РИХЕР РЕЙМСКИЙ

ИСТОРИЯ

HISTORIARUM LIBRI IIII

КНИГА IV

1.

После того, как Лотаря похоронили, герцог и другие сеньоры избрали на царство ¹ его сына Людовика. Все хлопотали вокруг него, обещали ему верность, клялись в преданности; приближенные предлагали ему разные советы касательно того, как ему следует поступить. Одни советовали остановиться в своих замках, чтобы сеньоры, собравшись к нему, исполняли его приказания, дабы не умалилось королевское достоинство, если, как неимущий, он будет просить помощи на чужбине, у иноземцев ². Ради общей чести следует остерегаться, чтобы с самого начала правления вялость и малодушие не взяли верх над доблестью, ведь если это случится, великое станет презренным и ничтожным, а это очень опасно. Другие же уверяли, что ему следует остаться при герцоге, ведь он молод и ему стоит поучиться и благоразумию и доблести у столь выдающегося государя ³. Также ему будет очень выгодно, если на время он вверится опеке могущественного человека, ведь без его  помощи он не сможет пользоваться всей полнотой власти, а вместе они будут в состоянии управлять королевством решительно и с пользой. Король выслушал мнение обеих партий и принял решение. Посовещавшись с герцогом, он пожелал предаться ему всей душой.

2. Речь Людовика к герцогу и другим сеньорам против архиепископа Адальберона

Помня о прошлом, король так пожаловался герцогу и немногим другим ⁴: «Отец мой, подхватив недуг, от которого и умер, повелел мне, чтобы я спрашивал вашего совета и вашего мнения об управлении королевством, чтобы я относился к вам, как к родственникам и друзьям и ничего не предпринимал без вашего ведома. Он утверждал, что если я обеспечу вашу верность, будет у меня, без сомнения, и богатство, и войско, и защита для королевства. Эта мысль глубоко запала мне в душу. Итак, я желал бы, чтобы вы дали мне совет на будущее, поскольку я объявил, что не расстанусь с вами. Я хочу, чтобы мои планы, мои намерения, моя судьба зависели от вас. Реймский епископ Адальберон, преступнейший человек из всех, кого носит земля ⁵, презрев власть моего отца, во всем помогал Оттону, врагу франков; стакнувшись с ним, Оттон повел на нас войско, благодаря его ловкости разорил Галлию, ведомый им, одолел герцогов и невредимым ушел с войском ⁶. Кажется справедливым и полезным, чтобы он понес [134] наказание за содеянное, ведь когда будет укрощен носитель пагубы, дурные люди убоятся замышлять подобное».

3.

Его выступление не убедило их, так как они подумали, что он говорил недостойное, несправедливо выступив против прелата и вняв наущениям дурных людей. Однако отчасти с ним согласились, а отчасти отказали ему, таким образом, чтобы и королю не было обиды, и герцогу не пришлось подчиниться нечестивому приказу, с которым он не согласен. Король, негодуя против архиепископа, пошел на него с войском, увлекая и герцога, подступил к самому городу и собирался ворваться в него. Однако, воспользовавшись советом знатнейших сеньоров, он отправил вперед послов и спросил через них, будет ли епископ сопротивляться королю или в определенный срок будет готов оправдаться в возложенных на него обвинениях. Если воспротивится, король сразу начнет осаду и, взяв город, покарает врага, а если не откажется ответить на обвинения, он примет от него заложников и уйдет.

4.

На это архиепископ сказал: «Говорят, что добрые люди беспрестанно терзаются из-за козней дурных, а потому я не удивляюсь, что встретился с несправедливостью. Гораздо сильнее меня удивляет, что славные сеньоры могли так легко обмануться, что поверили без малейших сомнений в то, что не обсуждалось в присутствии судьи и если бы было рассмотрено, ничем не подтвердилось бы. Если король желает обсудить то, в чем он уверен, зачем это осуществляется с помощью войска и оружия? Разве это не заставляет нас думать иное? Если речь идет о прошедшем, я до сих пор стремился к благу королей, почитал их род ⁷; а также, как подобало, охотно отстаивал выгоды сеньоров. Если о настоящем, то я не мешкаю выполнять приказы короля, передаю заложников, каких он пожелает, и не отказываюсь выдвинуть свои возражения против обвинений». Когда обе стороны высказались, архиепископ выдал заложниками Рагенерия, воина, известного знатностью и богатством, и многих других, пока не удовлетворил короля ⁸.

5. Смерть Людовика

Итак, король увел войско и прибыл в Санлис. Там в разгаре охоты (ведь было лето) он нечаянно споткнулся и упал, что вызвало сильные боли в печени. Врачи уверяют, что печень — пристанище крови, и, так как это пристанище было повреждено сотрясением, произошло кровоизлияние. Кровь обильно текла у него из ноздрей и горла. Грудь терзали постоянные [135] боли, нестерпимый жар охватил все тело. Поэтому, пережив отца только на год, в 11-е календы июня он скончался, уплатив свой долг природе ⁹. Его кончина пришлась на то время когда архиепископу надлежало оправдаться в возложенных на него обвинениях. Итак, он прибыл, чтобы оправдаться и удовлетворить его королевское величество. Но несчастье и похороны короля приостановили разбирательство, стороны не спорили и решение по делу не было объявлено. Сам епископ в горестных речах жаловался на смерть короля. После того, как были подготовлены похороны, сеньоры решили похоронить его в Компьене, так как будучи в живых, он просил, чтобы его погребли рядом с отцом ¹⁰. Также было решено, прежде чем долгий путь утомит многих из них и они разъедутся к себе, провести совещание на пользу государства. Итак, постановили до отъезда собраться и посовещаться о выгодах королевства.

6. Адальберон очищается от обвинений, выдвинутых Людовиком

После того, как все это было определено, герцог начал так ¹¹: «Я полагаю, вы съехались сюда по приказу короля из разных мест для добросовестного обсуждения обвинений, выдвинутых против прелата Адальберона. Но так как благословенной памяти король, который настаивал на обвинении, расстался с жизнью, разрешение дела предоставлено нам. Итак, если кто-либо, кроме него, дерзнет поддержать обвинения и всей душой пожелает принять сторону короля и продолжить спор, да предстанет перед нами, выскажет, что думает и, ничего не страшась, пусть настаивает на обвинениях. Если этот человек разоблачит его вину, то, без сомнения, мы подтвердим его слова. А если он клеветник и собирается лгать, пусть молчит, дабы не понести наказание за обличенное преступление». Трижды объявили, чтобы вышел обвинитель, трижды все отказались.

7.

Итак, герцог продолжил: «Дело уже прекращено, так как нет обвинителя, поэтому я склоняюсь к тому, что архиепископа надлежит признать мужем благородным и большой мудрости. Оставьте отныне все подозрения и относитесь к архиепископу с величайшим уважением. Почтим столь выдающегося человека и объявим, какова его добродетель, мудрость и благородство. Кому выгодно лелеять подозрения, которые никто не в силах был высказать на суде?» ¹² Итак, герцог с согласия остальных сеньоров возложил на прелата честь направлять [136] мысли на благо королевства, ибо тот отличался знанием дел божественных и человеческих и обладал великим даром красноречия.

8.

Итак, его усадили посередине, рядом с герцогом, и он сказал: «Так как наш благочестивый король вознесся к чистым духом, и милостью великого герцога и других сеньоров я очищен от обвинений, то приступаю к обсуждению государственных дел. Объявляю, что в моей душе не гнездится ничего, что не было бы на пользу государства. Прошу вашего совета, так как желаю блага для всех. Я вижу, что не все сеньоры, благоразумие и прилежание которых понадобится для решения дел королевства, присутствуют здесь, поэтому мне кажется, что обсуждение выборов короля надо перенести на другое время, чтобы в установленный срок все собрались вместе и каждый, хорошенько поразмыслив, вышел на середину и изложил, что кажется ему полезным. Да будет угодно вам, собравшимся для совещания, связать себя клятвой со мной и великим герцогом и перед всеми пообещать ничего не предпринимать и ничего не замышлять касательно избрания короля до тех пор, пока мы вновь не соберемся вместе и не поговорим об избрании государя. Также весьма полезно дать свободное время перед совещанием, в течение которого каждый обсудит и прилежно обдумает дело». Все охотно приняли это предложение и связали себя клятвой с герцогом; было назначено время собрания. И так их распустили.

9. Карл жалуется архиепископу по поводу королевства

Тем временем Карл, который был братом Лотаря и дядей Людовика, пришел к Реймскому архиепископу и так обратился к нему по поводу королевства ¹³: «Всем известно, достопочтенный отец, что по закону о наследовании мне надлежит наследовать брату и племяннику ¹⁴. Хотя я был отстранен братом от управления королевством, однако природа не отказала мне ни в чем, я был рожден со всеми членами, без которых нельзя возводить в высокий сан. Я не лишен того, чего обычно ищут в государях: происхождения и, осмелюсь сказать, доблести. Отчего я изгнан ¹⁵ из пределов, которыми владели мои предки, в чем никто не сомневается, когда брата уже нет и племянник умер и не осталось никаких потомков? Отец оставил нас, двух братьев. Брат обладал властью надо всем королевством и ничего мне не уступил. Я подчинился брату и верно ему служил, не хуже прочих. В то время, признаюсь, мне ничего не было дороже блага брата. Теперь я — несчастный [137] изгнанник, не лучше ли вернуть меня, ведь весь мой род исчез? К кому, кроме вас обратиться мне, лишенному всех почестей? ¹⁶ С чьей, если не с вашей помощью верну себе отцовские почести? О, если бы случилось так, чтобы моя судьба окончилась достойно. Кем я, изгнанник, могу быть для посторонних — только потехой. Да коснется вас хоть немного человеческое милосердие. Посочувствуйте мне, утомленному столькими несправедливостями».

10.

После того, как Карл закончил свою жалостливую речь, архиепископ, оставаясь непреклонным, ответил ему коротко:  «Так как ты ¹⁷ всегда следовал за клятвопреступниками, святотатцами и другими нечестивыми людьми и ныне не желаешь расстаться с ними, как думаешь ты взойти на трон с такими спутниками и с помощью таких сообщников?» Когда Карл ответил на это, что ему не следует покидать своих друзей, но он поищет и других, лучших, епископ про себя подумал: «Так как ныне он лишен всех почестей и связался с дурными людьми, от общества которых ни за что не хочет отказаться, в какой опасности окажутся люди добрые, если он будет избран и взойдет на трон». Наконец, ответив, что ничего не предпримет без согласия сеньоров, архиепископ отделался от него. Карл, потеряв надежду заполучить королевство, удалился в Бельгику с взволнованной душой. Тем временем в назначенный срок галльские сеньоры, которые давали клятву, собрались в Санлисе ¹⁸. Они разместились, как подобало для совещания и, по волеизъявлению герцога, архиепископ начал так:

11. Речь архиепископа в поддержку герцога

«Благословенной памяти Людовик покинул мир, не оставив детей, поэтому следует тщательно изыскать, кто достоин унаследовать ему на престоле, чтобы заброшенное государство без правителя не пришло в упадок. Недавно мы сочли полезным отложить такого рода переговоры, чтобы каждый, подумав, рассказал, что внушил ему Бог, дабы, выслушав решение каждого, из множества составили мы решение всего совета. Сейчас мы уже собрались вместе и нам надо следить с величайшим благочестием и добросовестностью, чтобы либо ненависть не затмила разум, либо любовь не одолела истину. Мы знаем, что у Карла есть свои доброжелатели, которые утверждают, что он должен получить королевский титул, как и его предки. Но если обдумать это, то он не получит королевства по закону о наследстве, и на трон будет возведен только тот, кто блещет не только знатностью рождения, но и мудростью, [138] кто стойко сохраняет верность и подкрепляет ее величием души. В анналах мы читаем о том, как императоры из славнейших родов бывали свергнуты из-за их малодушия, и им наследовали иногда равные им, а иногда неравные. Но чего достоин Карл, который не руководствуется верностью, которого ослабляет бездействие, который, наконец, настолько слаб головой, что не убоялся служить иноземному королю ¹⁹ и взял жену из рода служилых рыцарей, не равную себе ²⁰? Как стерпит великий герцог, чтобы женщина из семьи его вассалов стала его королевой и властвовала над ним? Как подчинится тот, перед кем склоняли колена равные ему и даже высшие и поддерживали руками его ноги? Рассмотрите дело прилежно и увидите, что Карл был отвергнут в большей степени по собственной вине, нежели по вине других. Чего вы больше желаете государству — блага или бедствия? Если хотите его погибели, изберите Карла, хотите, чтобы оно процветало, коронуйте славного герцога Хугона. Пусть никого из вас не соблазнит любовь к Карлу и не затмит общей пользы ненависть к герцогу. Ведь если похулите доброго, разве таким образом вы не похвалите дурного? Если восхвалите дурного, не презрите ли таким образом доброго? Но таким разве не грозит карой сам Господь? «Горе тем, которые зло называют добром и добро злом, тьму почитают светом и свет тьмою! ²¹» Итак, изберите герцога, славного деяниями, знатностью, военной мощью, в котором вы найдете защитника не только государства, но и ваших частных интересов. Его благосклонность такова, что вы обретете в нем отца. Кто прибегал к нему и не получил покровительства? Кто, лишенный помощи своих людей, не добивался своего с его помощью?»

12. Возведение Хугона на трон

Все выслушали и похвалили это предложение и герцог с общего согласия был возведен на трон и, коронованный в июньские календы ²² архиепископом и другими епископами в Нойоне, объявлен королем галлов, бриттов, данов, аквитанов, готов, испанцев и гасконцев. Итак, в окружении знатнейших мужей королевства он издавал декреты и устанавливал законы, как подобает королю. С большим успехом он разрешал и устраивал все дела. А чтобы стать достойным своего счастья, он, ободренный успехом своих предприятий, обратился к великому благочестию. И, чтобы после ухода из жизни оставить в королевстве определенного наследника, решил он устроить совет с сеньорами и, посоветовавшись с ними, пригласил, сначала через послов, а потом и лично, Реймского архиепископа в Орлеан, чтобы короновать своего сына Роберта ²³. Когда архиепископ [139] ему ответил, что не может по правилам короновать двух королей в один и тот же год, король сразу показал послание, присланное герцогом ближайшей части Испании Боррелем ²⁴, который просил герцога прислать помощь против варваров. Он утверждал, что часть Испании уже совсем захвачена врагом, и, если в течение десяти месяцев он не получит войска из Галлии, она вся перейдет под власть варваров ²⁵. Итак, он попросил короновать второго короля, чтобы, если один из них падет в сражении, войско не отчаялось, оставшись без государя. Он утверждал также, что если король будет убит и родина покинута, может произойти раздор между первыми людьми, дурные поднимутся против добрых и так весь народ подвергнется пленению.

