ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ

ЛИВОНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

ФРАНЦА НИЕНШТЕДТА

бывшего рижского бургомистра и королевского бургграфа.

Около этого времени съехались в Ревели два короля, отец и сын, король Иоанн III шведский и сын его Сигизмунд III, король польский и польские паны надеялись, что король шведский уступит королю польскому, по данному обещанию при выборе на королевство, Эстляндию с городом Ревелем и другими крепостями; но король шведский не признавал этого обещания, говоря, будто бы его послы, при избрании, дали такое обещание вопреки данным им грамотам, и заявил, что он уж лучше возьмет своего сына обратно в Швецию. Но господа сенаторы смягчили несколько этот отказ и сказали, что король шведский, ради сохранения мира, желает удержать при себе Эстляндию, но что по его смерти польскому королю достанется все королевство шведское.

Таким образом оба, отец и сын, расстались снова друг с другом. Выехавши из Ревеля, король польский прибыл в Ригу и стал сильно домогаться об уступке ему церкви св. Иакова, но община никак не соглашалась на уступку церкви, и поэтому его кор. величество выехал из города не совсем довольный. По многим причинам для города было бы лучше, если бы церковь была тогда уступлена.

В 1590 году город Рига был позван на сейм в Варшаву; между послами был я недостойный, господин Каспар фон Гоффе и синдик Давид Гильхен. Его к. в. все-таки не уступил церковь городу; по повелению его кор. вел. нам было свято обещано, что иезуиты будут жить не в городе, а в замке. Тогда церковь была уступлена. На следующем сейме город снова был позван иезуитами. Бургомистр Николай Экке и синдик Гильхен крепко стояли на том, чтобы нам не принимать иезуитов, так как условие с королем Стефаном относительно уступки церкви говорить о плебане, а не о иезуитах. Правда, на сейме ничего не было решено, но, по окончании сейма, его кор. величество снова сталь обсуждать с ассесорами это дело post aulam, и решил, что мы все-таки должны принять иезуитов. Синдик апеллировал на это сейму; король принял эту апелляцию за унижение себе, будто оная была contra dignitatem regis (против достоинства короля) и даже хотел заключить синдика в темницу, но тому воспрепятствовали земские послы и великий канцлер. Таким образом мы должны были снова принять иезуитов. [100]

В 1604 году, в понедельник вечером, в первый день великого поста, бюргеры, по обыкновению, собрались в гильдейских комнатах для выборов нового эльтермана. Тогда произошел спор между магистратом и общиною, так как магистрат хотел иметь эльтермана избранного из гильдейского братства (Ausschus), а бюргеры избранного из всей общины. Магистрат должен был уступить бюргерам, и эльтерманом большой гильдии был избран никто Эверт Эттинг. Вскоре за тем последовала жалоба со стороны общины на магистрат, будто бы он нарушил северинский договор тем, что предлагал выбор бюргеров из братства, далее будто бы он потратил много денег понапрасну по частным делам; будто бы городские кнехты ночью были высылаемы из города, без ведома эльтерманов; некоторые члены магистрата раздавали должности своекорыстно; некоторые награждали только своих приятелей должностями и еще обвиняли магистрат во многих других вещах. Наконец они хотели переменить образ правления, кассировать северинов договор и кроме того домогались, чтобы доходы города были собираемы все в одну кассу.

Хотя магистрат и не хотел никоим образом соглашаться на это, но община обратилась к полководцу Карлу-Иоанну Ходкевичу, который тогда прибыл в Ригу, и тот одобрил их жалобу.

Тогда магистрат должен был уступить и согласиться на уничтожение северинова договора: все доходы отныне должны были поступать в одну кассу, в управлении кассою будет участвовать община, которая также будет сводить ежегодно счеты вместе с магистратом. Городские солдаты должны присягать одновременно и магистрату, и общине. После этого община отвела для помещения кассы большой дом и постановила, что при кассе должны находиться представители общины (Новый договор между магистратом, и рижской общиной был заключен 29 апреля 1604 г.).

Когда это вот все было исполнено, приступили к рассмотрению кассовых книг, причем оказалось, что бургомистр Николай Экке (В разных списках летописи Ниенштедта Эке называется Eycke, Eeck и Eck. Прим. пер.) который, как доверенное лицо, хранил у себя ключ от кассы, взял несколько денег из той кассы и отдал их некоторым людям взаймы, а вместо денег положил расписки, написанные на его имя, а сумма достигала до нескольких тысяч.

Община потребовала, чтобы эти деньги снова были внесены в кассу и магистрат чрез новых казнохранителей должен был обещать возврат взятых денег.

Кроме того обнаружилось, что из кассы он, Экке, взял [101] другие деньги в разные времена, и хотел дать в том отчет (однако не дал). Община все это приняла за своекорыстие со стороны Экке и упрекнула его и в том, что будто бы он уже давно секретарем Давидом Гильхеном был обруган вором и подобное поругание в продолжение многих лет он не хотел с себя смыть; к тому же протестовал против нового соглашения магистрата с общиною, поэтому его из-за вышеприведенных и еще других многих причин в городском управлении терпеть невозможно, и он должен оправдаться во всех этих делах (Экке давал взаймы взятые им из кассы деньги дворянству и другим лицам по 10-12 процентов и при этом получил столько прибыли, что, кроме значительной денежной собственности, владел 12 домами. Когда магистрат уличил его в этом самовольном поступке, он пытался всячески изворачиваться и обещал возвратить эту сумму с наросшими 5-ю процентами. На это не согласились; в особенности противился этому эльтерман Эверт Эттинг. Тогда Экке скрылся в замок, куда убежал вместе с обоими своими зятьями, ратсгером Рэттгером Горстом и Томасом Раммом, которые также были ненавидимы бюргерами. Его движимое и недвижимое имущество были в 1606 году конфискованы городом. В августе 1607 года прибыл в Ригу Магнус Нольде, который пытался в гильдии примирить беглецов с общиною. Экке поручил Нольде заявить, что он, Экке, откажется на будущее время от всяких должностей в магистрате, лишь бы его снова приняли в город, дали ему позволение беспрепятственно присутствовать при церковной службе, занимать в церквах свое почетное место и дозволят ему являться без помехи на свадьбы и т. д., если его пригласят. Многие были согласны принять Экке, но Эттинг настоял на том, чтобы ему было отказано в его просьбе.

После этого беглецы обратились к варшавскому сейму и добились того, что король решил их дело: они были 7 мая 1612 года восстановлены в своих должностях; Эттинг, по королевскому указу, был отставлен от должности и должен был выехать из городского округа.

9 июля 1612 года снова подняли вопрос о взятых Экке из городской кассы деньгах и было решено пересмотреть счеты той кеммереи, которою заведовал Экке. Он сам взялся произвести поверку и объявил, что он городу должен всего-навсего 25 гульденов. Из страха промолчали. Только эльтерман Цаупе, который, будучи прежде нотариусом при городской кассе, отлично знал все книги, доказывал противное и утверждал, что Экке должен городу 70 000 рижских марок с лишком. Тот вследствие этого страшно рассердился и всячески возражал, но неудачно. Наконец он в ярости крикнул Цаупе: «Ты негодяй; говорю тебе, я возвращу деньги!» Магистрат, из боязни новых столкновений, остановил Цаупе, и 22 июля уладил дело Экке и его зятей; город же потерял значительную сумму навсегда. В виде небольшого вознаграждения за потерю денег, город получил то, что этот всегда столь корыстолюбивый человек, в 1615 году основал на свои собственные деньги заведение для бедных бюргерских вдов малой гильдии, которое существует и ныне под именем Экова конвента. (См. Бротце Annales Rigenses и другие рукописи)).

В 1604 году, после Михайлова дня (29 сентября), когда обыкновенно происходит распределение должностей, за него никто не хотел подавать голоса, потому голос был дан за Гинриха фон Уленброкка, который был избран в прошлом году.

