ХРИСТОФОР МАНШТЕЙН

ЗАПИСКИ О РОССИИ ГЕНЕРАЛА МАНШТЕЙНА

1735-1736 гг.

Когда Анна Иоанновна вступила на престол, обер-шталмейстер Левенвольде напомнил о проекте. Вследствие этого в 1732 г. генерал-майору Кейту, главному инспектору армии, дано было поручение при осмотре войск объехать пограничные крепости и освидетельствовать сложенные в них запасы, а в случае порчи их заготовить свежие. Оказалось, что большое количество муки в магазинах сгнило, также и платье, несколько лет лежавшее в куче, а оружие заржавело — до того небрежен был присмотр за всем назначенных к ним приставов. Кейт сделал большую закупку хлеба, сложил его в магазины и завел лучший против прежнего порядок. Возникшие в Польше смуты помешали императрице тотчас же атаковать турок; когда же все в Европе затихло, она нашла, что наступило удобное время для [63] отмщения туркам, тем более что они были впутаны в невыгодную войну с Персией.

В августе генерал граф Вейсбах, командовавший войсками в Украине, получил приказание собрать 20-тысячный корпус и быть в готовности выступить в поход. Но в то самое время, когда следовало начать военные действия, этот генерал умер. Двор передал начальство генерал-лейтенанту графу Дугласу: и его это назначение застало больным горячкою. Наконец назначен был начальником войск генерал-лейтенант Леонтьев. Между тем в этих распоряжениях из Петербурга прошли шесть недель, так что этот генерал мог выступить в поход только в начале октября. Сущность его инструкций состояла в том, что Россия хотела отомстить за набеги татар; чтобы вторгнуться в Крым, воспользовались временем, когда хан вышел оттуда с лучшими войсками в принадлежащую Персии Дагестанскую область, поэтому генералу Леонтьеву поручалось не мешкая вступить в Крым, предать край огню и мечу, освободить русских подданных и истребить совершенно ногайских татар, кочующих в степях между Украиной и Крымом.

Эти успехи дорого стоили русским. Поход начат был в слишком позднюю пору года, подножный корм начал истощаться; ночи, и в летнюю пору свежие в этом краю, начинали быть холодными; в войске появились болезни, оказался падеж на лошадей. Каждый день насчитывалось значительное число смертных случаев. Больных принуждены были таскать с собою, потому что в этих степях не встречаются города, где бы можно устроить госпитали и оставлять там больных. Армия начинала уже терпеть разные лишения, а ей [64] предстояло сделать еще десять переходов до крымских оборонительных линий. Леонтьев собрал военный совет, на котором было решено воротиться. В это время армия была расположена близ Каменного затона. В ночь перед выступлением в обратный поход выпало снегу на целый фут, и более 1000 лошадей пало. Войска возвратились в Украину и к концу ноября разместились по зимним квартирам. Полки находились в весьма расстроенном состоянии. Этот поход поглотил более 9000 человек и такое же число лошадей, а выгоды из этого Россия не извлекла никакой. Двор очень огорчился неудачей проекта, успех которого казался несомненным. Виновником проекта был покойный граф Вейсбах. Может быть, если бы он остался в живых, он выполнил бы его лучше своего преемника. Генералом Леонтьевым остались недовольны, однако он оправдался перед военным судом.

Я думаю, нелишне будет здесь дать некоторое понятие об украинских линиях. Петр I предположил их устроить в защиту от набегов татар. После его кончины, до 1731 г., дело на этом остановилось, потом за эти линии снова взялись и их кончили в 1732 г.; но укрепления были отстроены не ранее 1738 г.; правая сторона линий опирается на Днепр, а левая — на Донец. Всего они простираются более чем на 100 французских лье (Лье — четыре с небольшим версты. — Примеч. авт.), и на этом протяжении выстроены до пятнадцати крепостей, снабженных хорошим земляным бруствером, штурмфалами, наполненными водою рвом, гласисом и контрэскарпом с палисадом. В промежутках крепостей по всей линии устроены надежные редуты и реданы. Линии охраняются 20000 драгун из милиции, размещенных по крепостям и по селам, нарочно для них выстроенным. В мирное время они получают на одну треть менее обыкновенного войскового жалованья, а взамен им розданы участки пахотной земли, которую они обрабатывают. Это войско набрано из 200000 бедных дворянских семейств в областях [65] Курской и Рыльской, так называемых однодворцев, т. е. владельцев одного только двора, которые сами пашут свою землю. Эти же семейства обязаны ежегодно высылать на линию из своей среды известное число работников в помощь войску при земледельческих работах. Скажу мимоходом, что это превосходнейшее войско в России. Из этого войска выбраны были при императрице Анне люди как для Измайловского гвардейского полка, так и для Кирасирского графа Миниха. Все же войско было сформировано по проекту Миниха в 1731 г. До него, еще при Петре I, существовало это войско в числе 6000: из числа последних и сформирован был Измайловский полк.

Военные приготовления русских в Украине и поход генерала Леонтьева, хотя и неудачный, встревожили Порту. Испытав новый урон со стороны персиян, она опасалась стать в слишком невыгодное положение, если бы еще Россия вознамерилась напасть на нее. Великий визирь пригласил к себе преемника г. Неплюева, г. Вешнякова. [66] Осыпав его учтивостями, он объявил, что намерен сохранить мир со всеми христианскими державами. Он предложил даже заставить татар вознаградить причиненные ими русской земле убытки. Он обратился также к австрийскому посланнику Тальману и к другим иностранным послам, склоняя их оказать свое посредничество и уладить несогласия, возникшие между обоими дворами. Это, впрочем, не мешало великому визирю принять все нужные меры для защиты границ, усилить гарнизон и отправить в Черное море флот для прикрытия крепости с этой стороны.

Морские державы старались отклонить императрицу от войны, но она уже решилась. Некоторые члены петербургского Кабинета были против войны, в особенности граф Остерман. Они доказывали, что Россия ничего не выиграет от войны с турками, а только издержит большие суммы денег и потеряет множество людей без всякой пользы. По их мнению, татары одни покусились на враждебные действия против России, поэтому их одних и следует наказать, не объявляя формальной войны Порте. А для этой цели следует собрать большее число легкой кавалерии, присоединив к ним корпус регулярного войска; все это в хорошее время года напустить на Крым, жечь и губить все, что встретится на пути, стараясь проникнуть в глубь страны насколько возможно далее, затем вернуться на Украину. Если бы Оттоманская Порта вздумала жаловаться на эти действия, то можно было сказать ей в свое оправдание, что Россия не ищет ссоры с ней, но так как многократные жалобы на хищничества, производимые в русской территории, остались без удовлетворения — может быть, оттого, что Порта, занятая внешней войной, хотела потворствовать татарам, — то императрица была вынуждена уже собственной властью наказать разбойников, искавших способа разорить ее страну да еще поссорить ее с Портой. Впрочем, императрица ничего так не желает, как жить в согласии с этим двором. Когда война кончилась, тогда все убедились, что доводы эти были справедливы. Потеряв в войне много людей и не выиграв почти ничего, Россия не могла же признать существенной для себя пользой ту славу, которую приобрела ее армия или, скорее, несколько отдельных лиц. Сам фельдмаршал Миних был против войны с турками; когда же она была объявлена, он уже не прочь был продолжать ее еще несколько лет.

