МАРИ ДАНИЕЛЬ БУРРЭ ДЕ КОРБЕРОН

ИЗ ЗАПИСОК КОРБЕРОНА

1775-1780

(Un diplomate francais a la cour de Catherine II. Journal intime du chevalier de Corberon, charge d'affaires de France en Russie. Publie par L.N. La-bande. 8-ка, 2 части. Paris 1901).

Книга эта издана превосходно. ее издатель, г-н Ла-Банд близко знаком с источниками Русской истории XVIII века, и книга снабжена его обстоятельными примечаниями и азбучным указателем. Для нас она служит, так сказать, пополнением повествования, которое мы имем в Записках Порошина и в Дневнике Храповицкого. Это показания, записанные не с памяти, часто обманчивой, а по живым следам виденного и слышанного. Сначала идут они в виде дневника, a потом в ряде писем, которые посылались в Париж к родным и знакомым.

В истории наших международных сношений и сопряжений Записки Корберона должны быть поставлены рядом с Записками его соперника Гарриса ¹. И Франция, и Англия искали в то время дружбы Русской. Дидерот, проживший у нас несколько месяцев (в самый разгар Пугачевщины), философически беседуя с Екатериною, все-таки домогался узнать про торговлю и промышленность и где бы завести какую-либо фабрику. Жюинье и Корберон с этими целями выслеживания ездили в Ярославль и Тулу. Представитель Франции добивался заключения торгового договора, Гаррис посредничества, необходимого для Англии в ее борьбе с Северо-Американскими ее подданными. И тот, и другой потерпели неудачу. Их [28] обоих превышал в значении Сольмс, много лет сряду бывший у нас послом Пруссии и знавший по-русски. На взгляд Гарриса, Екатерина воображала, что держит скипетр, между тем как в руках ее – только опахало; а Корберон дивился, как еще держится Россия.

Его отзывами напоминается нам одно утро в Зимнем дворце, у графини А.Д. Блудовой. Шла речь о том, что Бисмарк, выучившись по-русски, заказал себе и носил кольцо, на котором было вырезано слово небось. Находившийся тут Английский посол Морлей заявил, что у него записаны еще два присловья: авось и как-нибудь, причем вынул записную книжку и показал ее своему собеседнику, которого он тогда в первый раз видел. «У нас, говорил он, прежде чем начать дело, недоумевают, взвешивают, обдумывают, справляются; вы же действуете на основании этих трех поговорок». – «Это вам кажется от того, возразил ему его собеседник, что вы считаете Россию государством.» – «А что же она такое?» – «Россия – вселенная», было ответом.

Родившийся в Париже 15 Июля 1748 года, Корберон принадлежал к высшей Французской аристократии и получил хорошее образование. Он недолго был в военной службе и переменил ее на должность секретаря при маркизе Вераке, Французском резиденте в Касселе; но вскоре его перевели поверенным посольства в Poccию с жалованьем в 2000 ливров. Он был молод, полон философскими началами Жан-Жака Руссо, даровит, черноглаз, писал стихи, охотно играл на сцене, нравился дамам и чувствовал себя, как рыба в воде, в России, где в высшем обществе тогда господствовал Французский язык. Он выехал из Парижа 22 Июня 1775 года и, побывав в Варшаве, приехал 12 Августа в Москву к своему начальнику Жюинье (Juigne), человеку скупому и нрава с ним противоположного.

То было время, когда только что отпразднован был в Москве Кучук-Кайнаджийский мир с Портою и сделаны первые шаги к приобретению Крыма. Слава окружала Екатерину. В конце предыдущего года или в начале 1775, сочетавшись в Петербурге неоглашенным браком с Потемкиным ², Екатерина прожила почти целый год в Москве, а лето проводила в старом дворце царя Алексее Михайловича, в селе Коломенском, где писала свое «Учреждение о [29] губерниях». В Москве она жила, на Волконке в доме князя Мих. Мих. Голицына, ныне принадлежащем его правнуку князю Сергею Михайловичу, дед-дядя которого, тоже Сергей Михайлович, сказывал при мне, что Екатерина в память своего пребывания в этом доме подарила его отцу парчевые обои (которые, неизвестно, сохранились ли доныне). Дом этот, стена со стеною, соседит с домом, ныне принадлежащим господам Петрово-Соловово, а тогда принадлежавшим матери Потемкина. В домовой Голицынской церкви были две иконы, одна Великомученицы Екатерины, другая Григория Просветителя; в настоящее время этих икон мы уже не нашли в этой церкви, но старику-сторожу было известно, как он говорил, нам, о стене, пробитой для удобства Потемкину навещать старуху-мать. Екатерина считала себя обязанной Г.Г. Орлову за восшествие свое на Русский престол, и она имела твердое намерение выйти за него замуж, чему помешал канцлер гр. Воронцов и негласный супруг императрицы Елисаветы Петровны граф А.Г. Разумовский. Потемкину же Екатерина считала себя обязанною за прекращение Пугачевщины (этого наследия царствований предыдущих; сама же Екатерина гласно подняла вопрос, еще за несколько лет до Пугачевского бунта, о раскрепощении помещичьих крестьян, а крестьян монастырских, отобранием их в государственную казну, спасла от жестокости черного духовенства. Она написала ему свое чистосердечное признание и вышла за него замуж ³.

