Г. Ф. МИЛЛЕР

ИСТОРИЯ СИБИРИ

Глава вторая

ОТКРЫТИЕ СИБИРИ И НАЧАЛО ЗАВОЕВАНИЯ ЕЕ ДОНСКИМИ КАЗАКАМИ

§ 1. Завоевание и заселение Пермской и Югорской земель, которые со стороны России ближе всего граничат с Сибирью, дало первую возможность Российскому государству познакомиться с обширной и известной, но для древних совершенно незнакомой областью, называемой нами Сибирью. Большой горный хребет, отделяющий Сибирь от России, никогда не препятствовал общению народов, живших по обеим сторонам его. Я имею в виду пермяков, вогулов и самоедов, которые с давних времен поддерживали сношения между собой. Следовательно, русским поселенцам в этих местностях было нетрудно получить через них некоторые, хотя и неточные, сведения о соседней Сибири. Этому способствовала также выгодная охота на соболей и торговля, привлекавшая сюда многих. Мало-по-малу русские стали отваживаться, в сопровождении местных жителей, переходить горный хребет и таким образом, в поисках драгоценных шкурок, приобретали более достоверные сведения о состоянии страны. В этом отношении особенно отличались зыряне, жившие по берегам Вычегды и Выми.

§ 2. Я не буду здесь говорить о завоевании Пермской земли, так как это завело бы меня во времена слишком отдаленные. Но нельзя умолчать о завоевании Югорской земли по той причине, что оно дало повод к походу в самую северную часть Сибири еще при великом князе Иване Васильевиче Первом. Этот государь, имеющий великие заслуги перед Российским государством, в последние годы своей жизни особенно много заботился о распространении русской власти на народы, жившие по берегам Ледовитого океана и известные под названием самоедов, а также на их соседей-вогулов. Под 7007-м годом от сотворения мира, или 1499 г. от рождества Христова, ¹ в русских летописях описан поход, предпринятый в Югорскую землю и против вогулов, но раньше, чем о нем говорить, необходимо сделать несколько предварительных замечаний. [203]

§ 3. Во-первых, отметим, что по-русски говорят Югорская, а не Угорская земля, несмотря на то, что это последнее название, а также имя народа– угричи, иногда встречается в русских летописях. Летописцы, по-видимому, приняли такое название на том основании, что угричи или венгерцы, которые, по свидетельству русских летописей, прошли в конце IX в. н. э. через Россию, вышли из этих мест. ² Большой горный хребет, отделяющий Сибирь от России, был поэтому назван Югорским камнем или Югорским хребтом, но ни в коем случае нельзя утверждать, что местность получила свое название от соседства горного хребта и что Угория означает страну, лежащую у гор. ³ Второе замечание касается вогуличей или вогулов, ближайшего народа Сибири, живущего в непосредственном соседстве с хребтом и частью даже в самих горах. Вогулы были в те времена гораздо более отважными и воинственными, чем в настоящее время, и доставляли много беспокойства первым русским поселенцам в Пермской земле. Весьма возможно, что первый поход имел своей целью скорее усмирение, чем полное покорение этого народа.

*§ 4. Немногое, что нам известно из разрядных книг об этом походе, заключается в том, что предводителями его или, выражаясь тогдашним языком, воеводами были два князя из рода князей Ярославских – Семен Федорович Курбский и Петр Федорович Ушатый, которые имели при себе 4024 дворян и детей боярских из разных городов великокняжеской области. ⁴ В некоторых степенных книгах ⁵ кратко говорится об успехе этого похода, а именно, что были взяты многие городки, т. е. небольшие укрепления или обнесенные тыном места, где они жили, было убито и взято в плен много [204] людей, а самые знатные, называвшиеся у них князьями, приведены в Москву.

§ 5. Два года спустя, как говорят разрядные книги, состоялся еще один поход в эти местности под предводительством вышеупомянутых двух воевод и, кроме того, третьего–Василия Ивановича Заболоцкого, по прозванию Бражника. Упоминаются следующие обстоятельства этого похода. ⁶ Князь Петр Федорович Ушатый отправился с отрядом детей боярских из Вологды вперед и, пройдя 2000 верст по воде по разным рекам, прибыл к Пинежскому Волочку. Там ожидал он двинян, важан и пинежан, которым приказано было соединиться с ним. 20 июля, в день пророка Ильи, он отправился дальше в поход, и шел 150 верст рекою Колодою, которой на наших географических картах не имеется, а оттуда, с Оленьего Брода, шел он разными другими реками, между которыми самой значительной была Мезень. Наконец, рекою Печорой он подошел к городу Усташу, который прежде был, кажется, самоедским селением или маленьким городком, и стал ожидать там прибытия двух других воевод. Тут они провели осень, причем укрепили это место по русскому обычаю деревянным острогом. Выступив 21 ноября, во Введеньев день, они дошли через две недели до великого Югорского камня. Если верить описаниям, горы эти доходят до облаков, раздирая их при ветреной погоде своими вершинами. Эти горы тянутся с одного берега моря до другого. Надо иметь в виду отсутствие осведомленности у тех, которые, записывая эти сведения, невольно преувеличивали или просто не были достаточно знакомы с действительностью. Узкий проход в одном месте этих гор дал им возможность пройти через них. Они встретили множество самоедов, из которых 60 человек убили, и получили в добычу 200 оленей. От гор до первого городка Ляпина была неделя пути. Это местечко и сейчас еще является вогульским селением Березовского уезда в Сибири, расположенным на реке Сыгве, впадающей в Сосву. До упомянутого места было пройдено 4650 верст. Их встретили здесь югорские князья, которые приехали на оленях. Повидимому, русские смотрели на них, как на друзей и подданных, так как не сказано, что с ними было какое-либо столкновение. При рассказе о них употреблено [205] слово, которое может иметь двоякое значение: либо это были князья с реки Удоры или Одоры, впадающей в Мезень, либо они пришли с Обдоры – древнего остяцкого селения на месте теперешнего русского острога Березовского уезда, недалеко от устья реки Оби. После взятия Ляпина ездили воеводы на оленях, а их войско на собаках по окольным местам и взяли еще 33 остяцких и вогульских городка, причем полонили 1009 человек лучших людей и 50 князей. Сверх того, Бражник взял 8 городков и захватил в плен 8 самых знатных людей. Успешно завершив поход, они все благополучно возвратились в Москву в день Пасхи следующего 1502 г.

*§ 6. Все же является сомнительным, можно ли вполне доверять приведенным повестям в отношении года похода, или же последний поход является тождественным с предыдущим. Разные соображения подтверждают это сомнение: 1. Так, об успешном окончании первого похода в разрядных книгах не упоминается, наоборот, об этом говорится очень подробно два года спустя в рассказе о втором походе, поэтому очень вероятно, что был всего только один поход и что в указанной вторичной записи произошла ошибка. 2. Срок в два года кажется слишком кратким для двух таких далеких и трудных походов. Воеводы могли возвратиться из первого похода не ранее 1500 г., и едва ли их так быстро, уже на следующий год, послали снова обратно. 3. Невероятно, чтобы одни и те же лица, в данном случае воеводы, посылались в столь короткий промежуток времени дважды в такие трудные походы. И хотя во втором известии упоминается третий воевода, о котором не говорится в рассказе о первом походе, однако в некоторых летописях сказано, что он принимал участие также и в первом походе. ⁷ В тех же источниках о походе 7007 г. говорится, что воевода со своими пленниками возвратились в Москву в марте месяце следующего года, что вполне соответствует рассказу разрядных книг о походе 7009 г.

§ 7. Но, как бы ни было, для нас не представляет особой важности, достигнута ли конечная цель, поставленная Югорским походом, в один или в два раза. Достаточно того, что видно, каким образом уже тогда российское войско перешло через Камень и проникло в северную Сибирь. Надо думать, что столь значительные успехи и надежда сделать в этом направлении еще большее побуждали русских предпринимать неоднократно подобные походы, однако, об этом ничего не говорится в летописях. Причиной того, что это дело тогда было оставлено, могла, с одной стороны, явиться трудность пути, а с другой стороны кончина великого князя Ивана Васильевича (он умер 27 октября 1505 года). Его сын и преемник [206] великий князь Василий Иванович, если основываться на известиях чужеземных писателей, ⁸ вел много войн с Польшей, Крымом и Казанью. Он впервые внес в свой титул земли Обдорскую и Кондинскую. Под этим названием надо разуметь земли по нижнему течению реки Оби и по реке Конде, впадающей в Иртыш. Из этого можно заключить, что названные земли уже тогда в известной мере были подчинены Российскому государству.

*§ 8. Hо имеется известие, которое дает основание предполагать, что Сибирь потом опять была забыта, пока, в славное правление царя Ивана Васильевича Великого, она как бы снова была открыта благодаря стараниям одного человека, которого фамилия графов и баронов Строгановых почитает своим предком. Правда, это известие не находится в русских летописях и его приводят только иностранные писатели, ⁹ но он заслуживает того, чтобы быть включенным в российскую историю, так как идет оно из России и, кроме того, очень правдоподобно. Поэтому я вновь передам его содержание, откинув те погрешности, которые вкрались в него у иностранных писателей, и дополнив его некоторыми примечаниями.

*§ 9. Аника Строганов ¹⁰ был богатым человеком Соли [207] Вычегодской, где он завел соляные варницы, приносившие ему и государству большие доходы. К нему приезжали ежегодно люди с дорогой мягкой рухлядью и разными товарами; эти люди не всегда были русскими или из других соседних народов, в их языке, одежде, вере и правах замечалось значительное различие; приезжавшие называли себя самоедами и другими незнакомыми именами. Это вызвало в Анике сильное желание поближе познакомиться со страной, которая производит их богатства. Ради этого он заключил соглашение с некоторыми из этих чужеземцев и послал с ними сначала только 10 или 12 человек своих людей, приказав им ознакомиться со всеми условиями той страны. После благополучного возвращения их с хорошими известиями, он послал на следующий год некоторых своих родственников с мелочными товарами. Они дошли до реки Оби, завязали дружеские сношения с тамошними пародами и привезли в обмен на свои товары такое множество самой лучшей мягкой рухляди, что это заставило Анику несколько лет подряд продолжать начатую торговлю. Другие участники этого дела хотели держать втайне полученные ими выгоды от этого предприятия, но Аника не собирался скрывать свои богатства. Он покупал себе все больше земель и людей, выстроил на собственные средства великолепную каменную церковь у Соли Вычегодской, и при его содействии многие соседние селения также украсились церквами. Посколько это зависило от него, источник его богатства был неистощим, но он предпочел интересы отечества своей собственной выгоде. Он отправился в Москву и сообщил там при дворе все то, что до того узнал о Сибири и ее жителях.

*§ 10. В означенном известии упоминается, что при дворе царя Федора Иоанновича Анике много содействовал шурин царя Борис Годунов. Но тут, очевидно, произошла некоторая ошибка во времени. По крайней мере, достоверно известно, что уже при царе Иване Васильевиче различные области Сибири были подвластны Российскому государству и платили ему дань. Царский титул 1554–1556 гг. до некоторой степени доказывает это, так как в нем, между прочим, сказано: «Обдорский, Кондинский и многих других земель, Государь всех Северных берегов», ¹¹ а в титуле 1558 г.: «Обдорский, [208] Кондинский и всех Сибирских земель, повелитель Северной стороны». ¹² К этому можно прибавить, что в одной русской рукописной книге ¹³ указывается, что царь Иван Васильевич в грамоте к польскому королю Сигизмунду от 20 июля 7071 (1563) г. употребил титул «Удорский, Кондинский и всея Сибири». Но еще более выясняется это обстоятельство из известий, непосредственно касающихся Сибири, которые будут приведены в дальнейшем.

*§ 11. Я не знаю, относится ли к этому вопросу одна грамота, ¹⁴ полученная мною в Сибири, или же она имеет отношение только к Югорской земле по реке Печоре. Это – грамота 7065 (1557) г. царя Ивана Васильевича Певгею, одному из князей Орскордской и Сорикадской земель, в Юсерии. В ней сказано, что несколько царских слуг посылаются для сбора дани с этих земель. Князь Певгей должен ее собрать при помощи прочих Сорикадских князей, и либо сам ее доставить в Москву, либо прислать со своими сродниками. Дань была положена в размере одного соболя на каждого человека, что вполне соответствует условиям Сибири, где при завоевании все покоренные народы облагались прежде всего соболиной данью. Вне Сибири в Югорской и Пермской землях соболь уже в древние времена попадался очень редко. На основании этого можно предполагать, что Орскордская и Сорикадская земли находились именно в Сибири. К этому надо прибавить, что той же грамотой предписывалось всем югорским князьям и жителям земли Югорской, через которую лежал путь указанным сборщикам, со всякою безопасностью провожать их от места до места. Впрочем, весьма трудно истолковать эти названия областей и народов, совершенно неведомые в Сибири. Очевидно, в грамоту вкрались явные ошибки, так как я получил только список с нее, который, судя по почерку, может быть довольно древнего происхождения. День и месяц грамоты, когда она была дана в списке, пропущены, надо думать, по недосмотру. Эта грамота была найдена в Томске у одного тамошнего жителя, но как она к нему попала, мне не удалось выяснить.

