СИМЕОН ЛЕХАЦИ

ПУТЕВЫЕ ЗАМЕТКИ

13. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ИЕРУСАЛИМА В ХАЛЕБ

Старшим и главой паломников был католикос Ованнес. При нем находились два отрока-инока, целомудренных и стыдливых; один был сладкоголосым певцом и жамасацем, второй – словолюбом и превосходным переписчиком. Они были одеты в черную власяницу, и клобуки закрывали их лица. Нас было 600 душ мужчин и женщин.

Полуверы

С нами были также мусульмане, которых зовут полуверами; они также с великой верой совершили паломничество в Иерусалим, говорят на армянском языке, турецкого не знают. Они [приехали] из страны Ромкала; мальчиков, подобно коптам, сперва обрезают, а потом крестят; ходят и в церковь и в мечеть; поминки по усопшим сперва зовут отслужить священника, [224] а потом приходит имам и несет хоронить. Они делают это из страха, но больше любят веру Лусаворича, чем Мехмета.

С нами были два конных переводчика и четыре чауша, т. е. хулавуза, которые ездили взад и вперед. С нами был также и тот Абдал и еще служки двух других монастырей, которые весь путь до Халеба проделали босиком и пешком по каменистой, пыльной и покрытой колючками дороге.

Стоянки в дороге

Мы достигли Турабека, [где] дали по одному золотому. Оттуда мы прибыли в хан Лубен, [где] уплатили по два пара; там также мы выпили дождевой воды; там с каждого человека взыскали по два с половиной куруша гафара. В полудне пути от Лубена находится Лагиса, то есть город Наблус. Этот город был построен христианами, повсюду в нем церкви, и, кажется, [все] франкские, ибо все они – монастыри; сказали, что здесь обезглавили Иоанна Крестителя.

Оттуда через множество гор и лесов мы добрались до святой горы Табора, а против нее увидели привлекательную и красивую, плоскую и покрытую цветами [гору] Ермон, запахом цветов которой люди наслаждаются ¹. У подножия горы было село; сказали, что на вершине стоит каменная куполообразная церковь 12 племен, однако она разрушена и пустынна. Мы не смогли подняться наверх, ибо караван скоро пустился [в путь].

И прибыли мы в касабу Чинди, которая является обиталищем дэвов. Сказали, что там были изгнаны из Марии-Магдалины семь бесов (Лука, 8, 2); под одной горой [расположен] город Наин, где Господь воскресил сына вдовы (Лука, 7, 12-15). И в какое бы Святое Место мы ни приходили, нечестивые арабы ругали нас: мол, вы недостойны ступать по этим Святым Местам. Мы спасались, [лишь] платя гафар, иначе они уничтожили бы нас. Оттуда мы [225] пришли в Айнтучар ²; налево от него в полудне пути находится город Назарет, куда отправились некоторые из наших товарищей, ехавшие на лошадях, и рассказали, что в окрестностях есть римские (то есть католические) монастыри, весьма могущественные и чудотворные. Там также мы дали по 12 пара. Из Тучара мы за один день достигли села Лупия. При всех этих стоянках были глубокие колодцы, туда приезжали из окрестных сел и далеких мест за водой с бурдюками, и вокруг колодца собиралось много скота и верблюдов. Из-за воды поднимался шум; кто был сильнее, вытягивал воду и поил животных, и так как [многие] не могли найти места, из-за воды дрались. До сих пор существует правило, которое было в древности. Это те колодцы, из которых доставали воду Иаков, Авраам и Исаак и помогали Рагуилу ³. Около Наблуса мы увидели также колодец, воду из которого попросил Христос у самаритянки (Иоанн, 4, 7-9). В дороге мы проезжали также мимо холма, наверху которого были дома и дворец, перед дворцом стояли разукрашенные ворота, от которых остались одни мраморные колонны, сказали, что это дворец Ирода. Пройдя еще дальше, через одну стоянку, мы вышли на красивую ровную долину; сказали, что здесь Христос накормил пятью хлебами и двумя рыбами пять тысяч душ (Матф., 14, 17); проезжая через [то] место, мы, положив наши сумы, пали с поклонами наземь и попросили Бога, чтобы и нам было [даровано] такое благословенное изобилие.

С этого места было видно Тивериадское море ⁴; спустившись с горы, мы искупались в море. На этом берегу моря стояли разрушенные дома, и сказали, что это [дома] апостола Петра. Еще дальше находилось селение сыновей Зеведеевых, Иоанна и Иакова (Матф., 4, 18-21). На другом берегу моря [была] гора Тира и Сидона, откуда бежали и упали в море свинопасы (Матф., 8, 32). Мы напились превосходной воды и вымыли руки и лица. Там мы [226] сделали привал. Оттуда мы достигли колодца, в который был брошен [своими] братьями Иосиф и из которого он был извлечен и продан египтянам (Быт., 37, 16-22). Над ним (колодцем) на четырех столбах висел свод; около была мечеть и каменная стена; там было превосходное пастбище [с травою] в рост человека, однако колодец высох.

Оттуда мы за день достигли моста Иакова; в том месте, где он боролся с Богом (Быт., 32, 24-30), стоял большой и великолепный монастырь, ныне впрочем разрушенный. Перейдя на тот берег, мы остановились на привал. Река, которую мы перешли, была Иорданом. Там также [с нас] взяли по девять пара. Оттуда мы вышли в жару, и, так как жара была сильная, мы шли ночью; кроме того, страшились арабов; хотя нас было много, мы все же боялись, ибо, как мы говорили [об этом] выше, это – коварное и порочное племя. Каждый день мы встречались с их становьями, они, переходя с пастбища на пастбище, пасли верблюдов подобно туркменам в Турции. Однажды мы встретились с бесчисленным множеством верблюдов, больше чем тысячей, а также с большим числом арабов; вслед за ними прошел большой верблюд с носилками, в которых сидел араб с подобием короны на голове и с ним жена его; сказали, что это царь; вокруг [него] ехали на конях арабы в одних рубахах, с необутыми ногами в стременах; впрочем, кони у них превосходные и редкостные, изящные и породистые, с красивыми и длинными ногами, тонким станом и очень быстроходные. Один конь продается там за одну-две тысячи курушей; в мире нет коней, подобных их коням. Как бы ни была гора камениста и крута, они поднимутся; если в безводных местах три дня не дают воды, молчат; они так быстры и стремительны, что мчатся, как стрела, и летят, как птица, и если будут три дня бежать, не устанут. Каждый грязный, ничтожный араб, не стоящий ни копейки, сидит на лошади в тысячу золотых, без седла, с уздечкой в одну драхму, с деревянными стременами, в рубашке; у них нет другого оружия, кроме копья; им поражают [227] человека на расстоянии пущенной стрелы; оно [сделано] из тростника прочного, как дерево. И подобно тому как говорят о ружье поляков, стрелах татар, аркане курдов, так [упоминают] и о копье арабов. Увидев царя, мы остались ждать, пока они прошли; однако вреда они нам не причинили, ибо это не Аси, а Тапы, которые только бродят со своими шатрами, подобно Аврааму, Исааку и Иакову и другим.

За один переход до Шама ⁵ мы увидели холм, к которому направился духовный владыка и мы все следом, там он спел шаракан, и мы помолились. Сказали, что здесь умер мученической смертью Ваган Гохтнеци ⁶. Приблизившись к Шаму, мы увидели полноводные речки, множество виноградников, плодовых садов и цветников. Полдня дорога [шла] одними садами, красивыми и приятными.

Дамаск

Войдя в Шам, то есть Дамаск, мы увидели благоустроенный и богатый, изобилующий фруктами и плодами [город], который был больше Стамбула. [Там] были большие мечети и высокие минареты, дорогие бани и многоэтажные ханы, сводчатые кофейни из чистого мрамора, каких в других местах даже не бывает. На каждой улице, как в Бурсе, много воды, дешевизна и изобилие всех продуктов. Однажды мы пошли в Еашиль – мечеть, которая была высока, обширна и очень красива; сказали, что раньше это была церковь, а ныне неверные ее отняли и превратили в мечеть ⁷. По правую сторону от нее находился большой источник, о котором говорили, что здесь был крещен Ананией апостол Павел (Симеон ошибается. Должно быть "Савл" а не "апостол Павел", см. Деяния, 9, 10-17). В эту мечеть христианам ходить не позволяют. Оттуда мы пошли на безестан, который был похож на [безестан] Али-паши в Эдирне, но это строение, очень красивое и бесподобное, каменное и сводчатое, было больше и удивительнее. Мы увидели [там] разнообразные шелковые ткани, тафту, узорчатые ткани, [228]  гутник (?), атлас, вязаные пояса, кфдрик (?), тонкое полотно и другие невиданные вещи, названия и цены которых знают только купцы; оттуда вывозят также много шелка. [В городе] были кипарисы, деревья хурмы, богатые магазины и много торговых рядов. Сказали, что в город втекает и бесследно исчезает тридцать ручьев, ибо мельница внизу гонит воду обратно, и никто не знает, куда девается эта вода . Подобно тому как река Тигр, достигнув [местности] Карин ⁸ и исчезнув в песке, больше не видна, так и эта [вода]. Через город протекает еще и другая большая река. Этот город так привлекателен, что своей волею человек никогда не захочет удалиться от [такой] красоты. Там мы увидели белый изюм, крупный, как хурма, зеленый [виноград] и белый как снег хлеб; [там] пекут длинный и вкусный лаваш, и, когда его режешь, он тянется, как жилы, а арабы кладут его на плечи и так несут. Точно так же [там] есть белая пастила, превосходная айва и много других благ, вина и прочего.

Мусульмане справедливо говорят: «Эвэл Шам, ахыр Шам» (Шамом начинается, Шамом кончается). Мусульмане в [этом] городе очень робки, человеколюбивы, богобоязненны, христиан любят и никогда не говорят «неверный» или «неверующий», но «слуга Иисуса» или «хаджи». Если аван или чобан кого-нибудь притесняет, все они бросаются на выручку и освобождают [его], не допускают, чтобы [кого-нибудь] заставил незаконно работать или [совершил] другие какие-нибудь несправедливости. Я не видел в других местах таких приятных и добрых людей; они достойны христианства.

Там жило пять-шесть армянских семей. Сказали, что раньше было пятьсот семей. Церкви и священники перессорились. Священники, ктиторы и прихожане учинили шум и беспорядки, вплоть до того что предали церковь неверным и, сами будучи преданы неверным, уплатили штраф и были наказаны. Поэтому, [229] из-за своей неправедности, рассеялись они и исчезли, согласно Давиду, как сновидение (Псалт., 72, 20). Горе мне, что повсюду армяне в ссоре и вражде [друг с другом] и по справедливости зовутся хайками ⁹, то есть неединодушными.

[В городе] было 40 тысяч греческих домов, там же местопребывание греческого архиепископа. Сказали, что эфиопов рукополагает епископ Шама. Мы пробыли [там] три дня, видели много вещей, изделий, кумачей и [разных] чудес, а также [много] зданий, которые я не могу описать по отдельности. Мы дали [здесь] по два куруша.

Оттуда мы прибыли в одно село и увидели [здесь] на высокой горе сирийский монастырь; монастырь окружала высокая каменная стена; внутри было 46 мраморных колонн и [жили] 40 игумений; там мы дали по три пара. Оттуда мы пришли в другое село, которое называли греческим именем Апрут. Там были две великолепные церкви: одна – в селе, а другая – перед селом, оттуда увезли красивые колонны и поставили их в хане, остались только алтарь и верхние своды.

Оттуда мы приехали в Майлун; [там] мы увидели две высокие горы с каменными пещерами; они стоят так близко друг от друга, словно слились, однако они не соединены, между ними есть очень узкая, тесная дорога, по которой можно с трудом проехать верхом на коне. Камни на этой горе похожи на [куски] теста, они (горы) так высоки, что если посмотришь наверх, то шапка свалится [с головы]. Оттуда мы приехали в другую касабу по имени Харалар; там мы дали по десять пара. Оттуда мы приехали в город Хамус, который был построен христианами; там на высокой горе стоит неприступная крепость, вроде крепости Халеба, вокруг [нее] каменистый ров, выложенный тесаным камнем, и стена также из тесаного камня.

