ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

ДРЕВНЕЙШАЯ ИСТОРИЯ ЯКУТСКА И ЯКУТСКОГО УЕЗДА.

ОСНОВАНИЕ ЯСАЧНЫХ ЗИМОВИЙ И ОСТРОГОВ: ЖИГАНСКОГО, УСТЬ-КИРЕНГСКОГО, ОЛЕКМИНСКОГО, БУТАЛЬСКОГО И ДР. ОТКРЫТИЯ У ЛЕДОВИТОГО ОКЕАНА, ОХОТСКОГО МОРЯ И ПО РАЗНЫМ РЕКАМ

§ 1. После построения Якутска все заботы были направлены на то, чтобы объясачить тамошние народы и открытиями новых народов еще больше расширить пределы Российского государства. Как первоначально не встретилось никаких трудностей в отношении якутов, так и жившие в более отдаленных местах тунгусы проявляли одинаковую с ними уступчивость. В свою очередь, они распространяли среди других народов слух о непреодолимом могуществе русских, так что всюду, где только показывались русские служилые люди, хотя бы в самом небольшом числе, им редко кто осмеливался сопротивляться.

* § 2. С этой целью служилые люди были отправлены из Якутска прежде всего к тунгусам в низовьях реки Лены ¹, из которых два рода, ижиганы и долганы, кочевавшие около устья речки Понгоры, уплатили 7 октября 7141 (1632) г. свой первый ясак. Слово «ижиганы», как называли сами себя эти тунгусы, объясняет нам наименование зимовья Жиганского; оно, вероятно, было построено именно тогда, так как это всегда было первой заботой служилых людей во вновь открытых местностях. Под 7143 (1635) г. мы находим точные известия об этом зимовье с упоминанием его названия. Из этого ясно, почему оно или вся тамошняя местность обычно назывались во множественном числе: «в Жиганах». Что же касается названия «долганы», то кажется, что его следует производить из русского языка и, возможно, оно было дано тунгусам этого рода первыми служилыми людьми или промышленными людьми из-за их отличного, большого роста.

§ 3. После этого весною 7141 (1633) г. несколько служилых людей во главе с Яковом Щербаком соединились, чтобы, поднявшись вверх по реке Вилюю на реку Варку (Марка), объясачить живших на этой реке тунгусов. Они настолько были уверены в успехе своего дела, что заранее обещали привезти от этих тунгусов два сорока соболей ясака. Они были посланы Петром Бекетовым, бывшим в то время в Якутске. Дойдя до устья реки Вилюя, они 4 июля повстречали Стефана Корытова ², шедшего [65] со своими мангазейскими служилыми людьми, который заставил Щербака с товарищами отказаться от своего намерения и присоединиться к нему. Корытов достигал этим троякой цели: он усиливал свой отряд, приобретал людей, знакомых с тамошней местностью, и не пускал на реку Вилюй якутских, или в то время еще енисейских, служилых людей, чтобы они не нарушали прав мангазейских служилых людей. Якутские служилые люди говорили, что Корытов завладел их судном и хотел оставить их на берегу; чтобы не помереть голодною смертью в пустынном месте, они были вынуждены подчиниться ему.

§ 4. Затем Корытов разделил свой отряд на две части. Одна во главе с казачьим десятником Надежей Сидоровым отправилась вниз по Лене в Жиганы, где около ясачного зимовья, чтобы подчинить тамошних тунгусов, и зазимовала. Другая часть во главе с самим Корытовым пошла вверх по Лене, свернула в Алдан и направилась к реке Амге, чтобы попытать счастья у якутов. О Надеже Сидорове ничего больше не известно. Около устья Алдана Корытов повстречал князца долганских тунгусов по имени Дикинчу, который уже уплатил в Якутске свой ясак за текущий год. Он вместе со своей семьей и с остальными находившимися при нем людьми добровольно пришел к судам мангазейских служилых людей и принужден был вторично уплатить ясак и, кроме того, оставить в залог своей верности в руках Корытова одного из своих сыновей, так как перед тем от него не были взяты аманаты.

§ 5. По прибытии на Амгу Корытов построил зимовье, в котором он мог бы продержаться зимою. Он это делал не даром. Он потребовал, чтобы якуты, уже приведенные в Якутске к шерти на верность и туда же уплатившие свой ясак, платили бы также ясак и ему. Однако якуты нашли, что это несправедливо. Пятерых служилых людей, посланных к ним Корытовым с таким требованием, они убили. Вслед за этим все якуты стали готовиться к восстанию, и, как это видно из якутских отписок, виною всему были мангазейские служилые люди, так как якутам было не под силу подчиняться двум господам, которые не только не имели согласия между собою, но один из которых стремился уничтожить приказы другого. Если бы Корытов стал со своей стороны оправдываться и защищаться, то, может быть, вина была бы приписана якутским служилым людям или их начальникам.

§ 6. Тем временем, в начале лета 7141 (1633) г. в Якутск на место Бекетова прибыл из Енисейска сын боярский Парфен Ходырев ³. Он отправился из Енисейска еще годом раньше и зазимовал в устье реки Илима, чтобы собрать ясак в верховьях реки Лены и по реке Киренге, так как эти местности, так же как и его предшественнику, было приказано ведать ему. В 7141 г. ⁴ впервые упоминается ясачное зимовье в устье реки Киренги, построенное самим Ходыревым или по его приказанию. Впоследствии оно превратилось в Киренгский острог. В начале 7142 (осенью 1633) г. в Енисейск возвратился Бекетов. Уже в предыдущем году он послал вперед себя значительную ясачную казну ⁵, теперь он снова привез ясак, собранный им с якутов и тунгусов в течение последней зимы своего пребывания в Якутске, состоявший из 22 сороков соболей и 25 собольих шуб.

§ 7. Одновременно с Парфеном Ходыревым был послан также сын боярский Иван Кузьмин с особой партией служилых людей для разведывания реки Олекмы и [66] объясачения людей, которых он там найдет. В 7142 (1634) г. в устье этой реки он основал зимовье, в котором и жил, собирая ясак с тамошних тунгусов и десятину с соболиных промышленников, что вызвало многочисленные жалобы на него со стороны якутских приказных. В самом деле, это было вмешательство в присуд Якутского острога, в который эти тунгусы вносили свой ясак. Точно так же и право на сбор соболиной десятины на реке Лене было предоставлено только якутским приказным. Согласно данному ему наказу, Кузьмин во время своего похода вверх по реке Олекме должен был отыскивать новые землицы и народы. Однако из личных удобств и по своеволию он этого не стал делать. Место, где он находился, лежало в низовьях Олекмы; от бывшего в нем когда-то прежде богатого соболиного лова оно сохранило и до настоящего времени название «Богатого Наволока». Каждый промышленник, приходивший туда часто в компании в 30, 40 и до 50 человек, получал там на свою долю за одну зиму до семи сороков соболей. В 7142 г. в устье реки Олекмы находились на соболиных промыслах 20 промышленников и в устье реки Нуи 13 человек; все они принадлежали к одной компании, и каждый из них получал на свою долю по три с половиной сорока соболей.

§ 8. Ввиду этих богатств, на которые во всяком случае можно было содержать не только одного приказного, и особенно вследствие все увеличивающегося числа ясачных народов, в 7141 (1633) г. по приказанию енисейского воеводы весь край от реки Витима до Олекмы был выделен из подчинения Якутскому острогу. С этого времени на Лену стали посылать ежегодно два отряда служилых людей, причем верховья этой реки, от устья реки Киренги, оставались в ведении Якутска. Приказными людьми здесь были атаман Иван Галкин, пришедший в Якутск на смену сыну боярскому Ходыреву, и десятник Семен Родюков ⁶, поставленный над землями по рекам Олекме и Витиму. Вышедший из Енисейска 12 июня 7131 г. с 30 людьми, Галкин не пожелал зимовать в Усть-Идирме или в Илимском остроге. Он оставил там половину своих служилых людей, которым поручил собрать ясак на верховье Лены и раннею весною следовать за ним в Якутск. Сам же он с остальными людьми поспешил к месту своего назначения, куда и прибыл, несмотря на очень позднее время, еще водным путем.

§ 9. Год спустя на место атамана Галкина прибыл в Якутск казачий или стрелецкий голова Богдан Байкашин, имя которого писалось также Балкашин и Болкашин, а Петр Бекетов, пробывший в Енисейске всего лишь одну зиму, сменил в устье Олекмы десятника Родюкова ⁷. Во вверенной ему местности Бекетову было поручено основать на Витиме или на Олекме новый острог. Он избрал для него место на берегу реки Лены, от устья реки Олекмы в 14 верстах вверх по течению, и в 7143 (1635) г. построил там острог. Бекетов доносил, что острог начали строить в устье Олекмы, но это не следует понимать буквально, так как нет никаких известий о том, что этот острог в устье Олекмы когда-либо был перенесен в другое место; в пустынных же местностях расстоянию в 10-15 верст не придается никакого значения. Поэтому острог был назван по реке Олекме «Олекминским» и в первое время писался часто также и «Олеконский», так как тунгусы и якуты называют эту реку «Олокно». [67]

§ 10. Бекетов жаловался на своего предшественника ⁹, обвинял его в том, что он отпустил на свободу тунгусских аманатов и тем вызвал среди тунгусов восстание, во время которого было побито много промышленных людей и разорено зимовье, находившееся там, где ныне стоит Паледуйская слобода. Весьма вероятно, что измена якутов, весть о которой, должно быть, быстро дошла до тунгусов, также способствовала этому восстанию. Впрочем, в этих же самых жалобах находится и немало доказательств того, что восстать тунгусов заставили притеснения, чинившиеся им. Имеется известие, что Бекетов сам захватил среди олекминских тунгусов одного из могущественнейших князцов на Лене по имени Якона, у которого было много людей. Существовала вполне твердая уверенность в том, что благодаря этому захвату тунгусы скоро снова подчинятся русским, что и произошло на самом деле.

