АВГУСТИН МАЙЕРБЕРГ

ВСЕНИЖАЙШЕЕ ДОНОШЕНИЕ

19 Декабря обыкновенным образом прибыли мы во дворец для рассуждения с депутатами, которые, сперва читали с гордостью первые наши переговоры, потом старались толковать заключение довольно длинного письма от Польского короля к Царю, из Глембока от 19 Ноября 1661 года, коим отвечал король, что он уважает дружественное предложение Вашего Цесарского Священного Величества; и что ежели предполагается рассуждать с посредниками о мире, то не только Вашего Цесарского Священного Величества, но и самого малого князя медиация, не может быть отвергнута; однако ж, зная по опыту, что посредничество продолжает только время для выгоды посредников, к тому же, следуя правилам своих предков, он посредничества не приемлет: почему и просит Царя не отправлять оных, а ежели желает скорого мира, то прислал бы одних своих комиссаров, в противном же случае он усомнится в его к тому расположении. По прочтении сего они спросили нас, что надобно делать Царю и нам? Мы отвечали, что давать законы должны победители, побежденные же принимать оные. Пусть поступают сообразно с тем, кого они почитают, победителем короля ли Польского или себя; и если себя, то пусть заявят себя достойно того; если же не так, то пусть уступят необходимости. Мы же были посланы для предложения Царю посредничества, по исполнении чего мы не вправе, судить о том, как должно поступить с нами, и готовы лишь выполнять только волю того, к коему посланы. Ежели бы обстоятельства зависели от нас, мы бы остались в Москве до приезда нашего трубача, в надежде узнать вернее о деле и о способе действовать, так как уверены, что Ваше Императорское Величество писать изволили уже к Царю Польскому, и что он уже принял медиацию. Между тем просили копии с письма Царского. Нам обещали, что обо всем этом будет доведено до сведения Царя. [33]

Прежде 40 дней получили мы милостивые Вашего Цесарского Священного Величества предписания из Вены от 16 Августа, касательно распечатания пакета, врученного нам пред отъездом из Вены, с повелением не открывать оного до дальнейшего приказания. Прочитав содержание оного, мы требовали конференции у Царя. За отсутствием двух депутатов прислан был 14 ноября для выслушания нашего канцлер, коему изложив все по предписанию, требовали совету и помощи Царской против Турков и по его желанию вручили оное ему на бумаге; тщетно несколько раз просили ответа. Почему на сей конференции снова требовали оного, и канцлер немедленно прочел сей ответ, а переводчик изъяснил нам смысл оного так: Царь имеет двух сильных врагов Поляков и Крымских татар, противу коих во многих местах расположено вольное войско, а потому не находит благоразумным вооружать против себя третьего гораздо сильнейшего, коему вместе не имеет достаточных сил противопоставить. А ежели примирится с Польшею, то будет же помогать и Вашему Цесарскому Священному Величеству, а между тем советует Вашему Цесарскому Священному Величеству требовать помощи у соседственных христианских Государей в мире пребывающих. На сие не опустили мы представить Ваше христианское сердоболие к действиям войны кровопролитной и долговременной Русских с Поляками, и показав положение Государей Германии, убеждали сильными доказательствами подать помощь на общего врага, а на Крымских татар послать войско из Калмык, Черкес, и Донских казаков, в Крым. В случае заключения мира с Польшею просили объявить, какую они окажут нам помощь, для того, чтобы Ваше Императорское Величество приняли должные меры, но определительного ответа не получили, почему просили оного на бумаге; они сего сделать не хотели под предлогом, что согласно верющим письмам, они уже на два предложения наши отвечали письменно; а на сие, как дело постороннее, сделать сего не могут; представляли мы, что все переговоры производятся от имени Вашего Императорского Величества, а не частно, почему как последнее, так и первые представлены на бумаге по предписанию Вашего Императорского Величества, на кои они должны отвечать также письменно. О сем хотели донести Царю. 22 Декабря просили пристава Желябужского получить от имени нашего у канцлера копию с письма Польского короля и Царского определения относительно нас. 30 получили ответ, [34] что Царь согласно с нами полагает нужным ожидать возвращения трубача в Москву, и пред отъездом нашим последует удовлетворительное решение и на все прочее. Мы объявили согласие наше на ожидание в Москве, но на прочее требовали скорейшего решения для донесения Вашему Императорскому Величеству.

Послы Цесарские соображая, что приставы Польские узнали о мирных переговорах, а приставы Русские приближаются к Смоленску и скоро все съедутся в Шклов, и будучи уверены, что при начале всегда встречаются трудности, для прекращения коих дружеское посредничество нужно, полагают отбытие свое в Смоленск необходимым. Будучи на месте, они всегда подадут вовремя нужную помощь; а в Москве сего сделать не могут и, ежели Гозиевский успеет согласить приставов Польских допустить их, как друзей, то им не откажут и как послам, и таким образом заключить мир.

Посланники Цесарские предлагали назначить место для переговоров удаленное от театра войны, а производить оные во время перемирия; ибо вдали сражение заставляет каждую сторону менять свои условия и, следовательно, лишает возможности заключить мир. Пребывание свое на границах считают полезным в том отношении, что друзьям позволяется рассуждать и предлагать свои мнения. Могут же они ехать как бы к своему Государю и остановиться в Смоленске как бы случайно, под видом болезни одного из них.

Замечая в Гозиевском самую большую наклонность к миру, предлагают Нащокину сообщить содержание своей инструкции, сколько нужно для посредников, дабы можно было принять к тому лучшие меры, и просят приказать пограничным начальникам доставлять немедленно им письма, кои по прочтении будут сообщаемы.

Находя все сие полезным для блага общего, уверяют в своей готовности подчиняться полезнейшему, поставляя законом желание своего Государя заключить мир, в чем, ежели при помощи Божьей успеют, сочтут себя наисчастливейшими, когда потоки крови христианской наконец иссякнут. После представления бумаги, позваны были 15 Марта в конференцию, на коей [35] заключено отправить нас в Смоленск и там ожидать конца переговоров.

