ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ 10-13 «ИСТОРИИ СИБИРИ»

§ 1. Каракула, или Хара-хула, происходил из западно-монгольского племени чорос. Ему удалось организовать и возглавить борьбу за объединение ойратов в Джунгарии. После его смерти, в 1634 г., ойратов возглавил его сын Баатырь (Баатур, Батур, Батыр, Батырь), который именовал себя хунтайджи (рус. контайша). Баатырь продолжил успешно политику объединения ойратов и первоначально стремился к установлению дружественных отношений с Русским государством. Однако после того как Баатырь укрепил свое главенствующее положение, он, изменив отношение к освоению Сибири русскими, стал поддерживать борьбу телеутских и киргизских властителей против российских подданных. В его правление было составлено известное монгольское «Степное уложение» 1640 г., которое в этом же году было принято на сейме монгольских князей. Баатырю наследовал сын Галдан (воспитывался при жизни отца в Тибете у далай-ламы), который успешно продолжал практику создания общемонгольского Джунгарского государства и носил титул Бошохту, т.е. благословенный. Умер Галдан в 1697 г. (см.: Бичурин. Историческое обозрение ойратов). П.

В дополнение к примечанию Л. П. Потапова отмечу, что упоминаемое здесь монгольское «Степное уложение» 1640 г. известно также как «монголо-ойратские законы 1640 г.» (см.: Голстунский. Монголо-ойратские законы 1640 г.) В работе Голстунского, который перевел на русский язык законы 1640 г., даны родословные таблицы торгутских, дербетских и ойратских князей. Этот труд рассматривается как один из важных источников о происхождении калмыков и их обычном праве (см. также: Златкин. История Джунгарского ханства; Авляев. Происхождение калмыцкого народа, с. 58-59). В.

О «джунгарском родоначальнике» Каракула-тайше и его потомках см.: Чимит-Доржиев. Из истории взаимоотношений России с Джунгарией; Кычанов. Повествование об ойратском Галдане Бошокту-хане; Чернышев. К характеристике административного управления; он же. Общественное и государственное развитие ойратов; Санчиров. История ойратов XIII-XVII веков. Бат.

§ 2. О Байбагачеве улусе см.: Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 91-101. О калмыцком посольстве в Томск в 1734 г. см. также документ №103 в сб. Русско-монгольские отношения. 1607-1636. Бат.

§ 3. Предположение Миллера, что орчаки были не калмыками, а теленгугами, т.е. не монголоязычной, а тюркоязычной группой, имеет серьезное основание. Если [443] трудно сказать, были ли орчаки именно теленгутами—телеутами, то в тюркоязычности орчаков вряд ли можно сомневаться. Прямым потомком орчаков XVII в. следует считать «сеок» (род) ооржак у современных тувинцев. См.: Катанов. Письма из Сибири и Восточного Туркестана, с. 14; Африканов. Урянхайская земля и ее обитатели, с. 34- 59; Ярхо. Алтае-саянские тюрки, с. 19; Дулов. Пережитки общинно-родового строя, с. 57-76; он же. Социально-экономическая история Тувы, с. 121-122; Вайнштейн. Очерк этногенеза тувинцев; Вайнштейн, Маннай-оол. Завершение формирования тувинского этноса, с. 304-309. В.

§ 4. Миллер упоминает здесь несколько калмыцких посольств в Россию. Согласно исследованию И. Я. Златкина, годы правления Баатыря (Батура) — период чрезвычайно интенсивного обмена посольствами между Россией и Джунгарией. В источниках говорится о 33 посольствах, из которых около 20 — от самого Баатыря и лично к нему. Златкин полагает, что их было гораздо больше (см.: Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 120). Бат.

§ 6. О войнах калмыков с Казахской ордой в XVII В. см.: Златкин. История Джунгарского ханства; Казахстан в XV-XVIII веках; Конкашпаев. Некоторые сведения о пребывании ойратов на территории Казахстана; Султанов. Кочевые племена Приаралья; Сулейменов. Внешнеполитические связи Казахстана; Моисеев. Джунгарское ханство и казахи; он же. Джунгаро-казахские отношения. Бат.

§ 10. О бухарцах в Таре и в других сибирских городах в XVII В. см.: Джамалов. Торгово-дипломатические отношения Бухарского ханства с Россией; Евсеев. Тара в свои первые два столетия; Башкатова. Торговля и промыслы г. Тары; Сукач. Торговали с Бухарою. Бат.

§ 11-12. «Порубежные» волости барабинских татар (барабинцев) периодически являлись предметом спора между Россией и Джунгарией: «Вопрос о сборе ясака с енисейских киргизов, тувинцев, барабинцев и других обитателей Южной и Западной Сибири ставился послами обеих сторон почти при каждой встрече». В процессе этих споров сложилась практика «двоеданства» (Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 122, 123 и др.), сохранявшаяся в отдельных районах Южной Сибири в течение более двух столетий. Так, еще во времена путешествия В. В. Радлова по Алтаю теленгиты платили «дань» как русским чиновникам, так и китайским, а в российской документации значились как «двоеданцы» (Радлов. Из Сибири, с. 127, 128 и др.). См. также: Воронин. Двоеданничество в Сибири. Бат.

§ 14. О российско-джунгарских культурных и торговых связях в XVII В. см.: Котвич. Русские архивные документы по сношениям с ойратами; Шастина. Русско-монгольские посольские отношения; Русско-монгольские отношения. 1654-1685; Преображенская. Из истории русско-калмыцких отношений; Слесарчук. Архивные документы по истории сношений с Джунгарией; Гольман, Слесарчук. Русские архивные материалы о взаимоотношениях России и Монголии; Чимитдоржиев. Взаимоотношения Монголии и России; Златкин. История Джунгарского ханства. Бат.

§ 16. О поездках казачьего головы Назара Жадобского к калмыцким тайшам см. также: Русско-монгольские отношения. 1636-1654. Документы № 22, 30. Бат.

§ 17. В архивной описи XVII в. (грамоты тобольской воеводской избы за 1636-1637 гг.) Миллер нашел описание грамоты за приписью дьяка Микифора Шипулина «о колмацких кон да Кулы тайшах, о послех о Кумяке Ишикове с товарищи» что они [444] просились ко государю к Москве, и их отпустить не велено, а велено отпустить ис Тобольска назад в Колмаки, и впредь и иных тайшей послов по тому ж отпускать не велено, а велено отговариватца для далекого пути всякими обычаи» (ПФА РАН ф. 21, оп. 4, д. 11, л. 19, № 29). А.

§21. Перевод того места «De scriptis tanguticis», где Миллер дает описание Аблайкита, см. в «Сибирских древностях» В. В. Радлова (т. 1, вып. 3, с. 61-66). А.

Подлинное описание городка Кубаксара <Кубак-Сары>, «по доезду конного казака Остатка и юртовского служилого татарина Аллагулка», см. в РГАДА (Сибирский приказ (далее: Сиб. Прик.), стб. 81, л. 335). Дело идет о «кит’е», т.е. буддийском монастыре, который одновременно служил и крепостью. Таким же укрепленным монастырем был построенный Аблай-тайшой Аблай-кит. В литературе известны, кроме того, «мечеть калмыцкая, кирпич жженой» в Кабангусане (Радлов. Сибирские древности, т. 1, вып. 3, примеч. 60), «Учерту-хан-кит» — город брата Аблай-тайши Очурты, в 5 днях пути от Аблай-кита, построенный около 1672 г.; Бушухту-хан-кит, построенный знаменитым Галданом около 1676 г. близ оз. Зайсан; Цорджин-кит, или Дархан-Зорджи-кит (так называемые Семь палат), близ нынешнего Семипалатинска, построенный в 1648 г.; Лауцзан-кит на берегу р. Тасы, построенный алтын-ханом Лауцзаном; два калмыцких монастыря на р. Или и др. Все эти монастыри помимо культового значения имели стратегические цели. Кроме того, они являлись центрами земледельческих культур, обслуживавшими кочевников. В этих целях при них селились пленные. Б.

К примечанию С. В. Бахрушина необходимо сделать дополнение, так как кроме перечисленных С. В. Бахрушиным девяти памятников известно еще некоторое количество объектов «поздней археологии» (XVI-XVII1 вв.), достаточно уверенно связываемых с деятельностью джунгарских правителей и буддийских лам. Безусловно, значительная часть ойратско-джунгарских памятников расположена на территории Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР, но мы не можем привести сведения о них ввиду практической недоступности соответствующих публикаций и коллекций.

Появление ойратско-джунгарских («калмыцких») памятников в Казахстане и на Алтае стало результатом миграции ойратов в Восточное Семиречье и Прииртышье, а также экспансии Джунгарского ханства в западном и северном направлениях. Относительно полное представление о казахстанских памятниках (развалинах монастырей, крепостей и других сооружениях, погребальных памятниках, наскальных изображениях и надписях) дает сводное издание «Археологическая карта Казахстана», номера реестра: 1402, 1404, 1588, 1661, 2690, 3036, 3043, 3074, 3081, 3271, 4171, 4342 и №410 реестра памятников без точного местонахождения— с. 104, 105, 114, 118, 119, 186, 208, 210, 221, 300, 313, 372. Там же дана обширная библиография. Из последующих оригинальных исследований см.: Черников. Памятники архитектуры ойрат-калмыков; Конкашпаев. Историко-географические сведения о пребывании калмыков (джунгаров) на территории Казахстана; он же. Некоторые сведения о пребывании ойратов на территории Казахстана. Полевыми археологическими исследованиями ойратско-джунгарских памятников на территории Казахстана в XX в. практически занимался только С. С. Черников. В реальности их значительно больше, чем фигурирует в литературе. Например, буддийские изображения и выполненные старомонгольским (ойратским?) или тибетским письмом надписи хорошо известны археологам, изучающим петроглифы. Но поскольку их изучение требует специальных [445] знаний, а сами петроглифы относятся к «поздним», то они не только не публикуются, но часто и не фиксируются должным образом.

Не лучше обстоят дела и с ойратско-джунгарскими памятниками юга Западной Сибири (в основном нынешних территорий Республики Алтай и Алтайского края). Попытку дать сводку сообщений письменных источников см.: Кызласов. Письменные известия о древних городах Сибири, с. 64-66, 69, 102-107, 115, 118-121. Серьезным археологическим раскопкам алтайские памятники до последних лет не подвергались. В 1990-х годах на плато Укок (юго-запад Республики Алтай) экспедиция Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН параллельно с раскопками известных курганов пазырыкской культуры исследовала развалины, вероятно являющиеся остатками буддийского монастыря или ойратско-джунгарской крепости. Но эти материалы в научный оборот пока не введены. К.

§ 24. Посольство к контайше, об отправлении которого говорилось в государевой грамоте 1640 г. мая 30 тобольским воеводам, было направлено в том же, 7148 (1640) г.: сохранился статейный список посольства тобольского сына боярского Меньшого Ремезова 7148 г. к озеру Ямышеву для поднесения контайше «государева жалования» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 115, лл. 18-40); содержание этого статейного списка изложено довольно подробно в статье Н. Н. Оглоблина «Сибирские дипломаты XVII века» (с. 151 и сл.). Л.

§ 28. Тураш (Кулеба), Люба (Любай) и Тунус (Чангула) — западные волости барабинских татар. По данным 1625 г., в волости Тураш было шесть деревень, в волостях Люба и Тунус — по три. См. о них: Долгих. Родовой и племенной состав, с. 49-55. Бат.

§ 29. Речь идет о енисейских кыргызах. См.: Миллер. История Сибири, II, примеч. к § 66 гл. 7. В.

§ 31. Мат-киргизы — племя в составе енисейских кыргызов. Именовались также матами, матцами, матскими людьми. Обитали в горных районах бассейна Енисея на юге Сибири. См.: Бахрушин. Енисейские киргизы, с. 178, 198. В.

§ 32. Керсагалы — тюркоязычная родоплеменная группа, родственная кондомским шорцам, которая вошла затем в состав кумандинцев (северных алтайцев), проживающих в настоящее время по р. Бие в Алтайском крае. Миллер правильно предположил, что местожительством керсагалов была река Бия. В 1674 г. в Керсагальскую волость был послан из Кузнецка конный казак Тимошка, который доехал до «керсагальских татар» на третий день. Из документа видно, что в пределах Керсагальской волости протекала река Бия (ДАИ, т. VI, с. 317). Жители этой волости обитали от Бии на запад до низовьев Катуни, т.е. на местах расселения современных кумандинцев, включая совершенно обрусевших, живущих в низовьях Катуни. В Барнаульском архиве имеется дело «Об устройстве кочевых инородцев Кумандинской волости», где в прошении от 15 сентября 1906 г., поданном от имени «верхних кумандинцев», говорится, что верхние кумандинцы состоят из четырех «сеоков» (родов), а именно: керзал, солу, алтон, ере (см.: Потапов. Этнический состав и происхождение алтайцев, с. 58). У современных кумандинцев жива память о керсагалах. Им приписывают керамику из городищ, находимую иногда в районе обитания кумандинцев; иногда «керзагалами» пугают маленьких детей: «придет керзагал и тебя возьмет». П.

С 1991 г. кумандинцы в документах Госкомстата значатся как самостоятельный народ и входят в группу малочисленных народов Севера. О кумандинцах см. также: [446] Алексеев. К происхождению кумандинцев; Потапов. Из этнической истории кумандинцев; Сатлаев. Кумандинцы; Воронин. Кумандинцы между Россией и Джунгарией. Бат.

