РАШИД-АД-ДИН

СБОРНИК ЛЕТОПИСЕЙ

|A 155а, S 368| ПОВЕСТВОВАНИЕ

о Менгу-каане, ⁵⁰⁹ сыне Тулуй-хана, сына Чингиз-хана, а оно в трех частях

Часть первая. Изложение его родословной, подробное перечисление [его] жен и ветвей его потомков, имеющих отрасли до сего времени; изображение его и родословная таблица его потомков.

Часть вторая. Рассказ о восшествии его на престол; изображение трона, жен, царевичей и эмиров во время восседания его на ханском престоле; дата [восшествия на престол] и рассказы о времени его царствования; памятка о данных им битвах и одержанных победах.

Часть третья. О его похвальном образе жизни и нраве; о биликах, кои он говорил, о хороших приговорах и указах, кои он издавал; о событиях и происшествиях, кои случились в его время, из тех, что не вошли в предыдущие две части и стали известны без [всякой] системы из разных источников.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

[ПОВЕСТВОВАНИЯ О МЕНГУ-КААНЕ]; ИЗЛОЖЕНИЕ ЕГО РОДОСЛОВНОЙ, ПОДРОБНОЕ ПЕРЕЧИСЛЕНИЕ ЕГО ЖЕН И ВЕТВЕЙ ЕГО ПОТОМКОВ, ИМЕЮЩИХ ОТРАСЛИ ДО СЕГО ВРЕМЕНИ; ИЗОБРАЖЕНИЕ ЕГО, ЕГО ЖЕНЫ И РОДОСЛОВНАЯ ТАБЛИЦА [ЕГО] ПОТОМКОВ

Менгу-каан был старшим сыном Тулуй-хана и появился на свет от его старшей жены Соркуктани-беги, ⁵¹⁰ дочери Джакамбу, брата Онг-хана, государя кераитов, и имел много жен и наложниц. ⁵¹¹ Его старшей женой была Кутукуй-хатун, дочь Улудая, сына Бука-гургэна из племени икирас, который был зятем Чингиз-хана. От этой жены [Менгу-каан] имел двух сыновей, старшего – Балту и младшего – Уренгташа, ⁵¹² а у Уренгташа было два [127] сына: больший – Сарабан и меньшой ..., ⁵¹³ и оба они в молодых годах скончались, и детей у них не было. Сарабан с Нумуганом прибыл к войску Дарсу, и, придя к соглашению с Ширеки, они захватили Нумугана и отвезли его к каану, где он и обрел смерть, а Ширеки послали на побережье в жаркие края, так он и скончался. ⁵¹⁴ От этой же жены [Менгу-каан] имел дочь по имени Баялун ⁵¹⁵ и отдал ее [в жены] царевичу Джавкурчину, который приходился братом Улудаю, а Улудай был дедом этой дочери со стороны матери.

Менгу-каан имел еще одну старшую жену по имени Огул-Тутмыш из племени ойрат из рода ...-бики, и она была сестрой Олджай-хатун. Эта женщина была очень умной. Вначале она была нареченной Тулуй-хана и поэтому братьев своего супруга – Кубилай-каана и Хулагу-хана – называла детьми, и они ее боялись. От этой жены он сыновей не имел, а имел двух дочерей: старшую – по имени Ширин и младшую – Бичикэ, которую называли также и ... Ширин он отдал [в жены] сыну Тайджу-гургэна, который имел [женой] младшую дочь [Чингиз-хана] ... ⁵¹⁶ [Ширин] была из племени олкунут, ⁵¹⁷ а когда она умерла, за него выдали также и |A 155б, S 369| Бичикэ.

Он [Менгу-каан] имел [также] двух почитаемых наложниц: одну по имени Баявчин из рода баявут, от нее имел сына – имя его Ширеки, а у этого Ширеки есть еще два сына: Тура-Тимур и Тукан-Тимур, а у Тукан-Тимура был сын по имени Улус-Бука, он находился при каане. Поводом к тому, чтобы взять Баявчин [в наложницы], послужило следующее: ее отец украл из оружейной палаты тетиву лука, [которую] у него нашли за голенищем его сапога. За это преступление его подвергли наказанию. Менгу-каан приказал представить его дочь, она ему понравилась, и он ее взял [в наложницы]. Другую наложницу звали Куйтани, [она была] из племени ильчикин. От нее [Менгу-каан] имел сына по имени Асутай, который стал заодно с Ариг-Букой и сопротивлялся Кубилай-каану. А у этого Асутая было четыре сына: ⁵¹⁸ старший – Олджэй, второй – Хуладжу, третий – Ханту и четвертый – Олджэй-Бука; все четыре сына находились при высочайшей особе каана, о них подробно известно, родословная таблица упомянутых потомков представляется в том виде, как она установлена. Вот и все!

Изображение Менгу-каана и супруги и родословная таблица [его] потомков [128]

|A 156а, S 370| ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ПОВЕСТВОВАНИЯ О МЕНГУ-КААНЕ; ПАМЯТКА О ВОСШЕСТВИИ ЕГО НА ПРЕСТОЛ; ИЗОБРАЖЕНИЕ ЕГО ТРОНА, ЖЕН И ЦАРЕВИЧЕЙ; ДАТА [ВОСШЕСТВИЯ НА ПРЕСТОЛ]; РАССКАЗЫ ОБ ОДЕРЖАННЫХ ИМ ПОБЕДАХ

Воспоминание о причинах, [способствовавших] переходу каанства к Менгу-каану, об обстоятельствах, предшествующих восшествию его на царский престол, о причине перехода каанства к нему благодаря усиленным стараниям его матери, Соркуктани-беги, и ее способностям. Когда Гуюк-хан преставился, ⁵¹⁹ в дела государства вторично ⁵²⁰ проникла смута. Делами государства правила его жена Огул-Каймиш с вельможами. И [еще] прежде, когда Угедей-каан отправился на завоевание страны Хитая, а Тулуй-хана постигло неизбежное [то есть смерть], каан от горя разлуки с ним постоянно вздыхал, а когда бывал пьян, то сильно плакал и говорил: «Я очень страдаю от разлуки с братом и поэтому [всему на свете] предпочитаю пьянство, может быть, хоть на один миг стихнет пламя [тоски]». ⁵²¹ По крайней привязанности, которую он питал к его детям, он приказал, дабы дела его улуса и устроение его войска были вверены его старшей жене Соркуктани-беги, умнейшей в мире женщине, и чтобы сыновья и войско [были] в повиновении у нее. Соркуктани-беги в заботах и попечении о детях, в помышлении о припасах и снаряжении для них и для войск мужа установила такой строгий учет, что не могло быть возможности какого-либо обмана. Каан совещался с ней о всех делах, не преступал принятого ею решения и не допускал [никаких] изменений в ее приказаниях; все зависимые от нее люди были отличены [особым] покровительством и почетом, и ни в одной смуте от них не исходило ничего противу древней ясы и предания. Во время восшествия на престол любого государя все царевичи пребывали в смущении от своих деяний, за исключением Соркуктани-беги и ее величественных сыновей, это обстоятельство может быть результатом [только] крайних способностей, совершенного разума и проницательности и [уменья] предвидеть исход дел. После смерти Екэ-нойона ⁵²² раздачей даров и подношений она направляла [свои] заботы в сторону родичей и соплеменников, щедростью и умением покорила и привлекла [на свою сторону] воинов и чужестранцев, так что после Гуюк-хана большинство народа было согласно на передачу ханского достоинства ее старшему сыну. И таким образом она охраняла [выгоды] сторон, пока бог всевышний благодаря ее опытности и способностям не отдал невесту-государство в объятия Менгу-каана. Несмотря на то, что она была последовательницей христианской религии, она весьма старалась способствовать преуспеванию [божественного] Мухаммедова закона и в изобилии жаловала милостыни и осыпала дарами имамов и шейхов ислама. Это подтверждается тем, что она дала тысячу серебряных балышей на постройку медресе в Бухаре и [приказала], чтобы шейх-ул-ислам Сейф-ад-дин Бахарзи, да будет над ним милосердие Аллаха, был управителем и попечителем [129] этого богоугодного дела. Она приказала купить деревни и отказала их в вакф [на это медресе] и поместила [туда] мударрисов и туллябов. ⁵²³ Она постоянно посылала в области и окрестности милостыню и расходовала имущество на пропитание нищих и бедных из мусульман и по этому пути шла, пока не скончалась в месяце зу-ль-хидже лета 649 г.х. [14 февраля – 13 марта 1252 г. н.э.]. Вот и все!

