похвальному обычаю, передать из рук в руки царский скипетр. Из этой власти проистекают и эти многочисленные и пышные прозвания — великого государя, царя, самодержца, отчича и дедича. Единственная цель, к которой единодушно стремится все русское государство, это — исключительно слава царя, выгода его и благосостояние, которая и достигается крайней суровостью и поддерживается строжайшими законами. Поэтому равным образом и все подданные, дабы знали, что меж ними нет никакого различия друг от друга, никогда не допускаются слишком близко к царю, не пользуются освобождением от повинностей или какими-либо преимуществами, никогда, наконец, не могут разбогатеть. Действительно, относительно московских князей мнение таково, что презренная доступность и обилие средств у знати есть та стена, из-за которой ныне сильные борются с царями, и что обилие преимуществ у немногих есть зловредное семя, повод к соблазну и источник мятежа, и напротив, если народу по милости князя предоставляется одна только цель, достигнуть которой никто не может иначе, как через смирение, то всем дается возможность просто и легко идти по правому пути.

Поэтому цари, дабы лучше обосновать свою власть и вполне обезопасить себя, установили следующие основные законы, сходные с древними спартанскими, а ныне — татарскими. Ибо одинаково с ними они не позволяют своим подданным ни путешествовать, ни вступать в брак с чужеземцами, ни, наконец, заниматься науками и искусствами ради умственного развития и нравственного совершенства; [313] в довершение к сему запрещается еще кому бы то ни было спорить о вере или обращаться с речами к народу в церкви. Итак — священники держат в Московии народ в убеждении, что царь ничего не делает помимо воли Божией, и что повинующийся до конца жизни своей приказаниям царя непременно будет угоден Богу. С той же целью князьям и боярам московским приказано постоянно пребывать во дворце, а члены наиболее влиятельных семей обыкновенно разлучаются или высылаются в отдаленные области под видом оказания им чести. Наконец, справедливость князя в особенности, частая перемена должностных лиц и расположенные по всему государству военные стражи до такой степени хорошо упрочивают московский престол, что всем ясно, в какой степени и Россия опирается на платоновское благоустройство.

Глава 16. О писанных законах и народных собраниях

Первоначально обыкновенно народы во всех вопросах жизни руководились исключительно естественным порядком вещей и общепринятыми обычаями. Такого же порядка придерживались весьма долго и мосхи, но несколько позднее они уже стали излагать письменно свои законы, хотя, кажется, значительная часть их некогда присвоила себе и письмена и законы, письменно изложенные и принятые у готов и древних скифов. По принятии христианства Владимир первый написал кое-какие законы, и с тех пор по мере того, как являлась надобность, вновь составлялись последующими царями новые весьма полезные законы. Из них весьма важны: собрание законов Ивана Васильевича, разбор постановлений Флорентийского собора с строжайшим осуждением Исидора, правила Иоанна митрополита и вопросы некоего Кирилла к Нифонту, епископу Новгородскому.

Все эти отдельные законоположения Алексей Михайлович приказал в 1647 году, значительно добавив, собрать и привести в лучший порядок и напечатать под заглавием Соборное Уложение, т.е. постановления соборов. Здесь все точно изложено: вопросы о вере и о духовных лицах, о судопроизводстве, о должностных лицах, о разграничении земель и о разных сословиях подданных. Что же касается до всенародных собраний, то они у мосхов бывают крайне редко, так как только царь может созвать и распустить таковое. Еженедельно, однако, собираются в особую комнату дворца, называемую столы, или даже в церковь несколько думных бояр, патриарх и митрополит с епископами для частного совещания, причем патриарх крестит лоб и щеки царя, когда тот входит или выходит. Засим, когда у всех их по порядку спрашивают их мнение о предложенном [314] вопросе или, вернее сказать, их совета, то они все полагают на мудрость царя и предоставляют ему полную власть выбрать и решить, как ему угодно как единственному и высшему издателю законов. В сравнении с другими народами мосхи, по правде сказать, немного издали для себя законов, из коих они соблюдают много совершенно не согласных с нашими обычаями, но в силу постоянного применения и привычки строго соблюдаемых, и полагают, что то государство, которое нуждается во многих законах, крайне расстроено.

Глава 17. О союзах

Союзы, необходимые вообще для подкрепления какой бы то ни было власти, московский царь заключает лишь с некоторыми пограничными государями, предпочитая воздерживаться от сношений с более отдаленными, как в этом деле, так почти и во всех остальных. С достопочтеннейшим, впрочем, императором Леопольдом он недавно заключил новый дружественный союз. Да сохранит Господь навеки эту связь двух доблестнейших государей на неоспоримое благо всему христианскому миру! Что же касается до заключенных и соблюдаемых уже несколько лет союзов с англичанами и голландцами, то они касаются исключительно права свободной торговли. Все же остальные священные пункты договоров мосхи, смотря по тому, требует ли того мир или война, спокойно либо твердо соблюдают, либо совершенно нарушают. Из договоров, кажется, никогда ни один не был так долговечен, как заключенный некогда с персами, так как одинаково нежелательное могущество соседей, татар и турок, теснейшим образом связывало стремления тех и других как бы неразрывной связью.