По приказанию императрицы граф Остерман обратился к великому визирю с пространным посланием, которое было в то же время манифестом и объявлением войны. В этом документе исчислены были все случаи нарушения мира турками и татарами с начала текущего столетия. В заключение было объяснено, что ее величество вынуждена употребить против Порты Богом дарованные ей средства и тем оградить на будущее время своих подданных от наносимых [67] им обид. Но как императрица решается на это против своего желания и только с целью получить соразмерное удовлетворение за понесенные империей потери и испытанные насилия и наконец добиться прочного мира на условиях, могущих обеспечить на будущее время безопасность и спокойствие государства и народа, то, во избежание пролития крови, ее величество готова на соглашение. И если Порта разделяет эти чувства, то пусть она уведомит о том ее императорское величество и вышлет на границу министров, снабженных достаточным полномочием, с которыми тотчас же могут начаться переговоры.

Сделав все нужные приготовления к раннему походу, граф Миних в начале марта направился к крепости св. Анны, выстроенной в 30 верстах от Азова, на турецкой границе. Там по его распоряжению были собраны 6 пехотных полков, 3 драгунских и 3000 донских казаков. Когда узнал об этом азовский комендант, он послал одного из своих офицеров к фельдмаршалу поздравить его с прибытием на границу, не подавая вида, что подозревает нападение на Азов; он изъявил свои дружеские чувства и, предлагая свои услуги, присовокуплял, что он надеется на взаимность со стороны Миниха, притом выражал уверенность, что граф прибыл в эти края не с враждебной Порте целью, потому что не объявлена война, а что он, комендант, не подавал повода к жалобе. Фельдмаршал ласково принял турка, сделал при нем смотр войску, но только в известном отдалении, постаравшись расположить ряды так, чтобы его малочисленный отряд показался 20-тысячной армией. Затем он отпустил офицера обратно в Азов, не дав ему никакого положительного ответа, а только поручил ему кланяться паше.

До этого времени у крепости св. Анны ежегодно собирались войска, которые там стояли лагерем обыкновенно шесть месяцев.

27 марта Миних переправился через реку Дон и направился к Азову, 31-го числа до рассвета, когда войско выступило в поход, [68] генерал-майор Спарейтер был отряжен с 600 человек пехоты и партией казаков, чтобы служить авангардом и прогнать передовые посты неприятеля. Этот генерал подвигался вперед так осторожно и неслышно, что подошел к двум замкам на берегу Дона, близехонько от Азова, и не был замечен. Генерал атаковал и взял замки, не потеряв ни одного человека. В то же время к городу подступил с армией фельдмаршал, завладел несколькими постами, расставил в известном расстоянии друг от друга несколько редутов для прикрытия войска от вылазок из города и совершенно блокировал город с суши.

6-го числа фельдмаршал выехал из лагеря под Азовом к Царицыну (городку в двух лье от Днепра, на крайнем конце украинской линии), где формировалась главная армия, которую он должен был принять под свое начальство. В день приезда Миниха, 18-го числа, тут уже находилось несколько пехотных и драгунских полков под начальством принца Гессен-Гомбургского. Остальная армия прибыла 13-го, 20-го и 21-го числа. Она состояла из 12 драгунских полков, 15 пехотных, 10 полков милиции, 10 гусарских эскадронов и 12000 казаков, в том числе 5000 донских и 3000 запорожских; остальные были украинские. Численность всей армии состояла из 50— 54 тысяч человек. Под командой фельдмаршала находились следующие генералы: принц Гессен-Гомбургский, главный начальник артиллерии, генерал-лейтенанты Леонтьев и Измайлов, генерал-майоры Шпигель, князь Репнин, Магнус Бирон, Штофельн, Гейн, Тараканов, Лесли и Аракчеев. Полкам роздан запас хлеба на два месяца, и офицерам приказано взять с собою по крайней мере столько же. Фельдмаршал желал бы снабдить войско и большим запасом провизии, потому что ее было много припасено в течение зимы, но для этого недоставало подвод. Все-таки из-за этого он не решался откладывать поход, а поручил генерал-майору князю Трубецкому позаботиться об этом деле. Он приказал ему отправлять к армии [69] большие обозы по мере того, как он добудет волов, и самому следовать за армией. Так как несколько полков, по отдаленности зимних квартир от границы, не поспели ко времени сбора всей армии, то им ведено прикрывать обозы и следовать за армией. Между тем князь Трубецкой действовал так медленно, что еще не успел кончить своих распоряжений, когда армия возвратилась в Украину. Обозы, им отправленные, были так незначительны, что не могли удовлетворять потребностям войск, которые много терпели от голода, как это будет изложено ниже. Другая причина, побудившая Миниха начать поход, заключалась в том, что он никогда не воевал в этой местности и поэтому знал Крым только по рассказам казаков, бывших там по своим торговым делам; он поверил им, что этот край изобилует всем до такой степени, что по прибытии туда армия найдет там все нужное для своего существования, не имея надобности в подвозе припасов.

Армию разделили на пять колонн: первую повел генерал Шпигель, образуя авангард из трех пехотных полков, трех драгунских и части легкого войска. Вторую колонну вел принц Гессен-Гомбургский, третью — генерал-лейтенант Измайлов, четвертую — генерал-лейтенант Леонтьев, пятую и милицию — генерал-майор Тараканов. Фельдмаршал большую часть времени следовал с авангардом. Четыре первые колонны находились друг от друга на расстоянии одного перехода; генерал Тараканов несколько отстал от них, потому что не находился еще налицо в то время, когда вся остальная армия выступила в поход. В этом порядке армия шла вдоль реки Днепр или в некотором расстоянии от реки вплоть до Каменного затона, напротив Сечи, столицы запорожских казаков. Тут 10 мая все четыре колонны соединились. Армия сделала еще пять переходов, не видя и не слыша ничего о неприятеле. Наконец 17-го числа, во время стоянки войска на берегу речки Дружки, верстах в двух от передовых постов замечена была партия в 100 человек. Казаки кинулись им навстречу, однако никого не захватили. На другое утро более значительный неприятельский отряд подошел к правому крылу армии и удалился, не связываясь даже с казаками.