* § 11. Примечательно, что в это время около Олекминского острога, на Вилюе, и по нижнему течению Лены еще не было якутов ¹⁰, они занимали тогда только местность около Якутска и далее к востоку от него до реки Амги, впадающей в Алдан. Расселение же их по другим местам, где они живут и в настоящее время, было вызвано лишь последующими восстаниями, так как таким путем они надеялись избежать наказания, которого вследствие своей непокорности они опасались. Можно даже сказать, что бегством и переменой места жительства они пытались совершенно уклониться от покорности русским, не задумываясь над тем, что не существует такого отдаленного угла Сибири, в котором они были бы в безопасности и где их не разыскали бы служилые люди и не привели снова в прежнюю зависимость. Поэтому здесь следует исправить приведенное в первой части этой «Истории» ¹¹ собственно якутское предание о том, что их предки с самого начала поселились по Олекме. В отписках Бекетова, вообще говоря очень подробных, мы совершенно не находим упоминаний о якутах на Олекме. Мангазейские служилые люди не встречали их также на Вилюе. Но возможно, что они прежде всего пришли в обе эти местности, и то обстоятельство, что Олекминский острог в те времена зависел не от Якутска, могло сулить им некоторую защиту от их прежнего начальства. Кроме того, своим удобством для скотоводства Вилюй подобно их прежним кочевьям мог им понравиться. Однако следует выяснить при этом, каким образом народ, занимавшийся обычно скотоводством, мог оказаться в низовьях реки Лены, в Жиганах, и даже у самого устья этой и других рек, впадающих в Ледовитый океан. Это, конечно, могло произойти только вследствие крайней нужды и отчаяния. Первое восстание, о котором сейчас будет речь, служит доказательством того, что сделанное замечание не лишено основания.

§ 12. Это было зимою 7142 (с 1633 на 1634) г., когда, как сказано выше, мангазейские служилые люди во главе со Стефаном Корытовым находились у реки Амги и, как уже отмечено, заставили якутов взяться за оружие ¹². Правда, и в 7141 г. бывали примеры, когда якуты убивали в одном месте двух служилых и трех промышленных людей, а в другом — одного служилого человека и одного промышленного, а также пограбили служилых людей, посланных к ним для сбора ясака; однако на это не обращали внимания до тех пор, пока якуты в общем спокойно и покорно платили [68] ясак. К тому же легко могло быть, что и сами убитые и ограбленные навлекли на себя постигшую их беду. Но когда атаман Галкин в начале зимы 7142 г. послал в разные волости объявить о своем прибытии и напомнить якутам об уплате ясака, то все они вдруг отказались ему повиноваться. В то время в Якутске общее число русских служилых, торговых и промышленных людей было несколько сот. Парфен Ходырев со своими людьми также находился в Якутске. Были там и служилые люди из числа первых спутников Бекетова. Всякий, кто туда попадал, не желал оттуда уходить; тот же, кто бывал там прежде, желал снова туда возвратиться. Даже самый суровый край может сильно привлекать к себе людей, если они могут в нем оправдать свои расчеты или поправить свои обстоятельства. Торговые и промышленные люди боялись, однако, заниматься теперь торговлей или ловом соболей и были принуждены искать себе защиты в остроге.

§ 13. С таким количеством верных людей Галкин мог вполне решиться на водворение порядка среди изменников. Все находившиеся в Якутске, даже если по их обычным занятиям этого от них и не требовали, готовы были всеми своими средствами помочь ему восстановить спокойствие. К тому же можно было надеяться при этом кое-что и приобрести, потому что обычно в таких случаях в руки победителя попадала хорошая добыча. Обстоятельства вынуждали в то же время принять крайние меры, чтобы избежать недостатка в припасах, так как русские получали их обычно от якутов. С этой целью тою же зимою Галкин предпринял несколько походов в различные якутские волости и высылал иногда и более значительные партии, судьбы которых, так как военное счастье изменчиво, бывали различны. Эти походы были предприняты: 28 сентября, 11 октября, 10 ноября, 18 декабря, 5 января, 1 марта. Исходом первых четырех походов можно быть довольным, потому что русские одерживали в них верх и побежденные вынуждены были изъявить покорность, по крайней мере на некоторое время, прийти в острог и уплатить ясак. Пятый же поход, самый многочисленный из всех, во время которого в Якутске не оставалось почти никого, кто мог носить оружие, снова лишил почти всего, что было достигнуто в предыдущие походы.

§ 14. Было получено известие, что на другом берегу Лены у князца Мымака собралось свыше 600 человек (по некоторым известиям, 700, по другим — 800) якутов разных родов и волостей: кангаласцы, мегинцы, батулинцы, бетунцы и дубчинцы, которые намереваются напасть на русских в Якутском остроге и силою оружия или голодом принудить его к сдаче. Желая предупредить беду, Галкин 5 января со всеми людьми, каких он только мог собрать, хорошо вооруженными и на конях, выехал навстречу якутам к месту их собрания. Так как те были также наготове, то и произошло кровопролитное сражение. Численностью якуты превышали русских в три или четыре раза. Они были все на конях и имели кроме луков и стрел копья и пальмы. Якуты произвели на подходивших русских внезапное нападение, которого последние не ожидали. Несмотря на то что русское огнестрельное оружие сослужило хорошую службу — более 40 якутов были убиты на месте, большинство остальных оказалось тяжело раненными, а лошади под ними застреленными, — русские также не избежали вредного действия неприятельского оружия: двое служилых людей было убито, только немногие не получили по нескольку тяжелых ран, а сам Галкин был ранен в четырех местах; почти все потеряли своих коней. Русские были вынуждены отправиться в обратный путь в Якутск пешком, и якуты преследовали их до тех пор, [69] пока в восьми-девяти верстах не показался в виду острог; причем русским приходилось все время отражать нападения якутов.

§ 15. За этим последовало то, чего так опасались и что хотели предотвратить походом, — осада Якутского острога, начавшаяся 9 января и продолжавшаяся до конца февраля месяца. Якуты окружили со всех сторон острог и принесли к нему в большом количестве сено и бересту, посредством которых они хотели его зажечь. Частыми вылазками осажденные причиняли им, в свою очередь, значительные потери; и если некоторые русские были ранены, то все же никто из них не был убит, и они достигли того, что острог, состоявший из простого частокола, оставался невредимым. Худшим было то, что стал ощущаться недостаток в продовольственных припасах, отчего многие заболевали; и эта беда даже после ухода якутов не могла быть сразу же исправлена. Причины их ухода не указаны. Из этого ясно, что о состоянии русских якуты не имели точных сведений и потому потеряли надежду голодом принудить их к сдаче. Если бы якуты все же попытались это сделать, то дела в остроге приняли бы, пожалуй, плохой оборот, так как острог едва ли мог бы продержаться до лета, когда после прохода льда, и во всяком случае не раньше этого, можно было ожидать прибытия с верховьев Лены одновременно с новыми людьми также продовольственных припасов.

§ 16. Не успели якуты уйти, как уже 1 марта Галкин выслал в Бетунскую волость служилых людей под предлогом наказания одного тамошнего знатного якута, принимавшего участие как в бою на другом берегу Лены, так и в осаде Якутского острога. Можно предположить, что он это сделал более с целью добычи убойного скота, чем в надежде достичь у якутов какого-нибудь большого успеха. Выполнить это удалось, причем одновременно были получены вести о настроениях прочих якутов, многие из которых находились в страхе, что за их «воровство» они получат достойное наказание, а потому собирались бежать в разные отдаленные волости. Подобное намерение на самом деле было выгодным для русских, так как якуты, жившие до этого все вместе, таким образом рассеивались и становились не столь опасными. Но Галкин, обеспокоенный тем, что из-за этого уменьшится количество собираемого ясака, так как в незнакомых волостях было бы не так-то легко вновь разыскать людей, и, может быть, думая, что после ухода якутов Якутск будет с большим трудом снабжаться скотом, старался всеми силами отвратить якутов от этого решения. 9 марта с достаточным числом служилых людей Галкин отправился сам к одному якутскому князцу, уже приготовившемуся к отъезду, обещал ему и всем его людям милость и прощение, если только они успокоятся, не будут более проявлять враждебных действий и с неизменной покорностью станут уплачивать наложенный на них ясак. Плодом этого было то, что этот князец действительно остался на своем прежнем месте и снова стал уплачивать ясак; однако другие, вероятно не доверяя обещаниям Галкина, отъехали за окружающие Якутский уезд горы, по-видимому, к реке Вилюю, а Галкин со 150 людьми в продолжение семи дней не мог их настичь.

