ДЖОН ПЕРРИ

ПРЕДИСЛОВИЕ СОЧИНИТЕЛЯ.

Так как со времени посещения Англии Царем Русским не было напечатано еще ни одного описания Poccии, то я рассудил, что публика примет охотно следующее повествование, составленное мною о стране, где я провел много лет, занимаясь работами, давшими мне случай наблюдать положение и состояние ее, равно как и некоторые преобразования, сделанные Царем в среде своего народа по возвращении его из путешествия, вследствие каковых преобразований он приобрел всеобщее одобрение и стал страшен для своих cocедей. Сначала я предложил о том, как был принят в Царскую службу, занимался работами для водного сообщения между Черным и Каспийским морями, и за тем, как отправлен был для других работ в Воронеж, где исправлял флот в виду войны с Турками: возвышая искусственным образом уровень воды, чтоб, без помощи прилива, поднимать суда и ставить их на суше, подобно тому, как это делается в наших Английских доках, с тою только разницею, что в Англии, при искусственном возвышении уровня воды, ставят один только шлюз, не входя в излишние расходы для устройства доков, вследствие чего в них можно впускать не более одного или двух кораблей одновременно, тогда как в первый же раз, когда, посредством устроенного мною способа, возвысился уровень воды, я одновременно поднял и поставил на сушу 15 кораблей. На это обстоятельство я особенно напираю, так как, сколько мне известно, это нигде еще не было приведено в исполнение. Я упоминаю здесь также о другой работе, которой занимался на реке Воронеже, устраивая там судоходство для 80-ти пушечных кораблей, построенных Царем, в виду основания флота для войны с Турками.

Далее, я упоминаю также о намерении Царя устроить в этом месте сухую гавань, в которой в мирное время суда предохранялись бы от порчи. Говорю также об участии моем в этом деле и о возложенном на меня поручении осмотреть и исследовать реки Петербургской области, для устройства водного сообщения оттуда к великой реке Волге, чтоб этим путем привести в исполнение намерение Царя — сделать Петербург столицею Государства и направить туда всю торговлю. [VIII]

Все это я сначала изложил без всякого намерения распространяться далее, как читателю легко будет заметить; но затем, склоняясь на убеждения друзей, я продолжал писать более подробное повествование о Царских владениях, о предположении его проложить путь от северо-восточной части своих владений к Татарскому морю, об образе жизни Северных обитателей, о покорении Сибири, о сухопутном сообщении и торговых сношениях, ныне существующих с Китаем, посредством этой страны; описываю некоторые Татарские Орды, населяющие восточные страны Царских владений, так как, занимаясь в этом крае, я имел случай изучить некоторые подробности их образа жизни.

Я записал наблюдения свои над количеством воды, впадающей в Каспийское море посредством Волги и других рек, и излагаю мои мысли на счет мнения некоторых лиц, утверждающих, что в Каспийском море существует подземный сток для воды. Основываясь на опытах ученого Профессора Галя (Halley) касательно испарения воды, я стараюсь доказать, что никакого такого подземного прохода не существует. Потом я привожу несколько объяснений, чтоб доказать, по какой причине роса поднимается с поверхности земли, и затем ниспадает на нее дождем; объяснения эти, основанные на наблюдениях, сделанных мною в России, подвергаю я мнению людей более сведущих и ученых.

Продолжая повествование мое, я считал не лишним изложить обстоятельства, подавшие Царю первую мысль о построении кораблей, причины, побудившие его путешествовать по Европе, подробности о нескольких мятежах, новые правительственные постановления Царя по возвращении во владения свои, преобразования, внесенные в народные обычаи и привычки, способ распространения в народе образования и наук, о характере народном, о промышленности и торговле в Poccии, и о многих других замечательных предметах относительно усовершенствования подданных его в военном искусстве. Я смею надеяться, что безыскусственный способ изложения и неправильный язык этой книги искупится искренностью и правдой, которой я всегда старался придерживаться в моем повествовании.

Джон Перри.

ПОВЕСТВОВАНИЕ О РОССИИ,

В ОСОБЕННОСТИ КАСАТЕЛЬНО ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ДЕЛ

НЫНЕШНЕГО ЦАРЯ.

В 1698 году, когда Его Царское Величество посетил Англию, с целью изучить наше искусство в построении и вооружении флота, я, в числе других мастеров и прочих лиц, с которыми Царь благоволил беседовать, был представлен ему Лордом, после Маркизом, Кармартеном (by the then Lord Marquiss оf Carmarthen), Мистером Доммером (Mr. Dummer) (тогдашним Интендантом Флота), и некоторыми другими лицами, как человек способный быть ему полезным в некоторых случаях, относящихся до его новых предприятий: основания Флота, способствования к судоходству рек и проч. После того, как Его Величество сам переговорил со мною, преимущественно об устройстве сообщения между реками Волгою и Доном, я был принят в службу его через Посланника, Графа Головина (Граф Федор Алексеевич, Стольник, Окольничий и Посол для заключения договора с Китаем в 1685 г., Боярин и Наместник Сибирский, Генерал-Кригс-Комиссар, второй Посол (1-й Лефорт) во время путешествия Петра в чужие края в начале 1697 г.; в Mapте 1698 он был вызван Царем из Амстердама в Англию, в городок Дептфорд (на правом берегу Темзы, в 3 верстах от Лондона, рядом с Гринвичем), для заключения договора о продаже табака (16 Апр., 1648) в России Лордом Кармартеном (до того времени запрещенного под смертною казнью у нас), который предложил Царю внести вперед 20 т. фун. стерлингов (48 т. рубл.) и обязался на выручаемые деньги покупать Русские товары. При этом и Перри был принят в службу нашу. После Головин получил первый орден Св. Андрея Первозванного (8 Марта, 1699 г.), возведен в достоинство Генерал-Адмирала, Президента Посольских Дел (Канцлера) и Начальника нескольких Приказов; далее сделан Генерал-Фельдмаршалом (1700 г.), Графом Римской Империи (1702 г.), заключил, договоры со многими иностранными Государствами и скончался, на пути в Киев, в Глухове, 2 Авг., 1706 г. Он первый из Бояр обрил бороду, сохранив, однако, усы, завел издание газет и календарей, покровительствовал иностранцам в Русской службе, и считался очень образованным по тому времени. О. Б.), [2] который условился со мною на счет жалованья: а именно: мне определено 300 фунтов стерлингов в год и, кроме того, Правительство Русское берет на себя уплату моих путевых расходов и выдает деньги на содержание мое во время каждого служебного поручения, которое будет дано мне; затем, после окончания каждого дела, мне назначается известное вознаграждение, способное удовлетворить меня.

Вскоре после заключения го мною договора, Царь, который отправлялся из Англии в Голландию, взял меня с собой, и когда я там изучил все то, что имел случай видеть, я был отправлен прямо в Москву с приказанием ехать оттуда немедленно в Астраханскую Губернию, около тысячи верст (т. е., Русских миль) за Москвою, чтоб надсматривать за работой, которая производилась под ведением другого лица, назначенного Его Царским Величеством для открытия сообщения для военных кораблей, а также и судов с тяжестями от Каспийского моря до Черного по означенным двум великим рекам, Волги и Дону. Первая из этих рек, протекши около трех, или четырех, тысяч Русских миль (Верста или Русская миля содержит в себе 3504 Английских футов, что составляет почти 2/3 Английской мили.), по Царским владениям, впадает в Каспийское море; другая же река, протекая в половину меньшее расстояние, впадает, через Азовское болото (Palus Меоtis) в Черное море.

Сообщение между двумя названными большими реками, на пространстве около 140 Русских миль, возможно посредством двух меньших рек, из коих одна называется Илавла (Lavla) и впадает в Дон, а другая Камышинка (Camishinka) впадает в Волгу; на этих малых реках предполагалось устроить шлюзы, чтоб сделать эти речки судоходными, а также предполагалось, на протяжении около 4-х Русских миль, по твердой земле прокопать канал в том месте, где эти две реки протекают на более близком расстоянии одна от другой. Такая работа, если б она пришла к окончанию, была бы весьма [3] выгодною для владений Царя, особенно в случае войны с Турками, Крымскими Татарами, Персией, или с одной из стран, прибрежных к Каспийскому морю.

