1569

В царствование благородного короля Карла, моего брата, несколько лет спустя после нашего возвращения из большого путешествия, гугеноты возобновили войну ¹. Король и королева моя [28] мать пребывали в Париже, когда один дворянин из свиты моего брата герцога Анжуйского, ставшего позднее королем Франции, прибыл от него с известием, что он значительно уменьшил армию гугенотов и надеется, что король и королева смогут приехать через несколько дней к началу новой битвы. Он просил оказать ему честь увидеть их перед сражением, чтобы отдать отчет о своих действиях, добавив в конце, что если Фортуна, завидующая его славе (которую он обрел в столь молодом возрасте), после доброй службы королю, католической религии и государству захочет триумф его победы совместить с его похоронами, то он покинет этот мир с малым сожалением, оставив их обоих удовлетворенными его службой, честь исполнения которой была на него возложена. Последнее он счел бы более почетным, нежели трофеи, приобретенные двумя первыми победами ². Посудите сами, как эти слова запали в сердце нашей доброй матери, которая жила только ради своих детей и была готова тотчас же отказаться от жизни ради их спасения и спасения их государства, и которая особенно любила герцога Анжуйского.

Она сразу же приняла решение отправиться в путь вместе с королем, заставив его ехать вместе с ней, в сопровождении небольшой группы дам ее свиты: в их числе была я, герцогиня де Рец и мадам де Сов ³. Летя на крыльях желания и материнской любви, она проделала путь из Парижа в Тур за три с [29] половиной дня ⁴. Путешествие было связано с неудобствами и многими происшествиями, достойными осмеяния. Особенно это касалось бедного кардинала де Бурбона ⁵, который никогда не покидал королеву-мать, хотя не обладал ни здоровьем, ни сложением, ни хорошим настроением для подобных тяжелых переездов. Мы прибыли в Плесси-ле-Тур ⁶, где находился мой брат герцог Анжуйский с главными военачальниками его армии, представлявшими собой цвет принцев и сеньоров Франции. В их присутствии герцог обратился к королю с торжественной речью, дабы дать отчет об отправлении своих обязанностей с того момента, когда он покинул двор. Это было проделано с большим искусством и красноречием, произнесено с такой изысканностью, что он вызвал восхищение у всех присутствующих, тем более что его весьма юные годы подчеркнули и показали осторожность его высказываний (более подобающих старику, убеленному сединами, или же бывалому капитану, чем юноше шестнадцати лет ⁷, на чело которого, правда, уже были возложены лавры двух выигранных им сражений). Его красота, которая делает все поступки приятными, настолько блистала, что казалось, будто она бросает вызов Фортуне: кто из них сделает его более знаменитым? [30]