* § 17. Между тем большая часть якутов все же оставалась на своих прежних местах, несмотря на то что их не сразу могли привести к повиновению. До прихода русских над всеми якутами в некотором роде господствовали князцы Кангаласской волости, самым знатным из которых был Тынья, имевший несколько сыновей, из коих старшего звали Откураем. Он и еще один кангаласский князец по имени Бюк сопротивлялись сильнее всех. Они насмерть преследовали тех, кто платил ясак русским. [70] Если князцы, от которых были взяты аманаты, не могли не платить ясак, то они делали это из боязни, почти тайком и сами не осмеливались приходить в острог, а посылали ясак через своих холопов.

§ 18. На беду для русских, весною 7142 (1634) г. полая вода причинила Якутскому острогу, стоявшему тогда очень близко от реки, значительные повреждения, обвалив берег, который увлек с собою часть острожной стены, а также смыв несколько домов и амбаров. Галкин отправил по этому случаю настойчивую отписку, так как это произошло в очень тревожное время, когда мятежные якуты легко могли воспользоваться этим в своих целях. После этого было ясно, что на указанном месте острог не мог оставаться постоянно, но пока не было возможности предпринять что бы то ни было для переноса его в другое место. Пришлось заняться постройкой новой острожной стены и как-нибудь обходиться, пока благоприятный случай не позволит сделать что-либо другое. Именно в этом смысле, как мне кажется, следует понимать позднейшие известия о том, что Галкин построил острог ¹³. В тех же известиях упоминается также острог, построенный Петром Бекетовым, но из тех же источников видно, что оба острога находились на одном и том же месте, будучи построены разными людьми и в разное время.

§ 19. Во время этих происшествий мангазейские служилые люди ¹⁴ спокойно сидели на реке Амге, и мы не находим известий о том, чтобы они чем-нибудь оказали содействие Якутскому острогу или постарались помочь подавить восстание якутов. Конечно, можно было думать, что после прохода льда они отправятся в обратный путь в Мангазею. Поэтому, чтобы ясак, собранный мангазейскими служилыми людьми с принадлежащих к Якутскому острогу народов, не попал вместо Якутска в Мангазею и чтобы не пропустить без уплаты десятины находившихся с ним промышленных людей, Галкин, как только вскрылась река, послал к устью Алдана служилых людей в количестве 29 человек, чтоб они дождались мангазейцев и привели их в Якутск. Однако Стефан Корытов, прибывший со своими спутниками туда 29 мая, вовсе не хотел подчиняться приказам из Якутского острога. Дело дошло до рукопашной схватки. Один якутский служилый человек оказался убитым, многие другие — ранеными. Корытов силою открыл себе дорогу и отправился вниз по Лене, не сворачивая на Вилюй, желая, по-видимому, разыскать своих остальных товарищей, зимовавших в Жиганах.

§ 20. Как только в Якутске была получена весть об этом, атаман Галкин с сыном боярским Ходыревым и 40 служилыми людьми отправился преследовать беглецов. Их нагнали в расстоянии одного днища ниже устья реки Вилюя. И здесь снова произошло сражение. Из отряда Галкина был убит один служилый человек, другому была прострелена рука. Корытов был принужден сдаться, после чего его повели в Якутск. Часть собранного им ясака ¹⁵ и находившиеся при нем аманаты были у него отобраны; 2 сорока и 19 соболей, полученных им от долганского князца Дикинчи, и 5 сороков, данных ему князцом Новеканом на реке Вилюе, были взяты у него по той причине, что оба князца уже раньше были объясачены из Якутска енисейскими служилыми людьми. Собранные же им на Вилюе с других, до того же объясаченных тунгусов 2 сорока и 10 соболей, а также и соболи, добытые промышленными [71] людьми, выменянные на товары или полученные в поминки, были ему оставлены, и сам он отправлен вместе с ними через Енисейск обратно в Мангазею.

§21. После стольких столкновений и ввиду того, что путь из Мангазеи на Вилюй и на Лену был значительно длиннее, чем путь из Енисейска через Илимск, казалось бы вполне естественным, что из Мангазеи вообще прекратятся какие бы то ни было посылки на Лену. Однако в то же время и позднее такие посылки предпринимались; возможно, что служилые люди сами, в интересах своей личной выгоды добивались их. Во исполнение упомянутого выше указа из Москвы ¹⁶, в 7141 (1633) г. из Тобольска был отправлен сын боярский Воин Шахов ¹⁷ и с ним 40 человек тобольских и березовских служилых людей для продолжения сделанных ранее на реках Чоне, Вилюе и Лене открытий и завоеваний. Одновременно с ними из Мангазеи на реку Вилюй вышла партия, во главе которой стоял Константин Чукомин; вслед за ней ¹⁸ в 7142 (1634) г. из Мангазеи была отправлена еще одна партия под предводительством черкашенина Остафья Колова. Последний перезимовал на Нижней Тунгуске, в зимовье, называемом «Батенево», где зимовал также сын боярский Воин Шахов, который решил идти через Мангазею и, следовательно, должен был тоже пройти по Нижней Тунгуске, чтобы выйти на реку Чоун.

* § 22. Тогда уже начался тот разлад между мангазейскими служилыми людьми и сыном боярским Шаховым, который со всею силою проявился, когда все они прибыли на Вилюй. Он произошел оттого, что Шахов стал себе требовать преимуществ, которых мангазейские служилые люди не хотели за ним признавать. На Вилюе у мангазейских служилых людей было зимовье Туканское, лежавшее при впадении реки Тукана. В нем они держали аманатов от трех тунгусских родов или волостей, вследствие чего последние туда доставляли обычно свой ясак. Здесь собиралась также десятина с собольих промышленников. Но Шахов считал себя вправе присвоить сбор ясака и десятины себе одному. Он остановился неподалеку от Туканского зимовья и стал требовать себе и принимать ясак от некоторых принадлежавших к зимовью тунгусов, отчего последние взялись за оружие и перебили всех русских, какие им повстречались. Это лишило Колова почти всех его людей. В 7143 и 7144 (1635 и 1636) гг. из Мангазеи были отправлены на Вилюй еще две партии, которые должны были сменить одна другую, так как на путь туда и обратно обычно затрачивалось три года. Во главе этих партий стояли Петр Переславцов и вторично черкашенин Стефан Корытов. Об их судьбе мы не имеем никаких известий; знаем только ¹⁹, что с реки Вилюя в 7144 (1636) г. в Мангазею было получено с промышленных людей 30 сороков соболей десятины. Кажется, что они были последними, которые были отправлены из Мангазеи на Лену. Что касается Воина Шахова, то он оставался все время на Вилюе и построил у устья этой реки новое зимовье, в котором находился до тех пор, пока в 7149 (1641) г. в Якутск не стали присылать воевод непосредственно из Москвы, которые и присоединили к своему уезду, как это и подобало, всю реку.

§ 23. 10 мая 7142 (1634) г. в Якутск прибыл пятидесятник Василий Колесников с десятью людьми и привез указ, касавшийся возвращения отставших от Бекетова и Ходырева служилых людей; причем ему были даны также 100 рублей денег и некоторые [72] излюбленные якутами товары, как-то: медные котлы и тазы, оловянные блюда и тарелки, олово в кусках и одекуй ²⁰, на которые атаман Галкин должен был купить и выменять соболей. Здесь произошел новый случай, показавший, как неохотно енисейские служилые люди соглашались покидать Якутск и возвращаться обратно. Одни из них подали челобитные, чтобы их отпустили на реку Марху, впадающую в Вилюй, на которую Бекетовым была произведена первая, но неудачная посылка ²¹, и обещали доставить с тамошних тунгусов 2 сорока соболей ясака. Другие просили разрешить идти вверх по Алдану, обещая за это полтора сорока соболей. Наконец, третьи желали и дальше служить в Якутском остроге. Галкин удовлетворил все эти просьбы. Причины, побудившие его к этому, он объяснил в Енисейске тем, что Якутский острог вследствие продолжающейся для него опасности со стороны мятежных якутов не может быть оставлен без защиты, а наоборот, ввиду предстоящих многих и дальних открытий и завоеваний, скорее нуждается в увеличении, а не в уменьшении числа людей, что в самом деле было вполне основательно.

* § 24. Предложение некоторых служилых людей состояло в том, чтобы идти вниз по Лене до реки Ляпиты, на которой, по их словам, кроме тунгусов жили еще юкагиры, имя которых в то время было услышано впервые; никто из русских не бывал у юкагиров, они были очень многочисленны и кочевали со своими оленьими стадами. Галкин хотел отпустить также этих служилых людей. Но случившееся происшествие помешало этой отправке, к тому же она не имела бы большого значения, так как слух о юкагирах по реке Ляпите, впадающей в Лену с западной стороны, конечно, не имел никаких оснований. Они жили не ближе реки Яны, впадающей в Ледовитый океан, к востоку от Лены, но даже там юкагиры встречаются еще редко. Известие о том, что будто бы тунгусы кочуют вместе с якутами, противоречит к тому же действительности; впрочем, это могли быть кочевавшие по соседству с якутами ламуты, которые также говорят на тунгусском языке и получили свое название от тунгусского названия Охотского моря — «Лама» ²², по берегам которого они преимущественно кочуют.