Обстоятельства, предшествовавшие восшествию [Менгу-каана] на ханский престол

Бату в то время, когда Гуюк-хан умер, страдал болезнью ног и как старший брат разослал во все стороны гонцов одного за другим с приглашением соплеменников и родичей, дабы все царевичи ⁵²⁴ прибыли сюда и, образовав курилтай, «кого-нибудь одного, способного, которого признаем за благо, посадили на трон». Потомки Угедей-каана, Гуюк-хана и Чагатая отклонили [приглашение]: «Коренной-де юрт и столица Чингиз-хана – Онон ⁵²⁵ и Келурен, ⁵²⁶ и для нас не обязательно идти в Кипчакскую степь», и Ходжу, Нагу, ⁵²⁷ Кункур-Тогая и Тимур-нойона, который был эмиром Каракорума, они послали своими заместителями, с тем чтобы те письменно подтвердили то, о чем царевичи согласятся, потому что Бату всем царевичам старшой и приказание его для всех обязательно и что «одобренного им мы никоим образом не преступим». [Узнав] это, Соркуктани-беги сказала Менгу-каану: «Так как царевичи ослушались старшего брата и к нему не пошли, пойди ты с братьями и навести его, больного». Менгу-каан по указанию матери направился к высочайшей особе Бату. Когда он туда прибыл и принялся выполнять требования службы, Бату воочию убедился в способностях и зрелости его и сказал: «Из [всех] царевичей [один] Менгу-каан обладает дарованием и способностями, необходимыми для хана, так как он видел добро и зло в этом мире, во всяком деле отведал горького и сладкого, неоднократно водил войска в [разные] стороны на войну и отличается от всех [других] умом и способностями; его значение и почет в глазах Угедей-каана, прочих царевичей, эмиров и воинов были и являются самыми полными. Каан послал однажды его, его брата Кул-кана ⁵²⁸ и Гуюк-хана со мной, Бату, и с Ордой и Джучи в края Кипчака и в государства, кои находятся в тех пределах, дабы мы их покорили. [Менгу-каан] привел в покорность и подданство племена ..., кипчаков, …, и черкесов; предводителя кипчаков Бачмана, предводителя племен асов и город ... Менгу-каан захватил и, произведя казни и разграбление, привел в покорность. После того в год быка, соответствующий 638 г.х. [1240 – 1241 г. н.э.], каан послал ярлык, чтобы царевичи вернулись; до их прибытия на место каан скончался, а его ярлык [был] о том, чтобы внук его Ширамун стал наследником. Туракина-хатун приказа его не послушалась, переиначила его и посадила на ханство Гуюк-хана. В [130] настоящее время подходящим и достойным царствования является Менгу-каан. Какой другой есть еще из рода Чингиз-хана царевич, который смог бы при помощи правильного суждения и ярких мыслей владеть государством и войском? [Один] только Менгу-каан, сын моего милого дяди Тулуй-хана, младшего сына Чингиз-хана, владевшего его великим юртом. А известно, что согласно ясе и обычаю монголов место отца достается меньшому сыну, ⁵²⁹ поэтому [все] предпосылки для вступления на царство у Менгу-каана». Когда Бату окончил эту речь, он разослал гонцов к женам Чингиз-хана, к женам и сыновьям Угедей-каана, к жене Екэ-нойона Соркуктани-беги и к другим царевичам и эмирам правого и левого крыла [сказать]: «Из царевичей [только один] Менгу-каан видел [своими] глазами и слышал [своими] ушами ясу и ярлык Чингиз-хана; благо улуса, войска и нас, царевичей, [заключается] в том, чтобы посадить его на каанство». И он приказал, чтобы братья его – Орда, Шейбан, Берке – и весь род Джучи, а из царевичей правого крыла Кара-Хулагу из потомков Чагатая, – [все] собрались и несколько дней пировали; и после этого они заключили соглашение о том, чтобы посадить Менгу-каана на престол. Менгу-каан отказывался, не давая согласия на облечение [себя] той огромной властью, и не принимал на себя того великого дела. Когда [перед ним] настаивали, а он все больше отказывался, брат его Мука ⁵³⁰-огул поднялся и сказал: «На этом собрании все мы заключили условие и дали подписку, что не выйдем из повиновения Саин-хану Бату; как же Менгу-каан ищет [пути] уклониться от того, что им признано за благо?». Бату понравилась речь Мука, и он ее одобрил; и Менгу-каан был обязан [согласиться]. Бату, как обычно принято среди монголов, поднялся, а все царевичи и нойоны в согласии, распустив пояса и сняв шапки, стали на колени. Бату взял чашу и установил ханское достоинство в своем месте; все присутствующие присягнули [на |A 157а, S 372| подданство], и было решено в новом году устроить великий курилтай ⁵³¹. С этим намерением каждый отправился в свой юрт и стан, и молва об этой благой вести распространилась по окрестным областям. Затем Бату приказал своим братьям Берке и Бука-Тимуру отправиться с многочисленным войском вместе с Менгу-Кааном в Келурен, столицу Чингиз-хана, и в присутствии всех царевичей, устроив курилтай, посадить его на царский трон. И они отправились в путь от Бату.

Полустишие

Справа – счастье и слава; слева – успех и победа.

Они остановились в местности ... Соркуктани-беги любезностью и почтительностью снискивала расположение родичей и соплеменников и приглашала [их] на курилтай. Часть царевичей из дома каана и Гуюк-хана, Йису-Менгу ⁵³² и Бури, ⁵³³ потомки Чагатая, по этому поводу чинили отказ и в том деле создавали отлагательство под тем предлогом, что ханское достоинство должно [принадлежать] дому каана и Гуюк-хана; они [131] многократно посылали гонцов к Бату [передать]: «Мы далеки от соглашения на это и недовольны этим договором. Царская власть полагается нам, как же ты [ее] отдаешь кому-то другому?». Бату ответил: «Мы с согласия родственников ⁵³⁴ задумали это благое дело и кончили разговор об этом, так что отменить это никоим образом невозможно. Если бы это дело не осуществилось в таком смысле и кто-либо другой, кроме Менгу-каана, был бы объявлен [государем], дело царской власти потерпело бы изъян, так что поправить его было бы невозможно, а если царевичи об этом тщательно поразмыслят и предусмотрительно подумают о будущем, то им станет ясно, что по отношению к сыновьям и внукам проявлена заботливость, потому что устроение дел такого обширного, протянувшегося от востока до запада государства не осуществится силою и мощью детей». В этих пререканиях протянулся [весь] тот год, который был предназначен [для великого курилтая], и следующий год прошел до половины, а положение в мире и дела государства с каждым годом становились беспросветнее. Так как их разделяло расстояние, то не было возможности сговориться об общем совещании. Менгу-каан и Соркуктани-беги посылали к ним и сохраняли путь уважения и дружеских отношений. Поскольку наставления и увещания не оказывали на них никакого действия, то с лаской и угрозой им неоднократно посылались извещения, а те отговаривались; [Менгу-каан и Соркуктани-беги] каждый раз приводили им доводы с тем, что, может быть, остановят их добротой и обходительностью и они пробудятся от сна беспечности и гордыни. Когда тот год пришел к концу, разослали во все стороны гонцов, чтобы близкие и родичи собрались в местности Келурен. Ширамуна-битикчи послали к Огул-Каймиш и ее сыновьям Ходже и Наку, а Алямдара-битикчи – к Йису-Менгу [сказать]: «Большинство [царевичей] дома Чингиз-хана собралось, а дело [созыва] курилтая до сего времени стоит из-за вас, уклоняться [от этого] и отказываться невозможно, если вы помышляете о единодушии и единении, то [вам] следует прибыть на курилтай, дабы с [общего] согласия было устроено дело государства». Когда они поняли, что [иного] средства нет, то Наку-Огул пустился в путь, и Кудак-нойон, и часть эмиров высочайшей особы Гуюк-хана, и Йису, сын Чагатай-хана, в согласии с ними пришли из своих местностей к Ширамуну, и все трое собрались в одном месте, а после того и Ходжа выступил в путь, и они все еще воображали, что «без нас дело курилтая не двинется вперед». Берке послал Бату [следующее] извещение: «Прошло два года, как мы хотим посадить на престол Менгу-каана, а потомки Угедей-каана и Гуюк-хана, а [также] Йису-Менгу, сын Чагатая, не прибыли». Бату прислал ответ: «Ты его посади на трон, всякий, кто отвратится от ясы, ⁵³⁵ лишится головы».

Царевичи и эмиры, которые находились при Менгу-каане, как Берке, а из старших эмиров ⁵³⁶ Хоркасун; из царевичей левого крыла: сыновья Джучи-Касара и Йисунке, и Илджидай, сын Качиуна, и Тачар, сын Отачи-нойона, и сыновья Таку-нойона, – все племянники Чингиз-хана; из царевичей правого крыла: из потомков Чагатая – Кара-Хулагу, из сыновей [132] каана – Кадан, а из его внуков – Мункату и сын Кутана, и братья Менгу-каана – Кубилай, Хулагу, Мука и Ариг-Бука – все собрались и во время его благословенного восшествия на престол думали, как сделать, чтобы все расселись по чину, Берке решил, чтобы Бучек ⁵³⁷ ввиду болезни ног сидел на своем месте и Кубилай чтобы тоже сидел, а все внимали словам Кубилая. [Затем] приказали Муке стать у дверей, чтобы ему можно было задержать царевичей и эмиров, а Хулагу приказал стать впереди стольников ⁵³⁸ и телохранителей, ⁵³⁹ чтобы никто не говорил и не слушал |A 157б, S 373| неподобающих речей. Сообразно с этим установили порядок, и [только] они двое ходили взад и вперед, пока не закончился курилтай. А звездочеты выбрали счастливую звезду. Одним из доказательств его [Менгу-каана] увеличивающегося ежедневно счастья было следующее: в течение тех нескольких дней небо в тех местах было закрыто покровом туч, шли непрерывные дожди, и никто не видел лика солнца. Случайно в тот самый час, который звездочеты избрали и [в который] хотели сделать астрономические наблюдения, – солнце, мир освещающее, появилось вдруг из-за туч, и небо открылось на пространстве, равном телу солнца, так что звездочеты с легкостью определили высоту [планеты] над горизонтом. Все присутствующие – упомянутые царевичи, старшие достопочтенные эмиры, главы родов ⁵⁴⁰ и бесчисленные войска, которые находились в тех пределах, – все сняли с голов шапки и повесили пояса [себе] на плечи. ⁵⁴¹

В год кака-ил, который является годом свиньи, павший на месяц зу-ль-када 648 г.х. [25 января – 23 февраля 1251 г. н.э.], в Каракоруме, что был столицей Чингиз-хана, Менгу-каана посадили на престол верховной власти и трон царствования. Эмиры и войска, [стоявшие] вне ставки, также вместе с царевичами девять ⁵⁴² раз преклонили колени. Когда он счастливо воссел на государственный трон, то от полноты высоких благородных помыслов [своих] захотел, чтобы в тот день был отдых всем людям и тварям. Он издал указ, чтобы в этот счастливый день ни одно создание никоим образом не вступало на путь спора и ссоры, а [все] бы занимались развлечениями и удовольствиями, и так же, как разных чинов люди справедливо требуют от судьбы наслаждения и удовольствия, чтобы и все виды тварей и минералов не были в том обездоленными. Домашних животных – верховых и вьючных – не позволять изнурять верховой ездой, грузом, путами и охотой; не проливать крови тех [животных], кои согласно справедливому шариату могут быть употреблены в пищу, дичь – пернатая и четвероногая, водоплавающая и степная – дабы была в безопасности от |A 158а, S 374| стрел и силков охотников и вольно летала и паслась; земной поверхности не беспокоить ударами кольев и подков, проточную воду не осквернять грязью и нечистотами. А хвала – Аллаху!

До какого предела может дойти усердие августейших высоких помыслов об улучшении положения слабых, о распространении справедливости и [133] сострадания к великим и малым, забота того создания, которое всевышний бог сотворил источником милосердия и кладезем справедливости в такой мере, что оно хочет отдыха и покоя [даже] для животных и камней! Бог всевышний по доброте и милости своей да сохранит на долгие годы и в отдаленные века знаменитый род его владеющим и наслаждающимся царством и державой.

Таким образом [весь] тот день провели до ночи, а на другой день устроили пир в шатре, который приготовил Сахиб Ялавач из златотканных шелковых материй и разноцветной парчи. Никто до тех пор не воздвигал такого шатра и не строил такого двора, и в таком виде, о котором только что было изложено, государь мира сидел на троне, по правую его руку – царевичи, стоявшие толпой, точно созвездие Плеяд, и семь его высокопоставленных братьев чинно стояли перед ним, по левую руку сидели жены, подобные райским девам, а среброногие кравчие [принесли] жбаны с кумысом и вином и обносили [всех] кубками и чарами; [далее] нойоны и эмиры, а впереди них Мункасар-нойон покорно стоял между телохранителями, [далее] – битикчии, везиры, хаджибы и наибы, а впереди них – Булга-ака, [все] по своим степеням и должностям стояли, построившись в ряд. Прочие же эмиры и приближенные стояли снаружи приемного шатра чинно, каждый на своем месте.