Приводим выдержки из дневников Корберона:

---

Суббота, 12-26 Августа 1775 г. Приехали мы в Москву в десять с половиною часов вечера и долго проплутали по этому дьявольски-безконечному городу, который в месячном свете показался мне очень плох. Сомневаюсь, чтобы при свете дня он был лучше. Дюран ⁴ встретил нас холодно. Я думаю, что он устал дожидаться маркиза Жюинье, человека равнодушного, и оба наши министра, поговорив с четверть часа, уже не знали, о чем им говорить больше, пока, на выручку им, не позвали нас к ужину, я же очень проголодался. Помещение мне и Пюи-Сегюру ⁵ отведено было версты за три или за четыре от [30] помещения Дюрана. Это было вроде гостинницы, содержимой некиим Дофине. За неимением постели он дал нам только матрацы, на одном из которых я протянулся не раздеваясь. Уже довольно привыкнув к такого рода спанью, я все же не ожидал, что маркиз Жюинье до такой степени не позаботится о нас. На другой день за обедом увидали мы князя Одоевского, который, как большинство Русских, с виду любезен, но в сущности легкомыслен и лжив. Он владеет домом, в котором жил Дюран и в котором теперь будет жить маркиз Жюинье.

Одним из первых иностранных министров, кого я увидел, был Сольмс. Он прост и холоден, но очень тонок. Живучи здесь уже пятнадцать лет, навык он немножко в Русском языке, что, конечно, облегчает ему возможность бывать в разных кругах общества; он украшен орденами Прусского Черного Орла и здешнего Святого Александра.

Здесь на короткое время гостит любезный человек, Польский генерал граф Браницкий. Он очень приятен в обращении, толкует о девицах, об удовольствиях и делах со всею развязностью светского Француза. Это один из милых распутников, которые пользуются таким успехом. Приехал он к здешнему двору из-за некоторых дел, и воображаю, что переговоры ему удадутся: он создан для здешней страны.

Общественных развлечений в Москве немного. Комическая опера, помещающаяся в довольно хорошей зале, плоховата. Я был в Воксале. Это большой сад принадлежащий частному лицу, нанимаемый содержателем Воксала. В конце гульбища пруд, на берегу которого музыка; играют несколько духовых инструментов, каждый особым тоном, это как-будто бы разчлененный орган, довольно похожий на вечернюю игру Савояров на Парижских улицах. С наступлением сумерок сад освещается лампами. На возвышении просторный покой, где танцуют и играют. Воксал открыт до 2-х часов утра; входная плата один рубль.

Суббота, 26 Августа. Императрица приняла маркиза Жюинье у себя в кабинете, и как она потом больше никого не принимала, то в этот день мы не могли быть у нея ⁶. После прогулки Пюи-Сегюр, Комб ⁷ и я были в Воспитательном доме: мне очень приятно [31] было видеть, в каком порядке содержится он, как вежливы дети и прочее. Я рассчитываю в подробностях рассмотреть это учреждение.

Воскресенье, 3 Сентября. Обедал я на даче у князя Степана Куракина; он принял нас с простодушною любезностию, к каковой Pyccкие отменно способны, подражая нам в приемах и обхождении. Оттуда мы проехали в сад, где были хорошенькие женщины, между прочими девица Корсакова, физиономия которой меня поразила.

Воскресенье, 10 Сентября. Вице-канцлер, граф Остерман, в полдень, представил Пюи-Сегюра и меня ее Императорскому Величеству, и мы поцеловали у нее руку. Она возвращалась из церкви, где торжествовался праздник ордена Святого Александра Невского. Эта Государыня имеет вид величественный, и на лице у нее выражение благородства и любезности.

