1577

Вовсю уже шли приготовления к войне, и при дворе говорили только о ней. С тем, чтобы еще сильнее разобщить моего брата с протестантами, король назначил его командующим одной из своих армий. Жениссак нанес мне визит и рассказал, какой жесткий ответ он получил от короля. Это побудило меня тотчас же отправиться к королеве моей матери, где я застала и Его Величество. Я пожаловалась на то, что чувствую себя обманутой, поскольку мне чинят препятствия с отъездом к королю моему мужу и, используя хитрость, делают все, чтобы я осталась в Париже и не присоединилась к нему в Пуатье. Я представила, что меня выдали замуж против моего желания и воли, поскольку таково было решение и воля короля Карла, моего брата, королевы нашей матери и его [Генриха III] самого. Раз уж это случилось, никто не вправе помешать мне разделить судьбу моего супруга. Я намерена отправиться к нему; и если даже не получу на это разрешение, то уеду тайно – неважно, каким способом, пусть с риском для жизни. Король ответил: «Сестра моя, сейчас не время обсуждать Ваш отъезд. Я согласен со всем, что Вы говорите, потому что действительно оттягивал его с тем, чтобы в итоге Вам отказать. Ибо с тех пор как король Наварры вернулся в гугенотскую веру, я не считал возможным Ваше с ним воссоединение. Все, что мы делаем с королевой нашей матерью – только ради Вашего же блага. Я собираюсь начать войну с гугенотами и искоренить эту недостойную религию, которая принесла нам столько горя. Что касается Вас, которая является моей сестрой и католичкой, то, окажись Вы в их руках, сразу превратитесь в заложницу, и никак иначе. Кто знает, может, гугеноты в ответ на мои действия способны в своей мести посягнуть на Вашу жизнь, чтобы нанести мне непоправимое оскорбление? Нет, нет. Вы никуда не поедете. А если решитесь бежать, как Вы заявляете, то тем самым станете нашим крайним недругом, что повлечет за собой такие наши ответные действия, на которые мы только способны. Этим Вы скорее ухудшите, а не улучшите положение короля Вашего мужа».

Я вернулась к себе в большом неудовольствии от этой суровой отповеди, решив посоветоваться с самыми влиятельными придворными – моими друзьями и подругами. Они дали мне понять, что мое пребывание при дворе, который столь враждебно настроен против короля моего мужа и при котором открыто идут приготовления к войне, принесет мне несчастье. Друзья советовали мне [94] на время военных действий покинуть двор и, по возможности, даже уехать за пределы королевства, найдя для этого какой-нибудь достойный предлог, например совершение паломничества или визит к кому-нибудь из родственников. Госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон ¹, которая была среди приглашенных мной на совет, предложила отправиться вместе с ней на воды в Спа. Здесь же присутствовал и мой брат, который пришел в сопровождении Мондусе, посланника короля во Фландрии ².

Последний, недавно вернувшийся [в Париж], рассказал королю, насколько фламандцы страдают от узурпации, которую, к сожалению, чинит им Испания, попирая законы Франции о владении и суверенитете над Фландрией ³ Многие сеньоры и городские общины просили его передать [королю], что сердцем они остаются французами и примут его власть с распростертыми объятиями. Видя, что король пренебрег этим известием, поскольку голова его была занята гугенотами, к которым он продолжал испытывать враждебность из-за того, что они помогли моему брату, Мондусе более не говорил с ним на эту тему и рассказал обо всем моему брату, который, как настоящий Пирр ⁴, любил участвовать только в делах великих и рискованных, рожденный скорее завоевывать, чем сохранять. Его сразу же захватила эта идея и тем более [95] пришлась ему по душе, когда он увидел, что это предприятие выглядит весьма справедливым, желая единственно возвратить Франции все то, что было отнято Испанией ⁵. По этой причине Мондусе перешел на службу к моему брату и готовился вновь отправиться во Фландрию под предлогом сопровождения госпожи принцессы де Ла Рош-сюр-Йон на воды в Спа.

Видя, что каждый из собравшихся ищет какой-нибудь значимый предлог, чтобы помочь мне уехать из Франции на время войны, а среди прочего называли Савойю и Лотарингию, Сен-Клод и Нотр-Дам-де-Лоретт, Мондусе сказал тихим голосом моему брату: «Месье, если королева Наваррская скажется больной и нуждающейся в лечении в Спа, куда собирается госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон, они могут поехать вместе, что было бы очень кстати для Вашего предприятия во Фландрии, где королева может оказать Вам прекрасное содействие». Мой брат нашел этот совет очень хорошим и так ему обрадовался, что сразу воскликнул: «О королева, не ищите ничего более! Нужно, чтобы Вы отправились на воды в Спа вместе с госпожой принцессой. Я видел как-то на Вашей руке рожистое воспаление, и поскольку Вы говорили, что доктора уже предписывали Вам лечение на водах, но время года тогда было неблагоприятным, то сейчас – самый подходящий для этого момент. Попросите же короля отпустить Вас туда».

Мой брат не сказал всего, чего хотел, потому что на этом совете находился также господин кардинал де Бурбон, который слыл гизаром ⁶ и настроенным происпански. Что касается меня, то, услышав эти слова, я сразу же догадалась, что речь идет о деле во Фландрии, о чем Мондусе прежде говорил нам обоим. Вся компания поддержала это предложение, а госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон, собиравшаяся туда, получила в результате огромное удовольствие, пообещав сопровождать меня. Она также изъявила [96] желание находиться рядом, когда я буду просить королеву мою мать одобрить мое намерение.

Наутро я нашла королеву в одиночестве и представила ей, как обидно и неприятно видеть мне, что король мой муж будет воевать против короля моего брата. Я хотела бы избежать всего этого, покинув двор на время ведения военных действий, что стало бы самым уместным и достойным решением. Если же я здесь останусь, то не смогу избежать одну из двух бед: либо король мой муж подумает, что я живу при дворе в свое удовольствие и не выполняю по отношению к нему своего долга, что обязана делать, либо король [Франции] начнет подозревать меня в том, что я регулярно передаю [какие-либо] сведения королю моему мужу. И то, и другое принесет мне много несчастий, поэтому я умоляю ее понять, что мой отъезд поможет избежать обеих бед. К тому же какое-то время назад доктора уже предписывали мне воды в Спа по причине рожистого воспаления на руке, которым я страдаю уже долгое время, а сезон для лечения сейчас самый подходящий. Мне кажется, если бы она согласилась с тем, что такой предлог весьма благовиден, дабы покинуть не только двор, но и Францию, а мой отъезд сделал бы понятным королю моему мужу, что я не могу присоединиться к нему по причине недоверия короля [Франции], но и не желаю пребывать в месте, где против него затевают войну, то, как я надеюсь, благодаря своей осторожности, она со временем устроила бы все дела таким образом, чтобы король мой муж заключил бы мир с королем и вернул бы себе ее милостивое расположение. Я же буду ждать этой счастливой новости, чтобы отправиться к королю моему мужу, после того как они [Генрих III и Екатерина Медичи] дадут мне на это разрешение. В моем путешествии на воды в Спа госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон, здесь присутствующая, окажет честь меня сопровождать.

Королева одобрила мое намерение, сказав, что весьма довольна тем, что я решила уехать, и [добавив], что дурной совет, который епископы дали королю – не соблюдать свои обещания и разорвать все соглашения, которые она подписала от его имени, – и который [Генрих III] принял по разным причинам, доставил ей массу огорчений (наблюдая к тому же, что этот бурный поток увлекает за собой и ниспровергает наиболее способных и лучших советников, которые составляли королевский совет, ибо король отправил в отставку четырех или пятерых самых мудрых и опытных ⁷). Тем [97] не менее, она в состоянии понять все, что я хотела ей сказать: и то, что не смогу избежать одного из двух несчастий, оставаясь при дворе, поскольку это будет неприятно королю моему мужу и обратится против меня, и что король начнет подозревать меня, думая, что я шпионю в пользу своего супруга. Поэтому она готова просить короля разрешить это путешествие, что и было сделано.

Король принял меня уже без тени раздражения, будучи весьма довольным тем, что воспрепятствовал моей встрече с королем моим мужем, которого он ненавидел более, чем кого бы то ни было. Он приказал, чтобы направили курьера к дону Хуану Австрийскому ⁸, который замещал короля Испании во Фландрии, с просьбой выписать мне необходимые подорожные для свободного проезда в земли, находящиеся под его властью, поскольку для того, чтобы добраться до водных источников в Спа, находящихся на территории епископства Льежского, нужно было проследовать через Фландрию.

Договорившись обо всем, спустя несколько дней (которые мой брат использовал для того, чтобы дать мне поручения, способствующие его делам во Фландрии) все мы расстались. Король и королева отправились в Пуатье ⁹, чтобы быть ближе к армии господина де Майенна ¹⁰, которая осаждала Бруаж и откуда должна была отправиться в Гасконь на войну с королем моим мужем. Брат мой отбыл с другой армией, командующим которой он являлся, с тем, чтобы осадить Иссуар и другие города, вскоре ему [98] покорившиеся ¹¹. Я же держала путь во Фландрию ¹², сопровождаемая госпожой принцессой де Ла Рош-сюр-Йон, моей гофмейстериной мадам де Турнон ¹³, мадам де Муи из Пикардии ¹⁴, госпожой супругой миланского кастеляна ¹⁵, мадемуазель д’Атри ¹⁶, мадемуазель де Турнон ¹⁷, и еще семью или восемью другими фрейлинами. Из мужчин в мою свиту входили господин кардинал де Ленонкур ¹⁸, господин епископ Лангрский ¹⁹, господин де Муи из Пикардии ²⁰, ныне – тесть одного из братьев королевы Луизы – графа де Шалиньи ²¹, [99] а также мои первые гофмейстеры, первые шталмейстеры и другие дворяне моего дома. Все иностранцы, которые видели мое окружение, находили его столь приятным и очаровательным, что еще больше стали восхищаться Францией. Я передвигалась на опорных носилках ²², обитых ярко-розовым испанским бархатом с золотой вышивкой и тафтой, с девизом (носилки мои были полностью застеклены, а стекла представляли собой изображения девизов в виде солнца и его лучей, которые сочетались с надписями на драпировке и самих окнах, всего – сорок девизов разного содержания со словами на испанском и итальянском языках) ²³.

За мной следовала в носилках госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон, а за ней – мадам де Турнон, моя гофмейстерина; десять фрейлин вместе со своей наставницей ехали верхом на лошадях, и еще в шести каретах и повозках размещались остальные дамы и девушки из числа наших сопровождающих.

Я проехала через Пикардию, города которой имели приказ короля оказывать мне почести и самый достойный прием, который я только могла пожелать ²⁴. По прибытии в Катле, крепости на расстоянии трех лье от границы с [областью] Камбрези ²⁵, епископ Камбре (который был сувереном этой территории, являющейся [100] церковным владением), признававший короля Испании в качестве покровителя ²⁶, прислал ко мне дворянина, чтобы узнать час моего прибытия, поскольку хотел встретить меня перед въездом в свои земли. Я нашла его в окружении большого числа сопровождающих, которые выглядели как настоящие фламандцы и были одеты соответствующим образом, хотя и весьма простовато.

Сам епископ принадлежал к дому Бapлeмoнoв ²⁷, одному из самых знатных во Фландрии, но обладал сердцем испанца, поскольку, как оказалось позже, был среди тех, кто поддерживал дона Хуана. При встрече он не оказал мне особых почестей, а все церемонии напоминали испанские. Город Камбре мне показался приятным, хотя и не выстроен так добротно, как города Франции; его улицы и площади расположены более или менее пропорционально, церкви же – довольно большие и красивые – являются украшением всех городов Фландрии. Однако наиболее достойное внимания и восхищения место в этом городе – его цитадель, одна из самых прекрасных и хорошо сооруженных в христианском мире, что она и доказала позже, будучи под властью моего брата и успешно противостоя испанцам ²⁸.

Губернатором крепости тогда был господин д’Энши, сын графа де Фрезена ²⁹, благородный человек, который по своим манерам, облику и прочим качествам являлся совершенным кавалером и ничем не отличался от наших лучших придворных; ему была не [101] свойственна та естественная грубоватость, присущая остальным фламандцам. Епископ, к нашему удовольствию, решил устроить праздник – дать бал, на который были приглашены все знатные дамы города. Сам же он на балу не появился (удалившись сразу после окончания обеда – как я уже говорила, в соответствии с испанским церемониалом). А господин д’Энши, должный быть со своим отрядом, оставил его, чтобы встретиться со мной на этом празднике и позже сопроводить на ужин со сладостями. Его поведение показалось мне необдуманным, поскольку [прежде всего] он был обязан охранять цитадель. Об этом я могу говорить со знанием дела, так как [в свое время] была слишком хорошо научена, сама того не желая, как важно следить за охраной укрепленного места ³⁰.

Долг перед моим братом занимал все мои мысли, и поскольку я была ему очень предана, то постоянно думала о поручениях, которые он мне дал. Видя, что мне предоставляется прекрасный случай оказать ему добрую услугу в его фламандском деле, ведь город Камбре и его крепость являлись ключом ко всей Фландрии, я не упустила этой возможности. Используя всю силу своего ума, дарованного мне Богом, я склоняла господина д’Энши на сторону Франции и особенно на сторону моего брата. Господь позволил мне достичь в этом успеха: д’Энши находил удовольствие от бесед со мной и позволял себе видеть меня так часто, как только мог; [к тому же] вызвался сопровождать меня в поездке по Фландрии. С этой целью он попросил разрешения у своего господина [епископа] проехать со мной до Намюра, где меня ожидал дон Хуан Австрийский, говоря, что желает видеть мой триумфальный прием. Но этот фламандец, проникнутый испанским духом, был мало расположен позволять ему это...

Во время путешествия в Намюр, которое заняло у нас десять или двенадцать дней, д’Энши разговаривал со мной так часто, как это было возможно, открыто показывая, что обладает сердцем настоящего француза, и только и ждет того часа, когда столь славный принц, как мой брат, станет его господином и сеньором; что он презирает власть епископа и свою зависимость от него. [102] Епископ, хотя и являлся его сувереном, по сути, был только дворянином, как и он сам (однако по своим качествам и привлекательности ума и тела намного ему уступал).