Другой род союза, но не на равных правах, они заключили также с великим китайским ханом ради областей, расположенных по ту сторону Оби, и с этой целью отправляют послов одного за другим в Китай с дарами. Эта во всяком случае многолетняя дружба немало способствует к держанию прочих татарских ханов и мурз между страхом и мирными замыслами. Да наконец, и торговлю-то с Китаем (называемым некоторыми Северным) русские едва ли могли бы вести иным каким-либо способом, если бы они (как это делают персы и другие народы) не открыли себе пути к столь подозрительным и ненавидящим чужеземцев народам под предлогом ввоза даней и подарков. С прочими татарскими мурзами, коих они предпочитают иметь в числе друзей, нежели в числе соседей, нашим мосхам сама необходимость велит заключать союзы. Со шведами и поляками они скорее поддерживают мир, нежели союз, хотя недавно они с весьма похвальным рвением примкнули к полякам против турок. [315]

Впрочем, прочность этой дружбы покоится на основании довольно сомнительной прочности, так как оба эти народа явно соперничают друг с другом и явно питают ненависть друг к другу. Всякий, однако, союз, заключенный царем с чужеземцами, он обыкновенно скрепляет чрез послов крестным целованием.

Глава 18. О посылке и приеме послов

Никто почти из бывших до него московских царей не посылал столь много и столь блестящих послов в Азию и по всей Европе, как нынешний царь Алексей Михайлович.

В короткий промежуток времени не только у турок, персов, татар, шведов и поляков, но и у голландцев, англичан, французов, испанцев и у священнейшего императора христианского и многих имперских князей, великого герцога тосканского, в Венецианской республике и даже у самого первосвященника римского он чрез послов, подавая пример необычной вежливости и с целью предложить свои услуги, побывал.

Вследствие этого и мосхи также от весьма многих князей получили уверения в дружбе и уважении.

Они принимают совершенно своеобразно иностранных послов и заботливо отсылают их обратно домой, как можно скорее. Ибо они не терпят постоянных в Москве послов, или резидентов, как их называют, а также и сами не позволяют своим долго оставаться при Дворах других государей, дабы те, вследствие слишком долгого постоянного обращения, не изменялись бы и не вносили в отечество новые нравы. Мало того, они и приезжих послов считают как бы честными, явными лазутчиками и законными изменниками своей вере. Посылаемым же ими за пределы государства они постоянно, под угрозою тяжкого наказания, приказывают везде тщательно поддерживать царское достоинство и величие, а также и разузнавать о всех делах до мельчайших подробностей, в течение немногих дней. Во избежание же всякого совращения или подкупа со стороны иноземцев, и дабы послы находились в полной зависимости от царской милости, у них по возвращении домой обыкновенно отбирают подарки, полученные ими за границей, и либо награждают их другими, либо же подвергают наказанию.