Чертеж предполагаемого сообщения находится на прилагаемой здесь карте этой страны. Работа эта, как уже сказано выше, была начата неким Немцем, Полковником Брекелем (Breckell); он был Полковником в Царской армии и считался очень хорошим инженером по части укреплений; но мало смысля дело, которое взял на себя, так неосновательно начертил план канала, что первый устроенный шлюз сорвало, т. е., он подался в основании и под запертыми воротами вода свободно протекла. Вследствие этого, с наступлением зимы, приехав в Москву, Брекель выхлопотал паспорт для одного из слуг своих, под предлогом отправки его за границу для необходимых покупок по части работ, да и сам с этим паспортом бежал из страны. Царь был об этом уведомлен вовремя пребывания своего в Англии, и потому соблаговолили, немедленно отправить меня, чтоб исследовать, насколько эта работа возможна, что и было исполнено мною в течение того же года. По возвращению Царя из-за границы в Москву, я представил ему чертеж и донесение, в котором излагал причины, вследствие коих работа Брекеля была неправильно задумана, и тем дал Царю о ней настоящее понятие. Его Величество благоволил приказать мне взять на себя исполнение этой работы и начать копать канал на новом месте, избранном мною как более удобном; так как тут при меньшем труде, легче было устроить шлюзы. Этою работою я занимался три года сряду, в течение летних месяцев, и потребовал 30,000 человек работников, но никогда не мог получить и половины этого числа, а в последний год не было прислано в мое распоряжение даже и 10,000 человек, не говоря о том, что всегда чувствовался недостаток в хороших мастерах и необходимом количестве материала. Касательно этого последнего обстоятельства, я каждую зиму, во время поездок моих в Москву, собственноручно подавал Царю список требуемого материала, особенно для постройки шлюзов; но в это время Царь потерпел поражение под Нарвой, и война со Шведами грозила надолго затянуться. Все это требовало и людей и денег. В конце 1701 года я получил [4] приказание прекратить на время работу и оставить на месте одного из моих помощников, поручив ему наблюдать за тем, чтобы время и случайности не разрушили уже сделанного (некоторые шлюзы были почти окончены и канал в половину прокопан), а самому, с прочими моими помощниками, явиться в Москву. Оттуда я был отправлен для новых работ в Воронеж (Veronize), а Князь Алексеевич Голицын (Кnеаs Alexyeavich Gollitzen (Борис Алексеевич, Судья Приказа Казанского с 1683 по 1713, умерший 18-го Октября, 1713 года, и бывший дядькой Петра I-го. О. Б.)); который был Губернатором в Царстве Астраханском, где производились выше сказанные работы, лишился своего места за то, что задерживал работу, не отпуская мне необходимого числа людей и требуемого мною материала. За это Князь, подпавший под немилость Царя, сделался моим непримиримым врагом и, пользуясь связями своими (он был в родстве с самыми знатными фамилиями), влиял на вельможу, под ведением которого я продолжал мое служение, занимаясь новой работой, и внушил ему против меня предубеждение, которое все старые Бояре питали к новым предприятиям, начатым Царем по совету иностранцев. Было еще одно обстоятельство, вследствие которого Лорд (так!) Голицын был особенно недоволен вышеупомянутой работой. Брекель, до того не искусно построивший свой первый шлюз, что он, при первом же опыте, был прорван напором воды, убоялся последствий, которым мог подвергнуться в самовластном Государстве, и бежал за границу, откуда написал к Царю письмо с жалобою на Голицына и на то, что он отказывал ему во всем, необходимом для производства работ, особенно напирал на дурное обращение с ним Князя, который, по нерасположению к его предприятию, его самого невзлюбил: так он однажды ударил Брекеля тростью и стращал, что велит его повесить.

Это случилось во время путешествия Царя за границу, и по возвращение своем он упрекал за это Князя, как не оправдавшего его доверия; Князь с этой минуты стал непримиримым противником водного сообщения и утверждал, что это дело не может быть совершено руками человека. Независимо [5] от этого, Князь представлял, что ведение этого канала было бы весьма тягостно для Государства, вследствие огромного числа людей, которое требовалось для исполнения работ, и затем употребил все свои усилия, чтоб предприятие было остановлено, как неудобоисполнимое. Он утверждал, что, по его убеждению, если Бог, создавая реки, дал им известное течение, то со стороны человека было бы неразумным высокомерием стараться направить их в другую сторону.

Как только я был вызван в Москву, я стал ходатайствовать о должном мне жалованье, которое я надеялся получить и из которого еще ни копейки не было мне выплачено: до сих пор я получал только деньги на пропитание мое, по 25 рублей в месяц (Рубль состоит из 100 Русских копеек; каждая копейка в то время стоила полный Английский пенни; но с тех пор, как Царь приказал чеканить новую монету, она стоит немного более, чем половина прежней ценности.); сумму эту Царь укрепил за мною, как только я приехал в эту страну, и приказал выдавать мне от жалованья 300 фунтов стерлингов в год, о получении которых я тогда ходатайствовал.

В то время Лорд Апраксин (Федор Матвеевич (р. 1661, Ноября 27), на сестре коего, Марфе (ум. 1715 г.), женился Царь Федор Алексеевич, был при Федоре Алексеевиче Стольником, а при Петре I Воеводой Архангельским (1693 г.), Губернатором Азовским (1697 г.), Адмиралтейцем (1700 г.), и отправлен для починки кораблей и надзора за стройкой их в Воронеж, где завел Училище; в Феврале 1707 г. Адмирал и Президент Адмиралтейства, а в Марте Генерал-Адмирал, 1709 г. Д. Т. Сов. и Граф; 1710 получил орден Андрея Первозванного и золотую шпагу с алмазами за взятие Выборга (12 Июня), 1713-14 с Князем М. М. Голицыным зaвoeвaл Финляндию, 1721 г. Генерал-Губернатор Эстляндский; умер в Москве 1728 г., Ноября 10, и погребен в Златоустовском монастыре. Он оставил замечательную Духовную (напечатанную в “Чтениях в Императ. Обществе Истории и Древностей Российских”, 1866, кн. 4, Отд. V, стр. 58 и след.). Апраксин не терпел нововведений Петра 1-го, и потому ненавидел иностранцев. Этим объясняется и его обхождение с Перри. О. Б.), ныне находящийся в звании Генерал-Адмирала (которого не задолго перед тем Царь посылал осматривать выше означенную работу водного сообщения, так как ему в то время был поручен главный надзор над вооружением Царского флота), благоволил беседовать со мною [6] насчет Царских кораблей в Воронеже (Воронеж, город, построенный на реке того же имени, впадающей в Дон.), которые, быв построены из сырого леса, весьма скоро подвергались гниению, не выдерживали кренения и спущенные на воду легко шли ко дну. Я сказал Его Вельможности, что, по моему мнению, есть способ, который мог бы быть применен на этой реке, или где-нибудь поблизости, для того, чтобы исправлять корабли без кренения: их можно бы было чинить на суше посредством запруды, сделанной на реке, для чего следовало бы устроить большой шлюз с подвижными воротами, поднимающимися вверх, чтобы пропускать течение воды, и другой отдельный шлюз с двумя большими воротами, чтоб пропускать корабли. Посредством этих ворот, которые запирались и отворялись бы, смотря по надобности, уровень воды приподнятый таким образом, мог бы во всякое время поднять и поставить на сушу даже самые большие корабли Его Величества, и потом опять спустить их на воду. Лорд Апраксин сказал мне, что применение к делу такого предположения оказало бы великую услугу Его Величеству; уверял меня, что я не подвергнусь тем задержкам, которые терпел при Князе Голицыне, и получу все необходимые пособия в людях и материале; Апраксин обещал мне, что не только будет точно выплачивать следующее мне жалованье, покуда я буду находиться под его начальством, но обещал сделаться моим покровителем и помочь мне выхлопотать все недоплаченные деньги (о получении которых я напрасно ходатайствовал), как только я окончу эту работу, столь полезную для Царя, в виду устройства флота, предназначавшегося для войны с Турками.

И так в 1702 г. я был послан в Воронеж и водворен на новом месте жительства, около устья реки, которую я нашел чрезвычайно удобною для поднятия воды на известную высоту, и затем, посредством блоков иметь возможность поставить корабли на сушу выше обыкновенного уровня реки, что я и привел в исполнение в течение следующих шестнадцати месяцев. В первый раз, когда шлюз был заперт, я поднял 15 судов (некоторые из них были 50-ти пушечные), и расположил их на блоках для починки, как то делается на наших [7] верфях в Англии, где, как только замечают, что корабль потерпел повреждение, его тотчас же разснасчивают, и таким способом приводят в надлежащий порядок; у некоторых судов переменяют тимберсы, у других корму, или старн-носты.

Хотя работа моя была исполнена довольно удовлетворительно, но как только я стал просить, чтоб мне уплатили за проведшее и за текущее время жалованье, которое я надеялся получить, согласно данному мне обещанию, то опять ничего не получил. Лорд Апраксин приказал мне на той же реке начать новую работу, и сказал, что по окончании ее мне несомненно выдадут все деньги сполна.

В то время, когда моя первая работа была окончена, сам Царь, приехав в Воронеж, сделал распоряжение касательно починки судов, которые уже лежали на суше; затем он благоволил сказать мне, чтоб я осмотрел реку и решил, может ли она, посредством устроенного на верховьях ее нового шлюза, сделаться судоходною во всем своем протяжении от г. Воронежа до реки Дона, так, чтобы во всякое время года по ней могли плавать 80-ти пушечные корабли.

Когда я, ознакомившись с местностью, донес Его Величеству, что это удобоисполнимо, он благоволил приказать мне заняться этим делом, к началу которого я и приступил в 1704 году. В следующем году я успешно окончил работу, шлюзы были 43 футов ширины и на столько глубоки, чтоб возможно было посредством их поднять воду для прохода 80-ти пушечных кораблей. Кроме того устроены блин подъемные шлюзы, чтоб выпускать сильный наплыв воды, который в весеннее время в этой стране увеличивается таянием снегов и, напирая на шлюзы, вместе с огромными плавучими льдинами, весьма способен разорвать всякую плотину. Не смотря на это дамбы, устроенные мною, столь прочны и тверды, что не терпят никакого ущерба от весенних потоков, и не подвергнутся опасности быть разорванными ими, доколе существует мир. Многие лица, находящиеся ныне в Лондоне, видели эти постройки и могут подтвердить все вышесказанное. Когда и эта последняя моя работa в Воронеже пришла к успешному окончанию, я опять [8] обратился к Лорду Апраксину за моим жалованьем, но имел случай убедиться, что он мало заботился о честном исполнении своего слова и обещаний. Дело мое затянулось как и прежде, и минута получения денег опять отсрочилась. Его Вельможность сказал мне, что деньги мои не убегут от меня, и что я в эту минуту не крайне в них нуждаюсь; и в то же время уверял меня, что я не могу окончательно свести мои счеты помимо Графа Головина, который первый принял меня в Царскую службу. Как бы то ни было, но Его Вельможность, вероятно, чтоб поддержать меня в терпении, после исполнения мною каждой из выше означенных работ, делал мне небольшой подарок, ценности, примерно, в 250 фунтов стерлингов.

