ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ НАЩОКИН

ЗАПИСКИ

1758

Что касается о движении российской армии из границ под главной командою генерал-аншефта и кавалера фон Фермера, то оная в исходе 1757 года, в последних числах декабря, в самые жестокие морозы к прусскому городу Кенигсбергу пошла и оным без всякого от неприятеля супротивления, что уже прежде прибытия российской армии прусское войско все ретировалось, овладели, как Кенигсбергом, так и всей Кенигсбергской губернией. [311]

Фельдмаршал Апраксин продолжался по приезде из Нарвы беспременно в урочище Трех рук, не въезжая никогда в Петербург, и при нем продолжался лейб-компании вице-капрал Суворов до самой его, Апраксина, смерти неотлучно. Смерть его последовала 6 августа параличною болезнью. Погребен он в Невском монастыре, в погребательном обыкновенно с прочими, а не в отличном месте, где погребались высоких чинов люди, то есть в соборной каменной церкви, при одной духовной церемонии, и военного параду при его погребении не было. Он жил счастливо, умел находить друзей и великих людей для своего только благополучия и скоро их дружбу оставлял, когда ему нет нужды; всему по его счастью служило его правило, а права он ни во что вменял; для славы производил своих искателей и обман ни во что вменял: его честолюбие всему у него правилом служило. [312]

В 1728 году он выехал в Россию с полномочным гишпанским послом дуком Делери (Делирия), и хотя он из гишпанской службы абшид имел чина полковника, но тем чином не служил, а был в гишпанской службе не больше, как капитан. А приехал он в царство императора Петра II, который, по рекомендации упоминаемого полномочного посла, принят в службу российскую генерал-майором и определен был к полевым полкам, которые тогда в Москве и около Москвы обретались, и так неподвижно был в Москве с 1728 года.

А в 1730 году, когда третий полк лейб-гвардии учрежден и именован Измайловским (оное учреждение было в первый год государствования императрицы Анны Иоанновны), тогда в оный полк упоминаемый г. Кейт пожалован подполковником и был в Москве неотлучно при гвардии и полевых полках.

После того как он окончил сию по должности инспекторской врученную ему и весьма трудную экспедицию, в которой более 5000 верст переездил, в 1733 году возвратился в Петербург и был при гвардии же. [313]

В 1744 году летом оттуда галерным же флотом возвратился и был главным командиром в Ревеле. Потом из Ревеля для свадьбы его императорского высочества государя великого князя Петра Федоровича в 1745 году приезжал ко двору и в церемонии при свадьбе был с богатым экипажем. В последние ж был ко двору [314] призван из Ревеля того же года осенью для воинских дел и больше у двора не бывал, отправившись тогда в Ревель, а из Ревеля в Ригу к команде.

Он по справедливости был человек, наполненный честью и весьма из учтивости скромный. Несчастье с ним произошло, что он непристойные выговоры получил от Военной коллегии, в которой тогда главным членом был полный генерал и гвардии подполковник Апраксин; ему был невеликий приятель, особливо имея довольно друзей, несколько его уничтожал; большая тому страсть была, что пред ним Кейт был старший. Изо всего было видно, что г. Кейт по просвещенному своему разуму, предусмотря Апраксиных друзей знатных людей, отдалиться принужден и просил абшид, который ему в 1747 году и дан.

По получении абшида в Риге, как отъезжал на корабле в Копенгаген, то по его в российской службе двадцатилетней бытности и по его к солдатству склонности, разумного по всяким делам распорядка от всех в войске крайне много был любим, и приходили к нему штаб- и обер-офицеры прощаться. Зело было удивительно, что иностранец такую заслужил честь, что с ним со слезами прощались; напротив того, и он от слез удержаться не мог.

Приехав он в Копенгаген, после того скоро оказалось, что он принял новую службу у короля прусского, и в оную принят генерал-фельдмаршалом, а после вскоре учрежден берлинским генерал-губернатором. Притом оный, по его искусству и благоразумию, честь имел именоваться Берлинской Академии членом. Наконец он в прусском войске служил по 13 октября 1758 года и во всех войнах был, а убит при баталии с австрийской армией, как и выше о том упомянуто, которого тело найдено между убитыми, и войск ее императорского королевина величества генерал-фельдмаршал Доун приказал учинить погребение, сходное с заслуженною честью г. Кейта.

При всем том описатель сего принудил себя о сем честном человеке по справедливости беспристрастно описать, что с толикими от Бога дарованиями редко в рождении человек бывает, сколько в нем можно было по продолжении его в службе в общих с ним часто бывших обращениях приметить. Он был храбр без горячности, неустрашим при самом военном случае; герой без сторопности, и перемены в нем приметить было не можно; правосуден с разумным рассмотрением; учтивые его подчиненным за преступление выговоры так приводили в страх и в исправление, что он великое счастье в том имел; его любили подкомандующие беспристрастно, как отца. Он жизнь препровождал не скупо, но всегда с умеренностью; доходы его были почти одни, что получал жалованье; чего ему иногда недоставало, кредит имел брать в долг и получа, со всеми заплату [315] скорую производил. Весьма был не сребролюбив. Честных людей, которые в службе ревностны к своим должностям, без особливого в нем искания любил; равным образом любил таких и чинами награждать. В компаниях его тихость с приятною веселостью всеми была любима.

Ноября 30-го я с оными пожалованными прапорщиками удостоился великую государыню благодарить и детей своих пред ее величество представить. Причем всемилостивейше изволила спрашивать: который ее величества крестник? и о том от меня всеподданнейше донесено, что крестник Воин и он большой сын. На что всемилостивейше изволила милосердно сказать, что меньшой моего крестника перерос. И с такою я неизреченною милостью от всеавгустейшей государыни и великой монархини из дворца поехал с несказанным обрадованием, благодаря Предвечное Божество за столь сказуемые мне от Бога и монарха милосердия щедрости.

А сего мая 8 числа графу Петру Семеновичу Салтыкову объявлен из Конференции именной ее императорского величества указ, [316] что ему быть при главной ее величества армии главным командиром, а графу Фермеру при его команде.