Оттуда мы за полтора дня достигли Хамы; дома его похожи на дома Хамуса, а дорога тянется меж оливковых и инжирных деревьев. В Хаме мы увидели большое дерево хурмы, высотой в тридцать халебских кангунов, которое служило долапом, [230] направлявшим в город воду ¹⁰, оно находилось на высокой горе. Там были древние каменные церкви и огромные пещеры, разрушенные и пустые, ибо там не было ни одного христианина. Отсюда также вывозили шелк и разнообразные невиданные ткани, златотканые покрывала, скатерти, платки и прочее, кушаки и узорчатые шелка, как в Шаме. На заре, когда головная часть каравана тронулась, арабы отрезали его хвост, кого ранили, кого ограбили, у кого увели осла, [унесли] суму и прочее. Поднялись крики и вопли; сообщили ехавшим впереди, тогда всадники с саблями и мечами вернулись, ибо с нами были янычары и сипахи. Стали они стрелять в них (арабов) из ружей, и те бежали. Однако каравану причинили большой вред.

Оттуда мы отправились в Капернаум, то есть в Сыфат ¹¹; издали были видны город и крепость, ибо они находились на высокой горе, согласно сказанному Господом: «И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься» (Лука, 10, 15). Сказали, что в нем (Капернауме) одни жиды [живут] и страна принадлежит Ман-оглы ¹². Точно так же жители города Сайида, то есть Бетсайида, и [города] Коразина – самаритяне. Будучи полуверами, они любят христиан, едят свиное мясо, но [мальчиков] обрезают. У них нет ни церкви, ни мечети, ни священника, ни раби, ни имама. Почитают Христа, но Богом [его] не называют, они близки к евреям и древним законам. Страна эта очень камениста и скалиста. Здесь получают много шелка.

В том году хондкар воевал с Ман-оглы, прибыло много войск, а также воины Мсыра и Шама. Меж тем Ман, собрав войско, пошел против них войной и, победив, всех перебил, а прочих обратил в бегство. [Хондкар] вторично отправил войско, и его также он порубил мечом, взял много добычи и, став могущественным, дошел до Шама, но в город войти не смог, тогда он не оставил вокруг ни одного строения, все обратил в пустыню, опустошил и разрушил; сказали, что из-за этого – шелка мало, ибо не осталось ни тутовых деревьев, [231] ни шелковичных червей – все уничтожил Ман-оглы. На третий год он отправился к папе и, приняв крещение, стал христианином. И дал ему папа в помощь пять галер с войском; он же по пути разорил много городов и островов, а также овладел Айя-Пайясом, Трапулусом и другими прибрежными местами и портами; [затем] он опять отправился в Рим и там умер. Вслед за ним его сын проявил мужество и унаследовал доброе имя ¹³.

[Но] вернемся к сути нашего повествования. В Хаме мы дали по одному рупу. Оттуда мы прибыли на постоялый двор, где с нас взяли по пять пара. Оттуда мы достигли постоялого двора Тума и переночевали там, ибо это был большой, каменный и красивый хан. Перед ним протекала большая река.

Халеб

Оттуда за один день мы достигли известной, прославленной столицы Халеба ¹⁴. Духовный владыка повел нас с собой во дворец, и мы остановились в резиденции епископа. Рядом с дворцом в одном дворе стояли друг около друга четыре церкви: одна – маронитская, другая – греческая и две армянские [имени] Святой Богородицы и св. сороковицы. В этом году ¹⁵  они были заново обновлены и расширены, [стали] большими [и] обширными, куполообразными и сводчатыми, очень красивыми и привлекательными. Строителем был ходжа Санос, брат ходжи Петика. Сей Петик был знатным и видным человеком, ибо разъезжал, как паша, [в сопровождении] тридцатисорока ясахчи, имел янычар и сипахов. Сказали, что он имеет двадцать четыре взятых на откуп дела; комрук, мухтесибство, субашество, ханы, бани и все остальное находится в его руках.

Халеб – большой торговый город и столица. В нем есть торговые люди из Индии и купцы из всех мест, и какие только пожелаешь шелка, там найдешь. Там сидят четыре посла. В нашей церкви Святой Богоматери франки имеют три алтаря, где каждую субботу и воскресенье служат литургию, а если [там] служат литургию наши, то они идут в [церковь] [232] св. сороковицы. Однако марониты проявляют большую любовь и покорность нашему патриарху; когда выходят из церкви, подходят и целуют [его] десницу и просят отпущения. Если служба не кончилась, они до тех пор ждут там, пока она не окончится, тогда берут крест и выходят; греки же так не поступают. [Там] есть также много именитых сирийцев, они имеют каменные церкви в других местах.

Рядом с епископской резиденцией находились каменные армянские кельи. Епископская резиденция имела каменные нижний, средний и верхний этажи. Патриархом Иерусалима и католикосом Сиса был католикос Ованнес, который постоянно восседал в Халебе. [Там] был также некий вардапет Ованнес Урхаэци и архиепископ тер Хачатур, [а также] священник, хороший певец; они были гостеприимны, кротки и сладкоречивы. Кроме них, были еще три епископа, пять иноков и пять иереев. Там были триста домов армян, и подобно джульфинцам и амидийцам [все] они мудрые, богатые и благообразные, именитые и крупные купцы, в лицо которым человек [даже] стеснялся смотреть. [Там] был ходжа Гантил со своими сотоварищами, владельцы 40-50 тысяч вьюков. Им принадлежат дорогостоящие дома из тесаного [камня], высокие и большие, наподобие [домов] Амида, и стоимостью 10-15 тысяч курушей. Это все благопристойные [люди], крупные купцы, которые ездят в Индию, Багдад и Исфахан. Они едят превосходные кушанья. У них есть род кушанья, которое называется мехла, похожее на пирог; в него кладут сорок-пятьдесят яиц и разнообразные овощи, но больше всего каперсов, то есть … (пропуск в тексте); его без мяса отправляют жариться в пекарню; оно имеет удивительный вкус. Одежда их из шерсти, хутни, атласа; [они имеют] шестьдесят, семьдесят, сто шерстяных чух. Впрочем, ни армянского, ни турецкого языка они не знают и говорят только по-арабски; арабское письмо хорошо читают не только миряне, но и священники ¹⁶, и все бумаги [233] переводят на арабский язык; точно так же не знают армянского языка польские и стамбульские армяне.

Город окружен стенами с башнями и укреплениями, имеет десять ворот, на каждой башне – пушки.

Кроме [этих] укреплений [город] имеет очень сильно укрепленную городскую стену из нетесаного камня, высокую и остроконечную, наподобие крепости Хамуса; впрочем эта еще выше и больше, [расположена] она на возвышенном месте и окружена рвом; из бойниц смотрит наружу много пушек. В большом и глубоком рву – вода. Там ты [можешь] увидеть любых животных, каких только пожелаешь. По эту сторону рва лежит Несими ¹⁷, на [могиле] которого выросли два тонких и высоких деревца.

Там есть 365 ханов один другого лучше и бесчисленное множество магазинов, лавок, безестанов и другого, и что ни пожелаешь, там найдешь, ибо это большая столица. Там есть также франкские ханы, где сидят послы. [Там] найдешь хорошие шерстяные ткани, чуху, атлас, камку и франкские шелка. Точно так же [в Халебе есть] превосходные бани и здоровая вода в большом количестве. Мы пробыли там один месяц, так как духовный владыка выказал к нам большую любовь.

Когда мы подъезжали к Халебу, в полудне пути [от него] нам навстречу вышли армяне, мужчины и женщины, старые и малые, юноши и девушки, а также сирийцы, копты, марониты и турки, ибо, согласно обычаю, когда приходят паломники из Иерусалима, [все] должны выйти им навстречу. Так как с нами были духовный владыка и викарий города, нам оказали большие почести, [так что] город гудел. Верхом на белой арабской лошади, в золоченой сбруе и седле, оправленных драгоценными каменьями и жемчугами, прибыл и ходжа Петик с двумя братьями; сверкали золото, каменья и переливчатая драгоценная парча. Его словно пашу сопровождали множество рабов и слуг, всадников и янычар. Приблизившись [к нам], он сошел с лошади, пал к ногам католикоса и приветствовал его. И тогда сел он (католикос) [за трапезу] с епископами, вардапетами, священниками и многолюдной толпой, которая радовалась, что лицезрит [234] его, и целовала его десницу; оттуда [он] вернулся к паломникам и знакомым, любимым и друзьям с водкой, вином, кушаньями и прочим; и, радуясь их (паломников) приходу, целовали друг друга и, сев за трапезу, веселились. И не было никого, кто не имел бы знакомых или любимых, кроме меня. Ибо не было у меня ни любимых, ни знакомых, ни родственников. И я никого не знал, и меня никто. И остался я в стороне, в отдалении, никому не нужный и одинокий. Смертельно я затосковал, возмутилась душа моя, и, проливая слезы, я вздохнул и произнес этот плач:

Обошел я вокруг света,
Не нашел по сердцу друга,
И, поразмысливши над этим,
Я другом сделал длань свою.
Изгнанником плачевным я
Пришел в страну эту чужую.
Отца и брата не имею,
Нет также друга у меня.
Когда бы друг был у меня,
Чтоб беды мог поведать я,
Тогда, увидевши его,
Утешил сердце б я свое.
Ужели мать, родив меня,
Прокляв, к изгнанью обрекла?
Пойдешь изгнанником в чужбину,
Отца, мать, брата не имея.
Увидев брата и сестру,
Ты отвернешься и заплачешь,
От глубины души вздохнешь
И «горе мне!» произнесешь.
Тебе подушкой станет камень,
А спать ты будешь на земле,
Поднимешь голову от сна,
Одна надежда лишь на Бога.
О, сжалься надо мной, Господь,
Меня, убогого, помилуй,
Спасителем моим Ты будь
В несчастьях, что ко мне придут.

После обеда духовного отца, епископа Гукаса и прочих ввели в город, а по обе стороны словно стена [стояла] многолюдная [235] толпа христиан и иноплеменников. Женщины, согласно арабскому обычаю, забубнили, ударяя себя по губам; так поступали женщины в церкви в праздничные дни. С великим почетом ввели [всех] во дворец. Я же с грустным лицом, исполненный печали, одиноко следовал за ними издали, вытирая глаза, и благодарил Бога. В тот день ходжа Петик устроил большое пиршество, и [все] веселились до самого вечера.

В Халебе была большая башня; ныне там мечеть, [но] говорят, что раньше это была колокольня.

14. МАРАШ – КЕСАРИЯ – АНКУРИЯ – СТАМБУЛ – ЛЬВОВ

Но вот вышеупомянутый Абдал купил пять лошадей и дал нам по сто курушей на харчи, а в сопровождающие приставил одного мшака, по имени Петрос, и другого мшака, по имени Ахичан. Попрощавшись со всеми, мы отправились в наше путешествие в Польшу.

В какое бы армянское село или город мы ни приезжали, нас встречали с уважением и почестями; мол, едут махдаси из Иерусалима.

Оттуда мы приехали в город Мараш, где сидит паша; там было двадцать домов армян. Оттуда мы приехали в армянское село Фрноз, которое расположено на высокой горе; там находится могила Степаноса Улнеци ¹⁸; из святой могилы бьет сладкий источник, и вниз по горе бежит холодная, студеная вода. Там мы переночевали. Некоторые поднялись на гору и обошли ее, но я не смог, так как устал.

Через село Зейтун мы до полудня достигли очень высокой горы, которая зовется Капак Тебеси, и только к вечеру мы с трудом достигли ее вершины. Через эту гору протекала река Джейхан. В Фрнозе имеются святая церковь и один монастырь. В Зейтуне – шесть церквей и один монастырь. Сказали, что [здесь] было 800 домов армян, но сейчас [осталось] только тридцать домов, ибо они рассеялись, преследуемые джалалиями.

