АБРААМ КРЕТАЦИ

КРАТКОЕ ПОВЕСТВОВАНИЕ

О НАЧАЛЕ [ЦАРСТВОВАНИЯ] НАДИР-ШАХА, СОЧИНЕННОЕ ПАТРИАРХОМ НАШИМ АБРААМОМ ТЕКИРДАГЦИ

Глава XIV.
О сражении, имевшем место на Егвардском поле, и о [великом] разгроме османцев персами

Велики деяния господни и очень глубоко сокрыты замыслы Вседержителя. Кто тот из земных, который мог бы исследовать их или постигнуть их?

Ныне восхищается и изумляется разум мой. О, чудеса божьи и справедливость создателя! Ведь на этом же месте, 15 лет тому назад, три турецких отряда по 300 человек [в каждом] перебили двенадцать тысяч персов, и окровавленные трупы были рассеяны по всему полю, и человеческие трупы стали пищей для зверей и птиц. Точно так же Всемогущий даровал им отмщение.

После субботы, в воскресный день, 8 июня, со второго часа дня начали сражаться. А великий хан, храбрый Тахмаспкули, пока они сражались, показал малую часть войска своего, будто [у него] три полка по 1000 человек [в каждом], и османцы сочли, что войско персидское ничего собою не представляет из-за малочисленности. Они сейчас же велели своему войску взять снаряжение, и янычаров пешими поставили впереди, а пушки сзади.

Как говорили некоторые, у турок было 60 пушек, но я увидел 40. А за пушками были построены всадники, а среди них сараскяр Абдулла-паша и Сару-Мустафа-паша, Темур и Полат, а также Кёр-Чавуш, который хвастал накануне ночью: «Куда деваться персам, ибо я коннице своей велю перетоптать их!» А когда сошлись в бою, турки [были] обмануты из-за малочисленности персидского войска, отошли от подножья горы Ара и устремились к персидскому войску, а те (персы.-Пер.), убегая, понемногу отвели турок оттуда, [от подножья] горы и увели до Егвардского поля. Персидское войско, как говорят, численностью в 18000 человек, вышло затем из оврага, со стороны Еревана, и хотя их было столько, и полки были построены, но не сражались, ибо не имели приказа от хана. Сражались только те три полка по тысяча человек, которые хан послал [вначале].

А хан, по своей арийской привычке, строил [войска], располагал [их], приводил в порядок, подбадривал и размещал справа, слева и в середине свои огнестрельные орудия, а также фальконеты, то есть огромные ружья; на седло каждого верблюда [устанавливали] по одному фальконету, всего-700. И так велел стрелять сначала из больших пушек, а затем-из фальконетов.

Войска построились друг против друга и пехотинцы с обеих сторон поражали друг друга из ружей. И 8 июня, в день воскресный, с третьего часа дня до пятого часа сражались огнем и огнестрельным оружием. Турки смогли послать только 2-3 ядра, а персидская сторона послала, кажется, 300, а может быть, и больше. [Персы] произвели также множество выстрелов из фальконетов и ручных ружей.

И хан внезапно напал на артиллерию османцев и захватил ее. И когда османцы увидели, как хан захватил их артиллерию, и услышали [об этом], сразу же обратились в бегство, а персы погнались [за ними], истребляя. Истребляя, часть [их] погнали на верхнюю сторону горы Ара, напротив Сагмосаванка; нижнюю часть [погнали] в сторону Аштарака, а находившихся в середине-к реке Касах, напротив Ованаванка, Карби и Мугни. И, кажется, было больше бросившихся в ущелье Касаха, чем убитых мечом.

И стеснили полководца их Кёпрулу-оглу. И пока он хотел спуститься с каменистого берега в ущелье по какой-то узкой и каменистой тропе, не удержался на коне и упал с коня на камни и сильно поранил себе голову и был близок к смерти. Посему некий презренный перс обезглавил его и принес хану его голову. И когда он узнал от оставшихся в живых пленных турок, что это действительно голова сараскяра Абдулла-паши, сразу же облачил в халат принесшего голову, обещал еще халаты, если доставят и тело. Сразу нашли [тело Абдулла-паши] и доставили [его]. Хан повелел отнести [тело] в Карби; [там] обрядили [его], положили в гроб, доставили в Карс и там похоронили. Во время сражения убили и Дамада-Мустафа-пашу; и его [тело] хан велел найти, обрядить и повезти в Ереван и там похоронить в новой мечети. И еще двое других пашей, имеющих бунчуки, как нам сказали, были убиты во время этого сражения: один-арнаут, а другой-пошнаг.

Итак, совершив великое побоище, захватили [пространство], ограниченное сверху рекой Ахурян, т. е. Арпачай, а снизу-вдоль подножья горы Арагац, до той же реки.

А после сражения хан произвел смотр и велел сосчитать убитых, и обнаружили, что было убито 40.000 турок, а персов пало не более 15-20 человек. Османцы так оцепенели и застыли перед персами, что не могли шевельнуть рукой, чтобы защититься от убивающих.

Глава XV.
О том, как я поехал к великому хану, проезжая среди трупов

А через три дня, во вторник, поехал я, презренный Абраам, духовный владыка, на свидание с ханом, в сторону Егварда, близ холма, называемого Мурад-Тепеси, и по дороге, начиная с аштаракских полей до Егварда, [мне] попадались трупы, несметное множество убитых. Некоторые из них были еще живы, и персы обыскивали [их]. Таких также убивали. Я видел это своими глазами, когда ехал по дороге.

