ДНЕВНИК МАРИНЫ МНИШЕК

[Раздел 1]

Январь

Дня 1. Неудачным послал нам Господь Бог новый год. Пошли мы спать голодными, а наутро нам убавили еще на третью часть всей пищи и питья. И до этого-то скудно было, а теперь еще на треть меньше. Господь Бог нас еще более этим хотел наказать, ибо мы не умели сдерживать себя, живя в роскоши.

Дня 2. Подтвердили первое известие, что то войско, которое было под Москвой, после перехода нескольких тысяч людей при столкновении с царскими полками (те, которые предали, пошли на битву под стены и там перекинулись на другую сторону, к “москве”), частью разгромлено, а частью рассеяно; других, поймав, потопили. Оставшиеся отступили в Калугу, за ними пустился князь Дмитрий Шуйский с несколькими десятками тысяч людей и там их осадил. Об этом ниже.

В то время стали наши тайно замышлять об отъезде и осторожно подбирать людей. За несколько дней назначили выезд, и если бы до этого дошло, то не избежали бы мы великой опасности, ибо один из старших готовил те дела, и много их собиралось, покинув своих господ, отправиться в дорогу. Но пан воевода, узнав об этом, воспрепятствовал всему, и их замыслы пошли прахом. А уже князю ¹⁷⁹ в Кострому дано было знать, чтобы он со всеми в назначенное время приехал и чтобы к войску тамошнему, которое из-под Москвы отступило, пробиваться.

Дня 11. Очень нас встревожили, рассказав, что решили у нас силой оружие и другие всякие вещи отобрать, и, взяв самых знатных, отослать их в Москву, а других развезти по крепостям; а если бы мы не захотели отдать оружие, тогда побить всех тех, кто стал бы упираться. И в самом деле приехал из Москвы, именно для этого, боярин Иван Татищев, ¹⁸⁰ и уже было приказано жившим поблизости съезжаться in armis. [при оружии – лат.] Он переписывал людей и готовил ручные пищали и другое оружие. [80]

На русское поклонение волхвов ¹⁸¹ должна была состояться битва, во время нашего переезда на другой двор, который построили для всех нас. Все это разрушил Господь Бог всемогущий, показав нам милосердие и любовь свою таким образом.

Дня 12. Приехал из Москвы гонец с указанием, чтобы у нас оружие не забирали, если еще не взяли, и чтобы с нами никто не задирался. С таким известием приставы сразу приехали к пану воеводе, извещая его об этой и других царских милостях, что “тебя царь жалует, оружия твоего брать не велит; он его заберет у всех поляков, если только кто-то из них что натворит, и с тебя взыщет. Другое: отсюда тебя далее отсылать не велит, только на другой двор со своими переберешься. Третье: если хочешь послать к жене своей, жалует тебя своей царской милостью и приказал тебе писать к нему об этом и о других своих нуждах”.

За это пан воевода поблагодарил приставов, подарил им палаши оправленные, но они их не хотели брать; взял только тот, который, как выше упоминалось, приезжал еще до Татищева, чтобы отбирать оружие, прозвищем Неудача. Он сразу возвратился к царю, взяв письмо пана воеводы.

Дня 13. Дмитрий Шуйский пустился с людьми за тем войском, которое отогнали от Москвы, и осадил его под Калугой. Находившиеся в осаде попросили себе три дня на размышление, сдаваться или нет, а в это время дали знать в другие крепости. Сразу же к ним поспешили на выручку и ударили без предупреждения по войску Шуйского, одни с тыла, а другие, выйдя из Калуги, спереди, и разгромили их и гнали, убивая, на несколько миль. Сам Шуйский едва убежал с небольшим войском. Полегло там людей Шуйского, как многие из них в рассказах соглашались, до 14 000, после чего великая смута и тревога возникла в Москве. Она усилилась, когда другое войско, выступившее против выигравших битву и стоявших наготове, снова разгромили и разбили под Серпуховом. ¹⁸²

Новоселье.

Дня 17. Переехали мы на новый двор, все, кроме нескольких слуг и комарников пана воеводы, которые не могли разместиться. Было их всего до 100 человек.

Началась в то время у нас тревога. Говорили о нескольких сотнях татар, якобы нарочно присланных для того, чтобы схватить и отвезти в Москву пана воеводу и царицу, но мы увидели, что это ложь. Поэтому пришлось прибегнуть к уловке, и наши решили таким образом, чтобы всем вместе из прежнего дома выселиться. Но эти фокусы не помогли. Те, которым не хватило места на дворе, остались в прежних домах. Однако сделали так, чтобы паны выехали утром со дворов своих, и это было диковинное зрелище для тех, кто его наблюдал. Приставы дожидались, чтобы им быстро дать знать людям, которых очень много собралось поглазеть на зрелище, а мы были уже давно на дворе. Головы оскорбились этим и приказали выходить оставшимся на прежних дворах. Когда же наши стали защищаться и не дали себя в обиду, стрельцы повернули назад и оставили их. Указали им другие дворы около нашего двора. Но и на тех они оставались недолго, ибо им за неделю [81] быстро построили избы на господском дворе. Там они потом и жили, кроме тех глинских, которых находилось вместе с нами более десятка человек, — когда им из-за тесноты не хватило места, они переехали к своим на Татарский двор.

Было нас на новом дворе всего 317 человек, а других, на Татарском — 58, включая тех, которых наши держали для услуг. Так много людей приехало из Москвы.

В тот же день в час ночи загорелась сажа в печи в покоях пана воеводы, но погасили.

Дня 18. Посетили приставы пана воеводу на новоселье.

Eodem die [в тот же день – лат.] ни с того, ни с сего учинилась тревога, говорил кто-то — потому что стрельцы схватились за мушкеты и наши также взялись за оружие.

Дня 21, 22, 23. Пищи нам, кроме хлеба и пива, не давали, но 24 вручили все, вместе с другими оброками. В то время утешали нас, что коронный посол уже должен был переехать границу, а другие считали, что этому нельзя верить. И в самом деле это была ложь.

[Раздел 2]

Февраль

Дня 4. Столкнулись наши с “москвой”, когда ночью, из-за недостатка дров, послали несколько пахоликов на добычу к заборам, где их подстерегли, собравшись, несколько десятков человек. Когда же наших хотели бить, не оставалось им ничего другого, как защищаться. Трое наших взбунтовалось и разогнало несколько десятков мужиков и помяло некоторых. А так как наши были из придворных людей, утром просили у них прощения, чтобы все это не дошло до пана воеводы и приставов.

Дня 9. Из нашего товарищества 15 слуг разных панов составили заговор и присягнули на том, чтобы уехать к войску, которое было против Шуйского, кого бы там ни застали: хоть Дмитрия, хоть Петрушку, хоть кого-нибудь другого. Нашли конюхов, которые должны были выдать им лучших коней в назначенное время. Уже был готов проводник, который должен был проводить их пустынными местами, но один из заговорщиков выдал их всего за день перед отъездом. Расстроили их планы — застали на сходке и помешали храброму замыслу. Прознали об этом и приставы и приставили к ним еще более сильную стражу.

Дня 10. Стрельцы в ссоре убили посадского человека.

Дня 11. Случился мятеж у нас самих. Слуги пана старосты красноставского накинулись на старшего слугу пана воеводы, здесь же, у него под боком. Пан воевода сильно огорчился из-за этого, приказал собраться всей своей челяди и сам пришел разгневанный. Но, увидев, что “москва” собралась на диковинное зрелище, в конце-концов сдержался. Много других ссор, раздоров и свар возникало между своими.

Дня 16, 17. Не дали нам пищи, но потом возместили. [82]

Дня 21. Пришла весть, что под Венёвом войско Шуйского разбито. ¹⁸³

Дня 23. Кузнец пана старосты красноставского, подвыпив, ругал перед стрельцами царя Шуйского: “Как только Дмитрий возвратится в столицу, мы вашего царя на кол посадим и бояр с ним, а вас четвертовать будем”. Узнав об этом, приставы потребовали выдать того мужика. Хотел пан староста красноставский учинить суд над ним, но они этим не удовлетворились, говоря, что “неправильное это дело — нашему царю просить правосудия в своей земле”. Все-таки его не выдали, и они об этом известили царя.

Дня 25. Мясопуст голодным был.

Дня 26. Едва мы разжились на один вечер, а другие прибегали за сухим хлебом. Однако некоторые молодые люди дарили паннам в свите царицы марципаны, ¹⁸⁴ и это, по разумению старших, правильно делалось. Очень этому “москва”, а особенно простой люд, которому ребята давали тех сладостей, дивился, говоря: “Та земля, должно быть, богата золотом, раз в золоте хлеб едят”. И были они такими безрассудными, что этого золота (по правде говоря) за забором искали.

В тот же день встревожили нас тем, что должны ударить по нам на рассвете; понимали мы, что это ложь, а сделано было для того, чтобы мы в тот день оставались трезвыми и чего-нибудь не устроили. Ибо сильно боялись пьяных, видя великое самовольство между нашими. Излишнему пьянству наши предавались, пока каждый что-то имел, и ругались из-за этого с “москвой”. Причем причина пьянства была, какая всегда в горе бывает: “сгинь и душой и телом!” А из “москвы” не смел уже против царской воли никто ничего начинать и не желал этого, несмотря на то, что терпели от нас беззакония. Извещали они обо всем царя.

Дня 28. Не дали нам пищи, только хлеб и пиво.

Март

Дня 1. Когда одного из наших, который не переехал на двор пана воеводы, приказали выкинуть из дома, послав сотника с боярином и стрельцами, он, когда стали ломать его двери, кинулся на нападавших с саблей, будучи только сам-друг. Набросился сначала на сотника, который, не раздумывая, отпрянул назад, а стрельцы за ним. Так хорошо убегали, что в тесной дыре сам сотник опередил оруженосца. Поднялся шум немалый. Один пристав прибежал в ярости и с угрозами, сказав, что “уже несколько тысяч посадских людей бросилось сюда к вам, я едва их удержал”. Ложь это была однако же. Пан воевода унял его, обещав все сделать так, чтобы они удовлетворились. Согласившись на то, пристав отъехал к другим своим товарищам.

Дня 2, 3, 4, 5. Никакой нам пищи не давали, знать из-за того поступка, ибо нас так часто наказывали.

Дня 6. Дали нам пищи, но за прошлые дни не возместили. Прибегли также к такой уловке: когда не было у них для нас еды, [83] тогда радовали нас известиями о коронном после, что уже он якобы около границы, либо по эту сторону границы находится. И особенно в то время говорили, что возвратился князь Григорий Волконский, который был послом в Польшу, с великой радостью. ¹⁸⁵ “Король ваш нашему царю хотел войско послать на тех воров, которые государство воюют, но царь не захотел, имея и без них своих людей. Посол ваш точно едет, уже недолго, пожалует вас царь и отпустит в Литву”. Так часто нас обнадеживали и ложно.

Дня 11. Двое знатных товарищей из числа тех глинских, что в Татарском дворе стояли, отправились в дорогу пешком с москвитином, который служил у одного поляка. Узнав об этом к утру, приставы учинили великий шум, думая, что их пан воевода отправил с письмами либо в Польшу, либо до Москвы к послу. Пан воевода показал, что он не знал об этом, в чем приставы и сами потом убедились из свидетельства тех двоих, что они не были слугами пана воеводы. Поэтому пан воевода послал подростка, который служил одному из бежавших, чтобы рассказал обо всем.

