ДНЕВНИК МАРИНЫ МНИШЕК

Помоги Бог, Господь всемогущий, и смилуйся над бедными узниками.

Дня 1. В первый день нового года новое (однако не известно, верное ли) пришло известие, что Дмитрий со всякими московскими людьми, имея с собою немало поляков, спешит под столичный город Москву. Говорили также о каких-то стычках.

Дня 2. Видели на луне удивительные радуги и зарево. Знающие люди справедливо утверждали, что такие вещи естественным образом не могли возникнуть.

Дня 5. Возобновились слухи, что под Карачевым (в 54 милях от Москвы) находится большое войско Дмитрия, против которого Шуйский готовится выступить. Также и о том, что Петрушка повешен в столичном городе Москве, а Болотников в тюрьме, ²⁴⁸ что господ послов, старого и нового, несколько раз приглашали к столу. Что те, которых Шуйский послал воевать Астрахань, взяли ее на имя царя Дмитрия и, овладев городом, заперлись в нем. ²⁴⁹

Дня 6. С воскресенья на понедельник видели мы снова луну необыкновенной и веселой, окруженной двумя радугами и саму находившуюся в радуге. И об этом говорили, что такое явление не только естественным образом не могло возникнуть, но и никого между нами не было, который бы когда-либо подобное видел. А так как луна была тогда очень веселой, то мы посчитали это добрым предзнаменованием, и надежды наши на Господа Бога вскоре воспрянули.

Дня 12. Слышно было, что, выбрав самых худых из нас (хотя к тому времени немного оставалось толстых, однако ж всемогущий Бог чудесно, истинно своим провидением, нас еще сохранял и снабжал кое-какими пожитками), собирались отослать со всем их имуществом в вышеупомянутую крепость Архангельск, которая является портом на Английском море. ²⁵⁰ Мы не радовались этому, так как только в небе хорошо с архангелами. [104]

Дня 15 и в последующие дни говорили, будто царь Шуйский собирался взять себе жену из дома Нагих. ²⁵¹ Потом же бояре воспротивились этому, настаивая, чтобы прежде он освободил и успокоил землю. Разные еще рассказы и слухи появлялись, но не было не только такого, что можно записать, но и чему можно верить.

Дня 20. Советовали нам приставы наши, чтобы мы, особенно слуги, просили царя о пожаловании и улучшении питания. Но мы не последовали совету, опасаясь какого-либо подвоха, и предпочли кормиться, как кому удавалось, нежели соглашаться на то их подлое предложение. И потому продавали, кто что имел. Но сильного голода, по милости Божьей, не испытывали.

Дня 22. Пришло из Карельской провинции 100 стрельцов на смену тем, которые нас стерегли. Люди чуть ли не все те пришли, которые сопровождали нас из Москвы и год назад стерегли. Однако прежде чем принять охрану, каждый должен был присягнуть, что не будет нам никаких вестей и секретов приносить. Но это обязательство мало помогло, потому что у мужика присягнуть — что ягоду проглотить. Очень хорошо обманывали, по своему обычаю, как и прежде.

Дня 29. С великою боязнью видели мы столбы огненные, необыкновенные и жуткие, проходившие по небу. Должно быть, они предвещали что-нибудь либо нам, либо “москве”.

Приставы также посетили пана воеводу, в то время с ними разругались паны старосты о слове, у нас употребляющемся в кабаках, а у них обычном. Пан воевода просил, чтобы ему разрешили писать царю относительно посланца в Польшу, но его заставили подождать несколько дней, ободряя надеждой на что-то доброе. Один из них шепнул на ухо пану воеводе, что имеет что-то сказать, но воздержался, намекнув только, что здесь идет какая-то игра.

Дня 30. Слухи были, что царь отправил вперед войско в несколько тысяч против Дмитрия. Это войско, отойдя от столичного города Москвы, начало роптать на царя Шуйского, думая бить челом Дмитрию. Увидев это, гетман, разумеется, повернул назад, а войско, которого 8 тысяч было, перешло на сторону Дмитрия. Когда об этом услышал Шуйский, видя явное несчастье, он хотел сложить свой жезл (таков там обычай, когда царь покидает царство), но ему народ не позволил, говоря, что, “пока от последнего из них не очистишь страну, до тех пор должен быть нашим царем”. Сразу после этого к двум войскам царь отправил третье, во главе которого вышел Дмитрий Шуйский, но был ранен и едва с несколькими сотнями человек вернулся.

Тем временем царь Шуйский женился, ²⁵² должно быть, его женили, чтобы он, все порывавшийся в монастырь, не ушел бы туда, но упорнее защищался.

Также говорили о панах Стадницких, что с 12000 войска они вторглись в страну и уже до 1000 бояр к тому времени, пленив, в Путивль отослали, обещая Дмитрию и самого царя поймать, если он не вернет им друзей и родственников. [105]

Раздел 2

Февраль

Дня 1. Один боярский сын, приехавший из Москвы, привез известие о том, что войска Дмитрия собираются идти к столичному городу Москве, а сам он стоит под городом Брянском, в пяти верстах, в монастыре, именуемом Свенским; ²⁵³ что царь Шуйский, закрывшись в крепости, один, с несколькими друзьями, празднует свадьбу.

Дня 6. Странные столбы были видны в воздухе ночью, а также огненные отражения, так что страх охватил многих из нас, видевших это. Мы были все встревожены, многое связывая с этим видением. А на следующий день на довольно спокойном и чистом небе исчезла луна, подевалась неведомо куда на глазах людей, что и наша стража во дворе, и московская, вокруг двора стоящая, очень хорошо своими глазами видела и сочла это дурным предзнаменованием для своего царя.

Дня 7. Три письма от испанца Николая де Мелло. 1-е. В нем сообщалось то, о чем он писал уже 8 декабря,— что Тула взята у Петрушки и Болотникова и отдана Исидору Нагому. ²⁵⁴ 2-е, что Петрушка в Москве повешен, а Болотников — в тюрьме. 3-е, в тот день, когда новый посол въехал в столичный город Москву, старый хотел уехать, но его догнали у ворот и не выпустили. ²⁵⁵ 4-е, что царь Шуйский женился, удивляется, как в годину такого явного и великого бедствия умудрился он жениться. Взял какую-то Марту, а по нашему — Марию, ²⁵⁶ но Мария optimam partem elegit.* [избрала лучшую часть (лат.)].5-е, о великой неволе своей дал знать и о жестоких страданиях, что ему временами едва на третий день пищу приносят. Все это — из-за забот, которые их угнетают, ибо из того монастыря отправлено на войну 53 человека, а возвратилось их только 13. 6-е, напоследок просит, чтобы пан воевода, если Господь Бог поможет, постарался, чтобы его из того жестокого заключения вызволил своими стараниями. На это ему отписано и деньги в помощь, милостыня послана.

Дня 9. Пункты из письма пана К[оморовского ]: ²⁵⁷

[1-е]. Что быстро разгорается, то долго не светит. Царь женился, один день пожил с женой, а на другой отправил ее в монастырь. Сам не уберегся, взял в жены дочь князя Петра Ростовского из рода Годуновых. ²⁵⁸

2-е. Дмитрий Шуйский возвратился, потеряв всякую надежду, из-под Алексина, упрекал царя, что тот женился, говоря: “Ты веселишься, а кровь невинная льется”. Также сказал ему, что “уже царствовать тебе осталось недолго, ибо не на кого тебе опереться, а поэтому подумай о себе и о нас, поклониться надо тому, кому царство по справедливости принадлежит”.

3-е. После ухода Дмитрия Шуйского из-под Алексина все оставленное там войско, получив грамоту от царя Дмитрия, подчинилось его воле и власти, сложив оружие и придя в повинование. [106]

4-е. В прошлый четверг посол царя Дмитрия полковник Адам сам-четвертый был в столичном городе Москве с письмами Шуйскому и миром принят с признательностью. Общее содержание тех писем было таково: всем, кто ему по доброй воле подчинится, он обещает свое милосердие. Это письмо московский патриарх при царе и перед миром читал всенародно. Когда он кончил, царь спросил их мнение, а они также — царское. Царь решил, что делать нечего, когда наступают на горло, и поэтому сказал им: “Думайте теперь сами, а я тоже сам думать буду, если так велит Бог, я ему уступаю, и будь, что будет”. Услышав это, мир воскликнул единогласно: “И мы также! Да здравствует Дмитрий Иванович всей России! Но мы просим, чтобы ты нам милосердие показал, не велел своим жолнерам, как в других городах, о чем мы слышали, насилие чинить”. И с этим отправили посла, прося, чтобы царь прислал кого-нибудь для принятия присяги.

5-е. О наших говорят, что они под Смоленском и ту крепость взяли. ²⁵⁹

Дня 16. В субботу все, как и прошлой ночью.

Дня 17. В воскресенье масляной недели ходил дьявол между нами. Правда, его самого не видели, но слышали голос те, с которыми он разговаривал. На некоторых нагнал страха, некоторых душил, а именно, одного человека придушил так, что тот едва очнулся, вздохнул и другим рассказал, что с ним дьявол задумал сделать. А еще с одним спорил в видении о душе его, до того, что ему эти строки (“Corpus meum flagettatum est, etc.”, [Тело мое, избитое плетьми, и так далее (лат.); см. известие за 7 сентября 1607 г.]) привиделись, и говорил ему, “что в тебе моя душа, а только тело Божье”. А тот дьяволу отвечал, “что Бог с тобой дела не имеет, если тело Божье, тогда и душа”. А дьявол крикнул: “О, Франциск! Навыхватывал их у нас, но дай же покой!” — и полетел. Ведь тот отрок был опоясан поясом святого Франциска и в нем всегда спал.

Досаждали нам также суровые морозы, лютые — почти всю зиму, начавшиеся в декабре, но, однако, особенно сильные в данное время, столь суровое, что земля почти гремела, как медь.

Дня 18. Еще большие бесчинства натворил сатана. Тою ночью одних со стульев свалил, других ушиб, и в свечах показывался, и в женском обличье, и не однажды, но несколько раз их облетал, проделывая различные штуки.

Дня 26. К тем стрельцам, которых здесь год тому назад оставил Салтыков для охраны крепости, добавлено 50 человек, чтобы нас сторожить, ибо опасались набегов. Как об этом и пан Кемеровский пишет в своем письме, ниже переписанном. Следовательно, и повсюду, не только в городе, но и по дорогам придано стражи.

Die ultima [В последний день (лат.)] февраля дошло до нас от пана К[оморовского] письмо, содержание которого таково: “Пишу, как и раньше, не сомневаясь, что все так и происходило, то есть, что они добровольно [107] предались царю и с этим известием послали было к нему, теперь же сообщаю вашим милостям, почему до этого дело не дошло. Потому что, когда царь послал в столичный город Москву бояр своих принимать присягу, он также отправил с ними небольшой отряд и воеводу, некоего Ивана Голицына. ²⁶⁰ В Москве же другой совет без ведома царя состоялся, так как Дмитрий Шуйский вместе с отцом царской жены привели мир к тому, чтобы Расстриге не доверять и мужественно защищаться. „А так как,— молвил он,— мой брат не способен царствовать, обещаю, что, когда вас обороню и государство московское успокою, царем вашим буду". Услышав это, они все тотчас согласились, чтобы все так происходило. А он, видя их расположение, в надежде на царство раздал боярам очень дорогие подарки, и сразу после этого совета, не мешкая, послал вооруженных людей против войска царя во главе с отцом царской жены. Ударили они по врагу без предупреждения, в то время, когда послы царские уже были в столичном городе Москве. Но Господь Бог проявил чудесную милость свою, и нападавшие были наголову разбиты. Отец царской жены попал им в руки, с него содрали кожу, а потом на части разрубили. Затем, не мешкая, Голицын пошел с войском под столичный город Москву. К нему прибыло также немного поляков, которые пришли из войска польского, находившегося около Смоленска, крепости Тверь, Углич и иных немало привели к присяге царю. Эти крепости и сейчас сохраняют верность, кроме Углича, который изменил, а люди из него ушли. Итак, узнав, что Голицын направился с войском к столичному городу Москве, чтобы овладеть этим городом, поляки, не мешкая, пошли к нему на помощь. С одной стороны подошли наши, а с другой — Голицын, и мощным штурмом взяли Деревянный город, часть войска побили, а часть привели к присяге.

