ШИХАБ АД-ДИН МУХАММАД АН-НАСАВИ

ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СУЛТАНА ДЖАЛАЛ АД-ДИНА МАНКБУРНЫ

СИРАТ АС-СУЛТАН ДЖАЛАЛ АД-ДИН МАНКБУРНЫ 

Рассказ о прибытии Шамс ад-Дина, посла Магриба, в шестьсот двадцать третьем году (1226 г.)

Когда султан в этот раз вернулся в Гянджу, сюда прибыл посол Магриба ¹. Они встретили его /151/ с уважением и почестями, и для него были устроены приемы и чествования, несмотря на то что у них были сомнения в его деле и подозрения относительно действительности [его миссии]. Так продолжалось до тех пор, пока не вернулся посол султана в ар-Рум ², который сообщил, что этот посол пересек на пути в ар-Рум море [и прибыл] при нем. 'Ала' ад-Дин Кай-Кубад, владетель ар-Рума, встретил его лично, для него был воздвигнут посольский шатер, и к нему относились с уважением и почтением, пока не выяснилось, что он послан к султану, а не к ним. Тогда прекратилось гостеприимство и было нарушено обычное уважение. После этого [сообщения] исчезло сомнение в его положении и в действительности его посольства. Султан вызвал его к себе, и я был у них переводчиком.

Я не вижу никакого смысла в том, чтобы повторять то, что он передал в качестве посла, и это скучное [дело].

Одной из причин, прекративших сомнения и устранивших подозрения в правдивости этого посла, было то, что он обладал благородством в намерениях, совершенным мужеством и душа его не жаждала ни накопления, ни приобретения. Он оставался в Гяндже год или больше, пока ему не разрешили возвратиться. Сумма, предоставленная ему за это время, составляла около десяти тысяч динаров, а когда он покидал [Гянджу], то у него из этих денег не осталось ничего. Он даже взял взаймы у некоторых купцов большую сумму и приобрел на взятые в долг [деньги] благодарность и восхваление, [раздавая их].

При возвращении он обратился к султану с просьбой дать ему барабаны и знамена, и султан согласился на это. Он просил написать для него указ о [владении] ал-Джаннат аз-Забаданийа ³ близ Дамаска и заявил, что это владение он унаследовал от предков и оно было несправедливо отобрано у него силой. Султан ответил согласием на все, о чем он просил, и сопроводил его Таки ал-Дином ал-Хафизом в качестве посла со своей стороны потому, что не пожелал отсылать в дальние страны [в качестве сопровождающего] лицо, занимавшее высокое положение в государстве или известное в стране. [168]

Когда они выехали, то со стороны Ирака дошли слухи о том, что отряд татар достиг этой страны. Султан решил, что следует спешить к Исфахану. Он отправился и остановился только в Майанидже, одном из округов Азербайджана, расположенном на берегу Белой реки. На его просторах он устроил смотр своему войску.

В то время как султан, проводя смотр, объезжал отряды (атлаб), прибыл посол Магриба, вернувшись из Мараги, а султан сказал мне: «Спроси у него, /152/ почему он возвратился?» Я спросил его, и он ответил: «Когда я узнал, что приближается враг и султан выступил в поход, я решил получить преимущество усердствующих над сидящими [дома]» (Перефразировка Корана (ср. IV, 97/95)). И султан поблагодарил его за это и сказал: «Такими должны быть сподвижники халифов!» Он приказал мне сопровождать его и показать войска отряд за отрядом, и я сделал это. Когда мы вернулись к султану, он спросил посла: «Войско Эмира верующих ⁴ больше нашего?» Он ответил: «Войско Эмира верующих в несколько раз больше, чем эти войска, так как там больше ополчения и пехоты, а эти люди — все настоящие воины».

Затем пришло известие о том, что войска, прибывшие в Ирак, — это часть султанских войск, которые [ранее] располагались в Индии, а их командир — это Билге-хан ⁵. Султан возвратился в свой лагерь в Учане, и посла Магриба вновь обеспечили всем необходимым.

Когда посол достиг Мосула, ночью к нему ворвалась группа людей, они увели его, и он больше не вернулся. В дальнейшем выяснилось, что он был увезен в Багдад ⁶. Его ткани и кони были возвращены султану нетронутыми, а судьба его так и осталась неизвестной.

Рассказ о передаче султаном владения городами Байлакан и Ардабил ⁷ с их округами Шараф ал-Мулку в шестьсот двадцать четвертом году (1227 г.)

Когда султан в этом году направился в Ирак, он нашел оба города после разорения в таком состоянии, что не было надежды заселить их ⁸. Он даже не нашел в них корма для своих коней: [169] те, что ушли туда запасаться им, возвратились с пустыми мешками.

Шараф ал-Мулк завладел ими (городами), зная, что они, находясь в числе [земель] ал-хасс ⁹, будут разорены еще больше я останутся в запустении. В том году он возвел вокруг них две стены из кирпича для того, чтобы подданные (ра'иййа) склонились к возвращению в оба города, и оба они стали заселяться лучше, чем прежде. Они дали такие доходы, что деньги, получаемые с Гянджи и Табриза, казались небольшими /153/ по сравнению с ними.

Через год или немногим более султан остановился близ Байлакана, и Шараф ал-Мулк через меня представил султану записку такого содержания: «Ничтожнейший из рабов целует землю и сообщает высочайшему престолу, что он доставил на кухни, в пекарни и конюшни из доходов Байлакана следующее: дозволенных овец — тысячу голов, пшеницы — тысячу маккук и ячменя — тысячу маккук ¹⁰».

Когда султан ознакомился с этой запиской, он только улыбнулся.

Рассказ о Малике Хамуше ¹¹, сыне атабека Узбека, и его прибытии на султанскую службу

Атабек Узбек оставил после себя только одного сына — Малика Хамуша. Он был глух и нем от рождения, не понимал никого, а его самого понимали только по жестам. Никто не мог объяснить ему или понять его, кроме того человека, который его воспитал. Его отец женил его на правительнице [крепости] Руйиндиз ¹², которая была одной из внучек правителя Мараги — атабека 'Ала' ад-Дина Корпа [Арслана] ¹³.

Когда султан, отправившись из Хилата, прибыл в Гянджу, как мы об этом уже говорили ¹⁴, прибыл Малик Хамуш. Они называли его «Хамуш» (Молчаливый) потому, что он был не в состоянии говорить. В числе своих подарков [султану] он преподнес пояс древнего царя персов Кай-Кавуса ¹⁵, который был усыпан многими драгоценными камнями, не имеющими цены. Среди них был один бадахшан ¹⁶, имевший великолепные грани и размером в ладонь — самый прекрасный и великолепный из самоцветов. На нем были выгравированы имя Кай-Кавуса и имена ряда царей, [правивших] после него. [170]

Султан добавил к этому несколько драгоценных камней из числа своих и изменил их расположение на нем, поместив камень /154/ Кай-Кавуса посредине. Он надевал его только по праздникам, и так было, пока татары не напали на него в Амиде ¹⁷ в шаввале шестьсот двадцать восьмого года (Август 1231 г.). Они захватили этот пояс и другие драгоценности и отправили их к хакану, сыну Чингиз-хана, владыке тюрок ¹⁸.

Малик Хамуш находился на службе у султана длительное время. Однако заботы о нем не было, и одежда его семьи износилась. Он покинул султана без разрешения и [отправился] к 'Ала' ад-Дину, главе исмаилитов ¹⁹, но смерть настигла его в Аламуте ²⁰, где он умер через месяц.

Рассказ о жалобе иракских вельмож на вазира султана в Ираке Шараф ад-Дина 'Али ат-Тафриши

Шараф ад-Дин 'Али ибн ал-Фадл был из ра'исов Тафриша — одного из округов Ирака, он служил в диванах, поднимаясь от одной ступени к другой, более высокой по положению и более почетной, пока не занял должность мустауфи Ирака. [Это было] тогда, когда великий султан ['Ала' ад-Дин Мухаммад] назначил своего сына [Рукн ад-Дина] Гурсанджти правителем Ирака. Он (Гурсанджти) не терпел его, пострадал он и в правление Гийас ад-Дина [Пир-шаха]. Так было до тех пор, пока из Индии не появились знамена султана [Джалал ад-Дина], владение Ираком перешло к султану, и он (Шараф ад-Дин) поспешил напроситься к нему на службу. Султан назначил его вазиром всего Ирака, полным распорядителем жизней и имущества [подданных]. Его решения имели такую же силу, что и султанские приказы, его власть и могущество распространились [повсюду], и волны богатства хлынули в его дом.

Тогда-то он и начал смещать вельмож Ирака и тех, которые, как он подозревал, соперничали с ним во власти и посягали на его почетное место. Он преследовал вельмож и возбудил в их душах гнев против себя.

До него вазиром всего Ирака не назначался никто. Для [171] каждого города назначался свой вазир, который и управлял только им одним.

Затем прежний вазир Исфахана Низам ад-Дин, мустауфи города Шихаб ад-Дин 'Азизан и кади Исфахана Рукн ад-Дин Мас'уд ибн Са'ид договорились подать жалобу /155/ и оклеветать его, чтобы души [людей] освободились от него, а умы их успокоились.

Шараф ал-Мулк сговорился с ними, что будет помогать им, с тем чтобы снять [Шараф ад-Дина] с завидной должности, которой он достиг. Ведь Шараф ад-Дин обращал мало внимания [на Шараф ал-Мулка] и не следовал за ним в его целях и стремлениях, в отличие от вазиров других областей.

Султан приказал Шараф ал-Мулку созвать совет, чтобы заслушать их жалобы в присутствии остальных должностных лиц в диване. Сам султан сидел и смотрел на них через [смотровое] окно и слушал их речи, а они не подозревали об этом. «Или думают они, что Мы не слышим их тайны и переговоры? Да, и посланцы Наши у них записывают» (Коран XLIII, 80(80)).

Когда Шараф ад-Дин почувствовал, что Шараф ал-Мулк — их сообщник в сговоре против него с целью принести жалобу и снять его с высокого поста, он ублаготворил султана сотней тысяч динаров, которые он обещал внести в казну, если султан не примет [на веру] их слов о нем и выслушает их речь [в связи] с обвинением против них в старых [злоупотреблениях] в податных делах. Посредником между султаном и Шараф ад-Дином был малик ал-хавасс Тадж ад-Дин Кылыдж.

Султан согласился на это, а те об этом не знали. Они были полны радости от подстроенной ими хитрости, но сатана не сулил им ничего, кроме обольщения.

Я присутствовал на этом совете, слушая их обвинения. Их речи и слова Шараф ад-Дина, если сопоставить их, были так же далеки друг от друга, как земля и звезды ас-Сураййа ²¹. Ведь Шараф ад-Дин по своей одаренности был единственным в свою эпоху и одним из редких [людей] своего времени. Он покинул совет, сохранив прежний почет и власть во всех городах Ирака.

Шараф ал-Мулк чуть не умер от огорчения, а с остальных вельмож было взыскано от двадцати до тридцати тысяч динаров.

Когда Шараф ад-Дин решил вернуться к месту своей службы, он не захотел оставить Шараф ал-Мулка разгневанным и просил, чтобы Шараф ал-Мулк дал слово /156/ опекать его при условии, что он пошлет в казну Шараф ал-Мулка двадцать [172] тысяч динаров. Он доставил их в срок, однако это ничуть не изменило того, что ему мало уделяли внимания, наоборот, Шараф ал-Мулк постоянно выжидал случая напасть на него и не жалел сил, чтобы выдернуть его корни и возвратить его к безвестности. Но Аллах защищал его от козней [Шараф ал-Мулка], пока тот не погиб вместе со своей ненавистью.

Рассказ об убийстве исмаилитами Ур-хана в Гяндже

Когда султан находился в Индии, у него не было средств одарить своей милостью за службу и он смягчал сердце того, чьей службой был доволен, [благодарностью] на словах и обещал владения икта' каждому из эмиров, которые были с ним, когда он завладеет Ираком и Хорасаном. Когда же он овладел ими, то выполнил свое обещание и наделил Ур-хана владением икта' из оставшейся части Хорасана, а на'иб Ур-хана стал нападать на пограничные земли страны исмаилитов, такие, как Тун, Каин и Кухистан ²², убивая [людей] и занимаясь грабежом.

От них (исмаилитов) в качестве посла к султану прибыл в Хой некто, имевший титул ал-Камал, он некоторое время замещал главу исмаилитов в его сирийских областях. Он пожаловался на на'ибов Ур-хана, которые вторглись в области их земель. Шараф ал-Мулк распорядился устроить для него встречу с Ур-ханом, чтобы прекратить жалобы.

Когда Ур-хан услышал слова ал-Камала, в которых содержалось нечто наподобие угрозы, он вытащил из своей одежды, из-за пояса и перевязи, несколько ножей, бросил их перед ал-Камалом и сказал: «Это наши ножи, и у нас есть мечи, которые еще острее, да и сами [мечи] длиннее. А у вас ничего такого нет».

И посол возвратился, не получив удовлетворения за обиду и ответа на [свою] просьбу.

Когда султан вернулся в Гянджу, на Ур-хана набросились трое фида'и и убили его близ города ²³. Они вошли в город с ножами в руках и выкрикивали клич 'Ала' ад-Дина, /157/ пока не пришли к воротам [дома] Шараф ал-Мулка. Они проникли в здание дивана, но не нашли его там. Он был в это время в крепости, в резиденции султана. Тогда они ранили его постельничего и вышли, провозглашая свой клич и хвастаясь своей победой. [173]

Простой народ бросал в них камни с крыш, пока они не были забиты [до смерти], но они продолжали выкрикивать до последнего дыхания: «Мы жертвы за господина нашего 'Ала' ад-Дина!»

[В это время], направляясь ко двору султана, в Байлакан прибыл Бадр ад-Дин Ахмад — посол Аламута ²⁴. Когда он услышал об этом событии, он стал сомневаться, не зная, следовать ли ему дальше или возвратиться. К Шараф ал-Мулку прибыло его письмо, в котором он просил совета в своем деле. Шараф ал-Мулк обрадовался его прибытию из-за страха, возникшего у него после того, как фида'и ворвались в его дом. Он хотел подготовить основу для спасения своей жизни от гнусного убийства и страшной расправы, настигшей Ур-хана, и написал посланцу, чтобы тот поскорей прибыл к нему, прельщая его тем, что разрешит его дело так, как он хочет. <Посол прибыл, и Шараф ал-Мулк взялся удовлетворить их просьбу с большим усердием и решая дела [еще благоприятнее], чем от него требовали> ²⁵. А пределом их желаний было прекращение набегов на их страну. Они уже овладели Дамганом ²⁶ во время [нашествия] татар ²⁷, когда не было никого, кто бы его защитил. Султан потребовал, чтобы они сдали город ему, но дело было решено так, что Дамган остался в их руках при условии, что они будут вносить в султанскую казну тридцать тысяч динаров <ежегодно> ²⁸, о чем был написан для них указ.

Они отправились в сторону Азербайджана — и посол Аламута Бадр ад-Дин Ахмад, сопровождая Шараф ал-Мулка, присутствовал в собрании близких к вазиру лиц и на общей трапезе. Шараф ал-Мулк доставлял ему все удовольствия.

Когда они достигли долины Сараба, то стали вести себя свободно, и он (Бадр ад-Дин Ахмад) во время одного из пиршеств, когда чаши вина отобрали все, что могли отобрать, сказал: «У нас среди этого вашего войска есть группа фида'и, и они так устроились, что их нельзя отличить от ваших гулямов. Одни из них служат твоими конюхами, а другие — у предводителя султанских чавушей». Шараф ал-Мулк стал упрашивать его вызвать их, чтобы посмотреть на них. Он дал ему свой платок /158/ в знак их безопасности. Упомянутый вызвал пятерых фида'и.

