ЛАМПЕРТ ГЕРСФЕЛЬДСКИЙ

АННАЛЫ

1062 г. Маркграф Вильгельм вернулся в Тюрингию; готовясь опять отправиться в Венгрию, дабы с большим блеском, демонстрируя свои богатства, увести оттуда свою невесту, он был поражён болезнью и умер. Его невесту взял в жёны Ульрих ⁴¹⁹, маркграф Каринтии, его родственник; марку ⁴²⁰ получил Отто ⁴²¹, его брат. Но лены от Майнцского епископства он смог получить не иначе, как обещав давать десятину со своих владений в Тюрингии и заставить делать то же самое прочих тюрингов. Это обстоятельство стало причиной многих зол, ибо тюринги наотрез отказались это делать, заявив, что предпочитают умереть, нежели отказаться от обычаев своих отцов.

До сих пор императрица, воспитывая сына, сама управляла королевством, и пользовалась советами главным образом Генриха, епископа Аугсбурга. И потому не смогла избежать подозрений в бесстыдной любви; ведь молва всюду говорила, что не без нечестивой связи сошлись они в столь тесной дружбе. Данное обстоятельство тяжело оскорбило князей, увидевших, что её авторитет, который должен был быть очень силён в государстве, из-за личной любви её к одному, почти совершенно исчез. И вот, не снеся столь оскорбительного положения дел, они стали устраивать частые собрания, дурно исполнять общественные обязанности и возбуждать души простых людей против императрицы, всеми силами стараясь отнять мальчика у матери и взять управление королевством в свои руки. Наконец, Кёльнский епископ ⁴²², войдя в соглашение с графом Экбертом ⁴²³ и герцогом Баварским Отто, сел на корабль и прибыл по Рейну в место, что зовётся островом св. Свитберта ⁴²⁴. Там тогда находился король. Когда однажды, после праздничного пира, он стал весел больше обычного, епископ стал его звать прийти и осмотреть корабль, построенный им с удивительным мастерством специально для этой цели.

Он легко уговорил доверчивого и не думавшего ни о чём дурном мальчика. Но едва тот вступил на корабль, как его окружили те, кого епископ готовил в качестве соучастников и исполнителей своего замысла, внезапно вскочили гребцы, схватились за вёсла и тотчас отвели корабль на середину реки. Король, смутившись, в нерешительности от столь необычного поворота дел, решил, что ему уготовано не что иное, как насилие и смерть, и стремглав бросился в реку; и, конечно, сразу бы захлебнулся в стремительных волнах реки, если бы вслед за ним, попавшим в беду, не прыгнул граф Экберт; сам подвергаясь немалой опасности, он с большим трудом спас его от смерти и вернул на корабль. Затем они успокоили его, как могли, обласкали и доставили в Кёльн. Остальная толпа следовала за ними по суше; многие, правда, сетовали, что королевское величество подверглось насилию, испытав неуважение к своей особе. Тогда епископ, чтобы успокоить раздражение по поводу случившегося и чтобы не казалось, будто он совершил это скорее ради личной славы, чем ради блага государства, постановил, что каждый епископ, в чьём диоцезе король находится в данное время, должен заботиться о том, чтобы государство не потерпело ущерба и преимущественно решать дела, поступающие на рассмотрение королю.

Императрица решила не гнаться за сыном и не мстить, согласно народному праву, за нанесённую ей обиду, но предпочла удалиться в свои земли и провести остаток жизни вдали от государственных дел. Немного позднее она, испытывая отвращение к мирским заботам и узнав также благодаря личным невзгодам, насколько быстро сохнет трава мирской славы от одного дуновенья Божьего ⁴²⁵, решила отказаться от мира; и, конечно, сразу бы осуществила задуманное, если бы друзья своими зрелыми советами не сдержали в ней этот порыв души.

1063 г. Рождество Господне король отпраздновал в Госларе ⁴²⁶. Там в этот день, когда кресла епископов были расставлены к вечерней мессе, между камерариями епископа Хильдесгеймского Хецело и камерариями аббата Фульденского Видерада вспыхнула жаркая ссора; поначалу они лишь бранили друг друга, затем в ход пошли кулаки и, если бы не вмешался своей властью Отто, герцог Баварии, защитивший дело аббата, дело дошло бы до мечей. А дело было в следующем. В течение многих поколений в государстве соблюдался обычай, чтобы в собрании епископов аббат Фульденский всегда сидел рядом с архиепископом Майнцским. Но епископ заявил, что никто после архиепископа не должен иметь преимуществ внутри его диоцеза; к этому его побуждала как слава богатства, которой он далеко превосходил своих предшественников, так и удобное время, ибо пока король был ещё в детском возрасте, каждый безнаказанно мог делать всё, что ему придёт в голову.