Построение шлюзов, предназначенных выдержать малый напор воды, и устройство судоходства для мелких судов по небольшим рекам, не представляет затруднения и везде удобоисполнимо; но я не думаю, чтоб где-либо до сих пор на какой-либо реке устроено было судоходство для судов такого большого размера; а почва, на которой мне пришлось ставить мой последний шлюз, была столь удобна, что когда я начал копать ниже уровня реки, то наткнулся на такую силу подземных источников, что никакие насосы не способны были выкачать воду и осушить грунт до глубины, которая требовалась для основания шлюза; я был вынужден прекратить работы недель на шесть, покуда не соорудил особый снаряд для выкачивания воды. Снаряд этот, способный опоражнивать 10, или 12, тонн воды в минуту, действовал днем и ночью в течение нескольких месяцев. В то время, когда я работал этим способом, Царь опять прибыл в Воронеж, и, в сопровождении нескольких Лордов своих, не раз посещая работы, остался ими чрезвычайно доволен. Снаряд мой был, в усовершенствованном виде, тот самый, который я впервые построил в Портсмутских верфях, 23 года тому назад, когда, находясь Лейтенантом на Монтечю (Mountague), я на этом корабле пришел для починки его в порт.

Пока я занимался последней моей работой в Воронеже, я встретился там с одной личностью. Это был Поляк по происхождению, принявший Русскую Веру и занимавшийся прежде устройством корабельного дока в Царской [9] искусственной пристани в Таганроге, на берегу Азовского моря (Пристань эта предназначалась для сохранения Царского флота. Но так как она была устроена около низкого мыса и вдавалась далеко в море, в таком месте, где вода не имела достаточной глубины, то, пo мере того, как воздвигались работы, песок постоянно набегал на них и окончательно засыпал пристань прежде, чем она была в половину окончена; по заключении мира с Турцией пристань была совершенно уничтожена.). Вышеупомянутой личности приказано было устроить нового рода верфи на pеке Воронеже для постройки 80-ти пушечных кораблей, с приделанными к ним ящиками, для того, чтоб спускать их вниз по течению Дона через Азовское мелководье, которое находится в расстоянии около тысячи верст от устья реки Воронежа. Царь, во время пребывания своего в Воронеже, отдал приказание для постройки этих верфей; это было не задолго до окончания моих работ.

В течение этой зимы, вследствие пpиезда курьера из Польши, Его Величество внезапно туда отправился. В ночь перед своим отъездом он отдал письменное приказание Лорду Апраксину касательно того, чтоб я занялся особыми исследованиями над течением реки, и чтобы мнениe мое, вместе с мнением трех корабельных мастеров (два из них были Англичане, Мистер Козенс и Мистер Ней [Mister Kozens and Mister Ney], a тpeтий был Русский), взято было во внимание относительно места, где предполагалось устроить вышеозначенные верфи. Но место было отведено совершенно противно моему мнению и выбору, и работы решено было начать на песчаной почве и производить их способом вовсе не подходящим, Я тогда передал на словах Лорду Апраксину, какие могли произойти пагубные последствия от устройства верфи на такой почве, и таким образом сказал ему, что при половодье весною ocновaниe работ будет неминуемо снесено и, может быть, самые корабли, находящиеся в верфях для починки, потерпят повреждение (что в последствие и случилось); но Его Вельможность, вероятно, предполагая, что я только желал отстоять свое собственное мнение, и не подозревая уменья и сведений того лица, которое взяло на себя построение этих верфей, положительно надеялся на успех, и также склонялся к уверениям Царского Русского корабельного [10] мастера, о котором выше было упомянуто, а равно и другого лица, также Русского, лично в этом деле замешанного, так как он владел небольшой деревенькой, находящейся в той местности, где предполагалось устроить верфи, и должен был, в замен этой деревеньки, получить другую, гораздо лучшую. Убедившись, что на слова мои Лорд Апраксин не обращает никакою внимания, я, для собственного оправдания, письменно изложил мои возражения, и в поданной мною ему записке доказал, какая неминуемая опасность грозит работам, если они будут выполнены на том самом месте и тем способом, который имелся в виду. В то же время представил я Его Вельможности чертеж вместе с моим проектом; тут же приложил я математическую фигуру, из которой ясно видно было, что тяжесть воды, увеличенная возвышением уровня реки во время весеннего половодья (обстоятельство, которое необходимо было взять в соображение, будет слишком сильно напирать на верфи, устроенные таким образом. Я сделал все это в доказательство тех причин, по которыми, считал, что работы эти не могли быть успешны

Но, не смотря на все мои представления, Его Вельможности угодно было допустить продолжение работ по прежнему начертанию. Место для постройки Царских кораблей, которое находилось первоначально около самого города Воронежа, перенесено было за 7 Русских миль вниз по течению реки; и по этому случаю также пришлось перенести туда дом, предназначенный для приезда Царя и некоторых из его Лордов (дома эти, по Русскому обычаю, были деревянные и устроены таким образом, что могли по желанию быть перенесены с одного места на другое); также перенесены были дома строительных мастеров, художников, и работников. Вокруг всех сих зданий с необычайной быстротой воздвигли укрепления с бастионами; но после трех летних неудачных попыток поддержать все это, с потерею нескольких сотен тысяч, пришлось отказаться от начатого дела, по той причине, что река постоянно подкапывалась под основание работ и заливала их водою. Вследствие всего этого положение Лорда Апраксина в отношении меня делалось крайне неловкими: он боялся, что рано, или поздно до сведения Царя дойдет, что он приказал продолжать [11] работать, вопреки всех причин и доводов, приведенных мною против этого предприятия. Около того же времени я предложил Его Вельможности средство для предохранения кораблей Его Величества в Воронеже от порчи и разрушения, которым они подвергались в мирное время. Царь был крайне недоволен тем, что он до сего времени не получил должного донесения.

Все эти обстоятельства, о которых было бы скучно и неуместно здесь распространяться, были причиной того, что с этой минуты отношения Его Вельможности ко мне стали весьма недоброжелательны и оскорбительны. Все подробности, касательно выше означенных доков со списком чертежа моего и доводов представил я, вместе с изложением последствий, неизбежных в этом предприятии, от которого, по моему мнению, рано, или поздно, неминуемо придется отказаться. Я показал записку мою чрезвычайному послу Ее Величества, Почтенному Мистеру Витворту (Whitworth), Английскому Консулу Мистеру Гудфело (Goodfellow) и некоторым другим Англичанам, с которыми виделся по приезде моем в Москву в 1706 году, т. е., около двух лет того времени, когда опыт ясно выказал ошибку; и от работы этой принуждены были отказаться, как от неудобоисполнимой, избрав другое место для построения меньших судов без доков, как то делалось прежде.

Окончив мою последнюю работу в Воронеже, я оставался в Москве несколько месяцев без новых поручений; по истечении же этого времени Его Величество пожелал привести в исполнение предначертание мое, о котором упоминалось выше, для предохранения кораблей от порчи и разрушения в мирное время, т. е., о поставлении их под навес в особо к тому приноровленных сухих пристанях, устроенных таким образом, что посредством шлюза уровень воды мог быть поднят на столько, на сколько необходимо было, чтобы провести корабли в такие cyxие пристани, и затем, таким же способом выпуская воду, оставить суда на суше. Я предполагал устроить особые отделения, где бы корабли Его Величества размещались соответственно своим рангам, от 10 до 20 в каждом отделении, по усмотрению Его Величества, и оснасчивались бы на блоках, как то делается у нас, в Англии; так что, когда от времени сухая обшивная доска начнет сседаться [12] и дуб на сшивке ослабеет, то будет возможность проветривать их, пропуская везде к тимберсам посредством постоянно открытых люков и пушечных окон (ports).

Это предложение я основывал на том, что всякого рода тимберсы и тому подобные предметы, сделанные из дерева, когда они подвержены влиянию ветра и непогоды, весьма скоро приходят в разрушение, особенно в кораблях, которые зимою находятся под постоянным дождем и туманом, а в летнее время, палимые зноем с одной стороны, а с другой находясь в воде, подвергаются и течи и сырости, которая, проникая чрез трюмы в пространство, находящееся между тимберсами и внешними и внутренними обшивными досками корабля, куда не может свободно проходить воздух, составляет неоспоримую причину гниения судов. С другой стороны я представил, что всякий предмет из лесного материала, не подверженный двум противоположным влияниям природы, но содержимый постоянно в суше, или в сырости, сохраняется в лучшем виде дольшее время, так что я имел полное основание предполагать, что если б только приноровить так, чтоб в мирное время корабли Его Величества находились совершенно на суше, то они могли бы быть в употреблении втрое, или четверо, долее, чем в настоящее время, не требуя столь частых починок.

Я также представил, что подобного рода сухая пристань, устроенная в надлежащем месте, имела бы двоякую выгоду и удобство, служа в мирное время для пересмотра кораблей Его Величества и сохранения их в исправности; пристань эта и в военное время была бы весьма полезна, представляя возможность, в случае надобности, вводить в нее суда для исправления повреждений, оснасчивания и вооружения таким же способом, как было то устроено мною у устья Воронежа для 15 кораблей, т. e., поднимая уровень воды смотря по надобности, с тою только разницею, что здесь не все корабли впускались бы одновременно. Для каждого ранга кораблей я предполагал устроить особый вход, чтоб можно было впускать и выпускать только то число судов, какое потребуется; эту сухую пристань я предполагал окопать рвом и окружить каменною стеной для предохранения ее от случайностей измены и огня. Сумма, которая потребовалась бы на устройство и поддержку подобной пристани, [13] весьма незначительна в сравнении с издержками и трудом тратящимися ежегодно на постройку и починку кораблей Его величества.

Когда я в первый раз заговорил об этом с Лордом Апраксиными, то я сказал ему, что если только мне прикажут, я готов доказать на деле, как выгодна была бы подобного устройства пристань для сохранения кораблей Его Величества. Я просил его довести все это до сведения Царя, но он доложил об этом в превратном виде, уверяя, что я старался уговорить его к устройству вещи неудобоисполнимой. В последствии, однако, Царю сделано было более верное представление об этом деле в письменном докладе достойного (ныне умершего) друга моего, Мистера Генри Стайлза (Henry Stiles). Царь вполне постиг мою мысль и одобрил ее; мне приказано было ожидать в Москве возвращения Его Величества, где я провел несколько месяцев без всякого занятия, а затем из Польши получил от Царя приказание отправиться к реке Дону, чтоб приискать там удобное место для работ.