* § 25. С покупкой соболей на деньги и привозные товары возникли сначала большие трудности, так как якуты по большей части все еще находились в неповиновении. Но со временем дело это устроилось, и от этой торговли были получены такие выгоды, которые по современным условиям кажутся едва ли вероятными, но вполне соответствовали тому времени.

Далее в тексте приводится начало приложения № 66 (записи за время с 11 июня 1634 г. по 30 января 1635 г.), к нему два примечания Миллера: о безмене ²³ и гривенке ²⁴.

* § 26. Выше было уже сказано ²⁵, что атаман Галкин был заменен казачьим головою Богданом Байкашиным. Одновременно с этим ²⁶ в 7143 (1635) г. в Якутск возвратились [73] отпущенные Галкиным на Алдан служилые люди ²⁷ во главе с Федором Чиркиным; они поставили небольшой острог в устье реки Камнуны, среди каталинских тунгусов, покорили их князца Даваню и взяли в аманаты его сына. Это было сделано десятью человеками. Они привезли с собой два сорока соболей ясаку. С тех пор в течение многих лет в устье Камнуны было ясачное зимовье. Тем не менее ныне в Якутске никто не знает, где находилось это зимовье, неизвестно даже, где следует искать реку Камнуну. Только тунгусы с реки Алдана объяснили, что по дороге в Якутск они обычно переправлялись через реку Камнуну, которую якуты называли «Ноторой». Следовательно, это зимовье стояло около впадения реки Ноторы, там, где ныне проходит почтовая дорога через Алдан на Охотск. Присоединив в последующие времена ясачных тунгусов этого зимовья к жившим выше по Алдану, это зимовье забросили и даже забыли его название. Так же малоизвестны каталинские тунгусы, если только в их названии не произошла ошибка и они на самом деле назывались не каталинскими, а буталинскими. О них в дальнейшем будет сообщено довольно много известий.

§ 27. Некоторые из упомянутых небольших отрядов служилых людей ²⁸, например отряд Второго Гаврилова с его товарищами, прошли даже вверх по рекам Мае и Юдоме и, по их словам, собрали ясак с якутов, бурят, тунгусов и ламутов. Якуты и буряты названы здесь, вероятно, по недоразумению. О ламутах упоминалось уже выше ²⁹, но здесь они названы впервые. Отправленные Галкиным на Вилюй служилые люди во главе с Посником Ивановым ³⁰ имели не меньший успех. И хотя они не дошли до реки Мархи, а поворотили в реку Туну (собственно Тьюну), впадающую почти на 200 верст ниже Мархи, но и здесь они повстречали тунгусов, от которых взяли аманатов и два сорока и 11 соболей ясака, с которыми возвратились в Якутск. Наконец, упоминается еще о поступлении ясака в том же, 7143 г. от тунгусов с низовий реки Лены, с устья реки Вакалы ³¹, о которой ничего нельзя сказать, так как название ее с тех пор изгладилось из памяти людей.

* § 28. В конце 7143 г. на место Байкашина в Якутск вторично прибыл сын боярский Парфен Ходырев, а год спустя его опять сменил атаман Иван Галкин ³². При первом из них снова восстали некоторые якутские князцы, причем были убиты пятидесятник Трофим Выродов с шестью людьми и один толмач. На обратном пути из Якутска на самого Ходырева напали кангаласские князцы Откурай и Богейко, и на этот раз тоже не обошлось без убийств и кровопролития. Оставшиеся верными русским якуты раскинули свои юрты неподалеку от Якутского острога. Однако это не помогло им уберечься от гнева кангаласцев. Откурай и Богейко собрали 400 человек, с которыми они выступили против этих якутов, и захватили в числе других жен, детей, слуг и весь скот у князца Логуя. Их жестокость дошла до того, что они не оставили в живых даже женщин и детей. Для наказания их Галкин отправил против кангаласцев служилых людей и верных ему якутов под начальством Никифора Галкина, [74] которые побили кангаласцев и вернули угнанный скот. Но вскоре же после этого Откурай снова собрал 600 человек, с которыми осадил русских в Якутске, и стал устрашающе приступать к острогу. Служилым людям приходилось очень трудно защищаться от врагов. Наконец, видя, что они не могут причинить городу вред, кангаласцы отошли с богатой добычей, захваченной ими у окрестных якутов.

* § 29. Кангаласцы и их союзники жили в своего рода острогах, состоявших из двойных деревянных стен, заполненных в промежутках землею и камнями, а снаружи, так как дело было зимою, обложенных снегом и облитых водою. На эти укрепления Галкин должен был произвести нападение, если он хотел смирить кангаласцев и принудить их к покорности. Он со всеми своими людьми, каких только мог собрать, отважно приступил к этому и по прошествии двух дней и двух ночей в беспрерывных приступах на третий день овладел наконец одним из якутских острожков. При этом было убито три служилых человека и ранено десять человек. Среди убитых находился один князец и около 50 других знатных якутов, не считая кыштымов и женщин. Когда весть об этом пришла к Откураю и к прочим кангаласцам, жившим в других, подобных этому острожках, то все они сдались, торжественно шертовали на верность, дали в Якутск аманатов и стали снова платить ясак, который в 7146 (1638) г. состоял из 58 сороков соболей и 53 собольих шуб, не считая других, малоценных мехов, тогда как за год до того приход ясака равнялся всего 24 сорокам соболей. Если к этому прибавить еще, что в том же году там было собрано десятинной пошлины соболями 30 сороков, а 28 сороков куплено на деньги или выменяно на товары, то это еще больше будет свидетельствовать о том, каким заманчивым был этот край и насколько полезным для блага государства было то, что не щадили трудов к все большему расширению тамошних открытий.

* § 30. В 7144 (1636) г. ³³ енисейский служилый человек Илья Перфирьев спустился вниз по Лене и прошел морем до реки Яны; это была первая поездка морским путем, предпринятая из Якутска. Она, кажется, не принесла особенной пользы, так как для последующих посылок и открытий имела лишь то значение, что Перфирьев снабдил проводником десятника Елисея Юрьева Бузу, продолжавшего после него открытия на Ледовитом океане. Эта часть Ледовитого океана была известна только по рассказам тунгусов, почему получила тунгусское название «Лама». При пользовании старинными сибирскими архивными документами нужно быть осторожным, чтобы не принять одно море или озеро за другое, так как Ледовитый океан, Охотское море и озеро Байкал носили в то время одинаковое название.

* § 31. Дело с отправкой десятника Елисея Бузы обстояло следующим образом ³⁴: согласно данному ему из Енисейска наказу, он должен был отправиться на Лену, прибрать себе там охочих людей и обследовать реки, впадающие в Ледовитый океан, а в случае обнаружения им там людей обложить их ясаком. Во исполнение этого наказа летом 7144 (1636) г. Буза отправился из Енисейска и, перезимовав в Олекминском остроге, по первой свободной воде в 7145 (1637) г. вместе с десятью служилыми и 40 промышленными людьми двинулся к устью реки Лены, куда и прибыл через 14 дней. Здесь он встретил Илью Перфирьева, возвращавшегося с реки Яны, который [75] дал ему проводника. Его первая поездка была к реке Оленеку, протекающему к западу от Лены, и с этою целью он вышел, вероятно, через западную протоку реки Лены, так как отписки указывают, что он провел только один день в пути между обеими реками.

* § 32. Об Оленеке, или, как тогда он назывался, Оленке, поступали уже и раньше вести ³⁵ с волока между ним и рекой Вилюем, так как впадающие в Вилюй реки Туна и Марка берут свое начало там, откуда другие реки текут в Оленек; так что тунгусы обеих рек пользуются этим сообщением при переходах из одного края в другой. Промышленные люди всегда подмечали подобные пути. Они пошли по следам тунгусов, и уже в 7144 (1636) г. их было так много на Оленеке, что было признано необходимым послать туда из Якутска кого-нибудь для сбора с них десятинной пошлины. В 7145 (1637) г. ³⁶ этим же путем от живших на верховьях Оленека тунгусов были взяты аманаты. Таким образом, одну и ту же реку одновременно сверху и снизу посетили разные служилые люди, не зная, может быть, друг о друге. Во всяком случае, нигде не находим известия, чтобы они встретились.

* § 33. Буза шел от устья Оленека вверх по реке, пока не повстречал тунгусов, от которых взял пять сороков соболей ясака. При этом в устье реки Пиридды (может быть, Пирикты) упоминается ясачное зимовье, которое, должно быть, он сам же построил. Говорят, что река Пирикта впадает в реку Оленек с востока, и от ее впадения идет волок к реке Лене, к Сиктаку, что ниже Жиганов, примерно на 100 верст. Мне рассказывали также, что в 200 верстах от устья с запада в Оленек впадает река Пыр, Пур, или Пурка. Может быть, все это только разные наименования одной и той же реки; что же касается указания местности, где она протекает, то и в том, и в другом случае могла произойти ошибка. Перезимовав еще до того как сошел снег, Буза возвратился через вышеупомянутый волок обратно на Лену, построил в устье реки Молоды, впадающей немного выше Сиктака, с западной стороны, два коча, на которых летом 7146 (1638) г. совершил свое второе путешествие.