Покинув Камбре, я отправилась в Валансьен ³¹, другую фламандскую область, где намеревалась переночевать. Господин граф де Лален ³², господин де Монтиньи, его брат ³³, а также многие другие сеньоры и благородные лица числом около двух или трех сотен прибыли меня встретить в тот момент, когда я покидала земли Камбрези, до тех пор сопровождаемая епископом. Мы достигли Валансьена, города, уступавшего Камбре по своей силе, но отнюдь не по красоте прекрасных площадей и церквей (его фонтаны и башенные часы, сделанные наподобие немецких, привели в немалый восторг наших французов, не привыкших видеть часы, которые издавали приятный музыкальный звон и приводили в действие разного рода фигурки маленького замка – такое у нас можно увидеть только в Сен-Жерменском предместье как редкость). Господин граф де Лален, который управлял этим городом, устроил пир сеньорам и дворянам моей свиты, а мои дамы продолжили путь и расположились в Монсе. Туда я прибыла наутро следующего дня в сопровождении графа и всего его окружения, а графиня де Лален ³⁴, ее родственница мадам д’Аврек ³⁵ и все самые знатные [103] и галантные дамы уже ожидали меня, чтобы устроить прием. Граф состоял в родстве с моим мужем и, будучи сеньором с большим авторитетом и обладая значительным влиянием, для которого испанское господство всегда было невыносимым, считал себя беспредельно оскорбленным после казни графа Эгмонта, своего близкого родственника ³⁶. Несмотря на то что он правил [в своей области], не вступив ни в лигу принца Оранского ³⁷, ни в лигу гугенотов, будучи убежденным католическим сеньором, тем не менее, он всегда отказывался встречаться с доном Хуаном и не допускал назначения каких-либо испанцев на руководящие должности. Со своей стороны дон Хуан не осмеливался действовать против него, опасаясь, что в противном случае лига католиков Фландрии (которая называлась лигой Штатов) объединится с принцем Оранским и гугенотами, и предвидя, что тем самым он навлечет на себя столько же бед, сколько их испытал король Испании.

Граф де Лален беспрестанно выражал свое удовольствие от того, что может видеть меня, и если бы его естественный государь был на моем мecтe ³⁸, то он не смог бы получить больше почестей и выражения благожелательности и любви. По прибытию в Монс я разместилась в доме графа, при дворе которого меня встретила графиня де Лален, его супруга, и около восьмидесяти или ста дам этого города. Мне был устроен такой прием, как будто я была для них не иностранной принцессой, а их собственной госпожой. В природе фламандцев заложены непринужденность, жизнелюбие и дружественность, и, являясь типичной фламандкой, графиня де Лален вместе с тем обладала глубоким и развитым умом. [104] привлекательной внешностью и манерами, чем напомнила мне Вашу кузину. Все это сразу же дало мне уверенность, что вскоре мы сумеем легко подружиться, из чего можно будет извлечь пользу, чтобы воплотить замыслы моего брата во Фландрии, поскольку эта достойная дама имела большое влияние на своего мужа. Проведя этот день в беседах с дамами, я особенно старалась сблизиться с графиней; тогда же мы стали настоящими подругами.

Когда настало время обеда, мы отправились на пир и на бал, которые граф де Лален продолжал устраивать все время, пока я жила в Монсе. Я рассчитывала отправиться в путь уже на следующий день, но никак не думала, что графиня, эта благородная дама, убедит меня провести в их обществе целую неделю, чего я не собиралась делать, в опасении причинить им неудобство, но уговорить ни ее саму, ни ее мужа было невозможно. Только через восемь дней с большой неохотой они отпустили меня ³⁹.

Я проводила время в домашней обстановке вместе с графиней, которая часто допоздна засиживалась с разговорами у моего ложа, и делала бы это еще охотнее, если бы не одно занятие, столь несвойственное даме ее положения и свидетельствующее скорее о ее большой природной доброте: она кормила своего маленького сына своим молоком.

Как-то утром в праздничный день мы собрались за столом – месте, где все фламандцы обычно непринужденно общаются. Я же была занята раздумьями о цели своей поездки, направленной на осуществление планов моего брата. Графиня де Лален, вся в драгоценностях и украшениях, была одета в платье по испанской моде, из черного с золотом материала, с лентами, украшенными золотыми и серебряными нитями, и пурпуэн ⁴⁰ из серебряной ткани с золотым узором и большими пуговицами с бриллиантами, чтобы их было удобно расстегивать при кормлении. Когда ей принесли ее крошку-сына в роскошных пеленках, подобно одежде матери, она положила его на стол между мной и собой, спокойно расстегнула [105] пуговицы и дала ему грудь. В отношении кого-либо другого мы подумали бы о его неучтивом отношении к окружающим, но графиня проделала все с такой грацией и естественностью (с какой, впрочем, делала и остальные дела), что заслужила только похвалы всех собравшихся.

Когда столы были собраны, начался бал, устроенный в той же зале, где мы находились. Помещение было просторным и красивым. Мы сели с графиней рядом, и я ей сказала, что удовольствие, которое я получила от гостеприимства в их доме, – из числа тех, что уже невозможно забыть, и я, наверное, даже отказалась бы от него вообще, потому что мысль о расставании с ней доставляет мне огорчение, зная, что Фортуна уже никогда не позволит нам иметь счастье так близко видеть друг друга. Я считаю свою жизнь несчастной уже потому, что мы родились не под небом одной родины. Мне, нужно было это сказать, чтобы начать с ней разговор, который помог бы замыслам моего брата. Она ответила мне: «Эта страна раньше была частью Франции, и по этой причине судопроизводство до сих пор ведется на французском языке. Естественная привязанность к Франции у многих из нас запрятана в сердце. Что же до меня, то желаю этого всей душой, с той поры, когда имела честь познакомиться с Вами. Наша страна прежде симпатизировала Австрийскому дому ⁴¹, но эта привязанность была разрушена казнью графа Эгмонта, господина Горна ⁴², господина де Монтиньи ⁴³ [106] и других сеньоров, лишившихся жизни, которые являлись нашими близкими родственниками и принадлежали по большей части к фламандскому дворянству. Нет ничего более нетерпимого для нас, чем господство испанцев, и мы желаем всеми силами освободиться от их тирании, но не знаем вместе с тем, как достичь этого, потому что области нашей страны разобщены по причине разного вероисповедания. Если бы мы были едины в вере, то вскоре смогли бы избавиться от власти испанского короля, но это разделение делает нас весьма слабыми. Да будет угодно Богу внушить королю Франции, Вашему брату, овладеть этой страной, которая уже принадлежит ему с давних пор! Мы простираем к нему руки».

Графиня сказала мне это в едином порыве, но довольно продуманно, дабы через мое посредничество получить от Франции помощь против бед [Фландрии]. В свою очередь я, видя, что открывается путь к моей желанной цели, ответила ей: «Король Франции, мой брат, не расположен вести войны с иностранными государствами, поскольку в его королевстве существует партия гугенотов, которая очень сильна, и это всегда препятствует внешним предприятиям. Но мой брат, герцог Алансонский, который не уступает ни в достоинстве, ни в справедливости, ни в доброте королям моему отцу и моим братьям, готов взять на себя эту роль. У него не меньше возможностей, чем у короля Франции, моего брата, чтобы помочь вам. Он сызмальства знаком с военным делом и считается одним из лучших капитанов нашего времени, а в данный час возглавляет армию короля, [сражаясь] против гугенотов; с тех пор, как я уехала [из Франции], его армия захватила сильную крепость Иссуар и ряд других мест ⁴⁴. Вряд ли фламандцам известен какой-либо другой принц, помощь которого могла бы быть для них такой полезной, тем более что наши страны соседствуют, а во Франции, столь великом королевстве, он обладает хорошей поддержкой, каковая позволит найти ему и средства, и все необходимое для ведения войны. И если мой брат получит доброе содействие со стороны господина графа, Вашего мужа, фламандцы могут быть уверены – он готов испытать свою Фортуну и, будучи от природы мягким и чуждым неблагодарности человеком, всегда способен оценить службу и настоящую услугу. Он [герцог Алансонский] уважительно и с почитанием относится к людям чести, и посему за ним всегда следуют лучшие из них. Я уверена, что во Франции уже скоро будет заключен мир с гугенотами, и по [107] моему возвращению домой все успокоится ⁴⁵. Если господин граф, Ваш муж, разделяет Ваше мнение, пусть даст мне знать об этом, когда пожелает, чтобы я сообщила вести моему брату, и, заверяю Вас, фламандские земли и Ваш дом, в особенности, в результате [успеха] обретут процветание. В случае, если мой брат сумеет утвердиться здесь с вашей [фламандцев] помощью, будьте уверены, что мы сможем часто видеться, ибо еще никогда не было столь прекрасной дружбы между братом и сестрой, как у нас с ним». Графиня с большим удовлетворением выслушал мои откровения и ответила, что заговорила со мной на эту тему намеренно, увидев, что я оказываю ей честь, приближая к себе. Посему она приняла решение не отпускать меня отсюда, пока не расскажет мне о положении дел, в котором они пребывают, и просить меня помочь обрести поддержку со стороны Франции, чтобы освободиться от страха, с которым они живут, видя непрекращающуюся войну и уничтожение [населения] при испанской тирании. Она спросила меня, может ли она доверить своему супругу те предложения, которые мы обсуждали, и готова ли я утром поговорить о них с самим графом? Я с радостью согласилась. Весь остаток дня мы провели в подобных беседах, которые, помимо прочего, как я думала, были направлены на воплощение нашего замысла. Я видела, что графиня получает от этих разговоров удовольствие.

После окончания бала мы направились послушать вечерню к канониссам ⁴⁶ в их церковь Святой Водрю ⁴⁷, которые принадлежали к ордену, отсутствующему во Франции. Канониссами являлись девушки, помещенные в монастырь совсем маленькими и остававшиеся [108] там вплоть до замужества, когда они могли воспользоваться своим приданым. Жили они не в дортуаре ⁴⁸, а в отдельных домах, каждая в своей келье, как каноники. В каждом доме находилось по три-четыре девушки, иногда по пять-шесть, вместе со старшими канониссами, среди которых были и такие, кто никогда не был замужем, включая аббатису. Девушки одевали монашеское платье единственно, когда посещали утреннюю службу в церкви, а также когда шли после обеда к вечерне. Сразу же после окончания мессы они переодевались и выглядели как обычные девицы на выданье, свободно посещали пиры и балы, подобно другим, хотя им и приходилось менять одежду четыре раза на дню.

Графиня де Лален не могла дождаться, когда закончится вечер и она расскажет своему мужу о добром начинании, которое она сделала во благо их дел. Их беседа состоялась той же ночью, а утром она привела ко мне своего супруга, который завел длинный разговор о справедливых основаниях, которые позволяют им избавиться от тирании короля Испании ⁴⁹ (в связи с чем он никогда и не думал что-либо предпринимать против своего естественного государя, зная, что суверенитет над Фландрией принадлежит королю Франции), и представил мне способы, благодаря которым мой брат смог бы утвердиться во Фландрии. Граф де Лален обладал властью над провинцией Эно ⁵⁰, которая простиралась почти до самого Брюсселя, и сожалел только о том, что область Камбрези разделяет Фландрию и Эно ⁵¹, говоря мне, как было бы хорошо склонить на нашу сторону господина д’Энши, который сопровождал меня в путешествии. Я не стала открывать ему правду о словах, услышанных от графа д’Энши, но ответила, что хочу просить его самого [Лалена] поговорить об этом с ним и что это получится у него лучше, чем у меня, ведь он и д’Энши – соседи и друзья. [109]

Я заверила его в том, что он может рассчитывать на дружбу и благоволение моего брата, если примет участие в его судьбе, используя для этого весь свой авторитет и влияние, которые будут достойной и значимой службой для человека его положения. Мы решили, что на обратном пути я остановлюсь в своих владениях в Ла Фере ⁵², куда также приедет мой брат, и где мы встретимся с господином де Монтиньи, братом графа де Лалена, чтобы обсудить дела.

Все то время, пока я жила в гостях, я поддерживала графа и укрепляла его устремление, чему в не меньшей степени способствовала и его жена. Настал день, когда мне нужно было покинуть это чудесное общество в Монсе, и сделано это было не без взаимного сожаления – моего и фламандских дам, а особенно графини де Лален, с которой я так подружилась и которая доверилась мне. С меня взяли обещание, что возвращаться я буду через Монс. На прощание я подарила ей колье из драгоценных камней, а ее мужу – ленту и к ней драгоценное украшение, которые были приняты с огромной благодарностью и восприняты как самые дорогие, ибо получены были от меня, кого они так полюбили.

Все дамы остались в городе, кроме мадам д’Аврек, уже уехавшей в Намюр, в котором я намеревалась переночевать. Там находились ее муж ⁵³ и его брат, господин герцог Арсхот ⁵⁴, где они проживали со времени заключения мира между королем Испании и Провинциями Фландрии ⁵⁵. Несмотря на то что они принадлежали [110] к сторонникам [Генеральных] Штатов, герцог Арсхот, старый придворный, из числа самых галантных, которых только видел двор короля Филиппа в те времена, когда король пребывал во Фландрии и в Англии ⁵⁶, всегда находил удовольствие бывать при дворе подле грандов ⁵⁷. Граф де Лален со всем своим дворянством проводил меня так далеко, как смог, даже на два лье дальше собственных владений, до того момента, когда показался отряд дона Хуана. Тогда он поспешил проститься со мной, чтобы, как я уже говорила, не встречаться с испанцем. Господин д’Энши единственный поехал со мной дальше, чтобы представлять своего господина, епископа Камбре из испанской партии.