*§ 12. Известие русских летописей о том, что татары на реке Иртыше уже тогда признавали русскую власть и доставляли некоторую дань в Москву, меньше вызывает сомнений. ¹⁵ В 7065 (1556) году в ноябре месяце [209] возвратился в Москву некий Митька Куров, который послан был в Сибирь. ¹⁶ С ним прибыл посол Сибирского князя Едигера, ¹⁷ по имени Боянда, который привез царю дань в 700 соболей, но это не была обычная полная дань. В присланной грамоте к царю князь Едигер оправдывался, что на этот раз он не мог собрать полную дань, так как на него напал Шибанский царевич и увел у него много людей. ¹⁸ Но это извинение не было принято царем, так как Митька Куров заявил, что князь Едигер мог бы доставить больше, если бы захотел. Поэтому Боянда, после того как все имевшееся при нем имущество было взято на царя, был посажен под караул, а в Сибирь к князю Едигеру были отправлены два служилых татарина – Девлет Козя и Сабаня Рязанов с грамотой, в которой царь напоминал о необходимости выплачивать впредь дань полностью. Эти татары возвратились в следующем 7066 г. и привезли с собой от князя Едигера другого посланника, по имени Истемира, который доставил полную дань в 1000 соболей и, сверх того, 100 соболей дорожной пошлины и 69 соболей вместо белок, при этом Едигер прислал шертную грамоту, в которой признавал вполне царскую власть и обещал никогда больше не запаздывать с уплатой дани. Тогда предыдущий посол Боянда был освобожден и принят царем вместе с другими послами и отпущен назад в Сибирь. С ними были посланы служилые татары, чтобы собрать дань на будущий год. Но так как князь Едигер, как сказано выше, именно в это время был побежден ханом Кучумом, то, вероятно, в дальнейшем он уже не мог платить царю какую-либо дань:

§ 13. Если верить преданиям и устным рассказам, то нужно думать, что уже в те времена ходили на судах по морю из Архангельска, Мезени и Пустозерского острога в реку Обь. Говорят, что уже во времена царя Ивана Васильевича в Березове были русские жители, которые пришли туда морем. Нельзя отрицать, что в то время ходили по морю от [210] Холмогор до реки Печоры и даже, может быть, до Вайгачского пролива, но это еще не доказывает, что доходили и до реки Оби, и что так далеко имелись русские поселения. Если даже в те времена, что весьма сомнительно, в Березове были русские, то естественнее предположить, что пришли они туда прямой сухопутной дорогой через Югорские горы, чем кружным путем по морю.

§ 14. В те времена существовало много путей из России на реку Обь по рекам, вытекающим с двух сторон из гор; и когда позволяло время года, ходили водою. Отправляясь по реке Вычегде вверх, доходили до реки Вишеры, впадающей в Каму, и отсюда недалеко до реки Лозвы, которая несет свои воды в Тавду и вместе с ней в Тобол. Отправляясь вверх по реке Выми, впадающей в Вычегду, доходили до реки Ижмы и по ней в Печору. От Печоры по трем рекам вели три разных пути к рекам, впадающим в Обь. Из них первый шел вверх по реке Шокуру и оттуда на Сыгву или Ляпину. Другой следовал по реке Олешу или Илычу и вел к Сосве. Оба пути соединялись у впадения Сигвы в Сосву и в дальнейшем до Оби составляли один путь. Третий вел по притоку Печоры Усе, из которой попадали в реку Собь и по ней также в Обь. Между всеми этими дорогами самыми обычными являлись те, которые вели на реки Сыгву и Сосву, так как они были известны с давних пор. Тот путь, по которому доходили до Лозвы, являлся новейшим и был открыт Аникой Строгановым.

*§ 15. Этот честный муж не имел основания раскаиваться в том, что послужил отечеству, не взирая на свои собственные выгоды. За свою верность он был награжден тем, что ему было разрешено занять Пермскую землю, которая до тех пор была мало заселена, что давало ему и его семье большую возможность, чем у Соли Вычегодской расширять свои владения. В это время вся местность по реке Каме, от Соли Камской до устья реки Чусовой, еще не была заселена русскими. Самый город Соликамск еще не был построен, и места эти обозначали просто, как лежащие ниже Чердыни. Аника Строганов просил эти места для себя и своих наследников во владение, на что и получил 4 апреля 7066 (1558) г. жалованную грамоту, писанную на имя его старшего сына Григория, который выхлопотал ее в Москве. Спустя 10 лет после того второй его сын Яков просил о землях по реке Чусовой, на которые ему также была дана жалованная грамота 25 марта 7076 (1568) г., после чего оба брата в 7082 (1574) г. марта 30 получили еще одну жалованную грамоту на места по реке Тоболу в Сибири. Я не упоминаю о других землях, пожалованных их детям и наследникам, так как это не касается истории Сибири. Указанные же три грамоты содержат в себе разные обстоятельства и сведения, служащие для объяснения тогдашнего состояния Сибири, а поэтому их здесь нельзя опустить. ¹⁹

§ 16. В этих грамотах прежде всего примечательно то, что Строгановым разрешено было строить города и заводить соленые варницы на Каме и на Чусовой, и для защиты от нападений со стороны ногайцев и других [211] народов окружать их укреплениями, держать в них крупные и мелкие орудия и принимать на службу пушкарей и других нужных людей. Из сказанного ясно, что этим было положено начало русского владычества в тех краях и что на реках Каме и Чусовой русские не чувствовали себя тогда в безопасности от нападений со стороны далеких ногайских татар, живших тогда между Яиком и Тоболом, потому что города Кунгур и Уфа еще в то время не существовали. Кроме того, для подтверждения нашей мысли необходимо особенно отметить, что в двух первых жалованных грамотах сказано, что послам из Москвы, отправлявшимся в Сибирь или же ехавшим из Сибири в Москву и проезжавшим через Строгановские городки, Строгановы должны были в течение нескольких лет оказывать помощь лошадьми, подводами и людьми, а также съестными припасами, но не иначе как за деньги. Необходимо пояснить, что по старинному обыкновению все служилые люди, отправлявшиеся по государевым делам, и особенно послы, во время своего пути получали безденежно от жителей тех местностей, через которые они проезжали, не только подводы, но и все съестные припасы. То, что между Россией и Сибирью действительно существовали посольские сношения, подтверждается сказанным выше, ²⁰ другой пример того же будет указан несколько дальше.

§ 17. Прежде чем говорить о третьей жалованной грамоте, надо привести царский указ от 7080 (1572) г., ²¹ в котором говорится о восстании черемисов и присоединившихся к ним башкиров, вотяков и остяков, которые подошли к Каме и грабежами и убийствами причинили там много разорения. В разрядных книгах под 7081 (1573)-м годом рассказывается: для усмирения восставших был совершон поход в Казанскую землю под начальством воевод князя Андрея Петровича Куракина, князя Бориса Васильевича Серебряного, князя Андрея Петровича Хованского и князя Андрея Дмитриевича Палецкого. В третьей жалованной грамоте Строгановым ²² находится также упоминание об этом восстании черемисов, правда, с добавлением, что как будто и хан Сибирский принимал в нем участие.

*§ 18. Далее, из той же грамоты видно, что в 7081 (1573) г. в июле месяце брат хана, по имени Маметкул, наступал на Пермь со стороны реки Тобола и, не дойдя пяти верст до Строгановского острога на Чусовой, вернулся обратно. Он побил много остяков ²³ плативших ясак русским, а их жен и детей увел в плен и велел умертвить русского посла Третьяка Чебу-кова и нескольких татар, которые шли в Казакскую орду.

§ 19. Главное содержание жалованной грамоты 7082 (1574) г. состоит в том, что Строгановым были отданы во владение все земли по реке Тоболу [212] и разрешено, по примеру их Пермских владений, заселять их людьми всякого чина, строить города и крепости, держать в них пушки, пушкарей и пищальников, плавить железную руду, где ее сыщут, и вообще использовать землю и ее богатства. За это они должны были защищать ясачных вогулов от нападений татар, а также пытаться подчинить России Татарское царство на реке Иртыше. Но отдаленность местности препятствовала Строгановым сейчас же вступить во владение пожалованными землями, и еще меньше желания имели они к тому, чтобы направить свои силы на выполнение последнего условия – подчинить татар Российскому государству. То обстоятельство, что о посылаемых в Сибирь и оттуда возвращавшихся послах говорится как в этой, так и в других жалованных грамотах, дает основание думать, что в Москве еще не рассчитывали тогда покорить Татарское царство, а думали только о том, чтобы как с татарами, так и со всеми другими соседними народами поддерживать дружеские сношения и вести торговлю, что возможно было только путем посольских сношений. Однако, едва прошло три года, как произошло событие, послужившее основанием для очень больших надежд. ²⁴

§ 20. Благодаря частым приездам персидских и бухарских посольств и торговых караванов, Россия начинала уже пользоваться результатами завоеваний царя Ивана Васильевича, распространившего русские владения до Каспийского моря. Но только строгими наказаниями можно было удержать донских казаков, необузданных в своей вольности, от разбойничьих нападений на чужеземцев. Наглость казаков доходила до того, что они нападали даже на русских послов, ездивших в Персию, причем грабили казну, посылавшуюся царем Персидскому шаху. Местности по Волге и у Каспийского моря находились в постоянном страхе перед их набегами. 1 октября 7086 (1577) г. царь послал против них стольника Ивана Мурашкина со значительным отрядом. ²⁵ Разбойники были рассеяны или убиты. Несколько тысяч из них бежало на Каму, а оттуда в Сибирь, где они, сами того не подозревая, положили основание русскому владычеству над этим большим царством.

*§ 21. Атаманом или предводителем этих людей был Ермак ²⁶ Тимофеев. Он пришел в принадлежащий Строгановым на Каме городок Орел, ²⁷ [213] выстроенный незадолго до того. Его поведение здесь не было таким вызывающим, как до этого, но и не таким, чтобы можно было оставить всякий страх перед этим неожиданным гостем. Максим Яковлев сын Строганов, ²⁸ [214] живший тогда в Орле, принял Ермака с его товарищами очень радушно и, боясь подвергнуться насилию с их стороны и как человек богатый, снабдил их всем необходимым.

*§ 22. Что касается времени похода Ермака, то обыкновенные Сибирские летописи дают об этом весьма недостаточные сведения. Разбой казаков на Волге, бегство на Каму и последующий поход в Сибирь описываются в них под одним 7089 (1581) г. Легко заметить, что это мало вероятно. Напротив того, известия, приводимые Витзеном, ²⁹ неверны в том отношении, что все события описываются у него, правда, в том же порядке, но отнесены на несколько лет раньше, а именно: разбой казаков на Волге происходил будто бы в 1572 г., отправка царских воевод против казаков в 1573 г., а бегство на Каму описано под 1574 г. Одна только Ремезовская летопись дает нам об этом сведения, не подлежащие никакому сомнению.

§ 23. В ней говорится, что Ермак, лишь только прослышал об отправке против него и его товарищей значительного войска, побежал 28 августа на Каму. Без сомнения, это относится к 7085 г., который по тогдашнему летосчислению кончался августом 1577 г., потому что год 7086, в котором упоминается октября 1 отправление Ивана Мурашкина, начался сентябрем того же самого 1577 г. Правда, нет точных указаний на то, что Ермак со своими казаками зимовал у Строгановых, и, принимая во внимание одно обстоятельство, о котором скажу ниже, ³⁰ можно думать, что этого не было. Но этому противоречит рассказ Ремезовской летописи о последующих походах, на основании чего надо полагать, что Ермак не только эту зиму, но и большую часть следующего лета провел на Каме.

§ 24. Избранд Идес ³¹ пишет, что Ермак вместе со своими товарищами бежал вверх по Каме и оттуда по Чусовой, где в продолжение некоторого времени Строганов использовал этих разбойников, как людей крепких и сильных, для работы на пашне, и они будто бы распахали ему земли по реке Чусовой, длиною в 70 миль, которые до тех пор лежали необработанными; после этого Ермак, думая, что он заслужил расположение своего благодетеля, просил его об исходатайствовании у царя прощения своих вин и, вместе с тем, предложил покорить царю царство Сибирское; и будто только после этого отправился он в путь для выполнения задуманного намерения. Если бы это было действительно так, как говорит Избранд Идес, то Ермак должен был бы прожить у Строгановых больше года. Из дальнейшего будет видно, что рассказ Избранда целиком неверен. [215]

§ 25. Следует рассмотреть одно существенное обстоятельство, а именно как велик был отряд Ермака, с которым он отправился в поход в Сибирь. Сибирские летописи говорят о 540 казаках, к которым Строганов добавил еще 40 человек зырян и русских. Часть из них являлась проводниками, другие примкнули добровольно. Это сообщение о числе людей Ермака настолько маловероятно, что можно было бы поверить в неслыханное чудо, если принимать все это за правду. Путь, которым пм пришлось идти, был не таков, чтобы его можно было пройти в один год. От недостатка же съестных припасов и великих трудностей пути они должны были лишиться очень многих своих товарищей. К тому же им приходилось в пути иметь дело с неприятелем, везде пробиваться вперед силою, и, следовательно нетрудно догадаться, сколько народа погибло в частых схватках и сколько было убито коварным образом враждебными народами. К тому же трудно себе представить, чтобы в этом отряде все отличались одинаковой выносливостью. Скорее можно сказать, что некоторые из них, потеряв надежду на благополучный исход похода, сбежали с дороги. И когда Ермак прибыл, наконец, к ханской столице на Иртыше, с кем же он мог произвести нападение и одержать победу, если вся его рать в начале похода состояла из такого малого количества людей? Ремезовская летопись описывает эти с бытия более правдоподобно. Там говорится, что отряд Ермака, с которым он чинил разбои на Волге и Каспийском море, состоял из 7000 человек, которых до 6000 человек бежали на Каму и были с ним в начале Сибирского похода; затем описывается, как число этих людей все более и более уменьшалось. Надо удивляться еще благосклонности судьбы, что такое важное завоевание было приведено к счастливому окончанию таким все же малым количеством людей.