Вследствие этого я осмотрел устья пяти небольших рек, впадающих в Дон и означенных в отданном мне предписании, а затем возвратился в Москву к Лорду Апраксину с отчетом о том, какую местность считаю я более удобною для производства работ, и с означением необходимого числа работников и материала. Отчет этот и список Его Вельможность взял с собою в Петербург (Petersburg), куда отправлялся для встречи Царя. Его Величество благоволил отдать приказание для срубки леca и приготовления его для работы, но работу приказал не начинать, покуда сам он не найдет удобного времени, чтоб лично осмотреть местность, избранную мною, и сделать некоторые распоряжения. Между тем Его Вельможность, возвратившись опять в Москву, уведомил меня, что он получил от Царя повеление уплатить мне задержанное мое жалованье, и уже отдал приказание своему помощнику представить счет, что мне приходилось. Таким образом я с полной уверенностью мог ожидать получения следуемых мне денег; но в первый же раз, когда мне пришлось после этого представиться Его Вельможности, он в разговоре сказал мне, что Царь в настоящую минуту был так поглощен военными делами в Польше, что, вероятно, не так [14] скоро еще найдет возможность возвратиться в Москву, а оттуда проехать осмотреть местность и сделать распоряжение на счет работ. Затем Лорд Апраксин приветливо спросил меня, что я намерен делать в промежуток этого времени? Я отвечал, что так как начало работ должно отложить до возвращения Царя из армии, и для меня не предвидится в настоящее время занятий, то я просил бы Его Вельможность дать мне непродолжительный отпуск в Англию для свидания с родственниками и друзьями, обещаясь, по возвращении моем, служить Его Величеству с полным усердием. Я предполагал провести в Англии не более восьми, или десяти, месяцев. В первую минуту Его Вельможность одобрил мое намерение, приказав мне подать прошение, а со своей стороны обещал писать к Царю на счет моего отпуска.

В последствии, однако ж, эта невинная просьба моя оказалась для меня западней; вместо того, чтоб говорить об отпуске, он представил Царю, что я имел намерение оставить службу его, и с этой целью обращался к Английскому Посланнику, который будто бы уже писал обо мне в Англию, представляя меня, как человека способного применить в пользу Английского флота то самое предположение, которое я имел в виду для сохранения Царских кораблей, гнивших тогда в Воронеже, и что, вследствие этого, он, Лорд Апраксин, приостановил выдачу мне моих денег. Со временем, однако, Его Вельможность откровенно сознался мне во всем этом, прибавив, что так как до сведения его дошло, что я обращался к Английскому Посланнику с этим предложением, о котором было уже писано в Англию, а затем стал просить отпуска на родину, то он, заботясь о своей голове, вынужден был приостановить уплату денег, которые в таких в обстоятельствах не имел права выдать без особого приказания Его Величества, вследствие чего и послал обо мне обстоятельное донесение.

Затем, так как Царь на долгое время был еще задержан в Польше, я продолжал оставаться в Москве, не получая ни денег, ни определенного занятия. Наконец Его Вельможность объявил мне, что получил ответ от Царя, и уже отдал приказание об отправлении меня на службу, но он не желал сообщить мне, куда именно меня пошлет, а только сказал, что [15] я должен подписать новый договор с обязательством на будущее время служить Его Величеству, где и как мне будет приказано, и что без этого я не могу получить не только всех не доплаченных денег, но даже и какой бы то ни было части их. К довершению всех моих невзгод следует заметить, что, получая деньги нововычеканной Русской монетой, мне приходилось при размене, по тогдашнему курсу, потерпеть убытку около 38 процентов. Но об этом злонамеренном умысле я в свое время дам более полный отчет. Теперь же только скажу, что я не мог дать своего согласия на это условие, не чувствуя ни какого расположения согласиться на новые неразумные и бесчестные требования, и тем самым закабалить себя в стране, где со мною, в течение долгого времени, так дурно поступали. Вследствие моего отказа Его Вельможность, который опять отправлялся в Петербург, отдал приказание своему помощнику удержать у меня деньги, выдаваемые мне на мое содержание, а также и денщиков (denshicks) или солдат, которые до этого времени были назначаемы для моей прислуги, надеясь этим принудить меня к уступчивости, и в тоже время обвинял меня в упорном неповиновении Царской воле и приказаниям. Тогда я изложил в письменном докладе все затруднения, которыми я был обставлен, и ходатайствовал о моем увольнении, с твердым намерением выехать из этой страны, оставив в ней мои деньги; но мне отказали в увольнении, и опять таки я должен был, оставаясь в Москве, дожидаться возвращения Царя из армии.

Около этого времени Шведский Король, свергнув с престола Короля Августа, предписал ему условия и принудил его заключить мир. Царь такими образом оставался без союзников в войне, и затем разнесся слух, будто бы Шведский Король имел намерение выступить из Саксонии, идти на Москву, чтоб также принудить Царя к заключению мира. Вследствие этих слухов немедленно сделаны были распоряжения для укрепления города Москвы: предполагалось расположить бастионы кругом второй каменной стены. Для производства этих работ назначены были два инженера, Господин Корчмин (Carchmin), Русский инженер Его Величества (о котором я буду иметь случай говорить в последствии), и некто Спаритор (Sparitor), который [16] находился в звании Подполковника в Царской артиллерии. Некоторые из этих бастионов необходимо было расположить на болотистой почве, по берегу Неглинной (Neglena) (маленькой речки, впадающей в реку Москву). Я посетил эту местность в то время, когда выводили основание сих бастионов, которые необходимо было поднять до значительной высоты, для того, чтоб они могли господствовать над противолежащими возвышенностями. Встретившись случайно в доме Английского Посла, Мистера Витворта, с названным выше Подполковником, я в разговоре сказал ему, что способ, по коему выводили они основание этих бастионов, неправилен, и не может дать достаточной прочности в виду тяжести земли, которую предполагалось навалить, так что прежде, чем работа будет окончена, основание осядет и вся работа осыпится. Разговор этот происходил в присутствии Посла Ее Королевского Величества и Английского Консула, Мистера Чарлса Гудфело (Charls Goodfеllow), которые, вероятно, и теперь помнят об этом. Заявивши раз мое мнение, я пожелал выказать усердие мое к Царской службе, и представил Лорду Апраксину, под начальством которого я тогда находился, краткую записку с изложением всей, по моему мнению, неудовлетворительности этой работы. Так как в то время Лорд Апраксин находился в Петербурге, где получил начальство над флотом и армией, я обратился к нему письменно, и думал услужить ему, предлагая свое содействие для направления работ; но Его Вельможность не обратил на это никакого внимания. Работы продолжались своим порядком, и не прошло шести недель с представления моей записки, как некоторые бастионы начали оседать и распадаться в своем основании, и обрушились прежде чем были выведены до половины: трое из них, находящееся на самом тонком грунте, обрушились в течение того же года и во второй раз, и хотя ныне воздвигнуты в третий раз, но все еще не тверды в своем основании, и не могли быть доведены до настоящей высоты. Хорошо еще, что обстоятельства изменились и не было необходимости действовать с этих бастионов.

Король Шведский, который сверг с престола Короля Августа, намеревался, как я уже сказал, выступить из Саксонии с избранной армией 26,000 человек, и легко мог, согласно с предположением всех сведущих людей того времени, [17] принудить Царя к миру на выгодных для себя условиях, если б не действовал с неосновательною поспешностью. Все его бедствия приписывают преимущественно двум причинам, и потому я считаю не лишним их здесь изложить. Первая состоит в том, что, после того, как Русские начали отступление через Польшу, и Король, ознаменовав первое сражение победой, перешел через Днепр (Nieper), не далеко от местечка, называемого Головчин (Haloftzin), не дождался прихода части своей армии (16,000 человек), которая шла из Риги под начальством Генерал-Лейтенанта Левенгаупта. Армия эта в битве при Лесном (Lesno) была разбита на голову, благодаря искусству и личному мужеству Царя. Все 16,000 человек либо пали на месте сражения, либо взяты в плен, вместе с артиллерией и обозом. Вторая причина ошибок Короля заключалась том, что, раз перешедши через Днепр и заметя, что весь фураж и всякое жилье по обеим сторонам Московской дороги были выжжены по распоряжению Царя, он все-таки продолжал идти вперед, направляясь к Украине, и прошел таким образом верст сорок за Смоленск, не укрепив за собою ни одного места и ни одного магазина.

Туда он шел, вызванный Мазепою, Генералом (или Гетманом) Козаков, населяющих эту страну и находящихся под покровительством Царя, как прежде находились под покровительством Польши. Мазепа, как в последствие оказалось, вел уже в течение двух лет тайную переписку с Королем, обещая ему, при первом появлении его в стране, возбудить общее восстание, с условием, что она будет снова самостоятельна под покровительством Польши. Он надеялся достичь этой цели, пользуясь тем, что народ был крайне взволнован нарушением своих прав и преимуществ и всеми несправедливыми требованиями, которые падали на него во время войны; но часть переписки была перехвачена и, по стечению обстоятельств, умысел Мазепы стал известен; тогда Гетман, вместе с некоторыми из главных своих военачальников, бежал к Шведскому Королю. По открытии заговора Князь Меньшиков (Mentzicоff) внезапно напал на гарнизон Батурина (Butturin), который предполагалось сдать Шведам; повесил Губернатора и на городской стене посадил на кол нескольких лиц, а Г. [18] Кенингсека (Koningseck), брата знаменитого Польского Посла того же имени, приказал подвергнуть жестоким мучениям, а потом повысить.