13. Возведение Роберта на трон

Архиепископ, поняв, что так может случиться, уступил настояниям короля. И, так как знатные люди королевства собрались в день рождества Господня, чтобы отпраздновать коронацию, он торжественно короновал в базилике святого Креста его сына Роберта под одобрительные крики франков, облачил его в пурпур и поставил королем над западными франками от реки Мааса до океана; Роберт отличался таким усердием и дарованиями, что и в военных делах выделялся, и был прекрасно обучен божественным и каноническим наукам, был привержен и свободным искусствам ²⁶, также участвовал в соборах епископов и с ними обсуждал и разбирал церковные дела.

14. Жалобы Карла друзьям на утрату королевства

Тем временем Карл в душевном волнении изливал свои жалобы друзьям и родичам и побуждал их склониться на его сторону. Вот что он говорил, обливаясь слезами ²⁷: «Вижу, как проходит мой век и меня изо дня в день лишают отцовского наследия. Поэтому я не могу без слез глядеть на моих малюток, порождение злосчастного отца. Я принес им скорее грядущую скорбь, чем почет. Я был несчастливым отцом, который едва ли мог когда-либо прийти на помощь детям. Но, друзья, дайте по крайней мере совет опечаленному отцу, помогите ему, покинутому, защитите детей, в нежнейшем возрасте уже узнавших горе, позаботьтесь о ввергнутых в несчастья, возможно непреодолимые, помогите избежать их. Да убедит вас хотя бы кровное родство, да убедит знатность рода, которой не следует пренебрегать, убедит и надежда на возмещение, которое будет даровано с большой выгодой для вас». [140]

15.

Тут же все, растроганные, пообещали помочь и дали понять, что полностью готовы оказать поддержку. Воспользовавшись их советом, Карл для начала отправил лазутчиков, чтобы тщательно разузнали, нет ли какой-нибудь возможности проникнуть в Лан. Посланные все осмотрели и обнаружили, что нет никакого подступа. Однако они тайно поговорили с некими горожанами и спросили, нет ли средства привести задуманное к исполнению. В то время Адальберон ²⁸, епископ того города, причинил своим горожанам много обид под предлогом поземельной подати. Поэтому некоторые, тайно отложившись от него, но притворяясь преданными ему, пообещали лазутчикам Карла провести их в город.

16. Как Карл проник в Лан

Также они посулили сдать город, если Карл приедет и если оставит им их имущество и еще добавит. Лазутчики, скрепив договор клятвой, доложили об этом Карлу. Он сразу сообщил о договоре тем из своих людей, кого ранее склонил жалобами на свою сторону. Они единодушно предложили в удобное время собраться к нему. Собрав войско, он подступил к Лану, когда солнце заходило, и послал лазутчиков к изменникам, чтобы те сообщили, что надо делать. Итак, они спрятались среди виноградников и заборов, готовые ворваться в город, если подвернется случай, и сражаться с оружием в руках, если того потребуют обстоятельства. Те, кто был послан, чтобы подготовить засады в установленных местах и известить предателей, поспешили к ним и рассказали, что Карл прибыл с большой конницей. Обрадованные предатели отослали лазутчиков и дали знать Карлу, чтобы скорее приходил. Узнав об этом, Карл со своим войском, поднявшись на гору, подступил к воротам города. Когда стражники по фырканью коней и бряцанию оружия приметили, что кто-то приехал и спросили со стен, кто это, угрожая забросать их камнями, предатели сразу объяснили, что это кто-то из горожан. Обманутые этой выдумкой, стражники открыли ворота и в полумраке впустили войско. Войско сразу заполнило город. Чтобы кто-нибудь не сбежал, заняли ворота и приставили к ним своих стражей. Итак, одни трубили в трубы, другие громко кричали, третьи грозно бряцали оружием. Поэтому горожане перепугались, ведь они не знали, что происходит, и, выбежав из домов, пытались спастись бегством. Одни из них спрятались в тайниках церквей, другие заперлись в различных укрытиях, третьи же, спасаясь, прыгали со стен. Среди них был и епископ, но когда он уже сбежал по склону горы, дозорные обнаружили его в [141] винограднике, отвели к Карлу и бросили в темницу. Также Карл захватил там королеву Эмму, по наущению которой, как он полагал, брат отверг его, и приставил к ней стражу. Захватил и остальную городскую знать почти полностью ²⁹.

17.

Когда суматоха улеглась и в городе восстановилось спокойствие, Карл начал распоряжаться относительно обороны города и пропитания воинов. Он назначил пятьсот стражников, которые каждую ночь при оружии обходили дозором город и стены, а также приказал свезти продовольствие со всего округа Вермандуа. И вот как укрепил он город для обороны: башню, стены которой были низкими, надстроил зубцами и окружил со всех сторон глубокими рвами, приказал также построить машины против врагов. Он распорядился, чтобы подвезли древесину, пригодную для возведения машин, заострили частоколы и сплели щиты и созвали кузнецов, которые бы изготовляли метательные снаряды и делали из железа все необходимое. Были там и люди, умевшие швырять снаряды с помощью баллист с таким тонким искусством, что могли одним броском пробить в стенах дома два равных отверстия, а птиц, парящих в небе, без промаха поражали и сбивали с высоты.

18. Нападение Хугона на Карла

До слуха королей довели, что происходит. Они были очень этим встревожены, однако не нанесли необдуманного удара, а, как это было у них принято, обстоятельно это обсуждали, затаив в сердцах печаль. Они разослали повсюду послов и пригласили идти против тирана галлов, проживавших от Марны до Гаронны. Когда все они собрались вместе и короли построили войско, они стали размышлять, напасть ли им, подступив к городу прежде, чем враги смогут упрочить свои военные силы, и, захватив город, убить тирана, ибо как только он будет захвачен и убит, они сразу смогут править спокойно, или же благосклонно внять мольбам, если выйдет так, что Карл будет просить и умолять, чтобы ему позволили удержать в качестве королевского пожалования захваченные владения ³⁰. И более решительные и упорные полагали, что следует предпринять осаду, преследовать врагов и опустошать пожарами захваченный ими край. Итак, собрав конницу в шесть тысяч, они пошли на врагов. В назначенное время достигли города, обложили его осадой, и окружили рвами и насыпями место, где разбили лагерь ³¹.

19.

Они провели там много дней, но ни силой, ни угрозами не смогли одолеть врага; столь возвышенное положение делало [142] город неприступным. Коротких осенних дней не хватало для успешных военных действий, кроме того, долгие ночи утомляли дозорных, поэтому, посоветовавшись с первыми людьми, они отступили, чтобы вернуться весной. Когда они удалились, Карл объехал вокруг города и осмотрел, нет ли где-либо места, доступного для противника. Итак, он перегородил ворота, через которые врагам легко было бы войти, заделал потайные выходы позади домов, восстановил обветшавшие стены, а башню увеличил и укрепил постройками изнутри и снаружи.

20. Бегство епископа

Епископ, которого содержали в этой башне взаперти, ночью спустился по веревке из окна и уехал верхом ³²; чтобы показать, что он не был сообщником Карла, он отправился к королям и очистился от столь серьезных подозрений. Ведь решили, исходя из неких догадок, возможно, измышленных клеветниками, что он будто бы сам предоставил возможность взять город ³³. Принятый королем как верный исполнитель его воли, епископ остался в прежней милости.

21.

Тем временем зимний холод ослабел, воздух потеплел, пришла весна и зазеленели поля и луга. Тогда короли, собрав войско, подступили к городу ³⁴ с восемью тысячами воинов. Прежде всего они укрепили лагерь насыпями и рвами. Затем был построен таран, чтобы проломить стену.

22. Устройство тарана

Эту машину построили из четырех балок необычайной ширины и длины, расположив их прямоугольником и связав наверху и у основания четырьмя поперечными брусьями; в середине же были только поперечины из дерева справа и слева. Над верхними сочленениями установили две жерди и сделали их неподвижными, они занимали третью часть пространства между верхними брусьями. На этих жердях укрепили плетеные канаты. Также на этих канатах подвесили бревно с толстым железным наконечником, посередине и на концах него привязали веревки; когда множество людей тянуло и отпускало их, они приводили в движение обитую железом громадину. Поэтому такого рода машина, которая подобно барану, подавшись назад, вдруг наносит удар, и называется бараном и с ее помощью можно наилучшим образом проломить мощные стены. Эту машину установили на три колеса, расположенные треугольником, чтобы легче было ее поворачивать, куда следует. Но так как город возвышался на горе, его положение не позволило приблизить построенный таран, и он отступил ³⁵. [143]

23. Отступление Хугона с войском от Дана

После этого они еще много дней переносили бдения, труды и частые стычки в ходе осады города, но в некий день, когда охрана лагеря отяжелела от вина и уснула, горожане, возбужденные вином, двинулись на лагерь с оружием в руках. За ними следовали вооруженные всадники, ожидая, как повернется дело, чтобы, если начатая стычка будет сулить успех, самим ринуться на врага ³⁶. Пешие приблизились к лагерю, поняли, что охрана спит и забросили в лагерь факелы. В воздух поднялся густой дым от пожара, мгла мешала видеть, чад перехватывал нос и горло, не позволяя дышать. Тут пехотинцы, разразившись криками, стали звать всадников. Король и его приближенные, взбудораженные всеобщим смятением, громкими криками и гудением труб, повернули прочь от города. Ведь король понял, что лагерю не хватает продовольствия и всего необходимого. Поэтому он положил на время отвести войско, чтобы потом вернуться с большим войском. Все это случилось в августе.

24. Смерть архиепископа Адальберона

Немного спустя после этих событий архиепископ занемог болезнью, которую греки называют «каусон», а латиняне — горячкой. Он известил через послов короля, который в то время находился в Париже, что тяжело болен, поэтому королю следует поспешить, чтобы Карл не вторгся в Реймс, как в другие города. Король призвал тех, кто был рядом и быстро приготовился в дорогу. Однако в пути он немного задержался, а тем временем архиепископ, сильно страдая от бессоницы и помутнения рассудка, провел без перелома в ходе болезни все критические дни и в десятые календы февраля уплатил долг человеческой природе ³⁷. Король подоспел в срок и в тот же день вошел в город. Во время похорон первосвященника он изливал свою скорбь в жалобных речах, сопровождавшихся слезами, и предал тело погребению с большими почестями. С удивительным добросердечием утешал он горожан, лишившихся господина. Когда у них спросили, сохранят ли они верность королю и будут ли защищать город, они поклялись в верности и пообещали охранять город. После того, как они связали себя клятвой, король предоставил им свободу избрать господином, кого пожелают, уехал от них и прибыл в Париж.

25. Каким образом Арнульф добивался архиепископства

Пока он оставался там, довольный радушием и верностью жителей Реймса, Арнульф, сын Лотаря ³⁸, стал через некоторых приближенных короля просить у него архиепископство; [144] также он объявил, что покинул своего дядю Карла, поклялся в верности и пообещал отомстить за понесенную королю обиду, изо всех сил обрушиться на врагов короля и в короткое время вернуть город Лан, занятый врагами. Обрадованные приближенные короля убеждали его как можно скорее дать епископство просящему, уверяя, что король ничего не потеряет, если вручит человеку, который клянется ему в верности и будет служить, то, чего тот добивается, и ему будет очень выгодно сделать то, что обеспечит благо всех. Успокоенный их увещеваниями король приехал в Реймс, чтобы предъявить горожанам претендента, дабы его не обвинили в нарушении обязательств.

26. Речь короля к реймским горожанам

И, призвав всех горожан, король так сказал им: «Я испытал, насколько вы верные исполнители моей воли, и вы проверили, что я не чужд верности. Верность своему слову требует сделать то, что было сказано, и я вижу, что вы свое слово сдержали, а я утверждаю, что строго соблюдал свое. Арнульф, сын благословенной памяти короля Лотаря от конкубины, через некоторых моих приближенных просил меня удостоить его этой кафедры; он обещал вернуть то, что недавно было у нас отнято, и решительно бороться с врагами. Представляю на ваш суд и испытания его обещания и верность, чтобы вашим судом был он либо одобрен, либо отвергнут. Он настаивает на своих просьбах. В вашей власти дать ему то, что он просит. Я ни в чем ему не помогал, никакого решения еще не принято. Я счел полезным отдать на ваше рассмотрение, быть ли этому, так как если он будет честен, это принесет вам пользу и мне славу, а если навлечет беду, меня не обвинят в лукавстве и вероломстве. Вы же либо разделите с предателем его вину за его замыслы, либо будете постоянно приглядывать за изменником».

27. Ответ горожан королю

На это горожане ответили: «Так как ваше величество даровало нам свободу выбирать господина, следует призвать всю нашу верность и рассудительность, чтобы и королевской чести не было никакого урона, и мы избежали позора ложных обвинений, если в будущем случится неприятность. Арнульф, о котором мы только что слышали, недавно просил у нас того же, обещая, если его желание будет исполнено, с величайшей преданностью защищать интересы короля и заботиться о горожанах. Но ведь он еще юноша ³⁹, его нрав непостоянен и подвержен влияниям, поэтому мы считаем, что одного нашего [145] разумения для этого недостаточно. Пусть явятся те, кто увещевает вас сделать его архиепископом, и давайте рассмотрим мнения обеих сторон; пусть каждый объявит, что ему кажется лучшим, не скрывая, чтобы в случае, если предприятие увенчается успехом, слава была общей, а если оно принесет погибель, в равной степени претерпим беду». Король одобрил решение горожан и приказал, чтобы дело обсудили в его присутствии. Стороны высказали свои мнения. Итак, Арнульфа объявили достойным епископства, если он исполнит обещанное. Его призвали, допустили к королю и спросили, сохранит ли он верность королю, а он, к общему удовлетворению, отвечал весьма смиренно.

28. Посвящение Арнульфа

Итак, король и знатнейшие сеньоры проводили его в обитель монахов святого Ремигия, которая отстоит от города на одну милю, там с древнейших времен производилось посвящение в епископы. Король воссел в окружении своих придворных, прежде посоветовавшись с каждым в отдельности, и так начал благосклонную речь: «Если бы сын Лотаря, благословенной памяти Людовик, оставил отпрыска, тот был бы достоин наследовать. Но так как королевский род пресекся ⁴⁰ и всем это очевидно, я был избран королем с одобрения вашего и прочих вассалов, а из них — лучших из рыцарей. Теперь же, поскольку остался единственный потомок королевской династии, чтобы имя столь славного отца не стерлось забвением, просим даровать этому оставшемуся потомку почетный сан. Если он поклянется сохранять верность, как положено по закону, если пообещает охранять город и не вступит ни в какие сношения с врагами, а, напротив, поклянется сражаться с ними, пусть ваш суд не откажется передать ему епископство, однако при условии, чтобы, согласно решению мудрых людей, связал он себя со мной силой священной клятвы.

