БУРХАРД ХРИСТОФОР МИНИХ. ОЧЕРК УПРАВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ.DrevLit.Ru

БУРХАРД ХРИСТОФОР МИНИХ

ОЧЕРК УПРАВЛЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ИМПЕРИИ

Здесь не будет речи ни о царствовании Федора Алексеевича и его двух младших братьев — Ивана и Петра Алексеевичей, царствовавших вместе с 1682 до 1690 г., — ни о царствовании их отца Алексея Михайловича и его предшественников, ни о царе Иване Васильевиче, завоевателе царств астраханского и казанского, некоторых сибирских областей и пятигорских черкесов, или верхней Кабарды.

В то время русский народ был известен в Европе еще под именем московитов, российская империя — Московии, а ее государи носили название великих князей, или царей.

Тогда в России не знали ни военных судов, ни галер, ни регулярных войск. Однако же в ней была артиллерия и сильная армия; так, например, великий царь Иван Васильевич с многочисленными войсками ходил в Литву, Польшу и Ливонию. Армия, включая в нее и казаков, вступивших при гетмане Хмельницком в 1654 г. в подданство России, простиралась от 200 до 300 тысяч человек. С этой армией царь Алексей Михайлович покорил Смоленск, Домбровно и проч. и проникал до Вильны, так что когда в 1668 г. польский король Ян Казимир отрекся от престола, на сейме 1669 г. в наследники ему предложили русского царевича Алексея Алексеевича, сына царя Алексея Михайловича.

Победы в Польше и Литве, а также на Днепре и Азовском море доставили России участие в составлении мирного договора в Карловице в 1699 г., где было заключено с турками двухлетнее перемирие, замененное в 1700 г. миром на 30 лет.

В 1684 г. император римский, начав войну с Портой, отправил в Москву своих послов для того, чтобы пригласить царей Ивана и Петра Алексеевичей вступить с ним в союз против турок и татар Они изъявили готовность заключить союз, но не иначе как с условием, чтобы Польская республика уступила России провинции, завоеванные царем Алексеем Михайловичем, именно: Смоленск, Северск, Киев и Украину. В 1684 г. Польша согласилась на это, [276] потребовав в уплату 1500000 польских фунтов, что составляет 187500 рублей, которые Россия и уплатила республике. После этого в 1686 г. Польша заключила с Россией в пользу австрийского дома наступательный и оборонительный союз против Порты (Турки начали войну против римского императора в 1683 г. В этом же году посольство римского императора отправилось в Россию, но оно прибыло в Москву только в мае 1684 г Вечный мир с Польшей, о котором здесь упоминается, был заключен в 1686 г. — Здесь и далее примеч. М.Б.).

Военные действия против татар начались в 1687 г., а в 1689 г. русская армия под начальством генерала князя Голицына в составе, как рассказывают, 400000 человек выступила в поход, чтобы осадить Перекоп и проникнуть в Крым. Но эта многочисленная армия возвратилась назад, разбитая татарами, которые отняли у нее большую часть лошадей. Я знал одного старика, Васильчикова, участвовавшего в походе; он говорил мне, что дворяне, составлявшие армию, были все отборные люди и что каждый из них имел по 10, 20 и 30 слуг (боярских людей), хорошо снаряженных и вооруженных саблями, нарезными ружьями, луками, стрелами и копьями, и что были полки в составе от 20 до 25 тысяч человек каждый, составленные из отборных людей (Генерал Гордон приписывает неуспех как этого, так и прежних предприятий против татар раздору, который господствовал при московском дворе, и говорит, что молодой царь Петр очень негодовал на это. Сведения об этом помещены в сборнике русской истории профессора Байера, который извлек их из записок Гордона.).

Такие силы и походы в Ливонию против шведов, в Литву и в Польшу, во время которых московские войска проникали до Варшавы, сделали Россию столь грозной, что историки того отдаленного времени стали называть ее империей, что сделал также и венский двор.

Мы умолчим о предшествовавших царствованиях и отнесем начало русской империи к 1690 г., т.е. к тому времени, когда после смерти Федора Алексеевича, случившейся 27 апреля 1682 г., царь Иван Алексеевич, близнец Федора, уступил правление своему младшему брату Петру Алексеевичу, завоевателю, основателю империи и законодателю, которого нельзя ни с кем сравнить.

Русские войска состояли в то время из 15000 стрельцов, находившихся под начальством русских генералов. Эти войска были царской стражей, и их можно сравнить с турецкими янычарами. [277] Доказательством тому служит их восстание в 1682 г. в пользу юного государя Петра Алексеевича, которому было только десять лет, против царя Ивана Алексеевича, сестра которого царевна София сошлась с генералами Голицыным и Хованским для того, чтобы править империей во время малолетства царя Петра Алексеевича. Стрельцы, бывшие на стороне царя Ивана, восстали и в бешенстве бегали по царскому дворцу; они побросали за окна многих вельмож, сторонников Софии, причем погибли два генерала Долгорукие и Ромодановский, а также врачи покойного царя Федора Алексеевича и другие сановники, дома которых были разграблены. Вследствие этого оба государя, Иван и Петр, царствовали вместе до 1690 г. 20 мая 1684 г. они заключили мир со Швецией (Цари Иван и Петр возобновили и подтвердили в 1684 г. Кардисский договор, заключенный в 1661 г. со Швецией, а также и все прочие договоры. Сам Петр сделал то же самое в 1699 г.).

Кроме того, были еще однодворцы — люди, не зависевшие от дворянства и обязанные носить оружие; их считалось от 30 до 40 тысяч человек. Это те самые однодворцы, из которых впоследствии были составлены: украинский корпус, называемый ландмилицией, гвардейский Измайловский и Первый кирасирский полки.

Остальная часть грозной русской армии состояла из дворян и, как мы сказали выше, из вооруженных слуг, а также и казаков.

Цари не сближались вовсе с народом и не искали популярности. Они были боготворимы подданными и когда проезжали верхом по улицам, то все падали перед ними ниц на землю. В России вовсе не знали карет и цари не имели их.

Образ правления при этих государях

Столбовые бояре, из высшего дворянства, были государственными министрами, или сенаторами.

Окольничие, камергеры, или царедворцы, — тайными советниками.

Думные дворяне — государственными советниками (Профессор Миллер сравнивает бояр с нынешними действительными тайными советниками, окольничих — с тайными советниками, думных дворян — с действительными статскими советниками и думных дьяков — со статс-секретарями.).

Эти сановники заведовали всеми государственными делами посредством различных департаментов, называвшихся приказами.

Так, в приказе Преображенском рассматривались дела секретные. [278]

Судный приказ был высшим судебным учреждением.

Поместный приказ заведовал землями духовенства и дворянства и т.д.

