ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВАМ 6-9 «ИСТОРИИ СИБИРИ»

К главе шестой

§ 2. П. Н. Буцинский полагает (Заселение Сибири и быт первых ее насельников. Харьков, 1889, стр. 86), что в грамоте 1596 г. идет речь о построении стен острога; со ссылкой на документ из портфелей Миллера, № 45, тетрадь 5, — «Описание города Тюмени» — он сообщает, что город Тюмень вновь построен в 1622 г. А.

§ 4. О Кинырском городке в Тюменском уезде см. приложения 339 и 352. Городок находился ниже Нижней Ницынской слободы, «против Елкиных юрт» (ААН, ф. 21, оп. 4, № 8, лл. 210 об.-211 об., № 149). А.

§ 7. Бухарская колония в Сибири сложилась еще во времена Кучума; об этом говорит довольно достоверная легенда о прибытии при нем проповедников ислама из Бухары. Приток переселенцев из Бухары не прекращался и при московской власти (Сиб. прик., ст. № 134, л. 194; ibid., кн. № 1196, лл. 22-78; II. С. 3., т. VI, № 1857). Бухарцы жили в Сибири в Тобольске, на Тюмени и Таре, упоминаются также в Томске и Кузнецке. В Тобольске в 1631-1632 г. их числилось 59 человек взрослых мужчин, а в 1636 г. — 44 чел.; в Тарском уезде в 1622-1623 гг. в трех юртах жили 21 бухарец; в 1672 г. на Таре насчитывалось 53 бухарских двора; довольно многочисленное бухарское население было и в Тюменском уезде, судя по отрывку переписи 1700 г. (Сиб. прик., ст. № 81, л. 60; ibid., кн. № 925, лл. 130-133; ibid., кн. № 1196, лл. 22-78). Главным занятием сибирских бухарцев была торговля. Они «в Тобольску и на Тюмени лавками и, отъезжая в сибирские города, русскими и бухарскими товары и мягкою рухлядью торгуют и в Колмаки для торгов же ездят». По официальной справке у тобольских бухарцев в торговле было товаров в 1632-1633 гг. на 3106 руб. 67 1/2 коп., в 1633-1634 гг. — на 2738 руб. 75 коп. и в 1634-1635 гг. — на 1827 руб. 17 1/2 коп., в Тобольске им принадлежало 6 лавок (Сиб. прик., ст. № 81, лл. 35-49). Из калмыцких степей бухарцы вывозили преимущественно рабов («калмыцкой ясырь»), скот, лошадей; из Бухары бумажные материи. Довольно регулярно они ходили с караванами в Китай. С другой стороны, они ездили за Урал: в Казань, в Астрахань, в Поморские города и даже в Архангельск и вывозили оттуда в Сибирь «русские товары». Из Сибири на Русь и в Среднюю Азию бухарцы вывозили «сибирские товары»: пушнину, лосины и т. п. Бухарские купцы служили торговыми посредниками не только между Сибирью и рынками Московского государства и Средней Азии, но и между отдельными пунктами Сибири (о торговле сибирских бухарцев см. главным образом тарскую таможенную книгу 1657-1658 гг. — Сиб. прик., кн. № 313, ст. № 81, loc. cil.; Головачев. Томск в XVII в., стр. 143, 144; II. С. 3., III, № 1474; Арсеньев. Статейный список посольства Спафария в Китай, стр. 106, 107, 109, 110; Дела китайского двора, кн. № 3, лл. 318, 372, 372 об., 414 об. и др.). Бухарцы, не имевшие собственной торговли, занимались земледелием в качестве захребетников у татар (Сиб. прик., ст. № 81, лл. 59, 60; ibid., ст. № 134, л. 194). В XVII в. возникает и сравнительно крупное бухарское землевладение, так как состоятельные бухарцы, на ряду с торговлей, заводят запашку [550] (Сиб. прик., ст. № 81, лл. 52, 54, 60; ibid., кн. № 1196, лл. 22-78, passim; ibid., кн. № 925, лл. 207 и сл.). Из среды сибирских бухарцев выходило магометанское духовенство Сибири; у Витзена есть известие, что бухарское духовенство в Тобольске содержало конфессиональную магометанскую («арабскою») школу (Witsen. Noord-en Oost Tartaryen, II, S. 754).

Русская администрация возлагала на бухарское купечество исполнение различных ответственных поручений финансового характера: таможенные службы в Тобольской таможне и на Обдорской и Киртасской заставах, участие в оценке казенной мягкой рухляди, прием «юровой рыбы» на «юровом плесе» (Сиб. прик., ст. № 60, л. 332; ibid.w ст. № 81, л. 65; ibid., ст. и 134, лл. 194, 196; ibid., кн. № 11, л. 28; ibid., ст. № 94, л. 41, и др). Взамен сибирским бухарцам был предоставлен ряд льгот и привилегий. Они были освобождены от тягла и оброков; в 1644 г. особой грамотой им было обеспечено содействие властей и несудимость при торговых поездках на Русь. С них была снята ямская повинность. Их права были закреплены жалованными грамотами 1644, 1669 и 1686 гг. Только при Петре I привилегии эти стали подвергаться сокращениям, хотя еще во времена Миллера бухарцы продолжают пользоваться некоторыми льготами. Б.

§ 9. Одновременно с Тюменью ямские слободы возникли в других сибирских городах. Так, Туринская ямская слобода была построена в 1600 г. (Истории Сибири, I, стр. 307, 308, 392; Буцинский, Заселение Сибири... , стр. 63, 65, 67, 68), на Верхотурье — вероятно, еще ранее того, в 1598 г. (см. грамоту на Верхотурье 29 января 1603 г. в ЛОИИ, не вошедшую в печатную опись грамот до 1613 г., хранящихся в ЛОИИ, весьма любопытную бытовыми подробностями о верхотурских ямских охотниках). В 1624 г. ямская гоньба в Тюмени была возложена на захребетных татар и детей служилых татар, которым стали выдавать жалованье ямских охотников; но уже в следующем 1625 г. татарский голова Неудача Молчанов говорил в Тюменской съезжей избе, что «тюменские служилые и захребетные татаровя от ямской гоньбы скорбят», а вскоре затем сами служилые татары подали челобитную, прося отставить их братьев и племянников от ямской гоньбы и переложить ее на ясашных татар Ленской волости; тобольский воевода кн. Сулешов удовлетворил просьбу тюменских служилых татар и «поддал» в ямскую гоньбу Ленскую волость, сложив с той волости ясачный хлеб. По сообщению прикащика Нижней Ницынской слободы Бориса Толбузина, от тяжести ямской гоньбы татары Обуховых юрт и Ленской волости хотели в том же 1625 г. отъехать в степь и просили освободить их от ямской гоньбы; государева грамота 13 октября 1625 г. предписывала тобольским воеводам вызвать в Тобольск трех-четырех захребетных гонебных татар Ленской волости и уговаривать их, чтоб «они ямскую гоньбу гоняли по тому, как устроил у них тое гоньбу боярин... Сулешов» (ГАФКЭ, Сиб. прик, кн. 6, лл. 237-242, 275 об., 426, 429-432 об.). О дальнейшей истории ямской гоньбы в Тюменском уезде см. РИБ, VIII, стб. 588-596, 630-653; Буцинский, Заселение Сибири..., стр. 88-91; «Строельная книга Тюменского яма 138 г.» (Сиб. прик., кн. 21, напечатанная в сборнике «Тюмень в XVII в.», М., 1903, стр. 68-87). А.

§ 11. Дата приложения № 89 установлена на основании «Списков городовых воевод» А. Барсукова, стр. 41, 253. А.

§ 13. В государевой грамоте, полученной в Туринске 28 марта 1603 г., было указано, что «велено перевести в Туринской острог для... государевы пашни с Пелыми пермич 20 человек, а с Тары лаишовских и тетюшских веденцов 25 человек и с жены и с детьми и со всеми животы, посланных в Тару в 108-м году»; их приказано было «устроити и на пашню им земли и сенных покосов и всяких угодей дати... против туринских крестьян». 14 мая прибыли из Пелыма с сыном боярским Петром Албычевым 15 человек, «а приволоклись... голодны, а [551] скотинишка... лошаденка и коровенка пометали на лесу» (ЛОИИ, по описи 1929 г. № 90) на Таре в это время было всего 63 человека пашенных крестьян; кроме отправляемых в Туринск, остальные 38 человек были ссыльные из Москвы, «и у тех крестьян лошади на Таре падут ежелет и пашню пашут худо, а кормят тех крестьян из (государевых) житниц» (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 11, лл. 79-80). О дальнейших морах к заведению государевой пашни в Туринске см. Буцинский Заселение Сибири..., стр. 64, 65. Государева пашня на Таре была заведена, вероятно, вскоре же по основании города; в 1600 г. число пашенных крестьян было увеличено несколькими ссыльными: среди них было трое «латышей» и семья беглого крестьянина (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 11, л. 68). О государевой пашне на Таре и Польше, см. также Буцинский, Заселение Сибири..., стр. 151-157, 164, 165. — Кроме сообщения Миллера, о Качаловых в Сибири известий нет; не смешал ли Миллер Качаловых с Качаловыми, из числа которых Иван Родионович Качалов — тобольский и московский дворянин в конце XVII в., а Федор Родионович Качалов — илимский воевода. А.

§ 15. О Покровском туринском монастыре см. В. 3веринский, Материал для историко-топографических исследований о православных монастырях, III, СПб., 1897, № 1898. А

§ 16. О верхотурских монастырях см. Буцинский, Заселение Сибири..., стр. 21, 23, 35, 41 и 43; упоминаемые им грамоты начала XVII в. (из портфелей Миллера. № 184) о Никольском верхотурском монастыре следующие: 1) 21 февраля 1604 г. о выдаче леса черному попу Ионе на церковное и монастырское строение (напечатана с неверной датой в АИ, II, № 48); 2) не ранее 17 декабря 1604 г. отписка верхотурского воеводы П. С. Плещеева об отпуске в Москву черного попа Ионы для челобитья о монастырском и церковном строении и 3) грамота 18 марта 1605 г. о невзыскании с черного попа Ионы выданных ему воска и гвоздей и о выдаче ему и дьячку денежного жалованья. А.

§ 18. Соответствующие грамоты в Пермь от 27 февраля и 25 июня 1607 г. см. в АИ, II, стр. 101-103 и 111-113, №№ 76 и 82, с приложением «Росписи Верхотурского города с ясачных книг прошлого 114-го году как имали государев ясак с ясачных вогулич, по окладу, с человека по 5-ти соболей». См. также челобитные 1617 г. (пять) Чердынского уезда сылвенских и иренских татар на сылвенских и иренских целовальников и судное дело о них в ЛОИИ (Верхотурские акты, кор. 1, тетрадь 32). А.

§ 19. О заселении Тагила, Мулгая, Невьи (Нейвы) и Режи с притоками см. Буцинский, Заселение Сибири..., стр. 28, 29, 34-40. А.

§ 21. Тобольские отписки 1600 г., приложенные в этому параграфу, датированы Миллером на основании помет о получении их, сделанных в Пелыме; такие пометы имеются на всех подлинных отписках 1600 г., сохранившихся в портфеле 478, I; в копийной книге эти пометы не приведены. А.

§ 22. О промысле на реке Негле см. также грамоты: 1) 29 ноября 1602 г. о выдаче жалованья Ворошилке за службу на реке Негле, 2) 3 марта 1604 г. о предписании Ворошилке наблюдать за работными людьми, чтобы они не играли в зернь, и о наказании виновных (ЛОИИ, опись 1929 г., 63 и 156, а также приложения 42, 43, 45, 47, 52) и 3) 22 октября 1605 г. (собрание б. ИКДП (И. П. Лихачева) в том же ЛОИИ о производстве сыска над содоваром Ворошилкой (два сстава); ср. также «Историю Сибири», I, стр. 94. А.

§ 24. Земледелие у вогулов на р. Тавде существовало еще до завоевания Пелымского княжества московским царизмом. Ермак, по известию Ремезовской летописи, собирал по Тавде «хлеб за ясак» (Сиб. летописи, стр. 326). Еще за 40 — 50 лет до основания Пелымского города (1593 г.) табаринские вогулы, по их словам, «пашнишки пахали... на себя» (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 478, I, [552] № 2). В XVII в. «пашенные табаринские вогуличи должны были пахать пашню «на государя». В 20-х годах их числилось 70 — 75 человек; они высевали «на государя» 40 четвертей ржи и 80 четвертей овса (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. № 5, л. 310 и 310 об., ibid., ст. № 37, л. 216; портфели Миллера, № 478, I, 2 и 3). Техника земледелия была невысокая, пахали «взгоном» — «полосами, а не десятинами», «не смежно». По данным, напечатанным в «Летописи Историко-родословного общества», 1913, вып. 3 (35), стр. 63 — 65 — в статье С. В. Любимова, «Князья Пелымские», сын Аблегирима, князь Учот (христианское имя Александр) умер на Верхотурье. Его сын Андрей Александрович жил на Пелыме и был поверстан государевым жалованьем; он умер в 1631-1632 гг., оставив вдову Афросинью Сергеевну и сына Семена. Последний с 1644 г. был пелымским сыном боярским, позже был верхотурским сыном боярским; в 1661 — 1662 гг. он упоминается, как приказчик на Нейве, умер в 1665-1666 гг. У него был сын Петр, верхотурский сын боярский, умер в 1694-1695 гг. В 1698-1699 гг. в числе детей боярских на Верхотурье были сыновья Петра, князья Степан и Яков Пелымские (они жили еще в 1709 г.); в 1737 г. сын князя Якова, Иван Яковлевич, был определен в сибирские дворяне, в 1752 г. он перешел на службу в Тобольск, в 1759 г. — красноярский воевода, в 1763 г. произведен в поручики и в 1764 г. — в титулярные советники; его брат, князь Василий Яковлевич, тоже сибирский дворянин, принят был на службу в 1764 г. С их смертью прекратился род князей Пелымских. Б.

§ 25. «Описание народов Сибири» — труд Миллера, часть которого сохранилась в рукописи ГАФКЭ, № 763. А.

§ 26. Упоминаемая здесь рукопись отмечена в «Каталоге» П. Соколова (1818 г.) на стр. 41, но в настоящее время в отделе рукописной книги Библиотеки Академии Наук считается утерянной. А.

§ 29. Основание Табаринской слободы относится не к 1621 г., а к 1608 — 1609 гг. (Акты врем. правл. царя Василия Шуйского, стр. 71, 72; Буцинский, Заселение Сибири..., стр. 166). В дополнение к известиям о Пелыме в первые годы XVII в. (ср. «Историю Сибирии», т. I, стр. 372) см. отписку в Москву 1607-1608 гг. тюменских воевод Ивана Годунова и Петра Загряского о произведенной ими «городовой поделке» (Акты врем, правл. царя Василия Шуйского, стр. 60, 70, — по черновику из портфелей Миллера, № 478, I, № 36). А.

§ 30. Вероятно, первый пожар, во время которого сгорела в Тобольске приказная изба и хранившиеся в ней «всякие государевы дела и казенные и ясашные книги и десятинные и пошлинные книги», произошел в ночь на Рождество 1598 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 2, л. 190 и 190 об.). Этим объясняется, конечно, что наиболее ранним документом тобольского архива в 1626 г. оказался наказ 1599 г. преемнику воеводы Ефима Бутурлина, при котором произошел пожар, воеводе князю Семену Сабурову (ibid., кн. 2, лл. 76-203), а в копийной книге тобольских грамот 1613-1626 гг. (ныне это кн. 6 Сиб. прик.), составленной в Тобольске в 1626 т. во распоряжению Москвы и заменившей отчасти в приказе Казанского дворца погибшие в московский пожар 1626 г. сибирские дела, самые ранние грамоты относятся к 20-м годам XVII в. Года через два после отсылки в Москву этой копийной книги, именно 9 декабря 1628 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 16, л. 350), в Тобольске произошел новый пожар в съезжей избе, когда погибли подлинники всех тех дел, часть которых в заверенных копиях была послана до того в Москву (ср. «Роспись делам, сгоревшим в 136-м году в Тобольской съезжей избе» — ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 158, лл. 121-243). Так, уже к началу 30-х годов XVII в. на месте не оказалось никаких дел ранее этого времени, а сохранившиеся в копийных книгах [553] 1626-1627 гг., известных ныне под названием книг №№ 2, 3, 6, 7 к 8 в фонде Сибирского приказа в ГАФКЭ, составляют только незначительную часть того тобольского архива, который в 1627-1628 гг. был на месте. Эти копийные книги были неизвестны Миллеру, когда он писал свою «Историю Сибири», а имеющаяся в одном из его портфелей (№ 542) аналогичного происхождения копийная книга (Переписка 1616-1624 гг. о путях сообщения из Мангазеи на Русь), поступила в распоряжение Миллера значительно позднее, в 1766 г., когда он получил доступ в архив Сибирского приказа, но материалы его уже не использовал для «Истории Сибири». В последующие годы XVII в. тобольский архив неоднократно подвергался пожарам (ср. в ДРВ, III, стр. 167, 169), и ко времени работы в нем Миллера (в 1734 и 1740 гг.) лишился очень многих дел и книг за время с 1629 г. Списки тобольских воевод (первых и вторых), дьяков и письменных голов см. в трудах Газенвинкеля и Барсукова. В упомянутой выше кн. 2 Сиб. прик. сохранились наказы следующим тобольским воеводам: 1) не ранее 11 февраля 1599 г. окольничему Семену Сабурову с товарищами (лл. 76-203, без начала), 2) 11 февраля 1601 г. Федору Шереметеву с товарищами (лл. 1-38 об.) и 3) 19 февраля 1608 г. окольничему Михаилу Салтыкову с товарищами (лл. 39-75 об.). Как все тобольские грамоты № 1629 г., эти наказы надлежало бы издать, так как в них много ценных данных для истории Сибири того периода, от которого сохранилось очень мало документальных известий. А.

О роли воевод Тобольского разряда, как возглавлявших всю администрацию в Западной и отчасти в Восточной Сибири, см. С. В. Бахрушин, «Воеводы Тобольского разряда» (Уч. зап. ИИ РАВДЮНа, т. II, М., 1927). На тобольское воеводство, как общее правило, направлялись наиболее видные представители боярства из высших придворных чинов (с 1613 г. № конца XVII в. из 30 тобольских воевод было 16 бояр, 9 стольников, 1 кравчий), в частности, родственники царствующего государя, например, при Борисе Годунове — его «сродич» С. Ф. Сабуров, при Романовых — Салтыковы, кн. Ю. Я. Сулешев, женатый на одной из Салтыковых, Шереметев, кн. Ив. Б. Репнин, кн. Андрей и Алексей Андреевичи Голицыны, кн. М. Я. Черкаский, кн. П. С. Прозоровский, А. Ф. Нарышкин. Назначение на Тобольское воеводство служило также благовидным способом устранения из Москвы неудобных почему-либо при дворе вельмож, в первую очередь лиц, находившихся в родстве с династиями, устраненными от престола, или с кандидатами на него: при Годунове — Ф. И. Шереметев, при Шуйском — кн. Р. Ф. Троекуров, кн. Ив. М. Катырев-Ростовский (все трое родственники Романова); после падения Василия Шуйского — его свояк кравчий кн. И. П. Буйносов-Ростовский, при Романовых — М. И. и П. И. Годуновы и их родственник кн. Ф. А. Телятевский; вообще лица, казавшиеся неблагонадежными: после избрания царя Михаила — сторонники королевича Владислава: кн. И. С. Куракин (позже его брат кн. Г. С. Куракин), кн. Д. Т. Трубецкой и др. Б.