§ 33. В источниках нет точных сведений о местонахождении ставки контайнши-городка Кубак-Сары. Миллер, основываясь на донесении посланника к джунгарскому контайше Григория Ильина, высказывает здесь предположение, что этот городок находился «неподалеку от реки Имыла». По мнению И. Я. Златкина, Кубак-Сары располагался между озерами Зайсан и Улюнгур (Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 167). Бат.

§ 34. В фонде Сибирского приказа (стб. 455, лл. 642-643) хранится другой перевод послания контайши, который был сделан в Москве, в Посольском приказе с тюркского («нагайского») языка. Приводим его в версии, опубликованной в сб. «Русско-монгольские отношения. 1636-1654» (№ 63, с. 235-236).

«1644 ранее февраля 12. — Письмо Эрдени Батура-хунтайджи царю Михаилу Федоровичу о возвращении ясырей без выкупа и о присылке ему просимых даров.

Перевод с нагайского письма.

Великому государю.

Из дальние земли ближним сердцом Бадурхон-тайша великому князю и великому государю челом бьет.

Соблюди господи вас, великого государя, в своей милости, а мы здесь здоровы. А вас бы, великого государя и великого князя, господь в своей милости сохранил. А в сей стороне я, Бадурхон, — оба мы над своими государствами государи. А как наши государства будут в миру и в совете, и нашему имени будет добро. Да албавут [воевода] ваш, которой пришел в Тумбы и взял Карсагила, по вашему ль государеву указу или нет. Только будет по вашему указу взял, и вы б юрты отдали. А только без вашего указу взял, и он бы ясырей наших отдал без откупу. А только будет похотите меж обеих юртов тишины, и вы б тому албауту велели за вину учинити наказанье; а просит 10 лет за робенка четырехсот соболей. А только без вашего государева веленья воевал, ино вы, государь, велите отдать.

Да послал вам, государю, в поминках 2 бабра да аракчин камчатой да 2 коня. Да прошу у вас, государя, пищаль мерную, чтоб в дву перестрелищах из лука била в цель да 4 петуха неметцких, да 8 куров неметцких же, то нам годно. А что вам, государю, в сей стороне будет годно, и вы б велели о том пожаловать, к ним в грамотах своих отписать. И вели, государь, ко мне прислати с послы моими алабутов своих.

А внизу у грамоты написано киноварью калмытцким письмом.

По склейкам и под текстом помета: 152-го июня в 8 день боярин князь Микита Иванович Одоевский, слушав выписку, приказал писать в Тоболеск, а велел х Контайше послати куров немецких против ево письма. А вперед будет у него Контайша о чем писати, и он бы присылал листы татарским письмом, а не калмацким». Бат.

Упоминаемые в обоих переводах названия «елбарс» и «бабр»— соответственно тюркского и иранского происхождения, служившие в XVII-XVIII и даже отчасти в первой половине XIX в. для обозначения тигра. К.

§ 40. Г. Ф. Миллер прав, указывая в примечании к этому параграфу, что в данный период времени калмыки жили в кибитках, юртах. Лишь во второй половине XIX в. в связи с переходом к земледелию часть калмыков перешла к оседлому образу жизни. Они жили в деревянных и глиняных мазанках или в турлужках, построенных из [447] плетня, обмазанных глиной и снабженных печным отоплением. См.: Небольсин. Очерки быта калмыков, с. 168; Эрдниев. Калмыки, с. 124, 125. В.

§ 43. Статейный список посольства к контайше тобольского сына боярского Данилы Аршинского см.: РГАДА, Сиб. прик., стб. 455. А.

§ 49. Статейный список посольства к контайше тобольского сына боярского Ивана Байгачева см.: РГАДА, Сиб. прик., стб. 455. А.

§ 50. По мнению И. Я. Златкина, Баатырь-контайша (Батур) умер не около 1660 г., как указывает Миллер, а зимой 1653 г. Именно на эту дату указывает наиболее достоверный источник — биография Зая-Пандиты — видного деятеля ламаистской церкви. Кычанов полагает, что Батур умер не в 1653 г., а позже, где-то до 1662 г. (Кычанов. Повествование об ойратском Галдане, 1980, с. 28). После смерти Баатыря взаимоотношения Джунгарии и России ухудшились: участились набеги джунгаров на российские территории, почти на десятилетие прервались дипломатические связи между этими государствами. См.: Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 102, 107,135-136 и др. Бат.

§ 51. История сношений хошотского тайши Аблая и его сына Чагана с московским правительством с 1658 по 1670 г. по поводу предполагаемого панциря Ермака изложена в моей статье «Туземные легенды в «Сибирской истории» Ремезова», а также в примечаниях к «Истории Сибири» (I, с. 486-487). Б.

Упоминаемый здесь Миллером российский посланник в Китай Ф. И. Байков писал о строительстве Аблайкита следующее: «А на той речке Бешке Аблай-тайша делает город, а про то подлинно неведомо — каменный ли или деревянной, а лесу навожено много. Лес сосновой тонок, как у нас на Руси в городех около городов оплоты ставят. А ставит тот город промеж гор каменных, а мастеры к нему присланы из Китайского царства» (текст статейного списка Ф. И. Байкова см.: Демидова, Мясников. Первые русские дипломаты в Китае, с. 116). В работе Е. Л. Княжецкой «Новые сведения об экспедиции И. М. Лихарева» дана библиография об Аблайките (с. 34-35). Бат.

§ 54. Башкиры-кипчаки жили в XVII-XVIII вв. в следующих волостях Ногайской дороги: Кипчацкой (близ места, где впоследствии стоял Оренбург), Карагай-Кипчацкой, Гирей-Кипчацкой, Бушмас-Кипчацкой, Сарыш-Кипчацкой и Сугуну-Кипчацкой — и в волостях Казанской дороги: Сарыш-Кипчацкой (по р. Ику) и Кипчацкой (см.: Материалы по истории Башкирской АССР. Указатель). В 60-х годах XVII В. кипчаки кочевали вместе с потомком Кучума царевичем Кучуком «на Еицких вершинах» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 663). Б.

О башкирах-кипчаках см. также: Руденко. Башкиры; Кузеев. Очерки исторической этнографии башкир; он же. Происхождение башкирского народа; он же. Историческая этнография башкирского народа; Кузеев, Рафиков, Юмагужина. Этногенез и генетическая дивергенция восточных башкир; Исследования по исторической этнографии Башкирии; Акманов. Башкирия в составе Российского государства. Бат.

§ 55. О Далматове Успенском монастыре см.: Самойлов. Историческое описание Далматовского Успенского мужского монастыря; Дежнев. Первый монах Зауралья. Бат.

§ 57. Упоминаемая Миллером здесь и в последующих параграфах Аялынская (Аялы) волость являлась самой многонаселенной ясачной волостью Тарского уезда. В 1651 г. в ней насчитывалось 188 плательщиков ясака. См. Долгих. Родовой и племенной состав, с. 50. Бат. [448]

§ 64. Перевод того места «De scriptis tanguticis», где Миллер дает описание Калбасунской башни, см. в «Сибирских древностях» В. В. Радлова (т. I, вып. 3, с. 57-60). А.

О значении и содержании термина «дербен-ойрат» см.: Грумм-Гржимайло. Западная Монголия и Урянхайский край, т. II, с. 563-566; Владимирцов. Общественный строй монголов, с. 135, 157, 186. П.

В дополнение к примечанию Л. П. Потапова следует отметить, что этнической основой Джунгарского ханства (1635-1758) были западномонгольские (ойратские) племена. Их прямыми потомками (кроме коренного населения Республики Калмыкии) являются современные этносы западной части Монголии и севера Синьцзян-Уйгурского автономного района КНР: дербэты (также дербеты, самоназвание «дорвод»), торгуты (также торгоуты, самоназвание- «торгууд»), банты (самоназвание «баят»), хошуты (также хошоуты, «хошууд»), дархаты («дархад»), захчины («захчууд»), олёты («оолд»), мингаты («мянгад»), хойты («хойт»). В этом списке мы находим и верно переданные названия этносов (племен), которые фиксировались в XVIII в., в частности Г. Ф. Миллером.

Гораздо сложнее вопрос о том объединении, которое Г. Ф. Миллер назвал «дербень-уйрят» (дербэн-ойрат). Практически все авторы считают, что «дербэн-ойраты» были союзом (конфедерацией) западномонгольских племен, предшествовавшим созданию в 1635 г. Джунгарского ханства, которое сравнительно уверенно можно назвать государством или, учитывая его этнополитическую неустойчивость и постоянно проявлявшиеся центробежные тенденции, «кочевым государством», «государственным образованием» и т.п. Однако до сих пор неясно, когда возник дербэн-ойратский союз и каков был его состав. Б. Я. Владимирцов сомневался в самой исторической реальности такого союза. Особняком стоит гипотеза Г. О. Авляева, который считает, что ойратский союз племен возник в бассейне верхнего Енисея и Прибайкалье уже в IX в. и сохранял относительную стабильность, несмотря на миграцию в Западную Монголию в XIII в. и все последующие исторические перипетии. При наличии этих крайних точек зрения («гиперкритической» Б. Я. Владимирцова и «удревнительной» Г. О. Авляева) относительное большинство авторов считает, что дербэн- ойраты были реальным объединением племен, возникшим в Западной Монголии не ранее конца XIV в.

Нерешенность дербэн-ойратской проблемы обусловлена противоречивостью и неясностью нарративных свидетельств. Это относится прежде всего к неойратским письменным источникам — китайским, русским, персидским, тюркским, халха-монгольским. Аутентичные (собственно ойратско-джунгарские) источники практически не проливают свет на эту проблему. В какой-то мере аутентичными (возникшими в родственно-преемственной среде) источниками можно считать калмыцкие исторические сочинения— «Сказание о дербэн-ойратах» Батур-Убаши Тюменя (начало XIX в.) и «Сказание об ойратах» Габана Шараба (1730-е годы). Оба они содержат конкретные, но противоречащие друг другу данные о составе союза дербэн-ойратов.

Различные авторы реконструируют племенной состав дербэн-ойратского союза в зависимости от того, склоняются ли они к тому или иному решению следующих вопросов. Первый: является ли «дербэн» числительным «дервеи» («четыре») или этнонимом «дербет» (дербэты); в первом случае подыскиваются четыре этноса-компонента «союза четырех ойратов», во втором случае союз называется «дербэтско-ойратским». Второй вопрос: является ли «ойрат» собирательным термином (как [449] сейчас) или конкретным этнонимом подобно современным «олбтам», в названии которых видят искаженный или китаизированный этноним «ойрат». Третий вопрос: являются ли «джунгары» (зунгары, зюнгары) конкретным этнонимом (к этому склонялся Н. Я. Бичурин, отождествлявший джунгаров и цоросов-чоросов) или собирательным термином с первоначальной военно-административной функцией («зун гар» — правая рука, правый, т.е. западный, фланг имперской военно-административной системы). Отсутствие ответов на эти вопросы (притом что количество известных этносов гораздо больше четырех) порождает множество реконструкций племенного состава дербэн-ойратов. В данном случае анализировать и оценивать эти реконструкции не имеет смысла. В общем, сохраняет справедливость заключение И. Я. Златкина: «Вопрос о составе ойратского союза и времени его образования всегда был неясен и запутан». Златкин. История Джунгарского ханства, 1983, с. 19-24, 44-58; Авляев. Происхождение калмыцкого народа, с. 124-150; Бичурин. Историческое обозрение ойратов, 1991, с. 20-30; Владимирцов. Общественный строй монголов, с. 145— 158; Калмыцкие историко-литературные памятники, с. 19-21, 140-144; Очерки истории Калмыцкой АССР, с. 53-72; Эрдниев. Калмыки, 1985, с. 18-30; Эрдниев. Историческая судьба ойратов, с. 16-29. К.

К главе одиннадцатой

§ 2. Об истории покорения бурят см.: Окладников. Очерки из истории западных бурят-монголов; История Сибири. Т. 2, с. 50-52; История Бурят-Монгольской АССР, с. 89—115; Нимаев. Буряты, с. 124-137. В.

О посылке на Нижнюю Тунгуску и в Братскую землицу Поздея Фирсова и Якова Алексеева см. «наказную память», данную им енисейским воеводой Яковом Хрипуновым (РГАДА, портф. Миллера, № 482, II, д. 5, лл. 8об.-9об. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 71). Бат.

§ 4. По данным Г. М. Василевич, река в ряде тунгусских языков обозначалась словом «бира». См.: Василевич. Эвенкийско-русский словарь, с. 56. В.

§ 5. Ср. отписку тобольского воеводы А. Хованского кетскому воеводе И. Кологривову, полученную 28 сентября 1626 г., о приходе под Маковский острог и на волок «изменников волостных людей» (РГАДА, портф. Миллера, №478, II, грам. № 14). А.