Раньше мосхи до того считали себя всячески вправе нарушать почитаемые священными у всех права послов, что Иван Васильевич приказал пробить голову гвоздем некоему татарскому послу, не снявшему шляпы, а другого посла, от римского императора, недостаточно почтительного, отправил в изгнание в холодную Сибирь. (Известно, что отец нынешнего царя поступил таким же образом с неким английским послом.) Послов от держав, не состоящих с ними [316] в дружеских отношениях, русские обыкновенно не допускали даже внутрь государства, а как можно скорее отпускали домой, покончив дело, ради которого те приезжали, чрез посредников на границе. Послы же от дружеских держав, с момента прибытия их к границе России, поступают на полное содержание царя, и их провожают до столицы царства, осыпая всякого рода проявлениями гостеприимства, хотя они часто испытывают завистливое и высокомерное, на словах и на деле, обращение приставов, т. е. чиновников от порубежных воевод. Ибо те стараются последними слезать с коней, выходить из экипажа, сесть повсюду первыми на наиболее почетное место, как можно реже снимать шапку, как можно менее двигаться вперед и по возможности чаще произносить титул царя. Прибыв к первому русскому городу, послы непременно должны некоторое время там пообождать, доколе царь, извещенный об их прибытии, не отпишет, как ему угодно поступить с ними далее; в это время управляющий сею областью воевода редко показывается послам, дабы этим как-нибудь не уронить чести своего государя, а может быть, и для того, чтобы не быть заподозренным в подкупе. Затем они с новым переводчиком и приставом, проезжая по государству, не имеют права идти пешком, ни даже прохаживаться по улицам, лежащим на пути городов, иначе как с согласия и разрешения сопровождающих их приставов и окруженные военною стражею. Приблизясь к Москве, они несколько времени ждут, пока не будет назначен день для торжественного въезда и не явятся новые пристава. Эти с еще большим упорством, нежели прежние, стараются по большей части закрывать послам вид с правой стороны, более по собственной гордости и упорному высокомерию, нежели во исполнение царской воли. Поэтому когда в 1672 году дворянин Адольф Евершильд, мой родственник, будучи послан шведским королем в Московию, заметил своему приставу, что это крайне неприлично, прибавив, что русские незаслуженно требуют, чтобы им за границею оказывали почести, так как они у себя не оказывают ничего подобного чужестранцам, то царь немедленно велел приставу тотчас же перейти на левую сторону посла. Когда же тот собирался уезжать, то царь, оказав ему многие необычайные знаки расположения, пожелал, чтобы он, окруженный знатными людьми, проехал бы по городу на белых лошадях. Итак, обращаясь к началу рассказа, послы въезжают в город среди многочисленных всадников из знати в роскошных одеждах и между рядами пеших солдат, на длинное расстояние развернутыми, и везут их на царских лошадях в громадный дворец, именуемый дворцом христианских послов. Необычное блестящее торжество это не может не поразить зрителя. Затем они в стенах своего жилища окружаются, как бы в какой осаде, воинскою стражею, которая никому не позволяет входить к ним, кроме [317] посланных царем, и никуда наружу не выпускает кого бы то ни было из посольских слуг, дабы как-нибудь не представилась им возможность подкупить московских чиновников деньгами или подарками, или кто-либо не узнал о том, что поручено послам, раньше царя. Впрочем, мосхи поступают так, прикрывая это видом почета и заботы о безопасности. Меж тем послам щедрою рукою отпускается все необходимое для существования, так чтобы им, сколько времени они бы не прожили в Москве, не было бы надобности тратиться самим на что-либо, кроме подарков.

Когда же, наконец, послы отправляются во дворец для изложения пред царем своих поручений, то снова до ворот дворца им предшествует многочисленный отряд всадников, великолепно убранных, несколько рот пехоты, а также и большие пушки, везомые в несколько длинных рядов. Впереди пешком несут подарки царю, каждый подарок особо. Впоследствии их по приказанию царя точно оценивают серебряных дел мастера и купцы, дабы царь мог через это равномернее отдарить стоящими столько же. При этом некоторые из более почетных членов посольства обыкновенно также выставляют, таким же способом, свои незначительные дары царю с целью получить таким тайным путем наживы более ценные. Русские заметили это, наконец, и в бытность нашу возвратили некоторым из состоявших при посольстве их подарки с изрядною некою придачею. Пройдя ворота, христиане входят далее во внутренние покои иною дверью, нежели магометане и язычники, сквозь тесную стражу телохранителей: тут важно сидят много внушительного вида пожилых мужей, занимающих различные должности при царе, в высоких башнеподобных шапках и великолепных, золотом расшитых, одеждах. Каждый раз как послы входили в какую-либо комнату, двери за ними запирались, пока наконец, пройдя их несколько и сняв предварительно с себя шпаги, они предстали пред царем, сидящим на пышном троне; перед ним стоял длинный ряд бояр в замечательно роскошных одеждах. Позади царя стояли два молодых спальника в одеждах из серебряной парчи, в высочайших шапках, сшитых из белых лисьих шкур: один держал в руке секиру, а другой — булаву. Послы пожелали царю от имени своего государя здоровья и передали привезенные ими грамоты, причем вкратце изложили предмет своего посольства, после чего поцеловали у царя руку, которую в прежние времена цари имели обыкновение обмывать после сего, считая всякое прикосновение со стороны иноверцев осквернительным. Затем царь с своей стороны спрашивал чрез так называемого думного дьяка о здоровье иноземного государя и обыкновенно откладывал дело до дальнейшего рассмотрения, а пока приглашал послов к обеду, изобильно в их помещении приготовленному. Если же послам доводилось обедать вместе с царем, то они сидели за [319] столами, немного пониже. Царь, одетый по большей части в белую одежду (что служит знаком расположения), предлагал каждому из них кубки с пенящимся вином и пил даже сам вино в честь и во здравие их государя, своего друга. Переговоры о мире или войне ведут с послами несколько на то избранных бояр, а царь очень часто слушает их из соседнего тайника. Тотчас же после первого приема (так называемой аудиенции) послам и их слугам дозволяется, однако в сопровождении военной стражи, походить по городу, разрешается также и посторонним приходить к ним, объявив предварительно страже свое имя и причину прихода. В числе таковых весьма часто посещают приезжих знатные, подученные лица и, беседуя о разных обстоятельствах русских, представляют все в превосходном виде и сообщают все, что угодно, кроме истины. Поэтому большинство из побывавших в России привозят с собой поверхностные сведения и общераспространенные басни об этом государстве, так как в тайны московские им не удается проникнуть вполне удовлетворительно никоими, даже окольными, путями.