§ 31. О построении церквей в Тобольске см. ДРВ, III, стр. 107, 108, 116, 117; «Сибирский летописец», стр. 13; грамоту на Тюмень от 29 февраля 1600 г. воеводе Л. Щербатову о построении на Тюмени нового храма Рождества богородицы и о посылке туда церковного строения, черного попа, дьячка и антиминса, «да в Тоболеск на два престола два антиминса» (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 184, I, № 1, и ААН, ф. 21, оп. 4, № 8, лл. 9-10 об., №№ 7 и 8). Туринской грамоты 1601-1602 гг. отыскать не удалось. А.

§ 33. Как видно из грамот 1634 г. (ААН, ф. 21, он. 4, № 6, лл. 15 об.-18, № 248; ibid., № 21, лл. 177-179 об., № 70; ibid., № 22, стр. 209-213, № 74), городовые печати в другие сибирские города (Туринск, Енисейск и др.) были посланы в этом году; до того воеводы печатали отписки, соболиную и иную мягкую рухлядь своими личными печатями. [554] Вероятно, к 1634 г. надо относить напечатанную в AИ, IV, стр. 246-247, № 104, роспись печатям сибирских городов с описанием изображений на них. А.

§ 34. Князю Игичею Алачеву в конце XVI в. была пожалована волость Лена на Выми (РИБ, II, № 68; ibid., ХХШ, стр. 214). После его смерти Лена перешла к его вдове княгине Анастасии и сыну князю Петру. После них Лена вышла из рода Алачевых и вновь была пожалована в 1646 г. князю Дмитрию Михайловичу Алачеву, внуку Игичея, когда он уже перестал быть владетельным князем Коды. Кроме церкви Троицы, в Коде была другая церковь в честь «соловецких угодников» (Сиб. прик., кн. № 6, лл. 415 об., 416; ibid., ст. 27, л. 46). О внутреннем убранстве Троицкой церкви и о библиотеке богослужебных книг при ней см. Сиб. прик., ст. № 134, лл. 20-25. Она служила также местом склада оружия (Сиб. прик., ст. № 476). Историю возникшего в 1657 г. на ее месте Троицкого Кондинского монастыря см. П. Головин, «Кондинский троицкий монастырь» (в Календаре Тобольской губернии за 1892 г.). Б.

§ 35. См. «Историю Сибири», I, стр. 67. О путях через Камень и о заставах Обдорской, Собской и Кыртасской см. С. В. Бахрушин, «Очерки но истории колонизации Сибири в XVI и XVII вв.», М., 1928, стр. 61 — 80. А.

Запрещение ездить в Сибирь и обратно «кроме Верхотурья иными дорогами» было установлено в 1704 г.; в связи с этим закрыт был путь «чрез Березов и Обскую заставу» (Памятники сибирской истории XVIII в., т. II, СПб., 1885, стр. 368). Вторично запрещение было подтверждено указом 27 мая 1722 г. (ibid., № 80; ср. № 86). Б.

§ 40. Березов был (в те годы, когда писал Миллер) местом ссылки Меньшикова, Долгоруких, Остермана. О месте заключения их в самом Березове современник Миллера, акад. Николай Делиль, посетивший Березов в 1740 г., сообщает, однако, иные данные (см. Н. Пекарский, «Путешествие акад. Николая Иосифа Делиля в Березов в 1740 году. Со снимками видов Березова, рисованных в 1740 г.» Зап. Акад. Наук, прилож. к т. VI, СПб., 1865). А.

§ 41. О приписке всех остяцких волостей, от устья Иртыша и вниз по Оби почти до самого Березова, к Тобольскому уезду не находим сведений в современных документах; вероятно, сообщение Миллера основано на том, что в составе Тобольского уезда было несколько остяцких волостей: Назым, Нарым, Цынга, три волости на р. Демьянке, Малая Конда на нижнем течении Конды, половина Белогорской вол. (другая половина в Сургутском уезде) и др. Об остяцких волостях Березовского и Сургутского уездов см. у С. В. Бахрушина, «Остяцкие и вогульские княжества», стр. 6-8. А.

§ 42. О внешнем виде Мангазеи в 1625-1626 гг. см. росписной список этого года, напечатанный в РИБ, II, стб. 430-433, № 135. О подготовке к «мангазейскому ходу» 1603 г. см. также грамоту 15 ноября 1602 г. в АИ, II, стр. 411-412, № 345. А

§ 43. Здесь впервые Миллер, помимо документов Мангазейского архива, в котором он работал в июне — июле 1739 г., ссылается на «Экстракт из мангазейских ясачных книг», который, по его поручению, был составлен кем-то из сопровождавших его студентов. Из «Экстракта» видно, что в то время в мангазейском архиве хранились ясачные книги с 1607-1608 гг. Как известно, в архиве Сибирского приказа ясачные книги Мангазейского уезда имеются только с 1626 г. (Оглоблин, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, I, стр. 325). Не являясь подлинным документом, а только обработкой тех данных, которые составитель «Экстракта» нашел в ясачных книгах, в виду исключительной ценности заключающихся в нем сведений о народах Мангазейского уезда за 1607-1625 гг., «Экстракт» будет напечатан в приложениях к одному из следующих томов. А. [555]

§ 50. Как указано в приложении № 116, здесь говорится о «немчине Савве фрянчуженине» (француженине).

В своих речах «немецким письмом», написанных в 1638 г., Савва сообщает следующие биографические сведения о себе. Он прибыл в Москву в качестве «посланника из Голландии от графа Мориса» (envoye du pais de Hollande de la part du comte Morice). ¹ «Грамоты, привезенные мною, — прибавляет он, — находятся в Посольском приказе (et lettres, que je porles sont a la chambre des Ambassadures) (Сиб. прик., ст. 571). В другой челобитной он пишет, что «прислан в посольстве из Боробаньские земли (Брабанта) от князя Макрика, а в другоряд от князя Фирмаркуне да от князя Руляка Францужские земли» (там же). В первом случае дело идет о принце Морице Оранском (1567-1625), бывшем с 1585 г. штатгальтером Голландии и Зеландии. Труднее определить князей Фирмаркуне и Руляка. В Москве Савва был крещен по русскому обряду ростовским митрополитом и тогда получил то имя, которое носит в документе (Le metropole Rcstosqui ma baptise et donne le nom de Sada). По причине, нам неизвестной, крещеный француз был в мае 1615 г. сослан в Сибирь (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 541, л. 14). Установить время и повод приезда Саввы в Москву на основании этих данных не представляется возможным. Очевидно, он прибыл в Москву до сентября 1610 г., так как с отъездом Филарета с великим посольством к Сигизмунду и до возвращения его по Поляновскому перемирию, ростовского митрополита в Московском государстве не было. Между тем первое официальное посольство Голландских штатов в Россию относится к 1616 г.; однако по частным делам переписка между обеими странами происходила с 90-х годов XVI в. (см. «Сборник Русского исторического общества», CXVI, стр. CCCXI и CCCXV, грамоты Штатов от 5 ноября 1591 г. и от 21 сентября 1593 г.). Первое официальное посольство из Франции имело место в 1629 г., но есть сведения о дипломатических сношениях с Францией еще в царствование Федора Ивановича (там же, примеч. к стр. LXVII, LXVIII).

В Сибири Савва был записан в службу с званием тобольского сына боярского и с высоким окладом в 17 руб. в год (Сиб. прик., кн. № 14, л. 78 об.). Он исполнил ряд административных «поручений: в 1617-1618 гг., в качестве прикащика Успенского монастыря, заведывал заселением пустопорожних монастырских земель, в 1622-1623 гг. дозирал Тобольский уезд, в 1628-1629 гг. собирал ясак с Кодских волостей, ходил во главе отряда на Ямыш-озеро «по соль», собирал в 1637 т. пятину и оброк в Тобольском уезде и т. д. (Сиб. прик., ст. №№ 27, 571; РИБ., VIII, стб. 339; Оглоблин, Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, т. I, стр. 301, 303).

Савва «француженин» и в Сибири сохранял черты француза; он не говорил по-русски («Je me se ie language de Russie», говорит он про себя); его челобитные писались «propia manu» по-французски — «немецким письмом». Хотя он был и не особенно грамотен и по-французски, писал с орфографическими сшибками, но все-таки выделялся своими знаниями среди прочих служилых людей. Ему казалось поэтому, что его таланты не находят себе достаточного применения на его новой родине. Тобольскому воеводе князю М. М. Темкину-Ростовскому он заявил раз в съезжей избе: «где я родился, и ту руда серебрена и медная и оловеная, и то мне дело за обычай; пожалуй меня отпусти к железной руде в Верхотурский уезд, а я государю прибыль учиню, и государь тебя пожалует». Темкин-Ростовский ответил ему грубым отказом: «государь потерял казну под Смоленском, немцам... (он прибавил ругательство) роздал, а после того в медной руде потерял казну немцам же, а я так терять не хочу!» и прогнал его. Это [556] столкновение привело к открытому конфликту между воеводой и ссыльным «француженином». 30 ноября 1637 г. Савва, привлеченный к суду по долговому иску, объявил за собой «государево слово» на князя Михаила. «Государево дело» было изложено им в челобитной «немецким письмом», от которой сохранился только перевод; он возводил на князя Темкина-Ростовского «государево дело», выразившееся в вышеприведенных неуважительных к личности государя словах, и в том, что он «вором норовит и управы не чинит». С своей стороны, воевода поднял против Саввы тобольских служилых людей, недоброжелательно относившихся к ссыльным иностранцам, и даже татар и бухарцев, велел их «забить» в город и потребовал, чтобы доносчик был подвергнут допросу «перед всема людьми». Служилые люди с шумом поддерживали своего начальника, раздавались голоса, что «они убьют его (Савву) каменьем», а иные говорили: «с яру в Иртыш!» Дело кончилось тем, что Темкин-Ростовский добился представления «составной» «смутной» челобитной «ото всего Тобольского города от всяких чинов» о том, что они не ведают за ним никакого государева дела. Сторону Саввы «француженина» приняли товарищи М. М. Темкина-Ростовского, враждовавшие с ним, младший воевода Волынский и дьяки, которые, повидимому, хотели использовать выступление «немца» в своих интересах. Темкин-Ростовский тогда демонстративно отказался ходить в съезжую избу впредь до своего полного оправдания. Посредником выступил архиепископ Нектарий. При его содействии в соборе «св. Софии» произошло публичное примирение между воеводой и ссыльным французом: после царского молебна Нектарий, призвав к кресту воевод и знаменского архимандрита, при всем «соборе» (т. е. духовенстве) князю Михаилу за Савву «француженина» бил челом и вслух говорил, чтоб он его простил и вперед ему не мстил, а Савва перед всем собором князю Михаилу кланялся, и князь Михаил против того слова архиепископу сказал, что он Савву простил и велел освободить его из-за пристава. Впоследствии Савва жаловался, что Нектарий добился от него отказа от извета угрозами и насилием: «il m’a prie, que je me doie rien porler et a fait ecrire une suplication el m’a fait mestre раr force mon nom et ma propre main par force et m’a dit: «Si tu nе metras en ces lettres ton nom avec ta propre main, tu sera incontinuant tue"» («он просил меня ничего не говорить и велел написать челобитную и заставил меня насильно поставить на ней мое имя и насильно приложить мою руку и сказал мне: «если ты не приложишь собственноручно к этому письму своего имени, то ты непременно будешь убит!»). Савва затаил мщение и против князя Темкина-Ростовского и против Нектария. 9 июля 1638 г. он был снова арестован архиепископским сыном боярским, который повел его, чтобы отдать на поруки, по он вырвался и с криком, что «бьют и режут за твое государево дело», вбежав в съезжую избу, объявил за собой «государево дело» уже на архиепископа Нектария. В написанной на французском языке челобитной он просил вызвать его на Москву, «чтоб мне рассказать твоему царскому величеству злые неправды» (как гласил перевод, сделанный на русский язык) как кн. Темкина-Ростовского, так и Нектария. Испуганный Нектарий обратился в Москву за поддержкой. По указу из Москвы, последовавшему осенью 1638 г., Савва «француженин» был бит батогами, посажен на неделю в тюрьму и сослан из Тобольска на службу в Кузнецкий острог, где и занял попрежнему видное служебное положение (Сведения о Савве «француженине» см. Сиб. прик., ст. № 571). Б.

§ 51. Подробное описание морского пути из Архангельска в Мангазею см. у С. В. Бахрушина, «Очерки по истории колонизации Сибири», стр. 80-85. Б.

§ 53. О закрытии морского пути в Мангазею см. у С. В. Бахрушина, «Очерки по истории колонизации Сибири», стр. 85-87, 114-123. Переписку 1616-1624 гг. о запрещении ездить в Мангазею морским путем см. в РИБ. II, [557] стб. 1049-1095, № 254 (до июня 1624 г.), окончание переписки 1616-1624 гг. — грамоту 30 нюня 1624 т. — см. в ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6. лл. 177 об.-183 (о разрешении торговым людям ездить с Руси в Мангазею и обратно по тем дорогам, «где будет прибыльнее казне», и о запрещении попрежнему ездить морским путем, см. приложение № 221; переписку о том же 1626-1627 гг. см. в РИБ, VIII, стб. 363-376 (отписки тобольских воевод). Излагаемая в отписке 13 августа 1626 г. (стб. 366-371) государева грамота 9 апреля 1626 г. сохранилась в кн. 6 Сиб. прик., лл. 464-472 об. Текст переписки, напечатанной в РИБ, II, № 254, взят из копийной книга, присланной в Казанский дворец из Тобольска (книга скреплена тобольским дьяком Степаном Угодским) после московского пожара 1626 г.; книга хранится ныне в ГАФКЭ (портфели Миллера, № 542); ее описание дано в легенде к № 254, под которым напечатана вся книга (РИБ, II). В РВБ, II, имеется два припуска: один из них сговорен в примечании, другой не отмечен: в издании не напечатан список с грамоты тобольским воеводам М. М. Годунову с товарищами от 18 сентября 1622 (лл. 50-54), которая содержит в себе часть грамоты 24 апреля 1620 г. (о посылке заставы на реки Мутную и Зеленую) и, кроме того, выговор воеводе за неприсылку ответа на грамоту и приказание его прислать. А.

§ 55. Табынцы и сырьянцы — башкирские племена. В ХVII — XVIII вв. были следующие табынские волости в Башкирии: в Ногайской «дороге» — Дуван-Табынская, Емуран-Табынская, Калчир-Табынская, Киси-Табынская, Кубеляк-Табынская, Кумрук-Табынская, Курпеч-Табынская (между Уфой и Катайским острогом); в Сибирской «дороге» — Кара-Табынская (по реке Миясу) и Барын-Табынская (там же); в Казанской дороге — Курпеч-Табынская; упоминается также Табынская волость по реке Ику. Сырьянские (транскрибируются разно: Синрянская, Сингрянская и т. п.) волости в Башкирии были в дорогах Ногайской, Сибирской и Казанской (по реке Ику). См. указатель к «Материалам по истории Башкирской АССР», вып. 1, Лгр., 1936. Б.

§ 60. Бухарский город Шавран — Савран, упоминаемый в грамоте 1 января 1597 г. (Материалы по истории Узбекской, Таджикской и Туркменской ССР. Лгр., 1933, стр. 298). «Бака царь, Абле царю бухарскому брат», который «сидит» в Бухарской земле, это — хан Баки-Мухамед (1599-1605). Абла (Обла — в грамоте 1597 г.), повидимому, Абдаллах II (1583-1598). Но текст грамоты 1 января 1597 г. позволяет по-иному, чем у Миллера, толковать поведение Каная: Канай не поехал потому, что имел перед собой пример отца, которого, «заманив в Колмаки» (а не из Калмацкой землю, там убили. Канай не хочет ехать потому, что там многих нагайских мурз, заманив обманом, также убили. Ср. толкование этого известия в примеч. к § 86 гл. 4 «Истории Сибири», I, стр. 502. А

§ 70. В эти годы лишь небольшая часть калмыков поддерживала Кучумовых царевичей. После поражения Кучума в 1598 г. и гибели его в «Колмаках» (История Сибири, I, стр. 502), Кучумовы дети — Алей царевич с братьями — стали ссылаться с калмыками, стараясь породниться с ними и заключить договор против русских. В январе 1607 г. к калмыцким тайшам было отправлено с Тары посольство призывать их к шерти; в июне того же года на Тару приехал тайша Кугонай с 20 калмыками в качество посланников от тайш Баатыря и Ичинея, прося принять их под царскую руку и разрешить кочевать в верховьях Иртыша, у Соленого озера, и выражая готовность платить ясак конями, верблюдами или коровами. Кугонай шертовал за себя и за 49 тайш и их улусных людей, «да с ними же кочуют тайши, 45 человек, и теми де... тайшами владеют они ж тайша Баатырь с товарищи» (под последними он разумел Баатыря Янышева, Ичинея Уртуева, себя — Кугоная Турбеева, Ужена Конаева и Юрикту Конаева). Число улусных людей, по его словам, достигало 120 тысяч человек («12 санов да в сану по 10-ти тысяч [558] человек»). Он не шертовал, однако, за тайш Урлюка и Курсугана, которые откочевали от прочих уже три года и находились в верховьях Иртыша. Посланные с Куголаем литвин Богдан Байкачев с товарищами вернулись на Тару 21 сентября того же года в сопровождении нового посольства от тех же калмыцких тайш, которые на этот раз просили разрешить им кочевать «вверх по Иртышу, к соляным озерам, и по Камышлову, и от Алтына царя и от Казацкие орды... оберегати», выражая попрежнему готовность платить ясак верблюдами, лошадьми, коровами и овцами; с калмыцкими посланниками прибыло 90 калмыков, последние пригнали 550 лошадей, которых они продавали на Таре «на платье и на деньги и на бумагу пищую». Калмыцкие послы Арлай с товарищами были отправлены затем, по их просьбе, в Москву. До возвращения послов калмыцкие тайши и их люди воздержались от шертования, отпустив, однако, «без окупу и без омена» взятый ими в прежнее время полон. Между тем в том же 1607 г. царевичи понесли поражение от тюменских служилых людей (гл. VI, § 73), причем были взяты в полон жена и дети Алея; с того погрома сам Алей побежал в Ногаи, Азим — в Казахскую орду, а Ишим — в Калмыки, к тестю своему Урлюку, который вместе с тайшей Курсуганом и их улусами кочевали в 3 днях пути от Тары «по сю сторону Камышлова, к Колмаку озеру», отнимал у ясачных татар рыбные ловли и «зверовую добычу». В виду такого положения тарские воеводы разрешили Ичинею и Баатырю с их людьми кочевать на реке Оми, калмыки прикочевали туда и находились от Тары в 4 днях, «а в судех Иртышом 10 ден». Между тем Арлай с товарищами изложили в Москве просьбу своих тайш, приведенную выше, дополнив ее указанием на необходимость поставить на Оми город для оберегания их от Алтына царя и просьбой вернуть полон, взятый в 1606 г. и находящийся ныне в Тобольске и на Таре. Послы получили подарки для себя и для всех 44 тайш, от имени которых они приехали, и были отпущены обратно, а тарским воеводам было предписано отправить вместе с послами служилых и волостных людей, которым бы калмыки верили, для приглашения лучших тайш на Тару для жалованья и шерти, а остальным тайшам и всем улусным людям ехать для того же на Омь или на Камышлов. «К Соленому озеру или на Омь-реку» предварительно должны быть посланы головы Алексей Поленов и Богдан Байкач с татарами и ратными людьми для построения острожка; при шертовании следует записывать имена калмыцких тайш и улусных людей, раздавая им однорядки, шапки и сукна «и поить и кормить. .. их довольно», но вместе с тем «от них оберегатца, чтобы над ними (головами) и над нашими людьми какого дурна не учинили»; те же предосторожности следовало соблюдать и в отношении лучших калмыков, которые приедут на Тару: обнадеживая их государевым жалованьем, сообщить им о разрешении кочевать «в Сибирской земле по Иртышу и на Оми и по Камышлову и ыных местех, где похотят», обещать им защиту от их недругов: «от Казацкие орды и от нагай и от Алтына царя» при условии, если они будут служить и «прямить во всем навеки неподвижно»; «а ясак с них взяти... лошедьми по их воли, сколько они дадут», и, наконец, звать лучших тайш ехать в Москву. В случае же, если калмыки «не поверят и к... великому государю ехать не похотят», предлагалось дать им для веры «закладных людей». Одновременно воеводы должны были отправить посольство также к тайшам Урлюку и Курсугану, предлагая им то же, что и прочим, лишь бы они согласились шертовать и дали бы «заклады» в город Тару. В случае их отказа посылать против них ратных людей было запрещено, «докуды большие калмыцкие тайши Ичиней да Баатырь с товарищи в (государевом) жалованье укрепятца». Разрешено было также калмыкам, принесшим шерть, приходить «з базаром, с лошадьми» на Тару и торговать беспошлинно за острогом с русскими служилыми людьми, «на сукна и на бумагу пищую... лошеди меняти»; собранных в ясак лошадей предписано отсылать в Москву (ГАФКЭ, Сиб. прик., [559] кн. 11, лл. 94, 95 об., 101, 102, 114-121 об. Ср. «Историю Сибири», I. стр. 317, 420-427). В приложенном к параграфу документе, вопреки сказанному в тексте, не говорится о том, что русские взяли в плен самого Алея. А.

