АВГУСТИН МАЙЕРБЕРГ

ПУТЕШЕСТВИЕ В МОСКОВИЮ

Володимирское Княжество между Волгою и Окою замечательно плодородною почвой и названием города, построенного рожденным вне брака Владимиром на реке Клязьме, которая, по соединении с Окою, в 60 верстах оттуда (Ныне в 150 верстах. О. Б.), становится судоходною. Володимир укрепил его деревянным детинцем и, покинувши Киев, хотел сделать местопребыванием Великих Князей Русских (Неправильно, как уже было замечено выше. О. Б.). Но наконец правнук его праправнука Даниил разрушил его предположение и предоставил это вместо Владимира Москве. Разоренный Татарами, под начальством Батыя, Владимир представляет ныне Великие развалины — жалкие памятники его величия. К этому Княжеству прилежит Муромское (Muromensis), которым владели когда-то потомки Великого Князя Ярослава, по наследственному праву от сына его Святослава. Но теперь крепость города Мурома срыта: населенный Татарами, смешанно с Русскими, он признает верховную власть Москвы вместе с прочею Россией. Если подниматься от него вверх по Оке, то появится городок Касимгород [130] (Cassimogrodia) (Касимов) (Касимов лежит на крутом высоком берегу Оки и при речках Бабинке и Северне, слишком в 280 в. от Москвы, от Губернского города своего Рязани в 136. Прежде назывался он Городец, а по отдаче его Касиму, Татарскому Царевичу, Василем Темным, переименован он в его имя, так как составлял его столицу. Жителей ныне около 10,000 обоего пола, церквей 9, монастырь женский, мечеть, училищ 4 и т. п. О. Б.), уступленный Царем Годуновым на правах подданства Татарскому Царьку, а теперь владеет им сын его, недавно окрещенный в Московскую Веру, и такой маленький владелец называется тоже величавым именем Царя. Если и ныне есть подленькие льстецы, то пусть себе назовут и его Императором, коли придет им такая охота.

Княжество Великий Новгород в старину было действительно великая волость Рюрика, потому что простиралась она даже до Ливонии, Финляндии, Швеции и Норвегии. Оно получило название от обширного своего главного города, по уверению летописей, самого древнего изо всех Русских городов, построенного переселившимися туда Дунайскими Славянами в 2 верстах от озера Ильменя (a lacu Ilmenio). Это озеро, приняв реку Хезину (Chesinum), у Русских — Ловать (Lowat), выпускает ее потом из своего недра под другим уже именем Волхова (Wolkow), судоходного, очень изобильного рыбой и протекающего Новгородом. Александр Витовт, Великий Князь Литовский, в 1414 году долго осаждал его, принудил платить себе ежегодную дань и принять своих Воевод, поручив тогда это Воеводство Князю Ольшанскому, Семену Альгимунду (Simone Algimundo Holsano Duce). Через 14 лет после того Новгород заупрямился было, но Александр привел его в покорность, и город пришел в самое цветущее состояние под этой зависимостью. Наконец Московский Князь, по справедливости Великий, Иван, сын Василия Темного, покорив Новгород после семи лет войны, отнял его у Казимира III, Короля Польского и Великого Князя Литовского, в 1477 году (После смерти старшего брата (1491 —1501), Яна Альбрехта. Мир заключен был 7-го Февраля, 1494 г. О. Б.), а потом, в 1493 году, принудил своего зятя, Казимирова преемника Александра отказаться от всяких прав на этот город (Новгород покорен 18-го Генваря, 1478 года. О. Б.). Но 1611 год [131] показал, что Великие громады, один раз обрушившись, уже никогда потом не в состоянии подняться, как бы придавленные собственной тяжестью. Потому что Яков Де ла Гарди (Jacobus de la Garde), вождь вспомогательного войска, посланного в Россию Карлом IX, Королем Шведским, против намерений его племянника, Польского Короля Сигизмунда III, будучи раздражен обманами Москвитян, взял этот город одним отважным приступом храбро напавшего его небольшого пятитысячного отряда (Новгородом Шведы овладели тогда (Июля 15-го, 1611 г.), благодаря нерадению Градоначальников его (Князя Ив. Никит. Одоевского и Вас. Ив Бутурлина) и измене одного Новгородца (Ивашки Швала), введшего в Новгород неприятеля ночью (с 15 на 16-е Июля) Чудинцевскими воротами. О. Б.). Новгород — местопребывание первенствующего Русского Митрополита. К его же области принадлежала и крепость Иваньгород (arx Iuanogrodia), построенная тем же Иваном при реке Нарове из тесаного камня в 1495 году, а не жестоким его внуком, как думают некоторые (Несправедливо, но в 1492 году, у реки Нарвы или Наровы, на Девичьей горе. О. Б.). Ямы (Jamma), Копорье (Coporium) и Орешек (Oreschakum), или Нотебург (Noteburgum), в Ингрии отняты вооруженною рукою у Москвитян или самим Карлом, или сыном его, Густавом Адольфом, вместе с Кексгольмом (Kexholmia) в Карелии (Саrelia), подаренным Карлу Василием Шуйским за присланное от него вспоможение против поляков. Все эти места перешли в вечное владение Шведов, по праву войны и под новыми названиями, по мирному Столбовскому (Stolboviensis transactio) договору, заключенному в 1617 году между тем же Густавом Адольфом и Великим Князем Михаилом Федоровичем и подтвержденному юным королем Карлом XI и Царем Алексеем Михайловичем в 1661 и следующем годах (Мир с Шведами заключен был, при посредничестве Английского Посла (Джона Мерика) в селе Столбове, между Тихвины и Ладоги, 27-го Февраля, 1617 г., по которому Poccия удовольствовалась токмо возвращением одного Новгорода с малою частью Уезда. При Алексее же заключен был, в Октябре 1661 г., в Кардисе (деревне между Юрьевом Ливонским и Колыванью), и по нему Царь уступил Швеции все завоеванные Ливонские города, а через год почти последовало подтверждение в Москве и Стокгольме со стороны Королевы Елеоноры, с ручательством за малолетнего Короля, Карла XI. О. Б.). [132]

Вологда (Volochda) тоже была новгородская область, получившая название от протекающей по ней реки и с трудом доступная, по причине частых болот и густых лесов: таким образом она обещает Государям в главном городе, Вологде, на реке Сухоне (ad Suchanam), самое безопасное хранилище для их казны, под защитою чрезвычайно сильной крепости, она же служит и местопребыванием Архиепископа, Пользующегося преимуществом перед другими.

И Устюг (Ustiuga) был Новгородская область, названная от устья реки Юга (ob ostio Jugae), где возвышалась в старину крепость с городом Устюгом, ныне перенесенная немного повыше (То есть, Сухона и Юг, соединясь вместе, составили реку Северную Двину, потому город, построенный тут, получил название свое Устюга (Устье Юга). Называют его и Юстюг Великий. О. Б.).

Наконец, тоже была и Двинская (Duina) обширная область с городом Холмогоры (Colmogoria) и очень населенною страною на реке Ваге (Vaga). По случаю бесплодной почвы, в старину эта область считала у себя немного жителей, а ныне благодаря удобству знаменитой ее пристани у Михаила Архангела (Michaelis Archangeli emporii) (То есть, Архангельска. О. Б.) она изобильна и жителями, и товарами. Свое название получает от протекающей по ней реки Двины (Duina), а эта называется так потому, что образуется из слияния двух рек, Сухоны и Юга (a Suchanae et Jugae confluxu), так как Двина на Русском наречии то же, что и “два” (Нелепость! О. Б.). Сухона берет начало из Кубенского (Koinski) озера в Вологодской области (Вытекает из юго-восточной оконечности Кубенского озера в границах Вологодского Уезда. До впадения в нее р. Вологды слывет Сухона Рабангой, Рабонгской Сухоной, отселе до впадения р. Двиницы — Нижней Сухоной, Окольной же Сухоной зовется большая излучина ее, в которую впадает р. Лежа. О. Б.). Имя реки Вологды, впадающей в нее в 42 милях ниже города того же имени (Река Вологда вытекает с границы Вологодского и Череповского Уездов и впадает в Сухону Окольную, выше города за 100 верст. О. Б.), она заглушает своим, и так обогатившись чужим добром, да [133] смешав это нечестно добытое богатство, будто собственность, со своими наследственными водами и захватив еще с собою другие незнатные реки, уносит все эти воды дальше к востоку на пространстве 500 миль и оставляет назади у себя городки: Сухкум (Suchkum) (Устюг?), Тотьму (Totmam), Брусенец (Browsenskum) (Брусенец, по Географическим Словарям Щекатова и Гагарина, укрепленный городок Вологодской Губернии в Великоустюжском Уезде, вероятно, нынешняя деревня Брусенатская, показанная в атласах Вильбрехта, на правом берегу р. Сухоны, ниже города Тотьмы.), Бобровский (Bobroweskum) (Ныне Бобровский Ям, на р. Бобровне, близ впадения ее в Сухону.) и Стрельну (Strelnam) (“А от Бобровска до Стрельного 50-т верст, от Стрельного 50 верст до Устюга Великого”, сказано в “Книге Большого Чертежа”. Ныне Стрелицкий погост на р. Стрельне, впадающей в Сухону.). Но только что пройдет город Устюг (Ustiugam), как изливается в Юг (Jugam) и таким образом наказывается по праву равного воздаяния. Потому что обе эти реки, слившись вместе, лишаются своих имен, так что из точки их слияния катится на всем пространстве прямо к Северному океану уже другая река, носящая название Двины (Duina). По дороге она увеличивается еще самыми многоводными на 500 верст реками: Пермяной (Permanae), Вычегдой (Witzogdae) (Вычегда берет начало в Усть-Сысольском Уезде Вологодской Губернии, а в Соль-Вычегодском, в 16-ти верстах от города Соль-Вычегодска, впадает в Северную Двину.), Вагой (Vagae) (Вага берет начало в Тотемском Уезде Вологодской Губернии, а в Архангельской, в Шенкурском Уезде, впадает в Двину.) и Пинегой (Pinegi humeribus) (Пинега берет начало в Вологодской Губернии, а в Архангельской, в Холмогорском Уезде, впадает Северную Двину.), протекает через многочисленные по берегам ее и очень многолюдные деревни и городки: Двину (Duinam) (Двина?), Емцу (Jempsam) (Емецкое село и приход в Холмогорском Уезде Архангельской Губернии.), Холмогоры и монастырь Михаила Архангела. Но всегда верная своему Государю, впадает в Двинскую губу (sinum Granuicum). Да и никогда не приходит туда без ноши на своем хребте, потому что совсем завалена перевозкой: привозит то выделанные воловьи кожи, то следующие еще к выделке [134] лосиные, то коноплю и смолу, то льняное семя и сало, то воск и приготовляемую на Волге белужью, осетровую и других рыб икру (ovis icarii), то липовую, ясеневую, вязовую и ивовую очищенную золу для суконного и мыловарного дела, то медвежьи, волчьи, лисьи, беличьи, рысьи, хорьковые, куньи, собольи и другие меха: все это для Англичан и Голландцев, приезжающих каждый год туда морем в известную пору лета. Они берут все эти вещи, да еще слюду, добываемую из гор на берегу Двины, и вытопленное из тюленьего жира масло, и либо уговорившись сначала об обмене на свои товары, либо тут же сторговавшись в цене, отдают за то привезенные по Средиземному морю и океану разные благовонные вещества: сахар, шафран, соленые сельди, мальвазию, Испанские и Французские вина, сукна разного рода и цвета, Голландское полотно, зеркала, ножи, сабли, пистолеты, ружья, пушки, медь, свинец, олово, шелковые ткани, атлас, аксамит, камку, обьярь, золотой, серебряный алтабас, полотняные, бумажные и шелковые чулки, пряденое золото, жемчуг, перлы, алмазы, рубины, смарагд, сапфиры, хризолиты, аметисты, топазы, наконец, огромное количество золотых и серебряных денег. Все это отвозится вверх по реке, к городу Вологде, а потом по зимней дороге в Москву, в продолжение 8 дней пути.

