СТАНИСЛАВ ПИОТРОВСКИЙ

ДНЕВНИК ПОСЛЕДНЕГО ПОХОДА СТЕФАНА БАТОРИЯ НА РОССИЮ

Предлагаемый вниманию публики "Дневник осады Пскова Стефаном Баторием" есть перевод с польского языка первой части весьма ценного и любопытного издания, сделанного в 1869 году профессором Кояловичем по поручению академии наук под заглавием: "Дневник последнего похода Стефана Батория на Россию и дипломатическая переписка того времени". Как дневник, так и все документы, писанные на языках польском и латинском взяты г. Кояловичем из рукописного сборника, принесенного в дар Императорской публичной библиотеке от сенатора Цеймерна и заключающего в себе различные памятники, которые имеют отношение к польской истории. Этим сборником пользовался по всей вероятности известный Гейденштейн, служивший при Стефане Баторие в королевской канцелярии и оставивший подробное описание войн этого короля с Россиею в сочинении "De bello Moscovitico commentariorum libri VI".

Дневник последнего похода Батория и осады Пскова с июля 1581 по 1582 год был веден, как можно заключить по разным указаниям, одним из секретарей королевской канцелярии ксендзом Станиславом Пиотровским по поручению коронного [II] маршала Андрея Опалинского. Пиотровский посылал своему патрону не только письма с дневником, но и копии с различных документов. Всех писем 8; они озаглавлены: "письма к маршалу королевства от одного из его друзей при дворе".

Дневник Пиотровского, писанный по-польски со вставками латинских слов и выражений, представляет, подобно другим старинным польским памятникам, большие трудности для перевода.

"Подлинная рукопись, говорит г. Коялович, наполнена многочисленными ошибками и пропусками особенно в письмах на латинском языке". Ошибки в рукописи не все принадлежат переписчикам. Большая часть напечатанных писем писаны наскоро, в палатках, среди неудобств лагерной жизни, зимой.

На русском языке в первый раз появилась та часть дневника, которая относится собственно к осаде Острова и Пскова. В 1876 и 1877 годах в Псковских губернских ведомостях напечатан перевод г. Гуляева, оказавшего этим большую услугу местной публике, которая могла ознакомиться с новым любопытным источником для истории Пскова.

Так как в переводе г. Гуляева пропущено все, что не имеет непосредственнаго отношения к военным действиям под Псковом (даже напр. эпизод о Голковском), а также осталась не переведенною первая часть дневника, за исключением нескольких страниц, то возникла мысль издать полный перевод дневника без всяких пропусков. При передаче текста по-русски обращено внимание, [III] во-первых, на то, чтобы перевод был как можно ближе к подлиннику, в виду того, что это издание назначается собственно не для легкого чтения; во-вторых, переведены все латинские слова и целые фразы, попадающиеся в дневнике, так как для специалиста латинские фразы не представляют особенной важности, незнакомых же с латинским языком они могут только затруднять при чтении.

Для объяснения военных действий приложены план местности Пскова вместе с планом крепости и вид Пскова времен Батория, снятый с одной старинной иконы, современной осаде. Как планы, так и вид Пскова приготовлены для этой книги известным знатоком псковской старины И. И. Василевым, который вообще принимал в издании настоящего труда самое живое и деятельное участие.

Нет надобности говорить о значении, какое этот памятник имеет вообще для русской истории и в особенности для истории достопамятной осады Пскова. Писанный очевидцем дневник в живых сценах изображает весь ход осады, знакомит с характеристическими чертами польского военнаго быта и служит лучшим пояснением и вместе подтверждением верности фактов, сообщаемых современным осаде русским сказанием "Повесть о прихождении литовского короля Степана на великий и славный град Псков".

Дневник Пиотровского, помимо общаго исторического интереса, важен еще тем, что снимает с памяти Грозного обвинение, так красноречиво высказанное Карамзиным, который винит Иоанна в [IV] трусости в том, что он, имея 300,000 войска, не двинулся на выручку Пскова. Читая дневник, переживая с автором день за днем все время компании 1581 года, ясно понимаешь, что царь не мог и думать о том, чтобы дать Баторию битву под Псковом, хотя до него и доходили слухи об отчаянном положении неприятельской армии: в польском лагере нисколько не боялись появления русских, зная очень хорошо, что нестройной московской рати не устоять в открытом поле против превосходно вооруженных и отлично дисциплинированных войск Батория. Польские гусары, закованные с ног до головы в железо, польская пехота в кольчугах, венгерцы, немцы, шотландцы, ливонские волонтеры — все это были отборные отряды, далеко опередившие русских в военном искусстве.