Оттуда день пути до Сиса. [236]

Страна эта гористая и каменистая, сухая и прибрежная, [растут] только померанцы, апельсины, [там] много больших блох и комаров. Меж гор протекала река Джейхан, в которой рыбы было так же много, как песку.

Кесария

Оттуда многочисленными селениями и горами мы достигли престольной Кесарии, которая огорожена двумя стенами – внутренней и наружной. Внутри были две церкви – Святой Богородицы и св. Саргиса, однако они находились в местах, вырытых в земле и темных, куда спускаются по деревянной лестнице ¹⁹.

В нем (городе) было пятьсот домов армян, а может быть и более, [среди них] богатые купцы и именитые богачи-ходжи, однако бедных больше; все они портные и кафтанчи, других ремесел нет. Армяне, живущие в [крепости], армянского языка не знают, но только турецкий и персидский, а вне [крепости] – армянский язык знают. Мусульмане Хайсары очень злые и плохие, все [они] эмиры, враги веры, много аванов. Дома построены из необожженного кирпича, двери низенькие, [так что] входят сгибаясь; поэтому город разрушается и пустынен. [Там] есть ханы, безестан, магазины, торговые ряды и золотых дел мастерская; впрочем, людей в ней видно мало; [люди] не благоустраивают [город], во-первых, потому что разорили [их] джалалии, во-вторых, из-за злоупотреблений авана эмира.

Я пошел к вардапету Григору, у которого остановился [раньше] и который тоже полюбил меня, [он] очень обрадовался и с удовольствием принял меня. В городе и вне [его] я увидел старые и новые здания, а также большие сводчатые и каменные церкви. [Увидел] и ту церковь, в которой были рукоположены патриархом Леонтием наш святой Лусаворич и патриарх Нерсес; она большая и великолепная ²⁰. Все они превращены в мечети.

Внутри и вне [города] есть много Святых Мест. Святая могила Василия Кесарийского ²¹ находится вне города; с восточной [237] стороны перед ней была большая церковь, ныне она разрушена и армяне хоронят там своих покойников, ибо камни ее разобрали и употребили на строительство крепости. С южной стороны, за стеной, стоит большая церковь полководца Меркерия ²², могила которого находится там; она также разрушена, остался лишь маленький купол. На святой могиле стоит алтарь, куда каждый понедельник весь город совершает паломничество с ладаном и свечами.

Войдя туда, мы также с поклонами помолились и попросили отпущения грехов себе, своим родителям и всем благодетелям. Там, как и в Стамбуле, есть много мощей святых и много церквей; однако они разрушены, видны только их остатки.

Против [церкви] св. Меркерия, на расстоянии одной мили к югу, находится прославленная, всем известная древняя гора Эрджиас, похожая на Кешиш-Даг Бурсы, только еще больше и выше; зимой и летом на ней виден снег тысячелетней давности; его было так много, что он даже падал вниз. Сказали, что [там] есть много церквей, а кафедральная церковь – большая, каменная, куполообразная, с мраморными колоннами, но и она разрушена. Сказали, что каждый год в день Святой Богородицы горожане с жертвенными [животными] поднимаются к ней. Мы также захотели подняться, но нам сказали, что подъем очень высокий и трудный, а наверху острые скалы и снег; в скалах и снеге выдолблены места для ног, подниматься надо при помощи разных приспособлений, иначе, если упадешь, разобьешься на тысячу кусочков. Сказали, что [гора] покрыта глубокими снегами, [там] холодно и [дует] сильный ветер.

У подножия противоположного склона [горы] находится касаба Девелю, там также есть много армян, церковь и священники. Рядом с Эрджиасом имеется гора-двойник, которую называют Али-Даг, однако она гораздо меньше Эрджиаса; там также есть церковь имени святой богородицы ²³; там есть и оружие Меркерия, которым он убил нечестивого Юлиана, когда Богоматерь приказала Меркерию, мол, иди и убей хулителей сына моего. Если хочешь знать, почитай Житие святого Василия ²⁴. Там была и могила святой сестры Василия. [238]

Вокруг города было много садов, как в Эдирне, многочисленных и изобилующих фруктами. Мы увидели там семь видов винограда. Люди там гостеприимны и человеколюбивы. Каждый день нас уводили в какой-нибудь сад и до вечера угощали кушаньями и сладким питьем, ибо вина у них в изобилии. Люди беседуют красиво и сладкоречиво, обходительны, благоразумны, они стихотворцы и иносказатели, шутники и весельчаки, наконец, красильщики ²⁵ [ослов].

Вардапет также имел большой, как город, сад; мы много раз ходили туда и утешались. Сказали, что в его винограднике есть двенадцать видов винограда.

Св. Карапет

Вокруг города все окрестные села были армянские. Однажды я верхом на лошади с другими товарищами ехал в монастырь св. Карапета (Иоанна Крестителя), и, пока мы проезжали город, неверные бросали в нас камни и палки, ибо, кроме осла, там ни на какое другое животное не разрешают садиться; насилу вырвались из [города]. В том году в город приехал некий злой кази, враг христиан; он приказал, чтобы в церквах не зажигали свечей, на свадьбах не было даул-зурны и [христиане] не ездили на лошадях. Мы достигли очень красивого, прекрасного каменного сводчатого монастыря св. Даниила ²⁶, [там] были епископ и два инока. Пройдя оттуда еще с четверть мили, мы достигли большого куполообразного и великолепного [монастыря] св. Карапета ²⁷, который был расположен на высокой горе и из которого был виден весь город. Перед монастырем простиралась большая, обширная долина наподобие долины Харберда, и все поселения и села [на ней] были армянские; церкви и монастыри благоустроены.

Из-под монастыря св. Карапета вытекала холодная вода и подобно речке сбегала в долину. Здание монастыря было удивительным, ибо он был высечен в скале, а внизу до самого города [тянулись] пещеры, [служившие] помещениями и кельями для многих подвижников, как на горе Тороса в Конии [240] или в подземелье Манкермана ²⁸. Сказали, что здесь находилось святое тело (т.е мощи Иоанна Крестителя) и отсюда половину его Леонтий отдал нашему Лусаворичу.

Еще дальше находилось большое село Евгар, где были три церкви и триста домов армян. На расстоянии пятикратно пущенной стрелы находится село Низия, то есть Нюсия, где лежит тело святого Григория Нисского, брата великого Василия. Внутри монастыря бьет источник, [воды которого], вытекая [оттуда], обращаются в большую речку, вращающую десять мельниц; она орошает всю долину; там, у дверей церкви, похоронено тело блаженного; поклонившись ему, мы помолились и попросили отпущения грехов. [Там] был один епископ по имени Тели-Малаз и один инок. Мы увидели много других обладающих чудотворной силой монастырей, высеченных в скалах и построенных из каменных плит.

Обернувшись на восток, мы увидели около Кесарии большие и древние каменные здания, подземелья. Сказали, что их (подземелья) называют Батыл-гази, там есть огромные пещеры и скалы. Говорили, что раньше здесь находился город, построенный царем Кесарем ²⁹. Мы пробыли там один месяц, чтобы посмотреть святые монастыри и места паломничества.

Покинув Кесарию, мы достигли [моста] Ялынкоз; он так высок, что, когда смотришь вниз, [река] Кызыл-Ирмак кажется маленькой и узкой; он похож на венецианский мост Райтал; в начале моста бьет превосходный и приятный на вкус теплый источник, из которого пей сколько хочешь, – полезно.

За пять дней мы достигли Анкурии ³⁰. По дороге в Чешникире мы вторично перешли Кызыл-Ирмак. Армянских сел мы больше не видели, но только туркмен, встречавшихся нам по одиночке, с отарами овец, которых они пасли, как [арабы] а Аравии верблюдов. И не проходило дня, чтобы мы не встречали десяти-двадцати тысяч овец с большими курдюками, которые они волочили за собой. Туркмены тоже бродили по пастбищам с женами и детьми; женщины у них очень красивые; нежные и румяные. [240]

Анкурия

Наконец мы приехали в торговый город Анкурию ³¹, окруженный тремя стенами – наружной, средней и последней (внутренней), где наверху находится крепость и греческая церковь Святой Богородицы, а [между] средней и нижней [наружной] есть восемь армянских каменных церквей и двести домов армян.

Все горожане – продавцы шерсти; оттуда вывозят хорошую шерсть и развозят ее по всему свету. Там всегда сидят купцы со всей земли и скупают шерсть, камлот, бурки и прочее, поэтому сюда притекают деньги со всего мира. При каждой церкви были два-три местных и приезжих священника, ризничий и служащий обедню, ибо в Армении отправляют службу не священники, а иноки. Джалалии разрушили и ограбили и этот [город]; ныне его обновляли. Город был расположен в каменистой местности. Здесь так же были очень злые разбойники.

За городом на расстоянии в четверть мили находился красивый, большой и великолепный каменный и сводчатый, куполообразный монастырь. Сказали, что это строение апостола Павла, он построил его и освятил. Настоятелем монастыря был паронтер Аваг; при нем были три инока. Перед монастырем протекал маленький ручей, полный рыбы. Я пробыл там месяц, ибо [в монастыре] было много польских [армян], которые нас утешили. Вокруг него находились три армянских села: Сданос, Пэнтос и Эркапсуйи. Во всех селах также изготовляют шерсть, но лучше всех [шерсть] в Алачухе; впрочем, такой, какую делают в Анкурии, нет. В этом городе имеется хорошее сушеное мясо, превосходное, густое и вкусное вино, какого в других местах не бывает.

Оттуда мы поехали в Конию, затем в Ахшар, Енкишар, где также живет немного армян. Там мы увидели могилу Насреддина ³², над которой висел балдахин, и посмеялись. В Енкишаре тоже есть каменная церковь, которую, как сказали, также построил и освятил Павел. После мы приехали в Сиври-Хисар  [241] и Кара-Хисар, откуда вывозят опиум. В нем (Кара-Хисаре) была удивительная крепость с неприступными укреплениями высокая и каменная, как в Османчухе. [Там] есть шестьдесят домов армян, одна каменная церковь и в четверти мили от города монастырь в армянском селе. Однако они также не знают по-армянски и говорят на турецком языке; все они принадлежат к епархии Анкурии. Точно так же [армяне], живущие в крепостях Конии и других городов, не знают [армянского], а живущие вне [крепости] знают.

По всей стране стаями бродят белые козы, шерсть у них блестящая и красивая, как шелк и парча, черных совсем нет. Сказали, что раньше их было бесчисленное множество. Джалалии одних убили, других разогнали, а прочих угнали. В городе было большое древнее каменное, мраморное здание с высокими стенами; говорили, что это была церковь, ныне она до основания разрушена, на ней были франкские надписи, мы не смогли их разобрать.

Оттуда за полтора дня мы достигли Бекбазара, который изобиловал и плодами и фруктами, а дыни и арбузы [там] вкусные, как амидийские, отсюда их отвозили хондкару. Там было шесть домов армян.

Оттуда мы приехали и остановились в Саруларе; двухдневная дорога туда тянулась меж одних садов, бахчей и фруктовых деревьев, посередине бежал большой ручей; по одну сторону – села, по другую сторону – фрукт[овые деревья]: крупная айва, яблоня, много пшата, винограда, дынь, арбузов, которые прохожие без страха едят для утоления жажды, ибо они посажены на дороге на пользу путникам.

Затем мы пришли к покрытому зарослями гористому, опасному проходу. Сказали, что раньше здесь не могли пройти ни 100, ни 200 человек, ибо это было ущелье; ныне же Наср-паша (?) построил новые ханы, караван-сараи, целые села, мечети; там были и шестьдесят-семьдесят домов армян, священник и церковь. Дорога шла ущельем и была труднопроходима; в иных местах был песок; мы увидели даже большущие песчаные холмы, как в Мсыре. [242]

За полтора дня мы достигли другого ущелья, которое было еще более опасно; и там тот же Наср-паша приказал построить удивительные дома, хан, караван-сарай, мечеть и села наподобие первых и [все] благоустроил. Там также жили армяне.