Папа Герхард, он же Николай, умер. На его место по выбору короля и некоторых князей был поставлен Пармский епископ и отправлен в Рим с епископом Хальберштадтским Букко ⁴²⁷. При возвращении домой ему в качестве награды за хорошо исполненное поручение был пожалован паллий и прочие знаки архиепископского достоинства ⁴²⁸. Архиепископ Майнцский ⁴²⁹, усмотрев в этом возвышении умаление собственного первенства, воспринял его с большим неудовольствием. Но, когда благодаря вмешательству архиепископа Кёльнского им было получено возмещение, его гнев утих ⁴³⁰.

Троицу ⁴³¹ король отпраздновал в Госларе. Когда король и епископы собрались там на вечернюю службу ⁴³², опять возник спор из-за размещения епископских кресел, но не случайно, как прежде ⁴³³, а по заранее задуманному плану. Ведь епископ Хильдесгейма, помня о полученном ранее оскорблении, спрятал под алтарём ⁴³⁴ графа Экберта с готовыми к бою воинами. Услышав крики ссорившихся камерариев, они тотчас же выскочили, избили фульденцев – кого кулаками, кого дубинками, повергли наземь и легко прогнали их, ошеломлённых внезапностью нападения, из церковного святилища. Они немедленно призвали своих к оружию, и те фульденцы, которые был при оружии, толпой ворвались в церковь и, вступив в бой в середине хоры и среди поющей псалмы братии, сражались уже не палками, а мечами. Произошла страшная битва, и по всей церкви вместо гимнов и духовных песнопений слышны были крики сражающихся и вопли умирающих. На алтарях Божьих принесены были страшные жертвы и повсюду в церкви текли реки крови, пролитые не ради положенного, как некогда, благочестия, а из-за свирепости врагов.

Епископ Хильдесгейма, заняв более высокое место, словно трубным гласом призвал своих храбро сражаться и, дабы не отвратились они от оружия ради святости места, прикрыл их щитом своей власти и разрешения. С обеих сторон было много раненых и убитых; среди последних особо известны были Регинбод, Фульденский знаменосец, и Беро, вернейший вассал графа Экберта. Король громко кричал между ними, под предлогом королевского величия заклиная народ [прекратить схватку], но он, кажется, сказывал сказку глухим. Наконец, убеждённый своими людьми покинуть битву ради спасения собственной жизни, он с трудом пробился сквозь плотную толпу и вернулся во дворец. Хильдесгеймцы, прибывший вооружёнными и подготовленными к битве, одержали верх. Фульденцы же, которых, безоружных и застигнутых врасплох, собрала здесь буря внезапно вспыхнувшего мятежа, были разбиты, обращены в бегство и изгнаны из церкви. Двери тотчас же были закрыты. Но тут в большом числе и с оружием в руках пришли те фульденцы, которые в начале мятежа убежали довольно далеко, чтобы добыть оружие, заняли атриум церкви и выстроились к бою, готовясь немедленно напасть на выходящих из церкви [врагов]. Но ночь прекратила битву.

Когда на следующий день было проведено очень суровое дознание, граф Экберт легко опроверг обвинения, не столько благодаря защите права и закона, сколько благодаря расположению и милости короля, двоюродным братом которого он был ⁴³⁵. Всю тяжесть обвинения возложили на аббата ⁴³⁶. Он, - говорили, - был главой и зачинщиком всего, что случилось. Он пришёл с яростным намерением нарушить покой королевского двора; доказательством тому служит то, что он пришёл сюда со столь большой толпой людей, снабжённый столь большим количеством воинского снаряжения, хотя никакой страх перед опасностью его к тому не вынуждал. А каким унижениям подверг его тот апостольской святости и Моисеевой кротости епископ, который столь обильным кровопролитием посвятил Богу свои руки, и преследовал его за оскорбление поруганной церкви более сурово и немилосердно, чем то следовало самому королю. Свирепствуя прежде мечом против их тел, он, дабы погубить теперь и их души, блеснул мечом духовным, отлучив от церкви как погибших, так и тех, кто выжил.

