Г. Ф. МИЛЛЕР

ИСТОРИЯ СИБИРИ

О СИБИРСКИХ НАДПИСЯХ

Часть первая

О сибирских писаных камнях

Думаю, всеми признано, что древняя история получила много от изучения старинных письменных памятников, надписей и монет. Для этого необходимо, чтобы такие памятники состояли из определенных буквенных начертаний, а не представляли пустые выдумки досужих людей; чтобы написанное было на языке, известном ученым; чтобы эти памятники были заведомо старинными и не слишком подверглись порче благодаря действию времени или воздуха. Но если видишь фигуры, представляющие различные предметы, расположенные нестройно, запутанно и без всякого порядка; если наблюдаешь начертания букв, которые никто из ученых никогда не видел; если не можешь установить ни народа, ни языка, ни времени, к которым их следует приурочить, –я совершенно не знаю, как нужно тогда приниматься за дело. Состояние почти всех сибирских надписей, как я сказал, ведет к их уничтожению. Итак, мало полезного я обещаю от того, о чем буду говорить. Однако, и молчать нельзя. Напротив, необходимо удовлетворить любознательность людей. Никто еще из ученых не сомневался в том, надо ли опубликовывать все памятники древности, каковы бы они ни были, и прежде всего те, которые находятся в странах, отдаленных от нас, и обычно остаются до сих пор неисследованными. Затем есть твердая уверенность в том, что в будущем скрытое от нас при одних обстоятельствах при других получит достаточное освещение. Следует поэтому произвести справедливую оценку всем вещам, чтобы никто не думал слишком высоко о ничтожном и не считал пустяками то, что достойно в будущем исследования. Не считаясь с авторитетом известных писателей, следует разобраться в том, что не соответствует истине о сибирских письменных памятниках. Итак, я займусь сочинениями, посвященными сибирским надписям, и сначала разберу те надписи, которые, по моему мнению, некоторыми писателями нашего времени ошибочно приняты за надписи; затем покажу настоящие надписи, которые видел в Сибири я сам и другие лица.

Я считаю, что ошибочно признаны надписями те изображения людей и животных и иные непонятные рисунки, с первого взгляда на которые ясно, что они не имеют характера букв. Их можно видеть в довольно многих местах Сибири, по берегам рек, на крутых скалах. Писаны они красками или вырезаны на камнях; отсюда среди русских общеупотребительное название для них «писаный камень».

Большой писаный камень на реке Ирбите, в 80 верстах от впадения его в реку Ницу, описывает Витзен, слова которого я приведу здесь в переводе, так как книга его имеется у немногих: «В Сибири, недалеко от города Верхотурья, на одном утесе найдено несколько изображений, которые принимаются за неизвестный нам род письма или за клейма, означающие [527] определенные вещи. О возрасте их самые старые жители этого места утверждают, что эти изображения существовали еще до прихода русских в этот край, т. е. более ста лет назад. Когда же именно и кем они сделаны, никому неизвестно. Цвет их, как сообщают, буро-желтый; они имеют семь пядей вышины, шесть в ширину, – находятся на горе, на гладком камне, который возвышается над рекой на 1/2 сажени. Здесь в былое время вогулы и другие народы, жившие по соседству, имели обыкновение приносить жертвы богам. Вся скала имеет в ширину 7 саженей, в высоту 18. Река, протекающая рядом, Ирбит, ближайшая деревня – Писанец, равным образом и скала носит то же название. Эти изображения в их настоящую величину некий канцелярист по имени Коим вычертил помощью сорванной с дерева ветки, за отсутствием иных необходимых для росписи предметов, пользуясь какою-то темноватою краскою, которая в этих местах выкапывается из земли. Внимательно рассматривая эти изображения, ¹ никем ранее не разобранные, я, кажется, различаю среди них гору Голгофу, на которой спаситель мира был распят на кресте. Это доказывает фигура под литерой N, близ которой под литерой К находятся два креста, на которых были повешены два разбойника. Меньшая фигура около креста писана сбоку и как бы наклонилась. Но, может быть, места на скале было слишком мало, а потому живописец мог изобразить ее не иначе, как сказанным образом. Под литерой О ясно усматривается имя девы Марии, обозначенное надломанной литерой М; изображения же, обозначенные литерой В, представляют, кажется, воинов; здание под литерой Р, по-моему, гроб, а изображение под литерой S – камень от гроба. Кресты писаны не совсем по обычаю нашей страны, но этому никто не удивится, кто знает, что в землях восточных соблюдается не такой способ изображать крест, как у нас. Несколько грубее изображение под литерой Г, которое, думаю, представляет темницу. При обоих крестах под литерой К изображено копье. Под литерой К лежит также сломанный крест, каких, может быть, довольно много находится на Голгофе. Близ него бросается в глаза какой-то деревянный обломок. Фигура под литерой W, кажется, представляет жилище, которое обращает на себя внимание тем, что находится в наклонном положении; это сделано, может быть, потому, что живописцу не хватило места написать его в прямом положении. Принимая все это во внимание, мне кажется весьма вероятным, что первые христиане, которые много лет назад пришли в это место и здесь устроились на постоянное жительство, гнушаясь языческих жертвоприношений, обычно происходивших у этой скалы, захотели начертать на ней внешние знаки христианского культа, по греческому обряду, что и выполнили недостаточно искусно. Может быть, уже много веков назад христианская религия распространилась в этих странах, почему изображения можно считать очень древними, а значение их забытым спустя такой большой промежуток времени. Линии, заключающие рисунок, означают места скалы, не совсем сглаженные и выравненные. Наконец, фигура человека, стоящего вдали, представляет [528] или Иосифа Аримафейского, который пришел по наступлении вечера, или же живописец хотел изобразить самого себя, чтобы оставить и по себе память».

