МИЛЛЕР Г. Ф.

Описание морских путешествий по Ледовитому и по Восточному морю, с Российской стороны учиненных ¹

«Соединяется ли Азия к северо-востоку с Америкою, или нет?» — важной всегда был вопрос между описателями земноводнаго нашего шара. С одной стороны, казалось, что по изображенному на разных географических и морских картах Анианскому проливу ² никакого соединения быть не должно, с другой, принято и то в разсуждение, что никто не мог показать с достоверностию, когда и кем оной пролив найден. Некоторые думали, будто известие о помянутом проливе содержится втайне у тех народов, кои в кораблеплавании главное свое благополучие поставляют, потому что прежде их старание о сыскании пути в Китай и в Индию по Ледовитому морю основано было наибольше на том, что объявленной пролив находится действительно. Но не можно ли и так думать, что морския путешествия по Ледовитому морю отчасти и для изобретения того ж самого Аниянскаго пролива предприиманы были и что оныя оставлены после не для иной какой причины, как что малоразсудно показалось следовать восприятому намерению с таким страхом, что почти при конце толь дальняго и труднаго пути пред собою видеть надлежало вместо чаемаго проходу безпрерывное земли матерой продолжение?

По дальному других европейских народов от сих неизвестных стран разстоянию и по опасным приключениям в предпринимаемых в те места морем путешествиях, часто случающимся, нельзя было чрез них получить таких известий, чтоб из оных произвесть, что совершенное о предъявленном обстоятельстве. Кораблеплавания их произходили либо по Ледовитому, либо по Южному морю, и по Южному, обходя либо Индию, либо Америку. Что касается до учиненных по Ледовитому морю путешествий, от англичан и голландцов предприятых, то хотя и имеем об них обстоятельныя описания, но оныя далее Новыя земли мало достоверны, и изобретений голландским кораблем, называемым Кастриком ³, в 1643 году учиненных, сюда причислять не должно для того, что касаются токмо до островов, находящихся к северо-востоку от Японии. А с американской стороны учиненныя проведывания гораздо не дошли столь далеко, чтоб можно было получить чрез оныя хотя самое малое о тамошних странах знание. Только мы имеем достоверныя известия о путешествии капитана Франциска Драка ⁴, которой, объискав в 1579 году берега американские, при выходе на оные назвал северную часть земли Калифорнии Новым [20] Альбионом. По нем производил Мартин Дагилар ⁵ в 1603 году путь не много далее от оных берегов к северо-западу. Что же касается до учинившагося в 1592 году пути греческаго мореходца Иогана Дефука, которой будто, зашед под 47 град[усов] 30 мин[ут] широты между матерою землею в залив, вышел из онаго в 20 дней в Северное море, то я соглашаюся с теми, которые почитают путь сей неистинным; и таким же признаваю путешествие гишпанскому адмиралу де Фонте, приписанное, будто он в 1640 году большую часть незнаемой Северной Америки проведал, доколе от защитников сего путешествия не опровергнутся учиненныя против онаго возражения и не приведутся новыя доказательства, подлинность онаго безсумненно уверяющия ⁶.

При таких обстоятельствах не осталось надежды к произведению больших изобретений, кроме как от Российскаго государства, которое тем наипаче к тому и способно, что онаго пределы простираются до самых тех незнаемых стран, проведыванию подлежащих.

Блаженныя и вечной славы достойныя памяти император Петр Великий в бытность свою в 1717 году в Голландии слышал неоднократно в разговорах с любопытными до новых изобретений людьми, какия у них были о сей материи мнения и желания. Не мог он иметь надежды о приобретении тем государству и народу своему особливой пользы, однако, как геройской дух в общей пользе находит и свою, так и сей монарх принял намерение к произведению в действо помянутаго изъискания, которое токмо за тем нескоро воспоследовало, что премногия военныя и штатския дела безсмертныя славы императора не допускали исполнить сего желания. Подлинно нужняе было привесть государство от внешних и внутренних неспокойств в тишину и безопасность и поспешествовать благополучию целых народов многими новыми учреждениями, нежели стараться о учинении изобретений, по правде хотя похвалы достойных, однако, произходящих от одного только любопытства. Последняя пред смертью болезнь привела паки сие дело государю в память, и его величество изволил сочинить сам собственною своею рукою инструкции ⁷, как поступать при произвождении сего дела, препоручая оное для исполнения генералу-адмиралу графу Федору Матвеевичу Апраксину ⁸. Все дела великаго императора достойны изображены быть на злате в вечную память будущим родам, кольми паче должно почитать сие предприятие, которым он благоволил заключить владение свое, никогда довольно непрославимое, в несравненной знак любви своея к наукам и неусыпнаго своего попечения о поспешествовании пользы общества человеческаго.

В то время ни при императорском дворе, ниже в самых отдаленных странах сибирских не было известно, какия уже с лишком за 70 лет пред тем учинены были изобретения кораблеплаванием, из Якутска в северо-восточныя страны сибирския производившимся. Чукоцкой нос, лежащей между севером и востоком и до неизвестных нам пределов Северной Америки простирающейся, давно уже обойден морем. Давно уже россиане сим водяным путем доходили до Камчатки. Ежели бы сие тогда известно [21] было, то бы не нужно было спрашивать и посылать проведывать о соединении или разделении обоих частей света. Такое достопамятное дело, котораго хотя следы нашлися после в повестях у камчатских жителей, никогда бы совершенно не открылось, ежели бы я в 1736 году в бытность мою в Якутске по щастию не сыскал в архиве тамошней воеводской канцелярии письменных известей, в коих оной морской путь описан с довольными обстоятельствами ⁹.

С 1636 году начался судовой ход по Ледовитому морю из Якутска. Реки Яна, Индигирка, Алазея и Колыма одна за другою сысканы. По обретении реки Колымы желали ведать, какия еще за нею реки находятся, дабы как живущих по оным народов привесть в подданство, так бы и от чаемаго в тамошних странах соболинаго промыслу получить себе прибыль. Первой путь от Колымы-реки на восток восприят в 1646 году некоторыми промышленными людьми, у коих главным был Исай Игнатьев родом с Мезени. Море наполнено было льдом, однако между льдинами и матерою землею усмотрели полое место, коим шли двои сутки до губы, в которую зашед, нашли людей чукоцкаго народу. С ними торговали они равно, как древние писатели повествуют о торгах, с дикими народами учиненных. Россияне выложили товары на берег, из коих чукчи взяли, что им было по нраву, положа вместо того моржовые зубы ¹⁰ или вещи, из моржовых зубов зделанныя. Никто не осмелился сойти к чукчам на берег, да и не можно было надеяться, чтоб с ними иметь разговоры, за тем что не было толмача, чукоцкой язык знающаго. Таким образом, довольны будучи первым изобретением, возвратилися они назад на реку Колыму.

По возвращении с моря известие о моржовых зубах, у чукоч находящихся, побудило еще более промышленых на другой год вступить во второй путь ¹¹. Федот Алексеев Колмогорец, московскаго купца гостиной сотни Алексея Усова прикащик, котораго можно числить между прочими его товарищами главным, усмотрел за потребно просить государева прикащика на реке Колыме о служивом человеке для исправления того, что в пользу казеннаго интереса наблюдать должно. Казак Семен Иванов сын Дежнев пожелал в сей путь отправиться, и того ради дал ему прикащик наказную память. Четыре судна, по тамошнему кочи называемые, пошли в море все вместе в июне 1647 году. Слух носился о некоей реке Анадыре, или по тогдашнему произношению Анандыре, что по оной живут незнаемые народы в великом множестве. Тогда думали, что и сия река впала в Ледовитое море. Для того хотели проведать в сем пути между прочим и ея устье. Однако не токмо сие, но и все прочия предприятия не имели желаннаго успеху, для того что за случившимся того лета многим льдом нельзя было ходить по морю свободно.

Однако восприятая надежда к дальнему продолжению морскаго их изобретения не токмо тем не пресеклась, но паче на другой год число охотников из казаков и из промышленых людей еще более умножилось, так что семь кочей изготовлены были, которые отправились все вместе [22] для помянутаго проведания. Что с четырьмя из сих судов учинилось, о том не упоминается ничего в наших известиях. На прочих трех начальниками были: у казаков Семен Дежнев да Герасим Анкудинов, а у промышленых Федот Алексеев. Дежнев и Анкудинов поссорились еще до отправления в путь, для того что одному завидно стало, что другой имеет быть участником как в чести будущих изобретений, так и в соединенных с оными прибытках. На каждом судне было человек по тритцати. По крайней мере, объявлено сие о судне, на котором Анкудинов обретался главным. Дежнев обещал привесть в казну с реки Анадыря ясаку 7 сороков соболей или, буде можно, и более. Такую-то великую надежду имел он к сысканию реки оной, что напоследок, хотя и учинилось, токмо не столь скоро и не так легко, как он о том думал.

Сие достопамятное отправление с реки Колымы воспоследовало июня 20 дня 1648 году. Для недостаточного знания нашего о тамошних странах весьма сожалетельно, что не все обстоятельства сего морскаго пути с прилежанием описаны. По всему видно, что Дежнев, объявляя о делах своих в Якутск отпискою, писал о приключениях, учинившихся с ним на море, весьма не рачительно, особливо о том, что в пути до Большаго Чукоцкаго носа делалось, не находится у него никакого известия, также не упоминается о препятствиях от льду, которых, может быть, и не было. Ибо Дежнев при другом случае пишет, что де море не всякой год, как тогда было, бывает от льду чисто. Он начинает свою отписку объявлением о Большом Чукоцком носе, и сие обстоятельство особливаго примечания достойно. Сей нос, по его объявлению, совсем отменен от того носу, которой находится при реке Чукочьей (по западную сторону от реки Колымы). Большой нос протянулся в море между севером и северо-востоком и поворачивается кругом до реки Анадыря. Для подлиннаго признаку с Русскую (то есть с западную) сторону онаго впала в море речка, и там зделана чукчами якобы башня из китовых костей. Против носу (не показано с которую сторону) лежат два острова, на которых живут люди чукоцкаго народу, у коих губы прорезаны и продеты зубы из моржовых зубов. От помянутаго носу до реки Анадыря можно поспеть способным ветром на коче в трои сутки, да и сухим путем разстояние будет не далее, потому что река Анадырь впала в губу. У онаго носу разбило коч служиваго Герасима Анкудинова, и бывшие на нем люди перебралися на достальные два коча. Семен Дежнев и Федот Алексеев, будучи сентября 20 дня на берегу, дали с чукчами бой, на коем Федот Алексеев поранен. После сего разнесло их кочи без вести. Коч Дежнева носило по морю до октября месяца и напоследок выбросило на берег от реки Анадыря в немалом разстоянии на полдень, чаятельно около реки Олюторы. Что учинилось с Федотом Алексеевым и с его товарищами, о том объявлено будет ниже.

Дежнев с находившимися при нем 25 человеками казаков отправился пеш для проведания реки Анадыря, но за неимением проводника пришел [23] он на сию реку уже по прошествии 10 недель не в дальнем разстоянии от ея устья, где не было ни людей, ни лесу. Сие обстоятельство привело путешествующих при неимении съестных припасов в крайнюю печаль. Буде промышлять им на пищу себе зверей, то оных недоставало, ибо зверь водится по большой части в лесах, ежели же добывать рыбу, то не было потребнаго орудия. Сего ради двенатцать человек пошли вверьх по реке Анадырю и через 20 дней, не нашед людей, принуждены были итти назад, но от голоду и от стужи возвратилось их к стану весьма мало.

Следующим 1649 году летом отправился Дежнев с товарищами своими водою вверьх по Анадырю и нашел по оной людей, называемых анаулами, с коих взял перьвой на сей реке ясак. Хотя они числом были и немноголюдны, однакож являлися весьма противны, того ради изтреблены все вкраткое время. Тогда Анадырскому острогу от Дежнева положено основание построением на том месте зимовья. Там он имея жительство, весьма заботился, как бы ему впредь дойти назад до реки Колымы или бы хотя только отправить туда известие о своих приключениях. К учинению сего показали ему дороги некоторые люди, пришедшие туда апреля 23 дня 1650 году сухим путем чрез горы.

После отъезду Дежнева производилися с реки Колымы также и другия отправления как сухим, так и водяным путем с тем намерением, чтоб проведать дальния восточныя страны. Из таких отправлений достопамятно одно, произходившее по морю, не столь по изобретениям, при том учиненным, как для случая, которой к сему пути подал причину. Михайло Стадухин, казак якутской, поставив в 1644 году с некоторыми товарищами своими Нижней Колымской острог, возвратился на другой год в Якутск с некоторыми известиями, чтоб предложить оныя там на разсмотрение. Некоторая женка из живущих по реке Колыме народов сказывала ему, Стадухину, что де есть на Ледовитом море Большой остров, которой простирается против реки Яны и Колымы и с матерой земли виден. С реки Чукочьей, впадающей в Ледовитое море от Колымы по западную сторону, переежжают будто чукчи на оленях на тот остров одним днем, побивают там моржей и привозят с собою головы и зубы моржовые, коим де молятся по их вере. Стадухин, хотя сам не видал у чукчей таких зубов, однако слышал у промышленых людей, что находятся таковые зубы у онаго народу, ди и кольцы у оленьих санок зделаны из моржоваго зуба. Промышленные люди подтверждали тож о помянутом острове и почитали оной за продолжение Новой земли, куда с Мезени ездят. Сверьх сего наведался Стадухин о большой реке Погыче, или Ковыче, что она впала в море за рекою Колымою с лишком три дни ходу по тому морю способным ветром. И ежели де указано будет умножить людей и послать их в сии страны, то де можно ожидать, оттуда великой в казну прибыли и проч.

По сим известиям и предложениям отправлен Стадухин июня 5 дня 1647 году во второй путь на реку Колыму с наказом, чтоб ему ехать [24] оттуда на реку Погычу, построить при оной зимовье, привесть тамошних народов в ясашной платеж и проведывать о предъявленном острове. Он зимовал при реке Яне и, отправясь оттуда на исходе 1648 году на нартах, пришел в 7 недель на реку Индигирку, построил там коч и поехал морем на реку Колыму. Оттуда ходил он летом 1649 году на двух кочах, из которых один на сем пути разбило, для объискания реки Погычи. По его объявлению, бежал он на парусах семеры сутки, токмо никакой реки не видал. Чего ради остановившись, послал людей для приведения языков. Но и сии ни о какой реке не объявили. Понеже берег состоял из крутаго камня, то нельзя было ловить рыбу. Для сей причины недоставало у Стадухина съестных припасов, и он принужден был итти назад на реку Колыму. Искал ли он объявленнаго на море острова и нашел ли оной, о том ничего не показано. Вся прибыль состояла в некотором числе привезенных моржовых зубах, которые Стадухин послал в Якутск с таким представлением, чтоб для большаго оной кости промыслу отправлять туда нарочных.

Тогда известно учинилось, что Погыча есть та же самая река, которая называется Анадырем. Перестали думать, что река сия впала устьем в Ледовитое море. Чрез языческих народов уведомленось, что до ней итти сухим путем ближе, нежели водою. И сие подало случай к следующему отправлению.

Толь полезное о дороге сухим путем на реку Анадырь известие получено в походе, в которой ходили казаки с реки Колымы в начале 1650 году вверьх по реке Анюю, потому что взяты были тогда языки из народа ходынскаго, которые сами показали дорогу на реку Анадырь. Как тогда о Дежневе еще никакого известия не было, то многие охочие люди из казаков и из промышленых подали прикащику челобитную, чтоб повелено было им итти на реку Анадырь для приведения тамошних народов в подданство. Некто Семен Мотора был у них начальником. Захвативши марта 23 дня в верховье реки Анюя одного из лучших ходынских мужиков, привел его с собою на реку Анадырь, куда он апреля 23 дня приехал. Мотора соединился с Дежневым. Но Михайло Стадухин, отправився после Моторы по той же дороге и препроводив в пути 7 недель, по прибытии своем на реку Анадырь, не заежжал в зимовье к Дежневу, но исправлял дела свои особо, для того что он с Дежневым и Моторою имел всегдашнюю ссору. Дежнев и Мотора, желая оставить его в покое, пошли на реку Пенжину, но за неимением проводника, путь знающаго, принуждены были воротиться назад на реку Анадырь. Потом отправился на реку Пенжину Стадухин, после котораго времени не находится об нем никакого известия.

Дежнев и Мотора построили суда при реке Анадыре, чтоб итти по морю для объискания других рек. Но сие намерение пресеклось смертию Моторы, которой убит в 1651 году на бою с анаулами. После того ходил [25] Дежнев на оных судах летом 1652 году до устья реки Анадыря, где присмотрел мель, простирающуюся далеко в море по северную сторону онаго устья. Таковыя мели называются в Сибири коргами. На сей корге лежало много моржей, с которых Дежнев добыв несколько зубов, почел сие за довольное награждение трудов своих. В 1653 году приготовил он лес на строение коча, чтоб на оном отправить собранную по то время ясашную казну в Якутск морем, но понеже не доставало прочих судовых припасов, то отменено было оное строение. Также слышал Дежнев, что море около Большаго Чукоцкаго носу бывает не всякой год от льду чисто.

Второе отправление на коргу за моржовыми зубами учинилось в 1654 году. Тогда ходил с Дежневым вместе казак Юшка Селиверстов, которой прежде обретался в морском пути при Михайле Стадухине, и от него посылан был в Якутск с представлением, чтоб повелено было добывать ему для казенной прибыли моржовые зубы, что ему и дозволено. В наказной памяти, данной оному Селиверстову, упоминается сверьх Анадыря и о Чендоне-реке, впадающей в Пенжинскую губу, где приказано ему приводить в ясашной платеж живущих около оных рек народов, почему заключить должно, что о действиях Дежнева тогда еще не было ведомо в Якутске. От сего произошли опять великия несогласия. Селиверстов, желая себе приписать изобретение корги, утверждал, что он до сего места доходил с Стадухиным в 1649 году морем. А Дежнев доказывал, что Стадухин и Селиверстов не токмо до корги, но и до Большаго Чукоцкаго носу не доежжали: сей нос, по объявлению Дежнева, состоит весь из камня, он де довольно об нем известен, потому что Анкудинова коч у онаго разбило, и сей де нос не тот, что перьвой от Колымы-реки, зовомой Святым носом. Подлинная де признака Большаго Чукоцкаго носа есть та, что против онаго лежат острова, на коих живут люди зубатые, и сих де людей видел он, Дежнев, а не Стадухин и Селиверстов, а корга при устье реки Анадыря находится, от помянутаго носу в далеком разстоянии.

