ПЕТР ПЕТРЕЙ

ИСТОРИЯ О ВЕЛИКОМ КНЯЖЕСТВЕ МОСКОВСКОМ

Когда москвитяне в размолвке и во вражде со своими соседями, не могут договориться и помириться с ними, а хотят драться и воевать, они поступают не так, как заведено у других знаменитых государей, не велят извещать и не объявляют им через письма или вестников о своем желании вести войну с ними, после чего те могли бы сообразиться, но прежде нежели их неприятели успеют осмотреться и принять меры предосторожности, они врываются в их землю с несколькими тысячами человек, разоряют и опустошают ее мечом и огнем, прежде нежели неприятели это заметят и успеют изготовиться, они уже разорили их землю на несколько миль и вернулись домой: этого довольно можно видеть в их летописях. Точно так же, как воюют обманом и хитростью, ту же сноровку употребляют они и при заключении мира, особливо когда говорят, что хотят заключить и соблюдать вечный мир с соседями: этих людей, не подозревающих никакого коварства и хитрости, легко вводят в обман такие слова, они думают и верят, что этот торжественно заключенный, вечный и неизменный мирный договор будет сохраняться ненарушимо. Но русские говорят, что этот вечный мир с неприятелем должен соблюдаться не дольше того, пока находятся в живых государи, которые заключили его; когда же умрут они, умирает и мир и вечность его, а следовательно, конец и вечному мирному договору. Потому-то, как скоро государь умер, они или сызнова начинают войну, или заключают новый мир. Для того гораздо лучше и полезнее при заключении мира с москвитянами ограничивать его несколькими годами, на сколько можно склонить и уговорить их; когда же эти годы подойдут к концу, опять заключать мирный договор на несколько новых лет, если только москвитяне согласны и расположены к миру; тогда тот, кто будет верен своему слову, чести и обещанию, не останется обманутым и москвитяне не ворвутся тайком в его землю, не разорят и не опустошат ее, как это часто бывало и может быть [410] подтверждено соседними государствами. Когда москвитяне намерены вести войну с каким-нибудь государем, то они еще за год до того делают смотр своим войскам по всей стране, дворянам, конным и пешим воинам и казакам для того, чтобы знать, сколько тысяч выставят они в поле. Если покажется им, что войска мало и они не довольно сильны, тогда велят записывать в воины десятого из граждан и крестьян по всей стране, пока войско не умножится до 300 тысяч вооруженных русских и татар, не считая обозных и простых челядинцев, иногда записывают даже седьмого, пятого и третьего из граждан и крестьян, если потребует надобность и идет война. Когда же нет слухов о войне и по всем местам у них мирно, они записывают в войско каждые три года всех дворян, со всеми их молодыми и взрослыми сыновьями, чтобы знать, как сильны они людьми и лошадьми, когда надо будет идти в поход. Великий князь платит им жалованье по 10, 15 и 20 талеров в год, которое выдается из города или Кремля, где живут они, получают его частью к Пасхе, частью к Михайлову дню. Когда у великого князя мирное время и войны нет, несколько сот тех дворян должны нести свою службу внутри государства в городе или Кремле, на караулах или при другом каком деле, целый месяц продовольствовать себя пищею и питьем на свой счет, пока не исправят своей службы в городе и не придут другие сменить их это так и ведется каждый месяц, пока они остаются дома.

В военное время все они, сколько их ни занесено в великокняжеский список, старые и молодые, должны идти в поход, никто не избавляется от того, как бы ни был он дряхл, слаб и болен, он все-таки должен идти, несмотря на то, что едва ноги таскает. Ничто не спасает от этого, не дозволяется даже ставить другого вместо себя. Сыну не позволяется приезжать или служить за отца, но если он уже в силах и взрослый, должен служить за себя, а отец его так же сам за себя. Тут не поможет никакое оправдание ни старость, ни болезнь, ни слабость, даже кто лежит и уже борется со смертью, и тот должен идти в поход, хоть едва ли проживет больше трех или четырех дней, если только не хочет, чтобы описали поместья у него и наследников и отдали их другому. Потому что когда будет смотр, назовут его имя, а его нет, делающие смотр бояре спросят о нем, если им ответят, что он болен, стар, не может больше исправлять никакой службы, а прислал вместо себя другого, это не принимается в уважение, он подвергается немилости великого князя и поместья у него отбираются. Русские говорят, что он провинился и согрешил против великого князя коли он болен, стар и слаб, то летом велел бы положить себя на телегу, да так и везти, а зимою в сани, так бы и ехал и умер бы на службе великого князя, тогда и не был бы виноват, сохранил милость великого князя и удержал за собою поместья для своих наследников.