Читая это место в сочинении Витзена и не видя самих изображений, не напечатанных в книге, ² не знаю, по какой причине, как не получить все же яркое впечатление об этой Ирбитской скале? Но рассмотрим изображения, изданные в «Письмах» Купера, ³ при стр.108, и Страленбергом, ³ стр. 364 и сл., и постараемся решить прежде всего вопрос: содержат ли они что-нибудь сходное с тем, что дал Витзен. Рисунки Купера и Страленберга довольно похожи друг на друга, только порядок таблиц и изображений на таблицах у того и у другого не один и тот же. Нет никакого сомнения, что у Купера речь идет о тех же изображениях, которые Витзен получил из Сибири; на основании тех трех крестов, которые имеются в его таблицах, Купер говорит также, что они имеют отношение к христианской религии; кроме того, он уверяет, что там же находится монограмма спасителя, изображенная у него. По словам Купера, иные изображения, отличающиеся от этих, видел некогда достопочтенный Лакрозий в Берлине, ⁴ но не подлинные изображения, а только их рисунки. Мне кажется, что здесь речь идет о тех рисунках, которые издал Страленберг и которые были ему сообщены, когда он находился в Берлине. Они почти ничего общего не имеют с Ирбитской скалой, как она выглядит в наше время. Страленберг не говорит, что он видел скалу, а изображения не позволяют говорить об ином живописце или ином способе письма сравнительно с тем, что рассказывает Витзен. Не знаю, какое объяснение давал Лакрозий изображениям, но какое-то давал, о чем заключаю из слов Купера. Я думаю, что он сообщил свои домыслы Страленбергу и предоставил последнему издать их под своим именем.

Когда я находился около Ирбита, ⁵ мне показалось стоющим делом съездить к писаной скале для того, чтобы выяснить истинное состояние ее и чтобы дать рисунок ее, исполненный более исправно и искусно, чем прежние. Имя этой скалы – Писанец Камень, что иначе означает, как я указывал раньше, писаный. Она находится на левом или западном берегу реки Ирбита, выступая к реке в виде обрыва с несколькими более выдающимися частями и возвышаясь над поверхностью воды, вопреки сообщению Страленберга, не более шести саженей. Я не наблюдал, чтобы скала выступала в реку тремя сторонами. Она выступает, конечно, но только в виде некоторой округлости, около которой река делает поворот. Изображения на беловатой известковой скале писаны, но не выжжены, как говорит Страленберг, красной краской неумело, грубо и беспорядочно, как обыкновенно делается самыми неискусными рисовальщиками. Можно далее сказать, что они сделаны пальцем, потому что почти равняются ему но толщине. Многие стерлись, благодаря действию воздуха. Оставшиеся представлены на таблице верно. ⁶ Я не колеблюсь сравнить их с рисунками детей или произведениями праздных людей, неопытных в искусстве письма и живописи, когда они делают на бумаге или пишут на песке разные [529] беспорядочные изображения. Я не наблюдал там ничего, что было бы похоже на связный ряд изображений. Здесь изображения людей, там – животных, ничем органически не связанные. Если вместе со Страленбергом признать эти изображения иероглифическими, то едва ли можно будет догадаться, для представления какой вещи в природе они годятся хотя бы в малой степени. Мне трудно уверить себя, что такие произведения принадлежат людям, которые хотели передать потомству память о себе или о своих деяниях, и я не усомнюсь назвать большим фантазером того, кто на самой скале усмотрит то, что Витзен и Купер, как им показалось, усмотрели в сообщенных ими изображениях. И потому, если нет других свидетельств, я не думаю, чтобы эти изображения доказывали, что христианская религия была распространена в этих местах еще до прихода в Сибирь русских. Но Витзен, честный писатель, описывая художественное и искусное выполнение присланных ему изображений, сам обесценивает свое толкование. Он упомянул канцеляриста, который, без сомнения, принадлежал к низшему разряду писцов. Они же вообще привлекаются к делам, когда их начальники исполняют обязанности судей, и уезжают далеко от города не иначе, как по очень важным причинам. Коль скоро это был писец, то, насколько нравы людей этого рода нам известны, не будем ожидать тщательности и искусства в сделанной им зарисовке; она не могла быть выполнена «помощью сорванной с дерева ветки»; отсюда я заключаю, что по небрежности и невежеству, или по отсутствию нужных для рисования принадлежностей, было сделано притом много ошибок, которые привели Витзена и Купера к преувеличенной оценке этого произведения.