В то же время вышел Дежнев, проведывая морские берега, на коряцкия жилища, где увидел якутскую бабу, которая прежде жила у Федота Алексеева. Сия баба ему сказала, что Федот Алексеев и Герасим Анкудинов померли цынгою, а другие товарищи их побиты, достальные же в малом числе убежали неведомо куда в лодках. Сие изъясняется найденными в последующия времена на Камчатке известиями. Ибо достальные от Федота Алексеева люди, следуя при благополучной погоде подле морских берегов к югу, пришли наконец к реке Камчатке, на коей учредили свое жительство, и следовательно, за перьвых из Русских почтены быть имеют, которые в тамошних местах поселились.

Доказательство сему то, что когда пятидесятник Володимер Атласов в 1697 году положил начало к завоеванию земли Камчатки, то руские были уже камчадалам известны. Причина сего знакомства объявляется [26] камчадалами как следует: назад тому много лет жил у них некто Федотов (может быть, что сын Федота Алексеева) с товарищи при устье речки Никулы, которую потому Русские прозвали Федотовкою. Камчадалы почитали их как бы богов и не думали, чтоб человеческая рука им вредить могла. Но случилось Русским между собою поссориться так, что друг друга ранили; тогда камчадалы, увидев кровь, из ран их текущую, догадались, что они смертные. Потом, как Русские между собою разлучились и некоторые пошли на Пенжинское море, то с одной стороны камчадалы, с другой коряки, нападав на них, всех побили. Речка Федотовка впала в Камчатку-реку с полуденной стороны в 180 верстах ниже Верхняго Камчатского острога. При оном видны были еще во время перьвой Камчатской экспедиции остатки двух зимовей, в коих руские имели жительство. Токмо никто не мог сказать, которою дорогою те первые руские люди на Камчатку пришли. Сие вышепоказанным образом известно учинилось не прежде как в 1736 году по делам Якутской архивы ¹².

Что касается до вышеобъявленнаго на Ледовитом море Большого острова ¹³, о коем упомянули мы при описании пути казака Михайла Стадухина, что в 1645 году получено было об оном известие, но без дальняго подтверждения, то наипаче примечать надлежит, что во всех известиях, коих в Якутской архиве находится немалое число, о производившихся в прежния времена между Леною и Колымою реками морских путешествиях, не показано ничего об оном большом острове, а однако разныя суда заносило противными ветрами в море столь далеко, что необходимо надлежало бы попасть им на тот остров, ежели бы он заподлинно находился. В доказательство сему намерен я привесть здесь описание двух морских путей, восприятых в 1650 году. Известия об оных служат одно другому в подтверждение, при том и можно по оным видеть, с каким трудом и опасностию такия путешествия произходили.

Казак Андрей Горелой отправился из Якутска в месяце июне помянутого года в морской путь до реки Индигирки для приведения живущих вверьху сея реки и по впадающей в оную реке Моме народов в ясашной платеж. Он шел морем благополучно до устья реки Хромы, против котораго разстоянием от берегу по его смете на два дни ходу по льду, он на коче замерз августа в 31 день, потом опять лед взломало, и жестоким ветром занесло его еще далее в море и носило 10 дней, после чего опять замерз и шел от того места до берегу по льду две недели, а коч его раздавило льдинами. Горелой с своими товарищами перевез с собою на санках некоторую часть из судовых и съестных припасов, а большая половина осталась в море. С того места, где пришли они к берегу, отправяся октября 5 дня на нартах, дошли в четыре дни до устья реки Индигирки, а оттуда ноября 12 числа до Уяндинскаго зимовья, где, за приключившимся того года на море великим нещастием и за недостатком привознаго хлеба, покупали они пуд муки по 8 рублей. [27]

Второй морской путь, о коем должно здесь предложить для доказательства, производился казаком Тимофеем Булдаковым, которой послан был в 1649 году на реку Колыму прикащиком, но не доехав туда, зазимовал в Жиганах при реке Лене. Сей Булдаков, приплыв июля 2 дня 1649 году к Ленскому устью, собрался было итти в море, но за возставшим с моря ветром, которым нанесло к берегу множество больших льдин, принужден был там стоять 4 недели. Как скоро после того потянул ветр от берегу благополучной, то прибежал он на парусах к Омолоевой губе. Там наехал опять на лед, с коим носило его 8 дней, и от того учинилося коче его немалое повреждение. Близ островов, находящихся против Ленскаго устья, и дабы пристать к одному из оных, принужден он был пробиваться сквозь лед два дни. После сего продолжалися 6 дней ветры переменные то с земли, то с моря. Потом показалось, будто море от льду очистилось, чего ради Булдаков побежал опять к губе Омолоевой, но там паки нашел на великия льдины, с которыми носило его еще 4 дни. И понеже к проходу вперед за льдом не было надежды, то старался он токмо, чтоб ему выбиться из льду и возвратиться на реку Лену. При устье реки Лены стояло восемь кочей служивых, торговых и промышленых людей, которые к выходу в море были в готовности. Вскоре после того стал ветр с берегу, и оным море от льду очистило, тогда все кочи поднялись к Омолаевой губе в одно время и проходили оную сквозь наносной лед не без трудности. По ту сторону помянутой губы, близ морскаго берега, находится остров, между которым и морским берегом тогда был обыкновенной ход протокою. Но тогда сия протока была затерта льдом, и наши путешествующие не могли пройти чрез оную инако, как что со всех кочей общим трудом сквозь лед просекались. Там встретилися с ними четыре кочи, которыя шли с Колымы и Индигирки. По выходе из помянутой протоки чрез сутки повеял способной ветер, коим прибежали в сутки ж к устью реки Яны, против коего случившимся тогда с моря ветром нанесено было столько льду, что оным едва кочей не раздавило. А понеже морской берег в тех странах отлог, так что большия льдины, которыя ходят в воде глубоко, до берегу доставать не могут, то, идучи близ берега, благополучно миновали они мыс, которой по северному его положению от давных лет почитался в сем пути за самое трудное место и потому прозван Святым носом. Оттуда пришел на другой день Булдаков до губы Хромой, зовомой так по реке Хромой, которая в оную впала. Сия губа наполнена была великими льдинами, между которыми проход был весьма труден, а особливо когда уже и от ночных морозов новой лед намерзать стал. Как они пришли почти против устья реки Хромы, то море с 30 на 31 число августа все стало. Булдаков находился с пятью кочами недалеко от берегу, имея в том месте глубины на одну сажень, и думал было, как лед придет в довольную крепость, скарб свой перетащить на берег, токмо надежда его была тщетна, ибо сентября 1 числа, когда уже был лед [28] толщиною на полпядени, встал с берегу жестокой ветер, которым лед опять взломало, и кочи во льду занесло далеко в море и носило их 5 дней. По прошествии сего времени ветр утих, и море в одну ночь опять замерзло. На третей день лед стал так толст, что ходить по оному можно было. Тогда посланы люди для проведывания, куды к берегу итти ближе, и чрез оных получено известие, что бывший с ними коч казака Андрея Горелова стоит от них по пути одним днем езды, чего ради принято намерение перенесть наперед запас и скарб на тот коч, дабы тем ближе быть к берегу, ежели опять взломает море. Как все к сему приготовлено было, то вода прибыла вдруг в море на знатную вышину, и лед, которой уже был толщиною на пол-аршина, опять весь взломало; к тому ж поднялся сильной ветр, коим занесло кочи со льдом далее прежняго в море, причем казалось, будто их несло так скоро, что и на парусах бы скоряе бежать не можно было. Таким образом, носило их 5 дней, по прошествии которых ветр утих, и кочи замерзли в третей раз. Сим приведены были все люди в крайнее отчаяние и говорили, что такого гнева Божия еще не бывало, и прежде в морском ходу никогда такого нещастия не случалось. Однакож, возъимевши смелость и чтоб избавиться очевидной погибели, приготовилися вторично к восприятию пути по льду до берегу, причем всякой положил на нарты запасу и скарбу, сколько на себе свесть мог. Сей путь был весьма опасен и многотруден. Лед у них под ногами взломало, чего для принуждены были в разных местах перескакивать с одной льдины на другую, съестной запас и скарб перекидывать, и один другаго перетаскивать канатами и шестами. Издали видели они, как оставленные их кочи льдом разбило. Напоследок вышли они, изнуренные цынгою, стужею, голодом и работою, на берег не в дальнем разстоянии от устья реки Индигирки. С такими же печальными обстоятельствами продолжали и путь свой вверьх по Индигирке до Уяндинского зимовья и проч.

После сего отправления спустя два года, а именно в 1652 году, упоминается в наказной памяти пятидесятника Ивана Реброва, отправленнаго на место Булдакова на Колыму-реку прикащиком, чтоб ему наипаче проведать на Ледовитом море помянутой Большой остров, о котором сообщены были ему все обстоятельства, предъявленныя от Михайла Стадухина. Может быть, что о том же и после всем на Колыму и в другия тамошния зимовья посылающимся прикащикам приказано было. Однако не находится в Якутской архиве никаких известей о изобретениях, по таким приказам учиненных. Потому надлежало бы остаться при прежних известиях, ежели бы по многому прошедшему времени слух о Большом острове опять не возобновился, и нарочные для сыскания онаго отправления посланы не были, о коих впредь объявить имеем.

В 1710 году февраля 20 дня в Якутской воеводской канцелярии допрашиваны были разные якутские служивые люди о вышепомянутом и о других против Камчатки находящихся островах, а в допросах показали следующее: [29]

Никифор Малгин сказал: в бытность де якутскаго воеводы князь Ивана Петровича Борятинскаго, которой имел команду в Якутске с 1661 по 1678 год, ходил он с торговым человеком с Лены на Колыму-реку морем, и в том пути следовали они до Святаго носу по большой части подле берегу, а от того носу отнесло их многим у берегу наносным льдом в море. В то время бывшей с ними кочевщик Родион Михайлов показал им по сю сторону Колымы-реки издали в море остров, которой всяк из них видел. А по приходе их на Колыму сказывал ему, Малгину, торговой человек Яков Вятка, что он прежде того ходил с Лены на Колыму-реку с торговыми людьми на девяти кочах, из коих три кочи отнесло к вышепоказанному острову, на котором посыланные с сих судов люди приметили следы незнаемых зверей, а людей не видали. После чего пришли и сии кочи на Колыму. А о находящемся против Ленского устья острове не слыхал он ничего и прочая.

Сверьх того объявляется в сей скаске о некоем острове, находящемся против земли Камчатки, токмо с такими обстоятельствами, которые едва не во всем прекословят полученным после того известиям, и для того требуют некотораго изъяснения, а именно: торговой человек Тарас Стадухин сказывал ему, Малгину, что за несколько до того лет ходил он с 90 человеками на кочах с Колымы морем для проведывания Большого Чукотского носу. Но понеже не могли они обойти того носа водою, то перешли чрез оной пешком и, построив на другой стороне новой коч, шли подле берегу до устья реки Пенжины. При сем что касается до переходу чрез Чукотской нос сухим путем, почему небольшая онаго в том месте ширина заключается, то такой другой пример приведен будет ниже. А когда потом упоминается о острове, которой будто виден от устья Пенжинскаго, и, якобы по скаске некоторой бабы полонянки, живут на том острову люди бородатые, которые платье носят долгое и Русских людей называют братьями, то сие такия обстоятельства, которыя так просто приняты быть не могут. Может быть, река Камчатка от незнания названа Пенжиною. Ибо как невероятно, чтоб Стадухин обошел в один путь всю землю Камчатку до реки Пенжины. Так, напротив того известно, что против Пенжинскаго устья никакова острова не находится, и хотя по тому ж и с устья реки Камчатки никакова ж острова не видно, однако камчадалы уже тогда могли знать о тех островах, которые в наши времена в тамошней стране известны учинились. Под описанием людей бородатых и носящих долгое платье, почему они Русским уподоблены быть могли, должно, как кажется, разуметь курилов, живущих на островах, от Камчатки к полудню лежащих, потому что они подлинно не так, как прочие сибирские и камчатские народы, бородоголы, но бородатые, также и по телу волосы имеют. Но чтоб они Русских называли братьями, сие несправедливо. Во время Тараса Стадухина неимоверно, что курилы уже о Русских слыхали. По-видимому, Стадухин заключил сие сам по сходству [30] бород и платья, а Малгин ошибся, когда объявил, что сказывала ему о том камчадалка.

Иван Шалаев объявил: посылан де он был в 1700 году с камчадальским прикащиком Тимофеем Кобелевым на Камчатку, и в том пути ехали они от Анадыря до реки Пенжины на оленях, а там, построив кочи, выплыли по Пенжине, и шли морем до Пустаго острова, которой, чаятельно, назван по реке Пустой, где взяли оленей, и на оных продолжали путь чрез горы до реки Камчатки. Против Пенжинскаго устья не видал Шамаев никакого острова, а как он отправлен был с реки Камчатки на Пенжинское море, то видел против устья реки Харьюзовой камень голец, а на матерой ли земле, или на острове оной стоит, того де он не ведает, также и камчадалы, коих он спрашивал, ничего подлиннаго о том не сказали. Напоследок, возвращаяся с Камчатки, присмотрел он, что против устья реки Караги значится в море остров, на котором был казак Иван Голыгин с товарищами сам-третей ¹⁴. Ходу до онаго от берегу греблею на байдарах день. Голыгин там нашел людей, но понеже они в ясаку отказали, то он не осмелился итти вдаль по тому острову, и точнаго об оном известия получить не мог. На Ледовитом море он, Шамаев, не бывал, того ради и никакого острова там не знает, и от людей о том не слыхал.

Михайло Наседкин скаскою показал: отправлен де он был в 1702 году с прикащиком Михаилом Многогрешным, он же и Зиновьев, на Камчатку, и ехали они, как Шамаев, чрез Анадырской острог до реки Пенжины на оленях, а оттуда водою до реки Лесной, к с Лесной сухим путем на нартах и на лыжах до реки Камчатки. Против устья сея реки значится де остров, токмо неведомо, есть ли на нем люди. Из Русских еще никто на нем не бывал. С полуденнаго носу Камчатки видел он за переливами землю. Также на возвратном пути своем в Якутск присмотрел он в море остров от Колымскаго устья до Индигирки, о коем сказывал де ему бывшей тогда с ними кочевщик Данило Монастырской, что тот остров и земля одна с тою, которая видна с Камчатки и против Колымскаго и Ленскаго устья, а живут ли на той земле люди, или нет, о том не слыхал он ни от помянутаго кочевщика, ниже от кого другаго.

Алексей Поротов, которой был в 1704 году на Камчатке, сказал об острове против устья реки Караги тож, что и Иван Шамаев.

Итако, сим кончатся допросы вышепомянутых служивых людей, и они подали случай к тем проведываниям, о коих теперь предлагать имею.

В то же время был в Якутске стольник и обер-комендант князь Василей Иванович Гагарин, отправленной в Сибирь от дяди своего губернатора князя Матвея Петровича Гагарина с полною мочию для произведения всяких следствий и учреждения лучшаго порядка. Чего ради послал он марта 17 дня к воеводе Траурнихту указ, в разных пунктах состоящей, из коих один был следующаго содержания: «Стараться всеми мерами о проведывании островов, находящихся против устья Колымы-реки и земли [31] Камчатки, какие на оных живут люди и под чьим владением, чем питаются, и сколь те острова велики и много ль морем от материка разстояния, и написать о том в наказах, посылаемым в те места прикащикам и казакам, которых обнадеживать за их службу особливою царскою милостию и награждением, а что будет учинено, о том бы посылать репорты с нарочными его царскому величеству» ¹⁵.

По силе сего посланы были из Якутской воеводской канцелярии августа 20 и сентября 9 чисел того ж 1710 году к прикащикам в Устъянское зимовье и на Колыму-реку наказныя памяти, чтоб прилагать о сыскании тех островов всемерное старание. С устья Яны-реки прислана скаска казака Якова Пермякова, в которой объявлено, что он, Пермяков, ходил некогда от Ленскаго устья до Колымы-реки и видел по ту сторону Святаго носа на море остров, а живут ли на нем люди, о том он не ведает. Против Колымскаго устья также виден остров и на нем горы, а находятся ли люди, о том ему неизвестно, разве можно будет о том проведать чрез живущих около тамошних мест юкагиров.

Письмо от сибирскаго губернатора князя Матвея Петровича Гагарина, посланное генваря 28 дня 1711 году к воеводе Траурнихту, придало более причины стараться о произведении дальнейших проведываний. Оное письмо гласит тако: «Сказывали мне казаки и дворяне якутские, что Ваша милость изволит нарядить казаков, також и охотников отпустить на новую землю, что остров на море против устья реки Колымы, и удержалися де, мой государь, за тем, что без указу не смели, и ваша милость отнюдь того медлити не изволь. Изволь их ни мало медля посылать на тот остров; буде и иной проведают остров, то вели, государь, отпускать, а на этот остров всеконечно б пошли сего 711 году. Сие пишу вашей милости указом царскаго величества. Князь Матвей Гагарин. 1711 году генваря в 28 день».

По сему письму учинены были от воеводы Траурнихта два отправления: одно на устье реки Яны, а другое на Колыму, чтоб с обеих мест проведать объявленной остров, и велено продолжать то изследование хоть водою, хоть по льду до тех пор, пока о истинне или несправедливости предъявленных известей получена будет достоверная ведомость.