Нынешний дворец недавно устроен; это весьма искусное соединение деревянных и каменных домов, принадлежащих частным лицам; наружный вход украшен колоннами; за прихожей очень большая зала, за которою другая тоже большая, в которой Императрица принимает иностранных министров. Дальше следует еще более просторная зала, она тянется в длину всей постройки и состоит из двух комнат, разделенных посередине колоннами; в первой Императрица играет, а вторая служит для танцев.

Маркиз Жюинье представил нас графине Румянцевой. Это мать победоносного фельдмаршала, ей восемьдесят лет от роду; в прекрасной старости своей она счастлива успехами сына своего и внука. Нас представили также супругам графа Ивана Чернышева и фельдмаршала Захара Чернышева, ему самому и потом всем фрейлинам. Мы глядели, как в тронной зале обедали Императрица и кавалеры ордена ⁸ в орденских одеждах. Эта церемония очень величава. За обедом играла музыка; я с удовольствием слушал, как пел кастрат.

Мы обедали у графа Ласси ⁹. Как только я взошел, он отвел меня в сторону и сказал, что получил письмо от маркиза Верженя, в котором этот министр выражает ко мне свое участие. Затем граф Ласси объявил мне, что я могу располагать его домом как своим и что он готов все для меня сделать. Это очень меня обрадовало, так как мне очень хотелось с ним сблизиться. Императрица весьма к нему благосклонна. [32]

После обеда мы были представлены Великому Князю и Великой Княгине. Он мал и тщедушен, но довольно красив: в нем что-то детское, и он напоминает собою молодого человека, которого учат танцам и который старается понять указания своего учителя. Великой Княгини не было на представлении, ей пускали кровь в предосторожность: она беременна. Бал начался с появлением Императрицы и открыт был Великим Князем. ее Императорское Величество появилась на балу на одну только минуту. Она ушла на обручение девицы Волконской с одним Голицыным. Я танцовал с девицами Бибиковой и Бутурлиною, очень красивыми фрейлинами. Этих фрейлин от двенадцати до пятнадцати; оне воспитываются при дворе и имеют отдельные помещения, где их нельзя больше видеть после истории одной из них с Английским министром. Жалованья оне получают по две тысячи рублей, а при вступлении в супружество Императрица дает им двадцать тысяч; таково же число и статс-дам. Оне носят на груди портрет Императрицы, а фрейлины шифр, и эти знаки отличия остаются у них на всю жизнь.

Понедельник, 11 Сентября. Маркиз Жюинье обедал у графа Ласси, который приглашал и графа Ивана Чернышова, но Императрица оставила его обедать у себя. Он в милости, и думают, что он, пожалуй, заступит место Панина.

Воскресенье, 17 Сентября. Мы были при Дворе и видели графа Алексее Орлова, который покорил Крым. Это красавец, у которого вид Марса, а лицо приятное и благородное. Обедали мы по обычаю у графа Ласси: там был г. Нормандец, секретарь посольства; третьего дня вечером возвратившийся из Петербурга, честный малый, на вид простой. Он рассказывал нам о Фальконете, который 4 числа этого месяца потерпел неудачу с отливкою статуи Петра Первого. Он не хотел предоставить оную распоряжениям Страсбургского отливщика и убедил Императрицу, что сделает это сам. У него было на четыре тысячи пудов металлу, больше чем нужно: но оказалось не достаточно, а голова coвсем еще не готова. Говорят, что растопленный металл вытек в щель, которой не заметили. Фальконет и еще несколько человек получили легкие раны, и ему нездоровится от потрясения и конечно от горя. Уверяют, однако, что голову можно будет соединить с туловищем; по другим отзывам не только голова Петра Первого, но и голова лошади еще не отлиты.

Воскресенье, 1 Октября. Большое торжество при Дворе, по поводу дня рождения Великого Князя. Императрица не появлялась за [33] недомоганием. Вечером был бал: я не танцовал и даже уехал до окончания бала.

Вторник, 3 Октября. День коронования Императрицы. Большое торжество, но ее мы не видали: у нее продолжается легкая лихорадка. Обедали мы у графа Остермана. Вечером бал и ужин у Великой Княгини, где был маркиз Жюинье.

Понедельник, 9 Октября. Маркиз Жюинье сегодня утром с графами Ласси и Сольмсом уехал в Ярополчу, имение фельдмаршала Чернышева, который принимает там Великого Князя.

Вторник, 11 Октября. Я показывал Мартену журнал моей поездки в Ярославль: он похвалил его и уверяет, что если Императрица узнает о нем, то прочтет с удовольствием.