§ 76. См. также отписку не ранее 12 сентября 1608 г. в «Актах врем. правл. царя Василия Шуйского», стр. 68, № 56. О сношениях с ногайцами в 1606-1609 гг. см. ibid., стр. 156-235. А.

§ 77. В волости «городок Демьян» Тобольского уезда в числе лучших ясачных людей упоминаются в первой четверти XVII в. сыновья Бояра Оксеит и Кармышак, позже его внуки Семейка и Ромотам Кармышаковы (в 30-х и 40-х годах). На карте Березовского уезда Ремезова отмечены «Бояровы юрты» (ГАФКЭ, Сиб. прик. кн. № 2, л. 142 об.; ibid., кн. № 19, л. 37; ibid, ст. № 488. л. 417; В. И. Шунков, Ясачные люди Зап. Сибири XVII в. в журн. «Советская Азия», 1930, № 3-4, стр. 89, 191). Б.

§ 78. Об укреплении Березова в 1607 г. см. приложение № 61. О неудавшемся восстании 1607 г. см. также РИБ, II, стб. 199-200, № 86, и ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, л. 412 об. О князьях обдорских см. у С. В. Бахрушина, «Остяцкие и вогульские княжества в XVI — XVII вв.», стр. 62-67. А.

§ 79. О движениях среди березовских остяков, вогулов и самоедов в 1607 — 1609 гг. см. также грамоты 1607-1608 гг. в РИБ, II, стб. 172-173, № 79, и стб. 173-176, № 80, I — II, приложения №№ 72 и 84, а также «Акты врем. правл. царя Василия Шуйского», стр. 374-376, № 118. А.

§ 80. Важным дополнением к известиям о восстании 1609 г. является отписка тобольского воеводы кн. И. Катырева-Ростовского пелымскому воеводе Ив. Годунову, полученная им 20 сентября 1610 г. (см. в «Актах врем, правл. царя Василия Шуйского», стр. 376-378, и ibid., стр. 73-74). А.

Догадка Миллера, будто Анна Игичеева ездила на Вах за своими беглыми ясачными остяками, основана на недоразумении. Ваховская волость Сургутского уезда была пожалована князю Игичею, причем ясачное население было поделено между царем и князем Игичеем: 17 человек платили ясак в государеву казну, в Сургут, а 40 человек — одному князю Игичею (Сиб. прик., кн. № 1, лл. 115 об., 116, 215). После его смерти права на Ваховскую волость перешли к его сыну князю Михаилу и вдове Анне. Согласно росписи, представленной князем Михаилом в 1627-1628 гг., в Ваховской волости у него числилось 44 человека ясачных людей (Сиб. прик., ст. № 27, лл. 67-68). Таким образом, Анна Игичеева ездила на Вах для сбора ясака с ваховских остяков, принадлежавших се сыну. Это было своего рода «полюдье».

В повести, которая вошла в состав «Описания новые земли Сибирского государства», составленной в конце XVII в., упоминается старинный татарский обряд оповещения о войне путем рассылки стрелы: «Царь же Кучюм... посла по всему Сибирскому царству ко всякого чина людем своим, дабы вскоре к нему без всякого ослушания собралися, и посла вместо царских своих грамот стрелы свои золоченые, чтоб другой посылки не дожидались, понеже де идет на нас неведомо какой лютый неприятель» (Сибирские летописи, стр. 371). Очевидно, мы имеем стилизованное описание («золоченые» стрелы вместо деревянных) обряда, упоминаемого в тексте. Этот обряд существовал, как указывает Миллер, и у остяков еще в начале XVII в. Волшебная стрела, употреблявшаяся для этой цели остяками, была железная и имела на себе магические знаки: «нарезаны одинадцать шайтанов с рубежи, а поперед шайтаны резаны, и железо стрельное стерто» (Акты врем, правл. царя В. Шуйского, №№ 61 и 118. Подлинное дело об «изменной стреле» см. в ГАФКЭ, портфели Миллера, № 478, I, №№ 13, 40, 47). Б.

§ 84. Когда начались ежегодные посылки за солью к озеру Ямыш, точных сведений нет. Летопись (ДРВ, III, стр. 117) впервые упоминает такой поход «по [560] соль» к «Ямышеву озеру» в 1601 г. (ср. о том же в челобитной 1601 г. — Сиб. прик., кн. 11, л. 69 об.), кончившийся, впрочем, неудачно; в 1604 г. в числе служб аялынских татар отмечена обязанность «по соль ходить» (ibid., д. 80 об.). К 1615 г. эти посылки производились, видимо, регулярно (Оглоблин. Обозрение, III, стр. 216, и приложение № 118). Среди служилых людей, которые ранее 1626 г. «бывали» у озера Ямыш, упомянут также «ротмистр литовский Бартош Станиславов» (РИБ, VIII, стб. 340). В «Описании о поставлении городов...» (ДРВ, III, стр. 139) читаем: «в том же (1621) году ходил по соль к Ямышу озеру литовского списку литовской ротмистр Бартош Станиславов с тобольскими и всех городов служилыми людьми караваном; и в те поры учинилась измена от литовских и от немецких людей: хотели русских служилых и всяких людей посечь и в поле убежати на Яик реку; того ж году и соли не взяли, прибежали в Тоболеск. Сыскивали про то дело сын боярской Максим Трубчанинов да подьячей Степан Полутов в 1625 году». О последнем происшествии см. также РИБ, II, № 140, I («...черкасы изменили в прошлом во 129-м году, в соляном походе бежали в Колмаки...»). О количестве судов, отправленных по соль в 1622-1624 гг. и о привезенной тогда с озера Ямыш в Тобольск соли, см. ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, л. 279 об.; о том же в 1625 и 1626 гг. см. РИБ, VIII, ст. 419-420. А.

§ 88. Перевод «De scriptis tanguticis», где дано описание Семи Палат, см. у В. В. Радлова, «Сибирские древности», т. I, вып. 2. А.

§ 90. «Измена» сургутских остяков — «Бардаковой родни» (Бардак — остяцкий князец, о котором см. «Историю Сибири», I, стр. 287) Кинемы и Суеты Бардаковых произошла не в 1616 г., а осенью 7127 г., т. е. в сентябре-октябре 1618 г., так как тобольская отписка об этом (приложение № 138) была получена в Пелыме 2 декабря 1618 г., а сведения о том, что «заворовали на Оби... Кинема с товарищи» и хотят итти под Нарым, дошли до Маковского острова «в 127-м году февраля в 11-й день» (приложение № 140). В грамоте 7 марта 1624 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 1, л. 248 и 248 об.) дата похода против «изменивших» остяков указана также 7127 г. А.

К главе седьмой

§ 1. Труд Исаака Массы, имеющий заглавие «Описание страны самоедов в Татарии, недавно приобщенной к Московскому государству, переведенное с русского языка в 1609-м году...», напечатан в отрывках в русском переводе М. П. Алексеевым в т. I его «Сибири в известиях западноевропейских путешественников и писателей», Иркутск, 1932, стр. 249-261. Ibid., подробная библиография. А.

§ 2. Попытка Миллера отнести издание труда Массы по описанию дорог и открытия Сибири к более позднему времени (не к 1609 г., а к 1614 -1615 гг.) не встречает поддержки М. П. Алексеева (ук. соч., стр. 245). Ошибка Миллера, не знавшего первого голландского издания труда Массы в 1612 г. (в сборнике географа Гесселя Герритса), очевидна; впрочем, в соответствии с русским текстом описания дорог на Енисей, переведенного для Массы в 1609 г., посылку на Енисей, о которой он говорит, следует относить к началу XVII в. Известия о ранних посылках на Енисей следовало искать не в кетском, а в сургутском архиве. Вся область по Оби и ее притокам — Кети, Томи и др., а также далее на восток до Енисея была первоначально в ведении основанного в 1594 г. Сургута и составляла Сургутский уезд. Миллер не нашел в Сургуте никаких архивных дел. Ему была неизвестна также та копийная книга сургутских грамот 1594-1625 гг., которая «сделана» после московского пожара 1626 г. на месте, в Сургуте, и оттуда доставлена в Казанский дворец, перейдя затем в архив Сибирского приказа. Это — кн. 1 Сибирского приказа (в ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 1), в которой, между прочим, [561] самой ранней грамотой, касающейся сбора ясака с «кузнецкой самояди» (позднее называвшейся «кузнецкими остяками»), жившей на Енисее, на территории будущего Енисейского уезда, является грамота 6 сентября 1602 г. (лл. 113-115); так как она касалась спорного дела о том, кому собирать там ясак — Мангазейским или сургутским служилым людям, то, надо думать, путь на Енисей по Оби, Кети и волоку, которым позднее обычно ходили на Енисей, был уже известен. Другой путь на Енисей, которым ходили те же сургутские служилые люди (кн. 1, лл. 190-192) «Тымою рекою на Сым волок», т. е. правым притоком Оби Тымом до истоков последнего, затем «Сым-волоком» в реку Сым, левый приток Енисея, и Сымом в Енисей, на территорию будущей Сымской волости Енисейского уезда, был открыт, кажется, позднее, но в те же первые годы XVII в. (ср. примеч. к § 76 гл. 8). А.

§§ 5-6. Вопреки Миллеру большинство исследователей в известиях Массы о реке «Песиде» видят реку Пясину, отмеченную впервые на карте Г. Герритса, 1613 г., как Pesida Reca; известие об этой реке, а также о Хатанге, находим кроме того у англичанина Логана, писавшего в 1611 г. (Алексеев. Сибирь в известиях западноевропейских писателей, I, в. 1, стр. 221). Но обе упомянутые реки были открыты, конечно, не «комговскими» (кетскими) служилыми и промышленными людьми, а мангазейскими. Возможно, что в сообщении Массы, упоминающего об этих «комговских» людях, спутаны два известия: не только об открытии мангазейскими людьми пути на восток (до Пясины и Хатанги), но и об открытии кетскими людьми другого пути на восток — на средний Енисей и к югу от него — на реку Верхнюю Тунгуску. Во всяком случае эти оба пути стали известны почти одновременно (см. предыдущее примечание). А.

§ 10. Приложение № 95, напечатанное А. Гневушевым по списку из портфелей Миллера, № 477, II, № 7, который должен соответствовать «Кецкому № 13» (ААВ, ф. 21, оп. 4, № 16, л. 47), датировано им «1609 г. после 29 декабря», так как в его списке читаем: «в нынешнем... во 118-м году декабря в 29 день... ». А.

§ 17. По вопросу о времени построения Енисейска существуют большие разноречия в специальной литературе. Прежде всего, по-разному указывается время его построения: называют 1618, 1619 и даже ранее 1616 г., как можно думать на основании отписки, опубликованной Ф. И. Покровским в его статье «Путешествие в Монголию и Китай сибирского казака Ивана Петлина в 1618-м году», СПб., 1914, стр. 10-11 (то же в «Изв. Отдел, русс. яз. и слов.» за 1913 г.. кн. 4, стр. 267). Первую из этих дат, неизвестно на чем основанную, приходится считать ошибочной, имея в виду те отписки Петра Албычева и Черкаса Рукина, которые напечатаны в приложении: если в июне 1619 г. они оба находятся в Маковском остроге и ожидают нападения тунгусов на этот острог, ясно, что они могли двинуться далее и, может быть, построить Енисейский острог только после 6 июня 1619 г. Состоялось ли нападение тунгусов на Маковский острог в июне 1619 г., Миллеру осталось неизвестно, но он решительно и в несколько полемическом тоне заявляет, что именно упомянутые два служилых построили Енисейск в том же 1619 г. еще до прихода туда следующего приказного человека — тобольского сына боярского Максима Трубчанинова, отправленного на Енисей из Тобольска весной 1619 г., до получения настоящих известий о том, что же было сделано Албычевым и Рукиным; в тобольских отписках, отправленных с Трубчаниновым и позже, до получения от него вестей, их продолжают считать строителями города. Но по всем известным данным они это поручение едва ли осуществили. В челобитной кодского князя Михаила Алачева 1626 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 411-418) среди своих служб он, между прочим, называет две, имеющие несомненное отношение к истории строения Маковского и Енисейского острогов. По его [562] словам, в 1618 г. тобольский воевода боярин кн. Иван Куракин велел ему послать 20 человек его людей «в Тунгусы», и «приехав де его люди на волок Макоцкой, острог поставили и всякие изделья делали, и из Макоцкого острогу головы Петр Албычев да Черкас Рукин посылали людей его с... служилыми людьми на:.. тынгуских людей, и... служилые люди с людьми ево» тунгусов привели «под... царскую высокую руку, и тынгусково князька Дапулку з братьею побили». В следующем (1619) году боярин и воевода князь Иван Куракин велел ему послать «в Тынгусы» 10 человек его людей, «и как... люди ево пришли в Макоцкои острог, и из Макоцкого острогу з головою с Максимом Трубчаниновым пошли за волок в Тынгусы, и Тынгуской... острог люди ево ставили и всякое изделье делали ж, и наш запас люди ево за волок на себе волочили, и для наших посылок люди ево кочи и мелкие суда делали; а как де наша соболиная казна пошла не Тынгусково острогу к нам к Москве, и тое де нашу соболиную казну люди ево за волок на себе носили». Таким образом, по словам этого источника, не верить которому нет оснований, построение Енисейского острога последовало через год после Маковского, в 1619 г., и было произведено служилыми людьми и кодскими остяками под руководством тобольского сына боярского Максима Трубчанинова; именно он, а не Албычев и Рукин, был настоящим строителем Енисейского острога. Трубчанинов же завел около Енисейска государеву пашню, для работы на которой он просил в 1620 г. прислать пашенных крестьян из Томска. В ответ на эту его просьбу была отправлена из Тобольска та отписка, которую Ф. И. Покровский ошибочно отнес к 1616 г. Она относится на самом деле к концу 1619 — началу 1620 г., когда Енисейский острог, называемый в этой и других современных ей отписках (ААН, ф. 21, оп. 4, № 17, лл. 75 об., 76, 79) также Тунгуским и Кузнецким, был уже построен Максимом Трубчаниновым. А.

§ 18. М. П. Миндаровский, автор большого труда, посвященного истории Енисейска (труд после смерти историка в июле 1937 г. передай в Красноярский обл-архив), рассказывал мне, что в детстве (середина XIX в.) он слышал от своей бабушки, что при выборе места для города внимание строителей привлекла гористая местность на том же левом берегу Енисея, где позднее возникла деревня Верхняя, в 10 км выше Енисейска. По своим природным условиям окрестности деревни Верхней имеют все преимущества по сравнению с лежащим на болоте Енисейском, к тому же, в период ледохода на Енисее и впадающей в него Ангары, очень часто заливаемым водою. А.

§ 19. От Кеми до Енисейска считалось не 7, а 12 верст. А.

§ 21. Сымские и тымские остяки принадлежат к племени кетов. Тым является кетским названием реки Кети, отсюда название живущих на ней кетов — «тым-дегет», т. е. человек с реки Тыма (т. е. Кети). Река Тым — по-кетски Кеант. Самоназвание кетских, сымских, тымских и енисейских остяков — «кет» значит «человек» (Б. Долгих. Кеты М. — Иркутск, 1934, стр. 39). Б.

§ 22. Кузнецкая ясачная подгородная волость упоминается в документах не только в течение всего XVII в., но и в XVIII в. (см., например, Доп. к АИ, VI, № 116, стр. 356). А.

§ 30. Построение Мелесского острога происходило в более сложной обстановке. По отписке из Тобольска томские воеводы кн. Шеховской и Максим Радилов отправили в 1621 г. в «Мелесскую землицу» атамана Бурнаша Никонова и с ним «в судех» 30 человек служилых, чтобы поставить там острог. Но ясачный князец Туталко и другие чулымские ясачные люди сообщили Бурнашу, что киргизы в союзе с басагарами, тубинцами, маторами собираются итти в Мелесскую землю и требуют от чулымцев не пропускать русских в Мелесскую землю и не давать ставить острог. Когда томские воеводы услышали от самого Туталки те же вести про киргизов, то для оберегания Бурнаша Никонова и его людей от киргизов они послали 120 [563] служилых конных казаков с головою казачьим Молчаном Лавровым и 100 томских татар с головою Осипом Кокоревым. Головы Молчан Лавров и Осип Кокорев «сошлись с киргискими людьми со князьком с Карою, и киргизы... наших людей хотели побить и в Мелескую землицу пропустить и острогу ставити дати не хотели; и наши, люди с теми киргизы в Басагарской земле на походе бились и их побили и самого князька Кару з женою и з детьми (сам шест) взяли в полон; да на том же бою имали у киргизцов в кочевье томские служилые люди кочевных людей и их жен и детей; и которые... старые мужики, а ясак с них мочно взяти, и они тех мужиков ясачных людей, приветчи к шерти, отпускали з женами и з детьми и... ясак с них имали; а которые киргиские были служилые люди, и они у тех служилых людей имали в полон жены и дети и в Томской город привезли». Побив киргизов, а остальных киргизов и басагарских людей приведя к шерти, чтобы они давали ясак по 10 соболей с человека, и собрав с них ясак в 12 сороков соболей, служилые пришли в Мелесскую землю и поставили в ней острог. «И с того бою князька Кару служилые люди прислали в Томской город з женою и з детьми, и в Томском городе Кара жил блиско году да умер, а жену... ево по (государеву) указу (томские воеводы) отпустили... к себе в юрты, а сын ево Карин оставлен в Томском городе в закладе...» (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 73-76; ср. ibid., лл. 79 об.-81). Сохранились наказы 1621-1622 г. томских воевод кн. И. Шеховского и Максима Радилова казачьему голове Молчану Лаврову, посланному с 98 служилыми людьми «вверх Чюлыму реки в Мелесские волости и в Басагары и в Кизылы» для постройки острога, и татарскому голове Осипу Кокореву с товарищами, отправленному туда же (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 1257 и 1669). А.

