РАУЛЬ КАНСКИЙ

ДЕЯНИЯ ТАНКРЕДА

GESTA TANCREDI

21. — Танкред на Масличной горе и в Иерусалиме 7 июня и 15 июля 1099 г.

(Между 1112 и 1118 г.).

CXII (Извлечение и анализ предыдущих 111 глав см. выше, в ст. 14). Когда христиане приблизились к Иерусалиму (7 июня 1099 г.), Танкред водрузил свое знамя по соседству с башнею Давида и, приказав устроиться лагерем, удалился один, без спутника, без оруженосца, на Масличную гору, откуда, как он знал, Сын божий, Христос, вознесся к Отцу. Какая безумная отвага! Вот новый способ вести осаду! Один и тот же Танкред, витязь, осаждает с востока, и тот же Танкред осаждает с запада! С одной стороны, его малочисленная дружина, с другой — он сам! С одной стороны, — рыцари без предводителя; с другой — предводитель без рыцарей. Друг другу помочь они не могут, да и на других они не рассчитывают; особенно Танкред: чем больше он отходит к востоку, тем меньше могут быть ему полезны франки. [242] Его люди остались далеко, раскинув лагерь у западной стороны города, а франки, шедшие по их следам, были еще дальше на запад. Таким образом, Танкред для себя все: и рыцарь, и оруженосец, и знаменосец. С высоты Масличной горы он бросает взоры на город, от которого его отделяет одна долина Иосафата. Оттуда он видит, как народ бегает взад и вперед по улицам, как снабжают башни оружием и как конные люди горят нетерпением; по дорогам слышатся плач, крики, шум и ржание лошадей. С изумлением смотрит он на купол Храма господня, высящийся к облакам, на длинный храм Соломона и на широкую ограду, которая его окружает и делает из него второй город посреди города. Часто обращал он свои взоры к лобному месту и к храму Гроба господня; они стоять дальше всего, но при своей высоте бывают видны отовсюду. Танкред то испускает глубокие вздохи, то ложится на землю, то он желал бы расстаться с жизнью, если ему доведется облобызать то лобное место, которое возвышалось пред ним.

CXIII. Случай дал ему весьма кстати встретиться в ту минуту с пустынником, жившим в башне; пустынник взялся сообщить ему все и указал место, где находилась претория Каиафы, где удавился Иуда, откуда был свергнуть в пропасть Иаков, где Стефан был побит каменьями, и много других мест, связанных с различными воспоминаниями. После того пустынник спросил его в свою очередь, к какой секте он принадлежит, как его зовут, где отечество и семья. «Я — христианин, родился в Нормандии из фамилии Гвискар и зовут меня Танкредом». Услышав одно имя Гвискара, пустынник, пораженный изумлением и устремив на него внимательный взор, воскликнул: «Как! ты из крови того вождя, подобного молнии, пред которым столько раз трепетала Греция, и который, поразив Алексея, обратил его в бегство, который овладел Дураццо и покорил всю Булгарию до реки Вардарь? Ты имеешь дело с человеком, который все это знает; я не забыл того, кто опустошил мою страну; он был некогда моим врагом, и вот теперь, присылая тебя сюда, он искупил нанесенные им мне оскорбления. В тебе я вижу ту же доблесть, которая приводила в трепет народы, и ту же отвагу, которою были воодушевлены твои предки; в тебе я не могу не заметить тех же великих качеств. Сначала меня изумило то, что я встретил в этих местах врага, чужеземца, странствующего без спутника в пустыне, и я полагал, что, верно, ему предшествуют дружины или его сопровождают. Причиною моего изумления было мое неведение; уничтожив последнее, ты рассеял и первое. Теперь ты для меня совершенно иной человек: я принимал тебя за безумного, а ныне вижу перед собою храброго; из прежнего врага ты превращаешься в нового брата. Я не буду больше изумляться, если ты совершишь изумительные подвиги; я скорее удивлюсь, если ты ничем не удивишь. Человеку, происходящему из такой фамилии, не дозволено следовать путем обыкновенных смертных; но остерегись, мой друг, остерегись, к тебе приближается неприятель». [243]