О перьвом отправлении, которое производилося под предводительством казака Меркурия Вагина, нашел я в Якутской архиве разныя известия. Токмо по оным должно разсуждать осторожно, чтоб не почесть всего за истинну, что в них содержится. Помянутой Вагин с другими своими товарищи, отправившись из Якутска осенью в 1711 году, пошел в море из Устьянскаго зимовья в месяце маие следующаго 1712 года. Казак Яков Пермяков, о котором выше упомянуто, был у него вожом, а путь производился нартами на собаках. До Святаго носу ехали они подле берегу, а оттуда пустилися в море прямо на север. В некоторых известиях написано, будто приехали к пустому острову, на котором нет и лесу. А вкруг того острова езды с 9 или с 12 дней, и с сего острова якобы видели [32] далее в море другой остров или землю. Но Вагин будто за поздным вешним времянем и за недостатком съестных припасов на оную землю итти не осмелился, но пошел назад к матерой земле, чтоб ему летом довольно запастися рыбою, и потом бы в будущую зиму в оной путь еще отправиться. А к матерой земле пристал Вагин между Святым носом и рекою Хромою при урочище Катаевом кресте, прозванном по якутском казаке Катаеве, которой в прежния времена крест там поставил. Оттуда казаки намерилися было итти для рыбнаго промыслу на реку Хрому, но на дороге оголодали, так что принуждены были есть собак, на которых ехали, а потом мышей и других гадин. При таком голоде показался им путь до реки Хромой далек, того ради возвратилися они назад к морскому берегу, где все лето прожили и питалися рыбою, дикими гусями, утками и их яйцами. Между тем отправленные с Вагиным из Якутска казаки, помятуя претерпенной голод и опасаяся при вторичном отправлении притти еще в большую нужду, его и с сыном и устьянскаго вожа Якова Пермякова, да промышленная человека, казацкую службу исправляющаго, убили. А сие дело открылось чрез одного из убийцов, которые потому приведены в Якутск под караулом. При следствии упоминается в допросах, что вож Яков Пермяков того большаго острова, который якобы от перьваго был виден, не признавал за землю, но за пар морской. Восьлибо и перьвой остров обратился в пар. По крайней мере, находятся при оном такия сумнительства, которыя довольно важны. Когда убийцы возвратилися в Устъянское зимовье, тогда никто не объявил, что они были на острове. По взятой с них в оном зимовье в месяце октябре 1712 году скаске явствует, что они от Святаго носу по морю более не ехали как до полудня, и в то время за учинившеюся бурею и метелицею, не взвидев друг друга, разъехалися, и оставшиеся семь человек, то есть убийцы, лежали между стоячим льдом сутки. После чего ходили они по морю, не зная дороги, двенатцатеры сутки и вышли напоследок на землю к Катаеву кресту. Об острове объявили они уже в Якутске при допросе, надеяся, может быть, за такое объявление получить себе прощение или, по крайней мере, освобождение от смертной казни. Еще и при сем объявлении говорили не все согласно. Иные не показали ничего о том острове, а другие хотя и объявили, но разно. Некоторые сказали, что обошли тот остров вкруг в девять, а иные в двенадцать дней; одни-что находятся там только олени, а другие-что есть и волки и песцы. О разстоянии же острова от берегу, также и в коликое время дошли до онаго, никто ничего не показал. И коль невероятно, будто они в такой нужде весь остров обошли вкруг и величину онаго проведали?

Столь же безуспешно было и другое отправление, производившееся с реки Колымы. Хотя во оное назначено было 50 человек да 2 судна, однако пошли в путь только 22 человека на одном судне под ведением казака Василья Стадухина. В отписке его от 28 июля 1712 году из нижняго Колымскаго зимовья объявлено, что только видел он по восточную сторону [33] реки Колымы протянувшейся с матерой земли в море нос, и вкруг онаго лед непроходимой, а вдали не значилось никакого острова. Жестокою морскою погодою отнесло их назад, причем они едва спасли живот свой, потому что судно у них по тамошнему обыкновению построено худо, а снастьми снабдено было еще хуже. В то время уже не ходили по морю кочами, но вместо оных в употребление вошли такия суда, у которых доски ремнями сшиваются, и потому прозваны шитиками; они делаются с палубою, плоскодонные, длиною по пяти, шириною по две сажени. Вместо конопати употребляется мох, а ходят ими обыкновенно по рекам, и от реки до реки морем подле берегу. Парусы на них ровдужные, вместо канатов ремни лосинные, якори деревянные с навязанным каменьем. По сему не должно дивиться, что Стадухин с таковым судном не мог исправить ничего в силу данной ему инструкции.

После сего в 1714 году учинены были из Якутска в те же страны еще два отправления под командою Алексея Маркова да Григоръя Кузякова. Перьвому приказано было идти из устья Яны-реки, а другому из Колымскаго устья. Ежели шитики к морскому ходу будут неудобны, то велено им построить в показанных местах такия суда, на которых бы по морю итти было безопасно. Каждому из них придано по матросу из тех, которые в то время присланы были от губернатора князя Гагарина в Якутск для сыскания из Охотска морем путем на Камчатку. В сем состояло содержание наказных памятей, с коими Марков и Кузяков в августе месяце помянутаго году из Якутска отправились.

Марков вскоре по приезде своем в Устьянское зимовье послал февраля 2 дня 1715 году в Якутскую воеводскую канцелярию отписку, предъявляя, что по Святому морю ходить невозможно, потому что как летом, так и зимою всегда стоит лед, и в назначенной путь отправиться ему нельзя, кроме на нартах и собаках, чего ради марта 15 дня сим образом во оной и вступил с 9 человеками. А возвратился он с моря апреля 3 числа в Устьянское зимовье и объявил следующее: ехал де он по морю прямо на север семеры сутки самою скорою ездою, как на собаках бежать можно (а способною дорогою при хорошой погоде можно переехать на собаках в сутки около ста верст), токмо ни земли, ни островов не видал, а далее пройти не мог. Льдины стояли, как высокие холмы. Он входил на верьх их, токмо и вдали не присмотрел никакой земли. Напоследок не стало для собак корму, многия собаки на возвратном пути с голоду померли, а достальных собак пропащими кормили.

О пути Григорию Кузякова не находится письменных известей. Но я уведомился чрез якутских жителей, что он ездил подобным образом, как Марков, и, равно как и сей, ничего не проведал.

После сего времени не происходило никаких проведываний, пока в 1723 году якутской сын боярской Федот Амосов не возобновил стараго об острове на Ледовитом море слуху к восприятию пути на оной и для приведения в подданство живущих там, по его мнению, народов. Сей [34] остров, как он объявил, будто простирается от устья Яны до устья Индигирки-реки и далее. Будучи отправлен с партиею казаков на реку Колыму, чтоб из устья ея проведать оной остров и, приехав на устье помянутой реки апреля 18 дня 1724 году, хотел было он вытти в море, но увидел столько наноснаго великаго льду, что никоим образом нельзя было надеяться свободнаго проходу. Тамошней промышленной человек Иван Вилегин подтвердил, между тем, общей об острове слух следующим известием:

Он, Вилегин, отправился с другим промышленым человеком Григорьем Санкиным от устья впадающей по западную сторону Колымы в Ледовитое море реки Чукочьей, ездил в море по льду и нашел землю, токмо не мог знать, остров ли, или матерая земля, и есть ли на ней люди и лес. За безпрестанными сильными ветрами и туманом невозможно было ему ездить вдаль по той земле, только приметил он на ней старыя юрты и признаки, где прежде юрты стояли, а какие люди там жили, о том он не ведает. Та земля с устья Чукочьей-реки в ясной день будто видна, а Чукочья-река находится от Колымы разстоянием трех дней езды. По его мнению, протянулась земля оная мимо реки Индигирки и Святаго носу до устья реки Яны, а с другой стороны простирается мимо Колымскаго устья до жилищ шелагов, которые суть род чукчей. Сие ему сказал шелагинской мужик Копай, к которому он ездил в 1723 году и взял с него ясак. И на помянутую де землю из Колымскаго, Чукочьяго и из Индигирскаго устья для многих льдов на судах переправляться нельзя никакими мерами. Разве, можно свободной проход иметь туда от жилищ шелагинских, потому что в бытность его там на море льду было немного.

На сем известии утвердился Амосов и пошел в судне подле берегу на восток к жилищу Копаеву, куда он августа 7 дня и прибыл. Но море в том месте, где от Вилегина объявлен свободной проход, наполнено было многим наносным льдом, так что едва можно было ему итти подле берегу. За стоящим от большой части противным ветром отложил он надежду о сыскании той земли и только старался, как бы ему возвратиться скоряе на Колыму. Понеже я застал помянутаго Амосова в Якутске, то я спрашивал его о точном положении бывшаго тогда Копаева жилища и известился, что оное было на морском берегу верст с 200 от Колымскаго устья. Також он сказал, что против онаго места лежит на море близко берега небольшой остров.

Но дабы главное намерение, для котораго отправлен был Амосов, не осталось совсем втуне, то пошел он в начале следующей зимы для проведывания частопомянутаго большаго острова на нартах, и о сем пути Якутской воеводской канцелярии в отписке объявил нижеследующее: Отправившись в намеренной путь из нижняго Колымскаго зимовья ноября 3 дня 1724 году, нашел он на море остров или землю, и оттуда 23 числа онаго ж месяца возвратился назад на Колыму. На той де земле находятся старыя земляныя юрты, а какие в них люди жили и куда сошли, того [35] неизвестно. Наконец, съестных припасов, также и корму для собак недоставало. Для сей причины невозможно ему было более что проведывать. Путь по льду был весьма труден, потому что море замерзло не гладко. Везде стояли великия льдины, и лед от выступающей морской соли был шероховат.

Сюды еще надлежат и некоторыя от онаго Амосова мною полученныя словесныя изъяснения, которыя потому ж здесь присообщаю. То место, откуда пошел он с матерой земли до острова, было между Чукочьею и Алазеею реками. Езды до острова один день, и столько же будет обширность онаго, ежели обходить вкруг. На нем каменныя горы нарочитой высоты. Сих с матерой земли видеть можно. Позади сего острова обретаются еще два, ускими морскими проливами отделенные, такие же гористые острова, только он на них не был и не знает, сколь они велики. Перьвой остров пуст. Звериной след присмотрен только диких оленей, для которых там ростет мох, как обыкновенная их пища. Старинныя юрты деланы из приноснаго по морю дерева и землею обсыпаны. Естьли сие правда, то кажется, что прежние тамошные жители были юкагиры или чукчи, которые, может быть, ушли туда при перьвом овладении тамошних стран рек Индигирки, Алазеи и Колымы, а потом перешли опять на матерую землю.

Вышеписаннаго довольно ли, или недовольно к подтверждению достоверности о предъявленном на Ледовитом море острове, однако не было больше никаких для сего дела отправлений. По моему мнению, не можно утвердиться ни на письменных, ни на словесных объявлениях помянутаго Амосова. Ибо сумнительно, побужден ли он был к предприятию сего пути и к возобновлению для сей причины стараго слуха охотою к учинению новых изобретений или паче другими причинами, до собственной корысти касающимися, а именно, чтоб быть командиром, с которым званием соединены разные прибытки, или бы торговать с тамошними языческими народами? Також можно думать, что он старался всячески, дабы по отпискам его и словесным объявлениям не видно было, якобы он что проведать упустил своим нерадением. По сему можно и разуметь, для чего не предъявил он в присланной в Якутск своей отписке точнаго описания как восприятому на остров пути, так и величине и всем прочим обстоятельствам того острова? Чего ради не в то ж время показал он о находящихся двух островах позади перьваго? И по какой причине разсудилось ему при перьвом вступлении в намеренной путь предложить свидетельство промышленаго человека Ивана Вилегина? Кто знает, сколь промышленые люди в Сибири к баснословию склонны, тот почтет объявление Вилегина таково же маловажным, как и все те слухи, которые о сей материи в прежния времена разсеваемые были. Можно и то сказать, что нельзя бы было обретающемуся, по объявлению Амосова, недалеко от матерой земли острову остаться в безвестии при прежних морских путешествиях, о коих в Якутской архиве толь многия и обстоятельныя находятся известия. А нигде не написано, чтоб тот остров кем был [36] примечен. По крайней мере, небольшая окружность онаго, в скаске Амосова показанная, не служит никаким образом к подтверждению прежних сказок о Большей земле, которая будто от Ленскаго или Янскаго устья простирается до устья реки Колымы или еще и далее.

При таких обстоятельствах не можно инако разсуждать, как что господа Делил и Буаше на изданных в Париже новых своих картах о камчатских изобретениях без довольнаго основания клали остров против Колымскаго устья под 73 градусом, а за оным под 75 градусом большую землю, которыя будто бы найдены Российскими людьми в 1723 году ¹⁶. Они ссылаются в том на письменныя известия, полученныя господином Делилем в Санкт-Петербурге ¹⁷, а паче на ландкарту казачьяго головы Афанасья Шестакова ¹⁸, что на перьвом взят был в полон шелагинской князец Копай, которой при проведывании Большой земли будто был предводителем. Но сим самим открывается парижских карт неисправность. Ибо без сумнения всякой больше поверит сообщенным мною выше сего архивным известиям, нежели таким, которые от неизвестных или и подозрительных источников произходят. Копай не жил на острову, но на матерой земле, и он никогда не бывал в полону у Русских. В 1723 году заплатил он ясак в казну впервые промышленому человеку Ивану Вилегину, а в 1724 году Федоту Амосову. После того вскоре изменив, побил несколько людей, бывших с Амосовым. Кроме сего об нем ничего неизвестно. По словесному Амосова объявлению, находится не в дальнем разстоянии от Копаева жилища близ матерой земли небольшой остров. Сей то есть не иной какой, но точно тот остров, которой как Шестаковым, так и по нем господами Делилем и Буаше поставлен против Колымскаго устья.

Что касается до Афанасья Шестакова и до его карты, то был он такой человек, которой ни читать, ни писать не умел, но по одной памяти разсказывал о тех странах, коими он ехал, и о реках, кои ему на пути попадались или о коих слышал от других. Сие при нем изобразили на картах такие люди, которые только писать знали, и по сему явствует, сколько на сии карты полагаться можно. В 1726 и в 1727 годах в бытность его в Санкт-Петербурге чинил он многия предложения о усмирении непокоривых чукчей, причем появилися разныя карты его сложения, из коих и одна досталась мне, токмо никогда я не отважился по ней следовать, разве где другими достовернейшими известиями подтверждается. По сей карте лежит остров Копаев, как при том написано, езды двои сутки от земли матерой, и длиною занимает почти столько же места, сколько находится разстояния берегом между Алазеею и Колымою реками. Притом еще объявлено, что живут на оном непослушные шелаги. А позади сего острова к северу означен берег под именем Большой земли, между которою и островом разстояние показано, что езды меньше двух суток. Но последнее сие объявление не утверждается ни на словах, ниже [37] на письменных известиях, и того ради можно по справедливости оное почитать за прибавление Шестакова к тому, что он чрез других слухом доведал. Следовательно, и не придает оно к прежним скаскам более твердости и неможно по оному определить положения той земли, хотя бы она и действительно где находилась. Что же теперь еще сказать о том, когда сия земля, по свидетельству езуита Аврила ¹⁹, которой будто слышал о том в бытность свою в 1686 году в Смоленске, описывается, якобы она и жителями населена и лесом изобильна? По моему мнению, опроверьгается сие само собою, ежели не прекословит вышесообщенным известиям, да общему по всему Ледовитому морю искусству, потому что и на берегах онаго не токмо на островах, нигде стоящаго большаго лесу не находится, которой в толь северной стране и рости не может. Впрочем, приписанное от езуита Авриля смоленскому воеводе мнение, что Америка населилася людьми из Азии посредством сего острова, в разсуждении тогдашняго времяни должно почитать за достохвальное, хотя бы того острова и не было. Весьма удобно обращается оное к островам и к матерой земле, что против Чукоцкаго носу, о коих предъявим мы здесь те известия, которыя в прежния времена после Дежнева учиниляся ведомы.

Карта Афанасия Шестакова есть же и в разсуждении других мест тамошней страны весьма недостаточна. На ней у Чукоцкаго носу припись: «В носу чукчи немирные, бой имеют каменьем из шибалок, лисиц красных много». А против носу по восточную сторону означен большой остров с таким описанием: «Остров против Анадырскаго носу, на нем многолюдно и всякаго зверя довольно, дань не платят, живут своею областью». Другая карта, полученная мною в Якутске от сочинителя оныя тамошняго дворянина Ивана Львова ²⁰, сообщает более известий. На сей представлены два носа, один, простирающейся далеко к северо-востоку, нами по чукчам обыкновенно имянуемой Чукотским, и тот называется на той карте Шелацким. Другой, которой от сего лежит на полдень, имянуется Анадырским носом по реке Анадырю, от которой, однако, находится не в близском разстоянии. По сему Шестаков погрешил в своей карте, назвавши первой нос именем другаго, а сей оставив без наименования. Чукочьяго или Шелацкаго носу пределы неограничены, потому что сочинитель карты не знал, сколь далеко оной простирается в море. В большой губе между Чукочьим и Анадырским носом поставлен остров, на котором живут чукчи, а против Анадырскаго носу означены два острова ж, один другаго к берегу ближе, с следующим описанием: «До перваго острова от берегу езды водою полдня. На нем обитают люди, коих чукчи называют АХЬЮХАЛЯТ. Они говорят особым языком, платье носят из утиных кож, питаются моржами и китами. За недостатком у них на острове лесу варят еству рыбьим жиром. Другой остров от перваго находится в разстоянии двух дней езды водою. Жители онаго называются по-чукоцки ПЕЕКЕЛИ. Они щоки пронимают и вставливают в них зубы, живут в крепких местах, платье носят из утиных же кож». За оными [38] островами изображена Большая земля: «Жители чукчами имянуются КИЧИН-ЭЛЯТ. Сии говорят особливым языком, платье носят соболье, живут в землянках, а бой у них лучной. Звери в их земле водятся всякие, коих кожи употребляют на платье. Лес там ростет ельник, сосняк, лиственик и березник». К сим двум картам надлежит еще прибавить третью, которая также сочинена некоторым якутским жителем. На оной Шелацкой нос, равно как на карте дворянина Ивана Львова, не ограничен, а о жителях того носу объявляется, что «они говорят языком особливым. На бою весьма жестоки, и покорить их неможно. Хотя из них кто и в полон попадет, тот сам себя убивает». Сие должно разуметь по примеру прочих сибирских народов, с коими при первом покорении поступали от большой части таким образом, что, захватив несколько человек, содержали их для верности в закладе, или, как говорят, в аманатах. Против Шелацкаго носу означена также земля не ограниченная, коей жители называются КЫКЫКМЕ и подобны юкагирам.

Другия известия, которыя имею здесь сообщить, утверждаются на делах архивных.