Когда они предстали перед ним, то один из них, наглый индиец, стал говорить Шараф ал-Мулку: «Я имел возможность убить тебя в такой-то день в таком-то доме. Но я ожидал получения приказа о тебе с высокой подписью». Шараф ал-Мулк, услышав его слова, сбросил с себя фарджию и, оставшись в рубашке, сел перед ним и сказал: «Какова причина этого? Чего хочет от меня 'Ала' ад-Дин? В чем моя вина и нерадение, что [174] он жаждет моей крови? Я его мамлюк так же, как и мамлюк султана. Вот я перед вами, и делайте со мной что хотите». Словом, он зашел слишком далеко и в унижении перешел границу дозволенного.

Султан, услышав об этом, разгневался и порицал его за унижение [перед ними]. Он направил к нему (Шараф ал-Мулку) своих личных слуг, которые обязали его сжечь перед входом в свой шатер [этих] пятерых фида'и. Он пытался просить извинения, но не был прощен, и ему приказали сделать это против его воли.

Перед входом в его шатер развели большой костер, в который были брошены эти пятеро. Они горели, повторяя: «Мы жертвы за господина [нашего] 'Ала' ад-Дина!», пока их души не покинули их [тела], а они не превратились в золу, которую развеял ветер.

Султан казнил главу чавушей Камал ад-Дина за то, что он взял фида'и на службу. Ведь это ему прежде всех следовало быть осторожным и действовать осмотрительно.

Он (султан) отправился отсюда в Ирак, Шараф ал-Мулк задержался в Азербайджане, и я остался с ним.

Когда мы находились в Барде, к Шараф ал-Мулку прибыл посол из Аламута, известный по лакабу Салах ад-Дин, который заявил: «Ты сжег пять фида'и; если хочешь быть в безопасности, то выплати за каждого из них выкуп в десять тысяч динаров». Шараф ал-Мулк был огорчен тем, что услышал, его руки опустились, и душа отвернулась от всего. Он отличил этого посла от подобных ему большой милостью и щедро его одарил. По его распоряжению я написал для них указ дивана об уменьшении на десять тысяч динаров постоянно, на каждый год, той суммы в тридцать тысяч динаров, которую должны были вносить исмаилиты в султанскую казну [за Дамган]. Шараф ал-Мулк приложил к этому указу свою печать.

Рассказ о походе султана в Ирак в шестьсот двадцать четвертом году (1227 г.) и о встрече его с татарами у стен Исфахана ²⁹

После того как султан прибыл в Сараб и [здесь] были сожжены пять фида'и, о чем мы говорили, он отправился в Табриз, где находился некоторое время, набираясь сил. В это время [175] из Хорасана пришло сообщение о том, что татары готовы переправиться [через реку Джейхун]. Султан тотчас же: подобрав полы и засучив рукава, собрался в поход. Он решил, что правильнее и благоразумнее немедленно уйти к Исфахану и встретить их там, так как в городе было больше военных припасов и он был как бы морем вооруженных людей. Достигнув Исфахана, он послал четыре тысячи всадников в Рей и Дамган в качестве авангарда. Получаемые им ежедневные сообщения оттуда говорили о том, что они отступают, а татары продвигаются вперед. Наконец авангард благополучно возвратился к султану, и с ним прибыли те, которые сообщили султану, сколько злых демонов и лютых дьяволов в войсках проклятых [татар], таких, как Баичу-нойан, Тайнал-нойан, Наку-нойан, Асан Туган-нойан, Йатмас-нойан, Йаса'ур-нойан ³⁰ и другие проклятые.

Татары укрепились восточнее Исфахана на расстоянии дневного перехода, в селении под названием ас-Син ³¹. Звездочеты советовали султану воздерживаться [от выступления] в течение трех дней и только на четвертый день вступить в сражение, и он оставался на месте, ожидая указанного дня и назначенного времени. И вот что указывает на стойкость султана в сложных обстоятельствах и говорит о его равнодушии к тяжелым бедам. Группа эмиров и ханов, услышав о приближении врага и обеспокоенная этим [известием], направилась к нему. Они сидели некоторое время у входа, пока он не разрешил им войти. Когда они стояли /160/ перед ним — он встретил их во дворе дома, — он некоторое время говорил о том, что не касалось татар, как бы пренебрегая ими и показывая собравшимся, что дело не так уж серьезно и новость не так уж страшна. Этим он успокоил их сердца и укрепил их трепетавшие души. Он долго беседовал с ними о разных делах и наконец усадил их и стал с ними советоваться относительно согласованности боевого порядка. В итоге совета с ними он взял с них клятву в том, что они не обратятся в бегство и не предпочтут [позорную] жизнь смерти. Затем он сам поклялся им так же, как они ему, и сделал это добровольно, без принуждения, заявив, что будет сражаться до смерти. Он объявил им день сражения. Затем вызвал кади Исфахана и ра'иса [города] и приказал им произвести смотр пехоте в полном вооружении и в различных панцирях и кольчугах ³². Простой народ в Исфахане нельзя сравнить с жителями других городов в этом смысле, так как они показывались за городом в праздничные дни и в дни ноуруза в кафтанах ³³ из разноцветного атласа, похожего на весенние цветы, или в искусно расшитых плащах, на которых зрители видели то блестящие звезды, то украшенные свитки с айтами [Корана]. [176]

И когда проклятые [татары] заметили промедление султана с выступлением, они подумали, что он страшно напуган и ослабел душой и из-за этого оттягивает время сражения. Они отрядили две тысячи всадников в горы страны луров для того, чтобы захватить припасы, необходимые на время осады, и эти [всадники] вступили в горы и достигли самой середины их. А султан отобрал из своих войск около трех тысяч всадников, которые перекрыли ущелья и обрушили на татар [мечи], быстрые, как молнии, и сильные, как удар грома.

Они возвратились и привели с собой около четырехсот пленных [татар], среди которых были рядовые и эмиры. Султан, в свою очередь, передал некоторых из них кади и ра'ису, чтобы казнить их на улицах города, удовлетворив страсти простонародья, а остальным сам снес головы во дворе дома. Затем их вытащили за город, и их мерзкие трупы были брошены /161/ под открытым небом, чтобы их растащили голодные собаки и орлы, разорвав их на части, сделали их своей пищей.

Султан выступил в день, назначенный для сражения, и построил войска. Центр его был как ночная тьма, правое крыло подобно стремительному потоку, а левое крыло было заполнено сплошь серыми конями. Земля озарилась блеском и сверканием копий и мечей. И в момент, когда обе стороны стали друг против друга, султана покинул Гийас ад-Дин, уведя свои войска и часть войск [Джалал ад-Дина] во главе с Джахан-Пахлаваном Илчи ³⁴. Он воспользовался для бегства тем, что султан был слишком занят, чтобы разыскивать его и преследовать при бегстве, и из-за этого [поступка] Гийас ад-Дин утратил спасение в обоих мирах — [этом и потустороннем] — и был изгнан из обоих садов — [земного и райского]. Все это произошло из-за вражды, которая была между ними в то время, а о ней и о ее причине мы еще скажем в дальнейшем.

Султан не стал обращать внимания на это, племенной верблюд занимал его больше, чем бежавший дряхлый, а бросающийся [на добычу] орел — больше, чем журавль.

Татары стали напротив [войск] султана согласно своему порядку — по отрядам, разделенным и следовавшим [друг за другом]. Султан, когда стал перед ними, приказал пехоте Исфахана вернуться назад, так как удивился множеству своих войск и незначительности и слабости врага. Он счел свое войско в несколько раз большим, чем их силы. Правое крыло султана и его левое крыло далеко отстояли друг от друга, так что одно из них не знало о положении другого. [Из-за многочисленности войск] звери на земле не могли найти себе места, а птицы в воздухе [177] улетели назад, и земля, если бы была чувствительной, зазвенела бы от обилия металла и тяжелой поступи [воинов].

Оба войска сражались в бою так, что поседели локоны и засветили звезды. К концу дня правое крыло войск султана пошло в атаку на левое крыло татар, вынудило его обратиться в бегство и не давало возможности остановиться. Они оседлали плечи [татар], убивая их там, где настигали, и преследовали их до границ Кашана, считая при этом, что левое крыло сделало со своим противником то же самое.

Когда султан увидел, что [татары] отступают, а солнце уже клонилось к закату и ночь начала простирать свое покрывало, он сел на крутом берегу, на месте сражения. К нему подошел Йилан-Бугу ³⁵ и сказал с упреком и порицанием: «Мы давно желали, чтобы для нас настал такой светлый день, в который наши сердца выместили бы свою злобу на этих проклятых и погасили бы /162/ жар в нашей груди. И когда судьба расщедрилась для нас на то, чего мы желали, и время даровало помощь в этом, жажда наших надежд остается неутоленной и жаждущего отгоняют от чистого источника. В эту ночь татары покрыли расстояние двух дней пути, и мы будем раскаиваться в том, что отпустили их, уже тогда, когда раскаяние будет бесполезно. Не следует ли нам преследовать их и уничтожить? Мы напоим их тем же, чем они поили нас, и успокоим наши души».

Султан тотчас же сел на коня. Когда татары увидели, что войск много и положение серьезное, они оглядели своих избранных храбрецов под командованием тирана их бахадуров и спрятали их в засаде за холмом.

Когда султан переправился и вышел на крутой берег, а солнце уже начало скрываться, спрятанные в засаде вышли из укрытий со стороны левого крыла [войск султана], как бушующий огонь, который не оставляет ничего. Они ударили по левому крылу и отбросили его к центру [султанских войск]. Это был только один удар, но настолько [сильный], что ноги оторвались от земли, а шеи от тел. Были повержены те, кто нес знамена, кровь застывала в жилах от ударов мечей, и забили фонтаны крови, как пучки искр, высекаемых из кремня. Но ханы и эмиры, командиры левого крыла, стояли твердо, оставаясь верными своей клятве до самой смерти.

Из них остались в живых только трое: Куч-Тегин-Пахлаван ³⁶, хаджиб ал-хасс Ханберди ³⁷ и амир-ахур Одек. Ахаш-Малик ³⁸ сражался до тех пор, пока не пал, утыканный стрелами, словно ёж [иглами], и погиб за веру. Как мученики погибли также Алп-хан, Артук-хан, Куч-Буга-хан ³⁹, Йулук-хан ⁴⁰ и [178] Менгли-бек Таи. Колесо битвы тогда одинаково давило и храброго льва, и растерявшегося ягненка.

Противники накатывались друг на друга, нанося удары мечами: от них отделялись руки от плеч и головы от шей — и удары копьями, от которых разрывались сердца и истощались родники радости и горя.

'Ала' ад-Даула Ата-хан, правитель Йезда, был взят в плен ⁴¹. Его схватил один из вероотступников, он отдал ему все деньги, что были с ним, /163/ и тот освободил его, а ночью он упал в колодец и погиб.

Только теперь люди поняли, какое место занимал Ур-хан, убитый исмаилитами в Гяндже, на левом крыле султанских войск. Ведь любой другой хан, сколько бы он ни прожил, не имел такого похвального влияния и не занимал такого достойного места, а левое крыло [султанских войск] на протяжении всей жизни Ур-хана постоянно одерживало победы.

Так вот. Султан находился в центре, но порядок здесь нарушился, знамена отделились от защитников, и враг окружил его со всех сторон. Выход из множества тенёт стал уже, чем игольное ушко, а при султане осталось только четырнадцать его личных мамлюков. В этот момент он обернулся и увидел, что тот, кто нес его знамя, — а это был [султанский] санджак — спасается бегством. Султан настиг его ударом копья, которым привел его к концу его судьбы. Он расчистил путь для своих спутников и для себя, ударив на татар так, что освободил проход и сумел выйти из стесненного положения.

Когда проклятый Тайнал-нойан увидел то, что произошло с султаном, он поразился его храбрости и, показав жезлом ему вслед, сказал: «Ты спасешься, где бы ни был! Поистине, ты муж своей эпохи и вождь своих сверстников!» Это рассказал один из татарских эмиров, который перешел на сторону султана.

Затем центр и левое крыло [султанских войск] рассеялись по разным областям, подобно ходячим притчам. Часть из них попала в Фарс, а другую страх забросил в Керман, часть в [быстрой] скачке достигла границ Азербайджана, а некоторые, оставшись на месте без коней и потеряв средства передвижения и припасы, вошли в Исфахан.

Правое крыло [султанских войск] возвратилось через два дня со стороны Кашана, полагая, что левое крыло находится в Исфахане и что оно и центр армии также одержали победу. Когда они узнали о действительном положении, то и остальные стали рассеиваться — собираясь группами и расходясь в разные стороны. Эта удивительная битва была делом неслыханным: ведь оба войска оказались разбитыми, но их эмиры [179] самоотверженно сражались, а остатки обоих войск, бежавших в страхе, занесло в отдаленные места их стран, на самую окраину их земель.

/164/ Восемь дней о султане ничего не было слышно: не знали, жив ли он, следует ли ожидать его возвращения или нет и рассудить, кто будет у власти после него. Простонародье Исфахана вознамеривалось посягнуть на честь хорезмийских женщин и их имущество. Кади уговорил их повременить до праздника, с тем чтобы выяснить, какова судьба султана. Сражение произошло двадцать второго рамадана шестьсот двадцать пятого года (25 августа 1228 г.) ⁴².

Атабек Йиган Таиси в день сражения не выходил из Исфахана из-за своей болезни. Кади и оставшиеся в городе видные люди государства согласились, что если они, совершив праздничную молитву, не дождутся сообщения о султане, то возведут его (Йигана Таиси) на престол, поскольку умение главенствовать и способности к управлению склоняли сердца [людей] на его сторону и привлекали их к нему.

Но когда люди в день праздника пошли на молитву, прибыл султан и присутствовал на молитве. Люди считали его прибытие праздником и думали, [радуясь], что они родились заново.

Султан оставался здесь несколько дней, пока не возвратились некоторые отряды из его рассеявшихся войск. Султан отличил эмиров своего правого крыла высокими пожалованиями и чинами. Он титуловал Игит-Малика — Утур-ханом, Текчарука Ханкиши — Хасс-ханом, Гёк-Сункур-Малика — Сункур-ханом, Абу Бакр Малика — Инам-ханом ⁴³. Вместе с ними он двинулся на восток, по направлению к Рею, чтобы усилить у татар панику и [заставить их] бежать еще быстрее. Он направил свои отряды в Хорасан, и благодаря этому усилилась молва о его силе и далеко распространилась слава о [его] могуществе.

Но увы! [Надеялись] на источник, а [вода] иссякла, небо покрылось тучами, а [стояла] сушь! [Полагались на] скрепляющую смолу, а стена упала, думали пройти — а [впереди] преграда!

Если собрались слезы на щеках,
    стало ясно — кто плакал, а кто притворялся плачущим ⁴⁴.

Что касается проклятых [татар], то они возвратились от Исфахана в страхе. Несмотря на то что они в конце дня победили, мечи отняли у них больше [людей], чем у мусульман, и они повернули вспять, побежденные. «Где они ни будут встречены, [180] они будут схвачены и перебиты избиением» (Коран XXXIII, 61(61)). И не спасся из них никто, кроме немногих переправившихся через Джейхун ⁴⁵.

Рассказ о вражде между султаном и его братом Гийас ад-Дином Пир-шахом и о том, чем закончилось его дело после того, как он покинул султана

Раньше уже упоминалось о Нусрат ад-Дине Мухаммаде ибн ал-Хасане ибн Хармиле и о том, как он в Индии перешел от Кубачи на службу к султану ⁴⁶.

Его отец был одним из знатных эмиров Гура, владевших Гератом. Когда ослабели опоры царства потомков Сама [в Гуре] ⁴⁷ и усилилось могущество великого султана ['Ала' ад-Дина Мухаммада], он сам поспешил подчиниться ему, как только султанские знамена появились и утвердились в стране Шихаб ад-Дина ал-Гури и ее областях. Султан, соблюдая его право как [добровольно] перешедшего, оставил за ним Герат. Так было до тех пор, пока [ал-Хасану ибн Хармилу] не пришло в голову затеять вражду по причине, рассказ о которой уводит [нас] от желанной цели.