Положение аббата, помимо того дела, что произошло, усугубила ещё и ненависть к монашеству, которое светские люди из-за застарелой злобы всегда пытались унизить и погубить. Так, со всех сторон осаждённый, обвинённый и подавленный, он после стольких оскорблений лишился бы и самой должности, если бы его, кому не могли помочь ни закон, ни невинность, не спасли деньги. Ведь он, распродав и раздав собственность Фульденского монастыря, за очень высокую цену выкупил и себя, и своих людей. Мы не узнали точно, сколько было дано им королю, сколько тайным советникам, а сколько епископу ⁴³⁷. Ведь он позаботился, чтобы об этом не болтали на каждом углу. Но не подлежит сомнению, что богатства этого монастыря, которые вплоть до того времени считались самыми значительными и превосходили богатства всех галльских церквей, были тогда настолько истощены и исчерпаны, что теперь ты едва ли найдёшь там следы прежнего богатства ⁴³⁸.

Аббат после этого, получив разрешение, вернулся в Фульду, озлобленный и крайне подавленный этими бедствиями. И вот, здесь его встретили чуть ли не с большей суровостью и, согласно словам пророка, «убежав от оружия железного, пронзил его лук медный» ⁴³⁹. Фульденской братии с самого начала не понравился его угрюмый и сверх допустимого неуживчивый нрав. Он сам усилил это недовольство и возжёг пламя ещё большей зависти, незаконно раздав рыцарям церковные земли и уменьшив рацион братии, установленный щедростью прежних аббатов. Они ежедневно роптали по этому поводу и сотрясался монастырь от внутренней вражды. Всё же они терпели его, - скорее из страха, чем из любви, - дабы их жалобы не стали известны преждевременно и не защитила его милость короля и князей.

Когда же весть о Госларском несчастье пришла в Фульду, все они, возбуждённые как болью от недавней раны, так и памятью о предыдущих, стали громко роптать и призывать друг друга не упустить столь благоприятный, предоставленный им небом случай; для исполнения дела ни в чём нет недостатка, кроме их старания и рвения, ибо человека гонит к гибели его собственная несправедливость; так пусть же каждый действует в меру своих сил и освободит себя и свой монастырь не от отца, но от злейшего врага, который имя Фульденское, прежде равное небу, опозорил, сделав смешным для всех. А тут ещё новая несправедливость подлила масла в огонь вспыхнувшего уже мятежа. Регинбодо, который пал в той Госларской битве, передал Фульденской братии на помин своей души одного, очень ценного коня, которого аббат, не спросив их мнения, тут же подарил какому-то мирянину. Братья, в гневе, со страшными криками потребовали его назад: долго они с рабским терпением сносили его правление, скорее тиранство, но нет более сил его терпеть; пусть он поскорее вернёт силой отобранный у них дар чужой щедрости. Если же он промедлит, они не будут более тайно роптать, но открыто обратятся в суд и будут искать духовную и светскую управу против его насилия.

Поначалу тяжесть угроз помещала аббату дать им достойный ответ; затем, обратившись к мольбам и слёзам, он стал молить и заклинать их во имя Бога не тушить, согласно древней пословице, пламя мечом ⁴⁴⁰ и не раздражать новыми бедами до сих пор ещё свежую и не затянувшуюся рану Госларского несчастья; пусть помнят, что трости надломленной не переломить, и льна курящегося не обратить в золу и пепел ⁴⁴¹; пусть пощадят его, если не ради их собственного мнения, то ради несчастья его и горя, которые настолько велики, что даже у врагов его способны вызвать слёзы; если же ангел Господень, преследующий его ⁴⁴², немного отпустит, если он, выжив, оправится когда-нибудь от столь тяжких бед, то не только вернёт отнятое, но вдвойне одарит их дарами.

Эти слова сразу же удовлетворили тех, кто был более зрел годами и разумом; молодые же по своему обыкновению не допускали никакой жалости, никакого снисхождения; долго смеялись над его наивностью, прозвучавшей в столь мягких словах; нельзя, - говорили, - ещё более нарушить его верность, которую они наблюдали столь долгое время и в столь многих обстоятельствах; таковы нравы, таково нечестие этого человека, что всё, не сделанное им под давлением необходимости, он, не будучи вынужден силой, никогда не сделает. Поэтому они не отступят от своих прав до тех пор, пока не испробуют все имеющиеся в их распоряжении возможности – и духовные, и светские. Долго медлил аббат; он видел, что смирением ничего не добился, что нет у него возможности ни вернуть отнятое, ибо почти все богатства монастыря были исчерпаны, ни удовлетворить ненасытные аппетиты тех, кто пострадал в Госларской смуте; наконец, будучи вызван приказом короля, он отправился к королевскому двору, поручив своим друзьям каким угодно способом – ласками ли, угрозами – укротить озлобленные души юношей. Однако, успеха это не имело.