В 1710 году марта 14 дня якутской воевода Дорофей Афанасиев сын Траурнихт допрашивал тамошних служилых людей, бывших в Анадырском остроге, о всех обстоятельствах чукотскаго народа, причем трое казаков Тимофей Даурцов, Федор Порной да Петр Мунгал в скасках показали следующее: В 1701 году подавали в Анадырском остроге прикащику ясашные того острогу юкагиры челобитную на чукоч в причиняемых им почасту от них обидах и раззорениях и просили, чтоб повелено было дать им на вспоможение несколько человек Российских служивых людей для усмирения оных неприятелей. По сему их прошению дал им прикащик 24 человека Русских, кои, соединившись с 110 человеками юкагиров, пошли в поход и препроводили в оном с апреля по июнь месяц 8 недель. По приходе к берегу Анадырского моря нашли они 13 юрт пеших чукоч и стали их склонять в подданство и требовать с них ясака, но те чукчи явилися непослушны, чего ради дошло до бою, на коем 10 человек из чукоч убито, а жены их и дети в полон взяты. Кои из мужеска полу Русским и юкагирам в руки попалися, те все сами себя и друг друга умертвили, некоторые же ушли и, собравши в носу своей братьи человек с 300, осмелилися с Русскими и юкагирами еще дать бой. Но на оном чукчи потеряли человек с 200, а достальные разбежались. На другой день собралося чукчей как оленных, так и пеших с лишком 3000, и происходил бой с утра до вечера, на коем чукоч побито множество, а из руских и юкагирей только 10 человек поранено. После сего чукчи облегли руских и юкагирей так, что чрез 5 дней сидели в осаде. Напоследок руские и юкагиры пошли возвратно в Анадырской острог, куды и пришли все в целости.

При сем получены еще следующия известия: хотя то правда, что чукчи бьются каменьем из шибалок и в том весьма искусны, однако на войне [39] употребляют по большой части луки да стрелы. На Чукоцком носу нет никакого лесу, оленные чукчи питаются оленями, а пешие моржами, китами и рыбою. Посреди того носу по каменным горам живут чукчи оленные, а пешие по обеим сторонам того носу на морских берегах. Соболей там нет, а водятся токмо красныя лисицы да олени; моржовых зубов находится по морским берегам множество.

Итак, сим кончатся скаски, каковы взяты с вышеписанных служивых людей в Якутской воеводской канцелярии.

В том же 1710 году приказал воевода Траурнихт отправляемому в Анадырской острог прикащиком казачьему пятидесятнику Матвею Скребыкину, чтоб проведать точно о всех обстоятельствах, принадлежащих до чукоцкаго народу, и о стране, тем народом обитаемой. Сие оным Скребыкиным и учинено, и объявлено о том следующим известием:

В Анадырском остроге сентября 2 дня 1711 году скаска якутскаго казака Петра Ильина сына Попова, промышленаго человека Егора Васильева сына Тольдина да новокрещеннаго юкагира Ивана Васильева сына Терешкина. Реченной Попов с промышленым и с новокрещенным, кои ему служили толмачами, отправлен от анадырскаго прикащика Федора Котковскаго генваря 13 дня 1711 году вниз по реке Анадыре для збору ясака с ясашных чукоч, а оттуда велено ему следовать в нос ради призыва немирных чукчей в подданство, и для взятья у них аманатов, и всякими мерами наведываться о их обычаях и житейских обрядах, о состоянии земли их, и о ближних островах, и с тем в Анадырской острог возвратиться. По силе сего оной Попов ходил с устья Анадырскаго к живущим по другую сторону губы немирным чукчам, а оттуда в нос для призыву их в подданство и приводу в ясашной платеж, токмо без всякаго успеху. Ибо те чукчи сказали ему, что «бывали де у нас и прежде сего Русские люди кочами морем. Но как в то время никакого ясаку им не платили, так и ныне платить не будем, и детей своих не дадим в аманаты». Однако имел он случай к учинению некоторых полезных примечаний, також и к получению тех известей, которыя особливо выведать ему приказано было. В носу оленные чукчи живут по камням, ради оленных своих табунов, кочуя по разным местам, а пешие обитают по обе стороны носа по коргам подле моря в земляных юртах, где коротает морж. Кормятся они, чукчи оленные и пешие, промышляя по камням диких оленей, и разными морскими зверьми, яко то китами, моржовиною, белужиною, нерпами, кореньем и травою. Против того носу с обеих сторон с Колымскаго и с Анадырскаго моря значится остров, которой чукчи называют Большею землею, объявляя, что живут там люди зубатые, кои обычаем от них, чукоч, разнятся, и говорят языком особливым. Из давных лет и поныне у них, носовых чукоч, с теми островными людьми немирно, ходят друг на друга с боем, а бой у тех людей лучной, как и у чукоч. Он, Попов, с товарищи тех островных людей видел у них, чукоч, в полону человек с 10, а зубы у тех людей, кроме природных, есть [40] вставливаныя моржоваго зуба маленькия кости подле природных в щеках. С того носу на оной остров летним временем перегребают в байдарах веслами одним днем, а зимою на оленях налегке переезжают одним же днем. И как в носу, кроме лисиц красных и волков, никакого иного зверя не видят, да и того малое число, для того что нет там никакого лесу, так напротив того на оном острову всякой зверь есть: соболи, куницы, лисицы всякие, песцы и волки, разсомаки и медведи белые, и морские бобры; и держат тамошние жители у себя великие табуны оленей, а кормятся морскими же зверями и ягодами, и кореньем, и травою. Также есть там и всякой лес: кедровник, сосняк, ельник, пихтовник, листвяк; и тот островной лес видел он, Попов, у них чукчей в байдарах и в юртах. А по смете носовых оленных и пеших чукоч с 2000 и больше, островных же жителей будет против того с лишком втрое. Сие слышал он, Попов, от одного островных жителей, обретающихся у чукочь в полону, да от данного из чукоч, которой на той земле бывал многократно. От Анадырскаго острогу ходу до самаго носу в хорошую погоду, когда нет сильных ветров, на оленях с грузом недель с 10 (и, таким образом, очень медленно), а дорога туда лежит мимо камня, называемаго Маткол, которой находится у большой морской губы в самой ея средине.

К сему известию приобщаю еще другое такое словесное объявление или скаску некоторых природных чукоч, пришедших в 1718 году в Анадырской острог и поддавшихся добровольно Российской державе. Присяжное обязательство состоит у них, чукоч, в том, что они дают порукою солнце и своих шаманов; они живут в носу между Анадырем и Колымою реками; всех их, например, тысячи с полчетверты и более, а точнаго числа показать не могут, потому что сами дальняго счету не знают. Они не имеют над собою никакой власти, но живут самовольно, каждой род особо. Оленей у них табуны превеликие, от коих имеют свое пропитание, сверьх сего кормятся и дикими оленями, китами, моржами, белужиною и иными зверями. Лисиц и волков у них много, а соболей нет, для того что не находится там лесу. Везде прилегли камни, хребты, великие гольцы и тундры. Против носу виден небольшой остров без лесу, и на том острову живут люди инаго роду, не их чукоцкаго, язык у них свой, и те люди чукчам подобны, токмо числом их не много. От Чукоцкаго носу до того острова перегребают в кожаных чукоцких байдарах с утра до обеда. Соболей на том острову нет, а водятся токмо лисицы, волки да олени. От того острова за морем есть земля большая, которую с помянутаго острова в ясной день видеть можно. На сию землю перегребают чукчи в байдарах в тихую погоду с онаго острова одним днем, и на оной также живут люди, им, чукчам, подобные, токмо язык у них свой. Леса там великие, ельнику, сосняку, листвяку и кедровнику множество. Из той земли пали в море реки великия, а жители тамошние сидячие, живут в острогах земляных и питаются дикими оленями, рыбою и китами. Платье носят соболье, лисье и оленье. Соболей и лисиц на той земле превеликое множество. Людей на той земле много, например, будет их против чукоч числом вдвое или [41] втрое. С сими людьми бывает у них частая война, а бой у оных людей лучной.

По сем следует и нечто баснословное, а именно: на помянутой земле будто есть люди, которые имеют хвосты, псовым подобные, говорят языком особым, часто между собою воюются, веры никакой не знают, платье носят такое же соболье, лисье и оленье, и питаются морскими зверями и дикими оленями. Да на той же земле якобы есть и такие люди, у коих ноги подобны вороновым, и кожа на ногах такая же, и зимою обуви никакой не носят, а язык у них особой. Но не можно ли чукоч в сем баснословии извинить, когда разсуждаем, что и европейские писатели, объявляя о незнаемых землях, сами впадали не в меньшия погрешности?

Еще предлагается и о разстоянии от устья реки Анадыря до Чукоцкаго носу, а именно, что чукчи от внутренней Анадырской губы ходят морем в байдарах подле берегу в тихую погоду до конца носа, где против онаго лежит помянутой малой остров, недели по три и менее.

Потом объявляется одно обстоятельство, о котором бы, яко о неприличном к сему месту, можно было умолчать, ежели бы не показывало оно совсем отменнаго и всем политичным народам весьма противнаго у чукоч обыкновения. И хотя упоминается нечто о том у резидента Вебера в книге, называемой «Переменившаяся Россия» ²¹ в части 1 на странице 406, однако едва ль могло б оно принято быть за имоверное без дальняго подтверждения. Что Марка Павел Венецианин объявляет в книге 1 в главе 46 о обыкновении, коим жители земли Камульской гостей своих удовольствовать старалися, да в книге 2 в главе 47 о земле Тибетской, что Витзен в «Описании Северо-восточной Татарии» втораго издания на странице 334 и 335 из онаго же автора и из езуита Тригаутия повторяет, и что он же на странице 341 приводит и о земле Кашемирской, тож самое примечается и у чукчей ²². Когда приедет к ним человек приезжей их чукотскаго народу или иностранной, то при первом приеме представляют ему для увеселения жен и дочерей своих; ежели случится, что жена стара или дочь непригожа и за тем гостю не полюбятся, то хозяин, изтребовав других у соседов, приводит к удовольствованию своего гостя, и тогда подносит ему женщина в чашке свежей урины, пред ним пущенной, которую должен он полоскать рот, а кто от сего отречется, того почитают они за неприятеля, буде же склонится к тому по их желанию, то признавают его за великаго друга. О сем объявлено не токмо в Анадырском остроге от самых чукоч, которых объявление содержится в письменном известии, здесь сообщенном, но я слышал о том и от многих людей в Якутске, которые у чукоч бывали.

Не нахожу я за потребно, чтоб разсматривать здесь, в чем вышепоказанныя известия между собою разнствуют. Несходство примечается только в таких обстоятельствах, которыя не следуют к самому делу, а самое дело состоит в том, что обе части света, Азиа и Америка, между собою не соединяются, но одна от другой разделяется нешироким проливом, [42] и что на сем проливе один или больше островов находится, кои сообщению одной части с другою способствуют, так что азиатские жители от древних времен ведали о американских, а американцы о азиатцах.

Другия о сих странах известия хотя не утверждены так, как вышеприведенныя на письменных доказательствах, однакож они за тем не меньше примечания достойны. Я прошу мне поверить, что я слышал оныя в Якутске от людей достоверных.

Что объявлял вышепоказанным образом Никифор Мальгин о бородатых людях, живущих на острову на Пенжинском море, коих почитал я за курилов, тоже подтверждается от жителей Анадырскаго острогу и о матерой земле, находящейся против Чукотского носу, а именно: будто на сей земле живут люди, которые не токмо по бородам и по платью, но и по рукоделию своему с Русскими имеют сходство. Чукчи получают оттуда чаши и другую такую же посуду, которая с Русскою работою почти ничем не разнствует. Некоторые находятся в том мнении, что оные люди подлинно произошли от Русских, которых прадеды в прежния морския путешествия по претерпении на море нещастия занесены к оной земле погодою и там осталися.

Сказывают, что около 1715 году жил на Камчатке человек иностранной, которой по причине камчатских мелких кедровых орехов и ниских кустов, на коих ростут те орехи, объявлял о себе, что он родился в такой земле, где ростут кедровыя дерева высокия, и на них орехи гораздо крупняе камчатских, а сия де земля лежит от Камчатки на восток. В ней де есть большия реки, которыя впали в Камчатское море. Жителям де имя ТОНТОЛЫ; они обыкновениями схожи с камчадалами, и употребляют к водянному ходу такия же коженыя суда, или байдары, как камчадалы. Назад де тому много лет приехал он с земляками своими на таком судне на Карагинской остров, где товарищи его от тамошних жителей убиты, а он, оставшись один, ушел на Камчатку.

На Карагинском острову, лежащем против устья реки Караги, примечены у тамошних жителей большия бревна еловыя и сосновыя, которыя употреблены на подпоры и в стены в их зимних земляных юртах, а такого лесу нету ни на Камчатке, ни на островах, близ земли сей лежащих. Жители сами сказывали, что такой лес иногда приносит к их острову восточным ветром, которой они перенимают, и употребляют на свои потребы.

На Камчатке от давных лет усмотрено, что зимою сильным ветром в 2 или в 3 дни пригоняет к камчатским берегам лед и прилетают ежегодно с востоку птицы, кои, побыв несколько времени на берегах камчатских, улетают оттуда назад в ту же сторону. По сему должно заключить, что находящаяся против Чукоцкаго носу матерая земля протянулася и на юг мимо Камчатки. Также думать надлежит, что в оной земле водятся и куницы, которых в северных странах и во всей Сибири, кроме Екатеринбургскаго уезда и Исетьской провинции, нигде не находится. [43] Чаятельно, и в предъявленных об оной же земле известиях вместо соболей, куниц разуметь должно. Сие подлинно, что чукчи получают оттуда куньи шубы. Иногда такия шубы привожены были в Якутск из Анадырскаго острогу, о чем в тамошних странах всякому ведомо.

По всем сим обстоятельствам вероятно, что когда говорится о находящейся близ Камчатки и Чукоцкаго носу на восток земле, не надлежит разуметь какой-нибудь большой остров, но самую Северную Америку, потому что состояние сей части света, сколько об оной известно, не меньше то подтверждает. Французские путешественники, кои были в Луизиане, писали о некоей большей реке, которая от текущей в Мисисиппу реки Мисури по западную сторону впала в море. А хотя они на той реке не были, однако довольно того, что получили чрез тамошних языческих народов достоверное об ней известие. Река Мисури впала в Мисисиппи с северо-запада между 39 и 40 градусов северной широты.

Вверьх по ней считается 400 миль французских (Lieues), то есть около 2000 верст, или больше до половины ея течения, а оттуда шесть дней езды к северу до той реки, которая, по скаске тамошних народов, впадает в западное неизвестное море (Memoire sur la Louisiane par Mr. Le Page du Platz dans Le Journal Oeconomique, 1751, Sept, p. 140. «On croit que Le Missouri vient de L'Oueft. Selon le rapport des peuples du pais il a 800 lieus de cours, et a fix journees au Nord du milieu de fon cours on trouve une autre riviere, qui coulant du levant au couehnt va fe jetter dans le mer inconnue de I'Oueft». [«Предполагают, что Миссури течет на запад. По сведениям местных народов, она имеет 800 лье длины и на расстоянии шести дней пути к северу, в середине своего течения, встречается с другой рекой, которая течет с востока на запад и впадает в неизвестное море на западе» (фр.). -Ред.]). Сие море хотя представляется господами Делилем и Буашем на их новоизданных ландкартах ²³, якобы большое озеро или морской залив, между 40 и 50 градусом широты лежащий, однако основания, на которых они свое мнение утверждают, кажутся недействительны. Старший господин Делиль ²⁴, географ королевской, выдумал помянутое положение в 1695 году по путешественным описаниям, в которых приведены известия, чрез американцов о Западном море и о реке, туды текущей, полученныя. Все сии свидетельства собрал он в 1700 году в некоторое сочинение, которое подал францусскому министерству, желая чрез то побудить оное к новым изобретениям. А ежели разсмотреть оныя свидетельства с надлежащею тонкостию, то найдется, что большая часть оных гласит не о морском заливе, но о самом океане, и что прочия весьма сумнительны, а все таковыя, что никакой твердости не могут подать такому мнению, против котораго есть и доказательства, оное опровергающия. Посмотрим на какую-нибудь ландкарту о Северной Америке. Река Мисури впала в Мисисиппи немного ниже 40 градусов широты. Положим, что она течет из северо-запада, как тамошние народы свидетельствуют, и что от устья до вершины ея 800 миль французских, то как сие можно согласить с Западным морем, господами Делилем и Буашем [44] представленным? Ибо оное море или паче морской залив почти те места занимает, через которыя река Мисури протекать должна. А от реки Мисури есть еще шесть дней езды к северу до реки, в Западное море текущей. Она река большая, следовательно должна иметь и дальное течение. Но господа Делиль и Буаш представляют оную весьма малою и короткою не для чего инаго, как чтоб не заняла мест, ими под Западное море определенных. К доказательствам старшаго господина Делила приобщают они еще путешественное описание Иоанна де Фука, о котором уже упомянуто выше, что оно недостоверное. А когда господин Буаш старается к тому прибавить еще новыя свидетельства бывших в той части света в нынешнем веке путешественников, то всякой усмотреть может, что оныя сие мнение больше опровергают, нежели подтверждают (Nouvelles Cartes des Decouvertes de I'Amiral de Fonte et autres Navigateurs etc. avec leur Explication etc. par Mr. de l'lsle a Paris, 1753, 4°.

Considerations Geographiques et Physiques sur les nouvelles decouvertes etc. par Mr. Buache a Paris, 1753, 4°.). К сему следует и то, что американцы Западное море называют неизвестным, то есть таким, котораго пределов не знают. Ежели бы то было озеро или морской залив, со всех сторон землями окруженной, то как бы народы, около него живущие, не могли об нем проведать? Для сих причин мню я, что частореченная Западная река должна впадать в океан, и то либо против Камчатки, либо против Чукоцкой земли, так что сим подтверждается известие, чрез чукоч полученное, коим и можно довольствоваться, доколе тамошния страны обстоятельнее не будут проведаны.