§ 31. Аринцы или аринские татары (ара) занимали в XVII в. территорию, начинавшуюся ниже Айкановой речки, впадающей в Енисей несколько выше Бузина, до границы Енисейского уезда; их угодья распространялись даже ниже пограничного с Енисейским уездом порога на «Кетскую вершину» и на речку Уксат. Вглубь страны от Енисея они жили «на речке Бузине с усть речки Колы, по речке Бузине по обе стороны до Лиственного броду, а в гору от той речки Бузима по нижнюю сторону до вершины Болы речки и на вершину аринского Нижнего Мымъюля, вверх по Мымъюлю до устья верхнего Исылюша, а с верхнего Исылюша до левые Тустинские вершины» (Сиб. прик., кн. 1504, лл. 117, 119. Доп. к АН, V, № 4). На Ремезовской карте аринцы обозначены под неверным названием «яренцы» на реке Бузиме. В состав Аринской земли в XVII в. входило пять улусов, названных по их князьям: Татушев, Абатаев, Канбирев, Тетюгин и Щербаков. В 1638-1639 гг. в Аринской волости числилось 49 человек ясачных. Позже число взрослых мужчин достигает временами 70-80 человек. Ясачные книги присоединяют к аринцам и родственное им племя ястынцев (ястых), образовавших Ястынскую или Ястыльскую волость. — Ремезов определяет местожительство «красноярских асанов» между Енисеем и Оной (на чертеже Енисейского уезда), в окрестностях Надпорожной слободы (на чертеже Красноярского уезда). По данным ясачных книг «Васанская земля» была расположена на Кане. В Енисейском уезде асаны обитали в Чадобской волоств на реках Усолке и Оне (Сиб. прик., ст. № 1214, л. 584). Васанская земля на Кане насчитывала в 1629-1630 гг. один улус в 21 человек, в 1638-1639 гг. — в 15 человек; в 1640-1641 гг. асаны в Красноярском уезде делились на Асанскую волость в составе 12 человек и на «тое ж Асанские волости Тупораков улус» из 13 человек — всего 25 человек. Б.

§ 32. Матеры жили на «Тубинских вершинах», т. е. на верховьях реки Тубы, в соседстве с тубинцами, вместе с которыми они постоянно упоминаются (их не следует, однако, отождествлять с тубинцами, как это сделано на карте, приложенной к т. I). Некоторые исследователи различают «каменных (горных) маторцев» от маторцев просто, однако достаточно точных данных для этого нет. В 90-х годах [564] XVII в. упоминаются два улуса каменных маторов с населением в 44 взрослых мужчины. Миллер отождествляет с маторами матов. «Матская степь» была под самым Красноярском; следовательно, либо дело идет о различных народах, либо маты перешли из Матской степи на Упсу. О маторах см. Сиб. прик., ст. № 1052, лл. 357, 358, № 712, л. 8, «Памятники Сибирской истории XVIII в.», т. II, № 67. Ср. в «Истории Сибири», т. III, гл. X, § 31, упоминание народа «маткиргизы». Б.

Милисы, вероятно, то же, что упоминаемые в приложении № 190 мелесские люди (ср. мелесские татары в «Истории Сибири», I, стр. 420, 447). А.

§ 37. Две причины вызвали необходимость постройки города на верхнем течении Енисея: во-первых, стремление повысить ясачный сбор с Тюлькиной земли, который был до тех пор ничтожен, и, во-вторых, необходимость обезопасить Енисейск со стороны киргизов и других племен, кочевавших по Верхнему Енисею. В 1626 г. в связи с бегством в Тюлькину землю двух остяцких (кетских) князцов Енисейск пережил большую панику, так как по полученным известиям «киргизские и тюлькинские люди хотели де быть к Енисейскому острогу войною»; отряд тюлькинских людей в 20 человек приходил на Кеть, в Надцкую волость, и взяли в Тюлькину землю местного князца Епею со всем его племенем, «а у них-де в Тюлкиной землице в ту пору были в скопе многие люди — киргизы, тубинцы, маторцы и саянцы и хотели быть к Енисейскому и Кетскому острогу войною». Енисейский воевода Ошанин спешно укрепил Енисейск «для приходу киргизских и тюлкинских людей», сделал «к острогу новый острог и ров круг острогу выкопал крепкий... и надолбы круг острогу поставил крепкие и башню новую и ворота проезжие сделал и старый острог укрепил» и сидел в осаде более трех месяцев в ожидании неприятеля. Из Тобольска в Енисейск был прислан сын боярский со служилыми людьми и артиллерией. Необходимость с стратегической точки зрения обеспечить фланг Енисейска постройкой на Каче острога была прекрасно мотивирована енисейским воеводою Яковом Хрипуновым в Москве: «А только-де тот острог поставится, и в Енисейском-де остроге можно быть и сту человеком для того, что тот Енисейский острог будет за хребтом. А только-де того нового острогу ставить не послать, и в Енисейском остроге без прибавочных людей быть не уметь для того, что Енисейской место дальнее, за всеми сибирскими городы, украинный город, и приходы к нему живут воинских людей частые, да и государевых ясачных людей, которые платят в Енисейской острог ясак, тем енисейским служилым людем 100 человекам уберечь от воинских людей неможно, что государевых ясачных людей воинские люди воюют ежегод» (Сиб. прик., ст. № 12, лл. 84, 85, 95, 118, 121). Вопрос о постройке острога на Каче стал поэтому тотчас по возникновении Енисейского острога. Уже тобольский воевода Матвей Годунов писал в Москву о Тюлькиной земле, после чего ему было предписано расспросить служилых людей, бывавших в Енисейском остроге, «можно ль в Тюлькинской земле острог поставить и пашню завести?» (Сиб. прик., ст. № 158, л. 137). Но настоящим инициатором постройки Красноярска был названный выше Яков Игнатьевич Хрипунов. В бытность его воеводою в Енисейске он отправил присланного к нему из Москвы Андрея Ануфриевича Дубенского, чтобы присмотреть в Качинской землице «место угожее» для постройки острога. Дубенский выбрал место на «Красном яру», и 25 сентября 1624 г. был послан в Москву «чертеж... урочищам и местам, где можно быть в Тюлькиной земле острогу». 12 октября 1625 г. из Москвы была отправлена в Тобольск грамота с распоряжением послать Андрея Дубенского для постройки острога на «Красном яру» (Сиб. прик., кн. № 6, лл. 333 об., 444; РИБ, VIII, № 11, XIII). Посылка, однако, тогда не состоялась за отсутствием в Тобольске достаточных средств, и Дубенский бесплодно «волочился» в Тобольске (Сиб. прик., ст. № 18, л. 10; РИБ, VIII, № 11, ХIII). Дубенский обратился в Москву с просьбой о новом указе; его челобитная была получена 15 ноября, и 13 декабря 1626 г. состоялся «государев указ» набрать в [565] Тобольске И других сибирских городах «вольных служилых людей» — 4 атаманов и 400 казаков и послать их под начальством Дубенского «на том Красном яру поставить острог» (Сиб. прик., ст. № 160, л. 109; СГГД, III, № 78). Фактически набрать удалось только 300 казаков и 3 атаманов (подробности о снаряжении экспедиции см. Сиб. прик., ст. № 160). Экспедиция выехала из Тобольска в июне 1627 г. В виду трудности передвижения груженых судов по мелководной Кети, Маковского острога достигли только поздней осенью. В течение зимы переволокли запасы в Енисейский острог. В Енисейске участники острога построили 13 дощаников и 3 «струга больших ясаульных». Из Енисейска экспедиция выехала тотчас по вскрытии Енисея, вскоре после «Николина дня». До «большого порогу» шли 3 недели; на пороге «дощаники легчали, запасы из дощаников изо всех на берег носили». Всего на пороге «поднимались дощаниками две недели». От порога до Красного яра шли еще три недели «бережно и осторожливо»: «на ночлегах и на обеденных стоянках по лесным местам засеки крепкие засекали, а (на) чистых... местах, где лесу нету, на всяком ночлеге и на обеде ставили городки дощатые». Добравшись до намеченного места, «берег взяли» без особенного сопротивления со стороны туземцев. Тюлькинские князцы Татуш и Абатай даже давали Дубенскому лошадей «на острог лесу возить» (Сиб. прик., ст. № 12, л. 201). Для начала спешно поставили «городок дощаной» и «круг острожного места... надолбы укрепили накрепко». Обезопасив себя от неожиданных нападении, служилые люди «учали березовый лес носить на себе к надолбам, учали острог ставить, а иные... пошли по сосновый лес вверх по Енисею реке с атаманом с Ив. Кольцовым, 160 человек, для башенного и хоромного лесу». Из березового и соснового леса поставили острог, около него «рвы накопали». Острог был поставлен 6 августа, и 15 августа его уже «весь отделали». По окончании «острожной ставки» были построены жилища для служилых людей «на десяток по избенку» (Сиб. прик., ст. № 160). Вновь основанный острог первоначально известен в документах под названием «Красного или «нового Качинского острога» и лишь постепенно ему присваивается имя «Красноярского острога». Постройка Красноярского острога вызвала протест со стороны енисейских служилых людей, которые считали Качинскую землю своим достоянием. Они подали 25 сентября 1629 г. челобитную, направленную против соперников: «а они, государь, красноярцы живут за нашими головами даром; не учинили тебе, государю, прибыли нисколько, повезли к тебе, государю, на прошлый 137-й год только 9 сороков соболей, и то взяли с енисейских ясачных людей, и не окупили, государь, они своими головами ни одного дощаника, во что тебе, государю, один дощаник стал в их подъем... А ближних, государь, волостей берут ясак к собе на Красный яр с тех же людей, которые, государь, люди нашею же работаю платят ясак в Енисейской острог, а они своим насильством и воровством те волости от Енисейского острогу отняли к себе на Красный яр и ясак на ясак емлют, а тебе, государю, пишут, будто те земли они привели под твою царскую руку внове». Под влиянием донесений из Енисейска 1 августа 1630 г. из Москвы была послана грамота в Тобольск с приказом «с Красного яру острог свести», потому что от нового острога «учинились только расходы многие, а прибыли... в том остроге ни малые не учинилось, только Ондрей Дубенской прислал... к государю к Москве... 8 сороков 38 соболей», да в те он собрал с ясачных людей, которые и без того платили ясак в Енисейск. По этим соображениям государь указал вновь назначенному красноярскому воеводе Арх. Акинфову «быти в Москве», из служилых людей 202 человека перевести в Енисейск, а остальных (в числе 101 человека) — в Томск. Томскому воеводе кн. Петру Ивановичу Пронскому предложено было выяснить целесообразность посылки на Красный яр из Енисейска «годовальщиков», человек по 40 и по 50, а «острогу убавить, а сделать-бы по людем невеликой острожек». В случае же, если окажется, что «острожку на Красном яру и в нем и малым людем [566] быти непристойно», то предписывалось острог уничтожить. Указ об уничтожении острога подтверждался несколько раз (Сиб. прик., ст. № 12, л. 440 и сл.). Решение об уничтожении Красноярска стало постепенно проводиться в жизнь. Зимою 1630-1631 г. 150 человек из красноярского гарнизона было переведено в Енисейск. На смену воеводе Архипу Акинфову новый воевода уже не был назначен. Временно был командирован на Красный яр из Тобольска Вас. Кокорев. Однако непрактичность новою шага была настолько очевидна, что не могла не вызвать возражений. 21 апреля 1631 г. в Москву пришла отписка Архипа Акинфова, который оставался в Красноярске с 150 человеками служилых людей; он заявлял, что с такими силами нельзя оборонить пашенных крестьян и ясачных людей и сообщал, что в ясачных людях — «послыша Красному острогу свод» — «учинилась смута великая» и что надо ожидать нападения со стороны киргизов. Еще энергичнее протестовали служилые люди и администрация Томска. Для Томска Красноярский острог представлял большое стратегическое значение. «В прежних годех, как Красноярского острогу не было», заявляли томские служилые люди, «и киргизские люди с другими немирными землями прихаживали под Томской город и на ясачные волости не на одно время и... ясаку не давали долгое время, а как-де Красноярский острог поставили, и киргизских людей... войною от тех мест не бывало, и учали... ясак давать по прежнему, а кочуют де киргизские люди меж Томского уезда и меж Красноярского острогу, а Красноярский острог стал у них, у киргизских людей, за хребтом. А только с Красного яру острог свесть или, не сводя острогу, оставить в нем невеликих людей..., и киргизским людем будет свободно, [а] красноярским людем и пашенным крестьянам от них стеснение будет велико, и на ясачных волостях учнут киргизские люди ходить войной». Протест со стороны Томска возымел действие. С Москвы последовал новый указ: «на Красном яру острогу быть по прежнему и служилых людей, которые были переведены с Красноярского острогу в Енисейский острог, перевесть в Красноярский острог». Соответствующая грамота была послана 20 февраля 1632 г. в Томск. Уже 25 января 1632 г. получил наказ новый красноярский воевода Никита Ив. Карамышев, которому предписывалось принять острог от Кокорева (Сиб. прик., ст. № 30, л. 506 и сл.). Б.

§ 39. Вопреки примечанию к этому параграфу, в приложении № 277 сказано, что «колмацкие ясатчики» в 1630 г. были вместе с «Алтыновыми ясатчиками» на Кане. А.

§ 44. О князце Каре см. примечание к § 30. А.

§ 46. О волостях (землицах) Красноярского уезда в первые годы после построения острога см. «Книгу дозорную государевым ясачным людем нового Качинского Красного острогу, что остались после Ондрея Дубенского» (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 22, лл. 701-703). А.

§ 50. Араксеев порог в Канской земле подучил название от расположенного по близости от него Араксеева улуса, в котором в последней четверти XVII в. было только 4-5 ясачных людей. Б.

§ 58. О походе красноярских служилых людей в 1628-1630 гг. в Братскую землю во главе с казачьим пятидесятником Афанасием Путимцем и о препятствиях, которые чинили им енисейские служилые люди, см. ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 12, лл. 504-507. А.

§ 66. В связи с нападением киргизов на Томск летом 1624 г. (см. далее, § 70) в Казанском дворце было произведено расследование, отчего «вчалась» война с киргизами. По данным расследования, начало войны относится к воеводству в Томске Вас. Волынского и Мих. Новосильцева. По отписке Вас. Волынского, в 1610-1611 гг. киргизы воевали ясачных людей Чулымской волости, многих побили, жен и детей взяли в плен; против них были посланы сотник Иван Пущин и служилые люди, которые разбили их и «чулымских ясачных людей отполонили». Допрошенные по этому поводу [567] кв. Иван Шаховской и Макс. Радилов, которые позже были воеводами в Томске, сообщили, что «задор-де с киргизскими людьми учинился... при Василии Волынском да при Михаиле Новосильцеве, посылали-де они... ясаку збирать с киргизов атамана Ив. Павлова да 30 человек служилых людей, и те-де киргизские люди атамана Ивана Павлова с товарищи побили и под Томской город приходили и многих людей под городом побили и стада отогнали, а ясаку с себя не давали и ясатчиков побивали. И Василий-де Волынский да Михаил Новосильцев по их задору посылали на них... служилых людей, и киргизы-де тех... людей побили». После этого Волынский и Новосильцев «в другорядь посылали на киргиз служилых людей, а с ними белых калмаков», которые киргизских людей «повоевали». «И с тех мест киргизские люди почели быть в непослушанье и наш ясак с ясачных людей с мелесских и с чулымских волостей учели собе имать». 8 июля 1614 г. киргизы, мелессцы и «иные многие люди» приходили безвестно войною на Томск, и «под городом в огородех у служилых людей и у пашенных крестьян жен и детей побили». Служилые люди сделали вылазку и отбили киргиз от города, но сами потерпели сильный урон: «киргизские люди на том бою убили... служилых 12 человек, а иных изранили, да пашенных крестьян убили 5 человек и у пашенных крестьян ярыжных побили и хлеб весь вытоптали и животину всякую отогнали». В следующем году, 30 сентября, воеводы Гавр. Хрипунов и Ив. Секерин послали отряд в 220 человек стрельцов, казаков и татар под начальством казачьих десятников Ивана Тихонкова и Левки Олпатова на басагаров, кизылов и киргиз. Экспедиция увенчалась успехом, они взяли три «городка», захватили «языки» и отогнали лошадей и коров. При Шаховском и Радилове киргизы приходили на Чулымскую волость и отняли пушнину, приготовленную для царского ясака. Посланного к ним для ясака томского казака Вас. Верхотурца киргизы ограбили и чуть было не убили, если бы не заступились «лабины послы», возвращавшиеся из Москвы. Вместо ясака киргизы прислали в Томск, по словам воевод, «на задор» 30 недособолишков ни к чему негодных. В 1621 г. воеводы снарядили экспедицию в Мелесскую землю, завершившуюся постройкой Мелесского острога и захватом в аманаты киргизского князца Кары с семьей. Сын Кары был оставлен в Томске в качестве аманата.

После этого похода, по утверждению Шаховского и Радилова, «при них по все годы киргизские люди были... в послушаньи и ясак давали... И приезжали к ним киргизские люди в город всегда повольно». Наоборот, томские служилые люди уверяли, что именно с воеводства названных воевод и «вчалась война». В числе добычи были захвачены племянники «лучшего» киргизского князца Ишея, малый и девка; служилые люди отдали этих «ребят» князю Шаховскому; Ишей посылал ему за них выкуп, но он выкуп взял, а ребят не отдал, крестил и свез с собою в Москву. «Только-де были не вывезены», говорили в Тобольске томский казак Матюшка Белкин и посадский человек Бориско Тупышев, «и они б... были неотступны» от московского царя. 12 июля 1624 г. при воеводах Аф. Гагарине и Семене Дивове Томск снова подверг нападению киргиз и «иных земель воинских многих людей»; они «под городом у надолб лошадиные и коровьи стада отогнали». Воеводы посылали «на вылазку» служилых людей, «чтоб у них стада отбить и над ними промысел учинить». Служилые люди сошлись с киргизами в трех верстах от города и сразились с ними, но киргизские люди стада угнали. В то же время русские люди, застигнутые на пашнях, «сидели по избам, и к избам киргизские люди приступали», но те «из изб с ними бились ив... избах отсиделись». Юртовские татары, жившие против города за р. Томью, когда пришли киргизы «изгоном», «по присылке воеводской тотчас начали за реку возитца», но «покамест они за реку возились, а киргизские люди, отогнав стада, пошли тотчас», так что татары не поспели «на пособ». С киргизами приходило много томских ясачных людей. Уходя, киргизы на государевых пашнях и на казачьих и у многих людей хлеб «потолочили». Из [568] Томска сообщили в Тобольск, что «похваляютца де киргизы, хотят приходить опять под Томской город». Томские воеводы сели в осаду. Из Тобольска «по тем вестям» решено было послать в Томск 120 человек русских служилых людей и 80 юртовских татар с головами Павлом Хмелевским и Павлом Рыхлевским. Эти известия встревожили московское правительство. В Тобольск был отправлен в 1625 г. указ послать в Киргизскую землю с уговорами прекратить враждебные действия и платить ясак и с обещанием «казнь учинить безо всякого понижения» воеводам и служилым людям, если от них «кому какие грабежи были». В случае неудачи переговоров предлагалось приступить к военным действиям. Ю. Я. Сулешев в ответ уведомил, что, по сообщению томских воевод, «в Киргизы... служилых людей послать нельзя, что киргизские люди... служилых и ясачных людей к себе емлют, и уговорить-де тех киргизских людей, призывать добром и ласкою под... царскую высокую руку нельзя». Поэтому Сулешев решил прибегнуть в военной силе. Поход был отложен в виду происшедшей смены тобольских воевод. Вновь назначенному в Тобольск кн. Дм. Т. Трубецкому был послан 17 апреля 1625 г. указ, чтоб он писал к новым воеводам в Томск о военном промысле над киргизами (Сиб. прик., кн. № 6, лл. 65-87 об., 163-165). Б.