Уполномоченные на сей конференции объявили нам именем Царя, что начальник Динабурга получил от Курляндского князя в прошедшем Ноябре письма Вашего Цесарского Священного Величества к нам, кои задержаны были по причине набегов Ливонских до Декабря и отправлены уже им по удобной и безопасной дороге. Мы полагаем, что сии письма от 27 Августа 1661 г. были распечатаны Москвитянами, хотя дубликаты 18 Марта 1662 г. с оригиналом от 21 Октября 1661 г. нами получены, но не были объявлены, для того чтобы без позволения Вашего Цесарского Священного Величества не называть Царя Величеством.

По исполнении всех милостивых ваших предписаний пригласили мы бумагою депутатов и царских министров на конференцию.

1662 года 19 Марта, Москва.

Посланные Цезарем из бумаги своего Государя от 21 прошедшего Октября известились, что трубач приехал в Варшаву, а король Польский был недоволен посланником нашим де Лизолою от несправедливых наветов на него в том, что якобы на прошедшем сейме он имел предосудительные суждения с государственными чинами; за что приезд во дворец ему воспрещен, а трубача посадили под стражу, которого после освободили, но посредничества не приняли и Ефимия Прокофьева не пропустили. После оправдания де Лизолы в выдуманном на него преступлении, дружественные сношения начались снова между Императором и королем и согласие еще более водворилось. Цезарь, желая доставить христианским Государям мир, неоднократно приглашал его к сему, а он назначил своих приставов для переговоров о мире. Между тем столько говорили о принятии Цесарского посредничества, что со стороны Польши заявлено, что ежели невозможно заключить мира без посредников, то принять медиацию Цесарскую; почему Император повелевает своим посланникам ехать де Майерну на место и ожидать окончания, а Кальвуцию остаться в Москве с посредником, будет ли мир или нет. Второе принято было депутатами на конференции [36] для того, чтобы он здесь объявлял бумаги касательно мира от Цесаря и посланников де Майерна и де Лизолы.

Посланник де Лизола старался у короля об освобождении означенного дьяка, который объявил, что он освобожден. Полагают, что его содержат не по приказу короля. По приезде Гозиевского в Варшаву надеются, что его освободят, а между тем просят отправить де Майерна немедленно в Смоленск.

На сие отвечали не словесно, а самым делом. Отъезд, положенный на конференции, отменен и Гозиевский еще за четыре дня до получения писем Вашего Цесарского Священного Величества уехал.

10 Апреля, на другой день Пасхи, один из приставов посетил нас и на прощание де Майерна об отъезде своем в Смоленск, отвечал: там жить не хорошо, для чего расставаться с товарищами без причины, лучше ехать в отечество. Царское обещание принять посредничество не сбылось, да и дьяк с царскими письмами о сем деле не допущен был до Вашего Цесарского Священного Величества. Король оное отвергнул, а нам остается возвратиться в отечество, но не чрез Польшу, где в наше отсутствие причинены оскорбления королем Вашему Цесарскому Священному Величеству. Присутствие может подать причину новым неудовольствиям. Наконец жаловался на Аллегрета и сожалел, что он, будучи посредником, не заботился о пользе России.

Мы отвечали, что употребим всевозможное старание отдалить опасности и чрез два дня представили Царю следующую бумагу:

1662 г. Апреля 12, Москва.

Бумагою, от 19 числа прошедшего Марта, врученною приставу Григорию дьяку, посланники Цесарские объяснили по повелению своего Государя, что от Польши объявлено: ежели мира не может быть без посредника, то допускается одно только Цесарское и сообщили о новом повелении, подтверждающем прежнее. Ежели о мире рассуждаемо будет без посредника или с посредником, то в том и другом случае де Майерну отправиться на место переговоров и там ожидать окончания, а [37] Кальвуцию быть в Москве по положению депутатом на конференции. И просили отправить де Майерна немедленно в Смоленск, но сего исполнено не было под предлогом наступления праздничных дней, по прошествии которых, как случается, наступают новые, а они между тем останутся виновными пред своим Милостивым Государем за неисполнение в скорости повелений Его. Из писем, 12 Июня представленных трубачом, из Вены от 16 Августа, ему известно уже, что на третьей конференции нам объявлено было депутатами Царское и их согласие на отъезд де Майерна и пребывание Кальвуция в Москве. Поверит ли Bceмилостивейший Государь наш, чтобы утвержденное им распределение своих посланников, предусмотренное для успехов дела, которое ведется для пользы и чести Русских, Русскими же, принявшими уже самый план этот, было отвергнуто, и Кальвуций, в силу их настояний, без воли Своего Государя, отправился на место переговоров. Посланники Цесарские льстят себя надеждою, что примут в уважение строгую покорность, наблюдаемую к Царям и Монархам, их посланниками, которые наказываются примерно за нарушение оной, и позволят им для блага и славы России, располагать, по воле их Государя, собою, и тем отдалить, в воздаяние за тяжкие труды в сем важном поручении, за долговременное томление в домах и за расстройку здоровья, негодование их Государя. В надежде и уверенности снова прибегают с покорнейшею просьбою оставить Кальвуция здесь, а де Майерна немедленно отправить в Смоленск, как не могущего быть полезным в Москве в виду того, что Польские приставы, возвратясь с сейма, прибыли вероятно на границы и ожидают начатия переговоров; на сию бумагу просят, как следует, письменного ответа.

Сие исполнено было настоящим образом; о чем скажем ниже.

28 Февраля послы Шведские, из коих первый Бенедикт Горний, приехали в Москву с многочисленною (около 250 человек) знаменитою свитою и прислугою, приняты с меньшею пышностью. За городом пехотного войска не было, а отправлены были только низшие придворные на встречу.