Сего года июля 22 дня в Петергоф от армии ее императорского величества, вступившей в Шлезию, коя продолжая поход из Польши, следуя за армией короля прусского, которая вступя в Польшу, ретировалась обратно в Шлезию, приехал курьером гвардии поручик граф Иван Салтыков пополуночи в 10 часу с радостною ведомостью от командующего российской армией генерал-аншефта и орденов российских Св. Апостола Андрея и Александра Невского кавалера графа Петра Семеновича Салтыкова о случившейся баталии между войск ее императорского величества и короля прусского. Ее императорское величество, всемилостивейшая государыня тогда изволила продолжаться для лучшего летнего времени в Монплезире, где поставлена лейб-гвардии Семеновского полка полковая церковь. Соизволила ее величество повелеть о той радостной ведомости дать знать чрез пушечную стрельбу, и потому собрались все бывшие в Петергофе обоего пола знатные и из стоящего в лагере деташемента с командующим штабом генерал-поручиком лейб-гвардии Измайловского полка майором и ордена Святого Александра Невского кавалером Нащокиным все гвардии господа офицеры в оную полковую церковь, и в присутствии ее императорского величества чтена присланная реляция, что помощию победодавца Бога 12 июля месяца была баталия, где прусская армия совсем разбита, с которой реляции здесь прилагается от слова до слова копия.

А по прочтении оной начат благодарный молебен, и по окончании оного от всех поздравлена ее императорское величество с дарованною [317] от Бога над неприятелем победою. При чем производилась пушечная стрельба.

Того же числа в 5 часу пополудни ее императорское величество изволила указать правящему при дворе ее императорского величества дежурство за генерал-адъютанта г-ну генерал-поручику, действительному камергеру, Московского Императорского университета куратору и орденов Белого орла и Св. Александра Невского и Св. Анны кавалеру Ивану Ивановичу Шувалову ту присланную реляцию объявить в вышеозначенном лейб-гвардии стоящем в лагере при Петергофе деташементе, которое объявление следующим порядком происходило.

1. Команда вся сведена во фрунт, а его превосходительство генерал-поручик и кавалер Иван Иванович Шувалов, приехав к команде, объявил, что он, по указу ее императорского величества, имеет в том лейб-гвардии деташементе публиковать полученную от армии о разбитии прусского войска реляцию.

2. По чему и сделан его превосходительству всею командою на караул комплимент, а потом бито было у стоящего перед фрунтом майора в барабан надлежащий бой; то же бито и в ротах во все барабаны, чтоб от рот сошлись господа офицеры пред знамена.

3. После того как господам офицерам о объявлении реляции дано знать, приказано им идти к своим ротам, чтоб роты, по командированию от майора, примыкали фланги к знаменам, а другие фланги заводили справа и слева, и как в порядке построились, тогда от его превосходительства генерал-поручика и кавалера Шувалова приказано было читать реляцию, притом держали солдаты ружья на караул.

4. По прочтении оной реляции и при держании ружья на караул сказано было: знамена из чехлов! а потом команде с флангов направо и налево кругом и ведено идти в прежние места. И как стали во фронт по-прежнему, тогда во все барабаны бито было под знамена, чтобы гг. офицеры шли по-прежнему с ружьем, а как сошлись, сказано было на караул с уклонением знамен и бить во все барабаны поход с игранием музыки для отдания ее императорскому величеству решпекта и всеподданнейшего поздравления о счастливой победе над неприятелем.

5. По окончании вышеписанного роты вступили к перемидам и, положа ружье, построены были парадно в ротных улицах.

6. Потом его превосходительство г. генерал-поручик Шувалов знак радостной ведомости усердно оказать не оставил, как штаб, так и обер- и унтер-офицеров, капралов, гранодер и солдат, с тою полученною радостью благосклоннейше всех поздравил, чем, а наибольше милостью ее императорского величества, все отлично [318] (Здесь размещен рисунок к с. 273-275 “Записок” Нащокина) обрадованы были, что тое знатную ведомость указать всемилостивейше соизволила при оном лейб-гвардии деташементе объявить.

Оный же г. генерал-поручик и кавалер Шувалов прошен был от командующего при лагере в палатку, куда следовал со всеми гвардии господами офицерами, и притом в знак истинной радости ее императорского величества и всего отечества изъясняя, о той благополучной победе благосклоннейше всех приветствовал.

7. В присутствии же его превосходительства в лагере, как он только от командующего майора пошел, тогда во всех ротах и все брося шляпы вверх, трижды кричали виват нашей всемилостивейшей государыне императрице.

Присланный с тою радостною ведомостью сын генерал-аншефта и кавалера графа Салтыкова, бывши гвардии поручик, от ее [319] императорского величества сего же июля 24 числа пожалован ко двору ее величества камер-юнкером.

Впереди шла гранодерская команда в 12 человек, за оной капитан-поручик с надлежащим числом офицеров и 80 человек мушкетеров. Оные знамена несены в средине команды в две шеренги солдатами на правом плече под током вверх; знамена касались концами к земле и яко победительные волочены. В замке шли 12 же человек гранодер, и принесли оные пленные знамена пред покой, откуда всемилостивейшая государыня в окно смотреть изволила; команда в то время построена во фронт, и как ее императорское величество к окну приступить изволила, тогда генерал-поручик Нащокин, вынув шпагу, командовал для отдания ее императорскому величеству всеподданнейшего решпекта сим порядком: мушкет на караул! пленные знамена к ноге положи! Потом, при держании ружья на караул, бит в барабаны поход. А как сказано: мушкет на плечо! знамена к ноге! знамена за плечо!, так как прежде несены были. Потом, учредя вышеписанное, понесены в верхние апартаменты дворца и поставлены в старой зале, строения славной памяти великого государя императора Петра I.

Того дня ввечеру был куртаг, и его императорское высочество благоверный государь великий князь Петр Федорович из большой новопостроенной аванзалы, где собрание было куртага, изволил [320] водить всех иностранных послов и посланников в оную Петра Великого старую залу для смотрения вышеписанных победительных знаков.

