АБРААМ КРЕТАЦИ

КРАТКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

О НАЧАЛЕ [ЦАРСТВОВАНИЯ] НАДИР-ШАХА, СОЧИНЕННОЕ ПАТРИАРХОМ НАШИМ АБРААМОМ ТЕКИРДАГЦИ

Глава XXVII.
Описание шатра, который привезли из Казвина, и о том, каков он. О том, как установили, [чтобы] мы ежедневно являлись на селам к великому хану. О том, как приходившим на селам ежедневно готовили места для сидения

После этого последовал приказ от могущественного хана, [чтобы] я, ереванский хан и прибывшие с нами ежедневно с восходом солнца являлись повидать [хана] и приветствовать его. И приготовили для каждого близ его (хана. -Пер.) жилища и дворца навесы из камыша, подобные сундурме, называемые здесь айванами, длиною в 10-15 и 20 обхватов, шириною в 2 обхвата. И прибывшие от каждого города сидели под одним из навесов отдельно, вместе с согражданами.

Рано утром мы пошли в установленное место. Место каждого человека было определено и известно. И каждый знал свое место.

В третьем часу могущественный хан выходил из внутреннего [отделения] в диванханэ и [после того, как] чавуши сотворяли молитву, все по очереди проходили перед ним, наклонением головы молча приветствовали его и отходили. И место, где жил хан, было построенным из дерева дворцом, а крыша была сделана из досок, а окружающая шатер ограда и место для женщин и жилища [были построены] из тростника.

Внутри и вне дворца хана было много шатров. Также и в нашем жилище, находившемся вне лагеря на крутом берегу Аракса, в получасе езды от главного лагеря было сооружено более пятисот шалашей из тростника, ибо некоторых из прибывших ханов хотели поселить и поместить там, но, так как эти шалаши были далеки от дома хана, этого не разрешили и поместили их вокруг жилища хана.

И спустя два или три дня пришло повеление от великого хана, чтобы я и все, приехавшие из Еревана, пошли осмотрели шатер и развлеклись. Из-за нас почти все другие поспешно бросились осмотреть огромный шатер и полюбоваться им. Огромный шатер, который позаботились привезти из Казвина, был окружен оградой из тростника и установлен близ гарема, к западу от покоев хана. Длина его была равна 210 алаби, ширина 50 алаби, а высота-18 алаби. [Верх шатра] был куполообразный. В шатре было двадцать столбов, увенчанных серебряными креплениями величиною с арбуз средних размеров, знак [был] такой ( шатер снаружи был пурпурного цвета, с двойной обивкой; одна- сплошная, а другая-резные деревянные перила; внутри-вышитая иглой из гилянского шелка.

Мы как следует осмотрели шатер, развлеклись и вернулись к себе, благословляя бога.

Глава XXVIII.
О том, как ежедневно из отдаленных местностей прибывало в Муганскую степь бесчисленное множество людей разного ранга

Затем стали прибывать со всех сторон приглашенные из отдаленных местностей.

Сперва [прибыл] гератский Пир-Махмад-хан, которого на Мугани [могущественный хан] назначил ереванским ханом и бегларбеги, но доныне держит его при себе. И на его место мютеселимом, или, как эти называют, наибом-[другого человека] по имени Махмад-Риза-бек, которого отправили из Мугани. И он до сегодняшнего дня находится в Ереване на месте Пир-Махмад-хана и управляет Ереванской областью.

Хорасанский Векили Тахмас[п]-хан, сардар, [то есть] сараскяр, всего Ирана. Мирзы Мазандарана: векил, везир, мирсофи, т. е. главный дефтердар и главный мухасиб и манквати. Повсюду [в стране] имеются эти три должности.

Нишабурские мирзы: векил, везир, мирсофи.
Мешедский Ибрагим-хан, который был его родным братом и который теперь является спахсаларом, т. е. сараскяром, всего Атрпатакана, т. е. Азербайджана.
Мирзы Сабзевара: векил, везир, мирсофи.
Астарабадский Каджар Махмад-Хусейн-хан.
Гилянские мирзы: векил, везир, мирсофи.
Казвинский Махмад-Риза-хан.
Касум-хан из Кума.
Кашанские мирзы.
Исфаганский ма'йар-баши-хан.
Лутф-Али-хан из Тегерана.
Из Смрана, где находится в тюрьме Шах-Тахмас[п] и вместе с ним сын его Шах-Аббас,-вельможи этих мест.
Ахмад-хан из Шираза.
Аликули-хан из Лара.
Абдулла-хан из Бандара.
Кирманский сурсатчи-баши Ага-Багир.
Казранский Багир-хан, из силсупурского племени.
Из Йезда-векил, везир, мирсофи.
Али-Мердан-хан из Товрага.
Гавзайский вали, т. е. великий хан.
Шуштарский Аббаскули-хан.
Исмаил-хан из Бехба[а]на.
Баят Хаджи-Сэйфеддин-хан из Кирманшаха.
Мустафа-хан из Хамадана.
Баба-хан из Хурамабада.
Абдул-Раззак-хан из Тавриза.
Махмадкули-хан из Совухбулага.
Махмад-Иса-хан из Урми.
Имамкули-хан из Ардебиля.
Риза-хан из Нахичевана.
Махмадкули-хан из Еревана.
Угурлу-хан из Гянджи.
Тифлисский вали, сын Имамкули-хана Алимирза-хан.
Сфаган (Субхан)-Верди-Кяхум-бек-хан из Казаха.
Шемахинский бегларбеги-Гират.
Келп-Гусейн-хан из Лори.
Муртузакули-хан из Чорса.
Макинский султан
Кахетинские мирзы.
Муса-хан Талиш из Дербенда, т. е. Демир-Капу.

