МУХАММАД-КАЗИМ

НАДИРОВА ИСТОРИЯ

ТА'РИХ-И 'АЛАМАРА-ЙИ НАДИРИ

/186а/ Поднятие знамени счастливцем эпохи для завоевания столицы Лахора и овладение той областью

От автора:
Опять пишу повествованье это
Все о тебе, завоеватель света.
Вот поднялось небесное светило,
Пространство мира все позолотило.
Лучи свои златые, как бывало,
Над Индией повсюду разбросало.
Такой приказ был отдан войску чести:
“Пусть воины наденут пояс мести (“Надеть пояс” - значит приготовиться или приступить к чему-нибудь),
Дабы мечами мироистребленья
Пронзить индийцев грудь без сожаленья.
Всю кровь я выжму из сердец их силой,
Потом внедрю в сердца их дух унылый.
Их капища и кельи я разрушу,
Печалью поражу смертельной душу”.
От страшной силы царственного слова
Небес поколебалася основа.
Ирана войско с радостью узнало,
Какая всех добыча ожидала.
У всех такое к бою было рвенье,
Как будто с миром предстоит сраженье. [84]
Сверкают все знамена белизною,
Пылает войско злобой и враждою.
Весь род людской волненье охватило,
И скрылся лик небесного светила.
От топота копыт земля дрожала,
У сфер небесных мужества не стало,
Когда Ирана рать вступила в дело;
В глазах врагов, как ночью, потемнело.
Ирана шах, как солнце на вершине,
К небесной обратился так твердыне:
“Прошел черед твой! Мой черед явился,
Аллаха взор на мне остановился.
На счастье свое прочно опираюсь.
Я всей эпохи редкостью (Опять игра слов: Надир (имя) и надира (редкость)) являюсь”.
Небесный свод на все его угрозы
Сказал ему с улыбкой вешней розы:
“Диковинок таких, как ты, немало
В одно мгновенье без следа пропало.
Пройдут года, и ты в одно мгновенье
Исчезнешь, как подобные творенья”.
Теперь, мой милый виночерпий, сразу
Прислушайся к дальнейшему рассказу.

Когда александроподобный падишах, [величественный, как] Хусрау-мирозавоеватель, назначил Аслан-хана в области Азербайджана и Мухаммад-'Али-хана в области портов ⁴⁶ и наступило полное успокоение, он отдал прекрасный город Пешавер на ответственность и попечение правителя Насир-хана. Оставив там две тысячи иранских воинов, государь арабских и персидских стран с многочисленным, как звезды, войском направил поводья намерения в сторону города Лахора. На протяжении пути на каждой стоянке, если кто-либо из проживавших там кочевых племен, податного и неподатного населения приходил /186б/ с открытой душой и честно в величественный, как Сатурн, лагерь, тот удостаивался чести поклониться (Буквально: “поцеловать землю”) [Надиру] и, обласканный сверх меры, находился в спокойствии и безопасности; кто же восставал и противился, тот ударами острого молниеносного меча победоносных войск подвергался избиению и пленению. [85]

Во время выступления победоносных знамен несколько индийских военачальников и племенных вождей были отправлены в город Мультан к тамошнему правителю; было написано письмо мультанскому хану с требованием, чтобы тот, будучи правителем области, послал своего старшего сына с двенадцатью тысячами мультанских мулазимов в прекрасный город Лахор для получения чести поклониться счастливцу; если же он проявит небрежность и легкомыслие и не пошлет, пусть будет готов к гневу счастливого государя и нападению: дескать, после завоевания области Лахора я пошлю в ту область (То есть в Мультан) полк газиев и славных воинов и так накажу, что будут рассказывать потемкам до Страшного суда. Он отправил помянутых гонцов и командиров в город Мультан с роскошным падишахским халатом и лошадью с золотым убором, а сам с величественным войском подошел к Лахору на расстояние трех переходов. В это время до августейшего слуха довели, что, правитель Лахора Закарийа-хан с восемьюдесятью тысячами человек приготовился на берегу реки к бою и так порешил со своим войском, что вследствие глубины помянутой реки переправа кызылбашского войска на эту сторону на небольших судах и лодках невозможна. В одном-двух местах, где имеется брод для победоносного войска, они оставили десять тысяч артиллеристов и ружейных стрелков, чтобы, если кто-нибудь захочет переправиться, воспрепятствовать этому стрельбою из пушек и ружей.

Когда победоносная особа (Имеется в виду Надир) приблизилась к области Пешавера, /187а/ Закарийа-хан отправил несколько курьеров во дворец, убежища мира падишаха Мухаммада, повелителя Индии, и просил помощи и поддержки; по приказу потомка куркановой семьи на обязанность и усердие Мухаббат-хана раджпута, бывшего сердаром и правителем области Агра, было возложено с сорока тысячами человек отправиться быстрым маршем в область Лахор и присоединиться к войскам Закарийа-хана, чтобы стараться отразить надирово войско. Вследствие приказа высокосановного государя Мухаббат-хан приготовил помянутое войско и [86] направился в Лахор. В это время несколько шпионов, назначенных в разные стороны и области, прибыли и довели до августейшего слуха, что сердар Агры Мухаббат-хан на другой день присоединится с группой раджпутских войск к войску Закарийа-хана. Когда владыка мира узнал о прибытии индийского войска, он приказал, чтобы Хаджи-хан Курд хамза-канлу, взяв четырнадцать тысяч подчиненных ему хорасанских мулазимов, занялся отражением того отряда и не допустил присоединения его к Закарийа-хану; согласно этому приказу Хаджи-хан Курд и назначенное войско направились наперерез войску раджпутов. Когда они прошли около восьми миль пути, несколько человек дозорных, назначенные по приказу помянутого сердара для получения сведений о той группе злодеев, сообщили, что показались признаки помянутого войска. Так как Хаджи-хан был человек умный и вполне сведущий в руководстве войсками, он с тремя-четьрьмя рустемоподобными воинами быстро прошел две-три мили, поднялся на вершину холма и, рассмотрев войско, сделал вывод о том, что прибывает сорок тысяч человек. Он подумал про себя: “Если я выйду против этого враждебного войска и построю ряды, /187б/ сражение затянется и из моего войска часть будет убита и часть ранена; лучше устроить в этом проходе засаду: может быть, я легко покончу с этим войском”. И он тотчас с величайшей поспешностью вернулся. Поблизости было ущелье, темное, как тюрьма; если бы в нем спряталось тридцать тысяч человек, никто не узнал бы об этом. Он оставил одиннадцать тысяч человек в том ущелье и около холма в засаде, а сам, взяв одну тысячу воинов, преградил дорогу войску раджпутов и приготовился к бою.

На [индийской ] же стороне дозорные Мухаббат-хана сообщили ему, что какое-то войско преградило дорогу и неизвестно, друзья это или враги. Он тотчас послал несколько иранских монголов, находившихся у него на службе, чтобы они узнали, что это за войско.

Приблизившись к войску Хаджи-хана, они спросили: “Что вы за люди и по чьему приказу загородили дорогу?” Те ответили: “Мы принадлежим к войску счастливца эпохи и [87] пришли, чтобы в этом месте преградить дорогу Мухаббат-хану, сразиться с ним и отвести его живым во дворец мирозавоевателя”. Помянутые газии вернулись и сообщили Мухаббат-хану, каково было заявление того отряда. Услышав эти слова, он разгневался (Буквально: “дым недовольства пошел из отверстия его мозга”) и приказал, чтобы сразу двадцать тысяч раджпутов с мечами в руках атаковали победоносное войско.

Хаджи-хан с тысячью человек преградил дорогу тому войску и около одного астрономического часа (То есть точно в течение одного часа, а не в смысле “в течение некоторого времени”) вел бой. Восклицания “отлично!” и “молодец!” раздавались со стороны друзей и врагов. Каждый миг и каждый час войско противника увеличивалось и подходили все новые полки и отряды. Хаджи-хан, также сражаясь, отходил назад. Когда он дошел до места засады, он пустился в быстрое бегство и около двух миль шел, стеснив сзади себя в той пустыне раджпутское войско. Вдруг с двух сторон того войска вышли те одиннадцать тысяч воинственных храбрецов /188а/ с саблями в руках и напали на тот несчастный отряд. В этой сумятице с обеих сторон пустили вскачь быстрых коней и, устраняя ногтем мужества и смелости зуд привязанности к непрочной жизни, вступили на поле боя, прося победы у господа-творца. Поражая друг друга мечом и копьем ненависти, начали бой и завещали миру смелость и отвагу. Смертоносные копья в тот день, подобный Страшному суду, были как пламя огненного гнева и искры, [взлетающие] от мощных [ударов] кузнечных молотов. В тот ужасный день били друг друга по темени мечами и кинжалами и посылали взаимно стрелы смертоносные, как быстрые кокетливые взгляды кашмирских красавиц. От огня убийственных ружей сгорали сердце и печень врага, и вследствие создавшегося положения стало ясным и очевидным толкование слов достославного Аллаха: “Все погибнет, кроме него” (Коран, 28, ₈₈).

Словом, победоносное кызылбашское войско в тот день сумятицы дало такое сражение тому ничтожному племени и вызвало такое смятение, что войско раджпутов не имело ни смелости [88] сражаться, ни возможности бежать: если они бежали вперед, они подвергались ударам кровожадного меча, а если путь бегства держали назад, их поражали на поле боя удары копий быстрых всадников.

Когда Хаджи-хан отдалил помянутый отряд на одну милю от места засады, до него донесся шум со стороны войска, которое находилось в засаде. Он также с одной тысячью человек повернул обратно, и на каждом шагу они повергали на землю гибели одного быстрого всадника и у каждого колючего кустарника - выдающегося бойца. Когда раджпуты увидели себя погруженными в водоворот несчастья, они употребили старание выше предела и усердие сверх меры, чтобы выбраться хоть куда-нибудь. В это время Мухаббат-хан двигался под своим знаменем с большой важностью и вдруг заметил свое разбитое войско, которое бежало, ругая вышеупомянутого хана и говоря: “.... (В тексте: *** (?))! Хвастун!” Всякому, кто спрашивал: “Что случилось, почему вы бежите?”, они говорили: “Пятьсот тысяч /188б/ иранцев вышли из-за этого холма и никого не оставили в живых; сейчас очередь дойдет до тебя!” - и бежали, восклицая: “Рам, рам!” (Рам, рам! (инд) - “боже, боже!”). Видя в таком, положении свое разбитое войско, он не выдержал и с тремя тысячами личных мулазимов, которые его окружали, взошел на песчаный холм и стал смотреть на свое войско. Вдруг взгляд его упал на победоносных кызылбашей, которые, как ревущий лев в степи и пустыне, виднелись на том поле боя с блестящими, острыми мечами и смертоносными копьями; по тем горам и пустыне текли [красные], как аргаван, потоки крови смельчаков, подобные Тигру и Индийскому океану. Когда Мухаббат-хан увидел такое положение, он захотел спуститься с холма, подобно потоку, вперед, на помощь своему войску, но его гулямы доложили: “Нет пользы идти в сторону своего войска, потому что, насколько видит глаз, мы не видим ничего, кроме кызылбашского войска”. Они взяли Мухаббат-хана и направились в Джеханабад (У Мухаббат-хана, по словам Мухаммад-Казима, было сорок тысяч воинов. Из них он отправил против Хаджи-хана двадцать тысяч, - следовательно, при нем должно было остаться, помимо трех тысяч "личных мулазимов", еще семнадцать тысяч человек). [89]

Однако кызылбашское войско, преследуя то войско, прибыло на их стоянку; овладев их имуществом и вещами и захватив живыми пятьдесят их командиров, оно привело их к помянутому Хаджи-хану. Хаджи-хан приказал некоему минбаши Амир-хану преследовать Мухаббат-хана, захватить его и не дать ему уйти. Когда помянутый Амир-хан прибыл к обозу того отряда, сколько он ни приказывал подчиненным ему газиям, чтобы они прекратили [собирать] добычу и преследовали Мухаббат-хана, никто не слушал его слов: [все] были заняты грабежом и сбором имущества. Когда Хаджи-хан прибыл и спросил об Амир-хане, ему доложили, что он занят грабежом имущества. Он вызвал его с тремя начальниками к себе и сказал: “Я назначил вас для службы, а вы, оказывается, не придали значения моим словам и занялись грабежом”. /189а/ Амир-хан-бек доложил: “Сколько я ни приказывал пятисотникам и сотникам, никто не слушал моих слов, и [все] были заняты сбором добычи”. По поводу этого заявления он привел в свидетели несколько командиров, но этим огонь гнева сердара не был потушен, и он приказал дать ему тысячу ударов палкой, а двум пятисотникам и четырем сотникам, нерадение которых выяснилось, отрубить голову и тела их бросить среди войска, чтобы были назидательным примером для прочих непокорных. Собрав имущество, добычу и лагерное снаряжение Мухаббат-хана, он направился к высокому, являвшемуся местом поклонения государей дворцу счастливца, прибыл к величественному двору и был удостоен шахского внимания и царских милостей. Близкие и родственники пятисотников и сотников, которых Хаджи-хан убил, явились с жалобой к мирозавоевателю и доложили, что Хаджи-хан убил помянутых людей без вины. Подлежащий исполнению приказ мирозавоевателя был таков: “Наша августейшая особа сделала Хаджи-хана сердаром и полномочным лицом. Если бы победоносному войску было причинено несчастье, мы, конечно, отрубили бы ему голову. Так как с их стороны было нерадение, это [его приказание] было очень [90] уместно; нужно было и Амир-хана убить”. Эти люди, [пришедшие с жалобой], вернулись разочарованными.

Счастливый государь оказал большую милость и внимание Хаджи-хану, захваченное имущество поделил в назначенном войске (То есть в том отряде, который был назначен против Мухаббат-хана), а казну, которую привез с собой Мухаббат-хан, сдал казначею высочайшей казны; вышеупомянутому сердару он пожаловал в подарок тысячу туманов ⁴⁷.

Что касается пятидесяти командиров и двух тысяч человек из войска раджпутов, которые были взяты в плен, то по приказу мирозавоевателя командирам были даны халаты, а тем двум тысячам было также разрешено уйти в Лахор. Помянутые люди прибыли к берегу реки Джамиль, /189б/ и после того как с той стороны пригнали лодки, они, сев на них, переправились через реку и прибыли к Закарийа-хану. Они сообщили о положении дел, прибытии Мухаббат-хана и поражении, нанесенном [ему] Хаджи-ханом. Дрожь напала на члены Закарийа-хана и военачальников той области, но вследствие благородства, проницательности и милости счастливого государя они успокоились. Однако чувство чести и упрямство заговорило в нем (То есть в Закарийа-хане) и не позволило ему подчиниться. Он приказал своим военачальникам и вождям племен занять место переправы через реку Джамиль и не допускать, чтобы кто-нибудь переправился на эту сторону, а сам остановился с большим войском в саду, который был в двух фарсахах от Лахора и назывался Дильгуша.