§ 26. Когда Ермак жил у Строганова, от тамошних жителей и особенно от пришедших вместе со Строгановыми из Сольвычегодска зырян, которые ходили на звериный промысел по всем окрестным землям, он получил сведения о соседней Сибири и об удобном пути туда по реке Чусовой. Известия эти давали ему надежду, что если не удастся покорить эти страны, то по крайней мере набегами добыть оттуда столько богатств, сколько потребуется ему и его людям в дальнейшем. Представляется маловероятным чтобы Ермак с самого начала надеялся на счастливый исход своего похода, как это потом ему удалось, или чтобы он со своими товарищами отправлялся с намерением покорить Сибирь Российскому государству. К тому же и поход предпринятый им летом 7086 (1578) г., опровергает эти предположения.

*§ 27. В этом походе Максим Строганов участвовал лишь тем, что добровольно или по принуждению снабдил казаков на дорогу хлебом. Кажется, что он намеренно не оказал им той помощи, которую мог бы предоставить. Не видно, чтобы он дал им тогда в проводники опытных людей, знавших по своим прежним поездкам Сибирские земли и путь туда по реке Чусовой. Таким образом случилось, что не прошло я дня пути вверх по Чусовой, как Ермак, по неведению или по ошибке, довернул вправо по [216] реке Сылве, причем в Ремезовской летописи указывается день, когда это произошло – 26 сентября 7087 (1578) г.

§ 28. Если бы Ермак во-время заметил свою ошибку, он, может быть, вернулся бы назад и отправился бы по реке Чусовой, но он продолжал идти вверх по Сылве до тех пор, пока наступившая зима не заставила его остановиться. То место, где он тогда зимовал, и поныне носит название Ермакова городища. Вероятно, из боязни нападения со стороны окрестных татар, Ермак каким-нибудь образом укрепил место своей зимовки или огородил его стоячим тыном, откуда и произошло название городища, обозначающее место, где прежде был острог, укрепление или крепость. Зимой он посылал против вогулов отдельными отрядами до 300 человек казаков, которые вернулись с богатой добычей.

§ 29. Несмотря на то, что эти люди в продолжение многих лет добывали себе средства к жизни беззаконными делами и не отказывались от них в настоящем, нельзя сказать, чтобы они совсем забыли страх божий. Молитвою и добрыми делами Ермак надеялся заслужить для себя и своего дела милость божию. При нем находились три священника и беглый монах, которые отправляли богослужебные обряды. Весной он велел выстроить часовню во имя святителя Николая, и 9 мая, в праздник этого святого, велел ее освятить. По его приказу, строго следили за тем, чтобы никто блудом или другими греховными делами не навлек на себя гнева божьего. Кто нарушал это, того всенародно обмывали и сажали на три дня в железа. По примеру донских казаков было положено у них также наказание за неповиновение начальникам и за побег. На преступников, приговоренных к смертной казни, надевали мешок, наполненный песком и камнями, и бросали их затем в воду. Тем же, преступления которых были не так важны, насыпали песку в одежду и в таком виде сажали на некоторое время в воду. Больше 20 человек, которые хотели было бежать обратно в Россию, были казнены таким образом в реке Сылве.

§ 30. Однако, когда Ермак весной отправился в обратный путь, многие из казаков получили от него разрешение остаться на месте зимней стоянки на постоянное жительство. Это было первое русское поселение на реке Сылве. Повидимому, осталось на месте немало народа, потому что после того упоминается только 6000 человек, отправившихся с Ермаком во второй поход по реке Чусовой.

§ 31. Между тем, благодаря упомянутым выше казачьим отрядам, отправленным зимой в разъезд против вогулов, стали несколько более известны пограничные Сибирские земли. Сделалось ясно, что, в виду дальнего расстояния, нельзя было отправляться туда без достаточного запаса продовольствия и без военных припасов, нужных, чтобы дать отпор враждебным народам. Для получения же их не было иного выхода, как обратиться к помощи того же, не раз упоминавшегося, Строганова. Поэтому Ермак решил вернуться со своим отрядом к нему.

§ 32. Легко рассудить, что для частного человека представляло некоторое [217] затруднение снабдить съестными и военными припасами такое большое количество людей, отправлявшихся в столь далекий путь, поэтому и Строганов указал казакам на невозможность выполнить их требования. Однако, угрозы казаков убить его, разграбить его дом и разделить все его имущество между собою заставили Строганова вступить с ними в некоторое соглашение. Он потребовал только, чтобы точно было установлено количество запасов, необходимое для одного человека, и чтобы казаки письменно обязались, при возвращении с хорошей добычей, возместить ему стоимость выданного. Таким образом договорились на том, что Строганов даст три пушки, безоружным казакам ружья и каждому из 5000 чел. по три фунта пороха, по три фунта свинца, по три пуда ржаной муки, по два пуда крупы и толокна, ³² по пуду сухарей, по пуду соли, по безмену ³³ масла коровьего на двоих и по половине соленой свиной туши. Казаки потребовали также, чтобы на каждые сто человек им было выдано знамя, украшенное образами. Работали днем и ночью, чтобы перевешать и перевезти из амбаров и житниц все, обещанное по договору. Но когда казаки стали все это грузить на суда, последние не выдержали такой большой тяжести и стали тонуть. Из-за этого произошла некоторая задержка, так как к судам пришлось прибивать большие боковые доски, а когда и это не помогло, Ермак решил оставить часть запасов и взять только то, что можно было увезти на судах.

§ 33. Наконец, к 12-му или, как сказано в другом месте той же летописи, к 13 июня 7087 (1579) г. все было готово к отплытию. Казаки простились со своим благодетелем и обещали ему, что если они с божьей помощью возвратятся благополучно и с хорошей добычей, то не только возместят полученное от него, но еще отблагодарят его чем-либо иным. Если же им не посчастливится и их перебьют, то они помянут его благодеяния на том свете. Из предосторожности Ермак взял с собой из числа строгановских людей и из живших там зырян несколько проводников, знавших те места, чтобы опять не сбиться с прямого и кратчайшего пути.

§ 34. Таким образом, в этот поход отправились с большей уверенностью. Чтобы поднять настроение казаков, Ермак взял с собой разные музыкальные инструменты: барабаны, литавры и трубы. Над этой небольшой армией он считался как бы генералом. Самыми видными после него были два его друга, носившие звание атаманов – Иван Кольцов и Иван Гроза; к ним можно присоединить пятидесятника Богдана Брягу или Брязгу, который, хотя был чином ниже; но, как любимец Ермака, имел не меньшее значение, чем оба предыдущие. За этими тремя следовали 4 есаула, которые были выбраны из рядовых казаков; их должность состояла в выполнении обязанностей адъютантов и секретарей. За ними шли сотники или начальники над сотнями. Все войско было разделено на отряды по сто человек каждый. Такой отряд в свою очередь имел двух пятидесятников, из которых каждый [218] был начальником пятидесяти человек, и одного знаменщика, носившего знамя, а каждые десять человек имели своего десятника. Таким образом, в этом походе уже существовал известный порядок, о котором едва ли можно было предполагать, зная безудержные и неистовые нравы казаков. Как уже отмечено выше, ³⁴ те или иные проступки наказывались у них очень строго; только грабеж не считался у них преступлением и не наказывался. Казаки смотрели на этот способ добывания средств к жизни, как на свое призвание, и считали, что на чужое добро они имеют те же права, что и на свое. Но, кажется, у них было мало поводов заниматься грабежом на реке Чусовой, так как эта местность не была заселена тогда русскими, вогулы же жили только в верхнем течении этой реки, и при медленном продвижении казаков в летнее время они легко могли прятаться в лесах вместе со своим немногочисленным добром.

§ 35. Но, несмотря на это, рассказывают, будто Ермак уже во время этого похода имел такие большие богатства, что не считал возможным везти их с собой, а потому сложил их на берегу реки Чусовой в одной скале, в образовавшейся в ней пещере с выходом к реке. По возвращении он легко мог забрать эти богатства с собой. Еще поныне показывают эту скалу и называют ее в память Ермака «Ермаковым камнем». Скала находится на правом или северном берегу Чусовой, в трех верстах ниже устья впадающей с этой же стороны небольшой речки Сыльвицы и в семи верстах ниже деревни Копчика, в которой живут крестьяне Строганова и вогулы Верхотурского уезда. Люди, бывавшие в этой пещере, рассказывают, что скала очень крутая и что отверстие в ней расположено на расстоянии нескольких футов над водой; так как в нее нельзя было попасть снизу, то спустились с вершины скалы на веревках до отверстия, вошли через него и нашли очень большую пещеру, но не обнаружили каких-либо следов когда-то спрятанных там сокровищ. ³⁵ Если такие сокровища, действительно, существовали, то они могли быть частью добычи, награбленной еще на Волге, частью же это могла быть мягкая рухлядь, взятая казаками у вогулов еще во время первого похода. ³⁶

§ 36. В то время, как все это происходило у Строганова и на Чусовой, как рассказывает Ремезовская летопись, слухи о бегстве Ермака и помощи, оказанной ему Строгановым в подготовке похода в Сибирь, дошли до Москвы. При дворе опасались, что такое дерзкое и смелое дело может причинить большие затруднения Российскому государству и, в особенности, представить опасность для плохо укрепленных пермских границ. Царь Иван Васильевич приказал поэтому отправить Максиму Строганову грамоту, в которой указывал ему на его дерзость и на предстоящие оттого беспокойства и грозил ему своим гневом в случае, если дело будет иметь неблагоприятный исход, но вместе с тем обещал ему свои милости, если это предприятие послужит к пользе и расширению государства. Об этой царской грамоте, [219] подлинник которой сохранился до наших дней, в дальнейшем будет сказано подробнее. ³⁷ Мне кажется, что сочинитель летописи имел ее в виду, но он ошибся лишь во времени.

§ 37. Одно обстоятельство причинило Ермаку во время его пути по Чусовой большие затруднения. Река в своем верхнем течении оказалась такой мелкой, что требовалось много труда, чтобы тянуть по ней суда. Со слов своих предков, тамошние жители, однако, рассказывают о том, что Ермак придумал средство против этого затруднения: растягивая паруса с судов на подобие шлюзов или плотины, он подымал уровень воды в реке, благодаря чему, находившиеся впереди суда могли продвигаться вперед на некоторое расстояние. Но когда суда уходили далеко, и это не производило нужного действия, он приказывал растягивать паруса снова позади судов в более близком расстоянии, и таким образом, хотя медленно и с великим трудом, они дошли, наконец, до реки, носящей название Нижней Утки. ³⁸ Но по поводу изложенного возникают серьезные сомнения. Река Чусовая настолько широка, что ее вряд ли можно было запрудить парусами. Рассказ в той его части, которая относится к Чусовой, может быть не верен. Он скорее подойдет к следующему ходу по небольшой речке Серебрянке. Одно только верно, что этот способ передвижения с успехом применялся и на других реках Сибири даже в недавнем прошлом.

§ 38. С реки Чусовой предстояло перебраться на Туру и Тобол. Для этого надо было отыскать небольшую речку, которая впадала бы с северной стороны в Чусовую, а начиналась по близости какой-либо небольшой речки, впадающей в Туру. По ней должны были продвигаться еще некоторое время водным путем, а там, где это далее было невозможно, продолжать путь по суше, с тем чтобы на следующей речке опять двигаться по воде. Проводники уверяли, что Межевая Утка вполне отвечает этим условиям, однако при обследовании скоро выяснилось, что она недостаточно глубока и непригодна для указанной цели. Хотя она берет начало недалеко от реки Тагила, впадающего в Туру, но расстояние до Тагила от того места, где далее мелкими судами ходить по ней далее нельзя, слишком велико; других же небольших речек, впадающих в Тагил и пригодных для тех же целей, поблизости не было.