Так в течение целой недели шел пир и веселье. На обязанности питейной казны и кухни было [доставлять] каждый день две тысячи повозок с вином и кумысом, триста голов лошадей и быков и три тысячи баранов. Ради присутствия Берке всех их резали по предписанию мусульманского закона. Посреди тех пиршеств прибыли Кадан-огул, ⁵⁴³ его племянник Мелик-огул и Кара-Хулагу ⁵⁴⁴ и по определенному обычаю и привычному обряду принесли установленные поздравления и вместе [с другими] занялись удовольствиями и развлечениями. Вот и все!

Рассказ. Замыслы измены и козни [со стороны] некоторых царевичей из дома Угедей-каана по отношению к Менгу-каану, ⁵⁴⁵ раскрытие этого обстоятельства сокольничим ..., донос и их захват

Так как они ожидали прибытия других царевичей, проявляя излишества в наслаждениях и веселии, и ни одному созданию не приходило и мысли, что древняя яса Чингиз-хана [может быть] изменена и переделана и что каким-нибудь образом в [его] роде произойдет какое-нибудь разногласие и распря, то соображения предосторожности ⁵⁴⁶ остались в пренебрежении. А Ширамун, Наку, внуки ⁵⁴⁷ Угедей-каана, и Хутук, сын Карачара, ⁵⁴⁸ заключили друг с другом союз и подошли близко [к ставке]. С ними [было] много повозок, полных оружия, а в душе они задумали козни и измену. По одной из счастливых случайностей, в которых и заключается [134] счастье, у некоего скотовода по имени ..., из племени канглы, из числа сокольничих Менгу-каана, пропал верблюд. В поисках его он бродил кругом и попал в конную толпу войска Ширамуна и Наку. Он увидел большое войско с бесчисленными повозками, которые были нагружены [чем-то] под видом провианта и напитков для поздравительного пира. Не догадываясь о тайне этого, он искал своего заблудившегося [верблюда]. По дороге он встретил мальчика, который сидел у сломанной повозки. Мальчик подумал, что это их всадник, и попросил его помочь ему исправить повозку; ... спешился, чтобы помочь ему, и взор его упал на оружие и военное снаряжение, которое они уложили в повозке. Он спросил мальчика: «Это что за груз?». [Тот] ответил: «Оружие, так же, как и в других повозках». ... понял, что если идут с повозками, полными оружия, то это делается не без задней мысли о кознях и вероломстве, однако притворился беспечным. После того как он освободился от помощи ему [мальчику], он доехал ночью до одного дома и зашел в гости. Постепенно, осмелев, он стал расспрашивать, и, когда узнал о действительном положении, ему определенно стало ясно, что у тех людей в мыслях предательство и лицемерие и что задумали во время поздравительного пира, когда [все] |A 158б, S 375| опьянеют, сойти с заповедного пути, протянуть руку захвата и довести до конца то, о чем они договорились. «И мерзкие козни не постигнут [его], кроме как [в своей] семье».

... отпустил поводья, поймал пропавшего верблюда и [расстояние] трехдневного пути промчал в один день. Без разрешения и без страха неожиданно вошел в приемный шатер и смело начал речь; он сказал: «Вы занимаетесь забавами и веселитесь, а противники восстали против вас и выжидают [лишь] удобного случая, и все нужное для ведения войны [уже] приготовлено». Он лично изложил все то, чему был очевидцем, и побуждал их как можно скорее приступить к защите и мерам против того [заговора]. Так как подобные козни обычно не были в правилах монголов, особенно в счастливую эпоху державы Чингиз-хана и его рода, то это считали совершенно невероятным и его неоднократно переспрашивали, а он то же самое излагал без какого-либо противоречия. Менгу-каан не прислушивался к тем словам и не обращал на них внимания. ... же проявлял большую настойчивость, и [все] видели его тревогу и беспокойство. Спокойствие Менгу-каана было непоколебимо, но царевичи и нойоны, которые присутствовали [при этом], из осторожности, что, не дай бог, случится какое-нибудь несчастье, ⁵⁴⁹ относились отрицательно к такой твердой уверенности. Каждый из царевичей пожелал выступить для поправления дела и лично отправиться расследовать это, прежде чем исчезнет [всякая] возможность [найти] удобный случай исправить дело. В конце концов [все] согласились на то, что Мункасар-нойон, глава эмиров его высочайшей особы, выступит первым и выяснит то обстоятельство. Согласно приказанию [каана] [Мункасар-нойон] выступил с двумя-тремя тысячами всадников и утренней порой приблизился к их стану, с пятьюстами отважных наездников он погнал их вперед до [самых] их жилищ, а с флангов подошли войска. [135] Ширамун перед этим оставил свой угрук ⁵⁵⁰ в местности ..., а [сам] налегке подходил с пятьюстами всадников. В местности ... упомянутый эмир Мункасар, царевич Мука, который был во главе войска, и Джукбал-гургэн из племени кераит окружили своими войсками Ширамуна, Нагу, Тутука и других бывших с ними царевичей и послали к ним гонца [сказать]: «О вас передают и [так] доведено до августейшего сведения государя, что вы идете со злым умыслом в сердце. Если же это неверно, то вы это докажете тем, что без размышлений и колебаний направитесь в ставку [каана]. В противном случае – приказ таков: [мы должны] забрать вас и отвезти туда. Выбирайте одно из двух». Когда они это услышали – положение же было таким, что они оказались точкой в середине окружности, а их подчиненные и приверженцы далеко, – они крайне смутились и расстроились. Подчинившись по необходимости судьбе, они отрицали тот [свой умысел] и говорили: «Мы идем с честными намерениями в сердце и твердо решили вместе отправиться служить Менгу-каану». Упомянутые эмиры пришли к Ширамуну и царевичам и друг другу подносили чаши, [а потом] с ограниченным числом всадников направились к высочайшей особе [каана]. Когда они подошли близко [к ставке], то большую часть их нукеров ⁵⁵¹ задержали, отобрав у них оружие. Последовал приказ, чтобы группа эмиров, которые были с царевичами, остановилась за пределами ставки, всех их задержали, а царевичи, совершив девять раз «тикшимиши», отправились внутрь ставки. Три дня они пировали, у них ничего не спрашивали. На четвертый день они пришли во дворец и намеревались уехать. От Менгу-каана прибыл посланец [со словами]: «На сегодня задержитесь», и тотчас же прибыл другой [с приказанием], чтобы все нукеры и воины, которые находятся при них, отправились по своим «тысячам», сотням и десяткам в свой лагерь, а если хоть один останется здесь на ночь, – подвергнуть его наказанию. Согласно приказу все вернулись, а царевичи остались одни, и для охраны к ним назначили целый отряд.

Рассказ о прибытии Менгу-каана в ставку Чингиз-хана и о судебном допросе царевичей лично им самим со всей тщательностью

|A 159а, S 376| На другой день Менгу-каан прибыл в ставку Чингиз-хана, воссел на скамью и самолично судил царевичей и Ширамуна и допрашивал [их]: «Так о вас говорят, и хотя [это] не представляется достоверным и понятным и разумом это не воспринимается, но [все же] необходимо это обсудить и выяснить путем откровенной беседы, дабы лицо правды очистилось от пыли сомнения и подозрения. Если [это] окажется наговором и клеветой, то лжец и клеветник увидит возмездие, дабы у людей возникло [должное] уважение». Царевичи отрицали: «Нам об этом деле ничего не известно». Менгу-каан приказал представить атабека Ширамуна по имени …, и допросил его. [Тот] запирался. [Тогда] он приказал допросить его под палками. [Атабек] признался и сказал: «Царевичи [ничего] не знают, [это] мы, [136] эмиры, составили заговор, [но] воцарение Менгу-каана помешало [этому]», – [затем] он бросился на меч и погиб.

Рассказ о судебном допросе Мункасар-нойоном эмиров, замысливших с царевичами измену

На другой день [Менгу-каан] приказал группу таких нойонов и эмиров, как Илджидай-нойон, Бубал старший, Джики, Кулджай, Саркан, Бубал младший, Туган и Йисур, из которых каждый воображал себя таким высоким, что [даже] горнему небу до него не достать, и группу других эмиров-темников и войсковых начальников, перечисление коих надолго бы затянулось, – всех задержать, а судье эмиру Мункасару приказал сесть и вместе с некоторыми другими эмирами начать розыск и допрос. Несколько дней чинили суд по тому делу; допрашивали очень тонко, пока в конце концов в словах тех людей не появилось противоречие и не исчезло всякое сомнение в их непокорности. Они все единодушно сознались и повинились в своем преступлении: «Такой сговор мы составили и |A 159б, S 377| замыслили измену». Менгу-каан хотел по своему прославленному обычаю пожаловать им прощение и помилование, [но] царевичи, нойоны и эмиры сказали, что промедление и отказ воспользоваться таким удобным случаем для устранения противника является далеким от правильного пути.

Стихи

На то место, где тебе надо что-либо выжечь,
бесполезно класть целебный пластырь.

Так как Менгу-каан знал, что речь их от чистого сердца, а не из корысти и лицемерия, то приказал всех [изменников] заковать и заключить в острог. Несколько дней он обдумывал их дело. Однажды, [когда] он сидел во дворце на троне, он приказал эмирам и столпам державы, чтобы каждый [из них] рассказал какой-нибудь билик о преступниках из того, что он видел или слышал. И каждый по мере своего разума и сообразно чину что-нибудь говорил, но ни один [ответ] не пришелся ему по душе. На последних местах собрания стоял Махмуд Ялавач. Менгу-каан спросил: «Почему тот дед ничего не говорит?». [Махмуду] Ялавачу сказали: «Выйди вперед и молви слово». Он ответил: «В присутствии государя лучше слушать, чем говорить, но я знаю один рассказ, и если будет [на то] соизволение, я расскажу». Менгу-каан промолвил: «Говори». Тот сказал: «Когда Искандер ⁵⁵² покорил большую часть государства мира, он захотел пойти на Хиндустан. Эмиры и вельможи его государства сошли с пути повиновения и подчинения, и каждый [из них] претендовал на независимость и самовластие. Искандер ничего не мог [с ними] сделать, послал гонца в Рум к Аристотелю, открыл [ему] обстоятельства своеволия и непокорности своих эмиров и спросил, какие есть против этого меры. Аристотель вместе с гонцом вошел в сад и приказал выкопать деревья с большими корнями и на их место посадить маленькие, слабые деревца, а ответа гонцу не дал. Удрученный гонец вернулся к Искандеру и сказал: „Он [Аристотель] никакого ответа не дал". Искандер спросил: „Что ты у него видел?". [Гонец] ответил: „Он пришел в сад, выкапывал [137] крупные деревья, а на их место сажал маленькие ветки". Искандер сказал: „Он дал ответ, но ты не понял". Он предал смерти самовластных насильников-эмиров, а на их места поставил их сыновей».

Менгу-каану этот рассказ крайне понравился, он понял, что тех людей следует уничтожить, а вместо них держать других людей. Он приказал предать мечу наказания тех заключенных эмиров, замышлявших измену и побуждавших царевичей к ослушанию и [тем] бросивших их в пучину таких преступлений. [Таких] оказалось семьдесят семь человек. Всех их казнили, в том числе двух сыновей Илджидая, умертвили вбиванием в рот камней. Отца их захватили в Бадгисе ⁵⁵³ и привели к Бату, [где] он соединился со [своими] сыновьями. Вот и все!