[Прибыли] и из других дальних мест-из Хорасана и из Баку, из южных мест, из [страны] Хананеев, и с востока и из страны Индийской, из разных городов- ханы и султаны, мирзы и мирсофи, векили и везиры, шейх-уль-исламы и шейхи, молла-баши и моллы, калантары, мелики, начальники областей и правители, именитые лица и кетхуды, властелины и [облеченные] властью. [Они] собрались и скопились, и продолжали все прибывать, и до их байрама все съехались и разместились.

И ежедневно каждый из них ходил на селам к великому хану в диван; шли по очереди, начиная с [прибывших из] Хорасана и кончая [прибывшими из] Атрпатакана и Араратской области; люди каждого города [шли] со своими вельможами. И после селама они оставались там в течение некоторого времени, а затем расходились, и каждый возвращался в свое жилище.

Глава XXIX.
Рассказ о Муганской степи, об Араксе: откуда он вытекает и где кончается

Когда, согласно написанному, из всех областей и городов земли Персидской собрались вельможи и знатные [люди], для каждого из приезжих была приготовлена отдельная тростниковая палатка, ибо шли дожди и было зимнее время.

Эта большая и беспредельная равнина, именуемая Муганью, обширна и восхитительна; хорошему наезднику вряд ли удастся объехать ее за тридцать дней. Она гладкая и ровная, возвышается на западе и понижается к востоку, поэтому Аракс течет с запада на восток.

Выходит [Аракс] из гор Каринских, т. е. Эрзрума, протекая через Кагзван, доходит до Араратской области, до Арташата и Вирапа, спокойно течет мимо Вирапского монастыря, через Шарур доходит до Астапата и, пройдя по окраине села перед монастырем, вступает в горы и скалы, доходит до Дарашамба, где впадает в него Тхмут, около Дарашамба. И эта река Тхмут та самая река, где произошло великое сражение Вардананц и подвиги их на берегу реки Тхмут. А Дарашамб [находится] на той стороне Аракса, что с востока, на стороне Тавриза, ибо Тавриз отсюда в трех днях пути.

Пройдя Дарашамб, [река] проходит сквозь горы к Старой Джуге, где находится большой и удивительный мост, высокий, трехпролетный и вызывающий восхищение [тех, кто его] видит. [Мост] был разрушен великим Шах-Аббасом в то время, когда от угнал [население] Джуги. [Мост] и ныне в развалинах, а путешественники на лодках переплывают [реку] у Джуги и едут в Тавриз. Итак, протекая из Джуги, Аракс выходит на равнину, [проходит] по ней путь, равный приблизительно 5-6 часам езды, и доходит до деревни Дашт и до Ордувара. Затем он снова входит в каменистые, скалистые, труднодоступные горы, протекает через Мегринское ущелье и затем-через области Чавндур и Баргушат.

А затем выходит в Муганскую степь, к югу от которой находится Карадаг, а к северу-Кафан, Карабах, Тузах, область Генджебасан, Варанда, Хачен, Гандзасар и страна Агванская.

Итак, когда Аракс выходит на Муганскую равнину, он течет плавно и, [пройдя расстояние], равное 4-5 дням пути, доходит до реки Куры и сливается с нею там, где было персидское собрание,-об этом-то я и повествую,-а затем воды обеих рек текут через Гилянскую страну и вливаются в Каспийское море.

И эта Муганская равнина [находится] на юго-востоке. Если кто-либо положит на землю яблоко, его можно будет видеть издалека, и на этой бескрайней равнине нет ни одного камня, даже и следа камня. Но на ней [растет] много тростника и трав и она полна дичи и диких свиней, которые подобно овцам, ходят стадами.

Но она безводна. Только между Пятидесятницей и Вознесением, когда тают снега, Аракс выходит из берегов и затопляет большую часть поверхности равнины, и многие места орошаются. Зимою нет недостатка в дождях и снеге, что мы и видели. Но снег держится не больше одного дня, ибо место теплое, а воздух очень влажный и очень, очень сыро, поэтому все быстро плесневеет.

В декабре и январе здесь растет зеленая трава, которой достаточно для овец и скота. Рождаются и растут достаточно крупные ягнята, как в земле Рума в дни Хидирилиаза. И иногда бывает холодно, и [холод] усиливается, но быстро проходит. На берегу Аракса имеются тёмные места и пещеры, и много древесины, годной как топливо.

Глава XXX.
О распределении палаток среди приезжих и порядке дивана. О том, как стоят сыновья и племянники, ханы, о построении воинов, которые всегда стоят во время дивана со своими знаменами напротив [хана] и об их количестве. Описание джазаирчи и их огнестрельного оружия

И после размещения всех прибывших [для] каждого устроили отдельные палатки. И прибывшие собирались там, в шатрах, [то есть] своих тростниковых палатках, которые были близ жилища великого хана,-в [час] восхода солнца.

И во втором или в третьем часу хан входил в диванханэ и садился. И чавуши, которых было 30 [человек], ежедневно становились напротив него и громогласно читали дуа, а затем три тысячи джазаирчи, которые были ханскими туфанкчи, вместе со своими тысяченачальниками, устремившись, входили в тростниковую ограду и становились в два или три ряда, держа в руках: свое огнестрельное оружие: огромные ружья. Вес одного ружья был равен 15 оха и еще больше. Они держали ружья дулом вверх. [Дула] были наполовину украшены золотыми кольцами, наполовину- серебряными, они опирались на них, как на посохи. А на их головах [были] войлочные шапки, называемые кече-калтак. С двух сторон [шапки] свисали концы, и на всех трех тысячах шапок [было] написано тремя разными способами: «Аллах, Я-Аллах». Так стояли они тесными рядами, вплотную, к ужасу взиравших [на них].

А подле великого хана, близ него, стоял брат его Ибрагим-хан, после него-старший сын великого хана-Ризакули-хан, а затем племянник Муртузакули-хан, который был младше, далее младший сын великого хана Мехмет-Али-хан, [который был] еще младше, а далее другие ханы, в соответствии с их рангом и достоинством.