Если же случалось какое-нибудь важное дело, как, например, заключение мира или объявление войны, то царь лично отправлялся к патриарху, чтобы советоваться с ним, и обыкновенно следовал его мнению.

Патриархи были уважаемы до такой степени, что при больших церемониях или процессиях, когда патриарх ехал на лошади верхом, то царствующий государь держал его стремя.

Должно заметить, что татары, производя частые набеги на многие области России и овладев Киевом, обязали царей в силу договоров платить крымским ханам ежегодную дань наличными деньгами и соколами. Линия и крепость Перекоп (Ор-Капы) назывались воротами Оттоманской империи. В Крым русские никогда не проникали до 1736 г. В этом году я овладел упомянутой знаменитой линией, защищаемой 180000 татар, и перекопской крепостью, охраняемой 4000 янычар, а также, не потеряв ни одного человека, взял город Козлов (Некоторые говорят, что город Корсунь, или Херсу, где крестился Владимир, стоял на месте Козлова, другие же думают, что он был там, где нынче находится город Керчь.), где великий князь Владимир женился на греческой царевне Анне, которая ввела греческую религию в обширной русской империи Казаки же, проникнув до Бахчисарая, сожгли дворец хана.

С 1690 г. юный государь Петр Алексеевич принял бразды правления и стал царствовать один. Он скоро сознал свои силы и, рожденный завоевателем, бесстрашно напал на Оттоманскую Порту. В 1695 г с весьма многочисленным войском, бывшим под начальством генерала Шереметева и гетмана казаков Мазепы, он предпринял осаду Азова, но так как тогда в России не знали искусства осаждать крепости, то юный монарх вынужден был снять осаду и заменить ее блокадой.

Государь не упал от этого духом и по врожденной ему твердости и настойчивости, которые он блестящим образом доказал во все продолжение своего царствования, предпринял в следующем, 1696 г. во второй раз ту же самую осаду, ее вели инженеры и артиллерийские офицеры из Австрии, Бранденбурга и Голландии (Имена всех этих лиц внесены в “Сборник русской истории”.). Таким образом он овладел этим важным местом и с торжеством возвратился в Москву. [279]

Высокий ум молодого государя вскоре указал ему необходимость изменить образ правления, а вместе с тем и весь внутренний порядок в государстве. С этой благотворной целью он решился лично отправиться в чужие края, чтобы самому изучить различные государственные порядки. В 1697 г. он предпринял путешествие как бы инкогнито в свите посольства, главой которого был первый его любимец Франц Лефорт, наименованный генералом и адмиралом.

Прежде всего он поехал в Ригу, где шведский комендант принял его невежливо и не позволил ему взойти на городской вал, чтобы осмотреть укрепления. Это обстоятельство рассердило молодого государя и было, как подозревают, одной из причин, в силу которых он впоследствии решился начать войну со Швецией. Из Риги он поехал в 1698 г. в Кенигсберг, где увиделся с курфюрстом Фридрихом, впоследствии первым королем прусским, с которым у него завязалась тесная дружба, существовавшая в продолжение всей его жизни.

Юный герой продолжал путешествие свое через Ганновер, где ему не оказали приема, соответствовавшего его сану. Это обстоятельство было главной причиной того, что Петр никогда не питал особенной дружбы к Георгу I, королю английскому, бывшему в то же время и курфюрстом Ганноверским, хотя и выказывал всегда чрезвычайное расположение к английской нации. Из Ганновера он поехал через Голландию в Англию, чтобы учиться кораблестроению. На возвратном пути он заехал в Вену, где был принят с большим почетом. Отсюда он хотел ехать в Венецию, но вскоре получил известие о возмущении стрельцов в Москве, что и ускорило его возвращение в Россию. Проезжая через Польшу, он свел дружбу с Августом II, королем польским, курфюрстом Саксонским. Всюду, где только останавливался юный монарх, все удивлялись уму, проницательности и приветливому обхождению этого великого государя. Приехав в Москву, он своим присутствием смирил мятежных стрельцов, значительное число которых было казнено.

В 1699 г Петр Алексеевич заключил с Портой перемирие на два года, удержав за собой крепость Азов, и начал строить Таганрог, или крепость Св.Троицы на берегах Азовского моря, а вместе с тем и военные корабли Оттуда он отправил в Константинополь посла на вновь выстроенном фрегате Подойдя к столице султана, посол велел стрелять из пушек, что чрезвычайно изумило турок и послужило [280] поводом к договору, которым Порта определила, какое число кораблей и какого рода могли иметь русские на будущее время в Азовском море. Турки выстроили в Крыму новую крепость, названную Еникале, для того чтобы господствовать над проливом, отделяющим Крым от Кубани.

В 1700 г. Петр I отправил в Стокгольм уполномоченного, чтобы уладить несогласия, возникшие между двумя дворами; но союз его с королем польским Августом II, курфюрстом Саксонским, был заключен с целью начать войну со Швецией. Август задумал отнять (у Швеции) Ригу и Ливонию, принадлежавшие некогда Польше. Когда дела с Портой были устроены, царь сперва послал на помощь польскому королю казаков, а потом сам с огромным войском и многочисленной артиллерией пошел к Нарве, чтобы овладеть этим городом, в виду которого еще царь Иван Васильевич построил прекрасную крепость Ивангород, но молодой шведский король Карл XII пришел на помощь Нарве, с горстью солдат напал на русскую армию, разбил ее и заставил, сняв осаду, удалиться.

Численность и состояние русской армии при Петре I

Мы видели, что царям не трудно было выводить в поле армии численностью в 200 и даже 300 тысяч человек; но войска эти были необученные и беспорядочные; большинство их состояло из дворянских слуг; стрельцы же вследствие их возмущений (см. § 15) были почти уничтожены. Юный монарх еще с детства имел в Москве две роты, составленные из молодых людей, забавлявших его. Одна из этих рот помещалась в предместье Преображенском, другая — в предместье Семеновском, названных так по именам приходских церквей. Молодой государь образовал из этих рот два гвардейских полка: Преображенский и Семеновский, сделавшиеся ныне лучшими войсками в русской пехоте. В то же время государь сформировал много пехотных полков, в которые солдаты набирались из народа, а в 1704 г. он учредил разом тридцать четыре драгунских полка. Рассказывают, впрочем, что эти тридцать четыре полка составлялись постепенно с 1701 по 1709 г.; каждый полк имел 1000 человек, всего 34000 драгун, все из дворян. Государь пригласил многих иностранных генералов обучать эти войска и командовать ими и в самое короткое время создал громаднейшую регулярную армию, которую повел сам к победам и с которой завоевал с невероятной быстротой всю Ингрию, Карелию, Финляндию, Эстляндию и Ливонию, со всеми крепостями. Он построил два многочисленных флота [281] из военных судов и галер и благодаря стараниям генерал-фельдцейхмейстера графа Брюса значительно увеличил артиллерию осадную, полевую, полковую, крепостную, а также и морскую. С этими правильно устроенными сухопутными и морскими силами он разбил Карла XII при Полтаве, проник в Швецию на расстояние четырех миль от Стокгольма ив 1721 г. заключил знаменитый мир, вследствие которого удержал за собой все вышеупомянутые завоеванные им области.