Казанское, бывшее некогда Татарское Царство получило название от своего столичного города, а этот от реки Казанки (Kasanska), обтекающей его своим извилистым руслом. Казань построена Перекопскими беглецами из Тавриды в Княжение Василия Васильевича в Московии. Василий Иванович заставил ее брать от него Царей себе. А потом, когда она возмутилась было, он стеснил ее лишениями опасной войны, однако ж не покорил. Но в 7061 году от С. М., в 1552 от Р.Х., сын его Иван взял Казань после шестимесячной осады (Октября 2-го. О. Б.) и вместе с ее Черемисами (Ceremissis) заставил смириться под властью Москвы. Однако ж в виде вознаграждения за обиду подчинил ей соседнюю себе Болгарию (Bulgariam), которой терпеть не мог за частые мятежи, чтобы эта страна, не привыкшая к покорности, научилась носить чужое иго, и украсил Казань учреждением в ней Митрополии и местопребывания Митрополита. [135]

Астраханское Царство, принимающее в широкое устье Волги пришлые в нее реки и сопровождающее ее в Каспийское море посредством многих рукавов, было старинным наследием длинного ряда Царей Татарско-ногайской орды. Иван Васильевич в 1554 году, 1 Августа (По другим Июля 2-го, 1554 г. О. Б.), отнял его у них с городом Астраханью, славною во всей области пристанью, на левом берегу Волги, в 60 верстах от Каспийского моря (Hircanum Маrе) (Теперь в 80. О. Б.). Он выгнал из города всех Татар и, оградив его сначала каменной стеной, заселил одними Русскими жителями и почтил местопребыванием Архиепископа. Астрахань изобилует весьма хорошею из озер солью, рыбой из Волги, птицами из камышей и кустарников; в ней не только много плодов, но и довольно вкусное виноградное вино: как цельное, без всякой примеси, она отправляет его в Московию для употребления при церковном богослужении.

Сибирь (Sibiria) сделал сначала своею данницею Иван Васильевич Старший (III-й), а потом совершенно покорил ее Младший. Это самая обширная область, известная как несчастное ссылочное место виноватых, а также и невинных изгнанников. Понемногу захватывая соседних Татарских Князей и время от времени делая их своими данниками, благодаря опустошительным набегам в разные стороны, Московия распространила свои разбросанные пределы даже до Иммауса (Immaum) (если правду говорят Москвитяне); перенесла бы их и еще дальше, если бы недавние военные неудачи не остановили ее нападений. Главный город Сибири Тобольск (Tobolia), построенный Москвитянами на высокой горе при самом впадении Тобола (Tobola) в реку Иртыш (Irtischii) и обнесенный деревянной стеною, под защитою тут же пристроенной деревянной крепости. Город пользуется почестию Архиепископства и мужского монастыря; населяют его одни Москвитяне, а для всех других пришлецов отведен подчиненный Тобольску городок на берегу Тобола. В известное время года в Тобольск со всех сторон стекаются Татары из своих Царств для торговли, однако ж они никак не хотят отдавать своих товаров за деньги, а только меняют на другие, привезенные из Архангельска. К Тобольской области [136] принадлежит и большой город Тюмень (Tumenium), в 64 верстах (Ныне в 250 верстах. О. Б.) к югу от Тобольска, при реке того же имени, обнесен деревянным острогом и тоже населен одними Москвитянами, так как Татары должны довольствоваться своими жилищами на другой стороне реки. Также и Верхотурье (Virchaturia), деревянный город, не уступающий обширностию Тюмени, в 220 верстах от нее (Ныне за 500 верст. О. Б.), тоже к югу, и построенный на горе при реке Туре (Tura), впадающей потом в Тобол. Между ним и Тюменью поднимаются очень высокие горы, поросшие множеством кедровых лесов, откуда Великий Князь ежегодно получает огромный доход с этого обширного Царства в разных очень дорогих мехах. Природные жители Татары — идолопоклонники и говорят собственным наречием, и даже до сих пор не знают употребления хлеба. Не потому, однако ж, как пишут некоторые, чтобы стужа не давала дозревать жатве, но вследствие обычая, почти общего всем народам той области, которые довольствуются звериным мясом да рыбой, а этого у них большое изобилие, и потому пренебрегают употреблением хлеба. Впрочем, Московские поселения, заведенные там, также ссыльные воины и Воеводы обрабатывают для своего употребления самые плодородные поля, особливо у Тюмени, и в свое время собирают с них вверенное им семя с самой богатой для себя прибылью, сверх всякого ожидания. Пьют пиво, квас и водку. Меду у них нет, потому что совсем нет пчел. О виноградном вине тоже не заботятся, так как очень удобно привозить его из залива Белого моря.

Те трое братьев варягов, или вагриев, Рюрик, Синеус и Трувор, не владели Псковским Княжеством (dominium Plescoviense): оно находилось под властию Князей, которых тамошний свободный народ брал себе, по желанию, у своих соседей. Рожденный вне брака Володимир, правнук Рюрика, пошел войной на одного из таких Князей, варяга или вагра Рогвольда (Rockwologdum), за то что тот отказал выдать за него дочь свою Рогнеду (Rochmida): он убил Рогвольда вместе с двумя сыновьями, а свою любезную, несмотря на ее сопротивление, взял себе в жены против воли богов, покровителей брака. [137] Город этот, ныне местопребывание архиепископа, взят был потом, в 1241 году, ливонцами, но, немного времени спустя, получил прежнюю независимость от Александра, сына Ярослава, Великого Князя Московского, с помогавшими ему Татарами Он счастливо наслаждался самым цветущим состоянием под покровительством выбранных им самим Князей, под своими законами, охраняемыми городским правительством, при чистоте своих нравов и безопасности свободы. Его спокойствие было нарушено в 1414 г. Литовским Князем Витовтом, который долговременной осадою заставил его сдаться, обложил данью, отдал в управление Георгию, Князю Московскому; когда же, через 12 лет потом, город оказался непокорным, Витовт наказал его денежной пеней. В 1509 году, по злодейскому заговору некоторых Священников, Псков был предан Василию Ивановичу и, лишенный граждан, отправленных Василием в ссылку, совсем изменился в самую худую сторону среди чрезвычайной распущенности нравов пришлых Москвитян, которые пробрались туда (Покорение Пскова Генваря 13, 1510 года, когда “спустише колокол вечной (вечевой) у Св. Троицы, и начаша Псковичи, на колокол смотря, плакати по своей староне и по своей воли”. О. Б.). Укрепленный промежуточными стенами в четыре ряда (“Hынешний город Псков, - пишет о нем в своем Словаре Щекатов, - стоит на восточном или на правом берегу реки Великой, и разделяется на три главный части: на Кремль, Средний город и Большой город. Кремль стоит при самом устье р. Псковы, на левом ее берегу, весь каменный с толстыми стенами. Укрепление cие называется Довмонтовою стеною, без сомнения, по имени его построителя, мужественнейшего из всех Князей Псковских, Довмонта, во Св. Крещении Тимофея, княжившего в Пскове от 1266 по 1299 год, который и похоронен в Соборной церкви. Средний город заключается в каменной стене, идущей от Кремля вверх по левому берегу р. Псковы и обращающейся, наподобие полумесяца, внутри города так, что задний ее конец примыкает опять повыше Кремля к стене Большого города. Последний окружен стеною, идущею кругом всего Пскова”.), он отразил нападения: в 1581 году — Польского Короля Стефана (Августа 25 дня. В Пскове начальствовали тогда Бояре и Воеводы, Князья Шуйские, Василий Федорович и Иван Петрович, с другими; из них последний ответствовал за всех Воевод. “Тогда же Баторию, яко мало на свой меч не пасти, яко мнетися сердцу его не треснути”. После 46 отбитых приступов, Генваря 15 дня, 1582 г., заключен был мир в Запольском Яму. О. Б.), а в 1614 году — Шведского [138] Густава Адольфа (Именно 1616 г., Октября 7, вылазки Псковитян, управляемых Воеводами: Боярином Василием Петровичем Шереметевым, Федором Леонтьевичем Бутурлиным и Князем Афанасьем Федоровичем Гагариным, вынудили Короля Шведского снять осаду и “пойти за море”. О. Б.). Впрочем, не один только Псков, по ложному известию Пясецкого (Piasecius), во всей Московской области обнесен каменными стенами, кроме местопребывания Великих Князей, Москвы, да еще Смоленска, потому что, не говоря уже о крепости Борисове (Borissovia) в 6 милях от Можайска, вправо, устроенной из вала, кольев и камней и напрасно осаждаемой в 1617 году Литвином Ходкевичем (a Lituano Chodkievicio), о Коломне (Columna) на Оке и Нижнем Новгороде (Novogardia Inferior), обнесенных каменными стенами, о Казанской крепости, с такою же оградой, и городе Астрахани, которую Иван Васильевич укрепил самыми толстыми каменными стенами, нам встречаются еще: Великий Новгород (Novogardia Magna), Тула (Tulla), Можайск (Mosaiscus) и Вологда, обороняемые отчасти каменной крепостью, отчасти же высокими и толстыми кирпичными стенами.