§ 6. Причиной недовольства енисейских служилых людей, перешедшего в мае 1626 г. в открытое возмущение, была борьба между ними и торговыми людьми за недавно открытую Тюлькину землю. В торговле участвовал енисейский воевода Андрей Ошанин, который послал в 1626 г. с торговым человеком Мамруком Косицыным своего товару в Тюлькину и Качинскую земли на 600 руб. Мамрук «наметывал сильно» воеводские товары жителям. Служилые люди утверждали, что «от того-де земли его Андреева насильства от великого государя отложились». Толчком для мятежа послужило обстоятельство, описанное Миллером. Посланные для усмирения енисейского князца Тасейка (служилые люди) под начальством атамана Василия Алексеева, вместо того побили и забрали в плен ясачных питских тунгусов. Опасаясь ответственности, они «поставили между собой образ Пречистые Богородицы», чтобы [450] «под суд не даватися». Воевода из страха перед служилыми людьми, грозившими его убить, перестал ходить в съезжую избу. Раздражение служилых людей направилось не только против воеводы, но и против торговых людей, пользовавшихся его покровительством: они «его и торговых людей хотят побивать досмерти, а животы и товары грабити и хотят бежать неведомо куда». 9 мая Мамрук Косицын, «исторговався», вернулся из Тюлькиной земли и по приказу воеводы стал носить мягкую рухлядь на воеводский двор. Служилые люди во главе с Василием Алексеевым выломали замок и цепь у острога и пошли на приступ воеводского двора, стреляли из пищалей и из луков по окнам, «мало из лука не убили воеводу, двери у сеней пищальными дулами сломали и окна и стены из пищалей насквозь испробили». Воевода едва отсиделся с торговыми и промышленными людьми. Было убито несколько человек, в том числе торговые люди Якушка Михин и Федоска Курсин. Служилые люди представляли дело иначе: будто они явились к Андрею Ошанину, у которого «в ту пору пир был на торговых людей», с заявлением, что Мамрук Косицын, «приехав из Тюлькиной земли с мягкой рухлядью, того товару на гостин двор и в лавки не носит, а носит к тебе на двор»; Ошанин будто бы сам первый напал на служилых людей, «и с той поры сносили на его Андреев двор его Андреев товар, мягкую рухлядь» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, лл. 18 и сл., и портф. Миллера, № 478, II, грам. № 12). Для сыска по этому делу был отправлен тобольский сын боярский Богдан Аршинский (РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, лл. 465, 496), установивший не только «воровство» атамана Василия Алексеева, но и «многие обиды и насильства» воеводы Андрея Ошанина (РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, лл. 36-79; ср.: Оглоблин. Женский вопрос в Сибири, с. 203-204). Б.

О событиях, упоминаемых Миллером в этом параграфе, см. также отписку тобольского воеводы Андрея Хованского енисейскому воеводе Андрею Ошанину (РГАДА, портф. Миллера, № 482, И, д. 5, лл. 14об.-15. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 71). Бат.

§ 8. О постройке Рыбенского острожка на р. Верхней Тунгуске, на месте, где были разбиты атаманом Максимом Перфирьевым тунгусы, см. отписку 7138 (1630) г. в РГАДА (Сиб. прик., стб. 12, л. 484). А.

§ 10. «Именная роспись», упоминаемая в приложении № 10, сохранилась в РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, лл. 472-484 (ср.: Оглоблин. Обозрение, III, с. 239); она была приложена к отписке о необходимости увеличить число енисейских служилых людей до 300 человек ввиду многочисленности и тягости их служб (Сиб. прик., стб. 12, л. 467), ответом на которую явилась грамота (прилож. № 10). К отписке была приложена «Роспись имянная рекам и новым землицам и князцом», с которых можно собирать ясак, но куда «за скудостью служилых людей послать неково» (Сиб. прик., стб. 12, лл. 475-483); в этой росписи указаны народы, жившие по Енисею («конные люди: аринцы и качинцы и тубинцы»), по Верхней Тунгуске и ее притокам (Тасеевой, Каменке, Иркинеевой, Уде и др.) и по Лене («имяна землицам, которые живут по Лене реке, конны и олеины: первая землица Наляги, другая землица Шаляги, третья землица Сычюги», всего 14 землиц; «да на Лену же реку есть конная дорога от Оки реки, езды два дни конем, а Ока река впала в Тунгуску»). Вопрос об увеличении числа служилых людей поднимался енисейскими воеводами неоднократно; так, об этом они писали в 7136 г., причем на отписке сохранилась помета: «...государь слушал и указал: писать в наказ томским воеводам, которых ныне и указал [451] государь послати в другой сибирский разряд, а Енисейскому острогу по росписи быти к Томскому разряду, а велеть того рассмотреть накрепко: надобны ль, смотря по тамошнему делу, в Енисейском прибыльные служилые люди» (Сиб. прик стб 12 л. 229). А.

Упоминаемые выше «Роспись имянная рекам и новым землицам и князцом, с которых государев ясак збираетца в Енисейский острог, которые реки прилегли к Енисейскому острогу и с которую сторону впала которая река в Тунгуску реку» и роспись «Имяна землицам, которые живут по Лене реке, конны и оленны» напечатаны в статье Н. Н. Степанова, «Заметки по исторической географии и этнографии Сибири», с. 298,299 и 301. С.

§ 14. В 1626 г. енисейским стрелецким пятидесятником Терентием Савиным было сообщено, что в Аплинской и Шаманской землицах на реке Тунгуске есть серебро, которое «идет из горы, а у той горы живет князец Окунь», до которого ходу из Енисейска «водяным путем» больше году. Вследствие этого в 7135-7136 (1627-1628) гг. была отправлена из Москвы экспедиция стольника Якова Игнатьевича Хрипунова, бывшего енисейского воеводы, с «плавильщиком и серебряным мастером» Иваном Репой (РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, лл. 177-201, 253, 255, 458; стб. 16, лл. 98, 256). Обозрение особого дела Сибирского приказа 7135-7138 (1627-1630) гг. о серебряной экспедиции Я. И. Хрипунова см.: РГАДА, Сиб. прик., стб. 18, лл. 1-293; Оглоблин. Обозрение, III, с. 347-350; Новомбергский. Слово и дело государевы; Окладников. Очерки из истории западных бурят-монголов, с. 44-49. А.

§ 19. Миллер прав, что «Ангара» — бурятское название. В бурятском и монгольском языках «ангар», «ангарка» — ущелье, трещина, расщелина в скалистых горах, теснина. См.: Э. и В. Мурзаевы. Словарь местных географических терминов, с. 26. В.

§ 26. Об убийстве Дунайки Васильева имеется краткое известие в отписке енисейского воеводы Андрея Племянникова от 1634-1635 гг. (РГАДА, Сиб. прик., стб. 53- 54, лл. 15-16). Его предшественнику воеводе Кондыреву писали из Братского острожка десятник Бажен Поленов и Фомка Ковригин с товарищами, «что-де братские князцы Баракай, да Кодогон, да Торгоурда, да Уныггидей тебе, государю, учинились непослушны, ясаку с себя давать не хотят; да братцкой же князец Баракай велел братцким людем твоих государевых людей побивать и тунгусских людей, которые живут блиско братцких улусов, и тех-де тунгусских людей взяли к себе в улусы и ясаку им с себя тебе, государю, давати не велели, а емлют с них ясак братцкие люди на себя и тунгусским людем твоих государевых людей велят побивать» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 53-54, лл. 15-16). В 1633-1634 гг. самому Племянникову писал из Братского острога пятидесятник Васька Черемнин о посылке им служилых людей к названным братским князцам для ясачного сбору, о том, что они ясака не дали, держали их у себя две недели и «насильство им всякое чинили и хотели их побить». Воевода послал в Братский острог в перемену Черемнину Дунайку Васильева с 60 служилыми людьми. «Братские князцы с своими улусными людьми учинились непослушны, ясаку не дали» и «Дунайка Васильева с товарищи 52 человека побили и пищали, и зелье, и свинец поимали» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 53-54, лл. 16-17). Тогда же Братский острожек «сожжен до основания» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 53—54, лл. 18—19). Некоторые детали см.: Окладников. Очерки из истории западных бурят-монголов, с. 69-75. В.

§ 27. Подробное описание похода Николая Радуковского в Бурятскую землю в августе 1635 г. см.: РГАДА, Сиб. прик., стб. 53-54, лл. 17 и сл. Б. [452]

§ 29. Обрисованный Миллером процесс присоединения Бурятии к России, когда основное внимание он уделяет борьбе бурят и русских, несколько односторонен. Присоединение Бурятии, как и Сибири в целом, было сложным и длительным процессом, в котором наряду с вооруженными действиями имели место и дипломатические контакты представителей сторон, в том числе отражавшие стремление части бурятских предводителей к установлению дружественных отношений с Россией, к развитию торговли и пр. Так, в 1626 г. отрядом подьячего Максима Перфирьева было доставлено донесение, что «ждут брацкие люди к себе твоих государевых служилых людей, а хотят тебе, великому государю, брацкие люди поклониться и ясак платить и с служилыми людьми торговати» (Сборник документов по истории Бурятии, с. 14-15). Развитие мирных контактов наряду с вооруженной борьбой подтверждается рядом документов. Последний по времени и в целом верный анализ процесса присоединения Бурятии к России дан в работе Д. Д. Нимаева (Нимаев. Буряты, с. 124-137). См. также: Окладников. Очерки из истории западных бурят-монголов; Токарев. Расселение бурятских племен; Залкинд. Присоединение Бурятии к России; Александров. Русское население Сибири. В.

§ 32. О путях с Енисея на Лену в первой половине XVII В. см.: Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири, с. 123-128; он же. Научные труды. Т. 3. Ч. 1, с. 121-125. С.

§ 37. Межродовые войны тунгусов были часты и в других районах их расселения в XVII в. К каким результатам приводили эти межродовые войны, показывает одна из записей в якутской ясачной книге. В ней отмечено, что в Чаринское зимовье платили ясак 38 тунгусов, в том числе 4 человека, переведенные из Тугирского зимовья, «для того что... тех 4 человек ясачных тунгусов товарищи ясачные тунгусы все без остатку побиты от тунгусов же, которые тунгусы приходили на них, ясачных тунгусов, войною с реки Нюгжи» (РГАДА, Сиб. прик., кн. 346, л. 643). О межродовых столкновениях тунгусов в XVII в. см. также: Колониальная политика Московского государства в Якутии, с. 4, 20, 149. Фольклорные материалы об этом см.: Рычков. Енисейские тунгусы; Василевич. Материалы по эвенкийскому (тунгусскому) фольклору; Анисимов. Родовое общество эвенков (тунгусов). Документальные материалы см.: Степанов. Социальный строй тунгусов в XVII В.; он же. Тунгусы в XVII В. С.

См. также: Андреев. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 2, с. 9, 286-310; Туголуков. Тунгусы (эвенки и эвены) Средней и Западной Сибири; Сирина. Катангские эвенки. В.

Шиляги (шаляги, шелеги, шилягиры) — одна из наиболее крупных родоплеменных групп тунгусов, кочевавшая между Нижней Тунгуской и Леной. Мучуги (мучугиры) — тунгусское племя, жившее на Лене выше шилягов (Долгих. Племена Средней Сибири в XVII В.). Т.

В отписке в Москву енисейского воеводы Семена Шаховского в конце 20-х годов XVII В. встречаем такой текст о шилягах и мучугах: «...а на Лене реке и по сторонним рекам, которые впали в Лену реку, живут тунгусские, и наленские, и сычегурские, и брацкие многие люди, а люди... все сидячие, а внизу на Лене реке шиляги и мучюги, а те-де... мучюги и шиляги многие ж люди и тебе, государю, непослушны, а тем-де... всем землицам тунгусским, и наленским, и сычегурским людем они сильны, и их-де, приходя, громят по вся годы... в те-де... мучюги скотные люди, а живут по край Лены реки» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 245, л. 116; ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, [453] д 22, лл. 97-98). А. П. Окладников на основании этого документа пришел к выводу о существовании тунгусов-скотоводов в Северном Прибайкалье по Лене (Окладников. Очерки по истории западных бурят-монголов, с. 257). Между тем при сопоставлении со всеми другими данными о мучугах данные об их скотоводстве в отписке Шаховского оказываются ошибочными. Мучуги были оленеводы, кочевавшие в основном по Нижней Тунгуске, летом прикочевывавшие на Лену «для рыбы и зверя» и громившие здесь местных тунгусов (Колониальная политика Московского государства в Якутии, с. 104, 105; ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 22, лл. 106-107). С.

О тунгусах-скотоводах см. также: Туголуков. Конные тунгусы; Уварова. Структура социальной организации и этнокультурная специфика нерчинских тунгусов. В.

§ 39-40. Приведенные здесь Миллером сведения о первом походе атамана Галкина на Лену в 1631 г. неполны. Этот поход отнюдь не закончился постройкой острожка при устье реки Куты. Галкин со своим отрядом спустился по Лене до Якутской земли, взял первый ясак с нескольких якутских князцов, по их указаниям двинулся дальше до устья Алдана и поднялся вверх по Алдану на четыре недели пути. Галкин впервые столкнулся во время этого похода с якутским тойоном, главой кангаласцев Тыгыном (см. примеч. к § 17 гл. XII). Об этом походе Галкина см. его челобитную (РГАДА, Сиб. прик., стб. 31, лл. 384-388) и ясачную книгу 140 г. (Енисейского у.) (РГАДА, Сиб. прик., кн. 34, лл. 560-563).

Происхождение слова «якуты» («якольцы», «Якольской земли») от тунгусского «яко» («еко») указано Миллером правильно. Сама форма «якольцы», «Якольская земля» (встречающаяся в ранних текстах) объясняется, по-видимому, из тунгусской формы мн. ч. «jeko-l», а установившаяся в настоящее время форма «якут», «Якутская земля» и пр. — из тунгусской формы прилагательного «jeko-di» («якутский»). Неясным остается до сих пор вопрос о взаимной связи этого тунгусского имени якутов с их самоназванием «саха». Т.