Оттуда за два с половиной [дня] мы приехали в порт Измид. Пробыв там один день, мы сели на судно и поехали в Стамбул. [В Стамбуле] мы оставались два месяца, пока не прибыл польский караван. Присоединившись к нему, мы сели на большую телегу, [запряженную] тремя лошадьми, и отправились в Польшу. Исполнилось двенадцать лет моего паломничества.

Возвращение во Львов

Приехав в Молдавию, я увидел страну разоренной и безлюдной. Точно так же, въезжая в Польшу, я увидел разрушения и развалины, причиненные татарами. Много городов, сел, деревень, поселков и крепостей были безлюдны, и [это не только] вчера и не третьего дня, ибо нечестивые татары два-три раза в год подряд, никого не страшась и не боясь, приходили и уходили, сжигали и убивали, грабили, а прочих уводили в плен в свою страну.

15. ОПИСАНИЕ ГОРОДА ЛЬВОВА

Прибытие

И вот мы приехали в опекаемый Господом, богохранимый столичный город, именуемый Львовом, где находятся престолы трех архиепископов: польского, русского ³³ и армянского.

Навстречу нам вышли священники и народ и с почестями препроводили нас в монастырь св. Ачкатара ³⁴ и оказали большой почет паронтеру Гукасу как нвираку Иерусалима. Там он оставался две недели, а затем его отвезли в город и поместили в великолепном дворце, который был епископской резиденцией. Ибо во Львове существует следующее правило. Когда из Иерусалима или Эчмиадзина приезжает нвирак, он останавливается сперва в монастыре; спустя три дня собираются [243] 12 ага вместе с ктиторами и священниками и посылают к нему священника и двух ага и спрашивают, зачем он приехал. На сбор [пожертвований] или по другому делу? Он говорит причину. Если он имеет свидетельство, его с почестями везут в город, а если нет, выпроваживают из монастыря.

Местные национальные учреждения

В городе есть большая и великолепная каменная сводчатая, плоская и крестообразная, окруженная стеной церковь ³⁵; горница и кельи монахов – каменные. Есть также летняя и зимняя большая каменная школа, а также книгохранилище. Около церкви [расположены] вакуфные каменные дома и богадельня для мужчин и женщин. А за городом, напротив монастыря, стоит большой и прекрасный странноприимный дом.

В школе было более восьмидесяти мальчиков, которые изучали различные науки: музыку, грамматику, словоударение, толкование и искусство счисления. [Там] есть большое присутственное место духовного суда, где каждый четверг заседают 12 ага с епископом и протоиереем, рассматривают и осведомляются о хасе и чехасе, осуществляют также правосудие и суд [по поводу] хаса и чехаса, ибо имеют указы католикоса и царей Польши.

Вне [города] есть три каменных монастыря; друг около друга находятся [монастыри] св. Ачкатара и св. Акопа, рядом стоит дворец епископов, а отдельно – благоустроенный и прочный монастырь Св. Креста ³⁶; при них есть богадельня, экономия, конюшни, две-три бахчи и помещения для монахов, иноков, священников и прочей братии, там жили еще две-три престарелые монахини. В большом монастыре была в изобилии холодная, студеная вода.

Все дома в городе построены из тесаного камня, дорогостоящие, широкие и высокие – в три-четыре этажа. Есть [в городе] под землей погреба – каменные питейные дома, где летом напитки бывают холодными и студеными. Каждый дом стоит две, три, четыре тысячи курушей. [244]

Горожане

В городе было семьдесят домов армян; в каждом доме два-три танутера; а вне [города] шестьдесят домов пришлых и немного местных. Горожане были богаты и достопочтенны, великолепны и достославны, как князья, статные и азнауры; одежда у них была дорогая – из камки, шерсти, кармазина и сукна, а шапка – бархатная, [отороченная] мехом. Одни владели селами, а другие – угодьями и поселками; однако теперь владельцы перешли [в иной мир] и села достались другим, впрочем, армянские названия сел еще сохранились.

Они (армяне) имеют свой отдельный суд и меч, которые наказывают и казнят армянских воров и разбойников, никто не имеет права судить армян, кроме армянских судей. Танутеры одеваются в черное.

Среди них (армян) нет ремесленников, все они крупные и именитые купцы, имеют векилей в Стамбуле, Анкурии, Спахане, Москве, Гданске, Португалии и других [местах]. Среди них есть ходжи, которые имеют 50, 60, 80 и 100 тысяч курушей и более. Они имеют мульки, сады, бахчи, плодовые деревья, парки, вертограды, цветники, розарии, а также высокие дворцы, палаты и обильные источники и большие и широкие пруды, изобилующие рыбой. Некоторые имеют даже удивительные башни и дворцы на воде.

Церкви и церковники

Там были мудрые и ученые священники из местных [жителей], а также епископы и вардапеты, которые ныне преставились, и мы, жалкие, остались одинокими.

Церкви очень богаты, [имеют] разнообразные и дорогие облачения, потиры, кресты, кадила, распятия и несчетное множество другой золотой и серебряной утвари, ибо в каждый праздничный день достают другие облачения и другие кресты, потиры, кадила, распятия, занавесы. Городская церковь имеет более 200 риз, покрывал и прочего помимо монастырских, а также рипиды, кимвалы и ладанницы. [В ней] были пять [245] иереев, семь дпиров, один вардапет [по имени] Лазар и епископ [по имени] Степанос.

Колокольня была большая и высокая, наподобие Софийской и Иерусалимской, с большими колоколами, сладкозвучным звоном которых люди восхищались.

Здесь также была твердо установленная церковная служба, неуклонное пение псалмов и литургия, что мы видели только в Иерусалиме и Амиде. В праздничные дни службу и литургию служит епархиальный начальник в дорогом омофоре и бесценной короне, которая унизана каменьями и крупными жемчугами. Однажды даже польские иереи дали знать царю, что армяне «имеют такую корону, какой нет в твоей казне, стоит [она] 12 тысяч курушей». Он надевает ее на пасху, точно так же и ризы и омофор с их принадлежностями; даже покрывала на аналое и рубашки дпиров были из белой французской ткани, именуемой алтембас, [вытканной] из одних серебряных ниток, один халебский кангун которых стоит тридцать курушей.

На каждый праздник выбирают особый цвет, особое облачение, особую корону, сосуды и пергаментное евангелие в серебряном переплете; так, на Пасху и Рождество – белые, на Духов день – зеленые, на Преображение – красные, в [праздник] Богоматери – фиолетовые, [в праздник] Креста – белые и желтые, вытканные золотом, а в другие праздники – одна парча, атлас, камка, хутни, в великий четверг и всю [великую] неделю – черный бархат и атласные ризы и т. д., все не могу описать по отдельности; для мудрых достаточно и этого.

Нравы и благотворительность армян

Из многого я хочу рассказать лишь немногое. Они (армяне) очень милосердны, жалостливы, сострадательны, нищелюбивы, любят церковь и молитвы. Еще больше благодеяний совершают их жены, которые имеют много добрых дел и заслуг. О них (армянах) более или менее [подробно] расскажем слушателям. Первое: священникам дают [в качестве] жилища вакуфные [246] дома и олофе. Второе: они (армяне) постоянно держат главного чтеца для проповедей, который также имеет доход. Третье: [они] держат учителей и платят им ежегодно плату, точно так же дают пособие больницам и монастырям. Четвертое: если кто-нибудь умирает, то завещает соответственно своим возможностям долю сперва церкви, затем монастырям, потом больницам, потом школе и, наконец, священникам, кто по десять курушей, кто по двадцать, кто по тридцать и так далее. Пятое: установлено, что сколько ни есть сирот – юношей и девушек, – каждый год должны двух-трех [из них] женить [или выдать замуж], и ага дают им приданое деньгами, пятьдесят курушей либо больше или меньше. Шестое: неместных юношей-сирот из других городов или областей – Молдавии, Армении и т. д. тщательно обучают книжной науке и посвящают в дьяконы; расходы по посвящению их в духовный сан и по свадьбе из поколения в поколение берет на себя один человек (одна семья); если они умрут, должен похоронить и устроить поминки. Седьмое: сколько бы ни умерло, кроме того, пришлых и чужих нищих, кто-нибудь для [спасения] души приобретает саван, гроб и берет на себя все расходы. Восьмое: сколько бы ни было в других городах бедных священников или церквей, им из Львова посылают одежду, книги и все прочее; точно так же священнику из года в год дают плату, чтобы он неуклонно исполнял церковную службу. Девятое: [там] есть богатые ходжи, которые после смерти завещают 4-5 тысяч курушей на пожертвования, на упокой души (поминки), сороковицу и прочее. Десятое: существует правило, что, когда из святого Иерусалима и Эчмиадзина приезжает нвирак, ему дают много подарков и пожертвований: прежде всего золотой и серебряный крест, священный сосуд и кадило, затем ризы и другие облачения, а также 400-500 курушей; [точно так же] и приехавшему [нвираку] отдельно [дают] деньгами подаяние и отдельно чуху, филон и прочее.

Каждые воскресенье, понедельник, вторник и субботу в городе постоянно служат литургию, а в монастырях – каждый день; на литургию дают один куруш или один золотой. [247] У них в обычае по воскресеньям не обедать без нищих. Монахов приводят к себе домой и оказывают им почести; некоторые посылают обед на дом; чужеземцам дают жилища; нагих одевают, больных лечат. Если зима здесь бывает долгой и суровой, нищим раздают меховые шапки, тулупы, чуху, башмаки и прочее, покупают также много дров, чтобы топили печь и грелись. Согласно обычаю, каждый год сюда приезжают со всего света 10, 20 или 30 нищих, ибо нуждающимся каждый день раздают много подарков и милостыни. Каждый день в церковь приходят мужчины и женщины, старики и дети, юноши и девушки и раздают дары священникам, монахам и нищим.

Предками установлено, чтобы все – стар и млад, вплоть до грудных младенцев – на пасху причащались. Хотя на всех праздниках причащаются, однако на пасху должны в особенности, и, если кто останется без причащения, будет великий стыд.

Некоторые в великий четверг раздают нищим 10, 20 рубашек, иные [раздают] башмаки или штаны, а те, кто богат, раздают 10, 20, 30 чух, другие – шапки и прочее. Так радуют они и утешают монахов и нищих едой, питьем и одеждой. Когда после пасхи [нищие] собираются уходить, они дают им, смотря по человеку, на расходы и благосклонно отпускают.

Кроме того, каждый год приезжают сборщики [пожертвований] – вардапеты, епископы, священники, иноки, а также миряне-заимодавцы и имеющие близких в плену; одни [говорят], мол, должны построить монастырь, а другие – церковь. Никого не отпускают с пустыми руками, дают 10, 20, 30, 40, 50 курушей, одевают с ног до головы и с любовью отпускают.

Описание города

Это многолюдный город, исполненный благ и изобилующий фруктами. Сказали, что в стране русов другого такого города нет, это столичный город. Горожане [живут] в богатстве и роскоши, безестан и лавки полны благ, всего много, и что [248] захочешь, во Львове найдешь. Там есть много различных мастеров и ремесленников: золотых дел мастеров, золотошвеев, ваятелей, каменщиков, каменотесов, резчиков по мрамору и других. Поэтому туда приезжают со всего света и из всех областей, одни [изделия] находят готовыми, другие заказывают.

Туда приезжают также конники и воины, князья и господа и покупают там оружие, доспехи, шлемы, латы, пики, копья, ружья, пушки, стрелы, луки, щиты, мечи, топоры, секиры, кольца и прочее; отсюда вывозят все, что нужно воителям. И, если даже приедет сто тысяч воинов, они найдут здесь все, что им нужно, ибо это великая столица. Там есть портные, одеяльщики, кожевники, красильщики, спичечники, платочники, различные ткачи, палатчики и другие, набойщики, золотопла-вильщики и золотари-искусники. Есть также живописцы, рисовальщики, граверы и мастера, печатающие по-польски, по-русски и по-армянски.