Если во всем этом я не ошибаюсь, то же суждение надо высказать по поводу догадки, сделанной Страленбергом, когда он эти изображения сопоставляет с древнейшими начертаниями букв, бывшими некогда в употреблении у китайцев. ⁷ Если верно, как сообщает Пти де-ля Круа, ⁸ что китайцы некогда устраивали колонии в Скифии, то я под этим понимаю не настоящую Скифию, имя которой даже не упоминается в китайских летописях, но объясняю, как заимствованное французским автором, который под обширной Скифией понимал земли монгольские, соседние с китайскими. И кто же поверит тому, что китайцы для того только ездили через Сибирь, через обширнейшие поля и дремучие леса ее, чтобы здесь на реке Ирбите оставить следы своего пребывания? Китайцы, природные свойства которых я достаточно наблюдал, по натуре своей стремятся не к ведению войн в чужих землях, не к предприятию долгих и дальних переездов, не к устройству поселений в далеких областях, но к осторожному, робкому и лукавому ведению своих дел дома. Мы владеем, и это – не последний успех нашего века – важнейшими памятниками китайской истории, списанными с китайских подлинников и переведенными на русский язык опытнейшим переводчиком. ⁹ Ничего там не говорится о скифах, и самое слово скифы [530] китайцам неизвестно, а также о военачальниках Квимпинго и Квинцинго, имена которых даже не могут быть выговорены китайским нёбом. Вот то, что имеет некоторую связь с рассказом Пти: «При династии Чихана (в просторечии Гая), правления Сиаоу-ди или Хау-ди ¹⁰ в год XIV (т. е. в 127 г. до н. э.) вожди рода Хиун-ну тревожили набегами город Шангу и иные соседние города. Чтобы прогнать их, царь послал большой отряд воинов под предводительством двух военачальников Вын-дзинг и Лизи, которыми упомянутые вожди были побеждены, и целая область, расположенная к югу от реки Хуанг-хо (Гоанг-го), обращена в провинцию. За столь значительную заслугу царь наградил вождя Вын-дзинга титулом Чанпин-хиу, т. е. Вечно счастливый вождь. Некий советник, по имени Джусу-янг, советовал: в виду большого плодородия этой области, защищенной рекой, построить на берегу реки города, а вождей рода Хиун-ну задержать подольше и выслать туда колонию, чтобы область более не нуждалась в подвозе провианта из другого места. Народы, ведущие кочевой образ жизни, ничем другим нельзя удержать и уничтожить, как постройкой городов между ними. Совет, многим царедворцам не понравившийся, царю, однако, понравился. Города были основаны, и более 100 тысяч человек, добровольно вызвавшихся, по приказанию царя, удалились в эту новую провинцию на жительство». Это место, изложенное точно по китайскому оригиналу, ясно показывает, как неправильно этот рассказ относить к Сибири.

Я хочу добавить кое-что в связи с описанием Ирбитской скалы. Упоминаемых Страленбергом могильных холмов я не нашел ни одного и не могу понять, что послужило поводом к сложению басни о них. В том же, что мы читаем у него о пещере, сделанной людьми или природою, где курганы яко бы укрываются под кровлею, имеется какая-то путаница в рассказе: пещеры, расположенные с северной стороны скалы, приблизительно на половине высоты скалы, довольно несообразно соединяются с фиктивными курганами. Кто и когда наблюдал могильные курганы в пещере? И кто отведет для них место там, когда размеры входа в пещеру не превышают пол-локтя? В горах, состоящих из известкового камня и алебастра, находятся многочисленные пещеры. Такую же природа устроила здесь; она внутри больших размеров, чем это представляется извне. Чтобы основательнее ее исследовать, я велел войти в нее мальчику из соседней деревни, который вполз туда не без затруднения; внутри же он стал прямо и, щупая пальцами, не заметил ничего, что казалось бы достойным примечания. Страленберг не отметил, что на вершине горы заметны следы земляного вала, опоясанного рвом, полукруглой формы, края которого касаются крутого бока горы, противостоящего реке. Отсюда очевидно, что это место служило прежним обитателям для обеспечения безопасности против вражеских набегов. Страна во многих местах гориста и покрыта болотами и очень густыми [531] лесами; но кое-где видны также и поля, единственные по своему плодородию и дающие земледельцам обильнейшую жатву. Ближайшая деревня, расположенная в одной версте ниже скалы на том же берегу реки, называется по имени скалы. То, что Витзен писал о пришествии русских в эти земли за сто слишком лет, надо отнести к началу занятия Сибири донскими казаками, совершившемуся в конце XVI в. Через довольно короткий промежуток времени река Ирбит начала заселяться русскими. Ирбитская слобода, расположенная при устье реки, основана в... году, ¹¹ Белослудская слобода, стоящая на правом берегу Ирбита в 40 верстах от Ирбитской и в стольких же верстах от писаного камня, поставлена в... ¹² году. Вогулов, которые до прихода русских населяли эти земли, в наше время там нет ни одного. И я не мог разузнать, верно ли то, что Витзен говорит о камне: «Вогулы и другие соседние народы имели обыкновение в его соседстве приносить жертвы богам». Русские, живущие в окрестностях, говорили мне, что они ничего этого не помнят. Между тем, это известие Витзена вполне правдоподобно, потому что у вогулов есть обычай особо почитать некоторые горы, именуемые на их языке «елпингкаеве», приносить им жертвы, или, точнее сказать, главным божествам тех мест совершать возлияния, обернувшись лицом к горе. Вы хотите узнать значение этого слова? Оно обозначает «священная или божественная гора»; словом, «елпинг» они обозначают также некоторые почитаемые реки и ручьи. Русские переводят его «шайтанский», т. е. дьявольский, что вполне правильно, если религию этих народов рассматривать, как дьявольскую, от которой, однако, очень многие отказались милостью верховного божества и заботами бессмертной памяти императора Петра Великого. Но перехожу к другим писаным скалам.