* § 34. В десять дней они дошли до моря, а еще через пятеро суток при благоприятном ветре они достигли устья Яны. В старинных известиях эта река почти всегда называется «Янгой», а иногда «Югандой». По-видимому, таковым было тунгусское произношение этого названия, переделанное впоследствии в Яну, Затем в течение трех недель они шли вверх по реке, из чего можно заключить, что в нижнем течении этой реки в то время еще никого не было. Наконец, они повстречали якутов, с которых взяли ясаку два сорока и 27 соболей и четыре собольи шубы, одну чернобурую и 12 других лисиц. Так как ко времени прихода Бузы якуты занимали только верхнее течение Яны, то это показывает, что они лишь незадолго до того перешли на Яну.

* § 35. В следующем, 7147 (1639) г. Буза на четырех кочах, вновь построенных им на берегу Яны, совершил еще третье путешествие и, согласно его отписке, прошел по протоке этой реки, впадающей в морскую губу. Собственно говоря, это — большое озеро, соединенное устьем наподобие реки с Ледовитым океаном и принимающее с другой, противоположной стороны реку Чендон. В устье этой реки они встретили юкагирского шамана, который и провел Бузу с товарищами вверх по Чендону к юкагирским юртам. Здесь Буза нашел удобное место для постройки зимовья [76] и оставался там некоторое время, объясачив юкагиров (без всякого сопротивления с их стороны). Этим кончаются наши известия о походах Бузы, несмотря на то что он только в 7150 (1642) г. возвратился в Якутск. Посланный им туда в 7148 (1640) г. с устья реки Чендона с собранной за это время ясачной казной служилый человек Прокофий Лазарев дошел до устья Ламы в десять дней, оттуда в две с половиной недели — в Жиганы. С ним возвратились четыре человека, а 17 человек остались с Бузой. Было бы, однако, слишком поспешным заключить из этого, что у Бузы за три года погибло более половины его людей, взятых им из Олекминского острога, так как следует помнить, что большая часть его спутников состояла из охочих и промышленных людей, которые могли не выдержать поход до конца.

* § 36. Одно обстоятельство этого похода Бузы заслуживает объяснения, потому что иначе может возникнуть сомнение в достоверности отписок, из которых заимствован предыдущий рассказ. Имею в виду известие о кочах, построенных Бузой неподалеку от Сиктака, на реках Молоде и Яне, в пустынных местах, где нельзя было достать никаких нужных для постройки и снаряжения судов материалов. Может быть, следует предположить, что необходимые для этого материалы Буза возил с собою, но это невероятно. Нельзя также и предположить, что в отписках была допущена явная неправда, которая не могла принести никакой пользы. Мне кажется, что это известие можно легко объяснить, если под кочами понимать не большие морские суда, какие обычно обозначаются этим словом ³⁷, а лишь средней величины дощаники, или сколоченные из досок большие лодки, или же, наконец, парусные шняки, которые вполне пригодны для плавания по рекам и вдоль берегов Ледовитого океана, где между материком и постоянным льдом по большей части остается только узкий проход. Мы имеем несколько примеров того, что такие небольшие суда назывались также «кочами». В первое время из Енисейска ходили вверх по Тунгуске не иначе, как на кочах ³⁸. Воевода Яков Хрипунов взял для своего похода десять кочей ³⁹, а Прокофий Лазарев возвратился в Жиганы на одном из кочей Бузы, которым управляли всего только пять человек. Не следует думать, что для постройки таких судов необходимо иметь железо; железные гвозди можно вполне заменить деревянными, а якорь можно сделать из дерева и прикрепить к нему большие камни. Ремни из оленьих шкур дают материал для снастей, а ровдуги, дубленые оленьи кожи, — для парусов. Известно, что голь на выдумки хитра. Мы знаем, что еще и в настоящее время в тамошних местах, вдоль берегов Ледовитого океана, ходят на судах, построенных и оснащенных таким образом.

§ 37. Ежегодно увеличивавшееся громадное пространство Якутского уезда и частые требования, поступавшие из Якутска в Енисейск и из Енисейска в Томск, о высылке в дальние волости все больше ратных людей, заставили томских воевод, бывших тогда главными начальниками в этой части Сибири, в 7144 (1636) г. послать туда атамана Дмитрия Копылова с 50 томскими служилыми людьми, но их поездка была отложена в 7142 (1634) г. ⁴⁰. Вместо того чтобы идти в поход против бурят, как это ему было приказано раньше, Копылов должен был теперь направиться [77] в Якутск ⁴¹. Эта посылка, может быть, принесла бы больше пользы, если бы Копылову было приказано действовать совместно с приказными Якутского острога и ничего не начинать без их согласия или же если бы этим последним было приказано одобрять все начинания Копылова. Копылов получил особый наказ ехать для новых открытий на Лену и впадающие в нее реки. Ни одна из сторон не только не зависела от другой, но даже и не должна была знать, что делала, делает или собирается делать другая. Из этого не могло получиться ничего, кроме большого беспорядка.

* § 38. По прибытии на реку Лену в 7145 (1637) г. Копылов отправился дальше на реку Алдан, поднялся по ней и основал там зимовье или острожек, в котором остановился и из которого стал объясачивать окрестных тунгусов. Это зимовье было названо «Бутальским» — от родового названия тамошних тунгусов «буты». В Якутске до сих пор можно услышать это название. В последующее время под этим названием стали понимать также и тунгусов Усть-Камнунского зимовья ⁴². До сих пор еще туда ежегодно посылаются ясачники для сбора ясака с бутальских тунгусов, которые возвращаются обратно со своим сбором. Тем не менее прошло уже немало лет с тех пор, как Бутальское зимовье больше не существует. Едва ли у кого-нибудь из якутских жителей сохранилось воспоминание о том, где зимовье находилось раньше. Чтобы объяснить все это и несколько пролить свет на описание тамошнего края, я хочу привлечь на помощь не только документы Якутского архива, но и сведения, полученные мною от самих бутальских тунгусов.

* § 39. В одном архивном документе говорится, что Копылов плыл вверх по Алдану семь недель. В другом сказано, что он остановился, проехав четыре дня вверх от Алданского, то есть Усть-Камнунского, зимовья. В третьем, наконец, указано пять дней пути. Тунгусы говорят, что первое Бутальское зимовье находилось при устье речки Джукдакан, впадающей с запада в Алдан. Если мы теперь будем считать расстояние от устья реки Камнуны, или Ноторы, до устья реки Май равным двум дням пути, а это расстояние и в самом деле проходили в такой срок при походах в Охотск водным путем, то окажется, что от устья реки Май до устья речки Джукдакан было немногим дальше. Тунгусы определяли это расстояние равным от 13 до 14 нюльге, а тунгусское нюльге содержит примерно три-четыре русских версты, и следовательно, все расстояние равняется одному днищу вверх по реке, то есть около 40 или 50 верст. Если же Копылов провел в пути по Алдану семь недель, прежде чем решился остановиться в укрепленном зимовье, то он, очевидно, либо очень медленно продвигался и подолгу останавливался, или же зашел дальше, но потом снова возвратился к месту зимовья, о чем, однако, ничего определенного сказать нельзя. Позднее это зимовье пришло от времени в разрушение. В нем не считали нужным держать служилых людей-годовальщиков, и только во время сбора ясака туда посылали несколько человек, которые останавливались то в одном, то в другом месте, где раньше были зимовья промышленных людей или тунгусские юрты. Таким образом, точное место, где находилось Бутальское зимовье, было забыто. Ныне бутальский князец ко времени сбора ясака прикочевывает в урочище Джапангда, представляющее собой луг с озером, расположенный в расстоянии одного нюльге вверх по речке Джукдакан, на западном берегу реки Алдана, куда собираются также и остальные [78] тунгусы из тамошних волостей, и юрта князца заменяет теперь прежнее Бутальское зимовье.

* § 40. Возможно, что при построении Бутальского зимовья якутскими служилыми людьми были объясачены не все якуты, жившие между Леной и Алданом, которые легко могли избежать их или укрыться от них. Следовательно, не лишено вероятности сообщение о том, что Копылов, по его словам, повстречал на Алдане якутов, которые жили еще в состоянии первобытной свободы; он имел полное основание обложить их ясаком в пользу своего зимовья. Но его нельзя оправдать в том, что он без ведома якутских приказных то же сделал в отношении тех якутов, которые, по их собственному признанию, уже раньше платили ясак в Якутск и сбежали во время тамошних волнений. Мы уже прежде видели примеры несогласий среди якутов. Известно также, что временами среди них господствовала жажда добычи, так что один род воевал с другим, чтобы обогатиться за его счет. Таким настроениям и намерениям следует, несомненно, приписать сообщение, сделанное некоторыми якутами атаману Копылову, о том, что в тех краях живут другие якуты, с которых в Якутске еще не взимался ясак; он, Копылов, может их также покорить себе, а они, советчики, готовы быть ему вожами и помощниками. В Якутске уверяли, что те самые якуты, из-за которых произошел последующий раздор, шум, уже давно были объясачены из Якутска.