[Город] окружен тремя стенами и частыми вышками, и на каждой вышке [стоят] пушки. Есть также высокий каменный дом, который называется ратушей, с большими часами наверху, каждый час они трубят. Там же находятся польский и армянский суды. Есть также церкви и клашторы, то есть монастыри мужские и женские, огромные, каменные, [но] без купола.

Армянский язык. Анийцы

Львовские армяне не знают армянского языка, но говорят по-польски и по-кыпчакски, то есть на татарском языке. Говорили, что местные армяне переселились [сюда] из Ани ³⁷; согласно историкам, они (анийцы) разделились на две группы: одна пришла в Кафу и Аккерман, и до сих пор их [потомки] живут в Сулуманастре и говорят по-армянски; другая – в Анкурию и оттуда в Польшу. Это не позор, что они анийцы, ибо хотя город и оставшихся в нем [Бог] проклял, но ушедших [оттуда] благословил; как в древности [Бог] проклял Содом и Гоморру, а Лота с его близкими спас, точно так же он погубил [249] Ани вместе с нечестивыми жителями, а добродетельных вывел из него, [или] как [он] оставил жить Ноя, а весь мир предал гибели. Для мудрых этого достаточно.

Жители города

Поляки – хорошие христиане; впрочем, русов вдесятеро больше, чем поляков, они греческого исповедания и подчиняются константинопольскому патриарху, а поляки – папе. Там много различных еретиков, которых зовут лютеранами, есть и ариане и другие зловредные богохульники, коих [насчитывается] 14-15 сект одна другой злее; не то что законы и веру но даже имени их не следует упоминать. Они хуже евреев и мусульман. В этой стране совсем нет греков, только в Львове живут две-три семьи греков.

Армяне в городах Польши

В других городах, как в Каменце, Язловце, Замостье, Луцке, Манкермане, также есть немного армян. Раньше в Луцке было 300 домов [армян], [они] имели села, поместья и много вакуфов, там находился раньше престол. Ныне остались две армянские семьи, но каменная церковь и село еще существуют. Говорят, во время войн в великом Манкермане на войну выступали 500 душ армян – храбрых богатырей, а ныне остались всего лишь четыре армянские семьи. Однако много лавок, вакуфных домов, мельниц, полей, бахчей и прочего остается еще в руках армян. Львовские господа послали иереев также и туда (То есть в Манкерман) и в Луцк, дают им олофе и содержат [церкви] в благоустроенном состоянии.

Есть и другие древние города, в которых живут армяне, как Пелза, Вилна, Володимир и другие села, которые уничтожены, видны только их остатки, а почему [уничтожены], не знаю. Полагаю, что за грехи или из-за проклятия святых отцов, ибо все народы растут и умножаются, а мы исчезаем и уменьшаемся. Горе мне! [250]

16. АВТОБИОГРАФИЯ СИМЕОНА

Женитьба

Меж тем я, приехав во Львов, пробыл там два месяца. При виде меня друзья и близкие мои очень обрадовались и стали убеждать меня остаться у себя в стране и жениться, но я не соглашался и не хотел остаться, словно душа моя предчувствовала [дурное]. Ибо вспоминал я те края и благодатную страну, а также хороших людей, добрых христиан, человеколюбивых и гостеприимных, и Святые Места, Иерусалим, [монастырь] св. Карапета и другие, что есть небеса земные и рай Божий; тосковало мое сердце, томилось нутро, из-за того что я лишился таких святынь, удалился от славы [Божьей] и пришел в эту печальную и холодную страну.

Они долго укоряли меня и с мольбами убеждали послушаться их: «Довольно, – говорили они, – с тебя паломничества и жизни на чужбине, согласись с нами, не покидай нас окончательно в горе и печали». У меня были две сестры, племянники (дети сестер) и много других родственников. И увидев родной дом и обиталища, имущество и прочее, я умилился и, смягчившись, согласился остаться с ними.

И пока паронтер Гукас был еще там, меня поскорее обручили с одной девушкой. А спустя немного дней после этого епископ Гукас уехал в Иерусалим. 16 августа 1069 года (1620), после успения всеблагословенной Богородицы, я обвенчался и устроил свадьбу. Забрав свою супругу, я увез ее из Львова в Замостье, в дом отца моего и матери.

Симеон в Замостье (1620–1624)

Там я прожил пять лет. Спустя несколько лет на голову мою обрушилось много неприятностей, злоключений и бед. У себя в стране я, злосчастный, претерпел горе и огорчения от родных и домашних, злых и коварных людей. Те, кто раньше принял меня с любовью и почитал, потом ввергли меня в [ад] и подвергли смертельной опасности, и не то чтобы один [251] или двое, но многие и многие, в особенности из монахов; и не было никого, кто бы не укусил меня, согласно сказанному в святом евангелии: «Не бывает никто без чести, разве только в отечестве своем и у сродников и в доме своем» (Марк, 6, 4). Подобно тому как поступили евреи с Христом, когда он на осле ехал в Иерусалим и старцы и дети, выйдя ему навстречу с ветвями олив и пальм, кричали осанну и с великими почестями ввели в город, а потом, возгоревшись завистью, согласно сказанному: «ревность по доме твоем снедает меня» (Иоанн, 2, 7), обрушили на голову его всяческие несчастия, как написано: «и распяли его» (Марк, 15, 25).

Встретили меня недостойного с большой любовью и почестями, но вот кое-кто исполнился завистью, согласно сказанному: «Завистью диавола вошла в мир смерть» (Иерем., 2, 24). «Это наследник, давайте убьем его, выгоним его из [города], ибо не желаем, чтобы он был священником». И кричали: «Мы не знаем тебя, убирайся от нас, о бродяга, который покинул дом свой, отправился в чужую страну, удалился, а ныне, вернувшись, хочет унаследовать то, что сам оставил чужим!» Ибо другие овладели моим [имуществом], вычеркнув меня из числа близких [своих], взяв в соумышленники своих друзей. И исполнилось на мне слово: «...Пророк не имеет чести в своем отечестве» (Иоанн, 4, 44). Они постоянно говорили мне: «Почему не остался, но бросил свое место и уехал? А теперь снова вернулся? Чего ты желаешь? Какую пользу получил от того, что столько разъезжал, поехал в Иерусалим? Если бы ты был здесь, давно бы стал священником. Что выгадал?»

Меж тем я, растерявшись, безмолствовал и ничего не отвечал им. Даже родственники мои отвернулись от меня, ибо я был вроде чужой [здесь], а они – местные. Всегда и постоянно я тосковал и грустил и не знал, за что и откуда постигли меня эти беды, и, наконец, узнал и понял, что из-за моря грехов моих. [252]

И увидел я, что лучше в жизни мучиться, быть пренебрегаемым и презираемым, чем достигнуть славы и величия. И обнаружил также в священном писании, что ни один из избранных и святых Божьих, начиная с пророков, апостолов, патриархов, царей, мучеников и [кончая] всеми святыми людьми, не удостоился славы и почестей, но [претерпел] лишь гонения, муки, притеснения и различные страдания, меж тем они были невинны и достойны многих благ. Терпели [все] только ради имени Христова. Но я заслужил все это и больше этого, ибо прогневал Господа моего нечестивыми и мерзкими делами своими и нагромоздил различные грязные грехи, приумножив один грех к другому. И преступления мои лишили меня благоволения Божьего и всех забот его, чего я заслуживаю. Горе мне!

Эпидемия чумы во Львове

В 1072 году армянского летосчисления (1623) прошла по Польше страшная и ужасная смерть, в особенности в городе Львове, от которой все бежали в разные города, села и так далее. Иные с семьями приехали в Замостье; некоторых я принял в своем доме, с ними прожили мы в любви [и мире] до часа их отъезда. Они, видя мое [положение], соболезновали мне, мол: «Ты местный [житель] и паломник, повидавший столько Святых Мест, меж тем ныне другие опередили тебя. Мы поедем, поговорим с нашим господином и заберем тебя к нам; ты подстать нам, а не им» (То есть недоброжелатели Симеона). И так точно и поступили.

Пожар во Львове 17 августа 1623 года ³⁸

В то время когда нам еще угрожала свирепая и яростная чума, прибыла из Львова горестная весть о том, что в воскресенье на успение Святой Богородицы во Львове, за Краковскими воротами, вспыхнул большой пожар; вокруг было полностью сожжено несколько сот домов; достигнув Армянской улицы, [огонь] сжег и испепелил весь квартал; сжег также [253] и большую дорогостоящую больницу, так что не осталось ни единой щепки; оттуда пламя перебросилось на наш монастырь ³⁹ и горницы, и так как сам [монастырь] был каменный, то сохранился, но хозяйственные помещения, конюшни, жилища иноков, сад и баня, горницы и трапезная – все сгорело, сравнялось с землей. Армянам [пожар] причинил много вреда.

[Огонь] сжег и русский монастырь ⁴⁰ с домами. Затем пламя перекинулось на другой монастырь [имени] св. Креста и уничтожило его с домами и садом. Сгорело также несколько сот еврейских домов. Образовалась большая площадь, и стало там, как в поле. Впрочем, городу вреда не было ⁴¹. Так, город Львов претерпел двойное наказание – смертью и пламенем. Господи помилуй! Смерть уничтожила много людей, а огонь – [много] домов. Когда прошел гнев смерти, стали люди в зимнюю пору, после праздника, возвращаться во Львов и, неустанно благодарствуя, прославляли Бога за то, что спаслись от кары.

Переезд Симеона во Львов в 1624 году

Итак, вернемся вновь к сути нашего повествования. Уехав из Замостья, львовские беженцы все объяснили священникам и господам. А те, собрав совет старейшин и всю общину на совет, написали мне, чтобы я приехал к ним во Львов. Когда же я поспешно приехал, они сказали мне: «Мы желаем, чтобы ты приехал сюда и обучал наших детей; мы дадим тебе 300 злотых в год; помимо церковной службы и прочих доходов, которые будут поступать к тебе от священников и общины, ты будешь также получать доходы от поминок». Я согласился, мы заключили между собой письменный договор и скрепили бумагу печатью. Мне дали десять злотых, чтобы я перевез семью. И так как был я раздосадован, продал дом и все имущество и, взяв жену, 15 августа 1624 года переехал во Львов. В праздник Варагского Креста (26 сентября) мне вручили школу и детей. Для жительства мне дали бесплатно каменный дом при больнице, за что да вознаградит Господь Бог их и тех, [254] кто построил дом, где мы нашли покой и облегчение. Да упокоится парон Тонаваг в царствии небесном, ибо это его вакуф! Да смилостивится Господь Бог над благотворителями и благодетелями нашими. Вечная слава Ему! Аминь!

17. ПОХОД СУЛТАНА ОСМАНА НА ПОЛЬШУ (1622 год)

В 1071 году армянского летосчисления (1622) поднялся ветер южный, гордый и спесивый, кичливый и исполненный злобы, по имени Осман ⁴², сын султана Ахмеда ⁴³, который по наущению сатаны возымел против христиан, в особенности против поляков, злое и вероломное намерение – пойти на них войной и стереть, уничтожить их полностью. И сделав кое-кого своими советчиками, он повелел провозгласить в Стамбуле: «Семь лет буду воевать против Польши». Он сам подготовлял и составлял хорошо вооруженное войско.

Однако муфтий, вельможи и везир не одобрили это, говоря: «Не делай этого, ибо мы имеем союз и договор с ними, и никакого вреда или предательства в них ты не нашел». А муфтий даже не дал фетвы. Но, так как он (султан Осман) был летами ребенок, несмышлен, кичлив и надменен подобно Иеровоаму ⁴⁴, послушался он советов не старцев и мудрецов, а [людей], подобных ему. Он понадеялся не на Бога, а на величину и бесчисленность своего войска; презрел он главу и законодателя своего, ибо повелел сослать муфтия с сыновьями и товарищами в отдаленные и чужие края, а везиров и князей, которые не захотели идти с ним на Польшу, приказал убить.