Когда кто занеможет в стане или получит рану в сражении, так что не в силах будет больше нести никакой службы, ему не дозволяется ехать домой, он должен оставаться за войском, пока не умрет или не [411] выздоровеет. Кто без спроса уйдет домой, больной ли он, или здоровый, и это откроется, полководец приказывает воротить его и без всякой пощады наказывает смертною казнью.

Смотр бывает у них не так, как у нас и у других народов когда они делают смотр, все полковники сходятся на один двор, садятся в избе у окна либо в палатке и подзывают к себе полки один за другим, возле них стоит писарь, вызывающий каждого поименно по списку у него в руках, где все они записаны, каждый должен выходить и представляться осматривающим боярам. Если же нет кого налицо, писарь записывает тщательно его имя до дальнейшего распоряжения они не спрашивают, есть ли с ним служители, лошади, оружие и вооружение, спрашивают только его самого.

Такой смотр обыкновенно бывает каждую неделю, когда они в походе, чтобы полковники знали, в каких они силах, сколько у них умерло, убито или убежало. Потому что неохотно отваживаются вступать в бой с неприятелем, если не знают, что в шесть раз сильнее его. Они стараются собрать о нем верные сведения и всегда посылают за два или за три дня пути вперед во все стороны вокруг себя, также и назад, для разведания, далеко ли от них расположился неприятель и какие у него намерения, чтобы он не напал на войско нечаянно, без всякого предупреждения. Когда услышат, что неприятель близко, и намерены вступить в бой с ним, они не устраивают ни крыльев, ни боевого порядка, ни передового, ни заднего войска, а едут в куче без всякого устройства, имея в средине большое знамя. Все войско разделено на десятки, полусотни, сотни и тысячи, так что один капитан имеет под своим начальством 10, 50, 100 и 1000 человек, а воевода несколько полков в 10 или более тысяч. Каждый десятник знает своего полусотенного начальника, полусотенный сотенного, сотенный тысячного, тысячный десяти и более тысячного. Таким образом каждому военному человеку или капитану легко смотреть не больше, как за десятью человеками. Если теперь воевода всего войска хочет послать отряд для разведывания, или для схватки с неприятелем, или за каким-нибудь другим делом, он приказывает начальнику над многими тысячами прислать несколько тысяч воинов, а этот начальнику над тысячью, тот сотейнику, наконец этот десятнику. Тогда каждый из них знает, что ему делать, и приказание исполняется в один час.

Завидев неприятеля издали, они поднимают сильный крик и вой, точно делают важное для них дело, думая таким образом обратить неприятеля в бегство, запугать его и проглотить живьем. Потому что от природы они не так чтобы очень храбры и неустрашимы, так и думают сбить и одолеть неприятеля своим страшным криком и воем и стремительным нападением. Если же это не удастся и останется напрасным, неприятель идет им навстречу, наступает на горло, храбрость у них и проходит, разве когда войска у них слишком много и они совершенно уверены в победе, тогда нападают на врага с бешенством, точно полоумные. Проиграв битву и обратившись в бегство, [412] уцелевшие едут в разные стороны, охают, плачут, бросают оружие и все, что ни есть с ними, хлещут кнутом лошадей так усердно и жестоко, что те через силу бегут и падают околевшие. Они никогда не оглядываются назад, чтобы отступить и занять место для вторичного боя с неприятелем, а думают только, как бы уплести ноги и спастись бегством; для того употребляют меринов, крещеных и холощеных лошадей, с надрезанными ноздрями, потому что эти лошади крепки и надежны в езде. Они не очень большие, среднего роста, бойкие, резвые и легкие, имеют твердые и крепкие копыта, так что для них не надобно и подков, потому что не спотыкаясь бегают с горы на гору, по утесам и по льду. Заметив, что им нельзя спастись и укрыться в таком быстром бегстве, а надобно отдаться неприятелю, быть убитыми или пленными, русские бросаются прямо с лошади, припадают лицом к земле и со слезами на глазах очень униженно просят помилования и пощады себе. Другие народы после поражения отступают, опять занимают место и делают в другой раз попытку, нельзя ли будет им отомстить неприятелю, разбить его и нажить себе славу.

