ФРАНЦ НИЕНШТЕДТ

ЛИВОНСКАЯ ЛЕТОПИСЬ

ФРАНЦА НИЕНШТЕДТА

бывшего рижского бургомистра и королевского бургграфа.

Достопримечательные вещи и истории о первом открытии благородной провинции Ливонии, как таковая была открыта немцами и народы в ней покорены, а также приведены в христианскую веру из языческого идолопоклонства, также кроме того о многих происшествиях и событиях, там случившихся и происходивших в различные времена.

По тексту сличенному с древнейшими и новейшими списками летописи Тиллеманном и напечатанному во 2-м томе (Monumenta Livoniae antiquae) [356]

ПРЕДИСЛОВИЕ

издателя летописи г. Тилеманна.

Франц Ниенштедт или Ниенстеде (Franz Nyenstaedt, Nyenstede); как он сам называет себя в своих записках, родился 15 августа 1540 в графстве Гоя, в вестфальском округе, и прибыл в 1554 в Дерпт, где посвятил себя торговле. Отсюда он впоследствии вел значительные торговые дела с Россией; по поводу их принужден был часто предпринимать поездки в Москву, Новгород и Псков и знакомиться с внутренним состоянием московского государства, что и повлекло за собою самые благоприятные для него последствия — этим он положил основание к позднейшему своему благосостоянию. В 1571 г. он переехал в Ригу, сделался здесь бюргером 21-го августа и 9-го сентября того же 1571 года женился на вдове купца Ганса Крумгаузена. Прожив здесь немалое число лет, он только что решился выстроить для себя удобный дом в своем поместье Зунцеле и маленькую церковь для себя и своих дворовых людей на близ лежащей горе св. Анны, где прежде стояла часовня, сожженная русскими в 1577, собираясь провести остальные дни своей жизни на покое среди сельской тишины; как 22-го сентября 1583 его выбрали членом магистрата. Потревоженный так неожиданно в исполнении предначертанного плана своей жизни, он сперва решился, получив это известие в своем поместье, остаться тут и отказаться от права бюргерства; однако, по зрелом размышлении, он приехал в Ригу попытаться, не удастся ли ему отстоять свою свободу. Все его доводы остались без успеха; он получил отказ даже на свое предложение внести тысячу марок в пользу бедных, если его избавят от этого тяжелого бремени. Ему объявили, что бюргер не может отказаться от должности, но обязан подчиняться решению магистрата. Он наконец согласился. Не прошло и двух лет как на него, наимладшего из членов магистрата, возложен сан бургомистра 15-го октября 1585. Как ни лестен должен был ему казаться этот выбор, которым признавались его способности и правдивость, тем не менее от него не могло ускользнуть, катя трудности и заботы предстояли ему в это время, исполненное тревог. Он испытал их во всей их полноте во время известных календарных смут. [356] Наконец стихли бурные времена; спокойствие водворилось .введением северинского контракта; но это было спокойствие вулкана, в недрах которого незримо бушевало пламя. Приверженцы мятежников все еще не были умиротворены и не убедились в противозаконности своего поведения, напротив, казни их предводителей, а отчасти и. чрезмерная строгость начальства возбудили в них еще большее озлобление. Даже между членами магистрата далеко не было единодушия. Затем возникли споры в конце 16-го столетия между синдиком Гильхеном и вице-синдиком Годеманом, на сторону последнего перешли часть магистрата, а что важнее и сам бургомистр Эк. Гильхен был позван к суду, но не явился. Так как Ниенштедт поручился за Гильхена, будучи его тестем, что тот явится, потому и сам был замешан в это дело и даже принужден был сложить с себя должность бургомистра, и удалиться из города. 10-го сентября 1600 г. отправился он в. свое поместье, откуда вел процесс со своими противниками. Последние действовали будто бы от имени магистрата; но действительными пружинами всего, по замечанию Ниенштедта, были бургомистр Эк и его сторонники. Целых пять лет продержали он» его в Варшаве: он должен был являться на все сеймы -и в преклонный летах предпринимать для этого чрезвычайно утомительные путешествия. Хотя его противники три раза проигрывали дело, но он все-таки не достигал своей цели. Наконец дело его дошло до королевского трибунала в 1605 году. Здесь дело его обсуждали в многочисленном собрании всех сословий и в присутствии представителей от города Риги. Всякий ясно видел ковы его противников, и не только судьи убедились как велика была оказанная ему несправедливость, но даже и сам король, как после узнал Ниенштедт, дал заметить свое совершенное неудовольствие. Тогда то противная партия убедилась, как неуместно она играла в опасную игру. Сам Годеман предлагал устроить дело в Риге так, чтобы Ниенштедт получил прежнюю должность и удовлетворение. Канцлера и воевода краковский также писали магистрату, советуя не ожидать королевского декрета для обратного водворения Ниенштедта в его должности и для примирения с ним по спорному делу. Не менее убедительный просьбы посылали Ниенштедту оба эльтермана гильдий Эбергард Эттинг и Бартольд Бекер, поддерживаемые и многими членами магистрата, не давать делу дальнейшего хода, обещая употребить все средства, чтобы вознаградить его за все его многие издержки, лишь бы он только снова вступил в свои должности. Испытав так много неприятностей, он не мог охотно согласиться, — но любовь, оказанная ему бюргерами, и почетное удовлетворение, данное ему за все его обиды, победили —.он согласился и был торжественно снова водворен во все свои должности 11 октября 1605 г. Но старость одолевала его: зрение все более и более слабело. По этому в 1607 г., при распределении должностей, он убедительно просил магистрат уволить его и позволить удалиться на покой по причине приближающейся глубокой старости. Просьба его не была исполнена — и этот неизменно деятельный человек окончил свой жизненный путь, преисполненный трудами, на 82 году от роду в 1622 г., после верной, продолжительной службы на пользу города. В 1590, 1594 и 1598 гг., а также вероятно неоднократно и по своем вторичном введении в должности, он занимал место бургграфа. Его останки покоятся, как кажется, в церкви, выстроенной им в своем поместье на горе св. Анны. Кроме своей падчерицы Катерины Крумгаузен, бывшей замужем за синдиком Гильхеном, он не оставил по себе потомков. [357]

* * *

Если человек, обладающий такими качествами как религиозность, патриотизм, общеполезная деятельность, чувство правдивости и истины, благотворительность, мужество и решимость в опасностях, угрожающих общему благу, имеет неотъемлемое право на уважение современников и потомства, то это право тем более принадлежит тому человеку, который непоколебимо сохранял эти добродетели даже непризнанный, ненавидимый и гонимый. А таким человеком был Ниенштедт. Судьба с непреодолимою силою вовлекла его в бурные календарные смуты, которые кровавыми буквами начертаны в летописях Риги и во время их он действовал с энергией и благоразумием, делающими честь его уму и сердцу. Если бы он и кроме того не сделал так много добра, то, заслужил себе почетное место среди патриотов своим рвением водворить нарушенный порядок, своим человеколюбием, с которым старался смягчить .судьбу нескольких граждан, замешанных в то возмущение и осужденных, своим горячим участием, с которым он говорил и действовал, чтобы спасти еще до последних минут своих несчастных сослуживцев Тастиуса и Веллинга, когда, возмущенная толпа вела их на место казни. Какими многократными услугами обязан был ему город, это мы подробно видим из его записок. Уже в первые годы своей бюргерской деятельности, когда русские расхаживали по стране в 1575, он содержал несколько месяцев на свой счет от 2-5 солдат. Тоже самое повторилось и позднее — в котором году и сколько времени не говорится — когда он в пользу страны поставил трех всадников, снарядив людей и лошадей. Он не только своих людей поставил работать на валы, но вместе работала и сам. По его предложению и под его руководством был построен новый цейхауз; при городских весах он учредил канцелярию; основал такие учреждения при порториуме, при мерке хлеба и браковке, при которых городские доходы не только стали обеспечены, но и увеличились, а бюргеры не стали подвергаться частым налогам. Так как до тех пор браковка золы сопряжена была с большим неудобством и производилась ко вреду торговли под открытым небом, то он решился устранить это зло, и с помощью троих мужей достиг того, что на их счет построил удобный пепельный двор, снабженный сообразным устройством. Он всеми силами старался, чтобы город мало по малу положил начало для сбора своих собственных хлебных запасов. Будучи главным сиротским опекуном, он привел в порядок прежние неисправности и запутанные дела в сиротском суде. В своему имении Зунцель он построил церковь на горе св. Анны и снабдил ее колоколами и необходимыми церковными принадлежностями. В 1594 он на свой счет снова отстроил часть ткацкой улицы, превращенной в груды развалин, воздвигнув несколько жилых домов. Так как оказалось, что один из домов стоял на месте «Бурманского дома призрения несчастных», то сперва Ниенштедт назначил было этот дом для возобновления подобного же благотворительного заведения. Но, по предложению магистрата, он купил грунт близь Ризинга (Ризингова канала), и отстроил там дом для неимущих, который существует и поныне, под названием «Ниенштедтского вдовьего конвента». Вот некоторые черты из его жизни и деятельности . общественной.

Ниенштедт оставил после себя ливонскую летопись и свои записки. Арндт упоминает, что он писал кроме того еще примечания на северную историю доктора Лоренца Меллера, и приводил из них выдержки, во втором томе, ст. 3. Подлинная рукопись летописи Ниенштедта находилась еще в половине прошлого столетия в руках поручика фон Цеймерна, в Нурмисе, который сообщил ее для пользования бургомистру [358] ф. Шифельбейну, но с тих пор она исчезла бесследно. Записки его перешли в 1807 вместе с собранием книг бургомистра Иог. Кристофа Шварца в рижскую городскую библиотеку. Они писаны собственною рукою Ниенштедта и в них на 108 страницах in quarto заключаются, кроме известий о его семейных и торговых делах, также и общественные городские события его времени, испещренные множеством библейских текстов, которые он писал для своего назидания. Преимущественно в записках он сообщает известия о календарных смутах от стр. 26-74. Из этой-то книги и взяты вышеприведенный данные о жизни этого мужа, исполненной стольких заслуг.

В его рассказе, конечно, напрасно стали бы мы искать ясности и красоты, качества, неразлучные с каждым хорошим произведением, но его век и то обстоятельство, что он писал историю как дилетант, могут служить ему извинением, а достоверность его известий, который он сообщает как очевидец, вознаграждает за все недостатки. Минувшие события он рассказывает частью по Рюссову, частию по другим источникам; кажется даже, что для древнейших времен у него был источник, ныне погибший для нас, как видно из глав пятой, шестой и седьмой, в которых он приводит обстоятельства о первом прибытии немцев и их меновой торговле, которых нигде кроме него нет. При издании хроники Ниенштедт пользовался шестью копиями, из которых самая важная древняя рукопись, которую обязательно доставил мне пастор доктор Б. Бергман из Руена. Она содержит в себе 93 не номерованных листов in folio. Два первые листа писаны позднейшей рукой, в средине и на конце нескольких листов не достает. Этот экземпляр очень пострадал от времени, но он бесспорно тот, который вернее всех прочих передает затерянный оригинал. 2) Копия из собрания бургомистра И. К. Шварца в рижской городской библиотеке, заключающая в себе 140 страниц in folio. Она списана с древнего экземпляра, но с большими ошибками. 3) Копия Бротце, 109 страниц in folio. Она сокращена и в ней заключаются, на страницах 11-26, восемь листов древнего экземпляра, которые туда вставлены. Остальные три копии, из которых одна принадлежит пастору Трею, можно отнести к новейшему времени. Язык и орфография, за исключением двух первых, изменены во всех остальных, к тему же последние позволили себе употребить сокращения и неоднократные опущения конечно не без основания. То же самое, однако же, должно было случиться, во многих местах его записок, где были выпущены слова, встречались повторения, или перепутана последовательность мыслей. Сведения о жизни Ниенштедта находятся в следующих книгах.: Арндт, лифляндская хроника, том II, стр. 2; — Гадебуш, рассуждение о лифляндских историках, стр. 81-91; его же лифл. библиотека, т. II, стр. 298. Гупель, северн. смесь гл. XXVII стр. 397-408. Бротце, взгляд на прошедшее гл. V, стр. 12-14. Рижские городские листки 1825 стр. 133-136, и лексикон писателей Рекке и Напиерского, т. III стр. 333 и 334.

Издатель.