Он поднял бунт в Герате, и султан послал против него на осаду Герата Низам ал-Мулка Насир ад-Дина Мухаммада ибн Салиха, шихну Хорасана Кули-хана, правителя Кермана Му'аййид ал-Мулка Кавам ад-Дина и мукта' ал-Джама и Бахарза, из числа округов Нишапура, 'Изз ад-Дина Джилдака.

Герат был в осаде одиннадцать месяцев. После трех месяцев осады к ним вышел ал-Хасан ибн Хармил, которому Низам ал-Мулк гарантировал безопасность. Однако Кули-хан, жестокий старик с подлой натурой и дурным нравом, поступил с ним вероломно: он убил его назло Низам ал-Мулку.

Когда вазир ал-Хасана ибн Хармила ходжа ас-Сахиб увидел, как они предательски обошлись с его господином, он поддержал усилия своих людей для защиты города и удерживал его в последующие восемь месяцев. Сражение усилилось, воины гибли, и пропадало добро. Когда оказались напрасными [все] хитрости для взятия города, [воины] изложили в жалобе султану свое положение и то, как они страдают из-за дурных последствий вероломства и скверного исхода предательства [Кули-хана]. Кули-хан почувствовал, что султан замыслил против него такое, что [181] принесет ему большую печаль и тяжелую беду. /166/ Из-за этого он покинул их, отправившись куда глаза глядят, спасая только свою душу и отказываясь от того, чем он владел и управлял в Нишапуре. А из-за него султан обременил себя тягостью похода, выступил из Хорезма и разослал свои войска по тем местам, куда он мог бежать, чтобы схватить его. Его изловили и уничтожили, как об этом упомянул Ибн ал-Асир в своей книге, названной ал-Камил ⁴⁸.

После того как [султан 'Ала' ад-Дин Мухаммад] покончил с его делом, он направился в Герат, потому что знал, что нет лучшего средства [открыть] его ворота, нежели почтение к султану, которое заменяет [любые] походы и служит вместо мечей. Поэтому он направился к Герату, начал наступление и вошел в город на третий день после своего прибытия. Там он казнил ас-Сахиба самой позорной казнью.

Нусрат ад-Дин Мухаммад ибн ал-Хасан ибн Хармил в это время уже отправился в Индию и оставался у Кубачи до тех пор, пока султан [Джалал ад-Дин] не разбил Кубачу, как мы об этом уже упомянули.

Он вверил себя покровительству Джалал ад-Дина, поспешил поступить на службу при его дворе и собрать пыль [у его ног]. Он был остроумен, любезен, обладал тонким юмором, был приятным собеседником, скорым в ответах. Он снискал уважение султана и укрепил свое влияние на него. Султан сделал его своим сотрапезником и оказывал ему благосклонность на увеселительных собраниях. Он назначил Нусрат ад-Дина шихной Исфахана, когда овладел им, и наделил его там значительным владением икта'.

Когда султан находился в Исфахане, намереваясь сразиться с татарами у его стен, случилось так, что группа сархангов Гийас ад-Дина покинула двор своего господина из-за его стесненного положения. Ибн Хармил приютил их и взял к себе на службу.

Однажды ночью Гийас ад-Дин во время пира у султана, когда винные пары помутили сознание, а чаши вскружили головы, спросил у него: «Вернешь ли ты моих гулямов к моему двору?» На это Нусрат ад-Дин дал подобающий ответ, заявив [следующее]:«Гулямы служат тому, кто их кормит, они не выносят голода. Мы не знаем, кто сочинил [такие стихи]:

И сказала [малая звезда] ас-Суха Солнцу: “Ты — сокрыто!”
   И сказал сумрак утру: “Твой свет изменчив!” ⁴⁹».

Гийас ад-Дин был разгневан тем, что услышал, и стал повторять его слова. Когда султан узнал о его гневе, он сказал [182] Нусрат ад-Дину: «Встань, Хамди, и уходи, ведь ты пьян!», ибо тех, кто роет подкоп против согласия, называют /167/ по-гурийски «хамдийа».

Нусрат ал-Дин вышел, а за ним вскоре последовал Гийас ад-Дин и пошел к его дому. Он хотел войти к нему, но ему не открыли дверь. Тогда он спустился к нему по крыше и ударил его ножом в бок. Через несколько дней он (Нусрат ад-Дин) перебрался в иной мир ⁵⁰.

Султан был очень опечален этим и скорбел о его смерти больше, чем это позволяет обычай. Он выказывал такую тревогу и скорбь, какую не выказывает отец, скорбя о сыне, или сын о потере своего родителя. Он написал Гийас ад-Дину гневное письмо, осуждая и упрекая его за то, что он совершил: «Ты клялся мне, что будешь другом моему другу и врагом моему врагу. Погибший был для меня больше, чем друг, он был самым любимым из моих близких. Я забывал о горе, встречаясь с ним, и в его присутствии видел радость. Погубив его жестоко, ты стал мерзким отступником и нарушителем клятвы. И теперь я свободен от присяги тебе. Но, несмотря на это, я распоряжусь в этом случае только по закону». Затем он направил дело о своем брате кади, который [мог] — как ему угодно — наказать или простить.

Когда Гийас ад-Дин прочел это письмо, в его глазах потемнел белый свет и он почувствовал, каким суровым будет приговор.

Затем султан приказал дважды пронести тело убитого мимо дома Гийас ад-Дина, опозорив его этим. Гийас ад-Дин стал похож на того, кто совершил смертный грех: он просыпался в ужасе и засыпал, охваченный страхом. Так продолжалось до тех пор, пока султан не встретился с татарами у стен Исфахана. Он (Гийас ад-Дин) воспользовался тем, что султан был занят, и стал спасать свою жизнь, но не спасся. Он был подобен тому, о ком было сказано:

Я бежал от Ма'на и его разорения [из-за щедрости]
   к ал-Йазиди Абу Вакиду.
И стал подобен тому, кто спешит
   к проливному дождю от грозовой тучи ⁵¹.

Оттуда [Гийас ад-Дин] направился в Хузистан. Он послал своего вазира Карим аш-Шарка к Дивану халифата, сообщая о том, что он ушел от брата, и напомнил о тех днях, когда он некоторое время пребывал в Ираке по соседству с владениями Дивана. Тогда он был хорошим соседом и никогда не [183] стремился /168/ преступить [границы] запретного или нарушить [заповедь] уважения. Так было до тех пор, пока не появился из Индии его брат, который сбросил покрывало и отступил от приличий, стал совершать набеги на эти земли и перевернул там все вверх дном. Но если бы ему помогли возвратить то, что у него отняли силой, нашли бы в нем слугу более податливого, чем разношенные сандалии для обувающего, и [более покорного], чем верховой верблюд. Его посланца вернули с хорошими обещаниями и некоторой долей щедрого благодеяния. С ним в качестве немедленного вознаграждения отправили тридцать тысяч динаров ⁵².

Услышав о возвращении татар и о появлении султана, Гийас ад-Дин направился оттуда (из Хузистана) в Аламут, не находя в страхе места, где он мог бы укрыться, пособника, который защитил бы его, и кого-либо, кто сдержал бы и обуздал его. В Аламуте он находился, пока в Рей не прибыл султан, который после сражения шел по следам татар, как мы упомянули об этом раньше. Султан тотчас разослал [войска], окружая границы Аламута от окрестностей Рея до Абхаза, а Гийас ад-Дин стал подобен человеку, которого душат, сдавливая все дыхательные пути.

Затем от 'Ала' ад-Дина [Мухаммада III] прибыл посол с просьбой пощадить Гийас ад-Дина, с тем чтобы он вернулся на службу. Султан согласился на эту просьбу о пощаде, подкрепив свое слово клятвой. После Аламута он сопроводил мушрифом владений Тадж ал-Мулком Наджиб ад-Дином Йа'кубом ал-Хорезми и таштдаром Джамал ад-Дином Фаррухом в качестве послов, [назначенных] для возвращения Гийас ад-Дина на [султанскую] службу, и поблагодарил 'Ала' ад-Дина за то, что он совершил для примирения враждующих ⁵³. Султан еще раньше обращался к 'Ала' ад-Дину, [титулуя его] ал-джанаб аш-шариф («благородный господин»), а отныне стал называть его ал-маджлис аш-шариф («средоточие благородства»), этим самым он побуждал его завершить то, что он задумал, и оседлать того, на кого он набросил узду.

Когда послы прибыли к 'Ала' ад-Дину, Гийас ад-Дин изменил свое намерение вернуться. Он счел, что бесцельное блуждание по странам и странствия по свету будут для него гораздо безопаснее и он не будет раскаиваться в этом. Он просил 'Ала' ад-Дина, правителя Аламута, помочь ему, дав лошадей для него и для перевозки его имущества. Тот помог ему, [выделив] триста или четыреста голов [лошадей].

Когда он выступил [из Аламута], группа войск [султана] под командованием силахдара ат-Таваши Джэбэ, [184] расположившаяся у Аламута, напала на него и преследовала его до границ Хамадана. Они чуть было не схватили его, если бы не Джахан-Пахлаван Илчи, который укрылся в засаде за постоялым двором /169/ и наскакивал на них то справа, то слева, а затем вышел из укрытия и отбросил их назад, взяв некоторых из них в плен. Гийас ад-Дин спасся бегством в Керман, где находился его на'иб хаджиб Барак. Он направился к нему, надеясь на его верность.

Первым мерзким поступком Барака было то, что он женился на его (Гийас ад-Дина) матери против желания ее самой и сына. Затем, через некоторое время, он стал их бесчестить, [обвиняя их] в том, что они хотели его отравить и утолить свой гнев отмщением. Он (Барак) убил ее и вместе с ней убил вазира Карим аш-Шарка и Джахан-Пахлавана Илчи, а Гийас ад-Дина заточил в одной из крепостей ⁵⁴.

Слухи о конце его жизни противоречивы: одни утверждали, что Барак убил его спустя некоторое время, а другие говорили, что он спасся от заточения, [бежав] в Исфахан, и будто бы какие-то женщины, обитавшие в крепости, пожалели его и договорились спасти. Они собрали для него веревки и спустили его вниз из крепости; а убит он был в Исфахане по приказу султана.

Что касается меня, то я сомневаюсь в этом деле и удивляюсь этому [рассказу], потому что я читал письмо хаджиба Барака Шараф ад-Дину, на'ибу Ирака, переданное султану для прочтения. Это было тогда, когда султан находился в Табризе. Он (Барак) упоминает о своей прежней службе и других делах, включая в число их и то, что он убил злейшего врага султана, имея в виду Гийас ад-Дина. Затем он говорит в письме: «Какой будет ущерб султану, если он утвердит меня, дряхлого старика, во владении тем, что под моей рукой?»

Затем в шестьсот двадцать шестом году (30.XI 1228 — 19.XI 1229) я прибыл в Рей, где мне сообщили, что он спасся в Исфахане, и эту радостную весть разослали по всем областям Ирака. Потом, через несколько дней, стали бранить одного юношу-туркмена, который, одевшись в такую же одежду, назвался его именем и явился в Исфахан. В отсутствие вазира Шараф ад-Дина люди, не зная его [в лицо], поверили, что это Гийас ад-Дин. Они стали служить ему, пока не вернулся вазир и не увидел, что он самозванец. Он приказал [водить] его по базарам и бичевать. Удивительным кажется то, что положение [Гийас ад-Дина] осталось неизвестным для жителей Исфахана. Ведь он был их султаном и [185] находился там на протяжении трех лет. А Аллах знает правду лучше!

Рассказ о фида'и, которых 'Ала' ад-Дин, правитель Аламута, направил к султану в знак дружбы

Когда султан находился в Рее, а войска преследовали татар в направлении Хорасана, прибыл посол от 'Ала' ад-Дина, правителя Аламута, с девятью фида'и с целью сблизиться с султаном, чтобы он направил их против тех, кого он пожелает убить из своих врагов, и они уничтожили бы их. Султан советовался в этом деле с самыми близкими друзьями и благоразумными людьми, и большинство их рекомендовало согласиться на это и указать врагов для них. Исключением был на'иб Ирака Шараф ад-Дин, который сказал: «У 'Ала' ад-Дина в этом нет иной цели, кроме того, чтобы раскрыть намерения султана и разведать его тайные помыслы. Он будет искать близости с султаном, пока не осведомит об этом тех врагов, на кого ему укажут».

Султан возвратил их обратно к ['Ала' ад-Дину] и передал: «Не тайна ни для тебя, ни для других, кто наш противник и кто заодно с нами, кто наш враг, а кто союзник. Если ты пожелал совершить это, то сделай, а в том, чтобы указать [врагов], нет нужды. Мы, если Аллаху будет это угодно, не будем возлагать на тебя такую обязанность. Поистине, с острыми мечами и свирепыми львами [мы] не нуждаемся в ножах и фида'и».

Гийас ад-Дин выехал из Аламута сразу же после их возвращения, не имея нужды в чем-либо, с достаточным количеством скота и оружия. Султан стал питать неприязнь к 'Ала' ад-Дину за то, что он снарядил его, уклонился от своего ручательства за его возвращение и оказал ему (Гийас ад-Дину) услугу.

Эта враждебность продолжалась до тех пор, пока [султан] не направил меня к нему ('Ала' ад-Дину) в шестьсот двадцать шестом году с упреками, о которых мы скажем ниже, и с письмами, которые мы изложим в своем месте, если будет угодно Аллаху всевышнему. [186]

Рассказ об отстранении Сафи ад-Дина Мухаммада ат-тугра'и от должности вазира Хорасана и назначении вместо него Тадж ад-Дина Мухаммада ал-Балхи ал-мустауфи

Сафи ад-Дин Мухаммад ат-тугра'и был сыном pa'uca селения Калиджард в рустаке Туршиш ⁵⁵ /171/ Самым большим его достоинством был красивый почерк. Счастливые совпадения обстоятельств возвысили его, и судьба помогла ему, забросив его в силу необходимости в Индию. Когда большая часть сподвижников султана погибла, утонув в водах Синда, как мы упоминали об этом, он спасся и присоединился к Шараф ал-Мулку и усердно служил ему, пока султан не овладел страной, пока ему не подчинились владения и дела не вернулись к [обычному] порядку.

Упомянутый был окружен заботами Шараф ал-Мулка, который назначил его [на должность] ат-тугра'и ⁵⁶. Он обогатился, его положение улучшилось, а число слуг и приспешников умножилось.

Так было до тех пор, пока грузины не овладели Тифлисом вторично во время пребывания султана в Хилате, как мы уже упоминали об этом. Он (султан) вернулся, чтобы отомстить грузинам за то, что те сожгли Тифлис, и назначил Сафи ад-Дина вазиром Шаки и Кабалы ⁵⁷ — городов Ширвана. Эти города были захвачены грузинами у правителя Ширвана за несколько лет до этого, когда их угли [еще] горели [ярко].

Он (султан) закрепил за городами в качестве наместника (вали) и защитника Кашкару ⁵⁸ — мамлюка атабека Узбека, и они оба (Сафи ад-Дин и Кашкара) стали владеть городами.

Сафи ад-Дин стал взимать налоги, пока грузины не решили изгнать обоих [правителей]. Кашкара бездействовал, не оборонялся и в испуге и по безрассудству поспешил вернуться. Сафи [ад-Дин] остался, и грузины осаждали его несколько дней, но вернулись из-за близости султана, боясь, что он окружит их со своими тысячами, и остерегаясь «ярости, [которая] придет [к ним] ночью, когда они спят» (Ср.: Коран VII, 95 (97)). Сафи ад-Дин спасся, и собранные им деньги уцелели. Эта его служба произвела хорошее впечатление. Его возвращение ко двору совпало с убийством исмаилитами в Гяндже Ур-хана, мукта' Хорасана, и Сафи ад-Дин был назначен вазиром Хорасана, включенного в состав [земель] [187] ал-хасс, находился там год или более, и его гнет был тяжелым для жителей. Его образ действий был скверным, а меры в управлении — противоречивыми, решения и санкции — жестокими.