Что чувствовала при этом моя мать, которая любила его более всех детей, невозможно выразить словами, как нельзя передать горе отца Ифигении ⁸. Наверное, любая другая королева проявила бы открытый восторг из-за такой необыкновенной радости, но только не она, душу которой никогда не покидала осторожность. Сдерживая свои порывы, как она могла это делать, и показав с очевидностью, что сдержанность помогает не делать того, чего хочешь, – не выставлять напоказ свою радость и не расточать похвалы (которые заслуживал ее совершенный и обожаемый сын), она единственно отметила в его речи некоторые заключения, которые затрагивали военные дела, дабы вынести их на совет присутствующих при этом принцев и сеньоров и принять нужное решение, обеспечив необходимые условия для продолжения военных действий. С этой целью нам нужно было провести еще несколько дней в этом месте. В один из дней, когда королева моя мать прогуливалась в парке с некоторыми принцами, мой брат герцог Анжуйский попросил меня пройтись с ним по боковой аллее, где обратился ко мне со словами: «Сестра моя, то, что мы росли вместе, только обязывает нас любить друг друга сильнее. Вы, верно, не знаете, что из всех братьев я всегда более остальных желал Вам добра и видел также, что Вы по природе своей отвечаете мне такой же дружбой. До настоящего времени мы поддерживали ее безо всякого умысла, и союз наш не приносил иной пользы, кроме единственно удовольствия, которое мы получали от совместных бесед. Это было хорошо в наши детские годы, но сейчас уже не время быть детьми. Вы видите, какими прекрасными и великими обязанностями наделил меня Бог и в каком духе воспитала меня королева, наша добрая мать. Вы должны верить, что я люблю и почитаю Вас более всего на свете и разделю с Вами все свои почести и блага. Я знаю, что Вы обладаете достаточным [31] умом и рассудительностью, чтобы суметь послужить моим интересам перед королевой нашей матерью, дабы помочь мне сохранить милость Фортуны. Ибо моя главная цель – поддерживать доброе расположение королевы. Я опасаюсь, что мое отсутствие может лишить меня ее милостей, поскольку война и обязанности, которыми я обременен, заставляют меня всегда быть вдалеке. Однако король мой брат постоянно рядом с ней, льстит и угождает ей во всем. Боюсь, если так пойдет и дальше, это причинит мне вред: когда король мой брат возмужает, не будет развлекаться только охотой и, будучи от природы храбрым, станет еще и честолюбивым, то захочет заменить охоту на животных охотой на людей, а меня – отстранить от должности командующего, которую он мне доверил, чтобы самому встать во главе армий. Все это может обернуться для меня крушением и вызвать столь сильное неудовольствие, что я скорее предпочту страшную смерть, чем испытаю подобное унижение. В опасении чего, изыскивая способы предотвратить несчастье, я считаю необходимым воспользоваться помощью особенно преданных персон, которые представляли бы мои интересы подле королевы моей матери. Я не знаю никого более подходящего, чем Вы, поскольку считаю Вас своим вторым я. Вы обладаете для этого всеми качествами, которые только можно пожелать: умом, рассудительностью и преданностью. Только бы Вы захотели быть обязанной помочь мне, присутствуя постоянно при церемонии пробуждения королевы, в ее рабочем кабинете, при ее отходе ко сну, короче говоря, – целый день, дабы вынуждать ее общаться с Вами. Вместе с тем я расскажу королеве о Ваших способностях, о том, что она получит от Вас утешение и поддержку, заверю ее, что стоит не обращаться с Вами как с ребенком, а прибегать к Вашим услугам в мое отсутствие, как это делал бы я. Уверяю Вас, она так и поступит. Оставьте Вашу робость, разговаривайте с ней с уверенностью, как Вы говорите со мной, и поверьте, она будет к Вам расположена. Для Вас настанет золотая пора и выпадет счастье быть любимой ею. Вы сделаете много для себя и для меня. Благодаря Божьей и Вашей помощи моя добрая Фортуна сохранит ко мне свою милость».

Эти слова были для меня откровением, поскольку до тех пор жизнь моя протекала без какой-либо цели, и я думала лишь о танцах или охоте, не имея в то же время представления о том, как красиво одеваться и выглядеть привлекательной, потому что мой возраст тогда не позволял еще выражать подобные намерения. [32] Я была воспитана при королеве моей матери по таким строгим правилам, что боялась не только обращаться к ней, но даже когда она смотрела в мою сторону, меня охватывали трепет и страх совершить поступок, который вызвал бы ее неудовольствие. Я едва ли не ответила, как Моисей Богу при виде кустарника: «Кто я? Пошли другого, кого можешь послать» ⁹. Однако, почувствовав в себе прилив необыкновенных сил, о которых я раньше и не знала и которые были вызваны его речами, прежде мне неизвестными, я пришла в себя от первого удивления, благо что родилась довольно смелой, и подумала, что эти речи мне нравятся. Тотчас мне показалось, будто я изменилась и стала гораздо старше, чем была до сих пор. Я начала верить в саму себя и ответила ему так: «Брат мой, если Господь вселит в меня силу и храбрость говорить с королевой нашей матерью, как я бы хотела, дабы оказать Вам услугу, которую Вы от меня ожидаете, то не сомневайтесь, что мои усилия принесут Вам пользу и удовлетворение от того, что Вы мне доверились. Что касается служения королеве нашей матери, то я постараюсь это делать так, что Вы признаете, насколько я Ваше благо ставлю выше всех удовольствий на свете. Вы правы, что доверяете мне, ибо никто в мире не почитает и не любит Вас так, как я. Придайте только значение тому, что Вы, находясь при королеве нашей матери, будете самим собой, а мне придется отстаивать Ваши интересы».

