ПЕРВАЯ ЗАГРАНИЧНАЯ КОМАНДИРОВКА ПЕТЕРБУРГСКОГО АКАДЕМИКА

Основным средством связей Петербургской академии в XVIII в. с зарубежными академиями и с учеными других стран была переписка. Путем прямой переписки или через посредство своих иностранных членов и русских дипломатов за границей Академия вела оживленный обмен научной информацией, передавала поручения, относящиеся к приобретению научных инструментов и книг, распространению своих изданий. Из-за ограниченности средств Академии командировки академиков за границу практиковались редко. На протяжении всего XVIII в. можно назвать лишь несколько таких поездок. Одной из этих немногих, и притом первой, была поездка в 1730-1731 гг. Герарда Фридриха Миллера, адъюнкта, который в 1730 г. был произведен в должность профессора истории.

На рубеже 20-х и 30-х годов Академия была в тяжелом положении. Со смертью Петра II и вступлением на престол Анны Иоанновны, падением одних временщиков и возвышением других Академия с трудом находила доступ к правительственным учреждениям, чтобы обеспечить свои насущные нужды. Президент Академии Лаврентий Блюментрост, он же лейб-медик, вынужден был находиться с царским двором в Москве, а управление Академией перепоручил библиотекарю И. Д. Шумахеру, человеку энергичному и предприимчивому, но не имевшему ни достаточного такта, ни авторитета среди ученых. Сотрудники Академии подолгу не получали своего жалованья, бедствовали и задалживались у ростовщиков. Диктаторские замашки Шумахера вызывали острые конфликты. За границей распространялись слухи об упадке Петербургской академии и возможном ее роспуске.

Но научная жизнь Академии шла своим чередом. Не прекращались доклады в академической Конференции, продолжались занятия с гимназистами и студентами, с полной нагрузкой работали типография и инструментальные мастерские. Особенно интенсивно трудились молодые ученые, адъюнкты Л. Эйлер, И. Вейтбрехт, Г. В. Крафт, Г.-Ф. Миллер и занимавший скромную должность при Кунсткамере И. Г. Гмелин. В 1730 г. появилась надежда на то, что Академия снова начнет регулярно получать назначенные ей средства и положение ее стабилизируется. Нужно было позаботиться о восстановлении ее престижа за рубежом, укреплении контактов с научными обществами, книготорговцами, о подборе ученых и мастеров на освободившиеся вакансии.

Как раз в это время Г.-Ф. Миллер попросил разрешения поехать на родину, в Вестфалию, по делам, связанным со смертью его отца. Академия решила воспользоваться этой поездкой, предложив Миллеру кроме Германии посетить еще Англию и Голландию и выполнить в этих странах ряд поручений. Хотя описание этой поездки Миллер сделал не сразу, а спустя много лет, когда он в конце 70-х годов па поручению Академии писал ее историю, оно сохранило нам живые черты научной жизни той эпохи, черты научной атмосферы, в которой протекало становление молодок Петербургской академии.

История Академии наук Миллера была издана в конце XIX в. ¹, но в этом издании часть текста, составляющая в рукописи целую тетрадь, а именно все события 1730 г., по неизвестной причине опущена.

В настоящей публикации впервые приводится в русском переводе с небольшими сокращениями эта неопубликованная часть описания путешествия по сохранившейся рукописи ². С частью, относящейся к Германии, можно познакомиться в указанном томе «Материалов».

Ю. Х. Копелевич (Ленинград)

* * *

«Из того, что относится к моему путешествию, я хочу здесь привести только то, что касается Академии наук, или то, что я делал для Академии на основании полученной [48] мною инструкции. Ради экономии средств я решил везде, где возможно, передвигаться по воде. Кроме паспорта от Академии, на русском языке, для Кронштадта, подписанного также в Адмиралтействе и в полиции, я запасся еще другим паспортом, от тогдашнего генерал-аншефа графа фон Миниха, на немецком языке ³. Насколько полезен оказался мне этот паспорт, особенно обнаружилось при моем прибытии на родину, где тогда еще были в моде насильственные вербовки солдат. Знаменитое имя графа фон Миниха обеспечивало мне повсюду уважение и безопасность. Эти оба паспорта, датированные 16 и 23 июля, были выданы из расчета на голландский корабль, с которым я тогда думал отправиться в путь, но скоро я решил, что лучше будет поехать с английским кораблем, идущим в Лондон, и это задержало меня до конца месяца.