После того как это прекрасное и многочисленное окружение отправилось обратно, используя короткий путь, меня встретил дон Хуан Австрийский в сопровождении вооруженной свиты, но не более двадцати или тридцати всадников, среди которых находились сеньоры – герцог Арсхот, господин д’Аврек, маркиз де Варанбон ⁵⁸ и младший Балансон, испанский губернатор Бургундского графства ⁵⁹. Последние, будучи галантными и благородными кавалерами, особенно спешили, чтобы встретить мой кортеж. Из придворных самого дона Хуана в лицо и по имени я запомнила только Людовика Гонзагу, который представился родственником герцога [111] Мантуанского ⁶⁰. Остальные же были незначительными людьми с дурной внешностью, среди которых не оказалось фламандских дворян. Дон Хуан спешился, чтобы приветствовать меня в моих носилках, которые были в приподнятом положении и открыты. Я ответила ему согласно французскому этикету, равно как герцогу Арсхоту и господину д’Авреку. После обмена несколькими учтивыми фразами он снова сел на лошадь и продолжал беседовать со мной вплоть до города, куда мы смогли прибыть только к вечеру. Это случилось потому, что из Монса я не смогла выехать вовремя: тамошние дамы не позволили мне сделать это, воспользовавшись возможностью развлекать меня в моих же носилках – более часа, я полагаю, – и находя удовольствие в объяснении значения девизов. В Намюре повсюду царил столь прекрасный порядок (в чем испанцы весьма преуспели), а город был таким освещенным, включая окна домов и лавок, заполненных светом, что, казалось, мы видим сверкание нового дня.

Этим же вечером дон Хуан приказал подать ужин мне и моему окружению прямо в наши комнаты и помещения, понимая, что после долгого пути неуместно приглашать нас на праздничный пир. Дом, который он мне предоставил, был заранее подготовлен к нашему приезду ⁶¹. В его центре обустроили большую и красивую залу, а мои апартаменты состояли из комнат и кабинетов, обставленных самой красивой, дорогой и превосходного изготовления мебелью, которую прежде, я думаю, никогда и не видела, со шпалерами из бархата и сатина, и где также находились массивные колонны, задрапированные серебряной тканью с вышивкой, большими лентами с орнаментом из золотой нити, выполненными в самой превосходной и восхитительной манере, которую только можно себе представить.

Посередине каждой из колонн таким же способом были вышиты большие фигуры, одетые в античные одежды. Господин кардинал де Ленонкур, обладавший пытливым и тонким умом, успел завязать близкие отношения с герцогом Арсхотом (как я уже говорила, старым придворным с обходительным и галантным поведением, определенно, воплощавшим в себе все благородство окружения дона Хуана), и когда мы, находясь вместе, оценивали [112] эту величественную и великолепную обстановку, он сказал ему: «Эта мебель, мне кажется, скорее приличествует какому-нибудь великому монарху, чем молодому и неженатому принцу, каковым является дон Хуан». На что герцог Арсхот ему ответил: «Все случилось по воле Фортуны и отнюдь не из-за предусмотрительности или излишнего богатства. Эти ткани были посланы дону Хуану одним пашой Великого Сеньора, детей которого он захватил в плен во время знаменитой победы над турками ⁶². Дон Хуан проявил великодушие к детям паши, отослав пленников домой безо всякого выкупа. В свою очередь паша подарил ему большое число тканей из шелка, с золотыми и серебряными нитями. Зная, что в Милане делают лучшие шпалеры, которые вы сейчас видите, принц заказал их для себя, когда находился в этом городе. Там же, чтобы оставить в памяти столь славное событие, благодаря которому эти ткани к нему попали, он велел изготовить обивку, которой обтянуты кровать и навес в комнате королевы, с изображением героической победы в морском сражении, одержанном им над турками».

Когда наступило утро, дон Хуан сопроводил нас послушать мессу, проходившую, по испанскому обычаю, с музыкальным сопровождением скрипок и корнетов. Пройдя в большую залу, мы приступили к завтраку, сидя одни за столом, он и я; пиршественный стол, где расположились дамы и сеньоры, отстоял на расстоянии трех шагов от нашего ⁶³. За этим столом мадам д’Аврек оказала честь дому ради дона Хуана, приказав подать напитки принцу ⁶⁴, что было сделано Людовиком Гонзагой, преклонившим при этом колена. [После] столы убрали, и начался бал, который продолжался целый день. Вечер мы провели за тем же занятием, и дон [113] Хуан постоянно беседовал со мной, часто повторяя, что видит во мне подобие покойной королевы [Испании], его госпожи [signora], приходившейся мне сестрой, которую он очень почитал ⁶⁵; оказывал мне и всему моему окружению благородные и куртуазные знаки внимания ⁶⁶, подчеркивая, что он получает самое большое удовольствие, принимая меня у себя дома ⁶⁷. Судна, на которых я должна была отправиться по реке Мез до Льежа, не успели подготовить к сроку, и мне пришлось задержаться до следующего утра, которое мы провели так же, как и предыдущее. После завтрака мы погрузились на очень красивый корабль, окруженный другими судами, [в которых находились музыканты] с гобоями, корнетами и скрипками, и отправились все вместе на остров, где дон Хуан велел приготовить праздничный стол в беседке, увитой плющом. Вокруг беседки располагались павильоны, из которых звучала музыка гобоев и других инструментов, продолжавшаяся все то время, что мы обедали. Когда пир закончился, несколько часов мы танцевали на балу, а затем вернулись на наше судно, которое доставило нас обратно в Намюр и которое дон Хуан приготовил мне для дальнейшего путешествия.

Следующим утром, когда мы уезжали, дон Хуан сопроводил меня прямо на корабль и, после учтивого и благородного прощания, поручил меня заботам господина и госпожи д’Аврек, которые отплыли вместе со мной в Юи, первый город епископства Льежского, [114] где я хотела переночевать ⁶⁸. Когда дон Хуан удалился, господин д’Энши, остававшийся последним на корабле, не имея разрешения от своего господина сопровождать меня дальше, простился со мной со словами большого сожаления и уверением, что никому не желает служить, кроме моего брата и меня. Завистливая и изменчивая Фортуна не могла пережить успех столь счастливого начала, которым ознаменовалось мое путешествие, и, чтобы удовлетворить свою ревность, послала два мрачных предзнаменования в преддверии будущих трудностей, которые она приготовила мне на обратном пути. Первое заключалось в том, что как только наше судно начало удаляться от берега, м-ль де Турнон, дочь моей гофмейстерины мадам де Турнон, весьма добродетельная и прелестная девушка, которую я очень любила, оказалась во власти непонятной тоски и вскоре зашлась громким криком из-за ужасной боли, которую она испытывала и которая сжала ее сердце так, что врачи не нашли какого-либо способа помочь ей. Вскоре после того как мы прибыли в Льеж ⁶⁹, смерть настигла ее. Я [позже] расскажу ее роковую историю, которая является особенной.

Другим предзнаменованием стало наводнение по прибытии в Юи – город, расположенный у подножия горы, который затопило по щиколотку, особенно здания в низине, по причине бурного горного потока воды, вливавшегося в реку и представлявшего такую опасность, поскольку он увеличивался [на глазах], что, как только наш корабль причалил, мы едва успели спрыгнуть на землю и поспешили как можно быстрее на возвышенное место, чтобы опередить реку и добраться до безопасной улицы, где располагался отведенный мне дом. В этот вечер мы вынуждены были довольствоваться тем, что мог предложить нам хозяин дома, не имея возможности высадить на берег слуг и выгрузить поклажу, тем более выйти в город, в котором случился настоящий потоп, исчезнувший так же чудесно, как и возникший, ибо в начале следующего дня вода вся спала, а река вернулась в обычное русло.

Простившись, господин и госпожа д’Аврек отправились назад в Намюр к дону Хуану, а я вновь взошла на судно, чтобы вечером быть в Льеже и там остановиться на ночлег. Епископ [115] Льежский, сеньор этой области ⁷⁰, принял меня со всем почтением и проявлением доброжелательности, как подобает человеку благородному и весьма любезному. Он являлся сеньором, обладающим многими достоинствами – осмотрительностью, добротой; хорошо говорил по-французски, был приятен в общении, уважаем, щедр, окруженный хорошим обществом, состоящим из членов капитулa ⁷¹ и многих каноников – сплошь сыновей герцогов и графов, а также других важных сеньоров Германии (потому что в этом епископстве, бывшем суверенной страной с большими доходами и довольно протяженной территорией, где было много богатых городов, [церковные] чины обретались в результате выборов; так, чтобы стать каноником, нужно было быть дворянином и проживать в епископстве в течение одного года).

Город [Льеж] гораздо больше Лиона, но расположен похожим образом (река Мез протекает по его центру). Он очень хорошо отстроен, дома каноников напоминают настоящие дворцы; улицы города – большие и просторные, городские площади – красивы, украшены прекрасными фонтанами; церкви отделаны таким большим количеством мрамора (который добывают в тех местах), что кажутся полностью из него выстроенными; башенные часы (сделанные с немецкой изобретательностью) были поющими и представляли все виды музыки и [движущихся] фигурок.

Епископ встретил меня у [трапа] моего судна и сопроводил в свой дворец, самый замечательный из всех, откуда он специально уехал на время моего визита. Этот дворец, как городской дом, является самым красивым и наиболее удобным местом пребывания, которое только можно видеть, – с многочисленными галереями, садами, фонтанами, полный живописных произведений, с чудесным убранством, украшенный мрамором таким образом, [116] что нельзя представить себе ничего ни более великолепного, ни более дивного.

Воды располагались на расстоянии трех или четырех лье от города, в Спа, маленькой деревушке из трех-четырех убогих домов. По совету врачей госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон осталась в Льеже, куда ей и доставляли воду, убеждая, что вода, добытая ночью, до восхода солнца, содержит больше целебных свойств и силы. Это обстоятельно меня весьма порадовало, поскольку наше пребывание в городе было обставлено большими удобствами и проходило в довольно приятном обществе. Так как, помимо собственно Его Милости (именно так именуется при обращении епископ Льежский, [подобно тому], как короля мы называем Ваше Величество, а принца – Ваша Светлость), когда разлетелся слух о моем приезде, многие дамы и сеньоры Германии прибыли [в Льеж], чтобы повидаться со мной. Среди прочих была госпожа графиня Аренберг ⁷², которая имела честь сопровождать королеву Елизавету в Meзьep ⁷³ на свадебные торжества по случаю ее бракосочетания с королем Карлом, моим братом, а также старшую сестру королевы, которая выходила замуж за короля Испании ⁷⁴. Графиня являлась дамой, пользующейся особым уважением императрицы ⁷⁵, императора ⁷⁶ и всех христианских государей. [117] С ней приехали ее сестра, госпожа ландграфиня ⁷⁷, ее дочь, госпожа Аренберг ⁷⁸, и ее сын, господин Аренберг ⁷⁹ – весьма благородный и галантный мужчина, вылитый отец ⁸⁰, который организовал [в свое время] помощь из Испании королю Карлу, моему брату, заслужив по возвращении почести и добрую репутацию.

Прибытие этих гостей, столь почетное и радостное, было бы еще более приятным, если бы не печаль от кончины м-ль де Тур-нон, чья история настолько примечательна, что я не могу ее не поведать, сделав отступление от своего повествования. У мадам де Турнон, бывшей в то время моей гофмейстериной, было несколько дочерей. Старшая из них вышла замуж за господина де Балансона ⁸¹, испанского губернатора Бургундского графства. Отправляясь туда вслед за своим супругом, она попросила свою мать, мадам де Турнон, отпустить с ней свою [младшую] сестру, м-ль де Турнон, чтобы принять на себя заботу о ее воспитании и находиться в обществе родственницы в стране, столь удаленной от родного дома. Ее мать согласилась. М-ль де Турнон пробыла в Бургундском графстве несколько лет, став привлекательной и желанной (ибо она была более чем прекрасна; ее совершенная красота отражала ее добродетель и притягивала внимание). Господин маркиз [118] де Варанбон, о котором я уже писала выше, проживал в одном доме со своим братом, господином де Балансоном, и рассчитывал связать свою судьбу со служением церкви, но, часто бывая в обществе м-ль де Турнон, страстно влюбился в нее. Не имея больших обязательств перед церковью, он захотел жениться на девушке. О своих намерениях он известил и ее саму, и ее родственников. Последние одобрили его желание, но его брат, господин де Балансон, полагая, что от него будет больше пользы в случае, если он станет клириком, начал препятствовать этому, склоняя его надеть длинное облачение.

Мадам де Турнон, очень мудрая и осторожная женщина, посчитала себя оскорбленной и призвала к себе м-ль де Турнон, разлучив ее с сестрой, мадам де Балансон. И так как характер у нее был властный и суровый, не замечая, что ее дочь уже выросла и нуждается в более мягком обхождении, она кричала на нее и попрекала без устали, так, что у девушки от слез никогда не просыхали глаза, хотя все, что делала м-ль де Турнон, заслуживало только похвал – просто у ее матери была естественная склонность к строгости.

М-ль де Турнон желала единственно поскорее избавиться от этой тирании, испытав огромную радость от того, что я собираюсь во Фландрию, поскольку надеялась, что маркиз де Варанбон там ее встретит, что и случилось, и, будучи уже в состоянии вступить в брак, совершенно отказавшись от длинного облачения, попросит ее руки у ее матери. Выйдя замуж, она смогла бы освободиться от материнских назиданий. В Намюре она встретила обоих братьев, как я уже говорила, – маркиза де Варанбона и младшего Балансона. Последний, в отличие от маркиза, не обладая столь приятной внешностью (даже близко), общался с девушкой, добивался ее внимания, но сам Варанбон, все то время, пока мы пребывали в Намюре, даже не сделал вид, что знаком с ней... Отчаяние, сожаление, печаль разрывали ей сердце, а ведь ей, наоборот, приходилось изображать хорошее настроение, когда он находился рядом, не показывая, что она чем-то расстроена. Вскоре после того, как братья покинули наш корабль и простились с нами, с м-ль де Турнон случился такой сердечный приступ, что она кричала при каждом вздохе, как будто испытывала смертельные боли. Поскольку не было иной причины ее несчастья, смерть боролась с юностью восемь или десять дней и, вооруженная разочарованием, осталась в итоге победителем, похитив девушку у ее матери и у меня, [119] принеся горе одной, не меньше, чем другой. Ибо ее мать, несмотря на все строгости, любила ее безмерно.