Чтобы облегчить чтение дневника, необходимо изложить вкратце события, предшествовавшие третьему походу Батория на Россию.

Богатая гаванями, промышленными городами и крепкими замками, но слабая по своему политическому строю, Ливония не могла долго пользоваться самостоятельностью: рано или поздно она должна была сделаться добычею могущественных соседей — России, Польши или Швеции, которым приморское положение этой страны, господствовавшей над [V] торговыми путями к Балтийскому морю могло доставить неисчислимые выгоды. В особенности Россия нуждалась в ливонских портах для сношений с западом Европы, к чему русские государи стали усиленно стремиться со времен Иоанна III. Решение ливонского вопроса в благоприятном для России смысле стало таким образом одною из главнейших задач русской политики и Иоанну Грозному принадлежит заслуга первой серьезной попытки присоединить Прибалтийский край к Московскому государству.

Рассчитывая на слабость Польши в правление Сигизмунда-Августа царь, раздраженный происками ливонцев, не пропускавших в Россию ни людей для военной службы, ни оружия, начал в 1558 г. войну с орденом взятием Нарвы, а потом — и Дерпта, при чем в завоеванных областях немедленно было введено русское управление. Последовавший затем разгром орденских земель произвел тотчас свое действие в политически-разрозненной Ливонии: Эзельский епископ первый продал свой остров и г. Пильтен (в Курляндии) брату датского короля принцу Магнусу, а ревельцы поспешили присягнуть Эрику, королю шведскому, так что магистр ордена Кетлер, оставшийся один без союзников, не мог и думать о том, чтобы отстоять свои владения: он обратился к Польше и в 1561 году подписано было с королем Сигизмундом-Августом условие, по которому нынешняя Лифляндия поступала под власть Польши с сохранением самоуправления городов и привилегий [VI] рыцарства, а Курляндия становилась отдельным герцогством в ленной зависимости от Польши. Вследствие этого договора дела приняли оборот вполне не благоприятный для видов Иоанна, так как из-за Ливонии приходилось вступать в борьбу с Швециею и Польшею.

В начале счастье благоприятствовало русским. В 1563 г. царь овладел Полоцком, который по своему положению на Западной Двине считался ключом не только Ливонии, но и Литвы. Эти успехи русского оружия вызвали со стороны Польши предложения, на первый взгляд казавшиеся выгодными для России: король готов был уступить Дерпт и Полоцк с тем только, чтобы Лифляндия с Ригою оставались за Польшею. Однако же на земском соборе, которому предложено было рассмотреть польские предложения, все выборные высказались в том смысле, что зависимость Ливонии от Польши принесет неминуемый вред русским интересам и что ни в каком случае не следует уступать королю завоеванные ливонские города. Таким образом война за Ливониею должна была возобновиться по-прежнему. В это время возникла мысль о кандидатуре Иоанна или его сына на польско-литовский престол в случае смерти Сигизмунда-Августа, у которого не было наследников мужеского пола; впрочем царь мало придавал значения льстивым предложениям, которые шли из Литвы, и составил план образовать из земель, завоеванных в Ливонии, вассальное от России владение по примеру Курляндии. Принц Магнус получил приглашение прибыть в Москву, [VII] согласился принять титул ливонского короля и обещал жениться на царской племяннице.

Между тем в 1572 г. умер Сигизмунд-Август. Два года тянулось дело об избрании ему преемника, при чем в полной силе высказалось нерасположение литовской аристократии к полякам: многие из литовских панов, с целию отделить Литву от Польши, готовы были выбрать в короли Иоанна или его сына, о чем уже вел переговоры литовский "писарь" Гарабурда, но царь колебался, а между тем французский принц Генрих Валуа взошел на польский престол; по удалении его из Польши, одна партия провозгласила королем немецкого императора, а другая, во главе которой стоял Ян Замойский, избрала Стефана Батория, трансильванского воеводу. Баторий поспешил предупредить соперника и в 1576 г. короновался в Кракове, женившись потом на сестре Сигизмунда-Августа Анне.