§ 39. Из-за этого мелководья Ермак должен был вернуться назад и искать другую речку. Ему указали на Серебрянку, получившую свое название от серебристой прозрачности ее воды. Отправившись по ней, он нашел [220] ее вполне удобной для плавания за исключением мелких мест, где ему пришлось применить вышеуказанный способ с парусами. ³⁹ В виду бесполезно проделанного пути по Межевой Утке, казаки слишком сильно запоздали и только с наступлением зимы пришли к тому месту, где надо было оставить Серебрянку и отправляться дальше по суше. Поэтому Ермак снова приказал разбить здесь зимний лагерь, укрепив его по своему обыкновению стоячим тыном, остатки которого еще до сих пор можно там видеть. ⁴⁰ У Ермака осталось тогда не более трех тысяч человек, так как часть его людей либо разбежалась от тяжелой работы, которую они принуждены были выполнять в течение всего лета, либо погибли от болезней.

§ 40. Недалеко от их зимовья жило много вогулов. Без особого труда их отыскали, чтобы запастись у них продовольствием, которое у казаков было уже на исходе. Отдельные отряды, посылавшиеся в течение зимы к вогулам, возвращались обычно с большими запасами. Они состояли из мяса разных зверей, убитых вогулами на охоте, и из сушеной рыбы. Было бы хорошо, если бы казаки довольствовались этим и не брали бы ничего иного, кроме съестных припасов, а из последних – лишь то, что являлось излишком у населения. Но их разбойничьи наклонности не могли этим удовлетвориться: они забирали у вогулов все, что находили, оставляя несчастный народ в их убогих юртах совершенно обобранным и без всякого продовольствия.

§ 41. Такое жестокое обращение не могло, конечно, вызвать расположения к казакам. Слух об их приходе быстро распространялся до самых отдаленных мест. Не только вогулы, но и соседственные им татары собирались во множестве, чтобы объединенными силами оказывать отпор своим непрошенным гостям. Рассказывают, что один казачий отряд отправился однажды из зимовья Ермака через Тагил на разведку до реки Нейвы. Татарский мурза, живший при этой реке, собрал столько татар и вогулов, что казаки не могли с ними справиться, и едва ли кто-либо из казаков спасся, чтобы дать весть Ермаку. На том месте, где жил этот татарский мурза, позже была построена слобода, получившая поэтому название Мурзинской.

*§ 42, В то же время Ермак должен был думать о том, как ему удобнее продолжать свой путь весной. Ему указывали для этого на небольшую речку Баранчу, которая протекала в 10 верстах от его зимовья и впадала с запада в Тагил. ⁴¹ Путь был очень удобным и ровным, так что можно было без особого труда перевезти все запасы. Ермак хотел перетащить волоком даже мелкие суда, чтобы не нужно было строить новые. Но этот труд был не под силу его людям, и поэтому казаки были принуждены бросить мелкие суда по дороге. Как уверяют живущие в тех местах русские и вогулы, на основании [221] будто бы их личных наблюдений, между Баранчей и Серебрянкой до сих пор можно видеть остатки этих судов: через прогнившие их днища проросли теперь большие деревья.

§ 43. Когда все было готово к отправлению, Ермак произвел смотр своему отряду и обнаружил, что за минувшую зиму почти половина его выбыла из строя – часть людей сбежала, часть была убита, а иные померли своею смертью. Осталось всего 1636 человек, с которыми он 1 мая 7088 (1580) г., по вскрытии рек, снова отправился в путь. Небольшая речка Жаравля впадает там в Баранчу с южной стороны. В устье этой речки Ермак велел выстроить небольшие плоты, на которых он плыл до Тагила. На этой реке строили опять струги, из-за чего пробыли там несколько недель; это место получило также название Ермакова городища, ⁴² потому что из предосторожности Ермак приказал и это место некоторым образом укрепить.

*§ 44. Во время пути по Тагилу ничего особенного не произошло. Этой рекой Ермак добрался до реки Туры, по которой и следовал далее вниз по течению. Здесь можно исправить неверный рассказ Страленберга, ⁴³ который говорит, будто Ермак через Верхотурские горы добрался до реки Туры, где из-за зимнего времени он должен был остановиться и устроить укрепление в том месте, где ныне стоит город Верхотурье; там он будто бы получил от Строганова новые запасы продовольствия и военного снаряжения, с которыми в следующую весну, на выстроенных им судах, отправился вниз по Туре и Тоболу до татарского города Сибири на Иртыше. Что в этом рассказе заслуживает доверия, будет видно из дальнейшего рассказа.

§ 45. В это время на реке Туре, в том месте, где потом был выстроен город Туринск, жил татарский князец Епанча, или по-татарски Япанза, которому подчинялись и живущие в тех местах вогулы. Он собрал столько людей, сколько только мог собрать, чтобы помешать казакам спокойно проехать по реке Туре. Первое его нападение произошло в том месте, где теперь находится село Усениново. В этом месте Тура делает большой изгиб к северу, который оканчивается только у Туринска. Это, казалось, давало Епанче известное преимущество. Не достигнув вначале полного успеха, пока казаки продвигались кружным путем по воде, он отправился кратчайшим сухопутным и снова напал на них. Но выпущенные им с берега стрелы причинили мало вреда казацким судам. Зато казацкие ружья действовали с большим успехом: одного залпа их было достаточно, чтобы разогнать весь татарский и вогульский отряд. В наказание за это нападение Ермак велел остановиться у юрт Епанчи ⁴⁴ и, по разграблении их, велел обратить в груды пепла.

§ 46. Остальной путь по Туре сопровождайся большей частью таким же разорением расположенных по берегам татарских селений. 1 августа Ермак [222] подошел к городку Чимги ⁴⁵ или Тюмени и завладел им без особых затруднений. В Ремезовской летописи, из которой я беру эти подробности похода Ермака, упоминается еще о каком-то Чингисе, которого Ермак победил, но это ошибка, происшедшая, кажется, от смешения древней истории с новой. Мне думается, что это был незначительный татарский князец или мурза, живший во времена Ермака со своими людьми в Чимге. Если бы какой-нибудь хан имел там свое пребывание, то, без сомнения, у тюменских татар сохранились бы об этом какие-либо предания.

*§ 47. Окрестности Тюмени очень красивы, и жившие там татары были богаты хлебом и скотом, а потому казаки нашли там для себя большие запасы продовольствия. Это обстоятельство, если верить Ремезовской летописи, заставило Ермака зимовать в Тюмени. Но против этого говорят все остальные сибирские летописи, из которых видно, что Ермак в то же лето дошел от Тагила до Иртыша и той же осенью взял город Сибирь, тогда как по Ремезовской летописи это произошло только в следующем году.

§ 48. В то время, как Ермак, по рассказу Ремезовской летописи, зимовал в Тюмени, он посылал в окрестности казаков, которые должны были собирать у татар не только продовольствие, но и подарки, своего рода дань, мехами. Один из казацких отрядов пришел тогда в Тарханский городок или, как он теперь называется, Тарханский острог, по-татарски Тархан-калла, место, расположенное недалеко от устья Туры, на юго-восточной стороне Тобола. До этого места распространялась власть хана Кучума, который имел свое пребывание на Иртыше, в городе Сибири. Слово тархан является почетным званием у татар и в переводе значит вольный господин. Обладатель его не обязан платить даль господину своей страны, но, в случае нужды, должен принимать участие в его походах. Что же касается его людей, то они наравне с прочими должны были платить государю этой страны известную дань, хотя и более легкую. В Тарханском городке жил такой тархан. В это время у него находился знатный татарин по имени Кутугай, посланный ханом Кучумом для сбора дани. Казаки захватили его и привели в Тюмень. Ермак, оказывая ему всяческие знаки внимания и почета, расспрашивал его о здоровье хана и его семьи. Он говорил ему, что намеревался дружески навестить хана, но в виду того, что задержался в пути, должен в следующую весну отправиться обратно в Россию. Он приказал при этом пяти своим лучшим стрелкам произвести выстрелы из пищалей, что весьма удивило татарина, прежде не видевшего ничего подобного. После этого Ермак отпустил его назад в Сибирь со многими почестями, подарками и поклонами хану, его женам, сыновьям, а также знатным мурзам ханского двора.

§ 49. Эта хитрость должна была служить тому, чтобы хан не боялся прихода Ермака и, следовательно, не готовился бы к военным действиям. Но хан оказался не таким легковерным, чтобы поверить льстивым словам и [223] уверениям человека, о котором молва сообщали столько ужасного. Кутугай, не считая теперь возможным собирать дань даже в Тарханском городке, поспешил, насколько возможно быстро, обратно в Сибирь. Он всюду рассказывал о том, какой знатный господин находится неподалеку, какие почести он ему оказывал и как в его присутствии пять казаков стреляли невидимыми стрелами. Он показывал при этом подарки, полученные им от Ермака. Прибыв в Сибирь, Кутугай явился к хану в русском цветном платье, подаренном ему Ермаком, и, передавая хану и всем прочим поклоны и подарки, сообщил те же известия. Но хотя хан принял подарки с благодарностью, однако, чувствовал печаль и страх, так как не мог поверить, чтобы Ермак вернулся обратно в Россию. Для большей уверенности он приказал вызвать к себе шайтанщиков и допрашивал их. Так как они сказали ему, что его земле грозит большое несчастье от Ермака, то хан тотчас же послал во все стороны гонцов, чтобы собрать своих людей для отпора казакам.

*§ 50. С наступлением весны 7089 (1581) г. Ермак занялся военными приготовлениями, из чего татары убедились, что он их обманул. 9 мая Ермак покинул Тюмень и отправился вниз по Туре, соблюдая все предосторожности, которые требуются в незнакомой враждебной стране. Это оказалось не лишним, так как шесть татарских князцов со своими людьми подстерегали казаков при впадении реки Туры в Тобол. Имена трех из этих князцов – Кашкара, Варвара и Майтмас – сохранились поныне в названиях татарских деревень на Туре и Тоболе. Бой с татарами продолжался несколько дней с переменным успехом. Окончательная победа осталась за Ермаком, который, побив множество татар, получил такое большое количество добычи, что не мог увезти ее на своих судах и часть ее вынужден был зарыть в землю.

§ 51. После этого сражения у Ермака осталось только 1060 человек, с которыми он продолжал свой путь по Тоболу. Когда 8 июня он хотел плыть мимо того места, где высокий обрывистый берег порос березняком и поэтому получил название Березового яра, ⁴⁶ на казаков снова напал неприятельский татарский отряд, причинявший им в течение нескольких дней много беспокойства. Но казаки пробились сквозь него без особых потерь, и татары были рассеяны.

§ 52. Еще в одном месте предстояло казакам испытать не меньшие трудности и опасности. Это там, где река Тобол очень узка и имеет крутой правый берег. Согласно Ремезовской летописи, хан Кучум приказал протянуть здесь поперек реки железную цепь и приставил к ней есаула, по имени Алышая, с большим отрядом, чтобы караулить казаков и смело напасть на них, когда цепь задержит суда. Ермак прибыл туда 29 июня и, действительно, выдержал сильный натиск. Трудно, однако, поверить тому, чтобы было применено такое средство обороны, так как не могла же одна цепь выдержать одновременно напор множества судов и течения реки. От бывшего здесь [224] сражения и стоявшего татарского караула место это получило у русских название Караульный яр. Среди жителей русской деревни с этим названием сохранился рассказ о только-что описанном сражении. Ермак, узнав о высланном против него отряде, применил будто бы следующую хитрость: он расставил на судах пучки хвороста, надев на них излишнюю казацкую одежду, затем, оставив на судах лишь необходимое для управления ими количество людей, с остальными сошел на берег в нескольких верстах от Караульного яра и напал на татар с тыла. Увидав большое количество людей на судах и подвергшись нападению на берегу со стороны еще большего числа их, татары пришли в такой страх, что тотчас же обратились в бегство, и Ермак мог свободно плыть дальше.

§ 53. Столкновения, которые уже имели казаки, и те, которые им еще предстояло выдержать, не давали основания казакам, число которых с каждым днем уменьшалось, смотреть на будущее так же уверенно, как прежде. Когда они пришли к устью реки Тавды, вверх по которой, по словам зырянских проводников, шла дальше через Югорский камень обычная дорога на Русь, казаки стояли там неделю и совещались о том, что же делать дальше. Но число желавших попытать и дальше свое счастье в Сибири превысило число тех, которые из боязни хотели вернуться обратно.

*§ 54. Обыкновенные сибирские летописи, которые ничего не говорят обо всем этом и, следовательно, не содержат также известий о сообщениях, полученных в Тюмени от Кутугая, рассказывают о некоем слуге Кучума Таусане, которого Ермак встретил в устье реки Тавды и от которого он получил первые обстоятельные известия о состоянии ханской столицы, т. е. о городе Сибири, о войске, которое хан может собрать, о вооружении татар и обо всем, что Ермаку нужно было знать. По всему видно, что Ермак, несмотря на то, что уже ранее получил эти сведения от Кутугая, не считал излишним еще раз расспросить о том же Таусана, чтобы рассказом одного проверить сообщения другого и исправить их там, где они окажутся неверными.