А напротив стояли полукругом два ряда: в одном из этих рядов стояли чантаулы, которые имели на голове джига, как будто были настоящие петушиные перья; в другом [ряду] стояли насахчи; начальник их имеет три пера на шапке своей, и там на краях и посреди джига перья.

Многочисленные его воины держали в руках сделанные из меди или серебра похожие на подставки для стрел трезубцы или четырехзубцы, подобные стрелам, которые изготовляются из перьев размером с пядь; они всегда имеют в руках топоры из дамаскской [стали] с посеребреными рукоятками.

И обязанностью чантаулов является охранять дороги, подобно бостанчи-баши, выходы на дороги, ущелья и овраги, а также охранять по ночам лагерь снаружи. Если [хану] надо убить кого-либо, его отдают в их руки, и они убивают его по приказу его.

Обязанностью же насахчи является сообщать во время войны приказы войскам и делать кадага, то есть делать ясах, выводить войска к [месту] боя. Если кто-либо обращается в бегство, убивать [его]. Когда [хан] желает кого-либо вызвать, посылают их. Их посылают и в дальние места, как безжалостных палачей, ибо они немедленно исполняют приказы. В лагере они сторожат день и ночь, они властвуют [над] ворами и разбойниками, и если воры что-либо крадут из лагеря, владельцы имущества требуют у них и получают [от них].

Кроме того, имеются еще джарчи, которые ежедневно, возглашая, объявляют всему войску то, что повелевает великий хан; так же и во время сражения.

И еще у него 6000 кешикчи, которые повязывают себе на шапки белые сарухи. Но шапки совсем не видно, а [виден] белый сарух, повязанный вокруг нее. У них тоже есть ружья. И они по очереди сторожат раз в три дня. Чантаулов-300, насахчи-300, элиагачли-300. И элиагачли-дети ханов или братья ханов; они всегда находятся при нем на службе. Если [хан] рассердится на кого-либо и прикажет бить, они бьют его, повалив ничком на землю; и 5-6 элиагачли, стоя, безжалостно бьют [его], пока [хан] не скажет: «Довольно! Отпустите!»

Глава XXXI.
О том, как вновь разбили большой шатер, и [о] селаме в день арифэ

Приблизился день рамазан-байрама и [хан] вновь дал приказ разбить большой шатер, ибо в первый раз через три дня шатер сняли и спрятали, а в день арифэ вновь был приготовлен шатер в восточной части жилища его. И в день арифэ, когда [все] пошли на селам, рано [утром], через полчаса после восхода солнца, сам могущественный, премудрый и гениальный хан вышел из жилища и тростниковой ограды в сторону востока, стал, повернувшись лицом к северу. И брат его Ибрагим-хан [стал] около него с левой стороны, а ниже брата-старший сын [хана]-Ризакули-хан; племянник хана Муртузакули-хан, который был летами моложе старшего сына, [стоял] ниже его старшего сына. И младший сын Махмадкули-хан-ниже племянника, ибо этот был годами моложе племянника.

И другие ханы стояли в соответствии с их саном и достоинством.

На некотором расстоянии стояли кругом 3000 джазаирчи, держа в руках огромные ружья. А амаша-кешики стояли по эту сторону от джазаирчи, держа в руках обыкновенные ружья. Перед ними [стояли] чавуши. А еще ближе-чантаулы и насахчи. Прямо перед ними [стояли] элиагачли, которые были сыновьями ханов, а некоторые-братьями ханов. И последовал приказ великого хана, и привели верблюдов и [заставили] их драться в его присутствии.

После верблюдов велели бороться друг с другом борцам, которые были пехлеванами. И было приказано всем, находившимся там, пройти перед ним, приветствуя его, как вчера и третьего дня. И так, прибывшие из всех городов, отдельно проходили друг за другом перед ним и, молча кланяясь, приветствовали его. После окончания [селама] вернулись каждый на свое место.

Глава XXXII.
О том, как подготовили и расставили приглашенных. [О том], как они должны были шествовать в большой шатер и предстать перед ханом

А на другой день, который был их великим байрамом, рано [утром] мы пошли к жилищу великого хана, на место нашего отдыха, каждый в свою палатку, где мы каждый день отдыхали под нашим тростниковым навесом. Ибо когда мы возвращались вчера, в день арифэ, в свои жилища, я спросил по дороге калантара и мелика, говоря: «Завтра байрам. В какое время нам надо идти на селам? Нужно идти или нет?» А они ответили, говоря: «Да, пойдем, ибо [так] положено. И в какое время шли ежедневно, также [пойдем] и завтра». А я сказал, говоря: «Не так, ибо в Турции, в Румской области и в Константинополе селам и намаз совершаются рано, ибо перед рассветом вельможи приходят в царский дворец на селам, а затем, собравшись, идут на намаз, а после этого приходят и вновь поздравляют с байрамом и после расходятся. А посему надлежит нам пойти в наши палатки пораньше, за час до восхода солнца, может быть, и эти пожелают рано [устроить] селам». И одобрив мои слова, они сказали: «Хорошо! Сделаем так». Поэтому рано, до восхода солнца, мы пошли к своим местам, предназначенным для отдыха. Нас с любовью встретили насахчи и, оказав почести, усадили.

А спустя немного времени приехал и посланник Москвы; его также приняли и посадили на другое место.