Счастливец эпохи подошел к берегу помянутой реки, и, с какой стороны ни хотел перейти, индийские газии старательно препятствовали и не давали никому войти в реку. Когда счастливец эпохи увидел такое положение, он спросил у пешаверских газиев о броде через ту реку. Они доложили, что выше в восьми фарсахах имеется другой брод, где можно переправиться совсем легко. Услышав эти речи, мирозавоеватель очень обрадовался; он тотчас приказал четырнадцати тысячам рустемоподобных воинов сесть на быстрых коней и вместе с ними быстрым маршем направился к месту цели, а величественное войско поручил [91] своему сыну Насраллах-мирзе, Хаджи-хану и прочим сердарам. На закате они (Имеется в виду Надир с его отрядом воинов) прибыли к месту переправы и этой же ночью, засветив золотые и серебряные факелы, переправились на ту сторону. Они задержались столько времени, чтобы дать лошадям по горсти ячменя, и, выступив далее, в ту полночь подошли к Лахору на расстояние двух фарсахов. Он выслал разведчиков, чтобы доставили сведения о войске Закарийа-хана; вернувшись, те доложили, что все они (То есть Закарийа-хан и его войско), наслаждаясь покоем, /190а/ отдыхают со спокойным умом и спят. Государь-мирозавоеватель сделал остановку до тех пор, пока сияющий Джамшид не вступил на свой бирюзовый трон и, подобное индийцам, войско мрака не обратилось в бегство. Тогда он с величественным, как Страшный суд, войском двинулся на тех несчастных индийцев.

В тот день Закарийа-хан с намерением поохотиться и прогуляться по тюльпанному полю сел с группой своих приближенных на быстрых коней; [как вдруг] показалась пыль и [послышался] великий шум. Закарийа-хан сказал: “Не послал ли его величество Куркан войско нам на помощь?” Несколько состоявших у него на службе дерзких иранских солдат доложили: “Это похоже на признаки неприятельского войска, и, если [ты] задержишься в этом месте, это вызовет смуту и беспорядок”. Помянутый хан со всей возможной скоростью явился в свой лагерь и известил индийских мулазимов о подходе неприятельского войска с тем, чтобы они, взяв свои дальнобойные [ружья], встали на краю укрепления.

В это время сильное, как Страшный суд, войско подошло справа и слева; уколами копий, молниеносными ударами мечей и [выстрелами] из огненных ружей оно повергло во прах рассеявшихся в той пустыне индийских солдат, и кровь их смешалась с землей. Из убитых образовались высокие валы и недоступные холмы. Когда [воины Надира] подошли к краю укрепления Закарийа-хана, лахорские газии стали стрелять из смертоносных ружей. Часть победоносных солдат подошла к краю лагеря индийцев, но вследствие потерь от ружейных выстрелов отступила [92] и чуть не обратилась в бегство. Когда государь-мирозавсеватель увидел слабость войска, он приказал три тысячи смелых джезаири немедленно посадить на лошадей (В подлиннике сказано: “посадить на зад лошадей”; автор хотел сказать, что каждый из трех тысяч всадников должен был посадить джезаири за спину, на круп лошади) и спешно доставить на поле сражения. Он приказал, чтобы они без опасения и страха напали на тех неблагодарных людей и чтобы следом за ними рустемоподобные конные воины с острыми мечами и смертоносными копьями /190б/ приступили к делу. Произошло такое сражение, подобного которому военачальник звезд в четвертом климате неба ⁴⁸ не наблюдал; [никогда он] не видел битвы, столь ожесточенной и трудней. Из тучи боевого оружия во все стороны текли ручьи крови, повсюду были [кровавые] реки. Тела убитых [плыли, перевертываясь], в реках крови, как будто играли тритоны; кровожадные стрелы, как неожиданнее бедствие, летели в грудь и печень бойцов, смертоносные копья каждый миг повергали на землю какого-нибудь смельчака, острый меч каждое мгновенье лишал жизни тысячи людей и каждый [выстрел] убийственного ружья сбивал по двести воинов.

Набросок:
Бойцы в том сраженье врагов поражали
И головы в саван кровавый бросали.
Так много изрублено было мечами,
Что кровь поднималася вверх облаками.
Собралась убитых такая громада,
Что горы высокие скрылись от взгляда,
И столько вражды в том побоище было,
Что с горя земля до луны подскочила.

От присутствовавших в этом бою пришлось слышать, что если бы государь-мирозавоеватель не послал в это великое дело джезаири и вел бой, довольствуясь тем [войском, которое было с ним], все кызылбаши обратились бы в бегство; но славные джезаири, не боясь ружей и сафпузанов того войска и действуя храбро, в атаке разбросали и рассеяли нить порядка и сплоченности его (То есть вражеского войска), как звезды Большой и Малой Медведиц. Неудачливые [93] индийцы в это время затрудняли друг другу дело и, боясь натиска победоносного войска и пуль джезаиров, свалились в кучу, как щепки; не осталось у них ни пути к бегству, ни силы сражаться, и все они в этой пучине ждали своей смерти.

Видя такое положение, Закарийа-хан сказал своим военачальникам: “Если все сердары и правители каждой области приложат столько старания, конечно, войску счастливца наступит конец. Этот бой был для охраны прав и в благодарность падишаху Мухаммаду Куркану, дабы народ Индии впредь /191а/ не укорял и не поносил меня, а иначе - как может воробей выдержать удар сокола высокого полета”. Сказав эти слова и повернув поводья лошади в сторону лахорской крепости, он обратился в бегство, бросился в крепость Лахора и засел в осаду.

Когда государь-мирозавоеватель нанес поражение тому племени, он захватил все имущество, вещи, шатры и палатки и приказал опытным людям приготовить лодки, барки и суда и перевезти войско через реку на эту сторону. Двинувшись с берега реки и поставив шатры вокруг лахорской крепости, [иранские войска] охватили ее подобно камню в перстне.

Когда Закарийа-хан и военачальники увидели с высоты минаретов, мечетей, ханкахов ⁴⁹ и прочих высоких мест все это могущество кызылбашгкого войска, дрожь напала на члены этих людей, и они доложили Закарийа-хану: “Если не пойдешь мирным путем и задумаешь держаться в осаде, [то знай, что], если из этого войска, которое видно, каждый человек бросит горсть земли на крепость, в короткое время эта крепость скроется под землей. Будет лучше без боя и сражения открыть ворота примирения и поспешить навстречу”. Закарийа-хан как будто ожидал услышать эти слова; он сказал: “Ваша речь разумна и приятна”. Он тотчас отправил несколько человек в качестве послов к мирозавоевателю и успокоился. Они представили взору стоящих у царского дворца, опирающегося на небесный свод, много подношений и подарков, в том числе четыреста ярдов ⁵⁰ шали “термэ” ⁵¹, шестьсот ярдов индийских тканей высшего качества и пятьсот тысяч [94] туманов деньгами. Закарийа-хан получил честь поклониться правосудному порогу и был удостоен шахских милостей. Государь-мирозавоеватель сказал: "Какова была причина невежливости?" Тот доложил: “Да буду жертвой твоего правосудного порога! Из рода в род и от поколения к поколению мы служили потомкам эмира Тимура счастливого /191б/ и спокойно жили под властью правителей из этой семьи. Если бы без боя и сражения мы в этом преклонном возрасте удостоились служить вашему величеству, люди Индии многие годы и бесчисленные века укоряли бы нас и позорили среди знати и простого народа. А теперь мне очень стыдно, и стремление к здешней временной жизни прекратилось; если будет приказ мирозавоевателя убить этого непокорного, я буду очень рад”. Государь-мирозавоеватель был очень обрадован хорошим заявлением этого мудрого человека и сказал своими драгоценными словами: “Ты будешь нам вместо отца. Если всевышнему богу будет угодно, я проявлю к тебе сочувствие и внимание”.

В тот день он почтил его царским халатом и удостоил должности правителя Лахора. На другой день Закарийа-хан был отпущен и прибыл в помянутый город; приготовив все для победоносного войска, он собрал много зерна и продовольствия, которого было достаточно для победоносной армии, и на своих вьючных животных доставил в величественный лагерь. Он отчеканил монету и велел [прочитать] хутбу на знаменитое имя и драгоценное прозвание государя-мирозавоевателя и отправился в халифский дворец.

Счастливым государем было приказано, чтобы несколько человек пошли в крепость и объявили приказ, чтобы никто на улице и базаре не совершал притеснения податному и неподатному населению и вообще жителям той местности. Один из тех, кто объявлял этот приказ, [рассказывал], что некий афшар Кахраман-бек, состоявший [в свите] мирозавоевателя, пришел в эта время в помянутую крепость и, купив в лавке одного симсара ⁵² на десять туманов вещей, дал восемь туманов. Симсар требовал остальные два тумана, но Кахраман-бек в раздражении несколько раз обругал симсара, да ударил еще его по темени [95] палкой, так что кровь потекла из его головы; тот человек замолчал. Несколько человек из объявлявших приказ присутствовали при этом, но Кахраман-бек был важнейшим афшарским начальником, и они, не сказав ему ни слова, ушли. На другой день мирозавоеватель приказал начальнику насакчи (насакчибаши) Мухаммад-Риза-беку /192а/ привести симсара с теми насакчи (В тексте здесь ошибочно ед. число), которые присутствовали при споре Кахраман-бека с симсаром. Когда привели, он расспросил об ущербе в предыдущий день; тот доложил августейшей особе: “Мы - люди торговые, и таких споров и ссор много случается; я не знаю того лица”. Государь-мирозавоеватель спросил у насакчи: “Вы присутствовали во время ссоры Кахраман-бека [с торговцем], почему не препятствовали?” Они доложили: “Когда мы туда пришли, столкновение уже окончилось”. Он сказал: “Почему вы не взяли два тумана и не отдали ему?” Они опять доложили: “Владелец не заявил нам о своей обиде”. [Надир] спросил у симсара: “Из этих шести человек сколько человек было около тебя?” Симсар указал на трех человек, которые присутствовали. Этих трех человек отделили от других, и он (То есть Надир) приказал привести также Кахраман-бека. Афшарские военачальники тотчас пошли в палатку Закарийа-хана и сказали, чтобы он пошел к счастливцу и попросил за Кахраман-бека,- может быть, ради него он простит вину. Помянутый хан согласился и пошел ко дворцу счастливого государя, но владыкой мира гнев овладел в такой степени, что, когда Кахраман-бек пришел, он сказал: “Ты был самым главным из моих врагов. Если бы ты думал о последствии, такого насилия в настоящее время с твоей стороны не произошло бы”. Он тотчас приказал, чтобы особые палачи накинули на шею Кахраман-бека и тех трех человек шелковую веревку и убили [их] позорнейшим и самым жалким способом; тела их бросили у подножия лобного места около передних ворот [дворца], где он (То есть Надир) всегда [его] возводил, - дабы это послужило назиданием для проходящих. [96]

Когда Закарийа-хан подошел к караульному помещению и увидел, как палачи притащили тех четырех человек, накинув им на шею веревку, к подножию лобного места и бросили,- этот высокосановный хан задумался над подобным падишахским порядком и наказанием и сказал про себя:

“Царская власть /192б/ и мирозавоевание приличествуют такому правителю, который [даже] на комариное крыло не допускает насилия и гнева в отношении подданных и бедных и за небольшую несправедливость вот так убивает своих приближенных. Конечно, силою своего постоянного счастья он завоюет семь климатов (Иначе говоря, всю населенную часть земного шара). Так как справедливым и заботящимся о населении государям необходимо обязательно проявлять к податному и неподатному населению и подчиненным милосердие и любовь, то, подобно тому как нежный отец занят постоянно заботой о детях, а садовник - выращиванием деревьев и цветов, такого же [справедливого] обращения он должен держаться с людьми, которые в порядке неподчинения совершают такого рода насилие и несправедливость по отношению к слабым. В особенности эта [обязанность] лежит на государе-мирозавоевателе, ибо если со стороны его солдат обнаружится небольшая небрежность [в выполнении его приказов], это повлечет явное противодействие и открытый мятеж племен; если, приложив старание, он приведет их вторично к подчинению и покорности, они опять задумают бегство или начнут вражду и вызовут гибель большого числа людей, и в делах государства произойдет большое расстройство, и возникнет великая разруха. Слава Аллаху и благодарение! Сильные руки государя-мирозавоевателя прочно держат справедливость, заботу о подданных, управление, порядок и устройство дел в войске и населении; со времен Адама до настоящего времени никогда не наблюдалось, чтобы какой-нибудь счастливый государь с таким величием и могуществом завоевал пространство мира” (Мухаммад-Казим хотел сказать, что в целях защиты интересов подданных государь должен справедливо наказывать тех, кто нарушает порядок).

В настоящее время безопасность в стране такова, что два торговца из области Демир-капу ⁵³ - дагестанского Дербента - [97] нагрузили тканями десять бердааских (Вместо *** нужно читать “бердааский”, ибо город Берда славился своими мулами) мулов и для торговли прошли путь из Азербайджана в Ирак (Имеется в виду Ирак Персидский), из Ирака в Хорасан из Хорасана в Кандахар, Кабул, Джелалабад и Пешавер и прибыли в Мультан. Отправившись из области Мультана в то время, когда блестящие знамена двинулись в сторону Джеханабада, они в области Лахора с полным спокойствием присоединились к величественному войску.

Да не будет скрыто от людей сановных и могущественных и от владетелей государств и народов, что так как знаменитое имя и драгоценное прозвание этого славного государя стало Надир (То есть “редкий”, “диковинный”. Далее игра слов), то в соответствии с поговоркой “имена сходят с небес” /193а/ действия и поступки этого государя, подобно его имени, стали редкими и диковинными.

Словом, владыка эпохи и государь-мирозавоеватель несколько дней пробыл в тех пределах и, приготовив как следует все необходимое для победоносного войска, закончил все для своего похода.

От автора:
Дивлюсь я на счастье: хоть бог посылает, -
Счастливцу все мало, все больше желает.

Поход счастливого государя для завоевания Шахджеханабада и посылка письма падишаху Индии

Когда воля всесильного, всевышнего и предвечного бога направлена к успеху одного из смущенных рабов, всемогущий портной надевает на его стан одеяние способности, совершенная его мудрость заменяет ничтожество, позор и унижение высоким достоинством и почетным саном и прославляет во всех странах мира; завистников и порицателей его поражает несчастьем и унижает перед ним, а бразды их власти влагает в руки его могущества; со дня на день увеличивает его богатство, счастье, пышность и величие и постоянно создает удачу в достижении дели; султанов мира и ханов его времени подчиняет его приказу [98] и делает так, что великие его эпохи и повелители каждой страны вдевают в ухо серьгу (В Иране серьга в ухе была отличительным признаком раба) службы ему и носят на плече попону повиновения; со дня на день своей помощью и поддержкой укрепляет основы его царской власти. Смысл этих слов состоит в описании положения мирозавоевателя, у которого Дарий служит привратником (Иначе говоря, могущество Надира превосходит даже могущество царя Дария).