Не взирая на все эти неудачи, Шведский Король не хотел и слышать об отступлении. На первое время Казаки, собираясь небольшими отрядами, помогали Королю в продовольствии и прочем, но в последствии эти отряды были рассеяны Царским войском; Шведская же армия после каждого сражения все более в более обессиливалась и уменьшалась (хотя победа продолжала оставаться на ее стороне во всех тех случаях, когда Король сам предводительствовал войском). Наконец в эту суровую зиму до такой степени пострадав и от холода и от голода, что многие офицеры и солдаты замерзали до смерти, а другие отмораживали себе руки и ноги, армия эта была окончательно уничтожена в битве под Полтавою (Poltava) в 1709 году. Сам Король был ранен; первый министр его, Граф Пипер, двое из Государственных Секретарей, все полководцы и лучшие воины его армии, были или убиты на месте, или взяты в плен, за исключением Генерал-Maйopa Cпapa (Sparr), Генерал-Maйopa Легер-Круна (Leger Croon), которые, вместе с Королем и 300 человек, при содействии выше упомянутого Генерала (или Гетмана) Казацкого, которому хорошо была известна эта местность, переплыли на лошадях через Днепр (или Борисфен) и нашли убежище в Турецких владениях, в городе Бендерах (Bender), куда в последствии прибыли и еще некоторые лица. Подробности этого дела общеизвестны в Европе, а потому я не считаю нужным здесь о них упоминать.

Этой замечательной победой Царь упрочил за собою свои владения и мог идти далее на пути завоеваний и побед, тогда как, если б Шведскому Королю удалось разбить армию Царя, он неминуемо привел бы в исполнение свое намерение направиться на Москву и употребить все усилия, чтоб свергнуть с престола Царя, как то уже сделал он с Королем Августом. Несомненно, что если бы Царь потерял битву при Полтаве, то не только между Казаками, но и между Русскими, произошло бы восстание; Pyccкиe также были везде подготовлены к возмущению и на многих местах уже брались за оружие, в [19] надежде получить облегчение в притеснениях, которые терпели под Царским правлением. Они восстали бы тоже, в предположении получить возможность вернуться к прежним своим суевериям в невежеству и избавиться от ненавистных им иностранцев. Кроме того, во время этих долголетних войн на них тяготели непомерные налоги и требовалось большое количество людей в армию и для исполнения разных предприятий Царя; по всем границам воздвигались и вооружались укрепления, в которые не только солдаты, но и дворяне с крестьянами, обязаны были, по Царскому повелению, переселяться на жительство; строился флот и предпринимались работы для заведения судоходства по рекам; все это Русские считали не нужным, так как ни они, ни отцы их, ни имели об этом понятия и без этого прожили.

Так как счастье благоприятствовало Царю в выше означенном сражении, то он возвратился в Москву с торжеством, окруженный множеством Генералов и прочих пленников. По этому случаю воздвигнуты были великолепные победные ворота и пущены блестящие потешные огни. Везде видно было изъявление радости и праздничное торжество. После этого знаменательного поворота судьбы в пользу Царя, ему оставалось только направить свои завоевания в самое сердце Швеции и основать морскую силу на Балтике.

Для этого дела Его Величество благоволил вспомнить обо мне, и употребить меня в этом крае для устройства сообщения от великой реки Волги через Ладожское озеро (Lodiga) до Петербурга, так, чтобы прямо можно было плыть от Волги, которая протекает по самой плодородной части России, до любимой новой столицы.

Но так как я уже столь долгое время не получал следуемого мне жалованья, и часто изъявлял мое неудовольствие по этому поводу, то не чувствовал ни какого расположения продолжать мою службу, прежде нежели получу все то, что мне следует. К великому моему удивленно я узнал, что один из вельмож восстал против уплаты мне этих денег под тем предлогом, что я долгое время оставался в Москве без всякого дела, и что начатые работы для устройства водного сообщения между Волгой в Доном не были еще окончены. Вследствие этого я [20] составил следующую записку, которую показал сначала Мистеру Витворту, бывшему тогда Полномочным Послом Ее Величества при Царском Дворе, и Мистеру Гудфело, Консулу Ее Величества, чтоб довести до их сведения о том, как дурно со мною поступали. Когда записка эта была переведена на Русский язык, я представил ее выше упомянутому Лорду Апраксину, с нижайшею просьбою поступить со мной по справедливости и передать ее Царю. Записку эту я велел переписать и здесь прилагаю, прося снисхождения читателя, если он найдет в ней некоторые подробности и обстоятельства, о которых было уже прежде упомянуто:

В Апреле месяце 1698 года был заключен со мною письменный договор через Царского Посла, Лорда Федора Алексеевича Головина, о вступлении моем в службу Его Величества на следующих условиях: ежегодное жалованье в 300 фунтов стерлингов и, кроме того, помесячное прибавление в размерах, способных покрыть мои расходы и содержание. А в случай, если я исполню какое-либо особенное поручение по части речного судоходства, устройства пристаней, насыпей, доков, или водопусков, то за это обещалась мне особая награда, назначенная по моему усмотрению. Вследствие всего этого я был немедленно отправлен из Англии, чтоб осмотреть работы, начатые и покинутые Полковником Брекелем, для сообщения между реками Волгой и Доном, и написать об этом донесение. Я тотчас же отправился согласно приказанию Его Величества, все осмотрел и в течение того же года вернулся в Москву с чертежом того, что, по моему мнению, следовало сделать: предположение мое было одобрено и находилось в руках Его Величества. Я тогда требовал, чтобы назначенное мне жалованье было мне исправно выдаваемо каждые шесть месяцев, и чтобы также выдали мне 8000 рублей по окончанию этой работы. [21]

.. На это Князь Борис Алексеевич Голицын (Kneaz Burris Allexyeavitz Gollitzen) возразил мне, что выше упомянутый Посол писал ему из Голландии, утверждая, что мне следовало начать работу без всякой платы, а годовое жалованье получить только по окончанию ее. Я протестовал против этого, и 10 Марта, 1699 года, подал в собственные руки Царя прошение, в котором излагал всю неосновательность этого предположения и невозможность для меня на таких условиях взять эту работу в свои руки; я просил, чтоб мне дали какое-либо другое занятие, либо же вовсе уволили меня от службы.

На это Его Царское Величество, в присутствии Мистера Стайльза (Stiles), Мистера Ллойда (Lloyd), Мистера Кревета (Crevett) и нескольких других Английских купцов, благоволил дать мне многократные заверения и приказал полагаться на его милостивое слово, что выше означенное возражение не будет иметь силы против меня, и что, согласно с первым обещанием, мне будут выдавать ежегодное мое жалованье сполна, равно как и ежемесячную плату на содержание мое, а по окончании работ вознаграждение, превышающее назначенную мною сумму. Вследствие же того, что Брекель, как только скопил достаточно денег, бежал за границу (что и составляло главное основание возражений Голицына), Его Величество только потребовал от меня обязательства и обещания не поступить таким же образом, а затем удостоверил меня, что мне будет отпускаться жалованье мое каждые шесть месяцев, и даже прежде срока, если я того пожелаю.

Я с надеждою и доверием ухватился за это милостивое обещание, но, как иностранец и новоприезжий в этой стране, я не мог просить никого из дворян поручиться за меня, а тем менее смел на это рассчитывать, и только полагал, что через год, или два, успею достаточно выказать мои способности и усердие для иcпoлнeния работ, чтоб рассеять всякое подозрение на счет возможности моего бегства из России, где я находился на службе, занимаясь видным и важным делом. Я надеялся, что тогда не встретится более ни какого препятствия для выдачи моего жалованья, даже и без письменного удостоверения в том, что я не убегу за границу.

Но, к великому удивлению моему (удивлению, истекавшему [22] из непривычки к подобного рода неисправности), я, по приезде моем на место, не нашел ни людей, ни заготовленного материала для работы. Со мной и с Мистером Лукой Кенеди (Kenedy) обращались самым грубым образом, угрожая нам каторгой и виселицей, а виновником всего этого был Лорд Голицын. Он гневался за то, что я не продолжал работ, покинутых Брекелем, на том месте, где тот их начал, не смотря на то, что ему было известно, что вследствие моего донесения, сам Царь приказал мне сделать противное. По прошествии некоторого времени Его Сиятельство, надеясь найти повод к обвинению меня, назначил некоторых лиц и принял строгие меры для исследования местности. По вычислению оказалось, что там, где я начал копать канал, было слишком на 20,000 Русских саженей меньше земляной работы (Русская сажень заключает в себе 7 Английских футов и около десятой части дюйма.); кроме того представлялась выгода в постройке меньшего количества водопусков (шлюз). Но, не смотря на то, что я в этом отношении совершенно оправдался, я продолжал встречать недоброжелательство и постоянные препятствия в работах. Все мои жалобы в Приказ (Precause) (Слово Приказ означает место, где все вопросы, относящиеся до какого бы то ни было дела, округа, или области, рассматривались и решались особо назначенными для того Канцлерами.) ни к чему не повели. Итак 17-го Февраля, 1700 года, я подал прямо в руки Его Царского Величества прошение, в котором представлял, что если Его Величество не благоволит назначить мне приема и сам не вникнет во все дело, то у меня останется мало надежды иметь возможность когда-либо докончить эти работы.

На другой же день после того, как я вручил мою просьбу Царю, Князь Борис Алексеевич Голицын приказал мне составить новый список всего того, что требовалось для работ, и представить этот список в Приказ. Я весьма обрадовался, услышав такое утешительное обещание, и надеялся, что с этой минуты все пойдет успешнее; но на следующее лето все осталось по-прежнему: я терпел все тот же недостаток [23] в людях в материале, и некоторые части работ, оставаясь в недоконченном виде, подвергались порче и разрушению от воды, за неимением работников, способных хорошо конопатить, в которых чувствовался постоянный недостаток. Не имея более ни какого основания надеяться, что жалобы мои Князю Борису Алексеевичу Голицыну, или в Приказ, получат удовлетворение, я счел своею обязанностью опять представить в собственные руки Царю записку от 23-го Генваря, 1701 года, в которой излагал, что все земляные работы, совершенные в летнее время в течение двух годов, могли бы (по верному исчислению) быть окончены менее, чем в пятьдесят дней, если бы 12 человек копали каждый день только по одной кубической сажени, и что, если бы мне даны были все требуемые мною поcoбия, то это и было бы уже исполнено. Я также изложил, что у меня недоставало разного рода леса, рабочих, умеющих хорошо конопатить, и других мастеров и материалов, которых я не мог допроситься в течение двух лет и без которых не возможно было окончить ни одного шлюза; но, не смотря на все препятствия, встреченные мною до сих пор, если бы только, согласно первому моему списку, мне было отпущено надлежащее число людей и материалов, я готов поручиться, что работы пришли бы к окончанию не позже, как через три, или четыре, года.