В ранних (1630 г.) отписках енисейских служилых людей встречается наименование ясачных по Лене — «якольские люди», а земли их — «Якольск». Впервые термин «Якуцкая земля», «якуцкие люди» встретился в отписке 1634 г. не ранее января 4 Ивана Галкина, который в более ранней отписке 1633 г. не ранее ноября... употребляет еще старую терминологию; впрочем, в отписке 1634 г. наряду с названием «якуцкие» встречаем и прежнее — «якольские» люди. А.

О якутской этнонимии см. также: Сидоров. Этноним саха; Ермолаев. Еще раз об этнонимах йако и саха. Бат.

§ 43. «Лама» — по-тунгусски «море». Так назывались Ледовитый океан (Доп. к АИ, II, № 86), Байкал и Охотское море. Отсюда название «ламуты», или «ламутки», присвоенное племенами тунгусов, обитающими на побережье Охотского моря (см. примеч. к § 24 гл. 12). Б.

§ 44. О походе енисейского сотника Петра Бекетова в Якутскую землю в 7139- 7141 гг. см. его послужной список (РГАДА, Сиб. прик., стб. 368, лл. 181-182); в списке даются подневные записи всех обстоятельств похода; о ясаке, собранном Бекетовым на Лене в 7140 г., см. ясачную книгу этого же года (РГАДА, Сиб. прик., кн. 48, лл. 214 и сл.; кн. 40, лл. 119 и сл.). А.

§ 45. Миллер преувеличивает «дикость» якутов XVII в. Подлинные документы XVII в. показывают, что якуты накануне прихода русских находились на сравнительно высокой ступени культуры. У них было хорошо развито [454] скотоводческое хозяйство; им были известны сенокошение и заготовка фуража на зиму; было распространено изготовление из молока масла. Кузнечное ремесло было настолько развито что якутское оружие имело спрос у русских. О высоком состоянии материальной культуры у якутов свидетельствует и то, что русские заимствовали у них некоторые виды одежды, приспособленные к условиям Севера, и элементы архитектуры (Бахрушин. Исторические судьбы Якутии, с. 286-293). С.

§ 48. Здесь Миллер вновь ссылается на «Экстракт из ясачных книг города Мангазеи 7115-7152 гг.» (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 21, лл. 13-72об.) тот же «Экстракт» был уже использован Миллером в гл. 6, § 43, 47, 48 («История Сибири». Т. II, с. 27- 29 и 650-651). В примеч. к § 43 гл. 6 было указано, что «Экстракт из ясачных книг города Мангазеи 7115-7152 гг.» был составлен на основании хранившихся тогда (в июне-июле 1739 г., когда Миллер работал в Мангазейском архиве в Туруханске) ясачных книг Мангазейского уезда. Самой ранней из них была ясачная книга 7115 (1606-1607) г.; кроме нее были также ясачные книги 7118, 7122, 7123, 7126, 7128, 7132,7137,7140-7142, 7144, 7145, 7148, 7151, 7152 гг. Как известно, в фонде Сибирского приказа РГАДА ясачные книги Мангазейского уезда имеются только с 7134 (1626) г. (Оглоблин. Обозрение, I, с. 325; здесь упомянуты книги 7134-7138, 7140- 7152 гг.). Л.

§ 50. О походе Пенды см.: Окладников. Пенда — забытый русский землепроходец; История Якутской АССР. Т. II, с. 27-28. В статье А. П. Окладникова (с. 97-98) напечатан текст § 50. С.

О промышленнике — землепроходце Пантелее Демидовиче Пянде см. также: Полевой. Новое о Пянде. Бат.

§ 51. В 733 г. с верховьев Нижней Тунгуски, «из новой Шилягинской земли», казаки— тобольский Ивашко Куимов и березовский Нечайко Яковлев— привели в Туруханское зимовье двух шилягинских людей в качестве аманатов; здесь они получили подводы и сторожей для следования далее в Мангазею, но на дороге аманатчики у тех казаков «ушли безвестно на лес». Казаки, прибывшие без аманатов в Мангазею, были отправлены оттуда в Москву, где они на допросе сообщили, «как они привели под царскую руку новых шилягинских людей и ясак с тех людей взяли, а взяв ясак, взяли у тех людей в заклад дву человек закладчиков: Долножая да Докуная, и ехали они от тех шилягиров с собольми и с теми закладчики на низ Нижнею Тунгускою до Туруханского зимовья 4 недели»; здесь они получили от «приказных людей» — литвина Юрия Воеводского и казака Василия Кокоулина — судно, гребцов и сторожей, и поехали далее «рекою Туруханью вверх, и ехали тою рекою ден с семь, и как приехали на усть речки Волочанки, и учали на берегу, в зимовье, есть варить, и те закладчики остались на судне, туруханских сторожей за сторожею; и у тех сторожей с судна ушли в леса...»; грамотой 1626 г. приказано тобольским воеводам произвести строгое расследование этого дела и выяснить: «тех закладчиков отпустили казаки или сторожи, и хитростью ль тех закладчиков отпустили, взяв у тех закладчиков откуп»; в случае отпуска «хитростью» виноватых «бить кнутом нещадно»; если же закладчики ушли «не по отпуску», казаков и сторожей все-таки «бить батоги» (РГАДА, Сиб. прик., кн. 6, лл. 579-583об.). А.

§ 52. В «Сибирской истории» Фишера (с. 10) напечатано вместо 28 каюков и 44 каюка 28 «казаков» и 44 «казака». Эта описка или опечатка, вызванная небрежностью, затем повторялась в сочинениях, черпавших свои сведения из книги Фишера (Бахрушин. Мангазейская мирская община, с. 53). Б. [455]

Упоминаемая здесь Миллером «отписка» 7134 (1626) г. была отправлена из Туруханска в Мангазею приказным человеком Иваном Патрекеевым (РГАДА, портф. Миллера, №482, II, д. 11, л. 130-130об. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 160). Бат.

§53. Наказ 18 января 7135 (1627) г., о котором пишет Миллер, см. в РГАДА, портф. Миллера, №482, II, д. 11, лл. 101об.-106об. (Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 159). Бат.

§ 54. Поход сына боярского Самсона Навацкого состоялся при следующих обстоятельствах. В 1627 г. была, как сказано в тексте, снаряжена из Тобольска экспедиция под начальством Михаила Байкашина «для посылки в Нижнюю Тунгуску реку для обереганья торговых и промышленных людей, где их иноземцы учали побивать». Байкашин потерпел кораблекрушение и вернулся в Тобольск с 14 людьми. На следующий, 1628 г. был отправлен через Енисейский острог Самсон Навацкий с 14 служилыми людьми, вернувшимися «с морского разбою». Сборным пунктом было назначено Туруханское зимовье, где, очевидно, Навацкого должна была ожидать та часть отряда Байкашина, которая благополучно доехала в предыдущем году до Мангазеи. Всего под его начальством было 25 тобольских служилых людей, и 25 березовских, и 40 человек кодских остяков, всего 90 человек; кроме того, из Мангазеи к нему были присоединены служилые люди местного гарнизона. Экспедиционный корпус должен был «в Нижней Тунгуске реке промышленных людей от иноземцев оберегати и тех иноземцев приводити под государеву царскую высокую руку и смиряти всяким ратным обычаем, смотря по тамошнему делу». Экспедиция Самсона Навацкого открыла путь на Лену. От шамагирского аманата он узнал, что «на великой реке Лене от их Шамагирской землицы неподалеку иные многие немирные землицы, называетца киндакиреи и варакаи, а кочуют-де чумами, да на Лене же реке живут юртами якутцкие люди». Навацкий в 1629 или 1630 г. отпустил с Нижней Тунгуски на Чону-реку и на Вилюй по их челобитью 30 человек тобольских, березовских и мангазейских служилых людей под начальством Антона Добрынского и березовского казака Мартына Васильева, которые прошли на Вилюй и открыли «новые земли: людей синягирей, нанагирей, долганов, холопью орду», «а выше-де тое Якутцкие орды по великой реке Лене нашли они Шамагирскую кочевую землицу». Всего с этих народов был собран ясак в количестве 5 сороков 30 соболей, 4 бобров и 1 кошлока; у шамагиров взято было 2 аманата. Мартын Васильев доставил ясак и аманатов на «Енисейской волок» (между Мангазеей и Туруханском) и сдал мангазейскому воеводе Андрею Палицыну, но половина отряда (15 человек) с Антоном Добрынским осталась в «Якутской орде» для того, чтобы взять с якутов аманатов и ясак на 1630— 1631 год и «утвердить бы их под государевою высокою рукою». В начале ноября 1630 г. отряд подвергся нападению якутов: «...якутские орды, конные люди тайши Нарыкан, Буруна, Кореней, Бойдон, Ногуй... собрався с своими улусы со многими людьми, к острожку приступали жестокими приступы; и сидели-де они от тех людей в осаде в 139-м году ноября с 9 числа мая по 9 число, голод и всякую многую нужду терпели, а под острожком тех государевых непослушников многих побили, а иных переранили; и от того-де бою те иноземцы пометали своих побитых людей в платье и в куяках, и лошади, и ружье, луки и стрелы, отошли прочь». Антон Добрынский вернулся в Тобольск летом 1632 г. и подал «доездную грамоту» 12 июня (РГАДА, Сиб. прик., стб. 16, л. 215; стб. 25, лл. 10, 151, 230; стб. 67, passim). Много [456] упоминаний об экспедиции Навацкого и Добрынского в Мангазейском сыскном деле, о кото, ром см. статью С. В. Бахрушина «Андрей Федорович Палицын».

Открытия Самсона Навацкого и Антона Добрынского легли в основание записки о путях на Лену и о способах покорения приленских народов, представленной в Казанский дворец А. Ф. Палицыным (РИБ, II, № 31; РГАДА, Приказные дела старых лег 1632, № 46, лл. 43-44). Б.

§ 57. Отписку Степана Корытова мангазейским воеводам, о которой упоминает Миллер, см. в РГАДА, портф. Миллера, К® 482, II, д. 11, л. 147 (Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 161). Бат.

К главе двенадцатой

§ 2. Ижиганы — искаженное казаками тунгусское родовое имя «Эджен». В документах XVII в. оно имеет ряд вариантов — Ыжиганы, Ижиганы, Жиганы, Эжяны, Эжиганский, Ажиганский, Аджанский, Адянский (ср. у Рычкова — адьяны: Рычков. Енисейские тунгусы, с. 3), Ажганский, Ачганский, Азянский и т.д. Имя это встречается среди тунгусских родов в XVII в. не только в низовьях Лены, но и на Оленеке, Алдане, Мае и Охотском побережье, причем на Охотском побережье род с этим именем имеется как у «оленных», так и у «пеших» тунгусов. Встречается это родовое имя и на Амуре («Жиганские люди» — ДАИ, т. XII, № 8).

Территория по нижнему течению Лены отсюда часто называется в документах XVII в. «Жиганской (Ижиганской) землицей». В росписи «землицам» Енисейского острога 7138 г. значится также «первая-на-десять землица— Ожаны» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 12, л. 498). Объяснение Миллера относительно русского происхождения названия «долганы» не может быть принято. «Долган» — самоназвание тунгусского рода. В XVII в. это родовое название встречается в двух районах — в районе Лены, на территории от Вилюя до Алдана, и на Охотском побережье, «на Тоуйском хребте, вверх Мотыхлея реки на вершине» (ДАИ, т. IV, № 11). На Охотском побережье род с этим названием был как у «оленных», так и у «пеших» тунгусов. В конце XVII в. «долганский род» встречается, наконец, и на Оленеке, куда, видимо, перекочевала часть ленских долганов. С.

По данным Б. О. Долгих, более точное название рода «Инжиганский»: «Эдигэнский» (Долгих. Родовой и племенной состав, с. 446, примеч. 327). К началу XX в. на основе эвенкийского субстрата (родовые группы: Долган, Донгот, Эдян, Каранто) сложился самостоятельный этнос — долганы. Современный язык — тюркский, близкий к якутскому. Самоназвание — долган, тыа-кихи, саха. См.: Долгих. Происхождение долган; Андерсон. Тундровики. В.

В § 2, 6, 11, 22, 27, 30, 32, 60 Миллер ссылается на свои «Заметки» («Annotate») которые он делал во время работы в Енисейском, Якутском и других сибирских архивах; эти «Заметки» хранятся теперь в РГАДА (портф. Миллера, № 507, II, лл. I- 358). А.

§11. Мнение о том, что якуты появились на Вилюе и на Олекме лишь после русского завоевания, разделяли многие исследователи (см., например: Берг. История географического ознакомления с Якутским краем, с. 4; Майнов. Население Якутии, [457] с. 324-327, 334-336 и др.). Однако оно, по-видимому, ошибочно. Из сообщений сына боярского Воина Шахова, первым начавшего систематически собирать ясак на Вилюе, видно, что он застал там якутские «роды»: урготов (орготов), онтулов, кыргыдайцев, кукуев, кирикийцев, осекуйцев; все они принадлежали к числу «пеших якутов»; где именно был расселен каждый из этих «родов», установить с точностью не удается, но ясак они платили в зимовье, построенном Шаховым при устье реки Вакуты, или Варки (Мархи?), и там сидели их аманаты. Впрочем, позже (с 1640-х годов) орготы, так же как и «конные якуты тагусы», известны были ближе к устью Вилюя, на оз. Токсоме. Кокуйцы во второй половине XVII в. тоже жили около устья Вилюя. Кроме перечисленных якутских групп в документах XVII в. упоминаются также Лучинская и Ланская якутские «волости» на Вилюе (ЛОИИ, Якутские акты, кор. 188, №2, лл. 48-51; кор. 219, №2, л. 1; РГАДА, Сиб. прик., кн. 145, лл. 183-196 и др.). О якутских племенах реки Вилюя см. также: Николаев. Основные этапы этнической истории вилюйских якутов).