До этого было упомянуто, что владыка мира отправил группу начальников в Мультан, чтобы склонить [правителя] на свою сторону и чтобы население тех областей заявило о подчинении и покорности мирозавоевателю. В это время Бахадур-хан, бывший правителем и полновластным лицом в этой области, умер, и вместо него посадили на трон управления его сына 'Инайат-аллах-хана, который и занимался приведением в порядок дел этой страны. Когда он узнал о содержании почтенного, благословенного, подлежащего исполнению письма, он послал много подношений и подарков с искренним докладом /193б/ о повиновении и подчинении и отправил несколько своих военачальников в мир украшающий дворец. Во время отбытия блистательных знамен для завоевания Шахджеханабада его дары и подарки вместе с докладом представили священному, августейшему взгляду. Но вследствие неприбытия 'Инайаталлах-хана в августейшее сердце проникла досада и, не оказав большого внимания его посланным, он двух-трех из них удостоил шахиншахских халатов и отпустил.

Исследователи событий и собиратели сведений сообщили, что еще до этого, после поражения афганца Ашрафа и во время осады Кандахара, мирозавоеватель отправил правдивых послов и благомыслящих старшин в Шахджеханабад к государю Индии по поводу наказания шайки афганцев, бежавших в некоторые земли Индии,- чтобы тот вменил в обязанность военачальникам и пограничной охране (мустахфизан) своих областей не пускать их и наказать. Вышеупомянутый государь содержание письма счастливого правителя принял как насмешку, слова его счел [99] пустыми и, решив молчать, ответа не дал. В удачное время ⁵⁴, с божьей помощью, в конце месяца шаввала 1151 года хиджры ⁵⁵ [Надир-шах] выступил с внушающим ужас войском из Лахора и направился в Шахджеханабад. На третьей остановке он сообщил письмом относительно движения победоносных знамен в ту сторону; содержание [письма] таково:

“После нанесения поражения афганцу Ашрафу в Иране мы назначили 'Али-Мардан-хана файли послом в Индию к уважаемому брату, и было сообщено, что так как афганцы, разбойники Кандахара и прочие являются источником злодеяний и беспорядка и многие из той шайки направились в некоторые области Индии, то пусть назначат войско, чтобы в случае, если та шайка побежит в другую сторону, преградить ей дорогу и не допустить, чтобы кто-нибудь мог выйти из той области. А между тем во времена покойного /194а/ падишаха Хумайуна, который является великим предком главы куркановой династии (То есть предком Мухаммада-шаха), какие только трудности и бедствия ни причинялись [этому падишаху] афганцем Ширимом ⁵⁶! Наконец, с помощью кызылбашских войск Ирана мусульмане Индии были избавлены от злодеяний той презренной шайки. Дорогой высокосановный брат внешне дал обязательство по этому вопросу, но в действительности закрыл глаза и совсем не обратил внимания на это дело. После прибытия победоносных знамен в Кандахар часть газиев была назначена для наказания афганцев на границы Газнийской области, и никакого следа ваших обязательств и прибытия войска в том направлении обнаружено не было. Снова для напоминания об этом деле я назначил Мухаммад-хана Туркмана и отправил [его] на курьерских к блестящему властелину. Во время прибытия помянутого посла ваша высокая особа (Буквально: “обитатель неба”) и вельможи государства не исполнили обещания и, проявив пренебрежение, не дали ответа и задержали посла. Поэтому с помощью божьей милости я выступил для наказания афганцев Газни и Кабула. После наказания помянутой шайки, так как небрежность и невнимание уважаемого брата, [100] в деле отправки посла перешла за пределы дружбы, я направился посмотреть пространство Индии, прошел через Джелалабад, Пешавер и Лахор, который был столицей прежних султанов, и завоевал их. Я напрасно прождал несколько дней, надеясь, что благомыслящие люди этой высокой династии прибудут, вновь заложат основы дружбы и состоится свидание. Волей-неволей с многочисленным, как звезды, войском я выступил в помянутом году; проходя переход за переходом, я с большой радостью явлюсь к вам и заложу основу собеседования и союза”.

Цель написания этого дружественного письма состояла в том, чтобы тот высокосановный [государь] во время счастливого прибытия победоносного войска догадался придумать какое-нибудь извинение: дескать, мы /194б/ не знали, - словом, был бы во всех отношениях гостеприимным и подготовленным. Письмо отправили с несколькими индийцами к высокому представителю куркановой династии. После прибытия послов и прочтения письма падишахом овладела досада (Буквально: “неприятный дым вышел из отверстия мозга”), и он сказал: “Какую он имеет силу и смелость, что мог ступить ногою в эту страну?” Еще до получения письма счастливого государя он разослал по окраинам своего государства гонцов и отовсюду потребовал мулазимов ⁵⁷. Изо, дня в день полк за полком приходило войско и присоединялось к его армии, так что с разных сторон собралось множество солдат и несметное число знаменитых людей. Отдельное письмо было написано Са'адат-хану, который был бурхан ал-мулком ⁵⁸ у помянутого государя и правителем Агры и других областей Индии, и сообщено о прибытии его величества мирозавоевателя. Было строго указано, чтобы сразу по получении сообщения он без задержки спешно отправился к победоносному стремени, ибо в это время по величию, пышности и опытности другого такого военачальника и могущественного лица, как он, в той стране не было.

Описание его жизни и положения таково. Родиной его был Нишапур, принадлежащий к областям Хорасана. Среди людей своего круга он пользовался вполне хорошей репутацией и был [101] ра'иййатомн ⁵⁹ той области. В дни юности, когда одолевают страсти, он много времени проводил в питье вина и разбоях и предавался разного рода распутству. Власти помянутого города неоднократно его арестовывали и много раз наказывали. Как-то из Ирака прибыл в Рабат-и Зафарани караван, направлявшийся в священный Мешхед. Помянутый Са'адат-хан с группой черни и искателей приключений напал на тот караван, убил несколько человек, ранил остальных и, овладев их имуществом, направился в Себзевар. Продав там их имущество и успокоившись, он прибыл в город Нишапур. /195а/ Оди мукари ⁶⁰ узнал одного из разбойников, тотчас пошел к даруген ⁶¹ Нишапура и сообщил, как разбойники ограбили [караван] и как он узнал одного из них. Помянутый даруга вызвал разбойника и сильно мучил и наказывал его, пока тот не рассказал подробно, что, дескать, мы совершили этот гнусный поступок и постыдное дело с одобрения нишапурца Са'адата. В это время Са'адат-хан узнал о задержании того разбойника и открытии тайны и обеспокоился, [зная], что если на этот раз даруга и [городские] власти накажут его, то ему не отделаться взысканием и он будет убит. Волей-неволей он распрощался со своими детьми, в ту же ночь вышел из Нишапура и, пустившись в бегство, направился в священную землю ⁶².

Он пробыл там несколько дней, как вдруг услышал в толпе, что правитель Нишапура написал относительно его поимки правителю священного Мешхеда: “Такой-то человек с несколькими товарищами напал на иракский караван и захватил его имущество. Если он прибудет в вашу местность, непременно задержите его и отправьте к нам для того, чтобы отнять у этих [разбойников] имущество каравана и вернуть владельцам”. Са'адат, услышав эту страшную новость и считая пребывание в той области настоящим источником зла и несчастья для себя, с четырьмя-пятью товарищами-разбойниками ушел из священного Мешхеда и направился в Герат. Там они тоже напали на дом одного гератского вельможи, унесли кое-какое имущество и отправились в Фарах. Свое пребывание там они также сочли неосторожным и решили отправиться в Кандахар, прожить там несколько [102] дней, уйти в Фарс и там жить. Прибыв в Кандахар, они остановились в караван-сарае хорасанцев и предались удовольствиям и развлечениям.

Вечером между даругой Кандахара и Са'адат-ханом произошел спор из-за безобразия, которое он совершил в отношении публичной женщины той местности, и даруга /195б/ ударил Са'адат-хана палкой по темени, так что пробил ему голову и потекла кровь. Са'адат-хан также разгневался, схватил кинжал и одним ударом покончил с даругой. Когда слуги и сопровождавшие даругу увидели такое дело, все они, схватившись за палки, дубины и сабли, бросились на Са'адат-хана, но он в храбрости равнялся диковине своего времени, счастливому эмиру Хамзе, которого мудрецы приводят в пример. Схватив острый меч, он четырех из той группы убил, а остальных ранил; все убежали и о положении дела доложили правителю Кандахара. Однако Са'адат-хан и [его] товарищи после убийства тех людей без замедления сели на своих быстрых коней, ушли из Кандахара и поспешили в горы. В ту темную ночь они спрятались в горной пещере. Благодаря счастливой случайности, так как было начало месяца джади (Дословно: “начало перехода [солнца] в знак Козерога”, то есть 21 или 22 декабря), в ту ночь выпало много снега, так что следы копыт их верховых животных стали невидимы. Около десяти дней они пробыли в том месте, и сколько ни разыскивали их люди кандахарского правителя, никаких признаков их обнаружено не было.

По прошествии означенного промежутка времени Са'адат-хан так посоветовался с товарищами: “Так как нами в этой стране было совершено много дурных поступков, то, если мы вернемся в Иран, мы в конце концов попадем в руки одного из областных правителей и будем убиты. Поэтому нам лучше направиться в Индию, потому что умереть на чужбине лучше, чем жить с позором в своем краю”. Все его товарищи согласились с этим, и они отправились в Газни. После прибытия в те края они несколько дней пробыли там и выехали в Кабул, где удостоились чести явиться к субадару ⁶³ той области. Рост, сложение и разговор [103] этих нескольких людей очень понравились правителю, /196а/ он принял их любезно и неоднократно делал предложения: дескать, если они останутся в его краю и поселятся, все, что требуется по части дружеского и внимательного отношения, будет действительно сделано. Са'адат-хан, отклонив это, доложил: “Мы прибыли сюда из Ирана, желая посмотреть Джеханабад. Мы просим, чтобы вы не препятствовали нам явиться для службы к высокой особе государя Индии (Буквально: “не затрудняли пожертвовать собою для трущегося о звезды темени государя Индии”) и позволили отправиться”. Когда правитель Кабула увидел настоятельное желание этих людей, он дал им некоторые средства на расходы и то, что нужно для путешествия, - и в счастливый час они были им отпущены и отправились в Джелалабад. Не останавливаясь также и там, они направились в Пешавер, а оттуда в Лахор и по обычаю остановились в углу рабата ⁶⁴ для мусульман.

Случилось так, что деньги на расходы у них кончились и они были этим расстроены и обеспокоены. Когда они захотели двинуться в Индию, они все условились друг с другом, что оставят свой дурной разбойничий образ действий и такими делами больше заниматься не будут. Когда они прожили [в Лахоре] уже десять дней, они услышали крик чаушей и джарчи: "Дур баш!". Са'адат-хан спросил: “Что это за крик?” Кто-то сказал, что правитель этой области выезжает из крепости на охоту. Когда эти несколько человек узнали, что правитель отправляется на охоту, они подумали про себя: “Так как прошло несколько дней, как мы прибыли в эту область, и мы очень скучаем, - что случится, если мы поедем посмотреть на охоту индийцев?” С этим желанием они, подобно рассекающим ряды храбрецам, “утонули в море стали и железа” (Это выражение означает, что они надели доспехи), по обычаю иранцев сели верхом и поехали на место охоты.

Охота продолжалась от восхода солнца почти до заката, и люди убили множество онагров, газелей, /196б/ зайцев и дичи и окрасили это место охоты кровью животных в цвет тюльпанов [104] и аргавана. Вследствие сильной жары Са'адат-хан поднялся с группой товарищей на песчаный холм, чтобы часок отдохнуть. В это время индийские воины гнались за дичью в той пустыне. Вдруг из укромного места вышел лев, сильный, как слон, и бросился на ту большую группу людей. Индийские воины, подобно стае лисиц, повернули из той долины назад и разбежались в разные стороны. В это время отец Закарийа-хана (Его звали Рахматаллах), человек старый и бывший правителем и полновластным лицом в Лахоре, также уйдя с пути того зверя, волей-неволей повернул назад и гнал лошадь куда попало. Лев растерзал несколько человек вместе с верховыми животными, так что в пустыне поднялись шум и сумятица. Когда Са'адат-хан увидел такое положение, он также сел на свою лошадь и, поглядывая во все стороны, погнал ее. Вдруг взгляд его упал на отца Закарийа-хана, который из страха перед львом бежал куда глаза глядят. Он подумал про себя: “Если я устраню причиняемое этим львом бедствие, я надеюсь, что по милости всемогущего господа я приобрету уважение и буду счастливым. Если же случится наоборот и я в этой степи стану пищей этого льва, я освобожусь от печальной судьбы и неудачной участи”. Имея такое желание, он поступил в соответствии со священным стихом: “Кто полагается на Аллаха, тому этого достаточно” (Коран, 65, ₃), - положил руку на рукоять острой хорасанской сабли и напал на льва. Это свирепое животное, заметив врага, повернулось в его сторону и стало копать когтями и разбрасывать землю. В это время правитель Лахора, увидев такое положение, подъехал к пяти товарищам Са'адат-хана и сказал: “Вы знаете меня?” Они доложили: “Ваша милость, взгляните на удар руки нашего товарища!” Он повернулся /197а/ и стал смотреть, как Са'адат-хан приблизился ко льву, а тот прыгнул, чтобы разорвать, как холст, этого бесстрашного человека. Са'адат-хан нанес саблей удар по передней лапе льва и отрубил ее, как свежий огурец. Лев в крайней ярости нанес другой лапой такой удар по груди лошади Са'адат-хана, что разорвал эту [105] лошадь на части. Бесстрашный смельчак прыгнул и ударил льва саблей по пояснице с такой силой, что разрубил его пополам, и тот упал. Крик “Отлично! Молодец!” поднялся из среды людей той страны до седьмого неба Рахматаллах, правитель Лахора, увидев такой удар, немедленно сошел с лошади, поцеловал в лоб Са'адат-хана, подарил этому храбрецу лошадь с золотой уздечкой и полным убором и назвал при этом своим сыном. Когда вернулись с охоты в крепость, он приказал положить тело льва на повозку и привезти в крепость, чтобы люди посмотрели на него и всем были очевидны смелость и ум Са'адат-хана. У всякого, кто смотрел на этого мертвого льва, дрожь пробегала по телу из-за его страшного вида.