Во-первых, указано было двум ротам, то есть Преображенской и Измайловской, следовать в Петербург, кои и отправились в марш того же дня поутру в 4 часа, еще до отбытия всемилостивейшей государыни; потом, когда, как выше значит, ее величество соизволила отбыть, то и Семеновская рота, которая оставлена была при дворе на карауле, в марш отправилась поутру 5 числа. [321]

Я сожалею, что в таком недальнем расстоянии, а столь долговременно не имел чести вашего благословения сподобиться и вас видеть, ни за чем иным, как приключением, по слабости моей комплексии, от разных припадков мало здоров бываю, а при сем вашему преосвященству, моему милостивому благотворителю, доношу, Божиим изволением, а благословением вашего пастырства, к закладу нового строения церкви каменной фундамент готов и требуется о закладывании кирпичом вашего святительского благословения и кому повелеть благоволите при закладывании надлежащую по уставу службу Божию исправить, того со вседолжным почтением на 28 число сего истекающего мая ожидать потщусь, и буде соизволение вашего преосвященства благоволит на оное исправление его преподобию отцу архимандриту Феодосию, я почитаю его снисхождение, что потрудиться не оставит, и на благосклонность его надежен пребываю, и при сем со всегдашнею моею преданностью остаюсь, при благословении вашего преосвященства, моего милостивого государя,

Из Шишкина.

2

Сего месяца от 25 числа его преосвященству и благосклоннейшему нашему пастырю Селивестру епископу доносил я, что его благословением к строению новой церкви фундамент готов и требуется его пастырское благословение о закладе кирпичом, и притом кому благоволит надлежащую службу Божию по уставу при закладе церковном исправить, того я с должным почтением на 28 число [322] сего истекающего месяца мая ожидать потщусь, и ежели его преосвященство благоволит, чтобы ваше преподобие потрудиться не оставили, а я в надежде на благосклонность вашу пребываю, что сего моего прошения оставить не изволите, и при том себя рекомендуя, остаюсь готовым к услугам,

Из Шишкина.

В генерал-лейтенанты из генерал-майоров

1) Василий Лопухин.

2) Адмиралтейской коллегии из советников Иван Талызин.

3) Генерал-майор и лейб-гвардии Измайловского полка премьер-майор Гампф в тот же полк в подполковники.

В генерал-майоры из бригадиров

1) Иван Орлов.

2) Андрей Бейэр.

3) Князь Федор Мещерский; он же в Санкт-Петербург в обер-коменданты.

4) Фридерици.

5) Иван Юрлов.

6) Яков Фролов-Багреев.

7) Из обер-экипажмейстеров Яков Хитров.

Лейб-гвардии полков:

8) Семеновского премьер-майор Никита Соковнин.

Секунд-майоры:

9) Преображенского Федор Ушаков.

10) Измайловского Иван Гурьев.

11) Конного граф Федор Головин и

12) Иван Салтыков.

В генерал-квартирмейстеры:

13) Матвей Ливен.

14) Да в генералы ж квартирмейстеры с прежним бригадирским чином бригадир де Бодан. [323]

1) Андреян Лопухин.

2) Князь Александр Меншиков.

3) Василий Нащокин.

4) Гаврила Рахманов.

1) Афанасий Исаков.

2) Граф Девиер.

3) Афанасий Давыдов.

4) Иван Власьев.

5) Барон Штейн.

6) Григорий Полозов.

В полковники:

1) Граф Захар Чернышев.

2) Вилбоу.

3) Князь Василий Долгоруков.

4) Яков Толстой.

5) Фон Глазноп (Глазенап).

6) Алексей Глебов.

7) Князь Василий Тенишев.

8) Иван Беклемишев.

9) Алексей Колударов.

10) Никита Болотов.

11) Стефан Веревкин.

12) Иван Кошелев.

13) Володимер Лопухин

14) Барон Миних.

15) Фон Мантейфель.

16) Семен Юшков.

17)Дмитрий Посников.

18) Николай Леонтьев.

19) Яков Билц.

20) Гендрих Петерс.

21) Иван Вестгоф.

22)Дмитрий Апочинин.

23) Григорий Сухотин.

24) Иван Сухотин.

25) Борис Горсткин. [324]

26) Иона Темяшев.

27) Алексей Кашинский.

28) Петр Бахметев.

29) Андрей Эхбрехт.

30) Андрей Сумфельд.

31) Гаврила Софонов.

32) Андрон Коробьин.

33) Иван Рудаков.

34) Петр Ртищев.

35) Иван Юнгер.

36) Данила Вилбоу.

37) Иван Денаулант.

38) Князь Аврам Путятин.

39) Петр Архаров.

40) Князь Сергей Вадбольский.

41) Василий Кожин.

42) Борис Дуров.

43) Афанасий Чичагов.

44) Иван Жилин.

45) Лука Волков.

46) Семен Медынцев.

47) Прокофий Курзаков.

48) Андрей фон Роден.

49) Гаврила Раевский.

50) Степан Кашкаров.

51) Семен Владыкин.

52) Алексей Татищев.

53) Паленбах.

54) Шеваль (Шевалье) де Ренияк.

55) Николай Репнинский.

56) Петр Панин.

В подполковники… 45

В премьер-майоры… 72

В секунд-майоры... 143

А всех штаб-офицеров… 316

В капитаны и того же ранга, в обер-аудиторы и адъютанты — 429.

Да сверх того на счисляющиеся ныне порожние ваканции еще выпущено в обер-офицеры же из кадетского корпуса 130. [325]

Иван Ханыков.

Михаил Римский-Корсаков. [326]

Иван Шубин.

Князь Николай Голицын. [327]

Иван Губин.

В капитан-поручики из поручиков:

Василий Елагин.

Андреян Арсеньев. [328]

Итого 6 человек. [329]

Ведомости сии припечатаны в прибавлении к С.-Петербургским ведомостям 1748 генваря 8.

Из Варшавы от 20 февраля. Теперь показывают здесь полученные на латинском языке от его величества короля великобританского и генеральных статов соединенных Нидерландов требовательные грамоты к его величеству королю и Речи Посполитой Польской о проходе российско-императорского войска чрез польские области, которых содержание есть следующее.