По всемилостивейшему указу е. и. в. и резолюции первого лейб-медика и президента Академии наук Лаврентия фон Блюментроста, подписанной в Москве 1 июня, профессору истории Герарду Фридриху Миллеру в предпринимаемом путешествии в Англию, Голландию и Германию, настоящим поручается ⁴:

1. Привести в надлежащий порядок заведенную прежде академическую книжную торговлю. Урегулировать счета с состоявшими в связи с Академией книготорговцами, а именно Весбергом в Амстердаме, Гледичем и Шустером в Лейпциге, Кизнером в Гамбурге а также секретарем Клейном в Данциге, а на остаток приобрести для Академии новые книги. Договориться с ними обо всем, что необходимо для продолжения торговли и связей. Найти также в Англии какого-нибудь почтенного книготорговца и условиться с ним, чтобы он дал Академии на комиссионную продажу партию английских книг и взамен взял академические издания. Если найдется в Голландии надежный книготорговец, который так же пожелал бы вступить в академическую книготорговлю на равных долях, то провести с ним все необходимые переговоры.

2. С Пикаром в Амстердаме договориться о торговле гравюрами, сбыть с пользой отпечатанные в Академии гравюры, обеспечить поставку для Академии гравировальной краски.

3. Повсюду наводить справки о хороших граверах и их работе, чем каждый из них примечателен и можно ли заказать у них что-нибудь из портретов, проспектов и т. п. Сколько платят им в зависимости от разной техники и величины изделия.

4. Везде знакомиться с учеными и самых знаменитых зондировать, желают ли они быть принятыми в число почетных членов Академии — это относится прежде всего в Англии к президенту Слоану ⁵, членам Общества Муавру ⁶, Джурину ⁷, Ратти ⁸ и другим, в Голландии — Бургаве ⁹, Гравезанду ¹⁰, Альбинусу ¹¹ и другим, в Германии — Менке ¹², Гофману ¹³, Брейну ¹⁴, Лилиенталю ¹⁵.

5. Везде узнавать об ученых, которые могли бы со временем поступить сюда на службу, и в особенности искать ученого-юриста, разных опытных врачей и человека, сведущего в восточных языках.

6. Вообще при всех обстоятельствах соблюдать интересы Академии и обо всем, что будет происходить в путешествии, докладывать лейб-медику е. и. в. и президенту Академии наук.

К объяснению последнего пункта «соблюдать интересы Академии» нужно иметь ввиду озабоченность Шумахера тем, что из-за увольнения и отъезда профессоров Коля, Мартини, Буксбаума и в особенности господ Германа и Бюльфингера ¹⁶, которые собирались уезжать в том году, Академия может быть опорочена в глазах иностранцев. Поэтому мне было дано особенно настоятельное, секретное и устное, поручение, чтобы я всячески рассеивал дурные слухи которые могут отпугивать от вступления в русскую службу и в Академию.

Я получил с собой партию академических изданий и гравюр, предназначенных частью для подарков английскому научному обществу и виднейшим ученым, частью для вручения в качестве первых образчиков [49] книготорговцам, которые пожелают вступить в сношения в Академией...

…………………………………………………………………………………….

2 августа я отбыл из Петербурга в сопровождении моих лучших друзей Гмелина, Эйлера, Вейтбрехта, Крафта, которые по этому случаю совершили поездку в Кронштадт. На следующий день мы при попутном ветре вышли в море, но ветер переменился и держал нас пять дней в Зунде. 29-го я благополучно прибыл в Лондон ¹⁷.

…………………………………………………………………………………….