Что касается того порядка, в какой этот великий и мудрый государь привел финансы, то об этом можно судить по словам, которые я имел честь слышать от него в 1721 г. в Шлиссельбурге. Взятие этой крепости было его первой победой над шведами 11 октября 1703 г. (Шлиссельбург был взят 12 октября старого стиля 1702 г.). Каждый год, в означенное число, он имел обыкновение ездить туда, если находился в России, в сопровождении своей флотилии, сенаторов, министров и генералов, чтобы праздновать годовщину взятия этой крепости. Штурм ее, как говорил император, сопровождался большим кровопролитием и потерями, потому что под брешью вовсе не было пространства, на котором войска могли бы собраться и приготовиться к приступу, между тем как шведский гарнизон истреблял их гранатами и каменьями. Князь Михаил Михайлович Голицын, впоследствии подполковник гвардии и фельдмаршал русских войск, провел более двадцати четырех часов в таком положении у бреши. Кроме того, войска, отряженные на приступ, нужно было провозить водой на лодках под артиллерийским и ружейным огнем крепости. При этом случае император сказал мне, что он окончил войну, которая продолжалась с лишком двадцать лет, не сделав долгов, и что если бы, по воле Божией, ему пришлось вести еще другую двадцатилетнюю войну, то он мог бы выдержать и ее, не прибегая к займу (Это в особенности замечательно потому, что, как известно, доходы русской империи до Петра Великого не простирались свыше 5000000 рублей в год. Следовательно, Петр не имел более при начале своего царствования.).

Доказательством справедливости этих слов служит то обстоятельство, что император по заключении мира уплатил Швеции 2 000 000 рублей за Ливонию, на которую Польская республика могла заявить свои притязания, так как император по договору, заключенному с польским королем, обязался в случае завоевания этой области оставить ее во владении Польши. В начале мирных переговоров в Ништадте император решился отдать Ливонию Швеции, но этого не случилось, потому что шведские министры, участвовавшие в конгрессе, были подкуплены бароном Остерманом, впоследствии [282] министром. Еще большим доказательством тому, что император не нуждался в деньгах, служит предпринятая им в следующем, 1722 г. война с Персией, стоившая несметных сумм, потому что нужно было перевозить через Каспийское море жизненные припасы и все необходимое для войска. Император сам водил до Дербента армию, составленную из лучших русских войск. Нельзя не удивляться такой бережливости государя!

Ни один завоеватель не имел столь определенного и верного взгляда на свои завоевания, как Петр Великий, употребивший огромные суммы на постройку Петербурга, Кронштадта и портов на шведской территории, прежде нежели был уверен в условиях мира, который тогда казался еще очень отдаленным и сомнительным.

Наконец находчивость его гения усиливалась по мере того, как умножались препятствия; его подвиги были поразительны и доставили ему такое превосходство над всеми соседями, что Европа единогласно дала этому несравненному государю имя Великого.

В том же 1721 г. при торжестве, бывшем по случаю заключения славного мира со Швецией, Петр Великий был признан и объявлен императором в Троицкой церкви, что на Петербургской стороне. Великий канцлер граф Головкин произнес восторженную речь и просил государя от имени всего народа принять титул императора, который он заслужил, предводительствуя лично армией против врагов России, а также своими отеческими заботами о государстве. Император отвечал, что нельзя достаточно возблагодарить Бога за выгодно заключенный мир и что со своей стороны он может выразить Ему свою признательность только новыми милостями своим подданным.

Действительно, государь приказал освободить всех ссыльных и бесконечное число людей, содержавшихся под стражей.

В 1709 г., после поражения при Полтаве гетмана Мазепы, который перешел на сторону врагов России, государь уничтожил гетманское достоинство и взамен его учредил в Глухове управление, названное “министерской канцелярией”. Она была составлена частью из русских генералов, частью из старшин, или казацких офицеров.

В 1711 г., 20 марта, Петр учредил Правительствующий Сенат, дав ему почти неограниченную власть, особенно на время своего отсутствия из империи.

В 1717 г., по возвращении из Парижа, он устроил главную полицию в Петербурге и полицейские управления во всех губерниях [283] России; установил должности генерал-прокурора и обер-прокурора в Сенате и прокуроров в коллегиях и губерниях.

В 1719 г., 1 января, он учредил коллегии: иностранных дел, военную, юстиции, адмиралтейств-коллегий, отчетную палату (ревизион-коллегию) и другие коллегии, а также множество канцелярий и управлений, в том числе: артиллерийское, инженерное, строительное, придворное и проч. и несколько весьма важных приказов, как, например, Сибирский.

Мудрость государя побудила его уничтожить достоинство и высшую власть патриарха и учредить 21 января 1721 г. вместо звания первосвященника Синод, в который он назначил президента и членов из более ученых епископов и архимандритов. Он снабдил эту святую коллегию наставлениями и Духовным регламентом, заслуживающим удивления (Этот Духовный регламент написан не самим императором, но архиепископом Феофаном Прокоповичем, составившим его в 1719 г. В 1721 г. регламент был издан от имени императора.), и сам был там первым президентом.

При таких великих и мудрых установлениях была управляема русская империя в царствование Петра Великого и благодаря им продолжает процветать и в настоящее время.

Государь снабдил все присутственные места регламентами, из которых данные адмиралтейству и военной коллегии изумляют своей обширностью и служат доказательством его великого гения и невероятного трудолюбия.

Я не намерен исчислять здесь подробно все благотворные учреждения Петра Великого. Они бесчисленны и невероятны, и описание их составило бы объемистую книгу; я скажу только в немногих словах, что он преобразовал нравы и обычаи русских: теперь уже не видно людей, не принадлежащих к простонародью, с бородами, в длинном одеянии, с саблями, в сапогах на персидский покрой и в русских шляпах — оба пола одеваются по-французски. Он завел собрания, и по воле его женщины стали являться в публике.

Он устроил мануфактуры, поощрял промышленность, вызвал архитекторов и ремесленников из Италии и Франции и корабельных строителей из Англии. Он покровительствовал иностранцам и когда встречал между ними недостойных, то говорил, что был бы доволен, если бы, подобно апостолам, из числа их на одиннадцать хороших приходился один негодяй.

Он строго наказывал за преступления, невзирая на звание лиц, и щедро награждал заслуги

Небо создало этого великого человека для того, чтобы посредством его деятельности и высокого гения водворить порядок, [284] ввести промышленность и науки в государстве, почти не известном соседям. Во время своего царствования он обнаружил все добродетели героя и совершеннейшего государя.