6 Марта ехали они на первую аудиенцию при игрании труб до дворца Царского, но маршалу посольства не позволили войти [38] с серебряным жезлом в залу аудиенции, о чем Горний тщетно просил.

Дары, поднесенные Парю, состояли из серебряных вызолоченных штук числом 39. В разговорах его называли Величеством. На аудиенцию входили с накрытою головою и только за 8 шагов от Царя открыли ее, после приветствия и целования руки; по обыкновению, сели и накрылись, откланявшись Царю еще в глазах Его; при выходе тоже сделали.

Просили Царского позволения письменно послать прежде к ним, а потом ехать. Первое было позволено; исполнив оное, получили равномерно вежливый ответ.

16 дня утвержден мир Царем и послы для извещения нас прислали придворного чиновника и приглашали нас ехать в обратный путь чрез Ливонию.

Предлагаемое ими посредничество не было принято и даже объявлено Царем, что медиация Вашего Цесарского Священного Величества была достаточна. По прибытии курьера 2 Апреля из Стокгольма, начались тайные переговоры между ими и царскими министрами, и все было обнародовано, исключая двух спорных пунктов, по желанию Шведов; что ж касается до посредничества, узнали мы следующее:

Посланник Горний присылал из вежливости часто Итальянца, поверенного своего, который происходил от благородной Медиоланской фамилии Тагнанов, был кавалером Мальтийским, и женившись на католичке, переменил свою религию; какой-то сотник подошел к нашему Сацеллану 12 Апреля и просил его, не имея с ним никакого знакомства, предостеречь нас от Тогнана богоотступника. Будучи католиком и родившись в Римской империи, он, по словам его, почитал обязанностью объявить о сем лютеранине в свите Шведской, Цесарским и католическим посланникам.

15 Тогнан пришел и по изъявлении своей любви к отечеству, объявил за великую тайну, что Бенедикт Горний выехал 13 из Москвы в царской карете под видом прогулки, а на самом деле согласившись с Царем поехать в загородный дом; приближенный же его получил повеление Царское ехать в дом князя Долгорукого для рассуждения с дворецким о [39] том, чтобы исключив Ваше Императорское Величество, принять посредником короля Шведского. При переговорах министром будет Горний. И при двух особах будет иметь свидание с Царем для окончания сего дела.

За известие поблагодарив Тогнана, сказали, что Ваше Цесарское Священное Величество не думает препятствовать принятию многих посредников и не верит, чтобы, по принятии медиации, можно было ее отвергнуть по истечении года; да и сам Царь не откажется от своего обещания, повторенного неоднократно в письмах к Вашему Цесарскому Священному Величеству, королям Польскому и Французскому, тем более, что Польша объявила о принятии посредничества его одного, ежели мира без сего будет заключить нельзя.

20-го пришел он по должности своей от посла поздравить нас и по обыкновенной приветливости уверял, что все исполнилось, и мы скоро возвратимся в отечество чрез Ливонию.

При отъезде Горния вручили ему от Царя, кроме обыкновенных даров, 44 меха дорогих собольих, две персидские палатки, пару лошадей и две тысячи червонных.

Сообщенные выше известия от сотника и Тогнана показались подозрительными, и мы не могли понять, для чего один тому, другой Горнию, под покровительством коего находился и служил, изменяли без всякой причины; но по соображении многих доказательств убедились, что сие было сделано по повелению Горния, дабы неприятным и преждевременным сим известием скорее заставить нас выехать из Poccии и оставить праздное место для него. Не имея причины жаловаться на королей Польского, Шведского и на Царя, мы скрыли сие известие от Русских и положили настоятельно требовать, отъезда де Майерна в Смоленск.

Да позволено нам будет немного отступить и рассказать, что 27 марта, в день тезоименитства, Царь, празднуя святому Алексею, давал нам обыкновенный обед в нашем доме, а Шведам в их, и что 2 апреля после церемонии пригласил всех к себе, исключая Горния, который тогда был болен. Место, где мы стояли, было ближе к Царю. Он послал спросить в одно время нас и Шведов о здоровье с тою только [40] разницею, что к нам послан был секретарь Лопухин, а к ним простой дьяк, может быть потому, что Горния не было.

20-го дня прибыл к нам известный Желябужский, в первый раз после 9 прошедшего генваря, по причине посольства его к Зеронсцию (Zeronzcium), и между прочим своим многоглаголанием сказал, что дьяк Ефимий находится в плену у короля Польского и содержится между Варшавою и Вильною в Тикотигнах, прибавив, как бы с желанием, чтоб король отправил скорее письма в Вену к Вашему Цесарскому Священному Величеству, а мы рассуждая, что сие клонится для отдаления принятого посредничества, отвечали тотчас; не сомневаемся, что он их доставил; наши письма были одинакового содержания и курьер с оными проехал свободно. Потом говорил, Французы хотят, как видно, посадить на престол Польский кого-либо из своих и набирают войско. Но каким образом достигнуть им Польши? Ежели будет согласие между Царем и Вашим Государем, то верно ни один Француз не увидит ее. Каким образом поступят они тогда, когда Его Цесарское Священное Величество пожелает или себе или Любезнейшему Брату Царство Польское. Царь употребит для сего свое старание, в надежде, что и ваш Император исполнит сие. И тогда, ежели Бог поможет, вы, не последуете Аллегрету, который противоречил во всем Царю.

Мы отвечали: невероятно, чтоб Французы могли завладеть вооруженною рукою свободным престолом королевства Польского. Им известно, какие потребны усилия для покорения народа совершенно различного с ними нрава. Морем Балтийским могут прибыть в Польшу; но сего сделать нельзя без согласия Поляков, в противном случае последствия покажут их успехи. Ваше Цесарское Священное Величество не желает оного ни Себе, ни Брату Своему. Себе потому, что престол Императорский и королевский не могут быть соединены, а Брату, потому что он ожидает лучший. Думаем, что желанию Царя быть избранну Ваше Цесарское Священное Величество препятствовать не будете, и представляли на сие причины в латинском наставлении изложенные, которые на второй аудиенции при подобном вопросе сообщены были депутатам.