2 ноября 1592 года, когда король Иоанн шведский волею Божиею скончался, сын его Сигизмунд, король польский, был коронован также и королем шведским. Ему были предложены шведскими сословиями некоторые пункты, относительно принятия которых он был в затруднении; но когда выезжал из королевства и война между московитом и Швециею еще не кончилась, он, между [102] прочим, доверил шведским советникам управление государством и послал Германа Флемминга с войском в Финляндию, для защиты границ. Должно быть ратные люди причинили много вреда финским крестьянам, ибо те восстали против солдат, причем Флемминг со своими ратниками перебил много финских крестьян. Должно быть также рассердило герцога Карла, родного брата короля, еще и то, что ему не было поручено управление государством, а может быть у него была какая другая причина, которая мне неизвестна, только он после отъезда короля стал присваивать себе всю власть в государстве и управлении и привлек на свою сторону некоторых заседающих в государственном совете шведов, которые сочувствовали ему, занял после этого государственные замки и бурги, взял армаду кораблей, сменил должностных лиц в сословиях, в замках и на кораблях по своему произволу, и забрал весь арсенал. Некоторые рейхсраты, которые хорошо понимали, что это нечто иное как действия против короля, и что впоследствии это не останется без возмездия, предпочли отправиться в Польшу к королю, нежели помогать намерению Карла. Вследствие этого король был принужден вооружиться и отправиться из Данцига с кораблями и войском, и вместе с убежавшими советниками прибыл счастливо в Кальмар, который занял герцог Карл со своими приверженцами. Когда же король лично прибыл и потребовал себе пропуска, то наместник герцога Карла не осмелился отказать ему; таким образом король и вступил в кальмарский замок. Тогда прибыли некоторые ландзассы для приема короля и финляндцы были также в готовности сопровождать короля по стране, но он им велел возвратиться в Финляндию. После этого прибыл герцог Карл с вооруженными людьми, встревоженный прибытием короля, недовольного тем, что он присвоил себе правление в Швеции; герцог имел свидание с полковником Юргеном Фаренсбахом у Кальмара или Штеккенберга, причем говорил, что придет к королю, но для этого просил три дня сроку.

Полковник, передавая это королю, сказал: «Милостивый господин, если ваше кор. вел. дадите ему выиграть время, то он замыслит засаду и укрепится с моря и с суши; и тогда уже он ничего не сделает по воле вашего кор. величества, и поэтому-то теперь он и является сюда. Если он не хочет явиться сейчас, то я готов сразиться с ним и выдать его вашему кор. величеству в скором времени; если же мы будем ждать, то ваше кор. величество можете лишиться трона». Но королевские советники говорили королю, что ему не следует вступать в сражение и проливать шведскую кровь. Король послушался их и дал герцогу три дня сроку. Между тем герцог Карл усилился кораблями и войском, а короля застигла буря, разорявшая его корабли. Тогда герцог Карл [103] приступить к делу и начал с королем сражение; королю пришлось плохо. При самом начале сражения королевские люди уже были разбиты, а шведы, находившиеся при короле, не хотели сделать ни одного выстрела. Таким образом сражение было проиграно, и теперь король должен был плясать под дудку герцога Карла: он был принужден подписать договор по всей воле герцога, должен был выдать герцогу советников как его пленных, а также оставить во власти герцога все крепости, корабли и артиллерию. Король, принужденный к подобному договору, занял замок Кальмар и отплыл с некоторыми кораблями в Пруссию, а оттуда в 1598 году прибыл в Польшу.

После этого герцог Карл вооружился, двинулся к Кальмару, взял и снова занял его, и за тем в 1599 г. уехал в Финляндию.

Как только прослышал про это король, тотчас же велел снарядить в Ливонии несколько отрядов гофлейтов и до 300 лошадей. Это он послал на помощь к финляндцам. Но как только гофлейты прибыли в Финляндию, то уже карта, как говорится, пропала, потому что выборгские были заодно с герцогом Карлом, почему вышеупомянутые ливонцы большею частью были взяты в плен, исключая немногих, которые с маленьким Иоахи-мом убежали в Россию. Русские же их удержали у себя до тех пор, пока они не были высвобождены королевскими послами; другие же, которые были отправлены в Стокгольм, впоследствии были также освобождены: рядовым позволено было отправиться в нейтральные местности, а знатных удержали пленными.

После того герцог Карл стал думать об том, как повести войну с королем польским и решил перенести военные действия в Ливонию. Чтобы шведы оставались в мире, герцог велел прежде всего отрубить головы государственным советникам, которые были поистине превосходные люди и опора государству. После того, в 1600 году, послал он в начале великого поста из Финляндии Германа фон Дюрека с 900 всадников в ту часть Ливонии, которая принадлежала шведам, и затем лично сам отправился в Ливонию с орудиями и шведскими рейтерами и пехотою, которую он набрал из деревень.

Когда в июне 1600 г. герцог Карл прибыл в Ревель, то нашел для себя армию из 2300 человек кавалерии. Осмотрев свое войско, он двинулся на приморскую крепость короля польского Пернов, отстоявшую на 20 миль от Ревеля, и без всякого предварительного объявления войны, осадил ее, но не штурмовал, а пугал лишь словами, будто бы уже город пропал, взорванный на воздух. Крепость и сдалась без большой нужды к тому. [104]

Этот успех укрепил мужество герцога Карла и он послал нескольких рейтеров напасть врасплох на Оберпален, в котором совсем не было гарнизона, потому что гауптман Рудамин был ограблен и разорен в Зонцеле и тогда отсутствовал. Лучше было бы, если бы он повнимательнее смотрел за своим замком Оберпаленом, да обращался бы по-человечески со своими несчастными крестьянами.

Полковник Юрген Фаренсбах после этого происшествия двинулся к Кремону, а оттуда к Кольтцену с господином Ленекком и они в поле совещались между собою, ибо Ленек был главою поляков, а полковник Фаренсбах главным начальником над немцами. Они двинулись в гельметскую область, наперерез герцогу Карлу. Но как только герцог Карл завладел Перновом, Эвольд фон Меден занял без всякого сопротивления Салис. После этого Карл отправил своего побочного сына Карла Карльсона в Каркус с 4 500 человек солдат, но они были разбиты поляками. Тогда герцог Карл подошел к Феллину, который и должен был сдаться, таким же образом он завоевал Лаис, далее занял Каркус, где он получил порядочную добычу, ибо ему таковую отдали без всякой нужды. После того он послал отряды в другие замки, как то: Гельмет, Трикатен, Руйен, Вайнзель, Буртнек, Лембзаль, Наббен, которым предложил сдаться, что те и сделали. Эрмес защищался, но недолго. В Кирремпе находился Гейрих Фалькенберг, который крепко стоял за герцога Карла, ибо он задержал порох, посланный в Дерпт, и после того сдался. Точно также поступили и мариенбургцы.

Полковник Фаренсбах настоял на том, что господин эконом ротмистр Гинрих Рамель и ротмистр Каспар фон Тизенгаузен из Тирзена, остались с их рейтерами в Дерпте; сам же он двинулся к Вендену, где он рассчитывал на Дембинского. Герцог же Карл около Рождества подошел к Дерпту и взял его, так как город этот не был достаточно защищен, да и происходили там несогласия. Герцог обещал всем свободный выход, но обещания не сдержал. Это случилось в 1600 году, 27-го декабря.

После взятия Дерпта, ему уж больше не пришлось тратить пороху ни пред какими замками, за исключением Вольмара, Трейдена и Нейгауза, другие все сдались до Кокенгузена.

Тогда герцог Карл послал несколько тысяч человек взять Венден. В воскресенье, когда они прибыли, Юрген Фаренсбах только что с 50 лошадьми и ландзасами отправился из Вендена в Нитау, не подозревая, что шведы близко, которые может быть и знали об отсутствии полковника; но Дембинский и полковник Вейр из крепости с немногими людьми мужественно кинулись на них [105] обратили в бегство и загнали их в реку Аа, где несколько тысяч потонуло, а много сотен осталось на поле битвы и отняли у них оружие, знамена и пр. Это было божеское деяние. Но когда поляки в Вендене услышали о взятии Вольмара, то все они, кроме Дембинского, который охотно остался, бесчинствуя, оставили город и замок, наполнили свои телеги бюргерским хлебом и уехали.

Воевода Матвей Дембинский, отправившись из Пебалга, наткнулся со своими 70 или 80 всадниками на шведов, которые его осилили и взяли в плен.

Трейден был взят штурмом и при этом большинство защитников было убито; Кремон и Зегевальд должны были тотчас же сдаться. Карл Карльсон был послан вперед обстреливать Нейгауз, который хотя и держался хорошо, но должен был сдаться.