Он все делал для своих подданных и ничего для самого себя, одевался просто, и расходы его двора, при котором не было видно ни камергеров, ни камер-юнкеров, ни пажей, ни серебряной посуды, не превышали 60000 рублей в год. Десять или двенадцать молодых дворян, называемых денщиками, и столько же гвардейских гренадеров составляли весь его двор; при нем в России не существовало ни ливрей, ни шитья на мужских платьях.

Государь с целью ослабить Швецию, чрезвычайно грозную до 1709 г., заключил союз с королями датским, прусским и польским. Он низложил короля Станислава, креатуру короля шведского, и восстановил на польском престоле Августа II, разбил Карла XII при Полтаве и довел Швецию до того положения, в каком она находится ныне. Он начальствовал одновременно над русским флотом и над эскадрами английской, голландской и датской и питал такое пристрастие к английским морским учреждениям, что однажды сказал: “Если бы я не был рожден русским царем, то желал бы быть английским адмиралом”.

Весьма замечательно, что этот великий государь, проницательность и политическая мудрость которого были верхом совершенства, постоянно имел в виду пустоту, существовавшую между неограниченной властью русского государя и властью Сената, и вследствие этого всегда выбирал лицо, способное управлять Сенатом, а в отсутствие государя и всей империей.

Известно, что князь Меншиков, происходивший из простолюдинов и не умевший даже ни читать, ни писать, пользовался благодаря своей деятельности значительным весом и настолько приобрел доверие у государя, что мог управлять этим обширным государством без перерыва в течение многих лет; но наконец, навлекши на себя в 1722 г. неудовольствие императора, был заменен Павлом Ивановичем Ягужинским, назначенным генерал-прокурором Сената. Перед своим отъездом из Москвы в Персию император представил его сенаторам, которыми в то время были: фельдмаршал князь Меншиков, генерал-адмирал граф Апраксин, великий канцлер граф Головкин, вице-канцлер барон Шафиров, президент камер-коллегии князь Дмитрий Михайлович Голицын, тайный советник Толстой — любимец Петра Великого и гвардии майоры Ушаков и Юсупов, все люди заслуженные и уважаемые, тогда как Ягужинский был еще молодой человек, сын иностранца и притом не дворянин. Представляя его сенаторам, император сказал: “Вот мое око, которым я буду все видеть. Ему сообщены мои предположения и намерения; что он [285] признает за благо, то вы и делайте, и если б даже вам показалось, что он поступает противно моим и государственным выгодам, однако ж все-таки исполняйте, уведомив меня о том, для получения на этот счет моих приказаний”.

Каково правило: подчинить мнения первых лиц в государстве мнению молодого иностранца!

Но Ягужинский нагло злоупотреблял значением и властью, которые доставили ему доверие государя; он дерзко обращался с сенаторами и никого не допускал к себе.

Петр I, чтобы скорее устроить все согласно со своими видами, держался еще того правила, что первые должности во всех управлениях должны быть предоставляемы русским, а второстепенные — иностранцам. Таким образом, князь Меншиков занимал должность главнокомандующего армией и президента военной коллегии, а генералы и члены коллегии были частью иностранцы. Граф Апраксин был адмиралом, а вице-адмиралами — иностранцы; то же самое было и во всех коллегиях и других управлениях.

Государь постоянно присутствовал в Сенате и даже часто по два раза в день, оставаясь там до ночи. Не было ни одной коллегии, которой бы он не посещал с изумительным постоянством. Ни один государь не был более его трудолюбив и не сознавал так хорошо выгод и польз своего народа. Как высший гений, он быстро и точно решал дела, затруднявшие сенаторов и коллегии, отмечая при этом на листе бумаги в немногих словах свои мнения и волю.

При таком образе правления Петр царствовал до конца своих дней. Он заставил трепетать своих врагов, был уважаем союзниками, любим и почитаем подданными; ему удивлялись все народы Европы и Азии.

За три месяца перед своей смертью он предпринял поездку в Старую Руссу, по озеру Ильмень, чтобы сделать распоряжения об устройстве бассейна при находящихся в этом городе соляных источниках для сохранения в нем дубового леса, предназначенного для кораблестроения, до тех пор, пока он понадобится адмиралтейству. Проезжая в Старую Руссу и на возвратном пути оттуда, он осматривал Ладожский канал, устройство которого было вверено им мне и о котором он заботился с особенной любовью, потому что, по его выражению, “канал этот должен был питать Петербург и Кронштадт и доставлять материалы для их обстройки”; по нему он хотел направить все товары и промышленные богатства, составляющие предметы торговли России с остальной Европой, а также материалы, потребные для сооружения и содержания флота.

Никогда этот государь не выражал более удовольствия, как при виде успешного хода многих работ по устройству канала. По этому [286] поводу он написал мне собственноручно чрезвычайно милостивое и лестное письмо, которое вручил мне лично.

Еще до отъезда своего из Петербурга в Старую Руссу он уже чувствовал болезнь, от которой умер, а по возвращении сказал императрице: “Работы моего Миниха вылечили меня; я рассчитываю когда-нибудь сесть с ним в лодку здесь, в Петербурге, и выйти на берег в головинском саду в Москве”.

На другой день он привез меня в Сенат и сказал сенаторам: “Я нашел человека, который скоро окончит Ладожский канал; я не имел в своей службе иностранца, который умел бы так, как он, проектировать и исполнять самые громадные работы; исполняйте все, что он будет требовать!”

При выходе из Сената генерал-прокурор Ягужинский сказал мне: “Г-н генерал, теперь мы находимся в вашем распоряжении”. Император приказал отправить 25000 человек солдат для работ на канале, что доказывает, как близко принимал он к сердцу все касавшееся выгод его государства и подданных.

Но этот истинный отец отечества спустя несколько недель умер 28 января 1725 г.

Только за несколько дней до своей кончины он согласился на брак герцога Голштинского со старшей дочерью своей цесаревной Анной Петровной, обручение которой и было совершено в присутствии его, императрицы и всего двора.