После его ухода вожаки молодёжи, истинные зачинщики столь великого зла, обратились ко всей общине, объявив, что решили, вырвавшись из монастыря, посетить короля, где бы тот ни находился, и умолять о защите его власти против жестокости аббата; и просили отправиться вместе с ними тех, кому это позволяет состояние здоровья, а тех, кто не в состоянии это сделать по возрасту или из-за болезни, содействовать их делу письменным свидетельством. Старшим это дело показалось страшным и отвратительным; пав на землю, они заклинали их во имя Бога не губить ни себя, ни ту малую надежду для Фульды, что ещё осталась; тяжело пострадало из-за Госларского несчастья Фульденское благосостояние, если же они покинут пределы монастыря с этим намерением, то оно не только пострадает, но и окончательно погибнет.

Ничуть не тронутые этими речами, - ведь упрямство уже обратило их к безумию и свирепости, - они тотчас же разошлись по монастырю, призывая друг друга отважиться на это деяние; наконец, когда заговор окреп, они, числом 16, неся перед собой крест, под звуки антифона, покинули стены монастыря. Вдалеке за ними следовали старшие возрастом, мыслившие более менее разумно, плача и рыдая, словно их в траурной процессии вели для погребения и они готовились услышать последнее прости ⁴⁴³. И вот, чтобы король не был ошеломлён внезапной вестью о столь дерзком предприятии, они отправили впереди себя верхом на коне одного из их числа, - он скакал так быстро, как только мог, - чтобы предъявить королю письменные свидетельства величайшего ущерба и поведать, что они были вынуждены к этому крайнему средству лишь насилием и необходимостью. Сами они, пешком и сохраняя строй, медленно двинулись вслед за ним.

После того, как вестник прибыл на место и были зачитаны письма, ужас по поводу столь бесстыдного деяния поразил всех, бывших во дворце; удивлялись, как это среди превосходных и апостольского образа жизни мужей могли найтись настолько бесчестные люди, что за личные обиды готовы отомстить тяжким ущербом государству, что дети не пожалели отца во время столь тяжкого бедствия, которое могло бы вызвать сочувствие и слёзы даже у его врагов. И вот, всеми было решено наказать это необычное деяние столь же необычным образом. Король, следуя совету архиепископа Кёльнского и Отто, герцога Баварского, произволом которых тогда управлялось государство, велел отправить по различным монастырям и содержать там под стражей как того, кто доставил письма, так и ещё троих зачинщиков мятежа. Для обуздания же прочей массы, поскольку ни дух милости, ни розга монашеской дисциплины не смогли их образумить, аббат воспользовался отрядом рыцарей.

Отправив рыцарей навстречу [мятежникам], аббат приказал им без лишнего шума и насилия доставить тех в Фульду, где они вне монастыря и под стражей должны ожидать его прибытия. Сам же, попрощавшись с королём, отправился вслед за ними. Собравшаяся там братия и самые знатные из Фульденских рыцарей долго советовались – какой суд – из мирян или из монахов – должен вынести им приговор. Наконец, победило мнение, признававшее справедливым судить тех, кто отринул устав и, презрев аббата, из-за упрямства покинул монастырь и ещё не был в него возвращён, скорее по мирским законам. Так аббат, следуя приговору мирян, 2-х из них, - один носил сан священника, другой – дьякона, - велел прилюдно высечь розгами, остричь и изгнать. Остальных, - очень многих, - он, тяжело избив, разослал по соседним монастырям – одного туда, другого сюда. Всё же наказание было вынесено не по мере вины отдельного человека, а согласно знатности или низости его рода, одним более мягкое, другим – более суровое. Неясно – заметил ли аббат, что он, будучи поражён сильной болью, наказал за свои обиды строже, чем следовало, и преступил меру. Но достоверно известно, что в это время на Фульденский монастырь легло такое пятно, что в течение ряда последующих лет его нельзя было ни смыть, ни стереть.