Предложим теперь об островах, от Камчатки к полудню лежащих, и разсмотрим, каким образом учинилися они помалу известны ²⁵. Земля Камчатка уже известна была в Якутске с 1690 году токмо по единому слуху, и потому Избранд Идес ²⁶ мог об ней упомянуть в описании путешествия своего в Китай в главе 20 и на принадлежащей к сему описанию ландкарте. В 1696 году учинено было на Камчатку перьвое отправление в 16 человеках якутских казаков под командою Луки Семенова сына Морозки. Но он не доходил до реки Камчатки, а взял токмо с одного Камчадальскаго острога ясак и с тем возвратился назад в Анадырской острог, откуда был отправлен. Пятидесятник Володимер Атласов, которому приписывается обыкновенно изобретение земли Камчатки ²⁷, будучи в то время в Анадырском остроге прикащиком, послал помянутаго Морозку на реку Опуку, чтоб тамошних коряков привесть в ясашной платеж. Прочия предприятия в пути учинены Морозкою самим собою. Атласов писал тогда в Якутск, что Морозка не дошел за 4 дни езды до реки Камчатки, с чем согласуется и словесное объявление, по которому Морозка не следовал далее в том пути, как токмо до реки Тигила. Напротив того, Морозка сам представил, что он не доходил до реки Камчатки за [45] один день. В Камчадалском остроге нашел он между прочим неизвестным письма, которыя и привез с собою. Мы тотчас увидим, что они были японския. Ибо после Морозки на другой год отправившись Атласов с большим числом служивых людей на Камчатку и поставив на том месте, где в последующее время построен Верьхней Камчатской острог, ясашное зимовье, нашел при реке Иче одного японца, котораго за два года пред тем принесло погодою к Камчатскому берегу и выбросило с судном при устье реки Опали, которая впала в Пенжинское море от Большой реки под полдень. Известие о Атласовом пути на Камчатку, кое сообщил господин фон Страленберг при конце своего описания ²⁸, произошло, как кажется, от самаго Атласова. Оное должно почитать ответом на некоторые ему предложенные вопросы, и по всему виду написано оно в Москве некаким партикулярным человеком. Приказным допросом назвать онаго неможно для того, что не сходствует ни с тем, что показано Атласовым по возвращении своем в Якутск в его челобитной, ниже с взятою с него в Москве в Сибирском приказе 1701 году скаскою, которыя обе гораздо не столь обстоятельны, как сие при Страленберговой книге находящееся описание. Может быть, требовали от него изъяснения о таких обстоятельствах, кои ему самому не были довольно известны, а он не хотел отказаться от того неведением.

По сей причине кажется, что вошли во оное описание некоторыя неисправности, а другая без сумнения произошли от неразумения писателя или, может быть, и переводчикова. Страленберг того японца, которой найден Атласовым на Камчатке, назвал индейцом, а в примечании объявляется, что он был японец, и будто после того, в бытность шведских пленников в Сибири, привезен в Москву. Но в том есть ошибка. Атласов сам онаго чужестранца назвал в своей челобитной полоняником Узакинскаго государства. По сему надлежит разуметь, что он был житель большаго купеческаго города Озакки в Японии. Атласов взял было его с собою в Якутск, токмо не удалось его туда довести. В Страленберговом известии упоминается, что он остался за болезнию в Анадырском остроге. В сем же известии объявляется нечто и об островах, лежащих от земли Камчатки под полдень, которые называются нами Курильскими, потому что на некоторых из них обитает народ курильской. Камчатские жители сказывали Атласову, что на оных островах находятся каменные городы, а такие там люди живут, того де им не известно. При сем господин фон Страленберг примечает, что тут должно разуметь Японские острова северные, да и подлинно так. На островах, близ Камчатки лежащих, таких городов нет. Кажется, что сие известие произошло от самаго вышеупоминаемаго японца. Что объявляется во оном описании о произходящих всегда между Японскими островами и Камчаткою торгах, оное усмотрено в последующия времена за неосновательное. Вся японская комерция простирается в северную сторону до малаго числа соседственных островов [46] или до земли, зовомой Езо. Конечно, о сих островах говорил японец на Камчатке. Все прочие острова и самая земля Камчатка неведомы были японцам прежде их разбития у берегов камчатских. Их занесло туда погодою поневоле, о чем довольно известно, потому что в последующия времена больше случалось таких примеров, что японския суда к тамошним берегам приносило. Два обстоятельства, которыя учинилися известны чрез перьваго японца, достойны примечания: 1) что государство, Атласовым названное Усакинским, или Япония, находится не в весьма дальнем разстоянии от Камчатки к полудню; 2) что между Камчаткою и Япониею на море есть множество островов больших и малых, которых жители, на Камчатке курилами называемые, от японцов имянуются Езо, или Эзо, что в Европе принято за имя некоторой земли, а по неосновательному Страленбергову мнению самую будто Камчатку под оным разуметь должно.

В 1702 году надлежало было Атласову по пожаловании его за службу в казачьи головы отправиться во второй путь на Камчатку, но он, возвращаяся с Москвы в Якутск, оказанными на дороге непорядочными поступками привел на себя следствие, за коим нельзя было ему скоряе вступить в тот путь, как в 1706 году. Между тем, в 1701, 1702 и 1703 годах посланными из Якутска на Камчатку другими командами построены три острога Верьхней, Нижней и Большерецкой. А в 1706 году начали уже приводить в подданство и южную часть Камчатки, причем Российские служивые люди, дошедши до Камчатскаго южнаго носа, или до так называемой Лопатки, присмотрели сами вдали ближние острова Курильские. От учиненнаго в 1707 году камчадалами бунту, во время котораго Большерецкой острог разорен, а служивые люди в нем все побиты, учинилось препятствие начавшимся тогда проведываниям. Напротив того, казаки затеянным в 1711 году против своих командиров бунтом, в котором убили Володимера Атласова, да двух других прикащиков, взяли повод к тому, что, желая заслужить вину свою, смирили большерецких камчадалов, и, построив вновь Большерецкой острог, приложили старание к проведыванию Курильских островов, причем двух перьвых островов жители приняты были в подданство.

За год пред тем, а имянно, в месяце апреле 1710 году, разбило опять японское судно у берегов камчатских в Калигирской губе, находящейся от Апачинской губы к северу. С того судна вышло на землю десять человек, но камчадалы, неприятельски на них нападши, четырех убили, а шестерых в полон взяли. Из сих шести человек попалися четверо казакам в руки, из коих один, именем Санима, в 1714 году послан был в Санкт-Петербург. Понеже они в скором времени по-русски говорить столько научились, что на предлагаемые им вопросы могли ответствовать ясно, то известия о положении и состоянии Курильских островов, как их объявлением, так и тем, что выведано у самих курилов, учинилися гораздо обстоятельнее. Мы упомянем о том после. Здесь сообщим прежде о том, что в 1711 году на двух перьвых островах произходило. [47]

Данила Анцыфоров да Иван Козыревской, яко заводчики реченнаго казацкаго бунта, вскоре по построении вновь Большерецкаго острога, отправилися в поход августа 1 дня 1711 году служилыми людьми и ходили на малых байдарах за перелив на первой остров, где при устье речки Кудутугана с немалым числом курилов бой имели. Жители на сем первом острову не самые курилы. Настоящей курильской народ обитает на втором и на протчих, далее лежащих к полудню островах. Но на Камчатке вошло в обычай называть курилами и некоторых из камчадалов, обитающих по южную сторону большой реки, хотя язык их разнствует от протчих камчадалов токмо некоторыми словами и произношением. Посреди жилищ их находящееся озеро называется Курильским, а на острову сего озера камчадальской острог Курильским же. Сии и обыватели перваго острова-один народ. Кажется, что островные жители после бунту 1706 году хотя не все, но по большой части с матерой земли туда перешли. Сверьх сего следую я здесь письменным известиям, в коих звание сего народа писана по общему употреблению. Успех от помянутаго бою сей был, что жители реченнаго острова, потеряв десять человек своих в сражении и видя немалое число раненых, склонились в вечное подданство. Только не взято было с них ясаку, ибо на острову ни соболей, ни лисиц нет, также морских бобров там не промышляют, а живут только с промыслу нерпы или тюленей, и платье носят из кож нерпиных и птичьих, из лебяжьих, гусиных и утячьих. Впротчем, казаки приписывали курилам великую храбрость в бою и выхваливали их паче всех народов, живущих от Анадырскаго острогу и по всей Камчатке. Три курильские морские карбаса, полученные казаками в добычу у перваго острова, способствовали им к переезду на другой остров, к которому они немедленно и отправились.

На другом острову, по объявлению казаков, живут люди, называемые езовитяне, то есть курилы, по японскому называнию Езо. Сии, собравшись в многолюдстве, стали при речке Ясовилке вооружены и к битве готовы; казаки же за малолюдством и за оскудением пороху в бой с ними вступить не осмелились, паче старались они призывать их чрез толмачей в подданство и в ясашной платеж ласкою, но островные жители на то ответствовали, что де они, там живучи, ясаку платить никому не знают, и прежде с них ясаку никто не бирывал, соболей и лисиц не промышляют, а промышляют бобров в зимнее время, и которые были у них бобры, те де роспродали иной земли людям, которую де видеть можно с их острова в полуденную сторону. Те де люди привозят к ним железо и иные товары кропивные тканые пестрые, и ныне де дать ясаку нечем, а впредь хотят ли ясак платить, о том не сказали. И с тем возвратились казаки сентября 18 дня в Большерецкой острог.

После сего учинены в 1712 и 1713 годах еще два отправления с Камчатки на острова Курильские по присланному из Якутска указу, которой воспоследовал по данным, как выше объявлено, от князя Василья Ивановича Гагарина воеводе Траурнихту пунктам. Оба отправления [48] происходили под командою казака Ивана Козыревскаго, которой старался собрать всякия известия о тех островах, и оныя получил по большой части от занесенных на Камчатку японцов. После сего Козыревской в 1717 году постригся в монахи и назывался с того времени Игнатьем. В 1720 году приехал он в Якутск, а в 1730 году в Москву, откуда прислано было тогда о его заслугах в Санкт-Петербург известие, которое того ж году марта 26 дня напечатано в «Санкт-Петербургских ведомостях» (Сие известие в то время внесено и во многия иностранныя ведомости и месячный сочинения, того ради не без пользы будет объявить вкратце о находящихся в оном погрешностях, а именно: предъявляется о Петре и Иване Козыревских, яко об отце и сыне, что они в 1700 году на Камчатку посланы были для приведения в подданство тамошних народов, и будто они Анадырскую, Курацкую (а надлежало назвать Коряцкую) и другая тамошния страны покорили, а в 1702 году при реке Камчатке остановись, будто, во-перьвых, Верхней, а в 1703 году Нижней Камчатской острог построили. Сие должно поправить следующим образом: отец, Петр Козыревский, поехал на Камчатку в 1700 году с перьвым камчатским прикащиком Тимофеем Кобелевым в числе рядовых казаков, а был ли при том и сын его, Иван Козыревский, о том неизвестно. Но ни отец, ни сын не могли иметь участия в делах, до одного прикащика надлежащих. Страны Аныдырския состояли в то время уже с 50 лет в ненарушимом подданстве. Петр Козыревский в 1703 году возвратился назад в Якутск с Кобелевым. А в 1704 году послан на Камчатку вторично с прикащиком Федором Протопоповым, которой назывался и Верхотуровым. Отправившись весною 1705 года с устья реки Олюторы по морю, чтоб ехать подле земли и таким образом достичь бы реки Камчатки, увидели они против устья реки Тумлата на лежащем близ матерой земли небольшем крутом и каменистом острове, которой потому Каменным островом и называется, Коряцкой острог, и учинили на оной нападение для получения добычи. Но сие предприятие было столь неудачливо, что прикащик Протопопов и все при нем бывшие, кроме 2 или 3 человек, утекших в лодке на Камчатку, побиты; при том деле Ивана Козыревскаго не было, а отец его убит с протчими. Посему надлежит поправить и ту погрешность, что будто он убит в 1708 году. А когда далее упоминается, будто с 1711 по 1714 год к Ивану Козыревскому из Якутска указы посыланы были, чтоб он обстоятельно проведал пределы Камчатские, а особливо северо-восточной Камчатской нос, и старался бы получить известия об отдаленных островах и о всех тамошних народах, под чьею состоят они областию, и о прочем, чтоб тех, кои не находятся ни под чьею властию, приводил бы в ясашной платеж, а особливо наведался бы о Японии, каким путем доехать туда можно, какое у тамошних жителей оружие, каким образом и с каким искусством они воюют, желают ли с Русскими иметь сообщение и торги так, как китайцы, и какие товары можно возить туда из Сибири, о чем бы о всем прилежно проведывал, ездя часто по Камчатке и по океану, то напротив того известно, что Козыревский прикащиком на Камчатке никогда не бывал, и потому нельзя было ему получить посыланных из Якутска указов. К тому ж пределы земли Камчатки уже давно были известны, чего ради нужды не было ездить по Камчатке, ниже по океану. Обстоятельство о северо-восточном Камчатском носе, вместо котораго, конечно, разуметь надлежит Южной нос, или обыкновенно так называемую Лопатку, причислить надлежит к переводчичьим погрешностям. Весь его морской ход простирался до двух перьвых островов Курильских, а далее он не был. Прочия же известия получил он от других. Число 1718 году, положенное за время, когда Козыревский в монахи постригся, может быть положено типографскою ошибкою, а вместо онаго надлежит поставить 1717 год.). Репорты его, чиненныя на Камчатке тамошним прикащикам, а потом Якутской воеводской канцелярии, также и от флота капитану господину Берингу, когда сей в 1726 году в Якутск приехал, весьма примечания достойны. Ко оным [49] для большей ясности приобщены были и чертежи матерой земли и островам ²⁹. О всем том предложу я здесь сократительно.

Во-перьвых, простирается от южнаго краю Камчатки низкой нос до 15 или до 20 верст в море шириною до 400 сажен, которой по четыреугольному его виду называется Лопаткою.

От сего носу перегребают в коженых байдарах в 2 или 3 часа чрез морской пролив до перьваго острова Шумчу, обитаемаго курилами. Между сими и живущими на лежащих далее к югу островах курилами находится знатная разность в том, что последние бреют головы до затылка, и когда хотят кого поздравить, то становятся на колени. Южные курилы приходят на сей остров иногда для торгу, а товары берут с собою назад морских бобров, лисиц и для стрел орловыя перья.

Второй остров Пурумушир есть такого же состояния и находится от перьваго разстоянием около 4 верст. Жители сего острова делают холст из кропивы, которой и употребляют на платье. Они получают чрез торги с живущими на дальних островах курилами шелковыя и бумажныя материи, также котлы, сабли и левкашеную посуду (уповательно фарфоровую). Козыревской похвалял их храбрость и искусство на войне. Ружье у них-луки и стрелы, притом употребляют и копьи и сабли, они же имеют и панцыри.

За морским проливом, чрез которой переезжают на байдарах с легким грузом в тихую погоду до половины дня, а с женами и детьми в день, следует третей остров Мушу, или Оникутан. На сем острове живут курилы ж и делают такой же холст из кропивы, сверьх сего промышляют морских бобров и лисиц. На сем и на двух предъявленных островах соболей не водится. Жители ходят для промысла на некоторые острова, в стороне лежащие, иногда же приезжают и на Камчатку, и там, закупив бобров, лисиц и другие товары, продают оные жителям островов, находящихся далее к югу. Многие знают камчатской язык, коим говорят на большой реке, потому что они с большерецкими камчадалами торгуют и женятся.

По западной стороне сих трех островов находятся три нежилые острова под следующими именами: остров Уяхкупа, против острова Шумчу, в немалом разстоянии. На сем острове находится высокая гора, которую можно видеть на ясную погоду с устья Большей реки. Жители перьваго и втораго острова, равномерно как с Камчатки, переезжают иногда туда ради промыслу.

Сиринки-малой остров против морскаго проливу между вторым и третьим островом.

Кукумива-малой же остров от Сиринки к юго-западу. Жители вышепомянутых жилых островов ездят на сии два острова для промыслу.

Следует по порядку к полудни четвертой остров, Араумакутан называемой, нежилой. На нем находится огнедышущая гора. Пролив морской между островом Муша и сим, также и пролив между сим и следующим [50] островом Сияскутан разстоянием токмо вполы против того, что между вторым и третьим островом.

Пятой остров Сияскутан, на нем жителей немного, но туда приезжают жители вышепомянутых и нижеупоминаемых островов с товарами, яко на общее торжище.

Икарма, малой нежилой остров, от Сияскутана к западу. Машауч -такой же малой остров от Икармы к юго-западу. Игайту- малой же остров от Сияскутана к юго-востоку. Сии три острова не полагаются в числе островов, кои следуют далее к югу.

От Сияскутана ехать на байдарах с грузом целый день до следующаго шестаго острова Шококи, а от сего до седьмаго острова находится разстояния токмо против прежняго в половину.

Седьмой остров Мотого, осьмой Шашово, девятой Ушишир, десятой Китуй.

Все сии острова малые, о коих не объявлено ничего, кроме что чрез проливы морские между ими, и от Китуя до следующаго острова Шимушир можно перегрести на легких байдарах меньше полудня, а на тяжелых день, иногда же меньше, а иногда больше.

Между сими островами течение бывает весьма быстрое, а паче во время прилива и отлива морскаго, ибо тогда в тамошних странах вода восходит очень высоко, отчего многие утопают, когда в оное время отважатся переезжать с одного острова на другой.

На острове Китуе ростет трава камыш, которая у них употребляется в стрелы.

Одиннатцатой остров Шимушир жилой, от коего переезд до следующаго острова Итурпу несколько шире прежних.

Чурпуй остров в числе не полагается, потому что лежит от пролива морскаго между Шимуширем и Итурпу островами к западу. На нем есть гора высокая.

Двенатцатой остров Итурпу велик и многолюден. Жители сего острова называются на курильском языке прежде упомянутых островов кых-курилами, а по-японски езо. Того же народа люди обитают и на следующих островах. Язык и житие их от жителей прежних островов различен. Они бреют головы и поздравление отдают на коленях. Можно их и в храбрости и военном искусстве другим предпочесть. Там много находится лесов и разных диких зверей, а особливо медведей. В разных местах есть и реки, при устьях которых находятся удобныя места, где большие корабли в гавани от ветру и от погоды могут стоять безопасно. О сем для того упомянуто, что на прежних островах мало лесов, и для пристани больших кораблей никакой способности не находится.

По небольшом проливе следует тринатцатой остров Уруп. Жители на оном таковы же, как и на острове Итурпу. Они ткут холст из кропивы, а бумажные и шелковые товары покупают на острове Кунашире, и ими торгуют на первом и втором островах, откуда привозят бобров, лисиц и [51] орловыя перья. Уведомленность заподлинно, что они ни у кого не состоят в подданстве, и то еще с большею вероятностию заключить должно о жителях острова Итурпу.

Паки следует небольшой пролив, и за оным четвертой на десять остров Кунашир. Жители сего острова весьма богаты и не разнятся от жителей прежних островов, но вольной ли они народ, или зависят от города Матмая, что на острове Матмае, о том нет известия. Как они часто ездят для купечества на остров Матмай, так и жители острова Матмая к ним часто приезжают. Многие камчадалы и камчадалки содержатся на островах Итурпу, Урупе, Кунашире и Матмае в неволе. Сколь далеко от острова Кунашира до Матмая, о том забвением не справленось.