В этот день Рахматаллах-хан роздал один лак ⁶⁵ рупий ⁶⁶ бедным и нищим за устранение этого несчастья и еще лак рупий назначил в подарок Са'адат-хану; [деньги] тотчас вручили ему. Рядом со своим дворцом он подарил ему высокий и обширный дворец и в течение года пожаловал столько золота и украшений что в его доме находилось четыреста или пятьсот работников и слуг и каждый был занят каким-нибудь делом. Когда стали очевидны полная зрелость его ума и храбрость, его несколько раз посылали с пятью-шестью тысячами храбрецов на войну с афганскими эмирами, которые в тех областях проявляли непокорность. /197б/ Каждый раз он возвращался с победой и служил искренне и с любовью.

Как-то между Рахматаллах-ханом и его двоюродным братом Кубад-ханом возникла вражда. Несколько низких злоумышленников и лживых интриганов стали приверженцами этих двух лиц, сплотились около них и благодаря этому получали от них золото и украшения; некоторые, усердствуя в приверженности Кубад-хану, хотели его сделать правителем,- другие старались помогать Рахматаллах-хану. Так как с обеих сторон пути к улучшению [отношений] не выявилось, приверженцы Кубад-хана послали к Рахматаллах-хану старшин с сообщением: “Если ты хочешь, чтобы у нас были союз и единство, свяжи руки и шею нишапурцу Са'адат-хану и отправь к нам, чтобы мы его убили за незаконный поступок, совершенный им в отношении слуг [106] Кубад-хана, потому что во время войны с афганскими эмирами он убил двух слуг Кубад-хана за проступок с их стороны и несколько человек других отпустил, отрезав им уши и носы; за эти действия они очень обижены на Са'адат-хана”. Рахматаллах-хан отказал в выдаче его. Когда их настояния достигли пределов чрезмерности, Са'адат-хан, узнав об этом, сказал: “Если твое благо основано на моем небытии, то свяжи мне руки и шею и отправь меня к Кубад-хану”. У Рахматаллах-хана вследствие слов этого умного мужественного человека явилась жалость, и он сказал: “О сын! Я считаю полезным, чтобы ты сегодня ночью забрал своих работников и слуг и отправился в Джеханабад. Может быть, эта смута и беспорядок прекратятся”. Са'адат-хан согласился на это и в ту же ночь вместе с пятьюстами своих слуг и пятью прежними товарищами, забрав свое имущество, направился в Джеханабад. Три-четыре дня спустя /198а/ Кубад-хан узнал о бегстве Са'адат-хана, и в конце концов установились единство и союз. Как-то в полночь один доверенный человек Кубад-хана вошел [к нему] в спальню, отделил его голову от туловища и принес Рахматаллах-хану, - и смута и беспорядок в Лахоре полностью прекратились. Некоторое время спустя и Рахматал-лах отдал разрушителю наслаждений (То есть ангелу смерти 'Азра'илу) капитал жизни и распрощался с этим жилищем; сына его Закарийа-хана утвердили вместо него на седалище управления.

Когда Са'адат-хан прибыл в Шахджеханабад, Мухаббат-хан, принадлежавший к доверенным лицам двора Фаррух-сийара, довел до священного слуха, что Са'адат-хан Нишапури, бывший на службе у Рахматаллах-хана, прибыл на службу его величества. По приказу владыки мира в тот же день Са'адат-хану дали чин тысячника, и он вошел в ряды великих эмиров. Несколько дней спустя группа из племени раджпутов закрутила поводья враждебности и с боем и смутой вошла в область Акбарабада. По приказу Фаррух-сийара было решено, что для наказания мятежников той области отправится Мухаббат-хан с шестьюдесятью тысячами славных индийских [воинов]; так [107] как Са'адат-хан еще прежде заложил с ним основы дружбы, то направился в ту область вместе с ним. В пути чаша жизни Мухаббат-хана переполнилась, и он из кубка смерти вкусил неприятный напиток кончины. После этого ужасного события индийские начальники предложили всем разойтись и каждому отправиться в свою область. Са'адат-хан стал приводить в порядок войско (Буквально: “стал тесьмою распадения листов”, т. е. тою тесьмою, которою соединяются листы книги в корешке переплета) этих неединодушных: в ту же ночь собрал подчиненных и сопровождавших Мухаббат-хана, которых оказалось шесть тысяч человек, и присоединил к себе. Когда командующий звездным войском и восседающий на троне четвертой небесной сферы снял покрывало мрака и сел на свой престол (То есть когда взошло солнце), [Са'адат-хан] вошел в палатку Мухаббат-хана и вызвал всех начальников и значительных лиц. /198б/ Несколько человек отказались прийти: дескать, как смеет нишапурец Са'адат вызывать нас к себе? После этих речей они пробили в барабан похода и пошли к месту цели. Когда весть об уходе этой группы дошла до слуха того знаменитого (Имеется в виду Са'адат-хан), он спешно взял семьсот иранских мулазимов которые еще до того прибыли в Индию, и отправился вслед за той группой. Когда он приблизился, отряд был на марше. Он тотчас убил пять выдающихся начальников, из которых каждый имел ранг пятитысячника и четырехтысячника. Все остальные, увидев такое положение, остановились и успокоились. Са'адат-хан, вернувшись, приказал, чтобы барабанщики и литаврщики били в литавры о его начальствовании и полномочиях, а громогласные джарчи и красноречивые накибы ⁶⁷ выкрикивали для сведения знати и простого народа поздравления и радостную весть о спокойствии. Когда индийские солдаты увидели такую его энергию и смелость, все из страха и боязни полностью подчинились и покорились и служили вполне искренне. Когда он достиг полного успокоения, он направился с победоносным войском для наказания племени раджпут. Пройдя [некоторое] расстояние, он встретился в пяти фарсахах от Акбарабада с тем [108] сборищем, и между обеими сторонами произошло ожесточенное сражение. В конце концов, благодаря счастью лучшего представителя куркановой династии и высокой удаче Са'адат-хана, он нанес сильное поражение тому племени. Во время боя Са'адат-хан смертоносным копьем сбивал со слонов на землю предводителей войска и начальников солдат; многих из того племени он убил и многих взял в плен живыми. Вещей, денег и прочего имущества столько досталось победоносным воинам, что ум не в состоянии представить это и перо бессильно описать.

C такой выдающейся победой он вернулся /199а/ в Шахджехан-абад. После прибытия к шахскому двору он подробно доложил шаху о смерти Мухаббат-хана, беспорядке среди газиев, казни нескольких военачальников, обстоятельствах сражения с племенем раджпут, захвате предводителя того племени и другие сведения. Милостивый падишах вследствие пылкой преданности и смелости Са'адат-хана встал, поцеловал его в лоб, назвал своим сыном, дал ему в тот день чин семитысячника и почетное прозвище Кафи (Кафи означает “способный, компетентный”).

От автора:
Если счастье помогает, то поможет и судьба:
В войске Индии и Рума ты найдешь себе раба.
Нападет твой полк, и станет раджа пленником твоим,
Кровный враг твой станет близким твоим другом и родным.

Когда таким образом прошел один год, Фаррух-сийар распрощался с бренным миром ⁶⁸ и внял призыву: “Возвратись к господу твоему” (Коран, 89, ₂₈ (обращение к душе верующего)). Одного из сыновей его назначили вместо отца. По истечении четырех месяцев эмиры того государства возмутились против него и падишахом сделали другого, по имени Рафи' ад-дараджат. Царствование его продолжалось шесть месяцев; после этого эмиры низложили и его. В этот раз с помощью Са'адат-хана посадили на царский престол Мухаммад-шаха, который был старшим сыном покойного падишаха, и стали [чеканить] монеты и [читать] хутбу на его знаменитое и уважаемое имя ⁶⁹. Самый важный чин в Индии - бурхан ал-мулк, [109] и он был дан Са'адат-хану. Этот выдающийся хан двинул войско на окраины индийской страны и всех непокорных и мятежников тех областей одолел и подчинил вышеупомянутому падишаху. По приказу названного государя ему была дана должность правителя области Агра и нескольких крепостей. Со дня на день его положение возвышалось и улучшалось. Словом, по получении письма Мухаммад-шаха Са'адат-хан в короткое время собрал тридцать-сорок тысяч индийских воинов и приказал своему племяннику Абу-л-Мансур-хану /199б/ прибыть с семьюдесятью тысячами человек. Сам он, получив приказ спешно выступить, отправился быстрым маршем к помянутому падишаху.

Противодействие Мухаммад-шаха счастливому государю, подготовка войска Индии и движение его с целью перерезать путь мирозавоевателя не скрылись от наблюдавших за движением, ибо когда Мухаммад-шах получил соответствующие действительности сведения о движении славных знамен счастливого правителя, он послал много писем и приказов во все страны Индии до границ Декана и Тибета и потребовал к себе войско из каждой области. За короткое время к падишаху явилось девятьсот пятьдесят тысяч солдат и было приготовлено две тысячи пушек и двенадцать тысяч сафбузанов ⁷⁰. Он приказал, чтобы сначала отправили артиллерию и до его выступления остановили [ее] на расстоянии одного фарсаха. Открыв казначейства, он роздал жалованье и дорогие подарки индийским солдатам и приказал некоторым из своих доверенных лиц отправиться в разные области Индии и, где бы ни оказался йог, каландар ⁷¹, дервиш, предсказатель, колдун, заклинатель и волшебник, доставить их к его победоносной особе. Во время беседы [с этими колдунами] он приказал: “Так как держится упорный слух, что Надир есть божья сила и счастливый завоеватель стран и что в какую бы область и место он ни явился, он подвергает все истреблению и ограблению и жителей тех областей пленит и убивает, - то, если, не дай бог, он овладеет этой областью, он ни одного человека не оставит в живых и произведет всеобщее избиение. [110] Нужно подумать об устранении этого и найти средство”. Они не знали о смысле двустишия:

Когда господь светильник зажигает.
Кто дует - свою бороду сжигает.

Группа заклинателей и прочих приняла [к исполнению] этот нелепый приказ и приготовила то, что нужно для колдовства. /200а/ Некоторые занялись этим в Шахджеханабаде, а некоторые отправились в свите победоносной особы и обязались во время боя сделать так, что огонь упадет на кызылбашское войско и целиком его сожжет и уничтожит. Другие из этой группы говорили, что во время построения рядов для боя и подготовки сражения они так крепко свяжут кызылбашские руки, что они совсем не будут в состоянии двигаться и разум у кызылбашей отнимется. Другие говорили: “Мы будем читать такие заклинания, что счастливец (Имеется в виду Надир-шах) со связанными руками и шеей будет доставлен во дворец падишаха”. Одна группа доложила: “Мы устроим такой ураган, что все то войско будет уничтожено ураганом, молнией и сильным холодом”. Словом, каждый делал заявления, какие хотел. Но десять йогов из области Декан, бывшие известными и знаменитыми в той местности, доложили: “Созвездие счастливой звезды мы видим очень высоко и по всем признакам мы думаем, что он (То есть Надир) владеет полным счастьем и покорит Индию. Но если нас десятерых отпустят, мы поедем на острова Кабунус ⁷², которые являются местом произрастания чудодейственных деревьев и трав. Там есть трава, на которой, если мы ее достанем, мы будем колдовать, и получится так, что Надир разгневается на жителей Ирана и все население той страны перебьет и ограбит, [так что], несмотря на процветание Ирана, разорит его и опустошит и в конце концов будет убит одним из жителей той страны”. Александроподобный падишах был обрадован нелепым обещанием тех дурных людей, замысливших зло, и отпустил их. Десять йогов, бывшие [известными] аскетами Индии, вышли [из дворца] [111] падишаха Куркана и [занялись] делом, которое они согласились довести до конца через год.

Когда падишах /200б/ Индии приготовил свое войско, он полностью успокоился и приказал, чтобы то огромное войско было приведено в порядок, село на коней с золотыми уздечками и выстроилось на обширной равнине к северу от Шахджеханабада, дабы недосягаемо высокий (Буквально: “обитатель созвездия Плеяд”) государь выехал на смотр бесконечного войска и увидел свою мощь, пышность и величие. По приказу бесподобного государя чудесное войско выстроилось в той бесконечной пустыне по полкам и отрядам и показывало себя: некоторые - игрою в чоуган ⁷³, некоторые - стрельбой, часть - скачками и часть - метанием дротиков,- каждый каким-нибудь образом показывал свое искусство и радовался. Высокосановный государь и группа его великих эмиров и благородных начальников сели верхом на быстрых коней с золотыми уздечками, поднялись на высокий холм и смотрели на те бесчисленные войска.

Когда Мухаммад-шах увидел такую снаряженную армию и нарядное войско, он захотел увидеть конец ее и протяжение; это не удалось. Им овладело чрезмерное тщеславие, и он cказал: “Если каждый из моего войска бросит горсть земли на кызылбашских солдат, они скроются под покровом земли, и будет так, что следа от них не останется”.

Он приказал, чтобы на несколько дней поставили палатки и ограды и чтобы музыканты и певцы приложили необходимое старание к [наигрыванию] мелодий и [пению] песен и игре на чанге и'уден ⁷⁴, [также] чтобы привели для танцев резвых слонов и забавных обезьян. Словом, в тот день разостлали в этом месте ковер веселья и разукрасили собрание подобно саду Ирама. В это время из района Амбалы прибыло несколько разведчиков и лазутчиков, и они доложили шаху, что счастливец эпохи, государь-мирозавоеватель прибыл с победоносным войском в район Амбалы, захватил этот город, отнесся к жителям этой местности очень внимательно /201а/ и милостиво и направился в эти [112] пределы. Тимуроподобный (Буквально: “имеющий в основе Тимура” (***) . Государи династии Великих Моголов были потомками Тимура, и потому употребленный здесь эпитет имеет два значения: “величественный, как Тимур” и “имеющий предком Тимура”) падишах, узнав о движении счастливого государя, убрал ковер веселья, и эти развлечения и радость сменились горем и печалью. Он отдал приказ ударить в барабан выступления и вместе с чудесным войском направился в Панипат.