Глава 19. О царской казне и отдельных его доходах

Долгое время московиты славились между многими другими народами добровольною бедностью и простотою образа жизни, но потом ими также овладели жажда золота и неудержимая страсть к стяжанию, и они начали насильно отнимать чужое имущество, чеканить монету и собирать сокровища. А так как все право и власть над подданными принадлежат в настоящие время князю, то все богатства стекаются к нему одному, так что московский царь справедливо считается одним из богатейших правителей на свете, так как ежегодный его доход, по достоверному счету, в общей сложности значительно превышает два миллиона рублей или венгерских червонцев; один архангельский порт, говорят, доставляет ежегодно 300000 червонцев. Большая часть этих денег идет на расходы по содержанию Двора, на потребности государства и благоустройство Сибири в особенности и других восточных областей. Остальная же часть идет либо на приобретение драгоценных вещей, либо вносится на хранение в казначейство, так что доходов гораздо более, нежели необходимых расходов. Не упоминая здесь вторично о тех поражавших своим количеством богатствах, собранных на Белоцерковном острове, при чем столько областей и городов подвергались кровопролитному разорению, и ныне уже истраченных, я не нахожу нужным, однако, скрывать, что таково же, а может быть, и еще больше, богатство нынешнего царя. Часть его сокровищ хранится в так называемой Золотой палате, где возвышаются в порядке расположенные груды драгоценных камней и жемчуга, причем ежедневно несколько [319] искуснейших золотых дел мастеров и других художников заботливо их перечищают и тем увеличивают их ценность.

Источники доходов крайне разнообразны и почти бесчисленны. Из наследственных дворцовых поместий, называемых оброчными вотчинами, которые занимают около половины всего государства (другая половина распределена между духовенством и знатью), доставляется царю не только хлеб, мед, скот и многое другое в этом же роде, но и громадное количество чеканной монеты. Из повинностей, которые он единолично по желанию то увеличивает, то уменьшает, две в особенности приносят царю доход — тягло, взимаемое по всему государству с каждого четверика муки, и подать — т. е. ежегодный взнос, уплачиваемый всеми подданными без исключения, смотря по величине состояния, хотя в столь обширном государстве гораздо более денег собирается от пошлин портовых и так называемых конфискованных товаров.

В немалой степени заменяют сокровища и дорогие разного рода меха, которые, как бы по недостатку денег, одинаково служат вместо денег как во внутренней, так и во внешней торговле, так что знаменитый французский географ Сансон и многие другие, кажется, весьма удачно думали видеть в этих мехах золотое руно аргонавтов, ибо и Фазис, ныне называемый Фассом, в соседней с русскими Колхиде, славился некогда как всемирный рынок, да и Севастианополь в той же Грузии, в котором обыкновенно собирались единовременно 300 народов с севера ради торговых целей, пользовался не меньшею известностью. Мало того, и тут и там упоминаются, между прочими товарами, особенно меха, которые тогда необходимо было доставлять туда, главным образом, из московских земель в громадном количестве. Затем с кабаков, т. е. питейных домов, в которых по всему государству исключительно один лишь царь продает пиво, мед и водку, получается такой доход, что трудно даже сказать. Не меньший ежедневный доход доставляют и общественные бани, которые также он один повсюду содержит, так как частое купанье стало у мосхов не только обычаем, но даже законом, так что каждый из них посещает баню, по крайней мере, раза два-три в неделю. Но еще более барышей получается с постоянного преимущественного права торговать всякого рода товаром и в присущем царю праве первому покупать и продавать. То, что казна получает также и половину взысканий по уголовным делам, и десятую часть по всем прочим судебным делам, от продажи лошадей, из Татарии выведенных, и наконец, указ, которым запрещается не ввоз в государство, а вывоз из него денег, — все это приносит громадный доход. Наконец, даже и имущество частных лиц царь в случае крайней нужды считает себя более, чем другие властители, вправе отдать на общественную пользу. [320]

Наш Алексей, однако, до сей поры совершенно справедливо не решался на это и, дабы показать свое милостивое отношение к подданным, решил, что достаточно в военное время взимать десятину, т. е. только десятую часть с доходов имущества по строгой оценке, тогда как отец его Михаил повелел платить себе пятину, т.е. пятую часть.