Видя, что дело затягивается, приставы домогались, чтобы им выдали товарища, который там с теми в одной избе стоял. Но Дворжицкий и товарищество, договорившись между собой, выдавать его не хотели. Поэтому “москве” приказали собираться с оружием. Послали к Дворжицкому, говоря, что “мы вас палками закидаем, если его не выдадите”. Наши присягнули, чтобы стоять за него до смерти, и сказали, что “его не выдадим, пока нас всех вместе с ним за ноги не вытащите”. Это им один из наших все рассказал, предатель, Михаль Венгрии, которого наши, имея suspicya, [подозрение – лат.] что предался им, хотели сами посечь, но он им присягнул, а затем, выбрав спокойное время, убежал.

Мятеж был большой. Послали к пану воеводе, чтобы он Дворжицкого с товариществом за это побранил, но они и говорить не стали о том, чтобы выдать товарища. Тогда же дано было знать из Ростова, что беглецов там поймали: “утром уже их сюда пришлют”, — и так на час затихло. Когда же стемнело, приставы приказали привести стражу ко двору. Наши, не зная в чем дело, сразу же бросились к этой страже, выхватив оружие, думая, что нас хотят окружить. Мужики встревожились, и едва мы у них, в чем дело, допытались. Так тот день прошел в столкновениях и тревогах.

Дня 14. Когда нашим стало трудно идти пешком, и они не могли быстро двигаться, наняли они подводу, на которой заснули, утомленные. А проводник привез их в Ростов и посреди города сказал, что они “литва”. Там их поймали и прислали назад в Ярославль. Когда их везли несвязанных в город, один из них, доставши как-то свое оружие, сперва отбивался от тех, которые были рядом с ним, а потом бросился к своим на двор. Там он доказал свое мужество, когда, подняв шум, несколько сотен человек бросилось за ним и заслонило ему прямую дорогу: ибо одни спереди забегали, а другие с тыла “согревали”. Бегал, он, однако, от них долго, пока не нашел дорогу, которую никто ему не мог показать, и не ушел с оружием [84] в руках ко двору. Стража стрелецкая, увидев его, преградила ему путь у ворот. Он рассеял и ее. Товарищество его, услышав шум ц увидев, что это их товарищ, впустило его. “Москва” во двор за ним не рвалась, но головы, прибежав, вошли сурово, требуя его выдать, отступившись, конечно, от первого товарища. Наши же, как одного, так и другого не желали выдавать, сказав, что “хотим умереть”. Снова приставы пошли к пану воеводе, чтобы их наставил, говоря, что не пристало с государем бороться, и чтобы слуг своих, которые там были между ними, взял к себе, чтобы с ними чего-нибудь не случилось, если произойдет какое-либо замешательство.

Случился великий мятеж и волнения, ибо много было таких, которые, покинув панов, хотели сражаться вместе с запершимися. Каждый встал с оружием наготове, надеясь на тесноту, ибо двор от двора находился недалеко. Однако в тот день ничего не произошло. Вступился в это дело пан воевода, послав к приставам, чтобы не торопились, обещая все обдумать. И согласились на том.

Дня 15. Советовались паны, что делать. Очевидно было, что одному человеку несколько сотен не обмануть, да и дело, противное совести. Ведь беглец находился в осаде. Поэтому во избежание столкновений, добивались, чтобы его выдали. Однако же постановили, что не следует торопиться, и помедлили паны с решением два дня.

В прошедшие пять дней 11, 12, 13, 14, 15 никакой ни нам, ни им не давали пищи, а им еще два дня воды не давали. До тех пор, пока пан воевода не взялся сам за дело, не хотели ничего привозить и не позволяли купить хлеба.

Дня 16. Нам только хлеб и пиво дали, а тем ничего.

Дня 17. Когда после долгих переговоров обещали, что виновный не будет испытывать никакого притеснения до царского указа, и поклялись своею верою, он сам вышел к ним, и несколько товарищей проводили его. Пан воевода, по своей благосклонности, послал за ним. В доме все товарищество, что с ним было, напоило и угощало самого виновного и посланца пана воеводы. Отослали виновного потом к самому знатному боярину, у которого он содержался в чести и лучше, нежели мы, ибо тот его всеми достатками своими снабжал. Так же и с другим товарищем его поступили, отдав его под начало пристава.

Не мешает также вспомнить, что, когда их поймали в Ростове и посадили на ночь в опальную избу, они застали там донского казака, который рассказал, что был посажен в тюрьму, потому что привозил в Москву грамоты от Дмитрия и подбросил их. Он уверял, что Дмитрий точно жив и что видел его своими глазами за десять недель до того, подтверждая это присягой. Некоторым из нас это показалось неправдоподобным.

Там же к ним в Ростов прибежал гонец с указанием, чтобы ростовцы отправляли людей в полки Шуйского, и рассказывал о великом войске неприятельском под Тулой. Об этом мы и в Ярославле слышали от осведомителей своих, и также говорили о Дмитрии, что он точно в Туле. ¹⁸⁶

Дня 18, 19. Снова нам ни есть, ни пить не давали.

Дня 20. Только пива и горилки дали, но пить натощак не хотелось. [85]

Дня 21, 22. Все-таки пищи никакой не дали. Очень нам досаждали эти голодовки, особенно тем, у которых уже были на исходе деньги. Денег не было не только у простых, но и у самих панов. Столовое серебро продали, и то с великими трудностями, ибо платили только за гривну по 6 ф. 20 (так!). А продать позволили, когда немного раздобрились. На торг никак не хотели пускать, одежду продавать запретили и “москве” покупать заказали, разве что кто тайно продаст. Тогда тяжко было некоторым, точнее, почти всем. А те, с Татарского двора, посылали к приставам, заявляя, “что если нам еще несколько дней есть не дадите, то должны мы прочь идти или погибнуть”. И в самом деле, у них самая большая нужда была, ибо немало их добра в Москве во время погрома побрали. Пан воевода посылал непрестанно к приставам, но они прятались, как псы, чтобы им не докучали. Сильно мы повесили носы, боясь большей нужды и размышляя, что же наконец делать.

А в это время еще другое событие произошло, весьма тревожное для нас. Ибо в тот же день (дня 22) с несколькими сотнями стрельцов приехал из Москвы думный боярин, некий Михаиле Михайлович Салтыков (тот самый, которого под Новгородком покойному царю и пану воеводе привели, привязав веревку к бороде). ¹⁸⁷ Встревожились мы сильно, а особенно из-за того, что он вечером приехал. Тем более, что приезд его более обещал зла, нежели добра. Уже были среди черни такие, кто оплакивал нас, жалея и предупреждая, что, вероятно, утром на нас нападут. Всю эту ночь были мы настороже, поручив себя покровительству Бога и горячо умоляя спасти нас, и в таком весьма ужасном положении ожидали мы исхода дела.

Дня 23. Рано утром были мы между надеждой и страхом. Потом боярин прислал к пану воеводе известить, что “я приехал сюда специально, по царскому делу, поэтому желаю, чтобы пан воевода с родственниками своими, не считая слуг, во двор мой в город тотчас прибыл”. Услышав это, мы еще более засомневались, боясь, как бы панов сперва захватив, по нам потом не ударили, либо какое-нибудь коварство не устроили. Долго размышляли об этом: ехать к нему или нет. И все же, поразмыслив, решились. И, поручив себя воле Бога, поехали пан воевода, пан староста красноставский и пан староста луковский, взяв с собою слуг — несколько пеших и двух на добрых конях, для осторожности, на тот случай, если бы что-нибудь произошло. А пан староста саноцкий остался при царице, и вся другая челядь приготовилась на случай необходимости.

Когда наши приехали туда, боярин, поздоровавшись с ними, спросил пана воеводу о здоровье от царского имени, объявляя ему после обычных титулов царскую милость и такую новость, что “посол царя и государя моего, который был в Ляцкой земле, князь Григорий Волконский возвратился с утешительными вещами. А за ним ожидаем мы со дня на день посла короля ляхов князя Богдана Огиньского ¹⁸⁸ с серьезным посольством. Как скоро он приедет и те дела, которые из-за Расстриги приключились, обсудит, тогда тебя сразу со всеми панами царь из земли своей обещает отпустить, потому что король ляхов сильно без тебя тоскует и осведомляется о здоровье твоем. И теперь жалует тебя царь, разрешает, чтобы ты из челяди своей человек 70, то есть старосту красноставского и купцов, которые здесь [86] находятся, отослал в Польшу впереди себя, чтобы они известили всех о вашем здоровье. А сам пока не поедешь”.

Дня 25. Тот Михаиле сразу известил царя о послушании пана воеводы. Ведь наши приставы далеко не так изображали наши дела до него в своих писаниях, в которых доносили, что мы чинили беззакония, ссорились, побили стрельцов. И, наконец, что мы будто бы день владели крепостью, отдав ее неприятелю. Другие также поклепы на нас возводили. Из-за этого с такой большою силою и прислан был из Москвы воевода, чтобы нас, если бы в том была нужда, усмирить. Но потом понял воевода из слов и показаний горожан и мира, что мы спокойно и согласно с ними жили и что мы, напротив, от самих тех приставов весьма большие обиды терпели, а они сами, насильничая над женами и девками, гнусности творили. Да и прочие неприятности причиняли. Все это услышав, боярин известил сейчас же царя о том, что здесь делалось.

Другие так изображали дело, что боярин нарочно для обороны города и крепости был прислан, в ожидании появления какого-то войска. И в самом деле это было правдоподобным, потому что он приказал съезжаться всем окольным боярам, и для этого дела пушки разные привезли, также рогатины, которых несколько тысяч находилось в монастыре, были розданы горожанам. ¹⁸⁹

Дня 26. Отправили наших в дорогу, в Польшу ли, об этом мы не знаем. Общее число отправленных, то есть челяди пана воеводы — 37 человек, в число которых не хотели включить только 3 шляхтичей. Но в то время любой был бы очень рад назваться холопом, чтобы только уехать в отчизну и вырваться из неволи. Пана старосты красноставского слуг немало уехало — всего 18 человек; с Татарского двора — 9 купцов. Всех людей — 64. Лошадей им возвратили тех, которых в Ярославле взяли. Но у кого лошадей в Москве забрали, так же как и другие вещи, — их не возвратили и убытки не возместили, даже тем купцам, которые понесли потери на несколько сот тысяч, продав драгоценности Дмитрию и не получив за них платы.

Когда, распрощавшись с нами, они поехали, угощал их в городе воевода Салтыков медом и горилкою на прощание, так что напились все. Потом, каждому из них дав по рублю денег, приказал их проводить к столичному городу Москве.

Получили мы также от них тайное послание через несколько дней, присланное из монастыря святой Троицы, что в 12 милях от столичного города Москвы, такого содержания: “Si valetis, bene est, nos valemus. Expectamus vos in monasterio S. Trinitatis. Illustris Dominus Palatinus non ingredietur Moschoviam nisi cum paucis. Multa nova bona habemus. Tartari enim Crimenses et Casanienses bellum gerunt. Multa argumenta vitam comprobant”. [Если вы здоровы, хорошо, а мы здоровы. Ждем вас в монастыре святой Троицы. Светлейший господин воевода не въедет в Москву с немногими людьми. У нас много новых хороших вестей. Ведь татары крымские и казанские ведут войну. Есть много признаков, обещающих сохранение жизни- лат.].