Рассказ о прибытии Йисун-Буки, сына ⁵⁵⁴ Чагатая, жены его Тогашай и Бури; описание их состояния

Йисун-Бука, его жена Тогашай и Бури тоже прибыли. Оставив все войска в пути, они прибыли сами с тридцатью всадниками. Бури вместе с послами отправили к Бату, который после подтверждения [его] вины предал его смерти. Тогашай-хатун судил Кара-Хулагу, который приказал растоптать ее ⁵⁵⁵ ногами в присутствии Йисун-Буки и [этим] исцелил [свою] грудь от давней злобы. Так как Кадак-нойон знал, что подстрекателем той смуты был он и что [это] он поднял пыль того озверения и что исправить это не в его силах, он собрался бежать, вдруг точно ангелы смерти, нагрянули приставы августейшей особы [каана].

Полустишие

Другие все ушли, теперь твой черед.

Так как он притворился больным, его посадили на повозку и привезли. Когда он прибыл к августейшей особе [каана], то последовал приказ учинить [над ним] суд, хотя его виновность была более известна, чем безбожие дьявола. После того как он [все] подтвердил и сознался в преступлении, его отправили вслед за [его] друзьями. Вот и все!

|A 160а, S 378| Рассказ о вызове Менгу-кааном Огул-Каймиш-хатун ⁵⁵⁶ и Ходжи, сына Гуюк-хана, о казни Огул-Каймиш и об обстоятельствах расправы с Иди-Кутом

Так как некоторые виновные еще не прибыли, а умы еще не очистились от вражды, [вызванной] их подлостью, Менгу-каан послал Бурунтай-нойона с десятью туманами войска, [состоявшего] из храбрых тюрков, [138] к границам Улуг-Тага, ... и ..., что между Бишбалыком и Каракорумом, чтобы они из той местности [ушли] и приблизились к стойбищу Кункыран-огула, который находился в пределах Каялыка и обитал [растянул стан] до берега Отрара. Бука-нойона он послал с двумя туманами войска к границам киргизов и кем-кемджиюта, а к Огул-Каймиш и Ходже, которые еще не прибыли, послал гонцом Ширамуна-битикчи и дал поручение: «Если вы не участвовали в заговоре с теми людьми, то для вас будет счастье в том, что вы поспешите к высочайшей особе [каана]». Когда Ширамун выполнил поручение, Ходжа-Огул хотел подвергнуть его тому, что не дозволено, [то есть казни]. Жена Ходжи, которая по [своему] положению была ниже других ханш, а умом и смышленностью выше их, пришла к такой мысли и сказала [Ходже-Огулу]: «На после лежит выполнение поручения, и никогда не причиняли ничего дурного [даже] послам бунтовщиков, как же можно покушаться на посла, который прибыл от высочайшей особы Менгу-каана? А каким бедствием в государстве может завершиться убийство [даже] одной личности, особенно когда при этом происходят смуты! Из-за этого море мятежа приходит в волнение, успокоившийся мир [снова] становится беспокойным и вспыхивает пламя бедствий, а тогда уже раскаяние бесполезно. Менгу-каан – старший и на положении отца, нужно отправиться к нему и повиноваться его приказу». Ходжа выслушал с удовлетворением ее добрый совет, оказал Ширамуну почтение и уважение и вместе с женой отправился к высочайшей особе [каана]. Благодаря счастью слышать добрый совет он не впал в бездну безмерных бедствий, а остановился в обители безопасности.

А мать Ходжи Огул-Каймиш отослала гонца обратно и сказала: «Вы, царевичи, обещали и дали обязательство в том, что царская власть всегда будет принадлежать дому Угедей-каана и что никто не будет противодействовать его сыновьям, а теперь вы не держите слова». Когда это известие передали, Менгу-каан крайне разгневался и написал указ [ярлык], что жены Джучи-Касара, Отчигина и Бэлгутай-нойона – братьев Чингиз-хана – приезжали на курилтай, а Огул-Каймиш не является, и что если Катар-Кадак, Чинкай и Бала, эмиры ставки [орды] Гуюк-хана, кого-нибудь выберут или провозгласят государем или ханшей и [кто-нибудь] станет государем или ханшей по их слову, тогда они увидят! [Менгу-каан] тотчас же послал гонца захватить ее и привезти, зашив обе руки в сыромятную кожу. Когда она прибыла, ее отправили [вместе] с матерью Ширамуна Кадакач-хатун в ставку Соркуктани-беги, и Мункасар-яркучи, ⁵⁵⁷ обнажив ее, потащил на суд и допрашивал. Она сказала: «Зачем другие смотрят на тело, которое никто, кроме государя, не должен видеть?!». Спросив о ее вине, ее завернули в кошму и бросили в воду. Чинкай также прибыл, его важное дело было улажено хаджибом Денишмендом.

В [месяце] рамазане лета 650 г.х. [5 ноября – 4 декабря 1252 г. н.э.] в Бишбалыке Иди-Кут, главарь идолопоклонников, условился с некоторыми людьми, чтобы в пятницу, когда мусульмане соберутся в соборную мечеть, [139] выступить и перебить их всех в мечети. Один гулям из их среды, который был осведомлен и знал о том деле, склонившись к исламу, донес на них и доказал их преступление. После того как Иди-Кута доставили в ставку и учинили [над ним] суд и он в преступлении сознался, последовал приказ увезти его в Бишбалык и [там] казнить в пятницу после намаза при всем народе. Вот и все!

|A 160б, S 379| Рассказ о том, как Менгу-каан отправил некоторых эмиров в разные стороны, чтобы они покончили с оставшимися смутьянами, и о прощении им их преступлений

Так как по углам [еще] оставались кое-какие смутьяны, а вызов их был затруднителен и долго бы тянулся, Менгу-каан послал Бала яркучи с отрядом нукеров в войска Тису, дабы он произвел расследование о тех людях и всякого, кто участвовал в заговоре, казнил. И еще одного эмира по такому же делу назначил в область Хитая.

Когда мысли о злодеях исчезли из [его] благословенной памяти, добрый нрав счастливого государя потребовал в качестве самого обязательного соблюдения [основ] родства и племенного единства. Он приказал Ширамуну вместе с Кубилай-кааном, Нагу и Чуган-нойоном отправиться в Хитай, а Ходжу, по заслугам его жены, сказавшей достойную похвалы речь, освободил от похода и назначил ему юрт в пределах Селенги, что близ Каракорума. В общем, с той поры среди монголов снова появились распри, а Чингиз-хан своим детям завещал согласие и единодушие, он говорил: «Пока вы будете в согласии друг с другом, вам будет сопутствовать счастье и враг не одержит [над вами] победы». Благодаря этому качеству ему [Чингиз-хану] и его роду удалось покорить большинство государств мира.

Рассказывают, что однажды, [еще] в первые дни [своего] выступления, [Чингиз-хан], давая наставление сыновьям, для сравнения вытащил из колчана одну стрелу, дал им и сказал: «Сломайте». [Стрела] при небольшом усилии сломалась. Потом дал [им] две стрелы, [которые] также с легкостью сломались. Таким порядком он все увеличивал [число стрел], пока не дошел до десяти. И силачи и бахадуры ⁵⁵⁸ войска оказались не в силах переломить их. [Тогда] он сказал: «Таково и ваше положение, пока вы будете опорой один другому, никто вас не одолеет, и вы долгие годы будете владеть царством». Если бы мусульманские султаны поступали таким же путем, их династии вовсе не прекращались бы! Вот и все!

Рассказ о просьбе царевичей и эмиров перед Менгу-кааном о разрешении им возвратиться по своим домам и об отправлении их с полным уважением, почетом и милостями

Когда августейшее внимание Менгу-каана освободилось от неотложных дел и взволнованное государство успокоилось, а царская власть с согласия всех царевичей была ему вручена, царевичи и эмиры усиленно просили позволения удалиться в свои юрты. Обласкав каждого разными почестями и всякими милостями, он приказал разъехаться и отправиться по своим становищам. Так как дальность расстояния и время разлуки с Бату [140] у Берке и Тука-Тимура ⁵⁵⁹ были больше [и дольше, чем у других], он [Менгу-каан] отпустил их раньше [других] и пожаловал их бесчисленными наградами, а вместе с ними отправил Бату дары и подношения, достойные такого государя. А сыновьям Кутана, Кадан-Огула и Мелик-Огула ⁵⁶⁰ каждому пожаловал по орде [вместе] с женщинами из орд и домов каана. ⁵⁶¹ Затем он отпустил с полным почетом и уважением Кара-Хулагу и подарил ему становища его деда, которые захватил дядя его Йису-Менгу, так что он возвращался с [тем, чего] желало его сердце. Но когда он дошел до местности Алтая, его настигла смерть, и он не достиг желанной [цели]. И других царевичей, нойонов и эмиров отпустил, одарив каждого [по его] |A 161а, S 380| чину и степени. А ... сделал тарханом ⁵⁶² и подарил ему столько [всякого] добра, что он стал вполне богат и его степень стала чрезвычайно высокой. Когда царевичи и эмиры возвратились и дела их пришли к благоприятному концу, он [Менгу-каан] обратился к устройству и приведению в порядок дел государства. ⁵⁶³ Вот и все!