В ответ на это я получил уведомление, что уже отдано строгое приказание снабдить меня всем необходимым, и что Его Величество приказал мне приготовить новые образцы с объяснениями, как рубить тимберсы и проч. Все это я исполнил и лично вручил Царю, в его доме в Преображенской (Brebazenski), но, не смотря на это, в конце третьего лета я получил письменное уведомление от Князя Петра Ивановича Дашкова (Kneaz Peter Evanwich Dashcoff) (Он тогда был Генералом над армиею, которая прикрывала работы, и заведовал, кроме того, работниками.), что многие из начальников городов в областях, лежащих около Волги, куда были посланы списки с выше упомянутых образцов и наставлений, как рубить лес, выхлопотали себе удостоверение, за подписью разных служащих, что ни какого такого леса нельзя было найти. [24]

Вследствие этого я испросил себе отряд драгунов, во избежание нападения со стороны Татар, и сам отправился в леса, отстоящее на два дня пути от места работы, и там, менее чем в двухнедельный срок, нашел отличный для тимберсов лес и в достаточном количестве для окончания двух пар водопусков. Этот лес я показал Лорду Апраксину, который в это время осматривал работы; пользуясь присутствием Его Вельможности, я также обратил внимание на огромный недостаток рабочих для конопаченья, а также всяких других мастеров и материалов, которых до сего дня не мог допроситься, указал ему на малое количество кузнецов, плотников и прочих рабочих для производства занятий в зимнее время, о которых было упомянуто в первом моем списке. Все это Его Вельможность принял к сведению и обещал также доложить Царю обо всем этом, равно как и о моем неутомимом усердии.

2-го Сентября, 1701 года, я получил приказание оставить письменный наказ одному из моих помощников по моему выбору, и поручить ему смотрение над оконченными уже работами, а самому, с прочими моими помощниками и мастерами, отправиться в Москву. Вскоре после того, т. е., в начале 1702 года, я был отправлен в Воронеж для исполнения на pеке того же имени, особого рода работ, с целью спускать и поднимать уровень воды, для того, чтоб этим способом, в случае надобности, иметь возможность исправлять на суше корабли Его Величества, которые, оставаясь в воде и подвергаясь течи, грозили пойти ко дну, за неимением средств вовремя исправить повреждение. Это дело я взял на себя, и окончил в течение 1703 г. С тех пор все корабли Его Царского Величества, требующее поддержки, могли быть исправлены как следует. Окончив эту работу, я получил другое занятие, целью которого было сделать эту реку судоходною для 80-ти пушечных судов на всем пространстве от города Воронежа до реки Дона. Я и это привел в исполнение везде, где только получал достаточное количество работников и материала, не останавливаясь тем, что работы эти представляли гораздо больше трудностей, чем те, которые производились мною на реке Камышенке; здесь водопуски следовало делать в гораздо больших размерах, так как во время [25] весеннего половодья они должны были устоять против напора в десять раз сильнейшего, чем то было на реке Камышенке.

В Феврале 1706 года, по окончании этих работ, мне приказано было явиться в Москву, а в следующем Сентябре месяце я был опять отправлен на реку Дон, чтобы отыскать удобное место для устройства там верфи, в которой бы сохранялись в мирное время корабли Его Величества; затем, осмотревши местность, вернуться опять с донесением в Москву, где я с самого того времени нахожусь, постоянно ходатайствуя о выдаче мне недоплаченного жалованья за прошлые годы, ходатайствуя также о доставлении мне какого-либо другого занятия, или о выдаче моей отставки. Этой последней я не получаю, и не выдают мне также даже и малой части моего годового жалованья, ни того, что мне следует за время службы моей в Казани (in the Cazans) и Адмиралтейском Приказе. В этом Адмиралтейском Приказе составлен был счет жалованья моего за шесть лет, по 300 фунтов стерлингов в год, согласно заключенному со мною условию, но с присовокупленьем тягостной несправедливости касательно денег, помесячно обещанных мне на содержание; все то, что я на этот предмет получил в течение шести лет, исключалось из годового моего жалованья, и сумма эта долженствовала быть выдана по весьма убыточному для меня расчету, с потерею 38 %, так как Русская копейка равнялась по тогдашнему курсу одному Английскому пенни. Этим еще не ограничивались притеснения: мне отказывали в уплате какой бы то ни было, даже незначительной, доли этих денег до тех пор, пока я не приложу руку, в знак согласия, к новому договору, условия которого были до такой степени для меня невыгодны, что я считал крайним неблагоразумием согласиться на них.

Таково истинное положение моего дела, и я прошу по справедливости, взять во внимание, во-первых, что не по моей вине работы по сообщению между Волгой и Доном так долго замедлились в своем исполнении (как то желали бы представить некоторые люди), затем, прошу взять во внимание, что, по приезде моем в эту страну, я не встретил ни какого возражения [26] против точной уплаты моего годового жалованья, и что в настоящее время, после двенадцати летнего доказательства моей верности в службе, я имею право надеяться, что несправедливое подозрение на счет возможности моего побега за границу уже достаточно устранилось. Так как милости и щедроты Его Царского Величества ежедневно распространяются на великое множество людей, которые из чужих стран поступают к нему на службу, то я смею надеяться, что не буду в числе их исключением, представляя собой несчастный пример злополучия и разорения, после того как, в течение стольких лет, полагался на милостивые обещания Его Царского Величества относительно уплаты моего жалованья, и потратил лучшие дни моей жизни и все мои усилия, стараясь, по лучшему разумению, посвятить их на службу Его Величества во всех тех поручениях, которые на меня возлагались.

Джон Перри.

Москва, Февраля 15 дня, 1710 года.

Представивши сначала противень с этой записки Лорду Апраксину, как я уже прежде сказал, я приготовил другой, я приложил его к краткому прошению, которое намеревался вручить лично Царю; но Князь Меньшиков (Mensicoff), в области которого должна была производиться следующая, предназначенная для меня, работа, уговорил меня не подавать этого прошения, но переговорить лично с Его Величеством, не беспокоя его письменными докладами, и обещал поддержать меня своим покровительством, что он и сделал однажды, когда я имел честь, в небольшом избранном обществе, обедать с Его Величеством. Царь опять благосклонно обещал мне что как только я осмотрю местность для выше сказанного водного сообщения с Петербургом, то, по возвращении моем, и прежде чем я примусь за дело, все мое жалованье, за все прошлое время, будет мне сполна выплачено. Полагаясь на слово Его Величества, тем более, что мне следовало не начинать ничего нового, а только осмотреть местность, я был согласен исполнить желание Его Величества, что я и сделал, думая тем оказать ему услугу в то время, когда он возобновлял мне свое милостивое обещание. [27]

Этот осмотр местности имел целью способствовать к исполнению великого и полезного предприятия Царя, о котором уже выше упоминал. Его Величество давно уже намеревался сосредоточить всю торговлю Архангельска и других частей России в новой любимой своей столице, находящейся у устья Невы, которая, выходя из Ладожского озера, впадает в Балтийское море.

В виду этого предположения, еще до того времени, когда я приехал в Poccию, там уже строилось множество магазинов и кладовых для купцов, и значительное число жителей поселялось в этом городе. Все это составляло малую часть разнообразных его предприятий, в числе коих следует упомянуть о предположении построения нового города па Ричардовом острове (Richard’s Island) (Котлин в старину, теперь Кронштат. О. Б.), около 40 Русских миль ниже устья Невы и пяти миль от берега Ингрии (Ingermania), который Царь считал достаточно обширным, чтоб поселить на нем и дворян, и купцов и проч. По улицам этого города предполагалось прокопать каналы, как в Амстердаме, и также устроить искусственную пристань для Царского флота и купеческих судов, приходящих туда по торговым делам. Однако, не смотря на все эти новые предположения Царя, клонящиеся к усилению торговли и упрочению его владычества в этой местности, выбор подобного места был бы крайне обременителен для народа, если б предварительно не было устроено водного сообщения с более плодородными частями страны. Путь, по которому обыкновенно совершалось сообщение, был чрезвычайно тягостный и медленный; во многих местах встречались отмели, где необходимо было дожидаться прибытия воды вследствие дождей; в других местах суда часто натыкались на скалы, подводные камни, и в дребезги разбивались о них, а груз гибнул, или, быв спасен, все-таки становился негодным к употреблению. В тех же местах, где сообщение производилось по сухому пути, весьма трудно было найти корм для лошадей, и то по весьма дорогой цене. Вследствие всего этого рожь и другие припасы обходились, по меньшей мере, втрое, или четверо, дороже той цены, по которой продавались между городами Рыбинском и Казанью (Rebna and Cassan); первый из них отстоит от [28] Петербурга на тысячу Русских миль, на реке Волге. Из этой местности также привозятся дубовый лес и прочие материалы, необходимые для постройки Царского флота; трудность же пути сообщения и в этом случае значительно увеличивает расходы на этот предмет, так что Царские корабли (которые теперь в Петербурге все строятся из дуба), не смотря на то, что рабочий труд ценится дешево, и что канаты, веревки и весь железный материал получается в России, корабли эти все так и обходятся так дорого, что дешевле было бы выписывать их готовыми из Англии.