Пятнатцатой остров Матмай, яко последней в сем порядке, величиною всех прочих превосходит и населен тем же народом езо, или кых-курилами. Японцы построили город на сем острову, Матмай же называемой, которой стоит на южно-западном берегу и населен японцами. Туда ссылают людей в ссылку. Для защищения города содержат гарнизон, которой снабден довольным числом больших и малых пушек и другим оружием и всякими военными потребностями. Сверьх сего на западном и восточном берегах разставлены крепкие караулы для наблюдения всего, что произойти может. Жители островские торгуют с жителями городскими. Привозимые на сей остров товары состоят в рыбе, в китовом жире и в звериных кожах.

Между островом Матмаем и между главным островом Японскаго государства находится небольшой морской пролив, чрез которой езда для многих с обеих сторон выдавшихся каменистых мысов, а особливо во время прилива и отлива морскаго, бывает не без опасности.

Также получены многия известия о самой Японии, но я намерен привесть из оных только знатнейшия.

Главной остров называется Нифон, от котораго и все государство таким же именем прозвано. Напротив же того имя Японь во всей Японии совсем неизвестно. (Сие наименование должно приписать португальцам, которые китайское слово Гепуэнь, или лучше сказать Джебынь, коим китайцы Япон, или Нифон означают, таким образом произносили.) Столичной город всего государства, в котором и царь находится, стоит на реке Едо. Оная неподалеку от города впадает в большой морской залив. Оттуда как в южную, так и в северную сторону отправляется великое внутненнее купечество, а особливо морем. Под север ходят японские корабли обыкновенным образом не далее острова Матмая. Ближайшие от Матмая города за морским проливом на острове Нифоне называются Нанбу и Цинара. Под юг отправляется морем знатное купечество в Озакку. О имени города Меако не упоминается, но только о главном жреце, которой там живет под именем Фанно-сома и котораго как Бога почитают; сверьх сего есть и другое святое место на острову, которое по [52] описанию лежит против города Шендай. Японцы, которые сии и многия другия обстоятельства на Камчатке разсказывали, были родом из города Кинокуни. Их известия кажутся достоверны, потому что по большой части согласны с тем, что известно из описания Кемпфера ³⁰ и других.

Примечания достойно, что известия корабля Кастрикома от 1643 года и изображения земли Езо на земных и морских картах вышеобъявленным известиям совсем противны, ибо, по объявлению японцов на Камчатке, оная земля разделяется на разные острова, которая, по описанию Кастрикома, состоит из одного большаго острова. Сие дело осталось бы под сумнением, естьли бы российские мореплаватели сами того, что японцы объявляли, не подтвердили, о чем в своем месте объявлено будет. Естьли бы подумать, что голландцы, бывшие на корабле Кастрикоме, ³¹ проливы между островами почли за морские заливы, то противится тому быстрое течение, которое во время прилива и отлива морскаго примечается. Сия быстрина голландцам не могла быть неизвестна. Есть ли же оную усмотрели, то как они проездов не искали, и разные острова за один почесть могли? При таких спорных известиях лучше помышлять о изъяснении, которое бы ни какой стороне не было противно. Мы уступим, что земля Езо во время мореплавания голландцов действительно была такова, как на корабле Кастрикоме описана. Однако и то известно, что наша земля часто подвержена была разным удивительным переменам. Великия землетрясения поглощают земли и острова и новые производят, а в тамошних странах землетрясения очень часто случаются. Итак, можно разсудить, что земля Езо после мореплавания голландцов на разные небольшие острова разделилась. Сие мне кажется справедливее, нежели как господа Делиль и Буаш для означеннаго на корабле Кастрикоме положения земли Езо сумневаються о справедливости изобретений, в наши времена учиненных.

Еще о некоторых островах упомянуть должно, которые лежат с южной стороны от устья реки Уды и называются обыкновенно Шантарскими. Имя их кажется древнее, ибо оно произходит от гиляков, вниз по реке Амуру живущих и в половине прошедшаго века под Российскою державою находившихся, о чем в истории о реке Амуре показано. Тогда, уповательно, россиане спрашивали гиляков, как тот или другой остров называют, а гиляки называли оные общим званием Шантар, потому что особливых имен им не знали, ибо шантар на гиляцком языке значит остров. Таким образом, хотя и оные острова с того времени Русским были известны, однако письменнаго известия не находится, чтоб кто прилагал о проведывании оных особливое старание, пока в 1710 году князь Василей Иванович Гагарин между протчими в Якутске учреждениями поручил о том старание воеводе Траурнихту. Вообще известно было по объявлениям некоторых казаков, бывших в Удском остроге, и чрез тамошних тунгусов, что те острова можно видеть от устья реки Уды; что первой остров от матерой земли отстоит на один день езды, так и второй от [53] перваго, и третей от втораго; что на них много соболей и лисиц, что жителей на них нет; и что гиляки обыкновенно туда ездят только за охотою (уповательно для того, что у них суда больше, нежели у тунгусов, у которых из березовой корки зделанныя узкия лодки к мореплаванию совсем неспособны). Да и о сем письменнаго известия не было, пока воевода Траурнихт в 1709 году по собственному любопытству посланному в Удской острог прикащику Сорокоумову не приказал, чтоб он и на Шантарские острова съездил и разсмотрел их положение и состояние, и привез бы в Якутск подлинное об них известие. А хотя Сорокоумов сам туда не ездил, однакож он привез с собою взятыя от казаков и тунгусов на письме скаски, в которых вышеписанное содержалось.

Спустя год после того приказал Траурнихт посланному в Удской острог прикащику Василью Игнатьеву, чтоб на Шантарские острова съездил, снабдя его всеми надлежащими потребностями к построению при реке Уди удобнаго судна. Прикащик поручил сие дело некоторым казакам, которые в 1712 году на двух набойных лодках из Удскаго острогу отправились и берегом следовали до реки Тугура. Там жили они все лето для заготовления рыбных припасов; между тем присовокупилась к ним еще другая артель казаков, которые для той же притчины из Удскаго отправлены. Все вместе построили себе судно такое, как на Ледовитом море употребляются и называются шитиками. Как скоро оное построили, то отправились они в поездку в маие месяце 1713 году. Предводитель их назывался Семен Анабара. Они ехали берегом от реки Тугура до некотораго мысу, откуда они погребли в море и в три часа пришли к первому острову, на котором не приметили они ни людей, ни зверей, кроме черных медведей. Переночевав на помянутом острову, поехали они на другой остров, а в дороге были до половины дни. Там они также ничего не видали, кроме медведей, чего ради отправились в третей день на третей остров. Сколько тут ездою времени препроводили, о том не упоминается. Они приехали туда в день Петра и Павла. Усмотревши на сем острову соболей и лисиц и надеясь выгоднаго промыслу, приняли они намерение тут зимовать. Они нашли женщину, но языка ея не разумели (чаятельно, была она гиляцкая), которая, живучи у них недели с четыре, бежала безвестно. Анабара посылал несколько человек на реку Тугур для привезения к ним рыбы на прибавку, но посланные назад не возвратились. Он остался сам-пят на острову. Недостаток в съестных припасах был препятствием, что о величине и о протчих обстоятельствах того острова не можно было осведомиться. Никто не отходил от своего становья дале одного дни. (А сего требовал соболиной промысл, потому что в таком разстоянии от становья ходят промышленики на все стороны ставить кулемы, которыя на всякой день осматривают, не попали ли в них соболи.) На оном острову были также волки и медведи. Лес там видели листвяк, ельник, березник и осинник. Двое из той артели умерли на острову, а трое, оставя остров 29 июня 1714 году, погребли к матерой земле, куда они, не хватя прежних [54] вышеписанных островов, в два дни и приехали. Из того места прибыли они в 10 дней на реку Удь и в Удской острог. По прибытии их в Якутск взяты с них 20 октября того ж году скаски в канцелярии о том, что в пути их произходило, из коих я взял сие известие.

По то время не было другой дороги до Камчатки, как через Анадырской острог. Сколь продолжительна, убыточна и трудна была сия дорога, столь она была и опасна для коряков, которые почти завсегда на едущих на Камчатку и из Камчатки возвращающихся россиян нападали, сколько могли убивали, и имение их розграбливали. Для сей притчины принято было намерение искать другой дороги из Охотска морем. Первой вымысел сего полезнаго дела без сумнения должно приписать воеводе Траурнихту. Ибо я нашел, что уже в 1711 году в бытность еще Траурнихта в Якутске воеводою приказано было сыну боярскому Петру Гуторову, бывшему тогда в Охотске прикащиком, чтоб морем ехать на Камчатку и привесть о тамошних островах точное известие. Гуторов отправился из Охотска в Тауйской острог и оттуда шел морем на батах до реки Игилана. Но за недостатком морских судов и искусных мореходцов не отважился он далее ехать по морю.

И подлинно, в оное время в Охотске не было еще морских судов, также и употребление компаса не было еще там известно, пока в 1714 году по имянному его величества императора Петра Великаго указу губернатор князь Гагарин не наградил сей двоякой недостаток. Кажется, что губернатор сперва думал, что можно и без сея помощи дело произвесть в действо, ибо в первом указе от 12 февраля 1713 году к воеводе Елчину ³² о сыскании морскаго ходу до Камчатки не упомянуто ничего о построении судов и о присылке мореходцев. Однако потому и ничего больше не последовало, как только что дворянин Иван Сорокоумов, которому в Якутске оная должность поручена была, по прибытии своем с 12-ю казаками в Охотск осенью того ж года и по учинении там разных непристойностей, ничего не учинив, под караулом в Якутск назад возвратился. И для того весьма потребно было, что губернатор вскоре после того и несколько матрозов, и корабельных плотников в Якутск послал. Сии, приехавши 23 маия 1714 году в Якутск, под предводительством казака Кузьмы Соколова с 20-тью с лишком казаками июля 3 дня в Охотск отправились и желаемый путь изобрели. Один из матрозов Генрих Буш (Штраленберг ³³, стр. 17, называет его шведским капралом, и будто он прежде был корабельным плотником. Но Буш сам о себе объявлял, что он несколько лет в разных государствах служил матрозом, напоследок в Швеции был рейтаром и полонен в 1706 году под городом Выборгом.), родом голандец из города Горна, жил еще в Якутске в мою там бытность в 1736 году. Чрез него проведал я о первом морском ходу до Камчатки следующия обстоятельства. [55]

По прибытии в Охотск корабельные плотники построили морское судно наподобие Русских лодей, на которых прежде сего из Архангельскаго города ходили в Мезень, в Пустоозерской острог и на Новую Землю. В сем деле препроводили они 1715 год. Судно было удобное и крепкое, длиною 8,5 сажен, а шириною в 3 сажени. Оно и с грузом в воде шло на 3,5 фута. По изготовлении всего, что к морскому ходу потребно было, отправились они в первую поездку в июне месяце 1716 году и ехали по морскому берегу к северо-востоку до реки Олы. Оттуда хотели они еще и далее продолжать тот же курс, но противной ветр отнес судно чрез море на Камчатку. Увидя мыс, лежащей при устье реки Тигиля по северную сторону, и примечая, что берег крут и каменист, не отважились они без лоцманов пристать к земле. Между тем поднялся опять противной ветр, которым судно к охотскому берегу назад отогнало. Как ветр паки зделался благополучным, то наши мореплаватели вторично в путь отправились и опять приехали к реке Тигилю, и стали на якоре. Некоторые сошли на землю, чтоб искать людей, но ничего не нашли, кроме пустых юрт. Камчадалы, усмотрев пристающее судно, убежали от страху в леса и в горы. Того ради шли они далее подле земли и, проехав реку Тигиль, прибыли в один день к речке Хариюзовке, где лежат неподалеку от берегу два острова. Первой и большой из оных находится от матерой земли на 5 верстах, другой состоит из одних камней и лежит несколько подале. С Хариюзовки в следующий день приехали они к реке Иче, препроводив ночь на море, и поутру к земле возвратившись. В сем месте послали людей на землю, но они не только людей, но и никаких жилищ не видали, и для того немедленно назад возвратились. После сего шли они далее по берегу и приехали к реке Крутогорове, в которую намерены были въехать, но в устье не попали. Залив по южной стороне оной реки казался удобным к стоянию на якоре. При осмотрении земли увидели они камчадальскую девку, которая на поле собирала коренье на пищу. Она привела их к камчадальским юртам, где в то же самое время жили камчадальские казаки для ясашнаго збору. Сии, прибывши на судно, служили им проводниками и толмачами. Судно было введено в устье реки Компаковы, где и зимовали. Там выбросило из моря на берег кита, в котораго вонзена острога европейской работы с надписью латинскими буквами. Соколов ездил зимою в Нижней Камчатской острог. Весною возвратился он назад к судну, и в начале маия месяца 1717 года отправились они паки в море, но на море еще было много льду. В четвертой день после их отъезда окружило их льдом со всех сторон и держало их полшесты недели. Между тем был у них великой недостаток в съестных припасах. Наконец, приехали они к берегам охотским между рекою Олою и Тауйским острогом, где несколько дней простояли, и в половине июля месяца в Охотск возвратились. С того времени между Охотским и Камчаткою был проезд морем непрестанной. [56]

В то же время, как сие происходило, послал губернатор князь Гагарин в 1716 году полковника Якова Агеева сна Ельчина, которой пред тем был воеводою в Якутске, с знатным числом офицеров и рядовых салдат в оныя места, и приказал ему учинить около Камчатки разныя проведывания, из коих большая часть касается до нашего намерения. В сообщенном известии монаха Козыревскаго о Курильских островах не упомянул я об одном обстоятельстве, а именно о том, что о шестом острове Шококи сказано было, якобы приезжают туда японцы на судах и берут там землю или руду, которую увозят в свое государство. По всему виду сие с правдою не сходствует, потому что оное противно другим известиям, объявляющим, что японцы, разве ветром или погодою отбиты будут, не ездят далее острова Матмая; также и после о том не получено никакова подтверждения. Сие было главнейшее дело, коего изследование губернатор поручил полковнику. Сверьх того приказано было ему ехать от Чукотскаго носу на лежащие против онаго острова и матерую землю, обстоятельнее изследовать Шантарские острова, прилагать старание о учреждении купечества с японцами и тому подобное, однако на оное мало возпоследовало. Губернатор послал еще с полковником из шведских пленников одного морскаго флота лейтенанта именем Амбгорна Молина, которому велено для разных оных отправлений построить в Охотске несколько судов. Но сей офицер репортовал, будто в Охотске к строению морских судов лесу способнаго не нашел. Между полковником и якутским воеводою ландратом Иваном Васильевым сыном Ракитиным произошли ссоры, которыя в отправлении дел великое препятствие учинили. Нещастием князя Гагарина наконец все пресеклось ³⁴. Одно, что полковником Елчиным учинено, состояло в учрежденной им в 1718 году посылке к Шантарским островам, коих проведывание поручил он сыну боярскому Прокопию Филькееву. Сей Филькеев был еще жив в то время, как я находился в Якутске. По сему случаю получил я чрез него следующее известие.

С Филькеевым были и матрозы, кои, морем едучи, объявили, что намерены они объехать не токмо Шантарские, но и все протчие в тамошних странах лежащие острова, даже до Курильских, а напоследок хотят зимовать на большом Шантарском острову, собственно называемом Шантар. Понеже Филькееву сие предложение за неимением на то указу не угодно было, то он с двумя казаками при устье реки Тугура вышел на землю, протчие же поехали на остров Шантар, препроводили там зиму, и много соболей промыслили. Неосторожность их при разведении огня была притчиною, что весь лес на острову выгорел, отчего и соболи пропали. В следующее лето отправились они назад на матерую землю. Там хотели они на берегу между Тугуром и Амуром реками ловить рыбу, но большая часть из них гиляками побиты. Они полагали остров Шантар от юга к северу длиною на 20 верст, а шириною от 3 до 4 верст. На нем гор не сказывали. Буде же так, то как можно видеть оные острова с устья реки [57] Уди? Ибо и Филькеев утверждал, что оные острова лежат недалеко от реки Тугура и что от реки Уди до Тугура числится 8 дней езды на лодках. Ежели взять положение берегов, как на ландкартах по сие время изображено было, а именно, что оные от Охотска до реки Амура прямо простираются к югу, то причины к сумнению еще умножаются, ибо на морских берегах бывает не без выдавшихся мысов, которыми бы те острова закрылись. Но я имею разныя притчины думать, что берега от Охотска к реке Уди лежат к юго-западу, а от реки Уди к Амуру, к юго-востоку. Естьли сие так, как то я и подлинно надеюся, что оно со временем в самой вещи так найдется, то могут Шантарские острова такое положение иметь, что от реки Тугура к северу один после другаго следует. Их больше быть может, нежели как мы себе представляем, ибо числа оных не означено. И потому ближние острова заподлинно с реки Уди видеть можно.

Следует теперь мореплавание, о котором некоторые думают, будто оно для того учреждено, дабы сумнение о соединении или отделении Азии и Америки оным решено было. Блаженныя памяти император Петр Перьвый в начале 1719 года послал двух геодезистов, или, как тогда их называли, навигаторов, Ивана Евреинова да Федора Лужина ³⁵ на Камчатку с инструкциею за собственною его величества рукою. Я помянутой инструкции не видал, потому и не могу объявить заподлинно о ея содержании. А по прочетному указу ко всем сибирским начальникам, которой также был за собственною рукою, велено было им ехать на Камчатку и далее, в котором пути во всем, чего ни пожелают, чинить им вспоможение и прочая. Самые геодезисты, которые в маие месяце 1720 году в Якутск прибыли, тем же летом на Камчатку отправились, и в сентябре 1721 года в Якутск возвратились, о порученных им делах не объявили. А хотя за тем невозможно заподлинно о том знать, однако, ежели разсуждать о определении по окончанию, то намерение онаго отправления клонилось на одни Курильские острова, и особливо может быть на тот, о котором слух носился, что японцы с него берут руду. Вышепомянутой голландской матроз Генрих Буш возил их морем. В перьвое лето поплыли они из Охотска в Большерецкой острог, а на другой год ехали они вдоль по Курильским островам. По прибытии к пятому острову (которой, может быть, и шестой был, ибо Буш мог в числе оных ошибиться) приказали геодезисты стать на якорь. Буш, хотя в том отсоветовал, потому что дно морское было каменисто, однако принужден был исполнить по их приказу. От того потеряли они четыре якоря, а больше якорей у них не было. Каменьями канаты перерывало. К немалому их счастию приехали они возвратно на Камчатку без дальняго вреда. Там наделали они деревянных якорей, к которым навязали большия каменья, и таким образом того ж лета возвратились они в Охотск. Сие я слышал изустно от матроза. Евреинов, оставя своего товарища Лужина в Сибири, сам отправился с репортером о своем пути и с картою Курильских [58] островов, поколику оные объехал, к Великому Императору, и застал его величество в маие месяце 1722 году в Казани, когда сей монарх в Персидской поход отправлялся. Его величество немалое удовольствие оказать изволил за труд Евреинова. Он совершенно исполнил по данной ему инструкции. Сие служит новым доказательством, что отправление реченных геодезистов не касалось до решения вопроса, соединяется ли Азия с Америкою, или от нея разделяется?