Майерн просил об исходатайствовании у Царя позволения ехать ему в Смоленск. Он отвечал, что когда де известно, [41] что Польский король не принял посредничество Вашего Цесарского Священного Величества, то Царь из братского расположения к Вашему Императорскому Величеству не желает подвергать Bac новым обидам. Безопаснее еxaть вам чрез Ливонию с письмами Его, в коих ясно значится необходимость отъезда вашего. Де Майерн отвечал: благодарю Царя за его внимание и уважение к Вашему Цесарскому Священному Величеству, но обид новых не опасаюсь, ибо Польша объявила уже, что допускает в необходимости одно посредничество Вашего Цесарского Священного Величества. Царь, желая избавить нас от обид, имеющих приключиться явным образом, оскорбляет отсылкою домой против нашей воли, повеления Государя и обещания, неоднократно повторенного, принять нашу медиацию, а теперь, как кажется, желает нас от сего устранить. Итак де Майерн объявил, что он не противится Царю и делать сего не желает; но убедительнейше просит, чтобы позволено было выполнять волю своего Государя.

Известясь, что Августин де Майерн знаком был с Аббатом Маршетом, статс-секретарем герцога Этрурского, к коему скоро намерен был отправиться, просил он дружески дать ему рекомендательные письма, для получения коих приходил к нам опять и возобновлял прошедший разговор, но ответ был тот же.

Де Майерн повторял просьбу свою, чтобы за все труды, доселе уже поднятые и будущие, Царь позволил ему оставить товарища своего в Москве, вследствие повеления Вашего Императорского Величества, а самому отправиться в Смоленск и ожидать там возвращения курьера, посланного к Вашему Цесарскому Священному Величеству.

24-го были на конференции с депутатами. Богдан Матвеевич Хитров прибыл поздно.

Секретарь Лопухин читал царское определение о нашем отъезде следующего содержания:

По определению последней конференции отправляемся в Смоленск. Ежели Поляки примут нас посредниками, то вступить в cию должность; ежели же отвергнут, возвратиться обратно к Вашему Цесарскому Священному Величеству чрез Ливонию и Польшу, что Царь, не имея достаточной причины оставлять Кальвуция в Москве, повелевает отравиться обоим и вручить нам на [42] аудиенции ответ на все предложения. Из почтения к Вашему Цесарскому Священному Величеству, как любезнейшему его брату, оказывает нам особенную почесть, т. е. вместо стола, к коему приглашаются обыкновенно царские посланники, допущает нас к дружескому разговору в своих покоях.

Мы отвечали, что повинуемся по необходимости сему объявлению, учиненному вопреки всем нашим просьбам, но просим позволения по крайней мере поступать в Смоленске по повелению Вашего Цесарского Священного Величества, и ежели Поляки не примут нашего посредства, то ожидать, что все последующее произойдет без посредника, по обещанию Польскому.

За необычайную почесть, коею Царь желает нас почтить, благодарим чрезвычайно и просим вместо сих необыкновенных почестей, оказываемых Вашему Цесарскому Священному Величеству, не отказывать нам в обыкновенном.

И когда министры многими вышесказанными разговорами не убедились, мы требовали позволения по приезде в Смоленск отправить тотчас курьера для извещения о всем Вашего Цесарского Священного Величества и ожидать дальнейшего повеления.

Выслушав cие, Долгорукий пошел к Царю и скоро возвратясь сказал; отправление курьера и ожидание обратного его приезда поведет к тому же, что случилось с посланным трубачом, который более не возвращался. Впрочем по истечении назначенного срока, мы должны ехать и Царь не переменяет своего повеления; при сем выхвалял оказанное нам благоволение, и между прочим давал знать о доверенности, какую имел к нам.

Пользуясь сим случаем, мы сказали, что за откровенность платим тою же откровенностью и объявили, что слышали, якобы Шведы приняты посредниками, в чем мы сомневаемся, представляя ему на рассуждение: 1) Шведы, с коими заключен мир на условиях возвратить все занятые места и разменяться пленными, не убедят Поляков выпить то лекарство, которого они не хотели, т. е. уступить хотя одно место из занятых Царем; 2) Шведы и Французы, наподобие сих свеч (на столе горели две восковые свечи с двумя светильнями, из коих на одну указали), которые столь тесно соединены, что управляются одними страстями. [43]

Долгорукий отвечал: ежели бы Царь допустил Шведов к посредству, то сего бы от вас не скрыл. И наконец после разговора, довольно долгого, утвердительно сказал, что cие несправедливо. Польша предлагала многих посредников, но Царь их не принял.

Во внутренние покои царские шли по лестнице и переходам, в коих по обеим сторонам стояли стражи рядами в богатом вооружении, и все так было убрано обоями, что не видно было ни пола, ни стен, ни печей, ни потолка, а сам Царь находился во втором покое своего пребывания, освещенном множеством восковых свеч, сидя на богатейших курульских креслах поставленных в углу подле окошка, на нем была шапочка, блистающая жемчугом и драгоценными каменьями, в правой руке держал он жезл из слоновой кости с большими драгоценнейшими бриллиантами, облокотясь на правую руку; с левой стороны сидели некоторые из приближенных. После поклонения нашего повелел нам сесть на скамье у стены против себя, и спросил находящегося при нас секретаря Лопухина о здоровье нашем, и встав со своего седалища, положил шапку и жезл на скамейку, подле него находившуюся, ступенькою выше престола. Приветствовал де Майерна, держа в руке большой хрустальный бокал, за здоровье Вашего Цесарского Священного Величества, любезнейшего брата, следующими словами: “дай Бог, чтобы мы с Великим Государем восторжествовали над своими врагами”, и потом выпил одним разом. Тогда, надев шапку, сел; и сам своею рукою поднес де Майерну большой серебряный вызолоченный кубок полно налитый и почти таким образом поступил с Кальвуцием и тремя из нашей свиты, коих позволено было нам взять с собою. Когда один после другого выпили стаканы с разными напитками, тогда сам более не вкушая, предлагал тем же порядком и способом нам пить. Пили мы постепенно за здоровье старшего сына, младшего и всей фамилии, а наконец за успех в добром мире. Выслушав последнее, он сказал: “это бы хорошее было дело”. Исполнив cие, мы пошли, заметя, что те, кои подносили кубки нам от Царя и прибирали их, были с накрытою головою, даже когда и Царю подносили. Вельможи и мы сидели с открытою головою. Многие из первых бояр и царских спальников [44] пригласили в первую комнату нашу свиту на приятельскую пирушку и старые служаки чуть не споили с ног наших юнаков.