Во избежание всех этих бед, Его Величество благоволил послать меня осмотреть три разных пути от Ладожского озера до Волги; мне приказано было снять на чертеж течение нескольких рек, впадающих одна в другую, и проследить до истоков их, чтобы освидетельствовать, где они ближе сходятся, и где местность представляет более удобства для устройства между ними сообщения. Согласно с этим приказанием, я измерил разницу уровня всех этих рек, из коих одни впадают в Волгу, а другие в озеро Ладогу (Lodiga); я также сделал все прочие необходимые исследования, и в конце 1710 года вернулся в Петербург с чертежом и донесением о месте, времени и расходах, относящихся до этого сообщения, с одной стороны посредством рек Ковжи, Белого озера, Шексны (Koefsha, Beila Lake, Shacksna), впадающих в Волгу недалеко от города Рыбинска, а по другому пути посредством реки Витегры (Whitigor), Онежского озера и реки Свиры (Swire), впадающей в озеро Ладожское, где требовалось только поставить 22 водопуска и прокопать весьма удобоисполнимый канал на протяжении трех Английских миль. Чертеж этого предполагаемого сообщения приложен здесь к общей карте.

Для тех, кто любопытствует узнать это дело, сообщу краткое извлечение из сделанных мною исследований. Во-первых, я осмотрел ту часть страны, по которой протекают реки Сясь (Sass) и Тихвин (Tiffin), начиная от возвышенности, до того места, где берет свое начало один из рукавов Тихвина: я проследил течение его через множество порогов, на протяжении 174 Русских миль, до того места, где он впадает в Ладожское озеро. [29] Тут я и нашел разницу уровня 897 Английских футов; а с другой стороны, начиная с этой же самой возвышенности, по рекам Чагодоще (Chacodoshea) и Мологе (Molloga), на протяжении 420 миль, до устья реки Шексны (Shacksna), впадающей в Волгу, по исследованиям моим оказалось понижение уровня на 562 фута.

По второму исследованию по реке Мсте (Emsta), Ильменскому озеру (Elmena) и реке Волхову (Volcoff), впадающей в Ладожское озеро, я нашел, на протяжении 550 Русских миль, понижение в 568 футов, а с другой стороны к югу ниже по рекам Твери (Twere) и Волге, до самого устья Шексны, на протяжении 720 Русских миль, понижение на 233 фута.

По третьему, исследованному мною, пути по рекам Витегре (Whitigor), Онежскому озеру и реке Свире (Swire), впадающей в Ладожское озеро, на протяжении 278 Русских миль, понижение не более, как на 445 футов, с самой возвышенности до того места, где реки всего ближе сходятся и представляют удобство для прокапывания каналов; а с противоположной стороны, на протяжении 418 миль, по реке Ковше, Белоозеру и pеке Шексне, впадающей в Волгу, в том месте, о котором было уже упомянуто, понижение только на 110 футов.

Итак, этот край оказался самым низменным, т. е., самым удобным уровнем, представлявшим всего менее покатостей, так что тут требовалось меньшее количество шлюзов. Реки Свира и Шексна и более удобные части рек Ковжи и Витегри были уже судоходцы для судов малого размера, которые подымаются и спускаются по ним в течение целого года, за исключением того времени, когда реки замерзают. Поэтому в донесении моем я указывал Его Царскому Величеству на этот путь, как наиболее удобный для устройства предполагаемого сообщения.

Но, не задолго до возвращения моего в столицу с донесением моим, получено было известие, что Турки, по наущению Короля Шведского, объявили войну, и это дало всем делам другое направление; мысль о выше означенном сообщении была отложена в сторону; Лорд Апраксин (который тогда был Адмиралом), двое Флагманов из иностранцев и большая часть [30] Капитанов и матросов, были немедленно отправлены в Воронеж. Сильные отряды войска получили приказание выступить из разных мест, и назначен был новый набор. Сам Царь сначала отправился в Москву, чтобы передать дела Сенату (который он основал в предыдущем году из девяти Бояр), а оттуда прямо пустился к армии, и я опять оставлен был на произвол судьбы и в неизвестности на все время этой новой воины.

Однако, не смотря на внезапность отъезда Его Величества, я yспел возобновить нижайшую мою просьбу на счет обещанной уплаты жалованья за прошлое время. Мне не удалось выхлопотать более, как плату за один год, рассчитанную в 300 фунтов стерлингов, за то время, которое я употребил для выше упомянутого исследования; деньги эти я получил от Князя Меньшикова, находясь под его начальством, так как работы предполагались в его области. На счет же прочих денег мне велено было дожидаться возвращения Лорда Апраксина, находившегося тогда в Азове; велено же мне было дожидаться его под тем предлогом, что я производил работы под его ведением и не мог свести счет без него.

Хотя большой части Царской армии следовало в этом случае пройти от двух до трех тысяч Русских миль, однако войска с неимоверной быстротой пришли на границу Молдавии, куда к началу весны приехал сам Царь и послал манифест к жителям Валaxии и Молдавии, приглашая их соединиться с Русскими, и обещая за эту помощь явиться с войском на берега Дуная, избавить население от Турецкого ига и упрочить за ним возможность пользоваться всеми преимуществами свободы и вероисповедания.

В ответ на этот манифест жители обещали взяться за оружие и соединиться с Его Величеством, который подвигался все далее и далее, и был уже в расстоянии не более, как шести Немецких миль от Дуная. Передовой отряд драгунов, под начальством Генерала Pенне (Rеnne), сделал нападение около устья реки Прута, на небольшой Турецкий гарнизон, охранявший магазин с провиантом по сю сторону Дуная; но Турки в другом месте, выше устьев Прута, со всей своей армией [31] перешли Дунай, прежде чем Царь успел исполнить свое намерение воспрепятствовать их переправe через реку. Затем Валахи и Молдаване тотчас же передались на сторону Турок и объявили, что они только для виду присоединились к Царю, который, вступив в этот край, принудил их помогать ему снабжением армии продовольствием и прочим. Они ссылались на необходимость, вследствие которой так поступили, опасаясь, что, в противном случае, им пришлось бы пострадать от поборов и разорения; один только Господарь (или Князь) Молдавский с некоторыми знатными особами, которые искренно действовали в Пользу Царя, сочли для себя лучшим остаться под его покровительством; вследствие чего Господарь и до сего дня находится в Москве (Mosco).

Когда Царь приблизился к Дунаю, то он не только был покинут Валахами и Молдаванами, но в то время Крымские Татары (Grim Tartars), которые, за несколько дней до этого времени, появились небольшими частями, отрезали ему возможность продовольствия и все пути сообщения, так что Турки успели придти с войском в три раза сильнейшим, прежде чем он получил сведение о переправе неприятеля через Дунай.

Застигнутый таким образом врасплох, Царь, с армией своей, отступил к реке Пруту, находящейся в недалеком расстоянии; но и тут Турки, появившиеся с утра небольшими отрядами, сосредоточились в этом месте после полудня в значительном количестве и произвели нападение всеми своими силами. Царь, расположив свое войско за чертой рогаток, окованных железом (chevaux de frise), поддерживал постоянный и сильный огонь, так что неприятель, со всем своим преимуществом силы, не мог пробиться в ряды Русских, а вечером того же дня, после трех, или четырех часовой перестрелки, отступил за пределы пушечных выстрелов, унося с собою раненых и убитых и сильно потерпев от неприятельского огня.

Царская армия, ободренная успехом, отдохнула только малое время, и потом, в ожидании нового нападения, рогатки были взяты на плечи солдат, которые сменялись каждые полчаса и в батальном порядке маршировали целую ночь по берегу Прута, чтобы быть в состоянии снабжать людей и лошадей водою. На [32] другой день Турецкая конница настигла их и во время похода произвела нападение, что, однако, не препятствовало Русской армии продолжать отступление; когда же неприятель окружил их со всех сторон, они были вынуждены снова поставить свои рогатки и обороняться выше упомянутым способом. Благодаря этим остановкам, Турецкая пехота также подоспела, и в этот день обе армии отчаянно сражались в течение нескольких часов сряду до тех пор, пока ночь не разделила их.

Подобного рода битва во время похода, сколько мне извecтно, нигде еще в Европе не применялась к делу, и я думаю, что читателю занимательно будет знать все эти подробности. Все это происходило в чистом поле, без всяких изгородей и преград; иначе подобного рода тактика не была бы удобоприменима.

В течение этих двух дней Турки, как известно из достоверных и беспристрастных источников, потеряли около десяти, или двенадцати, тысяч человек, в том числе двух, или трех, Пашей, a Pyccкие около семи тысяч ранеными и убитыми, в том числе один Генерал-Майор, несколько Полковников и много офицеров из иностранцев, преимущественно из тех, которые управляли артиллериею, столь отлично действовавшей в этот день. Сведения эти я получил от некоторых лиц, принимавших участие в деле.

Турки, утомленные и упавшие духом от столь сильного сопротивления, начали припоминать древние пророчества, и пришли к тому убеждению, что само Провидение было против них. Татары же, между которыми находился сам Шведский Король с некоторыми приверженцами из Шведов, продолжали идти по той стороне Прута, имея целью препятствовать Русским переправиться через реку и убивая из них многих в то время, когда они приближались к берегу за водой. Русские были окружены со всех сторон и не имели ни малейшей надежды на беспрепятственное отступление; продовольствие для людей и лошадей было весьма скудно и добывалось с трудом, так как, с одной стороны, сообщение отрезано было Татарами, а с другой во время похода они принуждены были оставить за собою часть обоза. Кроме продовольствия, чувствовался недостаток [33] запасов для артиллерии, на которую, в случае нового нападения, возлагалась главнейшая надежда. И так на третий день послан был в Турецкую армию офицер с трубачом, чтобы предложить условия мира, прежде чем этот последний будет вынужден крайней необходимостью. По всей Русской армии сбирали, и набрали, большое количество червонцев, которые, как говорят, по этому случаю предложены были Великому Визирю. В переговорах прошло полдня, и наконец в поле заключен был мир, с обменом заложников. В числе условий Царь обязался сдать Азов (Azoph) в том же виде, в каком он находился в 1699 году, когда был отнят от Турок; срыть Таганрог (Таganroke), сильную крепость, построенную ныне царствующим Царем на Меотийском болоте (Palus Maeotis), где были выстроены складочные места и магазины для флота, а также устроена новая пристань, о которой выше упоминалось; два других небольших пограничных города, построенных Царем в окрестностях Днепра, предполагалось также уничтожить. Кроме этого было еще много других статей в условиях мира.