Самый видный из ученых, знакомства с которыми я искал, был сэр Ганс Слоан (или Слоун), баронет, первый лейб-медик короля, президент Королевского научного общества и Медицинского общества. Этот превосходнейший человек оказывал мне вообще всяческие любезности. Я преподнес ему от имени нашей Академии книги и гравюры, которые привез с собой, и сказал, что имею такие же для подарка Королевскому обществу. При случае, когда я по его просьбе описывал ему организацию и состояние Петербургской академии, я сказал, что Академия имеет также иностранных почетных членов, в число которых она почла бы за удовольствие принять такого крупного ученого, как г-н Слоан, если г-н Слоан выразит на это свое согласие. Наконец, я попросил разрешения посмотреть его кунст- и натуралиев-камеру и богатую библиотеку, о которых уже в России слышал так много удивительного. Все это было принято сэром Гансом Слоаном очень благосклонно. Он благодарил за подаренные книги и назначил мне день, когда я мог бы присутствовать в собрании Королевского общества — первом собрании по окончании каникул (это было 22 октября) и лично передать книги. Он заверил меня, что почтет это особой честью, если Академия примет его в число своих почетных членов, показал мне свою кунст- и натуралиев-камеру и библиотеку ¹⁸, частично через своих помощников, господ Кромвеля Мортимера ¹⁹ и д-ра Иоганна Аммана ²⁰. Оба были членами Научного общества, а первый вскоре стал в обществе секретарем по натуральной истории. Я был там много раз, поскольку осмотр такого неописуемого богатства требует много времени. Он пригласил меня к своему столу и еще в свой загородный дом в Челси, а также однажды в кофейный дом, который он и другие члены Научного общества обычно посещают в среду вечером. Все это давало мне новые возможности заводить знакомства с тамошними учеными. Одним словом, г-н Слоан оказал мне столько внимания, что все то, что я у него увидел, услышал и узнал, сделало память мою о нем неизгладимой. Он умер в начале 1753 г, в глубокой старости, а свое неоценимое сокровище редкостей по завещанию предоставил за определенную плату преимущественно русской императрице. Но тогда сочли, что нет необходимости принимать это предложение, так как петербургское собрание натуралий и предметов искусства уже без того достаточно богато. Парламент заплатил требуемую сумму и передал коллекцию г-на Слоана в дар нации. С тех пор эту коллекцию называют Британским музеем. Это один из самых больших и замечательных музеев Лондона. Англичане и иностранцы постоянно его посещают, осматривают и восхищаются им.

Кроме г-на Слоана, мне советовали также познакомиться с г-дами Муавром, Джурином и Ратти. Г-н Вильям Ратти недавно умер. С г-дами Абрахамом Муавром и Якобом Джурином, доктором медицины, — оба являются членами Королевского общества — я имел довольно тесное общение. Оба приняли с благодарностью обещание, что они будут избраны членами Петербургской академии. Я подарил каждому первые два тома «Комментариев».

…………………………………………………………………………………….

Г-да Мортимер и Амман, с которыми я познакомился у г-на Слоана, очень достойные люди и весьма сведующие в натуральной истории. Последний родом из Шафгаузена. Сэр Ганс выписал его из Лейдена на место скончавшегося годом раньше молодого г-на Шойхцера, издателя кемпферовой истории Японии. Я заметил, что между ним и Мортимером существует какая-то ревность, и это обстоятельство подало мне надежду заполучить г-на Аммана для нашей Академии. Я сделал ему предложение относительно вакантной профессуры по ботанике, которая была, собственно, любимой наукой г-на Аммана. Он отнесся к этому благосклонно, и я должен был по возвращении в Петербург послать ему формальное приглашение. Но перед моим отъездом изЛондона он изменил свое решение и рекомендовал мне г-на Иог. Фридр. Гронова в Лейдене, которого он расхваливал как одного из самых сведущих людей во всех частях естествознания. Дальше я расскажу, как тщетно я потом старался найти на это место подходящего человека и как все-таки наконец его занял г-н Амман, как будто сама судьба предназначила его для Петербурга.

Тем временем в ожидании 22 октября, когда я должен был начать посещения Королевского научного общества, я совершил поездку в Оксфорд ²¹. Сэр Ганс Слоан дал мне с собой письмо к г-ну д-ру Хагнесу, [50] члену Тринити-колледжа, но тот был в отъезде. Но зато я нашел там в Ол Сулс-колледже очень услужливого человека, унтер-библиотекаря Бодлейянской библиотеки г-на Ричарда Форстера, бакалавра искусств, и с его помощью мог увидеть все, что хотел. Я сожалел только, что не мог долго оставаться в Оксфорде. Университет, устройство которого в корне отличается от устройства, распространенного в Германии, был мне чрезвычайно любопытен. Оттуда я поехал в Бленхейм, чтобы осмотреть роскошный замок бывшего герцога Марборо и прилегающие к нему места, а потом в Лондон.