После смерти этого великого государя все сенаторы и сановники империи согласились возвести на престол великого князя Петра Алексеевича, внука императора. На другой день рано, прежде нежели прибыл князь Меншиков, они собрались в императорском дворце. Все вообще ненавидели князя и в особенности генерал-прокурор Ягужинский. Перед залой, где собрались сенаторы, была поставлена стража. Князь Меншиков явился туда, но его не впустили; тогда он, не делая никакого шума, возвратился в свой дворец, в котором ныне помещается кадетский корпус, позвал к себе Ивана Ивановича Бутурлина, подполковника гвардейского Преображенского полка, и попросил его привести поскорее роту гвардейцев. Когда это было исполнено, князь Меншиков пошел с ротой прямо к императорскому дворцу, выломал дверь комнаты, где находились сенаторы и генералы, и объявил императрицей и законной русской государыней Екатерину, коронованную императором в Москве в мае предшествовавшего года. Никто не ожидал такого смелого поступка от князя Меншикова и никто не решился воспротивиться объявлению Екатерины императрицей, которой в тот же день принесли присягу на верность гвардия, полевые полки и гарнизон, а равно сенаторы, министры, высшее дворянство, наконец, коллегии и проч., проч. [287]

Царствование императрицы Екатерины

Эта государыня была любима и обожаема подданными за свою врожденную душевную доброту, которую обнаруживала во всех случаях, когда ей представлялась возможность принять участие в лицах, заслуживших опалу и немилость государя. К супругу своему она питала безграничную любовь и привязанность, не расставалась с ним ни в путешествиях, ни в самых трудных походах, ни даже в сражениях и битвах, как, например, в Персии и при Пруте. Она была в полном смысле слова посредницей между государем и его подданными.

Причины, по которым сенаторы, министры и генералы предпочли ей молодого великого князя Петра Алексеевича, внука Петра Великого, могли заключаться, во-первых, в том, что сановники эти желали управлять государством во время малолетства Петра II; во-вторых, что в последние дни жизни государя по причинам, сохранившимся в тайне, было замечено охлаждение его к императрице, и наконец, в-третьих, вельможи, зная, какое сильное влияние имел на нее князь Меншиков, предвидели, что она предоставит ему управление государством.

Императрица, прежде нежели император узнал ее и почувствовал к ней страсть, жила несколько лет в доме князя Меншикова. Вследствие этого, движимая признательностью за его благодеяния и в особенности за блестящую услугу, оказанную ей при возведении ее на престол, она предоставила ему верховную власть, так что Сенат и коллегии действовали только сообразно с произволом князя.

Герцог Голштинский, который вскоре после смерти Петра Великого обвенчался с цесаревной Анной Петровной, мог бы поколебать значение князя Меншикова, тем более что императрица беспредельно и нежно любила герцогиню Анну, свою старшую дочь; но князь Меншиков был настолько же бдителен и деятелен, насколько герцог надменен и медлителен. Меншиков являлся к императрице рано утром, а герцогу и герцогине был воспрещен доступ к ней.

Князь Меншиков был одним из богатейших частных лиц в Европе; он имел до 100000 крестьян в России и, кроме того, значительные земли в Ингрии, Ливонии и Польше; король прусский пожаловал ему поместье Риген, а император Карл VI — княжество Козельское в Силезии. [288]

Его единственный сын, в настоящее время майор Преображенского полка, еще находясь в школе, был сделан камергером императрицы и пожалован орденами св. Екатерины и прусского Черного Орла. Таким образом, было сделано все для упрочения положения этого молодого князя, в котором все уже заранее видели будущего начальника гвардии и обер-камергера императрицы.

Князь, отец его, заботился также об устройстве судьбы двух дочерей своих, из которых старшая назначалась в супруги молодому графу Сапеге, вызванному князем Меншиковым в Россию из Польши. Этот молодой вельможа был тотчас же сделан камергером, а отец его — русским генерал-фельдмаршалом.

Однако предположение это скоро изменилось, и молодой граф Сапега с соизволения императрицы женился на ее племяннице Софии Карловне Скавронской, а старшая дочь князя Меншикова была предназначена в супруги великому князю, законному наследнику русского престола.

Это обстоятельство было главнейшей причиной необыкновенного возвышения и падения князя Меншикова. Предположение женить великого князя на княжне Меншиковой и таким образом сделать последнюю русской императрицей было одобрено государыней, а потом и утверждено ее завещанием, которое было делом графа Бассевича, министра герцога Голштинского, и подписано от имени императрицы цесаревной Елизаветой. В силу этого завещания герцог Голштинский должен был получить в приданое за цесаревной Анной Петровной 2000000 рублей, и такая же сумма назначена цесаревне Елизавете, обрученной с герцогом Голштинским, епископом Любским, который умер в Петербурге от оспы прежде совершения брака. Этим же завещанием герцог и герцогиня Голштинские и цесаревна Елизавета были назначены на время малолетства императора первыми членами регентства, а князь Меншиков, министры и сенаторы — вторыми членами.

Венский двор воспользовался этим обстоятельством и постарался внушить князю Меншикову, что так как молодой государь Петр II приходится племянником и, следовательно, ближайшим родственником императрице римской, то император и императрица одобрят брак его с княжной Меншиковой и окажут ему поддержку в случае какого-либо события. Обручение молодого императора с княжной Меншиковой происходило во дворце ее отца в присутствии всего двора и с большим блеском; однако при этом было замечено, что во все время совершения церемонии государь ни разу не взглянул на княжну, свою невесту. [289]

При помощи столь лестных обещаний граф Рабутин, посол венского двора, успел заключить 6 августа 1726 г. весьма невыгодный для России союзный договор, в силу которого в случае войны обе державы обязались взаимно выставить 30000 человек вспомогательного войска для защиты той из них, на которую будет произведено нападение — союз, пагубный для России, потому что австрийский двор мог воспользоваться им для своих выгод десять раз, а русский — едва ли даже и один. Таким образом, устройство судьбы одной из дочерей Меншикова послужило основанием союзу, последствия которого стоили России во время последней войны столько крови и денег.

Император Петр I, союза с которым венский двор постоянно домогался, никогда не хотел подписать подобного договора против какого-либо европейского государства, за исключением лишь Оттоманской Порты. Однажды этот государь, разговаривая со мной о европейских державах, сказал, что не имел нужды в союзе с ними, но что они нуждались в союзе с ним.

6 мая 1727 г. императрица Екатерина скончалась от сильного ревматизма (Уверяют, что она умерла от обсахаренной груши, которая была отравлена и поднесена ей графом Девьером.), и на другой день великий князь Петр Алексеевич с согласия и одобрения всей нации был объявлен императором.

Образ правления при императрице Екатерине

Управление империей в это время заключалось в неограниченном произволе князя Меншикова. Он скоро стал злоупотреблять своей властью и, между прочим, убедил императрицу подписать приговор о ссылке генерал-полицеймейстера Девьера, заслуженного офицера, находившегося в большой милости у Петра Великого и даже у самой императрицы, доверивших ему обязанность воспитателя при обеих цесаревнах — Анне и Елизавете Петровнах. Девьер был женат на сестре князя Меншикова, который, однако, посадил его в крепость, безжалостно поступал с ним и отправил его в ссылку. Меншиков надменно обращался со всеми сановниками империи и придумывал способы удалить из России герцога и герцогиню Голштинских. Он сопротивлялся окончанию Ладожского канала и другого, при устье Невы, который Петр Великий приказал мне прорыть. В лице казацкого полковника Апостола он восстановил должность украинского гетмана и действовал вообще только в собственных интересах. [290]

Царствование юного императора Петра II

Петр Алексеевич был объявлен императором 7 мая 1727 г. под именем Петра II. Князь Меншиков увез молодого государя из императорского дворца и поместил в своем доме, чтобы иметь его под рукою. Таким образом, его власть и могущество увеличивались с каждым днем и все преклонялось перед ним; его младшая дочь была торжественно обручена с Петром II.