После этого, пробив сперва брешь в 8 сажен в Каменном городе, с той же яростью ворвались в башню, которая там стоит на углу у реки, называющейся Москва, и разрушили ее. В этом проломе с обеих сторон полегло много людей. Полному поражению помешала ночь. Тогда Голицын встал со своими людьми в Деревянном городе, а наши встали лагерем в поле. В той страже, которая стояла у пролома (она состояла из людей, набранных в крепостях), изменили, войско — а его только что привел Татищев из Великого Новгорода — из города выпустили. ²⁶¹ И тогда спереди и с тыла, со всею силой по Голицыну ударили. С обеих сторон бились хорошо и храбро, один другому не уступал. Однако победили более свежие и не столь утомленные войска, как те, что воевали в Деревянном городе, и людей Голицына в поле далеко вытеснили. Между тем поляки, стоявшие лагерем, ворвались в город, перебили многих людей саблями, убивая встречавшихся наповал, без всякой пощады. Совершив это и не понеся урона, они вышли из города и направились к Смоленску, делая более десяти верст в день. Голицын же ушел к Серпухову, чтобы лечить тяжелую рану, ибо он был ранен в бок. Там его опять подстерегли Дмитрий Шуйский с братом, чтобы окончательно разгромить. Но он, оправившись от раны, сам разгромил их, разгадав задуманную военную уловку, так что Дмитрий Шуйский едва ушел в столичный город Москву. [108]

Между тем, уже царь приближался со всеми войсками, которые были очень многочисленны, имея при себе и поляков, кроме тех, что были под Смоленском”.

Тогда (что достоверно известно) 100 человек из наших собирались отослать в Каргополь, в 200 верстах от Белоозера, но бояре не советовали, говорили, что и тут около нас хорошая стража. И в самом деле, стерегли со всех сторон, и даже монастырские люди с другими были рассажены по дорогам, а к вельможным панам приставлено 59 стрельцов, тех самых, которых год тому назад оставил Салтыков в здешней крепости.

Раздел 3

Март

Дня 1. Слышно было, что Голицын снова вернулся под столичный город Москву, а царь Дмитрий в Туле ждет, пока войска стянутся. Также и то, что Москва в осаде, кроме одних ворот с нашей стороны, которые свободны.

Дня 2. Проехал через Ярославль Михайло Салтыков — воевода, тот самый, который нас год назад стерег. А с ним некий Степан, который тут прежде у нас был приставом, а потом в Вологде — у глинских, откуда его взяли, не известно для чего. Догадывались, что обоих выслали в Сибирь, в опалу, из-за какой-то измены. Другие же толковали иначе. Было с ними и еще несколько бояр. Дня 3. Узники все из темниц ярославских выпущены, собирались их приодеть как-нибудь и использовать для обороны крепости или же отправить на войну.

В тот же день, в полночь с воскресенья на понедельник, луна на ясном и очень красивом небе была окружена двумя разноцветными кругами, длилось это несколько часов. Так как мы привыкли к подобным диковинкам, то боялись их меньше.

Дня 5. То же известие, — что столичный город Москва в осаде, что к ней стягиваются войска, что сожгли часть Деревянного города и его ближние слободы. Говорили, что однажды из города вышел отряд, на который неожиданно напало из лагеря несколько сот человек на лыжах и великий урон вышедшим из города причинило, взяв в плен 36 человек и отослав их к царю Дмитрию. Он, угостив их, освободил и отослал назад, молвя, что “не жажду я вашей крови, и если бы мне не было жаль губить невинных людей, то уже давно бы вами смог овладеть”. Дмитрий же Шуйский (так как о царе не слыхать, говорят, что он болен) велел всему духовенству съезжаться, чтобы выставить его с крестами против войска Дмитрия, а самому выйти за ними и погибнуть, обороняясь.

Пришло известие, что наши проникли в Смоленск, но не известно, чьей стороны держатся.

Дня 7. Конюший пана старосты саноцкого внезапно скончался. Дня 10. Привезли тогда Болотникова и несколько бояр, а сослали его в опалу в Каргополь. Когда его везли несвязанным и это увидели бояре, они спросили, почему он так свободен. Услышав это, [109] Болотников заявил, что “я вас самих скоро буду заковывать и в медвежьи шкуры обшивать”. ²⁶²

Дня 12. Оба пристава и немало сынов боярских было на пиру у пана воеводы. Сказал вполголоса один из приставов, что “приближается ваша радость”.

Дня 14. Привезли из Сибири несколько десятков верблюдов, притворились, что хотят устрашить конницу поляков, которая, по слухам, находится под Москвой.

О титуле царя и князя российского выдрано. [Вероятно, примечание, переписчика рукописи].

Очевидно, что-то действительно было, ибо нас в те дни усердно стерегли и к ключникам, которые ходили на рынок, к каждому в отдельности, приставили по 6 стрельцов. Часто носились пустые слухи о каких-то людях под Москвой.

Дня 18. Пришло известие, что войско продолжает оставаться под Москвой, что 16-го была там кровопролитная битва, также что московских людей погибло до 10 000, а тех, кто был в бою с другой стороны, — 2000. Больше всего полегло казаков, ибо они сражались храбрее остальных. Потом с крестами выходили; говорили, что сам царь Шуйский был смущен и не знал, что делать, и рад бы был уже сдаться, но брат его с другими думными боярами чернь сдержал.

Дня 22. Эконома пана старосты саноцкого, идущего с рынка, схватил за руку при стрельцах один москвитин, говоря: “Скажи от меня воеводе, что скоро все ваши дела в столичном городе Москве, из которого я вчера приехал, решатся. А что говорят, будто Годунов воюет, этому ничему не верьте, ибо его из могилы вырыли”. Дальше он не мог говорить, ибо его сразу стрельцы повели к приставу. Когда у него допытывались, кто он такой, откуда пришел и по какому делу, он поведал, что “нас тут трое, что мы вместе из Москвы пришли”. Там и те двое вместе с ним были, но как только его схватили, они сразу же исчезли. А его, бив кнутом, посадили потом в тюрьму. Эконом тоже сильно испугался, что ему грозит опасность. Стрельцы выгородили его, сказав, что он не обращался к тому мужику, но мужик сам с ним заговорил. Вдобавок староста сам им заявил, что ничего не понял из речей мужика.

Сочиняли также, что поляки овладели Северской землей. ²⁶³ К концу же того месяца все известия утихли. Конец святого поста провели спокойно, без всяких вестей, и о “москве” под столичным городом Москвой не говорили.

Раздел 4

Апрель

Дня 6. В день Светлого Воскресенья и потом, в течение всей недели, никаких известий не было, кроме того, что войско Дмитрия находится под Орлом, а войско Шуйского — под Волховом. ²⁶⁴

Дня 14. Голов угощал пан воевода.

В тот же день явилась надежда, что мы через три недели поедем в столичный город Москву. Говорили, что уже Новгород, да и другие сильные крепости сдались Дмитрию, что польское войско стоит там [110] же, под Орлом, на стороне царя Дмитрия. А в войске, которое под столичным городом Москвой находилось, были татары из Нижнего Новгорода, явившиеся, как только снег сошел. Увидев это, москвичи вышли против них, но татары, уходя, встретились с поляками, повернули на москвичей, и дали им бой, и разбили их так, что едва три брата Шуйских в крепость Михалец ушли. Там и до сих пор в осаде.

Дня 16. Говорили, что “уже ваш король польский все земли и волости под Москвой завоевал, до самых Вязем”, которые только в 6 милях от столичного города Москвы.

Дня 17. Некий татарин пана воеводы хотел предаться на имя царя, но прогуливавшийся пан воевода сам увидел это, приказал его призвать к себе и учинил ему допрос. Татарин тотчас во всем сознался, и затем его в цепях посадили под стражу.

Тем временем очень много людей из войска Шуйского убегало, из-за чего нас окружили более сильной стражей, чем в другое время: как только один или двое наших отправлялись куда-нибудь, так сразу несколько стрельцов следовало за ними по пятам до ограды. А к ограде не подпускали никого. Даже воду возили от реки не обычной дорогой, но вкруговую, за валами, и другие всякие предосторожности были, — а все для того, чтобы мы ни о чем не знали. Однако же ежедневно одни и те же частые разговоры заходили о царе Дмитрии и его могуществе и, напротив, о слабости Шуйского. Те, кто чувствовали себя виноватыми, были в сильной тревоге, бояре же вели постоянные переговоры с миром. От наших старших постоянно приходили вести, что Дмитрий вернул себе столицу, и были среди панов такие, которые хлопотали о его будущей милости.

В это время мы были очень опечалены и озабочены болезнью пана старосты красноставского, который давно уже лежал и болел так сильно, что даже написал завещание.

Дня 24. Волга-река разлилась, а за несколько дней перед этим Которосль. Ужасные холода, случившееся из-за этих вод, принесли немало мучений.

Дня 25. Пристав Афанасий, которому царь приказал немедленно явиться к себе в столичный город Москву, прощался с паном воеводой и со всеми. А на его место прислали другого, по имени Якима. Все мы очень сожалели, что нас покидает такой хороший человек, потому что он всегда к нам относился дружелюбно и сочувственно. Обычно исправно присылал нам пищу и был к нам необыкновенно привязан. Мы не знали причины его отъезда, кроме того, что он был им нужен для войны. Бояр многих люди пленили, а лучших побили, другие же либо искренне, либо с умыслом предались царю Дмитрию.

Раздел 5

Май

Дня 1. Дано знать, что в день святого Войцеха была кровавая битва, в которой очень много войска Шуйского побито, пригнано к реке и утоплено, взято в плен, ²⁶⁵ и что будто бы видели пана Ж. в той битве. [111]

Дня 2. Также известили, что 70 000 войска наступает под столичный город Москву, что бояре разбиты наголову и убегают, что Афанасий, пристав наш, не доезжая до Москвы, пропал куда-то, но потом оказалось, что доехал.

Дня 3. Луна в 3 часа ночи была как будто кровавой и оставалась очень невеселой до самого утра. В тот же день, до захода, солнце вечером стало каким-то мрачным и словно поигрывало.

Дня 5. Пристав Иван был у пана воеводы и от царского имени известил его о милостивом разрешении написать, какие ему лекарства требуются, а великий государь прикажет за них заплатить из своей казны. Пану же старосте луковскому разрешили написать о своем имуществе, обещая послать за ним в Белоозеро.

Дня 11. Дано знать, что из-за действий Мстиславского войско Шуйского разбегается, и он остался в Волхове один с чернью; и что в то время дважды сотрясалась земля в столичном городе Москве; что Баля, Венгрина, Березаньского и четвертого, который изменил пану послу, выслали в Сибирь; что у панов Стадницких на Белоозере большая нужда; что бояре посылали к царю сказать, чтобы он их либо отослал в Литву, либо приказал давать людям хорошую пищу, говоря: “Ибо опасаемся, если нам придется ехать на войну, а их будет голод мучить, что они наших жен и детей перебьют”.

Дня 15. Дано знать, что к приставу ночью приехал гонец с письмом, направленным только ему. Прочитав его, пристав сразу приказал хлопотать о хорошей рыбе для пана воеводы, и в самом деле прислали ее в тот же день. Но до сих пор не известно, что было в том письме.

Item [также – лат.]сообщили, что царь Дмитрий с войском своим, будучи под Орлом, приказал запалить город, а сам задумал убежать во время пожара. Увидев это, Шуйский погнался за ним, полагая, что они убегают, но те повернули и пошли на него. ²⁶⁶ Item, что пана воеводу хотели взять в Москву для примирения. Знать, что-то у них неладно, ибо нам позволили брать всего в долг и свободнее нас выпускали, чего до того времени не было.

Также о войске короля его милости говорили, что находится у Смоленска и взяло несколько крепостей.

Дня 19. Новый пристав приветствовал пана воеводу, имея, вероятно, указания от царя, уговаривал написать смиренное прошение, в котором следует повиниться, и дал для примера образец. Но пан воевода не написал никакого прошения, поняв, что здесь какой-то подвох, что нельзя так раболепно написать и унижаться перед теми, которые наутро могут его казнить.

Дня 20. Дано знать, что под Орлом царь Дмитрий разбил наголову войско Шуйского, едва Дмитрий Шуйский с воеводами своими спасся и бежал без оглядки до самого Серпухова. Носились также слухи, но очень нелепые и ложные, что жена пана воеводы находится с 20 000 войска под Орлом. Распускались слухи для того, чтобы людей обмануть: сказали им, что идут не на царя Дмитрия, но на Литву, чтобы их вернее, будто бы для защиты веры, выманить на войну. [112]

Дня 21. Приехал бывший пристав Афанасий, и сразу же разнесся слух о выезде пана воеводы и царицы в Москву на какие-то переговоры. Теперь обнаружилось, что то прошение, о котором выше упоминалось, потребовалось для того, чтобы пустить миру пыль в глаза. Что вроде бы не потому вызывали пана воеводу, что он был нужен кому-то, но потому что царь сжалился над ним и берет его к себе, чтобы ему было лучше. В тот день уже хотели получить не такое прошение, какого три дня тому назад добивались, но другое, какое пану воеводе будет угодно, чтобы только содержались требования и просьбы. И с великим неудовольствием они вынуждены были открыть истинные причины своих действий.