Глава 20. О некоторых должностных лицах

Хотя обязанности должностных лиц у мосхов носят почти одинаковые названия, как и в Польше, однако в самом отправлении большей части их видна с той и другой стороны разница. У поляков все направлено к свободе знати, в Московии же, вообще говоря, все находится в жалком, рабском подчинении. Некоторые высшие должности, когда-то обладавшие некоторым подобием свободы, либо совершенно отменены царями, или же власть и могущество их до того ограничены, что даже сами бояре, именовавшиеся правителями государства, ныне едва-едва могут считаться наравне с частными, простыми советниками. Но, кажется, многих (я далек от того, чтобы сказать “всех”) одновременно с их обессилением одолело сильное любостяжание, которым они, хоть отчасти, удовлетворяют если не честолюбию своему, то жадности. Так сильно господствуют ныне обман, подкуп, до того стало обычным развращать и развращаться! Из числа знатных должностных лиц воеводы или наместники получают в управление ту или другую область, приблизительно на три года. Они, хотя и являются представителями и подражателями царя, очень ограничены в своей власти. Они обязаны наиболее важные дела представлять на разбирательство царю и не могут лишить кого-либо жизни, не донеся сперва об этом в Москву. В остальном они отправляют правосудие более свободно, но так, однако, что никогда не забывают себя, изменнически выговаривая себе за разбор дела, так как они не получают от царя никакого годового жалованья, кроме взысканной с преступников пени. При отъезде на воеводство царь обыкновенно вручает им жезл, в знак власти, а может быть, и в виде напоминания о предстоящем наказании, ибо они легко лишаются не только своего сана и свободы, но, в виде роковой отместки, и жизни, как только возникает малейшее подозрение или жалоба на дурное ведение ими дел. Раньше они должны были оставлять жен и детей в Москве, дабы царь мог оказывать им большее доверие, ныне же вместе с ними отправляются в области, в качестве спутников, послы и дьяки, дабы взаимный страх и деятельное соревнование могущественнее удерживали каждого из них от несправедливых поступков. [321]

Глава 21. О приказах, или присутственных местах

Дабы в столь обширном государстве отдельные дела велись более подобающим образом и в большем порядке, мосхи препоручили много присутственных мест, в простонародье называемых приказами или канцеляриями, почти бесчисленному количеству дьяков или писцов для тщательного ведения. Из них следующие четыре почитаются как бы главенствующими между остальными.

Посольская четверть, где ведутся дела с чужеземными государями, послами и даже купцами-иностранцами, в котором в наше время с великою славою председательствовал Артамон Сергеевич. Разрядная четверть, где ведутся записи о состоянии бояр и дворян и их служб, а также отмечаются мирные и военные приобретения и потери и владения всего государства. Из него же получают предписание отправляться и наказ воеводы пред отъездом их в области и царства. Поместная четверть ведет список поместьям, пожалованным от царя за заслуги, и разбирает споры, возникшие из-за купли, продажи и наследства. Казанский и Сибирский дворец ведает дела Казанского, Астраханского и Сибирского царств, богатый доход от мехов и благоустройство ненаселенных стран, число коих с каждым днем увеличивается. Эти присутственные места, в совокупности взятые (если прибавить к ним еще три главнейших вышеназванных), соответствуют вполне семеричному сенату в Китае — мало того, если кто внимательно присмотрится к сути дела, то увидит бесконечное количество китайских обычаев у мосхов, чему, кажется, причина двойная: та, что весьма многие обычаи всех азиатских народов схожи между собой, и та, что многие обычаи были переняты русскими у татар, которые одинаково владычествовали над китайцами и над Московией.

За этими приказами следует большое количество таковых же, приблизительно в следующем порядке: Дворцовый приказ — обсуждает дела, вообще касающиеся дворца, Иноземский — распоряжается иностранцами, служащими в военной службе, и другими, кои почему-либо не подчинены другим приказам. Рейтарский — заведует конницей, набранной большею частью из туземцев дворян, и уплачивает им жалованье. Большой приход, куда сборщики или гости представляют отчеты о доходах с пошлин в гаванях и т.п., где устанавливаются цены, вес и мера и уплачивается месячное и годичное жалованье многим служащим.

Судный володимирский приказ, который бояре считают своим исключительным судилищем по древним установлениям. Судный московский, куда призываются на суд стольники, стряпчие и прочие придворные служащие и граждане. Разбойный — судит разбойников, воров и всякого рода преступников, подвергает их пытке и [322] постановляет приговор сообразно с преступлениями. Пушкарский — заведует литейщиками колоколов и пушек для войны, кузнецами и всеми мастерами, изготовляющими что нужно для вооружения, заготовляет вперед все необходимое и заботится вообще о военных снарядах- Ямской, откуда по приказанию царя быстро рассылаются по всем направлениям гонцы, скороходы и ямщики, что весьма схоже с древнеперсидскими ангарами. Челобитный — принимает письменные прошения и возвращает их с надписанным решением. Земской, куда жители города Москвы отправляются на суд, где утверждаются купчие и другие договоры, а также принимаются пошлины с домов, застав, мостов и т.п.