Подобно реке Неману или Хронону, который, поглощая в своем течении разные воды, все растет и растет, Литва (Lituania) тоже с ничтожного начала увеличилась до весьма значительного пространства. Правда, что после своего появления у Куронского залива, между Пруссией и Жмудью (Samogitia), быстро идя вперед против течения Немана, к концу X-го века и в правление Итальянца Палемона (principante Italo Palaemone), из рода Колонны (ex gente Columna), она столкнулась на своем пути с счастьем Киевского Владимира Святославича и от этого удара лишилась независимости, однако ж вскоре потом освободилась при детях Палемона: Борке (Воrсо), Куноне (Cunone), или Кунасе (Cunasso), и Спере (Spera). В соседстве Юрии (Juriae) и Немана они построили Юрбург (Jurborco), а при впадении в Неман Вилии (Vilia) — Ковно (Cauna), на озере же между реками Невежею (Nieviaza), Свентою (Swianta) и Червентою (Tzerwenta) — Сперу; после того сын Кунаса Керно (Kierno) построил на Вилии Кернов (Kiernoviam), который в продолжение длинного [139] ряда лет был местопребыванием Литовских Князей. Литва так сильно укрепила громоздкое здание своего Государства, что, все увеличиваясь, среди взаимной братской ненависти между Князьями-братьями из рода Ярослава Киевского, завоевала Браслав (Braslaviam) и навсегда удержала его за собою при Князьях братьях Керне и Гимбуте (Gimbuto). Такую смелость Литвы не в силах был спокойно сносить Роман Мстиславич (Micislai filius), сын Володимирова правнука, получивший в 1198 году в ленное владение от Краковского Князя Лешка Белого (Leski albi) Галицкое Княжество, отнятое у его предка Уграми в начале XIII-го века, отплатил за эту отвагу Литовцам неоднократными победами, наказав их немаловажною частью завоеванной ими области и заставив их дать себе клятву в верности и платить постыдную дань (Уже в 1188 г. Галицкие Бояре, но смерти Ярослава Осмомысла, удалив сына его, Владимира, призвали было к ceбе Волынского Князя, Романа Мстиславича, которого, однако, Владимир вытеснил при помощи Угров, посадивших на престол, не его, а Королевича своего, Андрея. Спустя два года (1190) Казимир II Справедливый (1178—1194), выгнал Андрея для Владимира, за что он с Романом и Всеволодом Бельзским помогли Казимиру изгнать Мечислава Старого из Кракова (1191). В 1196 г., по смерти Казимира, Роман сражался с Мечиславом при реке Мозгаве, как союзник Лешка Белого, старшего сына Казимирова, у которого Мечислав Великопольский (Старый), как представитель старшей линии, оспаривал престол Краковский. И хотя Мечислав, по договору с Лешком, получил Краковское Княжение (1200), но Лешек, в благодарность Роману за участие в его судьбе, помог ему взойти на Галицкий Княжеский стол, упраздненный кончиной (1198) Владимира Ярославича. Польское войско, предводимое Краковским Воеводой, Николаем (ум. 1207), явилось в Галич и принудило жителей его принять Романа. Об утверждении Романа в Галиче в наших летописях нет никаких сведений, но лишь в Польских (Стрыйковского, Бельского, Кромера и т. п.): потому не удивительно, что, опираясь на них, Майерберг толкует тут о ленной зависимости Романа от Лешка. Мог ли он допустить ее, сделавшись Государем всей Руси по самый Днепр (одолев Князей Черниговских и Kиeвского, Рюрика, коего изгнал, а на его место посадил другого, в зависимости от себя)? Напротив, уже в 1204 г. требовал вознаграждения себе от Поляков (пpи Владиславе Тонконогом, Мечиславовом сыне и преемнике в Кракове (1202—1207), и, не получив его, опустошил часть Сандомирской земли и домогался Люблина, который осаждал, но узнав о том, что Лешек и Конрад, брат его, Князь Мазовский, выступили против него, пошел им на встречу и у Завихвоста (в 14 верстах от Сандомира), сразился с Поляками, побежден и убит ими, удалившись с малочисленною дружиной от главного войска (1205)). Но когда через пять лет после того он убит был при Завихвосте (Zawickwustum), честолюбие его преемников, как будто на погибель им самим, порождая междоусобные раздоры, ободрило сыновей Гимбута, Живибунда (Ziwibundus) и Монтвила (Montwillo) освободить свой народ из рабства. В 1217 году они послали Эрдивила (Erdivilum), сына Монтвилова, с отборным войском под начальством опытных вождей: Литовцы сперва восстановили и укрепили Новогородок (Novogrodeko), захватили Гродно (Grodnam), Брест (Brestiam), Дрогичин (Drohyczinum) и все пространство между реками Вилией и Припетью (Prepetium) и поставили в них охранительные отряды для защиты. Через два года потом Мингайло (Mingailo), сын Эрдивила, Князь Новогородецкий (Novogrodeki), напал на Полоцк (Polociam) и взял его: этот город пользовался в то время свободою, употребляя ее во зло и обижая соседей. А на другой год сын его Скирмунд (Skirmundus) в промежуток немногих месяцев разорил Пинск (Pinsco) и Туров (Turovia) и, убив Царя Заволжских Татар Балаклая (Balaclajo), овладел Мозырем (Mozyro), Стародубом (Starodubo), Черниговом (Czernicovia) и совершенно всею [140] Севериею (Severia), бывшею под властью этого Царя. При таком распространении пределов Литвы Князь ее Рингольд (Ringoldus), сын Гимбута, первый принял титул Великого Князя. Зависть соседей возбудила против него жестокую войну, но, разбив сперва Киевского Князя Святослава и счастливо истребив войско союзников, он храбро отстоял свой новый титул. Этот титул возвысил потом сын его Миндовг, или Миндан (Меndogus sive Mindanus); с вынужденной покорностью подчинившись мирным условиям, предписанным ему магистром ливонских рыцарей Андреем Штукландом (Stuckland), он принял Святое крещение на Новогородецком поле (К этому он побужден был крещенинм в Риге же племянника своею Тевтивила, воевавшего против него с Русскими Князьями (Романовичами). Сведав, что Рижане собираются помогать ему, Миндовг испугался, склонял богатыми подарками Геермейстера на свою сторону, который, с своей стороны, склонил и его креститься: “крещение же его лестиво бе; жря бо богом своим в тайне”. О. Б.) в 1252 году от Епископов Рижского и Хельменского (Culmensem) и властию [141] Римского Первосвященника Иннокентия IV-го возведен в Королевский сан (Новгородок был стольным городом Миндовга, который отпал от Христианства потому, что Немецкий Орден не изменился в отношении своем к Литве; умер он 1263 г. О. Б.). Благодаря расположению Римского престола, он передал бы этот сан своим преемникам, если бы вскоре не снял с себя личины, надетой им только из страха, и не отрекся от Христианской Веры. В возмездие за оскорбление Бога в скором времени сам он и сыновья его Руклий (Ruclius) и Репик (Repicus) не в силах были управиться с заговором своих подданных и погибли. В продолжение многих лет после того Литва, тревожимая набегами и разорениями Прусских и Ливонских Крестоносцев, никогда и нисколько не падая духом, наоборот, и сама беспокоила их: тоже опустошала их поля, жгла деревни и села, а Князья ее вредили друг другу взаимными происками. Но в 1319 году (По другим это произошло в 1320 г. О. Б.) Гедимин (Gediminus), пользовавшийся покоем от них, по заключенным с ними мирным договорам, обратил свое оружие и ненависть на Русских (in Russios) и, сошедшись под самыми стенами Володимира (Volodimiriae) (Волынского) с Князем его, тоже Володимиром (Volodimiro), победил его войско, убил его самого и овладел этим городом и областью. Потом, когда Лев, Князь Луцкий (Luceoriensi Leone), бежал от него из своего города, он взял и Луцк и, присоединив к Литве всю Волынь (Volyniam), отдал ее под охранение Воеводе. Едва только прошла зима, он напал на Киевскую область и покорил ее всю, с главным городом, выгнав оттуда Киевского Князя Станислава (Stanislao). Вскоре в победоносном шествии своем он отнял Брянск (Branskum) у Князя Романа (Romano) и Переславль (Реreslaviam) у Князя Олега (Olego) и подвинул пределы Литвы даже до Путивля (Putivulum). После того близ Кернова он построил Троки (Тroсоs), а там, где р. Вильна (Vilna) впадает в р. Вилию (Viliae), или Нериду (Neridi), заложил город Вильну (Vilnam), защищаемую двумя крепостями. Сын же его Ольгерд разбил в 1331 году Перекопских Татар в Великой битве при Синих Водах (ad Siniavodam) (По словам Стрыйковского в 1331 г, но собственно в 1363, где победил 3-х Татарских Князей, начальствовавших над 3-мя Ордами, прогнал их за Дон, опустошил Тавриду, а в ней Херсон, с тех пор переставший существовать. О. Б.) и возвратил себе Подол [142], (Podoliam) которым владели они со времен Батыева нашествия. На другой год потом он сделал неприятельский набег на город Москву, в священнейший день Воскресения Христова, вошел в нее и заставил просить у себя мира Великого Князя Дмитрия Ивановича (Demetrium Juanowicz), между прочими условиями которого пределы Литвы раздвинуты были к Можайску (Mosaiscum) и к р. Угре (Ugram). В 1386 году, 14-го Февраля, сын его (В названных годах ничего подобного не было. Походов Ольгерда к Москве было два: первый, в 1368, по жалобе Тверского Князя, Михаила Александровича, лично Ольгерду, своему зятю, на Дмитрия Ивановича, за несправедливые с ним поступки и нападение. С огромным войском и всеми Князьями Литовскими, братом Кейстутом, сыном его, Витовтом, и Михаилом, подступил он, в Ноябре, к Москве, осадил ее и, после трех дней, не могши ее взять, “монастыри и церкви и села попали, а Християн изсече, удалися в Литву”. Второй поход был в 1370 г., также по жалобе Михаила Александровича: Ольгерд, с Кейстутом, Литовцами, Смоленцами и Тверичами, явился под стенами Москвы, в половине Декабря, стоял тут 8 дней и, услыхав о сильном ополчении, спешившем на выручку, испугался, просил замирения, что и последовало сроком до Петрова дня, после чего ушел в свои владения. Третий поход гораздо меньший, происходил в 1372 г. тоже по просьбе шурина своего, Михаила, с которым соединился в Калуге (около половины Июня), но, встретив войска Русские, примирился, заключив перемирие с 1-го Августа по 26 Октября. Ольгерд умер 1377 г. Христианином, схимонахом, обращенный из язычества второй cупругой своей, Юлианой, приняв имя Александра, а в монашестве имя Алексея. Здесь же рассказ Майерберга основан весь на Стрыйковском, который все три похода соединил в один, со множеством выдумок, повторенных и Майербергом. Он называет Дмитрия Ивановича Семечком; Угра же, как замечает Карамзин, не могла быть границей нашей уже потому одному, что Княжество Смоленское было тогда самостоятельное Княжество. О. Б.) Ягайло принял Святое крещение в Кракове и, нареченный Владиславом, женился на Ядвиге, дочери Короля Людовика, которая еще при жизни ее отца, с согласия вельмож Государства, давно уже помолвлена была за Вильгельма Австрийского и, следовательно, скорее была принуждена, нежели убеждена, к этому замужеству, в приданое за нею он взял Польское королевство, а, в свою очередь, дал в вено за нее Великое Княжество Литовское с Жмудью (Samogitia) и прочими областями, бывшими в его владении. Впрочем, он объявил, что брат [143] его Казимир Скиригайло (Casimirus Skirgello) будет Великим Князем Литовским, но в полном у него повиновении. Но этот трусливый, преданный пьянству и буйный Князь сделался вскоре предметом ненависти и презрения своих подданных: в 1390 году от него отложился дядя его Витовт (Vitoldus) и с помощью войска Марианских рыцарей принудил его довольствоваться одним Киевским Княжеством, а все остальное уступить ему на праве ленного владения, зависимого от Ягайла (Ягайло присудил брату своему, Скиригайлу, Киев, Кременец и Стародуб, под верховною зависимостью Витовта и, в случае недоразумений, обязанностью обоих судиться у Польской Королевы, Ядвиги. Это происходило в 1392 г. О. Б.). На съезде в Городле (in comitiis Hrodlensibus), в 1413 году, было постановлено, чтобы, по смерти Витовта, Великое Княжество Литовское навсегда оставалось в соединении с Польшею и при равенстве прав его дворянства с Польским признавало Князем только того, кого даст ему Ягайло (Городло на Северном Буле. Договор Городельский оспаривается некоторыми писателями, называющими его вымыслом позднейшего времени. О. Б.). Так, по смерти Витовта без наследников, 27 Октября 1430 года, в Троках (Trocis), Ягайло хотел, чтобы Великим Князем Литовским стал брат его Болеслав Свидригайло (Boleslaus Suidrigelo) (Но Свидригайло сделался преемником бездетному Витовту не по желанию Ягайла, не имевшего уже права на престол этот, в следствие своего отчуждения от него принятием престола Польского, но по праву старейшинства, которое принадлежало брату его, Свидригайлу, тем более, что он был и Исповедания Православного. Свидригайло тотчас потребовал возвращения захваченных Ягайлом Русских городов и держал его под стражей в Вильне, куда он было приехал. Ягайло принужден был удовлетворить брата; но как Поляки не согласились того исполнить, то возгорелась война. Рассказ о ней Майерберга неверен, равно и рассказ о дaльнейшeм. Смотри “Историю Червоной или Галицкой Руси, Д. И. Зубрыцкого”, в переводе моем с Польского на Русский (М. 1845 г.), стр. 268—314. О. Б.). По изгнании Свидригайла место его заступил Сигизмунд, брат Витовта, но, злодейски убитый своими подданными в Троках в Вербное воскресенье 1440 года, он уступил свое место третьему сыну Ягайлову, Казимиру. Через 42 года после того, по смерти Казимира, его заменил сын его Александр, а когда и этот умер 19-го Августа 1506 года в Вильне, ему наследовал 20-го Октября брат [144] Сигизмунд, который еще при жизни своей 18-го Октября 1529 года в Вильне отдал Литовское Княжество сыну Сигизмунду Августу, и при нем на Люблинском Съезде в 1569 году оно наконец было навсегда присоединено к Польскому Королевству, которому уступило также Киев, Волынь и Подляхию. Из этого обширнейшего Княжества недавно занятые войсками Алексея города: Витебск (Vitepscia), Полоцк (Polocia), Смоленск (Smolenscia) и Северия (Severia) и теперь еще находятся в его власти.