Вскоре он употребил во зло свою неограниченную власть, сослав в Сибирь воспитателя молодого государя Маврина и приказав выехать из России учителю его Зейкину; таким же образом он поступал и со всеми теми, к кому молодой государь выказывал свое расположение. Он удалил из Петербурга генерал-прокурора Ягужинского, зятя великого канцлера Головкина, с тем чтобы потом отправить его в ссылку, и когда граф Головкин начал ходатайствовать за него, то князь отвечал: “Не хотите ли, чтобы я отправил вас вместо него?” Приказ об отправлении генерал-адмирала графа Апраксина в Архангельск для постройки там фрегатов уже был подписан; Толстой был сослан, и, таким образом, все сенаторы рассеяны. Подполковник гвардейского Преображенского полка Иван Иванович Бутурлин был сослан в свои деревни, а Остермана, управлявшего иностранными делами, он оскорблял словами.

Он относился к молодому императору в своих письмах, как к сыну, подписываясь: “Ваш отец Меншиков”.

В церквах он постоянно становился на царское место. Такая чрезмерная гордость и самовластные поступки открыли глаза министрам и вельможам. При посредстве молодого князя Ивана Долгорукого, любимца молодого императора, нарочно увозимого каждый день на охоту, куда не мог следовать за ним князь Меншиков, они нашли способы восстановить государя против временщика.

В июле двор по обыкновению находился в Петергофе и в скором времени должен был возвратиться в Петербург. Князь Меншиков, ничего не подозревая, отправился вперед, чтобы принять молодого государя у себя в доме, но по прибытии своем узнал от придворных, что его величество приказал приготовить для своего пребывания летний императорский дворец. Князь хотел также переехать туда на жительство, но придворные чиновники объявили, что император запретил им впускать его. Тогда он возвратился к себе. Император тотчас по приезде в Петербург послал гвардии майора и генерала Салтыкова арестовать Меншикова, который на следующий день был отправлен со всем семейством в ссылку в Сибирь, в город Березов. [291]

После падения Меншикова Долгорукие совершенно овладели императором. Они каждый день увозили его на охоту, не оставляя ему времени для занятия делами, и вскоре вместо дочери Меншикова выбрали ему другую невесту — сестру молодого любимца [государя] князя Ивана Долгорукого.

Министр иностранных дел барон Остерман был назначен воспитателем молодого государя, но мог видеться со своим воспитанником только по утрам, когда тот вставал, и вечером, по возвращении с охоты. Однажды Остерман со слезами на глазах сказал мне: “Образ жизни, который принуждают вести молодого государя, очень скоро приведет его к могиле”.

Коронование императора должно было происходить в Москве в 1728 г.; двор намеревался отправиться туда в ноябре 1727 г., но снег выпал только 9 января 1728 г., и в этот день император выехал из Петербурга.

По приезде в Москву великая княжна Наталья Алексеевна, сестра императора, одаренная самыми превосходными качествами, заболела в селе Всесвятском корью, от которой и умерла, к великому огорчению всех, так как она имела большое влияние на государя, которому могла бы и наследовать. Император короновался 25 февраля.

В Москве был изменен образ правления; высшие сановники учредили там присутствие, названное Верховным тайным советом и составленное из восьми особ знатнейших фамилий. Сенат и все коллегии зависели от этого совета.

18 января 1730 г. было днем, назначенным для объявления юного государя совершеннолетним; он должен был царствовать с этого времени под именем Петра II; в этот же день предполагалось совершить и бракосочетание его с княжною Долгорукою, но за десять дней до этого он заболел оспой, от которой и умер 19 января, к великому прискорбию всего народа, обожавшего его. Управление государством осталось после его кончины в руках восьми вельмож, составлявших Верховный тайный совет. Управление это возбудило против себя всеобщий ропот: недовольные громко заявляли, что русские с давних времен привыкли к тому, чтобы ими управлял один государь, имевший право располагать их жизнью и имуществом, а не свои братья, такие же подданные, и притом восемь человек, так что не знаешь, к кому обратиться, и если выкажешь расположение к одному из них, то семь остальных сделаются врагами. Таким образом, русские открыто выражали желание свое зависеть и быть подданными, по старинному обычаю, одного верховного и неограниченного государя. [292]

Верховный тайный совет прежде всего составил план совершенного уничтожения самодержавия, причем царствующий государь должен был получать лишь определенное содержание и лишался не только всяких преимуществ и права награждать и раздавать должности, но даже не мог производить кого-либо в чин прапорщика гвардии без согласия Верховного совета.

Затем члены этого совета после некоторых рассуждений согласились возвести на русский престол Анну Ивановну, вдовствующую герцогиню Курляндскую, вторую дочь царя Ивана Алексеевича, брата Петра Великого.

У Анны Ивановны была старшая сестра Екатерина, но так как она находилась замужем за герцогом Мекленбургским, государем со странным и беспокойным характером, то и не была избрана на престол.

Царствование императрицы Анны Ивановны

Верховный и, можно сказать, самодержавный тайный совет отправил для сопровождения вдовствующей герцогини Курляндской Анны Ивановны из Митавы в Москву следующих депутатов: от Сената — князя Василия Лукича Долгорукого, вельможу с отменными заслугами, от войска — генерал-лейтенанта Леонтьева и от двора — камергера князя Черкасского.

Депутация эта, прибыв в Митаву, заставила герцогиню Анну подписать условия, на основании которых она отказывалась от самодержавия, предоставляя верховную власть Верховному тайному совету. После этого герцогиня была провозглашена императрицей.

Когда 13 февраля государыня приехала в Москву, то к ней никому не позволяли приближаться, иначе как в присутствии или с согласия Василия Лукича Долгорукого, так что она решительно ничем не могла распоряжаться.

Так как эта великая государыня сознавала свои силы и не могла примириться с действиями Верховного тайного совета, то вскоре нашла себе партию, во главе которой стояли князь Алексей Михайлович Черкасский и генерал князь Иван Юрьевич Трубецкой, хотя последний и подписал постановление об ограничении самодержавия.

Так как гвардия и армия находились под начальством лиц противной партии, именно Долгоруких и Голицыных, то Черкасский и Трубецкой, рискуя своей жизнью, отважились представить императрице записку, в которой излагали, что хотя депутаты Верховного тайного совета, принудившие ее величество подписать в Митаве акт об отречении от самодержавия, и уверили ее, что это делается с [293] единодушного согласия всего дворянства, но они повергаются теперь к стопам ее императорского величества, дабы уверить ее в том, что они не были согласны с членами тайного совета и что вообще дворянство, духовенство и народ желают и умоляют, чтобы ее величество царствовала неограниченно и самодержавно, как ее предшественники.