§ 55. Таким образом, все шло благополучно. Полученные известия воодушевили казаков и придали им бодрости для дальнейшего пути. Наоборот, к хану Кучуму приходили только плохие известия о том, что татары при всех своих попытках произвести нападение на казаков повсюду терпят от них поражение. Он приказал поэтому поспешно собрать татар, остяков и вогулов, живших недалеко, и отправить их с царевичем Маметкулом ⁴⁷ навстречу Ермаку, чтобы помешать его дальнейшему продвижению. Кроме того, он приказал укрепить рвом свою столицу Сибирь, а татарским князьцам, жившим по близости, велел сделать то же самое в отношении их жилищ. Для большей же безопасности они должны были засечь дороги на восточном высоком берегу Иртыша в окрестностях находящегося там мыса [225] Чуваша, в двух верстах выше устья реки Тобола, или, если следовать рисункам Ремезовской летописи, загородить в этом месте реку Иртыш. Наконец в устье реки Тобол он велел поставить крепкий караул, который должен был обо всем немедленно его оповещать.

§ 56. 8 июля Ермак отправился с устья реки Тавды. Но едва он проплыл тридцать верст, как недалеко от татарского селения, которое по имени тогдашнего владельца его мурзы Бабасана до сих пор носит название Бабасанских юрт, он встретил татарский отряд под предводительством царевича Маметкула. Судно, которое для разведки шло впереди других, подверглось первому нападению, но люди, находившиеся на нем, так храбро защищались, что нападавшие не могли причинить им вреда, пока не пришли на помощь другие суда. Такие отряды, посылаемые вперед для разведки, назывались прежде весьма употребительным у русских служилых людей словом «ертаулы». Поэтому в Ремезовской летописи называется это судно ертаульным стругом. Это название давно уже забыто и вместо него без нужды введено в русский язык другое чужеземное слово.

§ 57. Только после того, как приплыла вся остальная казацкая сила, начался настоящий бой. Ермак со своей ратью вступил в сражение с такой смелостью и отвагой, что для них оно кончилось полной удачей. Татарская кровь лилась в некоторых местах рекой, и путь был настолько загроможден трупами, что это мешало самим же татарам пробиваться вперед на лошадях. Тем не менее, только через пять дней татары отступили. Царевич принужден был бежать и не мог уже больше препятствовать казакам в их дальнейшем пути. Это сражение, повидимому, самое главное и самое важное, описано в Ремезовской летописи под 21 июля, но, вероятно, к этому числу относится только окончание данного похода. В противном случае было бы напрасно потрачено слишком много времени в пути от устья Тавды, а, с другой стороны, промежуток времени между этим и следующим нападением оказался бы слишком коротким. Ремезовская летопись, изобилующая вообще рассказами о чудесах, добавляет, что святитель Николай явился казакам во время сражения и ободрял их, чтобы они храбро сражались и продолжали свой путь дальше. Вслед затем та же летопись приводит рассказ о другом чуде, еще менее вероятном, признать которое можно только имея еще более сильную веру.

§ 58. Когда казаки 26 июля на рассвете достигли устья реки Турбы, впадающей в Тобол с правой стороны, то собравшаяся там большая татарская сила грозила им окончательной гибелью, если бы они осмелились двинуться дальше. В недалеком расстоянии, на правой стороне Тобола, ниже реки Турбы, находится крутой и высокий берег; он тянется далеко вниз по течению и поэтому прозван Долгим яром. Он был весьма удобен неприятелю для того, чтобы оттуда беспокоить казаков. По этой причине Ермак не решался продолжать путь. Он приказал остановиться около острова, расположенного по Тоболу, немного выше Долгого яра, советовался здесь с казаками и вместе с ними обратился с горячей молитвой к богу. В то [226] время будто бы произошло следующее: находившееся на одном из судов знамя с образом Спасителя, которое казаки больше всего чтили, само собой поднявшись со своего места, пошло якобы по левому берегу вниз по течению реки Тобола. Когда Ермак и казаки это увидели, то, воспрянув духом, они будто бы двинулись со всеми своими судами вслед за знаменем, причем божеская помощь была так явна, что бесчисленные стрелы, которые беспрестанно на них летели, не причинили казакам ни малейшего вреда. После того, как они благополучно миновали это опасное место, знамя будто бы снова стало на свое место.

§ 59. В то же время татары, по словам Ремезовской летописи, должны были наблюдать следующее видение. Им казалось, что вдоль левого берега Тобола по воздуху двигался над казаками в великом сиянии некий царь, престол которого несли на плечах множество вооруженных и крылатых воинов. Сам царь держал в руке обнаженный меч, которым он все время грозил татарам. Когда некоторые из них, по своей дерзости, в это видение стреляли, у них будто бы отнимались руки, а луки их разрывались. Это привело их в такой страх, что они не могли больше следить за движением казаков, но поспешили только известить обо всем виденном хана, чем и его повергли в великий страх.

*§ 60. Теперь Ермак мог продвигаться беспрепятственно. Он дошел бы без всякого сопротивления до Иртыша, если бы не захотел снова испытать свое счастье. На правой стороне Тобола, в 16 верстах от устья, находится озеро, шириной от 30 до 40 саженей, по форме представляющее овальную дугу и занимающее большое пространство. Концы дуги почти сходятся вблизи реки и соединены с Тоболом протоком. У этого озера жил некий знатный татарин, по имени Карача, состоявший при хане в качестве доверенною советника. Его местожительство в некоторых летописях называется Карачиным городком или Карачиным улусом, а потому озеро, на берегу которого он жил, называется еще поныне по-русски Карачиным озером, а по-татарски Карача-куль. Ермак надеялся получить здесь много богатств и большие запасы продовольствия, если, ему удастся овладеть этим местом. По прибытии сюда, 1 августа, он вышел с казаками на берег и учинил на этот городок стремительное нападение.

§ 61. Все сибирские летописи согласны в том, что это место было тогда взято казаками. В Ремезовской же летописи сперва было написано то же самое, но впоследствии в нее был вклеен лист, отличающийся от прочих почерком и рисунками; на этом листе сообщается, что для защиты городка собралось великое множество татар, перед которыми казаки не могли устоять, они будто бы пришли в такой страх, что даже не отважились здесь оставаться, по приняли поспешное решение вернуться обратно в Россию и будто бы в тот же день отправились в путь. После этого идет в той же летописи описание далекого пути вверх по реке Тавде, который Ермак избрал будто бы для своего возвращения. Во время пути одним вогульским шайтанщиком было ему предсказано, что он придет не на Русь , а вернется [227] обратно к Иртышу и еще будет иметь успех в борьбе с татарами. Так это и случилось. 4 октября Ермак вернулся снова на дорогу, ведущую к Тоболу, и, достигнув 4 ноября городка Карачина во второй раз, благополучно занял его, а затем продолжал свой путь к Иртышу.

§ 62. Хотя все это описано очень подробно, но все же нельзя принять этот рассказ, так как иначе было бы спутано все счисление времени. Позднее же время года, именно ноябрь месяц, когда в тех краях реки давно уже покрыты льдом, вызывает сильное сомнение в правдивости того, о чем рассказывается на этом вставном листе. Ниже мы увидим, ⁴⁸ как Ермак, после занятия города Сибири, двинулся в поход вверх по реке Тавде, чтобы обложить ясаком живущих там вогулов. Этот поход, по всем данным, совпадает с тем, о котором говорится в изложенном сообщении. Так как поход был описан не в то время, когда он произошел, а много лет спустя по воспоминаниям и устным рассказам, то легко могла произойти при этом ошибка, вследствие которой весь этот рассказ был внесен не в то место летописи, где ему надлежало быть, и так как одна ошибка вызывает обычно другую, то все это прикрашено другими будто бы случившимися в то же время обстоятельствами и событиями.

§ 63. Таким образом Ермак занял городок Карачин 1 августа 7089 (1581) г. Он получил там в добычу большое количество золота, серебра и драгоценных камней, а также много хлеба, скота и меда. Успех, несомненно, поднял дух казаков и вызвал в них вновь сильное желание продолжать поход. Как раз в это время был пост, который по православному обряду кончался 15 августа в день Успенья и продолжался 14 дней. Ермак по особой своей набожности продолжил его до 40 дней, чтобы этим способом испросить у бога счастья и успеха в своих дальнейших делах. Все это время он спокойно пребывал в Карачином городке, не предпринимая ничего против татар, которые и со своей стороны его не беспокоили. Кучум ограничился тем, что приказал расставить сильные отряды по дороге между его столицей и казаками, чтобы заставить их отказаться от мысли преодолеть такое множество врагов и вернуться обратно в Россию.

§ 64.После этого в Ремезовской летописи приводятся опять рассказы о чудесах и видениях, которые в то время якобы случились и были видимы. Хану и всем татарам снова, как об этом уже говорилось в первой главе этой «Истории», ⁴⁹ явился большой и великолепный город с церквами и колокольнями над тем местом, где потом был построен город Тобольск, и будто бы они слышали там звон колоколов. Точно также появились будто бы опять два зверя, которые, как и прежде, дрались на острове в устье реки Тобола. ⁵⁰ Они вступили между собой в полдень в жесточайшую борьбу, закончившуюся тем, что маленький черный зверь победил, наконец, большого белого, последний в течение трех дней лежал мертвым на острове на виду у всех [228] людей и особенно у тех, которые по повелению хана были поставлены для караула в устье Тобола. На четвертый день с другой стороны Иртыша появились татары в маленькой лодке, чтобы посмотреть мертвого зверя. Но едва они проехали середину реки, как этот зверь вдруг вскочил и с ужасным ревом бросился в реку. Сочинитель Ремезовской летописи замечает при этом, что татары истолковали это видение таким образом, что они со временем снова завладеют Сибирью, потому что белый зверь, представляющий татар, после того, как его одолел и убил черный, снова ожил. Вот почему в своих последующих частых восстаниях против русских они надеялись добиться успеха. В настоящее время об этих видениях и их толкованиях у татар не сохранилось однако, никаких рассказов.

§ 65. По окончании установленного им сорокадневного поста Ермак решил, что уже достаточно заслужил милость божию и может теперь смело выступить против татар. 14 сентября 7090 (1581) г. он снова двинулся вперед на судах. Но ему стоило большого труда добраться даже до Иртыша, так как в устье Тобола его подстерегал татарский отряд. В Ремезовской летописи говорится, что с Ермаком оставалось тогда только 45 человек, но здесь при списывании вкралась, очевидно, ошибка: вероятно, здесь должно стоять число 500, которое по всем прочим летописям показывает количество людей Ермака, бывших с ним во время сражения с Кучумом; что их было не меньше, ясно видно из рассказа о последующих сражениях, об отправленных в разных направлениях отрядах и других событий.

§ 66. От устья Тобола отправились они немедленно вверх по Иртышу вдоль западного берега и, пройдя две – три версты, достигли того места, где сейчас находится татарская деревня Заостровные юрты. Там в небольшом укреплении, которое, по примеру других, называлось городком, жил в то время татарский мурза Атик. Ермак вышел на берег и овладел без особого сопротивления этим местом, которое в дальнейшем служило ему становищем в куда было перенесено все, находившееся на судах.

§ 67. Опасаясь нападения, казаки всю следующую ночь не спали. Это дало им случай снова подумать о своей чрезмерной смелости и о превосходных силах татар, которые в будущем могли причинить им мало хорошего. Снова возник и обсуждался между ними вопрос о том, не лучше ли во-время вернуться назад в Россию, чем подвергать себя далее очевидной опасности быть совершенно уничтоженным врагами. Те, которые желали вернуться, говорили, что каждому из них придется одолеть, по крайней мере, от 10 до 20 татар, пока они почувствуют себя в некоторой безопасности, и что каждому легко рассудить, насколько это трудно и почти невозможно. Другие возражали им на это, что не все ли равно, где умирать, и что, если они вернутся в Россию, им придётся заняться прежним делом на Волге, убивать своих братьев христиан и через это самим погибнуть, здесь же они будут убивать только бусурман, и если им самим суждено погибнуть, то эта судьба их не хуже той, которая ожидает их в России. При этом указывали и на позднее время года, которое не давало никакой надежды вернуться назад. Ермак [229] держался именно этого мнения и указывал казакам, что если они будут бояться и не используют уже имеющиеся у них преимущества и таким позорным бегством порадуют врага, то все же надо ожидать дорогою гибели от мороза, голода и многих других трудностей. Наоборот, проявлением своей прежней храбрости здесь можно надеяться не только сохранить себе жизнь, но еще заслужить вечную себе славу, завоевав для отечества могущественное царство. Если же судьба решила послать им смерть, то для отечества будет больше пользы, а для них больше чести, если при этом они нанесут урон врагам, чем тогда, когда они найдут себе смерть где-нибудь в неведомом месте с явной пользой только для одних врагов.