Отправил Осман грамоту нахарарам, наместникам, начальникам краев, беглербекам, князьям и пашам, тысяцким, сотникам, полковникам, полководцам, военачальникам, воеводам, а также воинам Мсыра и Шама, арабам, халдеям, курдам, абазам, во все края и всем отдаленным и иноплеменным народам, которые находились под его властью, чтобы они поторопились присоединиться к нему. Затем он послал письмо и в Македонию, Элладу, Болгарию, в Сырф, паше всей Румелии [255] и Боснии, а также паше Силистрии, чтобы они, собрав все войско, поскорее прибыли к нему. Он написал также крымскому хану, чтобы и тот подоспел со множеством войск татарских и еще чтобы пришли на войну стрелки Ногая и Самаркандского Ногая ⁴⁵. И все постепенно собрались.

Сам хондкар поспешно прибыл в Эдирне и приказал перекинуть мост через непроходимую реку Дунай, чтобы через него прошло бесчисленное множество войск. Поэтому при помощи приспособлений от одного берега к другому очень скоро возвели мост, через который проходили тысячи тысяч и тьмы темен. Он приказал перевезти через Дунай двести пушек и забрать и повезти также пушки всех городов. И оказалась бесчисленная и несчетная конница, какой никогда не было ни в древнее, ни в новое [время], ни в дни великого Дария ⁴⁶, Арташеса ⁴⁷, ни при императорах римских, ни при великом Аршаке ⁴⁸, царе армянском, и ни при других.

Кое-кто из придворных Османа сказал, что собрались семь раз сто тысяч душ и семьсот тысяч, кроме погонщиков верблюдов и мулов, конюхов, табунщиков (?), пастухов, не считая прочего разнообразного люда; одних только груженых верблюдов прошли две тысячи, пушки везли на буйволах и быках; в [войске] Османа были и слоны, а также разное оружие.

Двинувшись в Эдирне, он [Осман] написал царю Польши письмо такого содержания: «Я, могущественный и великий султан Осман, победитель всех и никем не побежденный, царь царей и самый властный из хондкаров; под властью моей находятся четыре страны света, я обратил в данников все племена и народы; подчинив себе 15 царств, я господствую от моря и до моря, а также над всей вселенной, начиная с зеленого древа Мекки; будучи старшим сыном Мехмета и подобным ему, я владею могущественным зеленым древом, помогающим мне и моим. Знай, Зигмунд ⁴⁹, царь Польши, что я иду на тебя с несчетным войском и бесчисленной конницей подобно орлу, кличущему и грозному, чтобы ты признал меня и понял мое могущество, коим я подобен небесным силам. Меж тем, если ты, слабый и ничтожный, не подчинишься мне, [256] могущественному, и не станешь моим данником, то увидишь еще, какие беды обрушатся на голову твою и твоих.

Кто ты, чтобы противостоять мне или моему победоносному войску? Кто ты? На кого надеешься? На церкви свои, где вы молитесь? Я обращу их все в хлевы для моих животных и лошадей. Если же ты надеешься на ваше древо, то я им разобью тебе голову. Клянусь верою Мехмета и мусульманской религией: что задумал, то и совершу, а твою столицу Краков, Львов и Люблин пожалую войскам своим!» Он написал еще много других хвастливых и ругательных речей и послал царю Зигмунду. Сам же он поспешил вслед за письмом прибыть в Молдавию. Вслед за ним подоспел и хан с 80 тысячами татар и, первым вступив в пределы Польши, причинил большой ущерб. Меж тем войско мусульманское, разбив в трех местах стан, намеревалось вступить в Польшу с трех сторон. Однако поляки, услышав о их прибытии, приготовили большое войско и, отрезав все дороги, дожидались прибытия царя.

Когда послы передали письмо [хондкара] и прочитали его перед всеми, [все] были охвачены ужасом и исполнились страхом, так что дрогнули у всех сердца от страха перед неверным. Растерялись все перед бесчисленностью войск, коих нельзя было счесть. Тогда благочестивый царь сказал: «Не бойтесь, не ужасайтесь и не падайте духом от угроз насильника. Уповая на Бога и на могущество Святого Креста, мы с ними победим врага. Хотя им нет ни числа, ни счета, но они неверующие, мы же хотя и немногочисленны, но верующие. Могуществом Бога и Святого Креста, которые он презрел, немногие победят многих». Это письмо подобно письму полководца Рабсака ⁵⁰, которое он написал Езекии ⁵¹, благочестивому царю Иерусалима и израильтян. Это письмо подобно также письму законодателя его (Османа) Мехмета и Омара ⁵², которое они написали в Константинополь боголюбивому императору греческому, великому Ираклию ⁵³. «Ибо, – сказал он, – это не есть война против нас или против тела, но против непобедимого могущества божьего. [257] Сей [султан], раздувшись подобно пустому бурдюку, принялся ругать Бога живого и святое знамение да еще осмелился уподобить себя небесным [силам]. За это Бог полностью уничтожит его, истребит его дом и род». Так, уповая на Бога и на Святой Крест Его, они (поляки) ободряли друг друга, говоря: «Вот он, день спасения, посвятим себя сегодня смерти и будем сражаться за святую веру».

Владислав выступил против врагов

Призвал царь своего старшего сына, великого Владислава, поручил ему мужественное и храброе войско и говорит: «Иди до Хотина, границы Валахии, и оставайся там с ратью, пока я приду. Он повелел также 60 тысячам казаков разбить в том месте стан, ибо казаки – храбрые и мужественные; они постоянно вторгаются в Турцию и морем и сушею, разоряют, разрушают, сжигают, как [поступили с] Кафой, Синопом, Понтом, Варной, Балчхом (?); иногда они достигают Енгикёйя около Стамбула. А полководцам, начальникам, полковникам, тысяцким, сотникам, коннице, начальникам областей, наместникам и всем вельможам велел охранять тыл. Великому же спарапету, грозному для врагов Ходкевичу ⁵⁴, приказал собраться с войском и отправиться на помощь сыну. Он повез с собой много больших пушек. Так поспешно собрали они отряд за отрядом и раскинули лагерь в условленном месте.

Меж тем семиглавый дракон, надменный и спесивый Осман, надеясь не на Бога, а на могущество длани [своей] и победу войска, приказал войскам приблизиться к лагерю поляков. И запамятовал он сказанное в писании: «Как бы мог один преследовать тысячу и двое прогонят тьму…» (Второзаконие, 32, 30), и Псалтырь, где сказано: «Ненадежен конь для спасения, не избавит великого силою своею» (Псалт., 32, 17). И еще: «Горе хвалящемуся, что хвалится не о Господе» (Иерем., 9, 24), и много другого, что найдешь в Священном Писании. [258]

Наконец, в один из дней началось сражение, и столкнулись враги [лицом к лицу]. С обеих сторон пали весьма многие. Меж тем гетман, который был очень мудрым, сперва приказал казакам рассеяться по полям, лесам и ущельям; они устраивали коварные ловушки и крали людей и животных, оружие, щиты и прочее; ночью они подползали на животе и, неожиданно напав на стан, причиняли большой вред мусульманам; они отнимали у них даже пушки.

Меж тем некий паша по имени Каракаш ⁵⁵, который прибыл из Шама с пятьюстами душами, явился к Осману и говорит: «Что представляют собой неверные? И какая может быть против них война? Прикажи мне, я пойду со своими войсками и всех их живьем приволоку к тебе, а табор рассею». И сказал он (Осман): «Отправляйся, погляжу я на тебя». Меж тем несчастный положился не на Бога, а на собственное могущество. В то время, когда он спускался по равнине, густо заросшей деревьями, меж которых спрятались казаки, один из них, увидев, что паша идет очень уверенно, понял, что он глава, и, прицелившись в него из ружья, выстрелил; пуля пробила шлем и [вышла] с другой стороны, как [то было у] Давида с Голиафом, и [паша], свалившись с лошади, издох. Неожиданно выскочив из-за кустов, казаки окружили со всех сторон отряд из Шама и всех изрубили. Немногие, спасшиеся бегством, рассказали [об этом] Осману. Разгневавшись, он приказал татарам вторгнуться в Польшу. В бесчисленном множестве, рассеявшись словно саранча, шли они и не видели расставленной для них опасной ловушки: им дали возможность пройти глубже и тогда, окружив их спереди и сзади, [одних] предали мечу, других обратили в пищу для пушек, погубив 60 тысяч душ.

Меж тем благоразумный и мудрый муж, храбрый гетман, услышав о множестве войск мусульманских, начал опасаться и написал королю Зигмунду: мол, поспеши нам на помощь, ибо словно песок бесчисленны и несчетны войска иноплеменников, а нас мало. Сам же он от великой заботы слег там из-за болей в животе и умер. Да просветит Господь Бог его душу! [259]

А царь торопился и спешил с 300 тысячами душ к сыну, в стан войска.

Меж тем с обеих сторон войска, противоборствуя, сражались и убивали друг друга. То была вторая и третья битва обеих сторон.

Но вот Осман отдал приказ многочисленному войску ударить по армии поляков. И начали сражаться с утра до вечера, и пало много воинов и у поляков и у них. Ночью, когда рассвело, вновь начали сражаться. То был великий и знаменательный день; битва была такой большой и ужасной, что не могу ее пером описать. От густого пушечного и ружейного дыма померк свет и никто не мог понять, кто враг, а кто друг. Ужас и дрожь объяли всех, вплоть до того что войска польские отступили и потеряли надежду.

Уповая на Бога, послали они в города и села [гонцов], чтобы во всех церквах молились и служили молебен о спасении христиан, ибо, говорили, мы погибли. Три дня и три ночи в церквах все духовенство и миряне молились Богу, говоря: «Не для нас, Господи, не для нас, но ради имени Твоего и великой славы Твоей помилуй верующих, которые почитают Твое святое имя».

А на третий день, когда вновь столкнулось друг с другом множество войск и мусульмане, взяв верх, хотели полностью уничтожить верующих, милосердный и человеколюбивый Бог, сжалившись над христианами, заставил ветер дуть со стороны польских войск на исмаильтян, и пушечный дым с обеих сторон стал въедаться в глаза и ослеплять [их]. Верующие, бросившись на них с мечами, зарубили более 50 тысяч душ, а прочих обратили в бегство и захватили их добычу. ⁵⁶ Это чудо сотворил Бог. Слава Богу! Это случилось в день воздвижения Святого Креста.

Тогда великий везир и прочие вельможи говорят Осману: Мы не можем победить неверных, потому что нарушили клятву и без причины напали на них. Из-за этого война наша не удалась, потеряли мы храбрых и мужественных мужей и бесчисленное множество мусульман». Меж тем он, [260] с сердцем, окаменевшим и ожесточившимся, как у фараона, не тяготясь злом и потоками крови, сказал с гневом: «Мне невозможно вернуться обратно до тех пор, пока я не овладею Польшей, а царя не захвачу живым». Однако с самого начала и теперь все войско не желало этой войны, и так как он понудил их [к этому] силою, они в сердце своем затаили ненависть. Но в то время, когда Осман намеревался послать против Польши другое войско, Зигмунд достиг Львова, находившегося в трех днях пути от армии сына.

Меж тем в польской армии распространилась страшная болезнь, а вместе с ней и голод, поэтому не осталось ни скота, ни пищи; ели лошадей и прочих нечистых [животных] и даже мертвечину. И людей осталось мало.

Услышали магометане, что царь идет с бесчисленным войском, пали к ногам Османа и говорят: «Прекрати войну и заключи мир, ибо если мы не смогли победить сына, ужели сможем [победить] его отца? Вот он уже в трех днях пути отсюда, идет с бесчисленным и несметным войском, которое покрыло лицо земли и полей. Народ этот – чистое железо и пламя». Меж тем сей раздувшийся, спесивый гордец, который летел, как орел, и рычал, как лев, услышав [это], обмяк и обратился в слабосильную лисицу. Сказал он великому везиру Байрам-паше: ⁵⁷ «Ступай и делай, что хочешь». Он же (везир), взяв в посредники парона Валахии, который звался Каспар ⁵⁸, и других, послал их к королевскому сыну Владиславу ⁵⁹ для [заключения] мира. После долгих переговоров они поклялись друг другу в союзе и дружбе. Осман послал королевичу дорогие дары, а также живых слонов, а тот также послал ему взаимно [подарки]. И наступила великая радость и ликование среди всех христиан.