Я произнесла эти слова скорее сердцем, нежели устами, и результаты нашей беседы воспоследовали сразу же, так как перед отъездом из Тура королева моя мать пригласила меня в свой кабинет и сказала: «Ваш брат рассказал мне о Вашей совместной беседе и о том, что не стоит Вас считать ребенком. Я не буду это делать в дальнейшем. Мне доставит большое удовольствие разговаривать с Вами, как с Вашим братом. Сопровождайте меня повсюду и не опасайтесь обращаться ко мне свободно, ибо я того желаю».

Слова ее вызвали в моей душе чувства, доселе мне неизвестные, и удовольствие, настолько безмерное, что мне показалось, будто все радости, которые я познала до сих пор, были только его [33] тенью. Оглянувшись в прошлое, я с пренебрежением подумала о своих детских играх, танцах, охоте, воспринимая их теперь как слишком глупые и никчемные забавы. Я последовала этому приятному приказанию моей матери, не пропуская ни дня и будучи в числе первых, присутствующих при церемонии ее пробуждения, и в числе последних – при ее отходе ко сну. Она оказывала мне честь, беседуя со мной порой по два или три часа, и, благодаря милости Божьей, оставалась столь довольна мной, что могла даже хвалить меня дамам своей свиты. Я всегда говорила ей о моем брате и уведомляла его обо всем, что происходило, с такой верностью, что думала только о том, как исполнить его волю.

Какое-то время я пребывала в таком счастливом положении при королеве моей матери, когда случилось сражение при Монконтуре ¹⁰. Мой брат герцог Анжуйский, сообщив об этой новости и всегда стремясь находиться при королеве, нашей матери, испросил разрешения начать осаду Сен-Жан-д’Анжели ¹¹, а также посчитал, что при этой осаде будет уместно присутствие короля и королевы ¹². Королева, желая видеть его еще сильнее, чем он ее, сразу же решила отправиться в путь, сопровождаемая только обычной свитой, в числе которой была и я. Я поехала с огромной радостью, не подозревая о несчастье, которое приготовила мне Фортуна. Слишком юная и неопытная, я и не думала, что кто-то помешает моему благополучию! Мысль о том, что счастье, коим я наслаждалась, будет постоянным, придавала мне уверенности и не позволяла сомневаться, что что-либо изменится! Однако завистливая Фортуна, которая не могла позволить, чтобы мое успешное положение оставалось долго, приготовила мне большую [34] неприятность по прибытии, в то время как я ожидала получить благодарность за верность, которую я проявляла, оказывая услугу моему брату.

С тех пор как отбыл мой брат, он приблизил к себе господина Ле Га ¹³, который настолько подчинил его себе, что брат видел все только его глазами и говорил только его устами. Этот дурной человек, родившийся, чтобы творить зло, неожиданно заколдовал его разум и заполнил его тысячью тиранических мыслей: любить нужно только самого себя, никто не должен разделять с ним его удачу – ни брат, ни сестра, а также иными подобными наставлениями в духе Макиавелли ¹⁴. Они завладели разумом герцога Анжуйского и были применены им на практике. После нашего приезда и первых приветствий моя мать начала хвалить меня брату, говоря ему, сколько преданности по отношению к нему я проявила у нее на службе. На что он неожиданно холодно ответил ей, что все это легко объяснить, ибо он сам очень просил меня об этом, а осторожность не позволяет использовать такие услуги постоянно, и то, что кажется необходимым сейчас, становится вредным в иное время. Когда королева спросила, почему он говорит так, он увидел, что настал час воплощения его идеи погубить меня. Он ответил, что я становлюсь красивой, а герцог де Гиз хочет просить моей руки, и его дяди весьма надеются женить его на мне ¹⁵. И если я начну оказывать господину де Гизу знаки [35] внимания, то можно опасаться, что я буду пересказывать ему все услышанное от нее, королевы; королеве также хорошо известны амбиции дома Гизов и то, сколько раз эта семья переходила нам дорогу. В связи с этим будет наилучшим, если королева перестанет отныне говорить со мной о делах и мало-помалу прекратит доверительные отношения.