Отправляясь далее к востоку, встречаем реку Пышму, на берегу которой Страленберг (стр., 368), по его словам, нашел на какой-то скале вырезанные изображения красного цвета, которые и издал (табл. XVII и XVIII) в красках. ¹³ Если эти изображения в действительности существовали, то их должно счесть за совершенно неизвестный до сих пор никому из ученых особый род письма. Но да простит мне муж заслуженнейший мои слова: на реке Пышме ничего подобного не встречается, и в той местности нет скал. Когда я был на этой реке в разных местах, я настойчиво расспрашивал об этом русских и татар, живущих там, но не мог получить известий о какой-либо скале, на которой были бы какие бы то ни было изображения. Страленберг не описывает этого места. Я думаю, что он был введен в заблуждение ложным рассказом и доставленными ему вымышленными изображениями, насколько мне лично известно, каких нигде во всей Сибири не находится. К этому присоединилось у него ошибочное мнение о названии Пышма, будто оно русское и означает «письмо», в чем он явно [532] заблуждается, ибо это название принадлежит соседним татарам, которые его произносят «Пишни» (Pyschni). Русское же слово «письмо» произносится без «ch».

Почти так же обстоит дело с изображениями на горе Итик, или пирамиде, как хочет называть ее Страленберг (стр. 371). ¹⁴ Надо благодарить автора за его честность, когда он добавляет, что об этом ему сообщено жителями Сибири. Я же скажу иное, чем он: когда я стал расспрашивать об этих изображениях татар, которые охотясь часто бывают на реке Ишиме и доходят до самой горы Итик и дальше, я получил в ответ, что на вершине этой горы находится значительной величины озеро, но нет ни пирамиды ни другого памятника, украшенного изображениями. Впрочем, гора эта, лежащая на восток от реки Ишима, как сообщают, очень высока и недоступна и только с одной западной стороны на нее ведет вход, да и тот довольно затруднителен. Вокруг же лежат меньшие горы, из которых некоторые носят особые названия.

Кроме того, известны покрытые фигурами скалы по рекам Томи и Енисею, о которых упоминает тот же Страленберг (стр.337; с части этих фигур он издал рисунки), прибавив, что его рассказ надо сравнить с рассказом Мат. Белого (De veter. litter. Hunno-Scythica, p. 15) о заметках и знаках, которые обычно употребляют в Венгрии трактирщики и иные люди, не умеющие писать. Мне лично эти скалы не пришлось видеть. (О причинах можно прочесть в описании нашего путешествия.) Однако, но моей просьбе, скалы на Томи и Енисее описал мой спутник по путешествию и друг мой Гмелин, который позаботился также, чтобы были сделаны тщательные рисунки их. ¹⁵

Скала, которая по высеченным на ней фигурам, называется русскими Писаным Камнем, расположена на восточном берегу реки Томи, в 16 верстах ниже Верхне-Томского острога; очень близко от нее в Томь впадает речка, при устье которой стоит деревня, не обитаемая русскими; обе (и речка и деревня) имеют от скалы название Писаных.

Река Томь, которая большею частью своей течет на север и на северо-запад, здесь почти поворачивает на запад. Скала, на которой изображены фигуры, вышиною около десяти саженей, обращена лицом к реке. Она состоит из какого-то ломкого камня тальковой породы, внутри зеленоватой, снаружи грязноватой, которую многократно пересекают поперечные жилы другого более мягкого пластующегося камня из талька и кварца. Самая нижняя часть скалы, покрытая изображениями, возвышается над поверхностью реки приблизительно на две сажени и имеет внизу некоторый выступ, соприкасающийся с рекой, взобравшись на который не без труда, можно прекрасно видеть главную часть фигур. Фигуры выступают как бы на одной доске вверх сажени на три, причем среднее пространство занимает одна из вышеназванных жилок, идущая горизонтально. Вблизи направо, на таком же расстоянии от реки, видна другая группа фигур, имеющая только треть вышины предыдущих, и вместе с ними простирающаяся на семь саженей в ширину. Отсюда по трещинам между обеими передними [533] частями писаной скалы есть очень трудный проход к более отдаленному углу верхней части, который совершенно таким же образом, как и передние места, украшен фигурами и обращен также к югу. Фигуры иссечены каким-то резцом так, что внутренняя зеленоватая окраска камня совершенно ясно обрисовывает их очертания. Большая часть представляет оленей, серн, козлов, лосей, лошадей и других животных этих мест; некоторые же дают изображения людей, но все они даны только наружными очертаниями и довольно грубо. Более других замечательна на правой нижней части фигура человека, у которого голова окружена лучами; на верхней передней части – два человека держащие друг друга за руки; в более отдаленном углу – человек со стадом животных, привязанных одно к другому; в одном месте фигура рыбы, какой нигде больше не удавалось встречать. В нижней части многие фигуры, вследствие чьей-то шалости, сильно обезображены, нередко к старым фигурам прибавлены новые. В верхней же части и в упомянутом дальнем углу, куда никто не мог проникнуть или по трудности пути лишь немногие отваживались пробраться, все уцелело и не осквернено. Художник старался воспроизвести только древние очертания фигур, которые легко отличить от более новых.