И я случайно встретил одного полумертвого армянина, когда [персы] хотели умертвить [его]. И я отнял его у них. И, посадив его на мула, послал с ним моего шатира Погоса. И велел отвезти в Аштарак, в келью церкви. Я приказал, чтобы монахи заботились о нем и ухаживали [за ним]. Он поправился, стал катепаном, то есть садовником, и остался там у кого-то.

А многие раненые-албанцы, турки, армяне, греки, которые спаслись во время сражения, на другой же день пришли в Эчмиадзин. Многих я велел лечить. И ночью мы отправили турок в Ереван, а некоторые из оставшихся армян и греков умерли; некоторые же ушли, куда пожелали.

Глава XVI.
О том, как хан с войском поднялся на вершины гор в окрестностях св. Гегарда и Горадары и, спустя два месяца, спустился с гор и пошел на Карс

И вот, после этого, хан поднялся на вершины гор около Крхбулаха, близ Гегарда и Горадары. И войско его, рассеявшись, расположилось [на пространстве] до Цахкадзора и до побережья Гегамского моря. Оно находилось там и отдыхало до конца июля, а в начале августа стало опускаться по той же дороге, по которой пришло, и дошло до места сражения, до холма, называемого Мубарак-Тепеси. Прежде холм назывался Ахи Тепеси. А так как [хан] победил во время сражения, [холм] назвали Мубарак-Тепеси. И название осталось таким.

Когда счастливейший хан подъехал к этому холму, был с ним и я, ибо он вызвал меня.

И утром, когда [хан] хотел выступить в поход, он взошел на тот холм и позвал меня с вельможами: ханами, мирзами; калантара и мелика также [вызвал] на вершину холма, на то место, где он разбил шатер в день сражения, в котором одержал победу.

И очень долго разговаривал с нами. Во-первых, о куполе, который велел воздвигнуть по подобию его шатра, чтобы осталась память о победе и упоминалась потомками. И, во-вторых, о том, что нам следует приготовиться и защищаться от вероломства агарян, пределы [земель] которых находятся близко от наших границ. И так он говорил с нами целый час: то с ханами, то со мной, пока мы не сошли с холма в поле; затем повелел нам сесть на коней и ехать вслед за ним. Он провел ту ночь в месте, называемом Баш-Абаран, и вечером пригласил меня на ужин. И утром отослал Баба-хана, Сардар-хана, хана ереванского и нахичеванского хана на свои места. В это время осаждали Ереван, чтобы эти четыре хана, вновь осадив [его] с четырех сторон, охраняли так, чтобы не могли въезжать и выезжать.

А меня он повез с собою до места, именуемого Джинлигел, и снова пригласил меня к столу. И ибо был пост преставления св. Богородицы, посему я, осмелившись, оказал: «Хан мой, вот уже 5-6 раз как ты приглашаешь меня к своему столу. И каждый раз [это] случалось в постный день. А я жажду сладостной пищи твоей, которая, кажется мне, подобна манне, которая сходила с высоты. Поэтому прошу твое величество, чтобы ты позволил [мне], молящемуся за тебя, отнести в свое жилище лежащую передо мною пищу». [Хан] радостно рассмеялся и сказал: «Халифа, а завтра будешь есть?» Я сказал: «Нет». Он умилился от этого и сказал: «Хорошо, завтра тоже поедешь со мной. Ты вновь приглашен к моему столу, ибо и я съел много твоего хлеба. А затем разрешу [тебе] вернуться в Уч-Килисэ». И по этой причине я поехал с ним и на следующий день. И в тот вечер он вновь пригласил меня. И повелев наполнить тарелку пловом, бывшим перед ним, [хан] приказал слугам хранить его и отнести в мой шатер. Именно так они и поступили.

И после того, как мы поели-они скоромное, а я мед и другие сладости,-трапеза окончилась, они- [а] также и мы-вымыли руки; я, став на ноги, поблагодарил [хана] и [остался] стоять. А он сказал: «Халифа, я тебя отпустил. Счастливого пути! Поезжай в свой монастырь и молись за нас». А я, умоляя, просил его [разрешить мне] ехать с ним до Арпачая, но второй Александр вовсе не пожелал [этого], не позволил, но сказал так, говоря: «Ты стар, жаль тебя. Вернись, вернись к себе и молись за нас».

Глава XVII.
О том, как я, проводив хана, вернулся в Эчмиадзин. Об осаде Карской крепости; о том, как персы отвели реку и [лишили] крепость воды. И о [том, как] турки обещали [персам] сдать Ереван. [О том, как] хан поехал в Тифлис и пригласил нас туда

И очень рано [утром] мы вернулись из стана и прибыли в Эчмиадзин в день субботний, в праздник св. Богородицы. И ночью мы доехали до святого престола. А утром, после литургии, мы вкусили за столом пищу, которую пожаловал хан и выпили чашу во имя его. И затем [мы стали] торопить строителей дворца, который хан приказал соорудить на вершине холма, на месте его шатра. И поручил мне и мелику Мкртуму, дабы мы были управляющими, и чтобы расходы велись с нашего ведома, или же, чтобы я назначил со своей стороны сведущего человека, дабы он следил за мастерами и постройками.

[Хан велел назначить] также двух мохтеметов, которых они называют саргярами, дабы они (саргяры.-Пер.) записывали расходы и помогали бы управляющим, приказывая носить камни и известь из [соседних] сел. Со своей стороны я назначил Калайчи-оглы Степаноса Эрзрумци, который находился на холме вместе с меликом Мкртумом и трудился там 40 дней, до окончания строительства.

И завершилось сооружение. [Строение] имело форму шатра с куполом, и [впадина] находилась там, где собиралась вода, которая во время дождя текла сверху по этому холму, по какому-то руслу и скапливалась в подобной саринджу впадине, над которой возвышалось строение. А когда она (впадина.-Пер.) переполнялась, вода стекала по желобу, вниз, в ущелье.

У подножья этого ущелья находилось село, которое с давних пор, как рассказывают более ста лет, [лежало в] развалинах. Обследовав это село и обнаружив жителей села, [хан] дал им рагам, чтобы они были маф, вспахали и засеяли 800 сомаров и не платили бахру, т. е. ошур. И восстановили село, и теперь живут в нем крестьяне.

А сам хан пошел на Карс и в течение месяца осаждал его. Запрудил реку, которая орошала и поила город, закрыл воду, которая по трубе сверху поступала в крепость, и со всех сторон стеснил город и, окружив его, осадил со всех сторон.

Кроме того, пока шел на Карс, он отправил [конницу] совершать набеги с двух сторон-справа и слева,-в одну сторону опять на Баязет, а в другую сторону-на Кагызван, а сам [шел] в середине. Отправленные [отряды] разорили страну, сожгли строения, взяли в плен людей и [забрали] скот и с большой добычей вернулись к главной армии, в Карс. И оттуда снова послал [хан] всадников и они дошли до Теодополиса и захватили области: Нариман, Джавахетию, Чылдыр и Гайкулу, целиком заселенные нашим народом. И увели мужчин и женщин, стариков и детей и, как мы слышали, угнали в Хорасан 6000 человек.

Тогда агаряне убавили гордыню и спесь свою и некоторые знатные лица, выехав из Эрзерума, направились в качестве послов к хану, который еще находился около Карса. И, договорившись с карскими вельможами, пошли к хану просить и умолять его, чтобы не разорил вконец землю. И обещали сдать Ереван. Хан очень обрадовался этому и пожаловал им халаты и послал с ними хана, которого звали... (В одних рукописях-в Венской ? 840 и ? 2722 Матенадарана- говорится: «звали Абдулбаши»; в ? 2622 Матенадарана -«звали Абдулбали». В остальных рукописях имя хана пропущено. Пропущено имя и в рукописи, которая легла в основу данного перевода.); с небольшим количеством всадников послал его в Ереван. Приехав [в Ереван], он предстал перед Баба-ханом, который находился в Каларэ, имея при себе хана ереванского и Сардар-хана. Получив от него еще людей и приказ, они вошли в Ереван, чтобы убедить их мирно сдать крепость хану. Через три-четыре дня стало известно, что [османцы] сдадут крепость при условии, что военное снаряжение, т. е. огнестрельное оружие и арсенал разделят пополам: половину увезут с собой, а половину оставят в крепости.

Итак, заключили соглашение и скрепили его [клятвой]. [Османцы] попросили арбы, чтобы вывезти свое имущество. Им было предоставлено из страны 1000 арб; они погрузили на них вещи и выехали из крепости в понедельник 22 сентября, в день поста святого Варагского креста. [Аробщики] довезли их до берега реки Ахурян, т. е. Арпачай; а [турки] должны были оттуда [сами] направиться к Карсу, а аробщики с арбами вернулись-каждый к себе.

А хан вернулся из Карса и направился в Тифлис. Но, когда хотел двинуться, послал ереванскому хану письменный приказ: «Возьми с собой халифу, калантара, мелика, ереванских вельмож и кетхудов [и] приезжайте ко мне на берег реки Ахурян».

Но так как мы опоздали с выездом, а сам он спешил в Тифлис, мы не смогли догнать его по дороге, а следовали за ним и прибыли в Тифлис через день после его [прибытия]. Мы выехали из Эчмиадзина и из города Еревана 1 октября, а 27 октября прибыли в город Тифлис.

Глава XVIII.
О том, как мы предстали перед ханом в Тифлисе, как он утешал нас и препоручил меня и святой Эчмиадзин ереванскому хану и пожаловал нужные [нам] рагамы

Когда мы предстали перед ханом, он очень обрадовался и говорил нам много утешительных слов и [дал] наставления полезные и поучительные. И политические установления и распоряжения сказал во всеуслышание. Особенно длинными речами и грозным повелением он препоручил святой престол и меня ереванскому хану и вельможам страны говоря: «Остерегайтесь обижать или огорчать халифу, ибо он молящийся [за нас] и туаджи наш. И не притесняйте монастырь тот Уч-Килисэ, не требуйте, чтобы вовремя и не вовремя закалывали для вас овец, ягнят и кур, а довольствуйтесь тем, что найдется в готовом виде». Он был доволен нашим народом и благодарил [армян]: «Они искренне и хорошо служили и всеми силами [каждый] во всех отношениях верно служил мне. И не смейте притеснять армянский народ или вредить ему. Ибо тяжко покараю виновных в этом. И пусть, что бы ни случилось, все налоги дивана, за исключением джизьи, половину платят армяне, а другую половину кызылбаши».

И сказал нам еще много нужных и полезных слов, а после всего [этого] сказал, говоря: «Ступайте, и [если] у вас есть просьбы, напишите прошения и принесите мне, дабы я приказал». И мы пошли сели, чтобы совещаться и размышлять. И мы попросили рагамы о том, что нашли достойным и нужным. И он даровал [нам] более 15 рагамов. И так он отослал [нас] радостных в Араратскую область, в Ереван.

Глава XIX.
О том, как уехал наш ереванский хан, а я остался в Тифлисе, как я старался спасти [от выселения] тифлисских и араратских армян, и, с помощью Божьей, тифлисцы спаслись

После их отъезда я остался в Тифлисе еще три дня, ибо могущественный хан повелел, чтобы из города выселили 300 семей и угнали бы их в Хорасан; такой же приказ дал и [об] Араратской области. Дал приказ хану Еревана, калантару и мелику, чтобы они по прибытии записали 300 семейств и, против их воли, насильственно выведя из жилищ, погнали бы в Хорасан; так же [велено было] поступить и в Тифлисе. И записали 300 семейств и стали их собирать и загонять в одну церковь. Многие, услышав о своем выселении и о том, что их записали, приходили в церковь, где я остановился, и рыдали, сетовали, и вопль возносился к небу; плакали, и вопили, и кричали, и, валяясь на полу, умоляли [меня], чтобы я попросил хана освободить их, чтобы [их] не угнали на чужбину. А я, страдалец, видя горе народа,-мужчин и женщин,-задыхался, сердце мое горело, я обливался кровавыми слезами и, обивая пороги вельмож, молил, просил [их], заклиная избавить [армян] от этого горя. И милостью Божьей сердце хана по какой-то причине смягчилось, и он оставил их.

Однако они собрали 3000 туманов и 3000 сомаров зерна, внесли деньги и зерно и избавились от [выселения]. Я также долго мучился, неустанно стараясь спасти 300 семейств Араратской области, но не было возможности. [Хан] велел дать каждому семейству от казны по два буйвола, чтобы нагрузили на них и увезли с собой, что желают; остающиеся в стране [дали] каждому из отъезжающих [семейств] по три быка, по три коровы, по три литра медной посуды, по три карпета и по три одеяла, муку и пшеницу, по одному туману денег и они отправились в путь.

Глава XX.
О том, как я просил открыть зарапхану для изготовления хотя бы медных денег, если не окажется серебра, и, если найдется [серебро], то и серебряных. О семи деревнях-мулках, [о том, как хан отдал распоряжение], чтобы мелик и калантар не производили без моего ведома тевджи, о том, как я посетил [монастыри] в Санаине, Ахпате и Агарцине

А после этого я стал размышлять о свободе страны и о страданиях, так как денег стало совсем мало, [их количество] уменьшилось, их почти не стало, [а затем они] совсем исчезли.

Поэтому я попросил могущественного хана дать приказ об открытии в Ереване зарапханы и ходатайствовал о мелике Акопджане, и он немедленно даровал мне [рагам] об этом, ибо он очень обрадовался этому, и при вельможах похвалил [мою мысль] и сказал: «Вы видите теперь этого халифу? Это старый человек, святой человек, очень хороший [человек]. Смотрите, как он следит за рай'атом и оказывается полезным для государственной казны. Ну, пусть хорошенько напишут рагам и отдадут [ему]» (В оригинале это высказывание Надира приведено армянскими буквами на азербайджанском языке).

Тотчас же исполнили [его повеление] и дали [рагам]. И еще я просил о калантаре и мелике, если случится какой-нибудь тевджи от казны и пожелают обложить землю, то, чтобы они без моего ведома не делали этого.

Прежде следующие 7 сел были мулками святого престола: село Эчмиадзин, Мастара, Франканоц, Ушакан, Кираклу, Типаклу, Челепи, Кшлаг. Этот мулк опять возобновился, и я вновь получил рагам от могущественного хана и снова утвердил мулк в пользу святого престола, согласно прежнему установлению, в прежних размерах. Кроме того я попросил у него рагам о том, чтобы никто не притеснял [их], так как они-крестьяне, и чтобы кетхуды сел без моего ведома не производили тевджи среди бедняков, ибо они (кетхуды.- Пер.) имели плохую привычку перекладывать свое бремя на бедняков. И этот [рагам] он немедленно даровал [мне, а также] и все другие рагамы, которые я просил у него. Всего получил до сегодняшнего дня более 35 рагамов.

Затем я двинулся из Тифлиса в сторону прославленных монастырей в Санаине и Ахпате, а затем [направился] к монастырю Агарцин, и затем, прибыв, достиг св. Эчмиадзина.

И, по повелению великого хана, я и ереванский хан написали в Карс, Эрзерум и другие места; я [написал] своему народу и, [кроме того], каждый из нас в отдельности написал карскому паше: «Последовало повеление от Великого Хана возвестить стране и просить ваше великое государство: ибо [в стране] заключен мир, пусть отныне совдакяры разъезжают безбоязненно, пусть каждый без страха и сомнения продает и покупает. Пусть каждый делает что хочет».

И такими кондаками я возвестил это в Карсе, Эрзеруме, Тохате, Баязете, Ване и Багеше.

Глава XXI.
О том, как я приехал в Эчмиадзин и направился в Ереван, чтобы поздравить ереванского хана, и о том, как могущественный Тахмас[пкули]-хан пригласил нас в Муганскую степь

После этого, когда я находился в Ереване для того, чтобы поздравить ереванского хана по случаю утверждения его [в должности] и вступления во власть, вот снова пришел приказ от великого хана ереванскому хану выехать из Еревана и Араратсиой области на третий день после новолуния и отправиться в Муганскую степь, которая находится в 15 днях пути от Еревана. В рагаме он приказал, говоря: «Возьми с собой халифу, вельмож, калантара, меликов и нескольких кетхудов. Немедленно прибудьте в Муганскую степь, ибо я намерен сделать вам соответствующее сообщение и посоветоваться со всеми вами».

И вот я приготовился отправиться в путь через 4-5 дней. Да ниспошлют нам господь Иисус и всемогущий бог удачу и с миром возвратят нас к святому престолу и в наши жилища! Прибегнем к богу и вашим молитвам! Да приведут к добру воля и предложения великого хана!

Мы сильно удивлены и не знаем, из-за чего нас вызвали, лишь богу это известно.

Некоторые, однако, полагают, что он собирается посадить шаха на престол, а другие, что он сам взойдет [на престол]. Истинная же причина не известна. А мы будем молить бога, чтобы [хан] совершил благо и преуспел в том, что ему угодно. Аминь!

Глава XXII.
О том, как я с ереванским ханом ехал в Муганскую степь

После, когда наступило время нашего отъезда в Мугань, я вновь поехал в Ереван из-за некоторых нужных дел, посетил там хана, которого звали Махмадкули; он был уроженцем Гохтанского гавара, из рода Мусабекенц. Дед его [стал] вероотступником во время великого Шах-Аббаса. И этот Махмадкули-хан, приходящийся ему внуком, добился ханского [титула].

Ибо, как я слышал, осталось всего два-три хана из ханов, назначенных шахом Тахмаспом, а остальных могущественный хан уничтожил. Тот, о котором я говорю, один из этих уцелевших. Посему он почтил меня честью пообедать вместе с ним. И когда мы пообедали и насытились, пока он курил кальян, а я пил чай, я сказал: «Хан мой, теперь, когда можно [будет] поехать в Муганскую степь, чтобы я приготовился?» (В оригинале эти слова Кретаци приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

Он сказал: «Халифа, через несколько дней можно поехать». (В оригинале этот ответ приведен армянскими буквами на азербайджанском языке).

Поэтому я сказал: «Раз так, то я выеду на несколько дней раньше, буду [ехать] медленно, ибо я слаб и не выдержу [пути]. Пробуду несколько дней в Астапате, в Акулисе, пока ты приедешь, и мы вместе поедем в Мугань». И сам он согласился с этим и сказал: «Хорошо, сделай так, но только возьми много припасов для людей и для животных, ибо там [их] не окажется».

Поэтому я поспешно вернулся в монастырь и начал заботиться о приготовлениях к дороге. И взял с собой десять верблюдов, десять мулов и 16 лошадей. А из конгрегации [взял с собой] местоблюстителем [в пути] вардапета Степаноса Калайчи-заде, жезлоносцем вардапета Барсега, имлахором вардапета Егию Крдистанци из монастыря Хндзуц, мехмандаром вардапета Мкртича из Татевского монастыря, едакчи-вардапета Хачатура Испаганци, заведующего амбарами-вардапета Саргиса и настоятеля монастыря Лусаворич вардапета Саркиса Кесареци, двух дьяконов: Гукаса и Хачатура, и писца Иованнеса Гамрисеци, а также трех шатиров: Мкртума, Погоса и Магакию, трех погонщиков верблюдов, трех конюхов и трех погонщиков мулов. Кроме того я [взял из Акулиса протоиерея отца Туму, кехва, ашчи-баши-всего двадцать пять человек.

Третьего декабря я выехал из св. Эчмиадзина и через Норагавит, Хор Вирап, Шарур за пять дней [доехал] до Астапата. [Я прибыл в Астапат] восьмого декабря, в понедельник поста св. Акопа и провел [там] две ночи, а затем поднялся в монастырь и провел там еще две ночи. И оттуда [я поехал] в монастырь св. Карапета в Еринджаке и переночевал там, и одну ночь провел в Цхне. И одиннадцатого декабря доехал до Акулиса и пробыл там три дня. Прибыл и Махмадкули-хан. И четырнадцатого декабря [мы] выехали из Акулиса и в тот же день перешли Аракс и через Карадаг направились к Мугани. И в субботу рождественского поста прибыли в Мугань, близ того места, где сливается Аракс с рекой Курой.

Третьего декабря мы выехали из св. Эчмиадзина и третьего января прибыли в Муганскую степь, в стан персидский.

Глава XXIII.
О праздновании Рождества и совершении обряда Водосвятия в Муганской степи на берегу Аракса, в лагере, когда наступил 1185 (1736) год

И когда заместитель великого хана, который управлял, и наблюдал за всем размещенным в степи войском, насахчи-баши Абдул-Гасан-бек, поместил нас немного в стороне от лагеря, в тростниковых шалашах, которые [в количестве] более 500 были приготовлены для прибывающих ханов, на берегу Аракса, в верхней части лагеря; в день сочельника мы выехали верхом прогуляться и увидели место слияния Аракса с Курой. И [было] построено два моста: один через Аракс еще до слияния с рекой Курой, другой-через Куру после слияния.

На маленьких лодках была сооружена крепость, которая состояла из чрныхов; они были расставлены по воде друг подле друга по ширине реки. Чрныхи с обоих концов были привязаны друг к другу толстыми канатами; верхние концы цепями, а нижние-веревками, похожими на толстые железные якорные канаты галиона. На лодках были устланы толстые бревна и доски, укрепленные гвоздями, чтобы по ним шли проходящие. Но на обоих концах моста через реку Куру были построены замки и башни наподобие крепости, и в них было заготовлено огнестрельное оружие, дабы враги не напали внезапно и не причинили бы вреда мосту. Кроме того, была поставлена стража, которая денно и нощню охраняла мост, и никто без разрешения не смел пойти по нему, ибо это была дорога на Шемаху, Лезгистан, Дербенд, то есть Демир-Капу, Астрахань, Москву и [в страну] гуннов, то есть татар, а по мосту через Аракс шла дорога на Карабах, Тузах, Кенджэ, Гандзасар, Кафан и Сисиан. Поэтому совсем не заботились об его охране; только поставили [там] несколько человек, чтобы не позволяли пленникам бежать.

Осмотрев все это, мы вернулись в свое жилище, которое находилось на расстоянии одного часа пути от того места, где Аракс сливается с рекой Курой; ибо мост через Аракс [находился] внутри расположения войска, а мост через реку Куру-ниже лагеря, мы же находились в верхней части лагеря.

А на следующий день, во вторник, мы разбили большой шатер, который привезли из св. Эчмиадзина, подобный церкви, [имеющий] куполообразный верх, украшенный разноцветными рисунками и разнородными крестами и цветочками. Туда я повелел созвать всех родившихся [в вере нашего] Просветителя и которые находились в день сочельника в лагере, чтобы они завтра явились в мой шатер.

И пришли все в день Рождества в мой шатер, в котором мы отпраздновали праздник Рождества Христова, господа нашего, без места [для] богослужения и без литургии, лишив себя всякой духовной радости, с глубокой скорбью и слезами, как некогда древние израильтяне, повесив арфы свои среди верб (Псалом СХХХVI, 2). Затем с грустными лицами и разбитыми сердцами наши [люди] поневоле облачили меня и, взяв с собой небольшое количество бывших с нами церковных сосудов и предметов, [необходимых] для крестного хода, вместе с монахами, саркавагами и причетниками в облачениях и с заженными свечами пошли мы из шатра к берегу Аракса. Там мы исполнили обряд водосвятия, влили святое миро в воды Аракса. Там были ереванский калантар Меликджан, Мелик-Акопджан и Мелик-Мкртум, тузахский мелик Еган и ему (мелику Егану.-Пер.) я велел извлечь крест из воды. Кроме того, [там находились] и кетхуды Еревана и Араратской области и бывшие в лагере армяне и ереванские ага и именитые люди, шейх-уль-ислам, кази и юзбаши хана, всего более 300 человек армян и мусульман.

И удивительным было то, что персы брали воду, смешанную с миром, и мазали [ею] свои лица.

Затем я отпустил всех, и они разошлись по своим местам. А мы вернулись в свой шатер; с нами были некоторые именитые люди, приглашенные нами на обед.

Глава XXIV.
О том, как я направился в сторону Тузаха и немедленно вернулся. О прибытии Валинемата

А в день Рождества и всю ночь шел снег [и] причинял нам страдания; поэтому на второй день после водосвятия я поспешил переехать мост и направиться в Тузах. [Сперва] я пошел к ереванскому хану, который жил в одном из тростниковых шалашей в той же местности, в которой остановились и мы. Я сказал ему, говоря: «Так как могущественного хана здесь нет, и неизвестно, в какой день он прибудет, я хочу поехать в Тузах, ибо вот мы и наши животные гибнем от холода. И как только узнаем о приезде хана, поспешно вернусь обратно». Хотя хан и не хотел отпускать меня, чтобы сам он не остался один, но я не послушался его; поспешно поехал я повидать управляющего лагерем Абдул-Гасан-бека и сообщил ему о своем желании. И тотчас же сел он на коня и приехал к нашим жилищам под предлогом осмотра тростниковых шалашей-достаточно ли их, или надо построить еще. Поэтому повидался он с ереванским ханом и во время беседы сказал, говоря: «Мне не известно, [когда] приедет великий [хан], и здесь многого не хватает, и ты болен. Как хочешь поступить?» А хан, отвечая, сказал: «Как мне быть? Я боюсь поехать куда-нибудь, дабы, [хан] приехав и не найдя меня здесь, не лишил меня за это жизни. Вот и халифа просил об отъезде, но я и его не отпустил». Посему вновь ответил Абдул-Гасан-бек [и] сказал: «Не задерживай халифу, ибо он и болен и стар. И пусть едет в Тузах, а когда наш повелитель приедет, [халифа] вернется и приедет. Ибо [хан] любит его и поэтому не сделает ему никакого зла».

Затем он сел на коня, и, когда ехал к себе, по дороге встретил меня и сказал: «Халифа! Вот ради тебя я ездил к вашему хану и говорил с ним о тебе. И отныне езжай куда хочешь, ибо он не может задержать тебя. Но как только узнаешь о прибытии великого [хана], спеши вернуться. Я построю для тебя из камыша другой, больший шалаш, чтобы ты, когда вернешься, жил в нем просторно и свободно». Поэтому, благословляя могущественного хана и выражая ему благодарность, я сказал, говоря: «Хорошо, я поеду и сразу же после того, как узнаю о приезде [хана], вернусь. Что же касается шалаша, то не утруждай себя, ибо вполне достаточно и тех, что построены, и не нужно строить вновь».

И вот я, выехав под дождем, смешанным со снегом, и по страшной грязи переехал по мосту Аракс и поспешил в Тузах. Но калантар и мелик, проехав мост, остались, так как и по эту сторону были поселены воины; вследствие этого [они] остановились у мирз, которые были забитами от ереванских властей, ибо имели с ними дела и счеты. А утром, когда [калантар и мелик] собирались выехать вслед за мной, услышали, что могущественный хан приедет через пять-шесть дней. Они послали ко мне гонца и известили о приезде хана. Услышав [об этом], я повернул назад, ибо проехал двухдневный путь. Приехав, вновь достиг я лагеря на восьмой день после Рождества, в понедельник. Оказалось, что второй Александр прибыл днем раньше, в ночь с воскресенья на понедельник, я же прибыл в понедельник вечером и достиг берега Аракса близ моста, где находились мелик и калантар в шатре тех, кто был вместе с мирзами. Я остался там на ночь.