Между тем вышереченное дело о сыскании проходу или соединения между двумя частями света не осталось у его величества безсмертной славы императора Петра Великаго в забвении, паче Великой Государь написал сам собственною своею рукою незадолго пред его кончиною инструкцию, по которой проведывание учинить велел, а произведение онаго в действо поручил генерал-адмиралу графу Федору Матвеевичу Апраксину.

В силу сего высочайшаго императорскаго указу велено было учинить следующее:

1. На Камчатке или в другом удобном месте построить один или два бота корабельных с палубою и на них

2. Осмотреть северной берег, не соединяется ли он с Америкою, а потом

3. Искать пристани или стараться сойтись с каким-нибудь европейским судном. Також высылать на берег людей для проведания новоизобретенной земли, чтоб о имени и положении оной удостовериться.

4. О сем всем весть обстоятельной журнал и с ним в Санкт-Петербург возвратиться.

Можно сказать, что блаженныя и вечнодостойныя памяти ея величество государыня императрица Екатерина Алексеевна, как во всех делах по кончине вседражайшаго своего супруга полезныя его намерения и определения точно исполнять старалась, так высокославному своему владению наипаче произведением вышепомянутаго указа в действо, якобы начало учинить соблаговолила.

На сем основании немедленно учинено отправление. И сия была первая так называемая Камчатская экспедиция, о которой здесь упомянем вкратце ³⁶.

Тогдашней флота капитан Витес Беринг определен был главным командиром над сею экспедициею, а с ним посланы двое флота ж лейтенантов Мартын Шпанберг да Алексей Чириков. Сверьх других морских служителей и нижних чинов отправлено с ними и несколько человек корабельных плотников. Из Санкт-Петербурга вступили они в путь свой февраля 5 дня 1725 году и, приехав 16 марта в Тобольск, пробыли там до 16 маия, ожидая удобнаго по рекам ходу и принимая к себе разных мастеровых людей и материалы, к их делу потребныя. Следующаго лета производили они путь свой водою по Иртышу, Оби, Кети, Енисею, Тунгуске и Илиму рекам. Будучи принуждены зимовать в Илимске, заготовляли они между тем временем потребные к дальнему пути съестные припасы. [59]

Весною 1726 году шли они вниз по Лене-реке до Якутска. Лейтенант Шпанберг отправился наперед с частию съестных припасов и с тяжелыми корабельными материалами по рекам Алдану, Маие и Юдоме. За ним поехал и капитан Беринг с другою частию провианта сухим путем на конях верьховых. А лейтенант Чириков остался в Якутии для перевозу достальной части запасов по сухому ж пути. Таким образом, порознь возить провиант нужно было для того, что между Якутским и Охотским дороги весьма трудны, ибо там ни летом телегами, ни зимою саньми ездить не можно, чему причиною тамошняя гористая и болотная страна и что там нет жилых мест, кроме что в близости Якутска.

Коль благополучно производил путь свой капитан Беринг, толь нещастлив был ход водою лейтенанта Шпанберга, потому что он не дошел до показаннаго ему места до Юдомскаго креста, но застиг его замороз на реке Юдоме при устье речки Горбейя. Оттуда собрался он в путь ноября 4 дня, чтоб с нужнейшими корабельными припасами итти пешком до Юдомскаго креста и до Охотска. Но оказался в команде его такой великой голод, что принуждены были есть сумы, ремни и сапоги свои, однако между тем в Охотск он прибыл. В начале февраля 1727 году возвратился он на реку Юдому для взятья там достальной части своего грузу. Но понеже и тем всех припасов перевести еще не можно было, то напоследок все благополучно перевезено вспоможением третьей партии, отправленной из Охотска с конями. После сего июля 30 дня приехал и лейтенант Чириков из Якутска с достальною частию провианта.

Между тем построено в Охотске судно и названо Фортуною, которое 30 июня под командою лейтенанта Шпанберга пошло в море, чтоб нужнейшие судовые припасы и корабельных плотников перевесть в Большерецкой острог. Сие судно возвратилось назад с старинным судном, оставшимся от 1716 году, когда морской ход между Охотским и Камчаткою был начат. По сем вступил в путь августа 21 дня и капитан Беринг с лейтенантом Чириковым. Сентября 2 дня вошли они в устье большой реки, а следующею зимою отправились с лейтенантом Шпанбергом из Большерецкаго в Нижней Камчатской острог. Корабельные же плотники для рубки лесу на судовое строение посланы были туда наперед еще летом. Съестных припасов и судовых материалов взяли они с собою толикое число, сколько потребно им показалось, но провоз оных для тамошней трудной езды на собаках произходился весьма медленно. При Нижнем Камчатском остроге заложен корабельный бот апреля 4 дня 1728 году, и июля 10 дня под именем Бота Гавриила на воду спущен. Как оной снабден был всякими потребными судовыми и съестными припасами на 40 человек на год, то не умедлили главное намерение всего пути оставшимся морским ходом произвесть в действо.

По сему капитан Беринг, вышед июля 20 дня помянутаго году из устья реки Камчатки в море, держал курс свой на северо-восток, следуя по камчатским берегам, которые по большой части были в виду. Притом [60] старался он сии берега точно означить на карте, что ему и удалось нарочито. По крайней мере, не имеем мы другой, кроме его, лучшей оным берегам карты. Августа 8 дня, как они находились под 64 градусом и 30 минутами высоты полуса, подъехали к боту 8 человек чукоч в байдаре, зделанной из тюленьих кож, для проведания, на какой конец производится сие кораблеплавание. С ними разговор произходил чрез коряцкаго толмача, и призываны были они на судно, почему, во-первых, один на двух надутых тюленьих кожах, к шесту привязанных, к судну приплыл, за коим потом следовали и прочие на байдаре. Капитан, наведываясь о положении дальних берегов, услышал от них, что после сего берег поворотится на запад. А о находящихся против онаго островах или берегах спрашивал ли, или нет, о том не показано в репорте капитана Беринга, из коего я выписал сие известие. Может быть, что о сем ему на мысль и не пришло, потому что он не знал о том, что прежде его произходило, и, следовательно, не мог он догадаться, что матерая земля Американская столь блиска. Он услышал токмо о острове, близ берегу лежащем. Сей назвал он по святому Лаврентию, ибо было 10 число августа, в день памяти сего святаго, когда мимо сего острова проехал, не видав на нем ничего, кроме рыбачьих шелашей чукоцких.

Наконец, августа 15 дня пришли они под 67 градус 18 минуту высоты полюса к носу, за коим берег, как помянутые чукчи показали, простирался к западу. По сему заключил капитан с немалою вероятностию, что он достиг самаго краю Азии к северо-востоку, ибо ежели берег оттуда непременно простирается к западу, то нельзя Азии соединяться с Америкою. Следовательно, он по данной ему инструкции исполнил. Чего ради предложил он офицерам и прочим морским служителям, что время назад возвратиться. А ежели де ехать еще далее к северу, то надлежит опасаться, чтоб не попасть в лед нечаянно, из коего не можно будет скоро пробиться. В осеннее время бываемой густой туман, которой уже и тогда наступал, свободной вид отъимет. Буде же повеет ветр противной, то-де не можно будет того же лета возвратиться на Камчатку. Также неудобно будет и зимовать в сих странах, как для известнаго в лесах недостатку, так и для того, что народ чукоцкой не приведен еще в подданство Российской державы и что находятся везде по берегам каменные утесы, между коими ни отстоев, ни пристани не ведомо.

Правда, что обстоятельство оное, на коем капитан Беринг разсуждением своим утверждался, было без основания, ибо после того уведомленось, что сей мыс, от котораго он поворитился, есть тот, что жители Анадырскаго острогу по находящейся на нем каменной горе, вид сердца имеющей, Сердце камень называют, а за ним берег хотя поворачивается к западу, но сим поворотом составляет только большую губу, в средине которой, по вышепоказанному объявлению казака Попова, обретается камень Матколь, а оттуда берег простирается опять к северу и к северо-востоку до 70 градусов высоты полюса и больше, где лежит настоящей Чукотской нос, наподобие большаго полуострова. И там только можно [61] бы было сказать с основанием, что обе части света между собою не соединяются, однако сего никто не мог тогда знать на судне ³⁷. Ибо прямыя известия о чукотской земле и о Чукотском носу вышепомянутым образом получены не прежде, как чрез мои географическия изследования в 1736 и в 1737 годах, в Якутске учиненныя. Довольно того, что в самом деле не погрешено и что действительно Азия от Америки уским проливом, Ледовитое море с южным соединяющим, отделяется.

Итак, наши мореплаватели назад возвратились, на котором пути ничего достопамятнаго не случилось, кроме что августа 20 дня, приехав к судну 40 человек чукоч в четырех байдарах, привезли им в подарок оленьяго мяса, рыбы, свежей воды, лисиц и белых песцов, также и моржовых зубов, напротив чего даны им иглы, огнива, железо и другая подобныя сим вещи. Августа 29 числа для густаго туману и сильнато ветра стали на якоре у берегов камчатских. На другой день ветр утих, но при подъимании якоря канат изорвало, и якорь оставлен в море. Сентября 20 дня, возвратившись к реке Камчатке, шли по ней вверьх и зимовали опять в Нижнем Камчатском остроге.

Там слышали они неоднократно от камчатских жителей разговоры и разсуждения, которые довольно важны казались, чтоб возбудить у них внимание, ибо по оным безспорно следовало, что надлежит быть в близости матерой земле к востоку, которую должно было им проведать и следовать подле берегов оныя. Сами они в пути своем приметили, что не было столь широких и высоких волн, каковыя обыкновенно бывают на пространном море. Они видели плавающия по морю деревья сосновыя, коих не ростет на Камчатке. Они слышали и другие многие таковые признаки о матерой земле, в близости находящейся, о коих предъявлено уже выше в своем месте. Некоторые камчадалы уверяли еще и о том, что в ясные дни с высоких берегов камчатских земля в противулежащую сторону видна бывает.

Капитан Беринг, вознамерившись о том, что предъявленные признаки показывают, восприятием вторичнаго по морю пути удостовериться, учинил при том такое расположение, чтоб по учинении сего не на Камчатку, но прямо в Охотск возвратиться. Посему пошел он во второй морской путь июня 5 дня 1729 году. Но жестокой с ост-норд-осту ветр не допустил его далее итти, как только по его исчислению верст с 200 от Камчатки. И понеже он не нашел в сем разстоянии никакой земли, то оборотился назад, и на сем обратном пути, обшед полуденной Камчатской нос, положил оной по подлинному его положению и виду на карту, и прибыл морем в устье Большой реки, а оттуда июля 23 дня в Охотск.

Отсюда отправился он июля 29 дня к Юдомскому кресту верьхом на конях и, нашед там несколько малых судов, построил из них плоты, на коих плыл вниз по рекам Юдоме, Маие и Алдану. У Бельскаго перевозу, где при устье реки Белой чрез Алдан переправляются, взял он опять лошадей у якутов, в близости живущих, на коих августа 29 дня в Якутск приехал. Он отправился оттуда опять сентября 10 дня, чтоб [62] итти по Лене-реке водяным путем, сколь далеко возможно будет. В Пеледуйской слободе застиг его замороз октября 10 дня, а 29 числа того ж месяца продолжал он опять путь свой на санях чрез Илимск, Енисейск, Томск и Тару до Тобольска и, пробыв в сем городе от 10 до 25 числа генваря, прибыл в Санкт-Петербург обратно марта 1 дня 1730 году.

Во время морскаго пути, капитаном Берингом с реки Камчатки на восток предприятаго, а именно в месяце июле 1729 года занесло опять погодою к камчатским берегам близ речки Казаченя, которая течет в Восточное море под полдень от Авачинской губы, японское судно. В самое то время пришел туда казачей пятидесятник Андрей Штинников с несколькими человеками камчадалов. Японцы незадолго пред тем вынесли из судна пожитки свои на берег, из коих Штинников, получив несколько в подарки, не был тем доволен. По прошествии двух дней, кои препроводил он у японцев, отшел он от них ночью и скрылся с своими товарищами в близости, дабы видеть, что японцы станут делать. Сии как о приходе Штинниковом великую радость показали, так и о отбытии его немало печалились. Они хотели сыскать других людей, и того ради, седши в малое судно, поехали вдоль возле берегу. Штинников приказал камчадалам следовать за японцами в байдаре и всех перестрелять, кроме двух, коих оставить живых, что и учинено. Японцов же всех было 17 человек, а осталось живых-старик да мальчик 11 лет. Захватив все их товары, Штинников приказал разбить судно, чтоб пользоваться находящимся в нем железом, и взял обоих японцов, подобно как военнопленных и невольников с собою в Верьхней Камчатской острог. Такое безчеловечие не могло остаться без наказания: Штинников, по произведению над ним следствия, повешен, а японцы в 1731 году привезены в Якутск, откуда следующаго году в Тобольск и в Санкт-Петербург отправлены были.

В сем столичном городе обучали их несколько времени, во-первых, российскому языку и началам христианскаго закона православныя веры, потом они крещены, и при святом крещении наречены им имена одному Козма, другому же Дамиян, а прежде того называлися они Соза и Гонза. В 1735 году по указу Правительствующаго Сената присланы они в Академию наук, где обучали учеников, которые уже говорили и писали по-японски не худо, как в 1736 и 1739 годах японцы умерли. Они родилися в городе Сацме. У Кемпфера сие имя написано Сатцума. На ландкартах означено по португальскому произношению Саксума. Сего имени город и провинция находится на полуденном берегу острова Ксимо, которой и Киузино называется. Соза был купец. Гонзин отец служил во флоте японском штурманом. Судно их нагружено бумажными и шелковыми товарами, сарачинским пшеном и пищею бумагою. Понеже оному назначено было итти в город Озакку, то начальствующей в городе Сацме Инацдаре-Озим-Нокам дал им для отвозу туда сарачинского пшена на пропитание жителям, потому что в Озакке онаго не родится, да бумаги для письма [63] приказных дел. Токмо до Озакки они не доехали, но застигла их сильная [не]погода, и носило судно 6 месяцев по морю, пока напоследок июля 8 дня принесло к берегам камчатским. Столичной город в их государстве именовали они Кио, стоящей при реке Едогаве, которая там шириною более версты будет, и недалеко оттуда впала в море. Царь японской по их языку называется Озама. Другая подобныя сим известия, кои у них вопросами выведаны и записаны, не надлежат до нашего намерения.

Упомянуто было выше о казачьем голове Афанасье Шестакове, что он Правительствующему Сенату разныя чинил представления о приводе чукоч непокоривых в подданство. Теперь объявим о учиненных им действиях, кои также до истории сих путешествий касаются. Шестаков намерен был усмирить не токмо чукоч, но и коряков, живущих около Пенжинской губы и в северной части Камчатки и по то время часто бунтовавших. Он хотел проведать землю, что против Чукоцкаго носу и жителей оной призывать в подданство Российской державы. Он обязался учинить еще опыт в прииске объявленной земли на Ледовитом море, также напоследок и в совершенном проведывании островов Шантарьских и Курильских. Велеречие, с каким он чинил свои предложения высоким и нижним, также и вероятность, что сим предприятием много пользы произведено быть может, снискали ему похвалу. Он пожалован был главным командиром особой экспедиции, которой велено было все вышеупомянутое произвесть в действо. От государственной Адмиралтейской коллегии в Санкт-Петербурге дан ему штурман Яков Генс, подштурман Иван Федоров, геодезист Михайло Гвоздев, пробовальщик руд Гердеболь да 10 человек матрозов. В Екатеринбурге получил он несколько небольших пушек и мортир с принадлежностями.

В Тобольске соединился с ним Сибирскаго драгунскаго полку капитан Дмитрей Павлуцкой, и дано обоим 400 человек казаков в команду, да сверьх того приказано было всем казакам, живущим в острогах и зимовьях Якутскаго уезда, быть им послушным, куда они приедут.

С сим определением отправился Шестаков из Санкт-Петербурга в июне месяце 1727 году. В Тобольске пробыл он ноября до 28 числа, препроводил зиму в верхних местах реки Лены, а летом 1728 году приехал в Якутск. Там произошли между Шестаковым и Павлуцким некоторыя ссоры, которыя уповательно подали причину к тому, что они друг от друга разлучились, хотя порученныя им дела склонялись к одному общему намерению. Летом в 1729 году приехав Шестаков в Охотск, взял там для исправления порученных ему дел суда, на коих капитан Беринг недавно пред тем с Камчатки возвратился. На одном судне, называемом Бот Гавриил, отправил он сентября 1 дня племянника своего, сына боярскаго Ивана Шестакова, приказав ему итти до Уди-реки, а оттуда до Камчатки и в сем пути осмотреть все на море лежащие острова, и оные описать. [64] Сам поехал на другом судне, Фортуна имянуемом, в Тауйской острог. По нещастию, судно его разбило, причем большая часть людей команды его потонули, и он сам едва спас жизнь свою в лодке с 4 человеками. Сентября 30 дня послал он из Тауйскаго острогу наперед казака Ивана Остафьева с некоторым числом коряцких князцов вдоль по морскому берегу, приказав ему итти на реку Пенжину, и по сей дороге живущих немирных коряков ласкою склонять к послушанию. Сам же, пошед в начале декабря месяца с достальными команды своей людьми, настиг Остафьева на дороге, и дошел благополучно до реки Пареня и далее за два дни езды от реки Пенжины. Там попалось ему навстречу превеликое множество чукоч, кои шли на коряков войною. Коль ни малолюдна была команда у Шестакова, состоявшая из русских служивых, охотских тунгусов, ламутов и коряков, всех числом не больше 150 человек, однако он отважился дать с чукчами бой. Но успех онаго был неблагополучен. Шестаков от неприятелей застрелен стрелою в горло до смерти, а оставшиеся команды его люди разбежались. Сие сражение произходило марта 14 дня 1730 году при реке Егаче, впадающей между реками Паренем и Пенжиною в Пенжинскую губу.