19-го числа фельдмаршал велел выступить пяти отрядам; каждый состоял из 400 драгунов и 500 казаков. Так как местность представляла обширную равнину, то отрядам ведено идти интервалами, имея друг друга в виду, и присоединиться к тому отряду, который будет ближе к неприятелю, и тогда соединиться. Всеми отрядами начальствовал генерал Шпигель. Не прошли они и двух лье, как встретили партию в 200 ногайских татар, которые, завидев издали русских, немедленно бежали. Однако казаки нагнали их, побили нескольких и двоих взяли в плен. Имея приказание двинуться на самое близкое расстояние к неприятелю, Шпигель не успел пройти [70] еще двух лье, как нашел нужным поспешно собрать все отряды. Навстречу ему шел корпус в 20000 человек. Генерал только что успел образовать из драгунов каре и спешить переднюю шеренгу, как неприятель окружил его со всех сторон. С гиком напал он на русских и засыпал их стрелами. Драгуны не смешались, стреляли не торопясь, только когда были уверены, что не промахнутся. Такой отпор так подействовал на татар, что они не смели подойти к каре ближе, как на сто шагов; ограничиваясь тем, что со всех сторон тревожили его, сделали несколько ружейных выстрелов и пустили чрезвычайно много стрел. Узнав об опасности, которой подвергался генерал Шпигель, фельдмаршал во главе 3 000 драгун и 2 000 казаков отправился с генералом Леонтьевым выручать его. За ним следовали полковник Девиц с 10 гренадерскими ротами и пикет от всей пехоты. Неприятель, завидев их, поспешно удалился, оставив на месте 200 убитых. В этой атаке, продолжавшейся более шести часов кряду, Шпигель потерял 50 человек убитыми и ранеными. Сам он и полковник Вейсбах были ранены. Большая часть ран произведена стрелами.

Армия расположилась в местности, называемой Татарские Колодцы; проточной воды здесь не имеется на расстоянии шестнадцати верст кругом, но стоит прокопать землю на один фут глубины, как тотчас окажется очень хорошая вода. Армия провела в этом лагере несколько дней; 24-го числа казаки захватили двух гонцов, ехавших из Константинополя; у них отобрали письма великого [71] визиря к хану о том, чтобы последний не надеялся в эту кампанию на помощь турок; как видно, визирь, казалось, был недоволен татарами, навязавшими Порте эту новую войну.

28-го числа армия расположилась лагерем на расстоянии пушечного выстрела от Перекопа. Следующие два дня были употреблены на устройство батарей; затем началось бомбардирование города. Когда армия подошла к крымским линиям, фельдмаршал написал хану, что он послан сюда императрицей для наказания татар за их частые набеги на Украину и намерен, во исполнение данного ему повеления, предать весь Крым разорению, но если хан и его подданные намерены отдать себя под покровительство ее величества императрицы, впустить в Перекоп русский гарнизон и признать над собою владычество России, то он, фельдмаршал, немедленно вступит в переговоры и прекратит враждебные действия; первым же условием требует сдачи Перекопа. В ответ на это письмо 30-го числа хан поручил мурзе, т. е. татарскому чиновнику, объяснить графу Миниху, что война не была объявлена и поэтому его удивляет это нападение в его собственном государстве; что крымские татары не вторгались насильственным образом в Россию; вероятно, то были ногайцы, народ, хотя и пользующийся покровительством крымских татар, однако до того необузданный, что с ним и справиться никогда не могли; Россия могла бы ограничиться взысканием с них и наказать по своему усмотрению всех, кого только удалось бы захватить, как это и было сделано в прошлом году; а что он, сам хан, так связан константинопольским двором, что не может решиться на разрыв; что касается до Перекопа, то он не волен над ним, потому что гарнизон, состоящий из турецкого войска, не согласится на сдачу. Впрочем, хан просил прекратить военные действия, предлагая вступить в переговоры, а заключил объявлением, что если на него нападут, то он будет защищаться всеми силами.

Тотчас по пробитии зори полки встали под ружье; в лагере оставлены больные и по десяти человек из каждой роты для охраны [72] обозов. Армия, взяв дирекцию направо, шла шестью колоннами; к 1500 человек, отряженным к батареям, присоединена еще 1000, и ведено им подойти к правому флангу линии и за час до рассвета произвести фальшивую атаку для привлечения внимания неприятеля в эту сторону. Армия шла всю ночь в глубоком молчании. В версте от линий она остановилась на часовой отдых в ожидании рассвета. Ничего не зная о движении армии, татары обратили все свои силы к стороне фальшивой атаки и очень удивились, увидев слева от себя армию, построенную в шесть колонн. Русские солдаты с величайшею смелостью бросились в атаку; сначала неприятельский огонь был очень силен, да и ров оказался глубже и шире, нежели полагали, но так как он был сух, то солдаты, спустившись туда и с помощью пик и штыков помогая друг другу, стали взбираться наверх.

Между тем артиллерия не переставала громить бруствер. Увидев, что дело принимает серьезный оборот, татары не дождались появления русских на верху бруствера и обратились в бегство, бросив свой лагерь, впрочем, довольно скудно снабженный. Теперь армия могла перейти линии, не встречая уже препятствий. Они довольно своеобразны, что можно видеть из следующих подробностей. Длина их 7 верст, от Азовского до Черного моря. Вход к ним один, по большой дороге к Перекопу, входящему в состав линий; вдоль линий выстроено шесть каменных башен, защищенных пушками. Ширина рва — 12 туазов, глубина — 7, а вышина от дна до верхнего края бруствера — 70 футов при соразмерной толщине бруствера. Над этими линиями до самого окончания их работали в продолжение нескольких лет 5000 человек, и татары воображали, что линии неприступны. Правда, что всякое другое войско, кроме татарского, сумело бы не так затруднить переход через них. Тем не менее вход в Крым был и иначе доступен. Впоследствии узнали, что рукав Азовского моря, к которому примыкают линии, летом до того мелеет, что глубина в нем не превышает трех футов, так что можно обойти линии.

В следующие два похода граф Ласи этим путем прошел в Крым. В упомянутых мною башнях, выстроенных вдоль линий, еще держался гарнизон, состоявший из янычар. Из ближайшей к армии башни канонада продолжалась и побила несколько людей. Тогда граф Миних поручил принцу Гессенскому отрядить туда офицера с людьми, с тем чтобы выбить оттуда неприятеля. На ту пору, что принц получил этот приказ, при нем находился капитан Петербургского гренадерского полка Манштейн. Последний просил назначить его туда, на что принц согласился. С 60 человек своей роты Манштейн отправился. Топорами разрубили дверь в башне, невзирая на огонь неприятеля; капитан вошел с горстью людей, предлагая неприятелю сдаться; турки согласились и начали было складывать оружие, как один из гренадер ударил штыком янычара, взбешенные этим [73] поступком, турки снова взялись за сабли и стали защищаться; они убили шестерых гренадер и ранили 16, в том числе и капитана. Зато все 160 янычар, охранявших башню, были заколоты. Гарнизоны прочих башен поступили умнее: бежали все вовремя вслед за татарами. Все это дело стоило русским убитыми одного офицера и 30 человек рядовых, да ранеными 1 офицера и 176 человек рядовых. Фельдмаршал отрядил 2 000 рабочих, которым было поручено в нескольких местах линий проложить дорогу для обоза армии, ставшей лагерем на той стороне. А в покинутый за ночь русский лагерь вступил генерал Тараканов со своими полками милиции.