Божиею милостиею мы, Георг II, король великобританский, французский и ирландский, защитник веры, герцог Брауншвейгский и Линебургский, Священной Римской империи архиказначей и курфюрст и пр. пресветлейшему, державнейшему князю и государю Августу III, Божиею милостиею королю польскому, великому князю литовскому, русскому, прусскому, мазовскому, жмудьскому, киевскому, волынскому, подольскому, подляшскому, ливонскому, смоленскому, северскому и черниговскому, герцогу Саксонскому, Юлихскому, Клевскому, Бергенскому, Энгернскому и Вестфальскому, Священной Римской империи архимаршалу и курфюрсту, ландграфу Туринскому, маркграфу Мейсенскому, також верхней и нижней Лаузации, бургграфу Магдебургскому, князю и графу Геннебергскому, графу Маркскому, Равенсбергскому и Барбийскому, государю Равенштейнскому, брату, сроднику и другу нашему любезнейшему; також преосвященнейшим, преосвященным, сиятельнейшим, сиятельным, высоко и благородным, архиепископу [330] Гнезненскому, наследному нунциусу, примасу и первому князю и прочим князьям, сенаторам и чинам светлейшей Посполитой Речи и королевства Польского и великого княжества Литовского, любезнейшим нашим друзьям здравия желаем. Пресветлейший, державнейший государь, брат, сродник и любезнейший друг. Преосвященнейшие, преосвященные, сиятельнейшие, сиятельные, высоко и благородные, друзья наши любезнейшие. Понеже при нынешних крайних замешательствах для вящшего защищения общей вольности и к скорейшему восстановлению спокойствия в Европе добрая наша сестра, императрица всероссийская, согласилась, по силе заключенного недавно в С.-Петербурге трактата, нам, добрым нашим друзьям и генеральным статам соединенных Нидерландов некоторое число своего войска на помощь отпустить, а ныне нужда требует, чтоб помянутое российское войско либо к Рейну, либо инуда, куда военные обстоятельства позовут, как возможно скорее следовало, то мы для способнейшего и скорейшего совершения похода оного войска запотребно рассудили Ваше величество и Речь Посполитую Польскую просить, яко же сею грамотою требуем и просим помянутое войско чрез королевство Польское и оной земли не токмо свободно пропускать и дозволять оному растаги иметь, но и со всякою благосклонностью принять и в пути оному способствовать. Сие прошение не только не вредное, но и между дружественными и союзными государями весьма употребительное, мы тем с большею надеждою чиним, чем меньше Ваше величество и помянутая Посполитая Речь сумневаться могут, что как офицеры, так и рядовые не токмо добрый воинский порядок наирачительнейше наблюдать, но и за все, что к содержанию помянутого войска или для других оного потребностей надобно, готовыми деньгами платить будут. Впрочем, Ваше величество и Посполитая Речь Польская изволят быть уверены, что мы при всяком случае новый сей к нам дружества опыт признавать и взаимно оказывать обещаемся, при чем Ваше величество и частореченную Посполитую Речь покровительству Всевышнего Бога препоручаем. Дано в нашем Сенжемском дворце 22 декабря 1747 года, владения нашего двадцать первого. Вашего величества

Честерфилд.

Пресветлейший, державнейший король и сиятельнейшие, Преосвященнейшие, высоко и благородные господа. Священному Вашему королевскому величеству и Речи Посполитой Польской довольно известно, коим образом мы в нынешние замешательства в Европе [331] приплетены для того токмо, что мы стараемся исполнять должность и обязательства, к которым нас верность наша свято обязует, а именно, что мы как ее императорскому величеству королеве венгеро-богемской, так и пресветлейшему королю великобританскому помощь учинили в такое время, когда их неприятели на них напали. Сим мы короля французского так озлобили, что он не токмо коммерцию наших подданных, невзирая на имеющиеся трактаты, утеснил, но и республики нашей защиту и ограду, так называемую Барриэру, наисильнейше атаковал, а по взятии оной, разорив до основания знатнейшие города и крепости, на самую республику, не учиня наперед никакого объявления войны, неприятельски наступил к толикому неописанному нашему вреду и несчастью, что большая часть нашего владения под его победительскую власть приведена. Вашему королевскому величеству и Речи Посполитой Польской не неизвестно же быть может и сие, сколь ревностно и усердно мы с самого начала оных ссор старались вражду и раздоры прекратить и коим образом к произведению того в действо ничего не оставили, что бы к тому служить могло. Однако все наши усердные и честные старания поныне желаемого успеха не имели, и мы, видя приуготовления и рассудя те меры, которые король французский принимает, чтоб свои завоевания силою оружия далее распространить, не без важной причины опасения, что он к восстановлению мира мало охоты и истинного желания имеет. И хотя мы при таком замешательстве и опасном состоянии всегда об общем спокойстве печемся и оное по всевозможности нашей поспешествовать всячески склонны пребываем, однако мы не меньше того для содержания нашей республики и общей вольности Европы от гораздо большего еще вреда или совершенного разорения за необходимо нужное рассудили с пресветлейшим королем великобританским и с прочими нашими союзниками и друзьями способов искать, чтоб оными превосходной неприятельской силе отпор учинить. Между прочим мы с помянутым его королевским величеством за полезно усмотрели прибежище возыметь к ее величеству императрице всероссийской, которая склонясь на наше прошение, как для трудных обстоятельств, в которых мы находимся, так и по усердию своему к восстановлению мира в Европе его величеству королю великобританскому и нам 30000 человек своего войска на помощь и к защищению нашей республики дать не отказала и для того 30 ноября прошедшего года в С.-Петербурге трактат и союз с нами заключила, о чем Ваше королевское величество и Речь Посполитую Польскую уведомить за должность нашу рассудили, нимало не сомневаясь, что Ваше королевское величество и Речь Посполитая Польская по своей любви к справедливости и по великодушию своему наше намерение и поступки, которые токмо до собственного нашего защищения и обороны [332] клонятся, за справедливые и истинные признают. Но понеже помянутые 30000 человек российского вспомогательного войска не иначе, как чрез землю вашего королевского величества и Речи Посполитой Польской к нам способно прийти могут, то Ваше королевское величество и Речь Посполитую Польскую услужнейше просим помянутому войску для прохода чрез королевство Польское надлежащее позволение дать и оному в продолжение пути всякую благосклонность оказывать. Что касается до нас, то мы Ваше королевское величество и Речь Посполитую Польскую наикрепчайше уверяем, что мы крайнее свое старание употребим, дабы помянутое войско добрый порядок по воинским уставам и артикулам точнейше наблюдало, за все, что ему дано быть может, готовыми деньгами платило и никому б из подданных Вашего королевского величества и Речи Посполитой Польской отягчения и досад не учинило: чего ради нам весьма приятно будет, ежели Ваше королевское величество и Речь Посполитая Польская особливых комиссаров к проходу частореченного войска назначить соблаговолят. Будучи мы в твердом надеянии на Ваше королевское величество и на Речь Посполитую Польскую, уповаем, что Ваше королевское величество и Речь Посполитая Польская, которые в разные времена оказывали знаки своей благосклонности к нашей республике и смотря на нынешнее состояние равномерно склонны к нам будут, в просьбе нашей не откажут, но нам справедливый и благосклонный ответ учинят. Чем больше мы сим к обязательству к Вашему королевскому величеству и Речи Посполитой Польской поощрены будем, тем охотнее изыскивать станем случаев к показанию напротив того нашей благодарности, ибо ничто не может быть нам приятнее и желаниям нашим согласнее, как ежели получим случай Вашему королевскому величеству и Речи Посполитой Польской некоторое угождение и услугу оказать и самым делом засвидетельствовать, сколь высоко мы почитаем дружбу Вашего королевского величества и Речи Посполитой Польской. Дано в Гааге генваря 15 дня 1748 года.