Императрица приняла необходимые предосторожности для безопасности своей особы, удвоив стражу и уверившись в преданности офицеров. Это обстоятельство сделало карьеру Альбрехта, который в чине капитана служил тогда в гвардии. После этого императрица послала пригласить во дворец членов Верховного совета с приказанием вручить ей акт отречения от самодержавия, который ее заставили подписать в Митаве.

Когда все собрались, императрица кротко, но с твердостью объявила, что депутаты Верховного совета принудили ее подписать в Митаве акт об отречении от самодержавия, уверив, что этого единодушно желают дворянство и все ее верные подданные, но что теперь, известясь о противном, она вынуждена отменить означенный акт и, прощая виновников этого события, будет, подобно своим предшественникам, по праву самодержавно царствовать над своим народом.

Сказав это, она разорвала упомянутый акт в присутствии членов Верховного совета, вельмож и генералов, которые после этого разошлись, и все осталось спокойно.

Императрица короновалась в Москве 28 апреля 1730 г. Я убедил ее перенести резиденцию в Петербург, куда она и прибыла 15 января 1732 г.

Остерман, который после низвержения в 1723 г. вице-канцлера барона Шафирова был назначен на его место и, таким образом, еще при Петре Великом начал заниматься важнейшими государственными делами, имел заклятого врага в генерал-прокуроре Ягужинском, и так как не было надежды на их примирение, то императрица спрашивала совета у обер-гофмаршала графа Левенвольде, у брата его, бывшего впоследствии обер-шталмейстером, у обер-камергера Бирона и у меня: кого из двух, Ягужинского или Остермана, следовало оставить членом совета? Так как первый был от природы запальчив, а Остерман более трудолюбив, то мы выразили мнение, что лучше оставить последнего; тогда Ягужинский был отправлен посланником к берлинскому двору.

Остерман, став, таким образом, во главе правительства, понял очень хорошо необходимость наполнить пустоту, о которой уже шла речь (т.е. пустоту между верховной властью и Сенатом, см. § 23), и зная, что императрица питала ко мне большое доверие, просил меня [294] предложить ее величеству учредить Кабинет, который заведовал бы важнейшими государственными делами и мог бы посылать именные указы Сенату и другим присутственным местам, и назначить туда членом, кроме Остермана, только одного князя Алексея Михайловича Черкасского, которым он надеялся управлять. Я принял на себя это поручение, и ее величество одобрила предложение, но с условием, чтобы я был членом Кабинета.

Таким образом, в Москве в 1730 г., тотчас по вступлении на престол императрицы Анны, был учрежден Кабинет, который существовал до самой ее кончины, т.е. до 1741 г.

Вскоре императрица назначила меня генерал-фельдцейхмейстером и президентом военной коллегии, должность которого я исполнял уже несколько лет, и возложила на меня сверх того важное поручение — составить новые военные штаты как для гвардии и полевых полков, так равно и для украинской милиции; чтобы ободрить меня, эта великая государыня пожаловала меня вслед за тем фельдмаршалом своих войск и предоставила мне главное начальство в Петербурге и Ингерманландии.

В то же самое время я по ее приказанию основал кадетский корпус и сформировал первый кирасирский полк и инженерные войска.

Все эти поручения до такой степени заняли меня, что я, дабы не пренебрегать ими, отправился в Петербург, где находились военная коллегия, канцелярии артиллерийская и инженерная и где должно было быть мое местопребывание как начальника над Петербургом и Ингерманландией. Таким образом, Остерман и Черкасский остались одни членами Кабинета, на что я согласился тем охотнее, что был несведущ в делах иностранных, а также и в тех, которые касались внутреннего управления империей.

Однако по переезде императрицы в Петербург 15 января 1732 г. она требовала меня всякий раз, когда рассматривались важнейшие дела, как, например, вопрос о войне в Польше против короля Станислава, начавшейся в 1733 г.

Учреждение Кабинета было нечто новое в России и неприятное для всех, тем более что Остерман считался двоедушным, а Черкасский очень ленивым; тогда говорили, что Черкасский был телом Кабинета, а Остерман — душой, но не слишком честной.

Сенат обратился почти в ничто; старые сенаторы, как, например, князь Дмитрий Михайлович Голицын и другие, недовольные учреждением Кабинета, не ездили в Сенат, отговариваясь болезнью, а граф Головкин, в продолжение всего царствования императрицы, т.е. почти 9 или 10 лет, оставался в постели до тех пор, пока я не нашел средства поднять его, как мы это увидим впоследствии. [295]

Война в Польше и с Портой

В 1734 г. я был послан осадить Данциг и выгнать из этого города короля Станислава, удалившегося туда в предшествовавшем году из Варшавы, когда генерал Ласи при помощи русских войск объявил королем польским курфюрста Саксонского под именем Августа III.

В Данциге вместе со Станиславом находились: примас королевства Потоцкий, князья Чарторижские, кастелян виленский и воевода русский с их семействами; воевода мазовецкий, граф Понятовский, графиня, его супруга, сестра воеводы русского и трое сыновей их; затем Плоцкий епископ Залусский, государственный казначей граф Оссолинский, многие сенаторы, французский посланник маркиз де Монти и три французских батальона, расположенных в Вейксельмюнде.

Известно, каким образом я принудил короля Станислава, переодетого крестьянином, удалиться в Кенигсберг и оставить Польшу. После этого город сдался, а примас, все сенаторы, сторонники Станислава, маркиз де Монти и сформированный им полк драгунов, коронная гвардия, множество офицеров, шведские артиллеристы и бомбардиры и три французских батальона были взяты в плен. Город Данциг за сопротивление русскому оружию уплатил миллион контрибуции и отправил в Петербург депутацию от магистрата, чтобы испросить у подножия престола ее величества императрицы прощение в том, что осмелился поднять оружие против России. Замечательно, что Данциг сдался прежде, нежели прибыла из Петербурга осадная артиллерия, и что я взял этот город Вейксельмюнде, укрепленное предместье Ора и множество редутов с тремя 18-фунтовыми пушками и пятью 5-пудовыми мортирами, из которых одну разорвало. Достойно также внимания, что на двадцать моих пушечных выстрелов из города отвечали двумястами, в против двадцати бомб с моих батарей осажденные бросали в течение суток более четырехсот. Неприятель имел до 30000 войска, а у меня было только 20000, чтобы вести осаду, циркумвалационная линия которой простиралась на девять немецких миль.