29. Составление расписки

И чтобы вам стало совершенно ясно, что у меня на уме, я полагаю, что после принесения присяги ему следует написать расписку. Пусть в ней содержится такое проклятие, которое навлекло бы на него злополучие вместо счастья, вместо спасения — погибель, вместо почета — позор, вместо долголетия — скорую смерть, вместо уважения презрение и, короче говоря, вместо всех благ всяческое зло. По моему мнению, ее следует составить в двух экземплярах, один отойдет ко мне, другой — к нему. Это будет ему обвинением, если позорно уклонится от Соблюдения верности ⁴¹». [146]

Когда это предложение было объявлено, все охотно согласились, что так и следует поступить. Итак, Арнульф выступил вперед. У него спросили, нравится ли ему этот план и принимает ли он просимое на таких условиях. Будучи человеком честолюбивым, он утверждал, что одобряет это предложение и может на таких условиях его принять. Итак, написав требуемую расписку в двух экземплярах ⁴², один он отдал королю, другой оставил себе. ⁴³

30. Причастие, влекущее за собой погибель

Хотя король был совершенно удовлетворен, однако епископам, как рассказывают, этого показалось недостаточно, если бы они не добавили вот что: чтобы во время мессы он принял от священника причастие и прилюдно произнес проклятие, которое падет на него, если когда-либо он станет предателем и нарушит клятву; так и сделали. Священник во время мессы протянул ему причастие и тот его принял и произнес проклятие себе, если как-нибудь нарушит верность; и этим, наконец, он заставил короля и знатнейших людей поверить себе.

31. Порицание подобных действий

Однако некоторые, у кого рассудок был яснее, сочли, что это нечестиво и противоречит священным законам. Они говорили, что человеческая природа такова, что легко сама себя губит, а еще легче склоняется на позорное дело под давлением извне. Они также утверждали, что согласно писаниям отцов церкви и каноническим правилам нельзя ни принуждать к принятию причастия против воли, ни предлагать кому-либо причастие, чтобы навлечь на него погибель, ибо оно дается ради искупления тем, кто его просит, и в нем отказывают тем, кто не желает его, и в это должно верить. Им показалось недостойным необдуманно вручать нечестивому хлеб ангелов и людей, так как сам Господь отворачивается от нечестивых и умеренно изливает благодать на чистых, согласно написанному: «святой дух удалится от лукавства и уклонится от неразумных умствований, и устыдится приближающейся неправды» ⁴⁴. Итак, Арнульф был рукоположен епископами Реймского диоцеза и надлежащим образом облачен в епископское одеяние ⁴⁵. Немного позже он получил и паллий, посланный апостольской властью папой Римским.

32. Как Арнульф чрезмерно благоволил к Карлу

Достигнув столь высокого сана, он подумал, что остался один из злосчастного рода, и нет у него родственников по отцу, кроме Карла; также он считал и себя несчастнейшим, если был лишен почета тот, на кого он возлагал последние надежды [147] на восстановление отцовского рода. Итак, он сострадал дяде, думал о нем, заботился о нем, относился к нему, как к дорогому родителю. Держа с ним совет, спрашивал, каким образом он может помочь ему вознестись на вершину почета, но так, чтобы не показалось, что он предал короля.

Решили, что надо поступить так: в установленное время он соберет в городе знатных людей, кого сможет, как будто им надо обсудить нечто важное. Тогда Карл в ночной тишине подойдет к воротам города. Там будет некто, кто откроет ворота наступающему войску, этот человек тайно поклялся в этом. Впущенное внутрь войско вторгнется в город и захватит архиепископа вместе с собравшимися сеньорами и силой отведет в темницу. Таким образом, власть его упрочится, подобно королевской, и могущество дяди возрастет, и сам он не покажется предателем. Что и было приведено в исполнение.

Он пригласил графов Гилберта ⁴⁶ и Видона ⁴⁷ и других мужей консульского достоинства. Объявил им, что ему надо обсудить нечто важное, поэтому им следует поторопиться. Они приехали без промедления, показывая, что они готовы повиноваться господину. Арнульф, выдавая одно за другое, тщательно скрывал, что на самом деле замыслил; никто не знал, каковы его истинные намерения. Он доверил их только одному человеку, в умении хранить тайну и верности которого не сомневался. Он открыл ему, в какую ночь надо впустить Карла, и приказал, чтобы тот тогда взял ключи от ворот от изголовья Арнульфа и открыл город вооруженным людям. Немного позже наступила ночь, когда должно было произойти это злодеяние. В назначенное время Карл с войском прибыл ночью к воротам города. Священник Алгерий ⁴⁸ — так его звали — стоял внутри с ключами наготове. Он тут же открыл ворота и впустил войско. Разбойники взяли и разграбили город.

В городе начался крик; суматоха, поднятая разбегавшимися во все стороны людьми, разбудила ничего не подозревавших горожан. Арнульф притворился, что крики взволновали и его, бросился к башне, изображая страх, и поднялся на нее. Графы последовали за ним и заперли за собой двери. Карл искал Арнульфа и нс находил, разузнавал, где именно он находится. Когда ему сообщили, что тот укрылся на вершине башни, Карл сразу послал к дверям стражников, и, поскольку [148] осажденные не приготовили заранее ни еды, ни оружия, они сдались Карлу и вышли из башни.

36.

Их схватили и отвезли в Лан, где заключили под стражу. Когда Карл вернулся и потребовал у них присяги на верность, все единодушно отказались. Обе стороны выражали ненависть и никоим образом не выказывали сердечной привязанности. Оба притворно жаловались друг на друга, так что один другого называл предателем, а тот его — захватчиком. Наконец Арнульф присягнул на верность, был отпущен и вернулся к себе, отныне он во всем помогал Карлу. И совершенно нарушил присягу на верность, которая обязывала его служить королю. Гилберта и Видона содержали в темнице в течение нескольких дней, немного позже они дали клятву и были отпущены восвояси. Итак, Карл добился блестящих успехов, завладев Реймским архиепископством вместе с Ланом и Суассоном ⁴⁹ и их крепостями.

37. Нападение Хугона

Были и такие, кто донес это до слуха короля. Король, пораженный таким вероломством, спрашивал себя, что следует предпринять, и понял, что дело можно исправить не деньгами, не дарами, но силой оружия, призвав на помощь Бога. Итак, он собрал шеститысячное войско, намереваясь идти войной на тирана, осадить его, если хватит военной силы и, если судьба будет к нему благосклонна, продолжать осаду до тех пор, пока не одолеет врага либо силой оружия, либо голодом. Он выступил, полный отваги, и повел войско через земли, откуда враги собирали продовольствие. Он совершенно их опустошил и пожег, свирепствуя так, что не оставил даже хижины — убежища выжившей из ума старухи. Потом, повернув войско на врага, он намеревался предпринять осаду. Карл, который и до этого готовил войска, пытался стойко сопротивляться нападению. Он собрал в Лане четыре тысячи воинов и твердо решил бездействовать, если на него не нападут, а если нападут — сопротивляться.

38. Как войско было разделено на три части

Тем временем король, ведя войско на Карла, увидел легион, расставленный для сражения, поэтому он разделил войско на три части, чтобы слишком многочисленное войско не оказалось бесполезным из-за своей громоздкости. Итак, он выстроил три ряда, первый должен был завязать сражение, второй, в случае, если первый дрогнет, поддержит его и подкрепит его силы, третьему он поручил захват добычи. Когда войско [149] разделили и расставили таким образом, первый ряд, подняв знамена, пошел во главе с королем в сражение; оставшиеся два ожидали в условленном месте, готовые выступить на подмогу.

39.

Карл выступил навстречу с четырьмя тысячами воинов, взывая ко Всевышнему, чтобы Он защитил его небольшое войско от огромного и показал, что не следует ни полагаться на большое число людей, ни отчаиваться из-за малого. Арнульф, сопровождавший его в походе, убеждал своих людей держаться стойко, выступить в порядке и не разделяясь, и не сомневаться в том, что Бог пошлет им победу; если они будут стоять мужественно, призывая Бога, то вскоре добьются славной победы. Оба войска шли вперед до тех пор, пока не увидели друг друга; тогда они остановились и заколебались. Обе стороны очень беспокоились, ведь Карл испытывал недостаток в военной силе, а король, сознавая свою вину, упрекал себя в том, что он нарушил закон, отняв у Карла отцовский трон и присвоив королевство ⁵⁰. И оба продолжали тревожиться. Наконец знатнейшие сеньоры предложили королю заманчивый план: чтобы он с войском помедлил некоторое время; если враг подойдет, надо схватиться врукопашную, если же не начнет сражения, войску следует отступить. Карл решил то же самое. Поэтому, согласно своим решениям, каждый удалился восвояси. Король увел войско, а Карл вернулся в Лан.

40.

В это время Одон ⁵¹, жаждущий заполучить Дре, жаловался для вида королю на многочисленные препятствия к взятию Лана, когда и таран оказался бесполезным, и войско колебалось, и даже само недоступное расположение города делало бессмысленными усилия нападающих. Охваченный печалью король попросил у Одона помощи, говоря, что вознаградит его в свою очередь, если тот выставит вдоволь войска и отвоюет город, а если сейчас попросит дара, король без сомнений и с радостью предоставит ему желаемое. Одон обещал в ближайшем будущем осадить и взять Лан, если получит от короля Дре. Желая победить, король предоставил замок просящему. Он уступил его прилюдно, склонный верить в обещания насчет Лана. Одон также при всех поклялся в скором времени вернуть потерянный город, а потому без промедления отправился в полученный от короля замок, принял присягу у гарнизона и, объединившись с людьми, верность которых полагал нерушимой, с этих пор решительно отстаивал дело короля. Но [150] его усердие не имело никакого успеха, так как своевременное предательство в городе ему помешало и неожиданный случай изменил ход событий.

41. Изощрённый замысел против Карла и Арнульфа

В то время Адальберон, епископ Лана, который ранее был захвачен Карлом и сбежал, используя все свое разумение, искал случая в свою очередь и Лан взять, и Карла захватить. Итак, отправив к Арнульфу послов, наиболее пригодных для такого дела, он изъявил ему дружбу, верность, готовность оказать поддержку, передал также, что желает примириться с ним, ведь он — его архиепископ, а также — что его несправедливо называют предателем и перебежчиком из-за того, что он не последовал за Карлом, поклявшись ему в верности ⁵², и если есть у Арнульфа свободное время для него, он желает сбросить с себя этот позор, желает вернуться к его высочеству и просить дружбы Карла, поскольку тот является его сеньором, поэтому он и поручает просить, чтобы ему позволили приехать, куда бы Арнульф ни пожелал. Не ведая, что его верность притворна, Арнульф принял лживых послов милостиво и оказал им почет, как если бы они были послами доброго человека. Исполненный радости, он назначил через них место, куда можно приехать и встретиться с ним. Они обрадовались, что обман удался и сообщили об этом господину, который, сочтя, что семена лжи посеяны удачно, понял, что с помощью хитроумного замысла может достичь и большего. После этого оба поспешили в назначенное место; поздравляли друг друга, обнимались и обменивались поцелуями, выказывая столь великую душевную склонность, что не было заметно никакого притворства, никакой хитрости.

42. Хитроумный план Адальберона

После того, как они достаточно наобнимались и нацеловались, Адальберон, который вел себя, как притворщик, и был полон коварства, так сказал неосторожному первосвященнику: «Такая же случайность и такой же поворот судьбы принес нам обоим зло; поэтому мне кажется, что нам следует использовать один и тот же план, один и тот же замысел. Ведь мы оба недавно утратили — вы милость короля, а я — дружбу Карла. Поэтому сейчас вы поддерживаете Карла, я же — короля. Этот — вам, а тот мне полностью доверяет. Итак, если с вашей помощью мне будет возвращена любовь Карла, не будете и вы лишены милости короля. И этого достичь нетрудно. Идите к Карлу и попросите за меня, если случай позволит. Небесполезно будет часто говорить ему о моей верности. Если и будет [151] заметно, что он сомневается в ней, скажите, что я готов подтвердить ее клятвой. Если он вернет мне епископскую кафедру, а также и святые реликвии, я готов присягнуть ему на верность. Если этого будет достаточно и он вернет мне епископство, будьте совершенно уверены в милости короля. От этого языка и рук зависит, что будет: мир или раздор. Я отправлюсь к королю. Пообещаю всяческие блага не только ему, но и его будущим потомкам. Разоблачу коварство Карла. Я буду утверждать, что неосторожно поторопились осудить архиепископа ⁵³, и буду упирать на то, что этот архиепископ горько раскаивается. Король, который полностью мне доверяет, примет это милостиво. И так как мы оба будем исполнять этот план, то достигнем двух целей сразу. И к этим двум прибавится третья. Ведь когда к вам вернется милость короля, а ко мне — Карла, мы поможем и другим достичь выгоды. Но пора уже положить конец словам, пора подтвердить сказанное делом». Обменявшись крепким поцелуем и дав взаимные обещания, они разъехались к себе.

Арнульф, направившись к Карлу, восхвалял Адальберона, и, не зная об обмане, упорно утверждал, что он принесет большую пользу и свидетельствовал, что он сохранит верность. Наконец, будучи и сам обманутым, он убедил его, что нечего сомневаться в Адальбероне. Благоволя к племяннику, Карл пообещал сделать просимое и не отказался вернуть епископство. Пока тот добросовестно улаживал дело с Карлом, Адальберон расспрашивал короля о Карле и Арнульфе и о захвате города. Когда он изложил королю вышеназванные козни ⁵⁴, благодарность в надежде вернуть таким образом город была немалой. Немного позже Арнульф отправил к Адальберону послов и сообщил, что благодаря его стараниям Карл милостиво даровал ему прощение, и он будет принят в городе с большими почестями. Сан также будет возвращен ему без промедления. Поэтому пусть не задерживается, а приезжает как можно скорее и изведает обещанную щедрость.

44. Адальберон дает притворную клятву Карлу и Арнульфу

Адальберон без промедления поспешил на призыв Карла и Арнульфа в условленное место. Принятый ими милостиво, он изведал немалую радость. Те, кто прежде были в раздоре, редко и лишь слегка касаются его в разговоре. Чтобы прочнее обеспечить дружбу между ними, они обсудили различные [152] предложения и многократно напоминали, какая выгода последует, если они хорошо воспользуются своей дружбой, а также какой они добьются славы, какой чести, какой защиты. Упомянули также, что в скором времени их партия может достичь преуспеяния и нанести поражение врагам, что ничто не в силах будет этому помешать, если только Бог их не отвергнет; что если их заветные желания будут приведены в исполнение, то когда-нибудь в будущем, благодаря им, государство добьется почета и великой славы и будет процветать. Высказав это и связав друг друга клятвой, они разъехались. Адальберон отправился к королю, чтобы рассказать, что произошло. Король, выслушав все это, одобрил его замысел и обещал, что примет Арнульфа, если тот приедет, добровольно выслушает его оправдания, и если тот оправдается хорошо, то получит не меньшую милость, чем ранее. Адальберон доложил это Арнульфу и уверял, что король к нему благосклонен и милостив, а также что он лично желает выслушать его оправдания и без промедления вернет ему свою милость; поэтому ему надо поторопиться и просить этого как можно скорее, для чего следует прибыть к королю до того, как его опутают кознями другие люди. Итак, оба отправились к королю.