Немало обрадовало нас это послание, но когда в дальнейшем ничего не последовало, и радость со временем прошла. [87]

Дня 27. Прислал воевода Салтыков, чтобы встретился с ним пан воевода на дворе его, но пан воевода отговорился тем, что принимает лекарство. Поэтому Салтыков в другой раз прислал к нему приставов, извещая через них, что на то есть воля царская, чтобы глинских, всех, которые на Татарском дворе стояли, увезти в другой город, ибо “нам здесь с трудностями приходится на такое большое число людей пищу добывать”. Пан воевода сделал то, что должен был,— согласился на это, и глинские согласились. Все это произошло по вине быстроты нашей и горячной легкомысленности: нас теперь всего лишь несколькими сотнями “москвы” можно было одолеть.

В тот же день, в 4 часа ночи, загорелось в нашем дворе, так что сгорела изба и сени, а двое товарищей, которые там стояли, проснувшись, едва успели выскочить. Огонь занялся от свечи, которую забыл потушить один хлопец. Пожар был очень небезопасным, ибо под боком находились тесные строения покоев пана старосты красноставского. Как видно, спали его люди, будучи полностью правыми перед Богом. Господь Бог защитил, дальше не перекинулось.

Дня 29. Дошло до нас также, наши писали сюда, что пана воеводу с панами старостою красноставским и старостою луковским возьмут на переговоры. А других с царицей оставят в Ярославле. Удивительные между нами в те дни были сомнения и тревоги, одни из нас радовались, говоря, что приближается утешение, а другие считали, что — тоска и неволя. А более всего нас удручало, что других наших должны были везти дальше. В тот же день снова их известили об отъезде в более отдаленную крепость. Рассказывали также о великих трудностях в Москве из-за жестокой войны. И что тех, которых обещали везти в Польшу, там задержали. Удивлялись мы таким козням и ожидали дальнейших потрясений.

Раздел 4

Апрель

Дня 1. Дворжицкого с товарищами его и со всеми, которые под его началом стояли в Татарском дворе, проводили в другую крепость. Сказали нам, что в Вологду, которая еще далее за Ярославлем в 36 милях. Всего было 37 человек. А пана Яна Кемеровского и пана Владислава Мутыну, обоих, по просьбе пана воеводы, оставили при нем с одним пахоликом, товарищами и несколькими возницами.

В тот же день пришло известие, что какие-то люди наступают на валы Ярославля. А поэтому крепость снабдили хорошо огнестрельным оружием, и сюда съехалось очень много бояр для ее обороны. Оставались в таким положении в течение недели, а потом снова разъехались.

Дня 6. Возместили пану воеводе и двору его издержки за пропитание, которое он сам себе доставал. Заплатили деньгами, а именно за 22 дня 278 злотых и два гроша. Сверх того пива 470 ведер и горилки 17 ведер. Панам старостам отдали, кому что приходилось, в соответствии с подсчетами. В тот же день приказали составить реестр, вписав в него как тех, кто остался, так и тех, которых отослали. [88].

Дня 12. Рано утром началась частная стрельба. Говорят, что этого требует вера. Дело происходило в Великий Четверг. То же было за несколько дней до этого, а именно за 4 дня, на Благовещение Девы Марии, по их календарю. ¹⁹⁰ Потом Михаил Салтыков уехал в деревню, чтобы там встретить Пасху.

Дня 13. Был у нас старшим городским приставом некий Роман, того от нас взяли, а на его место дали другого, прозвищем Афанасия Мелекс[е]ховича.

Дня 15. Пасха, по милости Божьей, наступила, хотя и не очень урожайная, ибо вместо калачей только хлеб мы ели, а у других и того было мало. Но все-таки спокойная и свободная от тревог и известий Пасха.

Дня 18. Пришли из крепости Корелы 150 новых стрельцов, на смену тем, что нас стерегли. А тех, которые от нас убегали, высекли кнутом там же, в Кореле. После их прибытия надежда наша на скорое освобождение ослабела. Тем более, что кого-то из нас обещали отделить от всех и послать еще в другую крепость.

В тот же день Михаил Салтыков возвратился оттуда, где встречал Пасху, в Ярославль.

Дня 25. Реки, называющиеся Волга и Которосль, вскрылись, поэтому не могли достать свежего мяса, вынуждены мы были брать на корм дурное, очень соленое мясо. Правда, пытались мы проявить стойкость, но когда нас голод прижал, должны были согласиться на то, что давали. Деньги также сильно поистощились, хотя у панов еще было серебро, но что в нем, когда его запретили продавать. Хотя его временами и позволяли продавать, но никто его не хотел покупать на людях. Покупали тайно, с великими предосторожностями, так как у тех, кто у нас покупал ранее, отобрали серебро какие-то грабители. После же, когда спала вода, стали снова давать свежую телятину и баранину.

Около 30 апреля внезапно прошли холода, как всегда бывает в тех краях: зима быстро кончается, а лето сразу со дня святого Юрия ¹⁹¹ русского наступает. И сразу такая жара устанавливается, какая у нас летом бывает. Однако и летом бывает более неприятного холода, нежели зноя. Ибо как только какое-нибудь облако с Ледовитого моря появится, сразу наступают холода. Зато если солнце греет, то жара стоит без всякой меры. А если непогода начнется, то снова мучают холода, и становится, как осенью. С начала и до исхода зимы можно вдоволь наездиться на санях.

Раздел 5

[Май]

Дня 4. Было большое судебное состязание, ¹⁹² по наказу воеводы Салтыкова, в Судной избе. Представили несколько пойманных лазутчиков, но не могли узнать, где их взяли и откуда доставили.

В тот же день видели в городе несколько нарядно одетых поляков, видимо, из тех, которые предались на имя царя, в числе их некий Садовский, который до этого был в Польше камердинером и писарем у пана Краковского, бежал, скитался по разным краям и приехал [89] сюда вместе с паном Стадницким. Говорили, что он в Ростове, изменив, предал панов Стадницких, а там его видели те товарищи наши, которые убегали зимой, но были пойманы в Ростове.

Дня 8. В день святого Станислава, вечером, один из наших, видимо, нарочно, находясь в конюшне, выстрелил из карабина на улицу, едва не прострелив нос стрельцу москвитину. И кучер пана старосты луковского оросился с кулаками и ударил в морду стрельца. Однако неприятностей за этим не последовало.

Дня 12. Годовщина несчастного въезда царицы в Москву.

Дня 17. Служили мы молебен 40 часов, прося у Господа Бога об освобождении. А когда мы до утра бичевали себя все вместе, ¹⁹³ изумлялась “москва”, слыша шум и выкрикивание дорогих нам имен: “Иезус”, “Мария”. В то время слышали мы, что сторона Шуйского ослабела, проиграв битву.

Дня 18. Годовщина коронации царицы.

Дня 19. Годовщина свадьбы царицы, год тому назад делалась запись в пятницу, а в этом году выпало на воскресенье.

Дня 24. В день Вознесения Христова ¹⁹⁴ была большая тревога в Москве. То и дело отправляли свежие войска. Около 27, 28 и других дней перед праздниками приезжало со стороны Москвы очень много бояр и других людей, простонародья. Делали вид, что мы не должны ни с кем видеться из-за опасного положения. Стража, которая стояла у перевоза, направляла проезжающих на другую сторону вала.

Раздел 6

Июнь

Дня 3. Праздники, по милости Господа Бога всемогущего, — спокойные, без печали, так что мы весело Господа Бога хвалили.

Дня 4. Утром получили известие, что 14 000-е войско Шуйского потерпело поражение в битве, которая, как говорили, была еще в самом конце мая. Как в той, так и в другой битвах с обеих сторон очень много крови пролито: как говорили, с конца зимы до 40 000 человек обе стороны потеряли. По этой причине великое замешательство было в Москве, так что сам царь Шуйский должен был двинуться во главе войска против неприятеля. ¹⁹⁵

Около праздника святой Троицы ¹⁹⁶ отовсюду как бояре, так и простые служилые люди стекались в Москву без вызова и держали совет об успокоении земли, так как до этого получили наказы через гонцов, которые в этих краях так быстро ездят, что в сутки 30 миль могут проехать. Относительно их съезда ходили слухи, что они либо другого царя должны выбрать, либо, всею силою, выманив неприятеля, ударить по нему. ¹⁹⁷

Дня 10. Позволили нам продавать лошадей, которые еще при нас были, также и оружие, которое им требовалось для войны. Некоторые тогда продавали лошадей, особенно те, которые нуждались. Но оружия своего ни один не сбывал, ибо еще “москве” не верили.

Дня 15. Двое немцев, неведомо откуда взявшихся, проходя мимо нашего двора, поведали нам тайком, что Дмитрий точно жив. [90]

Дня 19. Грамоты от Шуйского в Ярославль пришли, в которых приказал им тот тиран, чтобы снова на войну некоторое число людей отправили из соховников, ¹⁹⁸ а по-нашему заседателей. Сильно роптали на царя, что такое великое кровопролитие из-за него творится.

Дня 20. Пришло известие, что 6000 людей убежало от Шуйского из сторожевого полка. Мы узнали, что также разговоры между ними о Дмитрии были. Желая ему (если жив) одержать верх, наши приставы и с нами в то время ласковее обходились. Однако тем рассказам и верилось, и не верилось.

Дня 24. В день святого Яна, уже поздним вечером, поселилась между нами тревога, так как сказали, что под городом находится Голицын ¹⁹⁹ с войском. Этот Голицын был одним из лучших воевод московских, который в день погрома приезжал к пану воеводе в столичном городе Москве. С ним и вправду было несколько сот человек, и некоторые из наших видели их в течение нескольких дней, пока они не пошли в Москву.

Внезапно пришли радостные известия, и наши страхи исчезли. Надеялись, что мы поедем в Польшу зимним путем, что не очень нам подходило, так как мы боялись холодов. Ибо многие уже обнищали.

Раздел 7

Июль

Дня 3. Прямо противоположные известия. Пришли грамоты от Шуйского, он сообщал с великой гордостью ярославцам, что разгромил изменников и гетмана их, называющегося Болотниковым, около 5000 человек поймал. ²⁰⁰ Другие же говорили, что все это ложь. ²⁰¹ Была, правда, суровая битва, которая продолжалась день и ночь (так как в это время заря ночью никогда не гаснет, и ночи едва 4 часа продолжаются), 29 июня. В ней, действительно, с обеих сторон немало людей полегло, но все-таки несравнимо больше потерял Шуйский, а именно, говорили о 25 000 убитых людях его. ²⁰² Однако сам Шуйский находился в Серпухове. А о Дмитрии все в один голос соглашались, что он жив и наступает с большим войском, чтобы соединиться с Болотниковым. Много и других малоправдоподобных вестей в то время долетало.