§ 68. О покорении новых землиц в Кузнецком уезде и о сборе ясака с них сообщает отписка в Москву кузнецкого воеводы Федора Голенищева-Кутузова не позднее 18 мая 1627 г.; в ней упомянуты как вновь объясаченные: земля «Мутарогая» и Тубинская (князьки Коян и Килин), числом № 400 человек, земля Киченская, Обраев улус в Киргизах, волости Асекшитимская и Тогульская, Занзыбаек улус, землицы Чигатцы, Ибери в Тогусы по р. Кондоме («а ходу до тех... землиц от Кузнецкого острогу лыжным ходом 4 недели»), Боланская землица (РИБ. VIII, стб. 472-477). А

§ 70. О нападении «киргисцов и иных земель воинских людей» на Томск в июле 1624 г. см. прим. к § 66. Так как во время нападения киргизов был потоптан хлеб в поле, то в Томске очень скоро наступил голод, и хлеб покупали по дорогой цене: четь ржи по 2 р. и дороже. Воеводы, ожидая нового нападения киргизов, не отпускали служилых и иных людей на пашню и рыбный промысел, «потому что... чают киргиских и колмацких людей приходу». Грамотой 15 января 1625 г. Тобольску предписано было срочно помочь Томску хлебом и людьми (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, л. 291 и 291 об.). А.

§ 72. Вместо князца Курчейки его брат Кашик, по его поручению, дал 1631 г. в Томске шерть за Кийскую волость. В 1632 г. Курчейка умер, и приехавший вторично Кашик подтвердил свою готовность давать ясак попрежнему (AAИ. ф. 21, оп. 4, № 17, лл. 226 об.-228, № 145). А

§ 74. Томский разряд был учрежден в 1629-1630 гг. (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 12, л. 229 об.); томскими воеводами после того были назначены кн. Петр Иванович Пронский с товарищами. А.

§ 78. Мунгатов улус в Качинской земле в 1649 г. состоял из самого Мунгата и двух ясачных людей; позже в нем насчитывалось 10-11 взрослых мужчин. Б.

§ 85. О походе Андрея Просовецкого на киргизов мы имеем довольно точные известия в челобитной одного из участников поляка Осипа Михалевского. Отряд Просовецкого был окружен киргизами и ему пришлось «в крепком месте табориться», и пешие люди «уже напуску киргизского сдержать не чаяли». Михалевский, взяв с собою немногих людей, сделал из таборов вылазку на помощь теснимой врагами пехоте и, «впадши в киргизские полки», сбил палашом шелом с князца Изергея и князца Бехтенеч ранил; киргиз от табора «отперли». Однако на помощь киргизам подошло войско Алтын хана, состоявшее из 400 куячников, и осадило вместе с киргизами табор. На шестой день русские служилые люди стали пробиваться вон из Киргизской земли, по киргизы и мугалы «заступали» им дорогу. Просовецкий [569] поручил Михалевскому «передом в бой итти и служилых людей на полки мугальские и киргизские привести». «И как куяшники мугальские и киргизские люди первым напуском служилых людей копьем смешивать стали, — пишет Михалевский, — и я, холоп твой, то видя и хотя перед всех за тебя, государя, на твоей царской службе голову свою положить и чтоб в дальней твоей государевой отчине в восточных странах в азиатцких поганских народех славно и велико твое царское имя было (перед всем войском от мугальских и киргизских стрел латы мне пробивались, на голове шишак пробиваючи, стрелы утыкали, со криком всяким на меня, холопа твоего, напускали, голову ранилю, приводя служилых людей к бою, не отступя, до тех мест, пока мугальских людей сперли, Турай-табуна убили и мугальских людей многих побили и поранили и в напусках киргизского лучшего князца сына Ишеева убили и многих киргиз побили и поранили» (Сиб. прик., ст. № 53, лл. 362-363). Несмотря на красноречие Михалевского, очевидно, что экспедиция потерпела поражение. Б.

К главе восьмой

§ 2. В летописных сводах XVII в. (ДРВ, изд. 2-е, III, стр. 146) действительно имеется известие, что при воеводе Данииле Полтеве Кетский острог сгорел; но из отписки 1627 г. того же воеводы (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 478, I, № 15) видно, что пожар произошел 29 июня 1627 г., за три недели до прихода Полтева, при воеводе Иване Кологривове. Даниил Полтев был, таким образом, кетским воеводой с 1627-го, а не с 1625 г. Острог был поставлен им на старом месте, на левом берегу Кети (Буцинский. К истории Сибири. Сургут, Нарым и Кетск № 1645 г., Харьков, 1893, стр. 24-28). В 1660-1661 гг. Кетский острог был перенесен на новое место (Оглоблин. Обозрение, III, стр. 84). А.

§ 3. Вопреки сказанному в тексте надо думать, что в последующие годы Нарымский острог переносили с места на место, о чем свидетельствует, например, «Роспись чертежу, где быть Нарымскому новому острогу» 1643-1644 гг. (Оглоблин. Обозрение, I, 40; ср. Буцинский. К истории Сибири, стр. 16-20). А.

§ 5. Описание Томского города и острога в 1626 г. см. в «Росписи Томскому городу и острогу и что на городе и на остроге наряду и в казне пушечных запасов, зелья и свинцу, и в государевых житницах всяких хлебных запасов» (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 11, лл. 430-434). Дело о починке Томского острога в 1631-1632 гг. (ibid., ст. 41, л. 359 и сл.). А.

§ 7. В дополнение к § 34, гл. 4, т. I «Истории Сибири» о строении Березова см. сыск 1636-1637 гг. (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 178, л. 24 и сл.); на основании сыска и выписок из старых документов березовского архива оказалось, что острог в Березове был построен в 1593 г. воеводами Никифором Траханиотовым и кн. Михаилом Волконским и письменным годовой Иваном Змеевым. Сыск находился в связи с вопросом о построении в Березове нового острога, сгоревшего в 1642 г. О состоянии укреплений Березова в 1625 г. находим сведения в одной из грамот этого года в Тобольск: новые березовские воеводы этого года кн. Лев Волконский и Илья Зубов нашли Березов в таком виде: «... городовые стены згнили и завалились, никоторыми мерами поделати их не мочно, а башни стоят, исподние бревна погнили, а две городовые стены от поля да от реки от Воголуки отгорожены стоячим тылом...»; грамота 31 декабря 1625 г. предписывала тобольским воеводам послать в Березов письменного голову, который на месте выяснит, производить ли ремонт или ставить новый город (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 390 об.-395). — О пожаре Мангазеи в 1643 г. — Буцинский. Мангазея и Мангазейский уезд, Харьков, 1893, стр. 54. А.

§ 8. См. примеч. к § 30 гл. 6. О пожаре Тобольска в 1643 г. и построении «деревянного рубленного города» в 1645 и 1646 гг. см. в ДРВ, изд. 2-е, III, [570] стр.167, 169. Построение каменного города в Тобольске относится к 1699-1706 гг.; строителем его был автор сибирской летописи и чертежной книги Сибири 1701 г. Семен Ульянович Ремезов (об этом см. в моей работе «Труды Семена Ремезова по географии и этнографии Сибири» в «Проблемах источниковедения», № 3). О построении в 1646-1648 гг. деревянной о 13 главах соборной церкви Софии премудрости божией см. в ДРВ, изд. 2-е, Ш, стр. 177. О создании в Тобольске каменной соборной церкви в 1681-1686 гг. см. ibid., III, стр. 239-240. Описание посада и острога в Тобольске в 1624 г. (дозорная книга 1624 г. — Сиб. прик., кн. 1207, лл. 1-62) см. «Тобольск. Материалы для истории города XVII ж XVIII стол.», М., 1885, стр. 1-10. Переписные книги тобольской соборной церкви 1625-1626 гг. (Сиб. прик., кн. 7) см. ibid., стр. 11-26. Название архиепископского двора Софийским относится ко времени до пожара 1649 г. О починке Тобольского острога в 1628-1629 гг. см. ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 16, л. 471; о постройках и поделках в Тобольске в 1637-1700 гг. см. ibid., ст. 1377. А

§ 9. В рукописи тл. 8 к этому параграфу имеется ссылка на «Ведомости тарские» № 23, под которыми следует разуметь ответы тарской воеводской канцелярии на вопросы Миллера (хранятся в ГАФКЭ, портфели Миллера, № 481, III). Соборная Успенская церковь на Таре построена тарскими служилыми людьми, оброчниками и ружниками по их обещанию в 1624 г. В том же году из Тобольска было приказано послать на Тару иконников, вместе с книгами и ризами, присланными из Москвы (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 187 об. — 190). Описание Тары, по дозорной 1624 г. (Сиб. прик., кн. 5) см. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 149, 150. 12 мая 1629 г. на Таре произошел «от молнии» пожар, когда сгорел храм Бориса и Глеба, 20 дворов служилых людей и 100 сажен острогу; острог был выстроен вновь «да вновь... поставили тарскими служилыми людьми две башни, потому что прясла были велики, в приход воинских людей тех прясел оберегать было нельзе» (РИБ, VIII, стб. 585). А.

§ 10. Говоря в гл. 6 о Тюмени в 10-е годы XVII в., Миллер здесь сообщает данные о 40-х годах. О Тюмени в 1624 и 1628 гг. см. «Книги дозорные Тюменского городу и посаду письма и дозору письменного головы Никиты Наумова Беглецова да подьячего Третьяка Васильева 132-го году», по списку 1626 г. (Сиб. прик., кн. 5) в сборн. «Тюмень в XVII столетии», изд. А. И. Чукмалдиной, М., 1903, стр. 17-32, и «городовой список 136-го года» в ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 25, л. 76 и след. Об укреплениях Тюмени в 1629 г. см. отписку Тюменского воеводы Прокопия Измайлова в Москву о починке им городовых и острожных мест (РИБ, VIII, стб: 625-626). А.

§13. Кроме грамот, приведенных в приложениях, сохранились еще следующие грамоты, относящиеся к тому же вопросу: 1) отписка в Москву пелымского воеводы Петра Вельяминова о том, что в пожар 8 июня 1621 г. сгорел Пелымский город и острог (черновик XVII в. в ГАФКЭ, портфели Миллера, 478, II, № 5, на 3 сставах); 2) отписка тобольского воеводы Матвея Годунова пелымскому воеводе Петру Вельяминову, полученная в Пелыме 29 марта 1622 г., о том, что по грамоте из Москвы велено отправить служилых людей сибирских городов, отставленных от служб, в Пелым для городового строения (подлинник в ГАФКЭ, портфели Миллера, № 478, II, № 2, на двух сставах), 3) отписка того же воеводы в Пелым, полученная 3 июня 1622 г., о возобновлении в Пелыме города и острога (подлинник в ГАФКЭ, портфели Миллера, № 478, II, № 3, на 2 сставах). А.

§ 15. Сохранилось дело 1621-1622 гг. (ГАФКЭ, Разр. прик., Денежный стол., кн. 173, лл. 1-273) об открытии Тобольской епархии и назначении первого архиепископа Киприана, в существенной части напечатанное и использованное П. Н. Буцинским в его работах «Открытие Тобольской епархии» (Харьков, 1891) и «Сибирские архиепископы Макарий, Пектарий, Герасим (1625-1650)» (Харьков, 1891). Опись книги, содержавшей списки с разных документов по делу об учреждении [571] тобольской епархии, составленную в 1648-1649 гг. см. в ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 265, лл. 120-122. О Киприане см. С. В. Бахрушин. Очерки по истории колонизации Сибири в XVI и XVII веках, М. 1928, стр. 2-5. А.

§ 17. Как и в предисловии к «Истории Сибири» (т. I, стр. 161), летопись ошибочно приписана Миллером Савве Ефимову, а не Савве Есипову, как следует, если правильно прочесть тайнопись, о которой здесь говорится. Мнение Миллера о том, что Савва участвовал в походах Ермака, основано также на ошибочно понятом им тексте приписки в Есиповской летописи (С. В. Бахрушин. Г. Ф. Миллер, как историк Сибири. История Сибири, I, стр. 37, примеч. 4). А.

В Есиповской летописи есть одно место, которое дало повод Миллеру, при недостаточном знании им старинного литературного языка, к неправильному выводу, будто автор ее, архиепископский дьяк Савва Есипов, был участником похода Ермака: «ино ж от достоверных муж испытах, иже очима своими видеша и быша в та лета» (Сиб. летописи, стр. 170). Эту ссылку Есипова на современников Миллер понял неверно. В XVII в., когда составлялось сибирское летописание, в Сибири были действительно в живых участники экспедиции Ермака. Сохранилась челобитная одного из них Гаврила Иванова от 1623 г. (РИБ., II, № 130). В кн. № 367 Сибирского приказа от 175-177 гг. (1666-1669) можно также найти: «нередко попадающиеся сведения о сотрудниках Ермака — о казаке Гр. Ясыреве (л. 110), об угренине Матьяше (л. 132 и др.) и проч.» (Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. I, М., 1895, стр. 285). В неразобранных делах Сибирского приказа, хранящихся в ГАФКЭ, имеется упоминание от начала XVII в. об атамане Ермака Иване Грозе. Возможно, что потомками ермаковских атаманов были фамилии сибирских служилых людей Грозиных и Кольцовых. Б.

§ 21. Упоминаемый в приложении № 193 государев указ о взимании «выдельного снопа... на всяких пахотниках, опричь... служилых людей» см. в АИ, III, стр. 159-160, № 109. А.

§ 22. О Покровском верхотурском монастыре см. также грамоту 1645 г. июня 6 в АИ, III, стр. 407-408, № 247. А.

§ 25. О времени основания Ильинского монастыря см. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 85-86. Об Ильинском Тюменском монастыре см. также РИБ, II, стб. 481-482, № 140, II. А.

§ 26. Полученных в 7122 г. для построения теплого храма 20 рублей (прилож. № 180) архим. Мефодию не хватило, «потому что зимнею порою от вески на гору с 4-х саженного бревна найму дают по гривне и больши, а Успенский монастырь стоит на горе, за острогом, от воды с полверсты, а дровяная же воска далеко», в монастыре, между тем, постригаются служилые люди, увечные и раненые и «которые очми обнищали», среди братия «Ермаковских казаков постриженник лет во сто и больши», братья вся убогая, «а без воды и без дров всякую нужу терпят; летнею порою, когда не лучитца лошеди, скудости ради в монастыре, и все де навозную воду пьют из луж, а зимнею порою снег тают..., а дрова возят ис подгорья, от сажени сеченых дров дают найму алтын по 5-ти и больши». Власти и вкладчики подавали челобитную архиепископу Киприану об устроении монастыря на новом месте, что и было им разрешено сделать на берегу Иртыша, и храм во имя Знамения был освящен 5 февраля 1624 г. Из прежнего монастыря старцы перешли в новый, а в Успенском оставили для церковной службы попа и дьячка (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 170 об.-176 об.). В дополнение к § 54 гл. 3 (История Сибири, I, стр. 258) см. грамоту... июня 1624 г. в Тобольск о присылке выписи с писцовых книг 1614-1615 гг. землям Успенского монастыря, «что ныне новозиждущей Знамения... богородицы», деревне Вагаю и Бегишевым горам, об отводе их монастырю и освобождении от всяких податей (у монастыря была грамота на те же земли, данная под Москвою боярами в 1611-1612 гг.) (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 166, 170 об.). [572]

Известие о пожаре Знаменского монастыря см. в ДРВ, изд. 2-е, III, стр. 92 (под 1659 г.). О владениях Знаменского монастыря см. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 118-121. А.

§ 27. О Спасском тарском монастыре и основании его архиепископом Киприаном см. РИБ, VIII, стб. 461. О церквах на Таре в 1627 г. см. ibid., стб. 462, 463. — Присланный из Москвы в 1680 г. писец стольник Лев Миронович Поскочин должен был сначала описать Тобольск и уезды Тобольского разряда: Верхотурский, Пелымский, Туринский, Тюменский, Тобольский и Тарский; от его описания сохранились лишь дозорные книги Верхотурские 1680 г., Преображенского тюменского монастыря 1680 г. и Тюменского уезда 1685 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. № 697, 698). Об описи им Тарского уезда см. сыскное дело 1683-1687 гг. (ibid., ст. 983). Одновременно с Поскочиным для описания Томского, Кузнецкого, Нарымского, Кетского, Енисейского, Красноярского и, кажется, Иркутского уездов был послан из Москвы дворянин Артемий Герасимов сын Дурной (Дурново), который «в Сибири умре». В 1684 г. Льву Поскочину было поручено закончить работу Дурново (ДРВ, изд. 2-е, III, стр. 238); из этих описаний сохранились дозорные книги по Енисейскому уезду 1680 и 1684 — 1687 гг. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 619, 942) и Иркутскому 1685-1686 г. ibid., кн. 941, лл. 80-242), отчасти напечатанные в издании Н. А. Н. [айденова] «Иркутск. Материалы для истории города», стр. 4-12. — Причина посылки нового игумена в Успенский томский монастырь была другая: в 1625 г. архиепископ Макарий, получив сведения о распущенности монахов этого монастыря, сменил игумена Евстратия и назначил на его место Феодосия, приказав последнему установить в монастыре строгий порядок и с разбором принимать в него монахов и вкладчиков; следствием этого указа было то, что вся братия и монастырские люди разбежались и монастырь запустел (Журнал Мин. пар. проев., ч. LXXXI, стр. 25; Буцинский. Сибирские архиепископы, стр. 17-18). Об основании монастыря в Томске в 1643 г. см. § 53 гл. 13 «Истории Сибири» Миллера (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 505, I). А

§ 28. П. Н. Буцинский приводит рассказ (Сибирские архиепископы, стр. 16 — 17, на основании ст. 655 Сиб. прик.) о чернеце Ефреме, которого прислали в 1634 г. из Березова «в Мангазею в Троицкий монастырь», но воевода тамошний, «блюдясь от него деловых речей», отправил его в «Туруханское зимовье». Но речь здесь должна итти не о монастыре, а о Троицкой церкви (кроме нее в Мангазее была Успенская церковь), поп которой обслуживал обе церкви (ср. у П. Н. Буцинского, «Мангазея и Мангазейский уезд», стр. 16). А.

§ 31. О «женском вопросе в Сибири в XVII в.» см. статью Н. Оглоблина в «Истор. вестн.», 1890, № 7. А

§ 33. В последующие годы также рассылались по Сибири указные грамоты о воспрещении всяких «богомерзских дел»; см., например, память 1649 г. верхотурского воеводы Рафа Всеволожского в Ирбит, повторяющую государев указ 1648 — 1649 г. (АИ, IV, № 35, стр. 124-126), указную грамоту 1653 г. тобольскому архиепископу Симеону (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 400) и др. См. Н. В. Рождественский. К истории борьбы с церковными беспорядками, отголосками язычества и пороками в русском быту XVII в. (ЧтенОИДР, 1902, кн. 2, смесь, стр. 1-31). А.