Дня 22. Велели пану воеводе, царице ее милости, панам старостам готовиться, позволив взять с собой лишь нескольких шляхтичей. Долго это обсуждали и спорили, но порешили на том, чтобы взять 90 человек пану воеводе и царице ее милости и каждому из панов старост. Причину их отъезда некоторые усмотрели в том, что, наверное, они необходимы были для соглашения с Дмитрием, который нанес царю большой урон под Орлом, перебив много народа. А некоторые думали, что для соглашения с Польшей.

Дня 23. Гонцы один за другим прибегали, чтобы пан воевода выезжал. Различные слухи были; одни советовали отправляться, а другие — нет, и наконец остановились на том, чтобы ехать. Плача было много, особенно у тех бедняг, которые без господ своих в руках тиранов оставались. Надежда их теперь была только на Бога, их покровителя, что он и дальше, как милосердный отец, будет иметь о них попечение.

Дня 24. Проводили панов Стадницких. ²⁶⁷ Но нам с ними не разрешили увидеться, мы их только с крыши видели. Говорили также, что в то время Шуйскому плохо приходилось, и по этой причине приказано быстрее везти пана воеводу.

Дня 25. Выезд вечером за перевоз. Утром перед выездом хорошие для нас предзнаменования были, ибо с великими клятвами убеждали нас, что Дмитрий жив. Вечером же, перед выездом, наступила тревога: дали знать, чтобы пан воевода не торопился, ибо около Москвы великие мятежи, и пока с ними не расправятся, чтобы задержался. Однако, этих советов не послушались, и он все-таки выехал в жестокую непогоду.

Ночлег за перевозом в предместье прошел в хлопотах и трудностях, ибо челяди было мало, а в подводы запрягли непослушных московских кляч. А в городе были печали и рыдания, одной надеждой оставшиеся себя утешали, что через три недели их обещали вывезти. Таким образом, выехали все женщины (ибо девушки все вышли замуж) и юноши, больше всего — шляхтичи; челяди же не разрешали брать больше шести сверх определенного числа. После этого осталось in genere [в общем – лат.] 162 добрых молодца.

Дня 26. После Обеда переехали с одного ночлега на другой.

Дня 27. Положение наше в Ярославле улучшилось. Приставы Иван дьяк и Яким остались при нас. Афанасий же проводил пана воеводу. С нами обращались довольно милостиво, пищи стали давать не больше, однако несколько получше, свободу нам также дали, [113] разрешив ходить как на прогулки, так и на рынок. Разные вести с дороги о пане воеводе приходили к нам и письма. Но первого письма нам не отдали. А другое, написанное в самом конце мая в миле от столичного города Москвы, дошло, копия его ниже.

Раздел 6

Июнь

Дня 7. Выпустили из тюрьмы Яна Запорского, который был туда заключен еще 24 сентября 1606 года, как об этом в своем месте сказано.

Дня 8. Отдано нам письмо от пана воеводы. Вот копия этого письма:

“В прошлый праздничный вторник писал вам, оставшимся в Ярославле, но сомневаюсь, чтобы то письмо дошло, таким образом, снова первое письмо посылаю. Вот оно: Сегодня, даст Господь Бог, то есть в субботу, накануне дня святой Троицы, ²⁶⁸ я в столичном городе Москве буду, потому что теперь мы остановились только в миле от этого города. Завтра, даст Господь Бог, надеюсь быть у великого государя, а в воскресенье обещают сразу послать как в Ярославль, так и за другими пленниками, которые в разных крепостях находятся. Ибо за князем Вишневецким и за теми, кто еще находится на Белом озере, уже послано. Я получил письмо от панов послов, которого копию, по пунктам написанную, вам посылаю. Все это приняв во внимание, легко вы поймете, что потом наступит. Надежда на Бога, заступника нашего, что милосердием его скоро дождемся чаемой радости”.

Вот пункты из письма панов послов, изложенные таким образом: “Прислать изволил сам король его милость почти год тому назад нас, своих посланников, и мы, соединившись с новыми послами, после долгих переговоров с думными боярами договорились. И было решено, что великий государь изволит послать для наших дальнейших посольских переговоров с боярами за вельможным паном самим и за ее милостью дочерью его, а также за всеми панами Мнишками, которых вельможный пан возьмет с собой, тех, кого сочтет достойными находиться в столичном городе Москве. Также и ее милость, дочь вельможного пана, чтобы взяла с собою женщин тех, в которых будет нуждаться для услужения и будущего тут пребывания. Все же прочие королевские люди, наша братья, как те, которые [114] находятся в разных отдаленных местах, так и те, которые в том месте находятся, где вельможный пан изволит быть, пусть еще останутся. Но после приезда вельможного пана, их тоже, возможно, скоро сюда препроводят, причем как там, так и в дороге будут снабжать всем необходимым. Сообщаем также, что король его милость, государь наш, с королевою ее милостью и королевичем здоров и на счастье нам в мире правит. В отчизне нашей все, по милости Божьей, благополучно. А кардинала и Старостину красноставскую и луковскую, а также остальных родственников наших, по милости Божьей, оставили мы здоровыми. Письма из Польши, как вам, так и другим, находятся при нас, а когда, даст Господь, ваша милость пан прибудете сюда, тогда они вам отданы будут. Посылаем мы всем привет. Составлено в столичном городе Москве. Дня 19 мая 1608 года”.

С тем же письмом прислана такая записка: “Как я горячо жаждал всегда увидеться с вашей милостью паном, не требуется доказательств. Но, будучи подвергнуты таким испытаниям, мы оба с трудом могли достигнуть этого. Теперь же, когда Господь Бог такое благоприятное время ниспослал нам, что видеться позволено, очень прошу к нам поспешить. Господь Бог, устроив, что встреча и свидание наши близки, скоро приведет нас к желанному берегу вольности, по своей Божьей милости, а дальше и нашего освобождения мы с радостью ожидаем. Мой Городецкий ждет также с великой радостью вельможного пана. Николай Олесницкий, каштелян малогощский”.

Дня 9. Улучшили нам пищу и кормили так, как прежде, когда рассылали из Москвы, ибо тут в Ярославле сократили довольствие на третью часть. Это теперь возместили и очень милостиво с нами обходились. И даже позволили нам прогулки по-над Волгой и на торг.

Дня 10. Пришли к нам вести, что царь посылал пана старосту луковского в полки уговаривать царя Дмитрия. Другие же говорили, что пана Юрия Плату, а третьи — что их обоих. И пана старосту из полков не отпустили, а пан Плата возвратился и должен был получить за это пожалование от царя Шуйского.

Дня 11. Пришли вести, что все бояре покинули царя Шуйского и встали в поле, и говорили, что только мир при нем остался.

Дня 13. Провезли более десяти казаков через Ярославль, обманывая мир и говоря, что это воры, которые громят и грабят.

Дня 15. Дано знать, что в столичном городе Москве начался большой мятеж, в котором сражаются между собой одни за Шуйского, а другие ни за ту, ни за другую сторону. Также и о том, что на столичный город Москву наступают вооруженные полки, берут и сжигают окрестные крепости.

Дня 16. Дано знать, что царь Дмитрий встал на том самом месте, в полутора милях от Москвы, где разбивали шатры, в которых ночевала царица; что в столичном городе Москве великая тревога, а бояре разбегаются. ²⁶⁹

Дня 17. Рассказывали о большом мятеже в столичном городе Москве, и что там, перед двором пана воеводы, полегло несколько сот человек. Некоторые говорили, что причиной этого была злоба, которую мир затаил на пана воеводу. А бояре не допускали расправиться с ним, поэтому-то они так жестоко дрались между собою. А другие сочиняли, что всего лишь несколько панов думных сговорилось с паном воеводой, чтобы везти его к войску. Когда об этом дали знать Шуйскому, он послал быстро к миру, который дал бой боярам. А наших будто бы выпустили со двора для подкрепления. Там будто бы бояре были разбиты, а слуг пана воеводы опасно ранили, а пана Загурского, слугу пана старосты саноцкого, и других убили. Самого пана воеводу взяли в крепость, также и царицу, дочь его, поместив отдельно с женщинами, а панов старост посадили под стражей по разным дворам. Это известие очень нас испугало и обеспокоило, но так как называли разные причины столкновения, то мы не очень-то этому хотели верить. [115]

Дня 18. До нас доходили разные вести, особенно о том, что ежедневно под столичным городом Москвой происходят стычки, что люди царя Шуйского всегда с разными уловками выходят на бой, а наши их рубят и бьют без счета, подъезжая за ними к самым воротам. Были также слухи, что с той стороны идет войско занимать крепости. Сначала идет на Углич, из-за чего ярославцы немедленно послали к угличанам, чтобы они не сдавались, объявляя им, что они сами будут защищаться.

Дня 19. Дошло до нас неприятное и грустное известие, что вместо отправки в Москву приказали нам готовиться к отъезду еще далее, то есть в Вологду, милях в 30 отсюда. Произошло это из-за того, что в Ярославль ожидались войска и что им было трудно защищать город, когда мы здесь. Сопротивлялись мы, сколько могли, чтобы уклониться от этого путешествия.

Дня 20. Заявили мы, что предпочтем сложить голову, нежели уехать отсюда, но потом, когда ничего нельзя было поделать, мы подчинились и пошли договариваться с нашим приставом Иваном дьяком, чтобы он не отправлял нас, пока мы не пошлем челобитной царю, и обещали приставу подарки. Ведь слышно было, что столичный город Москва в тяжелой осаде и что Ярославский тракт занят. Принудили мы его теми обещаниями послать гонца и думали дождаться его возвращения. Но все-таки это дело провалилось, успехи противника помешали нам.

Дня 22. На рассвете ударили в набат, на звук которого сбежался мир до нескольких тысяч человек. Внезапно напали на крепость, схватили Ивана пристава, избили палками и посадили в тюрьму. А царю дали знать, что пристав “был в сговоре с „литвой" и под тобою, государем нашим, замышлял измену”. Мы были наготове, если бы до . чего дошло, но они на нас даже не взглянули. Только успокоив суматоху во дворе, они вместо того пристава дали нам здешнего старосту, по имени Третьяк, ²⁷⁰ и приказали готовиться в дорогу. Раздали подводы согласно потребностям. Допытывались у нас также, не одаривали ли мы чем того Ивана, обещая нам все это возвратить, и со всеми очень милостивы были. Однако в итоге получилось не так, как мы хотели, ибо нам приказали ехать.

Дня 23. Наступил день отъезда в Вологду всех, остававшихся в Ярославле. Перед тем, как мы тронулись в дорогу, нас встревожили, захотев отобрать наше оружие. Услышав об этом, мы поклялись друг другу и присягнули на том, что отдадим его только ценою жизни.

Когда стали выезжать, объявили мы, что вышлем вперед к перевозу подводы и “москву”, а сами пойдем пешком с нашим оружием, и пусть нам никто не дает повода поднимать его. И другое — что все мы водном судне переправимся. Все это позволили сделать в соответствии с нашим решением. Мы же, вручив себя в руки Бога, выслали возы с подводчиками и пошли десятками с оружием к перевозу, потому что переправа была далеко. Во время нашего отъезда немного было мира, затем всем было приказано выйти, и они сидели на валах и по берегам реки до тех пор, пока мы счастливо не переправились. Также выпустили и послали с нами тех, кто находился за приставами, а именно: пана Конецкого, пахолика его и мальчика пана Запорского. Таким образом, отчалив от берега, поблагодарили мы за хлеб и за соль трубными звуками и киданием шапок. И многие опешили от такой [116] опасности: “Не литовские ли люди наступают?” Ночевали мы тут же, за перевозом, в таборе, туда к нам пришли вести, что взят город Переславль и войска готовятся идти под Ярославль. И что ярославцы, отправив нас, поспешили рыть окопы и укреплять город.

Дня 24. В день святого Яна, когда мы уже двинулись в путь, было какое-то замешательство в городе. Затем задержался Третьяк, наш новый пристав, так что мы его ждали до полудня. Потом наступил ночлег в яме, ²⁷¹ в 6 милях. Туда явился гонец пристава с сообщением, что Переславль и Ростов взяты, ²⁷² а Ярославль еще стоит.

Дня 25. Ночлег за царским селом Даниловым, в 6 милях. В этом лагере одна из наших женщин слегла, из-за чего должна была остаться, но на следующий день нас догнала.