Скалу на Енисее Гмелин описывает так: украшенная фигурами скала, известная под именем Писаного Камня, лежит приблизительно верстах в восьми ниже устья реки Бирюсы и в сорока верстах выше города Красноярска, на восточном берегу реки Енисея; вышина ее от нижней части у реки до вершины пять саженей, ширина около десяти. Нижняя часть скалы выдается несколько больше, она в вышину с сажень и устроена так, каковы бывают скалы от природы. Остальная часть, поднимающаяся в вышину до трех саженей, издали кажется покрытой повсюду белой краской и гладкой, хотя во многих местах очень шероховатой; если всмотреться более внимательно, на белом фоне выявляются фигуры, начертанные красной краской. Между ними одна, занимающая самое возвышенное место, представляет человека верхом на лошади, другая – двух человек, из которых каждый держит руку за пазухой. Остальные фигуры издали видны неясно, и в зависимости от воображения рассматривающих одному кажутся крестами, другому – идолами, третьему иными предметами. Гмелин, чтобы подробнее все рассмотреть, велел приставить к скале лестницу и, близко разглядев фигуры, внизу представляющиеся неясными, заметил, что они в общем представляют то же самое, как и те фигуры, которые издали можно было видеть отчетливо; он заметил также, что не вся верхняя скала, а только та часть, которая покрыта изображениями и простирается в вышину на одну сажень, а в ширину на два с половиной аршина, отличается белым цветом, остальная же скала там и сям украшена белыми жилками или пятнами и похожа на искусственный мрамор. Поверхность скалы, противоположная реке, смотрит в сторону западо-юго-севера. Сперва художник дал общий вид скалы, затем отдельное изображение фигур, видимых вблизи, и всех жилок на скале, наконец, оба рисунка [534] соединил в один так, чтобы все появилось в естественном своем виде. Белая краска, покрывающая гладкую часть скалы, легко стирается, и гипс, которым скала слегка покрыта, служит фоном изображенных на ней фигур, цвет которых похож на жженую охру. Впрочем, вся скала состоит снаружи из грязноватого, внутри красноватого камня, снаружи сильно испещренного черными точками и мелкими белыми частичками.

К описаниям Гмелина я прибавлю два замечания, из которых одно касается самих фигур, а другое – способа, как они нарисованы или иссечены на скалах. Из вышесказанного и из приложенных рисунков видно, что тут нет ничего такого, чего бы нельзя было понять без всякого символического толкования, и так как все фигуры почти одинакового характера, при том одни и те же часто повторяются без всякой примеси других элементов, то это служит неопровержимым доказательством, что здесь не может быть речи о каком-нибудь особом роде письмен. Таким образом, и подозрение Страленберга относительно Ирбитских надписей также не подтверждается.

Мне досадно, что приходится вступать в спор с этим человеком, который, впрочем, имеет много заслуг, сообщив немало сведений, которые без него мы не имели бы. Как обычно случается с теми, кто впервые описывает какую-нибудь страну, они впадают в невольные ошибки, принимают лживые рассказы за истинные; прельщенные новизною вещей, ничему не удивляются, ничего обыкновенного не наблюдают, необыкновенным и многозначащим считают на чужбине все то, что у себя дома признавали едва стоящим какого-либо внимания; побуждаемые же тщеславием, твердо убеждены в том, что своими рассказами о всем темном, неведомом и неизвестном могут прославиться и все ясно объяснить. Повидимому, то же случилось и со Страленбергом, который в наше время первый писал о Сибири по собственным наблюдениям. Но кто же разрешит этот вопрос, как не тот, кто обозревал те же края, что и он, и с такими трудностями совершил путешествие, для того, чтобы подтвердить, объяснить и исправить сказанное им? Однако, иные авторы, не умеющие правильно оценить Страленберга, при случае цитируют его и ссылаются на приведенные им свидетельства, как стоящие выше всякой критики. Если мы хотим составить себе знание о том, что он описал, у меня есть несколько наблюдений, которые не требуют исправлений или не нуждаются в обработке. На основании их следует отметить ошибки Страленберга, чтобы на будущее время они не вводили в заблуждение доверчивых и несведущих людей. Вот какую догадку предлагает Страленберг относительно способа, каким фигуры на скалах были начертаны или иссечены. Он перечисляет затруднения, которым подвергались рабочие, выполнявшие это дело, и приходит к тому заключению, что они либо спускались, либо взбирались вверх посредством вколоченных в скалу клиньев. Сильное, право, берет меня сомнение, чтобы на такое немудреное дело было употреблено столько труда. Какой здравомыслящий человек стал бы так действовать, когда не было на то никакой [535] надобности, и то же самое можно было сделать гораздо легче. К Ирбитской скале, если бы захотел, я мог бы пробраться без затруднения; так как скала на реке Томи была устроена точно так же, то ясно, что рабочие могли добраться до верхней ее части без помощи лестницы. Сам Гмелин и художник, снимая рисунок со скалы, пользовались лестницей. Но лестницу легко сделать и приставить, хотя бы и зимой, так как снег, которого там, впрочем, обыкновенно бывает не очень много, нисколько этому не мешает. Вот почему мы снисходительно относимся к Страленберговым «мекритам», при помощи которых означенный труд никак не мог быть исполнен.