Когда татарин сбит с лошади и потерял все оружие, он не вдруг поддается, хватает и обороняется руками, кусается, бьется изо всех сил ногами, пока его не убьют или не возьмут силою в плен и не свяжут. Турок, увидав, что ему не уйти от неприятеля, бросается с лошади, падает на колени, кидает все оружие, протягивает руки, сдается в плен и униженно просит пощадить ему жизнь.

Хоть москвитяне и не особенно храбры и неустрашимы в сражении, чтобы сделать что-нибудь чрезвычайное, однако ж они дерзки, хитры, отважны, если осадят их в обозе, в укреплении или в кремле, и прежде испытают всякую нужду, нежели сдадутся на милость неприятелю, потому что защищаются и сопротивляются длинными баграми, копьями, каменьями и всем, что только придет им в голову.

Валы, несмотря что они довольно насыпаны землей, имеют у них еще стену из толстых бревен, крепко вбитых в землю, а на них и кругом лежит очень много больших деревьев, которые русские с небольшим усилием могут сталкивать вниз. Когда же подойдет неприятель и полезет на стены, они скатывают деревья и бревна, которые по их тяжести часто причиняют много вреда и убивают много народа. У них не легко взять крепость ни пушками, ни огненными ядрами, ни другим употребляемым для того оружием, если только у них есть войско, пища и питье для необходимого содержания, что и дознанно в прошлые годы шведами под Кексгольмом, Нотебургом и Иваньгородом, а поляками под Смоленском. Я так думаю, что если бы у русских не было недостатка ни в воде, ни в пище, неприятели и теперь еще не взяли бы этих городов, несмотря на оказанное ими мужество и осторожность. Но так как недостало съестных припасов и народ погибал жалкою смертью от скорбута, то они и должны были покориться и сдать эти города.

Зато и сами русские вовсе не искусны и не привычны взбираться на какую-нибудь крепость или стену, потому что они так малодушны, [413] что никто из них не хочет подходить к стенам первый, а всякий старается быть последним. Вообще все свои подвиги они делают великим множеством войска: заграждают и занимают все выходы у осажденных и заставляют их нуждой сдаваться. Впрочем, осажденные знают их обычай и образ действий, что они много обещают, а мало исполняют и не дают никому пощады, потому гораздо лучше вынесут самую крайнюю нужду и опасность или погибнут в бою, нежели отдадутся им в руки.

Все войско, которым располагает великий князь в военное время, конное, как простые воины, стрельцы и другие, которым вверен огнестрельный снаряд, так и дворяне и всадники: пешком не ходит никто. Великий князь снабжает их лошадьми и оружием, кроме дворян, имеющих крестьян и поместья, однако ж дает все это только однажды, когда принимает их в службу. Если все это пропадет у воинов или взято будет неприятелем, или утратится каким-нибудь другим образом, воины должны купить или достать себе других лошадей и другое оружие в своих городах. Великий князь дает им и жалованье в военное и мирное время, по шести и по восьми талеров в год, смотря по их усердию, да еще 20 бочек муки на содержание. Больше они не получают ничего, но должны каждый час быть готовы, по его требованию, отправляться в то место, куда он пошлет их, и не смеют сказать, как делают наши воины: “Не хотим-де идти, пока не дадут нам вперед за столько-то месяцев жалованья, и хотим жить в такой роскоши, чтобы все у нас было с сахаром да с перцем”.