Дня 9. Возвратился стрелец, которого посылали на разведку от себя стерегшие нас стрельцы. Он рассказал им, как нам говорили, что Дмитрий точно жив и с великою силой идет против Шуйского. А Шуйский также с большим войском готовится выступить против него, мало кого в Москве с братом своим Дмитрием Шуйским оставил. Другие же рассказывали иное: что царь Шуйский уже возвратился в Москву, оставив войско свое у реки, называющейся Ока. Различные слухи и известия были, которым мы не верили из-за их переменчивости. Поэтому не верили также, что царь в Москву возвратился.

Дня 10. Дошло к нам известие, что наших, которых, отделив от нас, отослали в Вологду, то есть Дворжицкого с другими, в большой [91] тесноте содержали и корм им довольно скудный давали, еще сократив наполовину. А все это из-за того, что задумали такой подвиг, на какой настроились, еще находясь с нами, то есть хотели тайно уехать.

Дня 12. Отдали нам тайные письма для вручения пану воеводе от одного испанского монаха ордена святого Августина, ²⁰³ по имени Николай, а по прозвищу де Мелло, ²⁰⁴ который, будучи послан в Новую Индию, 20 с лишним лет проповедовал слово Божье тамошним народам и стал генералом всей Америки. ²⁰⁵ Оттуда же, отправившись по приказанию папы ²⁰⁶ и испанского короля, ²⁰⁷ был он у короля персов, ²⁰⁸ у которого очень хорошо был принят, и взял письма с некоторыми поручениями к отцу папе и к королю Испании. А так как упомянутый Николай не мог ехать морем из-за опасностей войны, он, имея паспорт от короля персов и других монархов, пустился сушей через границы Московии. Но “москва”, увидев этого монаха и будучи неприятельницей веры римской и таких особ (еще при Борисе Годунове это случилось), отобрала у него все те письма и все, что было при нем. Увидев, что из писем и поручений ему данных могли воспоследовать великие достижения римской религии в королевстве Персидском, а также, с другой стороны, заметив большое расположение короля персов к вере католической и ко всем католикам, и поэтому боясь, чтобы тот находящийся у их границ могущественнейший король, став католиком, не захотел в государствах своих приумножить эту веру, они задержали Николая и заключили в суровую тюрьму в крепости Соловках.

Но по смерти Бориса, когда вступил на царство Дмитрий и узнал о том Божьем муже, он приказал его немедленно освободить и проводить, как можно учтивее, к себе в Москву, желая его отослать со своими поручениями к королю испанскому. А в это время случился несчастный погром. Так как Николай уже был в дороге, его, по приказанию Шуйского, привезли в Москву, где он рассказывал о своем деле устно, через английского толмача, ²⁰⁹ царю и думным боярам. После чего Николай, по приказанию царя и происками тех находившихся в Москве англичан, главных неприятелей католической веры и испанского народа, снова был отослан в монастырь Борисов, ²¹⁰ в 3 милях от Ростова, и заключен в тюрьму. Оттуда он и написал те письма на французском языке и дал знать о положении своих дел.

В своем большом письме он свидетельствовал всему свету о том, что он делал в Америке, Новой Индии, в Персии, на границах Китайского королевства ad emolumentum [к пользе – лат.] католической религии. Сделал он это из-за того, что отчаялся в своей eliberacyi [освобождении – лат.] и надеялся, что, если пана воеводу соблаговолил бы Господь Бог освободить, то известие о нем могло бы дойти как до его королевской милости и папы, так и до короля испанского. Свою стойкость и неизменную любовь к вере он доказывал, заботясь об одном мальчике, индийце, который, будучи сыном знатного и лучшего в Индии человека, пустился вместе с ним ко двору короля испанского, как и он, попал в сети и был посажен в тюрьму. Этого мальчика всякими жестокими муками пытались насильно привести к тому, чтобы, отступившись от [92] католической религии, он пристал к их обману. Чего из него никаким способом вымучить не могли.

Вместе с тем посланием было также письмо пана Андрея Стадницкого из Ростова, в котором он извещал, что ему стало известно о коронных раздорах ²¹¹ и о внутреннем столкновении между королем его милостью и панами. Поэтому говорили больше об огорчениях и печалях.

Дня 13. Подброшены в городе письма, присланные от войска, в которых сообщали, чтобы, не печалясь, другого царя себе в Москве на жительство дожидались, а после этого и мира. Замучили того мужика, который был suspectum [подозреваемый – лат.]

Дня 14. Проехало до 700 человек конных с луками к Шуйскому. Это войско из таких рыцарей, что 40 гусаров могло бы их, без сомнения, разгромить.

Дня 15. Приставы навестили пана воеводу и между прочими разговорами рассказали, что царь Шуйский объезжает монастыри. А в других местах говорили, что серпуховцы, видя, что не могут избавиться от Шуйского, нарочно запалили город, и, в числе остальных вещей, 70 шатров сгорело. Тогда царь вынужден был выступить из Серпухова.

Дня 17. Ян Березаньский, коморник пана воеводы, купаясь в реке, называющейся Которосль (что нам позволяли под присмотром приставов), утонул, унесенный течением воды на глубину. Из-за его смерти приставы в больших хлопотах были. Похоронили его в поле, за городом, там, где также похоронили тех поляков, которых до этого привезли и долго держали в тюрьме, а потом утопили в реке Волге. Если этот погиб случайно, то другой от отчаяния, а именно: слуга одного из тех, которые зимой убежали, будучи там у них в особой тюрьме, куда из наших никого допускать не хотели, частью из-за скудости, частью из-за тоски кончил свою жизнь.

В тот же день двое из “москвы” утонуло. А из нашей братьи товарищ товарищу в играх ногу пробил палашом.

Дня 23 (так!). Михаль Венгрии (тот, который из Татарского двора к приставам переметнулся), спустившись, через окно убежал от господина своего, у которого он жил. У приставов было много забот, ибо им приказали тщательно искать его, и они наших тайком расспрашивали.

Дня 22. Переписали всех тех, кто шел за гробом покойного Березаньского, у гроба же стояло пять стражей. И все же его потом выкапывали из земли, думая, что приставы хотели отослать одного из наших в Польшу, а на его место закопать утопшего москвитина. Все это делалось из-за великого безумия, будто боялись, чтобы он чернокнижничеством не вышел из могилы. ²¹²

Дня 23. Присягали стрельцы не носить нам вестей никаких.

Дня 24. Знать, либо доведались о тех письмах, которые к нам пришли, либо потому что тот Венгрии, изменник, от нас ушел, двор наш с улицы огородили в три жерди, как у нас выгоны огораживают. Из-за этого надежда на скорое освобождение ослабела, а печалей прибавилось. [93]

Дня 28. Пришло известие, что царь Шуйский, осаждая город Тулу, потерял людей своих до 20 000 в штурмах, на которые ходил 22 раза. Поэтому, дождавшись новгородцев, которые шли ему на помощь, и других, он вознамерился снова всеми силами город ²¹³ взять.

В тот же день одному из наших в новолуние привиделась сабля и метла кровавая на небе по заходе солнца, и он, устрашенный этим, в тревоге прибежал на двор и рассказал другим. С этого времени дал votum [обет – лат.] святому Бернарду вступить в орден бернардинцев. ²¹⁴

Дня 29. Сверх обычая усилили нашу стражу, однако не могли мы доискаться до причины. Одни говорили, что уже Шуйского не стало (но ложь), другие же, что о тех письмах прознали, которые 12 июля передали нам. А лазутчиков своих за привезшим письма послали.

Раздел 8

Август

Дня 2. Говорили о нескольких тысячах людей, в разных местах переправлявшихся через реку Волгу, которые возвращались из войска. Также пугали нас опасностью, говоря, что, “если Шуйский вскоре им совсем не сможет дать отпора, тогда, согласившись с ближними своими, он не будет снабжать вас пищей”. Но мы с этим уже сталкивались.

Дня 6. Немалая нас всех скорбь посетила, когда Господь Бог всемогущий взял от нас, недостойного народа своего, отца Бенедикта Ансерина ²¹⁵ из ордена святого Франциска, ²¹⁶ старшего каплана бернардинцев, очень достойного и набожного человека, который был в Польше провинциалом ²¹⁷ над обителями этого ордена, и комиссаром ²¹⁸ в них часто бывал, и в Москву был прислан в качестве комиссара к вящей своей славе. А Богом был призван на 62 году, и умер в 10 часу, когда мы по обыкновению полностью совершили службу, около тех строк: “In manus tuas est” [в руках Твоих (Господи) – лат.], оставив всех, как одного, присутствующих с великой тяжестью в сердце и с неутешным плачем. Так, должно быть, случается, когда сиротеют дети, лишившись любимого отца. Но наша скорбь еще сильнее была, ибо не только плач, но и страх какой-то внезапный охватил всех, и опасение, что не стало того, за набожность и молитвы которого защищал нас добрый Господь до сих пор в руках неприятеля, досаждавшего нам всяческими неожиданностями и опасностями. Казалось нам, что мы остались без сильной опоры и защиты, испугались все, что будут подвергнуты каким-нибудь ударам несчастья. Requiescat in pace [упокой в мире – лат.].

Дня 11. Умер Симон Островский, пахолик пана Загорского, подскарбия ²¹⁹ пана старосты саноцкого, и там же его, за городом, похоронили, где и Березаньского. За телом его не хотели пускать никого, кроме одного каплана и 4 товарищей. Из-за этого сильно наши “москву” ругали. [94]

Дня 12. Стража тщательно присматривала за нами, а стрельцы снова присягали не передавать нам ни единой вести. Но там мужику присягнуть — все равно что ягоду проглотить. Приказано им также настрого следить, чтобы к нам никакие письма не доходили. И чтобы они не верили, если бы к ним самим какое письмо пришло от имени Дмитрия, так как его на свете нет.

Сам же воевода Салтыков, переехав за реку, там остановился на своем дворе, расставив слуг по дворам у въезда в город. И кто бы ни ехал из Москвы, сперва должен был представляться ему, а он уже с теми приставами приказывал провожать проезжавших, будь то через город, будь то на перевоз, наказав, чтобы ни с кем не разговаривали и чтобы даже чернь никого не видела.

В тот же день одного из сынов боярских, что нас охранял, схватив, послали в оковах в столичный город Москву. О причине мы не могли узнать, — если только не Венгрии, изменник, который убежал из Ярославля и прибыл к царю в Москву, либо туда, где в то время был царь, был причиной этого, оговорив его перед царем.

Дня 13. Множество различных вестей:

1-е, что Шуйский должен был отступить в Москву для обороны, не сдержав наступления сил другой стороны, но это была ложь;

2-е, что нас должны выслать из Ярославля и поставить на нашем дворе посла пана Малогощского, который, как говорили, уже за рекой, и это также ложь;

3-е, что нас голодом должны заморить из-за того, что якобы польское войско, в московскую землю вторгнувшись, уже около Смоленска нанесло ущерб огнем и мечом, но и это ложь.

Знать, эти слухи пошли, потому что за рекою провозили до 200 пленников, видно, донских казаков, которых они посчитали поляками. Они не знали и сами ничего определенного, ибо им по другому объясняли, нежели на самом деле было. А что им рассказывали, то они и нам говорили. ²²⁰

А говорили, нарушая свою присягу. Наконец, узнав об этом, приставы запретили им с нами говорить. Вероятно, чтобы все знали об этом запрете, покупать у нас вещи и в дар брать всячески препятствовали. Но эти их уловки не помогли: стоило кому деньгу или кусок китайки ²²¹ показать, наговорил бы он и на отца, только чтобы взять побольше обманом. Друг другу они по дороге немало всего рассказывали об уловках, как кто из них лучше притворился и нашего обманул, хвастались друг перед другом, а наши подслушивали иногда их общие разговоры.