§ 68. После таких уговоров казаки приняли единодушное решение не думать больше о возвращении в Россию, не поддаваться страху и не падать духом, но попрежнему смело нападать на врага и, в случае необходимости, умирать друг задруга. Действие принятого решения сказалось вскоре после того, когда хан Кучум, лично предводительствуя татарами, решил 1 октября силой принудить казаков к отступлению. Ермак со своими казаками смело направился ему навстречу до того места, где под высоким Чувашским мысом хан приказал засечь дороги или, как это сказано выше, запереть Иртыш. ⁵¹ Он еще раньше замышлял овладеть небольшим городком, расположенным на этом месте и укрепленным валом и рвом. ⁵² По сравнению с прежними этот городок казался ему более удобным и безопасным, чтобы устроить там место своего пребывания. Хотя не удалось взять городок, но и хан ничего не мог сделать против казаков и должен был отступить с большим уроном для себя, а Ермак со своими людьми благополучно вернулся в городок Атик. Здесь он решил собирать необходимое продовольствие для предстоящей зимы, но из-за сопротивления татар и боязни разъезжавших татарских отрядов удалось получить немного, а потому пришлось довольствоваться небольшим запасом пшеницы и полбы, которая представляет вид яровой пшеницы и возделывается в Сибири главным образом татарами-магометанами.

§ 69. Недостаток продовольствия заставлял казаков горячо желать иметь поскорее решающее сражение с ханом. Такой случай представился 23 октября, когда большой отряд татар появился наверху Чувашского мыса и внизу у засеки. Казаки с криками «С нами бог» бросились из городка Атика в наступление. Царевич Маметкул, который был во главе татар внизу на берегу реки, защищался очень храбро. Отряд татар под предводительством самого хана действовал не менее решительно на Чувашском мысу, усиленной стрельбой из луков стараясь помочь находящимся внизу. Но всего этого было недостаточно, чтобы заставить казаков отступить. Счастье, очевидно, было на их стороне, и они одержали над неприятелем такую полную победу, что Кучум и Маметкул должны были думать [230] только о спасении своей собственной жизни. О потерях казаков ничего не говорится в летописях. Но известие об этом имеется в синодике соборной церкви в Тобольске, где сказано, что в этом сражении погибли 107 казаков, которым и поныне ежегодно в первое воскресенье великого поста поется «вечная память».

*§ 70. В Ремезовской летописи по поводу этого сражения отмечено, что Кучум, кроме обыкновенного оружия татар: стрел, луков, копий и сабель, имел еще две пушки, которые он поставил против казаков на Чувашском мысу, но казаки будто бы умели их заговаривать, так что эти пушки не могли им причинить никакого вреда, а потому хан, вынужденный бежать, будто бы приказал сбросить их с высокого берега в реку Иртыш. Здесь необходимо объяснить и исправить известие Витзена, который неправильно рассказывает, ⁵³ будто бы хан бежал из города Сибири, который он постоянно смешивает с городом Тобольском, и велел при этом сбросить в Иртыш две имевшиеся у него чугунные большие пушки, из которых каждая была длиною в два аршина и стреляла сорокапудовыми ядрами. Одну из них казаки потом вытащили из реки, и она будто бы в его время находилась в Тобольске. Может, правда, возникнуть сомнение, откуда же Кучум мог взять эти пушки, так как татары в Сибири не умели их лить, и нельзя предположить также, что он получил их из Бухары, где в то время также не знали пушечного дела. Но если мы согласимся с тем, что сказано в первой главе этой «Истории», ⁵⁴ а именно, что Кучум ездил в Казань, то могло случиться, что он привез в Сибирь эти пушки оттуда, а к казанским татарам они могли еще раньше попасть в качестве добычи от русских. Но трудно найти подтверждение тому, что казаки вытащили из Иртыша одну из этих пушек и что в то время, когда было написано это известие Витзена, она находилась в Тобольске. Этому нет ни малейшего подтверждения ни в летописи, ни в архивных делах, ни в преданиях местных жителей, ни в наличном составе имеющейся в настоящее время в Тобольске артиллерии. ⁵⁵

§ 71. Следствием описанного сражения было то, что на следующий день, 24 октября, все остяки из местностей по Иртышу, которых хан вызвал для усиления своего войска, покинули его и со страхом разбежались по своим юртам. При всей своей простоте эти люди не могли не понять, что татарскому владычеству наступает конец и что им придется скоро подчиниться новым [231] властителям. Можно поверить и тому, что блестящие победы казаков и поражения, понесенные татарами, считавшимися всесильными, содействовали тому, что некоторые из татар в скором времени добровольно подчинялись русским и начали платить им ясак. ⁵⁶

§ 72. В связи с бегством хана Кучума обыкновенные сибирские летописи сообщают, что сейчас же после понесенного поражения он возвратился в свой столичный город, поспешно собрал все свои драгоценности и в следующую же ночь бежал со всеми своими людьми. Ремезовская летопись говорит, что он оставался в Сибири до 25 октября и якобы во сне имел видение, как будто небо разверзлось со всех четырех сторон и появилось множество сверкающих и крылатых воинов, на которых было страшно смотреть; они окружили его столицу и настойчиво говорили ему, чтобы он покинул страну, которую бог отдал христианам. После этого в тот же день и последние вогулы, которые еще оставались при хане, по примеру остяков, покинули его и побежали через Ескальбинские болота в свои юрты. Хан же будто бы только в следующую ночь, с 25 на 26 октября, обратился в бегство и с ним вместе убежали все знатные татары из городков Чуваша, Бицыка, Сузгуна и Абалака.

§ 73. Что касается времени бегства, то наибольшего доверия, как кажется, заслуживает Ремезовская летопись по тому порядку, в котором передаются в ней события, а, главным образом, потому, что в ней сообщается, что казаки узнали о бегстве хана только 26 октября. Принимая во внимание близость расстояния, бегство не могло бы так долго оставаться неизвестным, если бы оно произошло в ночь с 23 на 24 октября. По поводу вогулов, которые возвратились в свои юрты через Ескальбинские болота, необходимо заметить, что Ескальба или, правильнее по татарскому произношению, Есвальга – татарское селение на Иртыше ниже Тобольска, от него через низменные болотистые места ведет прямая дорога к реке Конде; следовательно, эти вогулы приходили с верховьев реки Конды. Что касается названия татарских городков, из которых три уже известны по прежним событиям, то остается только сказать, что Абалак или по-татарски Ебалак было местечко на высоком восточном берегу Иртыша, в пяти верстах выше ханской столицы Сибири, где впоследствии было построено русское село под тем же названием. Под бежавшими же вместе с ханом знатными татарами, юртами которых казаки завладели уже раньше, я имею в виду Карачу или мурзу Атика, но о них и особенно о первом речь будет итти в дальнейшем изложении. ⁵⁷

§ 74. В приведенном известии Витзена ⁵⁸ сообщается, что Кучум еще до прибытия казаков, как только получил первые сведения об их приближении, отправил свою жену и всех детей для безопасности в Абалак. Но это мало вероятно. Не говоря уже о том, что Кучум имел несколько жен, [232] которые после попали в руки русских, Абалак не был таким хорошо укрепленным местом, как тогдашний город Сибирь, и в этом отношении не являлся более безопасным. Может быть, хан это сделал для того, чтобы во время его военных действий женщины не мешали ему, или же чтобы при нужде, в случае бегства, удобнее было по пути забрать их с собой. Но все это не имеет для нас значения. Мы снова встретим Кучума впоследствии в степи у реки Ишима, где он, по обыкновению степных кочевников, кочевал с места на место в кибитках, как об этом устно рассказывают тобольские татары. Кучум со своим кочевьем доходил иногда до Явлутуры, тогдашнего татарского городка при реке Тоболе, где в последующие годы был построен Ялуторовский острог.

§ 75. Между тем Ермак со своими казаками, сделав все необходимые приготовления, решил использовать одержанную им победу. Но ему едва ли что-либо оставалось делать, так как, когда казаки 26 октября подошли к ханской столице Сибири, чтобы принудить ее к сдаче, они узнали к своему большому удивлению и удовольствию, что хан ее уже покинул. Но так как Ермак опасался, что оставление Сибири было только хитростью, имевшей целью ослабить его бдительность и чтобы снова неожиданно на пего напасть, он приказал тщательно обследовать все окрестности и повсюду расставить караулы и только после этого, в тот же день, торжественно въехал в город, намереваясь сделать его местом своего будущего пребывания.

*§ 76. Развалины этого бывшего столичного города, если только такое место, каким, повидимому, было оно прежде, вообще можно назвать городом, видны еще до сих пор. Высокий восточный берег реки Иртыша имеет там большую, чем обычно, высоту. Как это вообще бывает в тех местах, где река, протекая, подмывает берег, так и здесь часть горы обвалилась, и потому берег подымается здесь со стороны реки почти перпендикулярно. Наверху горы, если смотреть по течению реки, имеется буерак, по которому течет небольшая речка, которая по имени города носит по-русски название Сибирки. Татары не имеют для этой речки особого названия. В виду крутизны с этой стороны горы совсем нет выхода. С третьей степной стороны горы имеется долина, которая спускается сверху в буерак к речке Сибирке; отсюда можно было, пожалуй, добраться до того места, где находился город, но так как и здесь довольно крутое место, то подъем требовал больших усилий. Только четвертая сторона постепенно спускается к берегу и отсюда, должно быть, был доступ к городу. То же самое и теперь, когда едешь для обозрения : указанное место именно с этой стороны прежде всего бросается в глаза. Оно представляет небольшую круглую гору, которая по уступам была укреплена тройным валом и расположенными между ними рвами, причем один вал был выше другого. Эти валы окружают город только со стороны долины и со стороны, доступной для подъема. Обе другие стороны, от Иртыша и от буерака, где протекает Сибирка, не требовали каких-либо укреплений. В некоторых местах валы и рвы с течением времени так заросли, что они едва видны. Внутреннее пространство имеет приблизительно 60 саж. в [233] диаметре. Из этого можно заключить, что, кроме хана, его семьи и людей, там могли жить только немногие знатные татары, если не предполагать, что это место в то время было значительно больше. Уверяют, что со стороны реки часть площади, много или мало – неизвестно, была подмыта водою и обвалилась. От домов или постоянных жилищ не осталось там никаких следов, кроме некоторой неровности почвы в разных местах, почему и можно заключить, что здесь когда-то стояли жилища. Если это так, то они были сделаны из дерева, на манер татарских построек в Сибири, или, по бухарскому обыкновению, построены из необожженных кирпичей, так как от них не осталось никаких следов. В некоторых местах сохранились ямы, которые могли служить погребами. Говорят, что некоторые из них вырыты недавно, так как там искали драгоценности, и иногда не безуспешно.

§ 77. Я отметил выше ⁵⁹ несходство в исчислении времени, которое имеется в рассказе о зимнем пребывании в Тюмени в обыкновенных Сибирских летописях и в Ремезовской летописи. Так как отличие касается, главным образом, только этого обстоятельства, все же остальное легко можно согласовать, то необходимо здесь заметить, что я, следуя, главным образом, Ремезовской летописи в изложении повседневных событий, не нашел в ней никакой неточности, кроме той, которая находится на вклеенном в нее листе в рассказе о походе на реку Тавду. ⁶⁰ В виду этого и в отношении времени, когда город Сибирь был занят казаками, я принимаю то, которое указано в Ремезовской летописи. Правда, что касается до этого события, то и все остальные летописи сходятся на том, что вступление казаков в город имело место 26 октября, в день памяти св. Димитрия. Дни церковных праздников и дни именин хорошо известны простому народу, и это содействовало лучшему запоминанию событий. В счете же лет могла произойти ошибка. В виду этого меня не смущает то, что обыкновенные летописи, которые описывают не по дням события похода по рекам Туре и Тоболу, а также степенные книги и все другие хронографы из которых обычно одни с других списаны или сокращены, указывают взятие города Сибири в 7089 г. вместо настоящего 7090 г.

§ 78. Перед казаками стояла теперь задача не только владеть пустым городом, но прежде всего заставить окрестные народы признать новую власть и подтвердить это признание уплатой ей ясака. Казакам посчастливилось опять больше, чем они могли надеяться вначале. Остяки, участвовавшие в бою под Чувашским мысом, ⁶¹ вернувшись домой, описывали своим собратьям подвиги казаков в таких страшных красках, что те поняли, что будут в безопасности только тогда, когда они заслужат милость новых властителей добровольным подчинением и поднесением богатых подарков. Уже на четвертый день после въезда в город Сибирь к Ермаку явился остяцкий князец с реки [234] Демьянки, по имени Бояр, со множеством народа и привез в подарок, кроме большого числа драгоценной мягкой рухляди, также много съестных припасов и особенно рыбы. Ермак показал себя при этом не ненасытным разбойником, а милостивым государем, который довольствуется тем, что ему приносят его подданные, не разоряя себя. Ермак приветливо встретил остяков и отпустил их назад честно.

§ 79. Таким же образом пришли с приношениями в город Сибирь с рек Иртыша, Тобола и с их притоков многие татарские семьи, которые покинули свои юрты из боязни казаков и бежали в отдаленные места. Они были приняты также приветливо. Ермак, который надеялся совершить еще много удачных завоеваний в пространной и дикой Сибири, хотел приобрести любовь своих подданных и тем положить основание спокойному владению ими. Он разрешил татарам жить в их прежних улусах, заверив их, что если они будут добровольно подчиняться ему и жить в покое, то не подвергнутся ни малейшему насилию со стороны казаков; наоборот, им будет оказываться всяческая помощь и защита против всех врагов, особенно в случае посягательств на них бывшего хана Кучума.