Холопий — заботится о рабах, записывает имена тех, которые отдают самих себя на известное время, или совсем продающихся другим в рабство, что у русских называется кабалою. Большой красный — в котором хранится царская казна, излишек доходов, золотая и серебряная парчи, шелковые ткани, разного рода одежды, ковры и дорогие палатки. Казенный — ведает дела, касающиеся торговли, откупщиков и купцов из туземцев и, в особенности, тех, кто заключает какой-либо договор с царем.

Монастырский — чинит суд над священниками, монахами и всем духовенством в светских делах. Каменный — которому подчинены мастера, плотники и каменщики и все, что касается городских построек, и который доставляет гражданам необходимое количество леса, железа и камня. Новгородский — ведает дела и доходы того и другого Новгорода- Галицкий — куда направляются дела по правовым и судебным вопросам Галиции, бывшей некогда царством.

Новый — куда все питейные дома, продающие водку, пиво и мед, представляют свои отчеты и вырученные деньги и откуда им отпускаются напитки- Костромской — который разбирает дела Устюжской и Холмогорской областей. Золотой и Алмазный, или Златая храмина, в котором хранятся сокровища царя, сосуды и украшения из золота и серебра и громадное количество драгоценных камней. Во время нашего пребывания в Москве царь к этим сокровищам присоединил еще один алмаз необыкновенной величины, вывезенный из Восточной Тартарии, и стоимость которого торговцы с трудом могли определить. Ружейный, в котором изготовляется и хранится всякое оружие, знамена и все прочее, необходимое для пышных военных торжеств. Аптекарский, в котором собираются для исполнения своих обязанностей царские лекари, хирурги и аптекари. Таможенный, где собирается пошлина с разных товаров в городе Москве, и который ежегодно дает об этом отчет приказу Большого прихода. Сбора десятой деньги, в котором производится сбор десятой деньги с имущества на необходимые военные издержки. [323]

Сыскной, наконец, разбирает новые тяжбы, в точности не подходящие ни к какому иному приказу. Но, кроме этих приказов, есть еще несколько, менее важных, во-первых, по военным делам, а также и те три, которыми заведует патриарх и которые мы опишем несколько ниже. По приведенным же образцам правления управляются и все остальные русские царства и области.

Глава 22. О разборе тяжб

Московия, по счастию, до сей поры не знает того, что у нас вошло в общеизвестную поговорку, именно, что богатство, жизнь и вера, по большей части, находятся в руках лиц, которым бы никогда не следовало их поручать. Действительно, мосхи не вверяют своей жизни лекарям, которых, за исключением дворца, нигде нет во всем государстве. Не позволяют они своим богословам терзать веру упорными, как какая болезнь, и неразумными спорами: собираться и рассуждать как бы то ни было о вере считается преступлением, достойным казни. Не допускают они, наконец, и того, чтобы ходатаи по делам (которых они никак не терпят) обращались бы легкомысленно с законными правами и имуществом граждан в бесконечных тяжбах (что почти во всей Европе служит основанием великого бедствия).

У мосхов, действительно, без всякой лишней траты слов и времени, так как никакие споры законников не допускаются, в час времени разбираются запутаннейшие жалобы и тяжбы, которые в другой стране тянулись бы целое столетие.

Самые места для судебного производства распределены в городах так, что менее важные недоразумения и споры представляются на суд губных и сотских старост, стоящих во главе своих сотен, более важные — воеводам, наиважнейшие — царю. Порядок так называемого судебного действия установлен следующий, без всяких бесполезных длинных, с той и другой стороны, красноречивых обсуждений: истец, в письменной просьбе, излагает начальнику, которому подлежит спорное дело, кратко, кем и на сколько он обижен и, получив выпись, т. е. разрешение, немедленно приводит чрез приставов обвиняемого. Засим каждый из них (уплатив прежде поруку, т. е. верное обеспечение, если дело того требует) отстаивает свое дело без заместителей и перед судьей, на окончательном решении которого они безусловно успокаиваются. Если, по случаю дальности расстояний или по какой-либо другой причине, дело не может быть кончено с первого же собрания, то дается некоторый добавочный срок для защиты, по истечении которого дело прекращается бесповоротным решением.

Если дело не может быть разъяснено свидетелями или иными доказательствами, то оно решается присягою и крестным целованием. [324] Если же не успокоятся на этих способах доказательства, то каждой из тяжущихся сторон предоставляется позвать на кнут, т.е. к доказательству посредством сего ужасного орудия, однако с тем, что она уплачивает противнику, выдержавшему это истязание и ни в чем не сознавшемуся, по справедливости, большое денежное вознаграждение за перенесенную терпеливо боль или же получает столько же ударов кнутом, чем дело тотчас же и кончается.