Погребальные церемонии м-ль де Турнон были организованы со всеми почестями, какие были возможны, что и полагалось делать в отношении членов столь знатного рода, к которому она принадлежала, являясь также родственницей королевы моей матери. В сам день похорон четыре дворянина моего дома несли ее тело, и одним из них был Ла Бюсьер ⁸², всю свою жизнь страстно воздыхавший по девушке, но так и не посмевший ей открыться по причине ее добродетели, которую он ценил в ней, и неравенства в их положении. И вот он, держа эту печальную ношу, беспрестанно убивался, хороня свою любовь. Печальная процессия двигалась по середине улицы по направлению к большой церкви.

[Тем временем] маркиз де Варанбон, виновник этого несчастного события, спустя несколько дней после моего отъезда из Намюра, раскаиваясь в своем жестокосердии и снова воспылав прежней страстью к м-ль де Турнон в ее отсутствие (странное дело!), хотя при ней он был способен демонстрировать только равнодушие, решился приехать и просить ее руки у ее матери, доверившись, возможно, своей удачливости, которая помогала ему быть любимым всеми, на кого он обращал свое внимание. Фортуна ему сопутствовала и в дальнейшем, когда немного позже он взял в жены одну герцогиню, даже против воли ее родственников ⁸³. Убеждая себя, что ошибка, которую он совершил, легко будет прощена его возлюбленной и, повторяя часто по-итальянски, «что сила любви прощает преступление», он попросил дона Хуана позволить ему отправиться ко мне с поручением. Прибыв вскорости [в Льеж], он застал как раз момент, когда тело девушки, невинной и несчастной, прекрасной в своем целомудрии, несли посередине улицы. Большое число участников этой процессии не позволило ему двигаться дальше. Он посмотрел, в чем дело. Издалека он увидел, что в центре этой большой и опечаленной группы людей в траурных одеждах находится белое сукно, покрытое гирляндами цветов. Он задал вопрос, что происходит. Кто-то из городских жителей ему ответил, что это похороны. Решив полюбопытствовать. [120] Варанбон пробрался до первых рядов процессии и навязчиво начал выспрашивать в толпе, кого же хоронят. О, смертельный ответ! Любовь, мстящая за подлую измену, пожелала также подвергнуть испытанию его душу; из-за своего пренебрежительного забвения он должен был страдать у тела своей возлюбленной: она поразила его стрелами Смерти. Кто-то из участников церемонии ему ответил, что умерла м-ль де Турнон. От этих слов он лишился чувств и упал с лошади. Его отнесли в ближайший дом, думая, что он скончался. Я уверена, что душа его, пребывая в такой крайности и желая только справедливости, готова была соединиться с душой м-ль де Турнон в смерти, поскольку в земной жизни она опоздала это сделать, и, отправившись в иной мир просить прощения у другой, которая оказалась там по причине пренебрежительного отношения, оставила тело маркиза на какое-то время без признаков жизни. Вернувшись оттуда, она оживила его снова, чтобы дать ему еще раз пережить Смерть, поскольку он недостаточно был наказан за свою неблагодарность ⁸⁴.

По завершении этой печальной обязанности я оставалась в окружении иностранцев, желая отвлечься от того горя, которое я испытала от потери столь благородной фрейлины. Епископ (называемый Его Милостью) или его каноники приглашали меня на пиры в различные дома и в прекраснейшие сады, каковых было много в самом городе и за его пределами и которые я посещала ежедневно, сопровождаемая епископом и иностранными дамами и сеньорами, как я уже говорила. Последние каждое утро собирались в моей комнате, чтобы сопровождать, меня в сад, где я пила свою воду. Ибо принимать ее нужно было в движении, прогуливаясь. Несмотря на то что врачом, прописавшим мне воды, был мой брат, тем не менее, они оказали на меня столь благотворное воздействие, что в течение последующих шести или семи лет мое воспаление на руке совсем не чувствовалось... После прогулки в саду мы проводили день все вместе, принимая приглашение позавтракать в каком-нибудь доме, а после бала отправлялись к вечерне в один из монастырей. Отобедав, занимались тем же самым – шли на бал или лечились водой под музыку.

Так прошло шесть недель – именно столько времени обычно отводят для водолечения и столько было предписано г-же [121] принцессе де Ла Рош-сюр-Йон. Когда мы приступили к сборам для возвращения во Францию, приехала мадам д’Аврек, направлявшаяся к своему мужу в Лотарингию, и которая поведала нам о странных переменах, случившихся в Намюре и во всей этой провинции после моего отъезда. В тот же день, когда я покинула город, дон Хуан, сойдя с моего корабля, сел на лошадь и, под предлогом желания поохотиться, проследовал к воротам Намюрской крепости, ему не принадлежавшей. Сделав вид, что случайно оказался здесь, перед воротами, и попросив осмотреть крепость, он захватил ее, сместив ее капитана, назначенного [Генеральными] Штатами, а кроме того, пленил герцога Арсхота, господина д’Аврека и ее саму. Однако, после многочисленных жалоб и просьб, отпустил на свободу ее деверя и ее мужа, но ее оставил в качестве заложницы, пока они не проявят свою лояльность. Ибо все провинции [Фландрии] запылали огнем и взялись за оружие.

Страна разделилась на три партии: партию [Генеральных] Штатов, объединявшую католиков Фландрии, партию принца Оранского и гугенотов, действовавших заодно, и испанскую партию, которой руководил дон Хуан. Я понимала, что оказалась в трудной ситуации, и мне придется возвращаться через владения тех и других ⁸⁵. [Тем временем] мой брат направил ко мне своего дворянина по имени Лескар ⁸⁶ с письмом для меня, в котором сообщал, что со времени моего отъезда от двора Господь был столь к нему милостив в деле служения королю, поручившему ему командовать армией, что помог ему захватить все города, которые предполагалось отбить, изгнав гугенотов из всех провинций, куда вступало его войско. И что он вернулся ко двору, который пребывал [122] в Пуатье, откуда король руководил осадой Бруажа, чтобы быть ближе к армии герцога Майеннского и при необходимости оказывать ей помощь ⁸⁷. Однако обстановку при дворе, похожем на Протея ⁸⁸, который ежечасно менял свой облик, дворе, где всегда происходят какие-то перемены, он нашел изменившейся. Его присутствия никто не замечал, словно он не оказывал королю никаких услуг; а Бюсси, которого король так привечал перед их отбытием в армию и который воевал за короля со своими друзьями (и даже потерял родного брата при осаде Иссуара ⁸⁹), попал в немилость, и его начали преследовать завистники, как во времена Ле Га. Каждый день им обоим чинили обиды, а миньоны ⁹⁰, окружающие короля, стали склонять четверых или пятерых его самых благородных дворян – Можирона ⁹¹, Ла [123] Валета ⁹², Молеона ⁹³, Ливаро ⁹⁴ и некоторых других – покинуть его дом и перейти на службу к королю. Он очень сожалел, что позволил [124] мне совершить путешествие во Фландрию, так как стало известно, что на обратном пути мне готовят какие-то неприятности из-за ненависти к нему: то ли посредством испанцев, предупредив их о том, что я вела переговоры во Фландрии в его пользу, то ли силами гугенотов, дабы отомстить за поражение, которое он нанес им, начав с ними войну после того, как оказал им помощь.

Все изложенные выше обстоятельства заставили меня призадуматься. Я поняла, что вынуждена буду на обратном пути проезжать через земли разных партий, тем более что самые знатные лица в моем собственном окружении разделились в своих симпатиях на приверженцев испанцев и гугенотов: господин кардинал де Ленонкур уже давно был подозреваем в сочувствии к партии гугенотов, а о господине Дескаре ⁹⁵, брате господина епископа Лангрского, говорили, что он обладает сердцем испанца. Переполненная сомнениями и противоречивыми мыслями, я могла поделиться ими только с госпожой принцессой де Ла Рош-сюр-Йон и мадам де Турнон, которые, представляя себе грозящую нам опасность и видя, что потребуется пять или шесть дней, чтобы добраться до Ла Фера, уповая каждый миг на милосердие враждующих сторон, ответили мне со слезами на глазах, что только Бог один сумеет спасти нас от этой опасности, и чтобы я доверилась Его воле и приняла то решение, которое Он мне подскажет. Что же касается их самих, одна из которых нездорова, а другая стара, то я не должна опасаться и оглядываться на это, ибо обе они будут находиться рядом со мной повсюду, чтобы помочь выйти из трудного положения.

Я говорила на эту тему с епископом Льежским, который относился ко мне по-отечески и поручил своему главному распорядителю сопровождать меня на лошадях так далеко, как только возможно. И так как было необходимо получить разрешение на проезд от принца Оранского, я отправила за этим Мондусе, который был знаком с ним и склонялся к его религии. Мондусе [125] не вернулся. Я прождала его два или три дня и поняла, что если его ждать и дальше, как постоянно советовали мне поступить господин кардинал де Ленонкур и шевалье Сальвиати, мой первый шталмейстер ⁹⁶, плетущие одну интригу, я тут и останусь, не тронувшись с места. Я приняла решение выехать утром следующего дня. Эти двое поняли, что не смогут помешать мне с отъездом, используя этот предлог, и [тогда] Сальвиати, вступив в сговор с моим казначеем (также являвшимся скрытым гугенотом), попросил его сказать мне, что у нас совсем нет денег, и нечем даже расплатиться за гостеприимство. Это оказалось ложью. Ибо когда мы добрались до Ла Фера, я пожелала ознакомиться со счетами и увидела, что денег, которые были выделены на мое путешествие, оставалось еще в таком количестве, что можно было содержать мой дом в течении более шести недель! Сальвиати сделал так, чтобы моих лошадей задержали, подвергая меня опасности публичного оскорбления. Госпожа принцесса де Ла Рош-сюр-Йон не могла перенести такое бесчестье и, видя положение, в которое меня поставили, приготовила необходимую сумму денег. Оставив интриганов в смущении, я выехала, предварительно подарив господину епископу Льежскому бриллиант стоимостью три тысячи экю, а всем его служителям – по золотой цепочке и кольцу. Мы направились в сторону Юи, чтобы переночевать там, имея в качестве пропуска на проезд только свою веру в Господа Бога ⁹⁷.

Этот город, как я уже писала, располагался во владениях епископа Льежского, однако горожане, взбудораженные и мятежные, подобно остальным жителям, поднявшим восстание в Нидерландах, более не принимали власть своего епископа из-за того, что он соблюдал нейтралитет, и поддерживали [Генеральные] Штаты. Поэтому, не признавая [полномочий] главного распорядителя двора епископа Льежского, который был со мной, и пребывая в тревоге после захвата доном Хуаном Намюрской крепости, через которую пролегал мой путь, вскоре после того, как мы расположились в доме, [горожане] начали звонить в колокола, стягивать артиллерию на улицы и нацеливать ее прямо на мои окна, натянув цепи, чтобы [126] я не смогла соединиться со своими людьми. Всю ночь мы провели в тревоге, не видя никакого смысла вести переговоры со всем этим сбродом, грубиянами и невеждами. Утром они позволили нам уехать, расставив по краям всей улицы вооруженных людей.

Мы держали путь в Динан, рассчитывая провести там [следующую] ночь ⁹⁸. К несчастью, мы попали в то время, когда в городе праздновали избрание городских бургомистров, подобно консулам в Гаскони и эшевенам во Франции ⁹⁹. Целый день в городе царил разгул, все были пьяны, городских магистратов не было видно, короче говоря – настоящий хаос и сумятица. Наше положение изначально усугубляло то, что главный распорядитель двора епископа Льежского когда-то воевал с Динаном и считался там заклятым врагом. Этот город, когда его жители пребывали в уравновешенном состоянии, держал сторону [Генеральных] Штатов. Но когда они находились во власти Бахуса ¹⁰⁰, то принадлежали только сами себе и никого не признавали. Вскоре после того, как они увидели, что мы приближаемся к городским предместьям в сопровождении большого числа сопровождающих, то явно забили тревогу. Они побросали свои стаканы, схватились за оружие и, подняв настоящий гвалт, вместо того, чтобы открыть, закрыли перед нами ворота. Я послала к ним одного дворянина с фурьерами и квартирмейстером ¹⁰¹, чтобы просить их позволить нам въехать, но увидела, как моих людей задержали, крича при этом что-то невразумительное. Наконец, я поднялась в полный рост в своих носилках, сняла маску ¹⁰² и жестом дала понять ближайшему [горожанину], что желаю говорить с ним. Когда он приблизился ко мне, я попросила его помочь установить тишину, чтобы я имела возможность быть [127] услышанной; сделано это было с большим трудом. Я представилась им, кто я такая, и назвала причину своей остановки: так как у меня нет намерения причинять им какое-нибудь зло своим приездом и я не хотела бы вызывать у них каких-либо подозрения, то прошу единственно позволить войти в город мне, моим дамам и небольшому числу моих людей с целью переночевать, в то время как все остальные расположатся в предместье. Их устроило такое предложение, и они согласились со мной.

Таким образом, я вступила в их город вместе с моим ближайшим окружением, в котором был и главный распорядитель двора епископа Льежского. К несчастью, его узнали, когда я входила в отведенный мне дом, сопровождаемая толпой пьяных и вооруженных людей. Тогда они подняли крик и начали оскорблять его, желая расправиться с этим добряком, который был, к тому же, почтенным стариком восьмидесяти лет с белой, до пояса, бородой. Когда мы были уже в доме, эти пьяницы начали палить из аркебуз по его стенам, которые являлись землебитными. Видя это безобразие, я спросила, дома ли сейчас хозяин. К великому счастью, он оказался на месте. Тогда я попросила его выглянуть в окно и сделать так, чтобы я смогла поговорить с теми, кто находился ближе всего к дому. Уговорить его сделать это мне удалось с огромным трудом. Наконец, я, почти крича из окна, увидела, что со мной пришли поговорить бургомистры, пьяные до такой степени, что не понимали, о чем говорили ¹⁰³. Кое-как убедив их в своем неведении относительно того, что главный распорядитель является их врагом, я ясно дала им понять, какие последствия принесет им оскорбление персоны моего ранга, являющейся другом всех главных сеньоров Штатов, [добавив], что убеждена в том, что господин граф де Лален и все иные именитые руководители [Генеральных Штатов] найдут весьма дурным прием, который мне здесь оказали. Бургомистры, услышав имя графа де Лалена, поменялись в лице. Изъявляя в его отношении столько же почтения, сколько проявляют ко всем монархам вместе взятым, включая меня саму, самый старый из них спросил меня, улыбаясь и запинаясь, правда ли то, что я друг господина графа де Лалена? Понимая, что знакомство с графом сейчас поможет мне более, чем родственные связи со всеми государями христианского мира, я ответила ему: «Да, я его друг и даже родственница». После чего они склонились в поклоне и облобызали мою руку, оказывая столько же куртуазных знаков [128] внимания, сколько дерзостей я претерпела от поведения горожан, прося меня простить их и обещая, что они не тронут этого добряка главного распорядителя и отпустят его со мной.