После этого Карльсон двинулся на Смильтен, Арле, Берзон, Сесвеген, Крейцбург, Шваненбург, Мариенгаузен, Луцен, Розитен, Лаудон, Ронненбург, Юргенсбург, Нитау, Лембург, Соденпойс, Зонцель, которые сдались без всякого сопротивления. Наконец, он двинулся на Кокенгаузен со своею лучшею силою; сначала он обстреливал и занял городок, а потом и замок, и в особенности крепко обстреливал одну башню. К Кокенгаузену прибыл лично герцог Карл и сам производил штурм весьма серьезно и разгонял всех, кто только мог приблизиться. Когда же они подошли к обстреливаемому пролому и хотели проникнуть внутрь замка, тогда обрушилась на шведов башня, так что они были раздавлены целыми сотнями с барабанами, пищалями и пиками и переполнили рвы собою. Тут герцог лишился своего мужества до того, что бежал и поручил Карлу Карльсону и другим вести войну, говоря, что будет им советовать. Они остались в городе и продолжали обстреливать замок, но осажденные ревностно следили за шведами со своими ружьями и перестреляли многих, которые ходили по улице.

Когда наступил новый год и Двина тронулась, жмудский староста с литовскими панами подступили на помощь гарнизону, который уже начал терпеть большой голод. Карльсон должен был отступить в Эрлу, где его застали врасплох и разбили. Но он снова собрал около 3 000 человек и снова явился под Кокенгаузен. Там Ходкевич, приблизительно в ј мили от города, дал ему сражение, в котором пали многие с обеих сторон, и шведы должны были покинуть свои орудия и бежать. После этого литовцы отобрали у шведов много замков, пока наконец не пришли в Ронненбург. Там шведы держались до тех пор, пока герцог Карл не прибыл из Ревеля. Он снова выступил в поле, спустил по Двине несколько кораблей с ратниками и орудиями, сам же [106] с собранными им ливонцами и шведами сменил гарнизон замка Ронненбурга. Отсюда он напал на литовцев, которые покинули свои орудия, лошадей, и все решительно, отступили под стены Риги, имея коней в самом жалком состоянии. Между тем, полковник Юрген Фаренсбах, венденский воевода, прибыл из Пруссии с несколькими шотландцами и 4 ротами кнехтов, численностью в несколько сот человек, и расположился в рижском замке, имея при себе около 50 или 60 коней.

23 августа литовцы расположились у Двины между городскими стенами и Двиною; герцог же Карл последовал за ними и расположился со своим войском в Мильграбене, в одной миле от Риги. Литовцы задумали сделать вылазку и пожелали на всякий случай, чтобы город дал обещание пропустить их в город, если их разобьют, в чем, впрочем, им было отказано весьма вежливо и объявлено, что они пропустят самое большее только начальников, да сотни две лошадей, так как они хорошо знают что значит впускать много ратников в город.

Между темь, герцог Карл, укрепившись и на воде, и на суше, двинулся 1601 г., 30 августа, утром, между 2 и 3 часами, на рижский форштадт и напал на укрепление, где помещались полковничьи шотландцы, которые были выбиты оттуда и увезли только три фальконета. На этот раз был выжжен весь форштадт и, по-моему, убытку было наверно на 2 бочки золота. Я тогда, при этом пожаре, потерял более 30 сараев и домов. Господь вознаградил этот убыток.

2 сентября полковник отнял у шведов на Двине одно гребное судно и взял при этом в плен гауптмана (Констана) Ганса Шульца и одного фенриха (прапорщика) с 9 людьми.

8 сентября шведы начали строить укрепления на Книттельсгольме, около двинского переезда, чтобы помешать переправе, и крепко укрепили его, думая обстреливать оттуда город, и ругали людей, которые находились по ту сторону Двины, на больверке.

16 сентября они покинули этот шанец, а шотландцы с их полковником Юргеном Фаренсбахом заняли укрепление и срыли их.

8 сентября прибыл великий канцлер и полный гетан короны польской, Иоанн Замойский, вместе с младшим гетманом Зеликомовским (?), из Польши и с ратниками переправились чрез Двину; после этого и сам король переправился с значительным войском у Кокенгаузена.

17 сентября королевские военачальники послали трубача с письмом к герцогу Карлу, предлагая ему вступить в бой, и выбрать место сражения на чистом поле, если он только воин. Тогда герцог Карл пришел в затруднение и порешил бежать, [107] как можно скорее. Он направился тотчас к Ревелю и Швеции и сказал ливонцам, которые ему встретились: «Я посадил теперь вас в крепости, замки, передал вам владение землею и людьми, если вы не хотите защищать их, то не защищайте: у меня в Швеции довольно земли и людей».

У герцога Карла находился в службе граф фон Нассау из Нидерландов, который сказал ему, что он ясно видит, что никакой выгоды из этой войны нельзя извлечь, так как страна совершенно опустошена, бедные люди разорены и уничтожены, а поэтому он советует герцогу примириться с его двоюродным братом, королем польским, чтобы снова быть в согласии между собою и в покое и избежать пролития невинной крови.

На это герцог Карл отвечал, что этот совет ему не нравится, и прибавил: «выпустить розгу из руки — нет, это для меня не удобно, пока я веду войну в Лифляндии, в Швеции у меня мир». Его поддержал герцогский ротмистр Рейнгольд Энгедес, слышавший этот разговор. Главнейшие крепости, каковы: Роннебург, Вольмар, Нейгаузен, Дерпт, Феллин, Вейссенштейн, Пернов, Ревель и Нарва, герцог занял оставшимися при нем ратными людьми из шведов и немцев, а сам отправился в Швецию, обещая собрать новое ополчение в Швеции и заместить их. Лучшие большие орудия он взял с собой и вооружил им крепости для борьбы с поляками. Так как граф фон Нассау видел, что война герцога Карла не кончится добром, то и уехал из страны. То же самое сделали герцоги Гольштейнский и Люнебургский.

Если бы отпавшие лифляндцы, теперь, когда король польский находился сам в стране, оставили герцога Карла и приняли предлагаемую королем милость, то сохранили бы свою честь, а страну и людей спасли бы от разорения, но как они имели более доверия к герцогу и надеялись, что он приведет свежее войско, потому на них и пошли как на врагов польского государства и стали обращаться с ними сообразно с этим.

1601 г., 23 сентября, его королевское величество выступил с обоими военачальниками из Икскуля. Младший военачальник отправился вперед с 4 000 казаков из Кокенгаузена на Венден через Роденпойшский уезд через Аа и таким образом на Рооп.

Орудия следовали с обозом. 10 октября венденский воевода Юрген Фаренсбах последовал за королем с 4-мя знаменами (отрядами) шотландцев, приведенных им из Пруссии.

19 октября король и главнокомандующий двинулись с орудиями на обложение крепости Вольмара. Этот поход был сущим несчастием для бедных (сельских) жителей: казаки нещадно гоняли и мучили их, отбирали все их имущество, все хаты и [108] заборы пожгли, так что сельчане от ужасного голоду валились целыми кучами и умирали. Они лежали непогребенными в деревнях и на дорогах, камни могли бы над ними сжалиться.

1601 года, 2 декабря, король отправился из Риги обратно в Вильну, а коронные военачальники остались при очень жестокой стуже с артиллериею и ратными людьми под Вольмаром. Много людей замерзло, несмотря на это военачальник обстреливал крепость сколько только было возможно до 17 декабря, когда они наконец после нескольких штурмов сдались на акорд. В ней находилось 350 шведов и немцев. Польский военачальник приказал отпустить и проводить их, за исключением незаконного сына герцога Карла, Карла Карльсона, Понтия де ла Гарди — сына и двух других шведских господ, которые были отправлены в Польшу (Карл Карльсон Гилленгьельм, побочный сын герцога Карла Зюдерманландского, впоследствии короля шведского Карла IX, отличился особенно мужественной защитой Вольмара в 1601 г. Как ни слабо укреплено было это место, все же Иаков де ла Гарди и Гилленгьельм мужественно удерживали здесь в продолжении целых двух месяцев всю военную силу поляков. Крепость под конец представляла из себя кучу камней и все-таки они посреди этих развалин отбили 6 декабри с большим уроном нападавшего на них неприятеля. Наконец, так как поляки хотели 8 декабря возобновить штурм, осажденные увидели себя вынужденными по недостатку снарядов отдать это место, но с условием, чтобы им было позволено выйти из крепости с оружием и знаменами. На это было дано согласие, но вышепоименованные начальники должны были оставаться в плену, пока не будут выменены на Дембинского и Шенкинга. Только после 12-ти летнего тяжкого заключения Гилленгьельм был отпущен в Швецию и впоследствии занимал там многие важные должности.