Воскресенье, 15 Октября. Ночью приехал маркиз Жюинье, весьма довольный своим путешествием: он говорил мне о Великом Князе и о Великой Княгине. По его словам у Великого Князя не сложился еще характер, что и не трудно заметить. Великая Княгиня зрелее eго, но оба не любят Русских и не довольно скрывают то, чем ослабляется несколько общественное к ним уважение. Приходил ко мне аббат и с испуганным видом спрашивал, слышал ли я пушечный выстрел, раздавшийся по закате солнца; я отвечал, что слышал что-то такое, но причина мне неизвестна. Он уверяет, что в народе большое возбуждение против Императрицы и Потемкина, что ежедневно хватают воров и что тут последствия Пугачевского бунта. Это может быть правда, но он не мог меня убедить в том, будто Пугачев еще не взят. По словам аббата казнен не он, а один из его соучастников, которого выдали за Пугачева. Аббат говорил также о возможности войны у Русских с Австрийцами и Шведами: этому я также не верю. Конечно, Императрица довольно суетна для того, чтобы завидовать Венгерской королеве, но по своей гордости и просвещению не захочет с нею ссориться в настоящих обстоятельствах.

Среда, 18 Октября. Сегодня утром с маркизом Жюинье и Пюи-Сегюром ездили мы смотреть дом графини Бутурлиной, отведенный Турецкому послу. Оттуда поехали в дом Загряжского смотреть на въезд посла. Он ехал на лошади, окруженный большою свитою. Замечательны только ручные лошади, которых вели в подарок: тут была толпа человек в пятьсот.

Четверг, 19 Октября. Мы с Пюи-Сегюром были у Панина смотреть на аудиенцию посла, который туда приехал на придворных [34] лошадях. У министра было довольно значительное число гусаров, два Турка вели посла под руки. На лестнице, и в прихожих комнатах стояла в ливреях прислуга министра иностранных дел. В первой комнате также находилась прислуга, во второй чины Иностранной Коллегии. Панин был один в своем кабинете с шапкою на голове, которую он не снимал, так как и посол был в турбане. В глубине этой комнаты стояло два кресла, на которые они оба воссели. Разговор шел с достоинством. Турок, лет шестидесяти от роду, говорил очень прилично и даже остроумно. Ему подали плодов и конфект, и он удалился, передав Панину два письма от великого визиря: одно к Императрице, другое к нему, и обоим по платку.

Суббота, 21 Октября. Утром, в половине десятого, ездил я ко Двору смотреть на аудиенцию Турецкого посла. Мы прождали довольно долго, она происходила в зале, с Кремлевскими столбами. Трон был устроен в углу залы. В половине второго воссела на него Императрица. Близ нее находились придворные чины. Вводил посла граф Брюс. Когда Турецкое превосходительство прибыл, Абдул-Керим-эфенди, Румелийский берлербей, стоя в шести шагах от ее Императорского Величества, отдал поклон, двинувшись вперед, поклонился вторично и, будучи уже близ трона, несколько минут произносил речь, которую толмач переводил по-русски. Императрица отвечала на нее с достоинством и грациею, и затем внесены были подарки, состоявшие из платков, эссенций, благовоний и т.п.; их положили на стол, перед которым стоял граф Остерман, направо от трона, а налево в такой же позе находился виночерпий Нарышкин. Потемкин стоял поодаль, Императрица несколько раз улыбалась глядя на него. Оттуда поехали мы к госпоже Соловой ¹⁰; но там обедали: церемония с послом длилась до 4-х часов. Я забыл сказать, что на аудиенции статс-дамы и фрейлины стояли направо от трона, а сбоку от них, ближе к Императрице, иностранные министры. На левой стороне находился Московский архиепископ Платон. Великий Князь и Великая Княгиня глядели на церемонию сверху из внутреннего окна залы, где они сидели в ложе.

Среда, 25 Октября. Утром мы осматривали сокровища Кремля. Там много богатства в вазах и в украшениях, ушитых жемчугом и драгоценными каменьями. Мы видели прекрасную чашу, которую Императрица Екатерина Вторая сама поставила в алтарь, как [35] приношении благодарности за состоявшийся мир; она усыпана драгоценными каменьями и преимущественно рубинами. Тут же Евангелие великолепно украшенное бриллиантами. В одной из зал стоит двойной серебряный трон 1682 года двух братьев, Петра и Иоанна Алексеевичей, которые царствовали вместе.