Что касается низовьев Олекмы, то сообщения о наличии здесь якутского населения относятся к сравнительно позднему времени (1640-е годы), что, казалось бы, оправдывает мнение о приходе сюда якутов из других мест. Но в этих сообщениях говорится о якутах особого племени— о меитцах (Меитская волость), которые ни в районе Якутского острога, ни на Вилюе не упоминаются и которые, очевидно, составляли коренное население района нынешнего Олекминска. Возможно также, что именно к олекминским якутам следует отнести неясное упоминание Ивана Галкина в его первой ясачной книге 1631 г. о «первых улусах Якольской землицы» (РГАДА, Сиб. прик., кн. 34, л. 561 об.).

Все это, однако, не мешало тому, что после разгрома первых якутских восстаний в бассейнах Вилюя, Олекмы и других рек появились, как правильно пишет Миллер, многочисленные выходцы из коренных якутских улусов. Т.

О расселении, численности и родовом составе якутов в первой половине XVII В. см. также: Долгих. Этнографический состав населения Якутского уезда; он же. Родовой и племенной состав народов Сибири, с. 352-541 и др.; Парникова. О расселении якутов; она же. Расселение якутов. Бат.

§ 17. Слова Миллера о господстве кангаласских князцов «над всеми якутами» основаны на той, несколько преувеличенной оценке, какую дал атаман Галкин в одной из своих отписок (1634 г.) их могуществу. Однако нельзя отрицать, что кангаласские тойоны с большим успехом, чем предводители других якутских племен, стремились к расширению своей власти и влияния за пределы собственного племени. Об этом говорят и некоторые сообщения документов XVII в., и позднейшие фольклорные данные. «Тынья», упоминаемый в тексте, — это не кто иной, как Тыгын, знаменитый герой многочисленных якутских легенд (Худяков. Верхоянский сборник, с. 47-50; Пекарский. Предания о том, откуда произошли якуты; Носов. Предки якутов по преданиям потомков, с. 33-35 и др.). В литературе не раз высказывалось мнение (Серошевский. Якуты, 1896, с. 467; Попов. Очерки по истории Якутии, с. 20; Ксенофонтов. Ураангхай-сахалар, с. 19, 46-47, 139-141), что Тыгын представляет собой чисто легендарную фигуру или, точнее, что это есть лишь персонифицированный титул древнеякутских князей— «тыгынов». Однако историческое существование кангаласского князя Тыгына устанавливается документами с несомненностью. О нем упоминает тот же Галкин, описывая свой поход на Лену в 1631 г. (см. примеч. [458] к § 39-40 гл. 11); но этот год, вероятно, был и годом смерти Тыгына, ибо в последующих известиях, начиная с 1632 г., встречаются имена уже не самого Тыгына, а его сыновей: Откурая, Бозеко, Челая и др. (РГАДА, Сиб. прик., стб. 368, л. 21- кн. 40, л. 124; кн. 71, л. 60 и пр.). Что касается князца Еюка, то он был, по-видимому, родным племянником Тыгына; дело в том, что Еюк был сыном князца Ники, а этот Ника, в свою очередь, был сыном некоего Мулзяка (Милзяка, Мулжака) (РГАДА Сиб. прик., кн. 145, лл. 88-89 и др.); имя же отца Тыгына было, по одному современному известию, Мындак (РГАДА, Сиб. прик., стб. 899, л. 198), по легенде, записанной в 1740-х годах Я. И. Линденау, — Мунджан (РГАДА, портф. Миллера, №511, II, тетр. 3, лл. 7, 9), а по позднейшим фольклорным материалам — Мунньан-Дархан (Ксенофонтов. Ураангхай-сахалар, с. 21). Очевидно, во всех этих известиях речь идет об одном и том же лице. Т.

Якутские исторические предания о Тыгыне опубликованы Г. У. Эргисом (см.: Исторические предания и рассказы якутов). Материалы Я. И. Линденау, на которые ссылается здесь С. А. Токарев, переведены и опубликованы З. Д. Титовой (см.: Линденау. Описание народов Сибири, с. 17-45). Бат.

§ 22. О походе на Вилюй Воина Шахова, о «разладе» между ним и мангазейскими служилыми людьми см. также отписку мангазейского воеводы Бориса Пушкина тобольскому воеводе Михаилу Темкину-Ростовскому (РГАДА, портф. Миллера, №482, И, д. 11, лл. 185об.-190. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 162). Бат.

§ 24. Объяснение, которое дает Миллер происхождению слова «ламут», является правильным и общепринятым в настоящее время (Василевич. Эвенкийско-русский словарь, 1940, с. XIV, 123). Значение слова «лама» было известно еще в XVII d. Так, в 1639 г. Дм. Копылов послал из Бутальского острога служилых людей и казаков на Охотское море — «на большое море окиян, по тунгусскому языку на ламу» (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 30, л. 61). «Ламой» тунгусы называли и Байкал (Колониальная политика Московского государства, с. 9, 49), отсюда и название его в актах XVII В. — «Лама» и «Лама-озеро» (Колониальная политика Московского государства, с. 232), а также и большие озера (об озерах на территории бассейна реки Индигирки говорится: «...да тут же озеро Лама, а по тому-де озеру живут тунгусы ламутки» (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 31, л. 241). Отсюда и терминология — «Ламский хребет» у Байкала (Колониальная политика Московского государства, с. 9), «Ламский волок» — волок между речной системой Лены и реками, впадающими в Охотское море (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 30, л. 207об.) и т.д. Отсюда и термин «ламуты» в актах XVII в., обозначающий тунгусов на территории близ Ламы. Неверным является общераспространенное представление, что в актах XVII В. «ламутами» назывались только тунгусы, жившие по Индигирке и Колыме (Золотарев. Новые данные о тунгусах и ламутах, с. 84). «Ламскими» назывались байкальские тунгусы (ЛОИИ, Якутские акты, карт. 189, ст. 1, с. 28) и охотские тунгусы (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 30, лл. 79, 297об.; д. 33, лл. 155, 254об.; д. 31, л. 353). Крашенинников также писал об оленных и пеших ламутках на Охотском побережье в 30-х годах XVIII в. (ПФА РАН, ф. 21, оп. 13, д. 11, л. 151). Индигирские и колымские тунгусы, тесно связанные с охотскими и кочевавшие на территории между побережьем Охотского моря и бассейнами Индигирки и Колымы, также назывались «ламутами» (родовые названия индигирских и колымских тунгусов и охотских тунгусов одни и те же). [459] Бесспорно, что термин «ламут» в XVII и начале XVIII в. еще не имел этнического значения, какое он получил позже. С.

О юкагирах см.: Гурвич. Этническая история; Туголуков. Кто вы, юкагиры?; Юкагиры. Бат.

§ 25. В примечании к этому параграфу Миллер высказывает предположение, что слово «безмен» происходит от татарского — «батман». До настоящего времени у лингвистов нет общего мнения об этимологии слова «безмен». Существуют гипотезы об исконно славянском, арабском, французском, чувашском происхождении этого слова. Некоторые из лингвистов разделяют точку зрения Миллера. По мнению М. Фасмера, «старая попытка связать безмен с батман... затруднительна в фонетическом отношении» (Фасмер. Этимологический словарь, с. 145). Бат.

§ 26. О реке Камнуне см. примеч. к § 38-39 этой главы. Т.

Догадка Миллера о каталинских тунгусах является вполне справедливой. Термин «каталинские тунгусы» в других источниках XVII в. нигде больше не встречается, и несомненно, что это те же буталинские, бутальские тунгусы. С.

§ 28-29. Хронология и подробности якутского восстания 1636-1637 гг., излагаемые Миллером, несколько неточны, они до сих пор остаются во многом неясными. Можно считать установленными следующие моменты: восстание началось до прибытия в Якутский острог атамана Галкина, по-видимому летом 1636 г. Начали его бетунцы во главе с князцами Камыком, Улта и Орту, истребившие отряд Трофима Выродова. В то же время несколько нижнеалданских родов во главе с князцами Ногуем и Тусергой (может быть, часть батулинцев и баксинцев) откочевали на восток, на Татту и Амгу. Кангаласцы примкнули к восстанию позже: в первой отписке Галкина, полученной в Енисейске 6 сентября 1636 г., об их участии в «измене» не упоминается. Однако до конца лета кангаласцы тоже восстали: они напали на отряд Парфена Ходырева, когда он еще до замерзания Лены двигался обратно в Енисейск. Борьба с кангаласцами приняла, по-видимому, очень затяжной характер. Поход Ивана Галкина против них имел место уже зимой: известно, что Галкину пришлось штурмовать ледяные укрепления якутов. Возможно даже, что этот поход, окончившийся разгромом кангаласцев, приходится на зиму не 7145 (1636/37) г., а 7146 (1637/38) г.; дело в том, что побежденные кангаласские князцы, покорившись, заплатили ясак только за 7146 г., о чем говорится в отписке Галкина и что подтверждается ясачной книгой 7146 г.; в этой последней запись о взносе ясака кангаласскими князцами находится, кстати, далеко от начала книги, после большинства других записей (РГАДА, Сиб. прик., кн. 127, л. 27), из чего можно заключить, что ясак был ими внесен не в начале года.

Неясно, кто был князец Логуй, на которого напали кангаласцы, подступившие к острогу. Это мог быть известный борогонский тойон Логуй (Легей) Амыкаев, по якутскому преданию, соперник и враг кангаласского Тыгына. Но о борогонцах в русских документах до 1637—1638 гг. вообще нет упоминаний, и едва ли они жили в окрестностях старого Якутского острога; к тому же из текста отписки Галкина можно заключить, что сам Логуй был при этом столкновении убит; упомянутый же борогонский тойон жил после этого долгое время (до 1660-х годов). Вероятнее, что имеется в виду бетунский князец Логуй Ситаков, упоминаемый в ясачной книге Галкина 7143 г. (РГАДА, Сиб. прик., кн. 71, л. 59), а в позднейших ясачных записях и в других документах уже не фигурирующий. Это предположение согласуется и с географическими данными о расселении бетунцев недалеко от тогдашнего Якутского острога. [460]

Слова Миллера, что кангаласцы и их союзники «жили» в острогах, неточны. Судя по целому ряду известий, якутские тойоны имели обыкновение строить укрепления («острожки») лишь во время войны. Еще при первом походе Петра Бекетова в Якутскую землю ему пришлось иметь дело с такими укреплениями: разбитые Бекетовым дубсунцы «изо многих улусов Дубсунской волости збежалися в один улус, и поделали острожки, и сели в острожках»; служилым людям с трудом удалось взять приступом только один из этих острожков, а другие они «взять не могли» и сожгли со всеми их защитниками, которых было 87 человек (РГАДА, Сиб. прик., стб. 368, лл. 166- 167). В 1642 г. Василий Поярков с служилыми людьми тоже с трудом, при помощи пушки, взял острог бетунского князца Камыка: «...срублен... был тот острог в две стены, промеж стен сыпана земля и башни рублены»; когда острог был взят, якуты «сели было в башню», которую казаки зажгли; в этом остроге сидело до 300 человек (РГАДА, ЯОУ, стб. 22, л. 126; Сиб. прик., стб. 133, л. 65; ДАИ, т. 3, с. 55, 56). После разгрома восстания 1642 г. другие якуты тоже, «убояся, разошлись по улусам, учали острошки ставить по улусам и сели в осаде в острошках» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 133, л. 65); бетунец «Чимча с товарищи зделали острожек неподалеку от прежних своих юрт и живут-де теперь в острожке» (ЛОИИ, Якутские акты, кор. 186, № 1, л. 10); «а Онюка-де, и Оргузей, и Косика живут, зделали острожек листеничной у Белляковых юрт» (РГАДА, ЯОУ, стб. 36, л. 20). Подобные острожки служили якутским тойонам не только в оборонительных целях, но иногда и как база для набегов и наступательных операций. В 1648 г., например, батурский тойон Тага Тарханов, «скопяся воровски со многими якуты», устроил себе настоящее разбойничье гнездо — «острожек», из которого он предпринимал грабительские набеги на окружающее якутское население (РГАДА, ЯОУ, стб. 48, л. 60). Во время восстания 1642 г. якуты намеревались окружить русский острог с трех сторон своими «острожками» («хотели делать острожки сверху и снизу и третей з горы»), с тем чтобы стеснить движения русских («из острогу никуда не выпущать, ни по сено, ни по дрова») (ЛОИИ, Якутские акты, кор. 186, №1, л. 24). Таким образом, «острожки» были у якутов временными, чисто военными сооружениями, «жили» же они обычно в простых юртах.