Он умер 17-то марта 1650 года и погребен в соборе в Штренгнэсе, где висят над его могилой железные кандалы, в которые он был закован во время своего заключения в Польше. Между оставшимися от него рукописями, сохраняющимися в шведском государственном архиве, находится и его: «Relatio de Kokenhusano proelio et obsidione Wolmariae.» См. Гадебуша liv. Jahrb. VI 2, стр. 264-266; Гупеля neue nord. Miscel стр. 18, 194-196; Livl. Schriftsteller. Lex. II, 155-157. Прим. пер.).

В 1601 г., 24 декабря, Карл Карльсон и Понтия де ла Гарди сын были провезены через Ригу в Польшу. Польский военачальник, после покорения Вольмара, отправился в город Дерпт, чтобы там немного отдохнуть, и велел открыть переговоры с следующими замками: Эрмесом, Гельметом, Мариенбургом, Нейгаузеном, которые сдались на милость и были приняты; но в Адзеле был один лживый человек, Адам Шраффер, и Яков Роланд, которые задумали одурачить польского военачальника, потому он послал 12 марта 1602 г. туда своих людей и приказал обстреливать Адзель.

Между тем, лживая лиса Шраффер убежал, тогда остальные сдались. Военачальник дал им свободный выход, за исключением Роланда, которого он потом велел казнить.

Альбр. Дембинский с его ротой и другими ратными людьми был послан военачальником обложить Роннебург, который и [109] должен был вследствие нужды сдаться. Затем военачальник отправился из Анцена в Ринген, хотел вести переговоры с дерптцами, но напрасно. Они сделали вылазку за добычей, поубивали многих казаков, но последние скоро получили подкрепление и сделавшие вылазку большей частью были перебиты.

Тогда военачальник оставил Дерпт и направился к Феллину. Феллинцы тоже сделали вылазку с помощью некоторых перновских гофлейтов и напали на 40 возов, везших хлеб, вино и другие вещи, которые они и забрали с собой. Военачальник выставил несколько тяжелых орудий, занял город и велел 7 мая 1602 года в первый раз штурмовать замок, но штурм был отбить; Юрген Фаренсбах и Вольмар фон Менден были в бою ранены, из которых последний, к общему сожалению, на другой день умер.

На следующий день, 8 мая, военачальник приказал опять с новой силой сделать нападение на замок; при этом штурме осаждающим грозила большая опасность: осажденные под проломом выкопали яму (мину) и туда наложили пороху, а поверх послали земли, рассчитывая, что, если их выбьют из пролома и поляки взойдут на порох, они, последние, взлетят на воздух. Но Господь Бог рассудил иначе. Когда начался штурм, осажденные со своим начальником стали на порох и сами неожиданно взлетели на воздух. Тогда у них пропало все мужество и они сдались на милость. Военачальник приказал дать шведам и немцам свободный выход в Пернов, а лифляндцев с женами и детьми удержал в плену; из них многие были казнены.

В это время дерптцы сделали вылазку с тремястами, приблизительно, стрелков и несколькими всадниками, чтобы взять замок кастелляна Георга Шенкина Анцен, который был занять немногими польскими людьми. В первый раз они были отбиты, но когда в другой раз сделали нападение, то покорили замок, взяли хорошую добычу и знатных пленников. Это был очень прекрасный, вновь выстроенный замок, но они его подожгли и он сгорел, а это была сущая жалость.

Когда был покорен замок Феллин, польские ратные люди почти совсем воспротивились оставаться долее в поле, потому что они целую зиму терпели в поле стужу и потому что у них почти не было денег, но военачальник уговорил их не расходиться, и приказал отвести их к Наббижскому мосту и расположиться лагерем около церкви св. Иоанна. Между тем дерптские шведы опять сделали вылазку для грабежа и перебили много казаков, но польские рейтеры скоро их окружили и из них 100 были убиты, а 12 пленными приведены к военачальнику; также из Вейссенштейна [110] двое начальников, Яков Гилле и Симон Пилле сделали вылазку для грабежа со 100 стрелками и 50-ю рейтерами. Тогда польский военачальник послал против них своих людей, которые всех их положили на месте, и оба начальника были взяты в плен. После этого поляки ограбили Нарву. Между тем к военачальнику прибыло свежее войско и он затем двинулся под Вейссенштейн. Там ему стоило больших трудов строить шанцы на болоте, так что он должен был привести несколько тысяч возов кустарнику, прежде чем можно было поставить орудия в шанцах на болоте, причем было потеряно много народу. Было убито 6 или 7 ротмистров. К тому же приключилось следующее несчастие:

Когда в Ригу прибыло свежее войско и переправилось через Двину, магистрата разместил многих своих кнехтов около города в новой магистратской усадьбе (Новозаложенная магистратская усадьба называлась Гейденгоф (Heidenhof). Пришедшие солдаты по своему обычаю проходом через городская владения учиняли самые необузданные бесчинства. Город хотя и жаловался, но безуспешно. Ходкевич, нуждавшийся в подкреплениях, был этим событием так возмущен, что в первом порыве гнева хотел приказать казнить не только рижских кнехтов, но и всех других солдат, которые из этого города находились в его лагере. Только с трудом удалось нескольким офицерам уговорить его представить это дело на рассмотрение королю. Город и был по этому поводу в 1604 г. привлечен к королевскому суду; но что затем последовало — неизвестно. Прим. пер.). Тогда некоторые польские ратные люди хотели ворваться в эту усадьбу, а кнехты не хотели этого допустить. Из-за этого произошло у них столкновение и несколько поляков было убито. Тогда поляки напали на усадьбу целой толпой, подожгли постоялый двор, в котором находились кнехты, им пришлось выйти из горевшего дома и тогда 15 или 16 человек из них было убито. В городе по этому поводу произошло смятение: несколько поляков были убиты на улицах и перед городом, потому что остальные кнехты хотели отомстить за своих погибших товарищей.

Магистрат дал кнехтам несколько полевых орудий и стрелков, с ними они выступили из города и много всякого народу бежало за ними; поздно вечером они подошли к мосту. Как только поляки заметили их, то выстроились в боевой порядок; рижские кнехты требовали выдачи тех, которые убили их товарищей. Проигранная свалка; поляки обратились в бегство и из них было убито человек 150. Один ротмистр был убит перед Ригой, а другой, Лука Война, был ранен около Нейермюленского моста и едва остался в живых. Также было убито несколько жен и детей ратных людей. После этой свалки, поляки, увидев что их вещи пограблены, убежали назад в Польшу; а жаль, потому что они тогда были очень нужны военачальнику. [111]

Около этого времени были посланы в Ревель на шкуне 60 человек, которых приказано было отвезти в Швецию в качестве пленников, в их числи было 22 чел. из наших. Эти последние надеялись на плохой прием в Швеции, оттого сговорились между собой и когда шкуна вышла в открытое море напали неожиданно на шведов с топорами, кольями и дубинами, начали биться, так что очень скоро многие пали на месте, а другие потеряли всякое мужество. Там был портной, тот своим утюгом многих убил; ручные топоры и ножи для хлеба тоже при этом очень пригодились. В конце концов 22 человека овладели шкуной, побросали за борт шведов, и оставили в живых только немногих, которые должны были помогать им управлять судном; они заставили их направить шкуну к берегу около Салиса, а оттуда они отправились в лагерь великого канцлера Замойского, который их встретил с почестями.

27 сентября 1602 г. поляки взяли и замок Вейссенштейн, после долгого сопротивления. Здесь они нашли прекрасное оружие и продовольствие. Когда прибыл Ходкевич из Жмуди со свежим войском, в то самое время как остальная часть армии была совершенно измучена пребыванием на войне в течении целого года, ему, Ходкевичу, было передано командование войсками в стране, а великий канцлер со вторым военачальником Зеликовским, графом Острогге и другими ротмистрами выехал из страны. У них в войске было много больных, вследствие потерпенных в течении целого года невзгод.