В древности, если обвиняемый опровергал на суде свидетелей истца, то, по указу царя Ивана Васильевича, дело решалось в открытом поле поединком. За исключением лука разрешалось биться всякого рода оружием, причем с обеих сторон стояли друзья тяжущихся с дубинами, дабы все происходило правильнее. Ныне этот способ решения тяжб очень мало применяется, ибо считается недостаточно справедливым. А для того, чтобы сильнее уменьшить общераспространенные пагубнейшие ссоры, начальствующие лица учредили присяжных надзирателей, которые, как и восприемники при св. крещении, клятвенно обязаны строго сдерживать всех прочих, а также тщательно записывать имена тех, кто чаще тягается и кто в каком преступлении был найден виновным. Дабы легче можно было отличить беспокойных и испорченных людей, они обязывают их дать поруку в том, что они обижать не будут. И если кому-нибудь неожиданно приключится какая-либо неприятность, и виновник ее не будет известен, то предают жестокой пытке того, со стороны которого он когда-то опасался обиды и заявил о том судье.

Глава 23. О разного рода судебных допросах, наказаниях и казнях

Не упоминая здесь, из воспоминаний о давно былом, о тех жесточайших казнях, которыми русские внушали отвращение к себе во времена язычества, я не могу достаточно подивиться тому, что, будучи уже озарены светом христианского закона, они все еще некоторое время были столь бесчеловечны. Всякому, пишущему об них, поэтому приходится сознаваться в своем сомнении: бесчеловечность ли эта народа выработала жестоких властителей, или же народ стал столь жестоким и бесчеловечным чрез жестокосердие своих властителей? Действительно, повторяются ведь вновь, одна за другой, и некоторые государственные болезни, благодаря тому, что их нельзя ни выжечь, ни вырезать. Не станет также никто легкомысленно обвинять и властителя в чрезмерной строгости законов, так как законы должны соответствовать духу народа. А московские племена, будучи, действительно, за отсутствием у них мира и за непроцветанием у них наук совершенно неразвитыми, а скорее одичалыми, благодаря постоянным войнам, погрязли посему сыздавна в ужаснейших [325] преступлениях, не только кражах и убийствах, но безбоязненно совершали даже многое такое, чего нельзя и назвать честному человеку, — так бесчестно оно — и вполне, кажется, заслужили страдать от суровых властителей. Зачастую, правда, их властители были более жестоки, чем по справедливости следовало бы, вроде знаменитого всякими гнусными пороками обезображенного Нерона, который считал, что лишать жизни посредством вскрытия жил не столь справедливо, полезно и необходимо, сколь приятно, и убивал даже невинных, ради своего удовольствия.

О тогдашнем времени некто выразился, нисколько не преувеличивая, таким образом: в Москве людей убивают легче, нежели в других странах собак. Но царь Иван Васильевич вовсе не злоупотреблял казнями или, вернее, жестокостью своею, как говорили. Ибо когда он приказал некоему немцу, живущему в Москве, сказать, как отзываются о нем чужеземные властители, и этот (хотя и отговаривался долго, из страха, незнанием), получив, наконец, от царя обещание в безнаказанности, что бы он ни сказал, объявил: “Ты слывешь у всех чужестранцев за тирана”, — то Иван Васильевич отвечал, что они ошибаются, не зная в точности обстоятельств, ибо, говоря о положении других, имеют в виду лишь свое собственное: те, де, повелевают людям, а он — скотам. Но несправедливо было бы, по моему мнению, умолчать о том, что в царствование кротчайшего Алексея ничего подобного уже мосхи не боятся, разве что как-нибудь наитягчайшими преступлениями они навлекут на себя наказание построже, ибо на случай таковых в России существуют еще и поныне сильнейшие наказания и пытки.

Между орудиями пытки, служащими обыкновенно для выведывания истины или для наказания, кроме дыбы, употребляемой также и в других странах, необходимо упомянуть о знаменитом смертоносном орудии — кнуте, т.е. широком ремне, проваренном в молоке, дабы удары им были бы более люты. Палач бьет им по обнаженной спине наказуемого, которого его помощник держит за руки у себя за плечами в висячем положении, причем судья при каждом ударе восклицает: “Скажи”, т. е. “признавайся”. Бьют еще сих несчастных некими плетеными из гибкого дерева жгутами, называемыми батогами (ими наказывают иногда и за незначительные проступки), по способу, несомненно заимствованному от евреев. Растянув преступника на земле и раздев его до рубашки, два заплечных мастера садятся, один в головах, а другой на ноги, и попеременно колотят его по спине своими палками; мало того, некоторых за более тяжкие преступления они бьют этими же дубинками по животу, пока они не испустят духа. Это наказание, вызывая подкожное нагноение, несравненно более жестоко, нежели кто-либо думает. Засим они подвергают других смертоносному копчению, т. е. жгут их на [326] медленном огне, другим крайне мучительно проводят по телу, что крайне больно на ощущение, раскаленным добела железом, иных, наконец, посредством ледяной воды, падающей каплями на бритое темя, приводят в такое исступление, что они, не вынося невообразимой боли, лишаются жизни и рассудка, отрекаясь иногда даже от Бога.