Что понимать под «кыштымами», о которых говорится в тексте Миллера и в упоминаемой выше отписке Галкина, трудно сказать. Слово это в применении к якутам встречается из всех известных документов XVII в. только в отписке Галкина. По-видимому, Галкин имел здесь в виду зависимые от кангаласских тойонов племена (нюрюптейцев и др.). Вообще же таких отношений «кыштымской» (даннической) зависимости, какие существовали в то время между бурятами и тунгусами, между енисейскими кыргызами и соседними охотничьими племенами, в Якутском крае не было. Т.

§ 30. Морской поход Ильи Перфирьева из устья Лены на Яну был в 1635 г. В походе участвовало 25 промышленных, трое тобольских служилых людей (среди них Иван Ребров) и 9 енисейских казаков. Отряд Перфирьева достиг реки Яны, вероятно, в том же, 1635 г., так как ясачные и десятинные книги Ильи Перфирьева были начаты на Яне в это время. Осенью 1635 г. отряд поднялся к верховьям Яны, и здесь было основано первое зимовье; возможно, что это зимовье было перенесено позднее вниз по реке и таким образом было положено основание Устьянску. Илья Перфирьев оставался здесь до лета 1638 г., когда отправился в обратный путь на Лену. [461]

Летом 1637 г. состоявшие в отряде Ильи Перфирьева тобольский казак Иван Ребров и несколько промышленных людей отправились «по морю на новую сторонную на Индигирскую реку, а Собачья тож», поставили там ясачное зимовье и острожек на земле юкагирского князца Уянды; по его имени зимовье стало называться «Уяндинским, или Нижне-Индигирским». Он оставался на Индигирке три года. Летом 1641 г. Ребров вернулся на Лену (Открытия русских землепроходцов и полярных мореходов, с. 114-118; Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах, с. 229, 320, 322). А.

§ 31. Миллер ссылается в этом параграфе на отписку в Москву ленских воевод Петра Головина с товарищами, в которой они сообщают о приезде на Ленский волок енисейских служилых людей Посника Иванова с товарищами 25 августа 1640 г. и Прокопия Лазарева с товарищами; дата прибытия последнего в отписке не указана, но сохранилась сказка Прокопия Лазарева 1640 г. сентября 17, которую он дал там же на Ленском волоке, когда «приехал с моря, с устья Янги реки»; эта сказка изложена в упомянутой отписке. На основании этой сказки 1640 г. сентября 17 можно и отписку датировать 1640 г. не ранее сентября 1, так как в отписке 7148 год назван «прошлым». Эта отписка ленских воевод Петра Головина с товарищами была напечатана три раза и во всех трех случаях с разными датами. М. И. Белов (Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах, с. 36-40) считает датой этой отписки «1640 г. не позже августа» на том основании, что существует еще одно свидетельство Посника Иванова о его поездке на Индигирку — челобитная царю Михаилу Федоровичу, помеченная 3 августа 1640 г. (ЛОИИ, Якутские акты, кор. 4, ст. 3, с. 84-89). Белов считает, что в августе 1640 г. Посник Иванов отправился из Якутска на Яну и, следовательно, мог дать свои показания в июне 1640 г. Челобитная Посника Иванова, на которую ссылается Белов, помечена не 3 августа, а 30 августа 1640 г. (ЛОИИ, Якутские акты, кор. 4, ст. 3, сстав 84об.); а как видно из отписки ленских воевод Петра Головина с товарищами, Посник Иванов «пришел к ним на Ленский волок» «в прошлом во 148-м году августа в 25 день», т.е. 25 августа 1640 г., и, следовательно, не мог дать свои показания в июне 1640 г. А.

§ 31-36. Подробности о походах Елисея Бузы см.: Оглоблин. Восточно-сибирские полярные мореходы XVII в., с. 50-52; Берг. История географического ознакомления с Якутским краем, с. 6, 7; Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири, с. 162, 163; Якутия в XVII веке, с. 50, 51; Белов. Арктическое мореплавание, т. 1, с. 150, 151. Т.

§ 36. Сведения о походах Елисея Бузы содержатся также в «скаске» (1640 г. 17 сентября) Прокопия Лазарева Козлова «о водяном ходе их из Олекминского острогу по Лене, по морю, по Оленке до Пиридды и по прочим рекам» (РГАДА, портф. Миллера, №482, II, д. 14, л. 92-92об. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 193). Бат.

Упомянутая Миллером «парусная шняка» — рыбопромышленная лодка длиною около 8—12 м и шириной несколько больше 2 м. Имела одну мачту и прямоугольный парус. В безветренную погоду использовали три пары весел. Ее обслуживала команда, как правило, из четырех человек. Перевозили до 8 тонн груза. Ходили на парусных шняках даже в океан. В.

§ 38-39. Местонахождение Бутальского зимовья до сих пор остается не вполне выясненным. Одни исследователи считают, что оно находилось при устье реки Маи (Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири, с. 163; он же. Исторические [462] судьбы Якутии, с. 2), другие помещают его гораздо ниже по Алдану, около теперешнего села Алданского (см. карту, прилож. к ст. И. И. Майнова «Население Якутии»). На карте С. Ремезова «Чертеж всех сибирских градов и земель», 1698 г., Бутальское зимовье нанесено при устье реки Тонтуры (Тонторы), т.е. даже выше впадения в Алдан реки Учура. Однако в сметных ясачных списках XVII в. Бутальское зимовье упоминается отдельно от Тонторского, причем в росписи острожков и зимовий 1675-1676 г. (ДАИ, т. 6, с. 404-408) указывается, что до Бутальского зимовья ходу вверх по Алдану четыре недели, тогда как до Тонторского — восемь недель. Далее во многих сметных списках фигурирует Бутальское зимовье и «на усть Камнуны» как одна единица (РГАДА, Сиб. прик., кн. 346), что как будто позволяет, если верно предположение Миллера (гл. 12, § 26) о тождестве реки Камнуны с рекой Ноторой, приурочить Бутальское зимовье к последней. Но этому противоречит наиболее точное из всех имеющихся по этому поводу сообщений: рассказ о постройке Бутальского зимовья (или острога), содержащийся в челобитной служилых людей, ходивших с Дмитрием Копыловым на Алдан. В ней говорится, что служилые люди под командой Копылова после сражения с тунгусами в устье реки Маи пошли отсюда вверх по Алдану «и дошли до усть Янды реки в Бутальскую землю» и там, «после нового боя с воинскими людьми» (упоминаются «якуты и тунгусы»), которые пытались не допустить постройки укрепления, разбили их, «и берег взяли, и острог поставили июля в 20 день» (1638 г.) (РГАДА, Сиб. прик., стб. 368, лл. 183-184). Быть может, река Янда — то же, что Джукдакан (окончание «кан» — «речка» по-тунгусски); тогда цитированное сообщение будет согласовываться с тем тунгусским преданием, которое приводит Миллер (§ 39) и согласно которому Бутальское зимовье стояло когда-то близ устья этой реки. Т.

Точку зрения С. А. Токарева о местонахождении Бутальского острожка подтверждают специальные исследования Б. П. Полевого. В одной из статей, посвященных походу И. Ю. Москвитина к берегам Тихого океана, он пишет: «В Центральном гос. архиве древних актов мне удалось найти документ (в сноске указан тот же документ, на который ссылается в примечании к этому параграфу С. А. Токарев — Сиб. прик., стб. 368, лл. 183-184. — Бат.), в котором указывалось, что Бутальский острожек был основан «на устье Янды реки». Поскольку на общедоступных картах такая река отсутствовала, весной 1989 г. я попросил В. Я. Сальникова (г. Орел)— руководителя туристической группы, решившей обследовать путь И. Ю. Москвитина, попытаться на месте разыскать р. Янду. Благодаря опросу аборигенов Сальникову удалось установить, что «река Янда» (на карте — «Джанда») впадает в Алдан у пос. Кутана. Так, только в 1989 г. было установлено подлинное местоположение Бутальского острожка, из которого в мае 1639 г. был начат исторический поход И. Ю. Москвитина к берегам Тихого океана» (Полевой. Первый русский поход на Тихий океан, с. 57). Бат.

§ 39. «Описание сибирских народов», на которое ссылается Г. Ф. Миллер, — труд, представленный им в Академию наук в 1744 г., оставшийся не изданным при его жизни, хранившийся затем в одном из его «портфелей» (портф. 763) и переданный в Рукописный отдел Библиотеки Московского главного архива Министерства иностранных дел (ныне — РГАДА, ф. 181, рукоп. нем., №38/763, два тома, лл. 1-186+1-85). Кроме этого труда в портфеле Миллера 509 сохранились материалы других лиц н отдельные заметки и статьи самого Миллера, которые отчасти использованы им [463] в «Описании сибирских народов» (описание портф. 509 см.: «История Сибири» Миллера, т. I, с. 557-558). Следует, однако, исправить данное там описание 1-й тетр. 509-го портф. на лл. 1-13: лл. 1-9. «Ландкарт Сибирской губернии Иркуцкой провинции Верхоленского дистрикта. По силе присланнаго ея императорскаго величества указу из Иркуцкой провинциальной канцелярии по требованию действительнаго тайнаго советника господина Татищева о географическом описании, и то писано в сем ландкарте ниже сего имянно»; лл. 10-13об. «Ведомость Сибирской губернии Иркуцкой провинции Верхоленского дистрикту. В Верхоленском присутствии какие имеютца народы, и кто у них шуленги и другие владельцы, и какие веры и духовных своих имеют ли, и ясаку по скольку чего платят, и чем они довольствуются, также и русских сколько какова чину людей имеется в Верхоленском остроге по переписи в подушном окладе, и по новым верстовым мерам сколько от Верхоленского острогу до которой слободы и до Иркуцка города верст, и то показано в сей ведомости по нижеписанным пунктам имянно». 7 пунктов. — То же в ПФА РАН, p. I, оп. 79, д. 2, лл. 101-104. Оба документа— копии рукой одного из студентов, сопровождавших Миллера (Вас. Третьякова). А.

§ 40-41. Рассказанный здесь Миллером эпизод— столкновение между двумя русскими отрядами, на стороне каждого из которых выступали отдельные группы якутов, — очень интересен как характерное проявление того взаимного соперничества, каковое постоянно существовало между отдельными группами служилых людей на почве их грабительской деятельности среди туземного населения. Но еще более интересна другая сторона этого эпизода, оставшаяся несколько в тени у Миллера: в этом столкновении ярко обнаружилась взаимная рознь между якутскими племенами. Якутское население не было в ту эпоху объединено какими-нибудь постоянными социальными связями, хотя внутри него существовали отношения торгового обмена и культурно-бытовая общность; оно распадалось на целый ряд независимых и нередко враждовавших одно с другим племен («волостей», как они именуются в русских документах). В данном случае на стороне отряда томских казаков Копылова были якутские племена— мегинцы, накарцы и часть кангаласцев, на стороне же отряда енисейских служилых людей Ходырева— сыланцы и батулинцы (РГАДА, Сиб. прик., стб. № 361, лл. 252-254; ДАИ, т. 2, № 82). По-видимому, обе эти группы якутских племен воспользовались представившимся случаем для сведения между собой своих старых счетов. Подобные межплеменные столкновения весьма характерны для своеобразного социального строя якутов той эпохи, представлявшего собою как бы переходную фазу становления классового общества. В них сказывалась косвенно та же объединительная тенденция, которая более отчетливо и непосредственно выражалась в стремлении отдельных наиболее сильных тойонов к подчинению себе соседних племен (см. примеч. к § 17 данной главы). Т.

§ 43. Об экспедиции Москвитина см.: Степанов. Первая экспедиция русских на Тихий океан, с. 45-48. Об этой же экспедиции новые материалы опубликованы в сборниках «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов» и «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах».

Ковыря, один из племенных тунгусских вождей на Охотском побережье в XVII в., захваченный казаками в аманаты, был случайно убит в 1649 г. казаком в Якутске. Ответом на это случайное убийство было восстание охотских тунгусов (ДАИ, т. III, № 52), С. [464]

Об экспедиции И. Ю. Москвитина см. также примеч. к § 38-39 данной главы и следующие публикации: Полевой. Новый документ о первом русском походе на Тихий океан; он же. Об уточнении даты первого выхода русских на Тихий океан; Тураев. И на той Улье реке; он же. Первая русская экспедиция на Тихий океан. Бат.

§ 44-45. О пути от Якутска до Охотского моря см. также документ: «1715 году февраля 14 дня доезд служилого человека Степана Максимова с показанием, что от Якуцка Леною рекою плавежу до Алдана и вверх по Алдану, Мае и по Юдоме до Креста, а от Креста чрез хребты до реки Урака и Ураком до Ламского моря и до Охоцкого острогу и сколько от реки до реки и до острогу верст» (РГАДА, портф. Миллера, № 482, II, д. 17, лл. 150-152об. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 224). Бат.

§ 45-46. Об охотских тунгусах новые материалы опубликованы в сборниках: «Колониальная политика Московского государства в Якутии», «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов» и «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах». С.

§ 47. Натканы, натки — название, записанное А. Ф. Миддендорфом в XIX в. в другой форме — «ньгатку». «Ньгатку» ему описывали как народ, живший на Амуре, выше устья Амгуни, и говоривший особым языком, отличавшимся от тунгусского; тунгусы южного склона Станового хребта находились с ним в торговых сношениях (Миддендорф. Путешествие на север и восток Сибири, с. 757). Л. И. Шренк сблизил натканов-ньгатку с гольдами <нанайцами> (Шренк. Об инородцах Амурского края, с. 116, 117). Окончательно выяснил вопрос Штернберг, установивший, что «нгатку» — название, которое дают негидальцы гольдам и ольчам <ульчам> (Штернберг. Гиляки, орочи, гольды, негидальцы, айны, с. 10). В XVII в. это название было известно и в форме «натты». См. статью Н. Н. Степанова «Первые русские сведения об Амуре и гольдах». Об обмене между племенами Амура и племенами Восточной Сибири и Охотского побережья см.: Степанов. Межплеменной обмен в Восточной Сибири. С.