И так в течение короткого времени пришли, собрались и скопились многочисленные люди: ханы и султаны, мирзы и мирсофи, калантары и мелики, молла-баши и моллы, кетхуды и именитые люди, тысяченачальники и сотники, пятидесятники и десятники, джазаирчи и амаша-кешики, чантаулы и насахчи, ханзадэ и элиагачли и множество других разных [людей], так что почти не хватало места для множества людей. И 3000 джазаирчи образовали два ряда от тростниковой ограды хана. [Длина каждого ряда была равна] расстоянию полета стрелы и даже больше. [Эти ряды] османцы называют алай. В руках у них были большие ружья. И [вот] через этот алай провели османского посланника Кендж-Али-пашу и повели в большой шатер раньше всех. А вслед за ним провели также русского посланника. И каждому из нас, приглашенных, отвели место и усадили, ибо было приготовлено для всех нас, прибывших, отдельное длинное сидение, и по приказу великого хана вызывали приглашенных по одному, вводили и усаживали на приготовленное место. На бумаге были написаны также имена приглашенных в таком порядке, как это установил всемудрый хан. Посему, в соответствии с написанным ханом, отмечали на бумаге и так собирали достойных уважения из каждого шалаша и приводили и сажали в одном месте, в специально приготовленном тростниковом шалаше. И вновь и вновь наставляли, дабы каждый заметил и запомнил свое место-кто выше него или кто ниже, и чтобы не ошибались и не путали, а когда пойдут в шатер приветствовать и воссесть перед великим ханом, то шли бы скромно, молча и степенно. И не спешили бы, ни [тогда], когда садятся, ни [тогда], когда встают, а чтобы благоразумно и благопристойно восседали и вставали.

И после того, как были приглашены те, кто был записан на бумаге, сидели около получаса. Были только ханы, и никто другой, и я-среди ханов; каждый осторожно приметил и запомнил свое место, мы были безмолвны и ждали приглашения нас в тот шатер.

Глава XXXIII.
О селаме в день байрама. О церемониях и почестях. О том, как великий хан почтил прибывших ханов, и меня с ними, сладким шербетом, розовой водой и благовониями

Затем последовало повеление от великого хана, и ханзадэ, которые были элиагачли, пришли, пригласили нас в тот шатер и, согласно церемонии, которой нас научили, мы по порядку пошли и вошли в тростниковую ограду и затем, дойдя до шатра, сняли туфли свои вне шатра, вошли в шатер со страхом и благоговением и, стоя посередине, наклонением головы приветствовали его и поздравили его с байрамом и расселись по эту и по ту сторону шатра, ибо [шатер] был длинен; сидя на коленях, мы безмолвно созерцали.

А хан восседал в шатре на главном месте, подобном небольшой келье: ибо в конце шатра было три особых места, подобных джибинлуху с маленькими палаткообразными партэ и двери с занавесками; в одном из них восседал хан, обратив лицо ко всем нам и глядя на всех нас, ибо занавеска была поднята с двери.

А справа от великого хана, вне тех отдельных небольших мест, сидел османский посланник Кендж-Али-паша, а ниже него семь-восемь ханов и вали Тифлиса, который был [его] шурином [и сидел] выше меня. Его называют вали потому, что кроме шаха только он может надевать на голову джига, как второй [после] шаха. Вали выше многих ханов и имел этот вали под своей властью Тифлисское и Кахетинское ханства и [звание] вали, и ниже его [места] находилось мое место. А ниже меня сидели 45 ханов, как позже рассказал калантару и мелику ереванский Махмадкули-хан. Он и сосчитал, ибо я был так восхищен и потрясен, что мне и в голову не пришло подобное.

Точно так же и слева, напротив нас, сидели: сперва-брат его Ибрагим-хан, а затем его старший сын Ризакули-хан, а далее за ним сын его брата Аликули-бек. А ниже-младший сын Муртузакули-Мирза. И затем [сидел] русский посланник. А далее, как и на нашей стороне, сидели ханы в порядке [старшинства].

И отдельно от ханов, посланников и мирз, которые являются забитами ханов, [сидело] немного каких-то [людей]. Больше никто там не сидел. Хотя я вследствие благоговения и страха и не считал, но кажется мне, что в том собрании сидели 100 человек, может быть, немногим больше или немногим меньше. Остальные же вельможи и его тысяченачальники, сотники, десятники, мирзы стояли позади нас, сидящих, ибо в шатре с четырех сторон полотном высотой в две пяди в виде перил или, как говорят османцы, бармаглыга, было отгорожено место [шириною] в полтора алаби, похожее на дорожку, которое было устлано коврами. Там и находились стоявшие, а мы находились по эту сторону перил и восседали впереди стоявших.

А посреди шатра с той и с этой стороны колонн были разостланы две драгоценные скатерти. На правой стороне скатерти, на нашей стороне, справа, стояли три большие бадьи из золота, похожие на бадьи шербетчи, которые стоят на скатерти в Стамбуле и во всех местах страны греческой. И еще-три тунги, то есть сурахи, немного более плоские. [Сурахи] вмещали по 5 или по 6 оха воды каждый. И еще три золотых подноса, имеющих ширину по полторы пяди, а на каждой из них по 7 золотых рюмок, похожих на золотую купель. Они стояли на золотых подставках, положенных на золотые подносы; подставки опирались слегка на высокие [ножки]. А между подставками стояли золотые чаши.

Еще два больших золотых кадила, вес каждого из которых равен, кажется, 1000 драм, а может быть, и больше, [висели] на коротких цепочках, имеющих 4 звена, без бубенцов. Длина цепей была равна половине длины цепей наших кадильниц, а над цепью -ручка, похожая на ручку ведра или фонаря. К этим ручкам прикреплены цепи: две с одной стороны ручки и так же с другой стороны. То же и с левой стороны, в том же количестве. Такой же формы-из серебра. И те большие бадьи были наполнены сахарным шербетом, а на поверхности шербета [плавали] зерна базилика. И еще справа три золотых подноса, шириною в полтора алаби, и три серебряных-слева; а на них были расставлены головки сахара, подобные маленьким головкам венецианского сахара. И начали угощать приглашенных, начиная с могущественного хана, [угощали] всех с обеих сторон розовой водой, налитой в золотые сосуды, а затем всех с обеих сторон угощали из серебряных сосудов.