I. N. J.

Praefatio ad Lectorem

Читателю, любителю историй,

Предисловие

Не только возлюбленный Моисей, Иисус Навин, Самуил, Давид и другие святые пророки и мужи Божии, но и язычники, например Геродот, Плиний, Страбон, Птоломей и другиё всеми силами старались записывать и сохранять на намять потомству, кроме великих Magnalla Dei и чудесных дел Божиих, случавшихся на земли, и то что происходило в других политических сношениях и вещах мира, записывали изменения истинных и ложных религий, а также возникновение и рост, или же отживание и падение великих монархий, царств, королевств, княжеств, земель, городов и сословий, дабы для потомков они могли отражаться как в зеркале, и дабы потомки избегали зла и подражали всем добродетелям, так как из всех правдивых повествований видно, что Господь всемогущий во все времена пребывал в своей истинной церкви; где любили Его слово и жили сообразно ему, там он сам оберегал и давал преуспеяние, возращение вместе со своим благословением и миром. Напротив же того читаем, что там, где люди жили в постыдном идолопоклонстве, проводили жизнь, как эпикурейцы и Сарданапал, и предавались всем грехам и порокам — там являлись ужасные опустошения и разгромы целых монархий, империй, королевств, земель, городов и сословий; читаем также [360] как часто великие повелители и великие люди лишались трона, а ничтожные возвышались, как о том воспевает в своей песни Мария. По этой причинt Господь Бог во все времена посылал таких драгоценных мужей, кои ради потомков описывали похвальный события, и оставили их в достояние потомству, в назидание другим; подобно тому как и мудрый король Альфонс в крайней своей слабости ничем лучшим не умел себя подкреплять, как приказывая читать себе описанную историю короля Александра великого. Потому что мы должны знать, что история прошлого не только занимательна, но и полезна и пригодна для нас, дабы мы чрез истинное раскаяние и искреннее покаяние избавились вместе с ниневитянами палящего гнева. Божьего. Так как я прожил с юности моей почти 50 лет в этой стране Ливонии, и имею право считать ее не иначе как своим отечеством, и в этих прошедших 50-ти годах я пережил в ней не мало перемен и бедствий; поэтому я и решился в этом своем изгнании рассказать вкратце о той древности, когда немцы открыли, эту провинцию Ливонию и о случившихся при этом распрях и происшествиях. Я не имел намерения пространно повествовать о всех случившихся событиях, в виду того, что другие прежде меня писали о том с большими дарованием и искусством: я вздумал передать тоже самое вкратце, и только хотел по возможности точно передать то, что случилось в последние сто лет, в особенности же, что я сам пережил в последние пятьдесят лет, насколько то мне было возможно по моей простоте, не как искусный историк, который хотел выказать свое искусство и уменье, но только потому что я в свои преклонные годы имею свободное время. Я не поленился написать краткий рассказ о том, как немцы в первый раз высадились в Ливонии, укрепились в ней, покорили в ней язычников, приведи их в повиновение христианской вере, ввели в ней светское управление и полицию, как много воевали в ней е языческими народами и пролили много крови, как занимали ее и владели ею почти 400 лет; и хотя я хорошо знаю, что многие мои неприятели (в особенности те, которых я задену своей правдой), не только не поблагодарят меня, но что им это не понравится и они будут истолковывать мои слова в свою славу и на многое будут смотреть и разбирать по своему — однако я этим всем не смущаюсь, я ничего о них не писал, но желал бы напротив, чтобы они оказали более справедливости и себе и мне — сообразно с истиной, и если я написал здесь и сказал о некоторых событиях слишком мало, или слишком много, то охотно приму мудрое замечание и поучение, и исправлю ошибки как должно; для тех же, которые признают мое скромное прилежание и примут с любовию, тем я искренно желал бы поднести нечто лучшее, если [361] бы только эта возможность зависала от меня. Но я не сомневаюсь, что все добродушные читатели останутся довольны этим моим ничтожным трудом и моей доброй волей, и поручаю их вместе с собою милостивому покровительству и заступлению Божьему.

Писано в Зунцеле, 1604 года.

ГЛАВА I

О том, на сколько простирается Ливония в длину и в ширину.

В длину Ливония начинается у реки Наровы, где лежит замок под городом Нарвой, возле высокого водопада, вытекающего из обильного рыбой озера Пейпуса; эта река простирается от устья Пейпуса вниз на 8 миль до высокого водопада, где вода ниспадает с вышины более 12 локтей, так что шум слышен более чем за четверть мили. Ниже, в восьмой части мили, лежит город Нарва с замком, на берегу реки, и эта река протекает по низовью за Нарвой до Балтийского моря, на пространстве, составляющем две мили. Перед устьем в эту реку впадает еще речка Любеке, которая бежит из страны московитов от Великого Новогорода, где находится в этой стране замок Гама (Ям), в трех милях от Нарвы (водою дальше, 10 миль). Из Наугардена (Новгорода) на реке, называемой Тестау, купцы нагружают свои товары на корабли и везут их таким образом до Нарвы, где московиты заложили склад и сборное место торговли, когда они в 1558 году начали вести войны с Ливонией, и когда они завоевали немецкую Нарву — как город так и замок — тогда стали впервые ездить туда любекские мореходы. За любчанами последовали и мореходы других городов, стали часто появляться и корабли голландские, английские, шотландские и французские; потому что туда направлялись все товары из целой России, между тем как туда же направляется и судоходство через Пейпус из большого московитского города Пскова; потому что Псков лежит только в двух милях от Пейпуса, в который впадает протекающая из дальней России мимо Пскова прекрасная река (Великая), так что вниз по этой реке привозят много товаров в Псков из московитских земель, а оттуда отправляют их на других больших кораблях через Пейпус (который в длину простирается от псковского речного устья до устья, реки Наровы при 20 мильном пути и 8 миль вниз по реке) до города Нарвы, где производство торговли уже очень удобно. В старину еще при полном управлении ливонских сословий, перед покорением Нарвы московитом 1558 г., подъезд кораблей к Нарве [362] был запрещен, только мелкие суда с некоторыми товарами могли подвозить их к Ревелю, для того, чтобы большие города, как то: Рига, Ревель и Дерпт, чрез то не потеряли в своем увеличении и прокормлении и не умалились. Московит и так выстроил в 1492 г. крепкий замок на другой стороне реки Наровы на самом берегу, как раз против Нарвы, так что из нарвского замка почти можно было перекинуть через реку в город камень. Река Нарова и озеро Пейпус отделяют Ливонию от московитской земли на юго-восточной стороне Ливонии, а на Северо-западной стороне открытое Балтийское море отделяет Ливонию от Швеции, которое Балтийское море между Ливонией и Швецией имеет ширину в некоторых местах 13, а в других 12 миль, расстояние между двумя землями где больше, а где и меньше. Пейпус же между Ливонией и Россией в самом широком месте имеет, около 9 миль, выше к Пскову он постепенно суживается и таи он не шире 6, 5, 4, 2 миль. При устье Пейпуса на ливонской стороне, на берегу реки стоит замок, называемый Новым замком (Нейшлот). Если я не ошибаюсь, то его тут построил в.1500 г. Плеттенберг, бывший тогда ливонский магистр, во время мира с московитами. Около этого же времени и московит построил на своей стороне, в трех милях от устья Пейпуса, замок с монастырем; замок этот называется Волдоов, а на их языке Овдов (Гдов).

Озеро Пейпус так обильно рыбой, что оно снабжает ею всю Россию и Ливонию. И так в длину Ливония начинается от немецкого города Нарвы, и простирается к юго-западу, до города Дерпта, вдоль, по сухому пути на 30 миль; от Дерпта же течет большая река, имеющая свое начало в Феллинском озере, которое называют Вержьерв (Верцъерв), в 10 милях от Дерпта, и течет мимо города Дерпта, за тем в шести милях оттуда на юг, или немного восточнее, она впадает в Пейпус. При этой реке стояли два замка; один называется Альтен Торне, находится на берегу реки на западной стороне, в 2 милях от Дерпта, другой на восточной стороне, близь реки, в 4 милях от Дерпта, назывался Веренбек. В этом замке постоянно жил бургграф, определяемый на это место епископом дерптским, который имел надзор и право осматривать все корабли, и возы, зимой и летом приезжавшие и отъезжавшие; потому что там над рекою был устроен шлагбаум, так что ни водою, ни сухим путем никто не мог проехать; каждый должен был иметь пропуск; потому что свободно никакой хлеб нельзя было провозить из Ливонии в Россию, разве по милости дерптского епископа кому в случае крайности и было позволяемо и дано перевезти что-либо. Точно также запрещено было под страхом наказания доставлять московитам какую либо военную амуницию, порох, латы, металлы. Помню я, что подмастерье, по имени [363] Ганс Феринг, несколько панцырей тайно препроводил из Ливонии в Россию, но когда об этом узнали, то его изгнали из Ливонии, и он во всю жизнь свою уже не смел показаться в этой стране, но должен был умереть в России. Точно также бургграф имеет надзор и за подвозом рыбы, потому что от всей рыбы, которая ловилась в Пейпусе и в реке, начальство брало десятину. Во время улова щук, оно имело также много тоней в дерптской реке, которую обыкновенно называют Эмбах. В ней ловятся каждую весну многие тысячи щук, который весною из Пейпуса бегут в свежую воду реки. В Пейпусе водятся многие сорты прекрасной и вкусной рыбы. У Пейпуса много притоков, текущих в него из России и Ливонии; но в одном истоке у города Нарвы, как сказано выше, именно в реке Нарове ловится множество угрей в течении целого лета, а также у упомянутого водопада много лососей и другой превосходной рыбы, заходящей из Балтийского моря.

Ливония простирается в длину далее от города Дерпта от северо-востока к юго-западу до главного города Риги, что составляет 40 миль. Там большой склад купеческих товаров, потому что в этот город идет большой подвоз всякого рода хлеба и купеческих товаров как зимой так и летом, водою и сухим путем. Водою вниз по большой реке Двине из далекой России везут на плотах, лоддигенах (ладьях) и стругах всякого рода товары, много огромных бревен, строевой лес и дрова, золу, смолу, зерновой хлеб, коноплю, лен, кожи, воск, сало, конопляное масло, конопляное семя и еще разные товары. Также бывает большой подвоз из Литвы, Курляндии, Ливонии; все товары в Риге выгружают, разбираюсь и продают, потому что река Двина течет на две мили ниже Риги и вливается в открытое море. К устью реки Двины приезжают часто каждый год очень много кораблей изо всех мест, и привозят в Ригу с собою различные товары, как: воль, сельди, дорогие полотна, шелковые материи, различные металлические и мелкие товары, вина, пиво, съестные припасы, пряности, всякие специи, железо, красную медь, олово, свинец, одним словом все, что только нужно людям, всего привозят довольно. В замен того, ежегодно нагружают многие сотни судов кожами и другими товарами, годными для купцов, за какую милость и благодеяния Божии город Рига обязана Всевышнему многою благодарностью. Кроме того река Двина целое лето доставляет столько превосходной лососины и рыбы, сколько не ловится ни в каком другом городе на целом Балтийском море. К тому же там еще есть копченые камбалы и вымбы. Далее от Риги Ливония продолжается через рейку Двину и чрез Курляндию к юго-западу, на Гольдинген и т. д. [364]

ГЛАВА II.

Имена городов и замков в Ливонии.

1) Город Нарва и замок.

2) Город Ревель и замок.

3) Город Пернов и замок.

4) Город Рига и замок.

5) Город Дерпт и замок.

6) Город Кокенгузен и замок.

7) Город Вольмар и замок.

8) Город Венден и замок.

9) Город Феллин и замок.

10) Городок Лемзаль с замк.

11) Городок Гапсаль с замк.

Замки без городов, из которых многие принадлежали владетельным особам страны, некоторые дворянам, а некоторые разрушены и в развалинах.

1) Новый замок при устье Пейпуса.

2) Замок Этц, в Нарвском уезде, разрушен и принадлежит Таубену.

3) Замок Лаис и замок Талькоффен.

4) Замок Оберпален, Эльстфер, принадлежит Герману Врангелю.

5) Веренбек.

6) Виттенштейн.

7) Везенберг.

8) Боркгольм.

9) Ас, принадлежит г. Гильзену.

10) Тольсберг.

11) Монастырь Падис.

12) Монастырь Фегефейер.

13) Монастырь Лоде.

14) Монастырь Леаль.

15) Монастырь Фикель, принадлежит Укскулям.

16) Замок Феликс, принадлежит Укскулям.

17) Монастырь Кольк, с каменными стенами.

18) Монастырь св. Бригиты, с каменными стенами.

19) Монастырь Фалькенау, с каменными стенами.

20) Замок Наббен, принадлежит Тизенгаузенам, также и Залис.

21) Пюркель, принадлежит Унгерну, также Экенангерн.

22) Кремон.

23) Трейден.

24) Ропе, принадлежит фон Розену.

25) Клейн-Ропе, принадлежит фон Розену.

26) Моян, принадлежит тому же.

27) Гохрозен, принадлежитъ Плеттенбергу.

28) Луде, принадлежит Крюденеру.

29) Розенбек, принадлежит Гэрфлену.

30) Нейгоф, принадлежит Гэрфлену.

31) Эрмис.

32) Гельмет.

33) Тарвест.

34) Каркус, принадлежит воеводе Фаренсбаху.

35) Руйэн.

36) Буртнек.

37) Ринген, принадлежит Тэдвену. [365]

38) Ранден, принадлежит Тизенгаузену.

39) Конгота, принадлежит ему же.

40) Кавелехт, принадлежит ему же.

41) Альтенторн, принадлежит Штакельбергу.

42) Кирремпа.

43) Анцен, принадлежит Шенкингену.

44) Оденпэ.

45) Нейгаузен.

46) Мариенбург.

47) Адцель.

48) Мариенгаузен.

49) Розитен (Режица).

50) Лютцен.

51) Динабург.

52) Крейцбург, принадлежит Клаусу Корфу.

53) Сесвеген, принадлежит Таубену.

54) Берзон, принадлежит Тизенгаузену.

55) Ронненбург.

56) Трикатен.

57) Пебаль, принадлежит Дребиншену.

58.) Арль (Эрла), принадлежит Тизенгаузену.

59) Смильтен.

60) Юргенсбург, принадлежит Клодтену.

61.) Нитау, принадлежит баронам Брабекам.

62) Зевольд (Зегевольд).

63) Шуйен.

64) Зербен.

65) Лембург.

66) Зунцель.

67) Ленневард.

68) Икскуль.

69) Кирхгольм.

70) Нейермюлен.

71) Дален.

72) Ашераде.

73) Роденпойс.