45. Арнульф направляется к королю и получает его милость

Арнульф был допущен к королю и получил от него поцелуй. Он желал оправдаться в брошенных против него обвинениях, но король сказал, что с него достаточно, если тот забудет о прошлом и отныне будет служить ему с нерушимой верностью; ему известно, что Карл принудил его силой и он только по необходимости отложился от него и поневоле помогал Карлу. Но так как сделанного не воротишь, ему кажется разумным, чтобы тот каким-либо образом возместил ущерб за утерянный город. Если король не может владеть городом как раньше, пусть Арнульф, по крайней мере, сделает так, чтобы Карл перешел к нему, чтобы с его согласия держал то, что захватил. Арнульф пообещал сделать и это, и большее, только бы к нему вернулась милость короля и чтобы тот обращался с ним с почетом, подобающим архиепископу. Король отнесся к нему благосклонно и согласился на то, чтобы ему прилюдно оказали большие почести. Поэтому в тот же день за трапезой он сидел справа от короля, а Адальберон — слева от королевы ⁵⁵. После этого Арнульф уехал от короля. Он рассказал Карлу об удивительной благосклонности короля, описывая, с каким почетом он был у него принят, и долго славил его милосердие. [153] В то время он старался добиться примирения Карла с королем и их дружбы.

Пока это происходило, Адальберон удалился от короля, направляясь к Карлу, и был принят в Лане с большими почестями. Вернулись к себе домой его родственники, до этого изгнанные из города; они, как прежде, распоряжались имуществом семьи, ни в чем не сомневаясь и надеясь наконец на мир. Адальберон встретился с духовенством, которое покинул, посочувствовал ему, пообещал быть к нему благосклонным и призвал не покидать его. Он достаточно посовещался со своими людьми, а потом его призвали к Карлу, чтобы обсудить сохранение верности и города. Карл начал так: «Поскольку Бог, милостивый ко всем, выказывает милость, даже когда наказывает, я признаю справедливым его решение и изгнать меня, и возвратить. Полагаю, что благодаря его доброте я принят в этом городе, а потому ожидаю и в остальном его благосклонности. Думаю, это он вернул мне и вас, и этот город. Итак, я постараюсь, чтобы возвращенное мне Богом осталось при мне. Вот святые реликвии, возложите на них правую руку и поклянитесь, что будете мне верны против всех и не будет никакого исключения, если хочешь быть моим другом». Жаждая исполнить свое желание, он пообещал то, что просили, положил правую руку на мощи и не убоялся поклясться во всем, что бы ему не предложили. Поэтому все ему поверили и ни в чем не подозревали; никто не уклонялся от общения с ним, он расспрашивал и советовался об укреплении города, разузнал все подробности, обо всем выведал. И это осталось неизвестным для всех.

Тем временем он полностью выяснил обыкновения Карла и его людей и остался вне подозрений, применяя разнообразные уловки, чтобы и город себе вернуть, и Карла захватить и выдать королю. Итак, он стал чаще советоваться с Карлом и выказывал все большую привязанность к нему. Когда следовало, давал клятвы, еще сильнее его обязывающие, используя столь искусные приемы, что ему удалось скрыть ото всех свои козни под маской лицемерия. Когда однажды ночью он весело сидел на пиру, Карл взял золотую чашу, в которую наломал хлеба и смешал с вином, и после долгого размышления протянул ему со словами: «Поскольку согласно установлениям отцов церкви сегодня вы освящали побеги винограда ⁵⁶ и раздавали народу благословения, и нам предлагали причастие, я, как [154] того требует день страстей Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа, протягиваю вашему святейшеству этот сосуд с вином и накрошенным хлебом, пренебрегая интригами наушников, которые отказывают вам в доверии. Выпейте чашу в знак нерушимой верности. Если же не собираетесь сохранить верность, откажитесь от чаши, чтобы не явить вновь пугающий образ предателя Иуды». Тот ответил: «Принимаю чашу и охотно выпью напиток!» Карл тут же продолжил: «И сохраню верность». Тот, выпив, прибавил: «И сохраню верность, а не то постигнет меня участь Иуды» ⁵⁷. И произнес перед пирующими много подобных проклятий.

Наступила ночь, ставшая свидетельницей скорби и предательства. Решено было отправиться на покой и поспать до утра. Адальберон, готовясь осуществить свой замысел, пока Карл и Арнульф спали, убрал мечи и оружие от их изголовий и спрятал в потаенное место. Позвав прислужника, не ведавшего о его коварстве, он приказал ему скорее позвать одного из своих людей, обещая тем временем постеречь вход. Когда тот ушел, Адальберон встал посреди дверей, держа под одеждой меч, и быстро впустил тех, кто помогал ему, то есть сообщников своего злодеяния. Карл и Арнульф отдыхали, охваченные глубоким утренним сном. Когда враги толпой подошли к ним, они пробудились, увидели противников и вскочили с кроватей, стараясь схватить оружие, но не нашли его; они спросили, кто же виновник этого утреннего происшествия ⁵⁸. Адальберон же сказал: «Поскольку недавно вы отняли у меня этот город и принудили бежать из него, вот и вы теперь захвачены нами, но судьба ваша будет иной. Ведь я остался на свободе, вы же оказались в чужой власти». На это Карл воскликнул: «Не помнишь ли, о епископ, вчерашний ужин, вот что меня интересует. Тебя не остановило даже благоговение перед Богом? И священная клятва — ничто? И не было за ужином никаких проклятий?» И сказав это, бросился на врага. Его, рассвирепевшего, окружили вооруженные люди, отбросили на кровать и смирили. Схватили и Арнульфа. Захватив их, заперли в той же башне, а башню заперли ключами и засовами, и запорами, приставив стражников.

Крики и рыдания женщин, детей и слуг понеслись к небу и потревожили и разбудили горожан. Все, кто поддерживал сторону Карла, сразу же бросились бежать. И это им удалось с трудом. Ведь не успели они убежать, как Адальберон приказал окружить весь город, чтобы захватить всех, кого считал своими противниками. Их искали, но не нашли. Они увезли и двухлетнего сына Карла, который носил имя отца, и так он [155] избежал плена. Адальберон немедленно отправил послов в Санлис к королю, чтобы объявить ему, что потерянный город уже возвращен, Карл с женой и детьми захвачен и Арнульф найден среди врагов и пленен. Поэтому пусть король приезжает, не откладывая, захватив с собой как можно больше народу, чтобы не было никакой задержки в сборе войска, и пусть отправит послов ко всем соседям, кому он доверяет, чтобы следовали за ним и сразу приезжали, хотя бы и с небольшим сопровождением.

48. Король вступает в Лан после пленения Карла и Арнульфа

Король взял с собой столько народу, сколько смог и без отлагательств отправился в Лан. По прибытии в город, принятый с королевскими почестями, он стал расспрашивать о бегстве вассалов Карла, захвате города и пленении врагов. На другой день, созвав горожан, он потребовал поклясться ему в верности. Так как ранее их захватили и они перешли под власть другого, они пообещали хранить верность королю и принесли присягу, и когда в городе воцарилось спокойствие, король уехал в Санлис вместе с плененными врагами. Затем он призвал своих приближенных и попросил помочь ему советом.

49. Совещание у короля, посвященное Карлу

Согласно решению одних, следовало потребовать у Карла, славного мужа из знаменитого королевского рода, в заложники всех сыновей и дочерей; также принять от него клятву в том, что он останется верным королю и никогда не попытается вернуть себе франкское королевство, а для этого пусть он составит завещание, лишающее его детей права на престол; после этого они советовали отпустить Карла. Совет других был таким: столь славного мужа из древнего рода не следует отпускать сразу, но надо удерживать его при короле до тех пор, пока не объявятся те, кто возмущен его пленением; тогда можно будет выяснить, представляет ли собой угрозу их число, положение и их предводитель, стоит ли называть их врагами короля франков, или же ими можно пренебречь. Если их будет мало и они не будут принадлежать к числу знатных людей, они советовали оставить его в плену; если же это будут люди могущественные и в большом числе, они призывали отпустить его на вышеназванных условиях. Итак, Карла заключили в темницу ⁵⁹ вместе с женой Аделаидой и сыном Людовиком, и двумя дочерьми, из которых одну звали Герберга, а другую — Аделаида, а также вместе с племянником Арнульфом. [156]

Приблизительно за 14 дней до их пленения ⁶⁰, когда я как раз горел желанием изучить логику Гиппократа Косского ⁶¹ и много размышлял над свободными искусствами, случайно встретил я однажды в Реймсе всадника из Шартра. Я спросил его, кто он и кому служит, зачем и откуда приехал. Он ответил, что он посланник Херибранда, клирика из Шартра и хочет поговорить с Рихером, монахом из монастыря св. Ремигия. Услышав имя друга и цель посольства, я сразу назвался тем, кого он ищет и, поцеловав его, увел в сторонку. Тут он протянул мне послание, в котором меня приглашали прочесть «Афоризмы». Обрадованный этим, я взял с собой некоего мальчика и вместе с шартрским всадником собрался отправиться в Шартр.

Уезжая, получил я от моего аббата только одного мула. Итак, испытывая недостаток в деньгах, платье и других необходимых вещах, я приехал в Орбэ, монастырь, известный гостеприимством, где отдохнул по приглашению аббата Д. ⁶²; благодаря их милосердию меня снабдили всем необходимым и назавтра я взял путь на Мо. Пока мы с двумя спутниками пробирались по извилистым лесным тропинкам, были у нас и неприятности. Ведь на перекрестке мы ошиблись дорогой и проехали лишних шесть галльских миль. А как только мы миновали Шато-Тьерри, мул, который до того выглядел Буцефалом ⁶³, вдруг стал спотыкаться, как осел. Солнце уже садилось, шел дождь и тут наш мощный Буцефал, ослабевший от чрезмерных трудов, упал, уронив сидящего на нем верхом мальчика, и, словно пораженный молнией, издох в шести милях от города. Какая тут поднялась суматоха, какое волнение, могут представить себе те, кто встречался с такими превратностями и может сравнить похожие случаи. Не привыкший к столь долгим и трудным поездкам мальчик, лишившись мула, лежал, совершенно обессиленный. Некому больше было нести вещи. Лил сильный дождь, небо затянули тучи, солнце уже зашло, наступили сумерки.

Во время этих тревог Бог не отказал мне в совете. Я оставил мальчика с поклажей там, объяснив ему, что отвечать, если прохожие будут расспрашивать его, и велев не поддаваться сну, и поехал в Мо, сопровождаемый только шартрским всадником. В потемках я едва разглядел мост, подъехал к нему, внимательно осмотрел и был удручен новой неприятностью в пути. Ведь в нем зияло столько дыр, что в то время и горожане едва ли пересекли бы его по своим надобностям. Неутомимый [157] муж из Шартра, достаточно опытный в дорожных переделках, поискав вокруг лодку и не найдя ни одной, вернулся на опасный мост и, благодарение небу, провел по нему лошадей невредимыми. Подкладывая под ноги лошадям в местах отверстий где щит, а где подобранную доску, где согнувшись, а где прямо, где медленно, а где бегом, он успешно переправил меня с лошадьми. Уже наступила ночь и покрыла мир ужасной мглой, когда я вступил в базилику св. Фарона, а братия тем временем приуготовляла напиток милосердия. В тот же день мы торжественно трапезовали, зачитывая главы о монастырском келаре, который мог как побуждать к пьянству, так и препятствовать ему. Я был принят ими, как брат, с приветливыми речами, насытился и отдохнул. Всадника из Шартра я послал с лошадьми за оставленным мальчиком, и его вновь поджидали опасности пути по мосту, уже им испытанные. Он пересек его тем же способом, что и раньше, и нашел мальчика во время второй ночной стражи, так как сперва он заблудился и едва вышел на него по частым крикам. Подобрав его, он двинулся к городу, но опасаясь пути по мосту, который уже был ему знаком, свернул с мальчиком и лошадьми к какой-то хижине; там они, не евши целый день, собрались отдохнуть ночью вместо еды.

Эту ночь я провел без сна и какие муки претерпел, могут представить себе те, кого тревога о ком-то дорогом вынуждала бодрствовать. Ранним утром, когда наконец рассвело, они появились, испытывая страшный голод. Их накормили и перед лошадьми положили зерно и солому. Оставив аббату Августину мальчика, который потерял мула, в сопровождении только всадника из Шартра, я вскоре приехал в Шартр. Оттуда я сразу отправил лошадь и вызвал мальчика из Мо.

Когда его доставили и все тревоги миновали, я тщательно изучил «Афоризмы» Гиппократа вместе с Херибрандом, человеком большой доброты и учености. Из них я получил сведения только о прогнозировании недугов и, так как простого знания болезней было недостаточно, чтобы удовлетворить мое любопытство, я попросил его прочитать со мной и книгу, которая называется «О согласовании Гиппократа, Галена и Сорана» ⁶⁴. И добился этого, ведь от него, столь искусного в этой науке, не укрылись тайны врачевания с помощью фармацевтики, ботаники и хирургии ⁶⁵.

51. Как из-за жалоб на задержание Арнульфа по королевскому приказу состоялся собор

Но вернемся к событиям, о которых мы рассказывали выше: некоторые друзья негодовали из-за пленения епископа, некоторые схоластики писали сочинения в его защиту, другие [158] ссылались на канонические постановления и все это достигло слуха короля, и королевским эдиктом было постановлено, чтобы все епископы Галлии, кто только может, и в особенности епископы этой провинции собрались вместе; а те, кто не сможет приехать, пусть оправдают свое отсутствие с помощью подходящих послов, и на этом собрании в соответствии со строгими правилами и декретами они или объявят его виноватым, либо, оправдав, восстановят на прежней кафедре ⁶⁶. Итак, в обители монахов святого Базола собрались епископы Реймского диоцеза, суффраганы Реймского архиепископа: Видон, епископ Суассонский, Адальберон, Ланский епископ, Херивей, епископ Бове, Годесман, епископ Амьенский, Ратбод, Нойонский епископ, Одон, епископ Санлисский; Даиберт, архиепископ Буржский, суффраганы архиепископа Лионского, Гуалтерий, епископ Отенский, Брунон, епископ Лангрский, Милон, епископ Маконне, Сигуин, архиепископ Санский со своими суффраганами, Арнульф, епископ Орлеанский, Херберт, епископ Оксерра ⁶⁷. Вместе с ними заседали и аббаты из разных мест: тайно посовещавшись друг с другом, епископы приказали им сесть рядом с собой.