На следующий день публичная аудиенция была там же и с обыкновенным церемониалом. Канцлер, объявляя о нашем отправлении, сказал: Царь зная о наших предложениях из писем Вашего Цесарского Священного Величества, врученным нами и донесений своих депутатов, ответствует на оные следующее; отправляйтесь в Смоленск; ежели Поляки примут ваше посредничество, то вступите в должность сию, а ежели нет, то возвратитесь к Его Цесарскому Священному Величеству. Мы заметили ему, что cие несогласно было с определением конференции, где предположено отправить курьера из Смоленска, и ожидать его возвращения. На cие канцлер отвечал: Царь не переменил определения, но тайные решения не объявляются на публичных аудиенциях.

Царь встал со своего места и, придерживая корону на голове левою рукою (Аллегрет думал, что oн снимал ее) сказал нам: по приезде вашем приветствуйте Его Цесарское Священное Величество дружественнейшим образом. Потом, вручив письма, допустил к правой руке. В тот же день дан был нам обед с обыкновенным церемониалом в наших покоях.

А что пир, какой до сего времени обыкновенно давался при отъездах только Цесарских и Польских посланников, для нас был отменен, это объясняем мы желанием уничтожить старый обычай пить в публичных собраниях здоровье Императора или Царя, отзывающего посланников с непокровенною главою. Так точно не употреблялся уже более обычай приглашать посланников к столу после первой аудиенции, как то было при Василии в бытность графа Нугарола — посланника Императора Карла V и барона Сигизмунда Герберштейна — посланника Фердинанда I, кои уверяют, что они были выслушиваемы с непокровенною головою.

1 Мая приехали мы к князю Долгорукому и приняты были им и начальником Царского дворца во внутренние покои. Содержание пространных разговоров с нами, как друзьями, а не посланниками, было следующее: Цари Московские со времен Максимилиана I были в дружеском сношении с Римским Императором, которое при нынешнем Государе Алексее еще более утвердилось. Он из уважения к тому, что был извещен [45] Вашим Цесарским Священным Величеством о принятии Римского престола, немедленно принял Ваше посредничество; потом говорил, что Польша и Литва находятся в большой опасности и угрожаются междоусобною войною по причине неимения королем детей и опасения, чтобы Французы не завладели престолом. И потому Ваше Императорское Величество, не примете ли против сего каких-либо мер; они не хотят Француза допустить до владычества ими и для того приемлют с удовольствием меры, могущие отвратить сие. Ежели Царь, по предложению ему от всех Ливонцев, сделает наследником короля Казимира кого-либо из своих сыновей, то уверен, что Ваше Императорское Величество сему не позавидует. Равно и он поступит, ежели будете выбран Вы или брат ваш. Благоразумнее ничего не может быть, как, положив твердое основание доброму союзу, помогать друг другу взаимно, к уступлению Польши Вашему Цесарскому Священному Величеству, а Литвы царю. По окончании ceго, между прочим он просил нас сообщить свое мнение, которое мы изъяснили таким образом.

Известно нам и всем, что Римские Императоры и Цари Московские взаимно сохраняли между собою дружество, для поддержания коего Ваше Цесарское Священное Величество посылали сперва письма чрез Любек, а потом отправили прямо к Царю посла (как мы уже говорили в первом нашем предложении) для извещения о выборе его Римским Императором, точно так как и всех Государей, коих извещать о сем случае при дворе Императорском издавна было обыкновение; наконец для вящего доказательства братской любви Ваше Цесарское Священное Величество отправили снова нас для доставления Царю и подданным его мира. Согласны, что Француза не должно допускать до Польского престола; рассматривая вообще и в частности учреждения Франции, справедливо опасаться сего беспокойного и опасного соседа; думаем однако ж, что большей опасности не наступит; ибо многие дворяне противятся выбору его, а силой достигнуть до сего нет возможности. Полагаем при том, что самое верное средство отвратить зло состоит в том, чтоб подкупить некоторые голоса при выборе, а другим внушить явную ненависть к Французам. Ежели Государь наш согласился на Царский выбор, то думаем, что воля его в сем случае не изменится. За взаимное благожелание Вашему Цесарскому Священному Величеству благодарили и приняли оное как самый приятный знак братского [46] благорасположения, но отнюдь не в виду каких-либо расчетов, ибо мы неоднократно извещали, что Ваше Императорское Величество ни для себя, ни для светлейшего брата Польского престола не желает. Разговаривая по уверению его (Долгорукова) не как посланники или министры, но как личные друзья, мы заявили, что желаем знать откровенно его мнение, каким образом должно совершиться cие предполагаемое разделение — избранием или мечем? и потом cие избрание наследника будет ли при жизни короля или после его смерти? Король, королева и преданные им не допустят до выбора никого, кроме давно желаемого Француза, да и самая конституция воспрещает избирать наследника при жизни короля, на коей основываясь, они всегда могут уничтожить акт наследования. А во втором случае и самое цветущее здоровье короля обещает жизнь долголетнюю. И притом, ежели будет угодно Богу воззвать королеву из сей жизни, король может жениться и иметь от другой жены сына, могущего положить предел замыслам всех честолюбцев. Когда тем и другим образом достигнуть этого невозможно, остается одно средство — единогласное избрание, несовместное однако с предполагаемым разделением частей, которое они благоразумно караются отвратить, как вредное свободе. И потому не понимаем, каким образом может совершиться чрез избрание предполагаемое разделение?