Реформы Киприана проходили далеко не так мирно, как стремится показать Миллер. Ему была известна циркулярная грамота, разосланная в декабре 1622 и в январе 1623 гг. от имени царя к воеводам сибирских городов, в которой говорилось: «Ведомо нам учинилось, что в сибирских городех служилые и всяких, чинов люди в духовных делех архиепископа Киприана и его десятилников слушать и под суд к нему ходить не хотят и научают меж себя на архиепископа служилых и всяких чинов людей во всех сибирских городех шуметь, а ты-де — продолжала грамота, обращаясь непосредственно к каждому воеводе, — им потакаешь». Любопытно, что столкновения происходили не только из-за изъятия «духовных дел» из-под суда [573] воеводы. Архиепископ брал на себя функций контроля над деятельностью самого воеводы и подчиненных ему служилых людей. «А которых-де наших людей посылаешь к татаром и к вогуличем и к остяком, — писали из Москвы к воеводам, — и те-де люди татаром и остяком и вогуличем чинят всякое насильство и посулы с них емлют великие, а нашей казне прибыли ни в чем не ищут, и в пьянствах-де... многие люди бьются и режутца, а ты про то не сыскиваешь». Грамота закапчивалась строгим приказанием: «и ты б вперед богомольца нашего Киприана архиепископа в духовные ни в какие дела не вступался и служилых и всяких чинов людей от всякого дурна унимал» (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 477, I, №№ 49, 58, ср. № 59). Б.

§ 35. См. переписную книгу Софийскому собору в Тобольске и тобольскому архиерейскому дому 1624-1625 гг. (Сиб. прик., кн. 7, лл. 2-100), часть ее напечатана в издании Б. Найденова «Тобольск. Материалы для истории города в XVII и XVIII столетиях», стр. 11-26, 30, 31. Дозорные книги софийских вотчин в Тобольском и Тюменском уездах 1624-1626 гг. в ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 7, лл. 101-149; ср. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 122-124. Для характеристики хозяйственной деятельности Киприана представляет интерес грамота 4 декабря 1625 г. в Тобольск о даче суда доверенному лицу Киприана (в это время уже митрополиту сарскому и подонскому) по одной из неоплаченных кабал ницынских крестьян; из грамоты видно, что в бытность в Сибири Киприан через своего келейника Андриана и сына боярского Меркурия Борзово давал свои келейные деньги в заем крестьянам, причем кабалы писались на упомянутых лиц (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 605 об. — 609). А.

§ 42. Некоторые подробности об основании Гаринской слободы имеются в грамоте 18 октября 1624 г. в Тобольск (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 264-267 об.; ср. ibid., л. 51 об.). В виду того, что тобольский воевода Ю. Я. Сулешов запретил верхотурским воеводам выдавать хлеб «прибранным» на Верхотурье крестьянам, поселяемым в Гаринской слободе, а также не позволил тратить на них хлеб, «который хлеб, рожь, овес и ядрица родитца на государевой пашне, на крестьянской и на вагульской пахоте», воевода пелымский Иван Вельяминов, по его просьбе, получает в 1623-1624 гг. разрешение для новоприборных крестьян взять хлеб из пелымских запасов. А.

§ 43. О составе населения новых слобод имеются сведения в грамоте 20 марта 1626 г. тобольским воеводам (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 532 об.-536). Сообщая в марте 1626 г. об устройстве слобод на Нице в Тюменском уезде и Чубаровой в Туринском уезде, тюменские воеводы Иван Плещеев и Иван Ярлыков писали, что в «те слободы присланы ныне из Тобольска прикащики, украинные дети боярские, которые сосланы в Сибирь в [государевой] опале: на Нице Борис Толбузин, на Чюбарове Дружина Полозов»; в слободы бегут «с Тюмени посадские люди и отставленные ямские охотники, не хотя давать... выдельного хлеба, и пашенные крестьяне, не хотя пашни пахать... и садятца на льготные лета для... денежные и хлебные подмоги»; туда же идут гулящие люди, работавшие «из наймов» у посадских крестьян и «отставленных охотников», «наем взяв сполна и не хотя [государева] оброка платить»; за ними бегут также и «крепостные люди от детей боярских и ото всяких людей, или хто что своровав бегают» также в те слободы; несмотря на неоднократные указания тюменских воевод, прикащики принимают всех этих люден; между тем они, «прибежав к ним в те слободы, и живут в гулящих людях, для того, что у них в слободах многие пашенные крестьяне корчмы и зерни держат», «и тутошные пашенные крестьяне на продажном питье испропились, и бежали из тех слобод многие безвесно, неведомо куды». Тобольским воеводам приказано было отписать от себя прикащикам Нижней Ницынской и Чубаровой слобод, «чтоб они вперед таких спорных людей без указу на пашни не принимали и ссоры [574] тем не чинили и мимо слобод таких беглых людей к Руси без проезжих грамот не пропущали». Ср. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 71-74. А.

§ 46. Основателем Ницынской слободы, называвшейся также Красной, Нижней Ницынской и Краснослободским острогом, был действительно тюменский сын боярский место последнего. О событиях, происшедших в слободе в апреле 1626 г., ж на следующий год смененный Борисом Толбузиным, а в 1626 г. вновь занявший место последнего. О событиях, происшедших в слободе в апреле 1626 г. и о последующей расправе с крестьянами подробно рассказано в отписке того же года тобольских воевод в Москву (РИБ, VIII, стб. 388-400, 420). На смену убитому Степану Молчанову был в мае 1626 г. вновь назначен Борис Толбузин, о котором говорит та же тобольская отписка и приложение № 235. Сведения о Степане Молчанове неправильно отнесены П. Буцинским «Заселение Сибири...», стр. 46, 73, к Ницынской слободе Верхотурского уезда. А.

Миллер имел в своем распоряжении очень любопытные данные об убийстве Молчанова, которых он, однако, по понятным соображениям, не решился опубликовать. Обстоятельства этого дела были следующие. 23 марта 1624 г. из Тобольска на Ницу был послан сын боярский Степан Молчанов и с ним 26 человек тобольских старых и новоприсланных пашенных крестьян; кроме того, он должен был взять на Тюмени 4 пашенных крестьян, «за которыми пашен своих нет», и 30 человек тюменских половников, живущих «в половье» за всякими людьми; всех их он должен был устроить на пашне на реке Нице. Молчанов, приехав на Ницу, вымерял под государеву пашню три поля, «в поле по сту десятин», и крестьянам отделил землю под их крестьянскую «собинную» пашню. Тюменским переведенцам из половников Бориску Лязгову и Якушев Кипихе с товарищи, 24 человекам, он «для поспешения в для новые селидбы» разрешил временно вспахать на себя часть земли, отведенной под государеву пашню, с тем, чтобы в следующем году они завели собственную пашню. Но когда через два года он велел слободским крестьянам вспахать все государево поле под ярь, то Бориско Лязгав, Якунка Кипиха и их товарищи, фактически владевшие этим полем, заявили, что «им... земли, которая дана была им под рожь... в... государеве поле под... государев яровой хлеб не отдавать». В происшедшей ссоре крестьянин Левка Воробьев стал «лаять» Молчанова; тот «замахнулся было на него батогом». Тогда Воробьев, Лязгов и другие, всего десять человек, принялись Молчанова «бить на смерть ослопы» и «поволокли в воду и у реки, добив до смерти, кинули с каменем в воду», остальные крестьяне подбадривали их криками, «чтобы Степана убили до смерти»; тех, кто заступался за Молчанова, толпа грозилась тоже «убить до смерти и кинуть в воду со Степаном Молчановым вместе». Эта вспышка не была случайностью. По показанию одного из убийц, «о Степанове убийстве умысл у старосты и у целовальников был до убойства дни за три и за четыре». В Тобольске Борис Лязгов с товарищи заявил: «а убили Степана Молчанова все ницынские крестьяне, и не одне они». Находившиеся при Молчанове «для караулов» служилые тюменские люди Пятунка Угримов и Матюшка Черкашенин бежали на Тюмень. «Степановы убойцы» Бориско Лязгов, Левка да Тренька Воробьевы, Артюшка и Архипка Павловы, Тренька Юрьев, Демка Кондратьев, Якунка Фотеев Кипиха, Пашка Филатов в Микитка Талал, всего 10 человек, был к взяты в Тобольск. Но движение среди крестьян Новой слободы улеглось не сразу. У арестованных крестьян на Нице остались «дворы и животы и животина, лошади и коровы и овцы, и иной всякой пашений завод и в земле сеяной хлеб» и было недопахано государевы пашни «их долей трех десятин залогу». Назначенный на место убитого Молчанова Борис Толбузин приказал женам арестованных крестьян, «чтоб они государевы пашни, доли мужей своих, велели выпахать», но «крестьянские жены» пашню не стали допахивать. А когда крестьянин Тимошка Тобуркин стал им приказывать пашню пахать, то присутствовавший при этом Федька Яковлев Кипиха сказал, «что им государевы [575] пашни долю пашенных крестьян, которые взяты в государеве деле в Тобольск, не наливать». «А только-де ты, — передал Тобуркин Толбузину слова Федьки, — тое пашню велишь им сильно пахать, им так же тебе убить, и в воду кануть, что и Степана Молчанова». По царскому указу, состоявшемуся 15 января 1626 г., было велено, из «убойцев» Молчанова, одного «выбрав пущего вора..., казнити смертью», остальные были биты кнутом и сосланы в другие сибирские уезды и вновь посажены на пашню. Той же участи подвергся Федька Кипиха, говоривший про убийство Б. Толбузина (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 477, I, №№ 71, 72, 85, 87; ibid., II, тетр. I, №№ 15 и 16; РИБ, VIII, стб. 388-400, 416, 420, 421). Б.

§ 50. Миллер не указывает, когда была основана Верхняя Ницынская слобода (ср. § 47), но в § 51 известие 1631-1632 гг. об основании слободы «на усадище Красной елани на Иванчинском займище» справедливо относит в слободе «на Красном яру», т. е. к Верхней Ницынской: значит, время основания ее 1631-1632 гг.; основателем ее, как видно из того же документа (приложение № 319), был тобольский сын боярский Михаил Байкашин, а не тюменский сын боярский Илья Бакшеев, как предположительно отмечено в конце § 50. Указание в приложении № 440 (на него же ссылается также Буцинский. Заселение Сибири..., стр. 74), что уже в 1627-1628 гг. в Верхнюю Ницынскую слободу Андрей Бужанинов «прибрал» 45 человек крестьян, является ошибочным: припоминая в 1646 г. отдельные моменты своего послужного списка А. Буженинов мог допустить сшибку в дате основания Верхней Ницынской слободы. Прочие архивные данные, приводимые Буцинским (ibid., стр. 75), подтверждают скорее, что слобода была основана в 1631 — 1632 гг. А.

§ 54. «Верхотурского уезда железного дела кузнецы и затворщики и деловые люди» упоминаются и в позднейших документах. По данным 1660-1661 гг. штат завода состоял из трех кузнецов с жалованьем в 7 руб., 4 руб. и I руб. в год, двух «затворщиков», получавших по 5 руб., и 12 человек деловых людей, получавших во 2 руб. 50 к. (Сиб. прик., кн. № 432, лл. 153 об.-154). Общий надзор принадлежал «железного дела прикащику», который стоял во главе «железного дела слободы» и «железного дела крестьян» (ст. № 663, л. 72). Б.

По вопросу о возникновении железоделательной промышленности на Урале было высказано мнение о том, что, вопреки Миллеру, первая разработка руд в районе будущего Невьянского завода начата была крестьянами, причем руда была не открыта, а экспроприирована московским правительством, вместе с необходимой рабочей силой (Материалы по истории крестьянской промышленности XVIII и первой половины XIX в., I, М. — Л., 1935, предисл., стр. XXVII — XXIX; тот же взгляд повторен затем М. Ф. Злотниковым в его вводной статье к «Описанию уральских и сибирских заводов 1735 г.» В. де Геннина, М., 1937, стр.18, 19. История Невьянского завода в 1699-1734 гг. у де Геннина, ук. соч., стр. 611-613). О более ранней попытке начать разработку железной руды около Томска см. приложение № 237. А.

§ 55. В дату основания Арамашевской слободы, предложенную Миллером, П. В. Буцинский внес поправку: ее возникновение он относит ж 1639 г. («Заселение Сибири...», стр. 52). А.

§ 57. Время основания Ирбитской (Ирбеевской) слободы — 1632 г. (Буцинский. Заселение Сибири..., стр. 50, 51). А.

§ 58. Об Усть-Ирбитской слободе, построенной на реке Бобровке (приток Ирбита) в 1642-1646 гг. Пятым Ощепковым, Буцинский (ук. соч., стр. 51) сообщает другие сведения. А.

§ 59. См. отписку туринского воеводы Никиты Кафтырева, содержание которой приводится в прилож. № 384, — ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 94, л. 288; ср. у Буцинского, «Заселение Сибири...», стр. 76. — «Строельная книга новоприборных [576] крестьян Туринского уезда 147-148 гг., которых прибрал воевода Никита Кафтырев в новую слободу от Туринского острогу вверх по Туре реке над Сусадкою речкою на Высокое поле, где быть государеве десятинной пашне» находится в ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 75, л. 114 и сл. А.

§ 60. См. также АИ, III, стр. 367-368, № 211, I. А

Производство названия Белослуцкой слободы от слова «слюда» вряд ли правильно. Слуда, елудка означает высокий берег. В этом смысле слово встречается, например, в житии Трифона Вятского и до сих пор сохраняется в названиях некоторых урочищ на севере (например, на реке Сухоне). Б.

Об установлении межи Верхотурского и Туринского уездов в 1645 г. см. отписку верхотурских воевод 1646 г. (АИ, IV, стр. 22-24, № 5). В ней имеется также ответ на запрос грамоты 1646 г. (приложение № 439) о «вине» верхотурского сына боярского Василия Муравьева, который ездил на межевание по поручению верхотурских воевод. А.

§ 68. В новую слободу на реке Пышме были устроены крестьяне, бобыли и захребетники, жившие в архиепископских и монастырских слободах и деревнях, а также у служилых людей, крестьян и у ямских охотников в Туринском уезде. Для переписи их был послан осенью 1646 г. тобольский письменный голова Андрей Секерин, о чем см. отписку тобольского воеводы Ивана Салтыкова туринскому воеводе кн. Петру Барятинскому (АИ, IV, стр. 65-68, № 14), на основании которой датировано приложение № 251. А.

§ 69. О заселении Пышмы, Исети и Тобола см. гл. 13 «Истории Сибири» Миллера (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 505, I). А.

§ 70. В служебной переписке Миллера (ААН, ф. 21, оп. 2, № 26) имеется его запрос в тарскую канцелярию 1740 г., в котором, между прочим, Миллер писал: «в описи тарской архивы находится столбец 138-го году под № 5 о строении в низовых ясашных волостях на Ишиме реке острожка и о присылках служилых для оберегательств от воинских людей...». А.

§ 71. О Самаровском яме см. у Хрис. Лопарева, «Самарово — село Тобольской губернии и округа. Хроника, воспоминания и материалы о его прошлом». С картою, планом и 6 видами, Изд. 2-е, испр. и дополн., СПб. 1896. А.

§ 73. Бийская крепость основала в 1709 г. В известных мне трудах Миллера истории заселения этого округа не имеется. А.

§ 74. Поход Якова Тухачевского был задуман и подготовлен в Москве еще в 1638-1639 гг. В Сибирском приказе был допрошен Яков Тухачевский, ходивший через Киргизскую степь к Алтын хану. Тухачевский наметил план похода. В прибавку к томским служилым людям он предлагал послать из Тобольска 400 человек русских служилых людей и 500 татар. Поход следовало, по его мнению, совершить «по последнему зимнему пути, что им (киргизам) бежать будет нельзя». Объединенная тобольско-томская рать, выйдя из Томска, должна была сойтись с красноярскими и кузнецкими служилыми людьми на реке Урюпе, близ Божьего озера, в центре Киргизской земли. Эти соображения Тухачевского были поддержаны находившимися в Москве томскими и красноярскими служилыми людьми. На основании всех этих данных состоялся указ о посылке экспедиции под начальством самого Тухачевского. С ним отпущено было из Тобольска 200 человек русских служилых людей, с Тюмени 200 человек и с Тары 100 человек, всего 600 человек, вместо 900, о которых он просил. В Томске должны были присоединиться еще 200 человек; к этому числу надо прибавить 20 человек кузнецких служилых людей и 50 человек красноярских — всего очень значительное войско в 870 человек, хотя и меньшее, чем намечалось. Из Москвы оно было снабжено пищалями добрыми, латами, шишаками, «гротиками», прапорами и барабанами. Поход имел место в 1641 г. После трехнедельного похода Тухачевский вступил в Киргизскую землю и разорил улус князца Ижинея, но сам [577] был окружен киргизами и подошедшими к ним на помощь монголами и джунгарами. У служилых людей нехватило пороха и свинца; пришлось отступать «отходом оборонною рукою, отоборясь верблюды», отбивая в течение четырех суток «день и нощь беспрестанно» «натиски жестокие» врагов. Среди войска началось брожение, ратные люди «забунтовали», покинули своего предводителя «на степи» и разбрелись врознь: с ним оставались всего 39 человек. Тухачевский послал в Красноярск с просьбой о помощи. Красноярский воевода Афанасий Баскаков отправил его «сыскивать» отряд в 200 человек, которые и нашли его на р. Июсе. С красноярскою подмогою Тухачевским поставил на Чулыме Ачинский острог и дождался в нем назначенного ему на смену Ивана Кобыльского. Кобыльский, приняв Ачинский острог, ходил из него походом в Киргизскую землю, перешел Июс в вступил в горы. Здесь на него напали киргизы, «не допустя до своих улусов». Бой был ожесточенный и продолжался «с 3-го часу дня и до вечера». Киргизы потерпели поражение, шертовали и выдали аманатов. Кобыльский, считая свою задачу выполненной, распустил войска и в августе 1643 г. послал рапорт в Москву о достигнутых успехах (Сиб. прик., ст. № 292).

§§ 76, 77. О путях на Енисей по Тыму-Сыму и Ваху-Елогую см. у С. В. Бахрушина, «Очерки по истории колонизации Сибири», стр. 112-114, 122. А.

§ 78. Морской путь из устья Оби в Мангазею описан подробно у С. В. Бахрушина, «Очерки по истории колонизации Сибири в XVI — XVTI вв.», М., 1928, стр. 114-120. О размерах Туруханской ярмарки говорится в челобитной торговых и промышленных людей 1644 г.: «всяких, государь, людей съезжалось в прошлых годех для торгов человек тысячи по две и больше, а те, государь, и промыслы были большие: у многих, государь, у одного человека ужин (т. е. покрученников) по 50, а в торгу у одного ж человека тысячи по две и по три и по пяти и больши» (Сиб. прик., ст. № 139, лл. 165-166). В 1630 г. из Тунгусок прибыло в Туруханское с промыслов 887 человек, летовали и зимовали в Туруханском зимовье 127 человек, всего 1014 человек. С 6 июня по 16 июля 1634 г. собрано в Туруханском сорокового и поголовного с 674 человек; в июне же отпущено на Турухане на промыслы 169 человек; всего 843 человека. В 1636 г. в приезде из Тунгусок было 707 человек; в 1637 г. в Тунгуски пошло 243 человека, вышло из Тунгусок 586 человек, всего 829 человек (Сиб. прик., кн. 26). Эти цифры подтверждают указания на крупные размеры туруханской ярмарки в первые десятилетия XVII в. Открытие пути на Лену из Енисейска подорвало ее значение. Б.