§ 80. Случилось таким образом, что эти места, действительно, пребывали некоторое время в желанном покое. Казаки небольшими отрядами часто разъезжали по татарским селениям, не замечая никакого озлобления против себя. Но благодаря этому они стали слишком смелы, считали себя в полной безопасности и позабыли даже о необходимости сохранять осторожность против происков хана Кучума, пока не произошел следующий случай, напомнивший им об этой необходимости. Отряд в 20 казаков отправился 5 ноября на Абалак на рыбную ловлю. Там на высоком берегу Иртыша, на лугу, имеется длинное и узкое озеро, соединяющееся с рекой протоком и носящее русское название Абалакского озера, а по-татарски Ебалак-бюрень. ⁶² На этом озере казаки ловили рыбу, и ловля должна была продолжиться несколько дней. Беззаботно легли они ночью спать. Царевич Маметкул, который, находясь поблизости, незаметно следил все время за движениями казаков, неожиданно напал на них и перебил их во время сна. Только одному из них удалось спастись бегством и в ту же ночь сообщить Ермаку обо всем случившемся.

*§ 81. В своем гневе из-за невинно пролитой крови Ермак не мог успокоиться, пока не отомстит врагу. С достаточным количеством людей он без промедления отправился в поход, чтобы нагнать Маметкула, и ему это удалось сделать в недалеком расстоянии от того места на Иртыше, где сейчас находятся татарские Шамшинские юрты. Он шел так поспешно, что царевич никак не рассчитывал на такое быстрое преследование. Враги сильно поплатились за причиненное ими зло. Множество татар было перебито и только немногим удалось бежать вместе с царевичем. На обратном пути Ермак взял с собой тела убитых казаков и похоронил их на Саусканском [235] мысе высокого восточного берега Иртыша, в нескольких верстах ниже города Сибири, где на татарском кладбище ⁶³ прежние ханы, как говорят, хоронили членов своей семьи. Под этим мысом, по обеим сторонам реки, находится упомянутая выше татарская деревня Саусканский аул. ⁶⁴ Принимая за день убийства казаков 5 ноября, я следую снова Ремезовской летописи и меньше всего полагаюсь на прочие летописи, которые относят это убиение к 5 декабря, тем более, что и синодик Тобольской соборной церкви называет тот же день 5 ноября, в который им положено производить вечное поминовение.

§ 82. В то же время владения казаков еще более увеличились, так как 6 декабря явились к Ермаку два князца Ишбердей и Суклем, привезшие ему много подарков и запасов продовольствия. Первый пришел из местности по ту сторону Ескальбинских болот, о которых я выше упоминал, что они были по реке Конде. ⁶⁵ Но татарское имя Ишбердей заставляет предполагать, что он прибыл с реки Тавды, куда вел обычный путь с Иртыша через Ескальбу, которым пользовались тогда, когда замерзали озера и болота. Летопись восхваляет этого Ишбердея за то, что в последующее время он был преданным слугою России и многих других князцов с их родами помог обложить ясаком, служа проводником казакам, которых отправляли к ним с этой целью.

*§ 83. В виду только что упомянутых и ранее приведенных обстоятельств ⁶⁶ Ермак из предосторожности заставлял все народы шертовать по их вере и давать обещания покорности. Он налагал на них ясак, который они должны были ежегодно платить. Смотря по местности, ясак состоял из разной мягкой рухляди, но большею частью из соболей. Таким образом, Ермак оказался владетелем небольшого государства, где для удержания власти ему нехватало только большего количества соотечественников и европейского военного снаряжения. Очевидно, это заставило его, по возможности скорее, сообщить о своих завоеваниях царскому двору. Передавая эти земли под власть русского царя, он надеялся получить от него прощение своих прежних вин.

§ 84. Для выполнения этого намерения был избран атаман Иван Кольцов, который с 60 казаками отправился в Москву. Он повез с собою всю собранную мягкую рухлядь и челобитную царю, которая, по словам летописей, была следующего содержания: Изволением божиим и великаго государя царя и великого князя Ивана Васильевича счастьем Ермак со своими товарищами взял Сибирское царство, победил и обратил в бегство хана Кучума, под его царскую руку многих татар, остяков и вогулов привел к шерти на том, что быть им под его царскою рукою до окончания веку и давать им ясак ежегодно, а на русских людей никакого зла не мыслить и не делать, и которые из них похотят служить государю, те будут приняты на [236] казацкую службу, и тем бы его государскую службу служите ревностно, как подобает верным подданным, с божьею помощью и насколько хватит сил выступати храбро против недругов царя и самим никогда не изменять, не отъезжать к хану Кучуму, к его людям и к другим враждебным народам, но посвятить всю свою жизнь с полной готовностью государевой службе.

§ 85. К этому следует еще прибавить, что Ермак, как пишет Витзен, ⁶⁷ в отправленной челобитной просил о милостивом прощении своих прежних вин и указывал царю на необходимость послать в Сибирь воеводу, который управлял бы ею по приказам его царского величества и защищал бы ее от всяких вражеских нападений. Витзен при этом говорит, что посланный ясак состоял из 60 сороков соболей, 20 чернобурых лисиц и 50 бобров и что, кроме того, тогда же было отправлено в Москву три знатных пленника. Однако, эти последние известия подлежат сомнению, так как настоящее количество ясака едва ли могло быть известно чужестранцу, записавшему эти сведения, и, кроме того, в летописях ничего не говорится о том что казаки имели в то время знатных пленников.

*§ 86. С этим поручением атаман Иван Кольцов, по словам Ремезовской летописи, отправился из Сибири 22 декабря 7090 (1581) г. и совершил путь по тамошнему обыкновению отчасти на длинных узких санях или нартах, запряженных собаками, а отчасти на лыжах и на оленях. Проводником через Камень служил ему упомянутый выше ⁶⁸ князец Ишбердей. который назван здесь Ескальбинским; он повел казаков в Пермь по так называемому Волчьему пути, под которым, очевидно, подразумевается путь через Тавду в Чердынъ, но почему он носит название Волчьего пути этого не объясняют природные условия тех мест; живущие же там вогулы не могут также дать об этом какие-либо разъяснения.

Комментарии

1. Разницу по греческому летосчислению от сотворения мира и от рождества Христова составляют 5508 лет. К этому нужно только прибавить, что при переводе с одного летосчисления на другое необходимо отнимать 5509 лет в тех случаях, когда упоминаются месяцы сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь, так как год начинался тогда в сентябре.

2. Samml. Russ. Gesch., В. I, I. Stueck, S. 14.

3. He говоря уже о том, что слово гора для обозначения такого большого горного хребта, как этот, никогда не употребляется, и название Югорский хребет не имело бы смысла. Неправильность приведенного мнения о происхождении названия от слова «гора» станет ясной, если при произношении слова «Югорская земля» обратить внимание на ударение. Действительно, если бы это слово обозначало страну, лежащую у гор, то ударение падало бы на второй слог, в то время как в слове Югорская оно надает на первый.

4. В то время в России еще не существовало регулярного войска, которое завел только царь Иван Васильевич под именем стрельцов, вместо них прежде служили дворяне, из них знатные были воеводами и головами, по нынешнему полковниками, а незнатные несли рядовую военную службу, за что получали денежное жалование и землю, носившую название поместья. Дворяне из городов и дети боярские были из самого низкого шляхетства. Дети боярские назывались так потому, что они служили под началом бояр, как их дети. Собственно говоря, их следовало бы ставить ступенью ниже самого мелкого дворянства, несмотря на то, что их потомки в настоящее время считают себя равными прочим дворянам в тех местностях, где это название не употребляется. До сих пор имеются такие дворяне и дети боярские в городах по Волге ниже Казани и но всей Сибири, сыновья которых получают это звание только тогда, когда они, но примеру отцов cвoиx, верстаются в службу.

5. См. степенные в Академической Библиотеке под № № 12, 13 и 14: «В лето 7007 великий князь Иван Васильевич посла воинство свое на Угорскую землю и на гогуличи (вогуличи). И шедше взяша грады их, и землю повоеваша, и князей поймав приведоша на Москву, прочих же угричь и гогуличь побиша. И приидоша вси здраво к великому князю».

6. См. разрядные книги 7009 г.: «Послал великий князь князя Петра Федоровича Ушатого да поддал ему детей боярских вологжан. А пошли до Пинежского волочку реками 2000 верст, да тут сождались с двиняны, да с пинежаны, да с важаны. А пошли с Ильина дня Колодою рекою 150 верст, с Оленья броду, на многие реки ходили и пришли в Печору реку до Усташа града. И тут воеводы сождались князь Петр со князем Семеном Курпским да с Васильем Ивановичем Гавриловым, да тут осеновалп и город зарубили. А с Печоры реки воеводы пошли на Введеньев день святые богородицы. А от Печоры воеводы шли до Камени две недели. И тут развелися воеводы князь Петр да князь Семен через Камень щелью, а Камени в облаках не видити, а коли ветрено, ино облака раздирает; а длина его от моря до моря. И убили воеводы на Камени самоеди 50 человек, а взяли 200 оленей. От Камени шли неделю до первого городка Ляпина; всех по та места верст шли 4650. Из Ляпина встретили с Одора на оленях Югорские князи. А от Ляпина шли воеводы на оленях, а рать на собаках. (А) Ляпин взяли и поймали 33 городы, да взяли 1009 человек лучших людей, да 50 князей привели. Да Василий же Бражник взял 8 городы да 8 голов. И пришли к Москве дал бог здорово все на велик день к государю.

7. Степенная № 15 и два летописца № № 7 и 8 Академической библиотеки, согласно об этом пишут: «7007-го году послал великий князь воевод своих князя Семена Федоровича Курпского, да князя Петра Федоровича Ушатого да Василия Бражника с силою, с устюжаны, двиняны, и с вятчаны, и с вычегжаны, на Угорскую землю и на гогуличи (вогуличи). Они-же шедше городы поимаша и землю повоеваша, и князей приведоша с собой на Москву, а иных князей и земских людей к роте приведоша, по их вере, за великого князя, а иных князей и иных людей югрич и гогулич тамо побиша. И приидоша на Москву к великому князю вси здраво лета 7008-го марта».

8. Herberstein. Comment. rеrum Moscov., в Script, rerum Moscov., p. 11. Respubl. Moscow., p. 18. Союзный трактат с маркграфом Альбрехтом бранденбургским и герцогом Прусским, заключенный 25 марта 1516 г. против короля польского Сигизмунда, папеч. у Гундлинга, Bestand des Russischen Kaysertituls, S. 13.

9. Исаак Масса, голландский описатель земель, впервые напечатал об этом в 1609 г. После этого Ник. Витзен повторил его рассказ в своем драгоценном труде Noord en Oost Tartarye, изд. 1, ч. II, стр. 512 и сл., изд. 2, стр. 826 и сл.; кроме того, имеется французский перевод этого известия в Recueil des voyages de la Compagnie des lndes Orientales, t.1, p. 151 и сл.

10. Хотя в помянутом известии не приводится родовое имя Строгановых, но достаточно того, что в нем названо имя Аника, и этот Аника с его честностью, благочестием, щедростью и готовностью служить родине описан так, что в нем без труда можно узнать родоначальника фамилии Строгановых. Витзен, назв. соч., изд. 2, стр. 735 и сл., сообщает примечательное известие о происхождении рода Строгановых. Родоначальником его он считает одного татарского князя из Золотой Орды, который пришел в Россию и принял христианство, из-за чего татары так огорчились, что начали воевать с русскими. Великий князь отправил его со значительными силами против татар. Но сражение кончилось для него неудачей, и он попал в плен к своим соплеменникам, которые с ним очень жестоко поступили: его тело рассекли на мелкие куски и будто бы строгали. У него осталась в России беременная жена, которая в скором времени родила сына; на память о том, как погиб его отец, ему дали имя Строганов, от слова строгать. Если это известие сопоставить с известиями, имеющимися у фамилии Строгановых, согласно которым их родоначальник носил имя Спиридона и жил во времена великого князя Димитрия Ивановича Донского, то можно думать, что это имя и является тем, которое подучил при крещении вышеназванный татарский князь. Если Витзен говорит дальше, что фамилия Строгановых раньше жила в Новгороде, то это может быть верно относительно правнука Спиридона. Козьма, Лука, Федор и Аника, согласно имеющейся в семье Строгановых поколенной росписи, были потомками Спиридона по прямой линии. Между ними особенно известен и богат был Лука Строганов. В царской жалованной грамоте 24 марта 1610 г., на ряду с другими заслугами Строгановых, отмечено, что один из их предков, который по времени не может быть не кто другой, как названный Лука Козьмин сын, выкупил из татарского плена великого князя Василия Васильевича Темного. Возможно, что Федор Строганов в конце XV века, после взятия Новгорода великим князем Иваном Васильевичем, покинул этот город; как известно, многие жители Новгородской области в то время оставили ее пределы и переселились на реку Двину. С этого времени нет уже больше упоминаний о семье Строгановых в Новгороде, но зато они встречаются в Устюге и у Соли Вычегодской, где Аникины старшие братья и он сам прославились разработкой соляных промыслов. Сохранилась жалованная грамота, которую дал 9 апреля 1517 г. великий князь Василий Иванович трем старшим сыновьям Федора Строганова – Степану, Осипу и Владимиру на найденные ими и разрабатываемые соляные промыслы в Устюжском уезде. Эта грамота особенно примечательна для фамилии Строгановых тем, что им уже тогда был предоставлен ряд прав как в отношении их людей, которых они сами судили по всем делам, кроме уголовных, так и в отношении их самих – никто не мог судить их кроме самого великого князя. Об Анике Строганове и об его потомках будет еще сказано в дальнейшем. Надо упомянуть только еще об одном обстоятельстве, касающемся родоначальника фамилии Строгановых: по словам Витзена, он привез со своей родины и ввел в употребление в России татарские счеты, на которых производят арифметические вычисления при помощи шариков, надетых на проволоку.