И случилось так, что, когда султан направился в Ирак, навстречу татарам, и находился в Рее, как мы об этом упоминали, из Хорасана один за другим стали прибывать жалобщики с просьбами о помощи. Картина была отвратительной, а зло скрытым — в этом сходились мнения знатных вельмож [страны] и ее знаменитостей, знающих людей, к словам которых прислушиваются, и старцев. /172/ Султан вызвал его (Сафи ад-Дина) в Рей. Тот прибыл и преподнес слишком обильные подарки. Однако они оказались бесполезными и не открыли для него путь к освобождению. Султан приказал арестовать его. Он был схвачен, его деньги и имущество были доставлены в казну, а лошади — их было триста голов — на конюшни.

Были схвачены также и его мамлюки и гулямы. Лишь один гулям — 'Али ал-Кермани сумел спастись бегством в крепость Фирийаб, одну из главных крепостей Хорасана ⁵⁹. Сафи ад-Дин заполнил ее сокровищами, там находились его дома и семья. 'Али ал-Кермани укрепился в ней и удерживал ее.

Султан назначил вазиром мустауфи Хорасана Тадж ад-Дина Мухаммада ал-Балхи и передал Сафи [ад-Дина] ему, чтобы тот заполучил его (Сафи ад-Дина) имущество и захватил крепость.

Между Сафи [ад-Дином] и упомянутым (Тадж ад-Дином) была давнишняя вражда, и гнев в их сердцах оставался постоянно. К султану одно за другим стали следовать письма Тадж ад-Дина, содержавшие сообщения о том, что ат-тугра'и [Сафи ад-Дин] не желает сдавать крепость и тайно передает своему гуляму посредством условных знаков, установленных между ними, распоряжения оборонять крепость и предупреждает его, чтобы он не сдавал ее. Так Тадж ад-Дин продолжал подстрекать султана до тех пор, пока тот не приказал привести ат-тугра'и под крепость и предупредить его сторонников, что он будет убит, если они откажутся сдаться, и [только] из-за упрямства ему отрубят голову.

Но ат-тугра'и ублаготворил охранявшего его [стража] большой суммой денег, передав ему ее тайно, и обещал содействовать ему и разделить с ним поровну все, что дарует ему судьба из величия и богатства, когда его дело уладится и положение станет благоприятным. [Они договорились], что, если он (страж) почует недоброе и узнает, что ат-тугра'и хотят уничтожить, он освободит его и поднимется с ним в крепость. И [188] когда тот убедился, что они решили погубить его душу и поместить его тело в могилу, он исполнил это.

Когда ат-тугра'и оказался в безопасном положении и спасся от верной гибели, он начал переписываться с государственными мужами, чтобы они умилостивили султана и смягчили его сердце, и заявил о своей непричастности к тому, в чем его обвиняют.

Между нами существовала прочная дружба, скрепленная верностью, и я занялся его делом так, как взялся бы кто-либо за излечение любимого, пока все не уладилось и не пришло в должное состояние. /173/ Я получил для него султанскую грамоту о безопасности, а вскоре он прибыл ко двору в облике бедняка в явно тяжелом положении. Я помогал ему по возможности деньгами, одеждой, лошадьми и шатрами в знак дружбы, пока его дела не восстановились и положение не упрочилось.

Я затянул пояс и засучил рукава, чтобы найти способ отомстить за него тому, кто преследовал его самого и посягал на его прежнюю должность, и завершил дело полностью и утешился, а он стал бы управлять Хорасаном в качестве на'иба, если бы не страшные слухи о нашествии татар, которые воспрепятствовали всем нашим стремлениям.

А вот доказательство того, как отчаянно и рискованно посягают знатные люди этой державы на имущество своих султанов. Когда ат-тугра'и был арестован в Рее, к нему в тюрьму однажды пришел хранитель казны Хамид ад-Дин и передал ему от имени султана: «Если ты хочешь, чтобы я простил тебя и был тобой доволен, то пошли мне все свои драгоценные камни и отправь в казну золото, которое ты спрятал для Шараф ал-Мулка».

Он доставил четыре тысячи динаров, которые кое-кто из купцов дал ему на хранение для Шараф ал-Мулка, и семьдесят драгоценных камней — яхонтов, бадахшанов, изумрудов и бирюзы.

Хранитель получил их, но в казну ничего не сдал, полагая, что Сафи [ад-Дин] непременно будет казнен, зная о том, как султан гневается на него. Но Аллах пожелал изменить его судьбу, и Сафи ад-Дин вернулся к султанскому двору. Он просмотрел реестры катибов казны, но не обнаружил в них упоминания о драгоценных камнях и золоте, а сами [катибы] об этом ничего не знали. Тогда он написал Хамид ад-Дину, угрожая ему, и дело между ними закончилось тем, что Сафи [ад-Дин] должен был молчать о преступлении и получать от него пособие в двести динаров ежемесячно для своих расходов: ведь его карманы в это время были свободны [от денег], а кишки — от [189] пищи. Так [Сафи ад-Дин] получил от него четыре тысячи динаров.

А что касается драгоценных камней, то Хамид ад-Дин оправдывался тем, что они далеко спрятаны и [он вернет их позже], но забыл о своем обещании.

Рассказ о моем назначении вазиром Насы и о том, что произошло между мной и Дийа' ал-Мулком из-за этого

/174/ Дийа' ал-Мулк 'Ала' ад-Дин Мухаммад ибн Маудуд ал-'арид ан-Насави был из семьи ра'исов. Его достоинств не отрицали и его недруги, а его превосходство признавал даже его противник. Пагубное бедствие, жестокое гонение при нашествии татар и захват ими стран забросили его в Газну. Он оставался там, не имея определенных намерений, ожидая восхода счастья, пока туда не возвратился султан, как мы упомянули об этом раньше. Тогда он продолжал службу, управляя диванами ал-инша' и ал-'ард и назначив в них своих на'ибов. Он настолько укрепил свое положение, что даже Шараф ал-Мулк заподозрил с его стороны соперничество с ним из-за должности [великого] вазира.

Когда я прибыл из Насы в качестве посла, как я уже говорил об этом, и не смог возвратиться, судьба втянула меня в свои тенёта и я стал подниматься от одного положения к другому, пока не был назначен катибом ал-инша'.

Положение Дийа' ал-Мулка стало затруднительным, он не захотел оставаться при дворе султана и решил удалиться на окраину. Он назначил ал-Маджда ан-Нишапури своим на'ибом в диване ал-'ард и взял на себя вазирство Насы, несмотря на незначительность ее территории.

Султан назначил ему здесь икта' с доходом в десять тысяч динаров как добавление к доходам (манафи') и кормлениям ма'а'иш от вазирства. Он направился в Насу, и его власть укрепилась там, так как султан подкреплял его приказы своими, а также в соседних местах — благодаря его большому могуществу. Из-за спора со мной он стал вредить тем, кто был связан со мной даже незначительно — по родству, дружеским отношениям или службе. Вдобавок к этому прекратились установленные поступления в султанскую казну. Я не переставал заниматься этим делом, возбуждая интерес султана к увеличению денежных [190] поступлений [из Насы], пока он не поручил мне вазирство Насы при условии, что я не оставлю двора, а назначу туда на'ибом того, кому я доверяю. Я так и сделал.

Отстраненный от должности и обманувшийся в обеих сделках (Т.е. в присвоении денежных средств и отстранении ан-Насави от дел), Дийа' ал-Мулк вернулся ко двору. Когда он прибыл, с ним сговорился Шараф ал-Мулк, чтобы начать против меня дело и оклеветать меня. Для этого Дийа' ал-Мулк расходовал все, что у него было, на подарки и взятки. С ними сговорилась группа приближенных, а Шараф ал-Мулк дал клятву, что будет помогать ему.

Я остался наедине с султаном и известил его о том, что судья (т.е. Шараф ал-Мулк) имеет намерение решить дело, но не по праву и что решающий [это дело Шараф ал-Мулк] решил доказать [обвинение], но /175/ лишь за то, что получит завидную долю. А я согласился решить дело только у султана. Он обещал выслушать нас обоих, и, когда Шараф ал-Мулк хотел вершить суд, султан вызвал нас, и мы решили дело у него. А конец был таков, что Дийа' ал-Мулк вышел сконфуженным и изгнанным. А когда он ушел, у него сразу начался жар, и через несколько дней он переселился к своему господу, в дом своего благородства.

Господи! Будь им доволен и будь доволен нами! И прости Своей милостью нас в том, в чем мы ошиблись!

Рассказ о том, как султан послал кади Муджир ад-Дина в Багдад для извлечения того, что было спрятано там [с целью] колдовства

Когда султан находился в Ираке, к нему прибыл человек из хорезмийцев, бежавший от татар. Он сообщил султану [кое-что] от имени главы всезнающих (ас-садр ал-'аллама) Сирадж ад-Дина Йа'-куба ас-Саккаки ⁶⁰.

[Сирадж ад-Дин] был одним из достойнейших мужей Хорезма, обладавшим разнообразными искусствами, и знатоком высоких наук — они (хорезмийцы) были убеждены в том, что упомянутый заколдовывал некоторые звезды, отклоняя их с орбит, и преграждал путь водным потокам одним своим дуновением: таково было их мнение о его совершенстве. [191]

Он был автором сочинений по всем областям знания, считавшихся знамениями искусства и чудесами творения, и занимал почетное место при великом султане ['Ала' ад-Дине Мухаммаде] < [и] его матери [Теркен-хатун] благодаря знанию астрологии.

И вот этот человек (хорезмиец) говорил от его имени, подтверждая [особым] знаком правоту своих слов> ⁶¹. И сообщил, что когда <великий султан> ⁶¹ направлялся в Багдад, то Сирадж ад-Дина изготовил его изображение («Изображение» (тимсал) султана было, по всей вероятности, деревянной или восковой фигурой. Тимсал — «статуя», «изваяние», но ниже говорится, что его можно было сжечь), [которое предохраняло бы его] от колдовства. Его спрятали в Багдаде, и цель [его изготовления] была достигнута.

Великий султан поручил этот манекен кади Муджир ад-Дину, когда послал его в Багдад, а тот скрыл эту вещь в доме, где он остановился. А он (Сирадж ад-Дин) считает, что назначение изображения и его волшебное действие теперь, напротив, обернулось во вред султану и в пользу халифа. И если Муджир [ад-Дин] до сих пор жив, то пусть они пошлют его в Багдад, чтобы он ухитрился /176/ изъять этот манекен, а потом сжечь его.

Муджир ад-Дин поверил тому, что сообщил [хорезмиец]. Султан [Джалал ад-Дин] направил Муджир ад-Дина в Багдад послом по некоторым делам и поручил ему добыть изображение. Но Муджир ад-Дин не смог остановиться в том доме, где находился в первый раз. Он испробовал все возможности для этого, но безуспешно.

А я не знаю, чему мне удивляться — убеждению этого достойного [ученого] или обольщению остальных тем, что им внушили?

Разве какая-либо держава спасалась от упадка? Или сей мир оставался в одном и том же положении? У скольких народов оборвались связи! (Перефразировка Корана (II, 161/166)) «Стирает Аллах, что желает, и утверждает; у Него — мать Книги» (Коран XIII, 39 (39)). [192]

Рассказ о событиях в Арране и Азербайджане

Когда султан отправился в Ирак, он взял с собой Шараф ал-Мулка, который сопровождал его до границ Хамадана. Здесь до него дошла весть из Азербайджана о том, что мамлюки атабека [Узбека] — Насир ад-Дин Ак-Куш, известный как Кучук (Маленький), даватдар Сайф ад-Дин Сункурджа, Сайф ад-Дин Беклик ас-Садиди и другие — собрались, чтобы [объединиться], и сговорились о взаимной помощи и поддержке. Они раскинули шатры в окрестностях Табриза, намереваясь изменить данному слову, нарушить установившийся порядок и пытаясь восстановить прежнюю династию, у которой не осталось намека [на власть], а следы ее стерты и дух исчез, [словно] утреннее облако. Они решили освободить сына Малика Хамуша, внука атабека Узбека, который был в одиночном заточении в крепости Котур ⁶², и сделать его приманкой, провозгласив правителем. Они собрались для бунта, ждали удобного случая и воспользовались тем, что место было свободно.

Султан направил Шараф ал-Мулка в Азербайджан для защиты, охраны и борьбы за страну. Шараф ал-Мулк уклонялся от этого, пока султан не разрешил ему распоряжаться в Арране и Азербайджане всеми владениями хасс /177/ и икта', как распоряжаются полновластные владетели, даруя и лишая по своему желанию, если этого требует необходимость. В других случаях деньги должны быть аккуратно собраны [и внесены] по назначению в казну.

Когда он (Шараф ал-Мулк) достиг Мараги, он узнал, что сторонники атабека расположились у Табриза и к ним присоединилось множество смутьянов — они распространились, как саранча, и увеличились их бесчинства и вред. Своими набегами они наносили удары то здесь, то там, и Шараф ал-Мулк стал готовить свое войско к встрече с ними. Он назначил командиром своего хаджиба и мамлюка Насир ад-Дина Куш-Темира.

Обе стороны встретились между Дих Хварканом ⁶³ и Табризом в битве, где ломались мечи и покрывались кровью копья. Вскоре сторонники атабека, показав спины, обратились в бегство, и «дело Аллаха было решением предрешенным» (Коран XXXIII, 38 (38)). Ак-Куш, Беклик, Сункурджа и прочие вожди сборища были взяты в плен, и их, [привязав] к вьюкам, отправили ко двору. [193]

Когда их поставили перед Шараф ал-Мулком, он стал упрекать их и напомнил о своих милостях им. В числе их была награда Беклику, [полученная] в Гяндже из казны Шараф ал-Мулка, — почетная одежда, один только пояс которой был украшен [самоцветами] стоимостью в четыре тысячи динаров.

Затем Шараф ал-Мулк направился в Табриз и на второй день прибытия восседал в айване, который построил султан на табризской площади. За айваном султан выстроил дома и дворцы, так как он не хотел постоянно жить внутри города. Шараф ал-Мулк вызвал кади, шейхов и знать, а затем приказал ввести Ак-Куша и Беклика. Они были доставлены, и оба были смущены из-за своих оков, когда стояли перед ним. Затем он сказал, обращаясь к кади: «Что вы скажете о тех, которые восстают против такого султана в подобное время — против того, кто является прочным щитом и стеной, воздвигнутой между мусульманами и татарами?»

Тогда кади прочел: «Действительно, воздаяние тех, которые воюют с Аллахом и Его посланником и стараются на земле вызвать нечестие» — и до конца стиха (Коран V, 37 (33)). После этого Шараф ал-Мулк приказал врыть на площади два столба, и они были распяты. А до этого они были живыми ветвями, молочными братьями, они были подобны двум лунам, которые взошли на юге, но погрязли в грехах.

/178/ Арран и Азербайджан были очищены от тех, кто имел отношение к смуте, и от тех, которые вышли из повиновения.

Шараф ал-Мулк арестовал смещенного кади Кавам ад-Дина ал-Хаддади, племянника по сестре ат-тугра'и, и заставил его уплатить десять тысяч динаров. Уполномоченный вести судебное дело обвинил его тогда в соглашении с мамлюками атабека, но это было клеветой и вопиющей ложью.

Что касается даватдара Сункурджи, то он простил его, приблизил к себе и повысил по службе: так красота его, став заступницей, избавила его от смерти.

Рассказ о положении принцессы (малики), дочери [султана] Тогрула, и ее судьбе

Когда султан дал ей во владение города Салмас и Урмию с их окрестностями, присоединив их к Хою, Шараф ал-Мулк назначил в качестве своего на'иба ее вазиром ⁶⁴ аз-Зайна [194] ал-Бахарзи и распорядился взимать 'ушр в ее областях и вносить в его казну ежемесячно, так же как это делали все остальные его на'ибы в других [владениях] икта'.