Дня 24. Засовы и скобы к воротам и калиткам с улицы прибиты, пугают нас тем запором (чтобы мы об известиях не допытывались). Очень нас встревожили, особенно, когда там же у ворот один из наших сказал сыну боярскому: “В чем все же причина, что нас так притесняют, ибо нас тут целый год не запирали, а теперь уже под конец...” И когда это произнес — “под конец” — и тогда, кивнув, замолчал, будто говоря, что это лишь начало. Ведь до этого и голодом нас заморить хотели, грозясь перетаскать со двора, как выволокли татар, которых там также в тюрьме держали немалое время и уморили голодом. У нас думали, что это из-за неприятностей, которые им наши доставляли, понося, побивая, ругая и угрожая часто и громко, и другие досады причиняя.

Сентябрь

Дня 3. Годовщина въезда нашего в Ярославль. Не сдержали своего слова, пообещав, что мы недолго будем в нем отдыхать. Уже год минул, а Господь Бог знает, где еще свобода. Пусть же все по воле Божьей делается.

Дня 4, 5 et caeteris diebus [и в другие дни (лат.)] начали к нам вести чаще доходить, что коронный посол уже под Смоленском должен быть и уже 70 лучших бояр к нему навстречу выслано. Поэтому Салтыкову и дьяку, одному из наших приставов, приказано прибыть в Москву для совета. Салтыков [не] поехал, будучи больным, но, знать, по другой причине, а дьяка обвинили еще до поездки к царю и самого в Ярославле в тюрьму заключили.

Дня 7. В ночь с четверга на пятницу один товарищ, человек чистой совести и набожный во всех своих делах, который, будучи суровым новокрещенцем, по милости Божьей, стал католиком, причем очень хорошим, дав обет вступить в бернардинский орден святого Франциска, сам вычитал на небе, в видении, ниженаписанные слова. Перепуганный видением, он примчался и записал их, хорошо запомнив, videlicet [а именно (лат.)] :

Corpus теит flagellatum est obtinetulo поп unuin vulnus,
Regnum tamen теит поп est intraturus tie quidem unus.
Omnes facti sunt nequam, omnesque rixosi,
Ideoque debent gustare omnes poculum mortis doloroai.
Quis igitur pass/debit rcgnum meum? Forsitan boves?
Spreti sunt legem meam ad unum usque omnes.
[Тело мое, избитое плетьми, изранено многими ранами,
Однако царство мое то, куда ни один не войдет.
Все стали ничего не стоить, все в раздоре,
А потому все должны вкусить чашу скорбной смерти.
Кто войдет в мое царство? Уж не быки ли?
Презрели мой закон все до единого (лат.)].

Слова дивные и страшные. А так как такие вещи трудно запомнить, многие, узнав о них, не хотели этому верить. Но он поклялся своей душой перед капланами и подтвердил увиденное, хотя и без этого ему вполне можно было верить. Такие стихи он бы сам написать не сумел и не осмелился бы, лишь для утверждения веры он это сделал. Тогда немало наших содрогнулось из-за видения, и было из-за чего, ибо, наверное, именно нам и для нашего предостережения было послано оно от Господа, потому что между нашими возникали жестокие ссоры и распри. И другой товарищ его той же ночью во сне видел какие-то чудесные черты на небе, нарисованные светом месяца, проходящие перед месяцем, между которыми была [96] виселица со злодеями. А третий той же ночью видел, как облатка в руках каплана при воздвижении рассыпалась.

Кроме всего этого, прошлой ночью видели не во сне, а наяву — “москва”, также и наши стражники все, как один, соглашались, хотя в разных местах стерегли, — что месяц, который в то время был в полнолунии, сперва на четверть, потом наполовину и, наконец, весь исчез. Тогда все эти дела казались каким-то предзнаменованием либо “москве”, либо также и нам самим, предзнаменованием, о котором нам в заключении узнать печальнее, нежели на свободе. Грешно жили и Господа Бога гневали беззакониями нашими. Однако, так как ни Даниелю, ни Иожефу толкования не было, мы вверили будущее Господу Богу.

Дня 19. Сам пристав in secretis дал знать пану воеводе, что точно коронный посол должен быть в их земле, а именно в Можайске, где его решено задержать, чтобы царь успел возвратиться в Москву, ибо его в то время еще там не было. И другие осведомители говорили согласно с этим. Частично мы этому поверили и рады были, а отчасти нет, особенно когда приказали готовить нам печи к зиме и ясно стало, что еще конца тамошней их внутренней смуте не видно. Твердили не так о Дмитрии, как о Петрушке в Туле, что он находится в этом городе в крепкой обороне от Шуйского, отвечая вылазками и стрельбой. И, покуда не вырос, он удовлетворен тем, что захватил землю и крепости. Ибо говорили, что он очень молод. Тогда не ожидали мы скорого освобождения, однако все в руках и в силе Господа Бога всемогущего.

Дня 20. Приставы говорили, что Карл ²²² в Инфляндии нанес поражение большому войску королевскому и занял 12 замков.

Дня 25. Понравились друг другу двое невысокого положения, после чего, propter evitandum periculum concupiscentiae, [ради того, чтобы избежать опасностей вожделения (лат.)] не препятствовали им в церковной помолвке, поэтому мы в заключении и свадьбу справили.

Дня 26. Были такие разговоры, что коронный посол точно должен находиться в Можайске, а именно в 18 милях от Москвы, однако делали вид, что он едет не столько для нашего освобождения, а для того, чтобы обвинить в предательстве царя. Также о коронном войске говорили, что оно за границей.

[Раздел 10]

Октябрь

Дня 1. Говорили о великой битве, в которой двух думных бояр Шуйского поймали (якобы для Дмитрия) и побили очень много его войска. Действительно, было что-то похожее, и им тяжко приходилось, ибо в тот же день слышали наши в городе, что зазывали на войну, обещая большую награду, но охотников не находилось.

Дня 8. Снова слухи о другой битве дошли, что Шуйского под Серпуховом поймали, а войско его разгромили.

Дня 14. Очень много раненых и здоровых возвращалось сюда из войска по своим дворам.

Дня 18. Разные вести, но много неверных, что Шуйский потерял Серпухов.

Дня 20. Тогда то и дело возобновлялись слухи, videlicet, что сторона Шуйского ослабела и войско должно было отступить к Москве, проиграв решающее сражение, о котором упоминалось выше. ²²³

Дня 25. Пришли к пану воеводе тайно письма от того испанца, который уже раньше писал ему. Не останавливаясь на том, каким храбрым был этот человек, который отдавал их одному из наших при такой большой и постоянной страже, не спускавшей никогда с нас глаз, я думаю, важнее здесь представить только пункты из его писем, пространно написанных на испанском языке, о частых битвах Шуйского с Болотниковым, которого он называет все же гетманом Дмитрия. К тем чернецам, среди которых находился испанец, доходили известия более верные, нежели к нам, а он от чернецов все знал, живя вместе с ними немало, хотя и очень стесненно, под особой стражей, в жестокой нужде.

Передаю здесь те самые пункты, которые содержались в письме вышеупомянутого каплана Николая де Мелло.

“Уверяет сперва, что то, о чем он пишет, — это истинная правда. Извещает о происшедшем с 12 мая до того дня. Войско царя Дмитрия, ²²⁴ которое в то время около Калуги стояло, вступило в битву с войском Шуйского, у которого на поле полегло 13 000, а с другой стороны также убито 6000 мужей. ²²⁵ Предводителем в этой битве был некий Иван Болотников, ²²⁶ доблестный гетман Дмитрия. [98]

После той кровавой битвы много из войска Шуйского как рядовых жолнеров, так и думных бояр на другую сторону передалось, ²²⁷ из которых первыми были князь Долгорукий, ²²⁸ также князь Андрей Телятевский, ²²⁹ и другие с выразительными фамилиями. В их числе один знатный пан, который до этого заправлял всеми делами Дмитрия в Москве и которого я здесь назвать не смею. Потом и другие битвы и кровавые стычки случались у Болотникова с войском Шуйского, и всегда он побеждал.

Видя несчастливое правление того тирана, пришли к нему 10 лучших бояр. Они тогда изобразили перед ним несчастья, происшедшие в его царствование, и великое, в столь короткое время, пролитие крови людской. Сказали, что он явно отвратил от себя сердца почти всех москалей и земли и что одни явно воюют против него, а другие предаются противной стороне, третьи же тайно действуют на благо неприятеля. Те же, кто еще при нем обретаются, делают это не из уважения или доброжелательности, как должны бы, но из боязни жестокостей, которые угрожают и им самим, и братье их, и всем домам их. И никто не заботится ни о чем другом, как только об имуществе и детях, которых царь отбирает и подвергает опасности. Сказав ему это, затем стали уговаривать его, чтобы он лучше постригся в монахи, а государство отдал тому, кому оно будет принадлежать по справедливости. Разгневанный Шуйский приказал отобрать имущество у этих панов и заключить их в тюрьму. Когда они, таким образом, откровенными речами и советами своими от тирана ничего не смогли добиться, другие, видя это, стали подбрасывать подметные письма и пасквили ему и его ближним. Чтобы пресечь это, царь созвал совет и от имени московского патриарха, ²³⁰ своего подданного, издал эдикт. ²³¹

Прежде всего он всякими оскорблениями осыпал царя Дмитрия, сказав, что по справедливости у него государство отнято, называл его (с гордостью) Гришкой Отрепьевым и Расстригой, при этом обвиняя его, что он себе несправедливо присвоил имя Дмитрия, рассказывая также, как настоящего Дмитрия Борис Годунов, прежний царь, убил еще ребенком хитростями своими. И сами вы, — говорил он, — за несколько лет перед этим видели, что тело его с великими почестями было перенесено в столичный город и положено вместе с гробами предков его. Сказал, что при погребении явные чудеса творились, когда у того тела невинного слепые, хромые и хворые выздоравливали. Затем патриарх отлучил от церкви всех, кто этим чудесам верить не хотел и кто верил, что этот Расстрига, которого год назад в Москве убили, потому что он несправедливо государство и царский титул похитил, есть настоящий Дмитрий. Также говорил, что Расстрига склонялся к латинской вере, в которой старшим почитается папа римский. В том послании Расстриге и католической вере, а при этом и духовным особам, великие и срамные наветы и оскорбления заключались, которые здесь как постыдные для слуха добропорядочных людей опускаю.

Отлучил от церкви и всех тех, которые были расположены и помогали второму ложному Дмитрию, противясь признанию его прав на московское государство и обвиняя его во лжи. Проклял также Болотникова и других мятежников. [99]

После объявления этого приговора царь разослал по всему государству, повелевая, под страхом смерти, чтобы к нему приезжали воевать против неприятелей святой веры. Наконец, приказал, чтобы и монастырские люди, которые могут владеть оружием, ехали на войну, а монастырям велел везти всяческое пропитание к острогам или к обозам, самим же монахам — быть готовыми сражаться за веру.