CXIV. Действительно, в это время открылись ворота, выходящие на долину Иосафата, и из них выступили пять всадников, которые направились прямо на Танкреда. Они приближались с тою самоуверенностью, с которою пятеро идут напасть на одного. Каждый старался обогнать других, чтобы одному воспользоваться добычей. Но сын Гвискара (т. е. племянник), прервав свою беседу и простившись с пустынником, успел изготовить к бою и свое лицо, и сердце, и коня, и копье; первый из врагов, прибывший на вершину горы, был немедленно отправлен им душою в глубину Стикса, а телом на дно долины. Та же участь ожидала и второго; но его конь упал и тем спас своего всадника. Он был, по моему мнению, счастлив своим несчастием, ибо в то время, когда он встретился лицом с землею, грудь его спаслась от копья, готового нанести ему удар; это падение избавило его от верной смерти (В этом месте манускрипт текста испорчен)….. Действительно, хотя падение и было полезно для них обоих, освободив одного от новых усилий, а другого от смерти, но оба они проклинали такой оборот дела, которым уничтожались одинаково их злобные намерения. Затем приближается третий; я назвал бы его счастливым, если бы ему удалось, пав на землю, жаловаться только на это несчастие. Но нет: он достигнул цели своих желаний и был обезоружен; если он мог отложить свою погибель до самой минуты боя, то, с другой стороны, Танкред его опрокинул еще более жестоко и более жалким образом. Оставались еще двое целыми и невредимыми; но Парка уже была наготове прервать нить их жизни. В ту минуту, когда они выходили на бой, она начала уже надрезывать нить, но они обратились в бегство, и ножницы выпали из рук, державших ее. Пораженные удивлением и храбростью Танкреда, превосходившею мужество льва, они бежали, и Танкред погнал их к городским воротам. Так иногда бараны спасаются в овчарне, загородка которой укрывает их от свирепого зверя, а зверь, снедаемый голодом, готов напасть даже на тех, которые их защищают. Удаляясь победителем от укреплений, Танкред не остановился даже пред добычею, которую ему оставил неприятель, ни пред конями, бегавшими по воле, ни пред кирасами и прочим оружием, сверкавшим позолотой. Он возвращается к своим, чтобы утешить тех, которых его продолжительное отсутствие исполнило ужаса и отчаяния. В это время явилось много людей и пламенных юношей, готовых подать ему помощь; все собрались, и старые, и малые, и женщины, еще более слабые; всех воодушевляло одно чувство привязанности, и они стремились с одинаковым рвением.

 CXXVIII. Между тем (т. е. как главная армия вступила в Иерусалим), Танкред, уподобляясь более льву, нежели человеку, и [244] притом походя на льва не только глазами и лицом, но, главным образом, сердцем, летит в своей ярости к подвигам еще большим. О чем не думал ни один из обоих Аяксов, на что не решились бы ни Гектор, ни Ахиллес, победитель Гектора, все это было легко для Танкреда, племянника Гвискара. Внутренняя ограда храма, которая ныне составляет одно, а прежде была разделена надвое, ибо ныне храм Господа и храм Соломона соединены в один храм Господа, эта внутренняя ограда, обширная и пространная, окруженная толстыми стенами, вход чрез которые награждался двумя железными дверьми, укрыла в себе беглецов, или, лучше сказать, всех обитателей города, загнанных туда страхом и искавших спасения от ужасов войны. Самое твердое железо защищало эти стены; но Танкред, еще более твердый, чем железо, ломает, разрушает, сбивает двери и вторгается в средину. Едва он вошел, как народ бросился прочь и устремился ко двору Соломона. Кто бежал медленнее, пал под ударами меча; кто был проворнее, ушел от меча. Успевшие спастись заперли за собою ворота и завалили их в надежде защитить жизнь или, по крайней мере продлить ее на несколько мгновений. Танкред устремляется к храму Соломона, идет вперед, и высокие ворота храма открываются пред его знаменем.

CXXIX. В храме, на высоком престоле, помещалась огромная статуя из серебра, столь полновесная, что шесть сильных рук едва бы могли ее приподнять, а чтобы унести, нужно было десять. Танкред, увидав ее, закричал: «О стыд! к чему эта статуя, к чему она поставлена так высоко? К чему эти драгоценные камни, к чему это золото — а эта статуя Магомета вся была усыпана каменьями, одета в пурпур и горела золотом — к чему такая пышность? Может быть, это изображение Марса или Аполлона? Это не может быть Христос, ибо я не вижу его принадлежностей: ни креста, ни венца, ни гвоздей, ни раны в боку; итак, это не Христос, но скорей первый антихрист, безбожный Магомет, Магомет презренный; о, если бы в эту минуту предстал его друг, если бы и будущий антихрист соединился с ним, я выгнал бы обоих антихристов своею ногой! О поношение! питомец ада, гость Плутона, обладает твердынею Господа и восседает, как божество, в храме Соломона! Низвергнем его немедленно, и пусть он падет к нашим ногам! Он стоит гордо, как будто бы желает и нас подчинить себе!» Едва он дал приказание, как оно уже было выполнено, и никогда еще рыцари не изъявляли столько готовности к повиновению. Статую схватили, стащили, и металл, дорогой по себе, но сделавшийся презренным, вследствие сделанного из него употребления, разбит на куски; но теперь, когда статуя обезображена, серебро возвратило свою прежнюю цену.