Упомянутый (ал-Бахарзи) хотел управлять ею и властвовать над ней так, чтобы она отдавала распоряжения только по его разрешению и подчинялась ему во всем, к чему он ее обязывает. А если она препятствовала ему в каких-либо делах, то он писал Шараф ал-Мулку и восстанавливал его против нее. Так длилось до тех пор, пока Шараф ал-Мулк не затаил на нее неприязнь и гнев, скрывая это в душе. А когда султан направился в Ирак, он нашел подходящий момент для того, чтобы окончательно погубить ее. Он стал писать султану, что дочь Тогрула подстрекает сторонников атабека [Узбека] против султана, прельщая их властью. Затем он написал ей из Табриза письмо, в котором хотел ее запугать, а не ободрить и стремился к отчужденности, а не к примирению. Он хотел, чтобы при ее бегстве выяснилось такое, что [можно было] использовать с целью погубить ее. [Этим письмом] он усилил ее недоверчивость и боязнь.

После этого письма он (Шараф ал-Мулк) направился в Хой, а малика ушла оттуда в крепость Тала. Особенностью этой крепости было то, что она находилась на берегу озера Азербайджана. Она была построена на высоком утесе, окруженном водой, за исключением /179/ одной стороны ⁶⁵.

Когда Шараф ал-Мулк прибыл в Хой, он остановился в ее дворце и изъял из ее тайников и казны столько добра, что от его тяжести согнулись спины [вьючных животных]: оно накоплялось в течение долгих месяцев и лет. Там имелись редкие самоцветы и превосходные древние одеяния, равных которым не видели глаза [людей]. Он увез ее луноликих служанок и распорядился ими так, как распоряжается хозяин рабами, и начал готовить средства осады, чтобы еще больше ее запугать.

Затем к нему прибыл ас-саййид аш-шариф Садр ад-Дин ал-'Алави с письмом от нее. Оно содержало просьбу о милости и о возвращении к тому, что было бы ближе к благочестию и более похвально и в начале [дела], и в конце. Это письмо только увеличило упрямство и несговорчивость Шараф ал-Мулка, его гордость и высокомерие.

Однако он хорошо принял Садр ад-Дина — соответственно его достоинству и положению и как этого требовали его родовитость и происхождение его.

Она еще раз обратилась к нему, после того как потеряла надежду на его милость и отчаялась в этом. Она стала просить его открыть ей доступ к султану, чтобы он сам решил ее дело. [195] Шараф ал-Мулк отказал ей во всем и сказал: «Она должна только подчиняться моему распоряжению!» Затем он вдобавок ко всему сделанному, чтобы напугать ее, направил послом к ней Тадж ад-Дина Сахиба ибн ал-Хасана. Упомянутый был одним из самых больших злодеев Даркаджина ^65а: о преступлениях этих людей говорили все.

И когда этот посланец уехал от нее и вышел из крепости, он угнал к Шараф ал-Мулку самых лучших ее коней. Это переполнило чашу терпения, и добавился еще один повод [для вражды].

Она убедилась, что просить милости бесполезно и ходатайство не даст результата, и написала хаджибу 'Али — на'ибу ал-Малика ал-Ашрафа Мусы ибн ал-Малика ал-'Адила Абу Бакра ибн Аййуба в Хилате. Она призывала его спасти ее от душителя и помочь освободиться с условием, что она передаст ему все принадлежащие ей крепости и земли.

Шараф ал-Мулк находился тогда на лугах Салмаса, где готовился осаждать [этот город], и не задумывался о враждебности соперника. Он не придавал значения сопротивлению противника и был убежден, что на горизонте нет кого-либо, кто сдержал бы его и соперничал бы [с ним] во владении.

Тогда к нему пришла весть о приближении хаджиба /180/ 'Али и о том, что он уже дошел до Сукманабада ^65б со всеми войсками Сирии, находившимися в Хилате и его окрестностях, и что ему нужно быть готовым к необходимости встретиться с врагом. Однако он уже разрешил некоторым владетелям икта' возвратиться в свои владения и поэтому тотчас же двинулся по направлению к Табризу и бежал, покинув Азербайджан на произвол судьбы.

Хаджиб 'Али прибыл в крепость Тала, сопровождая ее (малику), и, получив крепость [во владение], вернулся ^65в.

Рассказ о посланнике 'Имад ад-Дине, прибывшем из ар-Рума

Когда Шараф ал-Мулк находился вблизи Хоя, к нему в качестве из ар-Рума прибыл некто, известный по лакабу Имад ад-Дин, с письмом от вазира [султана] 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада ибн Кай-Хусрау ⁶⁶.

Его послание ограничивалось изъявлением дружбы и подготовкой основ для сердечных отношений. Там было упомянуто, [196] что «если султан оказал предпочтение набегу, то его друг также направил [свой] набег на запад и захватил в этом году несколько крепостей, принадлежавших главарю безбожных ⁶⁷. Поистине, вокруг тебя группы [людей] подстерегают удобный случай для смуты и в такое время морочат сами себя ложными надеждами и пагубными желаниями» ⁶⁸.

Вазир имел в виду то, к чему стремился хаджиб 'Али, когда направлялся в Азербайджан, побуждаемый к этому маликой.

«И вот, мы рядом с тобой, и если ты позовешь, то найдешь согласного, а если пригласишь, то пригласишь близкого. И нет никакой розни между двумя [нашими] державами. Если сильнее забьется сердце для сбора войск или же восставший возьмется за оружие, то мы поможем вам теми, у кого меч в ножнах, кто готов побеждать и спешит к самопожертвованию».

Шараф ал-Мулк выказал ему самое большое уважение, встретил его прибытие с почетом, а затем стал совещаться о том, чем руководствоваться при ответе. Бывшие при нем — а ад-Даркаджини ⁶⁹ тогда управлял им как хотел — сошлись на том, чтобы попросить некоторое количество денег. Ведь если ожидать от него людей для подмоги, то нужду в них можно восполнить другими.

/181/ Когда они расхвалили ему эту мысль и я убедился в том, что отклонить его от этого намерения нельзя и отвратить от соблазна невозможно, я сказал ему: «Если это так уж необходимо, то сопроводи это [предложение] скромностью и покорностью и окажи ему любезность смиренно и почтительно. Поистине, деликатностью выражений и ласковыми словами можно оказать влияние на исполнение желаемого. Цари подобны горам — если ты будешь мягким в обращении с ними, то их эхо принесет ответ».

Он согласился с этим и поступил так, но из-за [своей] жадности к деньгам слишком далеко зашел в смиренности.

Среди его высказываний было такое: «От вас не скрыто, как из-за появления татар рассеялись толпы и были пролиты слезы и как было оставлено то, что веками собиралось в хранилищах султанов. Поистине, этот султан (Джалал ад-Дин) после смерти своего отца выступил, не имея ничего, кроме своего меча. И если вы в такое время обращаетесь с ним, как этого требует великодушие, то значение этого не будет скрыто от него и память об этом останется на века». Он говорил долго в том же духе, унижаясь так, что я стал раскаиваться в том, что советовал ему быть смиренным. Затем он одарил поста почетной одеждой соответственно своему [чрезмерному] усердию, достигавшему звезды ас-Симак и высоты небес. Он одарил его еще и [197] бунчуком, конской сбруей, высокой шапкой и дал ему тысячу динаров.

Это послание нашло благоприятный отклик у султана 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада, и он прислал подарки и различные подношения, в первую очередь султану, а также и ему (Шараф ал-Мулку). Эти подарки прибыли только после осады Хилата, по причинам, о которых будет сказано в своем месте ⁷⁰.

Рассказ о завоевании Шараф ал-Мулком Азербайджана и Аррана во время пребывания султана в Ираке

Когда Шараф ал-Мулк остался после султана в Азербайджане, он направил свои усилия на завоевание мятежных крепостей. Сердца находившихся в Дизмаре ⁷¹ командиров и воинов он привлекал обещанием немедленной выплаты денег, пока те не согласились сдать ему крепость. Он явился туда и в день сдачи крепости щедро одарил их почетными одеждами, золотом и подарками [в таком количестве], какого не /182/ дарит даже владыка другому владыке или эмир — эмиру.

Он схватил Насир ад-Дина Мухаммада, возведенного в государстве Атабеков в чин великого хаджиба. В это время он удалился в одно из владений Нусрат ад-Дина Мухаммада ибн Пиш-Тегина, приняв облик отшельника, но [оставшись] владыкой в душе.

Он (Шараф ал-Мулк) конфисковал у него громадное количество денег и обязал его сдать крепость Кахрам ⁷², так как тамошнего вали назначил он. И [Насир ад-Дин] сдал ее.

Затем он получил известие о смерти Сайф ад-Дина Кашкара ал-Атабеки, бывшего вали султана в Гяндже. Он направился туда и получил от на'иба умершего — Шамс ад-Дина Гаршасфа — крепости Харк и Джарбард ⁷³ из числа местностей Аррана.

Упомянутый (на'иб) указал на то, что он еще при жизни своего господина верно служил Шараф ал-Мулку. Он считал, что это пригодится ему в трудное время и принесет ему превосходство среди его сотоварищей и равных ему. Но его поместили в тисках так, что он был раздавлен совершенно и кости его крестца вышли через бока. Затем Шараф ал-Мулк привлек на свою сторону наместника крепости Дарадиз ⁷⁴, и тот сдал ему крепость. [198]

Он направил отряд всадников и пеших на Руйиндиз, но осада крепости затянулась. Правительница крепости — жена Малика Хамуша [Сулафа-хатун] — пожелала выйти за него замуж с условием, что сдаст крепость после свадьбы и заключения брачного союза, и Шараф ал-Мулк ответил согласием. Между ними состоялся обмен сватами, но они не успели выполнить то, что задумали, так как из Ирака возвратился султан, который захотел сватать ее сам. Так был расстроен этот замысел, и осада была снята.

После женитьбы султан направил своего личного слугу-евнуха (хадим ал-хасс) даватдара Са'д ад-Дина в эту крепость в качестве вали. [Это произошло] после того, как правительницу в сопровождении ее старших [родственников] отвели к султану.

Крепость состояла из тысячи домов, старые жители крепости получили их по наследству от отцов. Хадим ал-хасс задумал освободить и очистить крепость [от жителей], так как иначе он не мог владеть ею ни по праву, ни по договору. Однако он поспешил в своем усердии, действовал путем насилия в задуманном деле и был убит, а крепость осталась в таком же затруднительном положении, которое не поддавалось исправлению. /183/ Шараф ал-Мулк с отрядом своих войск осаждал в это время крепость Шахи ⁷⁵. Она была примечательна тем, что находилась на острове посреди озера Азербайджана (Урмия) и была построена на куполообразной высоте, которая была похожа на искусственную, а на ее вершине было плато в форме круга. Крепость со всех сторон окружала вода, и вокруг нее было несколько селений, которые обеспечивали крепость необходимыми припасами.

Когда султан вернулся и посватался вместо Шараф ал-Мулка, тот в гневе снял своих людей с осады, и [эта крепость] так и осталась непокоренной.

Рассказ о том, как Шараф ал-Мулк убил в Азербайджане исмаилитских купцов, когда султан находился в Ираке

Султан написал из Исфахана Шараф ал-Мулку, уведомляя его о том, что посол от татар направился в аш-Шам вместе с исмаилитскими купцами и что они уже прошли Багдад. [Он [199] приказал]: «Ты должен наблюдать за каждым караваном, [вышедшим] из аш-Шама или возвращающимся со стороны ар-Рума к исмаилитам. Если ты схватишь посла татар, то держи его при себе и сообщи нам о нем, чтобы мы решили, как быть с ним».

Целью султана при этом было получить доказательство против маликов (Имеются в виду правители из династии Айюбидов) и высказать Высокому дивану упрек за переписку с ними ⁷⁶.

В этом распоряжении был упомянут джандар Тадж ад-Дин 'Али ибн ал-Кади, один из личных слуг [главы исмаилитов] ⁷⁷.

После этого Шараф ал-Мулк стал обыскивать караваны и назначил охрану на дорогах, пока со стороны аш-Шама не подошел караван исмаилитов. В караване было семьдесят с лишним человек, и Шараф ал-Мулк подослал к ним людей, которые убили их, беззащитных. Он не подумал о том, что за этим последуют позор и смятение среди людей. Ведь он давно одаривал их (исмаилитов) деньгами, оказывал им почет, был в безопасности от их враждебности и спасался от их злобы. Грузы, навьюченные на верблюдах, были отправлены /184/ в его казну. Он растратил все это по своему природному великодушию и врожденной щедрости, и от всего обилия осталась самая малость.

Когда султан вернулся в Азербайджан, к нему прибыл Асад ад-Дин Маудуд — посол главы исмаилитов 'Ала' ад-Дина — с упреками за то, что совершил Шараф ал-Мулк и с требованием возвратить захваченное имущество. Султан приказал вернуть все, что было взято у убитых, выразил гнев из-за его проступка и выговорил ему за недомыслие. По просьбе посла он указал, чтобы [Бадр ад-Дин] Тутак ибн Инандж-хан, личный хаджиб [султана] и военный наместник (шихна) дивана, безотлучно находился [при после] в качестве исполнителя решения, пока не будет возвращено все взятое имущество. Что касается пролития крови, то в оправдание не было сказано ничего.

Упомянутый (Тутак) превратился в нечто вроде уполномоченного при после. Он говорил красиво, но возвратил [только] тридцать тысяч динаров и десять арабских лошадей. Остальные деньги безвозвратно пропали, так же как и [пролитая] кровь, и в это время пришла весть о том, что Гийас ад-Дин ушел из Аламута, как мы уже упоминали об этом.

Так взгляните же, как далеки друг от друга положения этого вазира: [одно из них] — его унижение перед фида'и после случая с Ур-ханом, когда он сидел среди них, униженный, и [200] покорно передал им свою душу и уменьшил на десять тысяч динаров причитающуюся с них ежегодную установленную дань в качестве выкупа за себя. [А второе] — его решимость убить семьдесят пять человек из алчности к [их] деньгам.

И слава Тому, кто сделал мысль водителем и сбивающим с пути и распределил разум, умножив его или уменьшив.

Рассказ о нападении хаджиба 'Али ал-Ашрафи на Шараф ал-Мулка в Хурше в шестьсот двадцать четвертом году (1227 г.), о переходе Шараф ал-Мулка в Арран после того, как он бросил свое имущество, а люди его рассеялись, и о том, что с ним происходило в Арране до того, как он вернулся и с лихвой отомстил за это

Когда хаджиб 'Али возвратился в Хилат, сопровождая малику — дочь [султана] Тогрула, — как мы об этом уже /185/ говорили ⁷⁸, Шараф ал-Мулк был очень встревожен этим. Он направился в Арран, так как он изобилует богатством и является средоточием туркмен. Он остановился в Мукане и разослал своих 'амилей в племена туркмен для взимания податей. К племени Куджат-Арслан ⁷⁹ отправился человек, известный по имени ас-Сирадж ал-Хорезми, и взял с собой группу негодяев. Он стал требовать, чтобы они резали для угощения каждый день до тридцати голов скота. К этому прибавились другие обязательства (такалиф), которые они не могли переносить. Они возмутились против этого, рассердились и сказали ему: «Возвращайся-ка ты к своему хозяину, а подати, которые мы должны казне, мы отвезем сами, и нет надобности, чтобы ты собирал их у нас».

Упомянутый (ас-Сирадж) вернулся и настойчиво жаловался до тех пор, пока не возбудил [гнев] Шараф ал-Мулка против них. Он выехал из Мукана и переправился через реку Араке на судах — а это было время паводка, — окружил становище туркмен и угнал их скот к Байлакану. Скота было около тридцати тысяч голов. За ним последовали туркменские женщины <с малыми детьми> ⁸⁰, и я был уверен, что Шараф ал-Мулк, явившись в Байлакан, вернет им скот при условии выплаты определенной суммы денег в качестве пени за нарушение ими обязательства, но когда он прибыл туда, то разделил скот между своими людьми и оставил из него лично для себя четыре тысячи голов с ягнятами. [201]

Каждый раз, когда султан останавливался у Байлакана, держа путь на восток или запад, он (Шараф ал-Мулк) диктовал мне записку для султана, [указывая в ней количество] зерна и овец для угощения. И в ней упоминалось: «Овец, дозволенных в пишу, столько-то голов». Он понимал, что я знаю о происхождении этих овец. Затем он (Шараф ал-Мулк) вернулся в Мукан, и, когда прибыли податные поступления из разных областей, он удовлетворил нужды войска и толпы туркмен.