* § 41. Таким образом, тот род, который тогда, так же как и ныне, назывался «зиланцами» или «Зиланскими улусами», Копылов решил вновь подчинить, не справившись предварительно, так ли действительно обстояло дело, как ему доносили. Было бы еще допустимо, если бы при этом он стал действовать ласкою, которую в таких случаях было приказано применять, но Копылов решил воспользоваться для этого силой. С этой целью были отправлены несколько служилых людей, которых сопровождало довольно много якутов. В это время в Якутске в третий раз был приказным сын боярский Парфен Ходырев, сменивший сотника Петра Бекетова, который в 7146 (1638) г. занял место атамана Ивана Галкина ⁴³. Ходырев предпринял поездку к якутам и как раз по реке Амге, когда в июне 7147 (1639) г. томские служилые люди отправились в поход из Бутальского зимовья. Он немедленно принял меры против них, что ему удалось в полной мере. Когда томские служилые люди, считая, что они удачно выполнили свою задачу, находились уже на обратном пути со значительной добычей, состоявшей из лошадей и рогатого скота, Ходырев неожиданно появился перед ними и потребовал от них отчета в совершенном беззаконии. Если уже предыдущее следует рассматривать как междоусобную борьбу одной партии служилых людей против другой, то теперь получилось нечто худшее. Дело дошло до сражения между обеими партиями, в котором томские служилые люди потерпели поражение и, что им было особенно больно, увидели себя ограбленными на 300 лошадей и 300 голов рогатого скота, составлявших награду за их труды. Ходырев никогда не пользовался хорошей славой в Якутске, и здесь он показал свою жестокость и корысть, приказав зарубить около тридцати якутов из числа сопровождавших томских служилых людей, взяв себе и своим служилым людям отбитый скот, который ему следовало возвратить прежним владельцам.

§ 42. Несмотря на такой печальный исход, Копылов в том же году отправил к якутам на Амгу еще одну партию, во главе которой поставил своего сына [79] Никифора. На этот раз дело окончилось лучше, так как в результате похода Копылов получил несколько сот голов скота. Но теперь не было никакого предлога, который мог бы придать этому походу законный характер. Можно было выставить, конечно, причиной его нужду, которая заставила Копылова искать добычи, так как шел уже третий год его пребывания в этом пустынном крае и в течение этого времени могли иссякнуть все привезенные из Томска запасы. Во всяком случае, это насилие вызвало против Копылова сильное недовольство и послужило основанием к обвинению его в том, что он больше заботился о своем собственном благе, а не о государевом деле.

* § 43. Напротив, к немалой его славе послужило то, что все в том же, 7147 (1639) г. он положил первое основание распространению русских пределов до самого Охотского моря, послав туда служилого человека Ивана Юрьева Москвитина с 20 товарищами и с присоединившимися к ним 11 красноярскими служилыми людьми ⁴⁴. Они, отправившись вверх по реке Мае на реки Улью и Охоту, захватили в аманаты знатнейшего тамошнего князца Ковыру и впервые собрали там ясак. Небесполезными оказались и вести, привезенные этими людьми после своего двухлетнего отсутствия. Желая дать сведения, которые могут быть использованы в будущем, они представили описание своего похода и тех рек, по которым они сами плыли или же о которых они получили какие-либо известия, а также описание живших по этим рекам тунгусов.

* § 44. По их словам, от Якутского острога можно за сутки дойти до Алдана и оттуда в пять недель до устья реки Май. По ней до шести недель идти до реки Нюдмы и затем через шесть дней на стругах дойти до хребта, перевалив через который можно в полдня достичь Ламских вод, впадающих в Охотское море. Сходство названий рек Нюдмы и Юдомы может дать основание думать, что речь идет о реке, известной под последним названием, которой пользуются также в настоящее время для плавания к Охотскому морю и по которой доплывают до реки Ураки. Но этому предположению, однако, противоречит, с одной стороны, слишком большое расстояние по реке Мае, по которой нужно идти шесть недель, а с другой — слишком маленький волок к Ламским водам, проходимый в полдня. Но, кроме того, по Нюдме приходили не к Ураке, а к реке Улье. Из последующего видно, что Нюдма была рекой, впадающей в Маю выше, чем все остальные реки. Сходство же названий не может служить доказательством, что связано со столь многими противоречиями. Можно полагать, что различие в названиях Нюдмы и Юдомы существовало только в русском произношении и что у тунгусов обе реки назывались одинаково, потому что обе они сходны в том, что приводят к Ламским водам.

* § 45. Далее в том же известии находим следующее: хотя через полдня путь волоком приводит к истокам реки Ульи, но так как в этом месте река эта еще несудоходна, то нужно еще один день идти вдоль нее пешим путем до тех пор, пока с нею не соединится вторая рассоха. Здесь, собственно говоря, начинается река Улья. Пять дней надо спускаться на судах по этой реке до ее устья. Из рек, впадающих в Маю, упоминаются следующие: Чабча — без указания, с которой стороны она впадает в Маю; Юнома, называющаяся ныне «Юдома», впадает с левой стороны, если ехать вверх по Мае; Аим впадает справа; Маймакан и Уй — с той же стороны; Кутога — с левой стороны и, наконец, Нюдма — с правой стороны. Чтобы понять, как Нюдма, [80] впадая с правой стороны, все же служит путем к Ламским водам, нужно знать, что Мая, направляющаяся в своем нижнем течении с юга на север, вблизи от своих истоков имеет как раз обратное направление. Она начинается неподалеку от Юдомы, поблизости от большой Охотской дороги, и течет сначала к югу, но затем поворачивает к западу и далее изменяет свое направление к северу, по которому и течет до своего впадения. Поэтому, если Нюдма является самым верхним притоком и течет со стороны моря, совершенно необходимо, чтобы она впадала именно с правой стороны. По всем этим рекам жило в те времена бесчисленное количество тунгусов, упоминаемых в документе по своим родовым названиям, которые я, однако, опускаю, потому что большинство из них с тех пор вымерло, а прочие могут иметь некоторое значение только при сборе ясака.

* § 46. В устье реки Ульи томские служилые люди построили зимовье и объездили морской берег к северу и к югу от него. На основании собственных исследований, а отчасти по слухам они составили описание этого берега; согласно их отписке, к северу от реки Ульи в море впадают реки: Урака, Охота, Куктуй, Улбизан (Улбе), Инга (Ина) и Тон. На всех этих реках было очень много тунгусов, кочевавших там со своими оленями; но больше всего их было на Охоте, потому что она более других рек богата рыбой. В устье Охоты тунгусы жили из года в год, не кочуя. О тунгусах в верховьях Охоты отмечено, что они — народ боевой и воинственный. Можно думать, что это удержало служилых людей от захвата уже тогда этой действительно богатой реки. Они, по-видимому, проводили свое время в разъездах по разным местам, причем ездили более на север, чем на юг, так как известия о севере являются более полными и более достоверными, чем о юге. К югу от Ульи протекала, по их словам, река Тюкча, против устья которой, далеко в море, виднеется скалистый остров, где разного рода птицы высиживают свои яйца. Яйца этих птиц тунгусы во множестве употребляют в пищу. Единственные реки, открытые ими далее к югу, были: Алыима (вероятно, Алдама) и Уда (Уд).

* § 47. Об удских тунгусах служилые люди рассказывали, что их было около 300 человек и они вели меновую торговлю с другим народом, который жил оседло по рекам Чие (Дши, тунгусское название реки Зеи) и Сылкаре (Шилка) и занимался земледелием, обменивая у него на хлеб своих соболей. Река Чия, по их словам, впала в реку Сылкар, а последняя — в Амур, который течет в океан. Им говорили также, что по реке Омуте (может быть, Амгуни) живут тунгусы, ведущие торговлю с живущими около самого моря натканами, говорящими на своем особом языке. Тунгусы сбывают им своих соболей и получают за них серебро и большие медные чаши, в которых варят свою пищу, а также одекуи, шелковые и шерстяные ткани, которых натканы сами не имеют, а получают откуда-то из другого места. Те же удские тунгусы расказывали, что есть, кроме того, река Амур, по которой живут люди, занимающиеся скотоводством и земледелием; они курят вино по русскому обычаю, в медных кубах с трубами, держат кур и свиней и привозят натканам по Амуру муку. Как ни хотелось томским служилым людям самим побывать на всех этих реках и посетить эти народы, для чего они уже и совсем собрались перейти с реки Уды на реку Зею, все же вследствие недостатка запасов и отказа тунгусов в вожах они были вынуждены возвратиться обратно. При выходе из Бутальского зимовья каждый служилый человек имел при себе не более двух пудов запасов: они думали, что в походе найдут себе достаточное пропитание в рыбе, которую море давало им всюду в большом изобилии. [81]

* § 48. Пробыв в Бутальском зимовье до осени 7148 (1639) г., Копылов дождался наконец себе смены из Томска в лице сына боярского Остафья Михалевского. Они сообща составили опись, или так называемый росписной список, того, что один сдал, а другой принял, из которого можно видеть плохое состояние этого зимовья. Так, хотя зимовье и называлось острогом, в нем было всего лишь 23 человека, а хлебных запасов — не более четырех пудов муки. В следующем году Бутальское зимовье было присоединено к Якутскому уезду.