На следующее утро ¹⁰⁴, когда я собиралась пойти к мессе, представитель короля [Франции] при доне Хуане по имени Дюбуа ¹⁰⁵, преданный испанцам, прибыл ко мне, говоря, что у него есть письма от короля, в которых он обязал его найти меня и обеспечить мне безопасное возвращение. По этой причине он попросил дона Хуана отрядить кавалерийский отряд во главе с Барлемоном ¹⁰⁶, который будет сопровождать меня прямо в Намюр ради моей безопасности. А от меня требуется, чтобы я попросила у бургомистров разрешения войти в город господину де Барлемону (который являлся сеньором этой провинции) и его отряду, с тем, чтобы он мог организовать мое сопровождение. Все это преследовало двоякую цель: с одной стороны, чтобы захватить город, с другой – чтобы я оказалась в руках испанцев. Я поняла тогда, что попала в весьма затруднительное положение. Рассказав обо всем господину кардиналу де Ленонкуру, у которого не было Никакого желания очутиться во власти испанцев, так же, как и у меня, мы решили, что нужно разузнать у горожан, нет ли какого-нибудь иного пути [из города], благодаря которому я смогла бы избежать встречи с отрядом господина де Барлемона. Поручив господину кардиналу де Ленонкуру занимать этого ничтожного Дюбуа отвлекающими разговорами, я проследовала в другое помещение, где собрались городские [бургомистры]. Я объяснила им, что если они впустят [129] отряд господина де Барлемона, то потеряют город, ибо он захватит его по приказу дона Хуана, и что я им советую вооружаться и держать городские ворота на запоре, показывая, что им все известно и они не хотят быть захваченными врасплох. Они могут впустить одного лишь господина де Барлемона, и никого больше.

Их хмель предыдущего дня прошел, и они полностью согласились с моими доводами и заверили меня, что готовы отдать свои жизни, дабы послужить мне, предоставив проводника, который и покажет путь, для чего меня нужно будет переправить через реку. Река отрежет мой отряд от кавалерии дона Хуана, и мы сможем уехать так далеко, что уже никто нас не нагонит, а дорога наша будет пролегать только по городам и весям, держащим сторону [Генеральных] Штатов. Согласившись с таким планом действий, я послала их впустить одного только господина де Барлемона. Последний, войдя, начал их уговаривать разрешить въезд всему его отряду, но увидел, что горожане пребывают в состоянии бунта в такой мере, что еще немного, и они растерзают и его самого, говоря при этом, если он не прикажет своему отряду отойти от города за пределы видимости, то они расчехлят артиллерию. Все это делалось, чтобы дать мне время пересечь реку до того, как этот отряд сможет настигнуть меня. Находясь в городе, господин де Барлемон и посланец Дюбуа делали все возможное, чтобы склонить меня отправиться с ними в Намюр, где меня ожидал дон Хуан. Я выразила желание поступить так, как они мне советовали, и, прослушав мессу и наскоро пообедав, я вышла из моего дома в сопровождении двух или трех сотен вооруженных людей. Ведя постоянную беседу с господином де Барлемоном и посланцем Дюбуа, я направилась прямо по пути, ведущему к речному причалу и находящемуся противоположно дороге в Намюр, где стоял отряд господина де Барлемона. Они, увидев это, сказали мне, я иду не в ту сторону. Я же, увлекая их разговорами, оказалась у городских ворот. Выйдя из города, сопровождаемая по-прежнему внушительным числом горожан, я ускорила шаг при виде реки и взошла на судно, куда спешно погрузилась и вся моя свита. Господин де Барлемон и Дюбуа постоянно кричали мне с берега, что я поступаю опрометчиво и не следую воле короля, желающего, чтобы я проследовала через Намюр. Невзирая на их крики, мы быстро переправились на другую сторону реки, а за два или три раза перевезли также наши носилки и наших лошадей, делая это как можно скорее. Для того чтобы я выгадала время, горожане, [130] сбивая с толку местным наречием господина де Барлемона и Дюбуа, отвлекали их своими воплями и жалобами на несправедливость дона Хуана, не сдержавшего своего слова, данного [Генеральным] Штатам, и нарушившего мирные соглашения; [вспоминая] и старые обиды в связи со смертью графа Эгмонта, и постоянно угрожая [Барлемону], что они откроют артиллерийский огонь, если только его кавалерия появится вблизи города. Все это дало мне время отъехать так далеко, что я уже не опасалась погони, ведомая Богом и проводником, мне предоставленным.

Я намеревалась расположиться на ночлег в укрепленном замке под названием Флерин ¹⁰⁷, принадлежавшем одному дворянину, который поддерживал партию [Генеральных] Штатов и которого я видела в обществе графа де Лалена. К сожалению, этого сеньора не оказалось дома – в замке была только его жена. И когда мы вступили в нижний двор, найдя ворота открытыми, она подняла тревогу и заперлась в донжоне, подняв мост и решив ни за что не впускать нас, несмотря на все уговоры. Тем временем на расстоянии тысячи шагов от нас на небольшом холме появился отряд из трехсот пехотинцев, который дон Хуан послал, чтобы отрезать нам путь и захватить названный замок Флерин, зная о том, что я собиралась там остановиться. Полагая сначала, что мы уже вошли в донжон, но вскоре осознав, что я и моя свита все еще находимся в нижнем дворе, они расположились на привал в деревушке неподалеку, рассчитывая захватить меня на следующее утро. Поскольку мы опять попали в трудное положение, оказавшись взаперти во внутреннем дворе (от внешнего мира он был отгорожен некрепкими стенами и такими же воротами, которые было довольно легко сломать), то беспрестанно продолжали упрашивать хозяйку замка, остававшуюся неумолимой к нашим мольбам. Господь снизошел к нам, послав на исходе ночи ее мужа, господина де Флерина, который по прибытии сразу же приказал впустить нас в свой замок, весьма рассердившись на свою жену [131] за ее неучтивость, которую она проявила к нам, заставив столько ждать ¹⁰⁸. Названный сир де Флерин прибыл к нам от имени графа де Лалена, чтобы обеспечить мне безопасный проезд через города, [подконтрольные Генеральным] Штатам, поскольку сам граф не мог покинуть армию Штатов, командующим которой он являлся, чтобы проводить меня лично.

Эта добрая встреча стала для нас счастливой, потому что хозяин замка вызвался сопровождать меня вплоть до Франции, и не было ни одного города, через который мы проезжали, где нам не оказывали бы почести и радушный прием, ибо все они находились на территории, поддерживающей [Генеральные] Штаты. Единственным сожалением для меня стало то, что я не смогла на обратном пути заехать в Монс, как обещала графине де Лален. Мы не продвинулись дальше Нивеля (находившегося на расстоянии семи больших лье ¹⁰⁹ от Монса), поскольку вблизи уже шла настоящая война, что и помешало нам вновь увидеться с ней, равно как и с графом де Лаленом, пребывавшим, как я уже сказала, в армии Штатов у Антверпена. Из Нивеля ¹¹⁰ я отправила ей письмо с одним дворянином, меня сопровождавшим. Она сразу же, узнав мое [132] местонахождение, послала ко мне двух своих преданных дворян, которые были постоянно со мной и помогли добраться до границы с Францией (ибо мне пришлось проезжать всю область Камбрези, часть которой осталась за испанцами, часть присоединилась к [Генеральным] Штатам), вплоть до моей остановки в Като-Камбрези ¹¹¹. Только отсюда они отбыли в обратный путь, и с ними я отправила подарок графине на память обо мне – свое платье, которое ей очень понравилось, когда я одевала его в Монсе, сшитое из черного сатина, все украшенное лентами, стоимостью восемь или девять сотен экю ¹¹².

По прибытии в Като-Камбрези я получила известие, что несколько отрядов гугенотов имеют намерение напасть на меня вблизи границы Фландрии и Франции. Сообщив об этом только узкому кругу лиц, я уже была готова к отъезду за час до рассвета, послав приготовить наши носилки и лошадей. Шевалье Сальвиати начал затягивать отъезд, как он уже делал это в Льеже. Разгадав его замысел, я отказалась от носилок и пересела на лошадь, и те [из свиты], кто собрался в числе первых, последовали за мной. Благодаря этому, в десять часов утра я прибыла в Катле, славя единственно милость Господа, который помог избежать всех опасностей и ловушек моих врагов. Далее я направилась к себе в Ла Фер, намереваясь находиться в этом месте, пока не будет заключен мир; здесь же меня нашел курьер от моего брата, который имел от него поручение дожидаться моего приезда. Сразу же, как только я появилась, он отправился в обратный путь, чтобы известить об этом [герцога Алансонского]. В письме, мне переданном, брат писал, что мир уже подписан ¹¹³, и король возвращается в Париж. Что касается его самого, то положение постоянно ухудшается, [133] поскольку ежедневно он и его окружение испытывают немилость и оскорбления, равно как не проходит и дня, чтобы не затевались новые ссоры с Бюсси и прочими благородными дворянами на его службе. Вот почему он ожидает с большим нетерпением моего возвращения в Ла Фер, чтобы здесь встретиться со мной. Я сразу отослала к нему его курьера, дабы сообщить о своем прибытии ¹¹⁴. Брат, в свою очередь, отправив немедля Бюсси со всем своим домом в Анжер ¹¹⁵, тут же поспешил ко мне в Ла Фер, сопровождаемый только пятнадцатью или двадцатью своими дворянами ¹¹⁶. При встрече с ним я испытала такую огромную радость, которой у меня никогда еще не было, видя воочию человека, столь мной любимого и почитаемого. Здесь я постаралась окружить его такими условиями, которые, как я думаю, сделали его пребывание приятным. Он настолько ценил мои усилия, что охотно произнес бы вслед за Святым Петром: «Сделаем здесь наши кущи» ¹¹⁷, если бы его совершенно королевская храбрость и благородство души не были востребованы для более важных дел. Спокойствие нашего двора, по сравнению с суматохой двора короля, откуда он прибыл, мой брат находил очень милым и получал от этого столько удовольствия, что каждый раз не мог сдержаться, чтобы не сказать: «О моя королева, как же хорошо мне с Вами! Бог мой, это [134] общество – просто рай, насыщенный наслаждениями, а то, откуда я приехал, – ад, наполненный только яростью и муками».

Вместе мы провели около двух месяцев, которые показались нам двумя днями – настолько мы были счастливы ¹¹⁸. За это время я подробно рассказала брату о том, что удалось для него сделать во время моего путешествия во Фландрию, и об обстоятельствах, при которых я отстаивала его интересы. Он весьма порадовался, когда господин граф де Монтиньи, брат графа де Лалена, приехал к нам [в Ла Фер], чтобы обсудить действия, которые нужно предпринять, и согласовать свою волю с намерениями моего брата. В свите графа было четверо или пятеро именитых людей из Эно, один из которых привез письмо от господина д’Энши и имел от него поручение передать брату, что д’Энши предлагает ему свои услуги и заверяет, что цитадель Камбре – в его распоряжении. Господин де Монтиньи, со своей стороны, передал слова своего брата графа де Лалена о готовности помочь установить власть [герцога Алансонского] над всем Эно и Артуа, в которых много богатых городов. Эти предложения с соответствующими заверениями были приняты моим братом. Перед их отъездом брат подарил им золотые медали, на которых были изображены две фигуры – его и моя, и дал обещание о том, что его поддержка с их стороны обернется для них выгодами и благодеяниями. Таким образом, возвратившись к себе, они подготовили все для приезда моего брата, который, обдумывая, каким образом собрать свои войска в короткое время, чтобы двинуться во Фландрию, вернулся ко двору, рассчитывая добиться королевских милостей и организовать это предприятие.

Что касается меня, то, желая отправиться в Гасконь и сделав для этого необходимые приготовления, я также отбыла в Париж. Мой брат встречал меня на расстоянии одного дня пути от города. В свою очередь король, королева моя мать, королева Луиза и весь двор оказали мне честь, выехав мне навстречу в Сен-Дени, где я отобедала. Меня приняли с большими почестями и доброжелательством, находя удовольствие от моего рассказа обо всех знаках уважения и празднествах во время моего путешествия и пребывания в Льеже, равно как о приключениях на обратном пути. За этими приятными беседами, расположившись все вместе в карете [135] королевы моей матери, мы прибыли в Париж. После того как был подан ужин и состоялся бал, я подошла к королю и королеве нашей матери, находившихся вместе, и сказала им, что умоляю их не думать ничего плохого о моих словах, поскольку собираюсь просить их о милостивом разрешении отправиться к королю моему мужу. Мир уже заключен, и это обстоятельство не позволит ему относиться ко мне подозрительно; к тому же мне кажется несправедливым и недостойным, если я буду и далее задерживаться с отъездом. Оба они благосклонно отнеслись к моей просьбе и похвалили мое желание, которое я им выразила. Королева моя мать ответила мне, что сама хочет сопровождать меня, считая, что ее визит в эти края совершенно необходим для интересов короля. Последнего она попросила, чтобы мне были выделены соответствующие средства для путешествия; на что король охотно дал свое согласие. Я, в свою очередь, не желая оставлять каких-либо долгов, которые призвали бы меня обратно ко двору (где я не могла больше чувствовать себя хорошо, поскольку мой брат должен был его покинуть – я видела, как он готовился сделать это в скором времени, отправляясь во Фландрию), я напомнила также королеве моей матери о том, что она мне обещала при подписании мира с моим братом: если случится, что я отправлюсь в Гасконь, она поможет мне обрести земли, являющиеся моим приданым. Она вспомнила об этой просьбе, которую король также нашел вполне обоснованной, обещая мне, что он выделит мне приданое. Я упрашивала его сделать это поскорее, так как желала бы уехать, с его позволения, уже в начале следующего месяца. На этом [решении] и остановились, однако, в духе нашего двора. Ибо вместо моего скорого отъезда, а я каждый день напоминала об этом, они задержали его на пять или шесть месяцев ¹¹⁹. Так же и мой брат, занятый подготовкой своего похода во Фландрию, представлял королю, что его предприятие окажет честь и принесет прибавление [земель] Франции, станет способом предотвращения гражданской войны (все беспокойные и жаждущие приключений умы получат возможность отправиться во Фландрию, выпустят там свой пар и насладятся войной), послужит также школой для дворянства Франции, где оно могло бы поупражняться во владении оружием и возродить времена Монлюков и Бриссаков, Термов и Бельгардов – великих [136] маршалов ¹²⁰, которые, оттачивая свое мастерство в Пьемонте, столь победоносно и успешно служили королю и родине...