Он послал ширваншаху ⁸¹ требование доставить ему назначенную для султана подать — пятьдесят тысяч динаров, — с тем чтобы он отправил ее султану. Ширваншах сомневался, выполнять ли его требование или нет, и не согласился на его просьбу, полагая, что если он (Шараф ал-Мулк) заполучит ее, то [сумма] окажется в руках расточителя и будет по его обычаю расходована щедро и безудержно и не зачтется ему. Но ширваншах ошибся в этом: ведь растраченное рукой Шараф ал-Мулка и то, что он раздавал, составляло сумму /186/ гораздо большую, чем упомянутая. Шараф ал-Мулк разгневался за эту задержку, направился к берегу реки Куры и отрядил около четырех тысяч всадников для вторжения в страну ширваншаха.

Однако они не имели успеха и возвратились безрезультатно, так как ширваншах покинул свой город. А Шараф ал-Мулк направился в Азербайджан.

Малика ал-Джалалийа — дочь атабека Пахлавана ⁸², управлявшая Нахичеваном, воспитала его мамлюка по имени Айтогмыш. Когда тот вырос и возмужал, она усыновила его, но затем он покинул ее, перейдя к Шараф ал-Мулку, и стал враждовать с ней, после того как выбрался из сиротских пеленок, поступая, как скверный жеребец, прыгающий на свою мать. Этот мамлюк постоянно подстрекал Шараф ал-Мулка овладеть Нахичеваном и его округом. Он прельстился [возможностью] отнять у нее Нахичеван и хотел, чтобы область была передана ему за определенную сумму денег наличными и за другую сумму, вносимую ежегодно. И в конце концов Шараф ал-Мулк согласился на это преступное действие.

Когда Айтогмыш направился в Азербайджан, Шараф ал-Мулк сопроводил его группой своих личных слуг, чтобы они вошли в Нахичеван, пользуясь ее доверием к нему, а затем схватили ее и усадили Айтогмыша на место той, на чьих коленях он вырос, той, которая воспитала его под сенью своей щедрости и благ.

Но они не знали, что у нее есть [среди них] соглядатай, следящий за малейшим дыханием Айтогмыша и сообщающий ей о том, какое яйцо откладывает сатана в его голове. [202]

Когда они приблизились к Нахичевану, к ним вышли защитники и бросились в битву. В глазах [приспешников Айтогмыша] число защитников казалось большим, [чем на самом деле], и они вернулись, посрамленные, обманувшись в своих намерениях. Вслед за ними прибыл Шараф ал-Мулк и остановился на лугу в окрестностях Нахичевана. Лицо его было покрыто пылью хитрости и клеймом обмана и вероломства. Он раскаялся, но не так, как раскаивался ал-Фараздак по отношению к Нувар ⁸³, а его язык не был в состоянии выразить извинение.

Он считал, что малика не будет придерживаться положенного гостеприимства, но ее хаджиба ⁸⁴ не только прибыла с [обычными] при остановке и пребывании подношениями, но прислала еще больше, чем всегда, чтобы устыдить его, и сверх [положенного], чтобы намекнуть [на несправедливость].

Затем хаджиба пришла к нему снова, с упреком за то, что он замыслил против малики. Во время этой своей миссии она передала ему слова [госпожи]: «Разве тебя не удовлетворили мои расходы из поступлений Нахичевана и его округа на подарки для тебя и подношения по случаю пребывания? /187/ И к этому еще прибавь вдвое большие [расходы] из того, что я унаследовала от своих предков! А ты еще хочешь опозорить меня и вытянуть меня за волосы из-под покрывала [чести]. И если тебя на это подтолкнуло твое желание захватить Нахичеван, то пошли туда того, кто собирает здесь подати год за годом, чтобы ты узнал, что [суммы], поступающие от меня для твоей казны в виде подарков, в два раза больше, чем его (Нахичевана) доход».

Он смог только принести извинения, далекие от искренности, а его язык не находил слов, чтобы просить прощения. Затем он направился в крепость Шамиран ⁸⁵ и остановился в одном из ее округов, в селении под названием Хурш.

Крепость эта принадлежала ал-Малику ал-Ашрафу, и его на'ибы получили ее от хранителя, назначенного атабеком [Узбеком]. Это произошло до того, как султан овладел Азербайджаном. Жители этого селения укрепились в своей крепостце, которая была построена на холме для защиты от набегов. Вооруженные гулямы разошлись по домам, и жители селения отрубили голову одному из гулямов свиты.

Когда об этом узнал Шараф ал-Мулк, он пришел в ярость, очень удивился их смелости и решил, что он не покинет этого места до тех пор, пока не изгонит их и не заставит их испытать, каков жар его возмездия. [203]

Когда рассвело, войска окружили холм и пробили бреши со всех сторон. Подданные взывали о помощи, но он не откликался. Они стали упрекать его, но он не отвечал. Он слушал их крики: «Пощады! Пощады!» — с закрытыми ушами, не обращая внимания на их зов.

И вдруг он услышал звуки литавр и барабанов и увидел желтые знамена, а за ними и красные. Затем появились лошади, поднявшие пыль, и всадники, которые окружили осаждавших и не дали ему возможности ни предупредить своих спутников, ни построить их отряды. Они начали истреблять их так, что ни один воин не мог собрать своих гулямов или добраться к своим коням. Каждый из них старался спастись побыстрее и видел избавление в бегстве ⁸⁶.

Шараф ал-Мулк стоял среди небольшой группы своих младших мамлюков с неподвижным лицом и волосами, [вставшими дыбом], словно изваянными из камня, пока я не взялся за узду его коня и не потянул ее, сказав: «Прореху уже не заштопать, /188/ и на дыру заплаты нет ⁸⁷. Спасайся сам!» После этого он обратился в бегство, оставив свой лагерь с обильным добром и множеством скота.

Первыми, кто прибыл к нам из войск аш-Шама, были Фахр ад-Дин ⁸⁸ — на'иб Халеба — и Хусам ад-Дин Хидр — правитель Сурмари, который перестал служить [султану], когда султанские знамена распростерлись над Ираком, доказывая, что не в состоянии выполнить обязательства, возложенные Шараф ал-Мулком.

Упомянутый (Хусам ад-Дин) после этого нападения захватил [в лагере] все имущество двора Шараф ал-Мулка, его золотую и серебряную утварь (алат ал-маджлис) ⁸⁹.

Рассказ о том, как хаджиб' Али ал-Ашрафи завладел некоторыми областями Азербайджана и что произошло между ним и Шараф ал-Мулком после нападения

Страх и погоня забросили Шараф ал-Мулка в Маранд ⁹⁰, где он и заночевал. Затем он покинул [Маранд], направляясь в Табриз. А хаджиб ['Али] помчался в Хой, где в то время наместником был Насир ад-Дин Буга — мамлюк Шараф ал-Мулка. Насир ад-Дин оставил [Хой], как только услышал о [204] сражении, и город открыл ворота хаджибу. Спутники хаджиба ['Али] подвергли некоторые кварталы города позорному грабежу, и дошло до насилий над женщинами. [Так продолжалось] до тех пор, пока не призвали к прекращению [этого]. Затем хаджиб направился в Нахичеван, который сдался ему, а далее в Маранд и вступил в него, так как его стены не были укреплены. Он выслал оттуда свой авангард в направлении Табриза, где находился Шараф ал-Мулк с малыми силами. Его авангард достиг села Суфийан ⁹¹, в округе Табриза.

Шараф ал-Мулк был раздосадован длительной стоянкой в месте, где не было надежды снабдить [войска] и возможности оправиться [от разгрома]. Каждый раз, когда он намеревался отправиться в Арран, чтобы собрать рассеянное, восстановить разбитое и исправить положение в войсках после поражения, жители Табриза удерживали его от того, что он задумал и к чему стремился. /189/ Они упрашивали его через садра Рабиб ад-Дина — вазира атабека Узбека, который жил в Табризе как отшельник, погруженный в служение Аллаху. Жителей Табриза побуждало к тому, чтобы удерживать Шараф ал-Мулка от ухода, только предвидение последствий [этого] и боязнь, что город захватит хаджиб ['Али] и это стало бы впоследствии предлогом для гнева [султана] на них, так же как и то, что враг в то время был малочислен. И не спаслись они от гнева султана, и последствия этого не прошли для них безбедно.

Каждый раз, когда Шараф ал-Мулк ссылался на стесненное положение и трудность пребывания [в городе], жители Табриза приносили ему [припасы], которые помогали ему держаться несколько дней. Так было до той поры, пока конница весны не одолела снегов и не изгнала их из долин, пока не зазеленели вершины гор, а руки восточного ветра не раскрыли сосуды своих ароматов. Тогда он (Шараф ал-Мулк) направился в Арран, где взимал подати и собирал людей. Затем он остановился в двух днях пути от крепости Марданким ⁹². Эта крепость находилась в руках зятя упомянутого вазира Рабиб ад-Дина.

Шараф ал-Мулк угрожал ему осадой, но затем я вошел туда и отправил его оттуда на условии уплаты ему четырех тысяч динаров. Он ушел и остановился близ крепости Хачен ⁹³, в которой находился Джалал ад-Дин, племянник — сын сестры — Иване ал-Курджи ⁹⁴. Шараф ал-Мулк стал угрожать ему и устрашать его, пока не договорился о мире при условии, [что ему выплатят] десять тысяч динаров бербери ⁹⁵ и освободят семьсот пленных мусульман, захваченных ранее и в последнее время. Среди них были такие, которых захватили еще детьми, а из плена они вышли стариками. [205]

Когда были отпущены пленные и вручена часть денег, к нему пришла весть о том, что Бугдай — мамлюк атабека Узбека — прибыл в Азербайджан, сбежав из аш-Шама. К упомянутому (Бугдаю) султан питал ненависть из-за мерзких дел, творимых им: он убивал беззащитных и вероломно и коварно уничтожал всех хорезмийских воинов, которых занес в Азербайджан поток несчастий и привели сюда мрачные беды из-за нашествия проклятых [татар]. Он делал это из-за ненависти к султану и сатанинского внушения. Говорят, что в один день он своей рукой убил четыреста человек.

/190/ Когда султан овладел Азербайджаном, Бугдай счел опасным оставаться там, зная, что это рискованно и поблизости от султана его [ждет] опасность. Он сбежал, не обращая внимания ни на что, и прибыл к ал-Малику ал-Ашрафу. После этого он, не спрашивая разрешения ⁹⁶, ушел от него и направился в Азербайджан, так как узнал, что страну разрывают на куски и что там ныне господствуют раздоры.

Он думал, что как посредник [между враждующими] он укрепит разрушенную [плотину] государства Атабеков, соберет то, что брошено под ноги, и восстановит основы его, ослабевшие [настолько], что было это известно всем.

Но цирюльник не поправит того, что испортило время ⁹⁷.

Когда он (Бугдай) приблизился к округу Хоя и весть об этом достигла хаджиба ['Али], последний пошел по его следам. Однако Бугдай ушел и, спасаясь [от него] бегством, переправился через реку Араке, а затем остановился на противоположном берегу реки и вступил в переговоры с хаджибом. Он сказал: «Я — мамлюк ал-Малика ал-Ашрафа, раб его милости и питомец его благодеяний. Где бы я ни был, я в его власти и повинуюсь ему. Я пришел только помочь [делу] его победы».

Тогда хаджиб возвратился, а Бугдай вошел в область Кабан ⁹⁸. Здесь было много крепостей, но они находились в руках мятежных эмиров, которые ни разу не бывали при дворе султана и до сего времени не выказывали никаких знаков подчинения, за исключением подношений и услуг.

Бугдай заставил их поклясться в верности [вновь] провозглашенной державе Атабеков. Он призвал их [к службе] сыну Малика Хамуша, чтобы вызволить его из крепости Котур и затем возвести на трон государства. [Это было похоже] на раздувание угасшего [огня] и на надежду вернуть ушедшее счастье.

Это смутило Шараф ал-Мулка, скрыло от него звезду того, что он задумал, его замыслы и их осуществление расстроились. За этим последовало прибытие группы [воинов], бежавших из-под Исфахана. Они сообщили о бегстве султана, об отсутствии [206] вестей о нем, и у него опустились руки, а к заботам прибавились новые и невзгод стало еще больше. Однако он, несмотря на все это, торжественно объявлял, что султан победил и что ислам взял верх над безбожием.

/191/ Когда Бугдай привел к присяге всех эмиров Кабана, он направился к малику Нусрат ад-Дину Мухаммаду ибн Пиш-Тегину, призывая его к себе на помощь и предлагая следовать его намерению. Нусрат ад-Дин был с ним любезен и хорошо его принял, но [в то же время] написал Шараф ал-Мулку о положении дел, сообщив ему, о чем они договорились на словах и что замыслили совместно.

И Шараф ал-Мулк тайно отправил ему [письмо], приказывая склонить Бугдая к подчинению, обещая ему от своего имени удовлетворить все его пожелания, [предоставив] ему [припасы], которые наполнили бы его пустые сумы, и наделы икта', свободные от притязаний [на них].

После этого несколько дней между ними шел обмен послами, пока не смягчилось упрямство Бугдая, и [тогда] он принес присягу. Малик Нусрат ад-Дин привел его с собой к Шараф ал-Мулку, который находился на берегу реки Араке. Тот вышел Бугдаю навстречу, был щедр к нему и обещал ему все, чего тот хотел. Он одарил его и его спутников ста пятьюдесятью почетными одеждами, из которых десять были дополнены полным набором сбруи и бунчуками. Он наделил Бугдая по его просьбе Урмией с ее округом в качестве икта' и дал ему клятву, что не позволит ни одному хорезмийцу требовать отмщения за кровь убитых.

Когда угомонилось зло Бугдая и была обеспечена его помощь, а со стороны Ирака пришли вести о благополучном возвращении султана в Исфахан и об отходе от него татар, потерпевших неудачу и преследуемых султаном, Шараф ал-Мулк направился в Азербайджан в сопровождении Бугдая и [Нусрат ад-Дина Мухаммада] ибн Пиш-Тегина, отточив свою решимость и укрепившись в намерении отомстить хаджибу ['Али].

Когда он достиг Маранда, к нему явились три эмира из левого крыла султанского [войска]. Это были Куч-Тегин-Пахлаван, хаджиб ал-хасс Ханберди и амир-ахур Одек, прибывшие от султана для помощи ему.

В обычае султана было, что, если кто-либо из его сторонников во время сражения бежал или выказывал нерадивость в каких-либо случаях, султан подвергал его [новой] опасности и заставлял переносить трудности, пока тот не выявлял [должной] старательности в службе, которая смывала с него грязь его вины, и тогда султан выказывал удовлетворение. Это было в [207] обычае только у татар, которые давали [нерадивому] возможность исправиться, и он воспринял этот обычай.

А так как, кроме трех, ни один из эмиров левого крыла войска в сражении у Исфахана не спасся, /192/ то султан поручил им поддержать Шараф ал-Мулка. Они прибыли, и он, усилившись за счет их [войск], направился в Хой. Там находился на'иб хаджиба ['Али] — Бадр ад-Дин ибн Сарханг, однако он (Шараф ал-Мулк) не приблизился [к городу] и прошел по дороге, минуя город справа, он стремился только к встрече с хаджибом, находившимся в это время в Наушахре ⁹⁸.