Смоленское Княжество (Smolenscensis Ducatus), по уверению Русских письменных летописей, родственник Рюрика и опекун (tutor) Игоря Олег отнял у Славян Кривичей (Slavis Kriwitziis). Володимир I-й назначил его в потомственный удел предпоследнему из 12-ти своих сыновей Станиславу (Stanislao), а Ярослав, сын того Володимира, — меньшому сыну Вячеславу (Venceslao), которому наследовал сын последнего Борис (Воrissus). Но после бездетной смерти Бориса, по назначению двоюродного брата, Володимира Мономаха, при котором все Русские Княжества соединились в одно тело, Смоленское Княжество было отдано восьмому его сыну Мстиславу (Micislao), передавшему его праправнуку своему Георгию, правнуку Глеба. Этот, взятый в плен в сражении с Витовтом, где пал и отец его, Святослав, лишился своего Княжества, уступленного победителем брату его Глебу (Hlebo), но в том же еще году Смоленск был отнят у него с помощию жестокой хитрости и обращен в Литовскую область. В 1403 году Георгий овладел им опять, по наущению и с вспомогательным войском своего тестя Князя Рязанского; однако ж Бог отплатил ему за жестокость, с какою он свирепствовал там надо всеми: он принужден был уступить силе Витовта, подоспевшего к Смоленску с многочисленным войском, а сам бежал в Москву к Василию Дмитриевичу (ad Basilium Demetrowicz) с сыном Федором, по мнению Русских летописей, или, по известию Польских историков, в Угрию (in Hungariam) и там убит в одном сражении в качестве воина Короля Сигизмунда. Спустя 37 лет возмутившиеся Смольяне овладели городскою крепостью и, пригласив соседнего Дорогобужского (Drohobuso) Князя Андрея Дмитриевича (Andream Demetrowicz), поставили его своим Князем, но вскоре низложили и приняли Георгия Лингвения (Georgium Linguienium), [145] тотчас же прогнанного Казимиром Ягайловцем, Великим Князем Литовским. После того Смоленск со всем его Княжеством находился в зависимости от Литовцев, которые в исходе XV-го века нашего спасения целых два года кряду превосходно отбивались от жестокой осады Московского Князя Дмитрия Ивановича (Demetrii), три раза принимавшегося осаждать Смоленск. Но в 1514 году, в Царствование в Польше Сигизмунда I-го, брат этого Дмитрия Василий возвратил Смоленск при содействии передавшегося ему потомка Русских Северских Князей Михаила Глинского (Michaёlis Linczkii), после чего преемники Василия всегда храбро обороняли этот город даже от усилий Константина Острожского (Constantini Ostrogii), неистовствовавшего после своей победы над Челядиным (Celadinum) при Кропивне (ad Kropiwnam), до тех пор, пока 13-го Июня 1611 года не овладел Смоленском и не заставил его подчиниться Литовцам другой, более счастливый, Сигизмунд, защищавший избрание в Московские Цари сына своего Владислава. И после напрасных попыток Великого Князя Михаила Федоровича (Michaёle Fedorowicz) покорить Смоленск обещаниями и орудием в 1616 и 1633 годах, примирение между ним и Владиславом могло состояться не иначе, как только с отречением Великого Князя в Пользу Литвы навсегда от всех прав, какие он мог иметь на Смоленск, а также и от титула Князя Смоленского. Алексей подтвердил этот договор, не давая, однако ж, ему никакого веса, так как невыгодный мир не может быть прочен: в 1654 году он дождался такого времени, когда Польша занята была холопским возмущением мятежных Казаков, и 4-го Октября после недолгой осады овладел самою сильною Смоленскою крепостью благодаря измене малодушного Воеводы Филиппа Казимира Обуковецкого (Philippi Casimiri Obucowicii Palatini). Воеводе дал этот предательский совет из корыстолюбия отщепенец от Католичества Лидский Кравчий Альберт Голимонт (Albertus Golimont). Вместе с крепостью Алексей подчинил себе и все Княжество и по-прежнему принял название Князя Смоленского (По Русским летописям Воеводой в Смоленске был тогда Филипп Казимир Обухович, при нем Полковник Корф, которые и сдали его 23-го Сент., 1654 года. О. Б.). [146]

Великий Князь Ярослав Всеволодович (Jaroslaus Sevolodicz), воротившись из своего убежища, Великого Новгорода, в Москву после разорения, причиненного России Татарским Царем Батыем (a Bato), построил город Тверь (Tuveriam), близ слияния реки Тверцы (Tuverzae) с Волгою (Но Тверь построил Всеволод Юрьевич 1181 года. См. Карамзина И. Г. Ш, прим. 61. О. Б.). Он оградил его деревянною стеною при самом впадении Тверцы в Волгу и приписал к нему половину города Торжка (Tuverzakii) и обширную волость, которую отдал предпоследнему из 9-ти своих сыновей Ярославу с Княжеским титулом. С того времени это Княжество, имея собственные законы и монету, было самое цветущее из всех Русских Княжеств: род Князей его продолжает жить еще и ныне в частных Князьях, лишенных уже родового наследия и под измененными прозваниями. Иван, сын Василия Темного, женившись на Марии, дочери Великого Князя Тверского Бориса, отнял это Княжество у брата его Михаила, потомка Ярославова в седьмом колене. Этот в 1486 году бежал к сыну Ягайлову Казимиру, проживавшему в Вильне. С той поры это Княжество, зависимое от Московских Государей, стало приходить в упадок и, разоряемое в последовавших затем междоусобиях то поляками, то шведами, выгонявшими поочередно друг друга, едва только может представить какие-нибудь жалкие остатки своей старинной славы. Так счастье, по своей изменчивой причудливости, повертывает сверху вниз города и Царства на легком своем колесе.

В 1319 году Гедимин присоединил к Литве обширнейшую и плодороднейшую область Волынь (Volynia), разделявшуюся на ближнюю и дальнюю и в древности населенную Тирангитами, или Тиритами (a Tyrangitis sive Tyritis). Потом она была славным местопребыванием многих Князей и состоит из двух округов: Кременецкого (Cremenecensem) и Луцкого (Luceoriensem). Потому что после того, как в битве под самыми стенами города Володимира (Волынского) погиб, храбро сражаясь, Русский Князь Волыни Володимир и, по такой же благосклонности счастия, Лев (Leo), Князь Луцкий, был прогнан в Северию, Гедимин покорил оба города с их областями и вверил их охранению Воевод и войска Литовского. Хотя в 1349 [147] году Польский Король Казимир и занял почти всю эту область, а в 1365 году лишил Кейстута (Kyestuto), Гедиминова сына, и свободы, и города Володимира, однако ж Кейстут первую возвратил бегством, а последний — оружием. И так обладание этою областью, следуя изменчивым переходам военного счастия, было спорным у поляков с Литовцами. Потому что в 1437 году Литвин Свидригайло (Suidrigelo), принужденный просить мира у Владислава, прозванного, по его поражению, Варнским (Varnensis), уступил ему Луцкую область с большею частию Волыни, а Владислав отдал ее в удел сопернику Свидригайла Сигизмунду, с условием, чтобы, по его смерти, она опять возвращена была Польскому Королевству. Но по исполнению этого условия Ягайловец Казимир опять отдал ее своему дяде Свидригайлу. Наконец, в 1569 году, вследствие соединения Литвы с Польшею, эта область была уступлена последней и вошла в состав ее. Бесчисленное Московское войско, посланное Алексеем, опустошило ее своими неприятельскими набегами по всему ее протяжению. Но в 1660 году оно было наказано за свои разорения потерею 70 тысяч человек под начальством Василия Борисовича Шереметева (sub Basilii Borissowicz Tzeremetow) близ Любартова (рrоре Lubartoviam).

Подол (Podolia), с чрезвычайно плодородною почвою, мрамором и алебастром, в древности населяли его Певкины (Peucini), из племени Бастарнов, выгнанные потом сарматами, а впоследствии подпал он под власть Полякам, по собственному их уверению, потом же, покоренный Скифом Батыем, долго стенал под игом Перекопских Татар (Praecopensium Tartarorum). Ольгерд, сын Гедимина и Великий Князь Литовский, разбивши в жестоком сражении при Синей Воде Султана Кутлубука (Katlubako), Качибея Гирея (Kaczybego Gierego) и Султана Дмитрия (Dimeytero Sultano) и храбро прогнав их, отдал эту область своим племянникам, сыновьям брата Кориата (Coriatha), Александру, Константину, Федору и Георгию, с очень сильным охранительным войском, которые, однако ж, должны были присягнуть ему в верности и признавать его власть. Но в 1339 году, когда Федор, один получив во владение всю область, упрямо пренебрег властию дяди, этот, поспешно вооружившись, взял ее всю назад и, обратив в зависимую область, поручил верности Воеводы Гастольда. Польский Король Ягайло отдал ее [148] в удел своему брату Болеславу Свидригайлу, получив сперва на то согласие Витовта, по словам Литовских историков, а Польские говорят, что он поступил так без его спроса. Выгнанный оттуда Поляками, он бежал в Пруссию и дождался от брата того, что этот спустя два года отнял у него область. Однако ж, сделавшись, по смерти Витовта, Великим Князем Литовским, он получил ее опять, только с тем, чтобы, по смерти его, она снова возвращена была Польше, если прежде того Поляки и Литовцы не сделают относительно ее нового соглашения. Говорят, что вследствие такого условия она и перешла потом к Сигизмунду, Великому Князю Литовскому. Следовательно, права на нее всегда были подвержены сомнению: Литовцы много раз требовали ее себе как собственность, поляки столько же раз отказывали им до тех пор, пока совершившиеся при Сигизмунде Августе соединение Польши и Литвы в 1569 году, смешав права их, научило их обеих мирно повиноваться одному и тому же Государю. В Волыни красуется построенный на высокой горе город Каменец (Camenecia), по мнению некоторых, древняя Клепидава (Clepidava), замечательный больше по своей местности, нежели по укреплениям.

Югория (Jugoria), или Югра (Jugra), иначе Юхра (Juhra), — небольшая область, прилежащая к Сибири, жители которой, Татары, ведут суровую и дикую жизнь, а со времени Ивана Васильевича Старшего признают Московскую власть и платят дань Великому Князю драгоценными мехами. Сказывают, что отсюда вышел некогда тот народ, который, разбив и совершенно истребив Аваров и Гуннов и овладев Дакиею, Цаннонией и Нориком, бывшими под властию этих последних, получил весьма знаменитую известность в свете по многочисленным примерам своей воинской доблести. Некоторые говорят, что доказательством тому служит и сходство языка: я проверил бы это очень охотно на опыте, если бы мог иметь под рукой кого-нибудь из Югорских жителей, чего добивался так часто. Только слышал от одного немца, бывшего в ссылке в Сибири и наезжавшего иногда в Югорию, что Югры (Jugri) говорят на собственном наречии, которое плохо понимают сибирские Татары, и что наружность у них красивая, потому что не безобразит ее ни большая голова, ни сплюснутое лицо, как у Татар. [149]

Напротив, Пермия (Реrmia) — очень обширная область, только непроходима по причине множества рек и болот. На реке Вышере есть там очень большой город одного с ней названия (Намек на Старую Пермь, город, по “Книге большому чертежу”, стоявший с правой стороны реки Вычегды (при впадении в нее Вышеры?), от устья ее в 140 в., а ниже Старой Перми, по той же реке в 70 в., город Еренеск (Яренск), Уездный город Вологодской Губернии. О. Б.), замечательный как местопребывание Архиепископа, который с титулом Вологодского (Volochdensis) заведывает делами и этой Епархии. Там говорят на собственном наречии, пишут тоже особенными буквами, которые некогда были даны им Епископом их Стефаном (Известным Стефаном Храпом.). Иван Васильевич Старший принудил также и ее платить дань Московскому Царю мехами.

Вятка (Viatka) — некогда обширная Татарская область, застроенная множеством городов и завоеванная Василием Ивановичем. Он выгнал прежних ее владетелей и принудил ее подчиниться Московскому игу, от которого больше она и не освобождалась, но ежегодно чтила его данию горностаев. По причине болот и лесов, она неприятная и представляет много затруднений, однако же очень богата медом, дикими зверями и рыбой, которою и кормится, не заботясь о хлебе.

Заволжская область Болгария (Bolgaria), простирающаяся между Камою и Самарою к реке Яику (Jaikum), в древности Римну (Rhymnum), ведет свое название от большого города того же имени. Этот город, покоренный Татарским Царем Батыем в 1235 году (Т. е., в 1237 г. О. Б.), находился во владении Калмыков (Kalmuki) до тех пор, пока Великий Князь Московский Василий Дмитриевич, вытеснив их силою оружия в 1398 году, увеличил Болгарией Русские области. Но как она много раз восставала, то правнук (Праправнук. О. Б.) его, Иван Васильевич, в наказание за строптивость подчинил ее судебной власти покоренного им Казанского Царства. И уж разжалованная в село (Собственно город Болгар Великий или Болгары, ныне сельцо Казанской Губернии, близ города Тетюш, но в Уезде Спаском, на луговой стороне Волги, иначе Успенское, при истоке Симанском, р. Болгаре и Моховом болоте, в 22 в. от Спаска, с населением около 2,000 д. об. пола, церковью и почтовой станцией, а также с развалинами. О. Б.), она обитаема смешанно теми же Калмыками, Мордвинами и Русскими. [150]

Княжество Нижегородское, или Новогородское (Novogrodia), иначе Новагорода (Novae urbis), по плодородию и изобилию во всем ведет еще нерешенный спор с Володимирским. Город, давший ему свое название, в 1509 году, построен был Василием Ивановичем при устье реки Оки, впадающей в Волгу (Георгием Всеволодовичем, в 1219 году, по другим в 1221-м. О. Б.). Он обнесен каменными стенами с башнями и защищается крепостью, тоже каменною, построенною на горе. А при р. Суре, отделяющей это Княжество от Казанского Царства, стоит на высокой местности Васильгород (Wasilogrodia), построенный тем же Василием в 1523 году (Bacилий Иванович, во время похода своего на Казань, послал из Нижнего Царя Шиг-Алея и Князя Василия Шуйского с судовою ратью, а Князя Бориса Горбатого с конною, для опустошения по Волге, причем они заложили город при впадении Суры в Волгу, назвав его Василем. О. Б.).