Дня 26. Ночлег после очень плохой дороги в яме, в 6 милях. А ямом называют каждое село, в котором меняют подводы. Порядок же такой, что за один час представят несколько сот подвод. Но это из-за необыкновенной жестокости, с которой относятся к мужикам, ибо, когда замешкаются, то их карают: поставят рядом всех мужиков и, зайдя с конца, три человека палками по три раза ударяют каждый своего мужика и стегают их бичом по ногам. А обойдя ряд, снова то же повторяют, до тех пор, пока не будет подвод. В той дороге сопровождающие изображали перед крестьянами, что нас пленили на войне. Но они этому не верили, видя, что мы идем с оружием.

Дня 27. Ночлег также милях в 6, в яме.

Дня 28. В 8 милях встали лагерем у реки Оркши.

Дня 29. В 4 милях встали лагерем под Вологдой. Там советовались мы между собою, особенно по поводу того, что, как нам сказали, вологжане нас в город свой принимать не хотели.

Дня 30. После долгих препирательств с нашими приставами здешний воевода ²⁷³ приказал нас все-таки проводить до назначенных дворов. Но мы не хотели идти, требуя, чтобы несколько наших поехали вперед и осмотрели их, и расписали квартиры. Когда они не захотели позволить этого, мы решили настоять на своем и отказались ехать, расположившись лагерем там, где остановились. Только узнав об этом, они позволили сделать, как мы требовали.

Получив разрешение, поехало четверо наших вперед и распределило квартиры на трех дворах, которые располагались поодаль от города, в отдельной слободе. Один двор построен был и обнесен таким высоким забором, что только небо да земля, на которой он стоит, видны были. Возле него два двора, взятые у их хозяев. Итак, въезжали все мы неохотно. На первом дворе прежде наши жили, которых от нас из Ярославля забрали, а перед нашим приездом выслали отсюда в Устюжну Железопольскую. Немало их предалось на царское имя, а именно: князь Воронецкий, Солтан Старший, Добецкий, Домарацкий, портной Папроцкий, которого взяли в столичный город Москву для писания писем, других имен мы не знали. Этих под присмотром приставов там же держали, давая им кормовых денег в день по копейке, то есть по грошу. ²⁷⁴ Из их числа двое к нам убежали, а двух догнали (как передавали) и посадили под стражу.

Положение наше в Вологде было таково: город тот несравнимо меньше и, несомненно, гораздо хуже, чем Ярославль. Крепость расположена отдельно, обороноспособность ее не может сравниться с той, что описана в Космографии. ²⁷⁵ Город окружен стеной, но [117] недостроенной и не пригодной для защиты. Стену эту, как слышно было, строили наши поляки, которых взяли в плен на войне. Было их 400 человек. Но всех их до одного потом убили за то только, что они пару телят съели. Вскоре после этого часть города сгорела, и жители написали жалобу на них царю, утверждая, что это явно их Бог покарал за воровской поступок. Услышав о том, разгневанный царь приказал своим приговором перебить пленников.

Река Вологда невелика, течет под городом. От нее кругом идет овраг, который окружает другую сторону города, воду, текущую в том овраге, называют Золотухой. Поселение расположено в такой низине, что едва заступом, раз или два, ударишь по земле, сразу появляется вода.

Раздел 7

Июль

Дня 1. От самого пристава (помимо других вестников) пришло секретное известие, что город Ярославль взят. ²⁷⁶ А случилось это по той причине, что, когда один из наших сказал в его присутствии, что понимает дело, пристав, поверив ему, стал тщательно расспрашивать и осведомляться у него об отдельных вещах. Некоторые из них он угадал, так как его уже известили его секретари, упомянул также мимоходом о Ярославле, говоря, что “видел я, как ему худо приходится”. И после этого пристав рассказал ему, когда и как взяли город. Однако же мы этому не поверили, хорошо зная об их изощренном коварстве в поступках и речах, а потому не придавали значения этой вести. Гораздо больше беспокоились мы о еде, когда нам ее не давали.

Когда пристав наш напомнил об этом, воевода сказал ему, что “и без „литвы" здесь хватало забот, привезли нам ересь и разврат”. Мы же передали приставам: “Либо дайте нашу пищу, либо отправьте назад, либо объявите, что собираетесь с нами делать. Ибо мы не собираемся здесь терпеть голод, а лучше умрем в борьбе с неприятелем”.

Дня 2. Они оправдывались, говоря нам, что это “не наша вина, а здешнего воеводы, который не слушается царя, и пищу не дает, и с нами ссорится. Поэтому мы немедленно напишем и доложим государю нашему. И вы напишите свою челобитную и пожалуйтесь на него”.

Дня 3. Отправили мы тогда челобитную в столичный город Москву. С этой челобитной приставы послали тайно на своих лошадях одного стрельца, наказав ему не менять лошадей вплоть до третьего яма. Воевода, узнав обо всем, приказал догнать того гонца, но его не сумели настигнуть.

Дня 4. Заняв деньги у архиепископа, ²⁷⁷ выдали нам положенную пищу и уплатили за задержанную. Также и воевода приступил к переговорам с нами.

Дня 5. Невеселое известие дошло до нас, будто бы царицу, сам-друг только, везли из Москвы в Сибирь. Были и иные печальные слухи, которые дошли до нас еще в Ярославле (как говорилось об [118] этом 17 числа). То есть будто бы пана воеводу и других панов, каждого в тюрьму отдельно посадили. Слуг их — одних побили, а других ранили. И тем печальнее было слышать об этих новостях, что нам называли подлинные имена. Причина состояла якобы в том, что пан воевода, вместе с паном послом, сносились письмами с ворами. ²⁷⁸ Это дошло до царя, когда один из посольских комнатных слуг, достав те письма, предался на царское имя (и выдал все их секреты). Царь приказал сперва схватить бояр, через которых это было сделано, посадить их на кол, мучить etc. Потом, когда дело дошло до пана воеводы, он защищался на своем дворе, имея при себе кого-то из “москвы”. Итак, одни были убиты, а другие, тяжело раненные, едва остались живы. Мы рассказам не верили, считая, что они сообщают нам это для того, чтобы держать нас в страхе. Потому что они сильно опасались, чтобы мы им чего-нибудь не сделали. А особенно по той причине, что они видели около нас сильную стражу и что нас было 160 человек.

Дня 6. Прибыл гонец, но с чем, этого мы не знали, только догадались по москалям, что им как-то несладко было и что они заметно носы повесили. Даже и в общих разговорах невеселы были их лица. Наверняка, если бы было что-то утешительное, его бы не таили. Пищу нам отпускали своим порядком каждый день.

Дня 8. Говорили, что те, которые столичный город Москву осадили, соединились. Срок осажденным положили до четырех недель, говоря, что “если до тех пор не сдадитесь, то с женами и детьми вашими всех вас совершенно истребим”.

Дня 10. Предостерегли нас, что здешний воевода “с того дня, как вы приехали, всяческими ухищрениями хочет забрать у вас оружие. И чтобы успешно исполнить это, он распорядился всей черни приготовиться с пушками и вас устрашить”.

Дня 12. Рассказали нам, что в Ярославль привезли 300 посольских людей на те самые дворы, на которых мы жили, чему другие не советовали верить.

В тот же день умер Адам, егерь пана воеводы, и был похоронен в могиле над рекой, называющейся Золотуха, которая прокопана кругом от реки Вологды.

Дня 13. Так как там все праздники римские привыкли умалять, приказали и в Пасху работать, как в обычный день. В воскресенье утром мужики вышли на работу, чтобы поставить забор около наших дворов, которые до тех пор еще не были обнесены оградой. Но работы все-таки в тот день не было, ибо молния ударила в угол церкви. Мужики, испугавшись, убежали и не работали в тот день.

Дня 15. Пришли известия, что “москвы” в одной битве убито до 2000, в другом же месте, где-то у переправы, “москва” захватила врасплох казаков и перебила их до 1000 человек. По этой причине здешнему архиепископу приказано служить молебен со всем миром. Потому что воры разбиты.

Дня 22. Приехал из Ярославля Иван дьяк, бывший у нас прежде приставом, лишь с его приездом мы узнали, что нам лгали о взятии Ярославля. Таким образом, по приезде его, уехал от нас Третьяк, староста ярославский, который вместо него был у нас приставом. [119]

Дня 24. Прибыл гонец, который сообщил слухи о том, что “уже соглашение с „литвой" состоялось, а прежние послы, заключив перемирие на пять лет, выехали из столичного города Москвы в Литовскую землю” и что “теперь „литву" будут свозить из крепостей, а как скоро всех соберут, тогда с воеводой и со всеми другими вышлют их за границу”. ²⁷⁹ Правда ли то, неправда ли, об этом ведает сам Господь Бог.

Дня 28. Приехал другой гонец с теми же самыми известиями, говоря, что “уже с „литвой" мир, меня послали за „литвой" на Белое озеро, а сюда, со дня на день, другой гонец будет, прошу, не сомневаясь, готовить подводы”. Этим речам нам еще не очень хотелось верить.

За полчаса перед приездом того гонца ударили в набат, собравшаяся чернь хотела схватить нашего пристава Ивана в доме, в который он силой въехал. Он хотел защищаться, имея при себе одного стрельца, но с приездом гонца толпа присмирела. Другие же, будто бы более осведомленные, передавали со слов того же гонца, что паны послы и пан воевода присягнули установить на пять лет перемирие. Затем одного из послов отправили к его милости королю, чтобы тот тоже присягнул. Как только посол вернется с договором, мы дождемся свободы. Между другими условиями договора и такое, — что польские люди будут вывезены из-под Москвы.

Раздел 8

Август

Дня 1. Были слухи, что Дмитрий Шуйский предался ворам.

Дня 3. На рассвете ударили в колокола, созывая чернь, никого из наших в то время в город не пустили. Причина этого сбора была, как нам говорили, в том, что наши из глинских, которых до нас выслали из Ярославля в Вологду, а из Вологды, перед приездом нашим, в Устюжну, ушли оттуда, подкрепившись более чем десятком стрельцов, и направились к инфляндской границе. Так как не было города ближе, чем Вологда, дали знать сюда, после чего воевода, собрав людей, отправил за ними пять всадников в погоню.

Дня 4. Дали знать, что их где-то на болоте окружили и поймали, некоторые советовали не верить этому, но, напротив, говорили, что они уже на границе грабят и жгут села.

Дня 7. Снова пришло известие, что одного из них убили, других ранили и, взяв в плен, посадили в мешки.

Дня 8. Начало нашей радости. В вечернее время отдали нам, бесспорно, подлинное письмо от панов послов коронных, в котором обещают нам скорую свободу и называют время и день — 8 октября. Решили нас, всех задержанных (по-ихнему “зад[е]ржаньцев”), известить о высылке на границы.

Вот копия этого письма:

“Вам, милостивые и любезные паны и братья, сообщаем, что после долгих переговоров с думными боярами постановили мы, наконец, заключить мир между королем польским, паном нашим милостивым, и московским государем на 4 года без одного месяца. При заключении этого договора наипервейшим условием было, [120] что-бы всех людей его королевской милости, находящихся здесь в заключении, отпустить и не позднее 8 октября доставить на границы отечества. И в самом деле, тех их милостей, которые сюда в столичный город Москву были привезены, сразу с нами великий государь отпускает к королю его милости, пану нашему. Уверили нас, что и ваших милостей также, не мешкая, отпустят в дорогу. Нам показалось необходимым известить вас об этом, чтобы вы знали о своем скором освобождении и более уже соблаговолили не беспокоиться. При этом, о возмещении вашим милостям и другим за пограбленные вещи, Господь Бог свидетель, какое мы старание имели и сколько на этом потеряли времени. Но так как со стороны великого государя назвали якобы большие убытки, от народа нашего государству Московскому принесенные, таким образом, после долгих споров, договорились мы только о том, чтобы отложить это на рассмотрение комиссии, снаряженной с обеих сторон. Ибо более думали мы о здоровье и освобождении вашем, а убедить их вернуть еще и имущество нельзя было. При этом усердно, со слугами нашими, умоляем Господа Бога о милосердии к вашим милостям. Лишь бы мы всех ваших милостей вскоре в отчих краях увидели в добром здравии. Датировано в Москве, 1 августа 1608 года”. ²⁸⁰

Дня 9. Радость и веселье наше сменил Господь Бог на печаль и скорбь, когда умер один из наших — Валерьян Обельницкий, повар пана воеводы, добродетельный слуга, очень степенный и целомудренный человек. Господи Боже, будь милостив к душе его. Похоронили его на том же холме, где и первого. Только 20 людям позволили проводить его до могилы.

Дня 13. Получили мы известие о пане воеводе, что он выехал из Москвы со всеми людьми 2 числа того же месяца и видели его в Ярославле, из чего поняли мы, что наших отправили на воров.