Рассказ об обращении внимания Мэнгу-каана на дела государства, о появлении в нем благоустройства и порядка; об изъявлении милостей по отношению к разных сословий людям и о рассылке правителей в разные концы [страны]

Когда монаршие помыслы Менгу-каана были направлены на упорядочение [положения] честных людей и уничтожение бунтовщиков, его благословенные думы обратились в сторону успокоения подданных и облегчения [им] разных тягот. Его совершенный ум веселью и праздности предпочел старание и труд, и он перестал постоянно пить вино. Прежде всего он послал войска в отдаленные [страны] востока и запада и в аджемские [иранские] и арабские области. Восточные страны он пожаловал сахибу Махмуду Ялавачу, который к своим прошлым заслугам присовокупил последующую преданность и [который еще] до счастливого восшествия на престол удостоился чести служить [ему], а города Туркестана и Мавераннахра, города уйгуров, Фергану и Хорезм – эмиру Мас`уд-беку, который по причине дружбы и преданной службы его высочайшей особе видел много страха и опасностей и точно так же, как и [его] отец, раньше других удостоился чести припасть к стопам ⁵⁶⁴ [его величества]; на основании этих установившихся прав [Менгу-каан] отпустил их раньше [других], а лица, прибывшие отовсюду вместе с ними, были отмечены различными наградами. А затем – эмира Аргун-ака, который из-за дальности пути прибыл [уже] после курилтая и общего разъезда и еще раньше отличался преданной службой его высочайшей особе и выдвинулся исполнительностью и пониманием сути вещей. Ему было поручено управление областями Ирана – Хорасаном, Мазандераном, Ираком, Фарсом, Керманом, Луром, Арраном, Азербайджаном, Гурджистаном, Арменией, Румом, Диярбекром, [141] Мосулом и Халебом. [Все] мелики, эмиры и битикчи, служившие у него, получили награды по его благоусмотрению. В двадцатый день месяца рамазана года 650 г.х. он [Аргун-ака] возвратился обратно. Али-Мелика послали к нему на службу и, отличая его званием «мелика», пожаловали ему [управление] Исфаханом и Нишапуром. [Им] последовал указ провести новую перепись [всего улуса и войска] ⁵⁶⁵ и твердо установить причитающийся налог и по окончании того важного дела вернуться к его высочайшей особе. Каждому из них он приказал: «Не допытывайтесь строго и не спорьте о минувших обязательствах, ибо у нас намерение облегчить положение подданных, а не умножить богатства казны», – и издал указ о льготах населению. ⁵⁶⁶ Так как после [смерти] Гуюк-хана множество ханш и царевичей выдавали людям ярлыки и пайзы без числа, рассылали во все концы государства гонцов и покровительствовали и простым и знатным, потому что имели долю с ними в торговле и по другим причинам, то [Менгу-каан] ⁵⁶⁷ повелел указом вышеупомянутым лицам, дабы каждый из них, разыскав в своей провинции ярлыки и пайзы, кои люди со времени Чингиз-хана, Угедей-каана и Гуюк-хана от них и других царевичей ⁵⁶⁸ получили, – все отобрал, чтобы впредь царевичи не давали и не писали приказов о делах, касающихся провинций, без спроса у наместников его величества, чтобы великие послы не отправлялись в путь более чем на четырнадцати подставах, чтобы они ехали от яма до яма, а не забирали по дороге лошадей у населения. Во времена [Угедей-]каана было принято, что купцы ездили по областям Могулистана на подставах, [Менгу-каан] это отменил: [поскольку] торговцы ездят для приобретения денег, какой смысл [давать] ездить [им] на почтовых лошадях. И приказал, чтобы они ездили на собственных животных. Также повелел, чтобы гонцы ни в какие города не заезжали, а также и в деревни, в которых у них нет какого-либо дела, и чтобы не взимали содержания выше установленного. Поскольку насилие и вымогательство все увеличивались и земледельцы, ⁵⁶⁹ особенно [страдавшие] от множества причитавшихся сборов, повинностей и поборов, дошли до того, что урожая хлебов у них не хватало на удовлетворение половины причитавшихся сборов, – [Менгу-каан] приказал, чтобы простые люди из [числа] купцов, владельцев промыслов и ремесленников своим подручным оказывали снисхождение и уделяли [им] из своих благ и чтобы всякий безотлагательно уплачивал причитающийся с него с суммы сделки [денежный сбор] пропорционально количеству и достатку и исключая лиц, освобожденных от стеснительных обязанностей и повинностей согласно ярлыку Чингиз-хана и каана [Угедея]: из мусульман – великих [142] шейхов, знаменитых сейидов и благочестивых имамов, из христиан – епископов, священников, монахов и причт, из идолопоклонников – известных [туинов], ⁵⁷⁰ а из всех сословий – людей очень преклонного возраста и неспособных к труду и занятиям. Так как каждый работающий не может уделять ежедневно долю [своего заработка], [Менгу-каан] установил ежегодный налог: в китайских областях богатый должен давать [в казну] десять ⁵⁷¹ динаров, а бедный пропорционально – один динар; в Мавераннахре – такое же [количество], в Хорасане ⁵⁷² богатый – семь динаров, бедный – один динар. [Он приказал], чтобы сборщики податей и писцы не были пристрастны и лицеприятны, не брали бы взяток; налог с пастбища, который называют копчур, с каждого рода скота всякий, у кого будет сто голов, должен дать одну голову, а с [количества] меньше ста голов ничего не должен давать. А недоимки, где бы и за кем бы они ни оставались, с населения не брать.

Из всех племен и народов, обладающих религиозными общинами, больше всего он оказывал уважение и почет мусульманам и жертвовал им милостыню и дары. Это подтверждает следующий случай: в праздник разговения ⁵⁷³ 650 г.х. [декабрь 1252 г. н.э.], когда у входа в ставку [орду] собрались мусульмане и казий Джемал-ад-дин Махмуд Ходженди, который предстоял на молитве и произнес проповедь, разукрасил хутбу ⁵⁷⁴ поминанием титулов халифа и произнес молитву за Менгу-каана и восхваление его, [Менгу-каан] дал указание в честь праздника выдать им повозки с серебряными и золотыми балышами и дорогими одеждами, и |A 162а, S 382| большинство народа получило долю в этом. Он выпустил указ, [подлежащий] неукоснительному исполнению, об освобождении всех узников и заключенных во всем государстве, и с этой целью были отправлены гонцы во все концы царства. А если начать излагать [все] те дела, кои исходили изо дня в день по милости и справедливости его высочайшей особы, то можно заполнить много томов, и рассказы о том [никогда] не кончатся; а «малая часть того – доказательство целого».

Когда молва о его справедливости и правосудии распространилась по сторонам и окрестностям, – тюрк и тазик, и близкий и дальний, [все] по искреннему желанию искали убежища в его подданстве, а мелики тех городов, кои [еще] не были приведены в подданство, посылали дары и подношения. ⁵⁷⁵

Так как изложена вкратце [лишь] малая часть его свойств и похвальных нравственных качеств, приводится один рассказ о многих благородных чертах его характера, и да будет людям достоверно известно, что этот рассказ свободен от прикрас. Когда купцы из окрестностей стали приезжать [143] к Гуюк-хану и заключили с его наместниками солидные ⁵⁷⁶ сделки и взяли бераты на провинции, то по какому-то случаю произошла задержка с уплатой им денег, и они [их] не получали; его жены, сыновья и племянники заключили сделки таким же порядком и писали бераты на провинции, а купцы толпами, один за другим прибывали, ходко торговали и брали [не деньги, а] бераты. Когда Менгу-каан счастливо воссел на престол, а дела тех людей ⁵⁷⁷ повернулись в другую сторону, ⁵⁷⁸ некоторые купцы не получили и одной десятой из прежних денег, другие не дошли до местности, на которую была выписана ассигновка, одна часть не получила бератов, другая не передала товары, ⁵⁷⁹ а некоторым еще не установили цен, – все не знали, что делать, и попытались обратиться к его величайшей особе в надежде на его справедливость и милость. Они пришли ко двору и о своем положении довели до августейшего внимания Менгу-каана. И сколько ни противились приближенные к его величеству люди и вельможи государства, [утверждая], что за эти торговые сделки не нужно платить из государевой казны, и [хотя] никому в этом не приходилось сомневаться, он [по своему] милосердию распростер на них крылья благосклонности и издал указ отпустить все те суммы из его областей. Вышло больше пятисот тысяч балышей серебром и золотом, а если бы он и воздержался [от уплаты], ни у кого бы не было возражения. И такой милостью он затмил ⁵⁸⁰ всех государей, щедрых, как Хатим. Из какой летописи было вычитано, от какого сказателя было слыхано, чтобы какой-нибудь государь уплачивал долг [за] какого-либо другого государя? Это важное обстоятельство является показателем его прекрасного нрава и его царственных одобряемых всеми привычек, по которым можно заключить и об остальном... Он ⁵⁸¹ приказал, чтобы за расследование того важного дела, которое относится к числу общественных, усердно принялся эмир Мункасар-нойон вкупе с опытными эмирами и укрепил бы основы справедливости. Булга-ака, отличенному прежними заслугами, приказал быть главным секретарем, писать его указы и повеления и составлять копии; ⁵⁸² из битикчиев мусульман: эмира Имад-аль-мулька, занимавшегося тем же делом в столице Угедей-каана и Гуюк-хана, и эмира Фахр-аль-мулька, старого приближенного его величества, назначил выдавать ⁵⁸³ купцам пайзы, дабы между ними [купцами] и лицами, облеченными властью в делах дивана, было бы посредничество в тяжбах; ⁵⁸⁴ некоторых из них [назначил] оценивать товары, которые привозят для продажи в казну, других – оценивать драгоценные камни, одних – платья [одежду], иных – меха, а еще других – деньги. Так же и для выдачи аль-тамги и чеканки пайз, для [управления] [144] оружейной палатой, упорядочения дела охотников и ловчих, для устроения важных дел людей каждого исповедания и каждого племени он назначил опытных, знающих и проворных людей. Последовал неукоснительный приказ, чтобы все они избегали лицемерия и корысти, никого не задерживали, а срочно доводили до августейшего слуха [государя] о деле каждого человека. Из всех народностей [при них] состояли на службе писцы, знавшие по-персидски, уйгурски, китайски, тибетски и тангутски, дабы в случае, если для какого-либо места пишут указ, писали бы его на языке и письме того народа. ⁵⁸⁵ Когда был такой порядок и обычай в дни древних царей и времена [прежних] султанов? Несомненно, если бы они были живы, то подражали бы этому образу действия. ⁵⁸⁶ А Аллах лучше знает и ведает [о том]!

|A 162б, S 383| Рассказ о том, как Менгу-каан послал своих братьев Кубилая и Хулагу с войсками на восток и на запад, о выступлении его самого в поход, о намерении покорить города Китайского государства, которые [еще ему] не подчинились, и о прочем

Менгу-каан, после того как благополучно воссел на царский престол и наградил друзей, а врагов наказал, прозимовал в местности Онк-ки, во владениях Угедей-каана, в пределах Каракорума. Когда наступил второй год после великого курилтая, упрочения на престоле государства и окончания дел врагов и друзей, августейшие помысли были сосредоточены на завоевании отдаленных городов мира, востока и запада. Сначала, так как многие из искавших правосудия на несправедливость еретиков ⁵⁸⁷ передали себя на [его] благороднейшее усмотрение, Менгу-каан в год быка ⁵⁸⁸ отправил в области таджиков против еретиков своего [младшего] брата Хулагу-хана, на лице которого он замечал знаки великодержавности, владычества над миром, царского величия и счастья. Среднего брата, Кубилай-каана, в год барса он назначил и отправил для завоевания и охраны восточных городов и вместе с ним послал Мукали-Куянка из племени джалаир, а рассказ о том будет изложен подробно в повествовании о каждом из них, так как они были государями. Когда Кубилай-каан [уже] отправился, он послал с дороги гонцов, [извещая], что по той дороге нет съестных припасов и что движение крайне затруднительно: «Если последует [на то] приказ – мы пойдем в область Каранджан». ⁵⁸⁹ Разрешение вышло, и Кубилай-каан [145] напал на область, известную здесь под названием Кандахар, разграбил [ее] и вернулся к Менгу-каану. После того Менгу-каан устроил курилтай в местности ..., ⁵⁹⁰ которая находится в середине Могулистана. А это то самое место, где Кутула-каан, когда ему удалось одержать какую-то победу, так плясал под одним деревом со своими нукерами, что в земле образовалась яма. Наконец, когда курилтай закончился и большинство народа разъехалось, каждый из эмиров и царевичей рассказывал какой-нибудь билик. Тогда Даракан из племени икирас, приходившийся зятем Чингиз-хану, сказал: «Государство Нангяс так близко и с нами враждует, почему мы оставляем [это] без внимания и медлим?». Менгу-каан похвалил ту речь и сказал: «Каждый из наших отцов и старших братьев, прежних государей, совершил какое-либо деяние, брал какую-нибудь область и возвысил свое имя среди людей. Я тоже лично выступлю в поход, ⁵⁹¹ чтобы пойти на Нангяс». Царевичи единодушно заявили: «Зачем такому лицу, которое является государем всего мира, лично самому отправляться на войну с врагом, [когда] у него есть семь братьев?». А он изволил [сказать]: «Так как мы сказали окончательно, то поступать против этого нерассудительно и неправильно». И в год рыбы, соответствующий [месяцу] мухарраму 653 г.х. [10 февраля – 11 марта 1255 г. н.э.], в шестое лето от благословенного восшествия своего на престол, он окончательно принял намерение борьбы с китайским государем Джуканом. ⁵⁹² Во главе войск и орд монголов, которые оставались, он поставил [своего] младшего брата Ариг-Буку, препоручил ему улус и оставил у него своего сына Урунташа. Войска, которые он повел с собой, он составил из царевичей, гургэнов и старших эмиров в таком порядке:

правое крыло:

царевичи:

ветвь из дома каана – Кадак-Тутак;

|A 163а, S 384| ветвь из дома Чагатая – Кушгай и другие царевичи;

ветвь из сыновей Тулуй-хана – Мука-Исутай;

ветвь из двоюродных братьев Дауту и другие упомянутые царевичи;

эмиры:

из эмиров из рода Курчи-нойона:

Балчик;

от левого крыла:

царевичи:

Тогачар, сын Отачи-нойона, ⁵⁹³

Йисунке, сын Джучи-Касара,

Чакуле, сын Илджидай-нойона; [146]

эмиры:

Курмиши, сын Микули-Куянка,

Ильчи-нойон из [племени] кунгират,

Кяхтай и Бучир из племени урук,

Мунка-Кулчар и Чаган-нойон из [племени] мангут.

Все эти племена [в составе] войска монголов выступили в поход, общая численность тех, которые относились к правому крылу, и тех, кто вместе с войском Джавкут отправились, сопутствуя Менгу-каану, [была] шестьдесят туманов, а Джавкут состоит из Хитая, Тангута, Джурдэнэ и Суленка, пределы коих монголы называют Джавкут; войска левого крыла в сопутствии с упомянутым царевичем Тогачаром он отправил по другой дороге. Всего их было тридцать туманов, во главе их – упомянутый Тогачар.

На том совете Бэльгутэй-нойон доложил, что Кубилай выступил однажды на войну и выполнил свое дело, а теперь у него болят ноги, если последует приказ, то он отправится домой. Менгу-каан одобрил это. Бэльгутэй-нойону было сто десять лет, и в том [же] году он скончался.

Они выступили в год дракона, соответствующий мухарраму 654 г.х. [30 января 1256 г. н.э.]. На правом фланге Менгу-каана был сын Субэдай-бахадура ⁵⁹⁴ с десятью туманами.

Менгу-каан летом дошел до области Тангут и Нангяс и закончил летовку в местности, которая называется Люпань Шань, ⁵⁹⁵ а это то самое место, где Чингиз-хан во время похода на Хитай, прибыв туда, заболел и скончался. Осенью [Менгу-каан] выступил в поход, направляясь на ..., что находится в пределах Нангяса, и в тех окрестностях он взял двадцать крепостей, ту область называют ... Он расположился вокруг большой крепости, которую называют Дали Шанк, ⁵⁹⁶ и осадил [ее]. Тогачар-нойон, которого [Менгу-каан] отправил со ста тысячами всадников по дороге [вдоль] большой реки Кан-Ган осадить и покорить большие города Санк-Янк-фу и Фанк-Чинк, ⁵⁹⁷ когда прибыл туда с войском, [целую] неделю осаждал [их], но так как победить [их] не удалось, то они повернули обратно и остановились в своих стойбищах. Менгу-каан от того события пришел в ярость, ругал их и послал известить: «Когда вы вернетесь, я прикажу вас как следует наказать», а Курикчи, брат Йисунке, послал передать Тогачару: «Кубилай-каан забрал много городов и крепостей, а вы вернулись с разодранными задницами, то есть были заняты пьянством и едой». Вот и все! [147]

Рассказ [о том, как] Кубилай-каан, согласно указу, направился в Нангяс, об осаде города Явчу, ⁵⁹⁸ о возвращении и переходе через реку Конк ⁵⁹⁹

После этого Менгу-каан приказал, чтобы Кубилай-каан, ввиду того что он болен и [уже] один раз ходил с войском в поход, передал теперь это войско Тогачару, чтобы тот вместо него отправился в поход.

Когда прибыл указ, Кубилай-каан сообщил: «Ноги мои поправились, как [это] возможно, чтобы мой старший брат пошел с войском, а я сидел бы дома?». И тотчас сел верхом и отправился в путь, направляясь в Нангяс; ввиду того что дорога была очень дальняя и трудная, а вся та страна враждебная и климат скверный, [то] для своего избавления они каждый день по два-три раза вступали в битву и [так] продвигались, пока не дошли до города Явчу, который осаждали до тех пор, пока у них из десяти туманов [войска] осталось не больше двух. Тогда Кубилай-каан вернулся из войска, а там оставил Урянхатая с Бахадур-нойоном, сыном Чилаун-Куянка сына Мукули-Куянка, с пятью туманами войска и через реку |A 163б, S 385| Конк-мурэн ⁶⁰⁰ построил на судах мост. Из Нангяса прибыло несчетное войско. Войско монголов хотело перейти через мост, но это было невозможно, многие из них попадали в воду или погибли от войска Нангяса, а некоторые остались в тех областях; в последнее время, когда Нангяс был покорен, те, что были в живых, вернулись. Затем Кубилай-каан оттуда выступил и прибыл в [свою] ставку в пределах города Джункеду ⁶⁰¹ и там остановился, а в это время Менгу-каан был занят осадой упомянутой крепости. Вот и все!

Рассказ о болезни Менгу-каана, о его смерти, о доставлении его гроба в ставки и об оплакивании [его]

Когда Менгу-каан осаждал упомянутую крепость, то с наступлением лета и усилением жары у него из-за тамошнего климата начался кровавый понос и среди войска монголов появилась холера, так что многие из них умерли. Государь мира употреблял вино против холеры и проявлял в том большое постоянство. Неожиданно ухудшилось состояние [его] здоровья, болезнь привела к кризису, и в год быка, соответствующий [месяцу] мухарраму 655 г.х. [19 января – 17 февраля 1257 г. н.э.], он скончался под той злосчастной крепостью. Жития его было пятьдесят два года, а это случилось в лето восьмое от восшествия его на царский престол. ⁶⁰²

После происшедшего события Асутай-Огул поставил во главе войска Кундакай-нойона, а [сам] взял гроб отца и привез его в станы. В четырех станах [его] оплакивали: первый день – в стане Кутуктай-хатун, второй день – в стане Кутай-хатун, третий день – в стане Чабун-хатун, [148] которая была [при нем] в том походе, четвертый день – в стане Киса-хатун. Ежедневно [каждый раз] в другом стане тот гроб ставили на носилки ⁶⁰³ и в сильнейшем горе над ним рыдали. Затем его похоронили возле Чингиз-хана и Тулай-хана в местности Булкан-халдун, называемой Екэ-Курук. ⁶⁰⁴

Да сделает бог всевышний государя ислама ⁶⁰⁵ наследником многих лет и воздаст [ему] счастье в царстве, державе, престоле и султанской власти, по милости и по обилию щедрот своих.

Рассказ об окончании дел Кубилай-каана в том походе и о прибытии к нему известия о смерти Менгу-каана

В то время Кубилай-каан [уже] оттуда ушел и достиг большой реки в области Нангяс, которую называют Хой-Хур; ⁶⁰⁶ когда он услышал плохую весть о Менгу-каане, он устроил совещание с Бахадур-нойоном, внуком Мукули-Куянка, и сказал: «Не будем обращать внимания на эти пустые слухи!». И послал в авангарде Оркэ-нойона сына Булаган-Калчагая из племени барулас, а [сам] шел сзади, захватывал передовые охранения ⁶⁰⁷ войска Нангяса и убивал [их], для того чтобы они не разнесли слух о [смерти] Менгу-каана. Перейдя на судах через реку Конк, ⁶⁰⁸ ширина которой два фарсанга, он дошел до города Учу, ⁶⁰⁹ осадил его и взял.

Войско, которое вернулось из сражения с Менгу-кааном, пришло на помощь тому городу. Имена их эмиров – Кубайра и Улус-Тайфу. ⁶¹⁰ Когда они прибыли, Кубилай-каан [уже] взял город. Сразу же прибыли гонцы от Чабун-хатун и эмиров [ее] стана Тайджутай-нойона и Йекэ-нойона, имена их Туган и Абука; ⁶¹¹ они известили о смерти Менгу-каана. Когда Кубилай-каан в том удостоверился, он остановился с войском и устроил поминовение усопшего.

|A 164а, S 386| Так как Кубилай-каан находился в области Нангяс, а Хулагу-хан – на западе в областях тазиков и от них до столицы расстояние было большое, то Ариг-Бука, когда услышал известие о смерти брата, позарился на трон и царство. Эмиры и приближенные побуждали его к тому, пока он не восстал против Кубилай-каана. История и расказы об Ариг-Буке, о сыновьях Менгу-каана – Асутае и Урунгташе, о других сыновьях и внуках все, если Аллаху единому, всеславному будет угодно, войдут в повествование о Кубилай-каане.

Так как летопись Менгу-каана, обстоятельства и рассказы о времени его царствования окончились, то теперь мы приступим и, если всевышнему [149] единому Аллаху будет угодно, вкратце изложим летопись его современников – государей Мачина, эмиров, халифов, султанов, меликов и атабеков областей Иранской земли, Сирии, Рума, Мисра и Магриба, от начала кака-ил, года свиньи, соответствующего 648 г.х. [5 апреля 1250 – 25 марта 1251 г. н.э.], до конца могай-ил, года змеи, приходящегося на месяц мухаррам 655 г.х. [19 января – 17 февраля 1257 г. н.э.].

ЛЕТОПИСЬ

государей Хитая и Мачина, эмиров, халифов, султанов, меликов и атабеков Иранской земли, областей Шама, Рума, Мисра и Магриба, современников Менгу-каана, от начала кака-ил, года свиньи, соответствующего 648 г.х. [5 апреля 1250 – 25 марта 1251 г. н.э.], до конца могай-ил, года змеи, соответствующего 655 г.х. [1257 г. н.э.]; редкостные происшествия, которые случились за это время

ЛЕТОПИСЬ

государей Мачина, бывших в этот промежуток времени

Ли-зун 41 год, затем прошло семь лет, и пять лет спустя, во времена Угедей-каана и Гуюк-хана было междуцарствие, восемь лет и остаток – семнадцать лет.