Далее, подобная же скала находится на реке Тунгуске, которая в верхней своей части называется Ангарой. Правильнее надо называть ее Енисеем, если мы хотим следовать подлинному обозначению, полученному от тунгусов. Это неправильное название произошло по вине русских, впервые пришедших в эту страну. Когда они услышали, что название реки тунгусами произносится Иоандези, вместо Енисея, и увидели, что течение ее раздваивается на два потока почти равной величины, они это самое название присвоили непосредственно той реке, которая у окрестных татар и других соседних народов, а также у самих тунгусов называется Кемь или Кима, а другую реку, которую окрестные тунгусы зовут Енисеем, назвали Тунгуской; вместо этого названия, там, где эта река достигла земли бурятов, русские дали ей бурятское название Ангара. ¹⁶ На правом берегу этой-то Тунгуски, который в этом месте северный, расположена скала, в 13 верстах ниже устья реки Чадобца и в 17 верстах ниже устья реки Муры. Но ни по числу ни по разнообразию изображений она далеко не может быть приравнена к вышеописанным скалам. Когда я, проезжая мимо, рассматривал ее, то мог заметить на ней только изображение всадника, почему и не счел нужным снять с нее рисунок.

Наконец, есть несколько украшенных фигурами скал на правом или восточном берегу р. Лены, между г. Верхоленском и дер. Качегой (в разных местах, в особенности одна, называемая Писаным Камнем, верстах в 36 ниже Верхоленска). На них видны разные изображения людей и животных, вырезанные на красноватом песчаном камне. Со всех этих изображений, пока они мне были известны только по слуху и пока я сам еще не добрался до них, я приказал снять рисунки, но, когда мне удалось увидеть их собственными глазами, мне стало жаль потраченного на зарисовку труда, да и теперь не считаю нужным издавать их. В виде образца, однако же, и следуя принятому порядку, прилагаю несколько рисунков, ¹⁷ по которым любители таких вещей рассудят, могут ли они принести им какую-нибудь пользу. Здесь родина бурят, у которых также существует подмеченный мною у вогулов обычай почитать священные скалы: ¹⁸ каждая скала этого рода называется ими Aiechu-tscholo, т. е. «заставляющая вздрогнуть скала», и пользуется таким почитанием, что лица, обвиненные в преступлении и желающие доказать свою невинность, прибегают к подобной скале и обхватывают ее обеими руками, будучи твердо убеждены в том, что если ложно [536] поклянутся, то непременно умрут. Такая «заставляющая вздрогнуть скала» находится у озера Байкала, к западу от того места, где вытекает река Ангара. Из других скал этого рода одна находится в верховьях реки Иркута, другая на восточном берегу р. Лены, в 14 верстах выше Верхоленска, третья на том же берегу, в 16 верстах ниже Писаного Камня. По внешнему виду они обещают нечто особенное, и на несведущий народ легко могли производить такое впечатление, что предпочитались простым скалам, потому что высоки и обрывисты, местами расчленены или как бы разделены на колонны. Но ни на одной нет фигур я ни одна из них не есть писаный камень, который бурятам заменял бы «заставляющую вздрогнуть скалу».

Указание дальнейших мест, в которых, судя по рассказам других, находятся подобные же писаные на скалах изображения, строгие критики могли бы мне вменить в вину и в случае, если бы я сообщил ложные сведения, имели бы право заметить мне, что я впадаю в ту же ошибку, в которую впал Страленберг. Не хочу, однако же, умолчать, что, по словам одного, заслуживающего доверия, человека, в горах реки Темника и Джиды, спадающих с запада в Селенгу, на крутых и обнаженных скалах кое-где заметны фигуры животных и другие изображения, встречающиеся на писаных скалах. Узнал я это только тогда, когда уже успел совершить предначертанный мне путь по всем Забайкальским местностям. Таким образом, мне не только самому не удалось видеть те места, но и нельзя было отправить туда кого-нибудь из наших спутников. Я счел однако же, нужным указать эти места с тем, чтобы в будущем они могли быть отысканы другими.

Всем мною сказанным опровергается мнение Страленберга, приписывающего начертание большей части изображений на скалах военачальникам Тимурбека или самому Тимуру на том основании, что Пти де-ля-Круа ¹⁹ со слов Шерефеддина, говорит-«Les Emirs... traverserent la riviere pour graver leurs armes et leurs chiffres rougis au feu sur les pins de ces bois, ce qu'ils ne firent qu'afin que Ton vit dans le temps a venir des marques de la venue de l'armee de Timur», а в другом месте (ibid., p. 81): «Timur... ordonna aux soldats porter des pierres, et en un moment il у fit elever un obelisque... et les sculpteurs habiles у graverent la date de l'an et du jour que Timur у passoit a la tete de son аrmeе». Если бы мы даже согласились, что Шерефеддин, а за ним и Пти де-ля-Круа ошиблись, не зная настоящего вида памятников, воздвигнутых Тимуром или его военачальниками, то все-таки никак нельзя бы было понять, каким это образом на памятниках, сооруженных по повелению государя или военными, нет никаких воинских данных. Ожидаешь изображений людей в военном вооружении, а встречаешь главным образом безоружных, предающихся более охоте, чем войне. Памятникам, сооруженным солдатами, более к лицу битвы и скопище воинов, чем мирные занятия и стада животных. Кроме того, следует [537] заметить, что нигде о Тимуре не говорится, чтобы он предпринимал поход в Сибирь, да и в пределах Сибири нет ничего такого, что могло бы быть приписано Тимуру. Полагаю, что такие памятники, если они действительно существуют, следует искать в степях на запад от Иртыша, около истоков Тобола и далее на реках Эмбе и Яике, или в степях, прилегающих к Каспийскому морю, т. е. в таких странах, которые некогда принадлежали к Кипчацкому царству и, вследствие опасностей, грозящих со стороны разбойничьих казаков, еще недостаточно исследованы.