В феврале 1602 польскими казаками были убиты, между Мариенбургом и Анценом, Фромгольд фон Унгерн и Христоф Корф с 9-ю людьми, хотя при них и был паспорт от великого канцлера и охранная грамота, чем великий канцлер был очень возмущен и произвел по этому делу деятельный розыск, но ничего не открыл.

Теперь я должен рассказать об ужасных горестях, которые я пережил в Лифляндии в 1601 и 1602 гг.

В 1601 г. в Лифляндии вымерзли все хлеба, особенно яровые, а которое зерно дозрело из ржи в некоторых местах, то было по всей стране опустошено и попорчено неприятелем и своими. А у бедных поселян (казаки и поляки) под пыткой вывертывали (растягивали) члены, клали на огонь и жгли, чтобы они не могли ничего утаить от жестоких мучений, они должны были вырывать из земли все, что спрятали; у них отбирали даже хлеб из печи и изо рта, снимали одежду с тела; у них не осталось ни горшка, ни котла, в котором бы они могли сварить какой-нибудь травы с поля, они растирали в лотках и корытах зеленую траву горячими камнями и глотали ее без соли и запивали холодной водой, должны были лежать на свету нагими; у них не осталось ни одного [112] топора, которым можно было бы срубить хоть полено топлива. Оттого они распухли как колоды; все хаты, деревни, дороги, по которым шли войска, были полны трупами мужчин, женщин и детей, так как ни собаки при дороге, ни птицы небесные, ни дикие звери не могли жрать всех трупов, а когда маркитанты встречали кучки народа из 15, 20, 30 чел. и спрашивали их, куда они идут, то они отвечали: в Ригу, в Ригу! Когда же купцы замечали им, что невозможно, чтобы они все могли там прокормиться, то они отвечали, что им ведь все равно, где их уложит голод; им было и то уже утешением, чтобы быть похороненными в Риге, так как иначе они должны были быть сожраны псами и волками.

В имении Фрица Крюднера один крестьянин вышел из своей хаты, заперев в ней своих детей, чтобы не видеть, как они погибают, взял одного ребенка за руку и ушел, чтобы тот не видел, как умрут остальные дети. Где же смерть настигла его с этим одним ребенком — я не знаю.

В Зонцельском имении при дороге лежала мертвая лошадь. Тогда один крестьянин хотел привезти ее к себе в пищу для себя и своих и для этого одолжил от другого крестьянина его лошадь. Но в то время как он взвалил мертвую лошадь на сани, вдруг настигает его какой то безжалостный солдат и выпрягает одолженную лошадь из саней.

В Роопском округе достойный доверия человек видел, как пять человек лежали при дороге вокруг мертвой лошади и, так как у них не было ножа, рвали ее зубами.

В лемзальском укреплении у одного сапожника сгорела по его неосторожности хата и сам он в ней закоптел и изжарился, тогда голодные люди объели у трупа этого сапожника ноги и руки. В Берзонском имении 16 человек до такой степени были одолены голодом, что одного человека убили, разделили между собой и съели. В Гониггофе, одном из имений помещиков Дона, изголодавшийся немецкий парень лежал над мертвою лошадью и отрывал мясо зубами.

Один крестьянин убил и сварил свою собственную жену, а ее брата затем пригласил к себе в гости, который от ужаса и трепета, когда услышал это, заколол себя. А еще один крестьянин задушил и съел своих трех детей, и этот голод, когда люди съедали свои собственные испражнения, объедали свои руки и ноги, продолжался до 1603 г.

4 марта в Дерпте один крестьянин публично на рынке сжарил и съел человеческую руку. Другой изголодавшийся шведский солдат отрывал зубами мясо от своей правой руки и мясо поедал. [113]

Во время этой же осады одна женщина поела своих собственных детей и после этого закололась.

3 апреля 1603 г., долгое время терпев голод, Олоф Штрале должен был наконец сдать Дерпт Ходкевичу, где поляки, после сдачи, зло хозяйничали. В этом году полякам везде везло счастье, пока чума не разогнала их по квартирам.

В 1604 г. случилось, что рижские бюргеры захотели, по своему обычаю, в понедельник на масленице избрать в большую гильдию нового эльтермана. Но магистрат предупредить их. Так как из тех 70 человек, которые по заключенному в 1589 г. мирному договору имели всегда совместно с магистратом голос в городских делах, многие умерли, то магистрат в четверг, перед масляной, пополнил снова их число, с тем, чтобы бюргеры выбирали другого эльтермана из тех 70 человек и притом из тех 40 человек, которые заседали в большой гильдии. Граждане приняли это так, будто такое распоряжение сделано им назло, чтобы привязать их к тем 40 человекам, из которых они должны были бы выбирать себе эльтермана. Они не хотели уступить магистрату и просили, чтобы им снова позволили по старому выбирать из всей общины по большинству голосов братьев.

Магистрат ссылался на договор, по которому в большой гильдии могло быть только 40 человек: если же эльтермана выбрать из общины, то в противность договору, который бюргеры поклялись исполнять, всех членов было бы 41. Бюргеры очень горячились, доказывая, что выборами 40 человек, произведенными в четверг перед сроком, их право свободного выбора обойдено, что поэтому они хотят оставить своим эльтерманом старого, пока не получат дозволения от короля производить выборы по старому.

Магистрат строго настаивал на исполнении договора; тогда община сделала донесение магистрату, что она с 1589 до 1604 г. крайне тяготилась повинностями, возложенными на нее договором и все-таки никогда не нарушала его, в надежде, что и магистрат в свою очередь, сообразно договору, по справедливости будет держать себя относительно бюргеров, и тогда договор не был бы нарушен. Но теперь бюргеры видят, что магистрат не только объясняет договор только в свою пользу, стараясь лишать бюргеров их свободы, но что он и сам во многих пунктах не соблюдал договора, как напр. в следующих:

1. Магистрат истратил много денег из общей казны помимо желания и ведома ее эльтерманов, и притом на частные нужды, чего договор не дозволяет.

2. Несообразно большие суммы были потрачены па посольства, инструкции же и донесения читались эльтерманам и братству лишь [114] отрывками и при этом велись другие частные дела, что противно договору.

3. Деньги взимались и записывались на городскую казну, о чем эльтерманы и старшины желали бы иметь сведения, но это не доходило до их ведома.

4. Различных граждан требовали поодиночке в ратушу и там им навязывали содержание чересчур многих кнехтов, сверх их состояния.

5. Кнехты нанимались и отпускались, о чем эльтерманам и старшинам между тем ничего не говорилось.

6. Целые роты кнехтов высылались в ночное время из города, без ведома и желания эльтерманов и старшин.

Вследствие этого и на том основании, что магистрат, а не граждане, нарушил договор в упомянутых и многих других пунктах, то община не хочет ни за что больше признавать этого договора. Она также хочет, чтобы прекратились злоупотребления в казначействе и чтобы все городские доходы, вместе с доходами кеммерейными и, какие бы названия они ни носили, поступали впредь в одну кассу; при этом община желает совместно с магистратом назначать своих людей, которые бы взимали аккуратно годовые доходы, а также производили аккуратно необходимые расходы и должны бы были давать в том ежегодно верный отчет.

Магистрату следовало бы не пожалеть лишнее заплатить этим должностным лицам за потерю времени и трудов, лишь бы только они усердно заботились о благосостоянии города.

Община также слышала, что магистрата поручил исполнение самых видных городских должностей бургомистру Экку с его зятьями и родственниками; нельзя сказать, чтобы это служило на пользу города, поэтому община просит, чтобы магистрат распорядился произвести в этом отношении изменения. Также слышно, что бургомистр Николай Экке был ругаем публично перед королевским сенатом Давидом Гильхеном и до с их пор не смыль с себя этого позора и носить на себе пятно; поэтому община имеет причину убеждать магистрат не позволять такому человеку заседать в магистрате, пока он не смоет с себя позора.

Также бюргеры требовали, чтобы кнехты, жалованье которых платилось от всего города, впредь присягали не одному только магистрату, но в то же время и общине, или городу Риге. К этому заседавшие в мюнстерее (крепостном отделении) от магистрата и общины должны назначаться по-старому, и кнехты должны были держаться их приказаний, а не быть употребляемы по приказанию каких-либо других личностей. Гражданам также казалось подозрительным, что зятю бургомистра Экка Ретгеру Горсту были поручены городская артиллерия и мюнстерея (крепостное управление) кнехтов, [115] так как его брат Ганс служит у неприятеля, герцога Карла, а у Ретгера живет в доме сын его брата, каковые оба то приезжают, то уезжают, и, как говорят, он к тому же отпустил своего слугу, который перешел на сторону неприятеля. Поэтому община желает, чтобы эти должности были поручены другим лицам. Община кроме того желает, чтобы в школе были поставлены люди, более знающие свое дело для того, чтобы юношество обучалось и воспитывалось лучше, чем это делалось до сих пор.