Умер Бела ⁴⁴⁴, захвативший венгерский престол. Иоас, его сын, полагая, что лучше наслаждаться в мире умеренной властью, чем, стремясь к неумеренной, готовить несчастье и разорение своему роду, поручил передать королю Генриху, что если Соломон, сын короля Андрея, окажет ему достойный его рождения и заслуг почёт, он будет ему верен и предпочтёт соревноваться с ним в благодеяниях, нежели в оружии, в верности, нежели в борьбе ⁴⁴⁵. То же самое обещали и все венгры в своих частых посольствах. Так король Генрих, вступив в Венгрию, восстановил Соломона на троне отца и отдал ему в жёны свою сестру ⁴⁴⁶; устранив всех, кто мог доставить королю беспокойство или поколебать стабильность государства, он в мире вернулся в Галлию.

Воспитание короля и управление общественными делами находилось в руках епископов; наибольшим среди них авторитетом пользовались Майнцский и Кёльнский архиепископы. Когда же в государственный совет был принят из них также Адальберт, архиепископ Бременский ⁴⁴⁷, как за знатность рода, так и ради возраста и значения его архиепископства, он частыми речами, а также угодливостью и заискиванием настолько привязал к себе короля, что тот ни во что стал ставить прочих епископов и полностью склонился к его мнению; казалось, он захватил почти полную власть в общем управлении государством ⁴⁴⁸. Вторую роль после него играл граф Вернер ⁴⁴⁹, юноша необузданного возраста и таланта. Оба они правили вместо короля; ими продавались епископства и аббатства, а также все, как светские, так и церковные должности ⁴⁵⁰. Никто, даже способный и деятельный муж, не мог получить лен иначе, чем пожертвовав им прежде огромную денежную сумму. Скорее из страха, чем из благочестия они удерживали свои руки от епископов же и герцогов. Против аббатов же, которые не могли защититься от подобных обид, они действовали с полной безнаказанностью, заявляя, что король имеет над ними не меньше прав и власти, чем над своими фогтами и прочими управителями королевского имущества.

Поначалу они разделили по своему усмотрению монастырские земли среди своих сторонников, а то, что осталось, истощили до самого дня частым взысканием королевских служб. Затем, по мере возрастания дерзости, они сделали нападение на сами монастыри и поделили их между собой, словно провинции, тогда как король с детской готовностью давал согласие на всё, что они требовали. Итак, Бременский архиепископ занял 2 аббатства – Лорш и Корвей ⁴⁵¹, утверждая, что это – награда за его верность и преданность королю. И, чтобы это не вызвало зависти у прочих князей королевства, он с согласия короля дал Кёльнскому архиепископу два – Мальмеди и Корнелимюнстер ⁴⁵², Майнцскому архиепископу – одно – Зелигенштадт ⁴⁵³, Отто, герцогу Баварскому, – одно – Альтаих, и Рудольфу, герцогу Швабии, – одно – Кемптен ⁴⁵⁴.

Чтобы получить Корвейское аббатство в свою полную власть, архиепископ Бременский придумал следующую выдумку. Распространив при королевском дворе слух, он заявил, что епископ заальпийского города под названием Пола оставил уже всё земное. Его преемником он с согласия короля назначает аббата Корвейского и приказывает ему как можно быстрее возглавить потерявшую правителя церковь. Но пока тот медлил, делая необходимые дорожные приготовления, из Италии пришли люди, сообщившие, что епископ, о котором говорили, будто он умер, - жив и здоров, после чего все стали смеяться и проклинать коварство архиепископа. Тогда Отто, герцог Баварии, дабы не дать свершиться столь тяжкому нечестию, вдохновлённый духом Божьим, предпринял и устроил всюду очень многое, с большим трудом добившись, чтобы в целости сохранились и честь, и достоинство аббата и Корвейского монастыря.

Затем, когда вассалы архиепископа, придя в Лоршский монастырь, сообщили, что согласно пожалованию короля это место переходит под власть и право архиепископа, и приказали аббату не медля явиться в указанное ему место, то всех охватила столь великая скорбь и отчаяние, что они не преминули бы поднять руку на этих послов, кабы право народов не значило для них больше, чем гнев. С оскорблениями их выслушали и с ещё большими оскорблениями отпустили. После того, как об этом доложили королю, он, отправив других послов, приказал аббату под страхом сурового наказания отречься от аббатства и немедленно покинуть монастырь. Узнав о королевском приговоре ещё до прибытия послов, тот велел любезно их принять, но, когда те явились с королевским приказом, отложил их приём на следующий день. А ночью, уйдя оттуда с немногими спутниками, он подался в самые безопасные места, известные только очень немногим людям; ранее он разместил там все церковные богатства, тайно доставив их в укромные места. На следующий день, не найдя того, кому следовало вручить королевский приказ, и подивившись великой мудрости этого мужа, послы, не исполнив поручения, вернулись домой. А вассалы аббата, которых он в то время имел, прекрасно знавшие военное дело, собрались с силами и заняли расположенную близ монастыря гору; воздвигнув замок, они расположились в нём гарнизоном и с опасностью для жизни приготовились оказать архиепископу противодействие в его намерении овладеть монастырём.