Итак, утверждая порядок проведения собора, они решили назначить кого-то, кому будет передано право судить в отдельных случаях и кому поручили бы следить за соблюдением порядка и объяснять происходящее. Достойным выносить суждение сочли Сигуина, архиепископа Санского, в пользу которого говорили и почтенный возраст, и жизнь, полная заслуг ⁶⁸. А право распоряжаться и обязанность объяснять были вверены Арнульфу, епископу Орлеанскому, ибо он процветал среди галльских епископов даром красноречия и ораторскими способностями ⁶⁹. После того, как определили все это, впустили остальное духовенство и огласили содержание подлежащего рассмотрению дела, Арнульф начал так:

53. Обращение Арнульфа к собору

«Достопочтенные отцы, поскольку мы собрались вместе по приказу светлейших королей, а также и ради дела святой веры, мне кажется, что мы должны призвать всю нашу верность, все усердие, чтобы нас, собравшихся здесь милостью св. Духа, не заставила отклониться от истинного пути ни ненависть, ни любовь к кому-либо. И так как мы собрались во имя Господне, нам должно принимать все решения правильно, помнить, что Бог все видит, никого не лишать возможности высказаться, [159] печься об истине, упорно отстаивать ее, обсуждать дело и отвечать на обвинения в простых и ясных выражениях. Пусть каждому будет оказан должный почет, пусть каждый имеет право выступить, вам дана свобода обвинять и опровергать обвинения. И теперь, поскольку вы пожелали, чтобы я перед вами выступил, полагаю, что я должен объяснить всем задачу этого собора, чтобы всем все было совершенно ясно. Недавно славнейшая Реймская метрополия подверглась нападению из-за измены. Святая святых осквернена вражеским вторжением; Божье святилище поругано нечестивцами, а горожане ограблены разбойниками ⁷⁰. И обвинение гласит, что зачинщик этого зла — тот, кому должно было защищать город от врагов, — Арнульф, епископ этого города; вот что вменяется ему в вину, а мы собрались здесь по велению короля, чтобы обсудить это. Итак, достопочтенные отцы, приложите все усердие, чтобы вероломство одного не обесценило самого епископского сана». Когда некоторые из присутствующих возразили, что человека такого рода следует как можно скорее осудить и покарать справедливым приговором, епископ Сигуин ответил, что он не допустит, чтобы обвиняемого в оскорблении величества подвергли судебному разбирательству до того, как он получит от королей и епископов клятвенное обещание обойтись с ним милостиво; он утверждал, что согласно 31 главе постановлений Толедского собора ⁷¹ следует поступить именно так. Мы воздерживаемся от приведения ее здесь краткости ради.

54. Выступление Даиберта с требованием суда

Даиберт, архиепископ Буржский, сказал: «Поскольку содеянное им очевидно и нет никаких сомнений в том, как следует назвать этот поступок, а также в том, насколько тяжелым является это преступление, я совершенно не понимаю, почему необходимо проявить милосердие к обвиняемому. Кажется, необходимость в этом есть тогда, когда нельзя выносить приговор, если прежде не будет подано прошение о помиловании. Но если обратиться к мирскому праву, то, если кто-нибудь совершит какой-либо поступок, то подвергнется наказанию, строгость которого соответствует серьезности преступления»⁷².

55.

Херивей, епископ Бове, сказал: «Следует всячески остерегаться смешения мирских и божественных законов. Они сильно разнятся между собой, так как божеские законы трактуют церковные дела, а мирским законам подлежат мирские дела. [160] Из них первые стоят настолько выше вторых, насколько вторые ничтожнее первых. Поэтому должно всегда охранять величие божественных законов. Если же наш собрат Арнульф обвиняется в оскорблении величества, то я не возражаю, чтобы светлейшие короли оказали ему милосердие из уважения к сану и ради кровного родства. Однако он не избежит вовсе судебного приговора, если из его признания станет очевидным, что он недостоин епископского сана» ⁷³.

56. Обвинительная речь Брунона против Арнульфа

Брунон, епископ Лангра, сказал: «Мне кажется, из этой речи следует, что причиной несчастья стало то, что его поспешили возвести на вершину почета против желания многих добрых людей. Не только родство побуждает меня сказать это, но и желание привлечь его к лучшей жизни, ведь я знаю, что этот захватчик города Лана, этот дерзкий главарь нечестивой шайки в письменном виде клялся королю в верности, в том, что никакая клятва в прошлом или будущем не заставит его нарушить присягу, что он будет сражаться против королевских врагов, используя все силы и средства, и никак не будет сноситься с ними. Но, так как Карл, мой дядя по матери, оказался недругом королей, и так как тот, о ком мы сейчас говорим, вступил в сношения с ним и поклялся ему в верности, то он полностью нарушил присягу. Или нельзя назвать противниками королей Манассию ⁷⁴ и Ротгера ⁷⁵, которые вместе с Карлом вторглись в Реймс, ворвались с вооруженной шайкой в базилику св. Марии, матери Божьей, и нечестивым вторжением осквернили священное место? Именно они были поверенными его замыслов и лучшими друзьями. Так как все это очевидно, он ныне утверждает, что пошел на это под их натиском и уговорами. Пусть или докажет вину других, или падет, уличенный показаниями свидетелей. Никакая родственная привязанность, никакое почтение к старинному роду не удержат меня от вынесения должного приговора».

Годесман, епископ Амьенский, сказал: «Нам известна отвага достопочтенного Брунона, которого никакая привязанность, никакое родство не заставит отклониться от истины; непреклонность его духа и скромность нрава больше всего заставляют поверить в его правдивость. Поэтому, так как все выступления были посвящены расследованию вины нашего собрата Арнульфа, мне кажется, следует спросить у Брунона, каким, по его мнению, должен быть приговор, и не следует ли умерить его суровость, ведь он оказался между двух партий, [161] будучи и королю обязанным верностью, и с Арнульфом связанным кровным родством. Тогда никакие клеветники не смогут ни в чем обвинить того, кого верность господину вдохновляет на вынесение приговора, а привязанность к близкому удерживает от чрезмерной неприязни».

58. Ответ Брунона

На это епископ Брунон ответил: «Мне совершенно ясен ваш образ мыслей. Обвиняемый в оскорблении величества связан со мной кровным родством, поскольку он сын моего дяди, короля Лотаря. Поэтому вы, при всей вашей доброте, и опасаетесь, что я проявлю несправедливость, признав достойным его предложенный вами приговор. Но нельзя ставить родственную любовь выше любви к Христу. Поэтому пусть по ходу дела ваше святейшество посоветуется со мной касательно расследования. Не опасайтесь за приговор, вынесенный против виновного, ибо равно справедливо как покарать виновного в оскорблении величества, так и освободить невиновного».

59. Ратбод объясняет, что лотарингские епископы порицают письменную клятву в верности

Ратбод, епископ Нойонский, сказал: «Если вы согласны, достопочтенные отцы, я думаю, что сейчас вам следует обсудить письменную присягу на верность, данную некогда Арнульфом королям в обеспечение своей преданности. Ведь ясно, что ее одной достаточно для его осуждения, так как нечестивым преступлением он полностью нарушил верность, клятвенно обещанную и скрепленную собственноручной подписью. Но есть нечто тревожное, а именно то, что лотарингские епископы, говорят, оспаривают ее. Они утверждают, что писать, читать и сохранять ее — против божьих законов. Поэтому, если вам угодно, да будет она предъявлена, чтобы вы обсудили ее». Собор сказал: «Да будет предъявлена».

Итак, была предъявлена грамота следующего содержания ⁷⁶: «Я, Арнульф, Божьей милостью становясь Реймским архиепископом, обещаю королям франков Хугону и Роберту, что сохраню строжайшую "верность, что буду оказывать им совет и помощь во всех предприятиях соответственно моим знаниям и возможностям, что сознательно не предоставлю ни совета их недругам, ни помощи их неверным подданным. Обещаю исполнить это перед лицом Всевышнего, дабы в награду достичь вечного блаженства ⁷⁷. А если, чего да не будет, и чего я не желаю, я отступлюсь от этого, пусть все благословения обернутся для меня проклятием, и укоротятся дни мои, и мое епископство воспримет другой, и да покинут меня друзья мои и станут навеки недругами. Я подписываю эту расписку, составленную мной как свидетельство, навлекающее на меня благословение или проклятие, и прошу подписать моих братьев и моих сынов. Я, Арнульф, архиепископ, подписал».

61. Арнульф отчасти соглашается с записью, а отчасти отвергает ее

Когда ее зачитали, собор изучил ее, так как видел, что она имеет силу обвинения или защиты. Тогда достопочтенный епископ Арнульф, которому было поручено давать объяснения, сказал: «Сама по себе расписка отчасти содержит доводы в защиту, а отчасти дает силу обвинению. Ведь ее решил написать и ее автором был Арнульф. Пораженный отвратительным недугом тщеславия, он совершил достойный осуждения поступок, когда, присягнув на верность, не сохранил ее. Это подпадает под обвинения. А то, что мудрые и добрые люди сделали это, чтобы противостоять хитрости и проискам пропащего человека, говорит в пользу защиты и против жалобщиков. То, что произошло на самом деле, должно быть подкреплено свидетельством. Пусть выйдет священник Адальгер, ведь он, соучастник предательства, лучше всего знает, как было дело. Говорю вам, пусть он выйдет и поведает вашим святейшествам о неслыханном злодеянии, чтобы вы узнали, кого следует обвинить, и увидели, кто заслуживает похвалы».

62. Адальгер привлечен как свидетель обвинения

Итак, появился призванный Адальгер, его спросили об этом деле, он ответил, ничуть не медля: «О, если бы, святые отцы, это признание как-нибудь смягчило мою участь! Но так как я дошел до того, что, кажется, все, что можно найти в мою пользу, будет говорить против меня, опишу в коротких словах то, что вы спрашиваете. Дудон, воин Карла, велел мне совершить это предательство, о котором вы расспрашиваете, поклявшись мне, что этим я угожу своему господину. Так как я ему не поверил, то сам спросил моего господина, он ответил, что хочет этого. Затем, чтобы придать этому позорному деянию достойный вид, я принес присягу Карлу и, став его человеком, поклялся совершить измену. И я сделал это, но не беззаконно ⁷⁸. Если это покажется вам выдумкой, я готов подвергнуться судебному испытанию любого рода».

63. Епископ Гвидон коротко и ясно описывает преступление

Гвидон, епископ Суассонский, сказал: «Если бы мы судили на основании его показаний, то выходит, что за одно преступление [163] следует обвинять обоих. Но он утверждает, что совершил это, находясь в зависимости от господина, который убедил его пойти на злодеяние, и таким образом сам стал его зачинщиком. Поскольку налицо очевидные доказательства действий каждого, когда один побуждал к преступлению, а другой исполнил, для вас, отцы, не тайна, как следует их судить. Также силу обвинению придает то, что сам епископ, став виновником измены, чтобы лучше скрыть свой позор в великом рвении, с проклятиями, лишил тела и крови Христовой и отлучил от истинной церкви зачинщиков разграбления Реймса, участников, сообщников, пособников и тех, кто расточал чужое имущество под видом распродаж ⁷⁹. Но так как зачинщиком столь великого зла оказался епископ, совершенно очевидно, что он подпадает под анафему. И это не в малой степени способствует его осуждению».

64. Гуалтерий возмущается Арнульфом

Гуалтерий, епископ Отенский, сказал: «Не лишен ли рассудка этот епископ, который старательно защищается, в то время как королям и всем святым отцам ясно видна его вина, и сверх того он уличен свидетельством священника, сообщника преступления? Может ли виновник зла избежать анафемы, когда сам зачинщик зла и исполнитель преступления подверг проклятию зачинщиков, и исполнителей, и пособников? Неужели он не знает, что сам Бог его осудил, так как сказано: «на всяком месте очи Господни: они видят злых и добрых» ⁸⁰. И полагаю, что в сердце своем наверняка говорит неразумный : «Нет Бога». Итак, подумайте, отцы, насколько развращены и достойны презрения преступник и пособник в его трудах».

65. Епископ Одон увещевает скорее вынести приговор

Одон, епископ Санлисский, сказал: «Поскольку мы собрались здесь ради дела веры и по приказу светлейших королей, не следует откладывать вынесение приговора. Этого ожидают короли, этого ждет духовенство и простой народ. Не следует более медлить, рассматривая различные доводы, так как дело очевидное и приговор суда ясен. Составляя его, прочитайте не только постановления отцов церкви, но и не оставьте без внимания подобные дела для вынесения приговора».

66. Арнульф взывает к. защитникам, чтобы свободно вступили в спор

Арнульф, епископ Орлеанский, сказал: «Достопочтенные отцы, хотя то, что говорилось об Арнульфе, совершенно ясно, и его можно справедливо осудить согласно многим постановлениям [164] отцов церкви, однако, чтобы не показалось, что мы радуемся падению брата и жаждем его неправедного осуждения, я полагаю, надо постановить общим решением, чтобы каждый, кто желает что-либо сказать в его защиту, имел возможность защищать его, вновь перечитать свитки, изложить все соображения, какие пожелает и все, что подготовил для защиты, предъявить здесь, перед всеми, ничего не опасаясь. Я считаю, что надо постановить так, чтобы более не пустовало место для защиты. Пусть подумают и скажут».

Тогда епископ Сигуин одобрил предложение Арнульфа и запретил нарушать его. Если кто-нибудь имел, что сказать, он уговаривал таких высказаться. И из присутствующих многие выступили на защиту, среди них наиболее влиятельными защитниками были аббаты Аббон Флерийский и Рамнульф Санский и схоластик Иоанн, учитель из Оксерра. Они отличались от остальных познаниями и красноречием. И, когда установилось молчание, было предъявлено много свитков, также многое было зачитано из декретов отцов церкви, так как некоторые из них свидетельствовали в защиту обвиняемого.

67. Схоластики защищают Арнульфа

Среди прочего они выдвинули четыре основных возражения. Говорили, что, во-первых, следует восстановить его на кафедре, затем призвать к суду в законном порядке, также сообщить об этом римскому первосвященнику'и, наконец, получив согласие римского первосвященника, обсудить преступление на общем соборе. Они уверяли, что это будет соответствовать законам божественным и человеческим.

С другой стороны ответили, что нельзя восстановить его на прежней кафедре, так как уличенный в очевиднейших винах вызывающим доверие свидетелем, он кажется более склонным к нечестию, чем к соблюдению достоинства церкви и верности своим господам. И уже нельзя более его призывать, ведь после нечестивой измены его в течение шести месяцев звали прийти и оправдаться, а он этим пренебрег. А римского первосвященника известить невозможно, так как этому препятствуют трудности пути и угрозы недругов. И это преступление уже не подлежит обсуждению, так как все ясно: обвинитель доказал его вину и хорошо подкрепил свои доказательства; обвиняемый же, будучи уличенным, не смог ничего возразить. Когда епископы предложили эти соображения, подкрепленные вескими доводами, защитники уступили. [165]

69.

После того, как они отказались от защиты, епископы сочли, что больше ничего не осталось, как только вызвать на середину Арнульфа, чтобы он сказал, что сможет, в свою защиту. Итак, его призвали и он проследовал сквозь ряды епископов. Епископы задали ему много вопросов, на некоторые из которых он не ответил, причем он, как мог, настаивал на одном и отвергал другое, но затем, побежденный силой доводов, он уступил и прилюдно признал себя виновным и недостойным сана.