Применяют они различного рода наказания и казни во многих случаях также совершенно иначе, чем у нас. Кнут и дубины, о которых я выше упомянул, общеупотребительны и знакомы даже боярам. Так, несколько лет тому назад покойная царица приказала всенародно наказать одного боярина знаменитым ужасным кнутом за то, что он изнасиловал сенную девушку; не говорю уже, как бы с намерением, о некоторых, недавно тем же награжденных. У них именно существует торжественный обычай называть наказанье, как бы жестоко оно ни было, царской милостью, и, отбыв его, они благодарят за него царя, судью и господина, кланяясь до земли. Впрочем, в настоящее время большая часть преступников, коих ныне насчитывается десять тысяч во всей России, на всю жизнь заключаются в темницы, судилища и башни или же отправляются в Сибирь в изгнание, с большими казенными издержками, где одни из них определяются в военную службу, другим поручается охота на соболей и обрабатывание почвы, и откуда они по большей части, если получат прощение от царя, возвращаются к себе гораздо более богатыми. Ибо при уходе оттуда им разрешается взять с собою столько собольих шкурок, сколько они могут обернуть вокруг тела вместо одежды; в Москве же они продают их с громадным барышом.

Положение должников в Москве в высшей степени плачевно, так как они по старинному суровому закону расплачиваются своим телом за пустоту в кошельке. Одним, отягченным цепями и замурованным в темницах, через каждые два дня напоминают имена тех, которым они не смогли заплатить, посредством докучливой ругательницы-палки, бьющей по голеням, другие, коим дана законная отсрочка, находятся на полной свободе и занимаются своими домашними делами, но являются сами в назначенные сроки к судье и расплачиваются тем же способом, т. е. терпеливо принимают побои. Это мучение продолжается либо до конца жизни должников, либо до окончания определенного судьей срока.

Женщины, обвиненные в убийстве мужей, также лишаются жизни различными способами, но наиболее употребляемый — это зарывание живыми в землю. Мы видели в Москве поистине потрясающую картину: двух таких мужеубийц, закопанных по шею в земле, коим днем священники читали молитвы и утешения, зажегши вокруг этих живых покойниц восковые свечи, на ночь ожидала другая стража. Проведя три дня в своих могилах, эти живые покойницы, [327] благодаря просьбам царицы, накануне смерти, вернулись к жизни и почти совершенно здоровые поступили в монастырь.

Тех, которые возбуждают какие-либо сомнения относительно веры, заключают в небольшие деревянные домики и сжигают живыми и выглядывающими оттуда. К прочим преступникам применяются: виселица, кол, колесование, топоры, а также иные новые способы умерщвления. Ужасный образец необыкновенного рода казни мы видели в Москве примененным к Стеньке, т. е. Степану Разину, взбунтовавшемуся казаку. Этого изменника ввезли в город прикованным цепями к виселице, на возвышении, точно в триумфальной колеснице, так, чтобы все его видели. За колесницей следовали беспорядочной толпой солдаты и пленники, улицы все были заполнены невероятным количеством зрителей, которых отовсюду привлекло из домов, одних — необыкновенное зрелище или негодование, а многих даже и сожаление. В темнице его били кнутом, жгли огнем, капали ледяную воду на голову и подвергали еще многим другим утонченным пыткам. Тело его было уже все изъязвлено, так что удары кнута падали на обнаженные кости, а он все-таки так пренебрегал ими, что не только не кричал, но даже не стонал и упрекал брата, разделявшего с ним страдания и менее выносливого, в малодушии и изнеженности. Когда, наконец, они на четвертый день прибыли оба на место казни, то последний, пообещав указать царю клад, зарытый им где-то вместе с братом, Стенькою, и которого, де, никто не найдет, если он его не укажет, получил взамен смерти пожизненное заключение в темнице. А Стенька, выслушав сперва длинный перечень своих преступлений и смертный приговор, во всеуслышание объявленный судьею, перекрестился, лег на смертную плаху и, последовательно, был лишен правой и левой рук и ног и, наконец, головы.

Вот, точно, как погиб медленною смертью, чтобы он чувствовал, что умирает по заслугам, тот, который незадолго до сего внезапно перебил много тысяч людей. Части трупа были затем выставлены на высоких шестах, а торс валялся на земле. А дабы предупредить волнения, которых царь опасался со стороны уцелевших случайно заговорщиков, площадь, на которой преступник понес свое наказание, была по приказанию царя окружена тройным рядом преданнейших солдат, и только иностранцы допускались в средину огороженного места, а на перекрестках по всему городу стояли отряды войск.