§§ 78, 79. Содержание государевой грамоты 1670-1671 гг. о построении «Мангазеи вновь на Турухане или близко Турухана, где пристойно» в Доп. к АИ, VII, стр. 348, № 74, IV. Об открытых мангазейскими служилыми людьми реках и обложении ясаком живших там народов см. далее гл. 11, а также. РИБ, II, № 213, и у Буцинского, «Мангазея и Мангазейский уезд», стр. 17, 18, 23, 24. А.

§ 80. Хотя Подкаменная Тунгуска давно уже была известна мангазейским служилым людям, которые обложили ясаком живших там остяков (кетов), но объясачение тамошних тунгусов относится к 20-м годам XVII в. и было начато, повидимому, сургутскими служилыми людьми. В 1621 г. сургутские казаки Чудин, Захар и Иван Федоровы, «когда ходили Тымою рекою на Сым волок для промысла», открыли на Подкаменной Тунгуске «новую землицу»: они нашли «тунгусов, человек с 60, а в тех... тунгусах никто не бывал и с тех... мужиков... ясак не идет, истому что их никто не знает» (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 1, лл. 190 об.-192). В 1624 г. на Подкаменную Тунгуску был послан из Енисейского острога атаман Поздей Фирсов с служилыми людьми для сбора ясака; они убили пять тунгусов «и жен и детей и оленей и котлы и соболи и лисицы и бобры и животы их статки поймали»; побитые — «закаменные тунгусы»; жалобы на Поздея принес один из «закаменных остяков», по поручению князца Томалена Ватова с товарищами, которые платили ясак [578] в Мангазею. Атаман Поздей Фирсов не отрицал того, что он побил пять «тунгусов», но объяснял, что они «пришли на него войною и побити его хотели, а те... тунгусы были неясашные» (ААН. ф. 21, оп. 4, № 22, стр. 6-7, и 5). В 1626 г. на Подкаменной Тунгуске из-за того, кому собирать там ясак, произошло столкновение между енисейскими и нарымскими служилыми людьми; грамота 1626 г. не решает возникшего спора о принадлежности Подкаменной Тунгуски к определенному уезду, а предлагает «высмотреть» — «откуды ближе и прибыльнее посылать за ясаком в ту местность» (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 12, лл. 154-159). По мангазейским ясачным книгам ясак с тунгусов на Средней Тунгуске впервые был взят в 1625 г. В ясачных енисейских книгах 1627-1629 гг. о Подкаменной Тунгуске сведений нет. В мангазейской ясачной книге 1629 г. (Сиб. прик,, кн. 19, лл. 1-52) тунгусы Усть-Тейского (при впадении Теи и Усть-Чуюнского зимовьев на Подкаменной Тунгуске платят ясак в Мангазею (Буцинский, Мангазея..., стр. 21). А.

Дубчесская слобода была основана Вороговым совместно с мезенцем Григорием Цыпаней. О деятельности Гр. Цыпани и о Дубчесской слободе см. у П. Н. Буцинского, «Мангазея и Мангазейский уезд», в «Изв. Харьк. унив.» 1893, и у С. В. Бахрушина, «Сибирские слободчики в XVII веке», в «Трудах Гос. Колониз. инст.», т. II. Б.

§ 81. Естественную границу между Енисейским и Красноярским уездами в XVII в. составлял порог на реке Енисее. Выше порога на реке Караульной, или Межевой, стояла Надпорожная Спасская слобода Красноярского уезда, а ниже порога — Подпорожная слобода Енисейского уезда. Граница между обеими слободами шла в первые годы XVIII в. «ниже порогу по речке Караульной, а Межевая то ж» (Сиб. прав., вв. №№ 566 и 1504). Б.

§ 84. О «женском вопросе» в Сибири см. статью Н. Оглоблина, указанную в примеч. к § 31. А.

§ 86. В эпидемию оспы в 1690-1691 гг. умерло в Якутске 115 казаков и 715 казачьих жен и детей и новокрещенных якутов; количество погибших от «воспы» ясачных людей по волостям и зимовьям Якутского уезда неизвестно (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 855). Об оспе у тунгусов и якутов 1691-1692 гг. см. отписку прикащика Олекминского острожка Андрея Амосова (ЧтенОИДР, 1861, кн. I, смесь, стр. 21-22) А.

§ 88. Об учреждениях, ведавших Сибирью в XVI и в начале XVII вв., до образования в 1637 г. самостоятельного Сибирского приказа, см. у П. П. Лихачева, «Разрядные дьяки XVI в.», СПб., 1888, прилож., стр. 96-98, и у Оглоблина, «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа», I, стр. 7. Перечень бояр и дьяков учреждений, управлявших Сибирью в XVI — XVII вв., будет дан в конце т. III «Истории Сибири». Для справок о них см. также статью Г. Ф. Миллера «Московские старинные приказы» (ДРВ, изд., 2-е, т. XX, стр. 317-318, 395-398). Имена вторых дьяков приказов, ведавших Сибирью, приведены также в рукописи первоначального текста гл. 8 «Истории Сибири» (ГАФКЭ, портфели Миллера, Мг 503, II), но в окончательной редакции опущены Миллером. А.

§ 89. Вопреки сказанному Миллером, «дворцами» в Московском, государстве назывались не только здания, занимавшиеся царями, но и учреждения. В Казанском дворце дела по Сибири ведались особым отделом, носившим название «Сибирского приказа», и особые подьячие сидели «в Казанском дворце у сибирских дел» (Оглоблин. Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа, ч. I. М., 1895, стр. 7). В 1637 г. Сибирский приказ был только выделен в особое учреждение. Б.

К главе девятой

§ 5. «Известия Унковского» были изданы позже в русском переводе с документами, предисловием и примечаниями Н. И. Веселовского под заглавием «Посольстве к зюнгарскому хун-тайчжи Цэван Рабтану капитана от артиллерии Ивана [579] Унковского и путевой журнал его за 1722-1724 годы», СПб., 1887, XLI + 277 + VI (калмыцкие грамоты) + карта калмыцкого кочевья контайшина владенья, составленная И. Унковским. 28 апреля 1620 г. в Золотой палате в Москве был отпуск послам Алтына царя, Биликты лабы, калмыцкого Каракулы тайши и киргизских князцов; с послами были отправлены подарки; главный посол Алтына царя назывался Тархан лаба, его товарищи — Кетя бакша и Анга, посол Биликты лабы — Зорукта Манта, посол Каракулы — Онуга, имена двух киргизских послов не указаны — все они также получили подарки (Вестн. археол. и ист., XX, стр. 41-44). Упоминаемый в наказной памяти 1620 г. Лука Васильев, вероятно, тот толмач, который ездил в Монголию с Василием Тюменцом в 1615-1616 гг., а Иван Белоголов стоял во главе неудачного посольства к Алтыну царю и в Китайское государство, отправленного из Томска в 1608 г.

О калмыцких делах в архиве Посольского, Сибирского и других приказов, хранящихся в ГАФКЭ, см. «Изв. РАН», 1919, № 16-18, стр. 1079-1092. А

§ 10. Нападения калмыков на русских, приезжавших за солью к соляному пристанищу у озера Ямыша, повторялись и в следующие годы: так, тюменский атаман Ив. Воинов в своей челобитной 1628 г. вспоминает, что когда он в 1625 г. вместе с тюменскими служилыми людьми пришли туда, «и у соляного... озера кочуют многие колмацкие люди... И нас... те колмацкие люди у соляного пристанища в острожке осадили», служилые люди дважды отражали нападения калмыков и отогнали их прочь от соляного озера (РИБ, VIII. стб. 514-515). А

§ 11. О бухарских посольствах в Тобольск и в Москву см. «Материалы по истории Узбекской, Таджикской в Туркменской ССР», ч. I, Лгр., 1933; о после Чобаке Балыкове см. ibid., стр. 137, 138, 406, 407; об «Имамкуле царе» см. также примеч. к § 19. А.

§ 12. О башкирах и их сношениях с калмыками и с Кучумовыми царевичами см. «Материалы по истории Башкирской АССР»,ч. I, М. — Л., 1936, стр. 25-28. А.

§ 13. О ногайских татарах см. у Пекарского «Когда и для чего основаны города Уфа и Самара». Сборн. Отдел. русск. яз. и слов. Акад. Наук, т. X, № 5 СПб., 1873. А

§§ 15-18. О посольстве Дм. Черкасова и Кельмамета Якшигильдеева донесение тобольского воеводы напечатано в РИБ, II, стб. 447 и сл., но Якшигильдеев назван Бегишевым. Содержание донесения передано Миллером не вполне точно: по словам Черкасова, тайша Сенгул заявил: «под его царскою высокою рукою быть хочу», тогда как Миллер говорит, что Сенгул «и слышать ничего не хотел о каком бы то ни было подданстве». Название гор «Пеньи» там же в РИБ. О столкновении Богатыря с тайшей Кагаем нет в РИБ. Б-и.

§ 19. О смерти царевича Ишима в 1624 г., о войне калмыков с мунгалами в 1624 г., о победе последних и об откочевании вследствие этого калмыков к Яику «на Картал да на Каракум», о союзе мунгалов с Казахской ордой и «з большими киргизы», о посольстве бухарского Имамкула царя из Ташкента к мунгалам, о союзе против бухарского же Турсуна царя и его союзников калмыков и о призыве на службу детей царевича Ишима см. грамоту в Тобольск 18 января 1625 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 93 об.-98). А.

§ 22. О посольстве «в Калмаки, к Мангиту тайше» Мартына Боржевицкого, посланного в 1625 г. томскими воеводами кн. Иваном Шеховским и Максимом Радиловым, и о «непригожих речах» Боржевицкого см. грамоту 12 октября 1625 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 444 об.-454). Упоминаемый в тексте указ см. также в ГАФКЭ, калмыцкие дела, 1633 г., лл. 31, 35. А.

§ 23. Сохранился наказ кузнецкому воеводе Евдокиму Баскакову 131 г., напечатанный в «Сборнике Хилкова», стр. 188-194, № 68; в нем очень ценные [580] сведения о «кузнецких людях» (шорцах). О нападении калмыков на Кузнецк в июне 1624 г. («отогнали 13 лошадей») и о неоднократном появлении в Кузнецком уезде белых и черных калмыков, о сборе ими с тамошних ясачных второго ясака железом и мягкой рухлядью, об их грабежах и о взятии в полон и притеснении жен и детей см. также грамоту… - декабря 1624 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., кн. 6, лл. 54 об.-55). О железоделательной промышленности Кузнецкого края в XVII — XVIII вв. см. «Проблемы истории докапиталистических обществ», 1934, №№ 7-8 и 9-10. А.

§ 26. К 1625-1628 гг. относятся сношения тарских воевод с калмыками-курчаками, с стоявшим во главе их «черным мужиком» Кексешом, которые в количестве до 200 человек прикочевали к верхним тарским волостям Барабе и Теренье, отняли зверовую добычу и бобровые речки, убили двух человек и вообще теснили тарских ясачных людей. На предложение посланного (летом 1626 г.) к Кексешу атамана Власа Колачникова уйти с государевой земли, Кексеш «учинился непослушен, с... государевы земли не сошел, и тех людей, которые побили... государевых ясашных людей, не сыскал, и его... Власка лаял... и говорил... чтоб к нему вперед не приезжали». В августе того же года были получены на Таре известия о том, что «Куян тайша перевезся выше Оми за Иртыш и покочевал в Тунуской волости, а иные... многие тайши кочуют по Камышлову». В виду таких вестей тарские воеводы посылали в Тунускую волость голов Ивана Кокошкина и Андрея Кропотова с тарскими служилыми людьми, литвой, казаками и юртовскими татарами, чтобы оберегать волости и, в случае необходимости, «промышлять» над калмыками. С своей стороны тобольские воеводы предлагали тарским еще раз попытаться уговорить калмыков уйти с государевой земли и вернуть полон и награбленные животы. В сентябре на Таре были получены от посланных голов известия, что калмыки еще до их прихода воевали Тунускую волость, побили ясачных татар, а некоторых из них с женами и детьми взяли в полон, направившись с ними в свои улусы вниз по Оми; калмыки намеревались итти затем на Тару, а три тайши пошли уже в Барабинскую волость. Головы направились затем в поход против калмыков. Прибежавший на Тару выходец из Калмыцкой земли русский полонянник Каширского уезда сообщил, что Урылдай, Коян и Сенгул тайши, «перелезши Иртыш, шли вверх ни Оми полтора дли и, поставя улусы свои у крепостей меж рек и озер, шли воевать... государевых волостей и пришли назад в улусы и языки привели». Через день после того, 5 сентября, была получена отписка из Барабинского острогу от атамана Поспела Голубина; он сообщал, что посылал служилых людей под улусы тайш Табытая и Сенгула, меж Омью и Чаном озером, в полуднище, но калмыки их прогнали и появились сами под Барабинским острогом, где был у них бой с служилыми людьми, к которым на помощь пришли с Убы озера из летнего острожка служилые люди и убинские татары, в виду чего калмыкам пришлось отступить. В октябре Иван Кокошкин и Андрей Кропотов вернулись на Тару; в погоне за калмыками они «ходили... за урочище за Чалу озеру днище, и тех калмыцких людей не сошли;, а дале... того места не пошли, потому что по сакме сошлись вместе многие калмыцкие люди...». После того тарские воеводы отправили к сыну тайши Турген и тайше Табытаю, вернувшемуся «с боя» с тайшами Талаем и Урлюком, юртовского служилого татарина Невруса Евгаштина просить его сыскать тех людей, которые воевали государевых ясачных людей (в числе их были люди его жены, ушедшей с Сенгулом и Кояном за Иртыш), и выслать полоненников на Тару, обещая ему вернуть зато находящийся на Таре полон (РИБ, § III, стб. 400-410, 438-441, 510, 511, 567). Вернувшийся в ноябре того же (1626) года Невруско Евгаштин сообщил, что Табытай обещал сыскать полон весной, прислав тех пленников, которые оказались у него в улусах; на отписке об этом помечено в приказе, что только «по самой нуже» следует над калмыками «промышляти воинским обычаем» (ibid., стб. 441-444). Но, несмотря на такое указание и противодействие тарских воевод, ясачные люди [581] Барабинской волости и других верхних волостей ходили исходом против калмыков в марте 1627 г., причем «погромили Талай-тайшина племянника», взяв ясырь, который на следующий день пришлось вернуть, так как догнавшие их калмыки их «осадили» и заставили «помириться и меж собя шертовать» (ibid., стб. 458-459). В последующие месяцы продолжали поступать на Тару известия о том, что калмыки разных улусов появляются в верхних волостях, намереваясь «кочевать промеж Чаны озера и Оми реки». По распоряжению тобольского воеводы, с Тары были посланы туда служилые люди, которые должны были удерживать калмыков и не позволять им кочевать на земле ясачных верхних волостей. Тарский сын боярский Ерофей Заболоцкой вел переговоры об этом с прикочевавшей сюда женой тайши Мангыта, которая не только отказалась уйти, но еще заявила о своем намерении брать ясак с ясачных Барабинской волости, «и стакався с Айдаром тайшей, поставила в прикрытие людей своих человек с 200 и больши, а велела приходить на... государевых людей на проходе, как они пойдут с Чаны в острог на Баклы-туру». Заболоцкому пришлось отступить, а посланного к тайшихе Мишку Микитина с товарищами она велела «перед собою бить и... ограбить, и они... у нее утекли ограблены донага». Кроме названных тайш и другие многие тайши с своими улусы «хотели кочевать по Оми реке меж верхних волостей и Любы и Туры и Тураши и Тунуса». В виду отсутствия служилых людей из Тобольска продолжали советовать не доводить дело до открытого столкновения и действовать попрежнему уговорами (РИБ, VIII, стб. 499- 504). Весной 1627 г. юртовский татарин Неврус Евгаштин был вторично отправлен к тайше Табытаю, который, отправляясь на «службу», приказал жене своей отдать погромный ясырь и лошадей; жена его сначала все это отдала, а потом вновь взяла обратно, требуя за ясырь и лошадей выкуп. Вернувшись 1 августа, Неврус сообщил, что и сам Табытай, кажется, хочет кочевать в «волостных местах». Отправить новое посольство к Табытаю было пока невозможно, так как он пошел в дальние кочевные места (РИБ, VIII, стб. 512-513). В том же (1627) году в октябре в Тобольск прибыли послы тайши Урлюка Тайчин и Мамыт, которые просили вернуть ясырь и животы, отнятые у людей Урлюка аялынскими татарами, бывшими в том году на соляном озере; произведенное расследование подтвердило этот факт; хотя тарские воеводы упорно не отвечали на запросы Тобольска и пробовали отрицать правильность требования Урлюковых послов, все же было установлено, что часть ясыря попала в их руки. Когда были получены эти сведения, одновременно пришли известия о новых осложнениях с калмыками. Посланный весною 1628 г. за ясаком в верхние волости Тарского уезда Богдан Байкач, уступая требованиям ясачных людей, «вотчины» которых на Оми грабили калмыки, отправился с ясачными людьми в поход против калмыков;, на бою они убили 5 калмыков и «5 изб у них сожгли» и взяли ясырю, женщин и детей 15 человек, а также 20 лошадей, 3 верблюдов, 2 куяка, тулупы и войлоки; взятые в полон ясырки сказались «Урлюкова сына улусные люди». Сыск по этому делу должен был произвести посланный в том же году тобольский сын боярский Богдан Аршинский, которому приказано было весь погромный ясырь и всякую рухлядь доставить в Тобольск, а лошадей и верблюдов оставить на месте под охраной татар, которые «колмацких людей громили»; Аршинский должен был также отобрать у тарских воевод и у аялынских татар имевшийся у них ясырь и рухлядь; некрещеный ясырь этого погрома он должен был взять с собой к соляному озеру и вести там переговоры с Урлюком или его детьми, признать правильность претензий Урлюка и передать ему ясырь. Вместе с тем Аршинский должен был «выговаривать» Урлюку по поводу грабежа людей его сына на Оми реке, что явилось причиной «задора», приведшего к тому, что Богдан Байкач «от себя с ними бился», взял ясырь и погромную рухлядь, которые после сыска будут возвращены ему, Урлюку. В ответ на это Урлюк, «видя к себе государскую милость, потому ж погромную рухлядь... велел, сыскав, отдать и во всем (государю) служил [582] и прямил и соль от соляных озер к судам на верблюдах и на лошадех велел возить, чтобы суды нагрузить», и запретил своим людям, без государева согласия, кочевать на государевой земле. При выполнении всех требований калмыкам обещано вернуть ясырь и рухлядь. По получении в июле 1628 г. от Богдана Аршинского известий о том, что им сделано на Таре, тобольские воеводы отпустили послов Урлюка обратно, сообщив обо всем в Москву, требуя указа о крещеном ясыре и о Богдане Байкаче с товарищами, которые громили калмыков. Резолюция на их отписке составлена в резких выражениях: тарским воеводам грозили опалой и расправой, когда они будут в Москве, их обвиняли в совместных «воровствах» с татарами, которые громили калмыков, так как участвовали в дележе добычи и насильственном крещении ясыря. В отношении Богдана Байкача предлагалось выяснить, ходил ли он в поход «собою», или по челобитью ясачных волостных людей (РИБ, VIII, стб. 541-559, 576). Между тем, в 1628 г. нападения калмыков на зверовые промыслы и рыбные ловли тарских ясачных людей продолжались; калмыки грабили их, забирали лошадей, котлы, платье, запасы и мягкую рухлядь и кочевали в тех местах, где тарские ясачные побывали ясачную казну и сами кормились. Уговоры воевод не действовали на калмыков. Тогда весной 1628 г. тарские воеводы кн. Юрий Шеховской и Мих. Кайсаров обратились в Москву с проектом поставить «вверх по Иртышу на Омском устье острог», приводя много доводов в пользу своего предложения. В Москве эта мысль была встречена сочувственно, и решение этого дела было передано на усмотрение тобольских воевод (РИБ, VIII, стб. 522-529, 547). А.