§ 49. Поход атамана Максима Перфирьева, отправленного в 7146 (1638) г. из Енисейска для открытий на реке Витиме ⁴⁵, замечателен не столько полученной от него прибылью, сколько собранными им вестями. В первом году Перфирьев перезимовал в Олекминском остроге. Весною 7147 (1639) г. он отправился вверх по Витиму, имея при себе 36 человек, из коих только 13 человек были даны ему из Енисейска, остальные были промышленными людьми, присоединившимися к нему в дороге добровольно. Преодолев большой порог, уже не первый, встреченный им в пути, он счел необходимым остановиться на зиму в устье реки Кутомары (ныне — Кутомала) и поставить там зимовье. Еще в том же году он дошел оттуда до реки Май, где повстречал тунгусов и взял в аманаты самого знатного из них. На следующее лето он пошел еще дальше вверх по Витиму и через восемь дней пришел к реке Зыпир, относительно которой от своего аманата он получил известие, что на ней живут тунгусы. Эта река известна теперь под названием Зипы; она вытекает из большого озера Баунта, где действительно находится главный стан тунгусов. Однако Перфирьев не дошел до него. После девятидневного пути по Зипе, или Зыпиру, Перфирьеву пришлось остановиться из-за встретившегося большого порога и недостатка запасов. Он был вынужден возвратиться обратно, не успев ничего сделать. За все время его пребывания на Витиме поступило ясаку только 74 соболя. Полученные им от тунгусов вести заключались в следующем.

* § 50. Тунгусы рассказывали ему о даурах — народе, который живет в верховьях реки Витима и оттуда далее по реке Шилке; он богат скотом, и многие дауры занимаются земледелием. Оружие их состоит из луков и стрел. Их жилища сделаны из бревен, которые, как Перфирьев представил это на основании рассказа, кладутся одно на другое и соединяются на углах. Перфирьев назвал их рублеными юртами. Дауры говорят на особом языке, не похожем на тунгусский и якутский язык. Все эти сведения, собранные из разных мест рассказа, вызывают у меня предположение, что Перфирьев должен был уже раньше иметь некоторые, хотя и недостаточные сведения о даурах, полученные им, может быть, от ангарских бурят, и поэтому-то в соответствии с полученными им уже раньше данными он так, а не иначе ставил свои вопросы и, согласно уже имеющимся представлениям, понял и записал ответы. Иначе было бы невозможно представить, каким образом тунгусы, которые, как это видно из их рассказов, довольно хорошо знали дауров, могли сообщить ему о них такие подробные сведения.

* § 51. Я исхожу из того, что в то время в степи в верховьях Витима, о котором идет здесь речь, жил тот же народ, который был обнаружен там при завоевании этой местности несколько лет спустя. Это были тунгусы, которые отличались от прочих тунгусов тем, что вместо северных оленей они имели лошадей и коров, от которых [82] главным образом и кормились. Поэтому маловероятно, чтобы встреченные Перфирьевым тунгусы называли их «даурами», так как это название можно услышать только от бурят и монголов, которые употребляют его в том смысле, в каком оно встречается и здесь, а именно понимая под ним как степных тунгусов, так и собственно дауров с Амура. Тунгусы, которых встретил Перфирьев, должны были бы скорее употребить название «эвены», как все тунгусы называют не только самих себя, но и другие тунгусские роды, к которым принадлежат также дауры. К тому же русская форма названия — «Шилка» дает основание думать, что Перфирьев слышал уже не раз и прежде это название; в противном случае, если бы это название было сообщено ему впервые, можно предположить, что оно сохранило бы свою тунгусскую форму — «Силкар», «Силкир» или «Шилкир». Далее в описании даурских жилищ, кажется мне, имеется смешение их с деревянными зимними жилищами бурят, которые Перфирьев, может быть, имел при этом в виду; во всяком случае, его описание совершенно не подходит для юрт степных тунгусов, которые в этом отношении во всех подробностях похожи на монгольские и калмыцкие юрты. Наконец, что касается приведенного выше утверждения о различии языков, то, как это показывают составленные мною словари, различие это совершенно незаметно не только с языком степных тунгусов, но и с языком собственно дауров, так как либо дауры происходят от тунгусов, либо тунгусы — от дауров и большой разницы в их языке нет; даже маньчжурский язык, на котором говорят в Китае, имеет большую часть слов, общих с языком сибирских тунгусов. То, что следует в этом рассказе дальше, имеет, кажется, больше значения и достоверности, хотя и не следует принимать буквально все его подробности, на что я укажу в кратких примечаниях под текстом.

* § 52. Тунгусы говорили, что вверху Витима, в устье реки Карги ⁴⁶, живет даурский князец Ботога, до которого от устья реки Кутомары вверх по реке водяным путем один месяц. Этот князец имеет много всякого скота, а кроме того, у него есть еще соболи, а также серебро и шелковые ткани, которые он покупает на реке Шилке у князца Ладкоя ⁴⁷. Далее вверх по реке Витиму, близ озера Яравна, жили такие же дауры, имевшие много скота. От князца Ботоги в три с половиной дня можно было волоком дойти до реки Шилки ⁴⁸. На всем ее протяжении до самого устья можно было встретить в большом количестве дауров, пахавших землю и сеявших, как и русские, разный хлеб ⁴⁹. В устье реки Уры ⁵⁰ жил князец Ладкой; поблизости от его улуса копали в горе серебряную руду ⁵¹, которую даурские князцы переплавляли и обменивали на соболей. Этих соболей, в свою очередь, скупали у них китайцы и привозили [83] им взамен шелковые ткани и разные другие товары. На Шилке имелись также медные и свинцовые руды. От медных руд до устья реки надо было плыть еще пять или шесть дней, где река впадает в Великий океан, который они называли «Ламой». Там жили килорцы ⁵², которые вели торг с китайцами, приходившими к ним морем. В устье Шилки китайцы имели свои языческие храмы. Язык килорцев отличается от языков всех других народов. Ни китайцам, ни народам, жившим по реке Шилке или вдоль морского берега, не был известен огненный бой. Князь Ладкой и другие даурские князцы собирали много хлеба, а князец Ботога с реки Витима покупал его в обмен на соболей. Большинство жителей на Шилке занималось земледелием и от него кормилось, но воевать они не умели. С левой стороны в реку Шилку впадает река Гиль. По ней жили якуты и тунгусы. Тунгусы, встреченные Перфирьевым на реке Витиме, имели на своих шашках и на своем платье серебряные круги и пуговицы. Перфирьев приводил это между прочим в доказательство обоснованности своих вестей.

§ 53. Изложив кратко то, что стало известно тогда об этом крае, мы отложим до последующего рассказа полное и всестороннее описание всех открытий, сделанных там. Следить же за постепенным развитием человеческого знания бывает всегда приятно и полезно. Для начала по тамошним местам нельзя было требовать больших сведений, но имелось достаточно оснований, чтобы посредством новых посылок собрать более подробные данные о том крае. В то время, когда русские распространялись на юг, они не забывали также северные части Якутского уезда, куда в 7146 (1638) г. был совершен следующий поход.

* § 54. Во главе был поставлен енисейский служилый человек Посник Иванов ⁵³, который вместе с 30 другими служилыми людьми, отпущенными по их челобитью из Якутска, отправился через горы сухим путем на реку Яну, чтобы объясачить все народы, которые им пришлось бы встретить. По этому пути не ходил еще никто из русских. Якуты жили уже тогда в верховьях реки Яны ⁵⁴, и следовательно, этот путь был им известен, почему от них и могли быть взяты проводники. 25 апреля 7146 г. они двинулись в путь из Якутска на конях. Четыре недели спустя, перейдя горный хребет, служащий водоразделом между Алданом и Яной, они достигли реки Яны около ее истоков; следуя некоторое время вниз по этой реке, служилые люди прибыли к якутам, жившим по самой реке Яне и по реке Олье. Около истоков Яны находились также ламуты, а ниже по Яне они встречали и тунгусов, к которым на этот раз решили, однако, не ехать. Все внимание было обращено тогда на якутов, которые без всякого сопротивления подчинились русским при их приходе и принесли шесть сороков соболей ясака. При этом ничего не говорится о построении на Яне острога или ясачного зимовья; нет также упоминаний о встрече с Елисеем Бузой или о каких-либо вестях про него. Так как якуты оказались народом мирным и служилые люди могли спокойно расположиться в якутских юртах, то Посник Иванов счел, вероятно, излишней постройку зимовья. Здесь служилые люди перезимовали, когда получили известие о реке Индигирке, на которой в те времена кочевали одни юкагиры, хотя и в значительно большем количестве, чем в настоящее время. Поэтому на следующее лето Посник Иванов с 27 людьми отправился в путь, и четыре случайно встреченных им юкагира должны были указывать им путь. [84]

* § 55. Идти надо было вверх по речке Толстаку. На этот путь было затрачено четыре недели. Однако в источнике ничего не говорится о том, в каком месте русские вышли на Индигирку, где были встречены юкагирами, которые вышли к ним в большом количестве в надежде прогнать их обратно или по крайней мере не пустить в свою землю. Но как ни трудно было русским вначале, однако в конце концов юкагиры были вынуждены уступить. Во время боя было замечено, что юкагиры направляли свое оружие главным образом на лошадей служилых людей, которые были для них совершенно неизвестными животными, от которых они, кажется, ожидали больших бед, чем от самих служилых людей. В бою погибло поэтому много лошадей, но ни один из служилых людей. Юкагиры же, напротив, потерпели большое поражение, а два их лучших человека попали в плен и были сделаны аманатами, после чего русские, не встречая дальнейшего сопротивления, построили на Индигирке зимовье.