ЛЕТОПИСЬ

эмиров, халифов, султанов, меликов и атабеков

Летопись эмиров

Эмир Аргун, который был хакимом большей части областей Иранской земли, в месяце джумада II 649 г.х. [21 августа – 18 сентября 1251 г. н.э.] направился в столицу Менгу-каана, чтобы присутствовать на курилтае. Когда он туда прибыл, царевичи и эмиры, устроив курилтай, [уже] разъехались, а Менгу-каан стал заниматься устроением дел государства. Представившись [государю] на второй день своего прибытия, первого [числа] месяца мухаррама 650 г.х. [14 марта 1252 г. н.э.], он доложил об отсутствии налогового учета в областях Ирана и был отличен милостями. После того как [налог] для жителей этой страны установили в [размере] семи динаров ежегодно с каждого зажиточного и одного динара с малоимущего, каан приказал никаких других поборов, кроме этого [налога], не требовать, он дал ему ярлык, ему было вверено то же самое поприще, которое он имел [и ранее], и он вернулся обратно. Он взял [с собой] сахиб-диваном Беха-ад-дина Джувейни, отца Ала-ад-дина, сахиб-дивана Багдада и Сирадж-ад-дина, который был битикчием со стороны Бики, и получил на них [обоих] ярлык и пайзу. Они отправились в 651 г.х. [1253-1254 г. н.э.]. Когда эмир Аргун прибыл в Хорасан и объявил приказы и довел до всеобщего сведения ясы Менгу-каана, народ обрадовался. Он приказал, чтобы никто не поступал наперекор [распоряжениям] и не причинял подданным [никакого] насилия. Исправив дела Ирана, он [150] согласно указу направился вместе с Наджм-ад-дином Килябади через |A 164б, S 387| Дербенд Кипчакский в столицу Бату. ⁶¹² Он произвел перепись в этой стране и установил «карари», определенные налоги и по-прежнему был правителем дел государства до прибытия Хулагу-хана. ⁶¹³ Вот и все!

Летопись халифов

В Багдаде [халифом] был Муста`сим билляхи, человек благочестивый и подвижник; он никогда не пил хмельного и не посягал на посторонних женщин. В эти годы [один] из курдских вельмож Хусам-ад-дин Халиль ибн Бадр ибн Хуршид Ассальюджи вышел из повиновения халифам и искал убежища у монголов. А до того он был в обличье суфиев и причислял себя к потомкам <sup>614</sup> Сейиди Ахмеда. Теперь, договорившись с одной группой монголов, он отправился в Хуленджан, одну из местностей Неджефа, напал на людей, подданных Сулейман-шаха, перебил и ограбил [их], а оттуда пошел к крепости ..., принадлежавшей Сулейман-шаху, и осадил [ее]. Сулейман-шах, получив [о том] известие, попросил у халифа разрешения и отправился туда, для того чтобы отразить его. Когда он достиг Хульвана, <sup>615</sup> у него [уже] собралось бесчисленное войско; и вокруг Халиля также собралось много мусульман и монголов. Они сошлись в местности, которую называют ... Сулейман-шах устроил засаду. В самый разгар битвы он обратился в бегство, а Хусам-ад-дин Халиль преследовал его. Когда [Сулейман-шах] миновал место, где была засада, он повернул обратно, воины открыли засаду, окружили их и многих [из них] перебили. Халиля он захватил и убил; брат его [Халиля] укрылся на какой-то горе и просил помилования, [а затем] спустился вниз. Сулейман-шах взял из их области две крепости: одну [крепость] ..., являющуюся неприступным замком, и другую [крепость] ... посреди ... В эти же годы один отряд монголов, приблизительно в пятнадцать тысяч всадников, устремился из Хамадана в окрестности Багдада, а другой отряд направился на Ханекин и напал на приверженцев Сулейман-шаха, а еще одна группа [монголов] направилась в Шахризур. Халиф приказал, чтобы Шараф-ад-дин Икбал Шираби, и Муджахид-ад-дин Эйбек младший даватдар, и Ала-ад-дин Ал-тун Таш, великий даватдар, выступили с большим войском рабов и арабов и [чтобы] на валах Багдада установили манджаники. Прибыло известие, что монголы дошли до крепости …, <sup>616</sup> Сулейман-шах и этот отряд нукеров построились к бою. Когда монголы подошли близко к Джа`фарийе, ⁶¹⁷ они зажгли ночью огни и отступили. Вдруг пришло известие, что монголы [151] разграбили Дуджейль и произвели [там] избиение. Шираби с войском отправился дать им отпор, и монголы отступили. Вот и все!

Летопись султанов

В Руме был султаном Изз-ад-дин Кей-Кавус. Его брат Ала-ад-дин восстал против [него], отправился в Ангурийе, привел его оттуда и семь лет держал [его] в заточении в крепости ... А в Мосуле султан Бадр-ад-дин Лу`лу ⁶¹⁸ в эти годы собрал войско и просил подмоги у Тадж-ад-дина Мухаммеда ибн Салайя, правителя Ирбиля. Тот послал [ему] тысячу человек, и Бадр-ад-дин направился к Мардину. Султан Мардина также привел войско и просил помощи из Халеба. Когда они сошлись, войско Мосула разбило правый фланг мардинцев, преследовало их и взяло военную добычу. А сын ..., командующий войском Халеба, ударил на центр войска Мосула и разбил его. Султан Бадр-ад-дин бежал и прибыл в Мосул |A 165а, S 388| с десятью человеками, казну его разграбили, а воины [его] в бегстве следовали [за ним].

А в Мисре султаном был мелик Салих Наджм-ад-дин Эйюб ибн Ал-Камиль, он скончался, и эмиры и народ Мисра вызвали его сына, мелика Му`аззама Туран-шаха, бывшего хакимом крепости Кайфа. Когда он дошел до города Димашка [Дамаска], то он овладел им и оттуда направился в Миср. В 648 г.х. [1250-1251 г. н.э.] за ним утвердилась султанская власть над Мисром, и он сразился с войском франков, которые завладели Дамиэттой ⁶¹⁹ и рубежами и округами Мисра, и разбил их. Около тридцати тысяч франков было убито; [один] из их царей, Афридис, ⁶²⁰ с бесчисленным множеством [людей] попал в плен, а Дамиэтта была освобождена. После этого прибрежные тюрки пришли к соглашению и взаимно поклялись убить султана. Туркмен Эйбек, старший над эмирами, по вызову султана явился к нему. Во время его доклада султан сказал ему грубость. Эйбек встал, вынул саблю и напал на султана. Султан защищался [голыми] руками, но получил тяжелую рану и бежал в деревянный дом. ⁶²¹ Тюрки сказали Эйбеку: «Закончи то дело, которое ты начал». Привели нефтеметчика бросить [зажигательный] снаряд с нефтью в тот дом. Огонь вспыхнул, султан взобрался на крышу. Эйбек пустил в него стрелу. Султан бросился в море, за ним отправились по берегу, захватили [его], убили, растоптав ногами, и бросили в море. Когда пленные франки узнали об этом, они сбили с ног оковы и принялись убивать мусульман. Явились туркменские нукеры, окружили их, взялись за сабли и в одно мгновение убили тридцать тысяч франков. Арабы отправились по своим домам, курды вернулись в Каир, а тюрки остались в Мансурийэ. [152] Они полностью освободили Дамиэтту из рук франков и овладели ею. На Афридиса наложили [контрибуцию] [в размере] двухсот тысяч динаров. Освободив брата, сына и родственников под залог, он взял с собой одного мусульманина, чтобы передать ему деньги. И в 652 г.х. [21 февраля 1254 – 9 февраля 1255 г. н.э.] туркмен Эйбек овладел Мисром. Из потомков мелика Камиля никого не осталось [в живых], эмира Актая-джамэдара он неожиданно убил в крепости, приказал чеканить монету и читать хутбу со своим именем и как султан воссел на престол.

А в Кермане был султаном Рукн-ад-дин. В 650 г.х. [14 марта 1252 – 2 марта 1253 г. н.э.] прибыл от высочайшей особы [каана] Кутб-ад-дин. Рукн-ад-дин бежал и просил убежища в столице халифата [Багдаде]. Из страха перед монголами его не пустили [в Багдад]. Оттуда он направился в столицу [каана]. Кутб-ад-дин отправился вслед за ним, и они [оба] прибыли на суд [каана]. Рукн-ад-дина, после установления его вины, отдали в руки Кутб-ад-дину, чтобы тот его казнил, и за ним была признана верховная власть над Керманом в качестве султана. Вот и все!

Летопись меликов и атабеков в Мазандеране, в Магрибе, в Диярбекре, в Фарсе, в Систане ⁶²²

ЛЕТОПИСЬ

достопримечательных событий, которые случились в это упоминаемое время ⁶²³

|A 165б, S 389| ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОВЕСТВОВАНИЯ О МЕНГУ-КААНЕ; О ЕГО ПОХВАЛЬНОМ ОБРАЗЕ ЖИЗНИ И НРАВЕ, О БИЛИКАХ И ПРИТЧАХ, КОИ ОН ГОВОРИЛ, О ХОРОШИХ ПРИГОВОРАХ, КОИ ОН ДАВАЛ; О СОБЫТИЯХ И ПРОИСШЕСТВИЯХ, КОИ СЛУЧИЛИСЬ В ЕГО ВРЕМЯ, ИЗ ТЕХ, ЧТО НЕ ВОШЛИ В ПРЕДЫДУЩИЕ ДВЕ ЧАСТИ И СТАЛИ ИЗВЕСТНЫ ПОРОЗНЬ ИЗ РАЗНЫХ КНИГ И ОТ РАЗНЫХ ЛИЦ ⁶²⁴

Комментарии

509. О Менгу-каане (Мункэ-хане) см. также: Иакинф, стр. 303-354, ЮШ, цз. 3, лл. 1а-11в.

510. ЮШ, цз. 3, 1а: Мункэ-хан, старший сын Тулуя, родился oт жены по имени *** Со-лу-хо-те-ни (*Сорхоктэни) в 3-й день 12-го месяца года *** У-чэнь (1208).

511. ЮШ, цз. 106, л. 16, дает имена пяти жен Мункэ:

1) *** Хо-ли-ча из племени *** Хо-лу-ла (*Горлос); 2) *** Ху-тай (цз. 114, л. 2а) или Ху-да-тай, дочь внука Дэй Чэчэна, из племени *** Хун-цзи-ла (*Хонгират); 3) *** Е-су-р, младшая сестра Ху-тай; 4) *** Чу-бэй-сань; 5) *** Мин-ли Ху-ду-лу.