Что пред сим о походе российского войска от Курляндии к Кракову, а оттуда далее к верхней Шлезии упомянуто, о том полученные и с нынешнею почтою известия подтверждают. Но яко ее величества российской императрицы соизволение есть, чтоб оный поход ее войска без всякой обывателям Речи Посполитой досады учиниться мог, так онаго же двора секретарь посольства усильно домогается о благовременном отправлении комиссаров от воеводств и земель, кои [333] по сношению с комиссарами и квартирмейстерами российского войска распоряжение о провианте и фураже, также о наслегах и расттах по дороге от Гродни до Кракова (ибо оное войско тем трактом следовать и чрез Вислу в околичности Закрочима, Мачевич, Модрицы и пр. переправляться имеет) учредили бы, или когда б оные комиссары в толь скором времени туда прибыть не могли, то в таком случае главнейшие обыватели тех воеводств и земель, чрез которые помянутое войско следовать будет, сами потребные для оного провизии, а именно: муку, крупу, сено и овес — благовременно заготовили бы, чтоб по прибытии своем российские комиссары оный провиант и фураж, за который готовыми деньгами в каждом месте по настоящим торговым ценам плачено будет, в учрежденные по тракту магазины свозить и отдавать и таким образом всяких непорядков и досад, кои по причине какого-либо недостатка произошли б, избежать могли, однако же таковых непорядков опасаться надлежало б, ежели бы по приближении помянутого войска провиант и фураж заготовлен не был и его сами они искать принуждены б нашлись. Оное же войско следует в трех колоннах: в первой находится восемь, в другой семь, а в третьей восемь же, за которыми еще тысяча пятьсот человек кавалерии следовать будет. Они не более трех или четырех миль в день проходить имеют и чрез каждые три дня расттаг держать будут. На каждый день для всего корпуса требуют сена 9 тысяч лисфунтов и 20 тысяч гарцов овса, а в тех местах, где они расттаг иметь будут, вдвое против вышеписанного; сколько же для каждой дивизии на наслегах потребно будет, о том квартирмейстеры, кои всегда вперед следуют, ведомость, и сколько по тракту в каждом магазине муки и круп заготовить надлежит, о том российские комиссары немедленно объявить обстоятельные тому реестры в каждом месте подавать имеют. В Кракове же заготовлен будет магазин, в котором для всего оного корпуса должно быть муки 9179 четвертей, то есть польскою мерою 27537 корцов, круп 574 четверти, то есть 1722 корца, и толикое же число провианту на каждый месяц для всего корпуса требуют. Вышепомянутый же г. секретарь такожде крепко обнадеживает, что при оном проходе войска не токмо за всякие провизии и напитки исправно и без всякого отлагательства плачено быть имеет, но и воинская дисциплина наисовершеннейше наблюдаема будет и что при том никому ни малейшего отягощения опасаться не надлежит; но каждый при вышепоказанном распоряжении свой прибыток иметь будет, о чем толь наименьше сомневаться должно, понеже многие из Литвы, особливо те же сами комиссары, кои для препровождения вышепомянутых дивизий определены, доносят, что им за провиант и фураж весьма хорошую цену платят, еже и в здешней стороне чинить они не преминут, исполняя соизволение и указы своей монархини. [334]

Сего месяца 20 числа в Ламперсдорф в Бернштетском уезде налетело оной гадины бесчисленное множество. Она летит, так сказать, настоящим строем, которым порядком 4 часа сряду, а именно с 1 часа после полудни до пятого, как темное облако чрез лес к Минкену летело, и по ту сторону реки Одры, против Олава в Ротланде и Бекерене, остановившись, все поела, а потом оттуда далее к Елшу полетела. Сего же месяца 23 числа ужасное множество помянутой саранчи от Пачкова прилетевши, опустилось после полудни в верхний Шрейбендорф, где она в двух садах все дочиста пожрала, причем сие еще примечать надлежит, что здесь саранча по колено друг на дружке лежала. Как ее из того места выгнали, то переселилась она в деревню Дейчьекель, где она всю траву, осоку и тростники в прудах выела, от чего помещик той деревни претерпел великий убыток. Она после ночевала в Гогенгирсдорфе, где сожрала два великих поля гречухи. Куда сия гадина после поворотила, то еще неизвестно. 24 числа другое ужасное стадо, переночевав 22 числа в Цинкеле в Бригском уезде, 23 в Лосдорфе, полетело чрез Шенбрун, Приборн и Зибенгубен в деревню Децдорф, где сия гадина почти на две версты в длину, на версту в ширину, а вышиною в четверть аршина лежала. Также и здесь вся трава и все, что на поле ни было, и тростник в невероятно короткое время поедены. Хотя и старались сломленными с дерев сучьями ее согнать, только напрасно, пока вздумали гнать ее барабанами, что весьма хорошо действовало, ибо целая куча, от барабанного бою поднявшись кверху в так называемом общем лесу, на дерева садилась, так что многие из них толщиною в плечо от тяжести к земле приклонились. Чего ради для прогнания их должно было бить опять в барабаны, причем и люди кричали, и саранча так скоро и густо полетела, что сквозь ее солнца не видно было. И хотя не много оной и осталось, однако и та чрез два часа за первыми следовала. Она в бытность свою много и вонь после себя оставила. После полетела в Минстенбергский уезд и оттуда чрез графство Глац в Богемию, где она в поместьях графа Валлиса великий убыток поделала. Некоторые сказывают, что они на полете сего стада приметили одну саранчу величиною с жаворонка, которая наперед летела, а за нею следовали все прочие длиною близ пальца и разноцветные, а именно: серая, зеленоватая, желтая, черная, красная и бурая. Равномерно и в других местах на поля, где они пролетали, кал свой опускали, и усмотрено, что оный состоял из всякого хлеба. Некоторые крестьяне приметили, что [335] саранча на сухом поле на палец глубиною в землю гнезда имела и оставила свои яйца, которых теперь истребить стараются двойным вспаханием. Сие примечание достойно, что в Ламперсдорфе ввечеру после пролетевшей саранчи летели за нею три великие стада, как три облака, летучих муравьев, и как некоторые вздумали из них поймать несколько, то с великим трудом от целой кучи спасались.