Но у русского великого князя не принимаются такие отговорки: его военные люди должны приносить с собою пищу себе, как офицеры, так и простые воины, и обязаны делать все, что бы он ни велел им, если хотят избежать наказания и великой опалы. А он не разбирает, кто высшего, кто низшего звания.

Рассердившись, так наказывает, что и не уймется никак. Никто не смеет в чем-нибудь перечить ему ни словом, ни мнением, ни делом: все должны исполнять его волю и оставаться довольными, что бы он ни сделал, чего бы ни захотел. Потому что здесь имеет силу: “Sic volo, sic jubeo, sit pro ratione voluntas!” (Так хочу, так велю, будь вместо доводов мое желание.). Все они должны говорить, что все его приказания справедливы и законны, и воля его — воля Божия.

Потому-то они обыкновенно и говорят, что как Бог царствует на небе, так великий князь на земле, что Божия воля то же, что и воля великого князя, говорят еще, если с ними случится что-нибудь: “Знают это Бог да великий князь: что им угодно, и что они прикажут, против того мы не спорим”.

Русские, особливо знатные, охотно носят шлемы и брони: некоторые подбивают себе платья ватой или бумагой, так толсто и прочно, что стрела из лука не легко может вредить им. Другие, также и простые воины, большею частью без броней, и их оружие против неприятеля лук и колчан со стрелами, который висит у них назади. В этой [414] стрельбе из лука они метки и сильны, потому что занимаются ею с молодых лет: из таких луков они стреляют соболей, куниц, горностаев и других зверей, однако ж тупыми стрелами, потому что если они будут несколько остры, то пробьют мех.

У них кривые мечи, которые называются там сабли и сделаны вроде польских и турецких, впрочем, не так остры и не хорошо режут. У некоторых пистолеты и длинные ружья с фитилями и курками, также копья и дротики. Все это узнали они только несколько лет тому назад, но так уже ловки и привычны владеть этим оружием, что нимало не уступят ни одному иностранцу. По одну сторону седла у дворян привешивается небольшой, похожий на котел барабан и при нем топор. Некоторые возят между седлом и ногами длинную рогатину, а саблями и луками пользуются почти одинаковым образом: в руке, в которой между пальцами навита узда, они держат лук, а во рту стрелу, в правой руке саблю и привешенный кнут. Когда хотят стрелять, выпускают из руки саблю, привязанную к ней на шнурке, и так оставляют ее висеть. При первом нападении они стреляют все вместе, только большею частью издали, потому что с трудом подпускают неприятеля так близко, что могут достать его копьем. Выстрелив и не замечая, чтобы их стрелы нанесли такой вред неприятелю, что он очень ослабел, они обращаются в бегство и бегут без отдышки, одни за другими, как будто Богу угоднее тот, кто бегает шибче всех.

Ныне они сами делают ружья и пушки, также и разные военные снаряды и очень запасливы ими, особливо стенобитнями, цельными и половинными картунами, малыми и большими полевыми пушками, фальконетами, мортирами, которых много вывозили они из Польши и Ливонии. Впрочем, они и сами много льют их и держат на сохранении в Пскове, Смоленске, Великом Новгороде, Иваньгороде и Нотебурге.

Когда москвитяне хотят выходить на войну и, собравшись, должны выступить в поход, они разделяются на пять отрядов. Большой отряд, в котором едет главный воевода, называют они по-своему “большой полк” и располагают его в середине; другой называется передний полк, который должен идти впереди большого полка; третий — задний полк, располагающийся за большим полком, а за ним следуют обозные служители со всею их поклажей; четвертый называется правый полк и ставится направо от полководца; пятый — левый полк и располагается налево от него. Когда все войско двинется с места, передний полк должен ехать впереди и едет первый перед главным воеводой; в нем пять тысяч стрельцов в зеленых кафтанах, с длинными пищалями, по пяти человек в ряд. Затем следует восемь или десять верховых лошадей в нарядном уборе: на седлах у них лежат большие черные медвежьи и волчьи шкуры.