А затем принесли и золотые кадила и стали кадить благовония. Но они кадили не перед лицом, как у нас, а качая [кадило] вправо и влево, обходили всех и окуривали с четырех сторон. А вслед за золотыми кадилами несли два серебряных кадила; и, если были золотые кадила, одно было с востока, другое-с юга. А если были серебряные: одно-с севера, другое-с запада. И пока они окуривали, все время прохаживаясь по шатру, другие слуги стали разносить шербет в золотых стаканах, [стоявших] на пластинках, находившихся на тарелках. И наливая [шербет в] семь рюмок из сурахи и держа в левой руке тарелку, а в правой по рюмке, давали каждому из сидевших. Когда шербет кончался, наливали вновь из тунги, то есть из сурахи. А когда кончался шербет в одном из сурахи, наполняли пустой сурахи из бадьи до тех пор, пока не выпили все сидевшие в шатре. А затем стали [угощать] и тех, кто стоял позади нас, а также вне шатра: вельмож, военачальников, мирз и множество правителей и начальников областей. Им подавали [шербет] в серебряных рюмках.

Затем [выступили] взрослые и маленькие певцы и сладкоголосые дети, на которых были надеты епитрахили, подобные епитрахилям в нашей церкви. [Епитрахили] были надеты на шеи детей и покрывали обе руки на две пяди. Края её висели на руках, а на ногах были колокольчики. И так [они плясали перед великим ханом и перед множеством [людей]. Их было 22 человека. Некоторые [музыканты] сидели напротив хана с сантурами, тамбурами, каманчами, канонами и другими музыкальными инструментами, играли и заставляли [инструменты] звучать каждый по-своему. А танцовщики также пели во время пляски, но одним образом, одну мелодию. Танцовщики пели одну мелодию, а сидевшие пели [каждый] по своему желанию.

Так певцы и танцовщики пели и плясали в течение одного часа, а слуги все время носили кадила.

А затем собрание было распущено, и каждый пошел в свое жилище. А меня, взяв [с собой], пригласил сын Ашхалбека тифлисского, по имени Ага, который был калантаром и меликом тифлисским, [родом] из тех же мест, повел меня в свой шатер, чтобы почтить, [вместе] с нашими калантаром, меликом, князьями и кетхудами ереванскими, астапатскими, нахичеванскими, гохтанскими. А перед его шатром, где мы сидели за столом, на расстоянии двух бросков камня [от шатра], канатоходец плясал на канате. А под вечер мы поднялись и вошли в шатер ереванских мирз и поздравили их с байрамом, а потом вернулись в свое жилище, восхищаясь и прославляя бога, держащего сердца царей в руке своей (Ср. Притч. XXI, 1.)-милует он, кого пожелает, гневается, на кого пожелает.

Глава XXXIV.
О том, как на второй день байрама нас вывели в поле вне лагеря и велели совещаться друг с другом и избрать кого-нибудь, кто мог бы управлять персидской страной и быть главою над всеми

А на второй день байрама мы вновь пошли на селам. И в третьем часу пригласили нас в открытое поле, на расстоянии одного перехода верхом от жилища великого хана. Велели всем, чтобы каждый хан отделился с людьми своей страны и размышлял. И сели группами по 50-100 человек [в каждой], кое-где больше, кое-где меньше. И стали размышлять и спрашивать друг друга: «Для чего нас позвали? Для чего [нас] собрали? Или о чем ныне хотят спросить нас?». А затем пришли от великого хана 7 мужей, которые были: Мирза-Заки, Мирза-Мехди, некий хан, которого звали Вели-Тахмас[п] исфаганский майар-баши, то есть сахаб-айар, кашанский Абдул-Кадим-Мирза, хорасанский Али-Акпер-Мирза и сандухтар великого хана, и стали в одном месте и приказали джарчи и насахчи, чтобы пригласили людей каждой страны к ним отдельно, группами вместе с их ханами, калантарами, меликами, кетхудами, мирзами, забитами. Они поставили вокруг себя других насахчи и джарчи. И с одной стороны вводили пришедших в круг и ставили перед упомянутыми выше семью мужами знатнейших среди горожан и приказывали [им], говоря: «Великий хан повелел, чтобы вы пошли и совещались друг с другом, кого желаете иметь правителем над вами и над страной, поддерживающего мир и спокойствие в стране, ибо сам он постарел и утомлен многолетними войнами, и вот с помощью бога, избавил Персию от врагов, разбил и изгнал их из страны. И вот страна эта умиротворена. А сам он желает удалиться в Хорасан, поселиться в своем замке, молиться за себя и за вас. А посему совещайтесь до девятого часа, а в девятом [часу] вновь соберитесь здесь, дабы каждый из вас сообщил свои мысли и свою волю, и [мы] передали бы хану [ваш] ответ».

Глава XXXV.
О том, как мы собрались, совещались и рано [утром] вернулись в то же место и просили его царствовать над Персией. И как он потребовал [исполнения] трех вещей

Мы ушли и совещались до восьмого часа и вернулись в то же место. Из страха перед подозрениями поспешили [вернуться] на час раньше. И вновь те же люди-семь мужей,-которых мы упоминали, пришли и стали так же, как и [вчера] утром, и опять призвали к себе, спросили. И нашли, что у нас всех одинаковые мысли и единая воля. Ибо с восьми часов стали спрашивать и едва-едва кончили до захода солнца. И затем приказали и сказали: «Ступайте и приходите рано утром».

А на другой день, который был третьим днем байрама, в четверг 5 февраля, пошли очень рано, каждый на свое место, отведенное каждому прежде, и сели. Через три часа нас вывели вновь оттуда в поле и велели, чтобы хан каждой страны уединился со своими вельможами и кетхудами. И так мы отделились друг от друга и сели рядами на голой земле, покрытой травой. И на нашем собрании все стали говорить, слушать и размышлять. Выбрали некоторых из персов, дабы если спросят о чем-либо, только они говорили бы и отвечали, а из армян уполномочили говорить на собрании только меня, калантара и мелика. И сделали так, и каждые избрали из своей среды людей для ответа. Также прибывшие из Атрпатакана, Грузии и прибывшие из всех краев подготовили [людей], чтобы они говорили перед теми семью мужами, если они что-либо спросят или прикажут.