Но, опровергая мнения и предположения других, считаю справедливым попытаться высказать свой собственный взгляд на происхождение писаных камней.

По всей Сибири, в местностях, весьма далеко отстоящих одна от другой, встречаются почти такого же рода памятники. Следует ли, однако же, из этого вывести заключение, что все они происхождением своим обязаны одному и тому же народу? Где мы отыщем такой многочисленный народ, владевший всей Сибирью и повсюду по ней проходивший? Пришлось бы остановиться на монголах и татарах, которые в начале XIII века христианского летосчисления возвысились при Чингис-хане и до перенесения Кубилаем столицы в Китай владели всей южной Сибирью. Но они уже имели свои письмена и были знакомы с разными искусствами, так что трудно понять, почему они тут вздумали прибегнуть к столь грубому изображению фигур. Не отрицаю, что настоящие надписи (о них будет сказано ниже), встречающиеся в степях южной Сибири, ²⁰ должны быть приписаны этому народу, но они-то вследствие крайнего несходства их с другими памятниками древности и убеждают меня, что изображения на писаных камнях обязаны своим происхождением иным народам. Если их приписать грубому народу, преданному охоте, то, право, не знаю, почему их приурочивать к столь отдаленному времени. В самих произведениях нет никакого признака древности, и потому я не вижу причины, почему они должны быть приписаны первым обладателям этого края, а не нынешним обитателям ее.

Вспомним рассказ Витзена о том, что вогулы и другие язычники около Ирбитской скалы приносили богам жертвы. Я основываю на нем следующее предположение, правдоподобие которого предоставляю оспаривать другим. Языческая религия некогда во всей Сибири была одна и та же. Грубый и невежественный народ обыкновенно почитает волшебников, от которых, по его мнению, зависит всяческое счастье и несчастье. Их указаниям следуют вожди народа, предпринимая какое-нибудь важное дело; больные советуются с ними при более серьезных болезнях своих и при содействии волшебников приносят подземным богам жертвы за здравие свое. Прегрешения народа, по мнению их, могут быть искуплены, если священнослужители будут содействовать этому своей службой или, скорей, своим искусством. Когда предстоит надобность в предсказании будущего, к кому удобнее всего обратиться, как не к тому, кто находится в постоянных сношениях с надземными и подземными богами? Чтоб снискать себе [538] больше уважения или подкрепить свои предсказания, кудесники нередко творят чудеса; такими, конечно, последние кажутся невежественному народу, для меня же, который часто присутствовал при этом, они являлись пошлыми и жалкими и никак не могут быть приравнены даже к штукам, ежедневно проделываемым нашими странствующими фокусниками. Этих священнослужителей своих татары называют камами, тунгусы – шаманами, монголы и буряты – бэ, а другие народы еще иначе. Русские усвоили себе тунгусское название; вследствие этого некоторые писатели стали думать, что людей такого рода остяки, самоеды и др. также называют шаманами, и сравнивают последних с саманеянами Индии, которых, говорят, изгнали и истребили брамины.

Нужно сознаться, что между сибирскими шаманами, отличающимися полнейшим невежеством в делах божеских и человеческих, и индийскими саманеянами, славившимися своими знаниями и любовью к искусству, слишком большая разница. Но это не мешает нам не только допустить догадку знаменитого мужа, но даже, как она того вполне заслуживает, постараться развить ее. Изгнанные из своих прежних обиталищ, рассеянные по странам монгольским и загнанные в самую Сибирь, саманеяне мало-по-малу, можно думать, уклонились от мудрости предков своих, так что у потомков и учеников их не сохранилось ни малейших следов ее. Впрочем, между теми и другими есть некоторое сходство в том отношении, что саманеяне не воздавали никакой почести высшему божеству, творцу вселенной, и шаманы также редко приносят жертвы верховным божествам, а более взывают о помощи к низшим богам, стараясь умилостивить их жертвоприношениями, чтобы они не вредили им и народу их. Если религия браминов из Индии распространилась по землям тибетским, китайским, монгольским, калмыцким и сибирским, то почему мы не можем допустить, что шаманство, которое древнее браминства, таким же образом проникло в Сибирь? Оно распространилось до такой степени, что проникло далее к лапландцам и многим народам Северной Америки. Это могло случиться не иначе, как с течением времени и с переходом шаманства от одного народа к другому, если мы не захотим допустить, что такое превратное учение самой природой привито и как бы прирождено всем этим народам. Но возвратимся к нашим изображениям и писаным камням.