В Баторие и в его главном помощнике Яне Замойском Иоанн встретил противников, которые сумели не только лишить царя всех плодов прежних счастливых походов в Ливонию и Литву, но и поставили Россию в самое критическое положение.

Стефан Баторий (род. 1533, ум. 1586 г.) из старинной венгерской фамилии, сын венгерского воеводы, в 1571 г. избран был князем или воеводою Трансильвании, которая тогда была в зависимости от Турции; при избрании своем в польские короли Баторий дал, между прочим, обязательство привести свое войско и обратно отвоевать от [VIII] московского царя все, что было захвачено русскими в Литве и Ливонии. Впрочем новый король не тот-час выступил против России, а медлил, желая выиграть время, необходимое для военных приготовлений, тем более, что пришлось заняться осадою Данцига, жители которого не хотели признавать Батория королем.

В то самое время, когда в Польше решался вопрос о замещении королевского престола, русское войско овладело в Ливонии Перновом, Гельметом, Эрмесом, Руэном, Пуркелем, а в Эстонии завоевало Гапсаль с его округом. В январе 1577 года целая армия (50 тысяч) появилась под Ревелем.

Неудачный исход осады этого города дал другое направление огромным силам, собранным в Эстонии: царь лично направился на Ливонию, которою тогда управлял Ходкевич. Московское войско завоевало Мариенгаузен, Люцен, Режицу, Динабург, Крейцбург, Лаудон, Зесвеген, Берзон, Кальценау, Кокенгаузен, Шваненбург, Тирзен, Пебалгу, Эрлаа, Вольмар, Роннебург, Трикатен, Смильтен и наконец Венден, так что вся нынешняя Лифляндия, за исключением рижского округа, находилась во власти русских. Подозревая Магнуса в желании передаться на сторону Польши, царь сурово обошелся с титулованным королем ливонским и взял с него новую присягу в верности; но лишь только русская армия выступила обратно к Пскову, как Магнус в начале 1578 г. прервал всякие связи с царем и удалился вместе с женою Марьею Владимировною в курляндский город [IX] Пильтен. Между тем русские потерпели сильное поражение: двадцатитысячная рать, осадившая Венден, захваченный врасплох немцами, была разбита на голову соединенными силами шведов и поляков, успевших заключить союз против Иоанна.

Чтобы обезопасить свои ливонские владения от шведов, царь снова летом 1579 г. решил овладеть Ревелем, для осады которого уже начали доставлять во Псков тяжелые орудия; но Баторий расстроил все планы царя.

На Варшавском сейме (февр. 1578 г.) положено было вести наступательную войну с Москвою: царь получил известие об этом от своих послов, ездивших к Баторию, Карпова и Головина, которые нашли царя в Новгороде летом 1579 г. За ними прибыл и гонец от короля с объявлением войны.

План Батория состоял в том, чтобы, овладев Полоцком, который по своему положению на Двине был ключом к Ливонии и Литве, углубиться во внутренние области Московского государства, отрезать таким образом русских от Ливонии и затем занять окончательно последнюю, очистив ее земли от русских гарнизонов. Не смотря на противодействие многих дворян, которые вообще опасались продолжительных войн, дававших возможность королям усилить свое значение. Баторий получил средства на ведение войны и таким образом мог постепенно приводить свой план в исполнение. Одни только литовские паны до самого конца войны с Иоанном не могли отрешиться [X] от своей подозрительности к королю и от нерасположения к полякам, что в особенности обнаружилось при сборах к третьему походу и во время псковской осады, как это видно из дневника Пиотровского.

В августе 1579г. пал Полоцк, находившийся 16 лет во власти русских, за ним Сокол и другие крепости (Красный, Нищардо и др.). Получив известие о потере Полоцка и Сокола, царь отступил с главными силами внутрь страны и сделал попытку к мирным переговорам. В июне 1580 г. отправились к королю Сицкий и Пивов. Но Баторий и не думал о мире; он получил подмогу из Трансильвании от брата, набрал пехоту из польских крестьян (drabi), которые лучше наемных годились для перенесения трудностей военного времени: в королевских имениях, которые были весьма значительны, из 20 крестьян брали одного в пехоту. Для русских положение дел было очень серьезно: неизвестно было, откуда последует удар: приходилось растягивать войско, одни полки посылать к Новгороду, другие к Пскову, к Смоленску и к Динабургу; кроме того необходимо было оберегать южную границу от татар, а северную от шведов.