Потом маршировать пополам роты, а как ударена будет дробь в один барабан, то свесть на походе же ротами, а в тревожный бой [336] делать по выданной диспозиции на поход батальон-каре ниженазначенною фигурою (Сей фигуры не приложено.).

Ничто так не нужно есть по вышепрописанной диспозиции примечать, как крепкое знание во всем исправлении воинского искусства, что касается до экзерциции, каковые диспозиции от командующих бывают в самом военном случае, а экзерцициею к тому обыкновенно воинские люди исправно показывать должны и содержать при том твердый ордер, дабы гласное одно было командирование, а команды состояли, слушая прилежно, что повелевается от командиров, и в кротком молчании пребыли, в чем наилучший порядок следовать может, ибо о том довольно как прежнею диспозициею, так и нынешним приказом рекомендуется при вышеписанной в параде диспозиции, как в произвождении экзерциции следует командирование быть, причем слушать и все прилежно примечать, когда от майора сказано будет, какому командированию быть, тогда командирам к исполнению в добром порядке готовым себя представлять.

“1749 июня 11-го в Москве сия диспозиция дана и экзерцицию производил я, а при том г. подполковник граф Разумовский, при том же генералитета и придворных кавалеров было довольно. Сие ж [337] подписал (собственноручно) для памяти, что имел тогда счастливо производить Василий Нащокин”.

В С.-Петербурге августа 3 дня. О скоропостижной смерти г. профессора Рихмана, который публикованными неоднократно в здешних ведомостях опытами о громе и молнии довольно знаемым себя учинил, сообщается следующее обстоятельное известие, а именно: 26 числа прошедшего июля месяца в начале 1 часа пополудни хотел он при академическом грыдоровальном мастере Иване Соколове, учиня к тому свои приготовления, примечать электрическое действие громовой тучи, восставшей от севера при ясном солнечном сиянии. Оные приготовления учинены были им в сенях, которые шириной были на 4, а длиною на 16 шагов, и где на севере находились двери, а к югу окно, которое отворено ли было или нет, о том за подлинно известиться не можно было. Недалеко от сего окна стоял шкаф вышиною в 4 фута, на котором учреждена была машина для примечания электрической силы, называемая указатель электрический, с железным прутом толщиною в палец, а длиною в 1 фут, которого нижний конец опущен был в наполненный отчасти медными опилками хрустальный стакан. К сему пруту с кровли оного дома проведена была сквозь сени под потолком тонкая железная проволока. Когда г. профессор, посмотревши на указатель электрический, рассудил, что гром еще далеко отстоит, то уверил он грыдоровального мастера Соколова, что теперь нет еще никакой опасности, однако когда подойдет очень близко, то-де может быть опасность. Вскоре после того, как г. профессор, отстоя на фут от железного прута, смотрел на указатель электрический, увидел помянутый Соколов, что из прута без всякого прикосновения вышел бледно-синеватый огненный клуб с кулак величиною и шел прямо ко лбу г. профессора, который в самое то время, не издав ни малого голосу, упал назад на стоящий позади его у стены сундук. В самый же тот момент последовал такой удар, будто бы из малой пушки выпалено было, отчего и оный грыдоровальный мастер упал наземь и почувствовал на спине у себя некоторые удары, о которых после усмотрено, что оные произошли от изорванной проволоки, которая у него на кафтане с плеч до фалд оставила знатные горелые полосы. Как оный грыдоровальный мастер опять встал и за оглушением оперся на шкаф, то не мог он от дыму увидеть лица г. профессора и думал, что он только упал, как и он, а понеже видя дым, подумал он, что молния не зажгла ли дом, то выбежал, будучи еще в беспамятстве, на улицу и объявил о том стоящему недалеко оттуда пикету. Как жена [338] г. профессора, услышавши такой сильный удар, туда прибежала, то увидела она, что сени дымом, как от пороху, наполнены. Соколова тут уже не было, и как она оборотилась, то приметила, что г. профессор без всякого дыхания лежит навзничь на сундуке у стены. Тотчас стали его тереть, чтобы отведать, не оживет ли, а между тем послали по г. профессора Краценштейна и по лекаря, которые чрез 10 минут после удара туда пришли и из руки кровь ему пустили, однако крови вышло только одна капелька, хотя жила, как то уже после усмотрено, и действительно отворена была. Биения же жил и на самой груди приметить невозможно было. Г. Краценштейн несколько раз, как то обыкновенно делают с задушившимися людьми, зажав г. Рихману ноздри, дул ему в грудь, но все напрасно. На внешних членах не примечено ни малейшего знака какого повреждения. При осмотре явилось на верхней части лба, где волосы начинаются, к левой стороне продолговатое круглое красное пятно величиною с рублевик, на котором кровь без повреждения кожи сквозь поры вышла. Башмак на левой ноге к левой стороне в двух местах был прорван, токмо без всякого знака сожжения. У дыр видны были малые белые крапины. На голой ноге усмотрено в том же месте кровавое пятно величиной также с рублевик. На теле, особливо на левой стороне от шеи до лодыжки, примечено 8 больших и малых красных и синих пятен. Прочие, совсем малые, казались как обожженные порохом. Как после того осматривали сени, где сие приключилось, то найдено, что косяк у дверей, которые растворены были, сверху до низу отколот и вместе с дверьми в сени брошен. У поваренных дверей в тех же сенях снизу длиною на 2 фута отколота была щепа толщиною с гусиное перо и брошена на шестую ступень стоящей недалеко оттуда вверх лестницы. У хрустального стакана, который употребляем был вместо Мушенброкова стеклянного сосуда, отшибена была половина, а медные опилки разбросаны, железная же проволока изорвана на мелкие части.