Кунгур основан в 1648-1649 гг. (А. Дмитриев. К истории зауральской торговли. Башкирия при начале русской колонизации. Пермская старина, вып. VIII, Пермь, 1900, стр. 124, 125). Б.

§ 28. О «воровстве» Тарского уезда верхних барабинских и иных волостей татар князца Когутейки с товарищами см. также отписку 1629 г. тобольского воеводы князя Алексея Трубецкого нарымскому письменному голове Павлу Салманову (AAН, ф. 21, оп. 4, № 16, лл. 28 об.-29). Подписавшие наказ 1632 г. дьяки Дмитрий Прокопьев и Наум Петров были дьяками в Тобольске с 31 мая 1631 г. по 11 октября 1632 г. (Барсуков. Списки городовых воевод, стр. 237). О гибели сына боярского Еремея Пружинина с товарищами от барабинских, чойских, теренинских и кулебинских татар в июне 1628 г. и сожжении построенного в 1625 г. Барабинского острога см. в отписке 1629 г. тарских воевод в Москву (РИБ, VIII, стб. 611-612). В челобитной 1629 г. тарские служилые люди рассказывают, что в числе изменников были ясачные татары всех верхних волостей (барабинцы, теренинцы, кулебинцы, чойцы и Любайской вол.); в ожидании прихода изменников к городу и в уезд было запрещено даже выходить из города; по словам челобитчиков, это была уже четвертая измена за 36 лет существования Тары (ibid., стб. 570, 571). А.

§ 29. Первый поход Богдана Байкача начался 27 августа 1628 г.; об этом походе, закончившемся 18 сентября, см. отписку тобольских воевод в Москву (РИБ, VIII, стб. 576-578) и отписку тарских воевод (ibid., стб. 612-617); в последней приводятся причины «измены» (ibid., стб. 615). 5 ноября 1628 г. Богдан Байкач отправился вторично в поход (ibid., стб. 617). Посольство из Тобольска к Когутайке тобольского татарина Кизылбая Копландеева, во главе с сыном боярским Дмитрием Черкасовым, было отправлено после первого похода Богдана Байкача; оно добилось от Когутайки с товарищами признания своих вин, «и на том [они] дали шерть на куране, что им от измены своей отстати», служить и прямить государю; им было обещано в присутствии их людей произвести крепкий сыск о насилиях над ними воевод и служилых людей, для чего Когутайка должен был прислать в Тобольск челобитчиков; за последними собирались в июле 1629 г. отправить с Тары людей. Когда же были получены известия, что «по присылке... государевых изменников верхних волостей и юртовских татар, пришел к ним и к барабинцом, к князцу Когутайку [583] с товарыщи, из Колмаков царевич Албайгирим, Ишимов племянник», посылка была отменена (ibid., VIII, стб. 606-609, 618, 619, 673; ср. далее § 32). А.

§ 31. Некоторые подробности о походе летом 1629 г. голов Федора Елагина и Богдана Аршинского к Чану озеру находим в грамоте 13 декабря 1630 г. в Тобольск (РИБ, VIII, стб. 681-683). А.

§ 32. В примечании к этому параграфу Миллер ссылается на «Ведомость Тобольской провинции южной части № 15» (ГАФКЭ, портфели Миллера, № 481, III и IV), которая не могла быть использована для настоящего издания. А.

§ 33. Упоминаемую в тексте челобитную Тюменского уезда ясачных татар есаула мурзы Гиндея Енабекова с товарищами, с резолюцией приказа, см. РИБ., VIII, стб. 517-519. А.

$ 36. О сношениях чатского мурзы Тарлава с царевичем Аблагиримом см. отписки 1629 г. томских воевод князя Петра Пронского с товарищи нарымскому воеводе Андрею Усову (ААН, ф. 21, он. 4, № 16, лл. 26, 27 и 27 об., 28 об.). А.

§ 43. О положении в Кузнецком уезде в 1627-1629 гг. см. РИБ, VIII, стб. 533-541, 596-606. А.

Сведения о смерти Тарлава не совсем точны. Тарлав в 1629 г. со всеми своими людьми бежал «из Чат» и кочевал вверх по Оби, поставя городок на речке Чингизе. «Не хотя быти под государевою рукою», Тарлав и его люди приходили на томские ясачные волости и под Томск, в Томском уезде Чатский городок выжгли и в деревнях русских и татар и всяких ясачных людей побивали. В 1631 г. томские воеводы князь Петр Пронский с товарищи послали против него Якова Тухачевского с отрядом в 300 человек томских служилых людей и чатского мурзу Бурлака с сотней чатских и томских мурз и татар. Войско выступило ранней весной, «на третьей неделе великого поста», шли нартами и на лыжах на Чингиску реку под городок Тарлава. В городке Тарлава было чатских мурз и татар и тарских барабинцев и теренинцев и калмыков 192 человека. «На выручку» к Тарлаву подошли царевичи Кирей и Аблагирим с многими людьми, с черными и с белыми колмаками и с орчаками. Тухачевский бился с ними и не пропустил их к городку и взял «изменнической городов». «А твой государев изменник Торлавка с товарищи, — писали 11 июля 1631 г. чатские мурзы Кизлак и Бурлак и другие, — во взятье городка, видячи твоих государевых изменников царевичев приход со многими людьми, из городка вон побежал на утек». За ним послан был сын боярский Ост. Харламов и служилые люди. Они настигли Тарлава и убили его на побеге. Потом опять подходили те же царевичи с черными и белыми калмыками, но Тухачевский снова от них отбился (Сиб. прик., ст. № 31, лл. 592-595, 629-633). Б.

§ 44. О вестях про калмыков, полученных в Тобольске из Тары не позднее 12 мая 1630 г., см. отписку тобольских воевод 1630 г. (РИБ, VIII, стб. 671-680). А.

§ 45. Описание тех же событий в отписке тобольских воевод на Верхотурье ранее 29 октября 1632 г. см. в ЛОИИ, Верхотурские акты, кор. 2, тетр. 7. А.

Кречетникова или Кречатья и Канканинская волости Тобольского уезда были заселены татарами, занимавшимися ловлей охотничьих птиц; татары обязаны были, вместо ясака, представлять к царскому двору соколов, челигов, беркутов и орлов. В 1668 г. в этих волостях числилось всего 12 человек, а в 1674 г. из Канканинской волости 4 человека было переведено в ясак и оставалось, повидимому, вместе с Кречатьей волостью 9 человек. Другими кречатьими волостями были волости Тарханская и Ашлыцкая (Сиб. прик., ст. № 866, лл. 81,102, 133, 134, 156. 157; ibid., № 869. не нум.; ibid., № 678, л. 181; Доп. к АИ IV, № 164; ibid., VI, 124 (III). Б.

§ 46. См. также послужной список похода тобольских татарского головы Ивана Внукова и сына боярского Богдана Аршинского «на Кучумовых внучат и на [584] государевых изменников на тарских татар и на колмацких воинских людей» 1632 г. (ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 525). А.

Служилые татары образовали в каждом городе особый корпус, во главе которого стоял назначенный русской администрацией «татарский голова» из русских служилых людей. Татарский голова командовал служилыми татарами во время походов и ведал ими в мирное время. Ему принадлежали суд и расправа над ними по всем делам, кроме «великих судных спорных дел»; он вел списки служилых и захребетных татар, следил за их благонадежностью и их поведением. Вместе с тем он являлся как бы их патроном и должен был «от русских и от всяких людей беречи их», не допуская и с их стороны каких-либо враждебных поступков в отношении русских. Татарский голова имел свой штат служащих: толмача, подьячего, даньщика татарского, приставов; он получал очень высокое жалованье (30 руб. и по 30 четей ржи и овса). Временами на эту должность назначали и заслуженных татар (в первой четверти XVII в. на Тюмени «головою» юртовских татар был Майтмас Ачекматов; в 1701 г. тобольским головою был Авазбакай Кульмаметев [Сиб. прик., ст. № 678, лл. 177, 179; ibid., кн. № 11, л: 209; кн. № 2, лл. 140, 141 об. — РИБ, II, №№ 42, 115, 159; ibid., VIII, № 11 (XXVIII). — Памятники Сибирской истории XVIII в., II, № 41 (I). — Сибирские летописи, стр. 353. — В. Я. Пигнатти. Из тобольской старины, в XXVIII вып. «Ежегодника Тобольской губ. музея»]. Б.

§ 50. Аюка (умер в 1724 г.) был сыном торгаутского тайши Пунцука (Бунчук, Мончак); с 1671 г. он стоял во главе приволжских калмыков; в 1673 г. вступил в союз с Россией. При Петре I он занимал положение среднее между положением союзника и вассала. Б.

§ 57. В переписке Уфимской съезжей избы, акты которой в XIX в. поступили в Археографическую комиссию (ныне Институт истории) и в Московский Архив Министерства юстиции (ныне ГАФКЭ), должны быть акты, относящиеся к борьбе с калмыками и Кучумовыми царевичами; впрочем, в обзоре тех из них, которые находятся ныне в ГАФКЭ (этот обзор напечатан в «Зап. Моск. археолог, инст.», т. IV, вып. 1, стр. 62-66), они не отмечены, а уфимские акты из собрания ЛОНИ, напечатанные в «Материалах по истории Башкирской АССР», ч. I, относятся ко 2-й половине XVII в. А.

§ 63. Осада Тары калмыками в 1634 г. послужила сюжетом для особой повести, опубликованной М. Н. Сперанским в т. I «Трудов Комиссии по древнерусской литературе Академии Наук СССР». Виновником нападения калмыков на Тару повесть называет «некоего от меньших татар» Кучаша Танатарова: «остави же род свой и отечество, бегун бывает и переселися в землю Калмацкую и прилепися калмацкому некоему тайше и сотворися ему верен и начат проситися, еже бо итти ему на град Тару» и т. д. Он и провел калмыков к Таре, «понеже он ведая ко граду пути, како прийти, и время и места, ту бо окаянной воспитан бысть». Калмыки доходили «даже до стены градной», многие из «гражан» и «падоша острием меча поганых, и мнози от них православнии християне пленени быша, и стада скотские отогнаша». Из контекста видно, что дело идет об осаде Тары в 1629 г. Успех набега побудил к выступлению «колмацкого тайшу» Куйшу (в 1634 г.), которого автор повести сравнивает с «древним Аммаликом». Самое нападение на Тару описано очень картинно: «Внезапу же погании приидоша даж до стен градных во оруженном одеянии светяцеся. Гражане ж едва успеша затворити врата, инии же пленени быша и отведени во ставы их. Погании ж таковая глаголаху гражаном: «раззорите град и очистите место: мы хощети кочевати зде, се земля наша есть» и т. д. «Солнцу же уклонившуся на запад, и покрыся земля нощною тмою, погании отидоша, и шед, сташа на речке, глаголемой Ибейке, от града точию за семь поприщ». Осажденные произвели ночью вылазку столь тихо, что «не бысть либо в толиких християнских воях оружное брецание и конский топот, но поганых стражи быша тогда яко глухи и слепи». [585] Русские, «яко соколы, ударишася на многие жаровлиные стада» и кололи врагов «яко свиней», «овии же в воде утопаша». Среди убитых был и сын Куйши. Застрелен был «из огнедышущей пищали» также один калмыцкий богатырь «некто силен» «бе бо честен в них и храбрость имея и силу». «Итако погании с срамом поидоша во свояси... и плененнии вси возвратишася». Победа дает повод автору вспомнить и гибель «велехвального» Олоферна, и победу Гедеона над мадианитянами, и благополучный исход «сынов израилевых» из Египта.

В той же повести говорится о нападении калмыков на Тюмень в январе 1635 г. Перед тем «града Тюмени мнози татара отечество свое оставиша и в Калмаки отбегоша». Один из них — Езеяк — совместно с «сатаниным первенцом» Кочашкой были главными инициаторами этого похода. В ярких реторических красках описывается жестокое опустошение Тюменского уезда. Калмыки увели «мужеска полу и женска с тысящу человек». Жители Тюмени попытались отбить полон и пошли вслед неприятелю. Они настигли их на р. Пышме, «от града 15 поприщ», и «не пождавшися своих», напали на них «немногим людми» и потерпели сильное поражение. «И аще не бы господь прекратил той день, конечно бы вси гражане пали острием меча поганых... Бысть же в то время убиенных и в плен сведенных мало не 2000 человек». Повесть, таким образом, несмотря на реторические прикрасы и на шаблонную литературную обработку, дает ряд конкретных подробностей и дополнений. Б.

§ 65. По другим источникам сыновья Куйши носили имена Умба и Боба (РИБ, II, стб. 338). У Палласа указаны иные имена: Dajan Chan и Dalai Ghuntaischi. Б-й.

§ 66. О нападении калмыков на Тюмень и Тюменский уезд см. также упомянутую в § 63 повесть о городах Таре и Тюмени. А.

§ 68. Здесь, как и в §§ 70-71, Миллер ссылается на архивную опись XVII в. «столпа, за приписью дьяка Григория Протопопова, отписок ко государю к Москве и в сибирские городы и остроги и из сибирских городов и острогов в Тоболеск и наказных и доездных памятей и росписей о калмацких делех и о Кучюмовых внучатах, о Девлеткирее з братьею, и о государевых изменниках о тарских юртовских и о тюменских волостных татарех сентября с 1 числа 144 году да сентября по 1 число 145 году»; в этом столпе находились грамоты, на которые ссылается Миллер в §§ 68, 70 и 71; та, которая относится к § 68, была описана в следующих словах: «Грамота, за приписью дьяка Микифора Шипулина, против тобольской отписки о приходе под слободы Чюбаровскую и под Верхнюю Ницынскую колмацких воинских людей, что они Чюбаровскую и Верхнюю Ницынскую слободы и государев посад пожгли да в полон взяли 5 жонок да дву человек убили да отогнали 30 лошадей да рогатово скота 100 животин; да в которые городы и остроги наперед сего посылованы тобольские служилые люди по вестям в прибавку, а ныне будет в тех городех и в острогех бес тобольских прибылых служилых людей быть мочно, и в те сибирские городы и остроги тобольских служилых людей в прибавку посылать не велено, для того что в иные сибирские городы: на Тару, на Тюмень в прошлом во. 143-м году государевы служилые люди ис поморских городов к прежним сибирским служилым людем в прибавку посланы многие» (ААН, ф. 21, оп. 4, № 11, л. 17 об. 18, № 23). А.

§ 70. Здесь также ссылка на архивную опись XVII в. столпа 1636-1637 гг., в которой приведен заголовок следующей грамоты: «Грамота, за приписью дьяка Микифора Шипулина, о чюрасском ясыре, которой поймал Иван Шульгин с служилыми людьми у колмацких людей Талай тайшина улусу черных мужиков у чюрасцов, у Иргентала озера, а имал тот ясырь назад у тобольских и у тарских и у тюменских служилых людей и у татар и у бухарцов и отдавал им колмацким людем назад на обмену на катайской и на тебендинской и на коурдацкой ясашной полон, и государь тобольских и тарских и тюменских служилых людей и юртовских служилых [586] татар пожаловал, велел их за тот колмацкой ясырь, которой они меж себя покупали, а у тех тот ясырь взят и отдан колмацким людем на розмену государевых ясашных волостей на полон, сыскав в Тобольску в съезжей избе записными книгами и купчими накрепко, велено давати денги из государевы казны по той цене, по которой они тот ясырь сами покупали; а будет которые служилые люди и юртовские тотаровя колмацкой ясырь покупали, а в книгах не записывали, и про тот ясырь велено сыскивать всякими людьми всякими сыски накрепко: у ково имянем и в какую цену тот ясырь покупан был, а сыскав, потому ж за тот ясырь тем людем, у ково тот ясырь взят, велено давать денги из государевы казны по купленой цене; а будет которой ясырь сибирские русские люди и татаровя имали на бою собою, а не покупали, и тем людем за тот ясырь велено давати денги из государевы ж казны по два рубли за ясыря» (ААН, ф. 21, оп. 4, 11, л. 17 и 17 об., № 21). А.

§ 71. Как и в предыдущем параграфе, Миллер ссылается на архивную опись XVII в., в которой упомянута следующая грамота: «Грамота, за приписью дьяка Федора Панова, против отписки с Уфы воеводы Микиты Вельяминова да подъячево Пахома Лучникова, что по государеву указу и по вестям посылали они с Уфы в Уфинской уезд на колмацких людей голову уфинца Федора Коловсково, а с ним ратных людей уфинцов, детей боярских 35 человек да конных стрельцов 100 человек да с ними было в зборе Уфинсково уезду башкирцов 350 человек, и божиею де милостию, а государевым счастьем, Федор Каловской с ратными людьми, сшед, колмацких людей в Уфинском уезде в вершине Уфы реки, от Уфинского города в 10-ти днищах, побили и взяли сибирских дву царевичей: Ишимовых детей Аблу да Тевку да с ними 54 человека колмаков и привели на Уфу, а достальных колмацких людей побили на голову; и в Сибири потому государевым ратным делом велено радеть и на колмацких воинских людей, проведав, велено на них ратных людей посылать» (ААН, ф. 21, оп. 4, И, л. 17 об., и 22). А.

§ 72. В передаче содержания отписки тобольских воевод Миллер допустил небольшие неточности: к урочищу Кош-Карагаю прикочевали семь тайш, не названных по именам, а Урлюк кочевал в это время на расстоянии 20 дней пути от Тобольска и 11 дней пути от семи тайш (ГАФКЭ, Калмацкие дела 1636 г., № 2, л. 94 и сл.). Б-й.

§ 86. Как видно из актов, Урлюк погиб не под Астраханью, а в Кабарде, где кабардинскими мурзами было разбито большое войско калмыков и подчиненных им татар, причем были убиты Урлюк и три его сына. Сожженые кости Урлюка были перевезены в Астрахань, откуда и были выданы калмыкам, что и послужило поводом для всех историков, которые упоминали о смерти Урлюка, утверждать, что вождь торгоутов погиб под Астраханью. Нападение калмыков на Астрахань произошло 18 февраля 1643 г. Урлюк в нем не принимал участия и находился далеко от Астрахани. Смерть Урлюка последовала почти ровно через год после набега на Астрахань. Б-й.

§ 88. В первоначальной редакции гл. 9, после этого параграфа был еще один параграф (§ 33 гл. XIV первоначальной редакцию, при переработке текста Миллером опущенный; приложения к нему см. под. №№ 526-528, 532. А.

§ 89. О посольстве тобольского казачьего головы Гаврилы Грозина к царевичу Девлеткирею 1646-1647 гг. см. ГАФКЭ, Сиб. прик., ст. 455. А.

Комментарии

1. Сохраняется орфография (здесь и дальше) подлинника со всеми ошибками.