Алексей присвоил себе титул Князя Черниговского, так же как и самое это Княжество, в противность мирным условиям, заключенным между отцом его Михаилом Федоровичем и Владиславом, королем Польским, в 1644 году (По Поляновскому миру 5-го Июня, по коему Царь обещал не называться более Черниговским и Смоленским, уступив Польше Северу, Дорогобуж, Белой и Рославль. О. Б.). Эта область входила в состав некогда обширного и замечательного многочисленностью городов и крепостей Северского Княжества, простиравшегося от р. Днепра до развалин крепости Мценска (Mscenek). Ныне же она заключает его в своих пределах под названием Воеводства. Пятый из Московских (?) Великих Князей, Ярослав Володимирович, сначала отдал Северское Княжество третьему своему сыну, Святославу, с передачею и его наследникам, от которых получили начало многие Княжеские роды в России. Когда же, по изгнании Русских, заняли его Татары, Скирмунд, Князь Новогородка Литовского, разбив их и умертвив Балаклая, Царька Заволжских Татар, отнял у них всю Северию и разделил между сыновьями Любартом и Писимундом (Lubarto et Pisimundo). Но по изгнании оттуда [151] их потомков Великий Князь Московский Дмитрий Иванович отдал это Княжество своим сыновьям Юрию и Андрею; однако ж через несколько времени Ольгерд, Великий Князь Литовский, дал этому разделу очень неожиданный оборот: меж тем как Дмитрий тщеславился поражением, которое нанес Татарам, Ольгерд так напугал его своим нечаянным приходом к Москве, что вследствие условий постыдного мира он допустил придвинуть Литовские пределы даже до р. Угры и Можайска. Так Ольгерд, сделав своими данниками Дмитриевых сыновей, назначил своему сыну Дмитрию Корибуту Новгород, тоже плативший дань ему, и вместе с тем титул Князя Северского. Брат Корибута Ягайло утвердил за ним это Княжество, взяв присягу в верности с его послов. Но так как он отказал потом в дани Витовту, то был побежден им в битве и взят в полон, однако ж выкупил свободу, отказавшись навсегда от этой области, в которой Воеводой был Федор Сангушко (Sangusko). Со всем тем город ее, Стародуб (Staroduba), удержал за собою Андрей Вигунд (Vigundus), брат ограбленного Дмитрия, а после него брат его Свидригайло, который, сжегши городской замок и много других, передал Московскому Князю Василию первый в Северии город Новогородок и убежал в Москву. В правление же в Польше сына Ягайлова, Казимира, сделан был Князем Стародубским и Брянским Михаил, сын Великого Князя Литовского Сигизмунда, но отложившись, завладел с помощью Москвы Киевом. А потом, когда его выгнали из Киева и лишили всех прочих владений, убежал в Московию и был отравлен в хлебе Св. Причастия. После же падения Великого Новгорода некоторые из Северских Князей перебежали от Польского Короля Александра к его тестю, единодержавному Московскому Государю Ивану Васильевичу. А когда этот Государь в 1499 году разбил, при р. Ведроше, войско своего зятя под начальством Константина Острожского, прочие Северские Князья, остававшиеся в повиновении у Александра, передались победителю, только с несчастным для себя последствием, потому что сын его Василий сначала перессорил их всех, чтобы они схватились друг с другом, а потом под обыкновенным у него предлогом измены лишил их Княжеств, в которых сам заступил их место. В то время как на театре России разыгрывались трагические истории Лжедимитриев и столько раз [152] сцена переменялась, и все с новыми декорациями, Польский Король Сигизмунд III-й овладел всею Севериею и по перемирию, заключенному в 1618 году с Царем Михаилом Федоровичем, удержал это Княжество за собою, а сын его Владислав закрепил его миром с тем же Царем, уступившим его вместе с титулом Польше. Но потом Алексей рассек этот договор мечом и возвратил себе опять все Княжество (Все это по Польским и Литовским сведениям чрезвычайно сбивчиво и спутанно. О. Б.).

Рязанское Княжество лежит между Окой и Доном и так богато плодородной почвой, обильными рыбой водами и многочисленными лесами, в которых столько диких зверей, птиц и пчел, что всего ставало вдоволь для Рязанских, Трубчевских (Strubensibus), Тульских (Tullensibus) (Не Торуских ли?) , Карачевских (Corsirensibus), Одоевских и Воротынских (Воротынск, безъуездный город Калужской Губернии в Перемышльском Уезде, бывшее владение Воротынских Князей, перешедших из под власти Литвы к Bacилию Ивановичу, в 1508 году.) Князей, и несколько пустых титулов их можно еще слышать у их потомков в России, а прежде они правили независимо своими народами в отведенных каждому из них пределах, пока еще не попали под гнет жестокой власти того же Василия, ложно оговоренные в вымышленных преступлениях. Столица Княжества Рязань (Rezania), местопребывание Архиепископа, была некогда обширным городом, но по разорении Крымскими Татарами, в 1568 году, обратилась в село, и из развалин ее выстроен Переславль Рязанский (Pereslavia Rezanensis) в сорока верстах от прежнего города (Нынешняя Рязань. О. Б.). В этом Княжестве, при реке Богдане (apud fluvium Bogdanum), Царь Борис Годунов хотел в честь своего имени построить город Борисов в 1598 году. За Тулою (Tulla) тянутся к Таврическому Херсонесу неизмеримые необработанные поля, лишенные деревьев, так же как и жителей: это были бы решительные пустыни, если б не жило в них бесчисленное множество диких ослов, которые и в поимке так упорно сохраняют свои дикие нравы, что скорее умрут, нежели сделаются ручными. В этом Княжестве вытекает река Танаис, по Русскому [153] названию Дон, которая у древних была пределом между Азиею и Европою: это и правильно, если только пользоваться таким пределом, пока идешь от Азовского моря против течения этой реки до ее колена и города Туи (Tujam), а оттуда, оставив ее, продолжаешь путь через поперечный хребет Переволоцкий (Реrewlock) к реке Тюменю (Tumenium) и устью реки Оби (Obii), в древности Карамбука (Carambucis), даже до Татарского Океана и древнего Кельтского мыса Литармина (Lytarmin), называемого ныне Обским (Obium). Эта река, обличая во лжи всех тех, которые ей давали начало с Рифейских или Обских гор, вытекает из большого озера Одоевского (ex ingenti Odoio lacu), или, по народному названию, озера Иван (Juanow osero), а по-нашему Иоанн; она берет сначала направление прямо к востоку, становясь судоходной близ развалин древнего города Данкова (Donch) (Донков, бывший в старину город на р. Дон, выше нынешнего города Данкова (Рязанск. Губ.), верстах в 20-ти, ниже впадения в Дон речек с правой стороны Рыхотки, а с левой Поники.), направляясь к реке Волге, как будто для того, чтобы слиться с нею, меж тем касается города Леха (Lechi) вместе с Mezii, а потом принимает реку Сарону (Чир?); когда же подойдет к городу Царицыну (Zariza) и к Волге на 20 верст расстояния, среди песчаных гор Стрельных (“А ниже Балыклеи реки на Волге Стрельныя горы”. Кн. Б. Ч. стр. 152.), точно возьмет ее раскаяние, и она сворачивает в своем течении с востока на запад и течет 35 верст мимо города Tujas (Ныне там Нагавская станица.), сопутствуя его параллельному кругу на расстоянии 35 верст, после того обращает прямо на запад свое излучистое русло и, приняв слившиеся вместе реки Шамену (Schameno), или Сосну (Sosnu), у Геродота — Гирге (Hyrge), малый из Северии Танаис (Северный Донец), Самару (Samara) и Саргу (Sarga), с величайшею силою и волнением в продолжение 20 дней пути протекает Эксаполь (Exapolim), Навбарим (Naubarim), Великий Перевоз (Weliki prewos, Magnum Trajectum), на Северном Донце Аксайск (Achas) (Аксайская станина, на протоке Дона, Аксае.), и Азов (Asophum), по древнему его названию Тана (Tanas), бывший некогда во владении генуэзцев, а ныне подвластный Фракийскому Паше (Thracio tyranno), после [154] чего эта река впадает в Гнилое (Putri lacui), или Меотийское (Meoti), болото, ныне Темериндское (Temerindae) (Темерник, река Екатеринославской Губернии, Ростовского Уезда, впадающая в р. Дон и составляющая самое глубокое его устье, именующееся по ней Темерников порт, служащий только для малых судов. Не от этой ли реки и Азовское море называлось тогда Темериндским?), и умирает в нем, этом детище, или кормилице, ее вод. Впрочем, Дон не казался еще умершим до тех пор, пока Магомет, по завоевании Константинополя, не взял через Махмута Багрянородного в 1475 году славнейшего Генуэзского поселения Кафы (Capham) при Киммерийском Босфоре на полуострове, названном Таврическим, по имени владевших им каких-то Тавров, народа Скифского происхождения, не принудил к стеснительным для свободы условиям Заволжских Татар (ex Javolgensibus), повелителей всего Херсонеса и живших в дружбе и союзе с Генуэзцами, и пока внук его от сына его Баязета, Селим, после победы над Ханом Мехмет-Гиреем (Mechmetu Gyreyo), не овладел остальными городами на Хазарских берегах (litora Gazariae). Потому что к этой славной Феодосийской (Theodosiae) пристани со всех сторон стекались купцы с разными товарами, немаловажное число которых приносил и Дон из Русских областей.

Полоцкое Княжество (Polociae Ducatus) в Белоруссии (in Alba Russia) , на р. Двине (ad Dunam), считает своим основателем часто упоминавшегося здесь Олега (Olechum). Изяслав (Isoslaus), или Вышеслав (Viseclaus), второй сын первого Русского Великого Князя Володимира, получил в потомственный удел это Княжество от своего отца, отнявшего его у Псковского (Plescoviensium) Князя Рогволода (Rochwologdo) вместе с его жизнию и дочерью Рогнедою (Rochmida) и передавшего своему роду даже до правнуков. Но этих Князей, погибших от меча в разных войнах, не стало: последний из них, по праведным судьбам Божиим, назывался тоже Рогволод (Rochwologdus): тогда Полочане (Polocienses), убежденные своим Епископом, сами правили общественными делами посредством выбранных для того из их среды 30 граждан, пока Мингайло, или Михаил, сын Эрдивила, из рода Палемоновцев, Князь Новогородка Литовского, не победил их в битве и, лишив свободы, [155] со всею областью не подчинил себе, а при своей кончине в том же году передал это Княжество второму сыну, Гинвилу (Ginwillonem). Ему наследовал сын его Борис, построивший на реке Березине Борисов (Борисов построил, в 1102 году, Борис Всеславич, по возвращении своем из похода на Ятвягов. Борисов принадлежал прежде к Полоцкому Княжеству, а ныне Уездный город на р. Березине в Минской Губернии.): он первый из Литовских Князей принял Христианскую Веру, но в самом цвете лет потерял зрение и владение Княжеством. Преемник его был Василий Рехвольд (Basilius Rechwoldus), которому наследовал сын его Глеб (Hlebus), умерший бездетным в молодых еще летах. Он возвратил было свободу полочанам, только не надолго. Потому что спустя едва 5 лет заставил их нести иго зависимости Тевтивил (Cieuciwilo), по обращении потом в Христианство получивший имя Феофила, внук по брату Миндовга, Короля Литовского. Но он погиб в 1264 году злодейством своего родича Тройната (Troynato), Великого Князя Литовского, который послал войско и занял Полоцк, а потом присоединил его к Литве в качестве области, со всею подвластною этому городу страною. После того Довмонт (Daumandus), с трудом выносивший свою ссылку у Псковичей, завладел Полоцком, вероломно переданным ему Русскими в 1281 году, вооруженною рукою освободил его от власти своего брата Тройдена, Великого Князя Литовского и, по условиям последовавшего затем перемирия между ними, удержал его за собою, однако ж не далее как на несколько месяцев. Потому что на другой же год лишен был этой нечестно приобретенной области и случайно убит среди сражавшихся племянников монахом Римундом (Rimundo), или Лавром (Lauro), иначе Лаврентием (Laurentio), который, сложивши на время клобук, восстал на него, братоубийцу, с оружием в качестве мстителя за смерть отца. Хотя Полоцк потом и захвачен был Андреем Вигундом, братом Ягайла, в то время бывшего уже Королем Польши, но вскоре взят у него назад Витовтом с согласия того же Ягайла и даже до 1563 года постоянно оставался под Литовской властью. Но в исходе 1563 года Иван Васильевич Младший, собрав большое войско и подошедши с ним к Полоцку, привел в такой страх оборонявшую его городскую стражу, [156] что без надежды на чью-либо скорую выручку они не далее 15 Февраля откладывали сдачу города. В 1579 году Польский Король Стефан, мужественно осаждавший этот город, несмотря на храбрость защитников, взял его в последний день августа и опять подчинил Литве, дав ему Воеводу. Однако ж Алексей исторгнул его из-под Литовской власти, вследствие заговора, которому поблажал и главный Литовский военачальник Ян Радивил (В 1654 г., Июня 29, Полочане сами сдали Полоцк. Все прочее выдумка. О. Б.). Полоцк орошается реками Двиною и Полотою и превосходно защищен крепостью и бастионом, замечателен также как местопребывание архиепископа Русской Веры, зависимого от Римского Первосвященника (Т. е., Униатского Архиепископа. О. Б.). Ныне, однако ж, принужден терпеть у себя еретика (Т. е., Православного. О. Б.), вместе с рабством навязанного ему Алексеем. Король Стефан учредил там Коллегию отцов Иезуитов.