74) Динаминд.

На острове Эзель, который имеет в длину 14 миль и 9 в ширину (им ныне владеет король датский), было прежде епископство; там находятся два замка Аренсбург и Зонебург, где стоит высокая башня, по которой мореходы направляют свой путь, каковую башню некогда крестьяне — куроны хотели опрокинуть своими волами, привязанными к толстому якорному канату. Они укрепили канат около башни, и затем запрягли множество волов. Как только передние стали тянуть, задние, будучи припряжены за рога, поднялись на воздух. Тут крестьяне стали кричать на своему наречии: Otes, Otes fader Herge lex Himmelrych her fader — Отче, волы летят на небо. Это они сделали для того, что хотели опрокинуть башню, чтобы, как в старину, получать добычу от добра с кораблей претерпевших крушение; но вместо того в наказание они должны были выстроить замок Зюнебург. Вблизи его находится остров, на котором в последнее военное время шведы построили шанцы, назвали Юргенсбург; этот остров имеет в длину 7 миль и 5 миль в ширину. На нем живут дворяне и шведские подданные. Есть еще один остров, по имени Моне, 2 мили в длину и 1 [366] в ширину, принадлежащий датчанам. Еще один остров, по имени Вормс, 2 мили в длину и 1 в ширину, шведский, на нем хорошие деревни. Еще другой, по имени Нук, 1 миля в длину и 1 в ширину, шведский, и на нем есть деревни.

ГЛАВА III.

О состоянии древних языческих народов в Ливонии, их вере, нравах и обычаях, какие у них были прежде, чем немцы пришли в страну.

Кажется действительно, судя по древним писаниям, что за 450 лет тому назад все-таки верховную власть над языческими народами в Ливонии до некоторой степени имели московиты, частию же у этих народов были начальниками и несколько своих собственных королей, как и теперь еще один из их рода живет в Курляндии, в пяти милях за Газенпотом, называемый курляндским королем (der kurische Kцnig). — У него есть кучка дворов и хат, и он до сих пор состоит под властью герцога курляндского, почему его и называют курляндским королем. — Опять же в киркгольмском округе есть еще один, которого называют королем: он с давних времен получил во владение от императора и от папы 7 гакенов земли, на каковой лен он имеет законные печати и грамоты. До сих пор в стране были и еще многие свободные крестьяне, которые без сомнения происходили от старинных начальников родов. Что Ливония также платила дань московиту, следует из того, что он никогда не упускал упоминать во всех клятвенных мирных грамотах с гермейстерами и епископами Ливонии, а всегда нарочито в них упоминал о дани православной вере, потому что московит все еще считает Ливонию за настоящее свое отечество (вотчину), и титул носить государя Ливонии, (ein Herr ueber Lieffland), особенно с того времени, когда ему в 1557 г. правительство тех стран точно означило и обнародовало взимание дани для православной веры, а также допустило подтвердило грамотами и печатями, чтобы каждый человек давал 10 денег (10 Denninge). Также указывают древние дома, города, шраги древней конторы в Новгороде на то, что ливы (жившие в этой стране, и которых племена еще существуют, от них же и Ливония получила свое название) приезжали со своими товарами и в Новгород, в России, где тогда находилось складочное место, прежде чем немцы пришли в Ливонию; потому что в самых древних шрагах написано, что купцы платили штраф своим [367] старшинам и приставам, если в чем провинились, по 5 ливских фунтов воску (что будут теперешние лисфунты — 20 фунт. — и отсюда, их название). Находились ли отчасти ливонские языческие народы и под владычеством литовских. князей, находившихся тогда еще в слепом идолопоклонстве, мне доподлинно неизвестно, но это вероятно, ибо литовский король Мендов, а также и самаиты (самогиты), часто оказывали помощь язычникам против христиан, прежде нежели страна была покорена христианской вере. Совершенно дьявольскою была их языческая и идолопоклонская религия, потому что о Боге они ничего не знали, а избирали себе священные рощи, и поклонялись в них камням, деревьям, животным, змеям и тому подобным гадам и совершали ужасные чародейства, что к сожалению (умилосердись Боже) не прекратилось, и поныне, но и до сего часа между ними встречается, как вещь обыкновенная. Языческие короли были вместе их идолопоклонническими жрецами, предводительствовали их войсками, когда они вели войну между собою или с соседями. Их идольское служение и церемонии почти подобны тем, которые совершали древние прусские язычники, как мы о том читаем в напечатанных древних прусских хрониках. Но странным образом брали они себе жен или женились. Кто выбрал себе девушку, которая ему понравилась, тот ополчался со своими друзьями и вооруженной рукой похищал ее и привозил домой, и извещал друзей, чтобы они прибывали и помогали запивать привоз жены. Случалось, что друзья девушки вовремя узнавали о замышляемом похищении ее и приготовлялись к сопротивлению, тогда при этом происходили порядочные схватки, если жених им не нравился; если же они им были довольны, то охотно следовали за ним, брали с собою подарки, также пиво и съестные припасы, и угощали друг друга, потом, одаренные перчатками (Henschen) и полотенцами (Dwelen) возвращались домой. Этот обычай сохранился и поныне у многих в стране и его продолжают исполнять. Своих умерших они хоронили в особенных местах, обложенных камнями; покойников провожали верхом с едой и питьем. Если не шел дождь, то они приносили на священное место козла или нечто подобное, и бочку пива, и там это пожирали со скачками и песнями, и верили, что могли, наедаясь и напиваясь, получить дождь от своих богов. И такого обычая держатся еще многие из них и до сих пор. Они верят, и уверяют в том и других знатных людей, будто люди своим колдовством могут превращать других людей в волков, которые в известное время делаются оборотнями, бегают по лесам и мостам и причиняют вред, кроме того, они совершают другие, многочисленные, ужасные вещи, и это все еще ежедневно они совершают из своего языческого колдовства.. У них, однако, все таки существовало уголовное право, по [368] которому они наказывали некоторых колдунов, которые уж слишком много наносили вреда, и у них было испытание, чтобы узнавать колдунов, обвиняемых в злодеяниях: они связывали колдунам крестообразно руки и ноги у большого пальца и бросали их в воду; если связанный был невиновен, то он прямо шел ко дну, если же был виновата, то плавал по воде как связка соломы. Это испытание переняли от них большая часть судей и сохранили его в употреблении до сих пор; так как я сам видел многих людей, которые при испытании тонули и плавали. — Еще у них водилось, что если кто спорил с другим об земле или границе, то старшины осматривали границу, присуждали землю тому, кто им казался наиболее в праве владеть ею по совести, и так как у них не было ни печатей, ни записей, ни пограничных камней, то они раскаляли до красна железо, и для испытания чистой совести владельца, последний должен был взять горячее железо обеими голыми руками и пронести его на семь шагов через свою новую границу; таким образом подтверждалась у них истина, и он сохранял свою границу и ставил на ней пограничный камень. Если случалось также, что один у другого украдет улей, то вора, привязывали веревкой к улью, затем разрезывали ему пупок на животе и гоняли огнем позади до тех пор вокруг улья,. пока у него не вытягивались все внутренности и он не падал. Этого обычая язычники не только не бросили, но этих порядков держались многие судьи при немецком правительстве.

Я не нашел описаний крепостей, какие у них были до прибытия в страну немцев, как например замок Леаль в Вике. Леаль на местном языке значить мясницкий крюк; по моему это хорошо защищенное место, отсюда и это название. Я нашел, что когда епископ Альберт прибыл в Ливонию, то король шведский Иоанн I-й приехал из Швеции в Ливонию в Ревель со своим войском в 1208 г. и воевал с эстонцами, отнял у них крепость Леаль, эстов убил, а в замке посадил гауптманом и епископом Кароля, который имел в своем распоряжении 500 человек, после чего король возвратился в Швецию. Но после его отъезда, эсты снова вооружились; взяли себе в помощь эзельцев, напали опять на крепость Леаль, взяли ее штурмом, сожгли и убили епископа и гауптмана Кароля со всеми его людьми. Таким образом шведы и на этот раз снова были истреблены в Ливонии.

Занятиями их (жителей) были земледелие и возделывание огородов; питались они от скотоводства,, рыбой, птицами, зверями и трудами пчел, как мед, одевались шкурами овец и их шерстью, а также и звериными шкурами, также пряжей из конопли и льна. Напиток они делали из ржаной и ячменной муки, иногда, когда его хорошо приготовляли, к нему прибавляли молока или меду. [369]

Железные орудия у них правда были; но так как в Ливонии нет железной руды, то я полагаю, что железо они получали из России, из Новгорода, и выделывали из него плуги, топоры, косы, ножи, крючья, мечи и т. д., которые употребляли на войне. Во всей стране они говорили на шести разных языках; главным языком был язык ливов, затем эстонский, аллентакский, русский, куронский, литовский и вирский, хотя некоторые языки очень между собою похожи, так что они понимали друг друга.

ГЛАВА IV.

В каком положении и в каких обстоятельствах находилась торговля при Балтийском море до открытия Ливонии.

В поморской стране (Померания) за 800 лет тому назад на берегу моря стоял высокий и знаменитый город, называвшийся Винета, к которому стекались изо всех мест большие склады товаров для торговли, чрез это сей город возвысился до такого значения, что в то время и в Европе, не только на Балтийском море, не было ему подобного, так что в нем городские и прочие ворота были сделаны из чистой, красной меди. Через такое богатство жители сделались до того кичливы, что стали совершать открыто такие насилия и морские разбои, которых сам Господь Бог не захотел долее оставлять без наказания, так как у них в этом городе никогда не было христианской веры, а только языческое варварство: за то-то король датский разрушил этот город до основания, и Господь в своем могущественном и яростном гневе послал то, что море устремилось на тот город. Еще и до сего дня, при ясной погоде, можно видеть в море под водой остатки древних строений. Правда, что после уничтожения города в Поморье (Померании) снова выстроен был другой город, называвшийся Юлиана, который также значительно возвысился, но этот город никогда не мог сравниться с вышеупомянутым городом Винетой по богатству; он наконец также пришел в упадок и погиб, потому что готы со своим королем Висбоа получили дозволение от датского короля селиться на острове Готланде. Здесь их король начал строить город и замок, названный по его имени Висби. Около того же времени большая контора в русском Новгороде была в силе, и в то время русский герцог с городским старшиной управлял городом, находившимся в большом процветании, так что ганзейские города посылали туда свои товары для торговли и складов; корабли их ездили туда зимою и летом, что [370] видно из древних конторских шрагов. — Летом они ездили на кораблях вдоль но Нуе, которая течет от Новгорода вниз к морю. Зимою, по моему мнению, они ездили на санях и лодках, как теперь зимою из Швеции перетаскивают лодки санями по льду; таким образом там, где замерзло, переезжают на санях, где же место открыто, употребляют лодки, пока не достигнута берега. Город Висби на Готланде торговлею чрезвычайно разросся. В то время еще. никто не чаял о поездке в Ливонию, потому ганзейские города устроили в Висби большой склад товаров, туда же и московиты привозили на кораблях из России свои товары и торговали ими; также точно и из Швеции. туда перешло много торговли, и чрез то город более и более разрастался, так что там было выстроено множество превосходных домов; жители перенесли туда много медных дверей, железных засовов и ворот из разрушенного города Винеты. Но так как все непостоянно, то и с этим возвысившимся богатым городом случилось тоже самое, что и с Винетою. — В земле мекленбургской нашлось такое превосходное, глубокое место, где можно во время бури укрывать большие корабли без якорей и канатов и въезжать туда, сюда мало по малу мореходы, ради больших удобств, стали направлять свой путь с Готланда, так как оттуда с товарами можно проехать на Эльбу. Так как большие корабли могли только с большой опасностью (в то время опасность считалось большей, нежели теперь) проезжать через Зунд и по дальнему окольному пути, по этой то причине начали строить город Висмар на вышеупомянутому месте, который и стал процветать, что еще можно заметить по прекрасным домам и церквам. Но как уже сказано, что все на свете тленно, так случилось и с этим городом. Когда открыта Ливония, как дальше будет рассказано, то этот город мало по малу так упал, что большая часть домов, которые и теперь еще целы и почти также высоки как церкви, стояли пустыми в течении многих лить. В мое еще время можно было нанять за 12—15 талеров в год прекрасный дом, который не выстроить и за нисколько тысяч; но впоследствии, при достохвальном правлении герцога мекленбургского, город опять несколько поправился.

ГЛАВА V.

О первоначальном открытии кораблями достохвальной провинции Ливонии.