На другой день по приказу Академии наук г. профессор Краценштейн с адъюнктом анатомии г. Клейнфелтом при г. профессоре Шрейбере спустя целые сутки после того тело вскрыли и нашли, что пятна все засохли и ожесточали, а на находящихся в тех местах волосах никакого знака обожжения не было. По отделении кожи найдено, что пятна нигде далее не проходили, как только сквозь кожу, также ни на мускулах, ни на костях не видно было никакого повреждения; мозг был цел и в самом здравом состоянии, и ничуть не видно было, чтоб кровь вышла. Также в груди передние части легкого, которые обыкновенно грудь наполняют, находились без всякого повреждения в натуральном своем состоянии; в сердце хотя крови не было, однако же оно не повреждено было. Вся же задняя половина легкого, а особливо правая сторона, была черна и [339] выступившею кровью везде изнаполнена. В груди найдено около полуфунта вышедшей чистой крови. Но как горло от желудочного жерла отделили, то увидели, что задняя часть оного дыхательного прохода чрезвычайно мягка, тонка и разодрана была. Отпуски дыхательного прохода отчасти были чистою, отчасти пенистою кровью наполнены, а прежде того, до вскрытия тела, при оборачивании кровь изо рта шла. Передние кишки также были без повреждения, а лежащие у позвонков, а особливо синица и ее пространство, выступившею кровью наполнены были. Прочее же внутреннее, как печень, селезенка и почки, находились совершенно в здравом состоянии.

Впрочем, г. профессор при так отдаленной туче по всему виду мог бы быть безопасен, ибо оная была у северного горизонта и отстояла от его зенита с лишком на 6 градусов, а по прежде бывшим и потом воспоследовавшим весьма ясным пяти или шести ударам, особливо по времени, исчисленном между громом и молнией, которого примечено от 15 до 20 секунд, о далеком отстоянии совершенно уверену быть можно было. Сей смертельный удар был токмо один, при котором удар за молнией непосредственно следовал, а советник и профессор г. Ломоносов, который в то же время в своем доме, недалеко от г. Рихмана отстоящем, у электрической проволоки находился, при сем ударе видел одни токмо сильные искры.

Декабря 20 дня

1753.

Из Москвы 1720/154:

Государь мой Василий Александрович. [340]

князь Н. Трубецкой.

P.S. Я уповаю, что с сегоднешною почтою об объявлении вам оного чина в сенатскую контору и ведение либо послать успеем.

Сего декабря в 18 день всемилостивейше пожаловали мы нашего лейб-гвардии полков секунд-майоров Конного Григория Корфа и Измайловского Василия Нащокина в генерал-майоры и повелеваем нашему Сенату учинить по сему нашему указу и о том куда надлежит послать наши указы.

На другой день поутру отправляемо было всем духовенством торжественное благодарное молебствие, а ввечеру паки приносимы были от всех его императорскому высочеству великому князю нижайшие поздравления, и того же дня обретающемуся здесь римско-императорскому послу графу Эстергази сделано о сем формальное [341] уведомление чрез обер-церемониймейстера графа Сантия с таким присовокуплением, что ее императорское величество, наша августейшая самодержица, всевысочайше намерена обоих их римско-императорских величеств пригласить быть обще с ее величеством восприемниками новорожденному великому князю.

А третьего дня перед полуднем, то есть 25 числа сего месяца, и действительно совершилось крещение высокопомянутого новорожденного великого князя, который в большую придворную церковь из комнат ее императорского величества следующим порядком несен был:

1. Гоф-камерфурьер.

2. Камер-юнкеры и камергеры их императорских высочеств по два в ряд.

3. Гофмаршал ее императорского высочества великой княгини.

4. Камер-юнкеры ее императорского величества по два в ряд.

5. Камергеры ее императорского величества по два в ряд.

6. Обер-шталмейстер и шталмейстер.

7. Канцлер и с ним в ряд шли обер-егермейстер с правой стороны, а по левую вице-канцлер.

8. Обер-церемониймейстер и церемониймейстер, а за ними обер-гофмаршал и гофмаршал со знаками их чинов.

9. Ее императорское величество; немного поодаль по сторонам шли ее императорского величества два генерал-адъютанта.

10. Его императорское высочество великий князь.

11. Княгиня Гессен-Гомбургская, которая несла в подушке его императорское высочество новорожденного великого князя Павла Петровича, а по сторонам при ее светлости шли и как подушку, так и покрывало поддерживали справа обер-гофмейстер, а слева генерал-аншефт Александр Иванович Шувалов.

12. Гофмейстерина, а потом штатс-дамы, по две в ряд.

13. Фрейлины ее императорского величества, а за ними фрейлины ее императорского высочества, по две в ряд.

В галерее пред дверьми церкви поставлены были в два ряда ее императорского величества и их императорских высочеств камер-пажи и пажи с их гофмейстером. [342]

При столе ее императорского величества удержаны были кушать его императорское высочество великий князь, княгиня Гессен-Гомбургская, гофмейстерина, статс-дамы и все первых двух классов персоны с их супругами. [343]

Вечером все дома в городе иллюминованы были. К большей при сем благополучном случае радости находятся их императорские высочества великая княгиня и новорожденный великий князь Павел Петрович в таком здравии, какого при таком состоянии желать возможно.

Всемогущему Господу Богу благодарение. Наша вселюбезнейшая племянница, ее императорское высочество государыня великая княгиня Екатерина Алексеевна от имевшего бремени благополучно разрешение получили, и даровал Бог их императорским высочествам первородного сына, а нам внука Павла Петровича, что учинилось минувшего сентября в 20 день. Того для мы всемилостивейше повелеваем оного вселюбезнейшего нашего внука во всех делах государства нашего, по приличеству до сего касающихся, писать его императорским высочеством великим князем Павлом Петровичем. И о сем нашем всевысочайшем определении публиковать во всем нашем государстве, дабы везде по сему исполняемо было неотменно.