Дня 17. Были такие вести, но верить им нельзя, что пана воеводу и царицу воры поймали. ²⁸¹ Это нас встревожило, так как грозило дальнейшим промедлением. А другие, особенно сами приставы, обещали нам отъезд через десять дней. Были и иные слухи и тревожные для нас известия, которым мы не доверяли. Отъезд и освобождение наше считали, по неверию нашему, великим Божьим чудом.

Дня 20. Обещали нам отъезд после воскресенья, Господь Бог знает, которое по счету будет. А нас мучают холода: первый мороз был 21 августа. Остаток месяца мы провели в великой тоске. Особенно когда стали как-то усиливаться сомнения в нашем отъезде. Утихли слухи о возвращении. Но возникли другие слухи, а именно: о трудностях и стычках московских.

Дня 25. Пришло известие, что была большая битва, на которую сам царь Шуйский выезжал, но, проиграв, возвратился с большим уроном. ²⁸² После этого разослали грамоты, которые сегодня доставили сюда, в Вологду, чтобы под страхом смерти каждый боярин, не мешкая, ехал на войну. Тем, кто укрывал призванных по всем городам и деревням, объявили, что ни один мещанин не смеет не только укрыть, но даже принять в доме боярина. А если бы укрыл, то самого его велено было казнить, а имущество отбирать к царю. Тревожили нас эти слухи, и надежда на отъезд в назначенное время слабела. [121]

Раздел 9

Сентябрь

Дня 1. Прислали из Москвы гонца, чтобы приказать нам готовить возы, обещая скорый отъезд. А поэтому утешились мы, надеясь на милосердие Божье, что уже приблизил он окончание нашей неволи.

Дня 7. Отчасти ослабела надежда наша на отъезд, тем более, когда до нас дошли слухи, что пан воевода со всеми находится в Великом Новгороде под большой стражей и что на столичный город Москву наступает новое вооруженное войско.

Дня 9. Как-то мы писали царю, чтобы нам позволил забрать с собою в дорогу тело покойного отца Бенедикта Ансерина. Но лишь сегодня разрешили, чтобы мы двоих из наших, понадежнее, отправили привезти его тело. Но это нас более смутило, нежели обрадовало, так как до 8 октября, того срока, когда нас, согласно письму послов, было обещано доставить на границу, оставалось только 4 недели. Дорога же до Ярославля, туда и обратно, должна занять, по крайней мере, 10 дней. Мы опасались обнаружить какие-либо другие случайности и уловки, однако же, доверившись Господу Богу и выбрав между собой двух товарищей, послали мы за тем телом, до сей поры еще как-то успокаивая себя надеждой.

Дня 12. Итак, выехали за телом, кормовых денег им дано на 8 дней, из расчета по 3 гроша на каждый день.

Дня 14. После этого известили нас, что из Москвы гонят 230 лошадей, чтобы раздать нам, тех, которые были взяты во время погрома в столичном городе Москве, а также в Ярославле.

Дня 15. Привезли сюда два воза панов Стадницких. Вследствие этого мы приободрились, надеясь на скорый отъезд, а особенно когда стали утверждать, что наверняка уже послали и за другими в Белоозеро и в прочие крепости. И что, собрав всех сюда, потом вместе с нами повезут к границам.

Дня 19. Приехали к нам приставы и объявили, что “вас государь отпускает в землю вашу, жалованья вам на 130 воеводских людей дает 200 рублей. Которые у вас старшие, по вашему усмотрению, пусть каждый человек получит по 15 рублей (было же тех 6 человек). Лошади же, которые у вас были взяты в Ярославле, если не сдохли, будут вам назад возвращены”. Это известие очень нам было приятно и радостно, не столько из-за денег, сколько из-за приближающегося освобождения. Радовались от всего сердца, дай Бог счастья до конца. После этого нам обещали отъезд через неделю.

Дня 21. Отдали нам на руки те деньги и 20 с лишним лошадей, от которых остались только кожа да кости. Остальных же, среди которых было много и наших, погнали к нашей братье на Белоозеро. В тот же день привезли из Ярославля тело отца, оттуда же дали нам знать, что Дмитрий от столичного города Москвы стоит только в десяти верстах и, сохраняя мир, живет на дворе, который для него в том месте построен. Но как кто-нибудь из столицы выходит, его тут же побивают. Однако сам он причин для раздоров не дает, дожидаясь, чтобы нас всех отсюда вывезли. [122]

Остаток этого месяца прошел в ожидании желанного избавления нашего, которое приближалось в связи с нашим отъездом. Последний еще откладывался до тех пор, пока не отправилась в дорогу братья наша из Белоозера. Хотя и в то время были разные превратные слухи, но не заслуживающие доверия и не достойные упоминания (что отложился отъезд наш). И тот день, в который нас было обещано доставить на границу, то есть 8 октября, приближался.

Раздел 10

Октябрь

Дня 1. Пришло известие из Белоозера, что сидевшая там наша братья уже отправлена в дорогу водным путем на судах. ²⁸³ С этого времени и нас таким же образом обещали отправить и немедленно приказали готовиться в дорогу.

Дня 2. Раздали нам подводы, каждому по потребности. Трудно описать радость, наполнившую наши сердца. Однако можно догадаться, как радуется пленник, получив свободу и выйдя из темницы, в которой он сидел долгое время, на свет ясного солнца.

Дня 3, который felix faustus fortunatusque sit [пусть будет счастливый, блаженный и благодатный-лат.]. Отъезд из Вологды, через реку, называющуюся Вологда, на которой живой мост, то есть поставленный без единого столба. Суда на этой реке ходят по сорок сажен, красивой и прочной работы, под навесом. Ночлег неподалеку, под городом, в селении Спасовом, где стоит довольно богатый монастырь Спасов. В нем живет 100 чернецов, и лежат мощи двух чудотворцев — Димитрия и Василия, некогда угличских князей. Они лежат в одном склепе, в накрытых гробах, и перед ними всегда горит лампада. ²⁸⁴

Дня 4. Был у нас ночлег в селе Кубенском, в 20 верстах от Вологды, от этого села начинается озеро, которое в длину 12, а в ширину — 2,5 польских мили. На том озере, на острове, когда едешь мимо, виден красивый каменный монастырь. ²⁸⁵ В него был сослан пан Кардовский, слуга пана Бучиньского. Там же, в земляной тюрьме, сидел в жестокой опале воевода, ²⁸⁶ который был прежде в Туле, до того, как она сдалась Шуйскому.

Дня 5. Ночлег в Велижце, верст 40, вдоль того же озера. Дня 6. Ночлег в яме, под Николиным монастырем, ²⁸⁷ верст 20. Миновали монастырь Корытов ²⁸⁸ с довольно большими полями, богатый чернецами и имуществом. Однако его в это время царь Шуйский сильно истощил. Говорили, что только четыре таких богатых монастыря в целой московской земле. Мы полюбопытствовали увидеть остатки древностей, и человек с двадцать наших туда пустили. Отворили образа и церкви сами же чернецы, вежливо встречая гостей, потчевали нас квасом и медом. Миновав этот монастырь, ночевали мы в деревне Свозе у реки, называющейся Шексна, в 6 милях, а от Белоозера в 20 верстах. [123]

Дня 8. Прислано нам из того монастыря пожалованье, tq есть хлеба, рыбы и кваса. Головы же послали было в Белоозеро сына боярского, чтобы побыстрее прислали суда, но их не дали, а посланца еще хотели утопить. Поэтому пришлось послать сотника с несколькими десятками стрельцов, наказав им, чтобы привели суда, на которых нас должны были вывезти водным путем.

Дня 9. А в это время приказали нам возы и коляски поставить на судно, находившееся на берегу этой реки. Когда спустились сумерки, возвратился гонец, которого посылали из Вологды в столичный город Москву. В связи с его приездом возникли разные слухи о могуществе противоположной стороны.

Дня 10. Над берегом вышеназванной реки в тоске смотрели мы, не идут ли суда.

Дня 11. Сотник привел три судна, которые захватил силою.

Дня 12. Погрузившись на судна, мы воскликнули имя: “Иезус!” Ночью проплыли 5 верст через небезопасные пороги, миновав язы ²⁸⁹ — заграждения, которые на этой реке строят для ловли осетров. Говорят, что больших и лучших осетров, чем в этой реке Шексне, не знают здесь, потому что в Белое озеро впадает 25 рек, а вытекает только одна эта. Проплыли мы 25 верст. Встретились нам две реки, вытекающие из озер, — Славянка и Сехма.

Дня 14. Миновали один из патриарших язов, у которого приставы поймали живого лосося и подарили знатным особам. Проплыли мы 12 верст. Встретилась нам река Ковша.

Дня 15. Одно судно село на мель, однако Господь Бог сохранил от беды, миновали мы один яз и приплыли к реке Угле, проплыли мы 28 верст.

Дня 16. Миновали два яза, проплыли мы 40 верст и прибыли на реку Ягорку, от этого места до Вологды считают только 12 миль. Для чего было нас возить кругом, мы не понимали, если только не для того, чтобы дать нам представление о том, сколь велика земля, или чтобы избежать опасностей. Так как говорили, что в 20 милях от того места находились воры.

Дня 17. Приехали на реку Суду, равную Шексне, только отличается вода, а сливаются они под селом Луковцом. Проплыли мы 20 верст до села Любча, где причалили к берегу.

Умерла пани Дорота Горская, осиротив своего супруга пана Адама Горского и двух детей, сына и дочь, которых им Господь Бог здесь в заточении даровал. Всех нас охватила великая печаль и жалость к той пани, почти святой и праведной.

Дня 18. В Любче высадились мы из судов на берег не только со скорбью, но и с тревогой, когда сказали, что тех, которых повезли перед нами, задержали в Тихвине. И тут нас застал гонец, который передал приказание задержать нас. Не успели мы расположиться, как приставы признались, что нам здесь следует дожидаться царского указа, ибо “Скопин-Шуйский, ²⁹⁰ воевода новгородский, писал нам, что сейчас небезопасно вас везти, так как шведов ²⁹¹ несколько десятков тысяч идет той стороной на помощь государю”. Поначалу мы сомневались, думая, что все-таки была какая-то другая причина и, не понимая в чем дело, сказали, что у немцев не может быть такого большого войска и что несчастлива та земля, которую они спасают. Различные были слухи, например, что пан воевода, господин наш, [124] посажен в тюрьму. Обсуждали возможные причины этого. Но что бы там ни было, для нас все это было весьма грустно, ибо завезли нас в голодное место. Города поблизости не было, так что мы должны были надеяться только на милосердие Божье.

Дня 19. Отправили приставы гонцов на двух лошадях в столичный город Москву за указом, обещая, что он вернется назад не позднее, чем через 10 дней, а нам тем временем обещали позаботиться о пропитании.

Дня 21. Приехал гонец из села Белого объявить здесь, в этой волости, чтобы мужики готовились к строительству острога около города Ярославля, на который ожидался приход неприятеля.

Охватила нас тревога, так как это место было заражено оспою, от которой умерло много детей, и в скором времени ожидали морового поветрия. В той Любче находились мы 22 дня — до 29—30 дня.

Дня 30. Пришел тот самый день, в который нам обещали возвращение гонца, но он задержался, и его до сих пор не было, что для нас было очень неприятно. Предполагали, что он мог попасть в руки воров либо повернуть домой. Однако же нас все-таки утешали и укрепляли в надежде, обещая нам, что мы скоро будем в столице Москве (а не на границе). Многие уловили смысл этих слухов, особенно когда приставы явно стали заискивать перед нами и жаждали завоевать наше расположение. Уже даже тайно с некоторыми об этом говорили.

Дня 31. Провезли под Луковцом человек 40 стрельцов, говорили, что они бежали из Твери, чтобы перейти к Дмитрию, некоторые же говорили, что к нашим, которых задержали в Тихвине.

Раздел 11

Ноябрь

Дня 1. Задумали стрельцы восстать против приставов, чтобы двинуться с нами в дорогу, и прислали к нам сказать, что “мы вам и голов связанных отдадим, и проводим вас до границы”. Тогда мы пошли к головам, рассказав им об этих словах. Те сильно встревожились и приняли их близко к сердцу, зная нрав стрельцов. Итак, отложили на три дня; если гонец не возвратится, то “велим мы свезти подводы и поедем, согласно вашему желанию. Но берегитесь, чтобы вам в дороге хуже не было, когда без указа не будут вам давать пищу”. После этого мы ушли, а они, interim in secretis [пока под секретом-лат.], нарушив присягу, открыли свое злое намерение некоторым из нас, прося о милосердии. Ибо “дошла к нам весть, что Ярославль взят на имя царя Дмитрия. ²⁹² Если все так и есть (мы послали узнать об этом), тогда вас прямо к ним повезем, а вы постойте за нас и проявите к нам милосердие в свое время”. Опасались мы какой-нибудь измены, но когда они то же самое назавтра и на третий день под великими присягами подтвердили, отчасти мы поверили.