В 1148 г., а некоторые пишут в 1158 году, из Бремена отплыл корабль с купцами и товарами, полагая причалить к [371] городу Висби на Готланде; но гонимые Божьей непогодой и ветром, они не могли пристать к Готланду. Северо-западный бурный ветер принес их к берегам Курляндии. Так как они не решались пристать к незнакомому, по тогдашним документам (?) берегу, то Бог устроил так, что они увидели перед собою плывущее рыбачье судно, которое направляло свой путь в Двину. Так как они тогда подумали, что судно это приедет же в гавань, то предав себя милосердию Божию, они осмелились последовать за судном, и за ним вошли в реку Двину. Когда же дикие, языческие народы увидели, что к ним прибыл такой большой корабль, какого они в жизни своей не видали, то набежали к нему большими толпами смотреть на его прибытие, что им издали казалось очень странным. У них возникали различные мысли, что делать с этими новоприбывшими людьми, которых они никогда не видели и о них не слышали, также как об их больших кораблях. Христиане же в первую ночь оставались на своем корабле, на реке, и держали совет, что им далее предпринять. Утром же некоторые из них поехали на берег, и взяли с собою пустые бочки, поставили их на берег и поставили на них хлеб, пиво, съестные припасы и другие вещи, о которых полагали, что язычники ими воспользуются. Затем они знаками подозвали некоторых и тем побудили их приблизиться: тут христиане протягивали язычникам руки и дарили им сахар, винные ягоды, изюм, белый хлеб и т. д. и ласкали их, и так как они не умели с язычниками говорить, то они последних хорошо угостили и отпустили домой, чтобы они рассказали своим родным и друзьям, с какою добротой обошлись с ними христиане. На третий день язычники стали часто приходить, принося христианам гостинцы и подарки, как то: мед, молоко, кур, яйца, птиц и зайцев. Затем христиане снова угощали их и дарили шляпами и лентами для шляп, подтяжками, зеркалами, поясами, красными удочками (?), ножами, гребнями и иголками, чрез то дружба возросла, так что на четвертый день язычники снова пришли и принесли с собою баранов, рыбу, лен, мед, воск, яйца, птиц, мясо и шкуры диких зверей; все это они разложили на земле и дали понять знаками, так как говорить не умели, что желают производить мену. Когда христиане поняли, чего они хотят, то отложили некоторые из принесенных ими вещей по одиночке, а при каждой вещи положили по нескольку монет, давая знать, что вещи хотят купить; но так как язычникам еще были незнакомы деньги, то они показали знаками, что им это не годится, а что они хотят меняться на товары, разложенные христианами; тут христиане стали предлагать товары, убавляли и прибавляли, пока обе стороны не оставались довольными. Затем они подавали друг другу руки, брали товары один от другого и [372] уходили. Таким образом они научились торговать в первый раз друг с другом. Когда на следующий день пришел бедняк нищий, то они выложили ножик, ленту на шляпу и несколько иголок для шитья мешков, нищий же с своей стороны положил несколько яиц, думая, что их довольно будет за эти разложенные товары, однако христиане знаками показали ему, что яиц слишком мало, и товары нельзя отдать за них. Тогда он вынул из за пазухи два беличьи уха, в которых были вогнуты маленькие серебряные штифтики, это он положил возле яиц, и дал понять, что теперь товары уже будут оплачены. Хотя христиане это и считали слишком малоценным, но все-таки согласились на торг, чтобы тем побудить язычников приносить своего рода деньги. Полагают, что у древних монеты в 3 шиллинга и в 2 шиллинга получили не немецкое название: аус и нагат; 3-х шиллинговый монеты еще называются эрами. Дружественно обращались с язычниками в течение двух недель, меняя товар на товар, и поведя свое дело так, что надеялись приехать на следующий год и устроить лучшую торговлю — христиане и язычники дружелюбно распрощались. Чтобы на будущее время понимать языческую речь, они приманили к себе мальчика, дарили ему ежедневно сахар, винные ягоды, изюм, белый хлеб и проч. и побудили родителей согласиться отпустить с ними этого мальчика, взамен того они оставили у них своего мальчика, дабы он изучил их язык. Склонив родителей подарками, они взяли с собою этого 15-тилетнего языческого мальчика, крестили его в Бремене, старательно научили его немецкому языку, чтобы он в следующем году мог служить им толмачом. Прибыв же благополучно в Бремен, корабельщик и купцы рассказали обо всем, и хотя первоначальная прибыль и польза были невелики в сравнении с великой опасностью, но они все-таки в следующем году снарядились, чтобы отправиться туда с различными подходящими для тамошнего торга вещами на двух кораблях.

ГЛАВА VI.

О вторичном прибытии бременских купцов в Ливонию на двух кораблях.

В 1149 году бременские купцы снова выехали на двух кораблях из Бремена в Ливонию, благополучно прибыли с кораблями и своим добром в гавань реки Двины, и привезли с собою взятого в предшествовавшем году языческого мальчика, который уже хорошо говорил по немецки; они также привезли с собою [373] несколько разных ремесленников и золотых дел мастера, которым язычники очень удивлялись. По своем прибытии они съехали на берег и взяли мальчика с собою. Тут их встретили язычники с большою радостью; обходились с приезжими с великой добротой, торговали товаром на товар, и они добыли множество кож, льна, пеньки, воску, сала и звериных шкур. Нагрузив же свои корабли, они пригласили к себе в гости 30 знатнейших язычников, хорошо их угостили и на прощанье записали их имена, также заключили дружеский контракт, чтобы им ежегодно можно было торговать свободно и надежно, безо всяких препятствий, они обещали всегда обращаться друг с другом ласково и милостиво, и на этот раз купцы оставили своих 4 людей с остальными товарами, затем благословясь поплыли обратно, в Бремен. Четверо купцов по своей охоте пробыли у язычников всю зиму, и снова счастливо возвратились в Бремен, получив хороший барыш от привезенных товаров. Тогда до епископа бременского дошел слух, что открыта языческая страна, он дал знать об этом папе, который немедленно приказал ему и дал надлежащие указы, чтобы епископ, когда купцы поедут в третий раз, отправил. с ними богобоязненного и благочестивого священника, для старательного расследования обстоятельств Ливонии и насаждения в ней христианской веры. Для каковой цели епископ и отыскал способного священника, по имени Мейнгарда, который ради славы Божией охотно согласился и собрался отправиться в языческую землю с одним молодым крылошанином.

ГЛАВА VII.

Как бременские купцы в третий раз прибыли в Ливонию и привезли с собою священника.

В 1150 г., в день Филиппа и Иакова, несколько купцов в третий раз отправились в Ливонию и взяли с собою богобоязненного священника Мейнгарда (которого впоследствии папа сделал епископом) с его крылошанином Иоанном Гартманом и еще одним подмастерьем, по имени Фомою Штегером, которому он предоставил должность дьячка (кистера); все они 24-го мая благополучно прибыли в Ливонию по Двине. Тут купцы построили несколько лавок на реке Двине в 2 милях от моря, где они могли жить сами под кровлей и могли держать свои товары, а также устроили необходимое жилище для своего священника Мейнгарда и его товарищей. Мейнгард некоторое время проповедовал только купцам и экипажу кораблей, пока он и его товарищи не выучились ливонскому [374] языку; тогда он стал поучать постепенно с кротостью и язычников слову Божию, но снисходительно и кротко, привлек многих также добрыми делами, так что они обратились в христианство. Эти жилища священника и купеческие лавки и дома были построены на берегу реки Двины на том месте, где теперь стоит город Рига, и полагаюсь по этому, что эти строения на берегу были построены в ряд (Reihe, Riege), потому и названо это место Ригою. Отсюда, говорят, город Рига имеет свое название. Мало-помалу стали тут же строиться и рыбаки, также рабочие, которые находились при товарах, плотники и другие, которые нашли себе тут прокормление. Таким образом язычники со временем стали являться к ним из далеких мест со своими товарами, стали продавать и торговать, а с течением времени все купеческие приказчики и служители лучше научились языку. Эти корабли стояли около трех месяцев, пока их снова не нагрузили и они не отплыли обратно; на этот раз купцы также оставили много товаров и несколько своих людей; эти оставленные купцами люди, по отплытии кораблей, торговали с хорошим успехом. Своего священника с его товарищами они оставили тут, и снабдили их обильно всем необходимыми В том же году в июле месяце отплыли из Бремена в Ливонию еще два корабля. Эти корабли доехали до Двины, вели там свой торг, и после шести недель снова нагрузили «свои корабли. Эти купцы привезли с собою для поселения в стране стекольщика с женой, а также и кузнеца с женой и челядью; привезли также с собою солод, муку и много котлов, потому что язычники прежде мало употребляли для варения пищи котлы, а больше глиняные горшки. Между тем как корабли снова нагружались, священник Мейнгард разузнал почти все обстоятельства страны, образ жизни, также веру и жизнь языческих племен описал епископу, также и то, что он видел, как трудно ему будет насадить христианскую виру и христово крещение у идолопоклонных и колдующих язычников; он писал бременскому епископу и просил, чтобы он все это донес папе, дабы тот сделал распоряжение и назначил ему несколько телохранителей, также чтобы в страну прислать еще каноника с викарным и капеллана, которые были бы снабжены необходимым содержанием, он с своей стороны не перестанет стараться, и предвидит; что страна будет превосходной, плодородной провинцией и с Божьею помощью может быть обращена в христианскую веру. Время требует уже того, чтобы сделать затраты на привоз в страну извести и камней, на постройку церкви, и при случае основать какой-нибудь монастырь и укрепить его, чтобы можно было в нем укрыться, когда язычники озлобятся, как того должно опасаться, когда станут бичевать их идолопоклонство и колдовство проповедью покаяния. Когда эти корабли прибыли благополучно обратно в [375] Бремен и епископу было передано письменное донесение священника Мейнгарда, то епископ весьма обрадовался письму, и скоро отправил к папе разумного мужа с донесением о Ливонии. Когда последний прибыл к папе, то папа был очень обрадован, и это известие так ему было приятно, что он отслужил благодарственную обедню дабы Бог послал успех этому предприятию и в той стране водворилась бы и распространилась христианская вера. Для этой цели папа назначил двух комиссаров, которые должны были постоянно принимать и сообщать ему сведения о всех событиях и нуждах страны, который будут представляемы епископом бременским. Папа приказал также, чтобы епископ приготовил в Бремене на следующий год материалы для постройки в Ливонии церкви в честь пресвятой девы Марии, которой он поручал покровительство и защиту над церквами и страной Ливонии, и священника Мейнгарда он назначил епископом, и послал ему епископское одеяние вместе с другими прекрасными подарками; кроме того папа писал епископу бременскому, чтобы он дал Мейнгарду нескольких других священников в помощь, и кроме того обильное, необходимое им содержание, и чтобы он избрал удобное место, где можно было бы построить каменный монастырь для аббатства, и чтобы епископ Мейнгард старался доказать свое рвение в дальнейшем насаждении христианской религии, папа же доставить для того всевозможную помощь и все необходимое.

ГЛАВА VIII.

Как бременский епископ получил ответ от папы и исполнил его приказание.

Когда посланец от папы снова прибыл в Бремен к епископу с твердым и положительным приказанием взяться за дело серьезно, не щадя никаких издержек, то епископ стал прежде всего запасаться известью, камнем и каменщиками, также как и прочими рабочими, каковые запасы вместе со строителями он отослал в следующем году в Ливонию на купеческих кораблях, а также с несколькими вооруженными людьми, которые поехали сперва как будто они были купцы. Все они счастливо прибыли в Ливонию, скоро затем выстроили в двух милях от Риги замок Кирхгольм, и затем по Двине, на Гольме начали строить церковь из извести и кирпича и постепенно построили для себя и для строителей на Гольме хижины и дома, каковые незнакомые постройки [376] казались очень странными язычникам, в особенности потому что они никогда прежде не видали каменных зданий. Но как постройки были начаты на острове и никому не мешали, потому язычники охотно это дозволяли, не хотели также и подарков, а строить позволяли по доброй воле. Таким образом прежде сооружена церковь на Гольме и внесены в нее колокола, алтарные столы и прочая церковная утварь, и начата открытая проповедь против постыдного злоупотребления языческого идолопоклонства и колдовства, и хотя сначала язычники часто прибегали в церковь, ибо и без того простая чернь любопытна видеть что-нибудь новое, во со временем все-таки более значительные язычники, которые обдумали дело, стали питать подозрения и злобу к проповедникам. Но пока еще язычники не ставили преград и не возмущались против них, христиане держались в стороне, и епископ мало по малу стал проповедывать жарче против языческого идолопоклонства, наказывать за него, и крестить тех, которые склонялись принять христианскую веру. Епископ Мейнгард начал также чеканить монету, на одной стороне изображая образ пресвятой девы Марии, а на другой вновь выстроенную церковь; у меня еще есть такой пфениг. Такие изображения пресвятой девы Марии навсегда сохранили на серебряных и золотых монетах архиепископы рижские, а также и епископы дерптские, и таким образом они чеканили монету до тех пор, пока Ливония не отошла к короне польской.

Некоторые полагают, что сам Мейнгард съездил к папе в 1170 году с одним знатным языческим князем по имени Коббе или Куббе, который крестился со всеми своими родственниками, и который рассказал папе о всех обстоятельствах страны, и епископ благополучно возвратился в Ливонию, и проповедывал до 1193 года; тогда он скончался в мире и христиане очень об нем сожалели; он был епископом 24 года. Его кафедра учреждена в Риге, в Ливонии, где он и погребен в мире. Он крестил очень много язычников и обратил их в христианскую веру. Но язычники были очень озлоблены тем, что Коббе обратился в христианство, со всеми своими друзьями.

После смерти Мейнгарда епископом Ливонии был назначен Бартольд. Он начал строить Ригу, но язычники собрались из всех мест и выступили против Риги, чтобы истребить христиан. Тогда пришло много христиан на помощь епископу и произошла кровавая битва. Епископ убит вместе с Коббе и 1100 христианами. Христиане же убили 6000 язычников и одержали победу в 1205 году. Бартольд управлял 4 года. [377]

ГЛАВА IX.

Епископ Альберт

После насильственной кончины епископа Бартольда, папа Иннокентий назначил епископом Ливонии в 1204 году некоего Альберта, который прибыл в Ливонию с некоторыми дворянами и другими военными людьми и солдатами и взялся за дело с жаром; привез с собою всякие материалы для построек и оружие, в чем ему явно помогал папа, а купцы делали большой подвоз не только из Бремена, но и из других городов и мест. Некоторые приезжали с женами и детьми, остались тут жить и заложили большую торговлю. Епископ Альбрехт усердно велел учить, проповедовать и крестить язычников, и в Икскуле начал строить крепость, а перед тем на Двине построил такие шанцы, что не обращал внимания на злобу язычников, а с твердостью. продолжал строить и силой принуждал языческие племена к работе при постройки крепости. Тогда язычники догадались, что готовится искоренение их, потому они собрались в толпы, выбрали несколько гор, казавшихся им удобными, и укрепили их как только умели, чтобы там укрываться и мешать работам христиан. Когда это дошло до епископа, то он написал в Германию, прося помощи, и советовал там учредить рыцарский орден, именно орден меченосцев, которым следует обещать награду за покорение языческих земель и людей в Ливонии и. за их рыцарские подвиги. Это предложение очень понравилось папе и вскоре после того он послал епископу буллы и привилегии, дабы исполнить таковое намерение со всем тщанием, на что епископ не медля употребил все старания, дабы это выполнить. Язычники также не дремали, потому что как только заметили, что дело это ведется против них, то укрепили одно место в Кокенгаузене при реке Двине, а также близь Зонцеля гору, которая еще теперь находится напротив Кангера, сильно укрепили и назвали крепость Герсике, там где протекает внизу Зонцельский ручей. Верх этой высокой горы они обстроили балками и частоколом и оттуда могли кругом бросать камни и защищаться, так что уж, конечно, эту гору нельзя было отнять у них без кровопролития. Кроме того вокруг горы они огородили крепким частоколом большой луг для своих лошадей и скота, для того, чтобы защищать, свое имущество и скот. Они потому действовали тут так быстро, что дорога из Икскуля в Ригу идет вдоль Двины, а затем дорога выходить через степь и пустоши к Герсбургу, точно также и дорога с другой стороны высокой горы Кангер, идущая через болото из местности Роденпойской в Зонцельскую, доходить также до Герсбурга. Потому-то язычники на обеих этих дорогах держали сильную стражу на расстоянии каждой восьмой части мили по одному человеку на высоком дереве с сигнальным [378] рожком. Как только поставленные сторожа проведывали, что христиане готовятся к нападению на язычников, то один другому трубил сигнал к тревоге; в короткое время эти рожки раздавались на 10-20 миль, потому что такие рожки были у них во всех деревнях. Как только сигнал бывал подан, то всякий торопился с оружием, на лошади и пешком, отправиться в укрепление на упомянутой горе. Когда же являлись христиане, тогда начиналось сражение и битва. По истине, язычники пролили довольно крови за свою свободу, прежде чем были покорены.

ГЛАВА X.

Подобным же образом язычники выстроили крепость Кокенгаузен и защищались там с порядочными силами и часто собирались, занимали также иногда другие шанцы и горы для своей выгоды, также учреждали по своему порядок в страже для борьбы и обороны. Но когда епископ Альбрехт привлек в страну более людей, то учредил, по полученным от папы бумагам и привилегиям, орден братьев меча и освятил его; братья должны были вести себя чисто рыцарски (братья меча носили белые плащи с красным крестом). Эти меченосцы впоследствии избрали себе главою гермейстера, который мог вести их против врагов. Первый, назначенный в эту должность был магистр Винно, который был муж благочестивый и воинственный, рыцарски сражавшийся за христианскую веру.

Когда епископ Альбрехт выстроил крепость Икскуль, то с язычниками стали происходить многие, кровавые схватки. Когда же язычники в Вике выбили шведов из города Леаля и сожгли бург с помощью эзельцев, тогда епископ Альбрехт ополчился и пошел в Вик, снова покорил эстонских язычников с эзельцами, так что они снова должны были отстроить бург Леаль, и епископ назначила туда епископа по имени Германа. Тогда же начата постройка башни в древней Пернаве, которая впоследствии перемещена и перенесена в Гапсаль. Говорят, что епископ Альбрехт выстроил также замок Дален.

ГЛАВА XI.

Когда же Вальдемар П, король датский, узнал, что епископ Альбрехт покорил виковцев, то он захотел попытать своего счастья у язычников в Гарриене и Вирланде и послал в Ливонию [379] войско, которое и покорило упомянутые Гарриен и Вирланд. Вскоре после того сам король Вальдемар прибыл в Ливонию с епископом Лунденским, и в 1223 году начал строить город Ревель, впоследствии же выстроил также замок Везенберг и Нарву. Этими землями и городами король датский владел до 1347 года, когда он продал и уступил Нарву, Ревель и Везенберг ордену (к которому в то время принадлежал, также брат короля, по имени Ганс) за 19000 серебряных марок.

Около того времени, как епископ Альбрехт покорил эзельцев в Вике, благочестивый магистр Винно построил в Ливонии Зегевальд, Венден и Ашераде, затем он пал от руки низкого убийцы в 1223 году вместе со своим капелланом, управляв 18 лет со славой и похвалою. Убийцу колесовали. Магистр Вино покорил Кокенгаузен и Герзебург и убил русского короля вместе с 600 человек русских. После него был избран магистром Волквин, который выстроил город Веллин (Феллин), язычники же сильно ополчились, чтобы воспрепятствовать постройке, и они убили многих христиан, так как тогда же были взяты в плен все братья ордена, кроме 10-х. После этого епископ Альбрехт сам поехал в Германию и склонил герцога Альбрехта саксонского к тому, что он с ним прибыл в страну с войском, и скоро истребил 1500 язычников, сам же потерял только 60 человек, остальные же язычники разбежались по лесам. Когда узнали об этом эзельцы, то соединились с жителями Иервена и другими эстонцами, чтобы отомстить герцогу Альбрехту за понесенный урон, но герцог Альбрехт с радостью пошел прямо против них и, напав на них, при Кунделе в Иервене истребил, и затем оставил страну со славой. Затем некоторое время христиане пользовались спокойствием. Но когда язычники проведали об отсутствии герцога Альбрехта, то стали так досаждать христианам, как только могли. После того прибыл из Ирландии в Ливонию граф Альбрехт со множеством пилигримов и наемных солдат, и пошел походом против эстов, собрал все свои силы на поле под Веллином; тут было дано большое сражение, так что 1400 язычников были убиты, при чем христиане потеряли не более 100 человек. Наконец прибыл герцог Баруин вендландский (вендский) со множеством рыцарей, после чего случалось немало стычек между рыцарями и эстами. Но как только литовцы и русские приметили, что христиане одолевают эстов — язычников, то сильно вознегодовали на это и придумали этого не допускать, для какой цели и собрали большое литовское войско. После этого гермейстер (магистр) пошел на них войною, нашел их у Юннокюля и в битве истребил их 1900 человек, остальные же обратились в [380] бегство, которых великий магистр с иностранными рыцарями и солдатами преследовал до Кокенгаузена. Здесь же снова было убито 500 русских.

ГЛАВА XII.

Герман Балк.

После того в Ливонию прибыл граф Арнштейн из Тюрингена со множеством наемных солдат. Магистр отправился зимою с гостями в страну Эзель, и они истребили всего мужчин, женщин и детей до 2500 человек. Затем магистр Волквин отправился со своими людьми в Семигалию, где также произошло сражение, в котором убиты были 600 язычников и 300 христиан; остальные христиане уехали обратно на своих кораблях. Но вскоре после того семигалы сухим путем пошли против магистра, тогда снова произошла жестокая битва, причем 500 семигалов и 300 христиан были убиты. После этого литовцы пришли против магистра Волквина со множеством народа. Последний же пошел им на встречу с рыцарской отвагой, ведя своих христиан и людей графа; тут случилось большое кровопролитие, так что на месте легло до 2000 литовцев, а со стороны христиан погибло 500 человек. Затем граф возвратился обратно в свою страну.

Магистр же Волквин должен был оставаться в большой опасности среди озлобленных литовцев и язычников. Потому что теперь против него было много врагов; не только языческие народы Ливонии, которые, конечно, еще не были покорены, но врагами были и литовцы, русские, и шведы и король Вольдемар датский по причине города Ревеля, который он у них отобрал и приказал прочнее укрепить камнями. Этот город принадлежал с тех пор братьям ордена, пока папа не приказал, в знак милости, отдать его королю датскому, пока наконец он сам, как упомянуто выше, не продал его в 1347 году ордену за 19 000 марок. Таким образом благочестивый магистр Волквин должен был постоянно сражаться среди великой опасности, угрожавшей его жизни, с многими врагами христианства, так что он наконец ясно видел, что без особенной помощи и поддержки христиане долее ничего не могут сделать против такого множества врагов, и потому, посоветовавшись с братьями, решил, с согласия однако, императора и папы, дабы иметь больше помощи и поддержки, присоединиться к великому магистру и немецкому (тевтонскому) ордену в Пруссии; они начали сноситься и переговаривать и решили слиться с немецким орденом, затем папа изменил их орденскую одежду, и указал им носить черный креста на белом плаще. Магистр Волквин, во время происходивших переговоров, пошел войною на Литву, и [381] расположился на обширном поле; где ему литовцы противопоставили большие силы; битва была чрезвычайно жестокая, так что и благочестивый магистр, который мудро управлял 15 лет, рыцарски погиб в этой битве за славу Христа с 18-ю братьями ордена. Там же убит и граф Бренно со многими вирными героями.

Когда же великий магистр Герман фон Зальца в Пруссии узнал о смерти магистра Волквина (после того как император и папа совершили соединение меченосцев в Ливонии с прусским орденом), то прислал на его место другого магистра Германа Валка, который прибыв в Ливонию, был встречен и принят всеми христианами и братьями ордена с радостью и почестями, и все христиане ликовали по случаю этого происшедшего соединения. И император послал им в помощь с новым магистром полторы тысячи марок, а великий магистр прислал им в Ливонию на помощь 60 братьев со многими рыцарями.

Во времена этого нового магистра Германа Балка, русские причинили ордену много вреда, в особенности же епископству дерптскому, за то он пошел против замка Изеборга; тут русские встретили его бесстрашно и русских было убито 800, остальные обратились в бегство, и многие были взяты в плен. Затем он пошел на Псков, в Россию, и стал вокруг, чтобы штурмовать город и замок со своими рыцарями и братьями. Тогда русские пожелали заключить мир и согласились обе стороны на том, что их король Гуполдт обязался отдать город, замок и все, что в них находилось, ордену, а сами они примут христианство. Магистр занял замок и город, оставив там двух из своих братьев и прочих людей, возблагодарил Бога, и ушел с остальными в свою страну.

В 1245 году король Александр новгородский пришел с сильным войском и взял снова Псков силою, хотя они и сопротивлялись рыцарски, и тогда во Пскове были убиты 70 братьев ордена. После шестилетнего управления, Герман Балк умер в 1245 году; он вел не одну войну против врагов Господних. Псков находился только 2 года в руках христиан.

ГЛАВА XIII.

В 1200 году была начата постройка города Риги, а в 1230 города Ревеля, и в тоже время была начата постройка монастыря против Двинского порта. Там было основано аббатство и со временем там было возведено большое внешнее укрепление, где жили многие из рыцарей ордена. И когда Рига стада постепенно [382] возвышаться, тогда архиепископ рижский и магистры со своими братьями и приверженцами ордена завели споры за верховную власть над городом Ригой. Тогда пана послал в страну весьма ученого и разумного мужа, кардинала Моденского, с обширным полномочием, чтобы он привел в порядок все дела. Тогда рижане достали с Готланда писанное право, и дали упомянутому кардиналу утвердить его; этим правом они руководствуются и до сего часа. Тот же кардинал назначил городу Риге особенные границы, утвердил их и закрепил, дал также дальнейшее полномочие динаминдскому аббату снабжать и впредь город необходимыми и сносными привилегиями, в особенности относительно лесов динаминдского округа и пастбищ, также как и по рыболовству в реке Двине. 8атем приказано также, чтобы архиепископ имел свое жительство на епископском подворье в Риге и ему предоставлен был ключ от одних ворот, ключи же от прочих ворот должны были находиться у городского магистрата и его бюргеров, а члены капитула должны были иметь свои собственные дома и квартиры близь соборной церкви. Магистр же должен был иметь жительство и квартиру в рижском замке, а город был обязан отдавать почести и присягать обоим правителям страны — магистру и архиепископу, и обе стороны были обязаны помогать друг другу, чтобы наносить вред язычникам и оказывать им сопротивление. Оба они, магистр и архиепископ, обещали это исполнять и способствовать всячески увеличению и благосостоянию города Риги, также и защищать его. Впоследствии были выстроены многие монастыри и другие госпитали и церкви, как-то: св. Иакова, св. Иоанна, св. Магдалины и св. Марии. Соборная церковь или Мариинская осталась главной церковью архиепископа. Монастыри, как: св. Духа, Марии Магдалины и другие, заключали в себе аббатства, мужские и женские монастыри. Многие дома призрения для бедных состояли под покровительством (jus patronatus) нескольких граждан из известных родов; они заведовали ими и улучшали по своему усмотрению. Судом в городе заведовал магистрат со своими городскими фохтами, разбирая затруднительные и бюргерские дела, и в некоторых случаях дозволялась на магистрат апелляция к правителям страны. Прочие должности замещались от магистрата, как места по торговле, лугам, по надзору за их конюшнями, по надзору за мясными рядами, за булочными, места при весах и браковке, по артиллерии и судоходству, должности земских фохтов и другие.

ГЛАВА XIV.

Гильдии

Выстроены были также два бюргерские общественные дома, которые называют большою и малою гильдиями; в большой гильдии [383] бюргеры, производившие торговлю, пировали свои свадьбы и другие празднества, назначали на должности и вели свои порядки и поддерживали их. Из своей среды они выбирали эльтерманов, заседателей и других знатных бюргеров в старшины, которые должны были занимать свои должности и управлять кеммерейным судом, экономическим, гильдиями, судом по бюргерским проступкам, если подобные случались в цехах, по раздаче милостыни и пожертвований для бедных, и по поддержке здания. Они праздновали свои особенные пиры на масленицу, стрельбу в птиц на Троицу, и гильдейский стол и попойку в Михайлов день, и с позволения магистрата имели другие необходимые сходки, а имея доступ в члены магистрата и право выступать из него, всегда поддерживали и укрепляли с ним необходимые сношения.

Таким же точно образом амты малой гильдии имели свои братства, как то: портных, скорняков, кузнецов грубых и тонких работ, булочников и мясников, оружейников, седельников, столяров и других ремесел; они также как и купцы в большой гильдии, держали свои сходки, но имели от почтенного магистрата данные им особенные шраги (уставы) по специальным амтам; некоторые имеют свои особенные ремесленные шинки, как портные, сапожники, скорняки и т. д., и имеют амтовых эльтерманов; для ревизии же над всеми амтами назначаются от магистрата амтс-герры, которым все они должны платить пол-брока (штраф).

ГЛАВА XV.

Оба правителя страны, архиепископ рижский и магистр, поделили между собою все замки и земли, об чем я впоследствии упомяну в конце этой книги, и укажу, каким образом были поделены земли и замки. Архиепископ рижский имел в своем подчинении пять других епископов; именно: епископа дерптского, имевшего регалию, в силу которой пред ним несли золотой меч, епископа ревельского, епископа гапсальского, епископа эзельского и епископа курляндского. Все епископы, как упомянуто, имели свои особенные епископства. Архиепископ рижский поделил выпавшие на его долю замки и земли между членами своей капитулы сообразно с их званием, как и прочие епископы поступили таким же образом.

Точно также действовал и магистр в Ливонии в отношении своих подчиненных: ландмаршала, командоров и фохтов. Архиепископу и магистру принадлежало право предпринимать поход. Затем они сделали во всей стране перепись всех сословий и [384] городов. Последние обязаны были единодушно идти в поход; каждый по установленному порядку и по состоянию своего имущества должен был нести рыцарскую и конную службу; как города так и домовые люди должны были по своему состоянию давать помощь и пожертвования, чтобы можно было быть готовыми во всякое время встретить врага лицом к лицу.

ГЛАВА XVI.

После Германа Балка великий магистр прусский прислал в Ливонию другого магистра Гейнриха Гомбургского но он заболел и сложил с себя достоинство магистра в 1247.

За ним следовал третий магистр Дитрик фон Гронинген. Этот магистр покорил язычников в Курляндии и построил Гольдинген. Тогда многие курляндские язычники передались языческому королю Мендову, который был заклятым врагом христиан. Этот король подступил с 30000 собранных литовцев и куронов к замку Амботен, в курляндском епископстве. Когда он начал сильно штурмовать замок, то магистр со своим маршалом и войском бросились из засады в лесу на его лагерь, и обратили литовского короля Мендова в бегство, и многих язычников взяли в плен; при этом убиты 4 члена ордена и 10 человек рядовых, литовцев же погибло 1500 человек. После трех лет управления и рыцарских подвигов, этот магистр отправился к папе по делам ордена.

В 1250 году великий магистр снова прислал в Ливонию магистра по имени Андрея фон Штауверландта (Штокланд), который управлял в течении 6 лет. В продолжение этого времени он победил самаитов, семигалов и литовцев, которые выступили против него, опустошил, всю страну, избил и взял в плен множество народа, сжег также собственный замок литовского короля Мендова, где он обыкновенно жил. После этого магистр отошел и возвратился в Ригу со своим ополчением и великой добычей с великим торжеством, разделил добычу во славу Божию и отдал много бедным, остальное поделил между военными людьми.

ГЛАВА XVII.

Король Мендов

После того, во времена шестого великого магистра прусского Поппе фон Остерна, король Мендов послал к ливонскому магистру Андрею сказать, чтобы в назначенный. день он его посетил и [385] переговорил с ним лично. Магистр Андрей с братьями и рыцарством изъявил на то согласие и отправился дружески к королю; король Мендов принял его с княжескими почестями, великолепно и роскошно, и угостил его изысканно приготовленным пиром. После окончания пира, король глубоко благодарил магистра за то, что он к нему прибыл. Магистр многими дружескими увещаниями склонил его к принятию христианства, с тем однако, чтобы магистр согласился возвратить ему его земли, и после крещения выхлопотать, чтобы его, как христианина, короновали в короли с его супругой. На том они дружески расстались. Магистр представил это дело папе со всеми подробностями, чему папа весьма был рад, и дал магистру в этом деле полномочие действовать по усмотрению, крестить и короновать короля с его супругою. За тем магистр приказал сделать две прекрасные и великолепные короны и отправился с епископом рижским Альбрехтом П, многими командорами и прелатами, также и рыцарством, к королю в Литву; где их приняли очень роскошно. Дан был большой пир, король и его супруга Марта были крещены, и магистр короновал их обоих; там же крестилось множество народа и по полномочию папы, магистр возвратил королю его землю и затем возвратился в свою страну с епископом и своими спутниками. Случилось это в. 1255 году.

После этой коронации, магистр Андрей отпросился у великого магистра и сложил с себя должность ливонского магистра и заехал к королю Мендову, который провожали его на значительную часть пути; магистр Андрей отправился в Германию и водворился там на жительство; великий магистр устроил ему почетное местопребывание.

ГЛАВА XVIII.

По удалении и магистра Андрея в магистры был назначен благочестивый Эбергард, который управлял только два года. Он ходил походом против самаитов и других языческих племен, убил и взял в плен множество из них, принес с собою большую добычу и с торжеством возвратился в Ригу, заболел; приказал отвезти себя в Германию и там умер.

После того великий магистр прислал магистром в Ливонию Ганно фон Зангерсгаузена; он прибыл в Ливонию со многими хорошими людьми, управлял 5 лет благочестиво и осторожно, и радел на пользу Риги честно и похвально. В 1258 г. он велел построить замок для тевтонского ордена в Самландии. Жители Самландии хотели овладеть этим замком и подступили к нему [386] с большими силами, но замок защищали множество братьев ордена и других хороших людей, и Ганно быстро ополчился на воде и суше и освободил замок, отправился потом далее в Самландию, побил много врагов и, взяв множество добычи, через Курляндию возвратился в Ригу. В этой борьбе погибли 3 члена ордена и 40 человек других людей.

После этого магистром Ливонии был назначен Бургард фон Горнгаузен, бывший прежде командором в Кенигсберге; он управлял 3 года. Он одарил короля Мендова драгоценностями и другими подарками. Хотя король Мендов с своей стороны и отда-рил взаимно магистра, но сердце его, однако, снова лежало более к язычникам.

Этот магистр Бургард отправился через Курляндию осмотреть замок Мемель. Когда он туда прибыл, язычники устроили засаду в лесу. У магистра было 40 орденских братьев и кроме того около 500 человек воинов, но язычников было несравненно больше. Произошло сражение, магистр был ранен и убито 12 членов ордена. Но со стороны язычников погибло также очень много народу. Магистр со своими людьми вошел в мемельский замок, выздоровел там, и через Курляндию снова возвратился в Ригу. Теперь магистр собирался отомстить самаитам за нанесенный ими вред. Когда они о том узнали, то отправили к магистру своих послов и просили мира. Тогда архиепископ рижский заключил с ними мир на два года, надеясь в это время обратить их в христианство и научить их догматам веры.

ГЛАВА XIX.

Войны

По прошествии этих двух лет король самаитов ополчился, выступил против христиан с большими силами и дал обет своим богам, что если они ему даруют победу, то он им пожертвует третью часть всей добычи. Узнав о том магистр отправил полковника Берендта фон Цавена с войском к Мемелю, через Курляндию. Братья ордена, находившиеся в Мемеле и Гольдингене, были воодушевлены мужеством. Полководец Берендт увещевал своих спутников напасть со стойкостью на язычников ради славы Божией, и тотчас же напал на врагов. Произошла большая битва и с обеих сторон погибло много народа. Были убиты 43 орденские брата, но язычники наконец овладели полем битвы и возвратились домой. Христиане отступили в Гольдинген. Как только узнал об этом магистр, то собрал много народа, и отправился против врагов в Курляндию; литовцы же и самаиты [387] тайно ушли из лесу, в котором укрывались, и встречи не последовало. Магистр пошел дальше в землю семигаллов, подступил к одному бургу, взял его штурмом, затем построил замок Доббельн, который снабдил сильным гарнизоном. Этому Магистру Бургарду много было хлопот с королем самаитов, королем литовским и королем русским, которые все три единодушно решились возвратить Ливонию язычникам, а тевтонский орден с христианами изгнать из страны. Впоследствии он был изменническим образом убит в сражении при Доббельн, и в.той же битве погибли до 150 братьев ордена, прусский маршал, и многие германские дворяне; кроме того, 14 членов ордена попали в плен, из которых восемь были сожжены в честь языческих богов, других же шестерых мучили, отрубили им руки и ноги, а тело четвертовали. Потом язычники напали на оба замка Керзау и Доббелен. Этот магистр управлял три года. Перед смертью он назначил на свое место брата ордена Иордана фон Эрбштадта, который в продолжении целого года причинял куронам и самаитам много вреда и досады.

ГЛАВА XX.

В 1268 году магистром был назначен Вернер фон Брейтгаузен (В копиях ниенштедской хроники его неверно называют Фрицгаузен). Он управлял 2 года. Около этого времени самаиты послали военноначальника Траммате с другими к королю Мендову и его королеве, чтобы условиться с ними, дабы они отступили от христианства и снова сделались язычниками, потому что христианством их обманули, а обещанное братьями ордена только один обман и неправда. Они (говорили самаиты) отвратили вас от ваших богов, ваш отец был могущественный король, а вы хотите своим детям оставить такой позор, что сами и ваши дети будете подданными. Вы находитесь в совершенном ослеплении, хотя все считают вас мудрым королем. Смотрите на самаитов и семигаллов, которые желают вам добра, и держитесь ваших богов, которых держались и ваши родители; если мы на самом деле узнаем, что снова стали язычниками, то Литва и Ливония подчинятся вам, и вы будете господином обеих этих земель. Услышав это, король разгневался на христиан и последовал советам самаитского вождя; но королева очень огорчилась и напоминала ему о великих почестях и дружбе, которые оказал ему и ей магистр ливонский, и что это постыдно, что он так позволяет [388] вождю соблазнять себя. Но король стоял на своем и ничего не хотел знать. Тогда король Мендов велел во всех своих владениях ловить христиан и многих из них убили; он также послал к русскому королю и объявил ему, что он отступил от христианства, и это известие было очень приятно русскому королю; последний обещал оказать большую помощь против христиан и ордена.

ГЛАВА XXI.

Король Мендов мамелюк собрал большое войско против господних рыцарей ливонских. На встречу ему должен был придти король русский со своими людьми, также и король самаитов, и они хотели разрушить Ливонию и изгнать орден. Мендов подступил под Венден, но заметив, что русские не приходят, разгневался на вождя Траммате, за то, что он его обманул, и русские солгали, и возвратился обратно в свою землю.

Магистр Вернер прочно вооружил свои, земли, ему была оказана сильная помощь из Германии и Пруссии. Русский король пришел со своими полчищами в орденскую землю, опустошил и сжег город Дерпт, но замок, куда укрылся епископ, гарнизон из братьев ордена спас, успешно защищаясь. Когда магистр узнал об этом, то пошел освобождать дерптцев; но когда пришед со своими людьми, то русские уже ушли в свою страну. Магистр оставил в Дерпте сильный гарнизон и пошел в Россию, опустошил, выжег ее, убил много русских, и снова возвратился в Ригу. Вскоре после того он послал своих людей в Курляндию, приобрел там один замок, который его войска сожгли. Совершив много благих дел этот магистр заболел, отправился в Германию и там умер.

В 1269 году магистром был сделан Конрад фон Мандерен. Он вел много войн с русскими, с куронами и самаитами, был также в битве с семигаллами, в которой погибли многие с обеих сторон. Он приказал также построить в Ливонии крепкий замок, названный Вейсенштейном, и после того просил увольнения от должности, по трехлетнем правлении.

В 1272 г. великий магистр прислал в Ливонию другого магистра, которого звали Отто фон Ротенштейн. Последний управлял 4 года и дал большое сражение русским. Со стороны христиан пал епископ дерптский Александр, а русские обратились в бегство. Тут было убито и взято в плен около 500 русских. После этого магистр Отто собрал большое войско до 18000 [389] человек конницы и пехоты, кроме того 900 человек посадил на корабли, опустошал, жег и взял наконец замок по имени Изеборг, сжег его дотла и стал лагерем под Псковом, который был сильно укреплен. Хотя король новгородский и послал русским помощь, но это им все-таки не помогло.

ГЛАВА XXII.

Наконец прибыл русский герцог (князь) по имени Иордан, он был королевским наместником. Он дружески вел переговоры с орденом, так что обе стороны заключили мир.

В следующем году магистр Отто воевал с литовцами и семигаллами. В одной битве магистр Отто погиб с 10 членами ордена, у язычников также было много убитых, и таким образом обе стороны разошлись. Братья тотчас же назначили наместником некоего Андрея. Последний был убит в одной стычке с литовцами.

ГЛАВА XXIII.

Распространение христианства

С открытия Ливонии до сих пор, значить в течении более 120 лет, шли кровопролитный войны; в это время христианство сильно распространилось в Ливонии. Епископы ревностно поучали и крестили язычников; то там, то здесь, строили в стране церкви и монастыри, народ жертвовал охотно ради славы Божией, папа помогал буллами и другими средствами; христиане сначала также оказывали великое усердие в отношении таких учреждений, способствовавших расширению христианства, потому-то так многие князья, рыцари и графы оказывали обильную помощь, не щадя своей крови. Также умножилось и мореходство и торговля в Ливонии изо всех приморских городов, отчего города пришли в цветущее состояние, как Рига и Ревель, куда многие купцы и ремесленники переселились из Германии с женами и детьми; чрез это торговля к Висби на Готланд мало помалу очень уменьшилась и наконец вовсе прекратилась; самый город Висби до того упал, что прекрасные большие дома, еще видимые и теперь, пришли в совершенное разрушение, между тем как с течением времени ливонские города, стоящие на берегу моря, заметно разрастались и пришли в процветание. Новгородская контора оставалась, однако, в цветущем состоянии: купцы из Ганзейских городов направляли все еще свой путь туда и делали эту контору складочным местом для своих товаров, это [390] продолжалось даже и тогда, когда великий князь взял Новгород в 1479 году. До тех пор этот город, пользовался своим самоуправлением; но когда в 1494 году многие купцы находились в конторе с драгоценными товарами, которые ценят более нежели в триста тысяч гульденов и русские из-за ничтожных, низких причин отобрали у них все товары, а купцов ввергли в заключение в башню, где они сидели более трех лет и наконец после многих требований от ганзейских городов освобождены были только весьма немногие, большая же часть из них умерли в башне, тогда все умы, а также и торговля, отвратились от Новгорода, потому что из всех дорогих товаров ничего не было получено обратно. В то время русские стольких ограбили дорогими товарами (как холст, шелковые материи, бархат, золото, жемчуг и драгоценные камни, сахар, пряности и коренья) что многие честные люди сделались бедняками. Когда купцы были обобраны донага, и выпущены из башни, то они отправились в Ревель, где их осталось только четыре человека, (между которыми находился Людвиг Бурстель, который впоследствии женился в Дерпте на дочери Шрикельмана, и был избран членом магистрата), остальные же потом уехали из Ревеля на корабле любчанина Гердта Оффендорфа, но все они погибли от жестокой бури вместе с кораблем в шведских шкерах, так что не спаслись ни кошка ни собака, как о том свидетельствуем эпитафия, в знак их памяти, в Ревеле, у моста при гавани. Впоследствии в Новгороде более не совершали никаких торговых операций, хотя туда еще иногда и наезжали купцы, так я и сам был там в 1570 году и имел дела в старом, полуразрушенном дворе конторы, где еще стояла часть церкви св. Петра, которую купцы некогда выстроили из камня. В то время под церковью еще существовал небольшой склеп, где я мог держать напитки и съестные припасы. Кроме того ничего уже не было, только еще одна деревянная комната, где я со своим слугой и с мальчиком имел пристанище, и еще другая подобная ей комната для русского дворника, который отворял и запирал двор. Таким образом погибла новгородская контора, и впоследствии. все русские товары стали привозить в Ригу, Ревель и Дерпт. Через это как эти города, так и другие на балтийском прибрежье стали возвышаться и процветать.

Также и во Пскове еще существовал гостиный двор для немцев при реке, протекающей чрез город мимо замка под городскими стенами, здесь приставали немецкие купцы, когда приезжали с товарами, именно на левой стороне реки против замка, где я часто бывал с товарами до 1560 года. Тогда во Пскове в этом месте был большой пожар, и гостиный двор сгорел.

Здесь я должен упомянуть какая была одна из многих [391] причин, по которой торговля в России не только в Новгороде и во Пскове, но и в ливонских и в других городах видимо упала и прекратилась. Главная причина была та, что в 1554 году англичане проехали на север мимо Норвегии, открыли в земле московитов за Москвой гавань Колмегород (Холмогоры), куда они стали ездить ежегодно и торговать с московитами, которые были очень довольны тем, что у них там открылось мореходство; и московит дал им уважительные привилегии, и выстроил в Москве прекрасный каменный гостиный двор с лавками, где бы они могли продавать из года в год свои товары, местные и привозные; также и покупать там всякие товары, пригодные для них и дабы они могли вести свои дела с Колмегородом водою на своих кораблях и сухим путем. Чем дальше, тем больше они ездили, потому что получали из московитских земель всякие дорогие товары, как то: воск, сало, кожи дубленые и недубленые, всевозможные дорогие меха: собольи, куньи, рысьи, лисьи, беличьи и пр.

Вторая главная причина, почему ливонские города, в особенности Ревель и Дерпт, а по большей части и Рига с другими городами балтийского прибрежья, прекратили торговлю с Новгородом и Псковом, — то, что московит в 1558 году начал воевать с Ливонией, и покорил Нарву. Тогда любекские купцы стали проезжать мимо Ревеля в Нарву, в которой прежде у них не было свободной торговли, и они послали к императору и выхлопотали себе позволение свободно привозить товары и торговать в Нарве, не смотря на разорение ливонских городов, они также послали, некоего Иоанна Вагенера к московиту, и выхлопотали у него себе свободную торговлю, приезд и отъезд и ввоз и вывоз всяких товаров безо всякой пошлины. Так как они указали дорогу другим, то туда через Зунд отправилось много кораблей из Гамбурга, Антверпена, Англии, Брабанта, Голландии, Шотландии, Франции, которые ездили так часто, что им приходилось оставлять за нагрузку многие сотни ластов соли, холст, шелковые платья, бархат и другие товары в кусках, пряности и напитки они должны были отдавать дешевле, нежели покупали сами. Я могу сказать по правде, что слышал от московитов, что они купили множество фунтов чистого золота по 10 рейхсталеров за фунт, которое в Германии было куплено по 15 рейхсталеров, прекрасную камку целыми тюками по 1 рейхсталеру за длинный брабантский локоть, который нельзя было купить дешевле двух рейхсталеров, английские полотна наиболее 30-36 рейхсталеров, которые стоили 45 рейхсталеров. Это значить: выкопай другому яму и сам в нее упади. Для великого князя это была желанная торговля, и ему не представилось бы более удобного случая погубить Ливонию, чем этим путем; потому что дело у князя уже дошло до того, что лисфунт соли шел за 1 рейхсталер, [392] и все товары его подданных должны были испортиться; но так как любекские купцы открыли ему это сокровище, то он бросился на него с жадностью, и любекские факторы в Нарве были в такой же чести, и еще большей, как некогда ганзейские факторы в Новгороде: каждую неделю два раза наместник в Нарве должен был приглашать их в гости в замок, где их весьма роскошно угощали, и ласкали их как детей.

Когда король шведский узнал об этом новом пути, то хотел прекратить эти поездки, и в два года отобрал от купцов 60 кораблей, нагруженных дорогими товарами, чрез что богатые люди, начавшие первые торговать этим путем, обеднели, и чрез долги должны были удалиться из города, это можно сказать, ни тебе, ни мне. Для короля же датского это было маслом для его ламп, и так как корабли ради нового пути часто проезжали через Зунд, то он взимал пошлину, и это ему приносило большой доход. Он также послал в Москву никоего доктора Захарию, чтобы выхлопотать у великого князя позволение взимать пошлину и в Нарве. Великий князь сначала было и согласился; но когда князь начал в своей земли поверять корабли и сам взимать пошлину, то доктору пришлось оставить Ивангород: пусть-де датский король берет пошлину в Зунде, в Нарве князь и знать не хочет о его пошлинах.

Из вышеприведенных причин легко сделать заключение, почему города ливонские и другие на балтийском прибрежье потерпели ущерб в своем прокормлении, другие же напротив попользовались, как голландцы, шотландцы, брабантцы, французы и англичане. В итоге выходить, что если какая вещь возвысится до наибольшего предала, то снова упадает. Так случилось теперь и с городом Висмаром. Он упадает по примеру Висби, и что будет с городом Любеком, когда теперь Гамбург подчинился королю датскому, это покажет время. Не снесенных яиц считать нельзя.

ГЛАВА XXIV.

Автор здесь рассказывает некоторые подробности о правлении и жестокости царя Иоанна Васильевича, что однако не имеет никакого отношения к ливонскому орденскому правительству, исключая того, что царь разграбил Нарву; «однако немцев оставил в покое.» По этому все лежащие передо мною копии пропускают этот вставочный рассказ. Его приводит только древний манускрипт, который находится во владении у пастора доктора Веньямина фон Бергмана в Руйэне. Также и магистров, [393] начиная с Отто фон Ротенштейна, он пропускает, с замечанием: «illi hic non enumerantur, illos igitur alibi legere licebit», и затем рассказ продолжается следующим образом:

В 1330 году магистром ливонским был Эбергардт фон Монгейм, который вел войну с архиепископом рижским. Есть много описаний того, как некоторые братья ордена со своими родственниками, а также и члены капитула со своими сторонниками нанесли рижским бюргерам и женам, как и их детям много брани, сердечного горя и позора, так что им не было прохода; поэтому-то они много раз думали мстить за такое насилие, пока дело не дошло до открытой войны. Тогда рижане сделали набег на Динаминд, где они знали, что укрываются некоторые из тех, которые чинили такие насилие и бесчинства в городе, и они сожгли форштат под Динаминдом и многих убили, также взяли в плен много народу, принадлежавшего ордену.

Это до того раздосадовало магистра, что он осадил город, так что лишил его всякого подвоза, и жители не могли достать никаких съестных припасов и терпели большой голод и нужду, пока наконец не последовали внушениям ландмейстера (ландмаршала), и чрез его посредничество не просили о помиловании. Но магистр был сильно озлоблен на город; однако, переговоры смягчили его, когда горожане пришли и дали ему в ноги и умоляли о помиловании; они должны были сдать Ригу магистру и ордену со всем имуществом, и должны были разломать свои ворота, и стены на 30 саженей и дать проезд магистру с его спутниками, также передать ему все свои привилегии, права и вольности. Это случилось в 1330. году в день св. Гертруды. Когда все это совершилось, тогда магистр даровал им другие привилегии и вольности со своим помилованием и велел построить крепкий замок со стенами и башнями.

Во времена этого магистра от Ливонии отпали острова, а также и Эзель, и самаиты сильно восстали. Ради этого магистр просил великого магистра Рудольфа Кенига, чтобы он воспрепятствовал нападению самаитов и пошел бы им на встречу с имевшимися у него 17000 человек; магистр же в это время снова покорит потерянные для него острова. Великий магистр обещал это исполнить, и действительно отправился со всеми своими людьми к саиаитам; между тем получается известие, что самаиты хотят идти на Самландию. Поэтому он воротился назад, занял Самландию. и ожидал там самаитов; но последние пошли на Ливонию, разрушили замок Каркус, рассыпались на 50 миль в окружности по стране, убили множество народа и увели многих с собою.

Магистр жаловался на то, что великий магистр погубил [394] его и его землю, что очень не понравилось приезжим членам ордена, а также и его братьям. Великий магистр от печали помешался, нанес себе рану в голову и затем умер. Впрочем он был муж благочестивый и богобоязненный и не особенно любил войны, почему еще при жизни в 1341 году он заключил вечный мир с королем польским Казимиром, и король гостил у него в Торене 5 дней.

Магистр Эбергард фон Монгейм отправился затем в Россию, опустошил и сжег все, что встретил на своем пути, убил и взял в плен множество народа и возвратился домой. После этого король литовский пришел в Ливонию с большими силами, магистр ополчился и дал ему большое сражение. Тут король был сильно ранен, и было убито 500 знатнейших литовцев и русских, остальные обратились в бегство.

Король же обвинял богов и говорил: «Они нас оставили.» Из христиан были убиты два члена ордена и 40 человек воинов. После этого магистр Эбергард предпринял поход в Самаитен с большим войском против Добрингена и Цикутена, которые наносили ордену много вреда. Он убил более 1200 язычников, взял в плен женщин и детей, опустошил и сжег множество деревень, и возвратился домой с большой добычей.

Тогда король самаитский заключил мир с магистром и орденом и они жили безо всякого раздора. Наконец магистр предпринял еще один поход против язычников, в местность называемую Пупиллен, жители которой наносили ордену Много неприятностей. В то время стояла такая жестокая зима, какой не бывало на человеческой памяти, так что замерзло много христиан и язычников, и холод до того был велик, что один рыцарь сказал: «если бы я был римским императором, то отдал бы половину моего царства за теплую комнату, и 10 талеров за пару перчаток»; тогда нашли много людей мертвых в соломе. Хотя магистр и возвратился невредим и победителем домой, но многие братья умерли от холода, а много других отморозили себе руки и ноги; Это случилось в 1341 г.

Когда Эбергард фон Монгейм состарился и ослабел, то испросил увольнение от должности магистра и поселился на жительство в Целлине, в Пруссии, и оставил Ливонию и другие земли ордена в положении, исполненном чести и славы.