После возвращения из Оксфорда я продолжал завязывать знакомства. Бенжамен Робинс ²², написавший книгу по артиллерии, которую комментировал г-н профессор Эйлер ²³, тогда начинал славиться своим глубоким проникновением в ньютонианскую философию. Он проявил ко мне дружеское расположение, и я спросил его, не пожелает ли он вступить в русскую службу. Он не ответил полным отказом. Позднее я слышал, что он отправился инженером в Ост-Индию, а потом его след затерялся.

С книготорговцем Николаем Прево я договорился, что он примет на себя комиссию Академии по продаже книг ²⁴. Особо искусных граверов в Лондоне в то время не было. Лучшие работали в черной технике. Торговец гравюрами Фобер взялся продавать отпечатанные в Академии гравюры, заведя с нею счет. Но мне это показалось недостаточно надежным. Несколько раз я посещал механиков Гоуксби и Кульпепера в их мастерских. И когда г-н Шумахер в письме от 19 сентября поручил мне узнать стоимость ньютонианского телескопа и микроскопа, который Кульпепер тогда привел к большому совершенству, и еще узнать, можно ли изготовить то и другое для Академии к следующей весне, мне нетрудно было это сделать. Гоуксби обещал сделать 6-футовый телескоп за 50 ф. стерл., а Кульпепер за 50 шилл. микроскоп, какого раньше еще не бывало.

22 октября я присутствовал в собрании Научного общества, проходившего, как обычно, с 5 часов вечера в принадлежащем обществу доме в Гринкурт, Флит-стрит. Известно, что в это общество входят не только настоящие ученые, но и любители наук всякого звания и искусные мастера. Это делает собрания, проводящиеся вечером каждый четверг, очень многолюдными, Зал заседаний довольно длинный и широкий. В конце его сидит президент за поставленным поперек столом, в шляпе, которую он снимает только тогда, когда хочет что-либо сказать. Рядом с ним за тем же столом сидят два секретаря, один по математике и физике, другой по натуральной истории и всем другим наукам, по которым читаются доклады в обществе. Остальные члены общества сидят на скамьях, частью по обе стороны зала вдоль стен, частью посредине зала друг за другом, таким образом, что каждая задняя скамья выше передней и каждый видит президента и секретарей, Тот, кто имеет что-либо доложить или прочесть, делает это за президентским столом, стоя возле того секретаря, к области которого относится его предмет.

Заседание уже началось, когда я вошел. в сопровождении г-на президента Гофмана, который тоже был членом общества и должен был меня представить собранию. Мы уселись где пришлось. Знаменитый Уильям Уистон ²⁵ читал сочинение о том, как в дальнем плавании определять долготу в море путем наблюдений спутников Юпитера. Это была та самая проблема, по которой г-н проф. Бернулли годом раньше докладывал в Петербургской академии ²⁶. Затем выбирали новых членов. Делается это следующим образом. Кандидаты предлагаются тремя членами, которые их знают и считают достойными. Имена их пишут на доске, повешенной в зале заседаний. Через шесть или восемь недель среди всех присутствующих проводится баллотировка по выборам. Когда баллотировочный ящик обходит всех, его подносят президенту, который подсчитывает баллы и произносит: «избран», «не избран», как того требует число баллов. Секретарь протоколирует. Мне показалось, что при этом все происходит очень упорядоченно и без всякого пристрастия.

Когда с этим было покончено, президент объявил, что я принес в подарок обществу от Петербургской академии разные недавно вышедшие книги, которые он показал. Их уже раньше по приказу президента положили перед ним на стол. Я встал со своего места и поклонился в сторону президента. Так закончилось это заседание. Через несколько дней г-н Джурип сказал мне, что г-н президент и некоторые члены, знавшие меня, решили предложить обществу принять меня в число своих членов. Он надеется, что это не будет мне неприятно. У них такое правило — не выбирать никого, не будучи уверенными, что он охотно это примет. Поэтому ему было поручено меня спросить. Я мог ответить только, что такая оценка моей особы делает мне большую честь и я принял бы это с [51] благодарностью. Я нашел также случай высказать мою признательность за это г-ну президенту. Когда я затем снова пришел в общество, — а делал я это часто на протяжении всего моего пребывания в Лондоне, я увидел мое имя со всеми пояснениями написанным на доске. Выборы происходили уже после моего отъезда, и мне сообщил о них г-н Мортимер.