512. Сыновья Мункэ (ЮШ, цз. 107, л. 10а):

1) *** Бань-ту (*Балту); 2) *** А-су-дай (*Асутай); 3) *** Юй-лун-да-ши (*Юрюн таш); 4) *** Си-ли-цзи (*Шириги); 5) *** Бянь-ду.

513. Пробел во всех рукописях.

514. Р, В, Вl: захватив Нумугана, отвез его к Мункэ-Тимуру, который был государем Батыева улуса, а Ширеки отвезли к Кубилай-каану, каан его послал на побережье в теплые края.

515. ЮШ, цз. 109, л. 2а, говорит, что *** Байя-лунь (*Баялун), дочь Мункэ-хана, была выдана за сына *** Чжа-ху-р-чань (*Джахурчин) по имени *** Ху-линь (*Хурин).

516. В рукописях пробел.

517. У Владимирцова (стр. 47, 48) – «олхун», «олхунут».

518. Асутай по ЮШ, цз. 107, л. 10, потомства не имел.

519. В 1248 г. н.э.

520. Первый раз – имеется в виду наступившее после смерти Угедея в 1241 г. н.э. междуцарствие, продолжавшееся до 1246 г. н.э., когда на великом курилтае был избран кааном Гуюк.

521. О пристрастии Угедея к вину и о его смерти см.: Иакинф, стр. 286-287; Ган-му, цз. 20, л. 43а-43в.

522. В, Вl – ***; Екэ-нойон – прозвище Тулуя.

523. «Преподаватель», «учитель»; *** «студент».

524. В тексте *** «сыновья».

525. Онон, Онань у Владимирцова.

526. Керулен у Владимирцова.

527. Очевидно, Ходжа и Нагу – сыновья Гуюка.

528. Сын Чингиз-хана.

529. Березин. Очерк, стр. 36: «Меньшой же сын наследует хозяйство отца».

530. Мöгэ – Мÿгэ, брат Менгу, девятый сын Тулуя.

531. «Бату, как водится у монголов, поднялся, а все царевичи и нойоны, распустив поясы и скинув шапки, стали на колени. Бату взял чашу: все присутствующие приняли присягу и решили на том, чтобы в Новом году созвать великий курилтай» (Березин, Очерк, стр. 42).

532. Сын Чагатая.

533. Сын Мутугэна, внук Чагатая.

534. Буквально «старших и младших братьев».

535. Нарушит ясу – приведено у Березина (Очерк, стр. 22).

536. «В истории монголов Рашид-Эддина весьма часто упоминаются *** старшие беки или князья (это относится к княжеским родам, а не к царевичам), само собой разумеется, что это предполагает существование младших князей, но о средних князьях не упоминается» (Березин. Очерк, стр. 51).

537. Восьмой сын Тулуя.

538. См: Березин. Очерк, стр. 76 и примеч. 9.

539. «Телохранители, охранявшие и запретные рощи, в которых хоронились Чингизиды» (см.: Березин. Очерк, стр. 65 и примеч. 1); Вl – ***.

540. «Главы каждого рода»?

541. Переведено у Березина (Очерк, стр. 42, примеч. 1). О возведении Менгу на престол см.: Иакинф, стр. 306, и ЮШ, цз. 3, л. 2а-2в.

542. Девять – сакральное число у монголов.

543. Кадан – шестой сын Угедея; почему Мелик назван его племянником, неизвестно. Мелик – седьмой сын Угедея, следовательно младший брат Кадана.

544. Кара-Хулагу – сын Мутугэна, внук Чагатая.

545. Заговор Ширэмуна и Наку описан у Рубрука (Путешествие в восточные страны, стр. 114).

546. Дословно «сторона предосторожности».

547. В тексте ошибочно «сын»; С, L, I – «сыновья».

548. Карачар – сын Угедея.

549. Дословно «какой-нибудь сглаз».

550. Обоз, в котором находились палатки, женщины и скот.

551. О нукерах см.: Владимирцов, стр. 87-96.

552. Александр Македонский.

553. «Страна между Гератом и Серахсом носила название (у арабских географов) Бадгис, термин, который получил впоследствии более обширное значение и стал обозначать всю северо-западную часть нынешнего Афганистана (уже в XV в. Хафизи-Абру называет Бадгисом всю местность между Герирудом и Мургабом)» (Бартольд. Обзор, стр. 33).

554. «Внука».

555. Буквально «ее члены»; Вl – «...Йисун-Буки, а ее грудь, полную старой вражды, отдал на рассечение».

556. Вдова Гуюк-хана.

557. Яркучи (яргучи) – судья, который ведет следствие и судит по обычному праву.

558. Бахадур – «храбрец», «витязь» – титул, дававшийся отдельным лицам за военные заслуги.

559. Сыновья Джучи.

560. Ошибка, следует: Есу-Менгу (так Вl).

561. Угедей-каана, улус которого был разгромлен Менгу-кааном.

562. Тархан – лицо, за особые заслуги освобожденное от налогов и имеющее другие привилегии.

563. Р, В, Вl – доб. «и мир благоустроил правосудием».

564. Дословно «целования порога», т.е. аудиенции.

565. Доб. L и Bl.

566. См.: Иакинф, стр. 308; ЮШ, цз. 9, л. 3b.

567. Ср. нижеследующий пассаж: Березин. Очерк, стр. 79-80.

568. Дословно «сыновей».

569. «Дехкане».

570. «Туины», т.е. буддийские монахи (монг. «тойн»).

571. Вар. «одиннадцать», «пятнадцать».

572. Вар. доб. «и Ираке».

573. Большой праздник у мусульман после месячного поста рамазан бывает 1 шавваля.

574. Ектенья, которая возглашалась по пятницам и праздникам в мечети о царствующем повелителе мусульман.

575. Далее, до конца рассказа следует отрывок, переведенный по рукописям С, I и Bl.

576. Буквально «каменные».

577. Родственников Гуюк-хана, бывших в оппозиции к Менгу-каану.

578. Т.е. изменились.

579. «Материи», «ткани», ср. русское «кумач».

580. Буквально «выиграл славу, честь».

581. Начало отрывка, перевод которого имеется у Березина (Очерк, стр. 56).

582. У Березина – «представлять их вчерне» (там же).

583. Р и В – *** «чтобы они не выдавали».

584. У Березина: *** «между ними и лицами, заведующими делами дивана, было главное лицо».

585. Джувейни (по ркп. ГПБ, IV, 2, 34, л. 231): ***. См.: В. Бартольд. Персидская надпись на стене Анийской мечети, стр. 13.

586. Конец отрывка, переведенного Березиным.

587. Исмаилиты Ирана.

588. По ЮШ, как Хулагу, так и Кубилай были отправлены в поход в 7-м месяце года мыши (*** жэнь-цзы, т.е. 1252 г.). См.: Иакинф, стр. 314-315; ЮШ, цз. 3, л. 4а.

589. Караджан – современная китайская провинция Юньнань; подробнее см. Рашид-ад-дин. Сборник летописей, т. I, кн. 2. стр. 66, примеч.3.

590. Bl – *** стр.: ٣١٨ сноска р. Согласно ЮШ, цз. 3, лл. 6в-7а, Мункэ весною 1256 г. устроил пир для князей в местности *** Юй-эр-бо-гэ-ду. Легенда о Хутула находится в Сокр. Сказ., § 57, где местность называется Хорхонах джубур.

591. Ср. монг. «чэриг».

592. Джукан-Джаукан – общее прозвище, которым монголы называли всех императоров южной Сунской династии начиная с *** Нин-цзуна (1194-1224). Слово это является монгольским произношением личного имени императора Нин-цзуна, которого звали *** Чжао-ко. См. ***, цз. 16, лл. 16-20.

593. ЮШ, цз. 107, л. 4а: Тачар, внук Тэмугэ Отчигина, младшего брата Чингиза.

594. Урянхатай, см. его биографию в ЮШ, цз. 121, лл. 5а-8в.

595. Горы *** Лю-пань-шань находятся в юго-западной части уезда *** Гу-юань провинции Ганьсу.

596. С, L, Bl – ***, гора и крепость *** Дяо-юй-шань около города *** Xе-чжоу (современный *** Хэ-чуань) в провинции Сычуань, при слиянии рек *** Фоу-цзян и *** Цзя-лин-цзян.

597. Города *** Сян-ян-фу и *** Фань-чэн в провинции Хубэй на р. Хань (***). Об этом походе см.: Иакинф, стр. 335 и 337; Ган-му, цз. 20, л. 88а-88в; ЮШ, цз. 3, л. 8а-8в. – Об осаде Сян-ян-фу см.: Минаев, стр. 205-207; Julе, II, 158-160.

598. Город *** Ао-чжоу (соврем. *** Э-чэн) в провинции Хубэй на р. Ян-цзы-цзян, ниже г. Ухань.

599. Цзян, т.е. река *** Чан-цзян, более известная у нас под именем Ян-цзы-цзян.

600. Река Ян-цзы-цзян.

601. Город *** Чжун-ду, теперь Пекин.

602. Мункэ вступил на престол в 6-м месяце года свиньи (***), т.е, в 1251 г., а умер в 7-м месяце года овцы (***), т.е. в 1259 г.

603. С, L, I, Bl – на носилки.

604. Во всех рукописях *** Булкан-Калдун, Сокр. Сказ. – Бурхан-халдун. Местонахождение не установлено. Возможно, современный горный узел Хэн-Тэй; Екэ-Курук – заповедник Екэ, т.е. Тулуй-хана.

605. Рашид-ад-дин имеет в виду Газан-хана.

606. Река *** Хуай-хэ.

607. Караулы.

608. Ян-цзы-цзян, см. примеч. на стр. 147.

609. Город *** Ао-чжоу, см. прим. на стр. 147.

610. *** Цзя Сы-дао и *** Люй Вэнь-дэ. Об этих генералах см. ЮШ, цз. 4, л. 5а.

611. ЮШ, цз. 4, л. 5в: *** То-хуань (*Тогон) и *** Ай-мо-гань (*Эмэгэн).

612. Bl по Джувейни – «Бату», стр. ٣٤٢; A, S ошибочно – «каана».

613. В рукописях пробел, доб. Bl.

614. С, L, I, Bl – «к муридам».

615. Хульван – город на пути между Керманшахом и Ханикином. К западу от него находятся развалины Каср-и-Ширин.

616. В рукописях пропуск.

617. Квартал в восточной части Багдада.

618. Бадр-ад-дин Лу`лу – везир из гулямов мосульских зенгидов, в 607 г.х. завладел Мосулом,

619. Город к югу от устья восточного рукава Нила, был осажден крестоносцами в 616 г.х. (1219 г. н.э.).

620. Искаженное Roi de France, неправильно осмысленное переписчиками как имя собственное.

621. «В деревянный дом»? Вар. *** «свой».

622. Во всех рукописях текст отсутствует.

623. Во всех рукописях текст отсутствует.

624. Следует отрывок, данный в переводе на стр. 142-143 по С, I и Bl; А, S – этот отрывок опущен; Р и В – пробел.