В тот же вечер я ощутила последствия этого пагубного совета и перемены в королеве моей матери. Она опасалась вступать со мной в беседу при моем брате, а заговорив с ним, приказала мне трижды или четырежды отправляться спать. Я дождалась, когда он покинул ее покои, а затем, подойдя к ней, начала умолять ее сказать мне, что совершила я к своему несчастью или по незнанию, вызвавшее ее неудовольствие. Вначале она не пожелала мне ответить, но в конце концов сказала: «Дочь моя, Ваш брат мудр, и не нужно держать на него зла. То, что я Вам скажу, – только ко благу». Тогда она рассказала мне все, приказав отныне не говорить с ней больше при моем брате. Эти слова так же сильно отразились в моей сердце, как и те первые, которыми она выразила ко мне свою милость и от которых я была счастлива. Я попыталась, не упуская ничего, представить ей свою невиновность: я никому не говорила о замужестве, и меня никогда не посвящали в этот замысел, иначе я сразу бы известила о том королеву. Я ничего не добилась. Впечатление от слов моего брата было для нее настолько сильным, что разум ее не воспринимал ни доводов, ни правды. Видя это, я сказала ей, что чувствую больше горечи не от потери ко мне благорасположения, а от его приобретения; и что брат лишил меня милости, которую прежде оказал и каковую я не заслужила, осознавая, что была ее тогда недостойна. Но немилость эта случилась не по моей вине, а по надуманной причине, которая является ничем иным, как плодом фантазии. Я заверила ее, что запомню на всю жизнь урок, который сделал мне мой брат. Королева разгневалась на меня, приказав мне вести себя при нем как ни в чем не бывало.

С этого дня ее благоволение ко мне стало уменьшаться. Делая из своего сына идола, она потакала ему во всем, что он желал от нее. Тоска проникла в мое сердце и завладела всеми уголками души, ослабив мое тело, и вскоре у меня случилось заражение от дурного воздуха, поразившего армию. В течение нескольких дней я тяжело болела – у меня открылась нескончаемая лихорадка и крапивница (pourpre), болезнь, которая распространилась [36] тогда повсюду и унесла двух первых медиков короля и королевы – Шаплена и Кастелана, подозревавших во всем пастухов, наживавшихся на продаже скота ¹⁶. Мало кто из пораженных этим недугом избежал подобного исхода. Мне было настолько плохо, что королева моя мать, знавшая одну из причин болезни, не упускала возможности помочь мне и брала на себя труд навещать меня в любое время, пренебрегая опасностью заразиться, что очень облегчало мое положение. И наоборот, двуличие моего брата только увеличивало мои страдания, поскольку он, совершив столь большое предательство и проявив такую неблагодарность, день и ночь не отходил от изголовья моей кровати, заботясь обо мне так трогательно, как было во времена наших с ним наилучших отношений. Я же помнила о требовании королевы-матери молчать в его присутствии и отвечала на это лицемерие только вздохами; и подобно Бурру в присутствии Нерона, умершему от яда, который дал ему тиран ¹⁷, давала ему понять, что единственной причиной моего недуга является инфекция, привнесенная поставщиками, и зараженный воздух. Господь был милостив ко мне и уберег от опасности. Через пятнадцать дней, когда армия снялась с позиций, меня отправили на носилках; и каждый вечер перед сном мне наносил визит король Карл, который брал на себя труд вместе [37] с благородными придворными кавалерами переносить меня на приготовленное ложе.

Комментарии

1. Маргарита продолжает свои воспоминания уже в период Третьей религиозной войны (1568-1570).