Фельдмаршал требовал от коменданта Перекопской крепости, чтобы он сдался. Паша просил сутки сроку на размышление, на это последовало согласие; по прошествии этого срока, 1 июня, он поручил двум своим офицерам просить Миниха о свободном пропуске его с гарнизоном для присоединения к татарскому хану. Сначала хотели, чтобы он сдался военнопленным, но после его отказа и еще нескольких переговоров ему дали обещание, что его проводят до первой приморской пристани, откуда он со своими людьми должен отплыть в Турцию, и взято с него слово, что он в течение двух лет не будет участвовать в войне против России. Однако русские нарушили условия. По выходе коменданта с гарнизоном в 2 554 человека из крепости с ним поступили, как с военнопленным. На жалобы его отвечали, что Порта и хан, в противность условию последнего трактата, задержали 200 человек русских купцов и поэтому пока их не выпустят, и ему не дадут свободы. Турецкий гарнизон заменили 800 гренадер, а граф Миних расположился в городе на квартире. В складах не оказалось большого запаса; в крепости и в башнях насчитали до 60 пушек, в том числе несколько с русским гербом, отнятых во время несчастного похода в Крым князя Голицына в прошлом столетии.

В городе Перекопе до 800 домов, большею частью деревянных; улицы, как во всех турецких городах, очень узки, а городские стены фланкированы башнями старинной формы укрепления из дурного песчаника, который рассыпается при первом пушечном выстреле. Одним словом. Перекоп не может выдержать осады. Белозерскому полку ведено занять город, а командир полка Девиц назначен комендантом крепости. Кроме того, граф Миних отдал под его команду 600 казаков и принял также другие меры для защиты линий. 4 июня генерал-лейтенант Леонтьев с 10000 регулярного войска и 3000 казаков был отряжен к Кинбурну, укрепленному городку по сию сторону устья Днепра, против Очакова, с целью взять Кинбурн и преградить буджакским татарам переправу через реку. В тот же день фельдмаршал собрал военный совет для обсуждения дальнейших военных действий. По мнению почти всех генералов, надлежало [74] армии стоять у Перекопа до самого конца похода и высылать только отряды в неприятельский край для опустошения его. Но Миних, мечтавший не более и не менее как о завоевании Крыма, не согласился с этим мнением. Он доказывал, что предлагаемые действия ни к чему не поведут и самое взятие Перекопа бесполезно, если из победы не будут извлечены все выгоды, а отряжать людей небольшими партиями внутрь страны слишком опасно, потому что если бы они зашли далеко в край, то их было бы легко отрезать и разбить. Тогда генералы стали представлять графу Миниху необходимость выждать по крайней мере первые обозы с припасами, так как в наличности оставалось хлеба на армию только на 12 дней. На это Миних возразил, что армия, находясь в неприятельской земле, должна стараться и продовольствоваться на счет татар; цель похода, по мыслям двора, состоит именно в том, чтобы не давать вздохнуть этим разбойникам и разорять их край, если не удастся утвердиться в нем более прочным образом. И затем фельдмаршал приказал, чтобы армия готовилась в поход на другой день. С этой минуты Миних и принц Гессенский перестали быть друзьями; образ же действий принца в этот поход, как и в следующий, не принес ему чести.

5 июня фельдмаршал выступил из окрестностей Перекопа, направляясь к центру Крыма. Татары совершенно окружили армию, которая постоянно шла в каре. Они не переставали беспокоить ее, но только издали, а как скоро приближались на расстояние пушечного выстрела, то достаточно было нескольких ядер, чтобы разогнать их. 8-го числа они могли бы наделать много вреда русским, если бы сумели воспользоваться случаем. Направляясь по дороге к Козлову, армия подошла к морскому проливу, называемому Балчик, по которому надо было переправиться, а моста не было. Казаки отыскали несколько мелких мест, и армия прошла их вброд; при этом в каре образовался интервал в полторы тысячи шагов; человек 200 татар ринулись в образовавшийся промежуток и вместо того чтобы схватиться с войском, принялись расхищать обоз, а отстоявшая оттуда на пушечный выстрел татарская армия поглядывала на них. Русские успели тем временем сомкнуться; порядочное число татар побито, у прочих настолько хватило духу, что они саблями очистили себе дорогу.

Если бы это дело было поручено не генералу Гейну, а всякому другому, то оно имело бы успех и немалая часть неприятельского [75] войска была бы уничтожена. Этот же генерал, чем бы ускорить марш, провел половину ночи в ранжировке солдат и двигался медленно. Донские казаки, выступив вперед, на рассвете ударили на татарский лагерь, где почти все еще спали, и принялись колоть и рубить все, что попадало под руку. Поднялась тревога, татары вскочили на лошадей и, увидев, что имеют дело только с казаками, в свою очередь ударили на них и принудили с большою потерею ретироваться. Они могли бы совершенно разбить их, если бы, завидев приближавшийся отряд генерала Гейна, сами не обратились в бегство, бросив свой лагерь, в котором нашлось много фуража и несколько палаток.

Армия продолжала поход по направлению к Козлову и 15 июня подошла к городу на расстояние восьми верст, откуда усмотрен был сильный пожар. 16-го граф Миних отрядил всех гренадер армии, донских казаков и запорожцев и, поручив начальство над ними генералу Магнусу Бирону, приказал атаковать Козлов. Ворота города оказались открытыми и все предместье в огне: татары подожгли дома христианских купцов. Обыватели же из турок удалились по направлению к Бахчисараю, а турецкий гарнизон, сев на суда, которых было 30, отплыл в Константинополь. В городе оставалось только около 40 купцов из армян.

Козлов окружен прочной каменной стеной, снабженной большими башнями, ров очень широкий и высечен в скале. Гавань хорошая и просторная, способная вместить до 200 судов. Это самый торговый город в Крыму; в нем до 2 500 домов, большею частью каменных, и [76] несколько красивых мечетей; есть и христианская церковь в предместье. Турки обыкновенно содержат в Козлове гарнизон в 3000 человек.

По дороге от Перекопа до Козлова был часто недостаток в воде. Татары, покидая свои деревни, не довольствовались сожжением фуража, но еще портили воду в колодцах, бросая в них всякие нечистоты. В этом крае речная вода очень редка. От Перекопа до Козлова, на протяжении почти полутораста верст, встречаются только три речки с пресной водой. Причина та, что в Крыму много соленых озер, от которых вода вытекающих из них речек тоже делается негодной для питья. Понятно, что этот недостаток не остался без вредного влияния на здоровье войска и что в нем стали обнаруживаться болезни. Еще более ослабли люди оттого, что обычный для солдата кисловатый ржаной хлеб здесь заменялся пресным пшеничным. Солдаты сами мололи муку в ручных мельницах, находимых в селах, через которые проходило войско и которые все были выжжены.