А затем вновь стали в большой круг, как вчера и третьего дня. А посреди круга стояли те же семь прежних мужей. И начал говорить Векили-Тахмас[п] и сказал: «Внимайте ханы, султаны, беки, ага, серефраз армян халифа, кетхуды, именитые лица и все прибывшие из дальних и близких мест. Ибо так гласит повеление великого хана: «Ибо вы не отпустили [меня], и не пожелали, чтобы я отправился к себе отдыхать и не отступились от моих знамен, я требую от вас этих трех обещаний:

Во-первых, если спустя некоторое время выступит или появится сын или родственник шаха, не присоединяйтесь к нему, не поддерживайте и не принимайте его.

Во-вторых, не произносите проклятий и поношений, которые вы высказывали [по адресу] Омара и Османа. И в день новруз-байрама не царапайте и не окровавливайте своих лиц во имя Гасана и Хусейна, а в соответствии с [нашим] договором и вашим обетом оставайтесь неподвижными. Ведь из-за этих поношений льются потоки крови между двумя народами, чтущими Коран, -[между] двумя государствами-Ираном и Тураном-и [взятие] многих в плен. Но отныне да прекратятся среди нас эти распри и беспорядки! Ведь у нас и у них один и тот же пророк, один и тот же Коран, и намаз-один. Потому что османцы молятся, положив руки на сердце, мы же-свободно опустив руки вниз, пусть так и будет. Пусть они исполняют свой обряд, а мы-наш, и не будем поносить друг друга. И когда [паломники] едут из Персии в Каабу, пусть их не обижают и ничего лишнего не требуют, а чтят их, как своих хаджи, и считают своими братьями. И так как со всех четырех сторон можно молиться там, в Каабе, и вы также молитесь с какой стороны захотите. Условий этого договора не нарушайте.

В-третьих, раз вы захотели, чтобы я царствовал над вами, то после моей смерти не учиняйте злодейств над моим очагом и моими детьми, а будьте вечно покорными. И эти три требования [подкрепите] проклятиями и, письменно изложив, скрепите печатями и дайте мне. Что скажете? Принимаете или нет?»

И все единогласно закричали: «Да, желаем и принимаем и подчиняемся».

И тотчас же прочитали фатэ, и нас отпустили.

Глава XXXVI.
О том, как [Валинемат] вызвал ханов к себе и отказывался от царской власти. О том, как ханы молили дабы [он] не выпускал из рук их и страну

А в пятницу рано утром мы пошли на селам, и в пятом часу нас повели к нему: мы по очереди проходили перед ним и наклонением головы приветствовали его, проходя, ушли. И выйдя, пошли в места, [отведенные] нам для отдыха. И после окончания селама рассеялись и джазирчи. [Валинемат] пригласил ханов к себе на обед. И [тогда] много говорил он с ними и, выдумывая различные причины и приводя возражения, отвергал царское величие и говорил: «Выберите кого-либо другого из вас или выберите мужа, который мог бы управлять вами и страной, а меня оставьте в покое, дайте [мне] отправиться в свой замок в Хорасане и уединиться. Ибо нет у меня сил, [чтобы] сражаться и изгонять [врагов]». И много раз отказывался. А ханы настаивали, просили, льстили, умоляли, убеждали, чтобы не выпускал их и страну из рук своих. В ответ на это премудрый Валинемат сказал: «Вы так говорите, но я знаю, что многие из вас недовольны мною, и они имеют право на это, ибо я у многих отнял имущество, многих умертвил, некоторых загубил и у многих отнял золото и серебро. Многие места я превратил в развалины и привел в ужас землю [мою] и разорил ее, поэтому хватит и этого зла. Пусть люди хоть впредь отдыхают от этих притеснений».

В ответ на это ханы [сказали]: «То, что ты говоришь,-истина, но это было необходимо для твоего величия и начальствования над войском, ибо если бы ты не был столь мужественным во всех делах, как бы ты смог совершить столь славные подвиги? А посему просим тебя вновь делать то же самое. Ибо господь даровал тебе руководство и управление страной. Так как все в долгу перед тобой, подчиняются словам твоим. И те, [которые] поступят наперекор [тебе], достойны кары и осуждения. Те же, которые подчиняются твоим повелениям, пусть удостоятся чести и облачения в халаты. Ибо, если не будет так, нельзя [будет] управлять страной».

И затем, одобрив [это], он согласился царствовать. И вновь прочитали фатэ, а я про себя- «Отче, я согрешил», а потом нас отпустили к себе.

Глава XXXVII.
О том, как скрепили печатями протокол. О том, как просили его царствовать и о тех условиях, которые он просил утвердить в протоколе. О том, как он препоручил меня ереванскому хану

А после этого написали длинный протокол, [имеющий] ширину в две пяди. После [того], как вновь [и] вновь справили, когда протокол стал соответствовать [его] желанию стали [предлагать] прибывшим скрепить его печатями.

Ханы и султаны, мирзы и мирсофи, тысяченачальники и сотники, калантары и мелики, айаны и ага, шейх-уль-исламы и казии из персов и из армян каждого города стали скреплять печатью протокол, начиная с прибывших из Хорасана, из Герата, Мешеда, Мазандарага и так по очереди дошли до [прибывших] из Атрпатакана.

Затем по очереди стали приглашать и араратских скрепить печатями протокол. Они едва смогли закончить [это] за три дня. Мы все поставили печати, особенно те, которых мы назвали выше в 35 [главе]: отвечавшие говорившим речи и семи вопрошающим мужам.

И когда все это было исполнено, мы стали вновь [ежедневно] по очереди ходить в третьем часу дня и приветствовать его, как делали прежде.