Потом едет воевода полка, один, с маленьким барабаном, привешенным к седлу; за ним едет, беспорядочною толпою, несколько тысяч человек. Если кто заедет вперед воеводы или возле, он тотчас бьет кнутом в барабан, и тот должен податься назад, потому что никто, [415] если не хочет быть наказанным, не смеет ехать впереди воеводы, кроме тех, которым это прикажут. Затем едет большой полк и в нем главный воевода, с военным снарядом; в его полку несколько барабанщиков и трубачей, которые, когда он выезжает, бьют в барабаны и играют на трубах. Перед ним тоже едут, по пяти в ряд, несколько тысяч стрельцов в красных кафтанах, с белою горностаевою опушкою и с длинными ружьями; за ними следуют 24 верховые лошади вождя, с чрезвычайно нарядными уздами и седлами, на которых положены леопардовые и рысьи шкуры, а потом едет сам военачальник: к седлу его привешен маленький медный барабан, в который и бьет он кнутом, если кто заедет вперед него; за ним толпою следуют военные сановники, несколько тысяч дворян и иностранцев из разных народов в службе у великого князя, все почти в одной груде. Направо от полководца едет правый полк, из нескольких тысяч человек, безо всякого порядка, а слева левый полк, тоже в несколько тысяч человек, как и другие, только в этих полках нет ни передовых вершников, ни верховых лошадей. Потом следует весь обоз с поклажей, который по многочисленности будет с целое войско: там кричат, шумят, гамят, точно полоумные или сумасшедшие, никакого порядка не соблюдают, а все заезжают вперед друг другу, потому что тот и лучше, кто едет первым, и поднимают такой содом, что если бы поблизости случился и услыхал это неприятель, да еще не очень храбрый и смелый, он обратился бы в бегство.

Когда едут на всех рысях, они тоже должны сохранять этот порядок, в лесу ли это, в горах ли или в долинах, до самого того места, где хотят расположиться станом, и занимают очень большое пространство в лесу или на поле, почти с милю в окружности, потому что так для них всего удобнее доставать воду для своих лошадей. Такое же расположение, как в походе, они соблюдают и на стоянках. Прежде всех располагается первый полк, за ним второй, третий, четвертый и пятый, как соблюдалось в походе: им отдается приказ, чтобы никто не располагался на стоянку не на положенном для него месте.

У каждого отряда свой лозунг, который служители и обозные выкрикивают при входе в стан, им отвечают бояре и молодые дворяне: таким образом вместе и сходятся господа с их слугами, а то иначе им никак нельзя было бы отыскать друг друга в таком многолюдстве, если бы у каждого полка не было своего лозунга, который и кричат по приезде обоза. Когда все разместятся и приедет обоз их с съестными припасами и овсом, они возьмут телеги и сани и загораживаются ими, закрываются также войлоками с саней и телег и своими плащами. Некоторые наберут хворосту, сосновой коры и чего-нибудь подобного и делают себе маленькие шалаши, каждый помещается у своей лошади, которую привязывает веревкою к своей ноге, снимает седло и употребляет его вместо изголовья. Воеводы и большие бояре привозят с собой большие палатки, в которых укрываются от дождя и непогоды. Но все другие, как дворяне, так и простые всадники, воины и стрельцы, ложатся во всем платье и в полном вооружении, чтобы тотчас же [416] быть готовыми и не иметь ни в чем недостатка, когда подойдет неприятель, разве только взять и надеть на лошадей седла, лежавшие под головами, и таким образом вмиг быть готовыми или сражаться с неприятелем, или уходить и бежать от него.

Странное и удивительное дело, что москвитяне могут выходить в поле в таком множестве сотен тысяч, потому что получают такое малое жалованье от великого князя, да и в стан к ним не бывает привоза никаких съестных припасов, а каждый сам должен заботиться о себе и своей прислуге и привозить все нужное из дому. Никто не смеет раскрыть рта и сказать слово о деньгах или пище, но все они, высшего и низшего звания, так преданы и послушны великому князю, что без всяких отговорок пожертвуют и не подорожат для него всем своим имуществом и самою жизнью.