Выставил ли магистрат касательно упомянутых пунктов свои pro и contra, или нет, но он в конце концов должен был большею частью во всех пунктах уступить общине.

Во-первых, был уничтожен договор, вечно исполнять который однако весь город, и магистрат, и община клялись с протянутыми руками и поднятыми пальцами и который к тому же стоил столько крови и много тысяч гульденов.

Во-вторых, магистрат должен был ведение доходами, которое в течении 400 лет принадлежало его отцам, передать городской кеммерее и дозволить общине принимать участие в управлении общей городской казной, так что магистрат ничего не мог уже из нее расходовать без согласия общины.

В июне 1604 г., несколько шведских кораблей прибыло в рижский фарватер и стали здесь подстерегать торговые корабли, которые стояли на Двине перед Ригой и, состоя из кораблей голландских, любекских и других городов, представляли силу в 80 кораблей. Последние соединились в одну эскадру, чтобы пробиться через неприятеля, и вышли из Двины.

В июне 1604 г. эти корабли заметно подкрепили Ригу, снабдили ее продовольствием, солодом, рожью, вином, пивом, маслом, сыром, солью, медом и разными вещами, коими и военачальник со своим войском мог бы воспользоваться и продовольствоваться; но когда эти корабли опять вышли в море 17 июня и 18 прибыли к Рууну, то там встретили 14 вооруженных кораблей, вдоволь снабженных герцогом Карлом оружием и людьми, которые ждали их. Произошло жестокое сражение: шведы прорвали торговый флот и потеснили те из кораблей, которые были плохо снабжены, к курляндскому берегу и завладели ими в числе 20; между ними были голландские, бременские, ростокские, любекские и многие другие судна; все они должны были сдаться. Из остальных, некоторые любекские и голландские корабли, которые были лучше снабжены оружием и людьми, храбро сражались и пробились, хотя и с потерею многих людей.

16 июня 1604 года, военачальник Ян Карл Ходкевич направился из Риги к Дерпту, послав туда вперед несколько небольших отрядов, имея также при себе пару сотен немецких [116] рейтеров и несколько рот татарских казаков. Ходкевичу были присланы несколько свежих отрядов конных и пеших ратников из Польши и Литвы, так что у него было до 2 300 челов. войска. С этим войском он, 9 сентября 1604 г., выступить из Дерпта и расположился лагерем в 10 милях от него в Оберпаленском округе, милях в 5-ти от Вейссенштейна. Там он получил известие, что шведы соединились с прочими лифляндцами и выступили в числе 7 300 чел., чтобы снова попробовать счастья у Вейссенштейна. Они также подстрекали Ходкевича к сражению, в надежде, что не преминут одержать победу, так как они превосходили его численностью войска.

Ходкевич преспокойно выступил на их глазах со своим войском и оружием из Оберпалена и 15 сентября оба войска встретились и произошла ужасная схватка, в которой многим было не до смеху. Наконец Ходкевич со своим маленьким войском победил большое войско шведов и немцев, и обратил в бегство; на месте осталось их около двух с половиной тысяч человек, да потеряли они 6 полевых орудий и 22 знамени.

После этого сражения и по снабжении замка Вейссенштейна всем необходимым, Ходкевич возвратился к Оберпалену и осадил замки пешим войском и некоторым числом рейтеров, а остальное войско распределил по различным округам страны; где у бедных жителей еще кое-что оставалось, там ратники были оставлены на зимние квартиры, а провиант подвозился из Литвы.

В начале 1605 года, в январе, шведы послали некоторое число ратников взять Вейссенштейн; во время вылазки был убит польский ротмистр Зеханский; но шведы были отбиты. Когда польские ратники услышали, что шведы собрались, то двинулись от замка поближе к границе, чтобы иметь на глазах замки, а Ходкевич поехал на сейм в Варшаву. Там обсуждался вопрос следует ли его королевскому величеству лично идти с войском на Швецию; военачальник Ходкевич был снова отряжен в Лифляндию с большим количеством войска и денег. Прибыв туда, она направился к Дерпту. В это время, в 1605 г., явился некто, который 4 года тайно пребывал в Польше под именем князя Димитрия: он себя выдавал перед его королевским величеством в Польше и перед сендомирским воеводой за сына великого князя Ивана Васильевича, относительно которого все думали, что он был убить по повелению Бориса Гуденова (Годунова), который заставил себя провозгласить в Москве великим князем, так что все думали, что от Ивана Васильевича не осталось больше наследников. Этот князь Димитрий, называвший себя царевичем (так зовется наследник царя), уверял, что он был тайно скрыть в монастыре и там воспитывался, пока не был выслан в Польшу. Здесь в [117] нем принял участие сендомирский воевода, быть может, с ведома его величества, помог ему деньгами и войском, так что этот князь Димитрий мог двинуться в Россию с войском и хотя втершийся на престол великий князь Борис Годунов послал против него своих людей и дал ему отпор, однако тот, как молодой 27-ми летний герой, постоянно пользовался успехом в своем предприятии.

Старый Борис Годунов в этот раз послал на сейм в Варшаву своего посла, приказав ему строго обвинять пред сеймом короля Сигизмунда III и протестовать против того, что король польский, в противность заключенному мирному договору, помогал Димитрию, которого он, Борис Годунов, не признает таковым, но считает его дерзким мятежником, войском и деньгами напасть на его землю; приказал также требовать, чтобы король отозвал своих подданных от князя Димитрия и прекратил всякую помощь ему, если желает, чтобы между московским государством и Польшею продолжался мир.

На это ему в ответ было заявлено, что его королевское величество и сословия не желают нарушать мира; если же некоторые польские ландзассы (паны), как свободные люди, пристали к Димитрию, то его королевское величество прикажет убеждать оставить его; но его кор. величество полагает, что присягали Димитрию не паны, а большею частью люди из диких казаков, которые вступили в его службу: они служат и туркам, и татарам, всем, кто в них нуждается.

Между тем, в то время, как Димитрий пребывал в земле московитов, приблизительно в 1605 г., о Пасхе умер старый великий князь Борис Годунов. Тогда обнаружилось разъединение между московитскими народами, были произведены дальнейшие розыски и обнаружено, будто князь Димитрий действительно царевич, а так как при жизни Годунова подданные присягнули сыну его, то произошло разногласие, которого из них принять своим государем. Тогда они признали князя Димитрия и он сейчас женился на дочери воеводы сендомирского; они ему привезли ее вместе с многими поляками в Москву; там он 8 мая 1606 г. и венчался. Он взял с собой нескольких иезуитов и хотел принять папскую религию; говорить, что поляки также производили много бесчинств, чем московиты так возмутились, что убили Димитрия на десятый день (17 мая) после его свадьбы в его спальне, вместе с 1700 поляков и избрали великим князем князя Василия Шуйского. При этом произошли всяческие беспорядки и явился другой Димитрий, у которого было много приверженцев.

В это время появился также в Венгрии никто из Баториева рода, по имени Бузокай, отдавшийся под покровительство турок. [118]

Большая часть венгерцев присоединилась к нему; они заняли крепкие замки, выгнали наместника императора из Венгрии и послали послов к великому канцлеру Замойскому с предложением, что если он отпустить к ним своего сына, Фому, то они провозгласят его королем Венгрии и турка оставят своим покровителем, но великий канцлер отклонил такое предложение.

24 мая 1605 г., в 2 часа, великий канцлер Ян Замойский умер и был 20 июня погребен в Замостье, в своей церкви.

В 1605 г., между Пасхой и Троицей, турецкий султан прислал грамоту к королю польскому, требуя, чтобы тот отправил войско в помощь Бузокаю в Венгрию против римского императора, по старым их договорам; но король извинялся тем, что сам ведет войну с Карлом зюдерманландским, а также тем, что взял под свое покровительство князя Димитрия, чтобы помочь ему в достижении престола по праву наследия. Этим извинением он и отделался. Но татары напали на польские границы и причинили много вреда за то, что будто бы не получили от короля своих шуб (зипунов), которые всегда давались им от польского правительства, за что они обязывались служить правительству.