За три дни пред сим нещастием послал Шестаков ордер в Тауйской острог в такой силе, чтоб казаку Трифону Крупышеву итти на мореходном судне в Большерецкой острог, откуда отправясь объехать полуденной нос Камчатки, зайти в Нижней Камчатский острог, продолжать путь на том же судне до реки Анадыря и приводить в ясашный платеж жителей большой земли, против помянутой реки находящейся. А ежели явится у него геодезист Гвоздев, и онаго бы ему взять с собою на судно, и показывать к нему всякую благосклонность. Что по сему воспоследовало, о том нет известия. Только ведомо, что геодезист Гвоздев в 1730 году между 65 и 66 градусом северной широты в малом разстоянии от Чукоцкой землицы был на берегу чужестранной земли, которая находится против жилищ чукотских, да нашел он там и людей, но за неимением толмача говорить с ними не мог ³⁸.

Что надлежит до сына боярскаго Ивана Шестакова, то он пошел на боте Гаврииле на Камчатку и прибыл февраля 19 дня 1729 году в Большерецкой острог. На Удь-реку ехать тогда он не мог за противным ветром. Следующаго потом лета ездил он на реку Удь и, пришедши в Удьской острог, застал там людей, посланных туда от казачьяго же головы Шестакова, и мореходное судно, ими построенное, но оно к употреблению не годилось. Оттуда поехал опять на Камчатку. Он видел на пути несколько островов, и напоследок назад в Охотск возвратился. Сожалетельно, что за неимением веденнаго тогда на сем судне журнала не можно предъявить здесь о особых пути сего обстоятельствах. В репорте от сына боярскаго Шестакова, в Якутскую канцелярию октября 23 дня [65] 1730 году поданном, показаны только дни, в кои что учинено, и оные предъявим мы здесь для доказательства:

Июня 16 дня 1730 году поехали с Большой реки

Сентября 5 дня 1730 году прибыли в Охотск

В то же время, когда Шестаков в Охотск возвратился, штурман Яков Генс получил от капитана Павлуцкаго, дошедшаго между тем из Якутска по обыкновенной дороге до Нижняго Колымскаго зимовья или острогу, ордер следующаго содержания: что хотя пришла к нему чрез Анадырской острог ведомость о смерти казачьяго головы Шестакова, но сие не будет препятствием продолжению экспедиции, и ему, штурману, велел на одном из оставленных капитаном Берингом в Охотске судов Камчатку вкруг объехать и в Анадырской острог притти, куда и он, капитан Павлуцкий, немедленно отправится и прочая. В силу сего ордера, взяв штурман Генс судно бот Гавриил и отправившись на оном на Камчатку, июля 20 дня 1730 году стоял при устье реки Камчатки в таком намерении, чтоб продолжать путь до реки Анадыря. Там получил он известие, что того дня камчадалы, взбунтовавшись, пришли в Нижней Камчатский острог, большую часть Русских жителей там побили, домы обывательские сожгли, а оставшиеся в малом числе Русские побежали к судну, чего ради Генс послал несколько людей, чтоб камчадалов привесть паки к послушанию, что и учинилось. Сим остановлен был морской путь на реку Анадырь.

Между тем капитан Павлуцкий прибыл в Анадырский острог сентября 3 дня 1730 году. Оттуда ходил он следующаго лета в поход на немирных чукоч, о коем собрал я не токмо письменныя, но и словесныя известия от людей, в том походе бывших, которыя по разным обстоятельствам, а паче потому достопамятны, что изъясняется ими географическое тамошних стран описание.

Павлуцкий, вступив в поход марта 12 дня 1731 году с 215 Русских, со 160 коряков да с 60 человеками юкагирей, а производил путь свой чрез впадающия в Анадырь реки Убойную, Белую и Черную, потом поворотил прямо на север к Ледовитому морю. Вершина реки Анадыря осталась от той дороги влеве. О других реках неизвестно, для того что не было таких людей, кои бы оныя показать и именовать могли. По прошествии более двух месяцев, в кои на каждый день шли верст около десяти, а иногда и отдыхали, пришел Павлуцкий к Ледовитому морю к устью немалой реки, в оное впадающей, но никто не знал ея имени. Две недели шел подле берегов по большей части по льду, токмо рек не приметили, потому что часто отдалялися от земли. Напоследок увидели они чукчей, которые в великом собрании и вооруженною рукою против их вышли. Павлуцкий [66] приказал их уговаривать чрез толмача, чтоб поддалися Россиской державе. Но они в том отказались. Того ради наступил он на них, яко на неприятелей, и имел щастие июня 7 дня збить их совершенно с поля.

По осьмидневном отдыхе продолжал Павлуцкий путь свой далее, пришел в конце июня месяца к двум рекам, в Ледовитое море впадшим, коих устья на день езды отстоят между собою. При второй из сих рек июня 30 дня, а по словесным объявлениям в день святых апостол Петра и Павла, произходило с чукчами второе сражение, которое столь же благоуспешно окончалось, как и перьвое.

После сего простояли три дни, потом пришли к Чукотскому носу и хотели были итти поперек онаго к Анадырскому морю, но чукчи, собравшись с обоих морей в великом множестве, дали июля 14 дня с ними бой в третей раз, на котором с Чукотской стороны было урону более, нежели с Российской стороны прибытку, потому что и тем чукчи к подданству не склонились. Между добычею нашлися и принадлежавшия казачьему голове Шестакову вещи, которыя на сражении при речке Егаче утрачены были. Таким образом, за Шестакова учинено чукчам нарочитое отмщение, а паче для того, что на всех трех боях с Российской стороны убито не более как 3 человека русских, один юкагир да 5-теро коряков. Уверяют, что между убитыми на последнем сражении неприятелями найден один, у коего по обеим сторонам рта на верьхней губе были диры, в которыя вставливаются зубы, из моржовых зубов вырезанные.

После сей одержанной победы пошел Павлуцкий чрез Чукотской нос, имея путь нарочито высокими горами, и препроводил 10 дней, пока не дошел до другаго берега, откуда приказал он одной части своей команды итти водою в байдарах. Сам же с большею половиною людей шел по берегу, на юго-восток там простирающемуся, и по все вечеры с байдар получал репорты. На 7 день пришли к устью реки, впадающей в море, а по прошествии 12 дней к устью другой реки. Оттуда в разстоянии верст с 10 протягается в море на восток нос, который сперьва горист, а далее пойдет ровен, и конца его не видно. Сей нос, уповательно, тот, от котораго капитан Беринг возвратился. Между горами на нем есть и такая, которую жители Анадырскаго острога называют Сердце камень. Павлуцкий, поворотив отсюда в сторону, прибыл октября 21 числа назад в Анадырск тою же дорогою, которою шел к Чукотскому носу.

О прочих делах сего достойнаго офицера, которой потом пожалован майором, а после подполковником, напоследок же воеводою в Якутске умре, не упоминаю здесь для того, что оне не надлежат до сего описания, но паче приступаю теперь к объявлению о второй Камчатской экспедиции, которая важностию своею все вышепоказанныя дела превосходит, и потому должно оную описать несколько обстоятельнее. [67]

Комментарии

Печатается по: Сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие. СПб., 1758. Т. 1. С. 3-27, 99-120, 195-212, 291-325, 387-409; Т. 2. С. 9-32, 99-129, 195-232, 309-336, 394-424.

1. Особенностью публикуемых трудов Миллера по истории российских географических открытий («Описание морских путешествий по Ледовитому и Восточному морю, с Российской стороны учиненных» и «Известии о новейших кораблеплаваниях по Ледовитому и Камчатскому морю с 1742 года, то есть по окончании второй Камчатской экспедиции. Часть из истории государствования великия императрицы Екатерины Вторыя») является использование автором широкого круга подлинных первоисточников, как нарративных и документальных, так и картографических. Некоторые из анализируемых им карт публиковались в последующее время, другие сохранились в архиве самого Миллера, Архиве Академии наук, государственных учреждений России XVIII в. Наиболее полным изданием картографических документов по истории российских географических открытий XVII-XVIII вв. является «Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-западной Америке XVII-XVIII вв.» (М., 1964) (далее: Атлас географических открытий). По ходу изложения истории российских сухопутных экспедиций и морских плаваний при упоминании Миллером конкретных географических объектов в данной публикации даются далее ссылки на те «чертежи» землепроходцев и карты геодезистов и ученых, которые позволяют лучше понять интерпретацию их Миллером, его аргументацию в полемике, постепенное уточнение географических и картографических представлений. Среди них «чертежи», отражающие маршруты С.И. Дежнева, походов на Чукотский полуостров и Камчатку, карты первой и второй Камчатских экспедиций В. Беринга, карты французского астронома Ж. Н. Делиля, предложенные им для участников экспедиции В. Беринга и А. И. Чирикова к берегам Америки, карты побережья Ледовитого океана, плаваний на Курилы и к берегам Японии, к Алеутским островам и др.

2. «Анианский пролив»-термин, отражавший общее предположительное представление о том, что между материками Азии и Америки имеется свободный морской путь. Встречается на карте Мира Зальтерио 1566 г. «Streto de Anian» (см.: Атлас географических открытий. № 14), на амстердамской карте плаваний В. Баренца 1598 г. «Estrecho de Anian» (Там же. № 23).

3. Сообщение о плавании голландских кораблей «Кастриком» и «Брескес» в 1643 г. в регионе Восточно-Китайского и Японского морей Миллер взял из книги голландского ученого Н. Витсена. В свою очередь труд Витсена «О Северной и Восточной Тартарии» был основан на широком круге источников. К плаванию «Кастрикома» Миллер обращается неоднократно.

4. Ф. Дрейк-английский мореплаватель, руководитель ряда плаваний в Вест-Индию, в 1577-1588 гг. совершил кругосветное путешествие.

5. Французский мореплаватель Мартин д'Агиллар прошел на северо-западном побережье Америки севернее мыса Бланко. На карте Ж. Н. Делиля 1733 г. отмечен открытый им залив («Entree Decouverte par Martin d'Agillar») (см.: Атлас географических открытий. № 78).

6. Известия о плаваниях греческого морехода И. де Фука и испанского адмирала де Фонте были сообщены Ж. Н. Делилем в его докладе Французской Академии наук 1750 г. и в его книге и карте (см.: De l'Isle J.N. Nouvelles cartes des decouvertes de l'Amiral de Fonte et autres navigateurs Espagnols, Portugais, Anglois, Hollandoirs, Francis et Russes dans la mer Septentrionales avec leur explication. Paris, 1753).

7. Первая Камчатская экспедиция (1725-1730 гг.) была первой крупной морской научной экспедицией России, организованной по указу Петра I. Инструкция главе экспедиции капитану Витусу Берингу была написана Петром I 6 января 1725 г. (см.: Экспедиция Беринга: Сб. документов / Под ред. и со вступ. ст. А.А. Покровского. М., 1941).

8. Ф.М. Апраксин-первый генерал-адмирал русского флота, с 1717 г.-президент Адмиралтейств-коллегии.

9. Работая в составе академического сухопутного отряда второй Камчатской экспедиции в городах Сибири, Миллер нашел в якутском архиве уникальные документы о походе С. И. Дежнева 1647-1648 гг. Миллер изучил документы, собрал свидетельства бывалых людей и впоследствии ввел новые данные в научный оборот.

10. Моржовый зуб-моржовые клыки.

11. Сохранилась рукописная карта, по-видимому, составленная Миллером, на которой представлены пути из Якутска на Чукотку и к устью реки Анадырь. Надписи по-латыни. Показаны, в частности, «острова зубатых»-Insulae dentatorum,-что соответствует рассказам землепроходцев, упоминаемым Миллером, о «зубатых людях». Название возникло из-за обычая аборигенов украшать лицо изделиями из моржового клыка, в том числе и прорезывая для этого губы. Карта опубликована: Атлас географических открытий. № 79. Эти данные позднее использовались на академических картах данного региона.

12. Документы, найденные Миллером и введенные им в научный оборот, сохранились и исследуются учеными (см.: Ефимов А.В. Из истории великих русских географических открытий. М., 1971).

13. Миллер обращается к вопросу о том, что в действительности представляет собой остров, или «Большая земля», которая ошибочно показана на некоторых картах в Ледовитом океане, недалеко от устьев рек Яны и Колымы. Устные свидетельства о некой Большой земле в этом месте сообщил в Петербурге в 1726 г. якутский казачий голова А. Шестаков, и по его известиям было составлено несколько карт. Одну из них имел в своем распоряжении Ж. Н. Делиль, от которого данное представление перешло в западноевропейскую картографию. Миллер, полемизируя с Делилем, привлекает свидетельства полярных мореходов и землепроходцев, высказывает свое мнение о том, что Большой земли в указанном месте нет.

14. Сам-третей-втроем, с двумя товарищами.

15. Д. А. Траурнихт-якутский воевода с 1697 г. Ему предписывалось способствовать выяснению вопроса, возможно ли пройти из устья Лены морским путем в Тихий океан (см.: Ефимов А.В. Из истории великих русских географических открытий. М., 1971).

16. Миллер переходит к открытой полемике с Ж. Н. Делилем и французским картографом Ф. Бюашем, на картах которых Большая земля представлена против устья Колымы (Buache Ph. Considerations geographiques et physiques sur les nouvelles decouvertes au Nord de la Grande Меr, appelle vulgairment la Merdu Sud. Paris, 1753).

17. Ж. Н. Делиль был профессором Петербургской Академии наук в 1726-1747 гг. Во время подготовки второй Камчатской экспедиции Делиль подготовил карту, обобщив те известия, которыми располагала западноевропейская картография о северо-востоке Азии, северо-западе Америки и разделяющем их океане. Делиль использовал также русские источники, в том числе данные А. Шестакова о Большой земле на севере. При отъезде из России он имел с собой значительное собрание материалов, копий документов и карт. См.: Golder F.A. Russian expansion on the Pacific. 1641-1850. Cleveland, 1914; Андреев А.И. Очерки по источниковедению Сибири. М.; Л., 1985. Вып. 2.

18. Среди материалов, имевшихся в распоряжении Ж. Н. Делиля в Петербурге, была карта, составленная по известиям якутского казачьего головы А. Шестакова, бывшего в Петербурге в 1726 г. На этой карте к северу от Чукотского полуострова показана «Большая земля» (см.: Атлас географических открытий. № 68). Возможно, что не вполне определенные сведения о Большой земле, населенной людьми и имеющей разнообразную флору и фауну, в действительности относились к Аляске (см.: Берг Л.С. Открытие Камчатки и экспедиции Беринга. М.; Л., 1946). Для Миллера в его труде важно было развеять неверные представления о наличии Большой земли в Ледовитом океане, поскольку это, в свою очередь, было связано с главной проблемой-возможностью свободного плавания Северным морским путем.

19. Avril Ph. Voyage en divers etats d'Europe et d'Asie. Avec une description de la Grande Tartarie et les differents peuples, qui l'habit. Paris, 1697.

20. Карта якутского дворянина Ивана Львова опубликована (см.: Атлас географических открытий. № 55). Одна из первых русских карт, на которых на основании конкретных данных показаны Чукотский полуостров, острова Диомида, Аляска (в виде огромного острова). Надписи сообщают об образе жизни живущих в этом регионе людей.

21. Ганноверский резидент Ф. Вебер был в России в 1714-1720 гг. (Weber F. Das veranderten Russlands. Hannover, 1738. Т. 3).

22. Миллер обращает внимание на общность в обычаях народов, живущих в отделенных друг от друга регионах. Он ссылается на свидетельства Марко Поло, который, изучив монгольский язык, получил ценные сведения о народах Азии, их образе жизни; по возвращении Поло в Венецию в 1292 г. эти сведения вошли в западноевропейскую географическую литературу. Миллер опирается также на данные Н. Витсена из его книги «О Северной и Восточной Тартарии».

23. De l'Isle J.N. Nouvelles cartes des decouvertes de l'Amiral de Fonte et autres navigateurs... Paris, 1753; Buache Ph. Considerations geographiques et physiques sur les nouvelles dеcouvertes au Nord de la Grande Mer, appelle vulgairment la Mer du Sud. Paris, 1753.

24. Старший брат Ж. Н. Делиля- знаменитый французский ученый, картограф Гийом Делиль.

25. Историю исследования Камчатки и островов Миллер освещает по материалам, собранным им во время работы в якутском и других сибирских архивах, а также позднее полученных из Большерецкой, Нижнекамчатской и Охотской канцелярий.

26. Избрант Идес-глава русского посольства в Китай для возобновления дипломатических и торговых отношений (1693-1695 гг.), описавший свое путешествие.

27. Накопление сведений о Камчатке нашло отражение в чертежах конца XVII-начала XVIII в. Чертеж Камчатки Ремезова-Атласова см.: Атлас географических открытий. № 48; см. также № 47, 49.

28. Ф. И. Страленберг (Табберт фон Страленберг) попал в Сибирь с другими шведскими военнопленными в ходе Северной войны. За годы пребывания в Сибири (1711-1721 гг.) изучал ее географию, этнографию, составлял карты. По возвращении на родину издал труд, ставший важным источником для западноевропейской науки (Strahlenberg Ph. J. von. Das Nord und Oestlische Teil von Europa und Asia insoveit solches das ganze Russische Reich mit Sibirien und der Grossen Tartarey in sich begreiffet. Stockholm, 1730. Рус. пер.: Записки капитана Филиппа Иоганна Страленберга об истории и географии Российской империи Петра Великого. М.; Л., 1985. 4. 1-2).

29. Чертежи Камчатки и близлежащих островов конца XVII-начала XVIII в. опубликованы (см.: Атлас географических открытий. № 48, 49). Чертеж походов И. Козыревского 1713 г. См.: Там же. № 50.

30. Kampfer Е. The History of Japan. London, 1727.

31. Путешествие голландского корабля «Кастриком» излагается Миллером по известиям книги Н. Витсена «О Северной и Восточной Тартарии», вышедшей первым изданием в Амстердаме в 1692 г. Миллер много работал с трудом Витсена. Представления о «Земле Езо» были распространены в западной картографии. Опираясь на них, Ж. Н. Делиль на своей карте 1733 г., предложенной для руководства второй Камчатской экспедиции, расположил этот неопределенный географический объект между Камчаткой и «Островами Японии» (см.: Атлас географических открытий. № 78). В ходе второй Камчатской экспедиции были получены научные данные о регионе. Зная о сильной вулканической деятельности в нем, Миллер высказал предположение о том, что очертания островов, принятые в XVII в. за «Землю Езо», могли измениться.