Остановившись в этом месте, он прежде всего приказал, чтобы самсам ад-даула Хан-Дауран, который был амир ал-умара всей Индии, с восемьюдесятью тысячами человек в качестве авангарда армии занялся разгромом стремящегося в бой войска, а Музаффар-хан и Динашур-хан, сыновья его, отправившись в разведку, показали бы свою зрелость и опытность. В правое крыло войска он назначил (Над словом “назначил” написано цифрами: 140 000) Васили-хана, который был могущественным военачальником, с несколькими сердарами, а в левое крыло - эмира Гули-хана и 'Али-Мухаммад-хана, сыновей Хасан-хана Кука, и Ашраф-хана (Над именем Ашраф-хана написано цифрами: 130 000); в тылу тех и других он поставил Агбар-хана (Имя явно искажено), 'Акил-бек-хана, 'Али-Асад-хана и Шахдад-хана (После имени Шахдад-хана над строкой написано цифрами: 100 000) афганца. В центр войска он назначил (Над словом “назначил” написано цифрами: 110 000) низам ал-мулка, который был правителем семи областей Декана (В тексте вместо Декан - Рекан) и вакил ас-салтана ⁷⁵. Камар ад-Дин-хана, бывшего главным везиром, и несколько других ханов он расположил резервом со ста шестьюдесятью тысячами человек, которых разбил на четыре отряда, и дал наставление войску, чтобы, если кто-нибудь из ханов, назначенных для боя, ослабнет, назначенный в помощь отряд подошел и не допустил бы поражения. Остаток войска (Наверху приписано цифрами: 44 000) он поручил ханам и надежным начальникам, чтобы они под куркановым знаменем приложили необходимое [113] старание и наблюдали за боем обеих сторон. Артиллерийских начальников по имени Бахши и Мир-Калан он поставил в том месте во главе артиллерии, чтобы вели стрельбу ядрами и бомбами. Когда он установил этот порядок для войск, двенадцать тысяч избранных молодцов войска под командой Хан-Нийаз-хана он назначил в передовой отряд и для разведки, /201б/ чтобы они каждый день сообщали свежие сведения о движении мирозавоевателя.

Когда рассудительный падишах пробыл несколько дней в Панипате, до слуха его довели, что если он уйдет с этой стоянки и остановится на стоянке Карнал, то победоносное войско не будет чувствовать затруднений в [снабжении] водой и фуражом. Александроподобный падишах ушел с помянутой стоянки и на стоянке Карнал довел знамена пышности и славы до высшей точки подъема молодого месяца. Во-первых, он приказал, чтобы победоносное войско воздвигло вокруг себя неприступную стену с крепкими башнями и построило мощную и оборудованную крепость, а башни и окружающую стену укрепило бы пушками, крепостными мортирами (хумбара), фальконетами и льющими огонь сафбузанами. Передовому отряду он приказал пойти наперерез мирозавоевательному войску, каким бы то ни было образом добыть языка у тех людей и доставить к небесному двору. Он провел здесь несколько дней [в ожидании] прибытия Са'адат-хана: посылая одного за другим курьеров и гонцов, он требовал, чтобы [тот] явился как можно скорее. Са'адат-хан спешно в ночь на вторник пятнадцатого зул-ка'да помянутого года (24 февраля 1739 г) час спустя после наступления ночи (Так буквально; в действительности это значит: час спустя после заката солнца), прибыл в ставку Мухаммад-шаха и был удостоен шахского объятия. Вследствие прибытия этого высокосановного хана у всех людей лагеря и у Мухаммад-шаха появились радость и восторг в такой степени, как будто они получили вторую жизнь и новое существование; в ту ночь заставили литавры радости и курканов барабан бить [призыв] к бою. Каждый из сердаров и начальников хвастал [114] богатырскими и полководческими качествами и обещал другому иранское имущество, вещи и пленных.

Однако Са'адат-хан, находясь в ту ночь у туркменского падишаха (То есть у Мухаммад-шаха. Туркменами персидские историки того времени иногда называли чагатайцев, в том числе Бабуридов), исследовал вопрос об устройстве армии и полководческих качествах солнцевенечного эмира. Лазутчики давали сведения о войске, свите, рустемоподобных молодцах и победо-носных богатырях. Са'адат-хан /202а/ был человек умный, деловой и в науке военного командования и ведения войны очень талантливый; от речей лазутчиков на его тело напала дрожь и сердце забилось в груди. В ту ночь он довел до августейшего слуха: “Да буду жертвой твоего справедливого порога! Я, жалкий и слабый, в течение сорока-пятидесяти лет проявлял в службе и самопожертвовании полную искренность и получал от этого вечного государства выгоды и пользу. В прошлую ночь я видел тревожный сон, и мне приходит на ум, что, если я доведу до августейшего слуха его действительное содержание, командующие, начальники и эмиры припишут [это] моей трусости и страху. Если всевышнему богу будет угодно, во время восхода мир освещающего солнца первым человеком, который вступит на поле битвы и будет рисковать своею жизнью на пути веры и вечного государства, буду я. Впредь поступай так, как ты считаешь полезным для своей власти”. Когда небеснопышный падишах и могущественные эмиры услышали речь Са'адат-хана, все они опустили голову размышления на колени изумления. Самсам ад-даула-хан ⁷⁶ сказал: “То, что ты сказал, есть сообщение о действительном. Но глаза этой армии обращены на тебя и твое войско. Тебе нужно за многолетнюю хлеб-соль августейшего правителя отплатить благодарностью и, не поскупившись на самопожертвование, поддержать полностью репутацию свою и своих детей”. Са'адат-хан сказал: “Что нужно для самопожертвования, будет мною сделано”. Словом, в ту ночь рвущееся в бой войско занялось приготовлением оружия войны; снарядили двенадцать тысяч боевых слонов, чтобы во время сражения пустить их в дело и разжечь [115] к битве. Са'адат-хан, проведя ту ночь в отдыхе у небесноподобного падишаха, об образе действий жестокой судьбы не знал и об обманах счастья не ведал.

/202б/ Никто, кроме бога, не в силах узнать,
Что хочет судьба с нами завтра сыграть.

Выступление войска, подобного граду, и завоевание крепости Амбала

Кто повесть старинную эту писал,
Тот так о герое своем рассказал:
Трон счастья великий любимец судьбы
Добыл себе после удачной борьбы.

Венценосный государь и высокосановный эмир выступил из области Лахора с огромным войском и поводья движения направил в сторону Амбалы. Прежде всего он назначил в тот город Хаджи-хана Курда с двенадцатью тысячами отборных победоносных воинов, чтобы, если до прибытия августейшей особы (Буквально: “августейшей свиты”) в течение одного дня не сдадут крепость, взять ее приступом и жителей подвергнуть всеобщему избиению. Этот высокосановный хан подошел к крепости, охватил ее кругом, как камень в перстне, и [уже] хотел приложить старание к уничтожению ее, как начальники и вожди города явились к этому высокосановному хану с большими подношениями и подарками, вдели в ухо серьгу подчинения и покорности счастливому государю и доставили много провианта в виде зерна и прочего необходимого. На другой день показались признаки победоносного войска, и знамена величия и славы были подняты в той области до высшей точки стояния молодого месяца. Жители той местности были удостоены чести поцеловать порог правителя мира и стали объектом бесконечных милостей мирозавоевателя. Счастливец эпохи полностью успокоил жителей той местности и оставил в тех пределах имущество, грузы и обоз войска (На полях приписка: “оставил там уважаемый гарем под начальством Ни'мат-'Али-хана”). [116]

Во время выступления из Лахора он отправил в войско Мухаммад-шаха сарханга ⁷⁷ Зад-хана (Писец не разобрал это имя и писал ***; то и другое - искажение) в качестве шпиона. Этот знаменитый сарханг и два дервиша-послушника приняли вид индийских йогов, и, пройдя расстояние, они прибыли в ставку Myхаммад-шаха в виде странствующих дервишей. Сколько он ни старался определить [численность] того войска, ему не удалось. От самого /203а/ Джеханабада до Карнала он шел с войском Мухаммад-шаха. Из-за многочисленности войска им овладел страх, ибо больше того было невозможно представить. Как-то ночью он захотел отправиться в ставку счастливого государя. Он подумал про себя, что уйти с пустыми руками совсем глупо; лучше пойти в палатку одного из важных ханов, взять для себя немного золота и украшений и отправиться к месту назначения. С этим желанием однажды в полночь он вошел в палатку Камар ад-Дин-хана и сначала хотел отрубить ему голову и заняться намеченным делом; но потом он испугался взыскания и допроса счастливого государя и отказался от своего намерения. Однако пояс с кинжалом, ручка которого была усыпана изумрудами и яхонтами, сабельный убор и несколько золотых кубков и чаш, украшенных драгоценными камнями, он положил в пояс, вышел из палатки, убил стороживших у палатки четырех часовых, ушел из лагеря Мухаммад-шаха и направился в лагерь мирозавоевателя. [Здесь] он доложил шаху о многочисленности индийцев, прибытии Myхаммад-шаха в Карнал и хвастовстве индийских военачальников и сказал: “Если бы я не побоялся счастливого государя, я убил бы и Камар ад-Дин-хана и представил бы его голову светлейшей, священнейшей особе”. Государь-мирозавоеватель сказал: “Для чего ты ходил в его палатку?” Тот доложил: “Так как во время отъезда из Джеханабада я каждый вечер ходил под видом странствующего монаха в его палатку, получал из его кухни немного пищи и вина и съедал, то в ту ночь, когда я решил вернуться, я сказал: немного средств на расходы в пути нужно иметь. Волей-неволей я пошел в его [117] палатку, взял немного вещей на расходы, четырем часовым в виде, платы за посещение отрубил головы и прибыл во дворец убежища мира”. Государь-мирозавоеватель сказал: “О старый вор-негодяй! /203б/ Дело было не в расходах на дорогу в 10-12 миль, - ты завладел имуществом и вещами Камар ад-Дин-хана. Принеси сейчас, чтобы я разделил с тобой пополам!” Зад-хан отказался от этого. По приказу владыки мира фарраши ⁷⁸ вдели его ноги в фалаху ⁷⁹ и нанесли ему по пяткам около сорока ударов палкой; он начал стонать и кричать и сказал: “Если прикажете фаррашам убрать руки, я представлю вещи и возьму [их] стоимость”. Было приказано отпустить его. Он тотчас пошел и принес светлейшей особе помянутые вещи целиком и полностью. Владыка мира спросил: “Еще было?” Зад-хан доложил: “То, что было, - и есть то, что я представил”. Снова ноги его вдели в фалаху и стали бить палкой. Зад-хан поднял крик и говорил смешные слова; мирозавоеватель очень смеялся. Когда 3ад-хан увидел, что фарраши в битье нерадивости не проявляют и он уже достаточно вкусил палок, он закричал громким голосом и поклялся: “То, что я принес, это и есть [все], и я даю зарок больше правду не говорить”. Владыка мира приказал оценить вещи и деньги вручить Зад-хану. После получения денег он подошел к шаху и доложил: “Эти деньги взамен битья, которое я вкусил. Прикажите уплатить мне стоимость вещей”. Владыке мира речь его очень понравилась, и он подарил ему вещи. Сердар Зад-хан с веселым сердцем и в превосходном настроении пошел в свою палатку и стал молиться за государя-мирозавоевателя. Некоторые сведения о нем будут упомянуты, если богу будет угодно, в рассказе о положении в Индии.

Когда владыка мира и государь-мирозавоеватель выступил из Амбалы и направился в Карнал, группа мятежников и непокорных из афганского племени, которое жило в том районе, полностью положила голову /204а/ подчинения и нужды на землю унижения и огорчения и явилась во дворец убежища мира. Победоносная особа в эти счастливые времена остановилась на берегу реки, поросшем многочисленными деревьями и зеленью; в это время победоносные дозоры задержали нескольких [118] индийцев, возвращавшихся по торговым делам из лагеря Myхаммад-шаха на свою родину, и доставили их во дворец убежища мира. Когда у них навели справки о положении падишаха Индии, [они] доложили его величеству, что падишахские знамена остановились в районе Карналя и ожидают прибытия Са'адат-хана, чтобы после его прихода как можно быстрее направиться сюда. Упоминалось, что Са'адат-хан в течение этих нескольких дней прибудет к Мухаммад-шаху. Двенадцать тысяч человек из племени раджпут под начальством Джан-Нийаз-хана Узбека назначены в качестве передового отряда, а хан этот по известности и храбрости равен Джаханбахшу, сыну Фарамурза, сыну Рустама, сыну Дастана. В присутствии того падишаха (Имеется в виду Мухаммад-шах. ) он обязался: разбить кызылбашское войско и Надира Счастливца вместе с его сердарами доставить ко двору падишаха. Услышав эти речи, эмир-мирозавоеватель невольно улыбнулся. Но в это время Хаджи-хан Курд, Касим-бек каджар, Махмуд-бек и Мухаммад-'Али-хан афшар находились в присутствии священной особы. Когда они услышали хвастливые слова, Хаджи-хан доложил августейшему государю: “Если будет приказ мирозавоевателя, этот искренний слуга доставит счастливому государю половы Джан-Нийаз-хана и его воинов”. Был отдан непреложный приказ, чтобы Хаджи-хан, выбрав шесть тысяч рустемоподобных иранских молодцов, /204б/ направился быстрым маршем наперерез тем презренным.

Посылка счастливым мирозавоевателем Хаджи-хана Курда наперерез пути Джан-Нийаз-хана и одержание им победы

Что касается [индийской] стороны, то, когда согласно приказу Myхаммад-шаха дело передового отряда было возложено на Джан-Нийаз-хана, то есть [было приказано], чтобы он занялся этим важным делом, этот высокомерный человек, отдалившись со своим войском на четыре мили пути от лагеря своего падишаха, остановился на берегу реки в изобилующем [119] растительностью месте и назначил несколько своих опытных газиев в дозор, чтобы они несли караульную службу в месте прохождения войска противника и, если обнаружится какой-нибудь признак войска государя-мирозавоевателя, сообщили бы ему. Двое суток они (То есть Джан-Нийаз и подчиненные ему командиры) провели в этом месте в курении чарса и бангаба ⁸⁰ и бесконечной болтовне: обещали друг другу имущество иранцев и сообщали радостную весть о [взятии] пленных. А Хаджи-хан Курд также остановился во время захода солнца на расстоянии одной мили пути, который оставался между ними (Имеется в виду расстояние между лагерями Хаджи-хана и Джан-Нийаза), и ту ночь провел там в покое и отдыхе.

На другой день, когда лезвие меча утра рассекло темя индийца ночи и армию эфиопов мрака рассеяло авангардом войска света, сердар Хаджи-хан двинулся с рвущимся в бой войском, и те шесть тысяч человек разделились на три отряда: в правом крыле [был ] Касим-бек каджар, в левом - Мухаммад-'Али-хан, в центре войска расположился сам Хаджи-хан и назначил в окрестности несколько дозорных. В это время помянутый дозор доложил могущественному сердару (То есть Хаджи-хану), что несколько всадников показались на вершине песчаного холма и неизвестно, кто они и по какому делу были там. Сердар Хаджи-хан взял десять победоносных воинов и тотчас стремительно напал на тех людей, которые были дозорными Джан-Нийаз-хана: восемь человек из них, он убил или захватил [в плен], а два человека бежали. /205а/ Когда помянутый сердар выяснил обстановку, он тотчас послал обратно несколько человек и потребовал войско. Когда войско явилось к Хаджи-хану, высокоблагородный сердар с знаменитыми начальниками признал полезным следующее,: пока еще индийское сборище не решилось твердо на бой, мы направимся сразиться с ними до того, как они построят ряды, и расстроим их дело. Они осведомили об этом великих эмиров и благородных газиев и все согласились с этим мнением. Подняли выше небес победоносные знамена, и, подобно потоку, падающему с высоты в [120] низину, эти шесть тысяч знаменитых всадников, бывших цветом кызылбашского войска, с острыми саблями и сверкающими, как молния, пиками двинулись на врага и, следуя один за другим, совершили нападение.