70. Короли приходят на собор

Когда это сообщили королям, они вместе со знатнейшими людьми сами пришли на священное собрание епископов, чтобы отблагодарить епископов, которые так долго отстаивали в споре их благо и благо сеньоров. Они также попросили, чтобы им рассказали по-порядку, как все происходило и каков был исход споров. Тогда королям изложили ход дела. Выслушав изложение, они объявили, что уже пришло время вынести приговор. Тут епископы стали уговаривать Арнульфа, чтобы он бросился к ногам королей, признал себя виновным и просил оставить ему жизнь и члены в целости. Сразу он, простершись в ногах у своих господ, признался в преступлении и, объявив себя недостойным сана, молил сохранить ему жизнь и все члены, обливаясь при этом слезами. Поэтому и весь собор заплакал. Охваченные великой жалостью короли обещали сохранить ему жизнь и члены и решили содержать его без оков и цепей, под собственной охраной.

71. Постановление

И когда он поднялся с земли, его спросили, желает ли он, чтобы сложение с него сана проходило торжественно, в соответствии с канонами. Он предоставил все решению епископов, и тут же было постановлено, что, так как он признал себя недостойным сана и не скрыл своих злодеяний, следует низложить его по степеням, как он постепенно восходил. Короли попросили его вернуть то, что он получил от них, и он без промедления сложил с себя епископские инсигнии. Затем его спросили, сделает ли он запись о своем отречении; он ответил, что поступит по желанию епископов. Сразу написали грамоту и предложили ему, он зачитал ее собору в присутствии королей и подписал.

72. Содержание письменного отречения Арнульфа

А содержание грамоты было такого рода: «Я, Арнульф, некогда божьей милостью архиепископ Реймский, признавая свою слабость и тяжесть своих прегрешений, зову в свидетели [166] своих исповедников: Сигуина архиепископа, Даиберта архиепископа, Арнульфа епископа, Годесмана епископа, Херивея епископа, Ратбода епископа, Гуалтерия епископа, Брунона епископа, Милона епископа, Адальберона епископа, Одона епископа, Видона епископа, Хериберта епископа; я сделал их судьями моих грехов и искренне исповедался в них, прося целительного наказания ради спасения души моей, и отказался от своей власти и своих обязанностей, которых я недостоин и которые я утратил через свои грехи, в каковых грехах тайно им исповедовался и в которых был публично обвинен, для того, чтобы они стали свидетелями и имели право назначить и посвятить другого на мое место, того, кто был бы достоин его и мог бы служить интересам церкви, которую я недостоин был возглавлять. Я желаю, чтобы, согласно канонам, у меня не осталось никакой возможности восстановиться или нарушить приговор, и для того скрепляю его, подписав собственной рукой. Зачитав его, подписал. Я, Арнульф, некогда Реймский архиепископ, подписал» ⁸². Присутствующие епископы также подписали грамоту по его просьбе и ответили ему так: «В соответствии с твоим устным и письменным отречением с тебя слагается сан. Сложи свои полномочия». После этого он освободил от клятвы своих людей и вернул им свободу перейти под власть другого.

73. Низложение священника Адальгера

Во время этой торжественной церемонии священник Адальгер, отлученный от церкви, пал к ногам королей и жаловался им, прося снять отлучение и уверяя, что следует смягчить ему приговор, так как он повиновался приказам господина. Ему возразил Арнульф, епископ Орлеанский: «Не думаешь ли ты, что сегодня твои выдумки тебя оправдают? Не ты ли открыл ворота Карлу и как враг ворвался с ним в святая святых? Разве не ты с тебе подобными покинул юношу? ⁸³ Покайся, несчастный!» Тот ответил: «Не могу отрицать свою вину». Арнульф сразу продолжил: «Так можно ли снять с тебя отлучение, чтобы ты, нечестивец, смеялся, когда господин твой рыдает?» Наконец, решили, что следует дать ему выбрать одно из двух подходящих наказаний: или низложить его, или предать анафеме навечно. Тот долго думал и наконец предпочел лишение сана вечному проклятию. И по приказу епископов с него сразу сложили священническое облачение. Отобрали у него все инсигнии без сожаления, и каждый ему сказал: «Сложи с себя полномочия». Его вернули в сообщество мирян и подвергли наказанию, после чего собор был распущен. [167]

А если кто пожелает подробнее узнать, какие из канонов и постановлений отцов церкви были привлечены каждым из выступавших, какие санкции были приняты, какое послание короли и епископы отправили римскому понтифику, какие аргументы были выдвинуты в пользу отречения Арнульфа, пусть прочтет сочинение господина и несравненного мужа Герберта ⁸⁴, ставшего преемником Арнульфа на епископстве ⁸⁵, которое включает все постановления, принятые там, и удивительное красноречие которого может сравниться с красноречием Туллия ⁸⁶. Оно содержит все обвинения, ответы, расследования и воззвания, инвективы, предположения и дефиниции, и наиболее разумным образом излагает их, объясняет и дает заключения. Оно чрезвычайно полезно нс только ради изучения вопросов, связанных с собором, но и для познания правил риторики.

74. Одон жалуется своим людям на утрату Мелена

Тем временем Одон ⁸⁷ старался увеличить свои владения. Поэтому он, вместе со своими людьми, в верности которых не сомневался, готовился захватить замок Мелен, уверяя, что будет крайне несчастен, если не завладеет переправой через Сену, чтобы иметь возможность переправить войско; вот ему и пришла мысль захватить в свою власть Мелен, прекрасно защищенный, благодаря обтекающей его Сене, и доступный, благодаря двум портам, в то время, как ему принадлежало множество портов на Луаре; он не испытывал страха перед беззаконным злодеянием, так как этим замком некогда владел его дед, и ныне он принадлежал не королю, а другому человеку. Поэтому он уговаривал всех, кто поклялся ему в верности, поспешить и, используя все возможные средства, захватить его и передать в его власть.

75. Обращение посольства Одона к кастеллану Мелена

Тогда один из его людей отправился к кастеллану крепости ⁸⁸, изобразил перед ним прочнейшую дружбу и посулил великую преданность. Оба сразу скрепили дружбу клятвой. Обратившись к кастеллану, посол спросил его, чьей была эта крепость ранее; тот не отрицал, что знает, чьей она была. Посол продолжил: «Каким образом она перешла под власть короля?» Тот стал объяснять. А посол и говорит: «Почему в ней было отказано Одону, хотя он неоднократно просил вернуть ему крепость, и почему сейчас ею владеет чужак?» ⁸⁹ «Поскольку, — отвечает тот, — королю это показалось уместным». Посол же спросил: «Не считаешь ли ты, что самого Бога оскорбляют, когда после смерти отца сироту обманом лишают [168] отцовского достояния?» Тот говорит: «Так. И еще это вселяет отчаяние в добрых людей. Кто из знатных сеньоров могущественнее Одона? Кто более достоин всяческих почестей?» На что посол промолвил: «Если пожелаешь перейти на сторону Одона, разве твое могущество не возрастет и ты не возвысишься, как ты считаешь? Если ты станешь его человеком, то, без сомнения, получишь его милость, совет и помощь; вместо одной крепости получишь много. Ты достигнешь вершины почета и прославишь свое имя». Этот же в ответ: «Как ты думаешь, каким образом можно это сделать без греха и позора?» А тот и говорит: «Если ты вместе с замком перейдешь к Одону, то все, что последует за злодеянием, пусть падет на меня, пусть называется моим, принимаю на себя кару и дам во всем отчет Богу. Я забочусь о твоей знатности, хочу, чтобы твое достояние возросло; время подходящее и обстоятельства призывают к этому, ведь король обесславился своей неспособностью править, а Одону всегда сопутствует блестящий успех». Охваченный желанием получить обещанное, кастеллан принес присягу. Тот принял ее и попросил заложников для успешного осуществления предприятия. Кастеллан, полагая, что его ожидают большие почести, не отказался дать ему заложников; тот, получив их, отправился домой и доложил обо всем Одону.

76. Одон захватывает Мелен

Итак, он убеждал Одона поскорее начать действовать. Тем временем Одон тайно подготовил войско, чтобы вторгнуться в замок и захватить его. Подготовив все, он в условленное время подступил к замку и вошел в него; притворяясь разгневанным, он настиг предателя и отправил его в темницу; немного спустя тот был освобожден, прилюдно принес присягу на верность и приготовился сопротивляться вместе с Одоном ⁹⁰. Вскоре весть об этом достигла слуха королей. Встревоженные потерей замка, короли готовили воинов для похода против врагов, предполагая не снимать осады до тех пор, пока они либо не возьмут замок с боя, либо, если того потребуют обстоятельства, не померяются с врагом силами врукопашную.

77. Прибытие королей к Мелену

Итак, подготовив войско, они выступили, чтобы начать осаду. И так как замок был окружен Сеной, они разбили первый лагерь на берегу, поближе к замку, а на другом берегу расставили приглашенных пиратов; а чтобы ничто не мешало осаде, добавили ко всему еще и корабли с вооруженными людьми на реке вокруг замка. Они должны были решительно напасть на замок с воды. Защитники замка, равные им по [169] силам, сопротивлялись осаждающим, сражались всеми силами и ни в чем не уступали противникам, Они уже долго сопротивлялись, борясь врукопашную, и не сдавались, когда пираты прорвались в замок через заднюю дверь, запертую изнутри, и, напав с тыла на защитников стен, учинили жестокую резню. Оставшееся на берегу войско также смогло взойти на корабли и внезапно напасть на замок.

78. Взятых в плен защитников замка передают королю

Побежденные и захваченные в плен защитники замка были сразу доставлены к королю. Друзья просили за них короля и их отпустили после того, как они поклялись ему в верности, так как можно было не столько обвинить их в оскорблении величества, сколько признать, что они остались верны своему господину. Они утверждали, что не грех вероломства, но великая доблесть увлекла их. После того, как их отпустили, взяли заложников и вернули замок прежнему владельцу, король приказал повесить у ворот замка пленного предателя, из-за козней которого случилось это несчастье. Также была повешена и его жена, причем необыкновенно позорным образом — за ноги, так что одежда задралась и оголила ее, и так она приняла страшную смерть рядом с мужем. Пока все это происходило, Одон с войском выжидал неподалеку окончания дела, полагая, что его люди смогут защитить замок и опасаясь пиратских засад. Пока он пребывал в сомнениях относительно исхода, появились вестники, которые утверждали, что замок взят, а его люди схвачены и обезоружены. Услышав это, он, с печалью в душе, увел войско к себе. Когда некоторые упрекали его в том, что из-за него был повешен муж консульского достоинства, Одон, говорят, отвечал, что его больше печалит пленение его людей, нежели смерть предателя.

79. Ссора Одона и Фулькона из-за Бретани

Вскоре после этого возобновились гражданские войны. Ведь Фулькон ⁹¹, который держал сторону короля, приготовил войско к походу против Одона, требуя у него часть Бретани, которую тот немногим ранее отнял у него. Итак, он собрал четыре тысячи воинов, которые должны были не сражаться врукопашную, так как их сил было недостаточно, чтобы противостоять мощи Одона, но разорять его земли поджогами и грабежами. И предполагал он поступать так до тех пор, пока Одон, пресытившись его нападениями, либо вернет часть Бретани, либо предложит за нее другие, равноценные владения. Вот почему он свирепо двинулся вперед, разоряя земли грабежами и пожарами и захватывая добычу. Когда он поджег пригороды [170] Блуа, дуновение ветра разнесло вокруг огонь, и в обители монахов св. исповедника Лодомера занялся большой пожар. Она быстро сгорела и разрушилась, огонь поглотил также и запасы продовольствия и это вынудило монахов переселиться. Совершив это, он увел войско в другие места и опустошил их. После его ухода Одон, в свою очередь, повел войско на его земли и так свирепствовал там, что не оставил ни хижины, ни петуха ⁹², вызывая врага и приглашая его сразиться. А тот, сознавая, что у него недостаточно войска, уступил бросившему вызов врагу и ушел к себе. И это происходило в течение двух лет.

Тем временем Одон, огорченный потерей замка, вел себя из-за этого очень осторожно. Ведь он полагал, что ему угрожает двойная беда, так как его огорчала и потеря крепости, и то, что надо было немало опасаться королевского гнева. Поэтому он отправил к королю послов, так как считал, что через их посредничество сможет наилучшим образом оправдаться в любых предъявленных ему обвинениях; он собирался утверждать, что не нанес никакого оскорбления его королевскому величеству, а если речь зайдет о Мелене, то он ничего не имел против короля, ведь это предприятие было направлено не против короля, но против его собственного соратника, то, что он не причинил никакого ущерба королю, так как он сам — человек короля, как и тот, у кого он отнял замок; который из них его держит — это ничуть не затрагивает королевского достоинства; у него были законные основания так поступить, ведь он может доказать, что некогда это было владение его предков. Поэтому стоит обратить внимание, что у него больше прав держать замок, чем у кого-либо другого. Наконец, если он и совершил достойный наказания поступок, то уже был сверх меры подвергнут наказанию позором, и за его проступок было отплачено равным бесчестьем. Поэтому должно его помиловать и смягчить его участь за такое беззаконие. Убежденный силой этих доводов король удовлетворил послов и вернул благосклонность просящему. Послы доложили это Одону. Итак, Одон прибыл к королю. Выступив перед ним с пользой, он снискал его милость и был отмечен такой приветливостью, что возобновил прежнюю дружбу с ним, и король ни в чем его не подозревал.

81. Война между Одоном и Фульконом из-за Бретани

В это время опять возобновилась гражданская война. Ведь Фулькон, потеряв часть Бретани, все еще старался устроить [171] вылазки туда. Собрав войско, он свирепо двинулся в Бретань и подступил к Нанту. Одних его стражей он соблазнил золотом, других увлек посулами, и уговаривал их, пока успешно не добился того, чтобы они поступили по его желанию, то есть открыли ворота города. Под клятвой они назначили время и немного позже впустили его в город; он вступил в него, принял присягу у горожан и взял заложников. Не смог он завладеть только крепостью, так как ее защищали доблестные воины. Поэтому он отступил, решив вернуться к себе, чтобы вновь прийти, собрав побольше войска, и захватить крепость.

82.

Конан ⁹³ держал совет по военным делам со своими людьми у границы Бретани, в месте, называемом Броэрек, когда это достигло его слуха. Сильно встревоженный начавшимися событиями, он собрал войско и подготовился к войне. И поскольку обстоятельства были благоприятны для осады, он послал собранное войско к городу и приказал ему осадить город с суши. Со стороны Луары он отправил корабли пиратов. Началась осада, пираты — с реки и бретонцы — с суши сильно угрожали горожанам. А те, кто оставался в крепости, метали с горы разного рода снаряды, так что оказавшиеся посередине испытывали равный натиск извне и изнутри. Ведь и те, кто был в крепости, и те, кто вел осаду, держали сторону Конана, горожане же добывали победу для Фулькона. Фулькон тоже готовил поход и собирал войско, как из своих людей, так и из наемников. Услыхав же, что Конан осаждает город, он сразу отправил легион в Бретань.