Комментарии

1. Филиппа де Монтеспедон, герцогиня де Бопрео (1510-1578) – дочь и единственная наследница барона Жоашена де Монтеспедона, анжуйского дворянина, в первом браке жена Рене де Монтежана, маршала Франции, во втором – Шарля де Бурбона, принца де Ла Рош-сюр-Йон, мать маркиза де Бопрео, о котором Маргарита говорит в начале своих мемуаров (см. выше). Обладала безупречной репутацией, славилась красотой и богатством. Близкая подруга королевы Наваррской.

2. Клод барон де Мондусе прежде являлся посланником короля Франции в Брюсселе, столице испанских Нидерландов. С 1576 года – советник и ординарный камергер Франсуа Алансонского.

3. Фландрия – графство, с IX века являвшееся частью французского королевства в результате брака Марии Бургундской с Максимилианом Австрийским, наряду с другими территориями Нидерландов (Эно, Брабантом, Артуа, и т. д.), в конце XV века оказалось в руках династии Габсбургов. Во время Итальянских войн мирные соглашения в Мадриде (1526) и Камбре (1529) только закрепили сложившееся положение вещей: Франция отказалась от суверенитета над Фландрией. С середины XVI века, после разделения Габсбургов на австрийскую и испанскую ветви, Нидерланды остались под властью Филиппа II.

4. Пирр (ок. 319-272) – царь Эпира с 306 г. до н. э. Пытался обрести славу Александра Македонского и создать мощное средиземноморское государство.

5. Момент для вмешательства Франсуа Алансонского во фламандские дела был очень удобен: поднявшие мятеж против Филиппа II католические провинции юга и протестантские области севера Нидерландов осенью 1576 года заключили между собой Гентское соглашение, фактически лишающее испанского короля и его представителей реальной власти и передающее ее выборным Генеральным штатам. Вместе с тем обеим нидерландским сторонам требовался принц-посредник, который был бы в состоянии противостоять испанцам и мог бы регулировать религиозно-политические противоречия. Лучшей кандидатуры, чем младший брат французского короля, найти было трудно. См.: Пиренн А. Нидерландская революция. М., 1937. С. 194-198.

6. Буквально: guisard, т. е. сторонник герцогов Гизов, союзников испанцев.

7. На самом деле опала ставленников Екатерины Медичи произошла много позже. Маргарита впадает в анахронизм.

8. Дон Хуан Австрийский (1545-1578) – незаконный сын императора Карла V от Барбары Бломберг, признанный им незадолго до отречения от трона в 1555 году. Воспитывался при дворе своего сводного брата Филиппа II Испанского. В 1576 году был назначен губернатором Нидерландов. В конце мая 1577 года Генрих III официально известил испанские власти о визите королевы Наваррской.

9. На самом деле Екатерина Медичи, судя по ее переписке, покинула Париж еще в апреле 1577 года, а в конце мая, когда королем было принято окончательное решение о путешествии Маргариты, она пребывала в замке Шенонсо, на Луаре. 9 июня там состоялся великолепный и вычурный костюмированный бал в честь военных побед герцога Алансонского над гугенотами, на котором присутствовала вся королевская семья, включая Генриха III и королеву Наваррскую. В Пуатье король и королева-мать появились только в начале июля. См.; Шевалье П. Генрих III. С. 518-519; Леони Ф. Екатерина Медичи, С. 472.

10. Шарль Лотарингский, герцог Менский, затем Майеннский (1554-1611) – младший брат герцога Генриха де Гиза. Наряду с герцогами Алансонским и Неверским командовал католическими войсками во время так называемой Шестой религиозной войны. 22 июня 1577 года приступил к осаде Бруажа.

11. Франсуа де Валуа и его войска 2 мая захватили Ла Шарите, где удалось избежать массовой резни гугенотов, а 11 июня штурмом взяли Иссуар в Оверни, где погибло много мирного населения.

12. Очевидно, что между 9 июня – праздником в Шенонсо – и 3 июля 1577 года – днем отъезда – Маргарита вернулась в Париж для последних приготовлений к путешествию во Фландрию.

13. Клод де Ла Тур-Тюренн (ум. 1591) – супруга Жюста II де Турнона, графа Руссильонского, наставница фрейлин королевы Наваррской. Маргарита называет ее гофмейстериной, т. е. главой своего дома – возможно, эту должность она заняла на время путешествия.

14. Катрин де Сюзанн (ум. 1623), единственная дочь Жана-Жака де Сюзанна, графа де Серни, с 1568 года жена Шарля, маркиза де Муи. С 1577 года – придворная дама Екатерины Медичи.

15. В списке придворных дам на службе Екатерины Медичи с жалованьем в 400 ливров числилась донья Елена Комнина, жена кастеляна Милана. См.: Caroline zum Kolk, éd. Maison de Catherine de Médicis (1547-1585) // www.cour-de-france.fr.

16. Анна Аквавива, дамуазель д’Атри – дочь неаполитанских дворян – герцога Атри Джованни-Франческо Аквавивы и Камиллы Карачиоли, фрейлины из «летучего эскадрона» Екатерины Медичи, выполнявшей ее самые деликатные поручения. С 1578 года – жена аноблированного флорентийского банкира на французской службе Людовико Аджачето (фр. Аджасе), графа де Шато-Вилен.

17. Элен де Турнон – младшая дочь Жюста II де Турнона и Клод де Ла Тур-Тюренн (см. выше), фрейлина Маргариты Наваррской.

18. В 1577 году Филипп де Ленонкур (1527-1592) являлся еще епископом Оксеррским, кардинал с 1586 года. Доверенное лицо Генриха III.

19. Шарль де Перюсс д’Эскар, или Дескар, (1522-1614) – герцог-епископ Лангрский (1569), епископ Пуатье, пэр Франции, обладал репутацией прекрасного оратора.

20. Шарль, маркиз де Муи (ум. 1614) – супруг мадам де Муи (см. выше), происходил из известной пикардийской фамилии. В описываемое время занимал пост губернатора Сен-Кантена. Позднее стал вице-адмиралом Франции, кавалером ордена Св. Духа.

21. Единственная дочь и наследница маркиза де Муи (см. выше) Клод в 1585 году вышла замуж за младшего брата Луизы Лотарингской, жены Генриха III, Генриха Лотарингского, графа де Шалиньи (1570-1600).

22. Буквально: «litière faite à piliers». Носилки, прообраз портшеза последующего времени, в которых путешествовали, как правило, дамы или пожилые люди, крепились специальными опорами к двум лошадям, заменявшим носильщиков.

23. Довольно сложный для понимания пассаж Маргариты. Речь идет о двух видах девизов: сначала она имеет в виду отличительный знак знатной персоны, крепившийся на носилках или каретах – герб в сочетании с немым девизом – т. е. свою личную эмблему; а во втором случае она уже пишет о текстовых девизах. См. подробнее очень квалифицированно написанные на эту тему статьи петербургского историка М. Ю. Медведева: «Зима средневековья» в поздних девизах французских королей // Средние века. Вып. 61. М., 2000. С. 202-216; Jusques à sa plentitude: геральдические девизы последних Валуа // Западноевропейская культура в рукописях и книгах Российской национальной библиотеки / Под ред. Л. И. Киселевой. СПб., 2001. С. 274-285.

24. В письме от 21 мая 1577 года король уведомлял губернатора Перонна Жака д’Юмьера: «Господин д’Юмьер, моя сестра королева Наваррская по совету врачей для поправки своего здоровья нуждается в лечении на водных источниках в Спа, на территории Льежа, куда собирается отправиться через несколько дней [...]. Я прошу Вас принять ее и подготовить все для ее [дальнейшего] путешествия» // Lettres de Henri III. T. III. P. 260.

25. В крепости Катле кортеж Маргариты оказался 10 июля 1577 года, после недели пути.

26. Область Камбрези с центром в Камбре, являвшаяся исторической частью Южных Нидерландов (Фландрии), представляла собой суверенное церковное княжество, во главе которого стоял епископ, – явление, характерное для ленов Священной Римской империи. Князь-епископ, помимо священнических функций, обладал в своих владениях также светской властью, ограниченной сюзеренитетом испанского короля, точнее – замещающим его наместником Нидерландов.

27. Архиепископом Камбре с 1570 года был Луи де Берлемон (ум. 1596), член многочисленной фамилии, преданной испанцам, сын Шарля, барона де Берлемона, губернатора Намюра и Артуа. Берлемоны не принадлежали к высшему дворянству Фландрии, хотя и происходили из весьма древнего рода.

28. Цитадель Камбре была сооружена по приказу императора Карла V в 1543 году. В 1579 году, после изгнания архиепископа, благодаря коменданту д’Энши она попала под власть герцога Алансонского и сопротивлялась испанцам вплоть до 1595 года.

29. Бодуэн де Гавр, сеньор д’Энши (ум. 1595) представлял один из самых знатных родов Фландрии. По приказу Генеральных штатов Нидерландов он сместил испанского губернатора Камбре барона де Лика.

30. Маргарите несколько раз пришлось оборонять крепости: сначала город Ажен в 1585 году от войск маршала Матиньона, затем замок Ибуа в 1586 году от королевских отрядов, наконец, замок Юссон, которым она владела в течение почти двадцати лет и над которым она едва не потеряла контроль зимой 1590/91 года, когда произошел мятеж солдат гарнизона.

31. 12 июля 1577 года кортеж королевы Наваррской покинул Камбре и прибыл в Валансьен.

32. Филипп граф де Лален (ок. 1545-1582) – сын Шарля II де Лалена и его первой жены Маргариты де Круа, принадлежал к знаменитой бургундской фамилии, о которой еще веком ранее писал Филипп де Коммин (см.: Мемуары. Пер. Ю. П. Малинина. М., 1986. С. 10). Губернатор и великий бальи графства Эно с 1574 года, сенешаль Фландрии. Фактический лидер южных католических провинций Нидерландов.

33. Эммануэль-Филибер де Лален, барон де Монтиньи (1557-1590) – младший брат предыдущего персонажа, сын Шарля II де Лалена и его второй супруги Марии де Монморанси, активный участник освободительного движения в Нидерландах. См.: Пиренн А. Нидерландская революция. М., 1937.

34. Маргарита де Линь (1552-1611) – старшая дочь Жана де Линя, барона де Барбансона, и Маргариты де Ла Марк, графини Аренберг, С 1569 года – супруга графа Филиппа де Лалена. Возможно, именно в ее доме знаменитый художник Рубенс в 1590-1591 годах был пажом и учился хорошим манерам. См.: Авермат Роже. Рубенс. М., 1995. С. 27, 412.

35. Диана де Даммартен (Доммартен) (1552-1625), дочь барона де Фонтенуа Луи де Доммартена и Филиппы де Ла Марк, вдова графа де Сальма (1569), погибшего в битве при Монконтуре на службе у герцога Анжуйского, жена Шарля-Филиппа де Круа, маркиза д’Авре или д’Аврека (в старой транскрипции – Гаврé). Очевидно, родственница графини де Лален по матери.

36. Ламораль граф Эгмонт (1522-1568), принц Гаврский, был сыном Жана IV Эгмонта и Франсуазы Люксембургской, принадлежал к одной из самых знатных фламандских семей. Прославился в борьбе с французами во время Итальянских войн. В 1560-е годы – один из лидеров освободительного движения в Нидерландах против абсолютной власти испанского короля. Казнен по приказу герцога Альбы, специально посланного Филиппом II во Фландрию усмирять восставшую страну. Братья де Лален приходились троюродными братьями графу (это действительно считалось в среде знати близким родством, о чем пишет Маргарита), а королева Франции Луиза Лотарингская являлась его родной племянницей.

37. Вильгельм Нассауский, принц Оранский, прозванный Молчаливым (1533-1584), – соратник графа Эгмонта (см. выше), лидер антииспанской оппозиции в Нидерландах с 1572 года, штатгальтер (фактически – правитель) северных нидерландских провинций с 1576 года. Основатель Оранской династии в Нидерландах. Убит испанским агентом выстрелом из пистолета.

38. Т. е. Франсуа Алансонский и Анжуйский.

39. Жаннин Гарриссон, современная французская исследовательница и автор одной из биографий Маргариты, специально изучала ее финансовые счета за 1577 год. Согласно этим отчетным документам, королева Наваррская пробыла в Монсе всего два дня, что расходится с ее дальнейшим рассказом и иным свидетельством ее пребывания в гостях у Лаленов (13-20 июля), см.: Garrisson Janine. Marguerite de Valois. Paris, 1994. P. 130.

40. Пурпуэн (pourpoint), иначе – жакет, короткая бархатная или шелковая куртка, облегающая фигуру. В XVI веке – элемент мужской и женской одежды.