Когда те два бежавших человека прибыли к Джан-Нийаз-ха-ну, они доложили ему: “Десять кызылбашских бойцов появились внезапно, как смерть, восьмерых из нас убили и пленили, а мы двое бежали и явились к тебе”. Тот бесстрашный кровопроливец приказал пролить кровь этих двух несчастных и сказал: “Откуда у кызылбашского войска выдержка и смелость, чтобы десять человек из них могли пройти в это место!”. Во время этого разговора, хвастовства и болтовни вдруг показались признаки победоносного войска. Пораженный Джан-Нийаз-хан побуждал своих газиев к бою, а племяннику своему Исфандийар-хану с группой бойцов приказал пойти наперерез кызылбашам и не давать им продвигаться вперед, чтобы в это время построить ряды для сражения и подготовиться к бою. Однако от этих оборонительных действий руки и сердца врагов ослабли, и они были заняты делами боя в стесненном положении. Исфандийар-хан, который /205б/ всегда был известен как хвастун и обладал смелостью и быстротой, некоторое время держался при нападении и проявлял бесполезные усилия защищаться и противодействовать. В конце концов раненный, по различным рассказам, стрелой или случайной пулей, он отдал наличную жизнь принимающему души (То есть ангелу 'Азра'илу). Так как тот отряд после его смерти остался без военачальника, то каждая группа там, где находилась, занялась своей собственной защитой; знаменитые бойцы и славные молодцы с четырех сторон общей массой, как поток, смели то разрозненное сборище, как пыль с лица земли, многих утопили в том глубоком море (Морем здесь названа река), а остальных рассеяли и, достигнув рядов Джан-Нийаз-хана, вступили в бой. В этой сумятице сражения Мухам-мад-'Али-хан каджар встретился с Джан-Нийаз-ханом, и оба обменялись несколькими ударами копья. Мухаммад-'Али-хан [121] одним ударом смертоносного копья в грудь освободил его от этого обмена, тотчас отрубил голову, насадил на копье и поднял. Когда индийское войско увидело своего сердара убитым, каждый, имевший силу ехать верхом, обратился в бегство; палатки, ковры, вьюки и грузы бросили и воспользовались оставшейся жизнью.

Стихи:
Спасаясь от львов, побежали газели,
И сил ни в руках не осталось, ни в теле.
Хотя они смелыми были и сами,
Но мчались, как серны, гонимые львами.
И весь этот строй смельчаков так помчался,
Что даже Эльбурс на кусочки распался.
Без платья бежит один, душу спасая,
Другой бросил шлем, от врагов убегая.
Все войско, в конец истощив свои силы,
В воде и огне свою смерть находило,
И с сотней уловок, усилий, мучений.
Ушло только сто человек из сраженья.

Из тех двенадцати тысяч человек только небольшое число, смерть которых была отсрочена, благополучно унесло свою душу. Они пришли к Муламмад-шаху /206а/ и доложили о происшествии; от этих слов дрожь охватила эмиров и падишаха.

Такой овладел существом его страх,
Что с неба посыпался на землю прах.
От этого стал еще больше дрожать
И сгорбился он, и согнулася стать.
Сошли все индийцы от горя с ума:
Погибнут их семьи, погибнут дома.
У этого сын убит, там убит брат
И там же отец и два дяди подряд.
Злодейкой-судьбой перебиты они,
Живые остались совсем без родни.
Так в Индии эта злосчастная рать
Заставила всех безутешно рыдать.

Словом, по приказу рассудительного падишаха все начальники, командиры, великие эмиры и почетные сердары явились к обладателю благости и от овладевшего ими страха решили на этой стоянке Карнал построить сильное укрепление и [122] приготовиться к бою. Поэтому они соорудили очень сильную и оборудованную крепость с прочными башнями. Вокруг той крепости расставили пушки и сафбузаны и выкопали глубокий ров. Со дня на день войска с окраин Индии [подходили] полками и присоединялись к армии Мухаммад-шаха. Однако на Мухаммад-шаха в ту ночь напал такой страх, что он каждую минуту давал наставления сердарам, начальникам и эмирам относительно защиты и охраны укрепления и о непроявлении нерадивости в сражении. Он говорил: “Если, не дай бог, произойдет несчастье с вашим войском, вы все погибнете”. Сердары усмехнулись, услышав эти слова, и доложили: “Откуда сила и смелость у иранца Надира, чтобы противостоять нашему войску?” Так они говорили и веселили этим свое сердце.

Когда Хаджи-хан, Мухаммад-'Али-хан и Махмуд-хан одер-жали такую /206б/ выдающуюся победу, государь-мирозавоеватель с ужасающим войском также прибыл на то место. Увидев эту битву, он счел ее хорошим предзнаменованием, роздал начальникам обильные подарки и оказал милости. В это время до его слуха довели, что завтра, в понедельник, Са'адат-хан с большим войском прибывает в лагерь Мухаммад-шaxa. Был отдан приказ, чтобы Хан-'Али-хан (Наверху приписка: “гоклан”) и Хаджи-хан Курд, взяв двенадцать тысяч человек, преградили дорогу Са'адат-хану и постарались отбросить его. Согласно подлежащему исполнению приказу мирозавоевателя помянутые ханы двинулись с победоносным войском и направились наперерез Са'адат-хану.

Пройдя около восьми, миль, они оказались на расстоянии четырех миль от войска Мухаммад-шаха. Туда, где были большие проезжие дороги, они выслали дозоры [с приказом], если обнаружатся признаки войска, сообщить им. Как раз в то время, когда отправляли дозоры, в это место прибыл кашмирский сердар Химмет-хан. Хан-'Али-хан и Хаджи-хан, не приводя войско в порядок и не выстраивая рядов, сели на быстрых, как ветер, коней и сплошной массой сразу атаковали тот несчастный отряд. В течение одного часа между обеими сторонами шел бой. Так [123] как у черного ворона нет силы выдержать удар высокопарящего царственного сокола и слабый воробей не может видеть орла, индийцы с криком “рам, рам!” в поисках [спасенья] бросились бежать и рассеялись подобно звездам Малой Медведицы. Кызылбашские газии обагрили и украсили поверхность долины кровью индийцев, как тюльпанами и аргаваном, а головы и руки богатырей сверкали на поле боя подобно мячам и палкам чоугана (То есть отрубленные головы катались по земле, как мячи, а руки валялись, как палки чоугана). Победоносным газиям достались вещи и добыча того войска, а Химмет-хан был взят одним туркменом в плен. Когда они прекратили усердное уничтожение [врагов] и успокоились, до слуха сердаров довели, что еще около /207а/ пяти-шести тысяч человек с имуществом и снаряжением (В тексте карханаджат, то есть мастерские; в действительности это,
конечно, обозы со снаряжением) показались на этой равнине. Хан-'Али-хан гоклан с четырьмя-пятью тысячами славных победоносных воинов направился преградить дорогу тому отряду. А с этим отрядом было так: Са'адат-хан прибыл быстрым маршем в августейшую ставку, [причем] он оставил сзади обоз со снаряжением, а сам со всадниками на быстроногих конях прибыл к помянутому государю. Когда [люди] того отряда увидели признаки войска, они сказали себе: “Конечно, это Са'адат-хан послал помощь, чтобы мы привели обоз в лагерь в полной безопасности”. Так они говорили, как вдруг кызылбашские газии окружили их и часть их убили, а некоторых, связав им руки, взяли в плен; остальных вместе с обозом Са'адат-хана погнали вперед и присоединили к войску Хаджи-хана.

Немногие ушедшие из этого сражения пришли к Са'адат-хану и рассказали ему о гибели [отряда] и ограблении [обоза]. Это известие распространилось по всему войску Мухаммад-шаха. Все сердары и солдаты вследствие этой страшной вести были охвачены страхом и ужасом. Люди, бывшие вне укрепления, воспользовались случаем и бросились внутрь его. [124]

Что касается той стороны (То есть кызылбашского войска), то Хан-'Али-хан и Хаджи-хан, [возвратившиеся] с выдающейся победой, присоединились к победоносным войскам государя мира. Счастливый мирозавоеватель проявил в отношении их необходимое внимание и милость и наградил царскими халатами. Остановившись в ту ночь в двух фарсахах от ставки Мухаммад-шаха, кызылбашские газии были заняты устройством своих дел и готовили орудия войны и боя и оружие сражения и битвы. В ту ночь рвущиеся в бой богатыри и славные воины совсем не опускали спину отдыха /207б/ на постель покоя и постоянно думали, как опередить друг друга в завтрашнем бою. Все славные воины приняли обязательство, пока душа останется в теле, стараться в бою пожертвовать собою на пути истинной веры, не быть небрежными в искоренении врагов главы пророков и не проявлять легкомыслия.

В ту ночь счастливый государь, воздвигнув палатку поклонения, предался молитве и, обнажив голову, просил у щедрого бога победы, проливал кровавые слезы из скорбных очей и говорил:

Набросок:
“О боже всесильный, тебя я молю
Меня не унизить и в этом бою.
Я поднят тобой до такой высоты
И сделал героем меня только ты.
Когда мое знамя в движенье пришло,
Повсюду молву обо мне разнесло.
Везде моей славы сияют лучи,
И ты ее в Индии не омрачи.
Пусть я непокорен и стыд потерял,
Кругом обесславлен и грешником стал,
Но все-таки я ведь воспитан тобой
И поднят высоко твоею рукой!
По милости только твоей, о творец,
Добыл я и славу и царский венец!
Я стал государем на диво царям,
Ты дал мне престол, и я правлю уж сам.
К тебе я взываю, в руках твоих власть:
Не дай мне на свете позорно упасть.
Победу мне в этом сраженье пошли [125]
И в душу унылую бодрость всели.
О, сжалься над плачущим сердцем моим,
Ведь я лишь тобою всечасно храним.
Пусть я опозорен, потеряна честь,
Но сто тысяч войска, наверное, есть,
И если в моих это войско руках,
То волей твоею: ведь ты падишах.
Сюда из Ирана привел я с собой
Огромное войско, чтоб дать этот бой.
По воле твоей эта смута идет:
То яд смертоносный даешь нам, то мед.
Порадуй меня этим медом своим,
Конец положи всем печалям моим!”
Так он говорил, и при этом не раз
Горючие слезы лилися из глаз.
Дивлюсь я, взирая на нашу судьбу:
Кого ни возьму я: царя, голытьбу,
Беднягу несчастного иль богача,
/208а/ Тирана бесстыдного иль палача,
Когда поражает печаль их сердца,
Свой взор обращают они на творца.
Асаф я, и нет у меня ничего,
Надежда моя на него одного.
Пускай целый мир ополчится войной
И будет пытаться вступить с нами в бой, -
Но если господь будет нам помогать,
Ослепнет, оглохнет и сгинет та рать”.

Словом, ту полную волнений ночь высокосановный падишах провел в печали, страхе, плаче, рыдании и беспокойстве, пока “го не одолела дремота, и во сне он увидел приметы победы. Когда пользующийся покровительством бога поднял голову ото сна, он вызвал всех начальников, командиров, тысячников и пятисотников победоносного войска, поручил высоким тысячникам и воинственным храбрецам строить отряды в ряды для боя и приказал: “Если противник, получив перевес, разобьет какую-нибудь часть [войска], даже перебьет [ее всю] и никого не оставит в живых, - горе тому, кто без моего приказа пойдет на помощь и окажет поддержку: я голову этого [военачальника] и каждого, кто выступит с ним, отделю от туловища и воздвигну (из этих голов] башню; а всякого, кто в борьбе, храбрости и [126] самопожертвовании проявит необходимое старание и искреннюю преданность, подниму выше небесного свода и среди равных и близких сделаю Кубадом ⁸¹ эпохи и окружу постоянным почетом” (Буквально: “...почетом ночью и днем”). Все высокие начальники доложили: “Пока душа будет в теле, у нас не будет затруднения по части убийства и усердия. Если богу угодно, силою вечного счастья тени Аллаха мы завтра в полчаса астрономического времени разорвем нить индийского сборища, рассеем их и приобретем веселое лицо в этой жизни и награду в будущей”. /208б/ Милостивый падишах одобрил и похвалил этих уничтожающих врагов людей и разрешил им удалиться.

О сражении Надира эпохи с падишахом Индии Мухаммадом, о поражении государя Куркана и о пребывании его в осаде по гордости и незнанию.

На другой день, когда царь четвертого климата сел на голубого коня и лучезарным копьем разогнал и уничтожил звездное войско,-

Смеется в небе солнце и землю озаряет,
На смену темной ночи день ясный наступает,
Все звездочки померкли на небосводе синем,
Сияет лотос белый, куда мы взор ни кинем, -

государь-мирозавоеватель сел на коня с золотой уздечкой, приказал двинуть счастливые знамена и золотое надирово знамя и поднял величие и славу до небесной высоты. Он так построил правое крыло, левое крыло, центр и арьергард, что могущественные государи не видали подобного. В [один из] отрядов войска он [назначил ] своего благородного сына Муртаза-Кули-мирзу, который в том бою был назван Насраллах-мирзой ⁸², и дал ему в помощь несколько опытных сердаров, а сам с пятьюдесятью-шестьюдесятью преданными гулямами занялся построением рядов для боя. В это время победоносные дозорные захватили несколько человек из индийского войска и привели к блистательной, счастливой особе. Когда он производил допрос [127] этих злоумышляющих людей, они доложили ему, что Мухаммад-шах не начинает [сражение] из-за неприбытия Са'адат-хана, который в этот день прибудет в мир озаряющую ставку. Счастливый государь сказал: “[Мои воины] доставили мне вчера имущество и вещи этого [отряда] и доложили, что Са'адат-хан прибыл к своему государю”. Те люди (То есть захваченные солдаты) доложили: “Мы так поняли, как докладываем, потому что сегодня из Панипата /209а/ сообщили, что он выступил и прибыл в ставку своего государя” (Так буквально, с сохранением порядка слов. Ввиду отсутствия знаков препинания в персидском языке можно понять и иначе: “...сообщили, что он сегодня выступил из Панипата...” и т. д). Счастливец эпохи сказал: “Может быть, другое войско придет к нему на помощь. Поскольку мы выступили, то лучше будет направиться восточнее ставки Мухаммад-шаха и в дороге сразиться у Панипата, чтобы в случае, если прибудет откуда-нибудь (Буквально: “извне”), войско, не допустить соединения с ним”. С этим намерением страшное войско подобно сильному грому и кипящему морю прошло мимо места построения рядов падишаха Индии и из той обширной равнины направилось на восток от его лагеря.