83. Ловушки, приготовленные против Фулькона

Неподалеку было обширное поле, сильно заросшее папоротником. Именно на этом месте Конан решил дать сражение и коварным образом вырыл там ловушки. Он выкопал множество ям, покрыл их сверху ветками, прутьями и соломой, скрепил их изнутри лозой, чтобы поверхность казалась прочной. А чтобы совершенно скрыть обманчиво прочную поверхность, сверху забросал ловушки собранным папоротником и так спрятал их.

84. Хитрость, использованная Конаном против врагов

За ловушками он расставил своих воинов и использовал такую хитрость: сказал, что он тут останется и не пойдет далее искать врага. Если враги будут ему угрожать, он только тут будет отстаивать свою жизнь. И сделает так не из страха, но так как враги поступят противозаконно, если отыщут его здесь и нападут на него. И так он легче сможет добиться их [172] поражения, ведь они, по своему легкомыслию, подступят спокойные и поэтому неопасные. Итак, он расставил там строй таким образом, чтобы иметь в поле зрения ловушки. Поэтому медлил в ожидании того, как захватит врагов врасплох. Фулькон, заметив, что Конан колеблется и не уходит с того места, и не зная о ловушках, решительно побуждал своих людей напасть как можно более решительно, не колеблясь, приблизиться к врагам и не сомневаться в победе, ведь мужи могут питать наилучшие надежды, если Бог от них не отвернется. Итак, дали сигнал и те бросились в наступление. Считая путь надежным, они приблизились к ямам.

85. Конан наносит врагам поражение

Решив, что бретонцы колеблются из страха, они обнажив оружие, поскакали к ямам и попадали туда вместе с конями, застигнутые неведомой бедой; свалилось в ямы и было задавлено до двадцати тысяч человек. Когда первые ряды потерпели поражение, следующее за ними войско повернуло назад. Поэтому и Фулькон, думая только о спасении жизни, попытался спастись бегством.

86. Гибель Конана

Когда те обратились в бегство, Конан с тремя приближенными удалился в заросли, чтобы, отложив оружие, на свежем воздухе дать отдых утомленному телу. Но кто-то из противников заметил его, подбежал, напал на него, пронзил мечом и добыл победу для Фулькона. Фулькон, воспрянув духом, вернулся к Нанту и вступил в него, безжалостно тесня тех, кто был в крепости. Потрясенные гибелью сеньора, они сдались нападающим и по их требованию присягнули на верность.

87. Король Роберт отвергает королеву Сусанну

Пока это происходило, король Роберт развелся с женой Сусанной ⁹⁴, итальянкой по рождению, так как он был в возрасте 19 лет и цвел молодостью, она же была старухой ⁹⁵. Будучи отвергнутой, она пожелала вернуть то, что он принял в качестве приданого, но король ее не удоволетворил, и тогда она обратилась к другим средствам. В те дни она, требуя свое достояние, замышляла нападения на короля. Так, желая вернуть в свою власть замок Монтрей, который он получил в приданое, и оказавшись не в силах добиться этого, она разрушила другой замок, бывший рядом с ним, под названием .. ⁹⁶, который король занял в разгар бесчинств Одона и Фулькона. Считалось, что его укрепления могут противостоять нападению любого количества кораблей, так как при приближении [173] они сразу наталкивались на него, поэтому он препятствовал их дальнейшему продвижению.

88. Порицание развода

Некоторые люди с наиболее здравым рассудком в то время немало сокрушались из-за этого преступного развода ⁹⁷, однако тайно; и никакое могущественное лицо не противодействовало этому и не обвинило короля.

89. Собор, состоявшийся в Шель

Так как в те дни папа римский Венедикт ⁹⁸ написал много посланий, в которых придирался к низложению Арнульфа и возвышению Герберта, а также разоблачал и всячески упрекал епископов, зачинщиков этого дела, равно как и их споспешников, епископам Галлии было угодно собраться вместе и посоветоваться насчет этих обвинений. Когда они съехались в Шель ⁹⁹, состоялся собор. На нем председательствовал король Роберт, вместе с ним заседали архиепископ Реймский Герберт, которому поручили объяснять смысл всех решений собора, также Сигуин Санский, Эркембальд Турский, Даиберт Буржский и некоторые из их суффраганов. После того, как на соборе зачитали из постановлений отцов церкви положения о святой церкви, епископам, среди прочих полезных дел, было угодно постановить, чтобы с того дня все они чувствовали одно и то же, одного и того же желали, одного и того же вместе добивались, согласно тому, как сказано в Писании: «Было у них одно сердце и одна душа» ¹⁰⁰. Также пожелали установить, что если в какой-либо церкви появится какой-либо тиран, которого они сочтут необходимым поразить орудием анафемы, следует прежде всего вместе обсудить это и поступить согласно общему решению. И если надо будет снять с кого-либо отлучение, подобным образом следует снимать его согласно общему решению, как сказано в Писании: «У всякого благоразумного проси совета» ¹⁰¹. Также было угодно определить, что если папа римский настаивает на чем-либо вопреки постановлениям отцов церкви, пусть его решение считается недействительным, как сказал апостол: «Еретика и отторгнутого от церкви отвращайся» ¹⁰². Также им было угодно подтвердить навечно низложение Арнульфа и посвящение Герберта, совершенное согласно их установлению, как сказано в канонических писаниях: «То, что установлено провинциальным собором, никем не может быть поколеблено».

90. Одон и Фулькон нападают друг на друга

В то время возобновилась гражданская война. Ведь стычки тиранов Одона и Фулькона из-за власти над Бретанью возродили распрю, а остальные знатные сеньоры королевства, потревоженные [174] их ссорой, жили в раздорах. Король поддерживал партию Фулькона, Одон наступал со своими людьми и с пиратами, которые покинули короля и переметнулись к нему, а также с аквитанским войском. Поэтому Фулькон, разъярившись на Одона, опустошал его владения, а затем построил в них, недалеко от города Тура, укрепленный замок, разместил там войско, переполнил его воинами и, так как полагал, что Одон придет, чтобы разрушить его, отправился к королю просить помощи. Когда король пообещал ему помощь, он еще упорнее продолжил свои действия. Итак, он готовил поход, чтобы сразиться с врагом, собрал войско и объявил Одону войну. Охваченный стыдом Одон отправился из Галлии в Бельгику просить помощи. Он обещал отблагодарить их, если они придут на помощь. Они охотно согласились и поклялись в верности. Он воззвал и к жителям Фландрии, просил у них защиты и обещал свою, если не откажут ему в том, что просит. Они также с охотой предоставили просимое. И к пиратам он отправил послов и просил не отказать ему в войске. Все вместе они назначили время и место, где соберутся и померяются силами с врагом. Тем временем Одон задабривал, собирал и воодушевлял своих людей. И, полагая, что белги и пираты своевременно подойдут, он с небольшим войском стремительно ринулся на Фулькона, так что было у него для сражения не более четырех тысяч воинов. Однако он осадил укрепление и расставил вокруг бойцов. И сильно теснил защитников замка.

91. Фулькон через послов изъявляет покорность Одону

Из-за того, что король промедлил, Фулькон не получил помощи и, сочтя войско Одона непобедимым, сразу решил сдаться. Итак, он просил через послов дружбы Одона, обещал уплатить в возмещение за убийство Конана сто фунтов серебра, а вместо убитого вассала предложил ему на службу своего сына; он уверял, что построенное укрепление разрушит в его честь и выведет своих людей; он и сам служил бы ему, если это не было бы беззаконно по отношению к королю. Так как этого не может произойти без обиды королю, то его сын протягивает руку для присяги, и выйдет так, что он сам будет служить через своего сына, так как отдаст своего сына Одону за Конана и сам предоставит сыну Одона воинов. Также он даст клятву сохранять верность в любых случаях, если только это не затронет короля и тех, к кому он привязан особенно близким кровным родством, то есть его детей, братьев и племянников. Узнав об этом, Одон по совету своих приближенных ответил, что охотно принимает такие условия, если тот вернет ему Нант, коварно захваченный город в Бретани, и очистит его от [175] своих людей. Ведь ему казалось, что будет несправедливо, если он заключит мир с врагом прежде, чем тот вернет захваченное.

92. Фулькон отказывается от изъявлений покорности

Пока все были увлечены переговорами, и Одон полагал понемногу увеличить свое войско, прежде чем оно вступит в битву, появился король с двенадцатью тысячами воинов, в то время, как Фулькона окружало шесть тысяч человек. Их соединили и тем самым сплотили ряды мощного войска. Поэтому Фулькон, став надменнее, пренебрег просьбой, которую выдвинул до того. Он яростно настаивал на том, чтобы состоялось сражение, требовал и уговаривал перейти вброд Луару, которая их разделяла, и напасть на врага. Одон, узнав, что его люди, обещавшие прийти, не явились, так как времени было слишком мало, чтобы собрать войско, пребывал в сильной тревоге. Однако же вместе с четырьмя тысячами воинов он защищал броды через Луару.

93.

Король не смог перейти вброд и повернул войско к замку Амбуаз, который возвышался меж скал неподалеку, на том же берегу реки, чтобы перейти там и затем, повернув, неожиданно напасть на врагов с тыла и одолеть их. Не выдержав нападения королевского войска, Одон направил к королю послов, передавая, что он воевал со своим врагом, а не с королем, и ничего не замышлял против короля, а только против недруга. Если король повелит, он сразу уйдет подальше и даст удовлетворение за все» Король, узнав, как было дело, заподозрил, что такому человеку беспричинно нанесен вред. Поэтому, чтобы тот совершенно от него не отпал, он принял у него заложников, как условие мира и намеревался позже выслушать его объяснения насчет всего, что вменялось ему в вину. Поэтому, уведя войско, он приехал в Париж. Одон, ничего не потеряв, невредимый приехал в Мелен. Оттуда несколько дней спустя он отправился в замок, который назывался Шатодун, чтобы привести в порядок свои дела.

94. Смерть Одона

В то время, как Одон занимался различными переговорами насчет своих людей, которых он отдал в заложники королю по условиям мирного договора, он стал испытывать прилив дурных соков, вызванный переменой времени года, и впал в недуг, который врачи называют синантикой. Этот недуг таится в горле и развивается в ревматическую опухоль, однако иногда отеки и сильная боль распространяются на подбородок и щеки, [176] иногда — на грудь и легкие. Сопровождаемый опухолями и лихорадкой, он убивает больного в течение трех дней, если не одолевает его с самого начала. Итак, охваченный этим недугом Одон страдал от жестокой боли в горле; жар в артериях лишил его дара речи. Этот недуг не добрался до верхней части головы, но проник в его нутро, вызывая острую боль в легких и печени. Раздавались скорбные восклицания воинов, крики слуг, вопли женщин, ведь они так внезапно теряли господина, а у его детей не оставалось никакой надежды сохранить власть, так как короли продолжали гневаться на их отца, а надменный Фулькон различными способами нарушал мир. Однако в предчувствии скорого конца Одон отправил к королям быстрых вестников, чтобы те обратились к ним со смиренной просьбой и посулили справедливое возмещение за нанесенные обиды. Старый король пожелал принять от послов возмещение за причиненное зло, но негодующий сын помешал ему. Он отверг все предложения послов и заставил их уехать, ничего не добившись. В пути они задержались, и еще до их возвращения Одон, постригшийся в монахи, умер на четвертый день от начала болезни и так окончил свою жизнь ¹⁰³ его люди отвезли его к святому Мартину и с большими почестями схоронили в месте, называемом Мармутье.

95. Папа Иоанн посылает в Галлию аббата Льва, чтобы тот отменил низложение Арнульфа

В то же время германские епископы в посланиях папе Иоанну часто советовали объявить недействительным посвящение Герберта, реймского архиепископа, и отменить низложение Арнульфа, совершенное вопреки закону. Тогда папа направил в Германию монаха и аббата Льва, наделенного полномочиями расследовать эти события вместе с епископами Германии и Галлии, и, исходя из этого, тщательно вынести решение. Он был радушно принят епископами и говорил с ними о проведении собора для разбора этого дела. Они отправили к галльским королям, то есть к Хугону и его сыну Роберту, послов, чтобы открыть им решение папы и желание епископов относительно этого и увещевать их приехать со своими епископами, а место и время, где и когда надлежит съехаться, пусть назовут короли, и послы доложат им их мнение по этому вопросу.

96. Как было сообщено королям, что епископы Германии съезжаются на собор

Итак, отправили послов. Они доложили цель посольства. Короли, приняв сообщение благосклонно, ни в чем не препятствовали исполнению поручения папы и епископов, ответив, [177] что они сами посоветуются об этом и беспристрастно все выяснят. После того, как отослали послов, королям сообщили, что все это — ловушка, подстроенная Адальбероном, епископом Ланским, и что тот уже давно подбивал на это Оттона. Заветным желанием обоих было, чтобы Оттон пошел на галльское королевство и хитростью или силой изгнал из него королей. А епископы Германии хотели собраться для того, чтобы довести до конца необычайно хитроумный замысел. Итак, короли узнали об обмане и объявили через послов епископам, уже собравшимся в назначенном месте, что они туда не придут, так как нет при них никого из наилучших мужей, без которых, как им кажется, ничего нельзя предпринять и нельзя ни от чего отказаться. Также им кажется недостойным дать своих людей для исправления епископам Германии, в то время как они не менее знатны, не менее могущественны и такой же, если не большей мудрости. Поэтому, если они будут настаивать, пусть отправятся в Галлию и проводят собор, где пожелают. В противном случае пусть возвращаются к себе и заботятся о своих делах, как им будет угодно. Поэтому предприятие не удалось. Ведь Адальберон, который оказался их пособником, не ведая о доносе, внушал королям, чтобы они поехали навстречу приехавшим, а старый король, зная об обмане, потребовал у него Людовика, сына Карла, попавшего в плен при взятии Дана, которого он поручил ему стеречь. Кроме того, он потребовал у него и крепость этого города, которую подобным же образом вверил ему.