Когда хаджиб узнал, что Шараф ал-Мулк окружает его своими тысячами [войск], он отступил к Беркри ⁹⁹ и оставался поблизости от него, пока не подошел Шараф ал-Мулк. На второй день после его прибытия они сразились, и едва последовала первая атака, как сражение завершилось бегством хаджиба, который вступил в Беркри и укрепился там. Множество его сторонников было перебито, а Тадж ал-Мулук ибн ал-Малик ал-'Адил ¹⁰⁰ был ранен стрелой и через некоторое время умер. Шараф ал-Мулк собрал их литавры, барабаны, флаги и знамена и отправил все это в Исфахан с левым крылом султанского [войска]. Его войска рассеялись для набегов, а он оставался там на протяжении трех дней, имея менее чем сотню всадников. Хаджиб находился в Беркри, и с ним были все те, кто не погиб в сражении и не был захвачен сетью плена, но они не осмелились выйти из города и схватить за горло [Шараф ал-Мулка]. Вот таков разбитый [полководец], лишенный рассудка, утративший разум: если встретит безоружного, не [отважится] напасть на него, а повстречает героя — не защитится от него.

Затем хаджиб ['Али] написал амир-ахуру Одеку письмо, в котором просил его примирить обе стороны и устранить причины разногласий. Хаджиб амир-ахура Одека приблизился к стене [города], переговорил с ним, а хаджиб ['Али] вручил ему письмо, которое тот передал своему господину. Затем [Одек] прибыл с письмом хаджиба ['Али] к Шараф ал-Мулку, который разгневался за это, грубо обошелся с ним и предупредил его (хаджиба), чтобы тот не подходил к стене вторично. Он сказал: «В своей мести я могу удовлетвориться только уничтожением хаджиба ['Али]. Я скоро вернусь к нему с такими [силами], которые опустошат его страну и сотрут его следы».

После этого его войска возвратились из набегов на различные области Азербайджана, и Шараф ал-Мулк отправился /193/ вслед за ними. Когда он приблизился к Хою, на'иб хаджиба ['Али] оставил город и [ушел] в крепость Котур, откуда он вышел после возвращения султана. И тогда в [208] Азербайджане не осталось войск хаджиба, их пособников, и тех, кто стал под их знамена.

Когда Шараф ал-Мулк вступил в город Хой, он дал себе волю в конфискациях, и не осталось здесь ни одного обладавшего богатством, которого он не схватил бы за горло и не терзал бы изо всех сил. Он назначил правителем (вали) Хоя своего мамлюка Насир ад-Дина Бугу, а затем отправился в Маранд и сделал с ним то же, что и с соседними [городами]. Так же поступил он в Нахичеване и в других областях Азербайджана, пока не вымел оттуда все богатства и пока там не появились признаки нужды.

Затем пришло сообщение о том, что султанские знамена развеваются на пути в Азербайджан, и Шараф ал-Мулк встретил их в Учане, где находились Шах-хатун — тетка султана по отцу, дочь султана Текиша, — и Санджакан-хан, они прибыли туда с некоторым количеством войск раньше, чем султан. А остальные [войска] окружили границы Аламута, подстерегая, когда Гийас ад-Дин выступит оттуда, как об этом уже говорилось раньше.

Удивительной случайностью была внезапная смерть Санджакан-хана, который был правителем султанского йулука (хаким йулук ас-султан), то есть дивана жалоб (ал-мазалим), по тюркскому словоупотреблению. Однажды он сидел по обычаю в шатре йулука в Учане, прислонившись к столбу, и во время разговора опустил голову. Присутствовавшие подумали, что он задремал, но потом оказалось, что он мертв.

После них прибыл султан, затем прибыл паланкин малики Фарса — дочери атабека Са'да. Во время его пребывания в Исфахане состоялась церемония свадьбы ее с султаном, так как ее сестра, которая была женой султана, умерла в Гяндже в день убийства Ур-хана.

Комментарии

1 Речь идет о после ал-Му'тамине Абу-с-Суруре Фарахе ибн 'Абд ар-Рахмане ибн Мункизе ал-Марракуши, направленном одним из альмохадских султанов, Абу Мухаммадом' Абдаллахом ал-'Адилом (правил в 1224—1227 гг. ), либо Абу Закарийей Йахйей ал-Му'тасимом (правил в 1227—1229 гг. ). Ан-Насави датирует приезд посла в ставку Джалал ад-Дина 623 г. х., а Ибн ал-Фувати (5, с. 822—823) — 624 г. х. О цели посольства можно строить лишь догадки.

2 Ар-Румом арабская средневековая историография именовала территорию Византийской империи. В данном случае ар-Рум — владения Сельджукидов Малой Азии.

3 Ал-Джаннат аз-Забаданийа — селение на полпути между Дамаском и Ба'лабакком (совр. Баальбек). См.: Йакут, 4, с. 374.

4 В тексте — Эмир мусульман (амир ал-муслимин). В своих владениях альмохадские халифы (ал-Муваххидун) титуловались амир ал-му'минин (Эмир уверовавших [истинно]), однако ан-Насави не рискует титуловать так кого-либо, кроме дских халифов.

5 Разумеется, этот титул (бильгё — «мудрый») носило иное лицо, чем казненный в 1217 г. в Насе Тадж ад-Дин Билге-хан (см. гл. 89 и примеч. 10 к ней).

6 Можно предполагать, что правительство дского халифа ревниво отнеслось к посольству государя, также именовавшего себя халифом.

7 Ардабил (в рукописях — Ардавил, совр. Ардебиль) — город в Южном Азербайджане.

8 Города Байлакан и Ардабил были разрушены монголами во время их первого нашествия в рамадане 618 г. х. (19. Х — 17. XI 1221 г. ). См.: Ибн ал-Асир, 9, С. 339, 347; ал-Джувайни, 1, с. 147—148; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 228.

9 Земли хасс принадлежали короне и управлялись специальным органом — диваном ал-хасс. В источниках имущество и земли короны обозначаются следующими терминами: амлак ал-хасс (имущество, собственность короны), ас-баб ал-хасс (движимое имущество короны) и амлак ва асбаб ал-хасс (высшее понятие для всех видов движимого и недвижимого имущества короны). См.: Horst, C. 60—61.

10 Маккук — мера объема сыпучих тел, равная в указанное время 18,8 л. См.: Хинц, с. 55.

11 Хамуш («молчаливый») — не имя, а прозвище глухонемого сына атабека Узбека. К. И. Чайкин (с. 37, примеч. 7) предполагает, что Хамуша звали Тогрул. После разгрома монголами Нахичевана в 618 г. х. атабек Хамуш явился к ним с покорностью, и они отпустили его, вручив деревянную пайцзу (см.: ал-Джувайни, 1, с. 148; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 226).

12 Руйиндиз (Руиндеж) — «крепость в неприступной местности, в трех фарсахах (ок. 50 км) от Мараги, на высокой платформе. Ее укрепления и правители стали притчей во языцех. Крепость расположена между лугами, слева и справа от которых текут реки. Есть в крепости сад, именуемый Алиабад, под которым — колодец с ключевой водой. Она бьет из прочной скалы. Напротив крепости высится гора, на которой есть источник приятной на вкус воды. Она течет с гор прямо в крепость, и вода по пути местами бьет из удивительных фонтанов. Эту воду пьют жители крепости, правители которой из-за ее неприступности почти никогда не платили дани правителю Мараги» (ал-Казвини Закарийа', с. 533).

13 'Ала' ад-Дин Корпа Арслан (1174—1208) — правитель Мараги и соседних крепостей (в числе которых была и Руйиндиз) из династии Аксункуридов. По заказу 'Ала' ад-Дина Корпа Арслана поэт Низами Гянджеви в 1197 г. написал поэму Хафт пейкар («Семь красавиц»). 'Ала' ад-Дину, ценителю литературы и искусства, преподнес в качестве дара сочинение по каллиграфии дядя Мухаммада ар-Раванди (см.: Низами, с. 22, 23, 27, 28; ар-Раванди, 1, с. 42; Бертельс, с. 147, 148, 413, 479).

Внучку 'Ала' ад-Дина Корпа Арслана звали Дез-Бану (по Ибн ал-Фувати — Сулафа-хатун). Сын ее и Хамуша, атабек Нусрат ад-Дин, упоминается у ал-Джувайни (2, с. 511) в связи с деятельностью монгольского эмира Аргуна в Азербайджане. У Ибн ал-Фувати (4/1, с. 1070—1071) приводится полное имя правителя Мараги — 'Ала' ад-Дин Арслан ибн Корпа ибн Нусрат ад-Дин Арслан Аба ибн атабек Кара-Сункур ал-Ахмадили.

14 См. гл. 55.

15 Кай-Кавус — легендарный царь персов. По преданию, был пленен демонами Мазандарана.

16 Бадахшан (ла'л бадахшани, или бадахшанский ла'л) — драгоценный камень, красная шпинель, добываемая в Бадахшане (верховья р. Амударьи). См.: ал-Бируни, с. 73—78.

17 Амид (совр. Диярбакыр в Турции) — средневековый город в области Дийар Бакр. О событиях см. гл. 106.

18 Речь идет о сыне Чингиз-хана, великом хане (каане) Огедее (1229—1241).

19 'Ала' ад-Дин Абу-с-Са'адат Мухаммад III ибн Джалал ад-Дин ал-Хасан ибн Мухаммад ал-Исма'или ал-Кухистани (1221—1255) — глава исмаилитов Аламута, центра государства исмаилитов. См.: Ибн ал-Фувати, 4/2, с. 1080—1081; ал-Джувайни, 2, с. 703—712.

20 Аламут — «Орлиное гнездо». Крепость была основана в 860 г. главой 'алавитов Табаристана да'и Хасаном ибн Зайдом. В 1090 г. была захвачена главой исмаилитов Хасаном Саббахом и до самого ее взятия монголами в 1256 г. была центром государства исмаилитов. См. о ней: ал-Казвини. Нузхат, с. 66—67.

21 Ас-Сураййа — звездное скопление Плеяды.

22 Тун — округ и один из главных городов Кухистана наряду с Каином. См. : Йакут, 2, с. 435; ал-Казвини. Нузхат, с. 142; Бартольд. Сочинения, 7, с. 142.

Каин (совр. Кайен) — город и округ в Кухистане. См.: Йакут, 7, с. 20; ал-Казвини. Нузхат, с. 144; Бартольд. Сочинения, 7, с. 142.

Кухистан — горная страна, ограниченная с севера Туршизом (Торшизом — совр. Кашмер) и Турбат-и Хайдари (совр. Торбете-Хейдерие), с востока — ал-Джамом (исторический ал-Джам был расположен восточнее Герата), Джунабадом, с юга — Каином и с запада — Туном и Табасом (совр. Тебес).

23 Рассказ об убийстве исмаилитами Ур-хана мы встречаем и у очевидца событий — историка Киракоса Гандзакеци: «Один из вельмож, по имени Орхан, женатый на матери султана Джалал ад-Дина, очень изнурял население города Гянджи тяжелыми поборами, подвергая разным пыткам не только христиан, но также и персов. Он был убит в том городе мулхидами, которые коварно убивали людей ножом. Когда он проходил по улице, некоторые из них подошли к нему, [жалуясь] на то, что они якобы потерпели обиду от кого-то. Держали они в руках жалобу, показывали ее и кричали: “Правосудия! Правосудия!” Когда же он остановился, чтобы спросить, кто их обидел, они бросились на него с разных сторон и спрятанными у себя мечами изранили и убили его. А убийц едва смогли прикончить стрелами, ибо они бежали по городу и изранили многих. Так привыкло поступать это племя [исмаилитов], которое господствовало в укрепленных местах, называемых Тун и Танджа, а также в лесах Ливана. За кровь они получают вознаграждение от своего владыки, которого почитают как бога и поручают ему детей и жен своих, когда идут туда, куда посылает их владыка. Они долго странствуют и меняют свой вид, пока не находят удобного случая для совершения убийства, а потом убивают, кого хотели убить. Поэтому все их боятся. Все вельможи и цари платили им дань. Они строго выполняли приказания своего владыки и точно делали то, что он говорил, причем они не щадили даже и своей жизни. И так они убивали многих знатных, не плативших им дани, как и тот безбожный [Ур-хан]». См.: Гандзакеци, Тер-Григорян, с. 116; Гандзакеци, Ханларян, с. 150; см. также: Ибн Халдун, с. 277—278.

24 О посольствах Бадр ад-Дина Ахмада, представителя главы исмаилитов Аламута 'Ала' ад-Дина Мухаммада III, см. также гл. 92.

25 Этот текст есть только в рук. В.

26 Дамган — город к востоку от Тегерана. В X в. был главным городом области Кумис. В 613 г. х. (1216 г. ) в Дамгане побывал Йакут ал-Хамави. См.: Йакут, 4, С. 26—27.

27 Дамган находился всего в одном переходе от крепости исмаилитов Гирдкух. Он был захвачен исмаилитами в 1221 г. См.: Строева, с. 213.

28 «Ежегодно» — только в рук. В.

29 Ибн ал-Асир (9, с. 379) датирует эти события 625 г. х. (1228 г. ), что совпадает с датировкой самого ан-Насави (см. примеч. 42).

30 Имена этих монгольских военачальников в списках «Жизнеописания» даются по-разному (см. критический текст, с. 159).

31 Ас-Син — село, находившееся в 4 фарсахах (ок. 30 км) восточнее Исфахана. См.: Йакут, 5, с. 203.

32 По Рашид ад-Дину (пер., 1/2, с. 243), у Джалал ад-Дина в сражении под Исфаханом было более ста тысяч конных и пеших воинов.

33 В тексте ан-Насави: газ-аганд или каж-аганд — боевая одежда, подбитая ватой и надевавшаяся под кольчугу. Название персидское, арабская форма — каза-кандат.

34 По Ибн ал-Асиру (9, с. 379), Гийас ад-Дин увел свои войска в какую-то сторону. Рашид ад-Дин же (пер., 1/2, с. 243) отмечает, что он бежал к Луристану.

35 Йилан-Бугу («змеиный ус») — один из эмиров Джалал ад-Дина, который после гибели хорезмшаха перешел на службу к султану 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду I. См. также примеч. 163 к гл. 55 и гл. 96.

36 Куч-Тегин-Пахлаван возглавлял оборону Мерва против монголов в феврале 1221 г. См. примеч. 73 к гл. 31, а также гл. 73.

37 Хаджиб ал-хасс Ханберди (у М. Минуви — Ханбурдай) также был в числе эмиров, служивших впоследствии султану 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду I. См. примеч. 163 к гл. 55.

38 Ахаш-Малик (у М. Минуви — Ахфаш-Малик) — двоюродный брат султана Джалал ад-Дина (по матери). См.: ал-Джувайни, 2, с. 410, а также гл. 85.

39 О Куч-Буга-хане см.: ал-Джувайни, 1, с. 147 и гл. 32.

40 Имя хана может читаться как Йулук и Йолук («общипанный»). В рук. В. — Кулук, у М. Минуви — Турлук.

41 Атабек Ата-хан 'Ала' ад-Даула Туган-шах погиб в этом сражении. О нем см. также гл. 42.

42 О сражении между Джалал ад-Дином и монголами у стен Исфахана см. также: Ибн ал-Асир, 9, с. 379; ал-Джувайни, 2, с. 436 — 438; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 243—244 (здесь сражение датируется рамаданом 624 г. х. -15. VIII — 13. IX 1227 г. ).

43 Титул хана выше малика, затем шел титул амира. Ханам, маликам и амирам, оставшимся в Исфахане, а также уклонившимся от сражения с монголами, Джалал ад-Дин приказал надеть на головы женские покрывала и провести по улицам города. См.: ал-Джувайни, 2, с. 438; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 224; Ибн Халдун, С. 280—281.

44 Стих из поминальной касиды ал-Мутанабби, посвященной бувейхиду 'Адуд ад-Дауле Фана-Хусрау (949—983). См.: ал-Мутанабби, с. 569.

45 Ибн ал-Асир (9, с. 379) рассказывает, что сын Чингиз-хана Огедей, узнав о разгроме хорезмшахом монгольских войск у Исфахана, написал Джалал адДину письмо, в котором сообщал, что разгромленные войска «не наши и мы сами прогнали их от себя». См. также: ал-'Айни, IV, л. 22а.