За год пред 1605 г., герцог Карл принял к себе в службу из Германии графа Мансфельда с отрядом немецких солдат. В 1605 г., отряд этот герцог приказал усилить шведским пехотным отрядом в 200 кавалеристов, так что весь отряд составил силу в 3 500 человек, и послал их с кораблями под Ригу. 2 августа они крейсировали взад и вперед вдоль по Двине.

3-го числа, шведское войско как конное, так и пешее, высадилось у Песочной горы перед городом, напало на форштадт, сожгло прекрасную Гертрудскую церковь и все ветряные мельницы, множество домов, а также много бюргерских дворов и крестьянских хат в ландфохтействе и увели много скота. В ландфохтействе происходили многократные стычки и несколько шведов попалось в плен.

13 августа 1605 г., герцог Фридрих курляндский прибыл с несколькими рейтерами и пешим войском к Двине.

В 1605 г. Господь Бог ниспослал свое благословение на урожай всякого рода хлеба, так что в Риге покупали рожь по 12-13 грошей за лоф, хотя вся земля большею частью оставалась невспаханной и незасеянной, будто какая пустыня. Господь Бог неиссякаем милосердием и для Него ничего нет невозможного; точно так же может Он спасти нас от руки нашего неприятеля Карла.

В 1606 г. рожь в Риге стоила только 2 марки. Вот, что Господь Бог может сделать!

2 сентября 1605 г. шведы с кораблей поплыли на [119] шхерботах (по Аа) вверх от Больдераа и нанесли много вреда в Бабите и Курляндии, а также много их отправилось пешком и на лошадях в Туккум большой дорогой, грабили, жгли и нанесли много вреда бедным жителям.

В это время из Ревеля двинулся один полковник, Андрей Линдерсон, через Вик к Пернову, к нему навстречу вышел из Феллина военачальник Ходкевич, чтобы принять его по-военному, но когда поляки подошли, Линдерсон со шведами так выгодно окопался и защитился орудиями, что Ходкевич не мог приблизиться к нему, и потому воротился в Феллин, тем более, что тут был оставлен его обоз. Между тем пришло известие, что герцог Карл сам собственной персоной идет из Швеции и держит путь в Ригу, чтобы попытать счастья над этим городом, а между тем граф Мансфельд со своими хотел попробовать взять Динамюнд, где он и устроил несколько шанцев в песке, но должен был уйти назад. Вследствие этого Ходкевич двинулся из Феллина через Вольмар в Венден, чтобы там подкрепиться войском из Литвы, так как известия гласили, что у герцога Карла много войска.

10 сентября 1605 г., прибыл герцог Карл с герцогом люнебургским и со всей своей армией и 13-го двинулся прямо к Риге. Как только Ходкевич узнал. что он прибыл к Риге, то двинулся к Икскулю, соединился с герцогом курляндским Фридрихом и литовскими панами, чтобы выручить Ригу и напасть на герцога Карла перед городом; но последний в ночь с 16-го на 17 сентября покинул свой лагерь. Тогда рижане сделали вылазку, сожгли лагерь и разграбили все, что в нем осталось: телеги, оружие и прочее. Утром в город прибыло много бежавших от неприятеля, которые большею частью умирали с голоду; их приняли в город.

В 8 часов 17 сентября герцог Карл, отступая от Риги со всем своим войском в 12 000 чел., прибыл к маленькой церкви, находившейся на горе у Кирхгольма, в 2 милях от Риги; там встретился с ним Ходкевич приблизительно с 3 000 конных и пеших ратников и с ним герцог Фридрих курляндский с 400 челов. Они так мужественно напали на герцога Карла с его огромным войском, что последнее скоро обратилось в бегство, и было их изрублено на месте более 3 000 человек (Число погибших в этой битве шведов, которых магистрат велел похоронить, составляло 8983 человека, не считая тех, которые были найдены мертвыми в Двине и болотах. См. Annales Rigenses Броца).

Карл, как известно, сам попался бы в плен, если бы один лифляндец, Вреде, не пожертвовал для него собой, отдав ему свою лошадь. О необузданности герцога Юрген Гельмс рассказывает следующее: Когда герцог сел на корабль, на котором бежал в Пернов, его встретил слуга и выражал свою радость, что видит снова здравым своего господина, которого уже считал мертвым. Полный ярости, Кари выхватил свой меч и заколол этого своего слугу со словами: Вы, шельмы, должны бы там быть, где я был! [120]

Карл с остальными бежал на корабли, которые оставил позади себя в Двине. Говорили, что он был ранен. Граф Иоахим Фридрих фон Мансфельд, как полагали, тоже избежал гибели, потому что не был найден между убитыми. Герцог Фридрих Люнебургский, как и шведский полковник Андрей Линдерсон, пали в сражении; они были привезены в Ригу и тут положены в гробы. Было также приведено в Ригу много пленных.

Из польских панов также несколько легло на месте, из коих в Риге было погребено около 15 чел., простых солдат было убито 100 человек и более 150 было привезено в Ригу к врачам ранеными.

Андрей Линдерсон был погребен в Риге (Тело Линдерсона было 23 сентября рижанами, из глубокого почтения к пену, торжественно погребено сообразно его званию в соборе под органом. Прим. пер.); тело герцога Люнебургского в гробу взял с собой герцог Фридрих курляндский, также много было взято в плен немцев и шведов под Ригой и Кирхгольмом, более 1 000 человек. Убитых при Кирхгольме Ходкевич велел всех похоронить. С поля битвы взято 14 полевых орудий, 67 шведских знамен и вообще было взято много добычи.

18 сентября, военачальник Ходкевич со своими ратниками и герцогом курляндским с большим триумфом вступил в Ригу, а пленные шведы должны были тащить за ними взятые с поля битвы пушки.

19 сентября, Ходкевич послал из Риги несколько тяжелых орудий, чтобы действовать ими в Двине по кораблям, с которыми бежал герцог Карл, но на счастье шведов подул попутный ветер и они ушли; по дороге заняли заики в Вике и переправились через море в Швецию.

Польская армия пребывала на квартирах до Иванова дня 1606 г.; тогда войска, вследствие недоразумений, происшедших между королем и сословиями, были вызваны в Литву. Как только герцог Карл проведал об этом, тотчас же послал к Риге 30 кораблей и столько же шхерботов с более чем 2 000 чел. солдат из различных земель. Они прибыли 13 сентября в Двину и попытали счастья над Динамюндом, но, так как оказался недостаток в провианте, то чужеземные ратники начали становиться беспокойными, вследствие чего шведы снова ушли в море со своими кораблями.

В это время и Иоахим Фридрих фон Мансфельд, [121] которого герцог Карл оставил главнокомандующим в Ливонии, сделал вылазку со своими ратниками из Пернова, взял Вольмар вместе с замком, затем двинулся к Моянеку, но был отбит, занял затем Эрмес и другие замки, но поляки скоро опять все отвоевали. Тогда шведский главнокомандующий пошел с некоторыми из своих пеших ратников в Ригу на замок. Шведское войско творило большие бесчинства, бесчестило женщин и все это безнаказанно.

В февраль 1606 г., в Польше назначен был сейм в Варшаве, из коего однако ничего не вышло, как и из многих других сеймов.

Когда польское войско, вследствие беспокойств, было вызвано из Ливонии в Польшу и Варшаву и в 1607 году опять назначен был сейм в Варшаве, тогда герцог Карл увидел, что наступило удобное время короноваться королем шведским; после коронования он отправился в Ливонию и разбил с графом фон Мансфельдом пана Зборовского, который и был убит; остальные бежали 21 мая в Дерпт.

Затем 25 июня шведы заняли крепкий замок Вейссенштейн, в котором гарнизон был перебит и много было взято орудий. Вслед за тем они сожгли городок Феллин, а тех, кто не успел бежать в замок, перебили. В то время как шведы жадничали в Вейссенштейне на добычу, один солдат заронил огонь в пороховой погреб, отчего более 1 000 чел. были разнесены и много ранено. Три или четыре тяжелых орудия шведы послали в Ревель и посадили начальником в Вейссенштейне Генриха Фалькенберга, который до того времени был польским знаменосцем.