97. Адальберона упрекают в обмане

Тот упорно отказывался вернуть вверенное ему, тогда приближенные короля, возмутившись, добавили: «Так как ты, о епископ, упорно искал погибели короля и сеньоров через посредство короля Оттона и тирана Одона, как ты не убоялся затевать столь великое преступление против королей, прежних твоих господ? Почему ты боишься вернуть Людовика и крепость, если уверен в том, что сохранил верность королям? Почему ты не хочешь вернуть вверенное, если не задумал причинить королям вред? Совершенно очевидно, что ты нарушил верность, так как вел с Оттоном переговоры об убийстве королей и пытался подорвать их достоинство. Поэтому и предъявлено тебе обвинение в беззаконии. Ты доложил Оттону об отравленном королями посольстве и вы с ним коварно постановили, чтобы сам он пришел с небольшим сопровождением, но неподалеку разместил толпу воинов. Наших королей ты убеждал также поспешить навстречу противнику с маленькой свитой, обещая, что никакого зла из-за этого не произойдет. [178] Ты говорил, что такой порядок будет наиболее полезным для обоих, так как притворялся, что и тот, и другой частным образом, по-дружески обсудят дело. Однако другое тебе виделось, ты притворялся так, чтобы твои господа короли были захвачены Оттоном и королевство франков перешло под его власть, чтобы тебе стать Реймским архиепископом, а Одону — герцогом франков. И тогда нам все было ясно, но временно мы это скрывали. И, о неизмеримая доброта Всевышнего, каких несчастий мы избежали, от какого поношения избавлены. Подошло время, когда подготовленная хитрость должна была достичь успеха. Ведь епископы под личиной религиозности, якобы чтобы расспросить о возвышении и низложении Герберта и Арнульфа, приехали, отправив прежде послов. А король Оттон приехал в Метц, недалеко от которого приказал собрать войско. Если бы мы поехали, нас бы либо убили, либо захватили в плен. Если бы не пошли, нас обвинили бы в беззаконии. Но королям посоветовали не ехать, так как у них было недостаточно военных сил. Обвинения в беззаконии обрушатся на тебя, так как ты один, в то время как короли ничего не знали, собирался поехать».

98.

Услышав это, епископ, покраснев, умолк. Тогда один из его людей заметил его испуг, бросился, чтобы возразить на это, и так сказал противникам: «Пусть этот обвинитель говорит со мной. У меня есть что сказать в ответ на клевету. Один из вас сказал это и тем самым обрек мне свою голову. Пусть сравнит свое оружие с моим и померяется со мной силами!» Граф Ландрик ¹⁰⁴ так сказал этому человеку, обезумевшему из-за своего господина: «О воин наилучший, я вижу, что ты совершенно не знаешь его хитростей. Хотя они тебе неизвестны, но мы рассказали о них ранее. Поэтому умерь свою ярость. Тебе нет необходимости сражаться. Никто тебя не вынуждает, потому что, напав, ты уже не сможешь отступить. А сейчас, послушай моего совета, отойди-ка отсюда; спроси твоего господина, справедливы ли обвинения. Если он будет побуждать тебя к поединку, сражайся. Если велит уступить, успокой свой гнев». Итак, тот удалился и, обратившись к господину, спросил у него, таковы ли дела в действительности. Епископ, уличенный сообщником, признался вопрошающему, что именно таковы. Поэтому он воспретил ему сражаться. Итак, умерив столь сильную ярость, воин узнал дело полностью. Епископ, задержанный по приказу королей, поскольку являлся [179] предателем, был заключен под стражу. Его воины сразу дали клятву королям.

99. Собор, состоявшийся в Музоне в защиту Арнульфа ¹⁰⁵

Короли запретили епископам Галлии приходить на собор, однако епископы Германии, чтобы их не обвинили в кознях, если они не придут, в установленное время собрались в Музоне, имея при себе посла папы ¹⁰⁶. Итак, съехавшись, в обители святой матери Божьей Марии в должном порядке, по церковному обычаю, заседали епископы, а именно Сугерий Майнцский, Леодульф Трирский, Нохер Льежский и Хаймон Верденский. Посреди них сидел аббат Лев и осуществлял полномочия, полученные от папы. Напротив них сел единственный из галльских епископов, Герберт, Реймский архиепископ, который прибыл туда вопреки приказу королей, чтобы ответить за себя. Заседали также аббаты из различных монастырей и некоторые клирики. Из мирян же — граф Годефрид ¹⁰⁷ с двумя сыновьями и Регенерий, Реймский видам ¹⁰⁸.

100. Вступительное слово Хаймона, епископа Верденского, объясняющее цель собора

Когда все вокруг умолкли, епископ Верденский поднялся, чтобы объявить задачу собора, так как он знал галльский язык. «Поскольку, — сказал он, — до слуха папы неоднократно доходило, что Реймская митрополия захвачена и лишена своего пастыря, вопреки закону и порядку, он не один раз, а дважды письменно увещевал нас, чтобы мы собрались, взвесили столь тяжкое преступление на весах справедливости, исправили его, будучи наделенными своей властью, и вернули дела к их нормальному состоянию. Но поскольку из-за множества нахлынувших разнообразных дел мы медлили это сделать, теперь, после стольких призывов, он пожелал отправить сюда аббата и монаха Льва, чтобы он, представляя его персону, разобрал упомянутое дело, а мы подчинились ему. Он также прислал с ним письменное изложение своей воли, чтобы, если что-нибудь будет позабыто или умалено, можно было справиться в послании. И сейчас будет полезно зачитать его». Тут же он достал послание и зачитал его для присутствующих, но мы уклонимся от приведения текста послания, так как стремимся к краткости, да он нам и не нужен.

После того, как зачитали послание, поднялся Герберт и прочел собранию речь, написанную им в свою защиту. Он говорил перед ними весьма искусно. Мы захотели привести ее, [180] чтобы читатель мог извлечь большую пользу из подробного изложения всех его доводов. Ее текст был таким ¹⁰⁹:

102. Вступление

«Достопочтенные отцы, я постоянно видел перед собой этот день, я ожидал его с надеждой с тех самых пор, когда, понуждаемый моими братьями, принял на себя бремя епископского сана и подверг опасности свою жизнь. Я так заботился о спасении пропащего народа, так полагался на ваше доверие, что считал себя в полной безопасности. Я вспоминал прежние благодеяния, ваши приветливые и сладкие изъявления благосклонности, которыми вы многократно отмечали меня, сопровождая их похвалами; как вдруг появился слух, что вы недовольны мной и что меня пытаются упрекнуть в том, что у других считалось доблестным деянием. Признаюсь, я пришел в ужас и начал испытывать перед вашим негодованием такой же страх, как прежде перед мечами врагов. Но сейчас, когда Бог по милости своей привел меня к вам, кому я всегда вверял мое спасение, я скажу несколько слов в подтверждение моей невиновности и объясню, исходя из каких соображений меня возвели в архиепископы города Реймса. Так как после смерти божественного августа Оттона я решил не оставлять службы Адальберону, моему святому отцу, то был, не ведая того, избран им в епископы, а уходя к Господу, он в присутствии выдающихся людей назначил меня будущим пастырем церкви. Но симонийская ересь нашла меня равным по твердости Петру, отвергла меня и предпочла Арнульфа. Однако я оказывал ему верное послушание, более, чем следовало, пока не понял, исходя из мнения многих людей и из собственных наблюдений, что он явный отступник; тогда я отправил ему письмо с отказом от службы и покинул вероотступника вместе со всеми своими людьми. Я поступил так не в надежде или в намерении захватить его кафедру, как говорили те, кто завидовал мне, но из страха перед деяниями чудовища, укрывшегося под личиной человека. Но, говорю вам, я не оставил бы его, если бы не встретил следующего пророчества: «следовало ли тебе помогать нечестивцу и любить ненавидящих Господа? За это на тебя гнев от лица Господня» ¹¹⁰. Поэтому, когда в течение долгого времени были исчерпаны все церковные санкции и прошли все законные сроки, ничего больше не оставалось, кроме как укротить его судебной властью государей и низвести с главной кафедры как мятежника и бунтовщика, согласно решению Африканского собора ¹¹¹, а меня призвали братья мои и знатнейшие сеньоры королевства и убеждали вновь и вновь, чтобы я порвал с отступником, отверг его [181] покровительство и принял на себя заботу об истерзанном народе. Я долго отказывался от этого, и хотя в конце концов принял это предложение, но не по доброй воле, поскольку хорошо понимал, какие мучения будут мне сопутствовать. Простодушие вело меня по путям моим, невинность моя незапятнана, и перед лицом Господним и вашим, священнослужители, весь мир этому свидетель.

103. Несогласие

Но вот с противной стороны подоспел клеветник и стал с увлечением порицать меня на чужих языках, чтобы усилилась вражда: «Ты предал своего господина, отправил его в темницу, осквернил его церковь, захватил его кафедру!»

Так я предал господина, которому никогда не был слугой, которому никогда не присягал на верность? Если даже я и служил ему временно, то делал это по приказанию отца моего Адальберона, который советовал мне задержаться в Реймской церкви до тех пор, пока не узнаю, каков нрав и каковы поступки ее первосвященника. Пока я был поглощен этим, враги ограбили меня и добро, собранное благодаря вашей милости и выдающейся и хорошо известной щедрости великих герцогов, было отнято шайкой злобных грабителей, а мне, почти нагому, угрожали обнаженными мечами. После того, как я, наконец, покинул этого вероотступника, я не выслеживал его путей и дорог и никак с ним не сносился. Поэтому как я мог предать человека, о котором в то время не знал даже где он находится? Я не заключал его в темницу, ведь я только недавно в присутствии достойных доверия свидетелей просил моего господина, чтобы мне не поручали содержать его под стражей. Если вы, с вашей властью, встанете на мою сторону, Арнульф падет так низко, что уже никак не сможет мне навредить. Если же вы вынесете решение против меня, чего да не будет, то какая мне разница, Арнульф ли, или кто-либо другой будет избран Реймским архиепископом? То, что было сказано об оскверненной церкви и захваченной кафедре — просто смешно. Во-первых, говорю вам, я никогда не давал никакой клятвы тому, кто, приняв достояние кафедры как бы в качестве приданого, разграбил бенефиции, расточил их и опустошил. Не успел он получить епископский перстень, как уже все, что, казалось, называли имуществом церкви, растащили приспешники Симона ¹¹². Также я утверждаю, что следует рассмотреть, какой была его церковь и чем она кончила, после того, как он [182] осквернил и растлил ее и, так сказать, бросил на разврат своим разбойникам. Так как я мог осквернить его церковь, которой он либо не имел, или же которую утратил из-за своего злодеяния? Затем, как мог я, чужак, пришелец, не располагающий никаким имуществом, захватить кафедру, вверенную охране множества людей? Нас упрекают в том, что мы не известили апостольский престол, так как дело обсуждалось без совета с ним, либо по недомыслию, либо по строптивости. На самом деле не было совершено и не должно совершаться ничего, о чем не доложили бы апостольскому престолу, и его решения ожидали в течение десяти и восьми месяцев. Но пока люди не в состоянии были дать совет, было найдено обращение свыше к сыну Божьему: «Если глаз твой соблазняет тебя...» ¹¹³ и так далее. И грешного брата, предупрежденного в присутствии свидетелей и перед лицом церкви и не повиновавшегося постановил считать язычником и мытарем ¹¹⁴. Итак, обратились к Арнульфу и в письмах, содержащих предупреждения, и через послов епископов Галлии, чтобы прекратил он безумствовать и, если пожелает, очистился каким угодно образом от греха предательства, но он пренебрегал спасительными увещеваниями и его посчитали язычником и мытарем. Но осудили его не как язычника, из почтения к апостольскому престолу и привилегии священного сана, а потому что он сам произнес против себя проклятие, и рассудили, что это был единственный славный поступок за всю его жизнь; если бы епископы оправдали его после того, как он сам себя осудил, они, бесспорно, все равно подвергли бы его каре за преступление. «Если, — как говорит великий папа Лев ¹¹⁵, — священнослужители и миряне согласны в том, что следует осудить кого-либо, пусть он будет осужден с общего согласия и не избавится от кары по решению вероломных людей. Так предписал всем Бог, который уничтожил грешный мир великим потопом» ¹¹⁶. И папа Геласий ¹¹⁷ сказал: «Заблуждение всегда осуждается вместе со своим творцом, и соучастник, прикоснувшийся к чему-либо дурному, да будет подвергнут проклятию и каре» ¹¹⁸. Итак, когда его отторгли от Реймской церкви, братья мои, призывая Бога в свидетели, возложили на меня бремя этого сана, хотя я и сопротивлялся, опасаясь многих бед, которые я перенес и переношу ныне. Поэтому, если случайно кто-либо отклонился от священных законов, это было сделано не по злобе, а по необходимости из-за обстоятельств того времени. Время было враждебное всем законам, все избегали дозволенного, тот и другой предавали отечество и несли смерть. Конечно, законы [183] молчали среди оружия; и этот свирепый зверь Одон ¹¹⁹ так злоупотреблял ими, что почтеннейших священнослужителей как будто скупал задешево, не смягчался даже перед алтарями святой церкви и препятствовал продвижению по дорогам и всякому сообщению.

105. Эпилог

Возвращаюсь ко мне, достопочтенные отцы, к тому, кто ради спасения пропащего народа и в заботе обо всем государстве выступил против разбушевавшейся чумы со всем своим войском. Там враг захватывал железной рукой нищих бедняков, житницы и склады; здесь дни и ночи проводили без сна те, кому извне угрожали мечи, а изнутри терзал страх. Ожидали только вмешательства вашей власти, как лекарства от стольких бед, верили, что сила ее такова, что она сможет помочь не только Реймской, но и всем Галльским церквям, покинутым и превращенным почти в ничто; ожидали этого как Божьей милости и все вместе молились, чтобы это произошло».

106.

Зачитав речь, он сразу протянул ее папскому послу, чтобы он прочел ее. Тогда все епископы вместе с графом Годефридом поднялись, удалились и стали совещаться, как тут следует поступить. Спустя немного времени они пригласили Герберта. И, поговорив с ним немного, пожелали от имени папы воспретить ему исполнять обязанности священнослужителя и причащать плотью и кровью Господней, но он тут же уверенно доказал, ссылаясь на каноны и декреты, что нельзя ни на кого наложить это наказание, если он или не уличен в преступлении или после призыва не пожелал явиться на собор или на обсуждение дела. Поэтому он не подлежит наказанию, так как приехал, хотя ему это запретили, и ни в каком преступлении его не уличили. Он утверждал это, опираясь на постановления Африканского и Толедского соборов. Но чтобы не показалось, что он во всем противится папе, он пообещал воздерживаться от служения месс до следующего собора. Тотчас, как он сказал это, все вернулись к своим сидениям.

107.

Когда они расселись, вновь поднялся епископ Верденский, которому было поручено давать объяснения на соборе и так сказал тем, кто не присутствовал на совещании: «Поскольку обсуждение этого дела ныне не может быть окончено, так как другая сторона сделала возражение, этим епископам угодно, чтобы вы объявили, что решение задачи нынешнего собора следует перенести на другое время, чтобы там и тот, кто обвиняет, и тот, кто отвергает обвинения, предстали перед судом, [184] и по рассмотрении доводов каждого из них был бы вынесен справедливый судебный приговор». Все согласились и похвалили это предложение. Итак, назначили место — в Реймсе, в обители монахов св. Ремигия, а также время — восьмой день после рождества святого Иоанна Крестителя. После того, как это было установлено и объявлено всем, собор распустили.