Индийские дозоры доложили своему падишаху о движении [войск] счастливого государя. Мухаммад-шах сказал: “Его действия показывают его слабость, потому что он хочет отойти в сторону”. Он приказал своим войскам также очистить поле боя и построить ряды в той стороне. По приказу падишаха Индии это бесчисленное войско направилось из укрепления в те пределы; привезли из укрепления на поле боя тысячу пятьсот пушек, а пятьсот пушек оставили вокруг крепости, которую раньше построили для себя. Двенадцать тысяч сафпузанов и двенадцать тысяч фальконетов с четырьмя тысячами снаряженных боевых слонов и огнеметами ⁸³ расположили на поле боя. На правом крыле и левом крыле, в центре и на флангах расположились самсам ад-даула Хан-Дауран, Музаффар-хан, сашур ид-даула, Васили-хан, Са'адат-хан, эмир Гули-хан, [128] 'Али-Мухаммад-хан, И'тибар-хан, 'Акил-бек-хан, 'Али-Асад-хан, Шахдад-хан, Музаффар-хан, Атай-хан и Нураллах-хан. Мухаммад-шах, сев на белого слона, расположился впереди войска, и около двадцати тысяч /209б/ раджей самоотверженно окружили его, говоря: “Рам, рам!” (Здесь эти слова имеют значение “Слава! Слава!”). Перед войском поставили разрушительные пушки и бесчисленные сафпузаны и с каждой стороны выстроили один за другим несколько рядов для боя. Сзади войска низам ал-мулк, великий везир Камар ад-Дин-хан, субадар Ихлас-хан, Шах-дад-хан афганец, Джани-Курбан-хан и несколько важных эмиров выстроили [свои войска], и они стояли сплошной массой до места укрепления на расстоянии более одной мили; вокруг себя они создали преграду из пушек и огнеметов. По словам внушающих доверие рассказчиков, [индийское войско] было раз в десять-двенадцать больше войска верховного турецкого паши 'Абдаллаха. Когда злостные индийцы и храбрецы сражений увидели это множество людей и скученность своего войска, они сказали про себя: “Если по числу небесных звезд, песков пустыни, деревьев и колючек кустарников все превратится в войско и нападет на нас, то от шума, суматохи, крика людей и ржанья лошадей все размякнет, как сироп (В тексте ошибочно куштаба вместо правильного кушаба. Это сгущенный сок винограда, имеющий вид меда или патоки), и уничтожится”. Напустив на себя гордость и высокомерие, они занялись рассматриванием победоносного войска.

Счастливый государь и мирозавоеватель, сев на легкого, бодрого коня и построив один за другим семьдесят два ряда, своею драгоценной и всегда счастливой особой прибыл к помянутым рядам и стал приводить строй в порядок и расстанавливать по местам бойцов и командиров (сархайл) войска. Перед войском он поставил страшную артиллерию. Махмуд-бек афшар, Касим-бек каджар и Хан-'Али-хан гоклан в качестве авангарда, производя разведку, первыми вступили на поле боя и, забавляясь военными действиями, нагнали такой страх на сторожевое охранение индийцев, /210а/ что желчь в их теле превратилась в воду. [129]

По приказу падишаха Индии двоюродный брат самсам ад-даула Музаффар-хан с семью тысячами отличных... (Пропуск) вступил на арену боя, и они стали добиваться бедствия и несчастья; а с [иранской] стороны помянутые разведчики стали стремиться к этому великому делу, и с обеих сторон ветер от быстрых, как вихрь, коней и движения подобных львам бойцов вместе с бедствиями смятения и волнения достиг сферы эфира.

От тучи орудий войны, молний огненных мечей, грома и топота коней, крика людей, тучи разящих стрел, града пуль смертоносных ружей на поле боя во все стороны потекли реки и ручьи крови (Здесь слово искажено писцом). Из подобных (В тексте ***; вероятно, *** “подобный”) ручьев и рек образовалось полное несчастий бурное море; быстро корабль жизни знаменитых борцов погрузился в эту кровожадную пучину и стал пищей акулы смерти.

Стихи:
Равнину всю залил кровавый поток,
Как ночью темно, лишь сверкает клинок.
От шума и пыли, людей и коней
Стал воздух той местности негра черней.

В тот ужасный день кызылбашские воины показали мужество и храбрость и гнали [индийцев] до центра войск. По просьбе эмира Гулл-хана еще пять-шесть тысяч человек поспешили на помощь на поле боя. Опять оба войска, как туча и ветер, смешались друг с другом, и кызылбашские газии в схватке с богатырями Индии, прося “помощи от Аллаха и близкой победы”. (Коран, 61, ₁₃), старательно проявляли мужество и храбрость, а смельчаки Индии, помня славу и позор, усиленно приготовились мужественно сражаться - и огонь битвы вторично вспыхнул.

Стихи:
С потерями страшными гибнут войска:
Гора из убитых, из крови река.
Не видно среди окровавленных гор,
Лежат ли доспехи иль алый убор. [130]

Словом, во время сумятицы сражения Музаффар-хан встретился с Хан-'Али-ханом гокланом; они обменялись несколькими ударами копья, /210б/ и в конце концов от удара стрелы, попавшей в грудь Музаффар-хана, он отдал душу тем, кто принимает души (То есть ангелам смерти). Эмир Гули-хан выстрелом из ружья отправил в вечный мир одного из славных азербайджанцев. Отряд без начальника повернул обратно с поля боя и отступил к своему войску. Когда Мухаммад-шах увидел такое положение, он приказал выдающимся артиллеристам и искусным огнеметчикам открыть стрельбу разрушительными снарядами и огненными бомбами. Индийские артиллеристы открыли стрельбу, как из грозового облака. [Выстрелы из] ружей, громовой звук бадлиджей и зарбзанов, убийственные удары ружейных пуль сделали воздух места боя таким, как будто в пространстве мира в сторону касающегося неба знамени единоутробного брата счастливого государя Лутф-'Али-хана, стоявшего на правом крыле с Хаджи-ханом Курдом, сыпался град. Авангард поля боя все время из-за сильного ружейного огня (Буквально: “вследствие силы ружейных пуль”) отходил к тому победоносному войску; не раз у него было желание (Фраза явно незаконченная; автор хотел сказать, что у авангарда было желание отступить под защиту правого крыла главных сил), так как ни у кого не было возможности стоять и держаться перед тем войском, но славный авангард, боясь гнева счастливого государя, проявлял необходимое мужество и держался стойко. Когда войско противника было-близко к тому, чтобы вырвать из рук бойцов свободу действий; на поле боя, а доблестный Хан-'Али-хан отражал его атаки (Буквально: “намерение”), государь-мирозавоеватель, видя такое положение, приказал [через] двух личных гулямов, чтобы авангард оставил поле боя, отошел в тыл войска Лутф-'Али-хана и остановился. Лутф-'Али-хану было приказано, чтобы пешие ружейные стрелки и артиллеристы занялись стрельбой и проявили необходимое мужество. /211а/ Когда помянутые ханы (То есть Махмуд-бек, Касим-бек и Хан-'Али-хан, бывшие в авангарде) были освобождены от [131] сражения, те десять-двенадцать тысяч славных бойцов старательно занялись стрельбой из ружей, бадлиджей, зарбзанов, пушек, мортир (хумбара) и сафбузанов... (Пропуск), так что на земле поля боя от пыли, грома и урагана нельзя было различить, ночь это или день. Но еще восьмидесяти тысячам с артиллерией и ружейными стрелками, бывшим под командой самсам ад-даула, было приказано атаковать левое крыло войска, которым командовали Фатх-'Али-хан, брат Лутф-'Али-хана, Мухаммад-Риза-хан афшар, Музаффар-'Али байат, Мухаммад-Риза-бек мукаддам, 'Али-Мар-дан-бек афшар и некоторые другие начальники, и напасть с правого и левого крыла, из центра и с флангов войска Индии (То есть в атаке на левое крыло кызылбашей должны были участвовать, войска всего индийского фронта) Государь и мирозавоеватель также приказал высоким тысячни кам и почтенным пятисотникам совершить с двух сторон нападение; звуки боевых труб, литавров и боевых барабанов... (Пропуск) именитых богатырей... (Пропуск) боевых коней поднялись с обеих сторон выше высокого неба, - и храбрецы той и другой стороны, сев на коней беды и несчастья, устремились отнимать жизнь друг у друга. [Всех] охватил величайший ужас, и [поле боя] стало подобном площади Страшного суда. Неутомимые кызылбашские храбрецы вышли с разных сторон этого внушающего ужас войска и стали старательно проявлять надлежащее мужество в уничтожении [врага]. Если погибал один отряд, другой усердствовал в бою; если, разбив какой-нибудь отряд, [кызылбаши] сами падали сверху [на трупы], как мусор, то другие со свежими силами приступали к бою...  (Пропуск) войско Индии, часть стреляла из ружей, бадлиджей и зарбзанов, а часть начала пускать стрелы и... (Пропуск) стреляла так, что вследствие непрерывного мелькания [в воздухе] стрел... (Пропуск) борцов-газиев, над полем боя образовался как бы [132] свод из древков стрел, /211б/ и те, кто пускал стрелы, не отдыхал ни одного мгновения.

Когда счастливец эпохи и государь-мирозавоеватель увидел, что возникло странное скопище, как удивительная сказка, так что друга не отличить от врага, и от множества индийских войск пыль, гром и ураган привели в изумление и омрачили всевидящее око судьбы, что время от времени первые и вторые ряды победоносного войска отступают, но благодаря стрельбе джезаири каждый миг и каждый час ряды индусов рассеиваются, как звезда Малой Медведицы, - владыка эпохи сошел с златоуздого коня на землю, бросил в сторону шахскую корону и надиров шлем, пролил алые слезы из полных крови глаз, положил на землю свое бесподобное лицо и стал, рыдая, говорить единому, всемогущему [богу]: “О отверзающий врата желаний и указывающий средства счастья! О раздающий щедрые дары и не отка-зывающий ни одному просящему! Ради приверженных к пути твоему, нуждающихся в царстве твоем, бодрствующих ночью и [молящихся] утром, ради стонов больных твоих, ради слез плачущих сирот твоих и мучительной сердечной боли вдов твоих, ради главы пророков и посланников и лучшего из предавшихся воле твоей, ради 'Али Муртазы и послушания прочих имамов-руководителей даруй мне, доведенному до крайности, в этот миг и этот час радостную весть о победе в этой полной опасности пучине и спаси все войско из этого полного потрясений урагана”. Словом, он час плакал и умолял вечного бога, пока его ума не достигли признаки победы и освежающий душу ветерок радостной вести. Он поднялся [с земли], надел надирову шапку с шахским султаном и вдел ногу в победоносное стремя: издал громовой крик... (Пропуск) и дал нескольким другим стоявшим [в резерве] отрядам разрешение идти. /212а/ Страшные газии и благочестивые воители за веру, подобно яркой падающей звезде, снова вспыхнули пламенем в сторону индийских дьяволов (По мусульманскому представлению падающие звезды - это небесные стрелы, которыми ангелы поражают демонов (см.: Коран, 37, ₁₀)); быстрое [133] нападение могучих газиев (Буквально: “быстрая в нападении акула подобных льву газиев”), как посох Мусы (Посох Мусы (Моисея) уничтожил чары волшебников фараона (Коран,20, _5-975)), положило начало уничтожению колдовства индусов. Проливающим кровь мечом, как смертоносной стрелой, они поражали (Буквально: “делали меч собеседником сердца”) боязливое сердце противника, а тяжелой булавой [били] по голове воинственности и по сердцу страстной вражды. Словом, стремительные, как лев, газии и подобные леопарду борцы за веру проявили в тот ужасный день предел мужества и отваги, и большое число индийцев ударами меча и стрел уложили на землю несчастья, но индийские войска, как бы по уступчивости судьбы и... (Пропуск) земли были без... (Пропуск. Очевидно, пропущено “страха”, ибо бак (страх) рифмуется с хак (земля)). В стрельбе, работе кинжалами и уменье сражаться они усердствовали, насколько было возможно, и их артиллеристы ни на минуту не имели отдыха от стрельбы из пушек и ружей и от разжигания огня сраженья. Все время сто тысяч смертоносных ружей распространяли по свету призыв: “Когда...” (Пропуск. Здесь писец или сознательно не закончил арабскую фразу или не понял ее, как и многие другие места. Несомненно, что пропущен первый стих 99-й суры Корана: *** - “Когда потрясется земля сотрясением своим”. Вся эта сура посвящена описанию начала Страшного суда. Махди-хан, описывая этот бой, приводит тот же самый стих Корана), - и дым от их выстрелов делал сердце голубого неба неясным и темным, как ночь. Поэтому от убийства и... (Пропуск) войска ими овладело изнеможение, а на стороне победоносного войска небольшое число неустрашимых газиев от ружейных выстрелов противника вкусило напиток мученической кончины. Надеясь на милостивые слова гласящего о сокровенном: “Кто сражается на пути божием, получит великую награду” (Коран; 4, ₇₆), - они отправились в постоянное жилище. От сильного ветра этого события огонь пламенного гнева [134] александроподобного государя вспыхнул в его ревностном уме и пламя раздражения разгорелось в его пылком сердце. Трем тысячам хорасанских джезаири, /212б/ находившимся под командой минбаши Исма'ил-бека, сына Баба-Карима Машхади, был отдан строгий приказ приложить старание в стрельбе из джезаиров и продвинуться вперед для того, чтобы оказать помощь в случае, если произойдет беспорядок и в войсках будет слабость и расстройство. Разбив в первой и второй атаках строй самсам ад-даула-хана (Здесь и ниже звание хан поставлено неправильно после лакаба) они дошли до войска Са'адат-хана и порвали нить единства тех групп. В это время, когда порядок в индийском войске был расстроен и произошла сумятица, был отдан приказ, чтобы подобные страшным драконам и рычащим львам газии, курды, карачурлу, каджары, славные афшары, гокланы, всадники Ирака и Азербайджана, стоявшие под знаменем Насраллах-мирзы и ожидавшие разрешения счастливца эпохи, бросились в атаку. Бахрамоподобные воины погнали быстрых скакунов и, как голодные соколы, атаковали индийское войско. Опрокинув сначала в этой первой атаке помянутое войско, они повергли золотые и серебряные знамена Myхаммад-шаxa и внезапно, как смерть, напали для уничтожения того сборища. От удара копьем одного из славных афшаров самсам ад-даула-хан отправился в вечное жилище; 'Ашур-хан и правитель (хаким) Бекхура 'Али-Мухаммад-хан были убиты мечами славных карачурлу. Когда Мухаммад-шах увидел такое положение, он соскочил со слона на землю и сел на свою верховую лошадь; группу окружавших его гулямов он отправил вперед, и все они отправились в укрепление.