А 10 февраля, когда мы пошли приветствовать его, он призвал нас к себе и сказал: «Халифа, халифа!» А я сказал: «Бэли, Валинемат мой». Ибо персы вместо «Буюр» говорят: «Бэли». И сказал могущественный Валинемат: «Знаешь ли ты, ведомо ли тебе, что я хорошо распорядился вашими делами?» А я сказал: «Воля твоя, о августейший. Да будет она благословенна». И тотчас же бегом прошел, предстал перед ним Пир-Махмад-хан Гератский, держа руки свои на сердце. И оказал Валинемат: «Вот это-хан: Пир-Махмад-хан Гератский. Он хороший человек. Он хорошо обращался [с людьми]. С вами тоже должен хорошо обращаться, и вы теперь должны хорошо служить ему, как вы служили мне. Он теперь еще не осведомлен, вы должны его осведомлять. Теперь я назначаю тебя господином над всеми ереванскими ага. Тебе я доверяю. Если совершится незаконное дело, тебе, [халифа], следует обратиться к вашему беку. Если он не прислушается, надлежит [тебе] обратиться к тавризскому Ибрагим-хану, если же и Ибрагим-хан не разберет дела, имеешь право обратиться лично ко мне».

Затем он повернулся к хану и сказал: «Пир-Махмад-хан, видишь этих людей? Это-мои люди. Этот халифа очень хороший человек. Уч-Килисэ- хорошее место. Теперь препоручаю их тебе. Что бы он ни сказал тебе, следует слушаться его, обращаться с ним любезно, уважать его. Это почтенный, верный человек. Он заботился о стране, рай'ате и диване. Этот калантар также хорошо служил. Он из ереванских ага, хорошо справлялся [со] службой». И о мелике Мкртуме сказал: «А этот мелик-брат прежнего старого мелика. Он тоже хорошо служил».

И о мелике Акопджане сказал: «И этот мелик был в крепости среди турок, от также мне хорошо служил. Теперь препоручаю этих людей тебе, они мои [люди], не следует пренебрегать их речами. Обо всем будешь ты совещаться с халифой и этими людьми. Кызылбашам и ереванским ага не доверяй, доверие твое оказывай им. Я поставил вас ага над ереванскими ага. За спокойствие этого вилайета отвечаете вы. Вы должны заботиться о его благосостоянии».

И сказал вновь: «Ступайте, если имеете дела, замыслы, просьбы-отнесите Мирза-Мумину и Мирза-Мехди. Пусть они распорядятся, обо всем напишут рагамы, ибо должен я скоро отпустить всех вас» (В оригинале все высказывания Надира, содержащиеся в этой главе, приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

Затем мы были отпущены [и] поблагодарили его. И, восхваляя бога, отправились в наши жилища с великой радостью и гордостью.

Глава XXXVIII.
О раздаче халатов сперва в его присутствии знатным ханам, а затем другим руками сандухтара; и о [том, как] прислал мне халат в мою обитель

После этого, 10 февраля, стали раздавать хила, то есть халаты. Сперва-брату своему, которого назначил управляющим и сардаром, т. е. сараскяром, страны Атрпатакан, именуемой по-персидски Азербайджан, препоручил ему Нахичеван, Ереван и всю Араратскую область и Грузию, и сделал его бегларбеги, властвующим, повелителем и старшим над другими ханами. А затем пожаловал халат Баба-хану и велел отправляться в Хорасан и Герат на место Пир-Махмад-хана. А также и Ереван препоручил Пир-Махмад-хану и облачил [его] в халат. И так по очереди всем ханам в соответствии с их рангом и достоинством дал халаты и наставления и отпустил от себя.

Затем стали жаловать хила и другим вельможам.

Ибо ханам сам в своем присутствии раздал халаты, то есть куртки из златотканного атласа, отороченные соболями, и златотканные кафтаны, драгоценные черкесские пояса: каждый из поясов стоил по 3, 4, 5 туманов, а также мендил, которым обвязывали шапки.

Ибо он предварительно ввел шапку новой формы: верх шапки крестообразный с четырьмя углами; такие шапки назывались тахмази.

И все надевали такие шапки, как он сам. Велел базиргян-баши Хаджи-Хусейну, который был кашанцем, [раздавать остальным халаты] в соответствии с их рангом и достоинством, и он раздавал, но следующим образом. Сперва велел записать и зачитать в своем присутствии имена каждого из тех, кто был избран от всех городов и был среди тех, кто скрепил печатью договор. И сам приказывал, как ему того хотелось, говоря: «Дайте этому человеку [халат], стоящий столько-то туманов, а тому-халат, имеющий иную цену».

Сперва составили список, то есть дефтер, а затем в соответствии с [записанным] в этом дефтере сандухтар, то есть базиргян-баши раздавал награды и хила, начиная с прибывших из глубокого Хорасана и кончая прибывшими из восточных районов. Ханам [дали] по одному златотканному куску материи, одной куртке, одному мендилу, а мирзам и остальным знатным наместникам, главным начальникам областей-по одному златотканному кафтану, черкесскому поясу и златотканному платку.

А прибывшим из восточных и отдаленных областей он дал по одному пленнику. Ибо из Грузии было привезено 7000 пленников-грузин и армян смешанно, и половину их раздали им-кому женщин, кому- девочек, кому-мальчиков. А кетхудам и ага [давал] по туману на расходы, пока не наступила очередь [прибывших из] Азербайджана; с ними поступил так, как мы писали [выше]. После этого наступила очередь Еревана и Араратской [области]. С ними поступил так же, но пленников им не дал. И в субботу, 14 февраля, в праздник св. Саркиса пожаловал халаты ереванцам и нахичеванцам. Сперва велел надзирателям послать халат мне, в мое жилище, которое находилось в получасе езды от лагеря и дворца Валинемата. Вместе с моим халатом прислали халат и калантару.