…я прибыл в Хеллевутслейс 23 ноября. «Трешкоут» привез меня 24-го из Бриля в Роттердам, где я за недостатком времени не искал никаких знакомств, а удовольствовался только старым памятником Эразму Роттердамскому. Оттуда я поехал сушей в Пуду, а затем на «Трешкоуте» снова в Амстердам.

…………………………………………………………………………………….

Я избегаю здесь, как и в отношении Англии, говорить о тех достопримечательностях, которые уже достаточно известны. 13 декабря я поехал в Гаагу и на этот раз только одну ночь оставался в Лейдене, так как должен был снова туда приехать на обратном пути. Первый мой визит был к агенту Ван дер Бургу, в адрес которого шли письма для меня как из Петербурга, так и из Лондона. Действительно, я получил несколько писем. Г-н Шумахер сообщил в письме от 10 ноября ст. ст., что петербургские издания, которые были отправлены книготорговцам Прево в Лондоне и Весбергу в Амстердаме, застряли во льду в Кронштадте. Он хочет отправить их санным путем в Ригу, чтобы они оттуда могли уйти с первым кораблем. Его брат-архитектор писал, что он стал архитектором при артиллерийском и инженерном корпусе. Были и другие письма.

Молодой врач, которого я встретил у г-на Ван дер Бурга, мне очень понравился. Я подумал, что он был бы полезен в России и мог бы там найти свое счастье. Я без колебаний открыл ему свои мысли и сказал ему все, что могло бы его склонить к такому решению. Но это мое желание тогда не исполнилось. Его звали Герман Каау. Он был племянником знаменитого Германа Бургаве, имя которого он присоединил к своему потом, когда наконец все-таки приехал в Россию. Прибыл он в Петербург в 1741 г. как гофмедик, затем стал лейб-медиком и наконец архиатером.

В Гааге находился также русский легатион-секретарь по имени Гейнцельман, брат того Гейнцельмана, который несколькими годами позднее служил в Оренбургской экспедиции, собирал растения и посылал в Академию. Этот легатион-секретарь познакомил меня с г-ном Руссе ²⁷, что было мне столь же приятно, сколь полезно. Руссе по происхождению француз, но никак не был связан с интересами Франции. Он получал жалованье от других дворов, которым сообщал сведения и для которых писал дедукции. Незадолго до того он издал историю Петра Великого в четырех томах in 8° под именем барона Нестесураной, в чем он сам мне сознался. «Мемуары царствования императрицы Екатерины» тоже его. Его «Recuieil des actes et Negociationus» широко известен. Он был издателем «Epilogueir» и других подобных журналов. Если он служит, то служит верой и правдой. Через несколько лет после того он получил от нашего двора титул советника канцелярии и связанное с этим жалованье. Я видел у него экземпляр «Северной и Восточной Татарии» Витзена, 2-го издания. Эта книга вообще тогда еще не бывала в частных руках, и ученые даже сомневались, была ли она в действительности издана. Он не предполагал, что я ее уже знал. Я сказал ему, что в императорской библиотеке в Петербурге имеется не только первое ее издание 1692 г., но было и два экземпляра этого 2-го издания. Один из них был подарен д-ру Шталю. Г-н Руссе полагал, что он один обладает этим сокровищем.

…………………………………………………………………………………….

Это было бы излишеством и противоречило бы цели этих записок, если бы я стал дальше распространяться о подобных знакомствах. 19 декабря я поехал с г-ном Ван дер Бургом обратно в Амстердам и из-за него снова не мог задержаться в Лейдене. Теперь я постарался выполнить поручения к книготорговцу Весбергу и граверу Пикару. У первого я взял счет, в каком состоянии его дела с Академией, а второму предложил ряд вопросов, на которые он письменно ответил. Подобные записки я всегда прилагал к рапортам г-ну президенту Блюментросту или к письмам г-ну Шумахеру.