Ростовское Княжество (Posthoviae Ducatus) — самое древнее; в соименном ему городе, некогда разоренном Татарином Батыем, имеет местопребывание Митрополит. С городами Переяславлем (Pereslavia) (Нынешний Переславль Залесский. О. Б.) и Угличем (Uglitza), составлявшими некогда особенное Княжество, да еще с Холопьим городом (Chloppigrodia) (Ныне Молога. О. Б.), не менее известным по бегству новогородских рабов, как и по многолюдным ярмаркам, Ростовское Княжество, по древнему обычаю, всегда назначалось второму из Великокняжеских сыновей, если бы оба Иоанна, дед и внук, не уничтожили этот древний обычай, истребив род Углицких Князей.

Княжество Ярославское (Jaroslaviae Ducatus) получило свое название от города того же имени на реке Волге и от деревянной крепости. Титул ярославского украшает ростовского Митрополита. По одинаковой судьбе с Ростовским, оно составляло некогда удел вторых Княжеских сыновей в Московии и сделалось потом добычею того же притеснителя Ивана, сына [157] Василия Темного, вследствие обвинения невинных, оговоренных в ложных преступлениях Князей.

Белозерское (Bieloiesero) — древнейшее Русское Княжество, некогда было отдано в удел Синаву (Sinau), одному их трех варяжских братьев. Оно получило свое название от Белого озера (ab albo lacu), на котором очень укрепленный и по местоположению почти неодолимый город с крепостью представляет Московским Государям надежное хранилище для их казны и безопасное убежище в случае неприятельского нападения.

Область Удория (Udoria), или Обдория (Obdoria), известна по баснословному идолу Золотой старухи (aureae anus idolum). Название дает этой области река Обь (Obbi), в древности Карамбук (Carambucus), которая берет начало из Китайского озера (ex lacu Kitaisko) и протекает по этому краю, имея в некоторых местах 80 миль в ширину. Ее обитатели, вместе с окрестными, живут без всякого образования, питаются мясом зверей, мехами которых платят дань Великому Князю Московскому.

Кондиния (Condinia), или Кондора (Condora), соседняя область с Обдорией, вся в лесах и реках; тамошние жители, кочующие звероловы, питаются мясом убитых ими зверей, а мехами их платят дань Московскому Царю.

Витебское Княжество — часть Белоруссии (Albae Russiae). Главный его город Витебск (Vitepscia), с крепостью, на реке Двине. Отнятый у Русских Викиндом, племянником Литовского Короля Миндовга в 1240 году, он имел потом своих Князей, данников Литвы, до тех пор, пока Ольгерд, Великий Князь Литовский, женившись на наследнице Витебского Княжества Марии, в угодность которой, говорят, принял и христианство, закрепил за нею это владение и власть. Когда же в 1396 году взял его Болеслав Свидригайло, Витовт должен был отнимать его назад долговременным облежанием. Но в 1413 году тот же Свидригайло, ведя войну с своим соперником Сигизмундом в Литве, покорил этот город и в бессильном гневе сбросил его Воеводу Князя Гольшанского (Holsanum Duсеm) с высокой горы в текущую под нею реку. После того как Сигизмунд возвратил Витебск опять Литве, этот город наслаждался под Литовскою властью долговременным миром, но в 1655 году, истощив силы и людей во время продолжительной осады, он сдался Москвитянам, между тем как [158] Литовские войска смотрели точно в качестве приглашенных свидетелей такого торжественного действия, потому что Главный Военачальник, Ян Радивил, связал их Приказанием не схватываться с неприятелем без его ведома. Смоленский Воевода Александр Гонсевский (Gosievus) первый положил в Витебске основание Коллегиуму отцов Иезуитов. Там же имел местопребывание Епископ Русского обряда (Russici ritus), находившийся в общении с Католической Церковью (Т. е., Униат. О. Б.), хотя много жило и еретиков (Т. е., Православных. О. Б.) в городе, которые, в ожесточении религиозной ненависти, в 1622 году замучили тамошнего епископа и вместе Архиепископа Полоцкого Иосафата (Это известный изувер Униат Кунцевич.), тело его похоронено в Полоцке, в церкви Святой Софии. В наказание за то Витебск, лишенный городских прав, обращен был в село, сохранив только замок и судебную власть.

Мстиславское (Micislaviensis) Княжество лежит при реках Борисфене (Днепре) и Припяти (Prepotio). Симеон (Simon) Лингвений (Linguienius), брат Ягайла, получил его в потомственное владение. Святослав Смоленский, осаждая его главный город, Мстиславль (Micislaviam) (Мстиславль, Уездный город Могилевской Губернии, на берегу реки Вёхры.), был убит Витовтом. Сын Симеона Юрий, несчастливо сражавшийся в 1432 году при Ошмянах (ad Osmianam) за своего дядю Болеслава Свидригайла с племянником его Сигизмундом, Великим Князем Литовским, лишен был победителем свободы и наследственного удела и в Троцкой темнице вынес долговременное мучение, какое терпят все плохо защищаемые приверженцы чьей-нибудь стороны. Через два года после того брат его Ярослав (Jaroslaus), вооружившись за ту же сторону, был взят в плен сыном Сигизмунда Михаилом и убит по его приказанию. Но по смерти Сигизмунда, погубленного злодейством заговорщиков в 1440 году в Троках, преемник его Казимир, сын Ягайла, возвратил прежнюю свободу Юрию. А этот, отплачивая за добро злом, отказывался возвратить Казимиру Смоленское Княжество, захваченное возмутившимися его подданными, до тех пор, пока Казимир не выгнал его оттуда вооруженною рукой; со [159] всем тем Юрий увидел в нем такого кроткого победителя, что получил потом от него в подарок владение своею родовою областью и по смерти оставил ее своему сыну. Этот сын его, Михаил, хоть и храбро оборонял Мстиславскую крепость, осажденную москвитянами в 1500 году под начальством Государя их Ивана Васильевича Старшего, однако ж, следуя по стезям другого Михаила, т.е. перебежчика Глинского (Klinskii), с безрассудным позором передал эту крепость и все Мстиславское Княжество сыну Ивана Василию в 1508 году. В смутное время Лжедимитриев Мстиславль опять был занят Поляками и остался за ними по миру с Михаилом Федоровичем, но утрачен в войне их с его сыном Алексеем. В 1660 году он был выжжен Москвитянами, Смоленским Воеводою Князем Иваном Борисовичем Репниным (Iuano Borissowicz Repnino), которого раздражили частые возмущения этого города.

Чрезвычайно напыщенное хвастовство писать себя в титуле повелителем всех Северных областей. Однако ж, кроме тех владений, которыми Алексей умножает свои титулы, есть и другие в Северном крае, признающие данью Московских Царей за своих Государей.

И во-первых, Лукомория (Lucomoria), область, простирающаяся между Сибирью и Китайским озером (Kitaiskum lacum), со стремнистыми горами и густыми лесами, о жителях которой праздные люди бают, будто бы каждый год при наступлении зимы они, подобно ласточкам, лишаются от продолжительного холода всякой жизненной деятельности, а потом, в свое время, получают ее опять от теплой весенней погоды.

Во-вторых, область Печора (Petzora), которая тянется очень далеко к берегам Сарматского, или Ледовитого моря (Sarmatica Cronii maris) и называется так от протекающей по ней реки. Она изобилует драгоценными мехами, особливо черных соболей, которые водятся в Великом множестве около кедровых деревьев, растущих на соседних, чрезвычайно высоких горах, называемых туземцами Каменным Поясом (lаpideum cingulum). Для Царской забавы на птичьей ловле и охоте она посылает также соколов (hierofalchos), которых Русские зовут кречетами (Kretzet) (Аделунг замечает, что “это название производить от Норвежского слова Gyrfalk, Geyerfalk, почему по Латыни называли его также Falco vulturinus (Сокол-коршун). Другие полагают, что это название произошло от слова Hierofalco, Hierax, или Falco sacer Египтян. Наконец производят это название от слова gyrare (gyrum facere), кружить, или круг описывать, потому что эти птицы обыкновенно весьма долго кружат в воздухе, прежде нежели опустятся на свою добычу. Кречеты в особенном уважении у Якутов, которые называют их Урун Кири, т. е., белый сокол. По причине их быстрого полета, они уподобляют этих птиц молнии и считают их вестниками небесной воли. Если случится, что кречет попадет в сети, поставленные для других птиц, они, опасаясь прикоснуться к нему руками, освобождают его из сетей палочками, или другим способом”. Барон Фон Мейерберг стр. 217 ), самых лютых недругов [160] аистам; они отличаются от других соколов смелостью и величиной. Любопытство моего товарища видеть хоть одну такую птицу и желание срисовать ее заставило его целых полгода не раз настоятельно просить наших приставов, чтобы они позволили ему это: они хоть и обещали, только все откладывали. Наконец, когда его желание, утомленное долгою проволочкой, настолько уже поостыло, что недоставало немногого, чтобы ему совсем изгладиться в душе от забвения, вдруг в самое воскресенье на масленице, т.е. в пятидесятое (Quinquagesima), совершенно неожиданно представилось нам зрелище ряженых (personatorum). Мы сидели еще за обедом с несколькими собеседниками, когда наш благородный Пристав, приняв на себя важную осанку, будто хочет заняться с нами делом великого значения, просил нас войти во внутренний покой и выслушать, что он нам скажет. Когда мы вошли туда, там главный начальник охоты Великого Князя и шесть сокольников, одетые в дорогие кафтаны из Великокняжеской казны, держали каждый по кречету в правых руках, на которых надеты были рукавицы с новою золотою бахромой. Кречеты были в новых колпачках из Великолепной ткани и с длинными золотыми веревочками на левых берцах, а у самого лучшего из них, белого цвета с крапинами, как у аиста, правое берцо облегало золотое кольцо с рубином значительной величины. Тогда Пристав, сняв шапку и вынув из-за пазухи свернутую в свиток бумагу, объяснил по ней следующий повод своего посольства, между тем как мы слушали его стоя: “Великий Князь и Царь, Алексей Михайлович (по обыкновению, он [161] пересказал в подробности весь титул его), узнав о нашем желании видеть которую-нибудь из его птиц, прислал посмотреть нам шесть кречетов, из расположения к своему любезнейшему брату, Цезарю Римскому, Леопольду”. Такая потраченная попусту торжественность и пышность обстановки располагала к смеху, и дух, затронутый забавною картиною этого пустого чванства, разразился бы хохотом, если бы, сдерживаясь уважением лица, показывавшего это зрелище, к высокому значению приславших, не подавил в себе возбужденного расположения. Итак, обратившись с важным видом к Приставу, мы очень расхвалили птиц в напыщенных выражениях и, будто бы увлекшись удивлением к большому росту их, осведомились, в каких краях они водятся? “В областях Великого Государя”, — отвечал он сухо, положив себе на уста перст Гарпократа, чтобы не выболтать Государевой тайны. Поблагодарив за то, что Великий Князь удостоил нас такого особенного почета, мы изъявили одобрение действующим лицам этой комедии самым приятным для них образом, т. е. сделали им подарки и отпустили их

В-третьих, область Самоедов (Samojedarum), сопредельная Печоре и платящая в Царскую казну дань драгоценными мехами. Ее жители, поедающие друг друга (se invicem comedentium) (Неверное объяснение. О. Б.), прекрасно описаны у Олеария (В Русском переводе кн. III, глав. 3, стр. 125 и след. О. Б.).