Ожидали, что Москвитяне возьмут другую сторону, то есть войну; но любезный Долгорукий говорил по своему обыкновению много и не сказал настоящего. От чего и мы замолчали.

Когда он нам очень много говорил о пользе и даже необходимости предполагаемого союза, мы кстати сказали, для чего Царь, помышляя о сем, не обязал Вашего Цесарского Священного Величества какою-либо помощью против Турок; тогда все предприятия были бы удобнее. — Он отвечал на сие нам то, что мы уже сообщили. Удивительно, говорили мы, что Царь будучи в войне с магометанами Крымскими не заботился о столь могущественном союзнике. — Помирите нас с Польшей, сказал он, и тогда всеми силами пойдем на Крым. Сие обещали, но кто поверит Москвитянам? Однако объявил нам, что Царь хочет удержать некоторые занятые места за собою, и на сем условии только заключить мир. [47]

Сверх того о Шведском посредничестве сказал, что Горний предлагал Царю с уверением, что Польской король говорил Степану Биелко, желательно, чтоб король Шведский, исключая всех, был посредником, и для того вел бы с Царем переговоры, чтоб, отослав нас, принял его; но Царь отверг оное, объявя с твердостью о принятии уже посредничества Вашего Цесарского Священного Величества, что обязательство письменное важнее словесного. С нами дело было на письме, а с Горнием на словах. Его отпустили к королю, а мы отправляемся в Смоленск, подле коего, а не Стокгольма, будут ведены переговоры о мире. Итак, мы узнали, кто допущен и кому отказано. Но для чего не Царь, а он объявил нам, если ли это правда?

5 Мая получили мы из иностранной канцелярии от имени министров, с коими мы сносились, бумагу на славянском языке следующего содержания, сокращенно:

1. Касательно Турок отвечали то, что мы уже писали Вашему Цесарскому Священному Величеству и выше изъяснено.

2. Касательно отъезда де Майерна к месту переговоров и настояния о пребывании Кальвуция в Москве, отвечали, что на последней конференции сообщено было, как мы уже донесли, т. е. повелено Царем ехать обоим в Смоленск и там, ежели Поляки примут наше посредничество, исполнять свою должность; ежели же нет, то отправиться чрез Ливонию и Польшу к Вашему Цесарскому Священному Величеству.

3. Согласились, чтоб мы отправили курьера из Смоленска к Вашему Императорскому Величеству с приказанием возвратиться, как можно скоре, но с намерением умолчано об ожидании его в Смоленске

4. Просили, чтобы мы писали к послу де Лизоле об освобождении их дьяка Ефимья Прокофьева.

5. Не хотели нам дать копии с артикула из того письма, в коем посредничество Вашего Цесарского Священного Величества было отвергнуто королем Польским, представляя, что достаточно его просмотреть и нашему секретарю заметить день и место.

6. Обвиняли Поляков за неприсылку комиссаров для переговора о мире, а Царь своих уже давно отправил в Смоленск. [48]

7. Наконец жаловались, что Царь, по просьбе короля Польского, освободив генерала Гозиевского, надеялся, что за cие пожертвование он освободит четырех пленников русских, каких потребуют; но сего он не исполнил и требуя за каждого Littrum, морит голодом, и поступает весьма жестоко с пленниками, рассеянными по польским местностям, почему просили, чтоб мы, ежели будем допущены до посредничества, постарались помочь им; а ежели нет, то проезжая Польшу представили бы о сем королю, или по крайней мере Вашему Цесарскому Священному Величеству.

6 Мая выехали из Москвы и прибыли 19 в Смоленск. Приняты были от послов Царских надлежащим образом, из коих два главные, один после другого, по обычаю своему, присылали к нам кушанье и напитки.

20-го князь Одоевский (Odviowsky), главный из них, доставил нам письмо от Гозиевского, который извещал, что хотя он и говорил с посланниками Польскими, но оные не приемлют посредничества цесарского; обещали стараться о сем по приезде своем ко двору Польскому. Между тем государственные сенаторы неохотно входили в переписку с нами, советниками Вашего Цесарского Священного Величества, а только желали подавать взаимно дружеские советы о том, что касается до славы и пользы обоих Государей.

23-го когда мы имели конференцию для переговоров о мире с Царскими посланниками, с князем Никитою Ивановичем Одоевским, Иваном Семеновичем Прозоровским, Афанасьем Лаврентьевичем Ординым—Нащокиным, думным дьяком Алмазом Ивановым и дьяком Федором Михайловым, и нам была предоставлена возможность послать курьера к Вашему Императорскому Величеству, мы писали с ним и к означенным сенаторам Польским сими словами:

Великознатные господа и друзья именитейшие!