Когда бессмертныя славы в бозе почивающий любезнейший наш родитель и государь Петр Первый, император великий и обновитель [344] отечества своего, погруженную во глубине невежеств и ослабевшую в силах Россию к познанию истинного благополучия роду человеческому приводил, какие и коликие во все время дражайшей своей жизни монаршеские в том труды полагал, не только Россия чувствует, но и большая часть света тому свидетель; и хотя во времена жизни толь высокославного монарха, отца нашего и государя, всеполезнейшие его предприятия к совершенству и не достигли, но мы Всевышнего благоволением со вступления нашего на всероссийский престол всечасное имеем попечение и труд как о исполнении всех его славных предприятий, так и о произведении всего, что только к пользе и благополучию всего отечества служить может, чем уже действительно по многим материям все верноподданные матерними нашими милосердиями ныне пользуются и впредь потомки пользоваться станут, что времена и действия повседневно доказывают. Сему последуя из наших истинных патриотов и зная довольно, что единственно наше желание и воля состоит в произведении народного благополучия, к славе отечества, упражняясь в том к совершенному нашему удовольствию, прилежность свою и труд в общенародную пользу прилагали, но как всякое добро происходит от просвещенного разума, а напротив того зло искореняется, то следовательно нужда необходимо о том стараться, чтоб способом пристойных наук возрастало в пространной нашей империи всякое полезное знание, чему подражая для общей отечеству славы Сенат наш и признав за весьма полезное к общенародному благополучию всеподданнейше нам доносил, что действительный наш камергер и кавалер Шувалов поданным в Сенат доношением с приложением проекта и штата о учреждении в Москве одного университета и двух гимназий следующее представлял: Как наука везде нужна и полезна и как способом той просвещенные народы превознесены и прославлены над живущими во тьме неведения людьми, в чем свидетельство видимое нашего века от Бога дарованного, к благополучию нашей империи родителя нашего государя императора Петра Великого доказывает, который божественным своим предприятием исполнение имел чрез науки, бессмертная его слава оставила в вечные времена разум превосходящие дела, в толь краткое время перемена нравов, обычаев и невежеств, долгим временем утвержденных, строение градов и крепостей, учреждение армии, заведение флота, исправление необитаемых земель, установление водяных путей, все к пользе общего жития человеческого, и что наконец все блаженство жизни человеческой, в которой бесчисленные плоды всякого добра всечасно чувствам представляются, и что пространная наша империя установленною здесь дражайшим родителем нашим государем Петром Великим Санкт-Петербургскою Академией [345] (которую мы между многими благополучиями своих подданных милосердиями немалою суммою против прежнего к вящшей пользе и к размножению и ободрению наук и художеств всемилостивейше пожаловали), хотя оная со славою иностранною и с пользою здешнею плоды свои и производит, но одним оным ученым корпусом довольствоваться не может, в таком рассуждении, что за дальностью дворяне и разночинцы к приезду в Санкт-Петербург многие имеют препятствия и хотя же первые к надлежащему воспитанию и научению к службе нашей, кроме Академии, в сухопутном и морском кадетских корпусах, в инженерстве и артиллерии открытый путь имеют, но для учения вышним наукам желающим дворянам или тем, которые в вышеписанные места для каких-либо причин не записаны и для генерального обучения разночинцам упомянутый наш действительный камергер и кавалер Шувалов о учреждении вышеобъявленного в Москве университета для дворян и разночинцев по примеру европейских университетов, где всякого звания люди свободно наукой пользуются, и двух гимназий, одну для дворян, другую для разночинцев, кроме крепостных людей, усердствуя нам и отечеству о вышеупомянутом изъяснял для таковых обстоятельств, что установление оного университета в Москве тем способнее будет: 1) великое число в ней живущих дворян и разночинцев; 2) положение оной среди Российского государства, куда из округлежащих мест способно приехать можно; 3) содержание всякого не стоит многого иждивения; 4) почти всякий у себя имеет родственников или знакомых, где себя квартирою и пищею содержать может; 5) великое число в Москве у помещиков на дорогом содержании учителей, из которых большая часть не токмо учить науки не могут, но и сами к тому никакого начала не имеют и только чрез то младые лета учеников и лучшее время к учению пропадает, а за учение оным бесполезно великая плата дается; все же почти помещики имеют старание о воспитании детей своих, не щадя иные по бедности великой части своего имения и ласкаясь надеждою произвести из детей своих достойных людей в службу нашу, а иные, не имея знания в науках или по необходимости не сыскав лучших учителей, принимают таких, которые лакеями, парикмахерами и другими подобными ремеслами всю жизнь свою препровождали; и показывая он, камергер и кавалер Шувалов, что такие в учениях недостатки реченным установлением исправлены будут и желаемая польза надежно чрез скорое время плоды свои произведет, паче же когда довольно будет национальных достойных людей в науках, которых требует пространная наша империя к разным изобретениям сокровенных в ней вещей и ко исполнению начатых предприятий, и к учреждению впредь по знатным российским [346] городам российскими профессорами училищ, от которых и в отдаленном простом народе суеверие, расколы и тому подобные от невежества ереси истребятся. Того ради мы, признавая упомянутого камергера и кавалера Шувалова представление, поданное нам чрез доклад от Сената, за весьма нужное и полезное нашей империи, следующее к благополучию всего отечества, и которое впредь к немалой пользе общего добра быть может, всемилостивейше конфирмовали, и надеемся несумненно, что все наши верноподданные, видя толь многие наши об них матерний попечения, как и сие весьма потребное учреждение, простираться станут детей своих, пристойным образом воспитав, обучить и годными чрез то в службу нашу и в славу отечества представить; а чтоб сие вновь предприятое дело добрый и скорый успех имело с надлежащим порядком без малейшего потеряния времени, того для всемилостивейше мы повелели над оным университетом и гимназиями быть двум кураторам, упомянутому изобретателю того полезного дела действительному нашему камергеру и кавалеру Шувалову и статскому действительному советнику Блюментросу, а под их ведением директором коллежскому советнику Алексею Аргамакову; а для содержания в оном университете достойных профессоров и в гимназиях учителей и для прочих надобностей, как ныне на первый случай, так и повсягодно, всемилостивейше мы определили довольную сумму денег, дабы ни в чем и никакого недостатка быть не могло, но тем более от времени до времени чрез прилежание определенных кураторов, которым сие толь важное дело от нас всемилостивейше вверено, и чрез искуснейших профессоров науки в нашей империи распространялись и в цветущее состоянии приходили, чего мы к совершенному нашему удовольствию ожидать имеем; и для того всех находящихся в оном университете высочайшею нашею протекциею обнадеживаем, а кои особливую прилежность и добропорядочные свои поступки окажут, те пред другими с отменными авантажами в службу определены будут; и об оном для всенародного известия сие наше всемилостивейшее соизволение публиковать повелели, о чем сим и публикуется. На каком же основании оному учрежденному в Москве университету и гимназиям и в них профессорам и учителям и во скольких классах быть надлежит, о том публиковано будет впредь регламентом со внесенным в оный всего, что потребно для лучшего установления оного университета и гимназий.

генваря 24 дня 1755 года.