Таким образом, Царь, полагаясь на помощь Валахов и Молдаван, и удалившись на такое большое расстояние от своей родины, не упрочил за собою ни одного укрепления, в котором мог бы укрыться в случае нужды, и тем впал в ту самую ошибку, которая, два года тому назад, была причиной гибели Шведской армии, с тою только разницей, что Казаки, призвавшие к себе на помощь Шведского Короля, продолжали отдельными отрядами действовать против Царя долго после того, как предприятие, имевшееся в виду, рушилось, тогда как Валахи и Молдаване, удовлетворяясь условиями жизни своей под Турецким правлением, не сделали ни малейшего усилия, чтоб купить себе свободу и преимущества, обещанные им Царем.

Как бы ни были невыгодны для Царя выше означенный условия мира, но он все-таки положил конец войне в самом начале ее, предоставив себе возможность продолжать свои победы над Шведами. Что же касается до этих последних, то хотя общая молва и утверждала, что Турки начали войну по наущению Шведов, но в пользу их не было включено ни одной статьи в условиях договора. Царский флот по эту сторону Азова, по [34] заключении мира, становился бесполезным и, вследствие этого, отдано было приказание не строить больше судов на этом море, а Царь, со всеми морскими офицерами, строителями и художниками, вернулся в Петербург, куда и мне приказано было явиться в начале 1712 года, чтоб заняться водным сообщением, о котором выше упоминалось.

Когда я прибыл туда, то повсюду слышались сомнения и предположения на счет того, что снова откроется война с Турками, так как, хотя Азов и прочие крепости были, согласно условиям, сданы в руки Турок, но Шведский Король жаловался на Визиря, выставляя, что он мог бы заключить мир на гораздо более выгодных условиях и самого Царя со всей армией взять в плен; в этом мнении поддерживал его и Хан Татарский (Cham of Tartary). Визирь, подписавший условия мира, был лишен должности и приговорен к изгнанию, под разными предлогами статьи, относящиеся до Татар и Казаков, не были приведены в исполнение Султаном; Московских заложников содержали под строгой стражей в жилищах их, а над домом Великого Визиря развивался лошадиный хвост, известный знак войны.

Вследствие этого Царь, хотя и послал новые наказы своим Посланникам и приказание армии в Украине быть наготове, покуда выяснится вопрос войны, или мира, однако отложил свое намерение поручить мне немедленно приступить к делу моему, и только отправил меня осмотреть некоторые небольшие реки, впадающие в Неву, с целью устроить на них для Петербургского флота тот же самый способ исправления судов, который был уже применен в Воронеже. Я расположился у устья реки Славянки (Slavenka), где почва отлично соответствовала цели моей, и прокопал до 14-ти футов ниже уровня реки, не наткнувшись ни на один родник. Я радовался мыслию, что приложу старания свои к этой работе, она должна была производиться около самого Балтийского моря, куда стекаются корабли с разных стран, и я надеялся приобрести более известности этими работами, чем теми, которые производились в Воронеже, так как при удаче исполнения означенных работ, распространилась бы славa, что [35] шестидесяти и семидесяти пушечные корабли (самые большие из этого флота) имеют возможность, посредством изобретенного мною способа, прямо из моря входить в устье реки, без всякой помощи прилива (так как в этом море нет ни прилива, ни отлива), и опять тем же способом быть подняты и поставлены на сушу для починки, как то делается у нас, в Англии. Но прежде, чем я успел приступить к делу, в Мае месяце 1712-го года, прискакал курьер с радостною вестью, что Султан наконец подписал условия мира, и что Московские заложники были выпущены на волю. Егo Величество тогда сказал мне, что выше означенная работа для починки кораблей может быть отложена до другого времени, и что прежде всего необходимо заняться устройством водного сообщения для подвоза продовольствия и прочих необходимых предметов. Скоро после этого Его Величество, намереваясь отправиться в Померанию, приказал мне присутствовать при заседаниях Сената (тогда переведенного в Петербург), где в то время рассматривался вопрос о выше упомянутом водном сообщении. По тщательном рассмотрении представленного мною донесения и чертежа, решено было отпустить в мое распоряжение десять тысяч человек работников, с соответственным числом мастеров и проч. Мне также приказано было представить список необходимого материала для производства работ, к которым немедленно приступить. Я же, со своей стороны, представил Царю, тогда заседавшему в Сенате, новую просьбу касательно недоплаченного мне жалованья, опираясь на условие, заключенное со мною в Англии Послом Его Величества, и тем более опираясь на собственное, неоднократно повторенное, обещание Его Величества.

По прочтении в Сенате моей просьбы, она, по Царскому повелению, отправлена была к Лорду Апраксину, давнейшему врагу моему, который постоянно противодействовал мне во всех домогательствах получить следуемое мне жалованье, внушая Царю оскорбительную для меня мысль, что единственною моею целью было получить деньги, чтоб иметь возможность покинуть службу. Его несправедливые намеки были совершенно противоположны моим намерениям; я имел в виду, если бы только деньги мои были выплачены, остаться в этой стране, вступивши в брак с уважаемою мною особой, и тогда бы на [36] долго продолжалась моя служба Царю. Но выше означенный вельможа предложил дать мне в руки только 4000 рублей, т. е., около трети заслуженной мною суммы, с одним только обещанием выплатить остаток. Он прибавил, что я, по окончании работы, получу от Царя особую награду и, вместе с тем, если того пожелаю, получу дозволение вернуться на родину. Деньги же 4000 рублей я мог получить в руки только под условием подписаться, что я обязуюсь производить означенные работы, довольствуясь до окончанья их этими лишь четырьмя тысячами рублей. Я подозреваю, что Его Сиятельство считал подобное предложение искушеньем, против которого я не в силах буду устоять; ему известно было, на сколько я нуждался в деньгах, вследствие так долго задержанного им моего жалованья. Я же отвечал Его Сиятельству, что, потратив лучшие дни моей жизни на этой службе, и быв так часто обманут в моих ожиданиях, я не могу долее полагаться на одни обещания, и по этой причине нахожусь в необходимости настаивать на том, чтоб все задержанное мое жалованье было выплачено мне в руки сполна, и чтоб с этого дня верно выплачивалась мне следуемая сумма каждые шесть месяцев, согласно моему прошению; в случае же не исполнения этих требований, я решился не продолжать долее моего служения и просил об отставке.

После этого заявления с моей стороны, Его Сиятельство дважды посылал ко мне офицера от имени Царя и стращал, что силою заставит меня приняться за работу; он бы непременно самовольно исполнил эту угрозу, если б я не прибегнул к защите Мистера Витворта, Чрезвычайного Посла Ее Королевского Величества, в то время уполномоченного в Петербурге. Мистер Витворт, в числе прочих дел, донес Королеве о моем положении и, так как сам в это время возвращался из этой страны, то, под своим покровительством, увез меня с собою без выдачи пашпорта, отставки и чего-либо из следуемых мне денег.

Затем Мистер Корчмин (Русский главный Царский инженер, о котором было сказано выше), назначенный моим помощником для этой последней предполагаемой работы, [37] отравлен был для исполнения ее без меня, с помощью некоторых Голландских мастеров. Трудность дела испугала Mистера Корчмина и отклонила его от принятия на себя этой ответственности. С тех пор эта работа и теперь еще не приведена в исполнение, так как никто не хочет предпринять ее. Некоторые лица, которые недавно вернулись из Poccии, сообщили мне эти сведения и передали, что, после моего выезда из Poccии, Царь приказал построить в Воронеже навесы над кораблями своими, чтоб предохранить их от повреждения; но делалось это не в сухой пристани и не тем способом, который предполагался мною.

Мистер Витворт, приняв меня под свою защиту, формально заявил об этом Великому Канцлеру, Графу Головкину (Gollofkin), в длинном совещании с ним. Представляя ему разные случаи несправедливости в отношении к подданным Ее Величества, он благоволил также с негодованием упомянуть о дурном обращении, которому я подвергался, о неуплате мне следуемого жалованья за прошлое время, а также и об угрозах с целью силою заставить меня продолжать службу, что и побудило его принять меня под свою защиту. Три дня спустя после этого совещания, Лорд Апраксин предложил мне заключить со мной условие по моему желанью, если только Посол заверит своею подписью, или словесным обещаньем, что я не убегу из страны. Но Посол известил меня, что, в донесении своем Королеве, он уже подробно доложил о дурном обращении, которому я подвергался, равно и о том, что я прибег к его защите, вследствие чего он увозит меня с собою из России, так что несвоевременно было бы заводить речь об его вмешательстве и подписи, а тем более неблагоразумно было бы оставаться долее на службе после того, как я прибег к защите Посла. Громкие мои жалобы не только восстановили против меня Лорда Апраксина, но и других вельмож, которые рано, или поздно, отомстят мне. Многочисленные примеры показали, что подобного рода вещи могут беспрепятственно случаться.

Кроме того до меня дошли сведения, что не только вельможи, но и сам Царь относился обо мне с негодованьем на празднике, бывшем на военном корабле “Полтава”, который тогда спускали на воду. Его Величество завел речь с одним [38] из Английских корабельных мастеров и, приложив свою руку к груди его, сказал: “Что любит его, как душу, потому что он не таков, как Перри: оправляется, куда ему приказывают, и делает, что ему повелевают, без ропота и жалобы”. Это заставило друзей моих сильно уговаривать меня, уверяя, что уже было слишком поздно соглашаться на какие бы то ни было условия. В чем я действительно и убедился.

Таким образом я представил подробный отчет о том, как провел мое время, и как со мной обходились в России. В истине, всего этого может заверить бывший Чрезвычайный Посол Ее Величества, ныне Королевский Министр в Регенсбурге (Ratisbona), и Мистер Чарлс Гудфело, который много лет был Консулом и Главным Агентом Ее Величества в России, a ныне находится в Лондоне, а также и много других Господ, посещавших эту страну.