Дня 3. Отправили гонца под Ярославль за известиями, а другого на дорогу к Устюжне, чтобы узнать, что там с нашими, которых [125] отправили вперед. В то же время собралось наших человек 20, которые дали себе слово незаметно убежать в полки.

Дня 5. Тот гонец, который был послан в столицу Москву к Шуйскому за указом, лишь теперь возвратился с утешительным для нас известием. Он также привез письмо к приставам нашим от ярославцев, скрепленное именами царя Дмитрия Ивановича и пана Павла Сапеги, ²⁹³ бывшего в то время губернатором в Ярославле. Это письмо заключало в себе приказ, чтобы нас, ни в чем нам не отказывая, отправили из этого голодного места далее к Устюжне за 18 миль и чтобы также, в соответствии с нашим желанием, давали нам пищу. Как только приставы получили в руки это письмо, побросав все в своих домах, они едва живые прибежали под нашу защиту, ибо в то время возник великий мятеж. Когда же наши вышли из домов своих с оружием наготове, увидев это, стрельцы, истинно, онемели от страха, не понимая, что делается, а также и чернь. Когда эта тревога усилилась, опасаясь чего-нибудь худшего, мы послали за сотником и [126] пятидесятником. Как только они пришли, им рассказали, в чем дело. А они, выслушав наши речи, пошли к стрельцам, которые тотчас же с великой радостью, но не без боязни, явились к нам и просили нас о милосердии. Обещали утром принести присягу царю его милости и смириться. Так Господь Бог всемогущий не желал уже далее помех для справедливости своей. Неприятелей наших, которые попирали нашу жизнь и жаждали выпить нашу последнюю кровь, заставил пасть к ногам нашим. Но однако же мы не жаждали мести, забыли обиды и не подняли на них рук наших, но, напротив, еще пообещали им охрану от всех несправедливостей. Видя это, сами неприятели дивились вниманию и состраданию нашему, а раз так, то повода к кровопролитию и чьей-либо обиде не осталось. По успокоении той ссоры, решили мы ехать не в Устюжну, но, как можно скорее, в Ярославль, а оттуда уже в полки царские. Ибо, как нам разъяснил тот гонец, еще столица Москва не сдалась, а царь Дмитрий и воевода находились под Москвой. О Шуйских же говорили, что двое из них отравились, а третий еще жив. Узнав об этом, мы отправили к царю пана Казановского с несколькими товарищами, через которого просили мы, чтобы царь милость свою показал и велел нас принять в свои полки для службы себе и панам нашим. Они сейчас же с тем поручением отбыли. А мы тем временем, как можно скорее, готовились ехать, сперва дав знать об этой радости всем, кто перед нами и за нами был.

Дня 6. Не хотели стрельцы присягать ни царю, ни нам, но когда увидели, что мы настаиваем, сразу на все легко согласились. Затем, пойдя в церковь, целовали крест царю, обещая ему верность. В тот же вечер пришла весть о войске, которое идет на помощь Вологде, полтораста стрельцов. Однако мы не тревожились из-за этого слуха, особенно учитывая малочисленность отряда, ибо наши стрельцы обещали хранить верность нам, и мы им также — не отступаться до самой смерти. Все же, желая справиться об этом получше, решили мы послать за “языком”, не веря до конца тем вестям.

Дня 7. Переправляли мы возы через реку Шексну, к Ярославлю.

Дня 8. Возвратился гонец из Устюжны и рассказал, что застал там уже 2000 бояр, которые присягнули на подданство царю Дмитрию. ²⁹⁴ А когда показал им письмо от наших приставов, написанное от имени Шуйского, тогда они так разгневались, что хотели его утопить в реке. О наших же, что перед нами ехали до Новгорода, поведали, что их якобы захватили.

Дня 9. Приведя сначала здешний посад к присяге царю его милости, мы благополучно со всеми переправились и двинулись в дальнейший путь. Перед вечером прибыли мы на ночлег к деревне, называвшейся Ильинским селом, на расстоянии 5 верст.

Дня 10. Ночлег в селе Волынье, верст 20, а другой — в Щетинском селе. Тут снова присяга.

Дня 12. Ночлег в Адриановой пустыни, ²⁹⁵ верст 40, отсюда ехали пустынными местами и чащобами.

Дня 13. В Белом селе мы остановились. Здесь везде пищи всевозможной очень много для нас приготовлено, но мы ее не брали, потому что нам были даны кормовые деньги. [127]

Дня 14. Ночлег в деревнях Михаила Скопина-Шуйского. Там всюду по дороге его наследственные деревни и поместья, в населенном и очень плодородном краю. Верст 25.

Дня 15. Переправились под Романовым через реку Волгу, случился ночлег на другой стороне в слободе, верст 20. Город Романов и деревянная крепость на высокой горе, над самой Волгой, тянется на большое расстояние.

Дня 16. Там мы остановились, мещане жаловали нас пищей и питьем.

Дня 17. Ехали мы все верхом на ночлег, который случился в Моржонтской слободе над Волгой, верст 20.

Дня 18. В Ярославле ночлег, верст 10. От страха не очень нам доверяли и не очень в том месте гостям были рады. Застали мы здесь слугу пана воеводы, которого царь специально отправил, чтобы, встретив нас, где бы мы ни были, возвратить в обоз, приказав ему также, чтобы всех слуг одел в самое лучшее сукно, которое только достанет в Ярославле, челядь же снабдил тулупами и сапогами. Этот человек о всем тогда дал нам наилучшие сведения, что под столицей Москвой делалось, и сейчас еще делается: как пан воевода с дочерью своей взяты в полки царя. Но здесь об этом не упоминаю, потому что есть достоверные дневники, где все расписано по времени. ²⁹⁶ Тогда нам советовали спешить, ехать как можно скорее, чего мы и сами желали.

Как только мы слезли с коней, здешний воевода, некий князь Федор Петрович Барятинский, ²⁹⁷ подойдя, приветствовал нас и потом любезно взял более десяти человек на пир. По московскому вкусу довольно кушаний было. Сперва принесли холодное, а после него водка, второе блюдо — жаркое_; третье — вареные кушанья в железных сковородах, потом пироги с луком без соли. А еще было смешно смотреть, как сам князь ел без тарелки и клал кости на скатерть. Но перед нами все же поставили несколько оловянных тарелок, очень грязных, а также положили деревянные ложки. Застали мы здесь также 100 человек жолнеров, оставленных для обороны города. Но на другой день великий польский пан Сапега уехал под святую Троицу, где встал лагерем. Уехали с ним и 4 товарища, посланных от войска для ревизии казны в новозанятых крепостях, для жалованья жолнерам. Всего путь от Любчи до Ярославля верст 180, а миль 36.

Дня 19. Там же ночлег, во время которого требовали мы сукна и тулупов, а также улучшения пищи.

Дня 20. Там же. Не взяли мы сукна, потому что оно было худое и в малом количестве, так как купцы, опасаясь разгрома, развезли его по разным местам.

Дня 21. Выехали мы из Ярославля одни, стрельцы же, которые были при нас, опасаясь приступа, сбежали.

Дня 22. Ночлег в Ростове, верст 60. Недель пять назад этот город был взят татарами и запорожскими казаками, которых было 600, а “москвы” было с ними 200 человек. В Ростове было как бояр, так и мира до 2000. Погибло вместе с теми, которые потонули, до 1000 человек. Захватив монастырь, татары взяли живьем митрополита ²⁹⁸ и воеводу. ²⁹⁹ Попов и мир там же в церкви побили, женщин очень многих забрали в полон. Церковную казну — золото, серебро, жемчуг и другие ювелирные изделия — разграбили. В числе других был [128] там один замечательный предмет, сделанный из чистого золота (называется это ракой чудотворца), который семь с половиной пудов весил, а пуд заключает в себе 20 фунтов. Также серебряный гроб, золото и серебро, на иконах найдя их великое множество — все это взяли. То-то богатую добычу оттуда унесли,— кроме того, что в лавках погорело.

Дня 23. Ночлег в Кулакове, верст 40.

Дня 24. Ночлег в Переславле, верст 20. Там мы соединились с братьей нашей, то есть с жолнерами и двором пана старосты саноцкого и князя Вишневецкого, которые перед этим были на Острове, а после в Галиче, где их и застало известие, о котором мы узнали в Любче.

Дня 25. Взяв, что получше, бахматов московских, обзаведясь знаменами на древках, сели мы на лошадей, более 200 человек, и шли так под командой до самой Троицы. Ночлег в Александровой слободе. Дня 26. Дав знать о себе пану Сапеге, гетману над теми, которые под Троицей стояли, шли мы до лагеря, за полмили перед которым сам пан гетман, паны ротмистры и очень многие товарищи и братья наши спешили нас приветствовать. Какова там радость и веселье наши были, трудно описать. Проводив нас таким образом в лагерь, они нас сразу между собой разобрали и всем необходимым снабдили. Дня 27. Вылазку “москва”, как всегда, так и теперь, бесчестную учинила, ибо под стены наших всадников подпустив на расстояние выстрела, имела уже намеченную цель на ровном месте. Выезжали мы охотно верхом на дело, но от выездов очень мало пользы было. Ибо они вероломно сразу в окопы удирали, откуда из мушкетов часто наносили урон нашим. И в этот день двух подстрелив, одного схватили, когда он подступил к самой стене. С их же стороны 20 трупов на поле осталось, людей, застреленных во время погони.

Дня 28. На стычках товарища с пахоликом легко ранили, “москвы” 8 человек убито.

Дня 29. Послали на переговоры, но безрезультатно. Дня 30. Выехали мы из того лагеря к другому, большому, под столицу Москву, но не без какой-то тревоги. Опасались мы налета, а именно из одного монастыря, мимо которого наш путь лежал. И татарами также в дороге пугали. Все же не без Божьей милости ничего с нами дурного тогда не произошло, и благополучно мы остановились на ночлег, который в тот день случился в Дмитрове, верст 20. Этот город был когда-то большим поселением, как то обширные застроенные места показывают, но теперь сожжен и сильно опустошен. [129]

Раздел 12

Декабрь

Дня 1. Опять нас пугали войском. Встали лагерем на ночлег около пустой деревни, версты 4.

Дня 2. Перед вечером, когда солнце только садилось, все под одною хоругвью въехали мы в лагерь, в котором, наконец, сошли с коней. Сам царь вместе с панами нашего отряда сделал нам смотр. Потом нас товарищество, братья наши, разобрало между собой, оказывая нам всяческое покровительство, а также выражая радость по поводу нашего прибытия, так как некоторых они уже давно погибшими считали. Но мы попали в очень голодный лагерь, так как жолнерство и челядь достатками сильно оскудели, потому что челядь в разное время что разгромила, а что пожгла. Другие же, которых за пищей разослали, учинили между собой сговор. Собравшись скопом, они села и деревни соседние стали грабить и, выдавая себя за неприятеля, назывались татарами. В целом, если бы пришлось описать, какой мы там порядок и согласие застали, очень бы много места заняло это.

Дня 4. В лагере под столицей Москвой вызывала “москва” на переговоры, но вместо переговоров были кровавые схватки. Выехало из Москвы лишь несколько десятков конных, заметив это, наши возвратились в лагерь. Один москвитин, предавшийся от нас на другую сторону, дал им о нас достаточные сведения. Они и сами, увидев, что мало у нас всадников осталось, к вечеру сделали вылазку. Оттеснили наших вплоть до середины пути к лагерю, из которого в то время вышли на помощь свежие роты. “Москва”, увидев их, повернула назад. Войско в засаде встало наготове. Но “москва”, поняв это очень хорошо, ушла за стены, не желая больше сражаться. Поэтому и нам, уже в потемках, пришлось вернуться в свой лагерь.

Дня 6. Отправили роту к Корсаковскому за теми пахоликами, которые, будучи разосланы за пищей, собравшись скопом, большие грабежи и убийства чинили, вышли уже за Волгу и не возвращались более к своим панам. Что ни день, число их увеличивалось, а особенно за счет тех негодяев, которые, вкусив свободы, из лагеря к ним бежали. Даже и “москвы” очень много к ним присоединилось, и была “москва” у них проводником. Так что великие разбои по дорогам чинились от тех негодяев, действовавших будто бы от имени татар или Шуйского.

Дня 7, 8 и 9. В покое с обеих сторон прошли, за это время много людей к нам переходило из Москвы, чая со дня на день сдачи нам города столичного.