46 См. примеч. 35 к гл. 39.

47 Тринадцатый представитель правителей Гура (см.: Босворт, с. 240), Шихаб ад-Дин Мухаммад ал-Гури, был сыном Баха' ад-Дина Сама I, поэтому Гуридов не следует как-то связывать с династией Саманидов, правившей в 875—999 гг. в Восточном Иране и Средней Азии. Основателем династии Саманидов считается перс Саман, маула арабского наместника Хорасана Асада ибн 'Абдаллаха.

48 Подробности см.: Ибн ал-Асир, 9, с. 292—294; Ибн Халдун, с. 281.

49 Стих Абу-л-'Ала' ал-Ма'арри (979—1058). См.: ал-Ма'арри, с. 536.

50 Ал-Джувайни (2, с. 470—471), который называет Нусрат ад-Дина сыном Хармила, дает несколько иную картину описываемых событий.

51 Автора стихов установить не удалось. Стихи написаны в середине VIII в. Ма'н ибн Абу За'ида (Абу-л-Валид ибн Матар), славившийся своей щедростью, был одним из полководцев халифа ал-Мансура (754—775) и его наместником в Хорасане. Ма'н был убит в 769 г. хариджитами.

52 Халиф аз-Захир (1225—1226) продолжает политику своего предшественника и помогает всем, кто является хотя бы номинальным противником хорезмшаха Джалал ад-Дина.

53 Сообщение Ибн ал-Асира (9, с. 375—376) об этом событии отличается от того, что изложено у ан-Насави. Ибн ал-Асир пишет, что, когда Джалал ад-Дин узнал о бегстве Гийас ад-Дина к исмаилитам Аламута, он стал угрожать нападением на их крепости в случае, если они не выдадут ему брата. Глава исмаилитов 'Ала' ад-Дин Мухаммад III ответил ему следующим посланием: «Твой брат укрылся у нас. Он султан и сын султана, нам не дозволено выдавать его, и мы оставим его у нас, не отправляя его в какую-либо из твоих земель. Мы просим тебя быть к нему милостивым и дать нам гарантию в этом». Джалал ад-Дин удовлетворился их ответом и отбыл к Хилату. Ср.: ал-Хамави Мухаммад, л. 171а-б; Ибн Халдун, с. 281.

54 Покинув с 500 всадниками Аламут, Гийас ад-Дин направился в Керман, где намеревался укрыться у Барака-хаджиба. Барак встретил его в пустыне, близ Абаркуха, с 4-тысячным отрядом. На первой же стоянке на пути в Керман Барак выразил желание взять в жены мать Гийас ад-Дина и стал называть его «дорогим сыном». Несмотря на нежелание матери и самого Гийас ад-Дина, Барак, пользуясь их стесненным положением, заставил согласиться на брак, и женитьба состоялась. Но через несколько дней Барак под предлогом заговора против него приказал удушить Гийас ад-Дина и его мать. Он отправил голову Гийас ад-Дина каану Огедею с извещением: «У вас было два врага: Джалал ад-Дин и Гийас ад-Дин. Голову одного из них я посылаю вам». Это произошло в 625 или 626 г. х. См.: ал-Джувайни, 2, с. 468—474; Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 31—32; Ибн Халдун, с. 282.

Гийас ад-Дину Абу-л-Му'аййиду Пир-шаху было 20 лет, он был на пять лет моложе своего брата по отцу Джалал ад-Дина. Ибн ал-Фувати (4/2, с. 1184—1185) пишет, что правитель Кермана Гийас ад-Дин (султан) был задушен мужем своей матери, мамлюком хорезмшаха, тетивой лука и датирует это 629 г. х. Раверти (ал-Джузджани, 1, с. 285, примеч. 2) датирует смерть Гийас ад-Дина 627 г. х.

55 Туршиш (Туршиз, Торшиз — совр. Кашмер) — один из округов Нишапура. У Йакута (2, с. 376): «Туршиш в наши дни в руках исмаилитов. Он же — Турайсис, через букву та» (6, с. 4б). Современный Торшиз (Кашмер) находится западнее Торбете-Хейдерие. См.: ал-Казвини. Нузхат, с. 141—142. О Сафи ад-Дине Мухаммаде ат-тугра'и см.: ал-'Айни, IV, л. 226.

56 Ат-тугра'и — глава дивана ат-тугра' — государственной канцелярии. О его функциях см.: ал-Джувайни. Ступени совершенствования, с. 74, 136, 139.

57 Шаки (совр. Шеки) — ныне районный центр Азербайджана. Кабала — средневековый город, разрушенный монголами, развалины которого находятся близ районного центра Куткашен в Азербайджане.

58 Кашкара был эмиром Гянджи и при атабеке Узбеке. См.: Ибн ал-Асир, 9, с. 349.

59 Фирийаб (Фарйаб) — город в области Гузган (араб. Джузджан, южнее Даулатабада), по предположению В. В. Бартольда, на месте совр. Даулатабада в Афганистане (Бартольд. Сочинения, 7, с. 58).

60 Абу Йа'куб Сирадж ад-Дин Йусуф ибн Абу Бакр ибн Мухаммад ас-Саккаки ал-Хорезми (1160 — 1229) в молодые годы был искусным гравером по металлу (отсюда и его нисба). Пользовался большим авторитетом среди ханафитских факихов. Прославился как знаток риторики, написав по ней сочинение Мифтах ал-'улум, которое впоследствии не раз комментировалось различными авторами. См.: Катиб Челеби, 2, с. 1762—1768.

61 Слова в угловых скобках вставлены по рук. В.

62 Мамлюки, о которых идет речь, однажды поднимались против султана Джалал ад-Дина (см. гл. 55), однако были усмирены. Сына атабека Хамуша звали Нусрат ад-Дин (см.: ал-Джувайни, 2, с. 511). Крепость Котур находилась в верховьях р. Котур, западнее города Хоя (Южный Азербайджан).

63 Дих Хваркан — городок восточнее Урмии. См.: ал-Казвини. Нузхат, с. 88.

64 «. . . назначил в качестве своего на'иба ее вазиром» — Шараф ал-Мулк, как вазир султана, должен был выполнять те же функции и при его жене. Но смотрел он на это по-иному, считая малику (в тех владениях, которые были ей даны султаном в качестве икта') обычной держательницей икта', а ее земли — не личными (хасс) землями султана.

65 Озеро Азербайджана — это Урмия. Крепость Тала была расположена на выступе мыса Маркут-даги в северной части этого озера. См. : Йакут, 6, с. 53.

65а Даркаджин — селение в округе Хамадана. См.: Йакут, 4, с. 54.

65б Сукманабад — крепость в округе Хоя в Южном Азербайджане.

65в После обращения дочери Тогрула III, жены атабека Узбека, за помощью к наместнику ал-Малика ал-Ашрафа в Хилате хаджибу 'Али последний выступил с войсками и захватил Хой и соседние крепости, которые были в руках жены Узбека (т. е. в данном случае и султана Джалал ад-Дина). Затем хаджиб 'Али по просьбе жителей Маранда и Нахичевана завладел и этими городами. По словам Ибн ал-Асира, хаджиб 'Али мог бы захватить еще многие другие населенные пункты, но он, овладев казной Джалал ад-Дина, вернулся в Хилат. Вместе с ним уехала и жена атабека.

Поход хаджиба 'Али состоялся в ша'бане 624 г. х. (I7. VII—14. VIII 1227 г. ). См.: Ибн ал-Асир, 9, с. 374; ал-Хамави Мухаммад, л. 167б; Ибн Тагриберди, 6, С. 270. Ал-Макин (с. 197) сообщает, что хаджиб 'Али во время этого рейда захватил в плен дочь вазира Шараф ал-Мулка.

66 Об этом втором посольстве султана 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада к хорезмшаху Джалал ад-Дину сведений в других источниках нет.

67 Речь идет о завоевательном походе султана 'Ала' ад-Дина Кай-Кубада против Киликии и госпитальеров в 1224—1225 гг. См.: Бар Эбрей, 2, с. 527.

68 Под людьми, которые «подстерегают удобный случай для смуты», подразумевается хаджиб 'Али — наместник ал-Малика ал-Ашрафа в Хилате.

69 Речь идет о Тадж ад-Дине Сахибе ад-Даркаджини, о котором см. гл. 68.

70 См. гл. 85.

71 Дизмар — крепость севернее Табриза. См.: Йакут, 4, с. 58.

72 Кахрам — средневековая крепость в верховьях р. Кырхсу, южнее Калайбара. Сейчас в развалинах. См.: ал-Казвини. Нузхат, с. 86.

73 Харк и Джарберт — две крепости, развалины которых находятся в Мардакертском р-не НКАО Азербайджана.

74 Дарадиз — одна из крепостей, принадлежавших жене атабека Хамуша Дез-Бану (Сулафе-хатун). Находилась в округе Мараги.

75 Крепость Шахи находилась на одноименном острове на оз. Урмия.

76 По сообщению источников, исмаилиты вступили в контакт с Чингиз-ханом еще во время вторжения монголов в Мавераннахр. Глава исмаилитов Джалал ад-Дин ал-Хасан III (1210—1221) был первым мусульманским правителем, направившим к монголам послов с дарами для Чингиз-хана и выразившим ему свою покорность (см.: ал-Джувайни, 2, с. 703; Строева, с. 206). Сын Джалал ад-Дина ал-Хасана III, 'Ала' ад-Дин Мухаммад III, в отличие от своего отца, воспользовался смутным временем — нашествием монголов, неопределенностью положения хорезмшаха Джалал ад-Дина, боязнью правителей мелких государств и последних халифов за свою судьбу, — захватил ряд крепостей и земель, усилился и стал вести еще более устрашавшую правителей политику, взимая с них дань и терроризируя их. В 624 г. х. (22. XII 1226 — 11. XII 1227 г. ) исмаилитский наместник 'Ала' ад-Дина Мухаммада III в Сирии Маджд ад-Дин направил конийскому султану 'Ала' ад-Дину Кай-Кубаду I требование выслать ему положенную ежегодную дань в размере двух тысяч динаров (см.: ал-Хамави Мухаммад, л. 164а). Дань исмаилитам вносили также и крестоносцы. Фридрих II Штауфен в 624/1226-27 г. передал тому же Маджд ад-Дину деньги и подношения общей стоимостью 80 тысяч динаров (см.: ал-Хамави Мухаммад, л. 1666). Госпитальеры, платившие дань исмаилитам, пользовались их помощью в борьбе «за святую землю».

Как видно из «Жизнеописания», караваны исмаилитских купцов являлись прикрытием для послов к монголам и переписки монголов с правителями Малой Азии и Сирии, которые вели переговоры за спиной у хорезмшаха (ср.: Строева, с. 211 и сл. ).

77 Джандар Тадж ад-Дин Абу-л-Футух 'Али ибн ал-Кади Мухаммад был одним из наместников главы исмаилитов в Сирии (см.: ал-Хамави Мухаммад, л. 143а). Джандар — придворная должность, тот, кто держит оружие государя.

78 Отсылка автора к гл. 68.

79 Куджат-Арслан — тюркское племя, жившее в Хорезме, а затем вместе с другими племенами во время сельджукских завоеваний расселившееся по странам и областям Ирака, Малой Азии и Кавказа (см.: ал-Кашгари, 1, с. 298; ал-Байхаки, с. 91, 859).

80 Вставлено по рук. В.

81 Правителем Ширвана в это время был ширваншах Фарамурз (Фарибурз) III ибн Гуштасп (Гиршасб), чье правление приходится на 622—641 гг. х. (1225—1244). По данным Ибн ал-Фувати (4/2, с. 1067), его сын Ахситан был убит Хулагу-ханом в 658 г. х. (18. XII 1259—5. XII 1260). У ан-Насави (гл. 79) и вслед за ним Ибн Халдуна (с. 291) правителем Ширвана в этот период назван Афридун ибн Фарибурз. В данном случае ан-Насави допускает неточность, зафиксировав, вероятно, это имя по памяти. См.: Буниятов. Атабеки, с. 166—170. У О. И. Смирновой (Рашид ад-Дин, пер., 1/2, с. 228, примеч. 16) правителем Ширвана этого времени назван ширваншах Фаррухзад сын Манучихра (1225—1233).

У ан-Насави (гл. 78) упоминается также Джалал ад-Дин Султан-шах ибн Ширваншах, который воспитывался грузинами в христианской вере.

Подробности о ширваншахах — правителях Ширвана и Дербенда, начиная с Минучихра II (1120—1156), см.: Минорский, с. 178—181; Буниятов. Атабеки, С. 138—171.

82 Речь идет об атабеке Азербайджана Нусрат ад-Дине Абу Джа'фаре Мухаммаде Джахан-Пахлаване ибн Илдегизе (1175—1186).

83 Хаммам ибн Галиб ибн Са'са'а ад-Дарами ат-Тамими ал-Фараздак (641 ? — 732?) — известный придворный поэт Омейядов. Нувар — жена ал-Фараздака, с которой он развелся, о чем впоследствии сожалел:

Сожалею раскаянием изгнанника,
    когда ушла от меня утром разведенная Нувар —
а она была моим раем, и я ушел из него
    подобно Адаму, которого изгнало из рая зло.

84 Перед нами редкое свидетельство источника о положении, когда должность дворцового камергера (хаджиба) исполняла женщина.

85 Шамиран — одна из крепостей в Курдистане, в районе современной ирано-турецкой границы.

86 Войска вазира Шараф ал-Мулка были разогнаны подоспевшими силами хаджиба 'Али. См. также: Ибн Халдун, с. 288.

87 Это пословица. См.: ал-Мас'уди, с. 258.

88 В рук. P имя передано как Фахр ад-Дин Шам.

89 Здесь имеется в виду золотая и серебряная посуда, которой пользовались во время пиршеств.

90 Маранд (совр. Меренд) — город в Южном Азербайджане. См.: Йакут, 8, с. 29—30.

91 Суфийан (совр. Суфиан) — селение на полпути между Марандом и Табризом.

92 Крепость Марданким находилась на месте совр. села Марданим (на правом берегу Аракса, к северу от Табриза).

93 Хачен — средневековая крепость, находившаяся на правом берегу р. Хачинчай (ныне территория Агдамского района Азербайджана).

94 Джалал ад-Дин, сын сестры Иване ал-Курджи, — это Хасан Джалал ад-Даула, сын хаченского князя Вахтанга и Хоришах, сестры Иване Мхаргрдзели. Убит в 1261 г. монголами в Казвине. О нем см.: Гандзакеци, Тер-Григорян, С. 134—136, 196—197; Вардан, с. 186—187; Орбели.

95 Динар бербери — византийский золотой денарий. У Ибн Халдуна (с. 285) названа сумма в 20 тысяч динаров.

96 Бугдай, «не спрашивая разрешения», ушел от ал-Малика ал-Ашрафа. О причине бегства Бугдая см.: ал-Хамави Мухаммад, л. 168а, который, отмечая кровожадность Бугдая, говорит, что он «был большой бедой для людей».

97 Стих неизвестного автора. Цитируется также у ал-Джахиза. 9 Кабан (совр. Кафан) — районный центр в Армении.

98 Наушахр — город по дороге из Табриза в Арзан ар-Рум. См.: ал-Казвини. Нузхат, с. 175.

99 Беркри (Бахаргири) — средневековая крепость. Совр. Бергри-кала в нижнем течении р. Бенди-шаху, к с-в от оз. Ван (Турция).

100 Сражение у Беркри, в котором войска Шараф ал-Мулка возглавлял мамлюк Бугдай, произошло в 625 г. х. (12. XII 1227—29. XI 1228 г. ). Войска хаджиба 'Али были разбиты. Среди погибших был и сын айюбидского правителя Египта ал-Малика ал-'Адила — Баха' ад-Дин Тадж ал-Мулук Исхак, который командовал прибывшим на помощь Хилату войском Египта. См.: ал-Хамави Мухаммад, л. 170б—171а; Ибн Тагриберди, 6, с. 172; Ибн Халдун, с. 284.