И наконец, в-четвертых, тот угол земли, который, закривляясь в Северном Океане под самым полюсом, делает залив в Белом Море, этот угол населяют Лапонцы, разделенные на три области одни подвластны Московскому, другие Норвежскому, а прочие Шведскому скипетру. Порода тамошних зверей дикая и свирепая, которую хоть и стараются давно приручить соседние жители, однако ж никогда не могли сделать домашнею.

Иверия, или Иберия (Jueria sive Iberia), называемая ныне Грузией (Georgia) или, по Турецкому имени, Гургистания (Gurgistania), граничит к югу с Мингрелией (Mengrelia), в древности Колхидой, к востоку — с Ширванией (Sirvania), в древности Мидией [162] Атропатией (Media Atropatia), к северу — с Кавказскими горами и частью древней Албании (veteris Albaniae), населяемой ныне Черкасами (Circassi), к югу большою Арменией (Armenia major) или Туркоманией (Turcomania). Некогда она имела многих Царьков, принявших Св. Крещение во времена рождающейся Церкви (как Царица Русцида (Ruscida) и сын ее Давид писали к верховному Первосвященнику Григорию IX в 1240 году) Только все они дали соблазнить себя заблуждениям, которые распространил Евтихий о единой природе Христа, после соединения в Нем той и другой природы, а потом свирепо защищал Иаков Барадей (Jacobus Baradeus) Сирский, почему и получили они название Якобитов (Jacobites). В прошлое столетие они вмешались в самую жестокую войну Турецких Султанов Селима, Солимана и Амурата III с Персидскими Царями Измаилом, Тамасом (Tamasum) и Магометом, приставая то к тем, то к другим и часто принимая их различное вероучение, однако ж большею частию к Персам, которым платили дань. А чтобы самыми признательными заявлениями верности заслужить доброе мнение о себе той стороны, которой передались, так много этих людей перешло в Магометанское суеверие вследствие постыдного отступничества, что между Князьями Грузии едва остался один или двое, сохранившие обещанную верность Христу Спасителю. Кроме Гори (Gori), Грим (Grim), Кайги (Caigam), Сомка (Somka) и других городков, они владели еще Тифлисом (Tiflim), в древности Юром (Jur), городом, который долгое время осаждали Турки с большою потерею крови и золота; его орошает река Кир (Cirus), называемая туземцами Хюр (Chiur), вытекающая из гор Армении, и, пересекши Грузию, впадает близ города Киавата (Ciavat) (Полное название этого города Карагагды-Жиавот.) в Аракс (Аrахеm), а этот и отводит ее в Каспийское Море. Москвитяне зовут этих владельцев Карталинскими и Грузинскими Царями (Cartalinios et Grusinios Tzares). В прежние годы сильно угнетал их тяжелыми повинностями, свыше терпения данников, Персидский Царь, у которого они находились в подданстве и обязаны были чеканить свою монету с его гербом; поэтому они и просили покровительства Московского Царя, порубежника с ними в Черкасии (Circassia), по милости которого [163] порученные его дружеским посольством расположению Персидского Царя, они чувствовали себя несколько свободнее. Но в 1654 году персидский Царь послал их в область Кумыков (Kumukis), которые, покинув в древности берега Черного моря, овладели горами Армении, лежащими между Грузией и Мидией Атропатией, где живут и поныне. По этому случаю Давид Темрюкович (Temrasciowick), в руках которого было тогда кормило правления, велел спешить в Россию сыну своему Николаю к Алексею с просьбой у него, как покровителя, защиты против Персидских насилий, присоединяя к политической цели еще и духовную, а угождая Московскому Царю, отказался от родной Веры и пожелал принять Русскую. Однако ж он не мог получить ничего другого от Алексея, воевавшего тогда с Литвой, кроме множества Священников, которые научили народ в тех областях поклоняться Богу по Русскому обряду и старались обратить в Христианство знатных лиц, исповедовавших Персидскую Веру. Все это обратилось в пагубу того, кто получил его. Потому что раздраженный Персидский Царь занял эти области силою оружия, взял в плен Александра, управлявшего ими по смерти его родного брата Давида, и, за отсутствием его племянника Николая, отвел его в Персию и до того заградил ему возвращение на родину, что ныне со многими вздохами позднего раскаяния смотрит он из города Терки (Terki), своего постоянного местопребывания, на утраченное им владение, подобно нашему прародителю, изгнанному из райского сада. Так как эти Владетели, ведя свой род от еврейского Царя Давида, хотят из пустого тщеславия называться Царями, то и были очень довольны Царским титулом, который пожаловал им Московский Царь, чтобы честь такого громкого названия отражалась и на нем: так он и носит название Царя Царей (Tzarum Tzar), которое, по его мнению, получил над ними по праву покровительства. Отсюда ясно, что Алексей совсем не вправе называться Государем Иверии, Карталинии (Cartaliniae) и Грузии (Grusiniae), а также Кабардинской области (Cabardiniae), лежащей при Азовском Море и населяемой ордою, или сборищем Татар, подвластных жестокому Турецкому игу.

А Государем черкасских Князей называется он по праву, хоть и не тех, которые живут у Черного моря, между водами [164] Фазиса (Pasidis) (Риона. О Б.) и Азовского моря, приняли Св. Крещение, но отказались от него и, образованные по-магометански, были некогда рассадником Мамелюков (Mamalucorum), но тех, что по происхождению Татары, придерживаются обрезания и смешанно с ним идолослужения, населяют древнюю Албанию от берегов Каспийского моря до Кавказских гор, между Ногайскою степью (Hagaicum desertum) и рекою Быстрой (Bistrum), у Птолемея — Gerrum. С разрешения Федора Ивановича Астраханские Казаки заставили их силою оружия уступить Москвитянам главный их город, Терки; сами же они, рассеявшись по деревням и городам, платят дань и повинуются все тем же своим Государям.

Но менее справедливо величает он себя Государем Горских Князей (Montanorum Principum), потому что этот горский народ называется у Персов Лезги (Lesgiе), а у Олеария Дагестаны (Dagestani), или Горцы (Montani), которые, по его уверению, родом Татары и, может быть, из тех, что владели Грузией около 1240 года, а по разбросанным в разных местах известиям других писателей для потомства, Грузины (Georgiani) Магометанского исповедания обитают на крутой горе, называемой Турками Брус (Brus), и продолжают протяжение своей области до Черкасского городка Терки (Terki), начиная с того города, который лежит между теснинами Кавказских гор, соединяющихся с берегом Каспийского моря, и который построен Александром Великим, долго носил его имя и впоследствии назван Дербентом (Derbentho), по своему крепкому положению, а по Турецки Демиркапи (Demircapi), т. е. железные ворота. Там они пользуются полною свободой под управлением многих своих владетелей дворянского рода и под верховным наблюдением Шамхала (Schemcalis), или Лумения (Lumenia). А Пятигорцы (Petigoriensis, Quinquemontani), обитатели соседней с Кабардою древней Колхиды, оказывают подданническое уважение Оттоманской Луне.

Надобно, однако ж, сказать правду, что общее заключение титулов никак не лишнее, потому что, кроме показанных областей и народов, Алексей владеет и правит еще другими, между которыми особенно выдаются: знаменитое Бельское [165] Княжество (Bielskiae Ducatus), с городом и крепостью Белым (Biela urbe) (Белый, прежде Бельск или Бельская переправа, Уездный город Смоленской Губернии на р. Обше. Уже самый герб этого города: два мешка с крупичатой мукой, перевязанные золотыми шнурами, дает понятие о значении этой пристани в торговом отношении.), лежащими среди обширнейших лесов на реке Обше (Obscha). Князь его Василий был не лучшей верности, как и соседние Северские Князья, да и для такой же, как у них, судьбы перебежал от Ягайловых детей к Великому Князю Московскому Ивану, сыну Василия Темного, потому что сын этого Ивана, Василий, несправедливо отнял Бельское Княжество у троих сыновей его.

Ржевское (Reschoviae Ducatus) обширное Княжество знаменито городами: Ржевью (Rosowa), памятником победы Дмитрия, Волоком (Woloko) (Это нынешний Вышний Волочок. Уездный город Тверской Губернии, при р. Цне. Название свое получил от того, что, до сделанного Тверецкого шлюза и канала, привозимые по Тверце мелкими судами и полубарками товары от пристани Николы Столпа перевозились сухим путем и, по нагрузке в Вышнем Волочке на суда Осташевки, отправлялись уже дальше водою.), Торопцом (Toropecio) и Великими Луками (Weliki Lugo), победными трофеями Польского Короля Стефана; славится также и охотою за белыми зайцами.

Также и Суздальское Княжество (Susdaliensis Ducatus) с городом, в коем местопребывание Архиепископа, и крепостью, лежащее между Ростовским и Володимирским. Прежде нежели Великий Князь Московский Ярослав Всеволодович (Sevolodicz), приглашенный на отравленный обед Татарами, кончил поприще своей жизни в послушании Римской Церкви, к которой незадолго до того перешел старанием Иоанна Плано-Карпини из Ордена проповедников (Praedicatorum), он назначил это Княжество в удел шестому из 11 сыновей своих Андрею (Владимирский (1190 — 1246). Далее рассказывается выдумка Папы Иннокентия IV и его послов к Александру Невскому. Но Андрей Ярославич, брат Александра Ярославича Невского, не был родоначальником Князей Шуйских, происходящих, по показанию самого Царя Василия Ивановича (в грамоте его избрания) от сына Невского, Андрея Александровича, старшего брата Даниила Александровича Московского. Василий Васильевич Гребенка быль Наместник в Пскове (1476 —1478, 1480 — 1482), Нижнем (1478—1480) и Новгороде (1482—1487), а Иван Васильевич Скопа — родоначальник Князей Скопиных Шуйских, угасших в 1610 году. Царь Василий Иванович (1553—1612) был сын знаменитого Воеводы Ивана Петровича, отразившего нападение Бaтopия на Псков; смертию младшего брата его, Ивана Ивановича, пресекся род Шуйских в 1638 г., а происходящие от Князя Ивана Дмитриевича Губки, выехавшего в Великое Княжество Литовско-Русское при Царе Иване Грозном, сохранились там и до ныне, именно ветвь Литовская; ветвь же Волынская угасла в начале текущего столетия со смертию Княжны, бывшей за Марченком. О. Б.). От него через праправнука его правнука [166] Василия Васильевича ведут начало родоначальники Скопиных-Шуйских (Suiskii Scopinorum), потомок коих Василий овладел наконец Царским скипетром и после трагической погибели Димитрия тоже и сам был трагическим лицом. Однако ж потомки Суздальских Князей, вместе с соседними Галицкими (Galiczinis), ведущими род от Великого Князя Московского Димитрия Донского (Demetrio Domskoi), дожили до изгнания своего из этих владений, поглощенных самой хищной акулой к чужим областям Великим Князем Московским Иваном Васильевичем Старшим.

Великие Князья всегда имеют при себе Думу, но многие из них обыкновенно спрашивали ее мнения только для вида, чтобы свалить с себя на нее ненависть за сделанную ими несправедливость. Алексей превосходно идет по следам и распоряжаясь всем по своему произволу или, лучше, думая распоряжаться, потому что, осаждаемый и проводимый своими любимцами, либо совсем не знает положения дел, либо видит его под прикрытием обмана тех же любимцев. В мою бытность в Москве Думу составляли около 13 Бояр (Bojaris), 30 Окольничих (Ocolniciis), 7 Думных Дворян (Dumni Duoraninis); все они, принадлежа к знатному сословию, сидели в этой Думе, а трое Думных Дьяков (Dumni Diakis), из простого звания, должны были стоять.

По произвольному распоряжению Царя, между этими советниками разделены все заботы о каких бы то ни было делах Царства, относящихся как к общественному, так и частному положению подданных. Потому что, так как в Москве учреждено 33 главных правительственных места, называемых [167] Приказами (Pricazas), то к ним, как первостепенным учреждениям, по предписанному распоряжению, принадлежат все дела, касающиеся правосудия, казны или войны. В каждом из них, а иногда и во многих, председательствует один из этих советников: он заведывает с полною властию делами, подлежащими его судопроизводству, и дает окончательные приговоры с большею или меньшею прибавкою к своему родовому имуществу, так что сам бывает оценщиком степени своей благосклонности. Так Царь, сохраняя за собой всю полноту Царской власти, делает вид, что некоторую часть ее передает своей Думе, отсылая просьбы народа на рассмотрение ее членов. В каждом Приказе должность секретарей исправляют особенные Дьяки: каждого из них Великий Князь всегда обыкновенно наряжает в товарищи своим послам к иноземным Государям.