В 1495 году магистром ливонским был избран Волтер фон Плеттенберг, он был принять императором Карлом V в число князей римской империи и выхлопотал у императора то право, которое избавляло ливонских магистров от ленной зависимости великим магистрам прусским. Он умер в 1535 году в воскресенье Oculi, а управлял до 41-го года. [395]

Между тем как некоторое время царил сравнительный мир между членами ордена, архиепископом и другими членами капитула и владельцами земель — начались снова притеснения и разные бесчинства против бюргеров по городам; отсюда озлобление в городах против прелатов и их дерзкую челядь увеличивалось все более и более, пока наконец город Рига возмутился, и изгнал из своих пределов прелатов с их дерзкой челядью, и затем в 1485 году замок Рига был разрушен и разнесен до основания. Прелаты однако скоро соединились с орденом, обложили город Ригу и принудили к договору, по которому жители в 1496 году должны были начать снова отстраивать замок с большими тягостями, и должны были дать один ключ от городских ворот, которые выходят к замку, придворному эконому замка, ради магистра, другой же ключ остался у города. В это время архиепископом был Михель Гиллебранд, сын ревельского бюргера, а магистром был Иоган Фрейтаг, который осаждал. город; но его преемник Волтер фон Плеттенберг покорил город и окончил войну; его портрет еще и теперь находится в рижском замке над замковыми воротами, он изображен с мечом и с крестом.

Вскоре после этого примирения окончился срок заключенного мира между Ливонией и московитом. Тогда московит пронюхал носом, что в Ливонии завелись такие несчастные раздоры и ужасы, и подумал по евангельскому слову, что царство, разделившееся само в себе не может долго устоять. По этой причине он захотел порадеть о своей выгоде, и стал сильно настаивать, чтобы ливонцы платили ему дань. Но как заметно из всех обстоятельств, то он, наказав уже новгородскую контору, и здесь нашел причину отомстить за то, что в Ревеле одного московита поймали в содомском грехе и сожгли, также и другого, который чеканил фальшивую монету; за то что были наказаны такие нестерпимые преступления, он повел открытую войну с ливонцами, полагая, что теперь было самое настоящее время покорить Ливонию. Для этой цели он собрал многочисленное войско и вошел в Ливонию; грабит, убивает, жжет и доходит до Магольма, в 3 милях от Везенберга и в 12 милях от Нарвы; он остановился на чистом поле, где стояла маленькая церковь, называвшаяся крестовой часовней, это будет на расстоянии 2 миль от морского берега. Здесь-то впервые увидел московит магистра Волтера фон Плеттенберга с его членами ордена и войском, идущим со стороны Феллина. Первым делом он приказал отслужить обедню в этой часовне, и воины на поле вокруг часовни пали на колена и просили Бога и пресвятую Деву Марию о победе. После этого московит приготовился на открытом поле к битве со множеством народа. Тогда магистр приказал распустить свое знамя и убеждал своих братьев и [396] воинов, и приступать к кровавой борьбе. Они бросились на врагов с мужеством, и так битва началась утром в 9 часов, и продолжалась до вечера, и было такое кровопролитие, что маленькие речки с того дня еще несколько дней спустя были окрашены кровью и в то время погибли 6 братьев ордена, один за другим. Когда драгоценный герой Волтер фон Плеттенберг ударил на неприятеля со своими храбрыми рыцарями и героями, так что не один лишился зрения и слуха, тогда московиты бросились под заячье знамя, а кто не мог убежать, того убили, и магистр там приобрел большую славу, почести, и много добычи. Впоследствии он в вечное воспоминание, на славу Божию, велел построить церковь недалеко от вышеупомянутой часовни, во имя св. Марии, которую еще можно видеть и до сего дня; в ней ежегодно приносилось благодарение Богу за эту великую победу. На этом месте магистр оставался три дня и приказал похоронить с христианскими церемониями своих убитых в битве воинов, а раненым доставил по возможности хороший уход, для лечения. Эта кровавая схватка происходила в 1501 году. В эту войну московит совершал ужасные варварства и опустошения по всей Ливонии, так что было убито и уведено в плен до 40 000 человек. После этой славной, достопамятной победы магистр Волтер фоя Плеттенберг снова ополчился со своими братьями ордена, чтобы идти московиту на встречу, в виду того, что ему донесли о новых воинственных сборах московита, который собирается отомстить со всеми своими силами за претерпенный им урон. Но магистр предварительно заключил союз с литовскими сословиями, так что они должны были доставить ему помощь. Это они обещались исполнить; но не явились. Не смотря на это христиане надеялись более на помощь всемогущего Бога, нежели на свои силы, хотя московит и привел в десятеро больше людей, и христиане так сражались, что между ними не было ни одного, который не был бы достоин получить звания рыцаря; потому что они оборонялись до того рыцарски, что наконец сражались на коленях. Здесь Господь Бог ясно показал, что он и немногим против многих может даровать победу, потому что московиты обратились в бегство не иначе, как если бы их поразило громом, и откровенно говорили, «это должно быть черти, а не люди». Так величие Божие еще должно было слышать кощунство от своих врагов.

Когда же московит проиграл и эту вторую битву, он пожелал под Псковом завязать переговоры о мире. Магистр на это согласился, а между тем раненые были перевязаны и вместе со многими из знатнейших убитых были отправлены в Ливонию водою, чтобы погребсти там убитых, между ними находился и единственный брат моей бабушки Арендт Волкенгаар, член ордена, [397] родившийся в усадьбе моего отца, и похоронен в первой церкви за алтарем, имя его еще и теперь находится на его памятнике.

Московские послы, прибыв из Пскова к магистру с совершенным полномочием, стали говорить так: хотя государь их, великий князь, и имел не маловажный причины к войне, так как вопреки прежним древним крестным целованиям и мирным грамотам означенная в них дань не была выплачена, кроме того нанесено ему еще такое оскорбление, что его людей сожгли в Ревеле и из-за этого пролито теперь так много невинной крови; но дабы магистр видел и знал, что и великий князь во избежание дальнейшего пролития христианской крови склонен согласиться на сносное соглашение и мир, поэтому они, послы, отпущены с достаточными полномочиями и наличными кредитивами, чтобы искать мирных предложений, однако с сохранением его, великого князя, настоящих прав. По выслушании их предложений, магистр повелел ответить: За неповинно пролитую кровь дает отчет тот, кто подал к тому повод, таким образом уже многие заплатили своей кровью по справедливому приговору Божию; что великий князь хочет также и из Ливонии присвоить себе ту дань, то этой дани ему никогда с них не следовало, хотя бы в древних мирных грамотах о ней и упоминалось; потому что он не имеет права, и не может его доказать, что такую дань по справедливости может требовать, и чтобы кто-либо в Ливонии был обязан ему подчиняться; потому-то такая причина не могла быть поводом к кровопролитию.

Если он полагает, что ему нанесено было оскорбление тем, что наказаны были такие содомские грехи, за которые сам Господь покарал огнем с неба Содом, Гоморру, Адаму и Севоим, и что лучше бы эти грехи оставить без наказания — то пусть великий князь верит, что его Бог наказал за такие мысли двумя претерпенными великими поражениями. Всем придется предстоять пред одним судией, которому должны будут отдать отчет; как поступил он здесь — хорошо или худо, пусть заявит он это в своем месте. И дабы великий князь видел, что он (магистр) также мало ищет повода к дальнейшему кровопролитию, как и прежде, то он охотно согласен на христианский мир, если только мир будет сносен.

Затем магистр со своим советом приказал составить условия мира и доставить их послам в 54 пунктах, на основании которых он будет согласен на мир; по истечении 6 дней он требовал ответа да или нет. Послы отправили эти пункты к великому князю, на большую часть которых он согласился. Один пункт, который находился в древних крестовых записях, он непременно хотел опять вставить в договор, потому что его [398] предки никогда не позволяли опустить этот пункт, что за ним остается дань православия. Когда же исследовали, что это была за дань, то в древних договорах и записях не нашли других сведений, кроме того, что на московитских границах некоторые крестьяне имели привычку держать нисколько ульев по ту сторону границы, из которых они давали ежегодно владельцам земли сообразуясь с количеством меда, выпадавшего за тот год. Некоторые полагали также, что и от ливонских язычников, прежде их обращения в христианство, он получал благодарность из некоторых мест. Как бы там ни было, на этот раз мир был заключен и подписан таким образом. Тогда магистр запечатал две записи и целовал крест по древнему обычаю мирных записей и оставил заложниками двух из послов, а с записями отправил к великому князю двух членов ордена с великокняжескими послами, для подтверждения записей крестным целованьем. Великий князь охотно это исполнил и оставил у себя одну запись, другую же отдал членам ордена, затем подал им руку и пожелал магистру многая лета, хорошо угостил их и приказал их проводить обратно к магистру. Тогда с обеих сторон было великое ликованье и радость, и магистр приказал хорошенько угостить великокняжеских послов, которые оставались заложниками, оказал им почести, и с благословением отпустил домой. Тогда из Пскова они прислали магистру в знак уважения всякого провианту и напитков, кроме того послали из города всяких припасов, пока он через три дня не снялся с места со всеми своими силами и не отправился в Ливонию с великою славою, почестями и похвалою, это произошло в 1502 году.

После этой войны и присягой подтвержденного мира с московитом Ливония пользовалась довольно спокойными временами около 35 лет, в продолжены этого времени оба города и земли оправились и стали процветать.

В 1523 году в Ливонию проникло учение Лютера, и по городам и деревням выступили лютеранские проповедники, как: Тегетмейер, Штербель, Андрей Кнэпкен и многие другие, которые с большим рвением противоречили папе и осуждали его догматы по мнениям Лютера из Библии, чрез что в общине возникли всякие раздоры и озлобления, пока лютеране не овладели церковью, и не изгнали из нее папистов.

В 1527 году рижский капитул избрал архиепископом Фому Шэнинга, сына бургомистра Иоганна Шэнинга. Он же выбрал себе коадютором брата герцога Альбрехта прусского, маркграфа бранденбургского Вильгельма, чтобы последней впоследствии был его преемником.

Магистр Генрих фон Гален и город Рига, также и [399] некоторые из членов капитула полагали, что избирать коадъютором архиепископа (для того, чтобы он был впоследствии преемником), особу из такого высокого звания; магистр совместно с сословиями жаловался на это, но ради мира, на этот раз они дали свое согласие потому что рассчитывали так: стране маркграф не нанесет ущерба, так как он особа знатного рода, к тому же он племянник по сестре королю польскому Сигизмунду Августу; это подавало надежду, что между короной польской и Ливонией водворится тем большее единодушие и хорошие отношения, прежде чем истечет срок мира с московитом.

Но магистр со своими владельцами и городом Ригой в особенности настаивали и сохранили за собою оговорку, что такой неосмотрительный выбор без их согласия впредь не должен иметь места, да притом еще из такого высокого звания, дабы впоследствии из того не произошли безвременные последствия.

Но маркграф Вильгельм, будучи утвержден архиепископом и состарившись со временем, забыл или не хотел обращать внимания на сделанное предостережение, и снова избрал себе в коадъюторы своего родственника из княжеского мекленбургского дома, дабы он был его преемником, и еще при своей жизни призвал его в страну, и дал ему для жительства один из крепких монастырских замков, Трейден. После этого магистр со своими приверженцами и магистратом города Риги, просили маркграфа Вильгельма, чтобы он удалил избранного им коадъютора из страны, потому что они боялись как бы этот знатный господин не стал слишком могуществен и не изгнал бы совершенно их ордена. Так как маркграф противился исполнить их просьбу, то они с магистратом города Риги стали вербовать людей и осадили маркграфа Вильгельма в Кокенгузене, который и принужден был сдаться им в плен в 1556 году. После этого они и герцога Кристофа также взяли в плен. Когда узнал об этом Сигизмунд, король польский, то как дядя маркграфа Вильгельма, со стороны, матери, он стал собираться на войну, чтобы освободить обоих князей из заточения. Магистр Вильгельм фон Фюрстенберг, с товарищами, предвидя большую опасность, которая им грозила, повели дружеские переговоры, с королем Польши; на ведение которых король и согласился и назначил для этого магистру день и место в Литве, именно в Посвольде.

Когда магистр и его союзники прибыли туда в 1557 году, то король резко обвинял его в том, что предшественник его нанес такие оскорбления особам княжеского дома. Это дело, однако, после многих оправданий и трактатов, было улажено так, что магистр должен был просить у короля извинения с земным поклоном и возвратить свободу обеим особам царского рода на [400] публичном ландтаге в Ливонии, что и произошло в Вольмаре, затем архиепископ отправился в Ригу и после проповеди в соборе сел на свой трон на высоком амвоне, где прежде того еще маги- страт просил у него прощения. Сидя он подал членам магистрата руку и отвечал в нескольких словах: «они могли бы повести это дело иначе и т. д.»

Когда магистрата отошел, эльтерман большой гильдии Яспер Ронберг и эльтерман малой гильдии также держали речь и просили: чтобы их княжеское высочество пребывали оттоле в милости к их доброму городу, и ничем бы не воздавали за происшедшее, но оставались бы как и прежде их милостивым князем и повелителем. Они с своей стороны опять будут оказывать всегда его княжеской милости должное подданическое послушание и вести себя как верным подданным подлежит.

Тогда архиепископ встал, подал старшинам руку и отвечал: «любезные старшины и верные мои, мы принимаем извинение милостиво, ради доброй паствы, мы впрочем хорошо знаем двоедушные сердца. Мы обещаем, что старшины и вся община ничего-. от нас не увидят кроме отеческой милости и доброты». Затем, он всем подавал руку, в особенности старшинам, сошел с амвона и отправился в архиепископское подворье.