Мой халат состоял из златотканной материи, златотканного кафтана, тяжелого черкесского пояса, великолепного мендила черного цвета, по краям обшитого в длину белым позументом шириной в палец. А два конца [мендила] были сотканы из индийской ткани и удивляли смотревших [на него]. И обернули этим мендилом мой клобук, как будто [надели] повязку, и узел по персидскому обычаю стоял с левой стороны, подобно полувееру, и имел форму цветка. А калантару [послали] один кафтан, один черкесский пояс и один мендил. Но мой [халат] был редкостным и очень дорогим.

Глава XXXIX.
О том, как, облачившись в хила, прошли мы перед ним, приветствовали, поздравили и благодарили [его]. О том, как сотворили молитву. О том, [как Валинемат] призвал меня к себе и беседовал [со мною]

А на другой день, т. е. в воскресенье, мы пошли в кешик-хане. И то, что называется кешик-хане, подобно лейлек-чадыри. Но туда собираются не намеревающиеся совещаться, а знатные ханы, собравшись, восседают там, курят кальян и беседуют и забавляют себя смешными разговорами, ожидая приглашения от Валинемата, так чтобы быть готовыми, если он вызовет. И нас новели туда [и] посадили.

И когда мы собрались там, облаченные в хила,- нас было около ста человек, [может быть], больше или меньше,-наступил час селама.

И когда мы дошли до места, где мы привыкли, склонив головы, ежедневно приветствовать его, тотчас же [стал] читать некий из мирз, тавризец, по национальности перс, из рода Джиханшаха. [Он] был везиром Азербайджана.

Ибо таков обычай персов, и особенно Валинемата Надиркули, чтобы каждый город назначал трех человек [для наблюдения] за доходами царского двора.

Первого называют мирза-векилом. Он является забитом, [который] занимается делами, имеющими отношение к государственным доходам, и является старшим среди трех и приказывающим, и сидит выше других. И этот берет и выдает [деньги] и вершит суд, подобно великому дефтердару. Но [он делает все это] не без ведома двух других, а с их согласия.

Второго называют везиром. Он является средним, держит дефтер провинций и [ведает] всеми доходами и расходами, поступлениями и использованием средств.

А третьего называют мирсофи, вроде именуемого дефтер-эмини, ибо все дефтеры у него, и он составляет дефтер царского двора. Все деревни разных мест и мулки, становящиеся государственной [собственностью], находятся в его ведении и у него в руках.

Посему, как я сказал, везир Азербайджана, т. е. Атрпатакана, из рода Джиханшаха был поэтом и шуара, т. е. гусаном. Поэтому он стал говорить то, что потрудился [написать] на бумаге. И было так:

Приложил к золоту печать, возвещая миру свое воцарение.
Справедливый царь, властитель мира Надиркули.
[Тому], кто с ним, бог помогает ему.
[Тот], кто отвернется, достоин поношения.
Слава богу! Наш царь-избранник всего, Ирана!
господь-помощник каждому из его слуг.
Тот же слуга, который удалится от него, достоин поношения.
Приложил к золоту печать, возвещая миру свое воцарение.
Счастливый, имеющий славу Александра, царь веры Надиркули.
Царь иранских стран, Божья тень, редкостный в наше время. (В оригинале стихотворение приведено армянскими буквами на персидском языке. Нами дан подстрочный перевод).

И сказав все это, он закричал громогласно, говоря: «Фатэ!» И все, подняв руки вверх, стали безмолвно шевелить губами, будто произносили фатэ, но я не знаю, знали ли или произносили ли они, или нет. Я также, простерев руки, читал: «Отче наш, иже еси на небесех».

После окончания [молитвы] они, приблизив обе руки к лицу, коснулись своих бород; я же, по внушению Христа, открыто перекрестил лицо свое. И, удалившись, все ушли.

А я немного задержался на своем месте, где я стоял, и пристально рассматривал лицо Валинемата. Поэтому он посмотрел на меня и сказал: «О, халифа! Иди сюда!» Я, набравшись храбрости, приблизился к нему. И он вновь сказал: «Подойди ближе, подойди ближе». Я приблизился к нему и [стал] около места, где он сидел на высокой тахте. И он вновь сказал: «Знаешь ли, халифа, послезавтра я собираюсь отпустить тебя?» А я ответил ему: «Да будут умножены жизнь и власть Валинемата моего! И уповаю на бога и Создателя, чтобы так, как я сейчас увидел ваше величество завоевателем Ирана, с помощью Божьей увидеть [победителем] Кандагара и Индустана». Он засмеялся радостно и развеселился и сказал: «Молодец, халифа, молодец».

Набравшись после этого смелости, я сказал: «Однако, о августейший, у нас есть просьба. Надлежит тебе ее исполнить». Он тотчас же ответил: «Хорошо. Ну-ка, отведите халифу к Мирза-Мумину и скажите ему, чтобы, какая бы то ни была просьба, либо замысел, либо требование, [пусть] распорядится».

И тотчас же один из элиагачли, которые постоянно находятся перед ним, являются сыновьями ханов и [держат] в руке разрисованный жезл, повел меня к Мирза-Мумину, который жил близ дворца Валинемата, и передал ему сказанное Валинематом. И мирза сказал в ответ: «На моей голове! (Повинуюсь!-Пер.). Сделаю. Пусть вечером придет его наиб возьмет рагамы» (В оригинале диалог и высказывание Мирза-Мумина приведены армянскими буквами на азербайджанском языке). Ибо этот Мирза-Мумин был недавно назначен [на должность] составляющего рагамы; а прежде Мирза-Мехди был составителем рагамов; Мирза-Мумин же хранил печать и был мухрдаром. Но по какой-то причине Мирза-Мехди попал в немилость. Он был мужем мудрым, покорным, вежливым, внимательным и почтительным.

А этот новый, т. е. Мирза-Мумин, не умел еще излагать рагамы и [был] очень робким. Но так как оба мирзы живут вместе, Мирза-Мехди из уважения ко мне изложил нужные мне рагамы.