Услышав об этом, царь Зигмунд радостно вернулся обратно. Вернулся также в свою столицу с великой победой, в ореоле храбрости и с добычей проницательный Владислав.

Меж тем войско и великие князья турецкие, увидев, что победил Бог, говорили: «нас сковала наша клятва». Сами же они скрежетали зубами против Османа, который погубил без вины столько войска ратного, и в мыслях своих задумали коварную измену.

Вернулся султан Осман в Стамбул опозоренным и обесчещенным, побежденным и с поникшей головой. И вот, спустя немного дней, подняло голову войско, янычары и сипахи и, объединившись клятвою, бросились все ко дворцу. Осман бежал в Эскисерай, они пошли следом. Уйдя оттуда, он скрылся у енкичери-ага. Там они окружили дом и сказали: «Выдай нам нашего губителя, иначе мы на куски изрубим тебя». И он от страха предал его в их руки. Меж тем несчастный Осман с накинутым на шею полотенцем плакал и молил в отдельности каждого из слуг своих: «Пощадите меня, слуги мои, и не убивайте, я удостою вас великих почестей». Но они, упорствуя, совсем не пожалели его: «Ты, мол, не пощадил и не послушался ни муфтия, ни нас; мы также не сжалимся над тобой». И приведя ломовую лошадь с плохим седлом, они посадили его на нее и так повезли через весь город, [затем] привезли его к Еотн-Гула и задушили, [погубив] тяжкой смертью.

Так от зла сгинуло зло, и исчез неправедный; да не увидит он славы Божьей.

18. ЛЕТОПИСЬ 1623-1635 годов

Абаза-паша. Избиение янычар

В 1072 году армянского летосчисления (1623) некто из племени абазов, злой и кровожадный, дурной и коварный, которого звали Абаза ⁶⁰, выйдя из [Высоких] врат, при поддержке матери Османа, Косам ⁶¹, везира Халила и других сделался пашой. Когда он достиг Анатолии, его [войско] усилилось и, выступив мстителем за Османа, он начал избивать янычар. Постепенно возвышаясь, он собрал войско, стал могущественным и, согласно обычаю джалалиев, сперва начал захватывать поселки, села, затем крепости, а потом города и, где слышал о янычарах или находил их, безжалостно убивал, умерщвлял в жестоких мучениях, говоря: «Вы убили вашего царя, так [262] я вашу кровь выпью!». Так поступал он десять лет. Говорят, что он убил 40 тысяч янычар, ибо муфтий дал ему фетву. И хотя [Высокая] Порта много раз посылала против него [войска], но [они] ничего не смогли сделать, ибо он был хитер и колдун, а также имел большую конницу и много сокровищ. Но не будем затягивать повествование, чтобы не докучать слушателям.

Послал царь против него великого везира ⁶², а он, бежав, засел и укрепился в Арзруме. Тогда, разрушив с одной стороны стену, его схватили живым и повезли к царю. Спросил он (царь): «Почему ты решился на такие дела и погубил стольких моих слуг?» Он ответил: «Я мстил за твоего сопрестольника и брата Османа; у меня есть также письмо от твоей матери и главного везира, чтобы я это сделал». И выложил бумаги перед царем. Когда султан ознакомился с сутью дела, он не дозволил убить его как преступника, но дал ему беглербекство в Румелии и послал в Боснию. И там также он совершил много вреда и злодеяний, обложив всю страну высокими налогами, притеснял, нарушал клятвы, причинял убытки и возложил тяжкое бремя на райя. Он разрушил и опустошил Румелию, а людей, как и в Анатолии, обратил в нищих.

Оттуда он приехал в Силистрию, Ибраель и другие города на берегах Дуная и начал замышлять зло против Польши. Отправившись к [Высоким] вратам, он сказал: «Дай мне приказ и войско, чтобы я пошел на Польшу и отомстил за твоего брата Османа». И снова он (султан) нарушил клятву и сказал: «Иди. Покажи свою храбрость».

Смерть Зигмунда. Воцарение Владислава

Меж тем в 1081 году армянского летосчисления (1632) умерла сперва царица польская и потом король Зигмунд. Но провидением и промыслом Бога, а также по желанию всех князей и войска на престол предков [своих] сел достойный наследник Владислав, и стал он царем Польши. [263]

Война Москвы с Польшей (1632 год)

В том же году взбунтовалась Москва, стала великим врагом Польши и, собрав много войск, пошла на Польшу, захватывая города и села ⁶³. [Москва] послала также к хондкару султану Мураду посла с дорогими дарами и обещаниями, мол: «Я буду постоянно платить тебе дань ежегодно 100 тысяч золотых деканов, 200 хороших собольих шуб и прочее, но молю тебя помочь мне теперь, я пойду отсюда, а ты оттуда, и истребим мы Польшу». Он же (хондкар) с большой радостью взялся это исполнить.

Когда об этом узнал нововенчанный царь Владислав, оставил он свой трон и тотчас же поспешно пошел с многочисленным войском на Москву. Он приказал [выступить] и казакам, коих было 40 тысяч, а сам отправился туда с 20 тысячами. Он написал также хану, чтобы тот прибыл на помощь, и хан с радостью пошел со 100 тысячами душ [на Москву], грабя, разрушая, сжигая и забирая бесчисленное множество пленных. Ибо между прежними царями польскими и ханами существовал договор о том, что, если будет война и необходимость, когда бы ни пожелал король, татары должны выступить; но король должен дать им тысячу золотых и тысячу мехов, и сколько бы пленных и добычи ни взяли – все будет татарам. Поэтому они готовы были идти каждый год, но боялись поляков, ибо должны были проходить через Польшу.

Но войск московских было много – 200 тысяч душ, а наших, не считая казаков, 30 тысяч. На греческую кривую пасху ⁶⁴, в субботу, в день сошествия Святого Духа, когда оба войска вплотную подошли друг к другу, столкнулись они два-три раза друг с другом, и обе стороны потеряли много людей. Тогда москвиты вырыли окопы, построили укрепления и засели лагерем на горе, воды было в изобилии, и возвели подобно окопам вал, который не то что простые люди, но даже духи не смогли бы взять. В той же крепости были 80 тысяч душ, пушки, а сардар звался Шаином ⁶⁵. В то время когда великий Владислав пребывал в заботах и сомнениях, промыслом Божьим начались [264] в войске московском страшный голод и большая смертность. Увидев, что их постигла кара Божья, они смирились, ибо и снаружи (вне крепости) убивали их. Наконец военачальник отправил к королю [посла], прося, чтобы им сохранили жизнь. Выйдя из крепости, они, побросав на землю оружие и знамена, с непокрытыми головами попадали к ногам короля, говоря: «Сколько ни есть оружия, денег, сокровищ и имущества, пусть будет тебе, только дозволь нам отправиться восвояси». Меж тем благодетельный король приказал идти порожняком и ничего не брать, но если бы захотел, всех бы предал мечу. Пошли они другой дорогой. Вступив туда [в лагерь], нашли там 12 тысяч пушек, 120 больших пушек. 12 пушек были из царской сокровищницы; одна звалась царем, другая царицей, а иные орлом, змеей, драконом и так далее, [все] очень большие и длинные. Медь их была благородна, как золото. Такой в другом месте, полагаю, не найти. В одну [из них] впрягли 200 быков и с трудом смогли сдвинуть. Было еще много другого оружия, доспехов, лат, муки, масла, сушеного мяса и прочего, нашли также их серебряные деньги, которыми уплатили своему войску. Взяв добычу, {поляки] заключили с ними мир и союз. Впрочем, московский царь отрубил голову Шаину: мол, почему заключил договор? Но затем поневоле дал клятву и послал королю дорогие дары, а также [отдал] 15 городов и обязался платить каждый год 40 тысяч золотых, ибо испугался войска польского ⁶⁶.

Поход Абаза-паши на Польшу

В то время как они (войска польские) были там, Абаза решил, что в Польше не осталось людей, все ушли в Москву. Собрав войско, коварный с 60 тысячами пошел на Польшу и с ним хан Демир с 20 тысячами татар. Он написал также султану Мураду: «Наступил день, наступило время. Выходи и осторожно следуй за нами, ибо [здесь] никого нет и двери городов сами собой раскроются перед нами». Тогда султан направился в Эдирне и там остановился. Меж тем Абаза вновь построил через Дунай мост и, не опасаясь, перешел [его], [265] взяв с собой 80 пушек. Он забрал также пушки из других городов.

Услышав об этом, Владислав послал [против него] своего брата Казимира с 20 тысячами казаков и приказал гетману так же идти с войском против него. Меж тем наместники, губернаторы, начальники областей и прочие господа и вольные слуги поспешно собрались в неприступной крепости Каменец, что находится на каменистой горе. И там, под горой, на равнине, раскинули лагерь. Казаки [расположились] в другом месте. Тогда умный и проницательный гетман приказал вырыть тайно в четверти мили впереди окопы и там в двух-трех местах поставил пушки, а перед окопами разместил конницу, сам же занялся сбором войска.

Меж тем коварный, прибыв в Молдавию, призвал парона Карафлахии, чтобы и он прибыл со своей конницей, точно так же парона Молдавии. Когда они (турки и поляки) столкнулись лицом к лицу, турки шли справа, татары – слева, а валахи – впереди. С обеих сторон было перебито бесчисленное множество воинов; их было 70 тысяч, а наших вместе с казаками не было и 20 тысяч. На следующий день сражение возобновилось, и опять с обеих сторон было перебито много. И с криками: «уй» многочисленное войско [Абаза-паши] уверенно шло на поляков, убивая [их], а они бежали к устроенной ими западне. Когда они добежали до западни, из двух-трех мест по ним выстрелили из пушек, от [выстрелов] которых там издохло семь тысяч мусульман. Выскочившие с другой стороны немцы стали рубить их и захватили кое-кого из знатных: сына сестры Абаза и других больших людей, зятя и брата хана Демира и убили много татар и его (Демира) сына. Когда нечестивые увидели это, на них напал страх и ужас. И пустились они бежать, показывая пятки, и, опозоренные, скоро вернулись в свою страну ⁶⁷. Меж тем христиане – каждый с радостью и ликованием вернулся к себе домой, благословляя, восхваляя и благодаря Бога, который дарует победу верующим в него. Слава Богу! В каждом городе Польши праздник наступил. [266]

Поход султана Мурада на Польшу

Меж тем сердце султана Мурада все еще не насытилось злом, снова запало в него [намерение] идти на Польшу, схватить молдавского парона и парона Карафлахского, убить их за то, что они предали Абазу, мол, иначе он (Абаза) завоевал бы Польшу. Поэтому, радостно выслушав лживого обманщика, он приказал объявить войну Польше ⁶⁸ и построить мост через Дунай, чтобы по нему прошли пушки и войско. Он приказал, чтобы сперва в Польшу вошли татары, которые, [вторгшись туда] в числе 30 тысяч, причинили ущерб и совершили много преступлений.

Услышав об этом, вельможи и князья польские сообщили своему королю (Владиславу), что идут турки и татары. А он приказал собрать войско и идти против врагов. Он велел 20 тысячам казаков идти морем; и разорили они (казаки) много городов, сел и местечек, разрушили прочные крепости и захватили много добычи золотом и серебром, а также угнали в плен богатых мусульман.