Глава XXV.
О том, как мы предстали перед великим ханом, преподнесли ему дары, беседовали с ним, и он обнадежил нас

И во вторник, рано утром, сделав свои приготовления, мы поспешили переехать мост и направились в сторону лагеря, где были дворец и ставка великого хана. И я приехал, и мирзы, калантар и мелики, а также ереванские ага, шейх-уль-ислам и другие именитые люди, и наши кетхуды; все мы собрались вместе и так нас повели к могущественному хану. Но меня почтили раньше всех и подарки мои-лошадей, мулов и все другое, [что я] подготовил и имел с собою,-выставили вперед. Увидев это, [хан] был растроган, обрадовался мне и сказал: «Добро пожаловать, халифа! Как поживаешь? Хорошо ли себя чувствуешь? Здоров ли ты? Испытывал ли ты в пути затруднения из-за зимы и из-за снега? Ведь ты старый человек. Давно ли приехал?» (В оригинале эти слова Надира приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

В ответ я сказал:-Хан мой! Пусть бог даст тебе долгую жизнь! Сейчас, когда я узрел твое днем и ночью высокочтимое священное лицо, зима стала для меня весною. Слава Создателю, что я вижу ваше величество невредимым, здоровым и светлоликим» (В оригинале этот отрывок приведен армянскими буквами на азербайджанском языке).

Он радостно засмеялся и сказал: «Абдул-Гасан-бек, отведи халифе хорошее помещение, как следует заботься о нем, это хороший, старый человек» (В оригинале этот отрывок также приведен армянскими буквами на азербайджанском языке).

Затем [хану] были преподнесены подарки от остальных: от калантара, меликов, ага. Хан поблагодарил и их и сказал: «Да будут незыблемы ваши очаги. Добро пожаловать!».

Затем он обратился ко всем нам: «Ступайте, отдохните!» (В оригинале обе эти фразы приведены армянскими буквами на азербайджанском языке).

Мы все наклонением головы приветствовали [его] и все вернулись в свои прежние жилища.

В тот же день вечером он прислал одного из своих слуг и позвал меня; и взяв с собою калантара, я поспешил к могущественному хану, в его дворец, и ему доложили обо мне. Он тотчас же позвал меня, и вместе с калантаром я предстал перед ним. Он стал расспрашивать о краях ереванских, о Карсе, о передвигающихся караванах, о Баязете и курдистанских краях. Я дал ему соответствующие ответы и с благодарностью выразил удовлетворение, говоря: «Слава богу, благодаря твоему попечению и правлению мы во всех отношениях живем спокойно. И еще, согласно твоему повелению, данному мне и хану [ереванскому] в Тифлисе, мы написали во все места грамоты о путешественниках. Кроме того, я написал арза карскому паше и эрзерумскому сараскяру Ахмаду-паше о купцах. И вот стали приходить караваны и приезжать купцы как нашего племени, так и османцы. Вот и в ближайшие дни должны прибыть большие караваны».

Снова спросил он: «Каков ереванский хан? Хорошо ли управлял? Хорошо ли обходился с вами? Заботился ли он о деле? Довольны ли вы?».

Я поблагодарил, говоря: «Во всех отношениях он хорош, добросовестно относится к делу и к службе».

Затем он спросил о краях Баязета, Курдистана и Карса, и счел мои ответы приятными сердцу. Наконец он спросил о пахоте и севе. И тотчас же я пожаловался, говоря:-[У нас пашут и сеют] недостаточно. Также нет быков, чтобы пахать. Но пусть будет твое соизволение, чтобы весною раздобыли быков в Баязете и в Карсе, за деньги или в долг, и пахали и сеяли, ибо весенняя пахота [сопровождается] поливом и должна пройти хорошо».

И по этому поводу он тайно послал некоего мужа по имени Кялбали-бек, который, отправившись, объехал Араратскую область, проверяя во всех селах пахоту и сев, [количество] быков и семена. Побывал он и в Эчмиадзине и дал указание о селах-мулках и побуждал, [чтобы] семена дали им [от] монастыря, дабы сеяли, иначе им будут выданы семена от государства и села станут государственными. Не знаю, сделал ли он это, чтобы испытать меня, узнать правду и ложь или он заботился о земле и о рай'ате.

Затем он обнадежил, говоря: «Не тревожьтесь, я знаю, что это так, но бог милостив, вы не останетесь в нужде».

После этого он сказал: «Ты свободен, ступай к себе, молись!» И выйдя, мы ночью вернулись в свои жилища.

Глава XXVI.
О посещении мною шатра нахичеванцев, то есть господина Аствацатура, господина Харисомоса и господина Степана и о том, как я размышлял с ними о надлежащих делах.

На другой день, в полдень, когда я отправился в шатер нахичеванцев, в котором они приютились в лагере, на берегу реки Аракс, по дороге мне встретились слуги могущественного хана, которых называют фаррашами: двое мужей, каждый из которых держал в объятиях по ягненку. Увидя меня, они остановились. И когда я приблизился, они пришли и стали передо мною, на [самой] дороге. Я приветствовал их и спросил: «Чего желаете?» Они ответили: «Твоего здоровья! Подобный Александру хан послал тебе этого ягненка, чтобы ты, вкусив [его], благословил его (хана.-Пер)». Я спросил: «А кому вы должны отвезти другого ягненка?» И они ответили: «А этот послан ереванскому хану». Я поблагодарил за это и, cидя на лошади, воздев руки, благословил хана. И подарив золотой принесшим ягненка, я поехал дальше.

Через два дня, 16 января, великий хан повелел выдать нам и всем прибывшим жалованье: по одному тавризскому литру зерна на три человека, то есть по два оха и по 100 драм.

И 18 января, в воскресенье, астапатский господин Аствацатур пригласил меня для чествования в свой шатер. И пока я был в шатре, [сидя] за столом, я узнал, что вот, устанавливают большой шатер, привезенный из Казвина. Пробыл я там до двух часов ночи, а затем мы вернулись в свое жилище.

О, велики власть и могущество второго Александра! Ибо все огромное войско и столь разношерстное множество [людей], подобно мужу одному, стояли безмолвно и скромно и трепетали. И ни один муж не смел сказать товарищу или рамикам и, тем более нам, нашему народу: «Делай так, или иначе». Каждый был [озабочен] своей безопасностью и охвачен страхом.