41. Австрийский дом правил Фландрией с 1477 года, когда наследница Карла Смелого Мария Бургундская, графиня Фландрская и т. д., стала женой Максимилиана Австрийского, будущего императора, родоначальника австрийских и испанских Габсбургов.

42. Филипп де Монморанси-Нивель, граф де Горн (ок. 1518-1568) – сын Жозефа де Монморанси-Нивеля, представителя старшей ветви дома Монморанси, и Анны Эгмонт, адмирал Нидерландов. Лидер дворянской оппозиции, наряду с графом Эгмонтом и принцем Оранским. Казнен в Брюсселе по приказу герцога Альбы вместе с Эгмонтом, своим двоюродным братом.

43. Флорис де Монморанси, барон де Монтиньи (1528-1570) – брат предыдущего персонажа, великий бальи Турне. Подобно старшему брату, участвовал в освободительном движении против испанского владычества. Арестованный вместе с братом, был задушен в испанской тюрьме в Симанкасе по приказу Филиппа II.

Сестры графа де Горна и барона де Монтиньи Мария и Элеонора де Монморанси были замужем за представителями семьи Лаленов – соответственно Шарлем II, графом де Лаленом (см. выше), и Антуаном, графом Гогстратеном. Поскольку Горн и Монтиньи не оставили потомства, титул барона де Монтиньи перешел к младшему сыну Шарля II де Лалена и его второй жены Марии де Монморанси (см. выше).

44. См. выше.

45. 14 сентября 1577 года в Бержераке был подписан мирный договор с гугенотами, завершивший Шестую религиозную войну во Франции (1576-1577), закрепленный 17 сентября королевским эдиктом в Пуатье. См.: Плешкова С. Л. Франция XVI – начала XVII века: королевский галликанизм. М., 2005. С. 207 и далее.

46. Энциклопедия Брокгауза и Ефрона дает такое определение: «Канонисса – название штатных монахинь женского католического монастыря, преимущественно тех, которые заведуют, под руководством и по поручению аббатисы, какой-нибудь частью монастырского хозяйства и управления, в особенности, уходом за больными в больницах монастыря, обучением в монастырских школах, раздачей милостыни и т. п.».

47. Святая Водрю или Вальтруда (ум. 686) – покровительница города Монса, происходившая из знатной семьи, проживавшей в тех местах. Коллегиальная церковь Св. Водрю в Монсе, строительство которой началось в 1450 году, сохранилась до наших дней и является одной из достопримечательностей города.

48. Дортуар – общая спальня для воспитанников закрытых учебных заведений.

49. Королем Испании тогда был Филипп II Габсбург (1527-1598), в 1556 году наследовавший в Испании своему отцу императору Карлу V после раздела империи. Филиппу также отошли Нидерланды, Франш-Конте (Бургундское графство), Милан, Неаполь и Сицилия, все заокеанские владения Испании.

50. См. выше.

51. В данном случае речь идет об областях Большой Фландрии – т. е. Южных Нидерландов – Эно (Геннегау), Камбрези, и Фландрии, граничащих друг с другом.

52. Ла Фер – замок в Пикардии, на Северо-Востоке Франции, недалеко от фламандской границы, предоставленный во владение Маргарите Генрихом Наваррским согласно их брачному контракту.

53. Мужем мадам д’Аврек (см. выше) был Шарль-Филипп де Круа, маркиз д’Аврек (д’Авре, Гавре), граф де Фонтенуа (1549-1613), сын Филиппа II, герцога Арсхота, и Анны Лотарингской. Принадлежал к знатной бургундской фамилии, родился уже после смерти отца. Один из командующих армией Генеральных штатов Нидерландов. Маргарита могла с ним познакомиться в 1569 году, когда он прибыл ко французскому двору после битвы при Монконтуре, чтобы поздравить Карла IX с победой.

54. Филипп III де Круа, герцог Арсхот, принц де Шиме (1526-1595) – старший брат предыдущего персонажа. Член Государственного совета Нидерландов. Сыграл весьма неоднозначную роль в освободительном движении. См.: Пиренн А. Нидерландская революция. С. 177 и далее.

55. 12 февраля 1577 года испанский губернатор Фландрии Хуан Австрийский подписал т. н. «Вечный эдикт» с Генеральными штатами – по сути, временное мирное соглашение, которое закрепляло положение двоевластия в стране. Испанские и иностранные войска отзывались из Нидерландов.

56. В 1549-1550 годах Филипп, еще будучи наследником трона, впервые посетил свои фламандские владения. В 1554 году он женился на английской королеве Марии Тюдор и переехал в Лондон. В следующем году он вновь вернулся в Нидерланды, которые окончательна перешли к нему после отречения его отца. После смерти жены (1558) уехал в Испанию, которую больше не покидал.

57. Гранды – высшее духовное и светское дворянство Испании.

58. Марк де Ри, маркиз де Варанбон (ум. 1598) – сын Жерара, сеньора де Балансона, и Луизы де Лонгви, кавалер ордена Золотого руна (1586), один из самых преданных дону Хуану фламандских дворян, губернатор провинции Гельдерн. Вскоре после прибытия во Фландрию Маргариты де Валуа был направлен Хуаном Австрийским к австрийскому императору с тем, чтобы последний воспрепятствовал набору немецких наемников в пользу Генеральных штатов Нидерландов. В 1588 году командовал бургундским корпусом в армии герцога Пармского, полководца на испанской службе.

59. Филибер де Ри, граф де Варе, барон де Балансон (ум. 1597) – младший брат предыдущего персонажа, губернатор Бургундского графства, иначе – Франш-Конте, восточной французской области, бывшей части Бургундского государства, которая попала под власть Австрийского дома в конце XV века наряду с Фландрией в результате династического брака.

60. Скорее всего, это был не Людовик, а Октавио Гонзага (Гонзаго), испанский гранд из рода герцогов Мантуанских, прибывший во Фландрию вместе с Хуаном Австрийским в ноябре 1576 года, советник Филиппа II.

61. 20 июля 1577 года кортеж королевы Наваррской прибыл в Намюр.

62. Маргарита говорит о знаменитой морской битве в заливе Лепанто, когда в 1571 году объединенный флот под командованием 24-летнего Хуана Австрийского разбил прежде непобедимый турецкий флот, что остановило масштабную экспансию Османской империи на Средиземноморье. Великий сеньор – надо полагать, турецкий султан Селим II (1566-1574), сын Сулеймана I Великолепного.

Паша – титул в Османской империи, дававшийся высшим гражданским и военным сановникам.

63. Обед проходил согласно испанскому церемониалу, когда царствующие особы сидели одни за столом, на определенном расстоянии от столов придворных, иногда с разделительными барьерами. Генрих III введет аналогичные правила в 1585 году при французском дворе.

64. Речь идет о том, что мадам д’Аврек сыграла роль супруги Хуана Австрийского, взяв на себя надлежащие церемониальные функции.

65. Хуан Австрийский с 1556 года воспитывался при дворе и поэтому был близко знаком с королевой Испании Елизаветой Французской, старшей сестрой Маргариты (см. выше).

66. Судя по всему, дон Хуан был влюблен в королеву Маргариту. Направляясь во Фландрию через Францию и Люксембург в 1576 году, согласно Брантому, он тайно посетил один из балов при французском дворе, только чтобы увидеть танцующую королеву Наваррскую. Будучи в маске, он остался неузнанным. Якобы после этого бала он произнес; «Поскольку красота этой королевы более божественная, чем человеческая, она скорее погубит и смутит, чем спасет» // Brantôme, Pierre de Bourdeille, abbé de. Recueil des Dames, poésies et tombeaux. P. 121.

67. Интересно, что для городских магистратов Намюра Маргарита де Валуа была всего лишь «мадам де Вандом», но не королевой Наваррской. Именно так она именуется в официальных документах. Испанская корона после 1512 года – времени завоевания Верхней Наварры – присвоила себе титул королей Наварры и не признавала таковыми дом д’Альбре, а затем Бурбонов. Так как Генрих де Бурбон, король Наваррский, муж Маргариты, от отца наследовал титул герцога Вандомского, Маргарита в Намюре именовалась, соответственно, герцогиней Вандомской.

68. 23 июля Маргарита и сопровождавшие ее лица покинули Намюр и в тот же день прибыли в город Юи (совр. Бельгия).

69. 24 июля 1577 года.

70. Жерар Гросбекский (1508-1580) – князь-епископ Льежский с 1563 года, кардинал с 1578 года. Происходил из среднего дворянства. Пытался проводить политику посредничества во время религиозно-политического конфликта во Фландрии. См. подробнее; Пиренн А. Нидерландская революция. С. 385 и далее.

Льежская область также являлась частью Южных Нидерландов и, подобно Камбрези (см. выше), представляла собой церковное владение – имперский лен, однако, в отличие от последней, признавала испанский протекторат только формально, на деле являясь самостоятельным государством.

71. Капитул (от лат. caput – голова) – коллегия или совет духовных лиц при князе-епископе, выполнявших роль правительства Льежской области.

72. Маргарита де Ла Марк (1527-1599) – дочь Роберта II де Ла Марка, сеньора Аренберг, и Вальбурги Эгмонт, жена Жана де Линя, барона де Барбансона, которому принесла титул суверенного графа Аренберга. Мать графини де Лален (см. выше).

73. Елизавета Австрийская (1554-1592) – дочь императора Максимилиана II Габсбурга и Марии Австрийской. С декабря 1570 года – супруга Карла IX. Их брак был заключен в Мезьере, в Лотарингии, где принцессу встречал королевский двор. Находилась в близких отношениях с Маргаритой. После смерти мужа (1574), оставив на попечение Екатерины Медичи свою дочь Марию-Елизавету де Валуа (1573-1578), вернулась в Вену.

74. Старшая сестра Елизаветы Австрийской Анна-Мария Австрийская (1549-1580) в ноябре 1570 года стала четвертой женой Филиппа II Испанского.

75. Мария Австрийская (1528-1603) – дочь императора Карла V и Изабеллы Португальской, сестра Филиппа II Испанского. С 1548 года – жена своего двоюродного брата – императора Максимилиана II Австрийского, мать двух предыдущих королев.

76. Императором Священной Римской империи в 1577 году был Рудольф II Австрийский (1552-1612), наследовавший своему отцу Максимилиану II Габсбургу в 1576 году. Брат королевы Франции Елизаветы и королевы Испании Анны-Марии. Никогда не был женат, поэтому, говоря об императрице, Маргарита, несомненно, имеет в виду его мать, Марию Австрийскую, испанскую инфанту (см. выше).

77. Маго (Матильда) де Ла Марк (ум. 1606) – младшая сестра графини Аренберг (см. выше), вдова Людвига, ландграфа Лейхтенбергского.

78. Французские издатели «Мемуаров» склоняются к мысли, что речь идет об Анне де Круа (1564-1635), дочери и наследнице герцога Арсхота (см. выше), которая в 1587 году стала невесткой графини Аренберг, выйдя замуж за сына последней Карла (см. ниже) и превратившись в госпожу Аренберг. Но в таком случае Маргарита впадает в анахронизм, поскольку в 1577 году Анне де Круа было 13 лет, и она еще не была женой графа (позже – князя) Аренберга.

Вполне вероятно, что королева Наваррская в действительности имела в виду младшую дочь графини – Антуанетту (Антонию-Вильгельмину) Аренберг, на тот момент двадцатилетнюю незамужнюю девушку.

79. Карл (Шарль) де Линь, первый князь Аренберг (1550-1616), позже – герцог Арсхот и принц де Шиме. Занимал важные должности в испанской администрации Нидерландов.

80. Жан де Линь (1528-1568) – отец предыдущего персонажа, барон де Барбансон, муж графини Аренберг (см. выше). Сторонник испанского владычества во Фландрии. Погиб в сражении с мятежным войском Людовика Нассауского при Гейлигерле. См.: Пиренн А. Нидерландская революция. С. 132.

81. Клодин де Турнон-Руссильон (ум. после 1600) – старшая дочь Жюста II, графа Руссильонского, и Клод де Ла Тур-Тюренн (см. выше), жена Филибера де Ри, графа де Варе, барона де Балансона.

82. В штате дома Маргариты де Валуа до 1578 года числился некто Ла Бюсьер, занимавший придворную должность виночерпия.

83. Маргарита намекает на свою родственницу Доротею Лотарингскую (1545-1621), сестру своего зятя, герцога Карла III Лотарингского, которая, будучи вдовствующей герцогиней Брунсвикской, в 1584 году тайно обвенчалась с маркизом де Варанбоном – дворянином более низкого ранга.

84. Эта история, рассказанная королевой, стала общеизвестной. Шекспира она вдохновила на «Сонет о потерянной любви», а мадам де Лафайет – на написание «Принцессы Клевской».

85. Рассказ Маргариты о захвате цитадели Намюра доном Хуаном 24 июля 1577 года точен и подтверждается многими свидетельствами. Вообще проезд королевы Наваррской через город Намюр стал для губернатора Нидерландов спасительным шансом завладеть его стратегической крепостью и тем самым обрести возможность избавиться от унизительной власти Генеральных штатов и набирающего силы принца Оранского. Совершенно очевидно, что Маргарита и ее окружение были в курсе всех событий еще до приезда мадам д’Аврек, но не волновались, поскольку ситуация казалась контролируемой. Однако действия Хуана Австрийского привели к тому, что в сентябре вся Фландрия оказалась охваченной антииспанским движением, превратившись в зону боевых действий. Путь назад для кортежа королевы фактически оказался отрезан.

86. Этот персонаж нам найти не удалось, однако очевидно, что речь идет о представителе мелкого дворянского рода Лескаров из Беарна.

87. Генрих III прибыл в Пуатье в начале июля 1577 года, когда герцог Майеннский уже осадил гугенотский Бруаж, сдавшийся 21 августа. В это же время Франсуа Алансонский получил приказ короля передать командование своей армией герцогу де Неверу и прибыть ко двору, поскольку Генрих III ревниво отнесся к его победам в Оверни.

88. Протей – в древнегреческой мифологии морское божество, сын Посейдона, обладавший способностью принимать любой облик.

