Г. Ф. МИЛЛЕР

ИСТОРИЯ СИБИРИ

Предисловие Г. Ф. Миллера к русскому переводу «Истории Сибири»

Когда ныне толь щастливым я учинился, что милостивым старанием и определением его графского сиятельства Академии Наук президента сочиненную мною Сибирскую историю, яко первый плод оного долговременного путешествия, которое я с 1733 по 1743 год в Сибири имел, в печать произвесть могу, то за свою должность почитаю, чтоб благосклонному читателю предъявить об употребленных мною к сему делу способах и как я в сочинении сея истории поступал, и при том сообщить некоторые изъяснения, которые ведать наперед небесполезно будет.

Понеже при отправлении моем в Сибирь главное намерение к тому склонялось, чтоб историю сей пространной земли обстоятельно описать, чего ради и имел я позволение во всех сибирских городах канцелярские архивы пересматривать, и что к тому намерению годно казалось, отдавать списывать, то я по своей должности большую часть моих трудов на то положил, чтобы имевшаяся о сем деле надежда наилучшим образом была исполнена, и что не напрасно я трудился, сие по тому заключить можно, что привезенные мною из Сибири архивные списки, до истории и до прочих обстоятельств той земли касающиеся, в 36 больших книгах в десть состоят, не упоминая примечаний и выписок из оных архив, вкратце мною сочиненных, когда дел весьма много было, или оные не так важны казались, чтоб время употреблять на точное списание подлинников.

Правда, что сия архивные письма не простираются до самых древних времен, ибо сколько в толь многие годы завоевания Сибири и с тех лет, как городы в ней начались, от пожаров и от небрежения оных не утратилось. Однакож сей недостаток награждают отчасти общие российские летописи, хронографы и степенные книги, сообщая о первых из России в Сибирь походах, о изобретениях тамошних стран и народов и о завоевании оных хотя краткие, однако ясные известия. Отчасти ж служат нам с пользою и сибирские летописи, которые наипаче древнейшие россиян в Сибири действия описывают, тако ж не совсем умалчивают и о татарской прежних времен истории, сколько оных летописей сочинители по изустным объявлениям уведомились. К чему способствовали и разные жалованные грамоты и другие царские указы, которыми господа бароны Строгановы, по своей благосклонности к сочинению сего дела вспомоществовали, за которое благодеяние сим знатным рачителям наук тем наипаче благодарить должно, что в противном случае разные обстоятельства Сибирской истории в прежней бы темноте остались. [160]

В бытность мою в Сибири нашел я у некоторых, до истории своего отечества любопытных, людей разные сибирские летописи, с которых у меня списки находятся, а одну и подлинную привез я с собою, понеже оная в своем роде только есть одна и списков с ней ни у кого еще нет. Первые называю я простыми и общими сибирскими летописями, потому что подлинно оных так много, что в Сибири нет такого города, в котором бы у жителей по списку или более оных не нашлось. А другую по случаю прозвал я Тобольскою летописью, для того что я оную достал в Тобольске. Не могу я при сем оставить, чтобы с похвалой не упомянуть о благосклонности и вспоможении Тобольской губернской канцелярии, которая хозяина той летописи, не хотевшего лишитися сего сокровища, к тому склонила, что он помянутую книгу продал за сносную из казны цену.

Сколько списков с общих сибирских летописей мне видать не случалось и сколько сюда с собой не привез, то все они в разсуждении главного содержания между собой согласны, а разнствуют только в малых обстоятельствах, которые по сведении без труда согласить можно было при том списке, который всех полнее и исправнее. Находится гадательное показание сочинителя оного, по которому явствует, что его имя было Савва Есипов, також показан и год 7145-й, когда сия летопись сочинена, или паче 1 числа сентября того ж году и, следовательно, от рождества христова в 1636 году к окончанию приведена. Ко всякому списку присовокуплена роспись о строении в Сибири городов и острогов и о бывших в оных воеводах, которые каким-нибудь иным сочинителем прибавлена, и обыкновенно продолжается она до исходу прошедшего века.

Тобольская летопись, кроме того, что она настоящий подлинник, имеет еще и сие преимущество, что в ней многие приключения обстоятельнее пред прочими летописями описаны. Сие меня побудило, что я при сочинении сей истории оной наипаче последовал. Величиною она писана в десть на подобие нотных книг, и на каждой странице имеет по две статьи с рисунками, плохим мастерством деланными, для изъявления в описуемых в ней приключений. Упоминаемые в ней 7158 и 7159, то есть, от рождества христова 1650 и 1661, годы явно свидетельствуют, что она сочинена после вышеписанных общих летописей. После первого сочинения учинены ко оной от других некоторые прибавления и в трех местах листы вклеены, что несходством рисунков и письма засвидетельствуется весьма довольно: два листа из оных, повидимому, с прочими приключениями нарочитое сходство имеют, а один есть такого состояния, что хотя объявляемые на оном приключения и истинны быть могут, токмо не в надлежащем месте положены, как то от меня при объявлении тех приключений ясно доказано.