Армия простояла пять дней под Козловом как для отдыха, так и для печения хлеба. 21-го числа она выступила в поход по направлению к Бахчисараю и держась берега Черного моря. Со времени вступления войск в Крым они еще не находили такого изобилия в воде и фураже; неприятель не полагал, что они пойдут по этой дороге, и потому не истреблял ничего, а Миних еще раньше распустил ложный слух, будто он возвращается прямо в Перекоп, но по другой [77] дороге. Татары дались в обман и произвели большое опустошение по другому направлению.

наконец, они были вынуждены бежать. Русские забрали множество скота, который отведен был в армию и роздан солдатам. В этой схватке русские потеряли убитыми одного офицера и двух казаков, а ранеными одного майора и 20 человек солдат. От военнопленных узнали, что хан ожидает прибытия от 6 до 7 тысяч турок, которых капитан-паша вышлет ему с флота, вошедшего в Кафскую гавань вследствие того, что он не мог ничего предпринять против русских под Азовом.

Бахчисарай в переводе значит садовый дворец; это обыкновенное местопребывание крымского хана. Город расположен в глубокой долине; домов в нем около 2000; треть этого числа принадлежит грекам, у которых тут же и церковь своя. Существовала и иезуитская миссия, но так как она была принуждена следовать за ханом, то и дом, и библиотека ее так же мало были пощажены, как [78] и все другие дома. Ханский дворец, состоявший из нескольких больших, довольно красивых и очень опрятных зданий, был обращен в пепел, как весь город. В последнем не было никакого укрепления.

29-го числа армия удалилась от окрестностей Бахчисарая и расположилась лагерем на берегу реки Альмы, где присоединился к ней и обоз.

3 июля фельдмаршал отрядил генерал-поручика Измайлова и генерал-майора Магнуса Бирона с регулярным войском в 8000 человек, 2000 казаков и 10 орудиями для атаки города Акмечети, или Султан-сарая (Султан-сарай — значит дворец султана. — Примеч. авт.), местопребывания калги-султана и знатнейших мурз. Они не нашли там почти никого, потому что за два дня перед тем жители бежали. Найденные припасы свезены в лагерь, а город с его домами числом до 1800, большею частью деревянными, предан пламени. На обратном пути отряд был атакован неприятелем; с ним обошлись по обыкновению; у русских убито 4 солдата и 8 казаков и ранено несколько человек.

До сих пор армия шла по дороге к Кафе и фельдмаршалу весьма бы хотелось овладеть этим городом и устроить тут прочное укрепление, но в армии стала обнаруживаться заметная убыль; третья доля ее подверглась болезням, а прочие состояли из людей до того слабых, что они едва передвигали ноги. Я уже выше указал на некоторые причины тому; к ним присоединился зной, ставший нестерпимым. Итак, решено было возвратиться в Перекоп и там переждать жары. Неприятель опустошил всю окрестность Кафы и сжег все села, чтобы отнять у русских все средства к продовольствию. Как же татары озлобились, когда увидали, что русские пошли к Перекопу! [79]

17 июля армия пришла сюда и весьма обрадовалась, когда нашла тут провизию сухарей, достаточную на 2 недели и доставленную из Украины с двумя полками драгун под командой генерал-майора Аракчеева. При этом случае подъехало немало маркитантов с водкой и разными припасами, так что после всех понесенных войском трудов оно пользовалось наконец некоторым избытком. 18-го числа к армии присоединились три драгунских полка, стоявших на Дону; ими командовал полковник Ведель. С ними пришел еще обоз с припасами, хотя и незначительный. А так как фуража было весьма мало на линиях, то полковнику Веделю приказано отвести полки свои в степь, за 24 версты от Перекопа, и там расположиться лагерем.

1736—1737 гг.

Казаки отняли у неприятеля 30000 баранов и от 4 до 5 сотен рогатого скота, которые были скрыты им в лесу. [80]

По взятии Кинбурна генерал Леонтьев спокойно стоял с войском в лагере под крепостью. Дела у него не было, потому что ни турки, ни буджакские татары не покушались перейти за Днепр.

Вследствие представления, сделанного фельдмаршалом двору о невозможности держаться долее в Крыму, он получил приказание отвести армию в Украину. Для облегчения похода он отрядил генерал-майора Магнуса Бирона с 6 драгунскими полками и 2000 донских казаков в конвой для больных армии.

25 июля 3 000 человек были откомандированы на линии для срытия их в нескольких местах и разрушения башен, в то же время стали подводить подкопы под стены города. 27-го числа вся артиллерия и гарнизон выведены из крепости, а 28-го утром русская армия вышла [81] из Крыма двумя колоннами. Час спустя мины были взорваны и разрушена часть стен и несколько домов города Перекопа.

Армия подвигалась беспрепятственно. Со дня выступления из Крыма по 27 сентября, когда армия подошла к реке Самаре, неприятель ни разу не осмелился ее атаковать. Татары слишком были рады избавиться от непрошеных гостей, и к тому же у самих у них было много дела по устройству у себя порядка, так что им было уже не до преследования русских во время их отступления.

2 сентября генерал-поручик Леонтьев с корпусом своим присоединился к армии, ведя за собою 20000 баранов из тех 30000, которые были уведены казаками; их роздали солдатам.

По приходе армии к реке Самаре фельдмаршал сделал смотр всем полкам. Те из них, которые участвовали в крымском походе, представляли большую перемену; в начале похода они находились в полном комплекте (В то время в пехотном полку числилось два батальона, всего 1280 человек рядовых Полный же комплект с офицерами и унтер-офицерами доходил до 1575 человек — Примеч. авт.), по окончании же похода ни один полк не мог поставить в знаменной линии 600 человек. Таким образом, половина армии погибла в одном только походе, и замечательно то, что в бою пало или взято в плен неприятелем менее 2000 человек, включая сюда и казаков.

Покуда фельдмаршал Миних был занят в Крыму, фельдмаршал Ласи производил осаду Азова. Изложу наиболее замечательные события этой осады. [82]

Когда фельдмаршал Миних оставил корпус армии, назначенный для осады, то временный командир этого корпуса, генерал Левашев, в ожидании прибытия Ласи распорядился еще теснее обложить город и занялся укреплением своего лагеря для защиты от всяких нападений со стороны осажденных, потому что гарнизон города едва ли не превосходил числом осаждавшее его регулярное войско.

14 апреля 300 человек кавалерии и столько же пехоты сделали вылазку, целя напасть на обоз в полтораста телег с припасами, конвоируемый одним поручиком с сотней людей. Этот офицер, увидав издали приближающихся турок, окружил себя обозом в виде ретраншемента и так удачно защищался в течение двух часов кряду, что дал время казакам прийти к нему на помощь, и неприятель был отброшен назад в город.

Эта неудача не лишила осажденных мужества. Два дня спустя они произвели вторую вылазку с 1000 янычар и 500 конных и ударили на редуты, устроенные для стеснения крепости. Конница атаковала донских казаков, расставленных между редутами, меж тем как янычары с удивительным мужеством бросились на один из редутов, однако их несколько раз отражали и наконец обратили в бегство и преследовали до города. В этом деле неприятель лишился более 100 человек и офицера, командовавшего вылазкой; русские же потеряли всего 17 человек убитыми и ранеными.

6 мая почти весь гарнизон вышел из города с целью атаковать русскую армию. Извещенный о том генерал приказал донским казакам скрыться в засаде. Прождав тут, покуда не вышла большая часть неприятеля, казаки внезапно выскочили из засады и ударили в тыл и во фланг турок, опрокинули все, что встретили на пути, и принудили их скрыться за своими стенами после значительной потери. После этой схватки осажденные некоторое время не трогались с места.

15 мая наконец-то прибыл в лагерь под Азов граф Ласи, едва не попав в плен к татарам. Этот генерал, возведенный императрицей в звание фельдмаршала в феврале, командовал вспомогательными войсками, посланными ею к римскому императору; ему велено их оставить и отправиться к Азову для командования осадою этого города. Торопясь прибыть в армию, граф отправился почти налегке, взяв с собою небольшой казацкий конвой, который шел в недальнем расстоянии от его почтовой кареты. От украинских линий до Изюма дорога идет по степи около 3 лье; тут на конвой напала партия татар, бродившая по окрестности; все казаки были рассеяны или взяты в плен. Фельдмаршал едва успел ускакать верхом, и спасла его жадность татар, потому что они бросились грабить его карету, иначе графу не избежать бы плена. [83]

14-го числа осаждающие подвинулись на расстояние 40 шагов от прикрытого пути, как турки произвели сильную на них вылазку, вытеснили их из траншей и часть их работ засыпали. Фельдмаршал Ласи и генерал Дуглас подоспели со свежими войсками, которые [84] напали на неприятеля и отбросили его. Турок сбили даже с поста, занятого ими в 20 шагах от палисада. Русские тотчас же его заняли и в то же время принялись устраивать тут три батареи. В этой схватке русские потеряли значительное число людей. Сам фельдмаршал был ранен пулей в ляжку и, выступив слишком далеко вперед для ободрения войска, едва не попал в плен к окружившим его туркам.

эта медленная осада надоедала фельдмаршалу. Полковнику Ломану с 800 гренадерами, 700 фузелерами и 600 землекопами ведено взять с бою прикрытый путь. Атака началась в полночь. Осажденные упорно отбивались и взорвали две мины, которые не причинили вреда. Наконец принуждены были они отступить и бросили несколько орудий. Их преследовали до ворот города, а осаждающие засели в прикрытом пути. Русские лишились 20 человек убитыми и 60 ранеными.

29 июня паша, комендант крепости, послал с офицером письмо к фельдмаршалу с предложением капитуляции. 1 июля от имени коменданта прибыли в русский лагерь четыре турецких офицера для составления капитуляции. Ласи долго настаивал на том, чтобы гарнизон сдался военнопленным, но как комендант постоянно отвечал, что он предпочитает схоронить себя с гарнизоном под развалинами города, то ему дозволили выйти с гарнизоном из крепости без военных почестей и под русским конвоем идти в Абскук, город, принадлежащий султану, с условием в продолжение года не служить против России. Как скоро капитуляция была подписана, паша отдал в распоряжение русских одни ворота и 4 июля вышел из Азова во главе гарнизона, состоявшего из 3463 мужчин и 2233 женщин и детей. В городе нашлись 221 человек христиан, содержавшихся в неволе; их освободили. В городе остались также 63 купца из армян и греков. Стены укрепления были снабжены 137 медными пушками и 11 такими же мортирами да чугунными 26 пушками и 4 мортирами. В городе нашлось также большое количество амуниции и боевых снарядов, но зато мало продовольственных припасов, потому что магазины были разрушены бомбами, которые и попортили много провизии. Это-то обстоятельство заставило коменданта сдаться [85] раньше, нежели он решился бы на это без таких случайностей. Хотя русские и овладели прикрытым путем, однако наружные укрепления еще не были в их руках, и они не сделали ни одного пролома в стенах крепости. Зато внутренность города представляла одни груды камней вследствие сильного бомбардирования.

Едва отпустил он часть своих войск, как пришло известие, что татары ворвались в русские пределы, увели множество людей, скота и разорили несколько сел. Фельдмаршал отрядил в погоню за ними полковника Краснощеку из донских казаков с 2000 казаков и калмыков. Краснощека шел почти без отдыха двое суток и на рассвете третьего дня, 27 октября, настиг партию в 200 татар между речками Конские и Молочные воды, в местности, называемой Волчий буерак. Он ударил на них, побил 170 человек, а 30 остальных взял в плен. Узнав от них, что более многочисленная партия с братом хана во главе ушла уже вперед, Краснощека тотчас же погнался за нею и настиг ее в тот же день в полдень. Этот отряд состоял из 800 человек турок и татар; он ударил на них, разбил, положил на месте 300 человек и в плен взял 47 татар и 3 турок. Все русские подданные, [86] попавшие в плен, числом до 3000 человек, были освобождены, а казаки захватили 400 лошадей.

Петербургский двор, не довольствуясь нападением на Порту в Крыму и осадою Азова, захотел еще смирить кубанских татар и с этой целью приказал Дондук-Омбо, вождю калмыков, кочующих между Царицыном и Астраханью, напасть на тех татар. В начале апреля Дондук-Омбо выступил в поход с 20 000 своих подданных и вступил в кубанскую землю. Отряд, высланный для рекогносцировки, привел пленного, который объяснил, что 5000 татарских кибиток, содержащих каждая по одной семье, собрались, с тем чтобы сняться с места и отправиться далеко в степь для того, чтобы там поселиться и поставить своих жен и детей вне опасности от калмыков. Вследствие этого известия Дондук-Омбо удвоил шагу и настиг татар между реками Кубанью и Орпою. Они очень выгодно расположились, окружив себя в три ряда кибитками вроде ретраншемента. Дондук-Омбо велел однако атаковать их. Сын его Голдан-Нарма во главе 10000 человек должен был ворваться в стан неприятеля. Он пошел прямо на него и, став на таком расстоянии, которое позволяло схватиться, велел людям своим спешиться и мужественно напал на татар. Эти также их встретили, но после двухчасового сопротивления наконец их смяли. Резня была страшная, всех мужчин перерезали; пощадили только жен и детей числом до 10000, а калмыки захватили множество скота. На месте остались 24 мурзы и 6000 татар. Отправив добычу и пленников под крепким конвоем в свои кочевья, Дондук-Омбо продолжал идти далее, дошел до реки Гогорлики и здесь стал лагерем, чтобы дать людям и лошадям отдых.

Спустя некоторое время он узнал, что четыре главные татарские орды, состоящие из 30000 кибиток, собрались в 40 лье от него, позади ущелий, и здесь поджидают его. Калмыцкий князь повел туда свое войско и 37 дней блокировал татар, так как он не считал свои силы достаточными для атаки их в этой позиции Татары тоже не воспользовались малочисленностью неприятельского войска. Они боялись оставить свою выгодную позицию и не выходили из своих ущелий в надежде, что за истощением припасов калмыки принуждены будут удалиться. Когда же на помощь калмыкам подошел большой отряд донских казаков, Дондук-Омбо тотчас распорядился ударить на неприятеля. Проведав о том и боясь потерять все, если бы дело дошло до крайности, татары решились отправить к калмыцкому князю некоторых из знатнейших мурз своих объявить, что они покоряются русской империи, и просить, чтобы он принял их в число подданных ее императорского величества. Эту просьбу приняли [87] с большим удовольствием. Затем татарский султан и 200 мурз отправились в лагерь Дондук-Омбо и принесли присягу в верности; несколько значительнейших лиц оставлены заложниками.

В то время когда русские армии под начальством фельдмаршалов Миниха и Ласи были заняты в Крыму и под Азовом, корпус из 10000 человек, посланный императрицей в Германию, возвращался в Украину под начальством генерал-лейтенанта Кейта. Это войско стояло на зимних квартирах в империи, прошедши через Богемию и Польшу, оно в конце сентября прибыло в Киев, где и простояло гарнизоном в течение зимы. Из подробностей изложенного мною похода можно было усмотреть, что для русской армии всего менее были страшны турки и татары, с которыми она воевала. Гораздо гибельнее действовали на нее голод, жажда, постоянные труды и переходы в самое жаркое время года. И хотя я большой почитатель графа Миниха, однако я не могу вполне оправдать его ошибки в эту кампанию, стоившую России около 30000 человек. Надобно признаться, что он употребил всевозможные старания для устройства магазинов на зиму, и если оказался недостаток в подводах для доставки продовольствия в армию, то вина была не его, а военных комиссаров. Однако лучше было бы начать поход двумя месяцами позже или совсем отказаться от начальства над армией, нежели вести несколько тысяч народу в отдаленный край с опасностью потерять их всех, на основании только одной надежды, что, может быть, удастся продовольствовать армию на счет неприятеля. В обращении своем Миних был слишком суров; он часто без надобности изнурял солдат; в самое жаркое летнее время, вместо того чтобы выступать в поход ночью или за несколько часов до рассвета, армия, вместо того чтобы воспользоваться свежестью воздуха, почти всегда выступала часа два или три после восхода солнца. Это обстоятельство много содействовало распространению болезней в войсках. Зной до того изнурял людей, что многие из них падали мертвые на ходу. В эту кампанию даже несколько офицеров умерло от голода и лишений. А что довершило расстройство армии, так это несогласие, господствовавшее между главными начальниками.

Как я уже упомянул, под начальством Миниха находился принц Гессен-Гомбургский, не охотник до военных трудов. Он не только был ленив и небрежен в исполнении даваемых ему приказаний, но еще заводил крамолы в армии. Он осуждал все распоряжения фельдмаршала и о нем самом отзывался дурно при офицерах и даже в присутствии солдат; жалел последних каждый раз, что им приходилось что-либо вытерпеть; говорил, что все происходило от непредусмотрительности начальника армии, который хотел заморить людей голодом и трудами. Такой образ действий, клонившийся ко вреду интересов государыни из-за одной личной ненависти, не мог не иметь [88] дурного влияния на армию. Солдаты ничего не делали с усердием, все им не нравилось, малейший труд возбуждал их ропот.

Принц Гессенский еще дальше пошел. Увлекши несколько природных русских генералов, также генерала Магнуса Бирона, двоюродного брата обер-камергера и ничтожнейшего ума человека, принц со всеми этими господами, одинаково недальними, часто держал совет. Наконец, когда прибыли в Крым и подошли к Бахчисараю, принц сделал им предложение: если фельдмаршал велит идти далее, то не слушаться этого приказания, а если он вздумает употреблять власть, то арестовать его и передать начальство ему, принцу, как самому старшему генералу армии. В этом случае советники показали себя более рассудительными, нежели принц. Они возразили, что все, сколько их ни есть, ответят головой своей за такое предприятие; уличить фельдмаршала в каком-либо преступлении никак нельзя, инструкции его им неизвестны, поэтому они страшно рискуют, если употребят в отношении его силу. Они могли только представить фельдмаршалу о том, что болезни усиливаются в армии и если не принять против этого мер, то вся армия погибнет. Принц должен был сообразоваться с этим мнением. Несмотря на то, принц втихомолку послал курьера с письмом к обер-камергеру. Этот же подлинное письмо обратил к графу Миниху. Можно себе представить, насколько этот случай усилил взаимную вражду обоих генералов, и удивительно ли, что они возненавидели друг друга смертельно. Принц несколько раз желал помириться, первый делал в этом смысле всякого рода попытки, однако граф не в состоянии был пересилить свое чувство и показать хотя тень доброжелательства; дело дошло до того, что даже при встречах, когда ему никак нельзя было не оказать принцу необходимой вежливости, заметно было по его виду, что она вынужденная.

Хотя Бирон и отослал письмо принца графу Миниху, однако оно произвело некоторое впечатление на двор и на кабинет, в котором считалось несколько врагов Миниха. Решено было обсудить поступки фельдмаршала на военном совете под председательством фельдмаршала Ласи. Однако последний отказался от предложения, и дело на том остановилось. К великому счастью графа, его злейший враг, обер-шталмейстер граф Левенвольде, умер в конце 1735 г. Иначе он не отделался бы так легко от беды.

Ничто так не служит в похвалу графу Ласи, ничто так не обнаруживает прямоты его души, как это отклонение от себя поручения подвергнуть следствию образ действий Миниха; несмотря на то что последний, будучи по службе моложе графа Ласи, возведен, однако, в звание фельдмаршала раньше его, Ласи не хотел быть ни насколько причиною несчастья своего соперника. [89]