Лейден привлекал меня все сильнее и сильнее, тем более что я уже три раза побывал там без толку и при тамошнем удобном сообщении можно было туда доехать в любой день за 6 часов. Итак, я прибыл в Лейден 28 декабря и оставался там до 6 января, с успехом исполнив все свои дела. Тамошние ученые, о которых мне было предложено разведать, желают ли они вступить в связь с Академией, отозвались на это с охотой, в особенности великий Бургаве ²⁸, который заметно обрадовался тому, что от него ждут содействия в деле развития наук. Как раз в это самое время архитектор Ригер обратился к нему с просьбой, чтобы он рекомендовал на русскую службу и послал в Петербург трех хороших практикующих врачей его школы. Когда он сказал мне об этом, я заговорил о его племяннике д-ре Каау в Гааге. Но он никак не хотел отпускать его так далеко от себя. Он послал г-д Рибейра Саншеса, португальца, и Смита, ирландца, — оба они у него учились — и еще Гердинга, голландца. С такой же просьбой арматер обращался к г-ну тайному саветнику и профессору Гофману, и тот послал г-д Шрейбера, Лерхе и Нича. Из них Г. И. Лерхе еще сейчас живет в Петербурге, а из первых трех г-н Саншес в Париже. [52]

Я не стану описывать университетскую библиотеку, астрономическую обсерваторию, физический театр, анатомическую камеру, ботанический сад, которые я осмотрел с вниманием и пользой под руководством г-д Гравезанда и Бургаве. Точно так же я не хочу подробно рассказывать о мастерской знаменитого механика Мушенбрёка, который с величайшей искусностью изготовляет всевозможные математические, астрономические и физические инструменты. Он успешно выполнил все, что изобрел полезного г-н Гравезанд и его брат проф. Петер ван Мушенбрёк в Утрехте. 3 января я предпринял еще небольшую поездку в Гаагу в обществе г-на проф. Котта из Тюбингена, который тогда совершал ученое путешествие в Англию и Францию. 7-го я возвратился в Амстердам, где еще провел переговоры с искусным гравером Якобом Гёбракеном и выяснил, по какой цене ему можно заказать портреты определенной величины и определенного качества. Он особенно отличается в этом искусстве. Затем я 10-го поехал в Утрехт.

Там я посетил прежде всего г-на ван Мушенбрёка, тогда профессора в Утрехте, а после смерти Гравезанда — в Лейдене. Он показывал мне разные новые изобретения и особенно одно, для которого как раз незадолго до того была изготовлена машина: с помощью системы колесиков и циферблата можно было определять расширение вставленных туда четырехгранных металлических стержней от огня поднесенной снизу зажженной спички. Г-н Лейтман незадолго до моего отъезда из Петербурга проводил подобные опыты, которые описаны в 4-м томе «Комментариев». Но его опыты показывали только само наличие расширения, а г-н Мушенбрёк показывал размеры расширения в числах, а также различное расширение у разных металлов, так как он мог вставлять один за другим стержни различных металлов, и делалось это очень легко и быстро, что давало этой машине еще больше преимуществ перед машиной Лейтмана. Я не сомневаюсь, что г-н Мушенбрёк говорит об этом где-нибудь в своих физических сочинениях и описывает эту машину. Другое изобретение, тоже тогда еще новое, — способ определять качество магнитов - их ценность, большую или меньшую их способность перещавать свою силу для намагничивания стрелок. Но подробности об этом способе я тогда, к сожалению, не записал и теперь не могу вспомнить. Хотя я не имел, специального поручения предложить г ну Мушенбрёку стать членом нашей Академии, но я все-таки это сделал, так как г-н Мушенбрёк был человек, от которого Академия не могла ждать ничего кроме славы и пользы».

Комментарии

1. «Материалы для истории императорской Академии наук», т. 6. СПб., 1890.

2. Архив АН СССР, ЛО, ф. 21, оп. 1, № 1/5, лл. 10-22.

3. Паспорта Миллеру от Академии наук и от Миниха хранятся в Ленинградском отделении Архива АН СССР (ф. 21, оп. 1, № 86, 87).