Вашим превосходительствам давно уже известно, что Его Цесарское Священное Величество, наш Всемилостивейший Государь, по ревности своей к прекращению льющейся христианской крови, послал нас прошедшего года в Москву для предложения мирного посредничества Царскому Величеству. В то же [49] время отправлен был для сего посол знаменитый, барон де Лизола, к Королевскому Величеству в Польшу с извещением о предложенном цесарском посредничестве; Царь же извещал Королевское Величество, что оное принято и что мы вскоре отправимся для исполнения оного на границу Ливонии, на что Его Королевское Величество ответствовал, что таковое посредничество важно, но что он полагает по многим причинам обойтись при заключении мира и без посредника, а потому и думает, что посылать нас на границу излишне. Оттого мы жили в Москве, а между тем генерал Гозиевский, освобожденный из плена, Царскому Величеству предложил себя для сношения сперва с Вами, а потом с Королевским Величеством для того, чтобы Поляки хотя отчасти приняли наше посредничество. Спустя четыре дня по отъезде Гозиевского, мы получили письмо от своего Государя от 21 октября прошедшего года, коим известились, что Поляками частно уже объявлено, ежели мира без посредника заключить будет нельзя, то принимается одно только посредничество Цесарское; почему и рассудили с позволения Царского Величества приехать сюда для того, ежели обе стороны не заключат мира сами собою, то нам быть в готовности. Здесь получили мы письма от г. Гозиевского, из коих узнали, что ваши превосходительства не допускали нас быть исполнителями посредничества, но по его просьбе согласились стараться у Его Королевского Величества о допущении нас к сему вместе с ним, а между тем как сенаторы Царства и Королевского Величества не встретите затруднения иметь письменное сношение с нами, как с советниками Его Цесарского Священного Величества о том, что касается до блага общественного, до того времени, когда послы с послами могут иметь безупречные сношения. Итак мы слагаем с себя сей характер и, предлагая свою покорность, просим, чтобы cие смелое предприятие наше для достижения блага общественного доведено было до сведения генерала Гозиевского, цесарского легата, барона де Лизола и наконец до самого Государя. Узнав, что pyccкий дьяк Ефим Прокофьев, отправившись из Москвы с нашим трубачом, под поручительством наших писем к Государю и проезжая Тиготигны, еще до удостоверения королевского в вышеозначенном после де Лизола, был задержан и содержится под крепкою стражею, просим покорно ваши превосходительства о должном освобождении его, ибо начальник Шклова пропустил его и он, [50] проехав уже большое расстояние, был задержан, кажется, по несправедливости. Так не поступают и с простым человеком, чтоб после жестокого годичного заключения страдал еще более. Он же исполнял волю своего Государя, полагаясь на защиту дружественных послов. Pyccкие жалуются, что их пленные содержатся жестоко своими господами в Ливонии и Польше, почему просим ваши превосходительства, чтобы вы из любви к христианской религии и рассудя о непостоянстве счастья, приказали обходиться с ними человеколюбивее и разменяться ими в назначенное время.

А между тем, ежели угодно вам будет согласиться о месте переговоров и о прочих приуготовлениях, то мы, по желанию нашему, на cие готовы.

На той же конференции спрашивали нас означенные царские послы, получили ли мы на письмо, посланное с трубачом еще 27 августа, ответ от Вашего Цесарского Священного Величества. Его перехватили (как вы сами говорили, когда еще были депутатами в Москве) Ливонцы, отвечали мы. Они возразили на cие, что Государи обыкновенно посылают дубликаты послам своим. Это правда, отвечали мы, когда только имеют причину опасаться за письма, но письма от Вашего Цесарского Священного Величества чрез Курляндского герцога всегда доходили исправно, а потому и не было надобности в дубликатах. Потом просили они написать все, что прошедшего года с трубачом писали для получения ответа. Два дня спустя Нащокин и Алмаз пришли к нам в дом и просили нас о сем особенно, объявя при том, что они не стерпят, чтоб в титулах Государь их был ниже короля Польского.

2 августа прибыл в Смоленск курьер от короля Польского к Царю и привез письма к нам от генерала Гозиевского от 27 июня из Варшавы, который уверял, что в сенате рассуждали Поляки о принятии посредничества Вашего Императорского Величества, и что король оное допускает, намерениям послов Государя, столь человеколюбивого, не противоречит, и, [51] как кажется, соглашается и не отвергает нас, готовых разделить с ним труды; но не менее того дело отложено до приезда посла Нащокина, согласно c обещанием Царя, дабы яснее видеть ход дела, и тогда-то по приличном совещании дадут нам решительный ответ. С сего письма вручили копию царским посланникам, которую они отравили с тем же Польским курьером к Царю.

Между тем 29 числа получили мы другое письмо от Гозиевского от 9 сего же месяца из Вильны, коим извещал, что король хотя и объявил о непринятии никакого посредничества, но, как приметно, и не отказывает другой стороне иметь посредников, а потому послы Вашего Цесарского Священного Величества и могут иметь участие в трактате о мире. С сего копия также сообщена была царским послам.

6 сентября по повелению своего Государя они объявили нам, что Царь видит как из копии писем Гозиевского к нам и послам своим, так и из писем королевских, доставленных ему курьером, что Польский король не имеет большей наклонности к миру, а еще менee к допущению посредничества Вашего Цесарского Священного Величества, почему и повелевает, чтоб мы отравились и вручили его письма Вашему Императорскому Величеству. Мы отвечали, что отправление наше, кажется, необдуманно, ибо из содержания писем Гозиевского видно, что допущение посредничества Вашего Цесарского Священного Величества предоставлено Царю. Но нам отвечали, что повеление царское неизменно, а потому и отправлялись бы. Одному Гозиевскому верить предпочтительно нельзя. Если таково именно решение короля, то почему он прямо не открыл его в своем письме к Царю? Почему не отвечали нам комиссары Польские и де Лизола не пишет? Мы согласились на отъезд с тем, что заедем в Вильну к Гозиевскому. Требовали совета, как поступить, когда он захочет удержать или отправить нас на границу для исполнения нашего долга. Они отвечали, что не знают на сие соизволения Царя.

Итак 10 сентября мы отправились. Посол Одоевский в своей карете довез нас до судов, без всяких однако церемониалов, при сем употребляемых. При сем случае замечаем для будущих посланников в Москву, что мы Царя всегда называли Величеством, но в бумагах никогда, исключая письма, из Смоленска к комиссарам Польским 27 мая настоящего [52] года, отправленного нами как людьми частными, а не посланниками. Cие видно но его форме.

Генерал Александр Лезлий, 96 лет, из преданности к Вашему Императорскому Величеству, присылал нам очень часто стол, вина и мы каждый день прогуливались в его саду.