Затем шведы отправились в Салис, устроили там блокгауз и обложили лемзальских, наббских и окрестных мужиков налогами; затем осадили Дерпт, штурмовали его, но были отбиты.

Потом шведские комиссары, Адам Шраффер и Герман Врангель, вступили в дерптское епископство, уводили много скота, старались также взорвать Дерпт. Вайзинский заложил контрмину, испортил шведские минные работы, также сделал вылазку во время и выбил шведов из шанцев. Тогда шведы пошли к Вольмару, но также были отбиты; однако по дороге взяли Буртнек и так как были слабы численностью, то подожгли его, потом соединились, взорвали ворота в Вендене и заняли город и замок; но венденский гауптман Гауслейн с удивительным проворством ускользнул, и так как шведы полагали, что он стянет со всех мест войско, то все побросали, прошли через Салис и Пернов в Вик, остальные опять вернулись в Швецию и Финляндию, а французы и шотландцы также бежали. [122]

18 декабря 1607 года в Ригу прибыл со шведской стороны один трубач с сыном Мельхиора фон Гоффена, который был там со своим отцом в плену; он привез городу Риге грамоту от герцога Карла, в которой герцог грозил наступить серьезно на город или запрудить и преградить течение Двины, если Рига не захочет завести с ним переговоры; при этой грамоте было также письмо графа Иоахима Фридриха фон Мансфельда, в котором он предлагал перемирие и советовал начать переговоры о мире и писал между прочим: Ревельский наместник посылает в своем письме открытый пакет от шведских государственных советников под 6 печатями; отошлите пакет короне польской и великому княжеству литовскому и советуйте заключить мир при посредстве императорских и знатнейших княжеских комиссаров.

17 января 1608 года шведский парламентер уехал, с решением города и письменным обязательством соблюдать с обеих сторон мир впредь до дальнейшего решения короля. Затем советники в Швеции послали другие открытые патенты польским сословиям и писали, что они не хотят знать ни о каком перемирии, если оно не будет заключено на 12 лет. Это же самое объявил и герцог Карл, который в настоящее время уже титулован королем, так как он в Швеции заставил короновать себя.

Затем пришел ответь от польских сословий к шведским сословиям или ратам: поляки согласны на перемирие до Троицы 1609 года, о 12-ти летнем же перемирии они поднимут вопрос на будущем сейме и тогда будут говорить о постоянном мире; польские сословия назначили для переговоров мариенбургского воеводу и гетмана Яна Карла Ходкевича, а также панов: Касселана и Расского; пусть же и шведское правительство отрядит своих депутатов и назначить время и место переговоров.

Этот ответ мы послали с нашим трубачом из Риги в Ревель, шведы с ним должны были дать нам ответ; но они удержали трубача у себя и король Карл прибыл 27 июля 1608 года со своим войском, с графом фон Мансфельдом, с 60 большими и малыми кораблями. Потом пришли на той же неделе еще около 80 кораблей с ратниками, конными и пешими, с тяжелыми орудиями, амуницией, провиантом, а ратники эти были из всех наций: англичане, французы, шотландцы, голландцы, немцы, шведы, поляки и т. д. Все они прибыли к двинской гавани и тотчас же высадили всех ратников на берег. Карл велел грабить, расхищать, жечь дворы бюргеров, затем напал сухим путем, устроил шанцы под Динамюндом, поставил большие пушки и вел штурм 20, 21 и 22 июля, но осажденные оборонялись так храбро, что он должен был отступить, однако 26 числа крепость [123] Динаминд была сдана шведам гауптманом Габриелем. 4 августа 1608 года герцог послал несколько войска с петардами к крепости Кокенгаузену, куда за 6 часов перед тем пришел с 60-ю человеками один ратман, по имени Гетц; но когда ворота были взорваны петардами и неприятель ночью ворвался в крепость, то хотя они хорошо оборонялись, но неприятель все-таки в ночь с четверга на пятницу, 5 августа, взял и занял крепость, большею частью, французскими рейтерами.

За две недели до этого, 22 июля, под замок Зонцель явились 80 французских рейтеров, а в замке были Иоган Ниенштедт со своим слугой Бобрехтом Нагелем и еще одним слугой Берендтом, ткач Альбрехт и Христоф Бауер, все хорошие стрелки; были также старшина Михель Германн; они тех рейтеров мужественно отбили.

8 августа 1608 года шведский полковник приказал опустить в глубину Двины несколько наполненных краков (?), скоро затем построил у Двины, в том месте, где Больдераа (река Аа) вливается в Двину, шанцы и заняло их 250 человек с несколькими фалконетами, чтобы препятствовать судоходству к рижскому порту и в Митаву.

23 августа в Ригу прибыл польский военачальник Ян Карл Ходкевич с ратниками и оттуда 31 августа отправился к Динаминду, чтобы встретиться с неприятелем в чистом поле; но тот засел в замке в своих шанцах под замком и не хотел сражаться. Ходкевич вызвал на помощь нашим кнехтам герцога Вильгельма из Курляндии и 2 отряда немецких рейтеров, Валена и Плеттенберга, также два или три отряда польских рейтеров, все они переправились 1 сентября, в день Эгидия, через Двину с 6 орудиями, чтобы попытать счастья над шведским шанцем в Двине около Больдераа, прибыли туда 2 сентября, и начали наши кнехты строить окопы в песке. Когда герцог курляндский увидел, что неприятель слишком силен, он не оставался ни одного часу более перед крепостью, но снова отступил. Ходкевич, видя, что неприятель не хотел стоять, и ощущая недостаток в продовольствии, отступил назад к Нейермиленскому мосту. Рижские между тем сделали вылазку на лодках, сожгли у неприятеля один корабль, называвшийся «Слон» (Elephant), а также отняли у шведов 22 октября провиантский корабль в 80 ластов, который должен был идти в Динаминд. Тогда старая Двина была запружена.

28 октября шведы принуждены были сдать полякам обратно замок Кокенгаузен.

26 февраля 1609 года Ходкевич снова занял Пернов.

В марте 1609 года в Двину прибыл большой флот, более [124] чем из 100 кораблей. В это время город, с разрешения военачальника, построил шанец в углу моря, направо перед входом в Двину, каковым способом полагали удержать короля Карла с его армадой вне Двины.

В это время герцог Вильгельм курляндский женился на дочери герцога прусского и получил в приданое за женой Гробинский уезд, который перед тем был отдан Лифляндией в залог прусским господам.

28 апреля 1609 года Ходкевич построил около шанца блокгауз и укрепил шанец и блокгауз так хорошо, что граф фон Мансфельд, когда хотел проездом в июне выручить Динаминд, должен был удалиться со своими кораблями; все-таки шведы отняли 7-8 богато нагруженных торговых кораблей.

11 июля 1609 года в лагере перед Динаминдом был жалким образом казнен один дворянин, Кристоф Гетце, причины же этому не знаю. Он похоронен в соборе.

В этом году великий князь Шуйский до основания сжег сильный, богатый город Псков за то, что тот присягнул его врагу, мнимому наследнику престола.

27 июня 1609 года секретарь магистрата, Христоф Гаунерсдорф, родом из Вильны, был нечаянно убит одним поляком, Зудовским, на Шпильве, в своем маленьком дворике. Магистрат принес жалобу королю и виновный был наказан по литовскому праву вдвойне, а именно в то время, как другие литовцы давали по 10 коп грошей от человека, он должен был заплатить 20 коп. Избави нас Бог от такого права! Теперь следует известие о тех, которые после смерти сына старого великого князя Ивана Васильевича, старшего Федора Ивановича, объявляли себя великими князями и наследниками престола.

(Это известие не находится ни в одном из списков летописи).

27 сентября 1609 года прибыл из Вены граф фон Мансфельд с войском короля Карла и хотел выручить Динаминд, но Ходкевич подстерег их, шведы были жестоким образом перебиты, остальные до 1 000 человек вынуждены были сложить оружие и затем все были перебиты.

После этого, 28 сентября, Ходкевич взял замок Динаминд с 6 полукартаунами, 2 полевыми полузмеями и многими другими осадными орудиями и разным оружием на известных условиях. Тогда Ходкевич стянул свое войско из Ливонии в Печоры, оттуда они однако, ничего не сделав, должны были уйти, после четырех раз повторенного штурма, причем поляки так были помяты, что, большею частью, или вышли в отставку, или разбежались.

КОНЕЦ.