После этого царь сам 14 мая отправился на войну и, выехав, поклялся под Серпуховом не возвращаться в столичный город Москву до тех пор, пока либо победит, либо сложит голову свою в этом походе. ²³² Болотников же, имея сведения об этом решении и зная о силе Шуйского, соединился немедленно с Петрушкою и для своей безопасности ушел из Калуги в сильнейшую крепость Тулу. ²³³ Снабдив ее оружием, пищею и всякими припасами на 6 лет, он сам, не дожидаясь, с войском своим выступил против Шуйского, завязал с ним сражение, выиграл его и разгромил царя. Люди же Шуйского отступили и уговаривали его возвратиться в Москву. Но он не хотел возвращаться по причине клятвы и не надеясь на свою безопасность.

Болотников, перед тем, как уехать из Калуги, выпустил на волю всех колодников, ²³⁴ взяв с них присягу на имя царя. Шуйский же, за день до того, как отправился из столичного города Москвы, Антония и двух докторов — Давида и Кшиштофа ²³⁵ приказал заключить в тюрьму.

Пишет также и о том, как царь ложными известиями тщетно утешал Москву, давая знать туда о своих удачах и натиске на другую сторону, о великой нужде и бессилии неприятеля, что все, надо понимать, неверным было.

Извещает также, что приехал в Путивль капитан из Польши, и его зовут Эломага, который рассказал, что Шуйский подкупил татар и побудил подарками шведов доставить Польше неприятности, а себе радость. Хотя они на это решились, но у них ничего не вышло. Ибо татары разгромлены, а шведов ужасно много убито. Такова могла быть причина того, что Дмитрий не имел с тех пор покровительства в Польше. ²³⁶

Пишет еще, что после того, как он написал это письмо, приехал к нему боярин-москвитин с челядью другого боярина — Федора Княжнина, ²³⁷ являющегося большим приятелем пана воеводы, и нашел способ с ним увидеться ночью. Тому уже 18 дней, как выехал он из Путивля, где находился царь Дмитрий, имея при себе 9000 войска. Он рассказал, что царь Дмитрий писал Шуйскому, давая знать, что имеет огромную силу, но ему как настоящему владетелю престола жаль крови христианской, которой уже и так очень много пролито. Дмитрий убеждал Шуйского в том письме вручить себя его милосердию, а государство ему отдать, ибо, если Шуйский добровольно этого не сделает, то он силою будет принужден (к этому). Посланец с письмами был сперва в Туле, после его отрядили к Шуйскому, которому он и отдал их, отправив посольство при великом стечении бояр и жолнеров. Отрядили посла в Путивль и отдали ему письма, а тем временем, до дальнейшего обсуждения, обе стороны оставались в покое.

Наконец, пишет, что боярин ему также рассказал, как вышеупомянутый капитан привел тем временем 12 000 войска, прежде разгромившего татар. О великой печали пана Андрея Стадницкого [100] также пишет, которого он радовал различными добрыми известиями, однако тот либо верить не хочет, либо не желает понять.

С теми письмами пану воеводе пришло письмо и самого Андрея Стадницкого, поскольку они в Ростове как-то между собой сносились, в котором он пишет, что не может быть Фомой неверным в этом деле, не верить, что Дмитрий жив. После передачи ему этого письма, пишет испанец, посланец более не показывался, не известно, по какой причине. А к нам еще большую и строгую монастырскую стражу приставили”.

Дня 31. На радостях звонили во всех церквах, говорили, что царь Шуйский, взяв Тулу и схватив Болотникова и Петрушку, ²³⁸ возвращается в Москву. Эти известия из грамоты царя Шуйского приказали слушать, согнав всех в крепость. Другие, напротив, рассказывали, что он в отчаянном положении и просит, чтобы за него Господу Богу молились. Мало верили как этим, так и другим рассказам о грамотах.

Раздел 11

Ноябрь

Дня 1. Слишком много было слухов, но правды в них совсем нет: все нас утешали скорою свободой. Sic unicuique datum est nosse mentiri.[Так всякому дано уметь лгать (лат.)].

Дня 11. Когда челядь наша ездила на реку за водой, застала она на берегу несколько десятков служилых, которые, возвращаясь из войска домой, остановились у переправы. Из них один, подскочив на коне, хотел отстегать возницу нагайкой, говоря, “что вы, бл...ны дети, со своим Расстригою наделали нам столько хлопот и крови пролили в земле нашей”. Возница сказал, что “я ни в чем не виноват”. Он же, повернув назад и ударив его, сказал: “Однако скоро уже уйдете, ибо уже Расстрига с ворами у черта, а посол ваш великий едет”.

Дня 14. Распространяли слухи о том, что царь, одних воров побив, других захватив, идет на Москву, послав воевать крепости, поддерживавшие противоположную партию.

Дня 16. О тех послах польских, о которых выше упоминалось, уже не говорили, но о других, а именно — о пане Конецпольском и о князе Островском. ²³⁹ Не верили мы этому, так как этого не могло быть, тем более, что наслушались уже многократно всякого вздора. Вручили себя только милосердию Господа.

Дня 20. Слышно было, что, хотя послы наши точно в Москве, однако, как говорили, “не только вам, но и им никак не выехать, ибо король ваш изменить замышляет нашему царю. Сюда король послов отправляет, а на границы с войском великим наступает, с которым, если бы послы воеводу и вас вызволили, он посадил бы Расстригу на царство. По этой причине царь приказал стеречь и послов, и вас до времени”. Очень мы это неохотно слушали и не верили, зная наверняка их мошенничество. [101]

Дня 25. Отдельные пункты из письма одного нашего товарища, который там же, в Ярославле, находился, но по некоторой причине на другом дворе. Тот тайно писал вельможным панам правдивые вещи, о чем только мог доведаться, ибо до него там надежнейшие (если правда) известия доходили.

[1-е]. “Как в том, что я здесь, так же и относительно царя не сомневайтесь, что он жив и в Путивле находится”. ²⁴⁰ Чему он приводит, между прочим, основания и доказательства: “И то дай, Господи Боже, чтобы я так был в доме отца моего, как он сейчас в Путивле, никто ни в чем не должен сомневаться”.

2-е. Петрушка и Болотников в столичном городе Москве находятся, и это несомненно. Хитрость какую-то хотел совершить Болотников, но она ему повернулось боком. Люди из Тулы, по соглашению с царем, вышли, а сам Болотников попал в плен. ²⁴¹

3-е. Посол наш, уже три недели будет, как выехал в столичный город Москву, но аудиенции еще не получил и находится под большой стражей, чтобы, упаси Боже, не увиделся со старым послом или не договорился с ним. Очень этого боятся. ²⁴²

4-е. Царя до сих пор не было, и лишь теперь в столичный город Москву приехал. ²⁴³

5-е. Уже взяли в плен Петрушку и Болотникова, но все-таки снова на праздник святого Николая ²⁴⁴ приказано в полки съезжаться; это значит, что Дмитрий жив.

Раздел 12

Декабрь

Дня 1. Лишь теперь снег в здешних краях покрыл землю. Отсюда видно, как все это время нам Бог всемогущий дивным провидением своим не отказывал в благодеяниях, также и в тепле.

Дня 3. Когда рано утром возницы ездили за водой, увидели на реке у перевоза между “москвой” поляка, который, приблизившись к ним, спрашивал о пане воеводе и о других. Более же ничего сказать не мог, только отойдя подалее, нарочно громко отвечал расспрашивавшим его чернецам, чтобы наши слышали, говоря, что с обеих сторон (то есть с царской стороны и с польской стороны) такие собрались войска, каких до того времени не бывало. И если бы “москва” не воевала с уловками, ничего бы за собой не могла удержать, ибо уже сколько раз “москва” то появлялась, то убегала. Но этому верить не хотелось.

Дня 9. Пришли известия, что уже посол отправлял посольство, суть которого, говорили, в следующем. Спрашивал он царя: “Почему пана посла государя моего и сенатора, пана воеводу, и других таких знатных людей столь долгое время без всякой вины держал в заключении? Ибо не землю грабить, не военным обычаем приехали они все, но потому что вы сами прежнему царю, государю своему, у короля его милости и Речи Посполитой жену просили. Мирным обычаем, в свадебном поезде, въехали они вместе с послами польскими, подтверждая дружбу, чтобы договариваться о вечном мире”. [102]

На это царь и бояре думные отвечали, что “как пан воевода, так и все другие люди государя твоего не к истинному царю, но к Расстриге, на горе Речи Посполитой вашей приехали, который иначе кончить не мог свою жизнь, как он ее кончил”.

Услышав это, посол стал утверждать и доказывать, что Дмитрий не Расстрига, но был настоящим царем, потому что “всею „москвою" был принят за государя и коронован, и потом ему присягу на верность давали. Однако же, что бы там ни было, вы все вечный позор и бесчестье от всего света заслужили. А теперь, если оставшихся людей государя моего из своей земли не отпустишь, да не таких оборванных, как других отпустил, государь мой приказал отдать тебе эту саблю, объявляя справедливую войну”. Якобы после этого царь, приняв саблю, приказал того посла задержать, посадив под надежную стражу, а своего посла снова хотел отправить в Польшу. ²⁴⁵

Потом сделали вид, что из наших панов лучших со дня на день должны кого-то взять для переговоров. ²⁴⁶ Другие же уверяли, что переговоры между Дмитрием и Шуйским должны состояться по заключении двухмесячного перемирия. Совсем мы не знали, кому верить. Если бы все те дела записывать, то никогда им не было бы конца. Однако, когда тревоги утихли, за особенную милость Божью мы сочли, что ни у кого, в особенности у родственников, в ту пору не было дурных предчувствий.

Дня 10. То же подтвердил стрелец, который приехал из Москвы и рассказал по секрету пану воеводе, через наших, что посол отдал царю грамоту на обнаженной сабле.

Дня 16 и в последующие дни говорили, что воевода Салтыков, который нас сперва стерег, должен приехать в Ярославль за паном воеводой и за другими панами польскими, чтобы везти их в столичный город Москву для переговоров, а меньшую челядь прямо отсюда в Польшу отправить. Но это все-таки не подтвердилось.

Дня 21. Говорили, что послом был пан Глебович. ²⁴⁷ Других вестей было слишком много, которые из-за их ненадежности записывать не хотелось. Между прочим, сообщали, что царь Дмитрий лишь теперь тронулся из Путивля, поэтому и не было слышно о тревоге в столичном городе Москве. Но ничего подобного не было.

Дня 22. (Незаметно). [Так в рукописи] Одного из тех, кто собрался было в дорогу прошлой зимой, взяли в Москву, по царскому пожалованию, на имя которого он предался, выдумав подлые вещи.

Конец же года того, по милости Божьей, прошел у нас в счастливом покое, не то, что год назад. Потому что мы, начиная с самой Пасхи, избавлены были от тревог и от опасностей. Отсюда видно также и то, что тоска наша понемногу утихла, и мы обжились здесь, но у некоторых тоска еще более прибавлялась. Пусть же и впредь творится воля Божья, как надежды наши, так и свобода наша только в нем и от милосердия его великого зависят.

Комментарии

178. Решающее сражение под Москвой состоялось 2 (12) декабря 1606 г. См.: Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 140— 146.