Они особливо стараются брать с собою сушеный хлеб, разрезанный на малые четвероугольные куски и испеченный два раза: по нужде еще можно несколько времени кормиться этими сухарями. Возят также с собою овсяной крупы, чечевицы, перцу, соли, чесноку, уксусу и водки. Но обыкновенно пьют воду, смешанную с уксусом. Высшие начальники, офицеры и богатые дворяне берут также с собою много овса для лошадей, а для себя несколько полтей сала, которое на стоянке и велят варить в большом котле, наливают в него пять или шесть мер воды, кладут также несколько пригоршней крупы и кусочек сала величиной с руку: так и варят все это вместе. Когда сварится, берут свои деревянные ложки из кожаного кошелька, привешенного к поясу, и съедают со своими служителями все, что ни есть в котле: это у них самое вкусное боярское кушанье в походе на неприятеля. Когда же они находятся в неприятельской земле и не имеют времени варить это вкусное и приятное блюдо, берут наравне с простыми воинами несколько пригоршней овсяной муки и прибавляют к ней немного воды и соли; знатные и зажиточные кладут туда еще перцу, мешают все это вместе, точно телячье пойло, и съедают это лакомое кушанье все дочиста, как проголодавшиеся свиньи, а потом выпивают несколько чарок водки. Когда им очень хочется пить, а утолить эту жажду не могут, становятся на четвереньки да и пьют вместе с лошадьми, когда поят их, и напиваются иногда до того, что чуть не лопнет живот, а все же хмеля не достают себе.

Некоторые привешивают к седлу кожаные фляжки с водкой и берегут ее до тех пор, пока не подойдет близко неприятель, и тогда всю ее вливают в себя, в том мнении, что она придаст им новой храбрости. Во время недолгого отдохновения в стане являются из ближних городов продавцы и харчевники, приносят с собой белого хлеба, перцу, чесноку, соли, крупы, овсяной муки и немного солоду; варят из этого несколько бочек сусла и продают воинам по грошу за чарку они так скоро и жадно напиваются допьяна этого сусла, что часто передерутся между собою, вцепятся друг другу в волосы; думают, что этот напиток очень вкусен, без всяких затей и здоров. Так как к ним не привозят [417] никаких крепких напитков, они живут очень трезво и умеренно и стараются застать врасплох неприятеля и обманом овладеть его городами, не осмеливаясь сразиться с ним в открытом бою или взять у него город приступом, да и все свои подвиги они делают быстрым налетом, нечаянностью, изменою, полагаются больше на свое превосходство в числе, чем на свою храбрость, хорошее и правильное воинское устройство.

Во время сражения бьют в барабаны, трубят в трубы, играют на дудках и других длинных инструментах, сделанных из сосновой коры: из этого выходит странная мелодия, приводящая в трепет того, кто не слыхал ее прежде, и раздирающая ему уши.

Когда одержат победу, отразят, прогонят или истребят неприятеля, великий князь посылает каждому из них, особливо офицерам, золотые деньги, имеющие овальную форму и вылитые из хорошего золота, а нижним чинам — серебряные и вызолоченные, в знак и память того, что они храбро и богатырски держали себя с неприятелем, а когда придут домой, им выдается причитающееся жалованье.

Когда же обратят их в бегство, и они не сделают ничего, тогда не получают ни золотых денег, ни жалованья, а должны поплатиться собственными поместьями, воеводы же подвергаются опале и телесному наказанию. Часто бывало, что им выходил случай разбить неприятеля, однако ж они не разбивали его, потому что в данном им наказе не было ни слова о том, чтобы таким образом разбить неприятеля: они все дожидаются такого случая, какого требует наказ их государя для сражения с неприятелем, которого тогда только и могут победить, а не сообразят того, выиграют ли еще сражение или проиграют, по смыслу их наказа и великокняжеского приказания так сражаться.