89. Летуаль подтверждает, что при захвате Иссуара погиб младший брат Бюсси – Юбер де Клермон-Амбуаз, см.: L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III / Éd. M. Lazard et G. Schrenck. T.2. Genève, 1996. P. 14.

90. Слово «миньон» (mignon) появилось задолго до описываемых событий и обозначало фаворита короля, королевы или какого-либо знатного сеньора. Однако именно при Генрихе III миньонами стали называть близких к королю людей, вкладывая в это негативный смысл. Летуаль пишет: «Название Миньон устами людей распространялось быстрей лошадиной рыси и вызывало у всех сильную ненависть...». И далее: «В воскресный день 20 [октября 1577 года] король спешно прибыл в Оленвиль с группой своих молодых Миньонов, разодетых и завитых, с задиристым видом, со шляпами «летучая мышь» на головах, изрядно накрашенных, нарочито красовавшихся, [...] обсыпанных фиалковой пудрой и благоухающих такими ароматами, что последние заполнили [все] улицы, площади и дома, где они побывали» // L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III / Éd. M. Lazard et G. Schrenck. T.2. P. 145.

91. Луи де Можирон, барон д’Анпюс (1560-1578) – фаворит короля, сын Лорана де Можирона, генерального наместника Дофине. Славился безудержной храбростью, в 1577 году при захвате гугенотского Иссуара потерял глаз. В 1578 году покинул дом Франсуа Алансонского, где числился ординарным камергером, и перешел на службу к королю в должности ординарного камер-юнкера. Погиб во время знаменитой «дуэли миньонов» 27 апреля 1578 года. Двоюродный брат барона де Ливаро (см. ниже).

92. Жан-Луи де Ногаре, сеньор де Ла Валетт (1554-1642) – сын гасконского дворянина Жана де Ногаре и Жанны де Сен-Лари, будущий герцог д’Эпернон (1581) и «архиминьон» Генриха III. В 1575-1576 гг. – камер-юнкер герцога Алансонского. В 1576 году сопровождал Генриха Наваррского во время его бегства из Лувра, позже (в 1577 году) перешел на службу к королю Франции в должности камер-юнкера. Сыграл важную посредническую роль между обоими монархами в 1580-е годы. Во времена малолетства Людовика XIII приобрел огромную самостоятельность, которой лишился при кардинале де Ришелье.

93. С этим персонажем долгое время происходила путаница. Французские ученые – издатели мемуаров королевы Наваррской – Ив Казо (1971) и Элиан Вьенно (1999) уверенно определяли его как Жиро де Молеон. Дело в том, что в 1570-х годах в доме герцога Алансонского действительно формально числился Жиро де Молеон, сеньор де Гурдан (1509-1593), губернатор Кале, кавалер ордена Святого Духа (1585), который редко бывал в Париже и постоянно проживал в своем губернаторстве. В описываемое время, в 1577 году, он прибыл ко двору в связи с заключением мира с гугенотами. Однако ему не было надобности переходить на службу в дом короля, поскольку он и так был доверенным лицом Генриха III. Поэтому (и не только) в своей книге «Фавор короля. Миньоны и придворные во времена последних Валуа» (2001) французский историк Никола Ле Ру усомнился, что речь идет именно о нем. Для роли и статуса миньона короля (по определению, молодого человека) престарелый сеньор де Гурдан явно не подходил. Скорее всего, Маргарита имела в виду не его. В штате Генриха III с 1578 года числился некто Жан-Антуан, сеньор де Молеон, ординарный камергер короля. Г-н Ле Ру с сожалением отметил, что документальных сведений о нем почти нет (правда, известно, что в 1579 году он женился на Жанне де Шомон-сюр-Луар) // Nicolas Le Roux. La faveur du Roi. Mignons et courtisans au temps des derniers Valois (1547-1589). Paris, 2001. P. 233. Очевидно, что Ле Ру не был знаком с исследованием регионального гасконского историка начала прошлого века Жана де Жаргена, много писавшего об истории семьи Грамонов. В одной из своих статей Жарген подтверждает, что именно Жан-Антуан, барон де Молеон и Барусс (род. ок. 1550), также из гасконцев, которых так любил приближать к себе король, являлся фаворитом короля Генриха III. Он был сыном барона Франсуа де Молеона и Катрин де Клермон и приходился двоюродным братом другому королевскому миньону – Филиберу де Грамону, графу де Гишу (см. выше), см.: Jean de Jargain. Corisande d’Andoins, Comtesse de Guiche et dame de Gramont // Revue internationale des études basques. № 1, 1907. P. 118-119.

94. Ги д’Арсес, барон де Ливаро (1556-1581) – сын дворянина из Дофине Жана д’Арсеса, сеньора де Лисье и Ливаро, камер-юнкера Генриха III, и Жанны де Можирон. До 1577 года числился шталмейстером Франсуа Алансонского, затем стал камер-юнкером дома короля. Фаворит Генриха III, как и его двоюродный брат Можирон (см. выше), участник «дуэли миньонов» 1578 года, в которой получил серьезное ранение. Погиб во время очередной дуэли с маркизом де Меньеле, поссорившись с ним во время королевского бала в Блуа. Лакей Ливаро в отместку убил маркиза.

95. Сеньором д’Эскаром (Дескаром) был брат епископа Лангрского (см. выше) Жан де Перюсс, граф де Ла Вогюйон, принц де Каранси (ок. 1517-1595). Однако, в отличие от своего брата, он не принимал участия в миссии Маргариты. Французских издателей «Мемуаров» этот факт ставил в тупик. Элиан Вьенно предположила, что Маргарита, будучи знакомой с ним во время своего пребывания в Наварре, перенесла его происпанские настроения на более раннее время – в 1577 год; видимо, младший брат д’Эскара, епископ, придерживался таких же взглядов. См.: Marguerite de Valois. Mémoires et autres écrits. 1574-1614 / Éd. Éliane Viennot. Paris, 1999. P. 165.

96. Франческо Сальвиати (ум. 1586) – родственник Екатерины Медичи, в тот момент – рыцарь (шевалье) Мальтийского Ордена, глава совета королевы Наваррской. Занимал также должности ее первого шталмейстера и камергера герцога Алансонского. В 1578 году стал командором Ордена Святого Лазаря Иерусалимского.

97. Маргарита покинула Льеж 8 сентября 1577 года и в тот же день приехала в Юи.

98. Город Динан в то время располагался на землях епископства Льежского, на самой границе с Намюрской провинцией. Кортеж королевы прибыл туда 9 сентября.

99. Речь идет о выборах членов городского совета. Во Фландрии это называлось «выборами Закона Города» (выборные лица осуществляли административные и судебные функции) и традиционно сопровождалось народными гуляниями. В Северной Франции выборных городских советников называли эшевенами, а на юге страны (у Маргариты – «в Гаскони») – консулами.

100. Бахус – латинская форма имени Вакха, иначе – Диониса, древнегреческого бога виноделия.

101. Фурьер и квартирмейстер – штатные придворные должности. Первый отвечал за организацию поставок продуктов питания, второй – за размещение королевы и сопровождающих ее лиц, включая прислугу.

102. Знатные дамы того времени всегда путешествовали в масках, чтобы сохранить кожу лица от загара и прочих природных воздействий.

103. История сохранила их имена: Хуарт Давент и Жак Мегре.

104. 10 сентября 1577 года.

105. Жан Дюбуа (Дю Буа) занимал должность генерального прокурора Большого Мехельнского совета – высшей судебной инстанции еще Бургундского государства, просуществовавшей в Нидерландах вплоть до конца XVIII века. Известно, что Дюбуа, преданный сначала герцогу Альбе, затем Хуану Австрийскому, в 1580 году был арестован Генеральными Штатами Фландрии после взятия их войсками города Мехельна (фр. Малина).

106. Последующий пассаж Маргариты, когда она говорит о Барлемоне, являвшимся «сеньором этой провинции», позволяет утверждать, что речь идет о Шарле, бароне, затем графе де Берлемоне (1510-1578), испанском губернаторе Намюра и Артуа, смещенном Генеральными Штатами Нидерландов и затем восстановленном в должности Хуаном Австрийским. Однако не исключено, что королева имеет в виду не престарелого графа, а его сына Жиля, командующего фламандскими отрядами на испанской службе, который на следующий год после описываемых событий наследовал все должности отца. Епископ Камбре Луи де Берлемон (см. выше) приходился сыном первому и, соответственно, братом второму персонажу.

107. Ив Казо, издатель «Мемуаров» Маргариты 1971 года, отметил в примечании буквально следующее: «Это – Флорен (Florennes), населенный пункт епископства Льежского, расположенный возле Динана». Элиан Вьенно в издании 1999 года воспроизвела этот же текст. Скорее всего, кортеж Маргариты, огибая Намюр и пытаясь выйти на дорогу, ведущую к спасительному Монсу, добрался до окрестностей современного Флерюса (Флеуруса), в тот момент маленького городка на границе Намюрской и Льежской областей, называемого во Франции по-разному: Флерин, Флорен. Замок носил то же название и сохранился до наших дней.

108. Бельгийские историки XIX века нашли-таки этих персонажей. Сеньором, точнее бароном де Флерином (Флореном) в 1577 году был Шарль де Глим (Glimes), испанский губернатор Филиппвиля – городка, располагающегося рядом с его замком. Однако барон умер в 1598 году, оставшись неженатым. В замке Флорен также проживала семья его младшего брата – Жака де Глима. Женой последнего была Жанна де Берлемон, родственница епископа Камбре и губернатора Намюра (см. выше). Именно она не пустила Маргариту и сопровождавших ее лиц в донжон замка, по всей вероятности, заранее предупрежденная о возможной остановке королевы своими родственниками // Archives historique et littéraires du Nord de la France et du Midi de la Belgique / Éd. A.Leroy et A.Divaux. Nouv. série. T. 2. Valenciennes, 1838. P. 447.

109. Точно сказать, что такое «большое лье», сложно из-за невероятного многообразия метрических правил во Франции эпохи Ренессанса. С большей степенью вероятности можно утверждать, что королева говорит здесь о так называемом «общем лье», употребляемом в те времена в Нормандии, Артуа и Фландрии (4400 м), в отличие от «малого французского лье» или «парижского лье» (3932 м).

110. В Нивель, город на юге Брабанта – нидерландской области, смежной с Намюрской, Маргарита заехала 11 сентября 1577 года, сделав довольно большой крюк, видимо, из опасения быть захваченной доном Хуаном. Нивель был вотчиной семьи Монморанси-Горнов и являлся опорным пунктом Генеральных Штатов. В тот же день (или в ночь) кортеж королевы двинулся в сторону области Камбре.

111. Наверняка мадам де Лален была в курсе перемещений Маргариты и, опасаясь за ее безопасность, заранее выслала ей провожатых. С графиней Маргарита продолжала поддерживать отношения и в последующее время, см.: Calendars of State Papers: Foreign Series of the Reign of Elizabeth. London, 1863. T. 12. P. 679-681; T. 13. P. 6.

Власти города Като-Камбрези, находившегося на территории епископства Камбре, видимо, были настроены нейтрально к проезду королевы Наваррской и предоставили ей ночлег (очевидно, ночь с 12 на 13 сентября 1577 года).

112. Французский историк XVII века Мезере однажды написал про Маргариту де Валуа: «Как настоящая представительница семьи Валуа, она всегда делала подарки, извиняясь, что дарит так мало».

113. См. выше.

114. Скорее всего, Маргарита обосновалась в Ла Фере уже вечером 13 сентября 1577 года.

115. Бюсси, как губернатор провинции Анжу, апанажа герцога Алансонского, был направлен в Анжер, столицу этой провинции, с целью подготовки похода во Фландрию.

116. Летуаль пишет в связи с этим: «В среду 9 октября [1577 года] Месье, брат короля, прибыл в Париж и расположился в монастыре Пресвятой Богородицы в каноническом доме мессира Рено де Бона, епископа Мандского, своего канцлера, откуда 12 числа в субботу он отбыл в Ла Фер в Пикардию, чтобы увидеть свою сестру королеву Наваррскую» // L’Estoile Pierre de. Registre-Journal du règne de Henri III / Éd. M. Lazard et G. Schrenck. T. 2. P. 145.

117. Маргарита опять перефразирует библейский сюжет (Преображение Господне): «По прошествии дней шести, взял Иисус Петра, Иакова и Иоанна, брата его, и возвел их на гору высокую одних, И преобразился пред ними: и просияло лице Его как солнце, одежды же Его сделались белыми как свет. И вот, явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу: Господи! Хорошо нам здесь быть: если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии» (Евангелие от Матфея. Гл. 17, 1-4; Евангелие от Луки. Гл. 9, 30-33; Евангелие от Марка. Гл. 9, 5).

Куща – шатер, хижина, сень.

118. В действительности – меньше месяца. Франсуа Алансонский уже в начале ноября 1577 года вернулся в Париж, а Маргарита прибыла ко двору чуть позже – 12 ноября.

119. На самом деле королева Наваррская смогла выехать в Гасконь только в августе следующего, 1578 года.

120. Все перечисленные персонажи действительно прославили французское оружие во время Итальянских войн (1494-1559), когда Франция боролась за обладание Италией, однако в итоге вынуждена была уступить первенство Испании и Империи (Габсбургам): Блез де Лассеран, сеньор де Монлюк (1500-1577), автор знаменитых мемуаров-рассуждений – «Комментариев», маршал с 1574 года; Шарль I де Коссе, граф де Бриссак (1505-1564), маршал с 1550 года; Поль де Ла Барт, сеньор де Терм (1482-1562), маршал с 1528 года; Пьер де Сен-Лари, сеньор де Бельгард (1534-1579), маршал с 1574 года, племянник предыдущего. Подробнее см.: Новоселов В. Р. Последний довод чести. Дуэль во Франции в XVI – начале XVII века. СПб., 2005. Элиан Вьенно пишет, что во время подготовки военной кампании во Фландрии аналогичные разговоры о великих военачальниках недавнего прошлого и их успехах были частым явлением как среди католиков, так и протестантов, намеревавшихся присоединиться к армии Франсуа Алансонского, см.: Marguerite de Valois. Mémoires et autres écrits. 1574-1614 / Éd. Éliane Viennot. P. 175.