§ 48. Миллеру осталось, по-видимому, неизвестно имевшее место после описанных им событий на Алдане восстание якутов и тунгусов 1639-1640 гг. Восстание это было, вероятно, прямым результатом погромов и вымогательств атамана Копылова и других служилых и промышленных людей. В начале января 1640 г. в Бутальском зимовье и в Якутском остроге стало известно, что алданские якуты и тунгусы, «заворовав», перебили нескольких казаков и больше 20 промышленных людей. Против восставших был послан карательный отряд во главе с Кожевниковым, которому удалось захватить нескольких вожаков движения. От них и от некоторых якутских князцов русские узнали, что в восстании участвовали якуты одайцы, баксинцы, коринцы и сыланцы, «сослався с ламекими и с майскими тунгусы». Якуты предполагали одновременно перебить все отряды служилых и промышленных людей, но это удалось им далеко не полностью. Характерно, что видную роль в восстании играли, по-видимому, беднейшие слои якутского населения — бесскотные «балыксыты» («рыболовишка»). Одним из руководителей восстания был некто Оилга— «худой человек рыболов» (РГАДА, ЯОУ, стб. № 1, лл. 4, 7-15, 68-74). Ср.: Токарев. Общественный строй якутов, с. 278, 279; Ионова. Из истории якутского народа, с. 76-79. Т.

Упоминаемый Миллером «росписной список», свидетельствующий о состоянии Бугальского острога (зимовья), см. в РГАДА, портф. Миллера, №482, II, д. 14, л. 26 (см.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 2, с. 191). Бат. [465]

§ 50-51. О даурах, их расселении, хозяйстве и культуре в XVII В. см.: Огородников. Туземное и русское земледелие на Амуре.

Высказываемое Миллером мнение, что дауры— народ, близкий тунгусам, господствовало вплоть до недавнего времени; однако теперь установлено, что даурский (дагурский) язык представляет собой один из диалектов (наречий) монгольского языка, притом диалект самостоятельный и очень архаичный (см.: Поппе. Дагурское наречие; Владимирцов. Сравнительная грамматика, с. 8). Излагаемые в тексте сведения, которые атаман Перфирьев получил от тунгусов о даурах и других народах Амура, подтверждаются многими другими источниками, и Миллер едва ли прав, подвергая их сомнению. Т.

§ 51. Описанные Миллером степные тунгусы, занимавшиеся скотоводством, обычно в документах XVII в. фигурируют под названием «скотные тунгусы». Любопытно отметить, что в XVIII в. не только Миллер, но и другие ученые (Фишер, Георги) давали самоназвание тунгусов в форме, более близкой самоназванию ламутов (эвенов), чем тунгусов (эвенков); ср.: еип— ламут (Богораз. Материалы по ламутскому языку, с. 72) и ewenki — тунгус (Поппе. Материалы для исследования тунгусского языка, с. 3), «эвен» (Русско-эвенский словарь, с. 686) и «эвенки» (Василевич. Эвенкийско-русский словарь, с. 545). И Миллер, и Фишер дают его в форме оwоn (Fischer. Sibirische Geschichte, с. 113); на русском языке Фишер дает форму — «овен» (Фишер. Сибирская история, с. 70). Очень близко к этому и показание Георги: «...тунгусы называются сами евойенами» (Георги. Описание всех в Российском государстве обитающих народов, ч. III, с. 34). Эта форма самоназвания также показывает (см. примеч. к § 38), что в XVII-XVIII вв. не закончился этногонический процесс и тунгусские роды и племена еще не оформились в народности с определенными, четко отграниченными самоназваниями (позднейшие эвенки и эвены). Термин «ламут», в частности, означал лишь приморского, прибрежного жителя. В противоположность ему термин «донки», «дунан», от которого иные исследователи ведут и самый термин «тунгус» (А. М. Золотарев) и который в XVIII в. мы встречаем у Линденау, Георги и др. как одно из самоназваний тунгусов, означал, по Линденау, «жителя сопок», «жителя тайги» (Золотарев. Новые данные о тунгусах и ламутах, с. 76). С.

О происхождении этнонима «тунгус» см. также примечание С. И. Вайнштейна к § 1 гл. 7 настоящего труда (История Сибири, II, с. 665-666). Бат.

§ 52. Сведения, сообщаемые Миллером, согласно рассказу Перфирьева, о даурском князце Ботоге на Витиме, не подтверждаются другими источниками. Все материалы, как печатные, так и архивные, говорят за то, что на Витиме жили тунгусы, а не дауры. С.

Примеч. 50 «...как это будет сказано в своем месте» — об этом Миллер говорит в главах 22 и 23 «Истории Сибири». «История о странах при реке Амуре лежащих, когда оные состояли под Российским владением» напечатана также Миллером в «Ежемесячных сочинениях» (1757 г.) в книгах за июль-октябрь; в основе этого труда лежала его работа на ту же тему (1740 г.), сохранявшаяся в рукописи, но во время печатания подвергшаяся большим переделкам. А.

§ 54. На Яне в момент прихода русских находились следующие якутские племена: ольгенцы (эльгеты), байдунцы, юсальцы, эргиты, туматы, огдурцы, одучейцы; первое из этих племен жило где-то на средней или нижней Яне, последнее (одучейцы) — на реке Адыче; местожительство остальных названных племен трудно установить с [466] точностью, но, очевидно, они занимали те же области бассейна верхней Яны, какие заселены якутами и в настоящее время (ср.: Долгих. Этнографический состав населения Якутского уезда). Янские якуты представляли собой в 1630-х годах крайнюю северо-восточную группу этого народа, отделенную необитаемыми горными хребтами от основной массы якутского населения, амгинско-ленских якутов. От последних янские якуты заметно отличались в культурном отношении: русские документы XVII в. ничего не говорят о наличии у них скота, но зато многократно упоминают «звериные гоны, и лучные ловли, и соболиные промыслы», а также «рыбу и всякий корм». Очевидно, эти племена янских якутов представляли собой не скотоводческое, а охотничье-рыболовецкое население.

Но бассейн Яны, будучи крайней северо-восточной границей расселения якутов, являлся в то же время крайним западным пределом расселения юкагирских племен. Миллер ошибается, считая, что юкагирские проводники Посника Иванова были им встречены на Яне «случайно», и помещая юкагиров только на Индигирке и к востоку от нее. Территория, занятая в то время юкагирами, простирается на огромное расстояние — от низовьев Лены на западе до Анадыря на востоке. Из отдельных юкагирских племен в документах упоминаются шоромбойцы, ходынцы, олюбенцы, чуванцы, анаулы.

На Яне между якутами и юкагирами шла борьба. Якуты жаловались русским казакам на нападения со стороны юкагиров. В 1639 г., например, якуты-одучейцы заявляли русским, «что-де... те юкагирские люди их якутские звериные гонбища, и лучные ловли, и соболиные промыслы отняли». Тогда же ольгенские якуты (эльгеты) на нижней Яне жаловались, что юкагирский князец Ендарак «янских низовских ясачных якутов Анбина улуса, и Колескова, и Контугина, и всех ольгенских мужиков убивает и обидит, и своими холопи называет, и рыбу у них и всякой корм отнимает, и жены их и дети в полон емлет» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 274, лл. 167-168; стб. 303, л. 120). Эта межплеменная вражда здесь, так же как и в других местах, облегчала России завоевания туземных народов. Т.

О расселении юкагиров в XVII в. см. также: Долгих. Родовой и племенной состав, с. 379-442; Гурвич. Этническая история северо-востока Сибири, с. 11-24. Бат.

§ 54-58. О походах Посника Иванова и Ивана Ерастова см. сборники документов: «Открытия русских землепроходцев и полярных мореходов»; «Русские мореходы в Ледовитом и Тихом океанах». По вопросу о постройке зимовья на реке Яне Миллер ошибается: зимовье было там построено еще Ильей Перфирьевым в 1635 г. (см. примеч. к § 30). Посник Иванов был первым, кто дошел до Индигирки сухим путем (1639 г.). Но еще раньше туда пошел по морю Иван Ребров (см. примеч. к § 30); последний построил на Индигирке два острога, точное местонахождение которых, однако, неясно. Ерастов тоже упоминает в своей челобитной о постройке в сентябре 1639 г. «зимовья с косым острожком» в двух днях пути выше реки Уяндиной. По вопросу о населении бассейна Индигирки Миллер тоже допускает неточность: там жили не одни юкагиры, а также и ламуты (см. примеч. к § 24). «Толстак» — переделанное на русский лад якутское название реки Тастах («Каменистая»). Т.

§ 60. Упоминаемая в примеч. грамота 1645 г. 16 июля (прилож. № 93) основана на челобитной Ерофея Павлова сына Хабарова, в которой он называет себя «сиротой (государевой) Соли Вычегодской», где у него «домишко», «женишка и детишки» (РГАДА, Сиб. прик., стб. 136, лл. 931-932). Но в челобитной 1634 г. не ранее марта 9 [467] «Ерофейко Павлов называет себя «устюжанином», с ним отправляются на соболиные промыслы на Лену «его людишки»— три человека (Яким Иванов, Василий Кузьмин и Роспута Юрьев); в челобитной 1650 г. (РГАДА, Сиб. прик., стб. 381) он просит об отпуске к нему в Якутск семьи (жены, дочери и др.) из Устюга, что дало основание историкам Сибири считать Хабарова устюжанином. Автор последней биографии Хабарова Ф. Г. Сафронов (Ерофей Павлович Хабаров, с. 5, 32) считает, что «родиной Ерофея Павловича Хабарова является Устюжский уезд», но он ничем не подтверждает свое мнение. А.

Предположение Ф. Г. Сафронова о том, что Ерофей Хабаров был родом из Устюжского уезда, нашло подтверждение в последующих исследованиях М. И. Белова (см.: Белов. Ерофей Хабаров в Мангазее и на Таймыре). Книга Ф. Г. Сафронова о Хабарове в переработанном и дополненном варианте была переиздана в 1983 г. В ней приводится мнение Белова, основанное на архивных данных, о том, что родиной Е.Хабарова «предпочтительно считать» деревню Дмитриеве Вотложенского стана Устюжского уезда. См.: Сафронов. Ерофей Хабаров, с. 10-11. О Хабарове см. также: Полевой. Последняя поездка Ярофея Хабарова в Москву; Сысоев. Еще о Хабарове. Бат.

К главе тринадцатой

§ 1. Миллер ссылается здесь, а также в § 3, 6, 7, 13, 39, 54 этой же главы на свои «Заметки» («Annotata»), которые он делал, работая в сибирских архивах. Они хранятся ныне в РГАДА, (портф. Миллера, № 507, II, лл. 1-358). А.

О моровом поветрии в Туринске см. отписку (1633 г.) тобольского воеводы Андрея Голицына туринскому воеводе Лукьяну Полтеву, «что лошади в Туринску выпали и люди помирают с признаками» (РГАДА, портф. Миллера, №482, I, д. 6, л. 262- 262об. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. 1, с. 94). Бат.

§ 2. В § 2, 6, 40, 57 имеется ссылка на «летописи», под которыми разумеются сибирские летописи; о них Миллер говорит во втором томе «Истории Сибири», гл. 8, § 17. Подобные летописи XVII-XVIII вв. имели иногда следующее название: «Описание сколько в Сибири, в Тобольске и во всех сибирских городах и острогах, с начала взятия оной атаманом Ермаком Тимофеевым, в котором году и кто имяны бояр, и окольничих, и стольников, и дворян, и стряпчих на воеводствах бывали и дьяков, и письменных голов, и с приписью подьячих, и кто который город ставил, и в котором году и от которого государя царя кто был, и в коя лета устройся в Сибири престол архиерейский, и кто были архиереи». Одна из таких летописей («Записки к Сибирской истории служащие»), по рукописи принадлежавшей, вероятно, Миллеру, была напечатана дважды Н. И. Новиковым в «Древней российской вивлиофике» (ч. VI и VII первого издания 1774-1775 гг. и ч. III второго издания 1788 г.). Другой краткий «Сибирский летописец», вывезенный также Миллером из Сибири, был напечатан в конце XVIII в. в издававшемся Академией наук «Продолжении Древней Российской Вивлиофики» (см.: «Летописец вкратце»). В XIX в. был напечатан дважды еще один «Сибирский летописец» («Северный архив», 1826, ч. 19, № II и III, и отдельное издание, с предисловием Е. В. Кузнецова, Тобольск, 1892). [468]

В архивах Москвы и Ленинграда хранится несколько «Сибирских летописцев», отличных от напечатанных и дающих нередко известия о Сибири XVII—XVIII вв., которые мы не находим в других источниках. А.

Библиография изданий и исследований сибирского летописания подробно представлена в работе Р. П. Дмитриевой «Библиография русского летописания». Обширный свод сибирских летописей опубликован в т. 36 ПСРЛ. О сибирском летописании см. также: Дворецкая. Сибирские летописи; она же. Сибирский летописный свод; Скрынников. Ранние сибирские летописи; Ромодановская. Сибирское летописание; Корецкий. История русского летописания; Летописи сибирские. Бат.