СХХХ. Внутри храма, вдоль всей его стены, блистала серебряная полоса, шириною в локоть по всей длине, а толщиною в палец; эта полоса опоясывала весь храм и весила около 7000 марок. На том месте этот предмет не имел никакого употребления, ни цены; но мудрый Танкред сделал его полезным. При [245] помощи этой полосы он вооружил тех из своих служителей, которые оставались без оружия, одел нагих, накормил голодных, увеличил число своих рыцарей, что для него было величайшим удовольствием, и окружил свое знамя чужестранными воинами. Самые стены храма и его многочисленные колонны почти исчезали под драгоценными камнями и кусками золота и серебра. Замечательнейшие работы по искусству, которое должно было бы прославляться во всем мире, и один материал которого мог бы восхитить собою глаз, скрывались от взора, погребенные под этими украшениями, закрывавшими их от света. Так давно уже они были заключены в своей темнице; но Танкред вынес их на свет и удалил мрак, которым они были окружены. Этим золотом он облегчил голод нуждавшихся и, ободрав мрамор, Танкред одел Христа.

CXXXI. Сделав все эти распоряжения, надивившись драгоценным камням, металлу и мрамору священного храма, и благоговейно помолившись в нем, Танкред бросился к оружию и полетел навстречу сопротивлявшемуся неприятелю; ворвавшись в их средину, он обращает всех в бегство, и враг не находит нигде убежища от него. Внешняя площадь уже свободна и битва прекратилась; затем началось истребление внутри. Только тогда, когда открыли внутри врата храма, потоки крови заговорили, Танкред, о том, что могут сделать твоя сила и твой меч! Кто будет иметь довольно времени, чтобы рассказать в подробностях и радостное торжество тех, которые истребляли, и горесть тех, которые истреблялись, и все прочее благо, которое истекло из таких бедствий! Марс выразил свое неистовство в тысячи способах, действовал тысячью средств и положил тысячи жертв. Ярость предалась всем своим увлечениям; пожирающий меч пожинал все, что встречалось ему на пути; враг падал повсюду: вперед, святое неистовство! вперед, святые мечи! вперед, святое разрушение, не щадить ничего! Пусть надеть под ударами проклятый народ, преступные злодеи, проливавшие неповинную кровь, и которые заплатят теперь за все всею своею кровью. Вы, которые столь часто разрывала Христа, получите теперь наказание от рук его же членов.

Рыцарь Нормандии Рауль Канский.

Gesta Tancredi etc. Гл. CXII-CXXXI.

Рауль Канский (Radulphus Cadomensis, по-франц. Raoul de Caen) родился как можно полагать, около 1080 г., в нормандском городе Кане (Caen). Мы знаем о его жизни только то, что он сам сообщает в своем прологе (см. выше, ст. 14, Пролог). Воспитанный капелланом Роберта Нормандского, Арнульфом, который ходил вместе с своим графом на завоевание Иерусалима и был после избран первым латинским патриархом св. города, Рауль не принимал участия в первом крестовом походе, но тем не менее имел все средства получить самые подробные сведения о походе из рассказов главнейших участников, как о том он и говорит в своем прологе. Рауль явился в Палестину уже в 1107 году, а потому только три последние года его сочинения принадлежат ему как очевидцу. Так как он писал после смерти Танкреда, случившейся в 1112 г., и посвятил свой труд патриарху Арнульфу, умершему в 1118 г., то эти два обстоятельства приблизительно определяют время, когда Рауль писал свою биографию Танкреда, у которого он находился на службе с 1107 года. Труд Рауля «О деяниях Танкреда» принадлежит к числу самых замечательных памятников первого крестового похода, как почти единственное произведете светского пера, и потому резко отличающееся от всего, что было писано в то время людьми, исключительно принадлежавшими к духовному сословию. В сочинении Рауля гораздо точнее выразился дух рыцарства того времени, затемненный богословским настроением других писателей начала крестовой эпохи. Вместе с тем Рауль представляет нам тип тогдашнего рыцарства в лице Танкреда без всякого опоэтизирования, которому он подвергся в воображении позднейшей эпохи, как наприм. у Тассо, в его «Освобожденном Иерусалиме»: в Танкреде, у Рауля, нет ни романической чувствительности, ни нежности; это — беспощадный воитель, с дикой отвагой, которая в минуту боя доходит до исступления. На речи Танкреда, приводимые автором, должно смотреть иначе, нежели как то бывает при этом случае обыкновенно в древних и средневековых писателях; автор в прологе говорит, что ему часто случалось выслушивать рассказы Танкреда, он мог слышать и песни его; многое могло таким образом врезаться ему в память, и действительно эти речи иногда отличаются неподдельною красотою и дышат отвагою воина-трубадура. В существующих манускриптах сочинение Рауля, начинаясь 1096 годом, обрывается на 1110; вероятно, что окончание утрачено, ибо автор умер гораздо позже 1118 года, а именно, в 1130 году; притом не может быть, чтобы он представил Арнульфу недоконченное сочинение.

Текст воспроизведен по изданию: История средних веков в ее писателях и исследованиях новейших ученых. Том III. СПб. 1887