Первое основание к сочинению сих летописей положил, без сомнения первой архиепископ Сибирский Киприан, который отправлен был туда из Москвы в 7129 (1621) году, и, по показанию тех же летописей, на другое год по прибытии своем в Тобольск приказал созвать всех старых казаков бывших с Ермаком при завоевании Сибири, и велел их распросить о всем, [161] что с того времени в Сибири происходило, причем он определил имена тех, которые показали отечеству знатные заслуги, но во время службы своей от неприятелей побиты или другими нещастливыми случаями жизнь свою скончали, внесть в синодик соборной церкви в Тобольске для пения им повсягодно вечной памяти. Сей ради причины упоминал я и об оном синодике неоднократно в сей Истории.

Инако не можно думать, как что некоторые из помянутых старых казаков во время сочинителей вышепомянутых летописей еще живы были и известия к сему достохвальному делу сообщили. В простых сибирских летописях имянно о том упоминается, и сочинитель Савва Есипов сам себя в число оных полагает. О Тобольской летописи тож доказывается многими особливыми доказательствами, которые в оном полнее, нежели в прочих, описаны и никем иным, как разве кто при том был сам, описаны быть могли.

Что до приходу казаков происходило в Сибири, то хотя реченной Савва Есипов в том ссылается на татарские летописи, из которых он будто брал внесенные в свою летопись известия, однако сие мне не весьма вероятно, или рассуждать надлежит, что оные татарские летописи с того времени все утрачены. Я подлинно уверен, что татары, для дружеского моего с ними обхождения, по частым предложенным им о таких летописях вопросам, мне бы сего не умолчали, ежели бы такие книги у них имелись. А как бы было оным утратиться, когда другие у них рукописные книги толь прилежно хранятся? Но разве татарскими летописями названо то, что русские, по своем приходе в Сибирь, услышав у татар, о татарских приключениях записали? Что надлежит до подлинной татарской летописи или так называемой родословной истории татар, ханом Абулгазом сочиненной и старанием прежде бывших в Сибири шведских пленников ко удовольствию всей Европы напечатанной, то не находится никаких следов, чтобы сочинителям сибирских летописей сия книга была известна, и еще меньше, чтоб они при своих сочинениях оную употребляли.

Правда, что я часто принужден был некоторые сибирских летописей известия отвергать, иногда инако толковать, а иногда и поправлять, токмо сие не препятствует, чтоб оных летописей не почитать между главнейшими основаниями моей истории. При каждом случае оные приводить и слова, на которые я ссылаюсь, ставить под историею неприлично показалось: тем надлежало было все их содержание или большую часть оного на разных местах вносить, от чего бы в настоящем порядке летописей много утратилось. Сей ради причины рассудилось мне, что способнее будет оные летописи в непрерывном порядке, при конце сего предисловия, напечатать целые.

Всяк поверит, что из имевшихся у меня простых летописей выбрана исправнейшая, которая, сверх того, еще сличением с прочими при мне находящимися списками, по возможности, пополнена. А Тобольской летописи сличать было не с чем. Итак, запотребно усмотрено, кроме очевидных некоторых описок, которые исправлены, точно последовать [162] подлиннику. Находящиеся во оном погрешности в штиле, которых весьма много, и чего для неявственного письма разуметь было неможно, також и превращенной порядок, где заднее часто ставлено напереди, а чему надлежало быть напереди, то находится в средине, сие недостатки такого состояния, что от них читателю замешательства опасаться недолжно. Во всей книге явствует, что сочинитель к штилю был не привычен, но затем не надлежит у него отнимать достойной для оставленных нам известий похвалы. Порядок Моим истории расположением довольно исправлен. Дело состоит только в том, чтоб мое сочинение оною летописью подтверждалось, и не уповаю, чтоб кто в том захотел спорить.

Сообщенные от господ баронов Строгановых грамоты и собранные из сибирских архив письменные известия запотребно рассудилось прилагать в каждом месте под историею, где на оные я ссылался. Сей порядок, по Моему мнению, есть при читании способнее, нежели когда другие писатели истории приведенные ими в подтверждение своего сочинения свидетельств все при конце книги сообщают. Однакож, и довольно таких находится, которые изобрели подобное моему расположение. Свидетельств совсем не сообщать то же бы было, якобы я в источниках, из которых сам почерпал, другим завидывал, и не подал ли бы я повод, чтобы сию историю в разных местах почитать баснословною, ежели бы все обстоятельства, которые хотя мало важны, достоверными свидетельствами утверждены не были.