4. Оригинал данной Миллеру инструкции. Там же, № 88.

5. Г. Слоан (Hans Sloane, 1660-1752) — врач и ботаник, президент (с 1727 г) Лондонского королевского общества, иностранный член Петербургской АН с 1734 г.

6. А. Муавр (Abraham Moivre, 1667-1754) — математик.

7. Дж. Джурин (James Jurin, 1684-1750) — математик и физик.

8. У. Ратти (William Rutty, 1687-1730) — медик.

9. Г. Бургаве (Hermann Boerhaave, 1668 — 1738) — врач, ботаник и химик.

10. В.-Я. Гравезанд Wilhelm Jacob s’Gravesande, 1668-1742) — математик и физик.

11. В.-С. Альбинус (Bernhard Siegfried Albinus, 1697-1770) — анатом.

12. И.-Б. Менке (Johanan Burkhard Mencke, 1674-1732) — издатель «Acta euditorum» в Лейпциге.

13. Ф. Гофман (Friedrich Hoffmann, 1660-1742) — врач, профессор в Галле, иностранный член Петербургской АН с 1734 г.

14. И.-Ф. Брейн (Johanan Philipp Breine, 1680-1764) — врач в Данциге.

15. М. Лилиенталь (Michael Liliental, ум. 1750) — историк в Кенигсберге, иностранный член Петербургской АН с 1733 г.

16. Профессор красноречия И. Х. Коль выбыл из Петербургской академии в 1727г. по болезни, профессор физики Х. Мартини уволен в 1729 г. за несоответствием своей должности, профессор ботаники И. Х. Буксбаум уволился по болезни в 1729 г., профессор высшей математики Я. Герман и профессор логики и метафизики И. Г. Бюльфингер уволились по истечении своего первого контракта в 1730 г.

17. Согласно сохранившимся путевым запискам Миллера, он по прибытии в Лондон 31 августа встретился с физиком Томасом Неттлтоном (Thomas Nettleton, 1683-1742), передал ему письмо Шумахера, обедал в его доме. 2 сентября Миллер впервые посетил Г. Слоана (там же, № 89, лл. 5-6 об.).

18. Это посещение состоялось 9 сентября. Еще Миллер осматривал коллекции Слоана 25 сентября и 14 октября (там же, лл. 9, 13, 26 обл.).

19. К. Мортимер (Cromvell Mortimer, ум. 1752) — физик, химик, секретарь Лондонского королевского общества.

20. И. Амман (Johann Amman, 1707-1741) — ботаник, профессор Петербургской академии с 1723 г.

21. Миллер пробыл в Оксфорде с 2 по 5 октября (там же, лл. 15об.-20).

22. С Робинсом (Benjamin Robins, 1707-1751) Миллер познакомился 11 сентября. 17 октября он вместе с Робинсом посетил Джемса Стирлинга (James Stirling, 1696-1770) и с 19 октября начал посещать по вечерам курс экспериментальной физики (там же, лл. 9 об., 28, 29).

23. Имеется в виду книга Л. Эйлера «Neue Grudsatze der Artillerie enthaltend die Bestimmung der Gewalt der Luft… aus dem Englischen des Hrn Benjamin Robins ubersetzt und mit den notingen Erlauterungen und vielen Anmerkungen versehen» (Berlin, 1745).

24. О переговорах с Прево 10 сентября см. там же, л. 9-9об.

25. В. Уистон (William Whiston, 1667-1752) — математик.

26. Даниил Бернулли в публичном собрании 29 июня 1729 г. выступил с речью о способе определения широты в море и показывал сконструированный им прибор. Речь вызвала возражения и осталась не опубликованной.

27. Ж. Руссе де Мисси (Jean Rousset de Missy, 1686-1762) — историк и литератор, иностранный член Петербургской академии с 1737 г.

28. С Бургаве Миллер встречался 29 декабря и, как он пишет, «рассеял многие его предубеждения» относительно Петербургской академии (там же, л. 47 об.).

(пер. Ю. Х. Копелевич)
Текст воспроизведен по изданию: Первая заграничная командировка петербургского академика. (Из записок Г. Ф. Миллера о его путешествии 1730-1731 гг.) // Вопросы истории естествознания и техники, № 2 (43). 1973