Любимцы у него непрочны, не только по общему пороку всех Дворов, по которому положение любимцев, следуя непрочности всех человеческих дел, всегда шатко и легко рушится в прах от всякого, хоть бы и слабого, удара, но и потому еще, что это люди без твердых оснований в какой бы то ни было добродетели, укрепившись на которых громоздкое здание Государевой милости стоит прочно, поддерживаемое заслугами.

Между всеми ими отличался недавно умерший Морозов (Моrosovius), воспитатель его детства, хотя после народного восстания против него, по-видимому, и поупал в своем могуществе, однако ж, сохраняя силу более из дружеской приязни к нему Государя, нежели по наружному виду, всегда влиятельный в его душе, он никогда не испытывал утраты его расположения Искренность этой дружбы Алексей дал ему почувствовать многими опытами в то время, когда расстроенное здоровье не позволяло ему выходить из дома. Потому что хоть он и удалился от гражданских должностей, но в увядавшем теле сила ума и здравого суждения были еще в полном цвете: оттого-то Великий Князь часто и навещал его тайком и советовался с ним о важнейших делах. Это был человек с природным умом и, по своей долговременной опытности, способный править Государством, если бы только умел ограничивать свое корыстолюбие. Но самые верные доказательства своего искреннего [168] расположения к Морозову Алексей заявил в последнее время его жизни: он навещал его, утратившего уже всякое чувство и сознание, не пропуская ни одного дня, по одному только простому долгу, а не в видах будущих заслуг за то; а по кончине Морозова, когда следовало похоронить его, Алексей сам пожелал отдать последний долг покойному в церкви, вместе с прочими, не думая нимало, что унизит тем свое величество, если будет оплакивать его при всех.

Теперь является перед нами Царский тесть Боярин Илья Данилович Милославский (Ilia Danilowicz Miloslawski). Выбравшись из грязи самого бедного люда и самого низшего дворянства и, по неожиданной прихоти играющего счастия, вознесенный на самую высокую степень почестей в Московии, он получил у Царя весьма большую силу в качестве его тестя. Впрочем, не очень-то величается ею, потому что Московские Цари, подобно Мельхиседеку, хотят быть без отца, без матери, без родословной. Алексей и, еще важнее, сама дочь его, Царица (Tzarissa), в разговоре с ним зовут его всегда Ильей, а не тестем, не батюшкой. Да он и не пользуется какою-нибудь большою милостью у зятя и не один раз отведал его тряски за волосы на голове и бороде и кулачных тузов. Когда, в исходе осени 1661 года, после поражения, нанесенного Литовцами Хованскому (Kovanskium) и Нащокину (Nasciokinum) на Полоцких полях (Это произошло при местечке Глубоком. О. Б.), разнесся слух о приходе туда Польского Короля с многочисленным войском и, вместе с тем, гонец донес об опасности Переяславля у Черкасов (apud Circassios) (Юрий Хмельницкий, с своими Казаками и Поляками, шел было к Переяславлю Киевскому, но услышав о движении против него Князя Ромодановского, остановился против Канева и был разбит Ромодановским и Наказным Гетманом Сомком, соединившимся с ним, после чего последние направились к Чигирину (в Июле), но Юрий, бежав в Черный Лес и присоединив к ceбе Татар, оттеснил Ромодановского от Чигирина за Днепр. О. Б.), жестоко стесненного Казаками, Алексей 10 Ноября созвал Думу и совещался с ней, какою дорогою и с какими силами идти навстречу такому превосходному неприятелю, Илья, сидевший недалеко от Царя, сказал: “Государь, поставь меня Воеводой твоих полков, и я пленю и приведу к тебе Польского Короля”. [169]

Такое пустое самохвальство тщеславного Фразона (Thrasonis) рассердило Царя: вспылив от негодования, он отвечал: “С чего ты, блудницын сын (fili meretricis), приписываешь себе такую опытность в военном деле? Когда это ты набил руку на воинском поприще? Спрашиваю тебя: пересчитай свои славные воинские подвиги, тогда и мы можем надеяться, что исполнишь свои обещания. Пошел к праху, старик, со своими бреднями” Тут, поднявшись с места, он сперва влепил ему громозвучную пощечину и, тряся его за бороду, прибавил. “Как смеешь ты, негодяй, потешаться надо мной такими непристойными шутками? Сейчас же вон отсюда!” И, говоря это, выгнал его пинками из Думы и сам запер двери за ним. Точно слуга, чтобы за то быть барином, Илья съедает и переваривает в своем страусовом желудке эти, хоть и очень жесткие, вещи, только бы сохранять влияние, благодаря которому подает всегда новое, дорогой цены, кушанье прожорливости своего ненасытного корыстолюбия, проголодавшейся от долгого поста. А этому глядящему в гроб старику так немного нужно денег на путевые издержки, чтобы добраться до роковой цели своего странствия, которой он почти уже и достиг, при том же у него нет сыновей, а только дочери, которым [он] и должен передать после себя наследство (точно реку в море). Но так уж устроена самая испорченная природа москвитян. Жадность в их сердце — не гостья, а коренная обитательница: они не только постоянно поддерживают ее пищею, как древние весталки священный огонь, но еще любят, чтобы она с каждым днем и добрела от этой пищи

Другой, пользующий милостями Государя, считается Федор Михайлович Ртищев (Theodorus Michalowicz Ertischew), еще с отроческих лет Царский Постельничий (lecti strator), стало быть, сжившийся с ним на дружеской ноге, а ныне Окольничий, Царского Дворца Дворецкий и Управляющий всем монетным делом в Государстве. Впрочем, по исправлению этой последней должности, он нажил себе жестокую ненависть некоторых, так как не без основания считается главным виновником чеканки медных денег, которые совершенно вывели из обращения золотые и серебряные деньги, с большим убытком для всех, а потому Богу известно, какая еще будет его участь у народа, расположенного к мятежам по своей [170] природе. Между тем, сильный благоволением к себе Государя, он пренебрегает опасностью и, превосходно зная ослиные свойства Московитов, подгоняет их ударами нести свое ярмо. Впрочем, довольно еще ловко скрывает бич по своему благоразумию, по которому едва сорока лет от роду станет выше многих стариков (См. выше стран. 69 примеч. О. Б.).

После него по справедливости следует в числе любимцев Окольничий Богдан Матвеевич Хитрово (Bogdanus Mattheowicz Hitrow), третий из Царских уполномоченных для рассуждений с нами. Множеством оказанных ему милостей Алексей заявляет свое уважение к его военной и гражданской известности (См. выше стран. 71 примеч. О. Б.).

Нельзя также пропустить и Князя Юрия Ивановича Ромодановского (Georgius Juanowicz Romodanowski), Царского Спальника (a cubiculis), который приходится Царю в 3-й степени родства по бабке с матерней стороны. С этим Князем, отличающимся более силою легкого остроумия, нежели суждения, да и чуть не сверстником Царя, Алексей часто беседует по-приятельски, сложив с себя суровую важность величества. Этот до сих пор благоразумный любимец (gratiosus) не распускает большого паруса по ветру Царского расположения к себе, а скромно принимает его малым, чтобы этот ветер не умчал его в открытое Море зависти и не столкнул с влиянием беспокойного Ильи; впрочем, не всегда же придерживается и низких песков прибрежья. Но, по своей бедности, он жадно падок на подарки (Это отец известного Князя Кесаря Федора Юрьевича, один из любимейших приближенных Царя Алексея Михайловича. Род Князей Ромодановских угас с кончиной Князя Ивана Федоровича (1737 г.), женатого на родной сестре известной Царицы Прасковьи. О. Б.).

Было время, когда Патриарх Никон, которого Царь любил больше всех их, казался у него всемогущим, но, свергнутый силою постигшей его судьбы придворных, уже шесть лет скрывается в построенном им монастыре, бросив всякую надежду на свое возвращение при Дворе, но возвышаясь [171] благородством духа. Этот монастырь называется (Новым) Иерусалимом и находится в 40 верстах от Москвы (У заштатного города Воскресенска Звенигородского Уезда при реке Истре в 50 в. от Москвы. О. Б.) и только в 300 шагах от прежней обители. О падении Никона разные лица говорят различно. Вернее, приписывают его тому, что Никон очень уж много давал воли своему жадному до новизны уму, почему и впутал своим опрометчивым советом в Шведскую войну Московию, уже замешанную, по его же настоянию, в Польскую. Притом для разогнания Москвитянского невежества открыл еще в Москве училища Латинского и Греческого языков, удалил из церквей висевшие на стене против алтаря святые образа, принадлежавшие частным лицам, чтобы не сказывалось неприличное пренебрежение алтарю, когда молельщики станут класть, по обыкновению, земные поклоны сим образам. Оба пола подняли также сильный шум на установление, в видах опрятности, весьма частых омовений, по Турецкому обряду, чем Никон умножил довольно явные доказательства затеянного им новшества в религиозных догматах для подозрительных Московских умов, державшихся упорно старинного обычая. За все это все возненавидели Никона и с общего желания требовали его ссылки. Он не нашел никакой защиты в расположении к себе Алексея, сердце которого давно уже понемногу отдаляли от патриарха, заронив неприязнь в него, жена Царя и тесть, ненавидевшие Никона по особенным причинам. Те придворные любимцы и прочие первые сановники так осетили со всех сторон доброго Алексея, что никому нельзя было добиться доступа к нему. А сами эти господа либо совсем скрывают от него вопли угнетенных, крайние нужды Государства, несчастные случаи с войском, либо же представляют их ему в таком виде, какой выгоден для их намерений.

Величие пышно обставленного Царского сана Алексей заявляет бесчисленным множеством придворных, в числе которых многие славятся своим знатным происхождением. Все Бояре обязаны ежедневно до полудня посещать его дворец, для засвидетельствования ему почтения. Как муравьи в свой муравейник, так и они туда собираются, и главный Кравчий, заведывающий поставцом с напитками, и Спальники, Кравчие, Стольники и прочее [172] множество должностных дворян, каждый для исправления своей должности. Царь садится один за свой обеденный стол, уставленный Великим числом кушаньев. Утоляет жажду квасом (aqua termentata), как и многие. Для укрепления желудка выпивает, однако ж, полную чару Испанского вина. Жена и сын, хотя уже десятилетний, никогда не обедают с ним, а тем менее сестры и дочери, и не показываются на глаза посторонних (для внушения к себе большего уважения). Между тысячью придворных служителей едва ли найдется один, который мог бы сказать, что он хоть однажды видел кого-нибудь из них. Раз, когда Царица лежала больная в постели, она пожелала принять приглашенного врача в своей спальне, сумрачной по случаю завешенных окон, чтобы ему было не видать ее, и подала ему для исследования правую руку, покрыв сначала жилу у ней самою тонкою тканью, а то обнаженную он мог бы осквернить своим прикосновеньем. Когда она пожелает выехать пользоваться воздухом, ее везут в закрытой карете (rheda) или санях (traha), смотря по времени года. Если случится увидать запряженную многими белыми лошадьми карету Царицы, подражающей Юпитеру или Солнцу, подумаешь, что видишь четверых Камиллов (Это тем более походило на торжественный выезд Римских триумфаторов в Kaпитолий, что лошади Царицы запряжены были вряд; с вершниками (форрейторами) тогда еще у нас не ездили. На рисунке у Maйepберга Царицу везут 12 лошадей.), справляющих свой триумф. А при выходах в церковь она ходит туда из дворца сенями, закрытыми со всех сторон, чтобы случайно не осквернил ее грубый взгляд прохожих; в торжественные дни или в обыкновенные праздники идущая позади у ней знатная девица держит над головой ее круглый зонт, привешенный на приделанной к нему длинной рукояти. В самые большие праздники, когда [царица] надевает венец (corona), четыре таких же девицы носят над нею длинный зонт (балдахин), под которым между нею и идущими впереди ее Царскими сестрами, мамки, обреченные монастырю в случае смерти их питомцев, несут детей ее обоего пола, пока они еще не подросли. Впереди ее всегда идут несколько благородных девиц, держащие восковые свечи в темную пору; если она намерена служить панихиду по душам усопших, вместе с девицами идет вдова из знатных, несущая в [173] протянутой вперед руке небольшой серебряный сосуд с медом, пшеном, смоквами и сахаром, называемый кутьею (kutiat), чтобы поставить ее на гробнице. Всегда тоже ходит в числе провожатых Царицы и вдова Анна, сестра Царского Дворецкого Федора Михайловича (Анна Михайловна Вельяминова, урожденная Ртищева.), исправляющая ту же должность при ней, под именем, однако ж, Кравчей, приставленной при кушаньях, которые она разрезывает.