1064 г. Римскую знать оскорбило то, что король поставил понтифика римской церкви, не спросив её мнения, и, видимо, из-за этой обиды задумала отложиться. Поэтому король решил отправить в Рим Кёльнского архиепископа. Последний, придя в Рим, не смог найти иного выхода из создавшегося положения, кроме как заявить о незаконности рукоположения, проведённого без ведома римского сената; низложив Пармского епископа, он по выбору сенаторов велел рукоположить Ансельма, епископа Лукки. Однако, когда он, завершив свою миссию, вернулся в Галлию, Пармский епископ с сильным отрядом вооружённых людей напал на епископа Лукки, намереваясь силой прогнать его с апостольского престола. Когда же сторонники последнего энергично взялись за оружие, произошла битва, в которой с обеих сторон, получив ранения, пало очень много людей. Настолько пришла уже в упадок строгость церковной дисциплины, что людей не вводят ныне, как некогда, в управление церковью Божьей путём возложения рук, но они с оружием в руках сражаются за управление ею и проливают кровь друг друга не ради овец Христовых, но ради управления овцами Христовыми. Наконец, Ансельм, он же Александр, овладел престолом благодаря доблести рыцарей и расположению знати. Однако, его соперник, хоть и был изгнан с позором, но, пока был жив, не отказался от своих прав и постоянно оскорблял Ансельма, называя его прелюбодеем церкви Божьей и лжеапостолом; совершая богослужения, он не переставал рукополагать в сан и по обычаю апостольского престола рассылать по церквям свои указы и письма. Однако, никто не обращал на них внимания, ибо все знали его грех, а именно, что он, стремясь отомстить за личную обиду, осквернил апостольский престол кровопролитием.

Умер Генрих, епископ Аугсбурга, ненавистный королю и всем епископам за своё высокомерие в управлении королевством во времена регентства императрицы. Ему наследовал Эмбрико, приор из Майнца, муж пастырской скромности и достоинства.

Граф Вернер без ведома аббата просил у короля принадлежавшее нашему монастырю селение под названием Кирхберг и получил его. Мы вели затем долгую борьбу за его возвращение, сражаясь против дикости столь могущественного врага не земным оружием, но постом и частыми молитвами. Поэтому он скорее язвительно, нежели остроумно шутил, что у короля, мол, достоин большой награды тот, кто, применив новые методы, разбудит его монахов, – прежде сонных и ленивых в трудах Божьих, – и против воли заставит их соблюдать посты и ходить босиком.

Епископы Зигфрид Майнцский, Гунтер Бамбергский, Отто Регенсбургский и Вильгельм Утрехтский, а также очень многие другие, столпы и главы Галлии, осенней порой отправились в Иерусалим.

1065 г. Рождество Господне король праздновал в Госларе, а Пасху – в Вормсе. Во время торжественного богослужения, читая там достойную столь великого праздника проповедь, архиепископ Бременский очистил от злого духа некоего человека; впрочем за него были произнесены молитвы как им самим, так и всеми присутствовавшими людьми. Это обстоятельство показалось всем великим чудом, а именно, все были поражены, что сей муж, пользовавшийся в народе дурной славой и ведший отнюдь не добродетельную жизнь, совершил деяние, являвшееся признаком добродетельной жизни. Однако, противники архиепископа объяснили это следующим образом: результат столь великого дела следует приписать не его заслугам, но молитвам присутствовавших там людей.

С разрешения этого архиепископа король впервые был опоясан там боевым оружием и тут же произвёл первое испытание полученного им вооружения на архиепископе Кёльнском; если бы взволнованная императрица вовремя не уладила дело добрым советом, то он сломя голову бросился бы преследовать того огнём и мечом. Среди прочего король ненавидел Анно за то, что несколько лет назад тот, стремясь лишить императрицу права управлять государством, чуть не увлёк к гибельному концу самого короля.

Преемником Гецело, незадолго до того умершего епископа Страсбурга, был поставлен Вернер, родственник графа Вернера.