179. Князь Константин Вишневецкий, находившийся в ссылке в Костроме.

180. Известен Иван Андреевич Татищев — выборный дворянин по Дмитрову в 1598—1603 .гг. Однако маловероятно, чтобы речь в этом известии шла о нем, т. к. его имя не упомянуто в боярском списке 1606/07 г. и поэтому ему вряд ли доверили бы собирать на службу ярославских дворян и детей боярских. На такую службу назначались исключительно члены Государева двора. В боярском списке 1606/07 г. помета “отослан в збор” находится рядом с именем Юрия Игнатьевича Татищева. Более вероятно, что в данном известии речь идет именно о нем. См.: Боярские списки... Ч. 1. С. 253

181. Церковный праздник после Рождества Христова.

182. Известие о победе восставших над войском князя Д. И. Шуйского под Калугой и Серпуховом не находит подтверждения в других источниках. См.: Восстание И. Болотникова. Документы и материалы. М., 1959. С. 382; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 163.

183. Эта запись позволяет уточнить дату сражения под Венёвом, состоявшегося в конце января—начале февраля 1607 г. О его исходе источники содержат противоречивые сведения. См.: Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 166.

184. Марципан — миндальное пирожное.

185. Посольство Г. Волконского возвратилось в Москву около 13 февраля 1607 г. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 193, 359.

186. В этой записи, видимо, отразились сведения о переходе войска “царевича Петра” из Путивля в Тулу. См.: Восстание И. Болотникова. С. 382.

187. Михаил Михайлович Кривой-Салтыков— в боярском списке 1577 г. стольник, в конце царствования Ивана Грозного воевода в Михайлове, в 1588 г.— в Белёве, в боярском списке 1588/89 г. московский дворянин, в 90-х гг. XVI в. неоднократно назначался воеводою в Рязань, Новгород, Гдов, Калугу, попадал в опалу у царя Федора Ивановича из-за необоснованных местнических претензий, в 1597 г. раздавал денежное жалованье детям боярским в Туле, с 4 сентября 1598 г. окольничий. В 1604 г. был воеводою в Путивле, откуда восставшие путивляне привезли его связанным в войско Лжедмитрия I. В годы царствования Василия Шуйского окольничий, был послан в Ярославль для наблюдения за ссыльными Мнишками. См.: РИБ. Т. 1. Стб. 375; Костомаров Н. И. Смутное время... С. 90; РК 1475—1598 гг. С. 293 и ел.; РК 1559— 1605 гг. С. 188 и ел. Боярские списки... Ч. 1. С. 87, 126, 247, 276; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. С. 90, 232.

188. Вместо Б. Огиньского в Московское государство приехали посланники Ст. Витовский и князь Я. Соколиньский. Как писали в сентябре 1607 г. послы Н. Олесницкий и А. Гонсевский, они ожидали приезда посланника Б. Огиньского 7 месяцев, т. к. с этим приездом московское правительство связывало вопрос об их возвращении в Польшу. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 398.

189. Автор “Дневника” рассказывает о проведенном М. М. Салтыковым сборе ратных людей из ярославского служилого “города”, а также описывает обычный порядок организации посадскими людьми самообороны, существовавший и в более позднее время. См. публикацию переписных книг “посадских и всяких чинов градских жилетцких людей с пищалми и со всякими бои” 1668, 1669 и 1671 гг. // Труды Ярославской губернской ученой архивной комиссии. Ярославль, 1913. Вып. 6. Кн. 3 и 4. С. 373.

190. Благовещение — непереходящий церковный праздник, 25 марта (по старому стилю).

191. Юрьев день весенний— 23 апреля (по старому стилю).

192. Порядок судебного разбирательства в начале XVII в. предусматривал состязательность сторон, допросы истцов и ответчиков на очной ставке.

193. Самобичевание в католическом обряде богослужения символизирует Страшный суд. См.: Пирлинг П. Димитрий Самозванец. С. 102.

194. Вознесение — переходящий церковный праздник, сороковой день после Пасхи.

195. В этой записи говорится о битве под Пчельней, состоявшейся в самом начале мая 1607 г., в которой войско царя Василия Шуйского потерпело поражение от болотниковской армии. См.: Буссов К. Московская хроника. С. 143, 363—364; Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 386—395; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 170—171.

196. Троица— переходящий церковный праздник, пятидесятый день после Пасхи, иначе “пятидесятница”.

197. Действительно, 21 мая 1607 г. царь Василий Шуйский выступил в поход из Москвы. В приведенном известии, вероятно, описывается созыв Земского собора в Москве. В первой половине XVII в. на периодически проводившихся земских соборах, состоявших из представителей разных сословий, обсуждались основные вопросы внутренней и внешней политики Московского государства. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 424—428; Восстание И. Болотникова. С. 216; Зимин А. А. „ И. И. Болотников и падение Тулы в 1607 г. // Крестьянские войны в России XVII— XVIII веков: Проблемы, поиски, решения. М., 1974. С. 57; Черепнин Л. В. Земские соборы Русского государства в XVI—XVII вв. М., 1978. С. 157.

198. Соховники—присяжные заседатели в Польше. Видимо, автор “Дневника” имеет в виду выборных земских целовальников, ведавших в городах сбором таможенных и других налогов. В то время они действительно должны были выставить на службу даточных людей, возможно, были мобилизованы и сами. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 432—433.

199. О В. В. Голицыне см. примеч. 146.

200. Речь идет о завершившемся победой войск царя Василия Шуйского сражении с восставшими на р. Восме 5 июня 1607 г. 9 июня были разосланы царские грамоты, в которых говорилось, что воеводы “живых языков болши пяти тысяч взяли”. Одна из них, присланная в Ярославль, вероятно, и была источником известия автора. См.: ААЭ. Т. 2. № 74; Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 442—444; Восстание И. Болотникова. С. 217; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 211.

201. Повод для сомнений действительно был, т. к. 12 июня 1607 г. произошла еще одна битва на р. Вороньей, в которой уже войско И. Болотникова нанесло поражение царским воеводам. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 446—447.

202. 29 июня 1607 г. царь Василий Шуйский извещал о победе над восставшими под Песочней и взятии Алексина. Возможно, что именно об этих сражениях идет речь в приведенном известии. См.: ААЭ. Т. 2. № 76. С. 179; Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 448—450; Восстание И. Болотникова. С. 400; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 448—450.

203. Орден святого Августина— нищенствующий монашеский орден католическойцеркви, по имени святого Августина (IV в.), оформление ордена произошло в первойполовине XIII в. Одежда—белый шерстяной подрясник с наплечником, черная рясаС длинными широкими рукавами, капюшон, кожаный пояс.

204. Николай де Мелло— монах-августинец, происходивший из Португалии, католический миссионер в Северной Америке. Его биография подробно рассказана автором “Дневника”, неоднократно ссылающимся на известия, полученные от Николаяде Мелло. См.: Пирлинг П. Николай Мело, “Гишпанския земли” чернец // Пирлинг П. Исторические статьи и заметки. СПб., 1913. С. 79.

205. Титул “генерал всей Америки” означал, что Николай де Мелло стал главой Августинского ордена в Северной Америке.

206. Климент VIII (Ипполито Альдобрандини) — римский папа в 1592—1605 гг.

207. Филипп II (ум. 1598) — испанский король.

208. Аббас I Великий (1557—1628) —с 1586 г. персидский шах, известен веротерпимостью к христианам.

209. Т. е. через английского переводчика, протестанта, по мнению Николая де Мелло, намеренно исказившего его ответы царю и думным боярам.

210. Ростовский Борисоглебский монастырь, основанный в XIV в. монахами Троице-Сергиева монастыря Федором и Павлом, в начале XVI в. здесь был возведен каменный собор, ко времени Смуты в монастыре были и другие каменные постройки.

211. Речь идет о рокоше (восстании) в 1606—1607 гг. польской шляхты во главе с краковским воеводой Николаем Зебжидовским против короля Сигизмунда III. Одним из руководителей рокота был Станислав Стадницкий, родственник Стадницких, задержанных в Москве. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 372—382; Немоевский С. Записки. 136—179; Maciszewski J. Wojna domowa w Polsce (1606—1609). Wroclaw, I960

212. Приведенное известие о боязни “чернокнижничества” (колдовства) дополняет имеющиеся сведения о поверьях жителей Московского государства.

213. Сведения о первых неделях осады Тулы в июля 1607 г. являются уникальными и отсутствуют в русских источниках. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 450—454; Восстание И. Болотникова. С. ЗНЗ; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 217—221.

214. Орден святого Бернарда— монашеский орден католической церкви, по имени святого Бернарда Клервосского. В Польше получил распространение со второй половины XV в. и оставался популярным в XVII в. Бернардинцам покровительствовал в Самборе воевода Ю. Мнишек, они были духовными отцами его семейства, в том числе Марины Мнишек. См.: Пирлинг П. Мнишки и Бернардины // Пирлинг П. Из Смутного времени: Статьи и заметки. СПб., 1902. С. 39—53.

215. Отец Бенедикт Ансерин (ок. 1545—1607) — знаток богословия, основатель нескольких монастырей, приложил немало усилий для обращения Лжедмитрия I в католичество, его называли канцлером Замойским ордена бернардинцев по имени первого магната и коронного гетмана Польши в начале XVII в. См.: Пирлинг П. Димитрий Самозванец. С. 83—85; Gustaw R. Gsiorek Benedykt // PSB. 1949. Т. 7/4. S. 340—341.

216. Францисканский орден — нищенствующий монашеский орден, основанный в начале XIII в. Франциском Ассизским. Имел тесные связи с римским престолом. Одежда — коричневая шерстяная туника, перепоясанная веревкой, и сандалии. Францисканцы отличались от бернардинцев более суровым уставом, жили не в монастырях, а в миру, проповедуя аскетизм, занимались благотворительностью.

217. Провинциал — заведующий делами ордена бернардинцев на определенной территории (провинции); отец Бенедикт Ансерин исполнял должность провинциала в1594—1597 гг.

218. Комиссар—управляющий монастырями ордена бернардинцев.

219. Подскарбий — в свите польских магнатов должность управляющего, ведавшего финансами и имуществом.

220. Следующий далее текст “Дневника” за 13 августа—25 октября 1607 г. утрачен в нашей рукописи и переведен по публикации А. Гиршберга.

221. Китайка— сорт ткани.

222. Карл IX—с 1595 г. правитель Швеции, с 1604 г. официально избран шведским королем.

223. Известие о поражении войск царя Василия Шуйского под Тулой не соответствует действительности .