Дня 11. Уже за полночь вышел из лагеря полк пана Зборовского в засаду, а другие полки перед рассветом вышли в поле, всадников же отправили под стены, чтобы выманить осажденных и навести на засаду. Но из Москвы вышло всего несколько сот конных, которые только подводили наших под городские стены, на расстояние выстрела. Длились, однако, те стычки с обеих сторон несколько часов, а потом войско, не дождавшись никого, вынуждено было отойти.

Дня 12. Нагой, Воротынский и другие бояре и знатные воеводы, которые держали московскую оборону, бежав, предались нам. ³⁰⁰ [130] Советовали они тогда, как можно быстрее, занять Коломенскую дорогу. А после этого столица Москва должна была быстро сдаться.

В тот же день пан воевода отправил часть слуг и челяди на своих возах в Польшу, чему противилось рыцарство, не желая и его самого отпускать. Однако же воевода готовился в путь, чтобы попасть хотя бы на конец сейма, который уже должен был скоро закончиться.

Дня 13. До рассвета пришли к царю из столичной Москвы двое стрельцов-изменников. Они советовали, чтобы царь писал миру, обещая сами то письмо отнести и объявить его народу. При этом обещали, что после такого письма люди сдались бы. О Шуйском же говорили, что он забрал оружие со стен в крепость, чтобы там запереться вместе с женою, со своими и ее родственниками.

Дня 15. Приехали послы от запорожских казаков с письмами царю и пану воеводе, в которых доносили, что на царское имя взяли несколько турецких крепостей.

Дня 16. Пришло в лагерь 400 казаков, украинских и других, которые добровольно предлагали свои услуги царю. Из Москвы также почти каждый день на другую сторону предавались.

Дня 18. Говорили о великом кровопролитии и многочисленных трупах людей, лежавших на дорогах. Все это из-за тех своевольных пахоликов, которые, нападая на бояр, попов и деревни, великие грабежи и разбои чинили по дорогам.

Дня 19. Были неудачные стычки, хотя в тот день несколько десятков “москвы” убито. А остальных рыцарство гнало до самого города. Однако же Суспольский, муж храбрый, был подстрелен и на третий день умер.

Дня 20. Пришли известия из Польши о татарах, затем послали людей с Корницким на Коломенскую дорогу. Дано также знать, что Кострома, Галич и Вологда снова перешли к Шуйскому. ³⁰¹ Дня 22. Выезжали на стычку, но “москва” не вышла. Дня 23. Пошел пан Ланцкороньский со своей ротой и добровольцами под те крепости, которые отпали.

Дня 24. Приехали из лагеря своего жолнеры пана Сапеги к царю за деньгами. В те дни очень много знатных бояр из столицы Москвы на нашу сторону переходило.

Дня 25. Дано знать, что под Костромой убили наши несколько тысяч “москвы” ³⁰² и что тамошние крепости вынуждены были покаятся в своей измене. Под Коломной наши также жестоко бились с “москвой”.

Дня 26. Между другими перешел москвитин, который рассказал, что Шуйский, узнав об отъезде пана воеводы, отправил за ним сильный отряд, чтобы его схватить, и что перебежчик также был назначен в отряд. В этот день наши выезжали, но “москва” не была в состоянии и не хотела испытывать своего счастья.

В тот же день, уже поздним вечером, прибыл из Смоленска гонец, донося, что город хочет сдаться. Получив это известие, в знак радости долго из орудий стреляли.

Дня 28. Царь с царицей вместе ездили в церковь на богомолье. До полудня перешло несколько десятков бояр от противника на нашу сторону. Также полтораста настоящих мужей — казаков-украинцев приехало в лагерь, чтобы царю и полякам служить против “москвы”. [131]

Перед заходом солнца пришла весть из Польши, что пан Стадницкий Ланцуцкий прогнал пана старосту лежаньского с женою и детьми.

Дня 29. Приехал царь касимовский, ³⁰³ чтобы принять подданство царя и поступить к нему на службу, желая мужественно встать на защиту его имени. Когда он приближался к лагерю, выехали к нему навстречу гетман ³⁰⁴ и рыцарство и, приветствовав его, проводили с почетом в Донской лагерь.

Дня 31. Дана была аудиенция касимовскому царю, и он целовал руку царскую, также и его маленький сын, которого привез он с собою. Потом царь Дмитрий показал ему милость свою, также и сыну его. Он нижайше благодарил царя и вручил ему подарки: позолоченную саблю, усыпанную бирюзой, а также золотую цепь с драгоценными камнями. Царь, приняв их с благодарностью, в свою очередь, даровал Дмитрию нож из чистого золота.

Комментарии

248. Точная дата казни “царевича Петра Федоровича” неизвестна, произошло это не позднее начала февраля 1608 г. К этому времени И. Болотников находился в московской тюрьме. См.: Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 240.

249. Движение в Астрахани началось еще весной 1606 г. В это время туда пошли казаки, избрав себе “царевича Петра Федоровича”. В взбунтовавшуюся Астрахань выехал воевода боярин Ф. И. Шереметев, однако ему не удалось быстро овладеть городом, и он вынужден был устроить долгую осаду, выстроив острог на острове Балчик, в 15 верстах от города. В конце 1607 г. войско Ф. И. Шереметева обосновалось на зиму в отвоеванном Царицыне. Известие о его переходе на сторону Лжедмитрия II не подтверждается документально. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 229—240.

250. Английским называли в Речи Посполитой Северное море.

251. Известие о намерении царя Василия Шуйского взять жену из рода Нагих, родственников царевича Дмитрия, основано на том, что самозванец сосватал ему свойственницу Нагих. См.: Скрынников Р. Г. Самозванцы в России... С. 156.

252. Свадьба царя Василия Ивановича Шуйского с княжной Марьей Петровной Буйносовой-Ростовской состоялась 17 января 1607 г. См.: Государственное древлехранилище хартий и рукописей. М., 1973. № 268. С. 123.

253. Осада Лжедмитрием II Брянска началась 9 ноября 1607 г., источники говорят о ее безрезультатности для войск “царика”. Свенский или Свинский Успенский Новопечерский монастырь располагался в 3 верстах от Брянска, на правом берегу реки Десны, основан в 1288 г. великим князем черниговским Романом Михайловичем. См.: Буссов К. Московская хроника. С. 367—368; РИБ. Т. 1. Стб. 1330.

254. В публикации А. Гиршберга указывается другое имя — Федор Нагой. Правильное имя названо в тексте разрядных книг: “Лета 7116-го году, взяв Тулу, царь Василий пошел к Москве, а на Туле оставил боярина Михаила Федоровича Нагова”. М. Ф. Нагой — брат царицы Марии Нагой, матери царевича Дмитрия Ивановича, находился в Угличе в день его смерти, был инициатором расправы с Д. Битяговским, О. Волоховым, Н. Качаловым, обвиненными им в убийстве царевича, позднее сослан в Санчурск, где и служил в 1601—1602 гг., возвращен из ссылки самозванцем и пожалован в бояре. Назначение в только что освобожденную от восставших Тулу означало высокую степень доверия к воеводе со стороны царя Василия Шуйского. См.: Белокуров С. А. Разрядные записи... С. 12; Восстание И. Болотникова. С. 174; РК 1559—1605 гг. С. 341; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 111; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 111, 155—157.

255. Это известие соответствует действительности: послы Н. Олесницкий и А. Гонсевский осенью 1607 г. угрожали царю Василию Шуйскому отъездом из Москвы, но до их отъезда дело не дошло. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 424—428; Костомаров Н. И. Смутное время... С. 315.

256. Мария Петровна Буйносова-Ростовская — с 1607 г. русская царица, жена царя Василия Ивановича Шуйского, после смерти мужа приняла монашеский постриг, в иночестве Елена.

257. В нашей рукописи фамилия пана К. не раскрывается, здесь восстановлена по изданию А. Гиршберга.

258. Петр Иванович Буйносов-Ростовский (ум. 1606) — князь, отец жены царя Василия Шуйского. В тексте “Дневника” ошибочно сказано, что он происходил из рода Годуновых. В боярском списке 1588/89 г. записан среди служилых ростовских князей, к концу 1597 г. думный дворянин, в 1598 г. приводил Новгород к присяге на имя Бориса Годунова, в 1604 г. боярин. Был убит в Белгороде в 1606 г. в самом начале царствования Василия Шуйского сторонниками “царевича Петра Федоровича”. Произошло это еще до того, как его дочь стала царицей. См.: Восстание И. Болотникова. С. 88, 110, 232, 241; РК 1475—1598 гг. С. 271; РК 1559—1605 гг. С. 320, 352; Боярские списки... Ч. 1. С. 120, 274; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 216. 224.

259. Известие об осаде Смоленска является слухом, в действительности осада Смоленска началась 16 сентября 1609 г., город был взят войском Сигизмунда III 3 июля 1611 г. См.: Буссов К. Московская хроника. С. 371.

260. В это время было несколько людей с таким именем, определить, о ком из них идет речь, без указания отчества, не представляется возможным. Отметим, однако, что это не мог быть Иван Васильевич Голицын, брат князя В. В. Голицына, т. к. в конце 1607 г. он был отправлен под Астрахань с подкреплением к находившимся там во главе с воеводой — боярином Ф. И. Шереметевым войскам царя Василия Шуйского. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 242—244.

261. Михаил Игнатьевич Татищев (см. о нем примеч. 141) — в царствование Василия Шуйского был вторым воеводой в Новгороде, ни с какими отрядами в указанное время в Москву не приходил, был убит по обвинению в измене Шуйскому в конце 1608 г. в Новгороде.

262. Это уникальное известие “Дневника” очень правдоподобно, т. к. Болотников был сослан в Каргополь, дорога на который лежала через Ярославль. Гневная фраза Болотникова адресована, видимо, встретившим его ярославским дворянам, последовательным сторонникам царя Василия Шуйского. Смысл угрозы заключался в том, что Болотников напоминал им об известной в Московском государстве казни, когда приговоренного зашивали в медвежьи шкуры, а затем травили собаками. Так, по сообщению летописей, при Иване Грозном был казнен новгородский архиепископ Леонид. См.: Псковские летописи / Подг. А. Н. Насонов. М., 1955. Вып. 2. С. 262.

263. Северская земля — земли на юго-западе Московского государства, включавшие города Чернигов, Новгород-Северский, Путивль, Рыльск, Севск, Стародуб, Трубчевск. В Смутное время именно Северская земля первой встала на сторону двух самозваных Дмитриев. В указанное время она действительно была занята отрядами польско-литовской шляхты, приходившей из-за рубежа к Лжедмитрию II. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 58—78.

264. Сведения, записанные автором “Дневника”, верны: вплоть до начала апреля по русскому календарю Лжедмитрий II и его сторонники находились под Орлом, а войско Д. И. Шуйского — под Волховом.

265. Возможно, речь идет о битве у Каминска, состоявшейся, согласно К. Буссову, 23 апреля 1608 г. Сведений о том, как и где происходила эта битва, очень мало. См.: Буссов К. Московская хроника. С. 150, 368.

266. Здесь говорится о знаменитой битве под Волховом 30—31 апреля 1608 г., закончившейся победой войск Лжедмитрия II и открывшей самозванцу дорогу на Москву. См.: Костомаров Н. И. Смутное время... С. 308—309; Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 274; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 60—81.

267. В это время Стадницкие продолжали оставаться в Белоозере. См.: Немоевский С. Записки. С. 234—239.

268. Праздник Троицы по католическому календарю приходился в тот год на 25 мая, следовательно, въезд Ю. Мнишка в Москву должен был состояться 24 мая 1608 г., как об этом сообщается в письме, адресованном оставшимся в Ярославле полякам. Н. И. Костомаров же считал, что Ю. Мнишек приехал в Москву в июне 1608 г. (Костомаров Н. И. Смутное время... С. 319).

269. Войско Лжедмитрия II достигло Москвы 1 июня 1608 г., сначала оно остановилось в с. Тайнинском, а затем, после нескольких стычек с отрядами, посланными царем Василием Шуйским, перешло в более удобное Тушино. В течение полутора лет оно было основным местом сосредоточения войск и своеобразной столицей самозванца, получившего в русских источниках прозвище “тушинского вора”. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 81—108.

270. Имя Третьяк пропущено или, возможно, не прочитано переводчиком в публикации А. А. Титова. Приведенные в тексте сведения о социальном статусе пристава и особенно его имя позволяют предположить, что упомянутое здесь лицо — земский староста, “лучший” посадский человек, один из известных тогда ярославских купцов Третьяк Юрьев сын Лыткин. В 1622 г. в одном из документов ярославцы писали про братьев Лыткиных: “А оне, де, в Ярославле, тот Василий да Третьяк лутчие люди первые. И в Ярославле, де, у них во многих лавках и в онбарех сидят сидельцы, и в отъезды по многим городом приказщики от них ездят, и торгуют болшими торгами, и за море в Кизылбаши со всякими болшими торгами ездят же... А как, де, были в Московском государстве... польские и литовские люди и русские воры, и те, де, лутчие люди с ними против их стояли вместе заодин” (ЦГАДА, ф. 396, оружейная палата, стб. 41680, л. 577).