2. Герцог Анжуйский, с 29 августа 1568 года генерал-лейтенант королевских армий, весьма успешно воевал с протестантами в 1568-1569 годах и одержал ряд блестящих побед. Видимо, Маргарита имеет в виду сражение у Жазенея (провинция Пуату на западе Франции) 17 ноября 1568 года, когда войскам герцога удалось дать отпор отрядам принца Конде и заставить их отступить, и знаменитую битву при Жарнаке 13 марта 1569 года, когда гугеноты во главе с Конде потерпели сокрушительное поражение от армии герцога Анжуйского, а сам принц был убит. См.: Шевалье П. Генрих III. Шекспировский король. М., 1997. С. 165-172.

3. Мадам де Сов, Шарлотта де Бон (1547-1617) – знаменитая куртизанка XVI века, дочь Жака де Бона де Санблансе и Габриэли де Сад, внучка суперинтенданта финансов Франции Жака де Санблансе, казненного за растраты по приказу Франциска I. Придворная дама Екатерины Медичи, которая активно использовала ее в политических и сексуальных махинациях. С 1581 года – хранительница гардероба и драгоценностей королевы-матери. В описываемое время была замужем за Симоном де Физесом, бароном де Совом.

4. Маргарита здесь смешивает несколько эпизодов: в момент битвы при Жарнаке (см. выше) двор находился в Лотарингии, где оставался до середины мая, после вернувшись в Париж. Столицу Карл IX и Екатерина Медичи покинули 27 мая (точнее говоря, королевский кортеж отправился из пригородного королевского замка Сен-Мор) и уже 1 июня прибыли в лагерь герцога Анжуйского, располагавшегося в местечке Блан (провинция Берри). Видимо, этот переезд и запомнился Маргарите. Однако в Турень и город Тур королевская семья прибыла гораздо позже – в августе 1569 года. См.: Шевалье П. Генрих III. С. 180-182; Клула И. Екатерина Медичи. М., 1997. С. 337-338.

5. Кардинал Шарль де Бурбон (1523-1590) – брат Антуана де Бурбона и принца Людовика де Конде. Венчал своего племянника Генриха Наваррского и Маргариту де Валуа в 1572 году. Как единственный католик в доме Бурбон-Вандомов – наследников Валуа – в 1589 году Католической лигой был провозглашен королем Карлом X. Умер в плену у Генриха Наваррского.

6. 28 августа 1569 г. в замке Плесси-ле-Тур состоялся королевский совет, на котором Генрих Анжуйский выступил с большой речью об успехах в войне с гугенотами. См.: Эрланже Ф. Генрих III. СПб., 2002. С. 82.

7. Генриху Анжуйскому, родившемуся 19 сентября 1551 года, в августе 1569-го было, соответственно, почти восемнадцать лет.

8. «Ифигения – в греческой мифологии дочь Агамемнона, предводителя греческого войска во время Троянской войны. Когда греческий флот, направлявшийся под Трою, задержался из-за отсутствия попутного ветра, жрец Калхант объявил, что богиня Артемида гневается на греков за оскорбление, нанесенное ей Агамемноном, и требует принести ей в жертву Ифигению. Уступая настойчивым требованиям ахейского войска, Агамемнон вызвал Ифигению под предлогом ее бракосочетания с Ахиллом. В момент жертвоприношения Ифигения была похищена с алтаря Артемидой, заменившей ее ланью. Сама же Ифигения была перенесена богиней в Тавриду и сделана жрицей в ее храме» (Мифология. Иллюстрированный энциклопедический словарь. СПб., 1996. С. 338).

9. Контаминация двух библейских фраз. Речь идет о сюжете, когда Яхве воззвал из горящего куста к Моисею, чтобы тот вывел страдающий народ из Египта: «Моисей сказал Богу: кто я, чтобы мне идти к фараону и вывести из Египта сынов Израилевых?» (Ветхий Завет. Исход. Гл. 3, 11), и далее: «Моисей сказал: Господи! Пошли другого, кого можешь послать» (Исход. Гл. 4, 13).