Король Стефан направился в Чашники — городок на Уле, где сходились дороги из Великих Лук и Смоленска, с целью ввести русских в заблуждение относительно направления, какое должен был принять его поход. Одни советовали королю идти к Смоленску, другие к Пскову, не многие и [XI] в числе их сам король, имели в виду крепость Великие Луки, имевшие тогда важное стратегическое значение; владея этим городом можно было с одною армиею удерживать неприятеля от покушений со стороны Пскова на Ливонию и со стороны Смоленска на Литву. Для самих русских Великие Луки служили опорным пунктом, откуда обыкновенно рассылались отряды для военных действий с немцами и поляками. В Чашниках король делал смотр армии, подробно описанный Гейденштейном. Войска получили приказание проходить на другой берег реки по узкому мосту, а король занял место у самого входа на мост, так что ни один солдат не мог ускользнуть от его опытного взгляда. Сперва проходила польская конница, отличавшаяся под Данцигом и Полоцком; всадники, кони, вооружение были безукоризненны; затем следовали вновь набранные войска, и между ними целый отряд пеших и конных, выставленный на собственные средства Замойского. В коннице можно было различить роты тяжелой кавалерии — гусаров, закованных с ног до головы в железо и казаков — легко вооруженных. Пехота состояла большею частью из венгерцев, которые получали большую плату, отличались нарядом от других солдат и из уважения к канцлеру Замойскому, потерявшему не задолго перед этим жену и дочь, носили черные кафтаны. Немецкими стрелками командовал Георг Фаренсбах, находившийся прежде в русской службе, а теперь продавший свои услуги королю.

Из Чашников сам король направился к [XII] Витебску, а Замойский после невероятных трудностей пробрался через леса и болота к Велижу, важной русской крепости на Двине, и овладел ею, благодаря отличному действию артиллерии. За Велижем взят был Усвят; везде в этой местности (нынешняя Витебская губерния) поляки встречали непроходимые чащи лесов, которыми русские рассчитывали затруднить подступ к своим границам. "Великий князь, говорится в дневнике, хотел загородиться от нас этими лесами, но мы порядком порасчистили их". Не встречая нигде сопротивления, король соединился с Замойским под Великими Луками и начал осаду города. В польский лагерь под Луки прибыли и Сицкий с Пивовым, предлагая за Полоцк Курляндию и 24 замка в Ливонии, но получили в ответ, что король требует не только всей Ливонии, но и уступки Великих Лук, Смоленска, Пскова и Новгорода. 5 сентября крепость сдалась: Баторий велел итальянскому инженеру укрепит ее снова и оставлял в ней сильный гарнизон. После Лук сдались Невель, Озерище, а потом и крепкое Заволочье, взятое лично Замойским; зимою этого же года польские летучие отряды захватили Холм и сожгли Старую Русу.

Военные неудачи побудили царя подумать о мире. Будучи без союзников, вынужденный в одно и тоже время защищаться против шведов, турок и ногайцев, Иоанн решился искать посредничества Паны, который своим влиянием мог принять участие в примирении России с Польшею. С [XIII] этою целью 25 августа 1580 г. поехал в Рим Истома Шевригин в сопровождении Федора Поплера (о пребывании их в Риме см. дневник под 23 февраля).

Русскому послу было поручено предложить папе Григорию XIII соединение с христианскими государями против неверных, чем подавалась папе надежда дать ход католической пропаганде в России; кроме того посол мог обещать свободный проезд итальянским купцам через Россию в Персию, что для римского двора составляло вопрос весьма важный, так как с купцами обыкновенно отправлялись католические миссионеры. Предложения Иоанна были приняты Папою и в конце мая 1581 года назначен был для примирения Иоанна с Баторием, а также и для попытки положить начало католицизму в России искусный в деле совращения иезуит Антоний Поссевин (род. 1534 г. в Мантуе, умер 1611.). О действиях Поссевина и об отношениях его к полякам находим любопытные сведения в дневнике.