Разве сие кто может почитать за излишнее, что часто для таких обстоятельств, которые коротко предъявлены быть могут, целые грамоты или отписки для свидетельства внесены. И в правду бы так было, ежели бы свидетельства, на которые я ссылаюсь, уже в других печатных книгах находились или бы списки с них у многих людей в руках были. Но я нахожусь первым, которой оные сообщает, и знающий читатель за то, что сообщаю полные, благодарить будет. Любопытные люди увидят во оных еще много других достопамятных дел, для которых всякой чести удостоены быть должны. Кто к старинным архивным письмам и к штилю оных привыкнет, тот подлинно оные читать будет со удовольствием, как бы намерения читателей или причины удовольствия различны ни были.

Об одной токмо пользе древних архивных писем здесь объявляю, которая хотя весьма случаем делается, однако немалой есть важности. Сколько каких слов и складов не покажется темных и совсем незнаемых тому, кто таких писем прежде не читывал! Он будет спрашивать, что то значит. И, может быть, скажут ему для толкования иностранное слово или склад, по свойству чужестранных языков украшенной, которые он лучше, нежели старинное российское слово или склад, разумеет. Однакож самое сие приведет его во удивление, что он природного своего языка совершенно не знает. Он начнет размышлять: справедливо ли то, чтобы вводить чужестранные слова и склады, когда в природном языке недостатку не находятся. Он будет сравнивать склады иностранные с подлинными [163] российскими и узнает, что каждой язык имеет свое свойство и что из одного языка в другой, без крайней нужды, ничего занимать не должно.

Мое мнение не в том состоит, чтоб мне себя поставить общим защитником древности языков. Примеры тому, как языки в чужестранных государствах в недавные времена много переменились, весьма известны, и, конечно, должно обыкновению времен несколько уступать, когда старинными словами и складами гнушаются; но сие обыкновение не надлежит всегда почитать за узаконение, и не должно отвергать всего старинного только для того, что оно старинное, а новое принимать для того, что новое. Есть чужестранные языки, которые чрез несколько сот лет мало или ничего не переменились. Не писали ли за триста и за четыреста лет пред сим по-италиянски так изрядно, что остатки тогдашних времен служат нам ныне примерами, которым последуем. Да и церковной язык в России с того времени, как книги в печать стали производиться, весьма мало переменился. Для чего же в гражданстве, в канцеляриях и при дворе язык от прежнего так отменен? Выключая некоторые, весьма не употребительные, старинные слова, вместо которых другие, так же настоящие русские, слова находятся, не найдем мы в старинных письмах ничего, чтоб могли опорочить, кроме простого соединения складов. Однако, сие не порок языка, но паче произошло от невежества тогдашних приказных служителей. Да и самый приказной штиль в прежние еще времена много исправился, и ежели я, яко иностранной человек, в состоянии о том рассуждать, то осмелюся сказать, что ныне приказные дела пишутся не лучше, как оные уже за 50 лет писались.

Я прошу прощения о сем постороннем рассуждении, происшедшем от любви к старинным архивным письмам. В чужестранных государствах признавают себя щастливыми, когда оные увидят, и производят в печать большими книгами, хотя в некоторых более ничего не находится, кроме что мимоходом упомянуто бывает о некоторой фамилии или церкви, или монастыре или городе. Потомкам оставляется оные употреблять при сочинении истории или к чему иному пожелают. Ежели угодно будет последовать сему примеру, то я таких старинных писем довольное число собрал, которые не только до одной Сибири, но и до всей России касаются, и всемерно достойны напечатания, потому что, кроме той пользы, которая по оным в других делах явственна есть, при будущем сочинении общей Российской истории основанием служить должны.

А сколько я ни старался во время моего в Сибири путешествия о собирании письменных известий к способствованию сей истории, однако всех источников, которые к тому служили, вычерпать не мог. В некоторых местах архивных дел было такое множество, что все, для меня потребное, от слова до слова списывать не доставало времени. Я по нужде доволен был и тем, когда хотя можно было из некоторых писем сочинить о главных делах выписки, а из других силу коротко внесть в путевые мои примечания. В рассуждении сего неудивительно будет, когда в продолжении сей истории, а паче между приключениями новейших времен, нечто случится, о чем [164] либо неполных либо и никаких свидетельств в доказательство привесть я не в состоянии. Но понеже сие только при неважных приключениях случаться будет, то я тем меньше причины имею опасаться недоверки.