Вскоре по объявлении о нашем отпуске из Poccии, мы писали с нарочным к Ливонскому начальнику Стеткиевиту в Оршу на берегах Днепра (Boristhenis), прося его, чтоб он озаботился как следует о экипажах наших для дальнейшего пути; но прибыв туда мы ничего не нашли, кроме нашего посланного, который сказал нам, что он без повеления главнокомандующего выполнить сего не мог, а потому и дожидались бы в Красном (чего нам Русские не позволили) дальнейшего ответа. Он уехал, а от его преемника Козаринского никакого гостеприимства не получили, и едва на другой день могли выпросить позволение за большие деньги отправиться. Городской консул проводил нас на суда до Шклова, и заплатили за переезд чрез мост караульному. Прежде прибытия к Шклову известили мы начальника городского, но не лучше были приняты и нам даже не позволили выйти на берег. Пристав к противному берегу, тщетно просили позволения нанять лошадей для дальнейшего пути; начальник отговаривался, что он сего не может сделать без приказания главнокомандующего, а позволил только остановиться у Могилева, подле коего на берегу простояв два дня и, с позволения начальства, наняв за дорогую цену лошадей, прибыли в Вильну 1662 г. 13 октября, в коем был оказан нам блистательный прием от Палатина Сапеги, генерала Гозиевского и войсковых депутатов, и когда первые два вельможи угостили нас богатым столом, Палатин Троценский Паисий, брат канцлера, воспретил им сообщение с нами, а между тем собрал дома совет, желая задержать нас до получения на cие распоряжения двора или может быть имел в виду и другое злейшее намерение.

Мы просили генерала Гозиевского объяснить, что должны были писать к Вашему Цесарскому Священному Величеству о посредничестве согласно с мнением короля Польского. Отвечал, что за четыре дня пред сим проехал чрез Вильну обратно королевский курьер и объявил, что Великий Князь, узнав о решительном мнении короля мириться без посредников, отправил вас по согласию с ним из Москвы и что по желанию короля прибудет скоро посол Нащокин, который приедет один и будет [53] вести переговоры, после сего не останется никакой надежды просить о том короля, а еще менее Москвитян. Cие тайное соглашение Царя с королем учинено было пленным генералом Гозиевским для своего освобождения, о чем мы узнали после, когда стало это явным, и когда дошло до союзного войска, то много причинило ему вреда. Оно досадовало за гнусное его предательство французской партии и за обольщения маршала Зеронсция.

Во время пребывания нашего в Вильне, советник союзного войска Наваски неожиданно пришел пьяный к нашему дому и когда мы справедливо опасаясь, чтоб он не сделал чего предосудительного, по обычаю своей страны, не впустили его, он целый час ругал всех нас. Трижды грозил саблею зарубить из нас первого, которого он встретит на улице. На другой день пришли к нам два его товарища просить за него прощения, на что мы и согласились, зная, что сим людям в пьяном виде все позволено, хотя бы они после сего и наказаны были.

После окончания конвента королевских комиссаров и войска Ливонского, пришел ночью к Кальвуцию человек, упоминаемый в письме к Вашему Цесарскому Священному Величеству из Данцига 21 Февраля, который по дружбе к нему известил, что войско говорило много пустого о нас и определило не отсылать нас явно, но только делать неприятности, дабы мы добровольно сами уехали. Cие известие подтвердилось многими, а особенно нашими друзьями. По перемене образа сношения с нами уверились в том совершенно и решились заблаговременно предупредить зло; размышляя, поступил ли этот человек по чувству истинной дружбы или из принужденной хитрости, мы нашли, что в том и другом случае, оставаясь долее в Вильне, подвергали бы опасности оскорбления Ваше Цесарское Священное Величество. Ежели он говорил истину, то оскорбление неминуемо было бы от тех, кои хотели сего, ежели же ложно, то cие происходило от того, что его так научили. И потому от Чихановича — начальника войска Ливонского и проканцлера просили писем и команды для препровождения нашего к границам, что и было обещано; но на другой день от проканцлера последовал отказ. Команды не получили, а письмо дал другой чиновник. 8 отправились из Вильны, и по проезде двух миль нагнал нас воин Ливонский с двумя слугами и требовал, вопреки всякому обычаю, очистить для его проезда дорогу. Де Майерн, ехав последний, отвечал ему чрез своего слугу, что его просьбы выполнить не возможно 30-ти экипажам без [54] чрезвычайных трудностей, он может сам объехать по той или другой стороне широкой и ровной дороги. Выслушав cие и как бы обезумев, он вскочил с обнаженною саблею и с ругательствами бегал кругом саней за безоружным слугою, находившимся для поддержания саней де Майерна. Увидев cиe, другой слуга прибежал с саблей для укрощения безумного и поранил ему руки, а особливо левую. Tpeтий без оружия хотел вырвать у него саблю из рук, но получив три удара в голову от его слуги, принуждена быль удалиться. Между тем де Майерн уговаривал безумного, который, ругая его, прицеливался стрелять и верно бы исполнил намерение, ежели бы старший слуга его не вступился. Все cие перенесли мы с чрезвычайным терпением и, имея возможность не мстили ему; но бешеная скотина, потребив во зло нашу кротость и снисхождение, в то время, когда хотели перевязывать раны, бросился, как бы укушенный оводом, с таким зверством на нас в другой раз с саблею, в присутствии вооруженных слуг, готовых отразить силу силою, что изрубил бы всех, ежели не приняли нужных мер, связать его, что и исполнили. После сего тотчас жаловались письменно как генералу от артиллерии и генералу от кавалерии Юдиски, так и Чехоновичу о нарушении права народного и об отказе нам в команде для препровождения, и скорее спешили выехать из Ливонии. Вероятно, что сей быль из числа заговорщиков, желавших излить на нас желчь свою.

Начальство Данцигское никого не высылало к нам; но Креславльское почтило гостеприимством. При сем имея счастие пожелать Вашему Цесарскому Священному Величеству всех благ счастия, поручаем вceпокорнейше себя Вашей благосклонности

Вена, 8 Апреля 1662—1663.