Между тем, названные епископы, отправившиеся в Иерусалим, безрассудно показав народам, через земли которых они держали путь, обилие своих богатств, подверглись страшной опасности, но божественное милосердие спасло погибшее было из-за человеческой неосторожности дело. Ибо варваров, толпами вышедших из городов и сёл, чтобы лицезреть столь блестящих мужей, вначале поразило одеяние иноземцев и великолепие их облачений, но затем, как обычно бывает, это возбудило в них сильную надежду на добычу и алчность. Миновав Ликию, паломники вступили в землю сарацин; и вот, когда они отошли уже на один или чуть более дневных переходов от города под названием Рамла, в пятницу перед Пасхой около 3-го часа дня на них напали арабы, которые, узнав о прибытии столь славных мужей, собрались отовсюду в большом количестве и при оружии с намерением их ограбить. Большинство христиан, полагая кощунственным оказывать себе помощь своей собственной рукой и защищать свою жизнь, которую, отправившись в паломничество, они посвятили Богу, земным оружием, были разбиты в первой же схватке, обессилели от множества ран и лишились всего, чем владели, вплоть до нитки и ремня от обуви. Среди них голый и полуживой остался лежать и Вильгельм, епископ Утрехтский, рука которого от удара была практически парализована. Остальные христиане, бросая камни, которыми была так богата эта местность, не столько отражали опасность, сколько пытались отвратить неминуемо грозившую им смерть. Медленно отходя, они отошли в селение, расположенное неподалёку от дороги. По схожести названия они предположили, что это Капернаум.

Придя туда, все епископы заняли некий двор, ограждённый низкой стеной, причём такой ветхой, что она и сама без всякого применения силы легко рухнула бы от самой своей древности. В центре двора располагался дом, имевший достаточно прочный верхний этаж, словно нарочно приспособленный для обороны. Его верхнюю часть заняли епископы Майнцский и Бамбергский со своими клириками, а нижнюю часть – остальные епископы. Все миряне рассеялись для отражения нападения врага и деятельной обороны ограждения, и, бросая камни, как было сказано выше, отразили первую атаку врага. Затем, когда враги выпустили в направлении лагеря густую тучу стрел, они сделали на них нападение, силой вырвали у них из рук щиты и мечи и, не ограничиваясь уже защитой ограждения, отваживались порой вырываться за ворота и вступать в общее сражение. Наконец, когда арабы нигде и никакими силами не могли уже сдержать их натиск, они, поспешно созвав совет, перешли к осаде, решив голодом и жаждой уморить тех, кого не смогли одолеть мечом.

Итак, войско, бывшее чересчур многочисленным, – собралось около 12 000 воинов, – разделилось, чтобы, сменяя друг друга в атаках, не давать нашим ни минуты покоя, полагая, что, испытывая недостаток во всём, что необходимо для поддержания человеческой жизни, они не смогут долго выдерживать жестокость борьбы. Так, на протяжении всей пятницы, всей Священной Субботы и вплоть до 3-го почти часа Пасхального дня христиане беспрерывно сражались; злоба врагов не давала им времени даже на то, чтобы поспать и по крайней мере таким образом восстановить свои силы. Ибо, имея смерть перед глазами, они не желали ни еды, ни питья, но даже пожелай они их всеми силами, ни того, ни другого в их распоряжении не было.

Когда на третий день они, ослабев от голода и жажды, дошли уже до крайности, а силы, сломленные голодом, покинули их, некто из числа священников воскликнул, что они неправильно поступали, возлагая надежды и силы более на своё оружие, нежели на Бога, и собственными силами пытались отвратить беду, в которую попали по Его воле; поэтому будет правильным, если они сдадутся, учитывая, что из-за трёхдневного голода они всё равно уже не годятся для продолжения борьбы. Богу не трудно будет оказать милосердие тем, которые сдались и которых враги заставили пройти под ярмом, ибо он уже неоднократно чудесно спасал своих, оказавшихся в крайней нужде людей. Он также обратил их внимание на то, что варвары собрались в таком количестве отнюдь не для того, чтобы убить их, но для того, чтобы забрать их богатства; если они завладеют ими, то без насилия и тягот разрешат им уйти свободными и невредимыми. Это предложение всем пришлось по душе; они тут же обратились от оружия к просьбам и через переводчика умоляли, чтобы враги приняли их капитуляцию.