Когда город сдался, король Август прибыл из Дрездена в Оливский монастырь, куда я и доставил пленных польских сенаторов, которые покорились и признали Августа III своим королем. Затем он возвратился в Дрезден.

В 1735 г. по приезде короля в Варшаву я отправился в этот город, чтобы согласно приказанию императрицы принять начальство над русской армией, которая в числе 90000 человек, включая сюда и иррегулярные войска, была рассеяна по всей Польше и Литве. [296]

Таким образом, партия Станислава была уничтожена, Август III признан королем и Польша успокоилась.

Я рассчитывал возвратиться в Петербург, но получил в Варшаве приказание ее величества императрицы немедленно отправиться в Павловск-на-Дону, чтобы сделать там все нужные приготовления для осады Азова и войны против турок и татар.

Я тотчас же испросил прощальную аудиенцию у короля и королевы польских и, сдав начальство над войсками, расположенными в Польше, принцу Гессен-Гомбургскому, отправился в Киев, а отсюда на украинскую линию, которую тщательно осмотрел, начиная от Орлика-на-Днепре до Изюма, где нагружали жизненные припасы для войск, предназначенных осаждать Азов; затем я поехал в Павловск и приказал грузить артиллерию и все припасы, необходимые для этой осады.

Двор приказал генералу графу Вейсбаху идти с корпусом войска к Перекопу и проникнуть в Крым, но этот генерал, только что возвратившийся из Польши, где он командовал частью армии, умер в Переволочно от воспаления желудка. Тогда экспедиция в Крым была поручена генерал-лейтенанту Леонтьеву; он выступил в поход в прекрасные осенние дни, но дошел только до Мертвых Вод, не видел Перекопа и был застигнут гололедицей, которая покрыла все луга, так что для лошадей не было корма, вследствие чего их пало такое большое количество, что почти все офицеры и драгуны вернулись из похода пешком.

В 1736 г., 12 марта, я отправился в крепость св. Анны и послал оттуда лазутчиков разведать об азовских каланчах; 16-го я с небольшим отрядом пехоты и донских казаков переправился через Дон и с этой горстью людей обложил Азов. Внезапно, не потеряв ни одного человека, я овладел каланчами, которые преграждали подступ к крепости со стороны Дона; в то же время я отправил на лодках генерал-майора Спарейтера с 1200 пехотинцев атаковать Лютик. Изумленные янычары оставили эту крепость без кровопролития, вследствие чего Азов был окружен со всех сторон. Я укрепил позицию, занятую моей малочисленной пехотой, окопами и, открыв тотчас же траншеи, велел бомбардировать город, чем и началась осада.

По возвращении генерала Ласи с Рейна, где он командовал русским вспомогательным корпусом, я предоставил ему дальнейшее ведение осады, но так как при нем не было хороших инженеров, то он взял Азов лишь после больших усилий, причем этот храбрый генерал был ранен в ногу.

Сам я с частью армии пошел в Крым. Известно, с каким счастливым успехом окончил я не только эту экспедицию, но и всю войну, обстоятельное описание которой здесь не имеет места. Русский [297] народ дал мне два прозвания: “столпа Российской империи” и “Сокола”, который видит все. Во время этой войны я далеко проникал в турецкие владения, а каждую зиму проводил в Петербурге. Война кончилась изумительной битвой и победой при Ставучанах, взятием Хотина и покорением Молдавии. Во время движения моего к Бендерам для овладения этим городом я послал белгородским татарам приказание покориться. Армия моя с каждым днем увеличивалась молдавскими и валахскими войсками, и отряды мои доходили до Браилова на Дунае и проникали в Валахию.

Несчастный Белградский мир, заключенный австрийцами, внезапно остановил быстрые успехи русских войск, предводительствуемых фельдмаршалом графом Ласи и мною.

В 1739 г. генерал Нейперг, командовавший австрийской армией в Венгрии, был вместе с тем назначен и полномочным министром для ведения мирных переговоров с великим визирем. Он заключил мир, уступив постыдным образом и без необходимости город Белград с его крепостью, служивший оплотом христианских государств против неверных. Это было тем более постыдно, что турецкая армия, нуждавшаяся в продовольствии, непременно оставила бы осаду этой важной крепости, если б Нейперг сумел протянуть переговоры еще 5 или 6 дней, но его торопили заключить мир г-н Вильнев и австрийское министерство.

По поводу завоевания Белграда турки говорили, что эта крепость не взята ими, а отдана им Магометом.

Вильнев хвастал, что заключив этот мир, оказал Франции гораздо большую услугу, нежели бы выиграл сражение.

Так как Нейперг заключил мир без участия России, то полковник Броун, назначенный императрицей Анной состоять при австрийской армии для того, чтоб сообщать русскому двору обо всем, что там происходило, спросил Нейперга: “Не постановлено ли в мирном трактате каких-либо условий, касающихся России?” Нейперг отвечал, что для России и без того слишком много сделали, впутавшись в эту роковую войну — обыкновенная увертка австрийского министерства.

Император Карл VI сам писал императрице Анне, что он со слезами на глазах уведомляет ее величество о заключении его министерством невыгодного мира с великим визирем и об уступке Белграда, но что тем не менее необходимо сдержать слово, данное туркам.

Нейперг имел секретные инструкции от герцога Лотарингского, впоследствии императора, и Цинцендорфа и после заключения несчастного мира сказал: “Многие полагают, что по возвращении моем в Вену у меня будет отрублена голова, но мне нечего бояться”. [298]

Мирный договор был заключен Австрией 1/12 сентября, а Россией — 7/18-го числа того же месяца 1739 г.

Этот мир был тем более постыден для австрийцев, что в это самое время император получил с курьером известие о победе при Ставучанах, взятии Хотина и об успехах русского оружия в Молдавии. Император публично сказал, что мог бы продолжать войну, если б во главе его войска находился фельдмаршал Миних.

Нужно заметить, что Вильнев был одновременно полномочным министром трех дворов: французского, венского и петербургского и давно уже пользовался таким большим доверием и влиянием в Константинополе, что в данном случае руководил всем.

Несмотря на то что Франция находилась в это время во враждебных отношениях к России за изгнание короля Станислава из Польши, Остерман не мог воспрепятствовать императрице облечь Вильнева полномочиями, потому что ее побуждало к этому австрийское министерство. Чтобы подкупить Вильнева, был тайно послан советник коммерц-коллегии Каниони, который вручил ему знаки ордена св. Андрея, осыпанные бриллиантами дорогой цены, а госпоже Вильнев — драгоценные вещи и вексель на значительную сумму; однако Вильнев не принял векселя. Так как Каниони настаивал, чтобы он скорее условился с великим визирем относительно статей мирного договора с Россией, то Вильнев отвечал: “Ваше дело находится в отличном положении”.

Текст воспроизведен по изданию: Перевороты и войны. М. Фонд Сергея Дубова. 1997

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад