МАРИ ДАНИЕЛЬ БУРРЭ ДЕ КОРБЕРОН. ИЗ ЗАПИСОК КОРБЕРОНА. DrevLit.Ru

МАРИ ДАНИЕЛЬ БУРРЭ ДЕ КОРБЕРОН

ИЗ ЗАПИСОК КОРБЕРОНА

1775-1780

3 Мая 1776 г. Мы сели вдвоем в карету и отправились за город. Там, выйдя из экипажа, я предоставил графу Андрею говорить о себе, что он и не замедлил сделать. «Вы несомненно слышали, о чем толкует весь город?» спросил он. «Но я этому не верю», отвечал я, хотя мне и кажется невероятным, что Великий Князь мог так скоро забыть вас. «У меня дружба с Великим Князем, возразил граф Андрей, давнишняя: она началась, когда мне было 10 лет. Я уезжал в Страсбург учиться, затем был в Англии ²⁹. Возвращаясь, я всегда встречал его неизменное расположение ко мне. Оно даже все возрастало с того времени. Смерть Великой Княгини, о которой я скорблю всей душой, и имею право скорбеть, так как горе мое вполне законно, меняет совершенно мое положение в отношении Великого Князя. Минутами его печали и одиночества сумели воспользоваться, чтоб овладеть им. Императрица и принц Генрих находятся безотлучно при нем. Я виделся с ним утром того дня, когда покинул Царское Село, и он поцеловал меня. Уходя, я заметил прибывшую Императрицу. Мне передали записку ее Императорского Величества, и я приехал в город. Я покажу вам под большим секретом письмо, которое, приехав сюда, я написал Великому Князю. В первый раз г. Салтыков ³⁰ ответил мне, что Его Императорское Высочество болен лихорадкою и потому не может писать; во второй раз, он сообщал мне о здоровье Великого Князя, и ни слова о том, что мне хотелось знать. Мое решение твердо. Я намерен предпринять путешествие во Францию, Италию и особенно в Англию. Мне необходимо набраться познаний». Я очень убеждал его исполнить это намерение: оно может принести ему большую пользу, обогатив познаниями, необходимыми для государственного человека. Граф Андрей молод, ему всего 24 года. Так как его происхождение ничего не может дать ему (отец его из пастухов), то он должен стараться быть необходимым государству, благодаря своим достоинствам. Правда, что Великий Князь, по своей слабохарактерности, может легко забыть его; но ведь может случиться, что он и вспомнит о нем, и вторая роль, которую ему придется играть в России, будет несравненно существеннее первой. [70]

Обедал сегодня с графом де Брюлем, который сообщал мне, что подозревают участие супруги фельдмаршала Румянцева в интриге между графом Андреем и Великой Княгиней и что она очень опасается для себя последствий. По другим слухам в бумагах Великой Княгини нашли переписку, которая все обнаружила. Последнее предположение мне кажется довольно неправдоподобным: трудно допустить, чтоб женщина была столь неосторожна.

4 Мая 1776 г. Мы отправились после обеда в Александро-Невскую Лавру. Это монастырь, отстоящий в двух-трех верстах от Петербурга, со стороны проспекта. Там с Четверга выставлено на катафалке тело бедной Княгини. В том же зале, говорят, было в свое время помещено тело Елисаветы ³¹. Я был неприятно поражен отсутствием погребальной пышности: как будто пожалели воздать ей должные почести и, кажется, что самая смерть не смогла смягчить чувство зависти к ней, зародившееся в сердце лица более сильного. Публике разрешается входить и прикладываться к ее руке, взойдя на две ступеньки, к катафалку, на котором она покоится. Офицер, стоящий у тела, предлагает желающим приложиться; но так как ни один из посланников этого не сделал, то я счел нужным последовать их примеру. Позади расставлены скамейки и стулья для дежурящих женщин, которые, также как и камергеры, сменяются каждые двадцать четыре часа; но ее прислуга останется неотлучно при ней до дня погребения, которое назначено во Вторник. Выйдя через заднюю часть зала, мы должны были сойти две ступеньки, чтоб спуститься в часовню и на правой стороне, близ алтаря, увидели могилу, где она будет погребена, но там еще нет склепа. Над часовней находится церковь св. Александра Невского, виднеющяяся серебряная гробница которого не поражает глаз ничем иным, кроме своего богатства (она была устроена по приказу Петра I). Выйдя оттуда, я опять воспользовался каретою графа де Брюля, и мы отправились в Летний сад, единственным достоинством которого я считаю красоту положения его на берегу реки, благодаря чудной набережной. Это неудачное подражание Версальским рощам, где много свинцовых фигур с брызжущими фонтанами. Из Италии выписаны за громадные деньги плохия статуи белого мрамора; внизу каждой из них надпись, объясняющая значение изваяния.

Я покинул графа де Брюля, чтоб отправиться к Бемерам. Там говорили о графе Андрее, об его опале и принятом им [71] решении. Кажется, что установившееся мнениe о Великой Княгине, о котором я передал тебе со слов других, все более и более укрепляется. Многие утверждают, что несчастная Великая Княгиня сама подтвердила зародившиеся подозрения, признавшись перед смертью Великому Князю в своей слабости к Разумовскому. По другим слухам, Дюфур, камердинер Великого Князя, был главною причиною немилости Разумовского. На основании сообщенных им подозрений, князю Куракину ³² было поручено собрать к Среде все бумаги Великой Княгини. Прибавляют, что в шкатулке у нее нашли письма графа Андрея, что и вызвало его опалу. По общим уверениям, его отправляют в Ригу, а граф де Брюль сообщает, что граф де Ласси, состоя в дружеских отношениях с Разумовским, ссужал его деньгами. Говорят о шифрованном письме этого Испанского посланника к молодому графу, которое стараются разобрать в канцелярии, где оно задержано. С трудом веришь этим последним слухам: я не могу допустить, чтоб такой умный и опытный человек, как граф де Ласси, мог так неосмотрительно довериться юноше, как граф Андрей. Сообщаю тебе об этом предположении, потому что слышал о нем уже с двух сторон. Забыл сказать, что получил через Комба записку от графа Андрея, в которой он просит меня навестить его на другой день в 8 часов утра. Возвратившись домой, я нашел у себя другую, в которой он сообщает, что дела обязывают его выехать очень рано, и что он не будет дома. Меня беспокоит новость относительно Риги, и я приказал разбудить себя пораньше, чтоб успеть застать его до отъезда.

Воскресенье, 5 (Мая) 1776 г. Не было еще семи часов, когда я сегодня вышел из дому. Я застал графа. Он удивился, когда я заговорил с ним о Риге, причем заметил, что это предположение недалеко от истины, так как он отправляется в Ревель, получив через фельдмаршала Голицына приказ Императрицы выехать туда через 24 часа после погребения. «Меня успокоивают, прибавил он, относительно последствий этого назначения. И я сам не имел бы опасений, еслиб не так хорошо знал здешние порядки. Тем не менее, я испросил разрешение посетить батюшку в Украйне и затем уехать заграницу». Ссылка в Сибирь беспокоит здесь каждого, попавшего в немилость, и Разумовский упомянул между прочим, что он кое-что подозревает и, приехав в Ревель, примет свои меры, чтоб в случае надобности иметь возможность бежать морем. Пока я сидел у него, он [72] приводил в порядок свои бумаги, и затем мы отправились вместе из дома его сестры, где он остановился, к нему на квартиру. Там он, собирая другия бумаги, между прочим показал мне тетрадь, исписанную рукою Великой Княгини, с следующей пометкой на полях: «начата 11-го Мая 1775 г.» Тут – изречения Сенеки, выписанные этой несчастной Княгинею, особую копию которых она сделала для графа Андрея. Я прочел некоторые из них и с увлечением заметил полное отсутствие ошибок правописания и неправильностей языка. Прямо удивляешься, мой друг, как хорошо Русские владеют нашим языком. Я говорил Разумовскому о предполагаемой переписке его с графом де Ласси. Он расхохотался в ответ на это. Заговорив опять о своем положении, он заметил, что если ему разрешат путешествовать, он совсем не будет жалеть покинуть Двор, и после Великой Княгини ему будет жаль только одного Великого Князя, прибавив, он что уверен, что все эти распоряжения исходят от Императрицы. Он еще раз повторил,что в Понедельник утром, когда он возвратился из Царского Села, его не допустили (как он имел обыкновение это делать раньше) к Великому Князю во время его вставания, но что как только он улучил удобную минуту, то, со слезами на глазах, поцеловал Великого Князя, говоря с ним о Великой Княгине. Он ушел по прибытии Императрицы, которая передала ему письмо для фельдмаршала Голицына, предписав предупредить, чтобы тот приступил к немедленному исполнению ее приказания. Разумовский, узнав в Петербурге в чем дело, тотчас же составил письмо к Великому Князю, которое он мне показал сегодня утром. Оно написано благородным, выдержанным слогом и более похоже на письмо к другу, нежели к властелину. Он говорит в этом письме, что не знает, удален ли он без ведома Великого Князя, или это сделано по его распоряжению; затем упоминает вкратце о годах, которые он провел при его особе, о своей глубокой привязанности к нему и к Великой Княгине и заканчивает письмо заверением, что не желает унизиться до такой степени, чтоб исследовать причины и искать тайных виновников своего несчастия. Вчера, как я уже писал тебе, он получил приказ отправиться в Ревель через 24 часа после погребения; но так как Императрица вскоре собирается туда с сыном ³³, то он хочет поскорее покинуть этот город и надеется получить испрошенное им разрешение поехать в Украйну, а оттуда отправиться путешествовать. Граф Иван Чернышев обещал уведомлять его о том, что делается при Дворе. Ему бы очень [73] хотелось получить возможность дать о себе знать Великому Князю, так как весьма вероятно, что Салтыков не передал его письма. Мне не приходилось слышать хороших отзывов об этом Салтыкове. К тому же он – истый придворный. Покинув Разумовского, я обещал писать ему и сдержу слово, впрочем, очень возможно, что я еще увижусь с ним до его отъезда. Не знаю, замешан ли в это дело фельдмаршал Румянцев, но его видели очень веселым и спокойным, что совершенно сбивает с толку изобретателей различных слухов.

Граф Панин очень расстроен: говорят, что у него водяная грыжа, и что ему нужно сделать прокалывание. Он держит это в большой тайне. Не знаю, в какой степени милости пребывает этот министр; но мне кажется, что его положение прочно, судя по тому, что его племянник князь Куракин и родственник князь Гагарин, находятся при Великом Князе в Царском Селе. Правда, что они совсем не видят Его Высочества, но видят его только Императрица и принц Генрих. Завадовский, равно как и Потемкин, находится неотлучно при Государыне: но звезда последнего закатывается, хотя к нему относятся еще с большой любезностью; общее мнение утверждает, что его должность военного министра уже передана графу Орлову. Князь, брат последнего, в самой большой милости у Императрицы. Со дня на день ожидают новых событий.

6 Мая 1776 г. Я занимался утром, сидя у камина, когда вошедший Комб и сообщил мне, что Лормуа, конюший Великого Князя, получил отставку, под предлогом какого-то переустройства. С ним обошлись, впрочем, очень ласково, пообещав подарок со стороны Его Императорского Высочества. Он просит только об уплате 1500-1600 р., которых ему еще не выдано. Лормуа хотел бы уже уехать; после всего того, что он здесь видел, у него пропала всякая охота оставаться в России. Во Франции он вознаградит себя за молчание, которое принужден был хранить здесь. Впрочем, и теперь он не стесняется и позволяет себе довольно резкие замечания, как то: нельзя назвать Великого Князя человеком с слабым характером, так как у него наблюдается полное отсутствие сего последнего; он по природе черств и жесток, вся доброта его исходит из чувства страха; он ненавидит свою мать, которая презирает его и считает недостойным высокого положения, к которому он призван судьбою.

Граф де Брюль зашел ко мне на минутку; он сообщил, что принц Генрих подарил на днях Потемкину свой портрет, [74] осыпанный бриллиантами. Он очень хотел бы усилить его значение, чтоб досадить Орловым, которые против Прусаков. Орлов, почти уверенный в своей власти, играет несчастным фаворитом и донимает его едкими эпиграммами.

7 Мая 1776 г. Был сегодня утром на погребении Великой Княгини. Мы приехали туда к девяти часам. Ожидали Императрицу. Немедленно по ее прибытии началась служба. Тело помещалось, как и прежде, в гробу, под балдахином из золотой парчи, затканной серебром, и с украшениями из белых и черных перьев. Из парадного зала, где оно находилось в предыдущие дни, его перенесли в часовню, двумя ступеньками ниже зала, из которого мы вышли, чтоб занять места. Императрица находилась направо от выхода, фрейлины и статс-дамы налево, мы поместились подальше, в глубине, против лестницы, ведущей в церковь Александра Невского. Началась служба, продолжавшаяся два часа, после которой епископ Платон произнес речь, тронувшую присутствующих до слез; одни плакали чистосердечно, многие из притворства. В конце церемонии тело опустили в предназначенную для него могилу, близ алтаря. Эта печальная церемония ужасна, в особенности, когда она касается знакомого близко лица. Сейчас опишу ее тебе, дорогой друг, более подробно. Духовник читает разрешительную молитву и, приложившись к покойнице последний раз, дает ей отпущение грехов: в руку ей вкладывают разрешительную грамоту. Вслед за тем несколько священников приподнимают золотую парчу, покрывавшую ее до самой головы, чтоб вынуть из под нее кусок кисеи, которым закрывают лицо: на минуту его еще раз открывают, чтоб окропить святым маслом. Это обряд соборования, после которого ее покрывают навеки. Затем несколько чeлoвек из миpян накладывают крышку гроба, которая скроет ее навсегда. Является обыкновенно одетый рабочий, без всякого траура, и он привинчивает крышку. Вид этого неприглядного человека меня глубоко возмутил; мне почудилось, что это соглядатай смерти. Когда все это проделывали, казалось, что Императрица плачет; но я не верю ее слезам: у нее для этого слишком черствое сердце. Орлов, стоявший подле нея, держался с большею выдержкою. Граф Иван Чернышев, как истый придворный, отдал ему три почтительных поклона, слегка кивнув головою Потемкину, который, говорят, в скором времени окончательно сойдет со сцены.

Обедал у Саксонского посланника вместе с де Брюлем, который приехал в половине одиннадцатого и просил меня съездить в [75] Красный Кабак к Разумовскому, за которым, по его словам, следят, и его всюду сопровождает офицер. Я выехал в 12 часов ночи, и мне показалось, что я встретил карету графа Андрея. Дома я нашел от него записку, где он сообщает, что, оберегая меня, принужден уехать не простившись, так как за ним следят и знают, что мы виделись. Мне действительно передавали, что при таких же обстоятельствах, при Елисавете, один член посольства был сослан в Сибирь и возвращен оттуда только при Петре III.

20 Мая 1776 г. Шарлотте де Бемер. Видел госпожу Загряжскую, которая сообщила, что собирается съехаться с братом в Ревеле. Надеются, что графу Андрею удастся скоро выбраться из этого города, чтоб отправиться заграницу. Полагают даже, что он получит назначение полномочного министра России в Португалии.

23 Мая 1776 г. К брату. Граф Панин все еще хворает; ему уже сделали два прокола, но, кажется, придется прибегнуть к важной операции, чтобы задержать при помощи бандажа выпадение кишек. Редкий хирург возмется за такое ответственное дело. Я слышал об одном Французе, который присужден к изгнанию, укрывается в Англии и очень сведущ в этом деле. К довершению всего граф Панин уже порядочно истрепан жизнью и слишком слаб, чтоб перенести операцию, и это сильно осложняет его положение. Я узнал, что выбор графа Петра Разумовского пал на молодую вдову, которая прежде или даже в последнее время, была любовницей Великого Князя, встречавшегося с нею у графа Панина. В этом и кроется главная причина противодействия гетмана этому браку его сына. Великий Князь сделал им свадебный подарок в 30000 рублей.

24 Мая 1776 г. Лормуа утверждает, что ему сообщили из достоверных источников, что после Великой Княгини осталось долгов до 3-х миллионов рублей.

26 Мая 1776 г. Великий Князь приедет во Вторник на Каменный Остров на закладку здания. Его путешествие в Берлин, о котором говорили раньше, еще не решено окончательно. Быть может, из политических соображений распускают слух, что оно не состоится. Он уже позабыл о своем горе; говорят, что какая-то фрейлина Императрицы сильно способствует его развлечению. В обществе вспоминают о домашних спектаклях; ф.-маршал Голицын собирается построить [76] театр, о том же поговаривают у Головиных, Спиридовой и т.д. Я всюду приглашен. На днях в Царском Селе с великим успехом давали «Севильского Цирюльника». Спектакль этот намереваются повторить.

28 Мая 1776 г. Обедал вместе с м. де Жюинье у князя Щербатова ³⁴. Чем чаще я бываю в этом доме, тем больше он мне нравится. Это одна из немногих семей, где почти не придерживаются национальных предрассудков. Хозяйка дома обладает большим умом и знанием света. Она только что взяла свою дочь из монастыря, где молодая девушка, по ее словам, не приобрела никаких полезных познаний; она утверждает, что недостаток питания, которое там ведется с непозволительною экономиею, вредно отразился на здоровье ее дочери. Умственной стороною воспитания она тоже не имеет оснований быть довольна: познания этой молодой девушки, окончившей с золотой медалью, так незначительны, что родителям приходится обучать ее правописанию. Со временем мы узнаем обо всем этом более подробно. Эти девицы, приученные к скрытничеству, не любят высказывать своих мыслей и умалчивают о том, что оне видели в продолжение двух лет. Все их жалобы бледнеют перед множеством доставляемых им развлечений, но очарование мало-по-малу рассеевается: оне не боятся более г-жи Лафон, и их уста разверзнутся, когда оне ее совершенно потеряют из виду. Княгиню Щербатову беспокоит ее вторая дочь, находящаяся в этом учебном заведении. Она говорит, что решилась поместить туда своих детей, расчитывая, что они будут под крылышком княжны Долгорукой, сестры посланника в Берлине. Это была женщина по своим достоинствам вполне соответствовавшая положению начальницы, которое она занимала. Г-жа Лафон, состоявшая при ней в качестве помощницы, сумела снискать расположение Бецкого, благодаря чему княжне Долгорукой было сделано столько неприятностей, что она принуждена была оставить свое место, которым воспользовалась г-жа Лафон. Ты мог бы, пожалуй, из всего вышеизложенного вывести заключение, принимая во внимание мнимый ум Бецкого, что эта Лафон очень дельная особа, обладающая большими познаниями. Ничуть не бывало, мой друг. ее главное достоинство заключается в том, что она сумела подладиться к Бецкому, этому пустому и глупому старику, [77] всегда больше заботившемуся о своих личных выгодах, чем о благе других. Я не берусь судить об этой Лафон по ее происхождению, она, как говорят, дочь здешнего виноторговца, и не думаю, чтоб полученное ею воспитание могло бы заставить позабыть о ее прежнем положении. Все поголовно утверждают, что это женщина без всяких правил и образования, что я могу удостоверить, так как читал ее наставления выпускным воспитанницам монастыря, составленные в виде советов и житейских правил. Они грешат как правильностью изложения, так и беспочвенностью; написаны вообще плохо, слог оставляет желать многого, изобилуют ошибками. Может быть, последния можно отнести к небрежности перепищиц; но это опять таки сильно свидетельствует против воспитания девушек, так нерадиво относящихся даже к тем предметам, которые должны предстать на суд публики. Я запасся такой тетрадкою, велю ее переписать со всеми ее погрешностями, и ты убедишься наглядно в незаслуженности преувеличенных похвал этим учреждениям и основателям их.

30 Мая 1776 г. Сегодня у меня был г. де Жильяр. Он не долюбливает Рибаса и уверяет, что сей последний ввел в Кадетском Корпусе сократическую любовь, с ее отвратительными последствиями. Мне это кажется неправдоподобным.

31 Мая 1776 г. Один из Салтыковых был должен некоему купцу Демаресту известную сумму денег. По истечении всех сроков уплаты и всевозможных отлагательств, Демарест отправляется лично к Салтыкову с убедительной просьбою об отдаче денег. Последний заявляет, что он ему решительно ничего не должен и направляет его к своему опекуну. Демарест продолжает настаивать и когда Салтыков стал грозить, что прикажет спустить его с лестницы, купец замечает: «Фи, господин граф! Прилично ли Салтыкову прибегать к такому способу расплаты с долгами?» На это Салтыков велит своим людям схватить его и избить до крови. До сих пор несчастный купец не может оправиться и принужден оставаться в постели, и полиция не вмешивается в это дело. Другой Салтыков, по имени Сергей, будучи должен 4000 р. Французскому купцу Годену, живущему уже 25 лет в России и пользующемуся известностью вполне честного человека, предложил ему взять в уплату, вместо денег, вексель некоей г-жи Грибоедовой в 10000 р., с тем, чтоб недостающие 6000 р. он дополнил товаром. Годен принимает [78] вексель г-жи Грибоедовой, которая обязывается лично с ним расчитаться, причем он условливается возвратить 4000 р. драгоценными вещами и 2000 р. наличными. На том и порешили. По прошествии 1-2 месяцев, Годена требует к себе начальник полиции Архаров, чтоб распросить о подробностях этого дела и, без всякого предварительного следствия, приказывает заключить его в оковы и бросить в тюрьму, где он находится с второго Февраля и по сей день. Господину де Жюинье обещают освободить этого человека, но пока еще ничего в этом направлении не предпринято. Вот тебе друг мой, образец правосудия в этой стране и честности должников, с которыми приходится иметь дело купцам.

2 Июня 1776 г. Граф Шереметев обедал вчера у м-за де Жюинье. Он наговорил мне много любезностей и упрекал меня в том, что мы редко видимся. Я очень тронут, как и следует быть, изъявлением его дружеских ко мне отношений, но тем не менее не могу быть его другом. Это обстоятельство навело меня на некоторое размышление. Я чуток к похвале, как и все люди, часто поддаюсь ее соблазну; но не всем дано воздействовать на меня этим путем и снискать мое расположение. Общая молва гласит про графа Шереметева, что он благонравный молодой человек, т.е. без кричащих недостатков. В Москве Пюи-Сегюр был от него в восторге. Г. Жюинье и я разделяем его мнение, и пока я его еще не изменил. Шереметев Русский, не отличающийся умом; путешествия не оказали на него должного влияния, богатства не дают ему счастья, и он не умеет им пользоваться. Он не чужд недоверчивости, которая всегда служит отличительною чертою мелкой души и слабого умственного уровня; он не умеет ни любить, ни ненавидеть, не разбирается в своих чувствах и часто награждает своим расположением угодников и слуг. В его обращении и внешности замечаются какие-то невяжущиеся между собою противоположности. Любящий пышность, роскошь в одежде, экипажах, челяди, сам он мало представителен, и тем же недостатком грешит строй его дома. Курьеры возвещают его приближение, но в редком доме можно встретить эту блестящую свиту с таким представителем. Граф выезжает мало, дома скучает и у себя принимает только людей, в материальном отношении от него зависящих, над которыми он властвует. По манерам его нельзя принять за Русского, по складу ума за Француза; однако он горячий поклонник всего Французского, кроме самих Французов и дорожит собственной национальностью, поскольку он [79] к ней принадлежит. Этот человек с своим богатством должен бы занять первое место в государстве, имей он более тонкий ум, чуткое сердце и мыслящую голову, он покорил бы сердца всех женщин, властвовал над мущинами, внушал бы должную острастку кому следует и пользовался бы общею любовью и уважением ³⁵.

Я ездил кататься с г. Комбом в Екатерингоф. Было большое стечение публики, много экипажей и толпы народа. Эти порабощенные мужики составляют резкую противоположность с просвещенною частью населения. С одной стороны вы видите роскошь, напоминающую вам Париж, людей сроднившихся с этой столицей, их богатства; с другой толпы грубых крестьян одновременно пляшущих и распевающих в один голос любимую ямщичью песню. Просвещение с одной стороны и грубое невежество с другой всегда поражают иностранца: получается впечатление, что два отдельных народа, две различные нации населяют эту страну, и вы сразу как бы переноситесь и в XIV-oe и в XVIII столетия. Покатавшись немного, мы гуляли в Летнем саду, а затем отправились к графине Головиной, где встретили Трубецкую. После ужина я гулял по набережной и захватил с собою Пошэ, служащего в Кадетском Корпусе с окладом 600 р. в год. На нем лежит распорядительная часть увеселений: он повторяет с детьми роли комедий, в которых они участвуют. Пошэ приехал сюда в качестве купца, но он не мог побороть своей страсти к театру, всегда отвлекавшей его от торговых занятий; в этом и лежит разгадка его настоящего положения. Его поступление почти совпадает с поступлением Рибаса, и в начале они близко сошлись. Рибас хотел воспользоваться Пошэ, чтобы быть осведомлену относительно того что делается, Пошэ отказался, что послужило поводом к натянутости их отношений, и Пошэ думает уже об отставке. Ему предлагают место в Москве с окладом в 1000 рублей на полном содержании, т.е. квартиру, освещение, отопление, стол и иногда экипаж, во главе общества, которое собирается отдавать помещения под увеселительные собрания. Пошэ с большой похвалой отзывается о Щербатовых, и я вполне разделяю его мнение. Он сообщил мне причину душевного расстройства несчастной княгини, т.к. она действительно была помешана. У них гостил один из ее родственников, князь Прозоровский, с [80] успехом действовавший против Пугачева. Этот человек, необыкновенно любезный, обладал столькими преимуществами в сравнении с ее супругом, что она не сумела отнестись к ним равнодушно и потеряла душевное равновесие. Она старалась подавить опасную страсть, рассудок ее помрачился, пылкое воображение увлекло ее слишком далеко, в результате умопомешательство. Она осталась честной, но душевно-больной. Многия женщины на ее месте рисовались бы своим целомудрием.

Мне сообщали, что горничная покойной Великой Княгини была отпущена, получив, в награду от Императрицы две тысячи рублей и несколько вещей из ее гардероба; доктора же, невежество и недобросовестность которых были причиною смерти милейшей из женщин, были вознаграждены десятью тысячами рублей.

3 Июня 1776 г. Сегодня у меня был граф де Брюль. Мы говорили о его делах, которые совсем не подвигаются. Ему советуют побывать у князя Орлова, который просил передать ему, что он был бы очень рад видеть его у себя. Но де Брюль уже слышал о фрейлине Зиновьевой и опасается, как бы князь Орлов не предложил ему на ней жениться. Тебе уже известно, что эта фрейлина, племянница князя, имеет от него ребенка. Он назначил ей 100000 р. наличными деньгами и на такую же сумму бриллиантов; вся загвоздка в том, чтоб подыскать для нее мужа, но в расчеты де Брюля совсем не входит брать на себя эту роль. Кажется, было бы очень желательно, чтоб он поступил на Русскую службу. Я его отговариваю от этого шага. Все это сильно осложнится, если сюда вмешается князь Орлов.

4 Июня 1776 г. Альбертине де Бемер. Ужинал сегодня у той самой госпожи Спиридовой, которая внушает столько опасений на мой счет вашей сестре; ее беспокойство совершенно напрасно. Нет никаких оснований предполагать, что я поддамся ее чарам. Спиридова мила, но слишком легкомысленна, с претензиями на вполне зрелый ум. ее красивое лицо и грациозная фигура представляли бы действительную опасность, еслиб она обладала большим образованием и более устойчивым умом. Мы беседовали с нею о поэзии, литературе, книгах легкого содержания и т.п. Она занимается теперь переводом с Русского на Французский поэмы Геснера «Потоп», написанной первоначально на Немецком языке.

5 Июня 1776 г. К брату. Здесь граф Нессельроде, бывший на службе у Прусского короля и состоявший с ним, а затем с Дармштадтским ландграфом, в [81] очень близких отношениях. Он приехал сюда, расчитывая быть зачисленным в штат Великой Княгини, которая как раз в это время скончалась. Предполагают, что он желает поступить на Русскую службу. Это человек большого ума, разговорчивый и остроумный; бесподобны его остроты на Прусского короля. Я видел его портрет в профиль, сделанный пером и, говорят, очень удачный. Если он мне попадется, я вытравлю его острой водкою. Граф Нессельроде должен передать мне письмо Вольтера к Прусскому королю.

7 Июня 1776 г. Отъезд Великого Князя и принца Генриха в Берлин все еще назначается на 21-е число. По мнению некоторых, в последнюю минуту, под предлогом нездоровья Великого Князя путешествие будет отложено, хотя по этому поводу уже сделаны все необходимые распоряжения не только на почтовых трактах, но и относительно лошадей. Великий Князь, кроме кареты, в которой поедет сам, будет иметь две следом и шесть придворных карет.

8 Июня 1776 г. Вчера в Царском Селе состоялось бракосочетание господина Рибаса ³⁶ с девицею Анастасией, камеристкой Императрицы. Оба обедали вместе с Великим Князем при Дворе и получили от него подарки. Этот Рибас Неаполитанец, ловкий, как и все его соотечественники. Я уже говорил тебе, как хитро он сумел провести г. Бецкого и получить управление Кадетским Корпусом. Этот брак является для него очень выгодным. ее Императорское Величество дает ему 10000 р. и 15000 его жене, бывшей некогда любовницей Бецкого, и этот тупоумный старик, выдавая ее замуж, дарит ей от тридцати до сорока тысяч рублей, дом и т.п. Вот, друг, как здесь составляются состояния! Рибас прихал в Россию ни с чем, но при известной изворотливости и гибкости в этой стране можно достичь многого. Этот человек обладает безусловными дарованиями; но его можно кое в чем упрекнуть, что ему, конечно не помешает, как бы ни были обоснованы эти упреки, получить место директора Корпуса. Я тебе часто говорил о его дружбе с Нормандецом; думаю, что она основана на хитрости одного и глупости другого. Рибас желает держаться графа де Ласси и сойти за Испанца, принимает Нормандеца, который, в свою очередь, надеется получить от него нужные сведения и поддержку, тогда как Итальянец внутренно насмехается над ним. [82]

9 Июня 1776 г. Брак Рибаса наделал много шуму. Фельдмаршал Румянцев провожал к венцу жениха, а Императрица девицу Анастасию. Дидеро сумел должным образом воспеть в Париже доказательство благоволения, что вызвало нескрываемую досаду со стороны Русских и недоумение более рассудительных людей. Но Дидеро хорошо знает, что делает: ему нужно поддерживать издание «Энциклопедия», и он надеется, что казна Императрицы придет ему в данном случае на помощь. Говорил-ли я тебе, упоминая о девице Анастасии, что она получила образование? Ее воспитывала, по поручению одного вельможи, ла-Клорен, отказавшаяся поместить ее на сцену, благодаря ее небезупречной нравственности. Как могла она, дочь кучера и бедной женщины, прозябающей в каком-то углу в доме Бецкого, расчитывать на то, что сулит ей теперь судьба? Только колесо Фортуны, которое вертится тут скорее, нежели где бы то ни было, могло создать подобное положение Рибасу и его жене.

Штелин – секретарь Академии; почему-то я составил себе o нем лучшее представление, которое совершенно утратилось, когда я его увидел. Он сын камердинера, даже, быть может, когда нибудь и сам занимал эту должность; теперь он состоит президентом Петербургского Экономического Общества. Он предложил мне вступить в число членов; я не дал ему ни утвердительного, ни отрицательного ответа: хочу раньше узнать, как поставлено это дело.

Встретил на Набережной госпожу Зиновьеву с принцессою Грузии. Князь Орлов подошел к дверце ее кареты и объявил, что он влюблен в одну из воспитанниц Монастыря, в одну из белых, которые только что вышли, добавил он. Он гулял со многими из них в Летнем саду. Мне не нравится, друг мой, тон праздного волокиты, принятый этим князем. Его шутливые приемы слишком противоречат представительности, которой он должен бы держаться, после той ответственной роли, которую играл в своей стране и на которую он еще расчитывает в будущем. Наши вельможи имеют совсем другую осанку; они, быть может, и не больше Русских отдаются своим делам, во всяком случае, не меньше Русских любят женщин; но при всем том они не производят впечатления своей ненужности. Говорят, что Орлов выбрал четырех воспитанниц из Монастыря для своих личных удовольствий, что кажется вполне обычным явлением в России. [83]

10 Июня 1776 г. Оказывается, что г.г. Бецкий и Миних провожали молодую чету Рибасов в церковь, а не фельдмаршал Румянцев, как я это раньше предполагал. Все утверждают, что девица Анастасия – дочь Бецкого.

Бедный Рожерсон, врач Императрицы, опасно болен гнилой лихорадкою и, быть может, воспалением мозга. Сегодня вечером ему совсем плохо. Мне было бы очень жаль, еслиб с ним приключилось несчастие: он пользуется доброю славою, как врач, любим и уважаем всеми; в тридцать лет перед ним открывается блестящая будущность. Я буду оплакивать в его лице умного и благородного человека, каковые теперь очень редки. Здесь так привыкли к ядам, что утверждают, что Английский врач отравлен своими собратьями. Я этому не верю. Граф Панин очень болен. Хирурги боятся за его жизнь.

11 Июня 1776 г. Снова идут толки о возвращении гр. Андрея: утверждают, что он писал из Ревеля В. Князю и получил от него ответ.

Ужинал вместе с маркизом де Жюине у князя Щербатова. Сей последний рассказывал, что госпожа Лафон сделала строгий выговор его дочери за то, что в доме ее родителей порицают учебное заведение. Он написал по этому поводу прекрасное письмо госпоже Лафон, которое много выиграло бы, еслиб он воздержался от крупных ошибок правописания. В тоже время я был поражен, что Щербатов, ведущий свой род от владетельного Русского князя Игоря, почтительно величает г-жу Лафон «превосходительством». Впрочем эта загадка разрешается очень просто: у него в Монастыре дочь, которая зависит от г-жи Лафон. Между прочим, говорят, что г-жа Лафон не особенно дорожит своим местом и что Рибас, который ее не долюбливает, всячески старается повредить ей и поднять ее на смех.

16 Июня 1776 г. Решено, что Великий Князь отправляется в Берлин. Он уезжает в следующую Субботу в Ригу, где будет ожидать принца Генриха, который обгонит его в Мемеле, чтобы затем вместе с ним отправиться в Берлин, где Великий Князь может гостить, как долго это будет угодно Прусскому королю. Едва ли Русские хорошо знают свои выгоды, тем не менее они вслух порицают эти замыслы. Князь Орлов также против; но он не проводит достаточно времени при Дворе, предпочитая волочиться за воспитанницами [84] Монастыря. Граф Панин, здоровье которого сильно пошатнулось, не посвящен в соображения Двора относительно этой поездки Великого Князя.

Ужинал сегодня у князя Щербатова, который много говорит – и только! Он сведущ в истории своей страны, у него много идей и, еще больше, педантизма…

22 Июня 1776 г. Кавалер де Серест пояснил мне что некто Пассек (кавалер голубой ленты, о котором говорили во время переворота) распустил слух, будто бы я очень остер на язык и что нужно остерегаться, чтобы не попасть мне на зубок. Но это еще не все. Княгиня ³⁷, которая воздает мне должное, ничего не подозревает о злословии, которое мне приписывают. Говорят, что в одном мужском обществе, в ответ на подшучивания над княгинею и моими предполагаемыми чувствами к ней, я не только начал всячески восхвалять ее, но и утверждать, что люблю ее, и что она моя любовница. Видишь, дорогой друг, как низко здесь клевещут и как просто это делается, раз даже я, не принесший никому зла, мог стать предметом злословия.

24 Июня 1776 г. Князь Вяземский, о котором я уже неоднократно писал тебе, представляет собою плохую копию наших несносных чудаков. Недавно он устроил в компании своих друзей попойку, перед которою слабы кутежи наших Французских щеголей. Они изобрели остроумный план напиться допьяна, и Вяземский дал приказание не выпускать себя из комнаты. Там был тоже Нелединский, который напился, как извощик. Пошэ из Кадетского Корпуса был в числе присутствующих. Чтобы напоить и его, распорядились подносить ему только водку, но слуга-Француз заменял ее чаем. Заметив, что он не пьянеет, решили насильно вливать ему в горло пунш, причем несколько человек должны были держать его. Пошэ, выведенный из терпения, начал расправляться с ними по своему, пустив в ход кулаки. Впрочем такое обращение может только усилить их расположение к нему.

Пюи-Сегюр и я отправились вместе на дачу к графине Чернышевой (жене графа Ивана). Мы прибыли туда в семь часов. Этот уютный дом расположен на несколько возвышенном месте, в 13-ти верстах от города по левую сторону Петергофской дороги. Самое строение имеет красивый вид; оно производит впечатление большого окна, освещаемого сверху. Средняя комната, получающая [85] свет сверху, напоминает залу в Марли. Комнаты очень удачно расположены, и их гораздо больше, нежели это кажется с первого взгляда. Сада нет, но его вполне заменяют восхитительные полевые лужайки. Напротив замка проведен канал, ведущий к довольно большому водоему, на правой стороне которого виднеется островок с расположенной на нем прелестной постройкой, как бы нарочно предназначенной для нежных любовных свиданий. Но все преимущества этого дома не могут подавлять ощущение господствующей там скуки; несмотря на кажущуюся свободу, чувствуешь себя связанным по рукам и по ногам и подверженным инквизиторскому допросу. Госпожа Чернышева начала коварно распрашивать меня о Трубецкой, делая это с особенной настойчивостью, чтобы ввести меня в замешательство; я немного покраснел, что не укрылось от ее глаз и заставило меня покраснеть еще сильнее, чего она и добивалась. Говоря откровенно, я терпеть не могу этой женщины.

27 Июня 1776 г. Я уже сообщал тебе о предстоящей поездке на дачу к Головиным. По глупости извощика, заставившего меня проколесить целых два часа, я попал туда только в четвертом часу. Там собралось многочисленное общество. Воспитанницы Монастыря приехали в сопровождении матери и дочери Лафон. Первая производит впечатление очень порядочной, добродушной женщины и если эти качества могут вполне удовлетворить поддающегося лести и не признающего противоречий старика Бецкого, то мне кажется, что учебное заведение должно предъявлять в этом отношении совершенно другие запросы. После обеда, в двух залах, мы отправились танцевать в сад, где для этой цели в аллее, огороженной холстом, настлан пол. Забыл сказать тебе, что перед танцами девица Дуньи рассыпалась в похвалах перед г-жей Лафон; это было сделано очень быстро и произвело приятное впечатление на обе стороны; оне, как видится, поплакали, и все это вышло довольно естественным. Молодые девушки усвоили себе довольно хорошие приемы в обращении, глаза у них искрятся жаждою удовольствий и свет представляется им, вероятно, крайне соблазнительным. Я танцовал с девицей Симоновой: она молода, хорошо сложена, черты ее лица тонки и благородны. В восемь часов все оне разъехались, так как, по правилам Монастыря, оне должны быть там к 9-ти. Забыл еще сообщить тебе, что Лафон-дочь, которую я тебе еще не описывал, представляет собою полную противоположность своей матери. ее решительное, живое лицо выражает ум и дышет современностью. Она приятно поддерживает [86] разговор и не поддается искательствам мужчин. Остальная часть вечера прошла в закусках, прогулках, танцах и т.п. Я беседовал с Нелединскою о графе Андрей. Она говорила о нем с грустью, припоминая разные его проступки. «Он их сам прекрасно знает, добавила она; он совершил их до отъезда, и всякая другая женщина отплатила бы ему ненавистью, а я не могу без скорби вычеркнуть его из моего сердца! И еслиб это было только сожаление об его утрате, но дело обстоит много хуже». Я не знаю, о каких его важных проступках она говорит; если они не касаются слухов относительно покойной Великой Княгини, то не идет ли здесь речь о его склонности к Барятинской? Нелединская отрицала первое предположение; второго же я сам не могу допустить, так как она отзывалась о Барятинской, как о своем друге. Вообще, я не хочу более затрагивать с ней этот предмет, который всегда вызывает у нее слезы. Чтобы отвлечь ее, я заговорил о путешествиях. Она ожидает продажи одной из своих земель, и эта операция, за уплатою ее долгов, даст ей 12000 дохода; но это будет только по окончании сделки. Перед отъездом мне хотелось оказать внимание матери, графине Головиной, этой болезненной, глухой женщине лет под пятьдесят; она терпеливо сносит свое положение и сопряженное с ним лишение удовольствий. Она очень любезная хозяйка, и мне хотелось выказать ей свою признательность занимательною для ее возраста беседою.

Вчера вечером, Великий Князь в сопровождении фельдмаршала Румянцева выехал в коляске в Берлин. У него был, на Прусский манер, только один слуга на запятках кареты. Говорят, что он не будет торопиться, употребит двадцать четыре дня на путешествие и четырнадцать на остановки в разных местах.

Принцу Генриху поднесли великолепные подарки: табакерку, шпагу, сафировое украшение для одежды и шляпы, пряжки и т.п. Русские оценивают все это в 50000 р.; но не верится, чтоб цифра была так высока; впрочем, подарки Императрицы всегда отличаются большою роскошью. Делается это, конечно, из тщеславия. Это уже здесь общее правило.

30 Июня 1776 г. Говорят, что с графом Андреем Разумовским, от которого я сегодня получил письмо, случился алоплексический удар, искрививший ему рот. И это в его годы! Будь это в России, мы приписали бы это действию яда и были бы правы. Меня беспокоит его [87] судьба; мне хотелось бы видеть его уже вне пределов этой ужасной страны, где убийства и отравления относятся к разряду самых обыкновенных явлений ³⁸.

3 Июля 1776 г. Наконец, уехал фаворит Потемкин, увешанный всеми лентами Севера, сопутствуемый всевозможными проклятиями и осыпанный деньгами. Говорят, что ему дали 200000 р. единовременно, и он будет получать шестьдесят или семьдесят пять тысяч ежегодной пенсии. Он отправляется прямо в свою губернию.

16 Июля 1776 г. В Среду был придворный бал. Кто-то распустил слух, что де Вассе – прекрасный танцор. Граф Иван Чернышев сейчас же сообщил об этом Императрице, и г-на де Вассе заставили, точно на сцене, протанцовать менуэт, кадриль и аллеман. Тебе слишком хорошо знакома эта мелочная и завистливая нация, чтобы ты с твоею наблюдательностью не догадался, что было дальше. Русские следили с большим вниманием за танцами, чтоб иметь возможность потом критиковать, что они и сделали с Чернышевым во главе. Когда де Вассе выполнил свою задачу, Чернышев обратился к Императрице с вопросом, не найдет ли она любопытным провести сравнение между грацией Русских и Французов; с этой целью заставили показать свое искусство графа Миниха, который, действительно, прекрасно танцует. Этот молодой человек еще в начале бала сообщил ее Императорскому Величеству известие о смерти своего дяди и извинился, что не может танцовать; но настойчивые увещания Чернышева и желание снискать себе славу лучшего плясуна одержали верх. Миних начал танцовать, и превозносивший его Чернышев, также, как и все его приверженцы, не переставали повторять вслух: «Вот, что называется хорошо танцовать». Юный победитель, сияя славою, заметил окружающим его дамам: «Я отмстил за честь России». Встречал ли ты где, друг мой, подобную дерзость и самодовольство? Не думаю; ведь ты же не живешь в стране дикарей.

17 Июля 1776 г. Ужинал у княгини Щербатовой, которую обещал навестить; застал всю семью в саду, занятую стряпнёю кушаний. Каждый готовил свое блюдо; можешь себе представить, насколько все это [88] было вкусно, но все смеялись; а веселье, как тебе известно, служит лучшей приправою даже при самых изысканных обедах. Я узнал имя нового фаворита, которое занимает Шарлотту, так как утверждают, что Завадовскому в скором будущем грозит опала. Последнее предположение основывают на полученном им повышении и это является довольно верным признаком: его только что произвели в генерал-майоры. Преемником его называют Украинского полковника Безбородку, человека громадного роста, сильного и энергичного… Он вполне подходит к своему назначению.

20 Июля 1776 г. Был у Щербатовых, где узнал о милостях, дарованных Императрицею флоту. Я не был там по нездоровью и вследствие того, что там не производилось движения войск. Церемония была великолепна и очень шумна, благодаря сильной пушечной пальбе. ее Императорское Величество пожаловала адмиралу Грейгу Александровскую ленту и приказала распределить награды, ценностью в 375 т.р.

24 Июля 1776 г. Фавориты Орлов, Завадовский и Безбородко, все еще на своих местах. У Завадовского были кое-какие неприятности, но он держится за князя Орлова, и это вполне обеспечивает его положение. Говорят, что полицмейстер Архаров приезжает сюда из Москвы, чтоб получить свою долю в наградах Императрицы, которую она обещала ему еще в Москве. Предполагают, что Брюсу грозит немилость. Все еще держатся слухи относительно князя Репнина, по поводу военного министерства. Он в скором времени прибудет в Петербург, и тогда все это разъяснится.

Флот Императрицы, отправившийся маневрировать в Финский залив, должен вернуться к 14-му Августа. Он состоит из пятнадцати кораблей, от 60 до 75 пушек: семь фрегатов и ни одной галеры. Наши офицеры с Французского грузового судна не одобрили судостроения, в состав которого входит слишком много ели.

4-го Августа 1776 г. Сегодня заканчиваются Петергофские торжества. Против всякого ожидания были танцы, без предварительного уведомления. Мне сообщали, что поводом к этому послужила помолвка Великого Князя с княжною Виртембергскою. Офицер полка Его Высочества, привезший сегодня это известие Императрице, был награжден чином капитана и прелестной табакеркою. [89]

На днях я отправился с графом де Брюль, чтобы видеть Русский флот на море. После приема во дворце, мы выехали вместе в сопровождении одного морского офицера и от Петергофа до Кронштадта проплыли в шлюпке. В восемь часов вечера мы покинули город, и только около полуночи достигли места назначения. На следующее утро, в половине девятого, сели на парусную лодку и в половине второго увидели флот на расстоянии двадцати верст. Дул сильный боковой ветер, несколько волн пронеслось над нашим судном, но я не страдал от морской болезни. Флот состоит из четырнадцати кораблей, семи фрегатов и при них от 60 до 80 пушек. Адмирал Грейг, Шотландец, встретил нас на борту своего корабля; после этого мы обедали у контр-адмирала Барша, очень добродушного и порядочного Русского. Предполагают, что его ждет назначение в Морскую Коллегию; но он, повидимому, предпочитает морскую службу. Почести, отдаваемые капитанским шлюпкам, заключаются в музыке, раздающейся с борта корабля, при всякой встрече и всяком отплытии шлюпки. Если на ней сам адмирал, то матросы становятся на реи и салютуют его криками «ура», которые подхватывают гребцы и иногда дают залп. После довольно хорошего обеда, мы вернулись на борт корабля адмирала Грейга и присутствовали при двусторонних морских маневрах, продолжавшихся семь минуть, при пушечных выстрелах от 7 до 9 раз из каждого. Это зрелище доставило мне большое удовольствие. Приготовления к маневрам, со сражением включительно, заняли один час времени, но не быстрота действий, а подчиненность, господствующая среди офицеров и необыкновенная опрятность судов меня привели в восторг. Мы бросили якорь. Целый день пили, ели, слышали Русский язык и, наконец, улеглись спать. Князь Гагарин предложил внести мою кровать в свою каюту. На следующий день поднялся туман и помешал нам сняться с якоря. Пополудни мы выехали в шлюпке для осмотра фрегата. Выпустили шесть двестифунтовых бомб; взрыв был так оглушителен, что приходилось во время полета снаряда зажимать уши, и так как я этого не сделал, то поплатился острой болью в левом ухе. Толчек, произведенный взрывом, погрузил корабль почти на два фута в море. Мы также осматривали пороховой погреб и провели там полчаса. Это самое глубокое место корабля, всегда погруженное в море. Погреб этот имеет вид довольно обширной комнаты, освещается фонарем в два фута в квадрате, устроенным на каменном возвышении с изрядно толстыми стеклами иллюминатора и обнесенным решеткою. В нем несколько свечей, которые зажигаются из отдаленной комнаты посредством особой лестницы. Этот [90] пороховой магазин вмещает в себя семьсот боченков пороха и двести пушечных зарядов. Требуется триста боченков пороха для обслуживания судна с семидесятью четырьмя пушками в пятьдесят зарядов. Царствующий порядок доставил мне большое удовольствие. Грейг мне рассказал, что в Английских кораблях есть кран, чтобы, в случае пожара, иметь возможность затопить погреб водою. После ужина дан был сигнал для освещения судов. Последнее производится следующим образом. Выпускается белая ракета с каждого борта корабля, чтобы определить место его нахождения. Предварительно были выпущены четыре ракеты, из которых две не удались; остальные взвились благополучно. Я справлялся относительно пищи матросов. Она состоит из овощей, мяса четыре раза в неделю, в остальные дни соленой рыбы и масла. Сухари, хотя и из ржаной муки, вкусны; я их пробовал. Кроме того каждый матрос получает ежедневно по чарке водки. Одежда матроса с головы до ног казенная, жалованье восемь рублей в год, но деньги ему и не нужны. В Среду мы посетили капитанов на их судах, при чем выслушали много любезностей, запили их вином, ликерами, закусили солониной. Таким образом, проглотив пять завтраков, в заключение мы еще пообедали. Я уехал в шлюпке без г. Брюля, он остался.

10 Августа 1776 г. Сегодня, мой друг, Фальконэ пришел навестить меня и поговорить со мною относительно Помеля, который напечатал свои записки в Энциклопедическом Журнале. Фальконэ, занятый в настоящее время своим трудом, намеревается, как только он будет свободен, ответить на них формальным публичным объяснением.

11 Августа 1776 г. По дороге домой зашел пожелать спокойной ночи де Жюинье. Он сообщил мне о начавшихся в Португалии волнениях. Португальцы набросились на Испанские владения и затеяли там резню. Ходят также слухи о мятеже в Польском сейме. Русский офицер, командовавший отрядом, был ранен; Поляк, виновник распри, сам сделался ее жертвою, пав от ружейного выстрела, но перед смертью он просил прощения у офицера, сознавшись, что он был главным зачинщиком беспорядков. Некоторые предполагают, что в это дело замешан Браницкий, принадлежащий, как и граф Огинский, к числу недовольных. [91]

13 Августа 1776 г. Писал-ли я тебе, о приеме, какой сделала Императрица князю Барятинскому ³⁹? Монархиня, увидев его, заметила: «Боже мой, господин Барятинский, я надеялась увидать вас совершенно оперившимся ⁴⁰: ведь вы возвратились из Парижа, и от вас распространяется его благоухание». Очень странно, что знаменитая Екатерина II, так воспеваемая в Европе, подвержена подобным слабостям: Париж ее заботит, ей не нравится, если туда путешествуют, и восторг, вызываемый этим городом, оскорбляет ее. Князь Орлов вполне согласен с нею; он нас не любит и недавно на придворном обеде он утверждал, как ему смешно, что в России говорят по Французски и изучают этот язык, на что князь Щербатов, передавший мне это, заметил, что не мешает быть благодарну своей кормилице.

14 Августа 1776 г. Читал речь г. Формея, произнесенную им в Берлинской Академии в присутствии Великого Князя и фельдмаршала Румянцева. Она представляет собою сплетение пошлости, общих мест и низости. Говорят, что Формей потерял в этот день сына, и Прусский король просил его отложить на сутки погребение; но Великий Князь дал ему знать, что он может уделить только несколько минут Академии, и это сильно сократило красноречие оратора, благодаря чему речь имеет достоинство быть сильно сжатою. В конце ее говорится о союзе обоих дворов, Прусского и Императорского, и о дружбе их Государей. Великий Князь взял руку принца Генриха, пожал ее; они поцеловались, давая друг другу клятву твердой и неизменной верности. Говорят, что Прусский король, беседуя с фельдмаршалом Румянцевым и генералом Лентулусом, заметил сему последнему, что Румянцев на него похож. Лентулус подвердил это сходство. Румянцев возразил, что он был бы очень польщен иметь в нравственном отношении сходство с таким достойным и редким человеком. «О, вам тут нечего желать, заметил Прусский король, так как вы сами представляете собою образец такового».

20 Августа 1776 г. Поговаривают об отставке госпожи Лафон, в виду того, что Императрице, через находящуюся при ней барышню, сделалось известно все, что происходит в стенах Монастыря. Утверждают, что и Бецкий с своей стороны обиделся и тоже оставил бы службу, [92] еслиб домашние не удержали его от этого шага. Я, тем не менее, питаю надежду, что обе Лафон будут удалены ради блага учебного заведения. Говорят, что мать на этом месте хорошо набила себе карман, расплачиваясь каждые восемнадцать месяцев годовыми доходами Монастыря, достигающими, как говорят, суммы 50000 р., проценты с которой, считая по двенадцати на сто, составляли круглую цифру 18000 в год. Дочь тоже ничего не стоит; она родила ребенка в монастыре, что сделалось известно многим ученицами; сестра ее умерла там же, устроив себе выкидыш. Вся эта семейка, как видишь, представляет не очень поучительный пример для молодежи.

29 Августа 1776 г. Говорил-ли я тебе, что Великий Князь прибыл сюда, или, по меньшей мере, в Царское Село, в Воскресенье вечером? Ему очень понравился Берлин, где он вызвал недовольство своею скупостью. Все в этом отношении было им делано с необычайной скаредностью. Рассказывают о подарке в сорок червонцев бургграфу, или управляющему загородной дачею принца Генриха, где он провел несколько дней. С этим, вполне порядочным человеком, Его Высочество обращался, как с плохо оплачиваемым Русским лакеем. Охрана совсем ничего не получила и т.п. Я совсем не понимаю в данном случае Императрицы, которая так любит чтоб обращали внимание на ее щедрость и пышность. Некоторые подозревают, что Салтыков, гофмейстер Великого Князя, похитил и уменьшил число некоторых подарков в свою пользу: но это довольно неправдоподобно, хотя и верно, что этот Салтыков, человек дурной. Bсе эти известия мне сообщили из Берлина.

Забыл сказать, что по словам Пошэ, Рибасу и его жене пришлось намного умерить свои притязания. Последняя предполагала занять место госпожи Лафон, а он питал надежду заменить собою генерала Пурпуры ⁴¹. Но сей последний имеет поддержку в лице князя Голицына и особенно князя Орлова. Господин де Верак рекомендовал мне через Гальярда молодого человека, по фамилии Кюсси, желающего получить место при Кадетском Корпусе или при каком-нибудь Русском вельможе. Места преподавателей Кадетского Корпуса очень хороши; они оплачиваются окладом 500-600 рублей в год, но они очень редки. Также сомневаюсь, чтоб для него возможно было найти должность секретаря. [93]

30 Августа 1776 г. Г. де Жюинье показал мне сегодня письмо, написанное им графу Штакельбергу по поводу очень щекотливого дела. Принцессы Франции по смерти Польского короля получили по завещанию заложенную землю, которая находится теперь в черте владений Императрицы, согласно разделу, которого мы не признаем. Это завещанное им имущество оне передали Иезуитам в пользу устройства народных школ; но с тех пор как Поляки завладели имуществом этого ордена, принцессы, видя, что их пожертвование не достигает своего назначения, пожелали получить его обратно, чтоб употребить на учреждения покойной Французской королевы, и г-ну де Жюинье поручено это трудное и крайне щекотливое дело. Откровенно говоря, я подозреваю здесь ловушку, подставленную г-ну де Жюинье, так как сомневаюсь, чтоб ему удалось выиграть дело, которое может даже казаться смешным, принимая во внимание бедственное положение Польши.

31 Августа 1776 г. Отобедав у графини Головиной, мы отправились на смотр пехотного полка, состоящего под начальством одного из бывших адъютантов фельдмаршала Чернышева. Говорят, что это один из лучших полков; он состоит из 1080 чел. Мне не нравится их манера маршировать; они невероятно высоко поднимают ногу и не прижимают локтей, что в конце концов, за отсутствием точки опоры, производит впечатление колебания фронта. Они делали карре; это их любимый маневр, к которому они прибегали во время войны с Турками.

2 Сентября 1776 г. Я выехал в четыре часа, чтобы отправиться к Головиным, но на полпути встретился с графом Степаном ⁴², и мы вместе возвратились в Петербург, с целью посмотреть ученье стрелков Преображенского гвардейского полка, полковником которого состоит Императрица, а Алексей Орлов и Потемкин подполковниками. Это ученье доставило мне большое удовольствие. Стрелки молоды, ловки и стройны. Форма их состоит из зеленой куртки, такого же цвета брюк, сапог и кожаной фуражки на манер как у наших Английских охотничьих. Им дается ружье, заменяющее для них штык. Начальство над стрелками поручено молодому Теплову, благодаря его [94] матери, в которой кто-то из полка принимает близкое участие. Этот молодой человек еще не очень опытен: но как ему приходится иметь дело с хорошо обученными людьми, то оно подвигается само собою. Производилось двухстороннее ученье, так как это обычная глубина их строя; некоторые маневры они делали бегом, смешиваясь и возвращаясь с необычайной быстротою на свои места. До Теплова этой ротой командовал один капитан, имя которого я постараюсь узнать, и ему принадлежит честь этого прекрасного обучения. Фельдмаршал Румянцев имел намерение в начале войны соединить в один корпус всех стрелков армии. У них одинаковая форма; эполеты служат единственным отличием полков, к которым они принадлежат.

3 Сентября 1776 г. Господин де Жюинье и я присутствовали на великолепном обеде у г-на Ремберта, лучшего здешнего Французского негоцианта, который придерживается самых честных взглядов на торговлю. Там же были князь Лобкович и граф Чернышев. После обеда я отправился на смотр маневров полка князя Вяземского, который довольно плохо справился с своей задачею.

5 Сентября 1776 г. После ужина произошла маленькая стычка между мною и Альбертиной по поводу ее любимцев, братьев Визиных ⁴³. Один из них довольно образован, но ошибочно мнит себя большим умом; второй, помоложе, не так учен, но обладает более привлекательною, хотя грубой и невыразительною наружностью, страшно изнежен, беспечен, как султан и имеет твердое, впрочем свойственное этой стране, убеждение в достоинстве подобных качеств. Оба они грубые фаты, довольно дурного тона, которые были бы на своих местах, один в храме Фемиды, а другой в провинциальном гареме.

12 Сентября 1776 г. Вчера приехала принцесса Виртембергская. Войдя к Императрице, она бросилась к ее ногам. Благодаря тому, что заперли дверь, окончание этого зрелища было сокрыто от глаз любопытных. Императрица, повидимому, осталась вполне довольна. Обратясь к Нелединскому, она спросила его мнения по этому поводу. Он ей отвечал, может быть, и вполне искренно, так как должен был это сделать. Между прочим, он рассказал нам, что принцесса высокого роста, хорошо сложена, обладает приятной наружностью и [95] великолепнейшим цветом лица, руки и ноги ее необычайно красивы. Великий Князь должен был встретить ее в Ямбурге; но он отправился дальше и, не доезжая четырех верст до Нарвы, оставил свою карету и пошел пешком навстречу принцессе. Через несколько секунд показался всадник, который, заметив Великого Князя, сейчас же повернул лошадь к каретам принцессы Виртембергской, впереди которых он ехал. Как только принцесса завидела Великого Князя, она хотела открыть дверцу и выскочить из кареты; ее удержала госпожа Румянцева: карету остановили, и принцесса сошла, чтобы поздороваться с Великим Князем, который сел к ней; так они доехали до последней остановки перед Петербургом. Bсе эти подробности я узнал от г. Нелединского, сопровождавшего сюда принцессу Виртембергскую.

15 Сентября 1776 г. Много говорят о будущей Великой Княгине. Утверждают, что она очень любезна, предупредительна, кротка и обходительна. Гувернантка очень хвалит ее характер. Она очень мило приняла всех представлявшихся ей и каждому сказала несколько слов. Она слегка коверкает русский язык, но говорит, что скоро изучит его вполне ⁴⁴. Утверждают, что она не обладает привлекательной наружностью: она высока, полна, у нее довольно хороший цвет лица, но уверяют, что у нее испорченные зубы.

17 Сентября 1776 г. Сегодня я зашел к Рослену, живописцу. Он показал мне набросок портрета Княжны Виртембергской, начатый им несколько дней тому назад в Царском Селе. Лицо ее не характерное и не выразительное, но свежее и круглое. Только в семь часов она и Императрица приехали в театр при пушечной пальбе из Адмиралтейства. Этот обычай пальбы при выезде и возвращении в город царской фамилии, введенный Елисаветою, был отменен Екатериною: но на этот раз возобновлен, в честь княжны Виртембергской. Присутствие ее привлекло в театр массу публики. Давали «Нанону» по-русски. Я не услышал ни аплодисментов, ни сдержанного шепота, этого безмолвного одобрения, которое нам так понятно: но, любезный брат, здесь все иначе, и Французы вероятно единственный народ в мире, умеющий любить своих монархов, проявляя это чувство открыто, весело и иногда даже шумно. [96]

19 Сентября 1776 г. Нынче день представления Великой Княжне. Мы собрались в большом зале, где принимала супруга ландграфа Дармштадтского ⁴⁵. Присутствовали дипломатический корпус и некоторые из придворных. Около половины шестого состоялся выход принцессы Виртембергской с Великим Князем; вперед шла супруга фельдмаршала Румянцева, на которой лежала обязанность представления. Поочередно подходили к ее светлости, делали глубокий реверанс, не целуя руки; г-жа Румянцева называла фамилии, принцесса отвечала на поклон. По окончании представления все общество последовало на галлерею, и там состоялись танцы. Г-ну де Жюинье не довелось в этот день беседовать с Императрицею, и он продолжал стоять. Ему предложили протанцовать с ее светлостью, но так как это было сделано уже после того, как с нею танцевали главнокомандующие, то он отказался, говоря, что, к его большему сожалению, он танцовать не в силах. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Императрицы, и она беседовала с ним по этому поводу, но и ей он дал тот же благоразумный, осторожный и прямой ответ.

20 Сентября 1776 г. Я не хотел высказать тебе своего личного мнения относительно Великого Князя, с которым имел случай встретиться только один раз, четыре месяца тому назад. Следует быть осторожным со своими впечатлениями других лиц. Повидимому, им недовольны вообще. Его Берлинское путешествие, судя по всему, еще усилило его caмомнениe; за его неестественные манеры, деланный вид и смешные, мнимо грациозные приемы его прозвали провинциальным франтом. Все это еще обострилось после путешествия в Пруссию. Я присутствовал при его выходе из его покоев, и невольно вспомнилась мне комедия «Криспен, соперник своего господина» и сцена слуги из «Счастливого Человека», переодевшегося в платье последнего и подражающего его манерам и осанке. Принцесса не отличается ни красотой, ни миловидностью: но она естественна и проста в обращении, и ей уже вменяют в преступление ее негибкий ум и слабохарактерность, противоположность отличительным чертам его первой супруги; но в желании стушеваться она проявляет наибольшее благоразумие, так как при ней не только свекровь, но еще свекровь коронованная. У нас новоприбывший г-н Гримм. Мнения на его счет расходятся: одни предполагают в нем более хитрости, нежели [97] ума; другие считают его болтуном, что более соответствует его внешнему виду ⁴⁶.

22 Сентября 1776 г. Так как я сегодня был дома, то, после обеда, ко мне заехал граф Нессельроде. Мы беседовали о различных предметах, об отставке графа Лобковича, которому весною придется покинуть здешнюю страну. Князь Кауниц, находящийся теперь в Берлине, очень умный и любезный человек, считается его заместителем. Говоря о делах графа де Брюля и о добрых намерениях князя Орлова, я ему передал о распространившихся слухах про предполагаемую поездку этого Русского во Францию с Зиновьевой. Нессельроде мне сообщил, что Орлов всецело подпал под влияние этой фрейлины, думает жениться на ней, и если бы, не взирая на неодобрение Императрицы, этот брак состоялся, то, скрывая куда именно, он немедленно уехал бы со своим сокровищем. Не объясняет-ли это причины упорного желания Потемкина остаться при Дворе в то время, когда желают его удалить? На падении Орлова он, может быть, воздвигает надежды возвращения прежней милости. С виду он необычайно спокоен и даже дерзок, что в этой стране служит и сознанием успеха. Вот пример: в Пятницу он посылает слугу из Военной Коллегии сообщить старшим офицерам, что он их ждет к двенадцати часам дня. В назначенный час все съезжаются, не застают его дома и узнают, что он обедает у графа Панина, где играет в вист. От Панина он едет во дворец и оттуда отправляет вестового, т.е. простого солдата, им сказать, что они могут ехать домой, так как для представления ее Императорскому Высочеству уже поздно. Офицеры ждали этого представления и, один Бог ведает, когда еще им представится подобный случай.

25 Сентября 1776 г. Сегодня состоялись отречение принцессы Виртембергской от лютеранской веры и переход ее в Греческую. В назначенный час, т.е. к десяти, г-н де Жюинье и я поехали во дворец. Через полчаса Императрица последовала в часовню в сопровождении Великого Князя, ведшего под руки принцессу Виртембергскую. Она была вся в белом. Отпечаток глубокой грусти лежал на ее лице, которое без румян казалось необыкновенно бледным. Мы вошли в часовню со всеми придворными, но за множеством народа я не мог рассмотреть церемонии, которая прошла очень стройно. Принцесса, хорошо [98] выговаривая, прочла на Русском языке Символ Веры. Из древней формулы были выпущены некоторые унизительные обрядности, как например, отречение от родителей, вступление в часовню кающейся с погасшим светильником и т.п. Императрица сама показала ей как покланяются святыням, несколько раз падая перед иконами: ведь наша Екатерина бесподобная лицедейка! Она святоша, нежная, гордая, величественная, любезная; но в душе она – верна себе и преследует исключительно личные интересы, не пренебрегая никакими средствами для их достижения. Я покинул дворец измученный и умирающий от голода. Нельзя похвалиться обедом, которым нас угостил г-н Жюинье, хотя гостей было много. Между прочим был г-н Гримм, которого так расхвалил мой министр, но который не показался интересным. Его манеры простоваты; слывет он за болтуна, а я с этим согласен.

30 Сентября 1776 г. Государыня с презрением относится ко всему Французскому и, само собою разумеется, все разделяют ее мнение. Я уже не раз описывал тебе ее характер. Она беспримерно непостоянна, легкомысленна по природе, всегда прикрывается маской мягкосердечия. Вообще, во всем государстве нет лицедейки более искусной, как Екатерина II-ая. Я уже тебе передавал некоторые черты, вполне ее характеризующие; прибавлю еще одну для полного освещения. При отъезде графа Орлова на конгресс в Бухарест, Императрица выразила самое глубокое сожаление по поводу предстоявшей разлуки. За день, или накануне его отправления, ехавши в Царское Село в карете с графиней Румянцевой, г-жей де Брюс и Зиновьевой, она надрывалась от слез и беспокойства. На следующий день она удалилась в свои покои и приняла только графиню де Брюс; на третий день жаловалась на колики, на четвертый было повторение того же, на пятый она вышла вполне цветущею, в отменно хорошем расположении духа, на шестой уже не упоминала об Орлове, и Васильчиков был произведен в ее фавориты. Такова всеми воспеваемая монархиня; непостоянство отражается на ее характере; поддающаяся впечатлениям минуты, она перестает быть последовательною и всецело подчиняется силе своих увлечений. Она менее вероломна нежели легкомысленна и непостоянна, твердо и неудержимо преследует только две цели – удовольствия и удовлетворение своего самолюбия.

Понедельник, 7-го Октября 1776 г. С началом пушечного сигнала прибыли мы из первых с маркизом Жюинье ко Двору. Постепенно прибывали дамы, [99] разукрашенные как иконы и залитые бриллиантами. Надо, друг мой, приехать в Петербург, чтобы видеть это обилие драгоценностей. Час спустя появилась Государыня в сопровождении их императорских высочеств; мы поспешили проскользнуть перед ними, чтобы занять в церкви не очень плохое место. Духовенство вышло им навстречу и когда они приблизились к амвону, Государыня взяла за руку великого князя и великую княжну и подвела их к аналою. Тут я перестал что либо видеть, потому что барон Юбен, настоящий великан, совершенно заслонил меня, а так как было жарко и тесно, то я уехал; но со слов художника Рослена, видевшего всю церемонию, я тебе расскажу, в чем она состояла. Оба супруга приблизились к аналою, возле которого совершалось богослужение. Князь Орлов держал венец над великим князем, а Бецкий над великой княжною. В таком положении молодые трижды обошли вокруг аналоя в сопровождении Орлова и Бецкого, которых эта процедура должна была сильно утомить. Князь часто менял руку, старец Бецкий держал венец все время одною, но она дрожала, как лист. Остальное было уже не интересно. Ты меня спросишь, почему для этой церемонии в пару к князю Орлову избрали Бецкого. А это потому, что незаконнорожденные обыкновенно счастливы.

Вторник, 8-го Октября. Граф Сольмс, повидимому, не особенно доволен назначением Домашнева в Берлин: он, хотя и камергер, но все же, говорят, сын кучера.

Князь Потемкин вчера подвергся оскорбительной выходке со стороны князя Орлова, который взял его за руку и отодвинул, чтобы очистить себе дорогу и приблизиться к Государыне, когда та после фейерверка, покидала галлерею. Недавно пожалованный князь смолчал, но с досады грыз ногти.

Одна из прихотей Государыни – собаки. У нее их целая дюжина, причем одна лучше другой. Когда она выходит к обеду, одна из них всегда следует за нею. В столовой стоит кресло, предназначенное для Государыни, но в которое она однако, не садится: его занимает собака. Паж расстилает на кресле носовой платок или прикрывает им от мух нежно любимое животное, и эта обязанность доставляет ему занятие в зависимости от различных фантазий собачки, которая бегает куда и сколько ей угодно. Вчера пропало одно из зтих привилегированных животных, и его искали по городу всю ночь. Лакей Кашелов был проворнее остальных и получил за труды сто рублей. [100]

Среда, 9-го Октября. Между нами сказать, друг мой, я думаю, что Великий Князь будет посредственным государем. У него мало благородства в душе, еще меньше философии в голове и много мелочности в поступках. Вот новое тому доказательство, которое можешь прибавить к прежним.

Вчера вечером на рауте, после ухода Государыни, он остался с супругою; их окружили. Во время разговора его с Брюлем, маркиз Жюинье, проходя сзади, нечаянно толкнул его. Великий князь ничего не сказал; Брюль сделал знак маркизу, и тот отодвинулся, но так как его императорское высочество в разговоре сильно размахивает руками, а люди, окружавшие его, передвигались, то Жюинье толкнул его второй раз и даже третий. Тогда Великий князь, прерывая разговор, сказал по немецки графу Брюлю: «Ну, это уж слишком!» и, попятившись на два тяга, ударил локтем маркиза Жюинье; затем, повернувшись, стал усиленно извиняться перед ним. Он вновь приблизился к графу Брюлю и сказал ему опять по-немецки: «Вы заметили?» Брюль отвечал: «Ваше высочество, вы не можете думать, что это было сделано умышленно». – «О, отвечал Великий Князь, не делают три раза подряд чего либо без умысла; но зато вы видели, что я сделал!» Вот будущий преемник Екатерины II и Петра I-го!

Четверг, 10-го Октября. Перед дворцом находится очень большая площадь, на которой может поместиться до 30000 человек. Посреди этой площади был воздвигнут помост из бревен с несколькими ступенями. На него кладут жареного быка, покрытого красным сукном, из под которого виднеются голова и рога животного. Народ стоит вокруг, сдерживаемый в своем прожорливом нетерпении чинами полиции, которые, с хлыстами в руках, обуздывают его горячность. Это напоминает наших охотничьих собак, ожидающих своей доли оленя, которого загнали и разрубают на части, прежде чем выкинуть им. На этой же площади, направо и налево от помоста, бьют фонтаны, имеющие форму ваз; из них льются вино и квас.

При первом выстреле из пушки все настораживаются, но только после второго выстрела полиция отходит в сторону, и весь этот дикий народ кидается вперед; в это мгновение он производит впечатление варваров и скотов. Помимо прожорливости здесь было и другое побуждение: предлагалось схватить быка за рога и [101] оторвать ему голову; тому же, кто принесет голову во дворец, обещано было сто рублей награды за ловкость и силу. И сколько желавших одержать эту победу! Люди опрокидывают, увечат, топчат друг друга, и все хотять быть причастными этой славе. Триста несчастных тащили с криками свой отвратительный трофей, от которого каждый рвал куски, и обещанные сто рублей были поделены между ними.

Пятница, 11-го Октября. Есть два неудобства службы в России: закон Петра I, который понижает на одну ступень чин каждого иностранца, приезжавшего на службу в Россию, и ужасающая отдаленность тех мест, где предлагается служить. Признавая первое условие, Великий Князь заметил, что второе не будет иметь места по отношении к Брюлю и что если он желает привлечь его на службу, то лишь для того, чтобы удержать его близ себя. Все это очень лестно; но как верить обещаниям принца, у которого нет ни характера, ни выдержки и который своими поступками опровергает сегодня то, что делал вчера? Горячая дружба, которую он питал к Разумовскому и внезапное охлаждение должны отпугнуть каждого, идущего тем же путем. Разумовский, говорят, не безгрешен по отношению к его супруге, но можно ли быть уверенным в виновности Великой Княгини? Мне действительно рассказывали, что однажды, во время прогулки верхом, Великий Князь сказал князю Гагарину: «Ступайте к Великой Княгине и не отходите от нея». К ней же он послал и Николаи, и оба они, по приказу, отправились к Великой Княгине, которую застали наедине с Разумовским. Великая Княгиня сказала, что не нуждается в них, но так как они все-таки, согласно приказу Великого Князя, настаивали на своем, она отошла к окну и продолжала беседу с Разумовским шепотом. Тогда они прошли в соседнюю комнату. Вернувшись с прогулки и увидав Великую Княгиню одну с Разумовским, Великий Князь спросил Гагарина и Николаи, почему они ушли? Выслушав объяснение, он сказал: «А все же надо было остаться, как я вас просил; у меня на это были свои причины». Что же это доказывает? Что Великий Князь подозрителен, но по его характеру так и должно быть. Вообще я совсем не знаю, было ли что нибудь между Великой Княгиней и Разумовским. Впрочем Великая Княгиня обладала достаточной ловкостью и властью над супругом, чтобы заставить его поступать согласно ее воле. Говорят, будто она знала об одном заговоре, исходящем от Великого Князя и что эта осведомленность была сильным [102] оружием в ее руках. Ее самою обвиняли в том же, и она была способна на это; но прибавляли, что если бы она взялась за осуществление заговора, то воспользовалась бы успехом сама, не делясь с Великими Князем. Князь Вальдек, говоря с князем Ангальтским о Великой Княгине, сказал: «Уж если эта не устроит переворота, то никто его не сделает».

Суббота, 12-го Октября. Я провел около двух часов с маленьким Голицыным, и мы разговаривали о разных вещах. Упомянули о Домашневе; он сын незначительного писателя, а не кучера, должность, которую можно отодвинуть к его деду. Какого бы происхождения он ни был, он обладает, как уверял меня князь Голицын, умом, знаниями и слывет довольно хорошим поэтом.

Вторник, 22-го Октября. Снова заговорили о женитьбе князя Орлова на Зиновьевой, которая, будто бы, беременна. Так как она состоит с князем в родстве, а в этом случае сам Синод не может дать разрешения на брак, то, по слухам, будут вызваны свидетели, которые присягнут, что Зиновьева не приходится дочерью, ни своему отцу, ни своей матери.

Среда, 23-го Октября. Государыня похожа на покойного Людовика XV-го: она любит истории и сплетни, касающиеся частных лиц. Ей известны все интриги в городе, и меня уверяли, что на почте имеется особая книга для различного рода выдержек из писем, так или иначе касающихся ее. В последнюю Пятницу в театре я заметил, что Государыня внимательно разглядывала меня, когда я подошел под ее ложу и разговаривал с Трубецкою и с Бемерами. Шарлотта передавала мне, что каждый раз, как я обращался к ней, она замечала взгляд Государыни, наблюдавший за нами обоими.

Четверг, 19-го Декабря. Склонные ко всем порокам, вызванным роскошью, развращенные раньше, чем успели пройти различные ступени зрелости, Pyccкиe походят на плоды зеленые, но уже гнилые, без сочности и сладости, и которые никогда не смогут приобрести надлежащего вкуса. Не почва в этом виновата: Poccия хранилище кладов; не плох и садовник: Екатерина II, не будучи тем, чем ей хотелось бы прослыть в [103] газетах, на самом деле не плохая правительница; но она женщина в полном смысле слова, не имеющая никакого понятия об умозрении, все поступки ее отмечены печатью самолюбия; eй приятнее царить в Европе, со скоропреходящей славою, нежели без тщеславия прочно царствовать на благо своей родине. Существует, быть может, лишь один почти невыполнимый способ вызвать к жизни у этой нации тот зародыш величия, который таится в ее недрах: следовало бы удалить грядущее поколение от настоящего, чтобы уберечь его от язвы, разъедающей последнее. Когда совершилось бы это спасительное удаление и нация вернулась бы к своей первобытной и естественной простоте, тогда два или три последовательных правителя-философа могли бы постепенно довести ее до совершенства, не торопясь, без резких переворотов, без насильственных и противных ее природе приемов. Необходимо также, чтобы эти правители, взятые из самой нации, имели неоспоримые права на занимаемый ими трон, а не убийствами и заточениями достигли его и чтобы власть их, опирающаяся на справедливость, была уважаема и любима теми, кем они будут править.

Понедельник, 30-го Декабря. Почти месяц все три любимца были немного в опале: князь Орлов за то, что говорят о его браке с Зиновьевой, в которую он по прежнему влюблен и на которой хочет жениться; Завадовский – потому что был слишком заинтересован получением отпуска Пиктэ, о чем сожалеют с тех пор, как сей последний, по слухам, устроился во Франции. Меня даже уверяли, что Воронцов не получил места именно потому, что интересовался судьбою Пиктэ. Потемкин, подвергшийся одной участи с своими двумя сотоварищами, вышел из положения с выгодою для себя. Говорят, в настоящее время он поставлен прекрасно, а в ближайшем будущем ему будет оказана крупная милость. Это очень умный человек, обладающий тем лукавым умом, который так необходим при Дворе. Ты знаешь, что он родился в бедности, но он предугадал свою судьбу и прямо сказал Государыне, что если он захочет быть любим ею, то достигнет своего; ты видишь, он был прав. Этот разговор мне передавала Зиновьева, слышавшая его в свою очередь от самого Потемкина в присутствии Парижских Строгоновых, Барятинских, Загряжских и пр., к кружку которых принадлежал Потемкин до своего возвышения (впоследствии же, за свой коварный и злой нрав, был ими отстранен). [104]

Дела графа Брюля, повидимому, двигаются вперед. От имени Государыни Великий Князь предложил ему в супруги девиц Левшину или Алымову с правом принять или отказаться от предложения. Этим правом он и воспользовался по отношению к первой, и я одобрил его. В Левшиной мало ума, еще меньше характера, и она, повидимому, надоела Государыне, желающей от нее отделаться; это обстоятельство делает, конечно, отказ затруднительным. Алымова совсем в другом роде, и кроме того нравится графу; так как она любима Великим Князем и Великой Княгинею, при которых состоит, то первый заинтересован ее замужеством. В этом случае Брюль сохранил бы на Русской службе свой чин генерал-лейтенанта и даже судя по тому, что говорил ему Великий Князь, мог бы стать его церемониймейстером вместо Салтыкова, которому был поручен общий надзор надо всем. Вот, что сказал мне сам Брюль, и я бы желал этого.

(Окончание будет).

34. Историк кн. Михаил Михайлович Щербатов, женат был на княжне Щербатовой же Наталье Ивановне. Из семерых дочерей у них старшая кн. Ирина (р. 1757) за Матв. Григ. Спиридовым. П.Б.

35. Сии последния подобают графу Николаю Петровичу Шереметеву и доныне: почти все имена лиц, изображенных Корбероном, поглощены волною забвения, а имя графа Н.П. Шереметева уже второе столетие признательно поминается и благословляется множеством людей, благодаря его Странноприимному Дому в Москве. П.Б.

36. Рибас – предок светлейшей княгини Юрьевской. П.Б.

37. Трубецкая. П.Б.

38. Это напоминает про одного Француза, жившего в Петербурге в XVIII веке и писавшего, что в России случалось ему слышать, как на улице кричали: Horrible assasinat (страшное убийство); а это было зазывное восклицание разнощика рыбного торговца: Рыба лососина! П.Б.

39. Князю Ивану Сергеевичу, посланнику в Париже. П.Б.

40. Je croyais vous voir tout emplume.

41. Это дед писателя П.А. Катенина. П.Б.

42. Вероятно тут описка и графом назван князь Степан Борисович Куракин. П.Б.

43. Т.е. Фонвизиных? П.Б.

44. До конца жизни говорила по-русски не свободно и с ошибками. П.Б.

45. Ошибка: ландграфини Дармштадской тогда уже не было в живых. П.Б.

46. Гримм был почти ежедневно приглашаем к обеденному столу Государыни (Камерфурьерский Журнал). П.Б.

Текст воспроизведен по изданию: Из записок Корберона // Русский архив № 5. М. 1911

МАРИ ДАНИЕЛЬ БУРРЭ ДЕ КОРБЕРОН

ИЗ ЗАПИСОК КОРБЕРОНА

Комментарии