* § 56. Вскоре после этого, 16 августа 7147 (1639) г., юкагиры снова возвратились и произвели на русских сильное нападение. В течение целого дня пришлось беспрестанно обороняться от них. Непрерывные потери, которые юкагиры несли, и взятие в плен их лучшего князца и шамана, попавшегося в руки к русским, вынудили их наконец отступить. Вследствие этого русские решились сами пойти в поход против юкагиров. Они быстро построили струги и 13 сентября 7148 (1639) г. пустились в путь вверх по Индигирке. Этот поход дал первый ясак с юкагиров, состоявший из четырех сороков соболей. С ним Посник Иванов возвратился в Якутск, оставив 16 человек служилых людей на Индигирке и трех человек — на Яне, которые должны были, каждый в своем месте, до прихода к ним смены из Якутска удерживать юкагиров в обещанном ими повиновении.

* § 57. На этом дело не кончилось. Оставшиеся на Индигирке 16 человек во главе с Иваном Родионовым Ерастовым распространили в 7148 (1640) г. свое влияние еще дальше. Они захватили в аманаты лучшего юкагирского князца с низовья Индигирки, Уянду, после чего его люди сразу же принесли пять сороков соболей ясаку. По имени этого князца названа река Уяндина, впадающая с западной стороны в Индигирку. Два года спустя на Индигирке упоминаются два ясачных зимовья — Верхнее и Нижнее, из коих первое, кажется, построено раньше; второе же, по всей вероятности, возникло после описанных событий, когда был захвачен Уянда, так как оно находится в местах его кочевьев, на правом берегу реки Уяндины, неподалеку от ее устья, и носит также по его имени название «Уяндинского» или «Уяндина».

* § 58. Когда собранный в Уяндине ясак уже был отослан Ерастовым в Якутск, оттуда пришли к нему на помощь служилые люди. В 7149 (1641) г. они отправились еще дальше вниз по реке Индигирке и имели кровопролитный, но удачный бой с юкагирами, во время которого был взят в плен князец Бурулга. Благодаря этому служилые люди получили в обладание всю реку Индигирку до самого ее впадения в Ледовитый океан. Память об этом князце сохранилась до сих пор в названии Бурулгина зимовья: вероятно, он кочевал в том месте, где ныне находится это зимовье. Оно стоит, как известно, там, где Индигирка начинает делиться на несколько протоков, из которых каждый в отдельности впадает в Ледовитый океан. Еще большую пользу служилым людям принес Бурулга своими рассказами, указав им путь для дальнейших открытий по направлению к востоку. Он сообщил им, что на реке Алазее жили также юкагиры и что к ней ведет удобный водный путь вдоль берегов Ледовитого океана. То, что последовало за тем, будет описано в своем месте. Теперь же [85] необходимо упомянуть еще об одном открытии, относящемся, собственно говоря, к естественной истории Сибири, но о коем тем не менее следует вспомнить здесь. Если бы не помешали другие обстоятельства, которые указали для этого более близкий или более удобный путь, то это открытие, о котором будет речь, обеспечило бы Якутский уезд солью.

§ 59. В 7147 (1639) г. из Тобольска был послан указ на реку Вилюй сыну боярскому Воину Шахову проведать как можно лучше об имеющихся в этих местах соляных ключах, что последний поручил сделать промышленным людям, в то время еще часто бывавшим на Вилюе. В следующем же году он получил 100 пудов самосадочной соли. Эта соль происходила из соляного источника около речки Кептендей, впадающей в Вилюй с южной стороны, куда вела также не очень дальняя дорога по реке Ламане, впадающей в Лену пониже Олекминского острога. Если приходится удивляться образованию соли в южных степях России и Сибири, где в летнее время это происходит в озерах от солнечного жара, то насколько более заслуживает удивления соляной источник в этой холодной местности, где благодаря действию воздуха из выступающего рассола сразу же испаряется влага, и сухая соль остается на земле, образуя, если ее не убирать, высокие кучи и холмы. И чем больше брать эту соль, тем быстрее она вновь нарастает почти таким же образом, как у встречающихся иногда источников, где при замерзании вода пробивается сквозь лед, образуя так называемый «налипной лед». Недалеко от этого соляного источника находится целая гора отличной чистой каменной соли, а в 100 верстах ближе в сторону Якутска, около впадающей в Вилюй реки Тонги, находится озеро, содержащее тоже хороший рассол. Это служит доказательством, насколько тамошняя почва должна быть богата солью.

* § 60. Можно было бы думать, что это открытие послужило Якутскому уезду на большую пользу. Однако мы не находим никаких свидетельств об использовании этого открытия в течение целого ряда лет. В это же самое время была устроена варница в Усть-Кутском остроге. Она вполне могла снабжать солью Якутск. Ее устроил в 7147 (1639) г. ⁵⁵ промышленный человек, сольвычегодец Ерофей Хабаров. Он же впервые начал пахать пашню в устье реки Киренги, после того как устроил тоже впервые пашню в устье реки Тига, в том месте, где ныне находится Назимовский погост. Человек, принесший столько пользы, заслуживает, чтобы имя его было увековечено. Еще большими были его заслуги во время последовавших завоеваний на реке Амуре, о чем будет сказано в своем месте. Усть-Кутскую варницу в 7140 г. отобрал у него в казну первый якутский воевода, посланный из Москвы.

§ 61. Последним приказным, присланным в Якутск из Енисейска, был атаман Осип Галкин, сменивший в мае 7148 (1640) г. сына боярского Парфена Ходырева. В свою очередь, его сменили два, присланные из Москвы воеводы: стольник Петр Петров сын Головин, и Матвей Богданов сын Глебов — и дьяк Евфимий Филатов. С этими воеводами в Якутской истории начинается нечто новое, о чем в дальнейшем будет рассказано.

Комментарии

1. См. «Заметки».

2. См. выше, гл. 11, § 57.

3. Прилож. № 31.

4. См. «Заметки».

5. Прилож. № 31.

6. Прилож. № 33.

7. Прилож. № 44,45.

8. Прилож. № 44,45.

9. Прилож. № 44,45.

10. См. «Заметки».

11. История Сибири, I. с. 180.

12. Прилож. № 36.

13. Прилож. № 74, 87.

14. См. выше, § 5.

15. Прилож. № 39. [1]

16. См. выше, гл. 11, § 56.

17. Прилож. № 34.

18. Прилож. № 39.

19. См. «Заметки».

20. Одекуй — мелкий бисер.

21. См. выше, § 3.

22. См. гл. 11, § 43.

23. Обычай счислять все по безменам принят в России, кажется, от татар. Может быть, русский безмен следует производить от татарского батмана, ибо, хотя один батман и весит полтора русских фунта, тогда как один безмен содержит два с половиной, однако это не мешает сходству, потому соотношение между русским и татарским весом в прежние времена могло отличаться от теперешнего.

24. Гривенка — это, собственно, старинный русский фунт. Сколько весила малая гривенка, не совсем ясно; мне кажется, что равнялась полуфунту по нашему теперешнему весу.

25. См. § 9.

26. Прилож. № 57.

27. См Выше, § 23.

28. См. «Заметки».

29. См. выше, § 24.

30. См. «Заметки».

31. См. «Заметки».

32. Прилож. № 56.

33. См. «Заметки».

34. Прилож № 68.

35. См. «Заметки».

36. Прилож. № 69.

37. История Сибири, I, с. 303.

38. Прилож. № 3.

39. См. гл. 11. § 16.

40. См. гл. 11. § 25.

41. Прилож. № 50.

42. См. выше. § 26.

43. Прилож. № 58.

44. Прилож. № 59, 100.

45. Прилож. № 106.

46. Под этим названием можно было бы понимать реку Карангу, если бы только места по ней были степными и удобными для скотоводства. «Карга» является, конечно, опиской, и под этим названием следует понимать реку Конду, но в таком случае не следует понимать известие буквально, а отвести князцу Ботоге кочевье где-нибудь выше по этой же реке.

47. Настоящее его имя было Лавкой, как это станет видно из исторического описания реки Амура.

48. Здесь вместо Шилки следует понимать реку Ингоду, впадающую в Шилку.

49. Тунгусы называют Шилкой также реку Амур, поскольку они ее знают. На ней-то, собственно говоря, и находились улусы дауров-землепашцев, а не на той реке, которая называется теперь «Шилкой». Еще менее занимались земледелием в нижнем течении Амура, ближе к устью.

50. Это название ныне произносится «Урка». Это река, впадающая в Амур. Что же касается Лавкоя, то он жил несколько дальше вниз по Амуру, как об этом будет сказано в своем месте.

51. Здесь, кажется, имеется в виду серебряная руда на реке Аргуне, хотя она и находилась в довольно большом расстоянии от улуса князца Лавкоя.

52. Настоящее название народа, живущего около устья реки Амура.

53. Прилож. № 146.

54. См. выше, § 34.

55. Прилож. № 93; см. также «Заметки».