§ 5. «Тарские ведомости», на которые здесь дана ссылка, — это ответы Тарской воеводской канцелярии 1734 г. на вопросы Миллера по географии, экономике, статистике и истории Тары и Тарского уезда; «ведомости» хранятся в РГАДА (портф. Миллера, №481, III и IV). А.

§ 6. О Софийском дворе в Тобольске см.: Тобольский архиерейский дом. Бат.

§ 7. В основном повторяет § 7 гл. 8-й т. II; любопытна только одна подробность: «Мангазея имела до того настоящую крепость (рубленый город), но на этот раз сожженные места были заменены только палисадами». Б.

§ 8. Повторяет § 78-79 гл. 8. О Туруханске см. статью С.В.Бахрушина «Мангазейская мирская община в XVII в.». Об условиях поездок по Тазовской губе, во время которых, по словам Миллера, «многие суда гибли с людьми и товарами», см.: Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири. Б.

§ 9. Повторяет § 5-6 гл. 8-й. Б.

§11. О «росписи» сибирских печатей, найденной Миллером в Тобольском архиве в 1734 г., он сообщил в своих «Observationes historicae», 1735 г. мая 20 (№ 4) (ПФА РАН, ф. 21, оп. 5, д. 143); копия «росписи» находится в ПФА РАН (ф. 21, оп. 4, д. 14, лл. 83-84). Л.

Гербы Сибири, Тобольска и, по-видимому, Мангазеи изображены на карте 1757 г., приложенной к данному тому. Бат.

§ 37. Об основании Новопышминской слободы см. «Память» (1653 г., мая 31) верхотурского воеводы Льва Измайлова (РГАДА, портф. Миллера, № 482,1, д. 1, л. 275. См.: Актовые источники по истории России и Сибири. Т. I, с. 32). Бат.

§ 41. В основном повторяет § 70 гл. 8-й, но сообщает некоторые подробности о Вагайском остроге: «В те времена часто приходивших в Тобольск калмыцких послов обыкновенно встречали на Вагае, допрашивали, осматривали, конвоем до Тобольска и обратно провожали до того же места. В этих целях на большой дороге постоянно держали проезжую станицу». Миллер отмечает далее, что одной из задач, связанных с основанием Вагайского острога, было служить «для Тобольского уезда форпостом против нападений калмыков». Б.

§ 42. Сообщает сведения об основании Демьянского и Самаровского ямов, которые более коротко изложены в § 71 и 72 гл. 8-й. В настоящем параграфе имеются следующие подробности. Указ 1639 г. о ликвидации слобод был повторен 18 мая 1640г. Остяки, бившие челом об отмене этого указа, обещали предоставить ямщикам необходимую землю для пашни. Ходатайство их было удовлетворено, но ямщикам было сохранено только денежное жалованье, а хлебное жалованье предполагалось заменить предоставлением участков земли под пахоту. «В отношении Демьянского яма это не вызвало затруднений, потому что у них было более чем достаточно [469] пахотной земли... Но с Самаровским еще в течение нескольких лет возникали разные трудности. Грамота от 12 июня 7153 (1645) г. предписывала еще продолжать выдавать им половину хлебного оклада, но и это жалованье должно было в будущем быть отменено. Зато 15 марта 7169 (1661) г. им несколько увеличено было денежное жалованье». Миллер сообщает также данные о расстояниях: от Тобольска вверх по Иртышу до Демьянского яма «по прямому зимнему пути» 173 1/2 версты, а водою по изгибам реки — 260 верст, от Демьянского до Самаровского яма — 293 версты. Б.

§ 43. Повторяет в основном § 73 гл. 8-й, но дает более точные сведения об экспедиции Федора Пущина в 1633 г., подвергшейся нападению «теленгутского князя Абака, которому помогали царевич Девлеткирей и некоторые калмыцкие тайши». Б.

§ 44. Не дает никаких дополнительных сведений по сравнению с § 74-75 гл. 8-й. Б.

§ 45. В основном повторяет § 82 гл. 8-й только с одним существенным добавлением: место, на котором поставлен Канский острог, раньше называлось «Брацким перевозом». Б.

§ 54. Рассказ о Введенском Красноярском монастыре основан на «Канцелярских ведомостях» (т. VII, №24-31); под ними разумеются «ведомости» Красноярской воеводской канцелярии 1735 г. — ответы канцелярии на вопросы Миллера о Красноярске и Красноярском уезде (РГАДА, портф. Миллера, № 481, V, лл. 1-262). А.

§ 55. Повесть об основании Туруханского Троицкого монастыря, упоминаемая Миллером в примеч. 3, представляет интересный образец литературы конца XVII в. Хотя повесть была уже издана дважды— в 1864 и 1910 гг. (причем изд. 1910 г.— перепечатка изд. 1864 г. См.: Житие Василия Мангазейского и повествование о начале Туруханского Троицкого монастыря), но ввиду редкости этих изданий целесообразно опубликовать здесь повесть вновь:

«Великого града Устюга бяше священник некий, именем Симеон, и той имяше у себя подружие, именем Марфу. Живущима же има честно в законном супружестве, родися има сын, о нем же нам слово предлежит. И крестиша его во имя отца и сына и святого духа и нарекоша имя ему во святом крещении Тимофей. Родители же воспитоваху его во всяком наказании и учише страху Божию, еже есть начало премудрости. Егда же пришедшу отроку в возраст, учашеся божественного писания святых книг. Егда же прииде в меру мужа совершенна, бывшу же бо ему тридесяти лет, и бящи тогда остави дом свой... пути в Сибирские страны. И прииде во град Енисейский и живяша богоугодно, стяжавая пищу от труда рук своих: делаша бо свещи святым иконам и продаяше я и от того питашеся... Егда же пришед во град Енисейск, тогда имяше от рождения своего лет 42. Живущу же ему тамо, искони ненавидя добра роду христианскому, враг диявол возвиже на него брань сицевую: вложи некую злобу в сердце ту сущему воеводе, именем Максиму, прозванием Ртищеву; умысли бо той, по наущению диаволю, озлобити того и навести некую напасть, нанести же и раны, и безчестие. Сия же слышав предреченный Тимофей онаго воеводы неправедный гнев и такое коварство, умысли тот отойти от града Енисейска в пределы Туруханские да и место гневу. Утаився бо, прииде в обитель Спассково монастыря к игумену Леониду, дабы облек ево в ангельский образ. Игумен же постриже его и нарече имя ему Тихон. Он же абие, взем благословление от игумена, поими же с собою и спутники себе некоего монаха, именем Дионисия. И седши им в малую ладьицу, и нощию яшася плавания близ реки, нарицаемые Енисеи. Приплывшим же им во град в Туруханск 164-го года, и ту презимоваше. Егда приспе время весенное, [470] изыдоша из града и приидоша к устью реки, завомыя Тунгуска. И видевши ту место уединенно и ко пребыванию иноком угодно, и водрузиша тамо честный крест, также возградиша молитвенный дом. И живясто о Бозе, проходяще постное житие. Видевше же христолюбивым люди града Туруханска труды их и подвиги, начата приходить к ним и приносити потребная, инии же желающе с ними и пребывати хотяща или соиночествовати. Бывшу же число иночествующих немногое собрание, молиша настоятеля своего монаха Тихона, дабы чрез писание молил Сибирские епархии от содержащего престол архиерея о создании святыя церкви во имя Святые Троицы також-де и о возграждении обители. Он же, не хотя презрети моления братия, посла молительное писание и во скором времени получа просимое, ибо поведено ему от архиерея, по прошению его, вся исполнит Та же яшася дела, начаша со тщанием труждатися и помощию Божиею начатое дело совершиша вскоре. По сем начаша соиночествующии ученицы его молити его, дабы изволил восприяти чин священства, також-де и о собранном малом стаде, и о святой церкви имети попечение. Он же, не хотя на ся прияти такового тяжкого бремяни, та же и нехотя повинуся воли их у Божьем моленьем...» (ПФА РАН, ф. 21, оп. 4, д. 22, с. 685,686; № 207).

Повесть в книге № 22 не имеет теперь окончания, но Миллер, несомненно, имел полный текст повести, так как рассказывает и о событиях, о которых в нашей рукописи нет известий.

Упоминаемый в ней воевода Максим Ртищев был Енисейским воеводой в 1656-1659 гг. (Барсуков. Списки городовых воевод, с. 73); игумен Спасского Енисейского монастыря Леонид известен П. М. Строеву под 1656-1657 гг. (Строев. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви, стб. 323); Тихон — строитель Туруханского Троицкого монастыря — указан Строевым только под 1667 г. (там же, стб. 326).

Повесть об основании Туруханского Троицкого монастыря изучена С. В. Бахрушиным в статье «Легенда о Василии Мангазейском» (Бахрушин. Научные труды, т. 3, ч. 1, с. 332,340,343). А.

§ 56-58. Известия Миллера о Тобольском архиерейском доме и о тобольских архиереях Макарии (§ 56), Нектарии и Герасиме (§ 57) и Симеоне (§ 58) следует дополнить на основании «церковных дел» Сибирского приказа (см.: Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа) по указателям личных имен. О сибирских архиереях Макарии, Нектарии и Герасиме см.: Буцинский. Сибирские архиепископы: Макарий, Нектарий, Герасим; он же. Заселение Сибири и быт первых ее насельников.

Некоторые из «церковных дел» Сибирского приказа использованы в статьях Оглоблина «Остяцкие князья в XVII в.», «Бытовые черты XVII в.», «Дело о самовольном приезде в Москву Тобольского архиепископа Симеона». А.

См. также: Тобольский архиерейский дом. Бат.

§ 56. «Известие, сообщенное... из Тобольской архиепископской канцелярии» (Канцелярские ведомости, т. VII, № 2) находится ныне в РГАДА (портф. Миллера, № 481,1, лл. 1-178, и II, лл. 1-275). А.

§ 58. Известия Миллера о сибирском архиепископе Симеоне хотя подробные, но все же далеко не полные. О деятельности архиепископа Симеона, видного церковного и общественного деятеля Сибири, собралось много известий в делах Сибирского приказа; в XIX в. о нем появилась довольно большая литература. На основании этих данных можно исправить и дополнить рассказы Миллера. Симеон прибыл в [471] Тобольск 20 декабря 1651 г. Во время его управления Сибирской епархией были основаны в Сибири следующие монастыри: 1) Междугорский Иоанно-Предтеченский, в 10 верстах от Тобольска; 2) Кодинский Свято-Троицкий; 3) Спасский в Якутске; 4) Туруханский Троицкий, основан в 1660 г.; 5) Алексеевский в Томске, основан в 1660 г.; 6) Троицкий в Киренске, основан в 1663 г. В январе 1654 г. Симеон выехал из Тобольска в Москву для участия в церковном соборе об исправлении церковных книг; он возвратился в Тобольск 14 декабря 1655 г. В последующие годы в источниках отмечены столкновения архиепископа Симеона с тобольскими воеводами. Симеон считал, что в его обязанности входило «беспомочным в напастях руку помощи подавать», и он не раз выступал на защиту этих «беспомочных». В 1656 г. привезли в Тобольск протопопа Аввакума. Симеон устроил его при церкви, где Аввакум и жил около года; Симеон оказывал помощь попу Лазарю и другим расколоучителям, сосланным сперва в Тобольск, а потом за Байкал. За сочувствие и содействие Аввакуму, Лазарю и другим, а также за то, что «жестоко» наказал дьяка Тобольского архиерейского дома Ивана Мильзина Струну — «велел посадить его на цепь в хлебню», — по распоряжению патриарха Никона год и четыре месяца (1657-1658) Симеон был под запрещением. В августе 1660 г. он выехал из Тобольска в Москву бить челом на тобольского воеводу боярина князя И. А. Хилкова, которого Симеон обвинял во многих неправдах; хотя удовлетворения по делу с воеводой Симеон не получил, но почти все его просьбы о нуждах Сибирской епархии были удовлетворены; 1 марта 1663 г. Симеон по государевой грамоте выехал из Тобольска в Москву. А.

§ 59. В первой половине XVII в. в Сибири было два разряда (военно-финансовых округа): Тобольский, начавший складываться уже в конце XVI в., и Томский, образованный в 1629 г. Упоминаемый Миллером Енисейский разряд возник только в 70-е годы XVII в. О существовании Верхотурского разряда известий нет; по-видимому, Верхотурье и Якутск не назывались разрядами, но фактически занимали положение административных центров, которым были подчинены другие города и уезды Сибири.

Списки воевод сибирских городов и уездов XVII в. не были составлены Миллером; они напечатаны только в 1902 г. в труде А. П. Барсукова «Списки городовых воевод и других лиц воеводского управления Московского государства XVII столетия по напечатанным правительственным актам». На основании архивных источников в списки сибирских воевод XVII в., изданные А. П. Барсуковым, можно внести исправления и дополнения.

Воеводам Тобольского разряда в XVII в. посвящено ценное исследование С. В. Бахрушина; в нем рассмотрена деятельность некоторых тобольских воевод XVII в. как начальников Тобольского разряда (Бахрушин. Воеводы Тобольского разряда). Работа переиздана в 1955 г. в «Научных трудах» С. В. Бахрушина (т. III, часть первая, с. 252-296). А.