271. Ям — село, в котором жили “ямские охотники”, чьи основные обязанности состояли в исполнении ямской повинности, приготовлении подвод, лошадей, содержании постоялых дворов. За Волгой, по вологодской дороге, располагались Ухорский ям и Вокшерский. См.: Гурлянд И. Я. Ямская гоньба в Московском государстве до конца XVII в. Ярославль, 1900.

272. Сведения о переходе Переславля и Ростова в это время на сторону Лжедмитрия II не подтверждаются источниками.

273. В 1608 г. вологодским воеводой был Никита Михайлович Пушкин. Имя его встречается в разрядных книгах с 1570 г., служил в опричнине. В боярском списке 1588/89 г. записан среди московских дворян. В 1603 г. был на воеводстве в Сибири, в начале царствования Василия Шуйского находился в Москве. См.: ААЭ. Т. 2. № 88. С. 180; РК 1475—1598 гг. С. 236; РК 1559—1605 гг. С. 67, 344; Боярские списки... Ч. 1. С. 96, 128, 184, 257; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 203—206.

274. В XVII в. в России копейка была основной монетной единицей, средний вес копейки равнялся 66 г, одна копейка была равна двум деньгам и четырем полушкам. Автор “Дневника” пытается определить соответствие копейки польским деньгам. См.: Каменцева Е. И., Устюгов Н. В. Русская метрология. 2-е изд. М., 1975. С. 171, 188.

275. Космография — сборник историко-географического характера, содержащий описание различных земель. Возможно, автор “Дневника” имеет в виду труд немецкого ученого С. Мюнстера “Всеобщая космография” (1544 г.).

276. В июне 1608 г. Ярославль оставался верен царю Василию Шуйскому.

277. Сильвестр — вологодский архиепископ с 1607 г.

278. В нашей рукописи сказано “с волохами” (wolochami), т. е. жителями Молдавского государства, но из контекста “Дневника” можно понять, что речь идет о переписке с “ворами” — сторонниками Лжедмитрия II. В публикации А. Гиршберга правильное чтение— “z wormi”.

279. Договорная запись послов о заключении перемирия была подписана 15 (25) июля 1608 г. В соответствии с дипломатическими документами срок перемирия устанавливался на три года 11 месяцев, начиная с 20 (30) июля 1608 г., по заключенному соглашению задержанные в Московском государстве поляки должны были отправиться в Польшу. Отъезд послов из Москвы состоялся в начале августа 1608 г. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 684—686, 698—719.

280. Это копия подлинного письма, списки которого сохранились также в дипломатических документах и записках других поляков, находившихся в России. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 725; Немоевский С. Записки. С. 263—264.

281. Здесь автор “Дневника” передает слух, оказавшийся достоверным. Воевода Ю. Мнишек и Марина Мнишек выехали из Москвы одновременно с послами, в сопровождении смоленских дворян. Едва получив известие о погоне, отправленной за ними Лжедмитрием II, русская охрана, сопровождавшая Мнишков, разъехалась по своим поместьям. 16 (26) августа 1608 г. Мнишки были остановлены в Вельском уезде и возвращены к Москве. Лжедмитрий II выслал навстречу Ю. Мнишку несколько своих полковников. 5(15) сентября 1608 г. Марина Мнишек въехала в Тушинский лагерь. См.: СГГиД. Ч. 2. № 160—163. С. 336—340; Сб. РИО. Т. 137. С. 731—732; Костомаров Н. И. Смутное время... С. 319—322.

282. Единственное большое сражение под Москвой состоялось 25 июня (5 июля) 1608 г., когда войско гетмана Р. Рожинского, командовавшего военными силами самозванца, разгромило московский обоз и гнало полки царя Василия Шуйского до самых городских стен, отступив только тогда, когда были двинуты в бой резервные отряды из Москвы. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 276.

283. Содержавшиеся на Белоозере С. Немоевский и другие поляки были отправлены на судах из Белоозера 11 августа, а 23 августа 1608 г. они уже подъезжали к Москве. См.: Немоевский С. Записки. С. 264—265.

284. Речь идет о посещении Вологодского Спасо-Прилуцкого монастыря. Основан в 1371 г. вологодским святым Димитрием Прилуцким. Автор “Дневника” ошибается, говоря о Димитрии Прилуцком, что этот святой происходил из угличских князей. Возможно, что в этом известии каким-то образом отразились рассказы о князе-иноке Игнатии, также погребенном в монастыре. Его житие было составлено в конце XVI в., незадолго до описываемых событий. См.: Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источник. М., 1988. С. 188, 271.

285. Спасо-Каменный монастырь, основан около 1260 г. князем Глебом Васильковичем, в конце XV в. в нем был построен первый каменный на всем русском Севере Спасо-Преображенский собор.

286. Речь идет о знаменитом воеводе князе Григории Петровиче Шаховском. За свою поддержку Лжедмитрия I он был отослан царем Василием Шуйским воеводой в Путивль, там стал одним из инициаторов нового движения, поддержал И. Болотникова. После сдачи Тулы в октябре 1607 г. отправлен в тюрьму “на Каменное”, то есть в Спасо-Каменный монастырь. Его имя вычеркнуто из боярского списка 1606/07 г. с пометой “в московском списку не быть”, что означало исключение из рядов привилегированного московского дворянства. Вскоре после описываемых в “Дневнике” событий его освободили сторонники Лжедмитрия II, и он оказался в Тушинском лагере у самозванца. См.: Боярские списки... Ч. 1. С. 116, 159, 226, 260; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 240.

287. В Вологодском уезде существовало несколько Никольских монастырей, и установить точно, о котором из них идет речь, не представляется возможным.

288. Монастырь с таким названием неизвестен в Вологодском уезде.

289. Езы (язы) — по Срезневскому, “рыболовная застава”. Описание “язов” есть также в записках С. Немоевского. См.: Срезневский И. И. Словарь... Т. 1. Ч. 2. Стб. 821; Немоевский С. Записки. С. 240.

290. Михаил Васильевич Скопин-Шуйский (1586—1610) — князь, воевода, в сентябре 1603 г. стольник, был послан Лжедмитрием I, чтобы привезти в Москву мать царевича Дмитрия старицу Марфу Нагую из монастыря, пожалован самозванцем в великие мечники. После воцарения Василия Шуйского принимал участие в военных действиях и обороне Москвы от отрядов И. Болотникова и Лжедмитрия II. Летом 1608 г. назначен воеводою в Новгород, вел переговоры о шведской помощи для России. В 1609 г., совместно с шведским корпусом Я. П. Делагарди, совершил победоносный поход, разбив войска Лжедмитрия II под Торжком, Тверью, приведя к присяге царю Василию Шуйскому многие поволжские города. В марте 1610 г. снял осаду Москвы, но, войдя в столицу, внезапно умер. Современники считали, что он был отравлен. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 274, 281, 288, 457; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 441—519; РК 1559—1605 гт С. 351: Боярские списки... Ч. 2. С. 44.

291. В нашей рукописи вместо “Szwedow” читается “Geredow”, что в переводе, опубликованном А. А. Титовым, дословно передано “Середов”. Правильное чтение восстановлено по публикации А. Гиршберга.

292. Шведский полководец Якоб Понтус Делагарди, по договору короля Карла IX с царем Василием Шуйским, во главе корпуса наемных войск участвовал, вместе с воеводой М. В. Скопиным-Шуйским, в военных действиях против Лжедмитрия II и поддерживавших его поляков. В 1609 г. освободил Тверь, в марте 1610 г. вместе с русскими войсками вошел в Москву. Однако несколько месяцев спустя в битве под Клушино большая часть его войска перешла на сторону гетмана С. Жолкевского, и Я. П. Делагарди вынужден был уйти на Север, где начал захват русских земель. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 441—519.

293. Переход Ярославля на сторону Лжедмитрия II вместе с воеводою князем Ф. П. Барятинским произошел во второй половине октября 1608 г. См.: Акты исторические, собранные и изданные Археографическою комиссией). СПб., 1841. Т. 2. № 101. С. 133—134 (далее — АИ); Генкин Л. Б. Ярославский край и разгром польской интервенции в Московском государстве в начале XVII века. Ярославль, 1939. С. 70—86.

294. Ян Петр Сапега (Павел Сапега, 1569—1611) — староста усвятский, брат Льва Сапеги. Летом 1608 г. пришел под Москву в Тушинский лагерь к Лжедмитрию II, в 1608—1610 гг. организовал осаду Троице-Сергиева монастыря. Находясь в Дмитрове, наладил отправку отрядов для взятия ряда северных городов и приведения их к присяге Лжедмитрию II, посылал туда своих воевод, в том числе в Ярославль. После ухода Лжедмитрия II из Тушинского лагеря продолжал поддерживать его. Умер в Москве в 1611 г., оставил записки о своем пребывании в России. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 90—106.

295. Это известие не соответствует действительности, по состоявшемуся в ноябре 1608 г. приговору посадских людей и волостных крестьян устюжане отказались целовать крест Лжедмитрию П. См.: ААЭ. Т. 2. № 88. С. 181.

296. Пошехонская Адрианова пустынь была основана монахом Вологодского Корнильева монастыря Адрианом Пошехонским, погибшим мученической смертью в 1550 г. от рук восставших крестьян Белосельской волости. См.: Дмитриев Л. А. Житийные повести Русского Севера как памятники литературы ХШ—XVII вв. Л., 1973. С. 199—213.

297. Эта фраза выдает следы редакционной обработки “Дневника”.

297. Федор Петрович Барятинский — князь, в 1588/89 г. жилец, десять лет спустя в боярском списке записан среди московских дворян. В 1606—1607 гг. был воеводой в Ивангороде, затем в Ярославле. В 1608 г., в октябре, под давлением низов посада — “черни” привел город к присяге Лжедмитрию II. См.: ААЭ. Т. 2. № 88. С. 179; АИ. Т. 2. № 138; Сборник кн. Хилкова. СПб., 1879. С. 17—20; Боярские списки... Ч. 1. С. 111. 186, 258.

298. Филарет, в миру Федор Никитич Романов (ок. 1554—1633) — боярин, родственник первой жены царя Ивана Грозного Анастасии Романовны, один из претендентов на русский престол в 1598 г., был сослан Борисом Годуновым и в 1601 г. пострижен в монахи в Антониевом Списком монастыре. Лжедмитрием I поставлен в ростовские митрополиты (с 30 июня 1605 г.), после свержения самозванца ездил в 1606 г. за останками царевича Дмитрия в Углич. В начале октября 1608 г. пленен в Ростове, о чем вполне достоверно рассказывает автор “Дневника”, отвезен в Тушинский лагерь и там провозглашен патриархом. В 1611—1619 гг. находился в плену в Польше. После возвращения из плена стал фактическим правителем государства при сыне — царе Михаиле Федоровиче. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 230—236, 316—342.

299. Воеводою в Ростове в начале октябре 1608 г., когда город был взят тушинским отрядом, был Третьяк Сеитов. См.: ААЭ. Т. 2. № 88. С. 180; Генкин Л. Б. Ярославский край... С. 69—70.

300. Речь идет об известных “тушинских перелетах” — боярах и дворянах, попеременно служивших то царю Василию Шуйскому, то Лжедмитрию II. О ком конкретно из Нагих и Воротынских упоминает автор “Дневника”, не ясно, т. к. не указаны их имена и отчества. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 95-96.

301. Кострома, Галич и Вологда действительно “отложились” от самозванца в начале декабря 1608 г. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 340—345.

302. В декабре 1608 г., после перехода Костромы на сторону царя Василия Шуйского, в костромских землях произошло несколько сражений восставших людей с карательными отрядами, посланными туда Я. П. Сапегой и Лжедмитрием П. См.: Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 358—361.

303. Ураз-Магомет — касимовский царь в 1600—1610 гг., выступал на стороне Лжедмитрия II. Убит в Калуге по приказу самозванца. См.: Вельяминов-Зерно в В. В. Исследования о касимовских царях и царевичах // Труды Восточного отделения Археологического общества. СПб., 1864. Ч. 10. С. 107, 469; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба... С. 201.

304. Роман Рожинский (Ружинский) — князь, в начале 1608 г. пришел с отрядом к Лжедмитрию II, был избран гетманом всех войск “царика”, занимал руководящее положение в Тушинском лагере. См.: Буссов К. Московская хроника. С. 149—150, 161—166; Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 268—273, 315—316.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.