Между тем Баторий, выполнив одну из главных задач компании, т. е. овладев Великими Луками, отправился в Варшаву хлопотать о продолжении военного налога на два года с тем, чтобы начать новый поход. За ним последовали русские послы, которым было поручено договариваться о мире.

От герцога прусского, курфюрстов Саксонского и Бранденбургского король занял значительные суммы денег. [XIV]

С русской же стороны были приняты меры в особенности для обороны Пскова, в котором царь приказал собрать огромные запасы оружия и провианта. По польским известиям в этом городе было: конницы около 7000, пехоты с теми из жителей, которые могли помогать войскам, около 50000 и столько же городского населения.

Переговорами, которые вели в Варшаве в феврале 1581 г. князь Сицкий и думный дворянин Роман Пивов, начинается дневник Пиотровского. Так как король отверг русские предложения, то послы уехали назад, а королевский гонец Держек отправился в Москву с охранною грамотою для новых послов и с требованием от имени Батория всей Ливонии, Велижа, Усвята, Озерища и уплаты 400000 червонных злотых за уступку России Великих Лук, Заволочья, Ржева и Холма.

1 июля 1581 г. король прибыл в Дисну, а затем в Полоцк. Как медленно собирались войска, какие затруднения уже в то время встречал король с Замойским в происках литовских панов и как многие в польском лагере усиленно желали мира, лучше всего видно из слов автора дневника, который сам до последней минуты твердо верил в близость мира, боясь трудностей нового похода. Все эти надежды не сбылись: царь, убедившийся в том, что Баторий решил воевать во что бы то ни стало, прислал с Держком известную грамоту, наполненную укоризнами и резкими выходками лично против короля.

Баторий не остался в долгу: его канцлер [XV] сочинил и отправил к Иоанну обширное письмо, которое по резкости и грубости выражений далеко превзошло грамоту Иоанна.

Польская армия на этот раз двинулась на Псков. Не вдаваясь в подробности этого третьего похода Батория на Россию и последовавших за неудачною осадою Пскова переговоров в Запольском Яме, упомянем только, что царь не рискнул еще раз видеть у себя дома такого врага, как Баторий, и заключил известное тяжкое для России перемирие, уничтожившее плоды двадцатилетних усилий и пожертвований: все русские завоевания в Ливонии были отданы полякам. (1582 г.).

В дополнение к этому краткому очерку событий московской войны считаем не лишним сказать несколько слов о лице, под начальством которого служил Пиотровский, и которого имя попадается на каждой странице дневника: мы разумеем гетмана Замойского.

Ян Замойский, староста бельзский, владевший по наследству имением Замосць (теперь Замостье в Люблинской губернии), молодость свою провел не среди одного порохового дыма, как он сам выразился, а в школах Франции и Италии, получив там то утонченное классическое образование, которым он так славился между современниками. Талантливый от природы Замойский скоро завоевал себе почетную известность не только в своем отечестве, где за ним рано установилась репутация отличного администратора и юриста, но и в западной Европе. Популярность его среди поляков была [XVI] необыкновенна: он своим красноречием на сеймах мог обворожить толпу шляхты, а своею бескорыстною справедливостью и неподкупною строгостью и вместе осторожностью был идолом в глазах солдат. Но гордый и самоуверенный Замойский имел много и врагов, в особенности среди придворных, которым было не по душе его влияние на короля. Мелкая шляхта смотрела на Замойского, как на истинного своего представителя и ни один из магнатов не пользовался таким расположением дворянства, как Замойский; на дворце его в Замосце была надпись: "Польша - звезда шляхетства и свободы".

В Европе Замойского считали врагом иезуитов и следовательно поборником свободы совести, называли его “новым Демосфеном, героем дел военных и мирных, жрецом Феба и Марса”. Падуанская академия избрала его своим ректором.

Военные таланты Замойского выказались в полном блеске когда он после Мелецкого назначен был коронным гетманом и в этом звании главнокомандующего оказал Польше огромные заслуги, как в войне с Россиею, так и с Швециею. После смерти Батория Замойский отклонил от себя избрание в короли и предоставил корону Сигизмунду III.