11. Нakluуt. Princip. navigations, part II, p. 292, 321.

12. Реtrеius. Moscowitische Chronik, S. 184 и сл.

13. Образцов переписки прежних российских царей с европейскими и азиатскими дворами, которые были собраны в 1678 г. из имевшихся в Посольском приказе материалов.

14. Прилож. № 1.

15. Степенная в Академической библиотеке под № 12, степень 17, гл. 21: «О покорении Сибирский земли к государю. 7065 году от Сибирского князя Едигера прииде посол ко царю и великому князю и дань привезе, но не исполнену. И того ради государь на Сибирского посла опалу свою возложил и все имение его повеле взять на себе. В Сибирь же посла своего посланника с писанием, яко да исправятся пред ним. И привезоша дань исполнену со всея земли Сибирские и во веки поработишася государю». Летописи описывают все это более подробно: «7065 году месяца ноября пришел из Сибири Митька Куров, посол царя и великого князя, и с ним пришел от Едигера, князя Сибирского, посол Боянда, а привез царю и великому князю дани 700 соболей». Об оной (в рукописи: «обыскной») дани писал Едигер князь всея земли Спбирския, что их воевал Шибанской царевич и людей поймал многих. А Митька Куров сказывал, что им возможно было сполна дань прислать, да не похотел. И царь и великий князь на Сибирского посла опалу положил, велел его животы поймать, а ему за сторожи сидеть; а в Сибирь послал служивого татарина с грамотою, чтобы во всем пред ним государем исправили». Другая летопись содержит продолжение: «7066 году приехали из Сибири царя и великого князя служивые люди татаровя Девлет Козя да Сабаня Рязанов, а с ними Едигеря, князя Сибирского, посланники Истемир с товарищами, и привезли дань Сибирские земли сполна 1000 соболей, да дорожной пошлины 100 соболей, да 69 соболей за белку, да грамоту шертную привезли со княжиею печатью, что ся учинил князь в холопстве, а дань на всю свою землю положил впредь ежегод безпереводно царю и великому князю со всей Сибирской земли давать. И царь и великий князь посла его Боянду выпустил и очи свои дал [видеть] и пожаловал отпустил; а с ним послал служивых татар по дань в передней год».

16. Сокращенное имя Митька значит Димитрий. Обычай писаться полуименем был запрещен царем Петром I в указе 30 декабря 1701 г.

17. См. выше, гл. 1, § 68 и сл.

18. В главе 1 § 69 рассказывается, как князь Едигер был побежден ханом Кучумом. Это произошло именно в данное время, причем под именем Шибанского царевича нельзя подразумевать никого другого, как хана Кучума; вероятно, шибанским царевичем его называли, как потомка хана Шейбани, внука Чингис-хана.

19. Прилож. № № 2, 3 и 5.

20. § 12.

21. Прилож. № 4.

22. Прилож. № 5.

23. Под остяками надо понимать здесь вогулов, живших в верхней части реки Чусовой и по сторонам Югорских гор. Название «остяки» было заимствовано тогда от татар, называвших все народы, жившие в тех местах, общим именем остяков, по-татарски «иштяк».

24. Рассказом о последующих событиях начинаются сибирские летописи, которыми я буду пользоваться, пока не дойду до тех времен, о которых имеются архивные материалы; сравнение последних с летописями сделает рассказ вполне достоверным: архивные же материалы послужат для исправления и дополнения летописей.

25. В исчислении времени и в рассказе о походе стольника Мурашкина я следую Ремезовской летописи, так как прочие сибирские летописцы об этом ничего не говорят.

26. Ермак есть сокращенное имя от полного Ермолай.

27. Орел городок, в виду открытых там соляных источников, был построен Строгановыми по царской жалованной грамоте 2 января 7072 (1564) г. Это место уже раньше называлось Орел, и хотя новому городку, я не знаю по какой причине, дали название Кергедан, но первое название пользовалось большим распространением, тогда как последнее известно только из жалованных грамот. Таким же образом было забыто и название Канкара, которое носил первый Строгановский городок на Каме, построенный по жалованной грамоте 4 апреля 7066 (1558) г. Он находился при впадении в Каму речки Пыскорки, там, где теперь стоит Пыскорский монастырь и открыт медный рудник. Пыскорский монастырь построен Строгановыми в 1570-м г. Так как монастырь весьма нуждался, то Строгановы уступили ему не только городок Канкар и принадлежавшее, к городку усолье, но и все земли от речки Пыскорки до северных границ их владений, т. е. до речки Лозвы. С этих пор упоминается только Преображенский Пыскорский монастырь, а название городка Канкара больше не встречается. После этого главным местом своего пребывания Строгановы избрали Орел. Новое Усолье, теперешнее главное место Строгановских владений в Пермской земле, построено уже после.

28. Мы упоминали выше об Якове Аникиеве, сыне Строганове. Его сын Максим оказался, таким образом, исполнителем заветных желаний своего деда в отношении Сибири. У Витзена, во втором издании на стр. 734, во время похода Ермака, главой Строгановых назван Даниил. Ошибка произошла, очевидно, оттого, что Даниил Строганов был старшим в семье в то время, когда Витзен находился в Москве, именно в 1677 г. Даниил был внуком Максима; его отца звали Иваном. Два других сына Максима умерли, не оставив наследников, так же как и Никита, сын Григория Строганова, старшего сына Аники. Сам Даниил и его брат Михаил не оставили мужского потомства. Третий сын Аники – Семен продолжил род Строгановых до наших дней. После него осталось два сына: Андрей и Петр, из которых первый в 1607 г., благодаря своей верной службе в Смутное время, получил от царя Василия Ивановича Шуйского для себя и для своих потомков почетное звание «именитого человека», которым, кроме Строгановых, никто не пользовался. Издавна одним из важных преимуществ отдельных родов и лиц было то, что в царских указах и на суде к имени отца прибавлялся слог «вич», причем пропуск его рассматривался, как оскорбление, если, напр., вместо Алексеевич было написано Алексеев сын; это право предоставлялось только знатнейшим из служилых людей и тем, которые занимали видные и почетные должности. Подобно им, и Строгановы получили тогда это преимущество. Кроме того, ни они сами ни их люди не подлежали общему суду. С жалобами на них надо было обращаться непосредственно к царю, а своих людей судили они сами. Все эти преимущества получили они для себя и для своих потомков и людей в 1614 г. сентября 3 от царя Михаила Федоровича, в награду за их большие заслуги в деле освобождения Москвы от поляков. Эти пожалования подтверждались и последующими царями во многих жалованных грамотах. Так как вся фамилия Строгановых отличалась набожностью, справедливостью и щедростью, то божье благословение почивало на них, благодаря чему Строгановы получали все больше и больше земных благ. Они пребывали в постоянной милости у тогдашних государей и пользовались общей любовью, дружбой и доверием со стороны богатых и бедных. Уже в прошлом столетии эта фамилия была связана брачными узами с княжескими фамилиями. Сын названного выше Андрея Дмитрий Строганов был женат на княжне Волконской, его сын Григорий Дмитриевич Строганов состоял в первом браке с княжной Мещерской. Его вторая супруга Мария Яковлевна, из знатного рода Новосильцевых, своей благотворительностью помогала многочисленным шведским военнопленным забыть свою неудачу при Полтаве. Из дочерей Строгановых, Пелагея Дмитриевна, сестра Григория Строганова, была замужем за князем Голицыным; Степанида, дочь Даниила Строганова, была женой князя Урусова; Анна Петровна, племянница Андрея, состояла в браке с князем Звенигородским. Григорий Дмитриевич оставил после себя трех сыновей: Александра, Николая и Сергея, которые в 1722 г. получили от царя Петра Великого баронство и, благодаря своим исключительным заслугам, достигли высоких придворных и государственных должностей. Барон Александр Григорьевич не оставил после себя мужское потомства. Одна из его дочерей вышла замуж за камер-юнкера князя Петра Михайловича Голицына. Барон Николай Григорьевич имел многочисленное потомство обоего пола; его сын и две дочери уже состоят в браке, сын женат на княжне Голицыной, одна из дочерей вышла замуж за обергофмейстера графа Скавронского, а другая за князя Долгорукова. Единственный оставшийся в живых сын барона Сергея Григорьевича камер-юнкер Александр Сергеевич Строганов недавно по высочайшему повелению был отправлен в Вену к Римскому императорскому двору, где получил от императора Римского звание графа Священной Римской империи. Его супруга, графиня Анна Михайловна, является дочерью канцлера графа Михаила Ларионовича Воронцова. Так возвышает, так благословляет провидение всех, имеющих заслуги перед родиной. В истории Сибири неоднократно должна быть отмечена эта фамилия, принимавшая в ней такое большое участие и любезно предоставившая автору для пользования свой архив.

29. Изд. 2-е, стр. 736.

30. § 47.

31. Reisebeschreibung nach China, cap. III, S. 25; то же в Voyages au Nord, t. VIII, p. 24.

32. Жареная овсяная крупа, которая в сухом виде или смешанная с водой употребляется в пищу.

33. Два с половиной фунта.

34. § 29.

35. Описание этой пещеры сходно с тем, которое дано в труде Витзена, над. 2, стр. 736.

36. § 28.

37. Гл. 3, § 3.

38. Три реки, которые носят название Утки и впадают с южной стороны в Чусовую, различаются названиями Верхней, Средней и Нижней; последняя называется также Межевой Уткой, т. е. пограничной, так как она служит в настоящее время границей Строгановских владений со стороны Сибири. Строгановы вначале не имели средств заселить всю область по реке Чусовой до ее истоков, полученную ими по жалованной грамоте. Между тем, верхотурские воеводы стали раздавать земли именно в верхнем течении этой реки, и на Нижней или Межевой Утке эти поселения встретились со Строгановскими.

39. § 37.

40. Это место в память Ермака называется «Ермаковым городищем»; оно находится на северо-восточном берегу Серебрянки при устье небольшой речки Кокуя.

41. Ремезовская летопись называет, правда, эту речку Абугаем, но в тамошних местах не имеется реки с таким названием; в данном случае скорее можно верить рассказам местных жителей, так как они подтверждаются разными следами на пути.

42. Оно находится приблизительно в трех верстах ниже Баранчи, на западном берегу реки Тагила, при устье речки Медвежьей, впадающей с той же стороны в Тагил.

43. Стр. 237, прим.

44. По имени этого Епанчи в просторечии город Туринск и до сих пор называет Епанчиным.

45. Гл. 1, § 61 и сл.

46. Это название получила основанная позже в этом месте русская деревня.

47. Маметкул называется в летописи сыном хана Кучума, но, как уже сказано выше в § 18, он был его братом. См. об этом также гл. 3, § 43.

48. Гл. 3, § 34 и сл.

49. § 68.

50. Гл. 1, § 73.

51. Гл. 2. § 55.

52. Этот городок был заселен, по всей вероятности, чувашами, которых хан когда-то вывел из Казани.

53. Изд. 2-е, стр. 739.

54. § 72.

55. У Витзена на стр. 739 и далее говорится, кроме того, о двух нападениях казаков на ханскую столицу, которую Витзен опять смешивает с городом Тобольском. Хотя большинство обстоятельств не совпадает с описанными ранее, можно, однако, признать, что здесь говорится о двух боях у Чувашского мыса. Заслуживает внимания сообщение, будто Ермак при первом нападении, чтобы усыпить бдительность и не вызвать беспокойства среди врагов, велел зарядить пушки и мелкое оружие одними пыжами и что при втором нападении он стрелял уже настоящими, отчего больше всего зависел исход битвы. Такая хитрость могла быть употреблена, хотя Сибирские летописи об этом не упоминают, но в них кратко описываются только главные события, а мелкие обстоятельства нередко совсем опускаются.

56. § 78.

57. Гл. 3, § 9.

58. Стр. 738.

59. § 47.

60. § 61.

61. § 71.

62. На татарском языке все проточные озера называются «бюрень», а непроточные – «куль».

63. По-татарски «мазарет» (гл. 1, § 76).

64. Гл. 1, § 81.

65. § 73.

66. §§ 78 и 79.

67. Стр. 739.

68. § 82.