Другого состояния доводы состоят в изустных преданиях и в повестях, на которые я иногда ссылаюсь, и оным по мне верить должно, хотя я никакого другаго доказательства об них и не имею. Ежели кто о верности оных повестей сомневаться будет, то я прошу примечать самые обстоятельства в каждом месте, ибо оные мою искренность подтвердить могут. Какое бы то было дерзновение выдумывать, чего не бывало, где надлежит опасаться, чтоб тотчас во лжи изобличену не быть. Я ездил не один, но имел многих свидетелей моих дел и трудов. Были там люди и после меня и за такими же делами, которые могут спорить. Ежели что пишу несправедливо, об одном только прошу, а именно, чтоб кто, бывши в Сибири, буде не вспомнит приведенной мною какой повести, затем бы о достоверности оныя не сомневался. Не всегда нам приходит на ум о всем спрашивать, а хотя и спрашивать, то не всегда удается настоящий ответ получить. Иногда случается нечаянно о чем слышать, чего при других обстоятельствах надеяться не можно было. Напротив того, я охотно поверю, что другой мог слышать то, чего мне слышать случай не допустил.

Рассуждая вообще о том, как я в сочинении сей истории поступал, то я прекословить не намерен, что она во описании приключений с принятым от славнейших древних историков обыкновением много не сходствует. Однакож не думаю, чтоб я тем учинил хуже. Их сочинение приятно, потому что они приключения ведут одним порядком, не упоминая о свидетельствах, по которым они сочинение свое составляли. Но мое расположение есть полезнее, потому что я стараюсь предлагаемое мною утверждать везде доводами и рассуждаю об известиях и о сочинителях оных по правилам вероятности и якобы с читателем совокупно, которой здесь также рассуждать может и тому, что я пишу, просто верить не обязан. Когда древние историки толико себе приписывали, чтобы их словам верить без доказательств, то они щастливы, что им в том удалось. Ежели письменные известия, по которым какая история слагается, всякому известны, тогда сочинителю не так в вину причитается, ежели он оставлением свидетельств привлекает себе несколько более почтения и знающим людем оставляет на рассуждение: хорошо ли он теми известиями пользовался или худо. Сим и древние писатели истории извинены быть могут, что в их времена те известия, по которым они сочинения свои производили, чаятельно у всякого в руках были, а утратились уже после.

Весьма трудно тому статься, чтобы дело такого состояния, как сие, произведено было без всяких погрешностей. Довольно того, когда оных не очень много находится. Однакож, я остаюсь в той надежде, что ежели здесь явятся какие погрешности, то оные произошли не так от моего небрежения, но как от крайней необходимости. К последним причитаю я, когда в разных местах недостает обстоятельств, которые по справедливости надлежит [165] дополнить, чего поныне, за неимением достоверных известий, учинить не можно было. Без сомнения, сию историю гораздо полнее описать и оную почти в совершенство привесть можно будет, ежели мне дастся позволение в Москву ехать и Сибирского приказа архиву таким же образом, как я делал во всех Сибирских городах, употребить в общую пользу. А когда кто найдет какую погрешность, то я за объявление оной надлежащим образом благодарить и при втором тиснении оную исправить неотменно стараться буду.

Погрешности, касающиеся до языка, на котором История сия издается, не уповаю я, чтоб мне, как иностранному человеку, в вину причлися. То правда, что, имея сам к российскому языку великую охоту и будучи в состоянии во оном и за другими погрешности усматривать, я всячески старался, дабы перевод привесть в такое состояние, какого свойство сего языка требует. Не могу я хвалить тех переводов, в которых весьма явственно видно, что они переводы, и думаю я, что российской человек должен писать таким образом, чтоб писанное им всякой российской, не знающий никаких чужестранных языков, разуметь мог. Однакож, похвалиться мне нельзя, чтоб сии правила в сей Истории совершенно и везде наблюдены были: я, по силе возможности своей, в сем вспомогал, також и справошные печатные листы пересматривал с прилежанием, по которым и по исправленному мною первому переводу, которой в академической архиве хранится, явствует, коль искустные переводчики надобны, а наипаче при таких делах, которые в печать производиться должны. Впрочем, недоверение, которое я сам к себе имею, было причиною, что сия История напечатана несколько позже, нежели как то учинить надлежало. Ибо сие меня побудило отдать мое сочинение в беспристрастное рассуждение разным нашего собрания как российским, так и иностранным членам, дабы не было ничего, чтобы подлежало превратному толкованию или за что бы ответ дать надлежало. А ныне сие служит мне тем наипаче к удовольствию, что труд мой всем академическим собранием за благо принят, и я несумненно уповаю, что каждой справедливый читатель с рассуждением Академии будет согласен.

Прочие сей Истории части с другими моими описаниями Сибири с возможною скоростью по сем следовать имеют.