Что касается Са'адат-хана, то во время сумятицы сражения он приказал направить в середину кызылбашского войска снаряженных [для боя] слонов. /213а/ Помянутые слоны вследствие ран от [пуль] джезаиров и ружей повернули с поля боя, бросились на индийское войско и многих убили. Когда Са'адат-хан увидел это, он положил перед собой колчан со стрелами и из паланкина на [спине] слона стал пускать смертоносные стрелы. [135] В это время один видный воин карачурлу, по прозвищу Шахбаз-бек, приблизился к слону и бросил в него копье. Не успел Са-'адат-хан защититься, как он метнул копье ему в спину и сбросил его со слона на землю вниз головой; он хотел уже покончить с ним другим ударом копья, но какой-то индиец сказал: “Это Са'адат-хан”. Тот воин сошел с лошади, связал ему шеюн (Точнее: связал ему руки и привязал их к шее) и направился к мирозавоевателю.

Победоносное войско справа и слева было занято истреблением войска Индии, и лились Тигры крови.

От автора:
Вступили иранцы с индийцами в бой
И вспыхнули снова старинной враждой.
От дыма ружейного мир почернел,
И взгляд в этом мраке от страха мертвел.
Такие послышались вопли и крик,
Что шум этот берега Инда достиг.
Индийцы мечами так сильно дрались,
Что всюду кровавые реки лились.
Удары и треск боевой булавы
До верха небесной дошли синевы.
Мечи извергали огонь, как вулкан,
И солнце окрасилось, как аргаван.
От множества дротиков, копий и стрел
Земной шар высоко над солнцем взлетел.
Посыпались копья над бедной землей,
Как будто дождь смерти весенней порой.
Катилась неистовых воплей волна,
Дрожали испуганно солнце, луна.
От дыма и пыли так было темно,
Как будто уж ночь наступила давно.
Холмы из убитых, из крови река
Остались в том месте, где были войска.
/213б/ Из облака бедствий и муки злой рок
Послал во все стороны смерти поток.
Как в схватке индиец и тюрок сплелись,
Так в небе ночь с днем воедино слились.
Поэтому мир, также став двух цветов,
Земле дал из барсовой шкуры покров.
Так белое с черным он вместе смешал
И этим нарядом эпоху убрал. [136]
Сражались начальники войск впереди,
Со злобой рубились друг с другом вожди.
Знакомство со смертью свели коротко,
Душа расставалася с телом легко.
Разумный стремянный, совсем озверев,
Бросался на всех, как неистовый лев.
Как много желаний осталось в сердцах!
Как много надежд сдуло ветром, как прах!
Как много осталось умов без идей!
Совсем уж не видно с огнем фонарей.
Индийское войско везде в этот день
Попадало наземь, как черная тень.
Так были разбиты индийцы тогда,
Что мчались, как ворон летит из гнезда..
Низринулся златобашмачный (Автор употребил эпитет “златобашмачный” потому, что у сокола-сапсана желтые лапы) сапсан,
И был опрокинут блестящий Куркан.
В плену оказалось во время войны
Немало эмиров индийской страны.
Удача теперь отвернулась от тех,
На долю Надира достался успех.
Индийского рода князья и цари,
Шеддадские, адские богатыри ⁸⁴,
Высокосановный народ молодой,-
Все были убиты иранской рукой.
Приди, виночерпий! С вчерашнего дня
Ты выпей с похмелья да слушай меня!
Возвысить тебя коли нужно судьбе,
Монархов отдаст в услуженье тебе,
Войска тебе даст всех земель и царей,
Весь мир подчинит только воле твоей,
Унизит противников гордых твоих,
И будешь ты дерзким начальником их.
Таков уже нрав этой старой карги (То есть судьбы),
Что жить не дает никому без тоски:
То в жизни мученья, жестокостей тьма,
Иль полностью губит людские дома,
То счастье приносит, то радость дает,
То дарит богатство и жизнь без забот.
То разум приносит, талант иногда, [137]
То власть к нам приходит, а то и беда.
Вот эта изменчивость в мире - закон.
Здесь Афрасиаб ⁸⁵ был, здесь был Соломон.
Шайтаны, животные все целиком
Кто был Соломону слугой, кто рабом.
Но как-то ушел его перстень из рук,
И все его чары рассеялись вдруг.
/214а/ Хоть Афрасиаб и великий был шах
И царствовал долго во многих краях,
Но жил неспокойно в владеньях своих,
Покамест Рустам оставался в живых.
Так, если судьба предлагает нам мед,
Другою рукою - отраву дает.
Индийский владыка по воле небес
За два часа боя утратил свой вес.
Войска необъятной индийской земли
В глазах всего мира разгром понесли,
Чтоб стал в этом мире Надир знаменит
И славой среди государей покрыт.
Но разве отдаться злодейке не жаль,
Отдать свое сердце на скорбь и печаль?
Не верь злой судьбе-интриганке, мой брат?
В натуре ее вероломство и яд.
Дела ее все - чародейство и ложь,
Деяния добрые - фокусы сплошь.
Не знаю, еще что о ней мне сказать?
Она - казначей, наше дело давать.
Без средств и без сил прозябаем в плену,
То мирно живем, то ведем мы войну.
Не знаю, что делать. Она - чародей,
И бог лишь защита для слабых людей.
Асаф! Наставленья свои прекрати!
Ты был постоянно на ложном пути.
Надежда моя на творца только та,
Что может спасти лишь его доброта.
Я не из таких, чтоб умолкнуть... о, нет!
Скажу хвалу богу, а людям привет.
Затем ставлю целью себе рассказать,
Как била индийцев надирова рать.

Словом, индийское войско вследствие ударов меча иранских победоносных молодцов, повернув с поля боя, обратилось в бегство и бросилось в укрепление, которое ранее построило для себя. [138]

Было убито около трехсот-четырехсот ханов, султанов ⁸⁶ и именитых эмиров, которые были семитысячниками, восьмитысячниками и четырехтысячниками (Против этого места на полях приписка: “В этот день было убито из индийского войска около пятидесяти тысяч человек”). Другая группа в числе около трехсот важных эмиров была взята в плен.

Са'адат-хана, связав ему голову и шею, привели к священной особе. Государь-мирозавоеватель спросил его красноречивыми словами: “Не ожидали мы от тебя этого спора, войны /214б/ и хлопот. Так как ты принадлежишь к людям Ирана и в Индии стал обладателем богатства, славы и величия, тебе как большому человеку (кадхуда)н ⁸⁷ следовало в союзе и единстве не допускать, чтобы дело дошло до этого”. Са'адат-хан доложил: “Сейчас уже более сорока лет, как я получил от Мухаммад-шаха титул султана, полновластие и величие сверх пределов и стал важнейшим из эмиров Индии. Острым мечом все области Индии, отвратившие голову от повиновения и подчинения помянутому падишаху, я снова привел к послушанию и покорности. Мог ли я ради пяти дней суетной жизни опозорить очаг иранского народа (Будучи хорасанцем, Мухаммад-Казим называет очагом иранского народа Хорасан)? Ибо если на другой день кто-нибудь из помянутой страны прибудет в эту страну, не подвергнется ли он упрекам и порицанию со стороны жителей Индии, и не скажут ли, что нишапурец Са'адат прибыл в эту страну с лошадью и плетью, стал правителем семи областей Индии и командующим в этой стране и в конце концов, ради двух дней жизни в презрении, сговорился с иранцами и отказался признавать право Мухаммад-шаха на его многолетнюю благодарность. До дня Страшного суда я подвергался бы проклятиям и упрекам. Мое самолюбие хорасанца не было лишено рвения и чести, я сделал свою грудь щитом и проявил надлежащую твердость и упорство, чтобы впредь не заслуживать порицания и упреков со стороны жителей Ирана и Индии. Так как постоянное счастье мирозавоевателя было редкостью, я и вызвал [139] негодование и гнев счастливого правителя (Смысл этой фразы таков: “Так как мирозавозвателю и здесь сопутствовала постоянная удача, я был побежден и подвергся его гневу”. Можно было бы сконструировать фразу проще и логичнее, но автор ввернул слово надира (редкость, диковинка), чтобы получилась игра слов по созвучию с именем Надира)”. Владыке мира очень понравились мужественные слова Са'адат-хана; он приказал отвести его в отдельную палатку и велел искусным лекарям постараться вылечить его рану таким образом, чтобы здоровье быстро вернулось к нему. Но его рана /215а/ была неизлечима, и он через три дня отдал свою душу творцу душ.

Когда победоносное войско, усердствуя в истреблении того племени и преследуя его до линии укреплений, повергло на землю унижения и презрения и убило около двадцати тысяч тех злополучных людей, оно окружило укрепление Мухаммад-шаха, как камень в перстне. Счастливец эпохи после поражения Мухаммад-шаха бросился на землю, сделал несколько благодарственных земных поклонов богу и приказал поставить палатки и надиров царский шатер в том самом месте, где были одержаны победы. Эмиры, выдающиеся бойцы, богатыри, герои и пехлеваны полками и отрядами являлись к победоносной особе и владыке мира с многими [отрубленными] головами и живыми [пленниками]; одобряя и хваля каждого из выдающихся и смелых людей, он оказывал им честь подарками, халатами и ласками сверх меры. В этот радостный день своего достойного сына, именовавшегося Мурта-за-Кули-мирзой, он назвал Насраллах-мирзой. Аллах творит то, что хочет.

Комментарии

46. Области портов - побережье Персидского залива.

47. Туман - десять тысяч динаров. При Надире в тумане было 220-260 г серебра.

48. Средневековые арабские географы делили всю обитаемую землю на семь климатов, т. е. семь поясов, которые тянутся параллельно экватору к северу от него: сначала первый, затем второй и т. д.; считалось, что к югу от экватора и к северу от седьмого пояса люди не живут. Лахор находится в четвертом поясе, поэтому и звездное пространство над ним отнесено к четвертому поясу.

49. Ханках - обитель дервишей.

50. Ярд (йард) - вероятно, заимствование из английского; ярд равен 91 см.

51. Шаль “термэ” - кашмирская шаль.

52. Симсар - торговец подержанными и случайными вещами.

53. Демир-капу - Железные ворота, узкий проход у Дербента между горами и Каспийским морем.

54. Перед важными событиями, например при вступлении на престол, перед сражением и т. п., придворные астрологи по взаимному положению звезд в соответствующем созвездии зодиака определяли наиболее благоприятное время для осуществления задуманного предприятия.

55. Махди-хан говорит, что Надир выступил в пятницу 26 шаввала (6 февраля 1739 г) (Махди-хан, стр. 198).

56. Ширим - сокращение имени Шир-Мухаммад. Имеется в виду Шир-шах, изгнавший могольского падишаха Хумайуна и правивший в Северной Индии с 1539 по 1545 год.

57. Мулазимы - здесь феодалы, обязанные по требованию государя являться с определенным числом воинов для службы.

58. Бурхин ал-мулк (буквально: “доказательство государства”) - лакаб, т. е. титул или почетное имя, которое давалось высшим сановникам. Упомянув здесь этот лакаб, автор хотел сказать, что Са'адат-хан был важным, авторитетным лицом в глазах Мухаммада.

59. Ра'иййат (“подданный”) - обычно так называли крестьян, но в широком смысле слова это значит “принадлежащий к податному сословию”. Са'адат-хан, по-видимому, был не крестьянином, а городским жителем.

60. Мукари - дающий в наем вьючных животных, здесь погонщик вьючных животных. В большей части Ирана это чарвадар; в Афганистане - карайакаш, или каракаш.

61. Даруга - здесь градоначальник,

62. Священная земля - имеется в виду Мешхед, который был объектом паломничества шиитов.

63. Субадар (инд) - правитель области (суба).

64. Рабат - в Хорасане, Афганистане и Индии так называли караван-сарай. О значении этого термина см.: В. В. Бартольд, История культурной жизни Туркестана, Л., 1927, стр. 30.

65. Лак (инд. лакх) - сто тысяч.

66. Рупия - индийская серебряная монета.

67. Накиб - здесь слуга, объявляющий титул своего господина.

68. Фаррух-сийар был убит в 1719 г.

69. Здесь Мухаммад-Казим дает неверные сведения. После Фаррух-сийара до Мухаммад-шаха было четыре государя, причем ни один из них, так же как и Мухаммад-шах, не был сыном Фаррух-сийара.

70. Эти цифры безусловно сильно преувеличены.

71. Каландар - здесь странствующий дервиш.

72. Острова Кабунус - название вымышленное или сильно искаженное.

73. Чоуган - конная игра в мяч; так же называется клюшка, которой гоняют мяч в этой игре.

74. Чанг и 'уд - струнные музыкальные инструменты.

75. Вакил ас-салтана - почетное имя, означающее в переводе “доверенный государства”; здесь имеет значение “наместник шаха”.

78. Звание хан поставлено после лакаба самсам ад даула неправильно. Звание хан ставится после имени, которое дается при рождении, и уже после него жалуемый государем лакаб, т. е. почетное имя.

77. Сарханг вообще значит военачальник; в настоящее время это чин полковника.

78. Фарраш - дворцовый слуга.

79. Фалака - длинная палка с веревочной петлей посредине, в которую вкладываются ноги наказываемого для нанесения ударов.

80. Чарс - сгущеный сок индийской конопли, обладающий наркотическими свойствами. Бангаб - напиток из сока индийской конопли и белены.

81. Кубад - персидский царь (488-581) из династии Сасанидов, один из героев “Шахнаме” Фирдауси.

82. Таким образом, имя Насраллах-мирза второй сын Надира получил в честь победы при Карнале. Сочинение Мухаммад-Казима - единственный источник, где говорится об этом факте.

83. Огнемет (аташбаза) - по-видимому, имеются в виду ракеты, употреблявшиеся для борьбы с конницей.

84. Шаддад - царь мифического народа Ад, упоминаемого в Коране

85. Афрасиаб - легендарный царь Турана, один из героев “Шахнаме” Фирдауси.

86. Султан - в Иране это звание означало примерно то же, что хан - главу племени и правителя области, пожалованной в удел данному племени. Здесь это слово употреблено в значении “правитель области”.

87. В большинстве словарей кадхуда объясняется только как “староста”, “старшина”, “хозяин дома”. Между тем это слово имеет и другие значения, например “наместник”, “богатый, или большой человек”, “управляющий делами”. В таком смысле здесь и употреблено это слово (ср. В. В. Бартольд, История культурной жизни Туркестана, Л., 1927, стр. 37).

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.