Шеффер в своей «Lapponia illustrate» ²¹ сообщил, как известно, сведения о лапландских волшебных бубнах (им изданы и рисунки с некоторых из них), украшенных разными чертами и фигурами, которые немногим отличаются от наших. У сибирских народов я видел волшебные бубны точно такого же рода (ср. у Страленберга, таблицу VI). Если, следовательно, рассказ Витзена о вогулах, имевших обыкновение приносить жертвы у Ирбитской скалы, верен, то мы, может-быть, не ошибемся, приняв изображения на ней и на других подобных скалах за волшебные. Но нас не должно вводить в обман это слово: оно относится к известному сокровенному значению фигур, а никак не к разуму язычников, потому что не может [539] совмещаться с тупостью их духа. В бубнах нет ничего волшебного, а они употребляются только для волшебных жестикуляций, и фигуры на них сочинены еще более тупыми людьми и грубейшими идолопоклонниками для обманывания простого народа и притом не по соображениям искусства и не по тщательном обсуждении, почему лучше было нарисовать такую, а не иную фигуру, но совершенно случайно, как что пришло в голову. Я убежден, пока мне не представят лучшего довода, что то же самое должно сказать о писаных камнях. Правда, что встречаются писаные камни и там, где не происходит священнодействия, и что есть священные скалы без изображений; но, может-быть, у самих язычников исчезла память о некоторых священных скалах, которые в древности пользовались почетом. Как волшебные бубны не все украшены фигурами, так и священная скала может быть без изображений. Где суеверие пустило такие глубокие корни, там немудрено, что постоянно отыскиваются новые предметы поклонения, когда прежние забываются и, как устаревшие, теряют свое значение. ²²

Комментарии

1. Снимок с писанца на р. Ирбите дан в 3-м издании труда Витзена в приложения к стр. 759 (приводимый в статье Миллера текст находится там же). Это третье издание труда Витзена, вышедшее в 1785 г., отличается от 2-го (1705 г.) (которым пользовался Миллер) тем, что к тексту 2-го прибавлено введение, карта владений Российских в Европе и Азии, посвящение сочинения Петру I и до 100 гравированных на меди таблиц рисунков, которых нет ни в 1-м, ни во 2-м издании. См.. далее примечания 3-е и 6-е.

2. См. предыдущее примечание.

3. «Письма Купера» – Сuреr, G., Lettres de critique, de litterature, d'histoire... Amsterdam, 1743, in 4°. – Изображения на Ирбитской скале даны на табл. XIII–XVI, приложенных к труду Страленберга Das nord-u. ostliche Theil von Europa u. Asia, Stockholm, 1730; перев. стр. 362–371 этого труда, где говорится об Ирбитских писанцах, дан у Радлова. Сиб. древ., I, в. 2, при л., стр. 42–45, там же перепечатаны табл. XIII–XVI.

4. Лакрозий (1661–1739), ориенталист: среди его трудов «Thesaurus epistolicus Lacrozianus», Leipz. 1742–1746, 3 тома, заключающие много данных по филологии восточной, китайской и татарской.

5. Миллер ездил вверх по реке Ирбиту «до Писанца камня» в июне 1741 г. – Архив Акад. Наук, ф. 21, оп. 5, № 28, лл. 31–32 (описание Ирбитского писанца).

6. Рисунок изображений Ирбитской скалы был сделан Люрсениусом по описи рисунков 1748 г. значится под № 141, хранится в ГАФКЭ и воспроизводится в настоящем издании.

7. Кирхер издал довольно много их в «Иллюстрир. Китае», стр. VI, ССП, 227 и сл.

8. Histoire de Genghis Chan, стр. 83.

9. Речь идет здесь об академическом переводчике Ларионе Рассохине, трудами которого Миллер пользовался неоднократно.

10. У Du Halde, Description de la Chine, т. I, стр. 355, имя это написало Чао-ти, у Менцеля, Chronol Sin., стр. 55, Хао-ти. Ни тот ни другой не упоминают приведенного нами факта. В исчислении годов также они расходятся с нашим счетом.

11. Пропуск в рукописи. Ирбитская слобода основана в 1633 е. (Миллер. История Сибири. VIII, §57).

12. Пропуск в рукописи. Белослудская слобода основана в 1644 е. (Миллер. История Сибири, т. VIII, § 66).

13. Соответствующее место из Страленберга и табл. XVII и XVIII у Радлова, Сиб. древн., т. I, в. 2, при л., стр. 40, 46–47.

14. Русский перевод у Радлова, Сиб. древн., т. I, в. 2, прил., стр. 40.

15. Рисунки № № 137–140 по описи 1748 г. хранятся в ГАФКЭ. из них № 138–«писаного камня при реке Томи» и № 140 – «писаного камня при реке Енисее» воспроизведены в настоящем издании.

16. О названиях Ангара – Енисей – Кемь (Ким) – Тунгуска см. гл. 7-ю «Истории Сибири».

17. Четыре рисунка (по описи 1748 г. № № 143,146,148 и 149) Ленских писаниц были воспроизведены у Радлова, стр. 70–71; подлинные рисунки за № № 142–150 хранятся в ГАФКЭ. № № 142 и 145 воспроизводятся в нашем издании. Указанный в описи под № 151 «рисунок [540] шаманского камня на реке Лене», сделанный Люрсениусом, также воспроизводится в настоящем издании (хранится в Архиве Акад. Наук., ф. 21, оп. 5, № 39/50).

18. Об обычае вогулов почитать священные скалы см. выше.

19. Hist, de Timurbec. t. II, p. 69.

20. Сочинения о «настоящих надписях, встречающихся в степях южной Сибири» в рукописях Миллера не сохранилось; вопроса об этих надписях он коснулся в позднейшей статье «Изъяснение древностей, в могилах найденных» (ср. выше, стр. 522–523.).

21. Scheffer Jo., Lapponia id est religionis Lapponum et gentis nova et verissima descriptio. Francofurti, 1673, 4°.

22. По поводу изложенных соображений Миллера о писаных камнях см. П. Т. Савенкова, О древних памятниках изобразительного искусства на Енисее, М. 1910, стр. 71–76 и др.