10. Битва при Монконтуре (провинция Пуату), состоявшаяся 3 октября 1569 года, закончилась полным разгромом гугенотов во главе с адмиралом Колиньи и их немецких и нидерландских союзников. Католическими войсками командовали герцог Анжуйский и маршал де Таванн.

11. В стремлении развить успех после Монконтура, королевские армии 16 октября 1569 года начали осаду важной гугенотской крепости Сен-Жан-д’Анжели, защищавшей подступы к Ла-Рошели, тогдашней гугенотской «столицы», однако застряли под ее стенами до 2 декабря. Екатерина Медичи, понимая, что война затягивается и у гугенотов появляется надежда взять реванш, начала переговоры о мире с королевой Наваррской Жанной д’Альбре, находившейся в Ла-Рошели, послав к ней дипломата Мишеля де Кастельно. Итоговые мирные соглашения, положившие конец Третьей гражданской войне, были подписаны в королевской резиденции Сен-Жермене 8 августа 1570 года.

12. Двор прибыл в военный лагерь 24 октября 1569 года.

13. Луи де Беранже, сеньор де Ле Га (Le Guast, иногда встречается написание Du Guast – Дю Га; в отечественной литературе часто присутствует ошибочная транскрипция – Легаст) (ок. 1545-1575) – капитан гвардейцев Генриха Анжуйского и один из его фаворитов. Смертельный враг Маргариты.

14. Макиавелли Никколо (1469-1527) – итальянский политический мыслитель, писатель и историк. Видел главную причину бедствий Италии в ее политической раздробленности, преодолеть которую способна лишь сильная государственная власть («Государь», 1513). Ради упрочения государства считал допустимыми любые средства. Отсюда термин «макиавеллизм» для определения политики, пренебрегающей нормами морали. Судя по этому фрагменту мемуаров, Маргарита, несомненно, была знакома с сочинениями флорентийца. См.: Эльфонд И. Я. Макиавелли, макиавеллизм во Франции второй половины XVI века // От средних веков к Возрождению. Сб. в честь проф. Л. М. Брагиной. СПб., 2003. С. 287-301.

15. В октябре 1569 года начался роман Маргариты с Генрихом де Гизом, а весной 1570 года об этом заговорил французский двор. Однако Гизы никогда не делали официальной попытки просватать Маргариту, хотя дяди герцога – кардинал Шарль Лотарингский (1525-1574) и Клод Лотарингский, герцог д’Омаль (1526-1573) – старались подготовить почву для начала брачных переговоров и внимательно следили за отношениями влюбленных.

16. Надо полагать, речь идет о поставках в армию мяса больных животных. В одном из своих писем Екатерина Медичи подтверждает серьезную болезнь дочери осенью 1569 года.

Жан Шаплен – первый медик короля, Оноре Кастелан – врач Екатерины. Жак-Огюст де Ту пишет, что оба они были друзьями, довольно известными в медицинском мире, и «умерли в один и тот же час, в одном и том же доме, от одной и той же болезни». См.: Thou de, J.-A. Histoire universelle. T. V. Londres/Paris, 1734. P. 658-659.

17. Тацит. Анналы. Кн. XIV. Гл. 51; Бурр – Секст Афраний Бурр (? – 62 н. э.) – римский военачальник и государственный деятель, префект претория во время правления императора Нерона. Умер от опухоли в горле, возможно, от рака. В литературе весьма популярной была версия об отравлении: Нерон якобы под видом лекарственной мази для нёба передал ему яд.

Нерон – Тиберий Клавдий Друз Нерон Германик Цезарь (37-68 н. э.), римский император (54-68), сын патриция Гнея Домиция Агенобарба, и Агриппины Младшей, дочери полководца Юлия Цезаря Германика, племянника и приёмного сына императора Тиберия. Был усыновлён императором Клавдием, женившемся на его матери. «Традиция, идущая от сенаторских кругов, рисует его как тирана, наделяя чертами преувеличенной, легендарной жестокости» (Словарь античности. М., 1994. С. 378).