Пароны Молдавии и Карафлахии восстали против хондкара. Точно так же и парон мадьяров заключил клятвенный союз с Владиславом – объединиться и бить турок ⁶⁹. У него было 30 тысяч облаченных в железные [латы] богатырей, которые разбили лагеря в трех местах. Когда турки узнали, что парон Валахии изменил, послали они другого парона, которого звали Васил Лубул ⁷⁰. Сам он (Мурад) вернулся из Атраны в Стамбул и сказал везиру Муртуза, чтобы помирились [с поляками]. Тогда отправил он (Муртуза) к гетману послов в знак дружбы. После долгих переговоров, отправки даров и отменных коней они примирились, и наступил великий мир. Турецкий великий посол Шахин-ага приехал со ста душами и, увидев войско польское, удивился, что все оно в броне и латах, и сказал: «Кто может противостоять им?» Мадьяры дали туркам три больших сражения, пока не [уничтожили] их полностью. [267]

Поход царя Владислава на Швецию (1635 год)

В 1084 году армянского летосчисления (1635), 15 апреля, Владислав с многочисленным войском и 50 тысячами казаков пошел на Швецию, которая давным-давно, еще при отце [его], взбунтовалась. Много раз отец [его] шел войной [против нее] и ничего не мог поделать, ибо их много и они имеют много сокровищ. И сколько ни есть неверующих, все они объединились, ибо и шведы неверующие. Он (Владислав) захватил несколько городов; увидев их (поляков) храбрость, шведы хотели стать данниками, но король не согласился: мол, мечом завоюю.

Ливни 1635 года

В этом году, начиная с пасхи и до августа, в Польше непрерывно день и ночь лили сильные дожди. Мы видели солнце едва ли несколько дней. Так что поднялись воды, заполнились озера, разлились реки и причинили много вреда всем городам и селам, вплоть до того что, как некоторые говорили, ливни земные были подобны потопу, ибо разверзлись хляби небесные. Созрела жатва, но нет [ясного] дня, чтобы жать. Бог даст хороший конец! Аминь!

Поход султана Мурада на Персию (1635 год)

В этом году дерзкий и высокомерный зверь, спесивый дракон дал строжайший приказ и велел объявить семилетнюю войну против кызылбашей ⁷¹. Сам он поспешно отправился в Измут, а оттуда в Конию. Сказали, что с ним были 15 тысяч человек, не считая везира, который с такой же конницей находился на зимовье. И [повелел] он провозгласить: «Горе тому человеку, который, получая {хотя бы] полдрахмы олофе в кормление, не явится в поход». Так вслед за царем шли тысячи тысяч и тьмы-тьмущие, не считая татар. Только Бог может освободить народ армянский от этих бесчисленных и несчетных всйск, которые вышли и словно саранча покрыли поля и землю, двигаясь через армянские города и села и все области. Да спасет их (армян) Христос Бог! [268]

Сургун 1635 года

Снова опубликовал чудовищный вишап злой приказ о том, что [все] приехавшие менее сорока лет назад будут высланы. По всем городам, и прежде всего в Стамбул, послал он эмиров. Горе тому человеку, который в течение двадцати дней не уедет на родину. О, великое горе! О, [тяжкая] неизвестность и мучения! Откуда появились эта кручина и несчастия народа армянского? Надо было видеть крики и вопли и [муки] преисподней! Одни направились в эту сторону (То есть в Молдавию в Польшу), и половина их стала добычей меча. О, горе и несчастье обездоленным людям! Ибо здесь они теряют или оставляют чужим, или продают за полцены дом и место, сад и мульки, а там попадают прямо в пасть столь [многочисленной] коннице и мечу. И не знают они, куда идти, ибо страна та разрушена и опустошена. Одни утонули в море, другие умерли в дороге от голода и жажды.

Рассказывают, что несколько сот семей со всем имуществом своим переправились на судне на другой берег, а там на них напали сохта и всех до единого беспощадно зарубили мечом. Эти были уничтожены здесь, а тех, что были в Анатолии, шах угнал в глубь [страны]; некоторые бросились в море, считая, что лучше умереть, чем попасть в руки войска или идти в разоренную страну. Со всех сторон была армянам погибель. Господи, помилуй! Ужели пришел конец света или наступило пришествие Антихриста? Но полагаю, что исполнились слова св. Нерсеса, что так уничтожен будет народ армянский. Так, более или менее коротко мы описали горестные и скорбные события, совершившиеся с армянами в наши времена. Вечная слава человеколюбцу Христу! Аминь!

Ведьмы

И опять в 1083 году армянского летосчисления (1634), 12 октября, во Львове поймали трех ведьм и, разложив за городом большой костер, сожгли их. Три дня в городе Львове не рассеивался зловонный дым от их сожжения. [269]

Пожар в Ярославе в 1627 году

14 августа 1076 года армянского летосчисления (1627), в день успения Святой Богородицы, разразился гнев над землею польской, ибо в городе Ярославе начался большой пожар во время ярмарки, где собралось множество различных купцов из всех стран и областей, а также различных местностей, ближних и дальних, с несчетными сокровищами и множеством тканей; от нее (ярмарки) вспыхнул и сгорел весь город со всеми стенами, домами и прочим. [Сгорели] также сводчатые, куполообразные, построенные из тесаного камня церкви и монастыри и все дома, так что не осталось вовсе строений. Сгорело множество сокровищ и тканей; ни цифрами и ни словами не могу передать неисчислимую сумму ущерба. Сгорели также много людей; некоторые полуобгорели, иные сошли с ума и пришли в исступление из-за [понесенного] от ужасного бедствия убытка. У кого сгорела одежда, у половины – борода, у других почернела кожа и сгорели, опалились волосы; иные же, едва спасшись, обратились в бегство и с трудом убежали из города, ибо с четырех сторон было пламя и со всех сторон грозный гнев Божий. Погиб город, погибли и сгорели все жители его вместе с сыновьями и дочерьми, вещами и скотом, домами и всем имуществом.

Там были богатые купцы и богачи – владельцы тысяч и десятков тысяч, которые, обратившись в одетых во вретище нищих, рассеялись [повсюду]. Неимущие, одинокие и всего лишенные, они бродили по улицам и площадям, у некоторых даже хлеба и еды не было, чтобы поддерживать душу. Вот где можно было увидеть тяжкую скорбь, горе, плач и стенания, рыдания и слезы.

Сказали, что погибли сокровища, равные 15 мсырским сокровищам: парча, хамгалатчи, атлас-камка, пряности, шерстяные ткани, несколько сот лавок с шерстью, ковры, паласы, шелка, несколько сот тюков мехов соболя, белки, белого горностая, лисицы и других разнообразных мехов. У каждого продавца пряностей было на 100 тысяч курушей, точно так же и [270] у золотых дел мастеров и продавцов шерсти. [Все это] сгорело за один день, не считая наличных денег, курушей, золота, стаков и прочего. Пропала [казна], равная казне хондкара, и не только у поляков, москвитян и турок, [но и у] франков, мадьяр, валахов, кызылбашей и многих других, которых не могу перечислить и описать. [Столько] довольно.

Эпидемия чумы 1627 года

В то время когда мы еще пребывали в горе и сомнениях, напала на втором году на Польшу страшная неожиданная смерть и не осталось села, местечка или городка, которые избежали бы смерти, но первая смерть (то есть в 1623 году) была страшнее. Из всех городов началось бегство. Во Львове не осталось ни людей, ни радости. Когда распространилась эта вторая смерть, я, ничтожный, страшась гнева Божьего, также бежал вместе со всеми беженцами на некоторое время в городок Рохатин, в девяти милях от Львова. Мы прожили там всей семьей три месяца и одну неделю, то есть от воздвижения Креста до св. Акопа. Там пребывали мы в великом горе и печали, пока не забрезжило утро мира наимилосерднейшего Господа нашего. Прошел гнев [Его], и воздали мы благодарственную хвалу Богу, который спас нас, достойных чумы. Тогда вернулись мы домой, в свои жилища. Слава Богу!

Набеги татар (1628 год)

Я расскажу вам еще о другом большом и тягостном бедствии, случившемся в нынешнем году, от которого дрогнут сердца слушателей. В то время когда мы были в бегстве, снова разразился над нами гнев Божий, ибо поднялся ветр северный и рассеялся по всем четырем сторонам страны Польской. То были сборища, орды татар, [которые] сжигали, разоряли, разрушали, поджигали страну. Кого угоняли в плен, а кого убивали, одних грабили, а других связывали, жен и детей уводили продавать, юных девушек позорили, оскверняли [271] и порочили, изнуряли [людей] голодом и жаждой, волокли голыми, летом опаляя солнечным зноем, а зимой, в суровую стужу, замораживая жестоким холодом, подвергали их жестокой смерти и мучили голодом; грудных младенцев бросали или в воду, или под копыта лошадей, старикам и старухам разбивали головы, знатных женщин и благородных воинов уводили с собой. Надо было слышать вопли и рыдания, когда разлучали невесту с женихом, отца с сыновьями, мать с дочерьми, брата с братом, мужа с женой, товарища с товарищем. Тысячеустое горе мне, что я видел [это] своими глазами! Ибо, связав, их вели толпами словно стадо овец, сжигали их дома и строения и угоняли гуртами овец, лошадей, коров, быков и весь скот. Кто может все описать по отдельности! Многие области опустели, а люди покинули жилища. Горе мне из-за этих трех бедствий! Как, например, в древности, во времена Давида, Бог наслал три кары на израильтян, так ныне постигли нас голод, меч и смерть, от которых да спасет нас Господь Бог! Аминь.

Католикос Мелкисед в Польше в 1626 году

Меж тем в 1077 году армянского летосчисления (1628), в сентябре-месяце, в Польшу приехал эчмиадзинский католикос Мелкисед ⁷², старый и седой, умом ослабевший и немощный, пьяница и сребролюб. С ним было много епископов, подобных ему, и пьяниц. А от науки они были очень далеки. Во Львове они пробыли полгода.

Комментарии

13. ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ ИЕРУСАЛИМА В ХАЛЕБ

1 У подножия горы Ермон расположен город Наин или Наим, с которым связано предание о возвращении Христом зрения слепому.

2 Айнтучар (в переводе «Фонтан купцов»)—крепость на большой дороге в Дамаск; расположена на холме. При ней находится большой караван-сарай, где останавливались купцы. Крепость охранял небольшой гарнизон из янычар под управлением субаши. В окрестностях крепости много колодцев, в том числе колодец, куда, по рассказам местных жителей, был будто бы брошен Иосиф.

3 Нам не удалось установить, на какой эпизод из Библии намекает Симеон.

4 Тивериадское море (его называют также озером) в Палестине имеет около 23 км в длину и 5 км в ширину. На берегах его много развалин древних городов, которые предание связывает с тем или иным эпизодом, описываемым в Библии.

5 Шам (от Ель-Шам) — арабское название города Дамаска, столицы Сирии.

6 Ваган Гохтнеци — сын армянского князя, владетеля области Гохтн, жил в VIII в., был предан арабами мученической смерти за принятие христианской веры. История его жизни вошла в Айсмавурк.

7 Имеется в виду храм Иоанна Крестителя, построенный императором Гераклием. В VIII в. арабы перестроили его в мечеть (так называемую Джами Омейяд). Эта наиболее известная мечеть Дамаска украшена уникальными мозаиками.

8 Нам не удалось установить, где находится эта местность.

9 Симеон в объяснении слова хайк «армяне» следует народной этимологии, связывающей хайк с восклицанием уай, хай-вай которое имеет много значений и среди них также «угроза», «кичливость», «злополучие».

19 Кесария — город в азиатской Турции на равнине, у подножия горы Эрджиас. Основан в глубокой древности. Современная Кесария, построенная в XI—XII вв., находится несколько северо-западнее старой Кесарии, на месте которой сохранились развалины древних сооружений. Та часть города, которая была расположена в пределах стен с их шестью воротами, называется внутренним городом. Стены и кремль — наиболее интересные памятники современной Кесарии, относятся ко времени Данишменидов и Сельджукидов. Церковь богоматери датируется XI—XII вв., а церковь св. Саргиса — не позднее XV в.

28 Манкерман — кыпчакское название города Киева.