20 января прибыл из Кенджэ Кендж-Али-паша, который был турецким посланником и его [поселили] по ту сторону Аракса, на берегу реки, близ места слияния Аракса с рекой Курой.

А 12 января прибыл из Мешеда Ибрагим-хан, который был родным братом могущественного хана, такой же дородный и высокого роста, как брат.

В тот же день хан по имени Александр прислал мне халаты: два великолепных омофора, каждый из которых стоит 50 туманов. Они целиком были расшиты золотыми нитками. Среди многих омофоров, имеющихся в святом Эчмиадзине, не оказалось подобного им. На них было по двенадцати изображений, вытканных одновременно с самим шитьем, а не пришитых после. Среди них было шесть изображений Христа; изображение [могилы] и явления Воскрешения, четыре изображения четырех евангелистов и приход женщин-мироносиц, и на двух -приход учеников [Христа], согласно Луке: «Петр, встав, побежал ко гробу и, наклонившись, увидел только пелены лежащие, и пошел назад, дивясь происшедшему» (Лук. XXIV, 12). Другой рисунок, по Иоанну: «Тотчас вышел Петр и другой ученик и пошли ко гробу. Они побежали оба вместе» (Иоанн XX, 3-4).

Вот описание остальных шести рисунков. В круге изображение Иисуса Христа, творящего обеими руками крестное знамение. Вокруг круга, [где находится изображение] Иисуса Христа, восемь еще меньших кружков. В четырех из них-4 образа евангелистов: Человека, Льва, Вола и Орла. А в кружочке, находившемся над изображением Иисуса Христа,-святой дух; а снизу-в шестом кружке- шестикрылый серафим, а в кружочке, находившемся справа, изображение святой девы Марии. В кружочке, находившемся слева,-был изображен святой Иоанн Креститель. Восьмой образ на нижнем конце омофора изображает [Христа], возложившего руки на головы апостолов и благословляющего их на горе Елеонской в день воскресения.

Девятый образ-по евангелию от Иоанна: дали ему «часть печеной рыбы и сотового меда, и взяв, ел перед ними» (Лук. XXIV, 42-43). Десятый рисунок: «Пришел Иисус, когда двери были заперты, стал посреди них и сказал: «Мир вам!» Потом говорит Фоме: «Подай перст твой сюда и посмотри руки мои; подай руку твою и вложи в ребра мои, и не будь неверующим, но верующим».

Фома сказал ему в ответ: «Господь мой и бог мой».

Иисус говорит ему: «Ты поверил, потому что увидел меня; блаженны не видевшие, но уверовавшие» (Иоанн XX, 26-29).

Одиннадцатый рисунок по [евангелию] от Иоанна: «Были вместе Симон-Петр и Фома, называемый близнец, и Нафанаил из Каны Галилейской и сыновья Зеведеевы и еще двое из учеников его. Симон-Петр говорит им: «Иду ловить рыбу». Говорят ему: «Идем и мы с тобою». Пошли и тотчас вошли в лодку и не поймали в ту ночь ничего. А когда уже настало утро, Иисус стоял на берегу; но ученики не узнали, что это Иисус. Иисус говорит им: «Дети! Есть ли у вас какая пища?» Они отвечали ему: «Нет». Он же сказал им: «Закиньте сеть по правую сторону лодки и поймаете». Они закинули и уже не могли вытащить сети от множества рыбы...

«... Когда же вышли на землю, видят разложенный огонь, и на нем лежащую рыбу и хлеб. Иисус говорит им, принесите рыбу, которую вы теперь поймали. Симон-Петр пошел и вытащил на землю сеть, наполненную большими рыбами, которых было сто пятьдесят три; при таком множестве не прорвалась сеть. Иисус говорит им: «Придите, обедайте». Из учеников же никто не смел спросить его: кто ты? зная, что это господь. Иисус приходит, берет хлеб и дает им, также и рыбу». (Иоанн XXI, 1-13).

А на двенадцатом рисунке, находившемся на другом конце омофора, изображалась передача власти и ключей апостолу Петру.

Столько рисунков было на драгоценном омофоре, весившем 750 драм.

А на другом омофоре, на черной материи, были семь крестов, с золотом и жемчугами, прекрасные и тяжелые кресты, вышитые на омофоре.

Я счел обременительным подробно описывать все рисунки и изображения. И еще отделанная золотом палица, подобная нашим палицам. А [в середине палицы]-изображение Христа, осеняющего крестным знаменем. В четырех углах [палицы]-образы евангелистов.

За это я облачил их в халаты и одарил по мере своих сил, ибо двое мужей из самых ближайших слуг его, по [его повелению], подняв на руках, принесли и положили передо мной, приветствуя меня от имени великого хана, и с любовью спрашивали о моем здоровье.

И хотя они не желали принять мои дары из страха перед ханом, но так как я насилыно заставил их [взять], уверяя их, говоря: «Я никому не скажу об этом ни слова, а вы не говорите об этом своим товарищам», тогда поверив мне, с величайшим страхом они, наконец, взяли, ибо так установил многомудрый хан: если он посылает кому-либо что-нибудь, и [те, кто] относят, потребуют вознаграждения или возьмут [его], безжалостно убивает таких. Затем, выйдя, они пошли к месту своей службы.

А хан ереванский и весь его лагерь, находившийся по соседству со мною, узнав об этом и увидев дары, в великом восторге и изумлении удивлялись знакам любви великого [хана] ко мне, его благоволению. И ежедневно приходили они ко мне с поздравлениями. И, полюбовавшись [подарками], удалялись в восхищении. Слава господу, и благословенно имя Его. Лишь один Он творит чудеса.