Узнав об этом, арабский вождь галопом подскакал к первым рядам, удалив от себя остальных людей, боясь, что если приблизится всё войско, то добыча будет растащена без всякого порядка. Взяв с собой лишь 12 самых знатных представителей своего народа, он вошёл в открытый лагерь, оставив у ворот ради охраны своего сына, чтобы никто из жаждущих добычи не ворвался туда вслед за ним без его ведома. Когда он с немногими спутниками приставил лестницу и поднялся на верхний этаж, где скрывались Майнцский и Бамбергский епископы, то Бамбергский епископ, который, хоть и был младшим по возрасту, но пользовался у всех большим уважением за выдающуюся доблесть и вызывающую удивление физическую силу, начал просить его взять себе всё, что они имели, до последнего квадранта, и хотя бы голыми разрешить им уйти. Однако тот, гордый победой и, помимо врождённой дикости своего нрава, сильно озлобленный также понесёнными в битве потерями, заявил, что он уже три дня не без тяжких потерь среди своего войска ведёт с ними войну не для того, чтобы обойтись с побеждёнными на их условиях, но для того, чтобы предъявить им свои; итак, пусть не обольщаются пустыми надеждами: забрав всё, что они имеют, он съест их мясо и выпьет их кровь.

Не медля, он развязал платок, которым по обычаю его народа была повязана его голова, сделал из него петлю и набросил её на шею епископа. Епископ же, будучи мужем благородного рода и зрелого достоинства, не снеся оскорбления, с такой силой врезал ему кулаком по лицу, что одним ударом сбил его с ног и повалил на пол, воскликнув при этом, что сначала он сам накажет его за нечестие, за то, что он, безбожник и язычник, осмелился поднять свою нечестивую руку на священника Христова. Прочие клирики и миряне тут же бросились на них и связали ему и остальным, поднявшимся на верхний этаж, руки за спиной с такой силой, что у большинства лопнула кожа и кровь потекла из ногтей.

Комментарии

419. Ульрих I (ум. 1070 г. 6 марта) – маркграф Крайны (1050 – 1070 гг.) и Истрии (1060 – 1070 гг.), граф Веймара (1067 – 1070 гг.). Сын графа Поппо I Веймарского, племянник Вильгельма IV.

420. Мейсенскую.

421. Отто I (ум. 1067 г.) – младший сын Вильгельма III. Граф Орламюнде в 1034 – 1067 гг., маркграф Мейсена и граф Веймара в 1062 – 1067 гг.

422. Анно II.

423. Экберт I (ум. 1068 г. 2 янв.) – граф Брауншвейга в 1038 – 1068 гг., маркграф Мейсена в 1067 – 1068 гг. См. также прим. 367.

424. Кайзерсверт.

425. См. Исайя, 40, 7.

426. Во Фрейзинге.

427. После смерти Николая II (ещё в 1061 г.) партия Гильдебранда избрала 1 октября папой Александра II (Ансельма из Лукки). Ломбардские же епископы провозгласили 28 октября папой Гонория II (Кадала из Пармы). В январе 1063 г. Бурхард II Хальберштадтский по поручению королевского двора расследовал обстоятельства избрания и высказался за Александра II.

428. Всё это Бурхард II получил в Риме от Александра II.

429. Зигфрид I.

430. См. Эсфирь, 7, 10.

431. 8 июня 1063 г.

432. Ещё 7 июня.

433. См. выше, на Рождество 1062 г.

434. В церкви св. Симона и Иуды.

435. См. выше, прим. 367.

436. Видерада.

437. В качестве штрафов и взяток.

438. Богатства монастыря были исчерпаны ещё до 1063 г.

439. См. Иов, 20, 24.

440. См. Гораций, Сатурналии, II, 3, 275.

441. См. Исайя, 42, 3.

442. См. Пс., 34, 6.

443. См. Овидий, Метаморфозы, Х, 62.

444. См. прим. 407.

445. Это предложение сделал ещё сам Бела I. Он умер, когда немецкое войско вторглось в Венгрию. Гейза бежал, но потом заключил с Соломоном мир.

446. Юдифь. См. прим. 411.

447. В 1043 – 1072 гг.

448. Подобное положение сохранялось вплоть до 1065 г.

449. Граф в Гессене.

450. Так, в октябре 1063 г. Вернер (Вецель), брат Анно II, получил архиепископство Магдебург.

451. 6 сент. 1065 г. – События 1063 – 1065 гг. изложены Лампертом не по порядку.

452. А также Вилих (напротив Бонна) в августе 1065 г.

453. 14 июня 1063 г.

454. В 1065 г. ему были переданы и другие аббатства.

455. Мегингауд.