224. Лжедмитрий II (ум. 1610) — самозванец, выдававший себя за спасшегося царя Дмитрия Ивановича, происхождение его точно не известно. Летом 1607 г. он объявился в Стародубе, туда стекались отряды польских войск, в том числе те, которые приняли участие в восстании против короля. В сентябре 1607 г. Лжедмитрий II занял Брянск и пошел к Туле, осажденной царскими войсками. В это время войско самозванца сильно пополнилось русскими отрядами. Узнав о сдаче Тулы 10 октября 1607 г., Лжедмитрий II бежал в направлении Путивля, но затем возобновил военные действия. Потерпев ряд неудач, зиму 1608 г. провел в Орле. В мае 1608 г. разгромил войско царя Василия Шуйского под Волховом и подошел к Москве, осадив ее. Главный лагерь самозванца располагался в Тушино, поэтому Лжедмитрий II в русских источниках называется “тушинским вором”. Осенью 1608 г. в Тушино прибыла Марина Мнишек, которой незадолго до этого по условиям перемирия, заключенного с польскими послами, было разрешено отправиться в Польшу. В конце 1608—начале 1609 г. Лжедмитрия II поддержали многие города не только на юге, но и на северо-востоке страны, в Замосковном крае. Но вследствие злоупотреблений воевод Лжедмитрия II и грабительских набегов польских отрядов на крестьян и посадских людей началось освободительное движение. После нарушения Сигизмундом III перемирия и начавшейся осады Смоленска в сентябре 1609 г. в тушинском лагере начали нарастать противоречия, в результате которых в начале 1610 г. Лжедмитрий II был вынужден бежать вместе с Мариной Мнишек в Калугу. В июне 1610 г. войска царя Василия Шуйского были разбиты в битве под Клушино гетманом С. Жолкевским. Лжедмитрий II, надеясь на поддержку москвичей, совершил поход к Москве. Однако боярское правительство предпочло заключить договор о призвании польского королевича Владислава, чтобы не допустить притязаний на престол Лжедмитрия П. Самозванец снова ушел в Калугу, где в декабре 1610 г. был убит, несколько дней не дожив до рождения у Марины Мнишек сына Ивана— “воренка”. См.: Костомаров Н. И. Смутное время... С. 299—451; Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 268—386; Шепелев И. С. Освободительная и классовая борьба...

225. Имеется в виду битва под Пчельней 3 мая 1607 г., окончившаяся неудачей для царя Василия Шуйского. Были убиты два главных воеводы царского войска Б. Татев и А. Черкасский, возможно, часть царского войска перешла на сторону восставших, а остальные ушли к Москве. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 387—393.

226. Иван Исаевич Болотников (ум. 1608) — предводитель восстания против царя Василия Шуйского в 1606—1607 гг.; служилый холоп князя А. А. Телятевского, возможно, происходил из мелкопоместных дворян; бежал к казакам, воевал против турок в Венгрии и Польше, был взят в плен и служил на турецких галерах, освобожден из плена итальянцами и летом 1606 г. возвратился в Россию через Венецию, Германию и Польшу. Осенью 1606 г. нанес поражение царским войскам под Кромами, и во главе с ним восставшие осадили Москву, расположившись лагерем в Коломенском. 2 декабря 1606 г., потерпев поражение, отряды болотниковцев вынуждены были отступить к Калуге, где их до мая 1607 г. осаждали царские войска. После снятия осады, И. Болотников оказался в Туле, в июле—октябре 1607 г. руководил обороной города. По соглашению с царем Василием Шуйским вывел из затопленной Тулы свое войско и сдался в плен. В 1608 г. сослан в Каргополь и тайно казнен. См.: Смирнов И. И. Восстание Болотникова; Восстание И. Болотникова; Корецкий В. И. 1) Формирование крепостного права... С. 258—311; 2) О формировании И. И. Болотникова как вождя крестьянского восстания // Крестьянские войны в России... С. 123—126; Скрынников Р. Т. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 74—253. Известие о переходе у Пчельни на сторону восставших части войска царя Василия Шуйского, подтверждающееся некоторыми русскими источниками (например, “Иным сказанием”), нельзя считать полностью достоверным, и вопрос этот относится к числу спорных проблем в истории восстания И. И. Болотникова. См.: “Иное сказание”//РИБ. Т. 13. Стб. 112; Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 259; Восстание И. Болотникова. С. 101, 353—354, 384.

227. В публикации А. Гиршберга названо и имя князя Долгорукого— Борис. Однако боярина с таким именем в это время не существовало. Участником восстания был князь Михаил Долгорукий, приходивший в мае 1607 г. с отрядом “воровских людей” под Козельск, но его переход на сторону восставших не связан с битвой под Пчельней. См.: Восстание И. Болотникова. С. 89, 147, 172.

228. Андрей Андреевич Телятевский (ум. ок. 1624) — князь, упоминается на службе в рындах в 1584 г., в 1587—1599 гг. стольник, в начале 1600 г. получил думный чин, в 1604 г. боярин, воевода государева полка, посланного против Лжедмитрия I. В г. был назначен воеводою в Чернигов, перешел на сторону восставших, в 1606 г. принял самое активное участие в военных действиях против царя Василия Шуйского. Известие “Дневника” о переходе князя А. А. Телятевского в войско его бывшего холопа после битвы под Пчельней не соответствует действительности, т. к. это произошло ранее. Постригся в монахи под именем Гермогена (крестильное имя Емельян), погребен в Троице-Сергиевом монастыре. См.: Восстание И. Болотникова. С. 88—90; РК 1475—1598 гг. С. 414, 415, 522, 528, 532; РК 1559—1605 гг. С. 210 и сл.; Боярские списки... Ч. 1. С. 108, 180, 267; Ч. 2. С. 31; Вкладная книга Троице-Сергиева монастыря. С. 86.

229. Гермоген (ок. 1530—1612) — с 1589 г. казанский митрополит, с 1606 г. московский патриарх, занимал антикатолические и антипольские позиции, поддерживал первое ополчение П. П. Ляпунова и второе— князя Д. М. Пожарского и К. Минина, умер в заточении в Чудовом монастыре.

230. Эдикт — здесь указ, исходящий от церковных властей. Вероятно, имеется в виду грамота патриарха Гермогена о походе войска царя Василия Шуйского на Тулу, составленная не ранее 6 июня. См.: ААЭ. Т. 2. № 73. С. 164—165.

231. Отъезд царя Василия Шуйского из Москвы состоялся 21 мая 1607 г.

232. Известие автора “Дневника” о данной царем клятве является уникальным, в других источниках сведения об этом отсутствуют. См.: Восстание И. Болотникова. С. 373.

233. Оборона Тулы, куда ушел из Калуги И. И. Болотников, началась в самом конце июня—начале июля 1607 г. Незадолго перед этим состоялись две крупные битвы (5—7 июня на р. Восме и 12 июня на р. Вороньей), обе были неудачными для восставших. Известие о поражении царя Василия Шуйского, скорее всего, было ложным слухом. См.: ААЭ. Т. 2. № 74. С. 166-168; Смирнов И. И. Восстание Болотникова. С. 446—447; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 211—245.

234. Колодник—пленник. См.: Срезневский И. И. Словарь... Т. 1. Ч. 2.

235. Николай де Мелло упоминает в своем письме об итальянце Антонии Влохе, о докторах Давиде Вазмере из Любека и венгре Кристофе (Кшиштофе) Ристленгере. Антоний Влох жил в Москве у “доктора Христофора” и, как стало известно из доноса некоего И. Садовского, получал письма от Стадницких из Ростова (“посылали грамотки к Москве к Онтону Влоху с стрельцы не поодинова”). Кроме того, доносчик указывал, что “Онтон Влох Стаднитцким говорил, что Рострига жив”, а уже одно это было серьезным основанием для заключения его в тюрьму. См.: Пирлинг П. Николай Мело... С. 79; Сб. РИО. Т. 137. С. 373, 374, 377.

236. Сведения об организации царем Василием Шуйским русско-татарско-шведского союза против Речи Посполитой относятся к разряду домыслов. Напротив, царь отвергал настойчивые предложения о помощи шведского короля Карла IX. См.: Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты... С. 262—263; см. также: Пирлинг П. Переписка Карла IX с самозванцами // Пирлинг П. Исторические статьи и заметки С. 1Ж-171.

237. Федор Княжнин, вероятно, происходил из рода московских вотчинников XVI в., но в рассматриваемое время этот род захудал, никто из его представителей не служил в Государевом дворе, поэтому, скорее всего, речь идет о провинциальном служилом человеке. См.: Веселовский С. Б. Ономастикой. С. 144.

238. Взятие Тулы произошло 10 (20) октября 1607 г., следовательно, автор “Дневника” точно передает хронологию событий: спустя десять дней грамоты с известием об этом пришли в Ярославль, где их, по обычному порядку, объявляли на соборной площади. См.: СГГиД. Ч. 2. № 154; ААЭ. Т. 2. № 81; Зимин А. А. И. И. Болотников и падение Тулы в 1607 г. С. 64—65; Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 234—239.

239. Упоминающиеся здесь лица в 1607—1608 гг. с посольством в Россию не приезжали, ранее в Ярославле ходили слухи о приезде в Россию посланника Б. Огиньского.

240. Действительно, узнав о поражении восставших под Тулой, Лжедмитрий II бежал к Путивлю.

241. В других источниках, особенно у иностранных авторов— И. Массы, К. Буссова, также сохранились известия о переговорах царя Василия Шуйского с восставшими, предшествовавших сдаче Тулы. Войско И. Болотникова было распущено, а его предводитель и самозваный царевич Петр Федорович взяты в плен. См.: Скрынников Р. Г. Смута в России в начале XVII в.: Иван Болотников. С. 234— 239

242. Речь идет о посольстве Станислава Витовского и князя Яна Друцкого-Соколиньского, въезд которых в Москву состоялся после 12 октября 1607 г. Известие “Дневника” о задержании послов справедливо, т. к. “верющие грамоты” от Сигизмунда III были вручены посланниками только 10 ноября 1607 г., а аудиенция у царя Василия Шуйского состоялась еще позднее — 22 ноября. Подтверждается также предположение автора цитируемого в “Дневнике” письма о боязни московского правительства сношений между двумя польскими посольствами. Приставам, сопровождавшим новых послов, был дан строгий наказ: “А того б есте однолично берегли накрепко, чтоб к ним нихто ниотколе ссылочного письма тайно не принес, и они б от себя ни х кому не послали; берегли бы есте того накрепко”. Основной целью посольства С. Витовского и Я. Соколиньского было заключение перемирия с Россией и решение судьбы задержанных послов к Лжедмитрию I, а также поляков, приехавших в свите Марины Мнишек на ее свадьбу с самозванцем. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 418—427.

243. Царь Василий Шуйский возвратился в Москву не позднее 19 октября 1607 г., еще 15 октября в царских грамотах писали: “На нашем стану на Туле”. См.: Восстание И. Болотникова. С. 222—223.

244. День святого Николая Мирликийского (“Никола зимний”) — 6 декабря (по старому стилю).

245. Первая аудиенция у Шуйского состоялась 22 ноября 1607 г. Здесь очень приблизительно изложены споры посланников и бояр, возникшие еще при передаче “верющих грамот”. Целью польского посольства было заключение перемирия, а не объявление войны, поэтому сюжет о передаче сабли явно устного происхождения. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 426.

246. Такая возможность действительно могла обсуждаться, т. к. прибывшие в Москву посланники, согласно королевскому наказу, потребовали сперва встречи с воеводой Юрием Мнишком и другими знатными поляками, находившимися в ссылке. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 427.

247. Несмотря на то, что послы С. Витовский и Я. Соколиньский были к этому времени в Москве уже около двух месяцев, воевода Ю. Мнишек и его свита еще не знали точно имени послов. В “Дневнике” отразился слух о том, что послом был Ян Янович Глебович, староста Троцкий, чьи земли располагались рядом с русским рубежом. См.: Сб. РИО. Т. 137. С. 293—294.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.