Довольно своеобразны были порядки, заведенные русскими во время их похода против турок. Как скоро до главнокомандующего доходило известие, что неприятель близок, армия строилась в одно или несколько каре, помещая внутри обоз. Такой порядок возможен в степях того края, представляющего плоскую равнину, где очень мало ущелий, так что разве через десять лье встретится холм или балка, через которые надо переходить. Кроме того, тут нет собственно проложенных дорог, вся ширь степи открыта для войска, что весьма облегчает поход. Но тем более хлопот представляет обоз, который армия должна тащить за собою. Во всей стране между Украиной и Крымом нет городов, за исключением Запорожской станицы, не стоящей порядочного села; поэтому, собираясь в поход, армия поставлена в необходимость заготовлять для себя все нужное на все время похода до того, что иногда воду и дрова надобно перевозить из лагеря в лагерь. Понятно теперь, как велик должен быть обоз такой армии. Я не преувеличиваю, говоря, что армия Миниха не выступала в поход иначе как в сопровождении обоза из 90000 подвод, особенно после того, как опыт доказал, что нельзя продовольствоваться на счет неприятеля. Эта чрезмерная цифра, может быть, удивляет; так я докажу, что действительно было так на самом деле. Для армии в 80000 человек везли муки на 6 месяцев, а для этого одного требовалось 40000 подвод; отдельный обоз каждого полка состоял не менее как из 250 подвод; прибавьте к ним генеральские обозы, обоз регулярного войска, артиллерийский парк да 7 или 8 тысяч маркитантов, и окажется, что я нисколько не преувеличиваю. Спору нет, что без этого страшного обоза походы Миниха далеко не были бы так изнурительны и Россия извлекла бы из них, может быть, более выгоды. Важным удобством для армии было то, что ей не нужно было запасаться фуражом; русские лошади привыкли быть все лето на подножном корме, а степи, через которые проходила армия, представляют самые роскошные пастбища. Край этот один из великолепнейших в Европе, только жаль, что эта местность не обрабатывается от недостатка в воде и лесе; можно пройти 15 и 20 верст, не встретив ни одного куста, ни малейшего ручейка; вот почему надо было тащить дрова с одной стоянки на другую от неизвестности — найдутся ли они на новом месте. Кроме того, каждая рота всегда везла по большой бочке с водою для утоления жажды солдата в походе. Бочки имели еще другое назначение; в [90] каждом полку их имелось от 8 до 10 и по стольку же больших дубовых досок; те и другие служили мостами для переправы пехоты и легкого обоза; понтоны служили только для перехода тяжелого обоза и кавалерии.

В походе 1736 г. граф Миних поддерживал сообщение с Украиной следующим образом. Как скоро армия выступила из пределов России, он приказал выстроить редуты на известном расстоянии друг от друга, так что, когда местность представляла удобства относительно воды и леса, то редуты эти находились один от другого не далее одного или двух лье. В удобной местности делали большие ретраншементы, как, например, в Самаре, на речке Белозерке и в Кизикермене на Днепре. При каждом редуте приставлен был офицер [91] с 10 или 20 солдатами или драгунами и 30 казаками. Ретраншементы охранялись караулом в 400 или 500 человек регулярного войска и таким же числом казаков под начальством штаб-офицера. Эти отряды обязаны были конвоировать курьеров и собирать сено на случай позднего возвращения армии, когда степь уже не дает подножного корма. Эти редуты и ретраншементы были очень удобны для обозов, шедших за армией. Здесь они находились в безопасности от нечаянного нападения, и обыкновенно обозы проводили здесь ночь. Удивительно то, что хотя эти крепостцы были расположены среди степи, а татары нападали на многие из них, однако они не взяли ни одной и перехватили только одного или двух курьеров, посланных Минихом ко двору.

В бытность свою в Крыму русская армия опустошила значительную часть этого края. Татары, в отмщение, решились делать набеги в Украину, что и исполнили несколько раз в течение зимы 1736— 1737 гг., несмотря на то что, по приказанию Миниха, везде им пути [92] были тщательно преграждены. Татарам удалось сжечь несколько незначительных посадов и сел, и они увели в неволю более 1000 семейств.

Самый значительный набег происходил в феврале 1737 г. 24-го этого месяца несколько тысяч татар перешли по льду через Днепр, близ города Калиберды. Когда генерал Лесли, квартировавший поблизости, узнал, что татары успели ворваться в край сквозь расставленные посты, он наскоро собрал 200 человек и пошел навстречу татарам. Сначала неприятель принял их за авангард большого корпуса и начал было отступать, но когда он увидел, что к генералу Лесли помощь не подходит, он снова обратился на него и атаковал русский отряд; генерал и большая часть команды были положены на месте. Сын генерала, служивший при нем адъютантом, да 20 человек солдат были взяты в плен. После этого поражения татары вторглись в Украину и в продолжение двух суток кряду выжгли много городов и сел. Между тем русские войска успели собраться; все дороги, по которым татары могли отступить, были заняты; неприятель был отбит, а когда наконец они нашли свободное пространство, то не успели уйти от настигшего их генерал-майора Радинга, который ударил со своими 2 000 драгун на их арьергард; около 300 человек татар убито и часть добычи отнята. На возвратном пути в Крым татары атаковали главную станицу запорожских казаков, но были отбиты с большою потерею; им удалось только сжечь у казаков несколько хуторов.

Татары в походе соблюдают особенный порядок. Каждый из идущих в поход, сам будучи на коне, ведет на поводу еще двух или трех лошадей: это для смены своей, если бы она устала, а если лошадь до того истомится, что уже не в состоянии вынести поход, тогда татарин выпускает ее на волю в степь поправиться, покуда продолжается поход, и обыкновенно хозяин находит ее потом в наилучшем состоянии. Достоинство татарских лошадей доказывается тем, что они в силах проскакать 25 лье как ни в чем не бывало. Судя по этому, можно себе представить, как быстро татары совершают свои походы. Они берут с собою запаса столько, сколько можно навьючить на себя, а обыкновенно это очень немного. Когда нужно, татарин воздержан; с него довольно ломтя хлеба или сухаря, пока он не на неприятельской земле, — здесь уж он запасется, чем угостить себя дома. Татары никогда не делают набегов в Украину целым корпусом, обыкновенно отряжают половину или третью долю, но более двух суток они не смеют оставаться на неприятельской земле; потом они обязаны возвратиться к своим с захваченной добычей.

Русскому двору удалось подкупить нескольких секретарей, или переводчиков, служивших при Порте и при господаре молдавском; [93] они всегда извещали Миниха о каждом даже незначительном предприятии неприятеля. Но эта мера не была достаточна против нечаянных вторжений татар. Поэтому отряды запорожских казаков беспрестанно бродили в поле, около крымской линии, наблюдая за каждым движением татар, и тотчас давали знать, если замечали, что неприятель поднялся. Для того чтобы дать весть всему краю, вдоль границы чрез каждые полмили были выстроены по три столба, снабженные на верхушке смоляными бочками с сухим лесом и соломой. Как скоро делалось известно, что татары выступили, то зажигали огонь на первых сигнальных столбах по всей линии: этим предупреждали караулы и жителей быть настороже; если же неприятель показывался поблизости от одного из постов, зажигали огни на вторых столбах, а когда неприятель уже вторгся в страну в каком-либо месте, то зажигали огонь на третьих столбах. Тогда все войско немедля выступало навстречу неприятелю и шло по направлению завиденного огня, стараясь отрезать хищникам отступление. Для большей быстроты движения каждому пехотному полку было роздано по 200 лошадей, которых запрягали попарно в сани с 3 или 4 седоками. Я полагаю, что нет человеческой возможности принимать более предосторожностей, и несмотря на то, года не проходило без того, чтобы из многих набегов, делаемых татарами, не удался им хотя один.

(пер. М. И. Семевского)
Текст воспроизведен по изданию: Перевороты и войны. М. Фонд Сергея Дубова. 1997