Турецкий посол был в театре, и мы зачумели от его табачного дыму.

В исходе Октября Корберон ездил, вероятно для собирания сведений о торговле, в Ярославль и описал эту поездку в прозе и в стихах. В свою очередь Шведский посланник Нолькен описал также в стихах поездку в Ярополец, и Корберон поправлял ему эти Французские стихи его.

26 Октября. Я ездил к графу Шувалову и к его супруге. Меня приняли, как нельзя лучше. Граф прочел мне сто стихов, невзначай сказанных Вольтером, а в прозе повесть Камальдюль, что доставило мне большое удовольствие; они просили меня у них поужинать, но клуб переманил меня: я там танцовал до часу утра.

Корберон рассказывает, как он навязывал графине Чернышевой блонды, привезенные из Франции его слугою.

9 Ноября. Мы обедали у графа Потемкина; он нам показывал стальные Тульские изделия отменной красоты с тонкими позолочеными украшениями.

16 Ноября. В 9 часов ездил я ужинать к графине Шуваловой; муж ее читал нам несколько очень хороших трагических отрывков, но он читает всегда с претензиями.

23 Ноября. День клуба. Я там встретил чудака, состоящего адъютантом при фельдмаршале Чернышеве, это человек надутый самолюбием, клеветник по привычке и никого кроме себя не любящий; он обо всех отзывается дурно, кроме фельдмаршала. Зовут этого господина Мезиер (Mezieres). Он хвалит его за доброту, но так, что можно подумать, что тот делает все, что угодно Мезиеру.

Пятница, 24 Ноября. Обедал я у графа Ласси, а вечером был у князя Волконского; это отец невесты того князя Голицына, который был убит некиим Лавровым и которого завтра хоронят. История весьма запутанная и необыкновенная. Несколько времени тому назад, князь Голицын ударил палкой офицера Шепелева; тот оставался спокоен, но через несколько месяцев покинул полк, в котором он служил и, приехав в дом князя Голицына в Москве, потребовал от него удовлетворения, и тут же дал ему [36] пощечину. Князь велел его вывести, и дело как будто этим кончилось. Все были удивлены тем, что князь Голицын не захотел драться; но он возражал, что ему не подобает выходить на поединок со своим подчиненным. Наряжен суд, Шепелеву велено оставить Двор, а князю Голицыну выходить в отставку. Пущен был слух, что князь Голицын будет драться с Лавровым, который якобы настроил Шепелева. Лавров обратился к нему с вопросом, с какой стати он про него это выдумал? Князь резко отвечал ему и вызвал eгo драться на пистолетах; но на месте поединка пистолеты были заряжаемы медленно, и Лавров, пользуясь этим, стал оправдываться и отрицать все, в чем его обвинял князь Голицын, который, раздраженный замедлением, напал на своего противника со шпагою в руке. Лавров также нанес ему две раны шпагою, от которых он и умер через несколько времени.

Воскресенье, 26 Ноября. При Дворе был маскарад. В Турецкой кадрили участвовали Императрица и Потемкин. Вожделение и усталость на их лицах.

Суббота, 2 Декабря. В одиннадцать с половиною часов мы с маркизом Жюинье доехали до Тулы и поместились у богатого и добродушнейшего купца. Маркизу дали постель, а я спал на диване. В 9 часов утра мы поехали к коменданту города. Это толстый Русак не знающий по-французски, но веселый и держащийся старины. Мы осматривали мастерские. Это учреждение довольно значительное на берегу реки Упы; изделия напоминают собою красивою отделкою Английское производство, но сталь не так крепка, и полировка ее могла бы быть лучше. В магазине на этот раз было немного тонких изделий, но нам показывали прекрасную шпагу, которую начал отделывать граф Иван Чернышев. Потемкин приказал дать маркизу Жюинье что ему наиболее понравится; он взял карабин. Затем мы были в церкви прекрасно и своеобразно украшенной. Там пели молебен в память привития оспы Императрицею. Палили из пушки и проч. За обедом было много народу. К главным нашим сотрапезникам присоединился епископ, который при входе всех благословлял. У него целовали руку даже две дамы. Хозяин дома напоминает наших старинных дворян веселостью, но у него в приемах больше изысканности, и видна наклонность к роскоши, чем в особенности отличается Русский народ: только, может быть, у одних Русских крестьянки белятся и румянятся. Обед наш прошел по старинному, т.е, пили за здоровье Императрицы и Их [37] Императорских Высочеств. При епископе был архимандрит или аббат, начальствующий над монахами: он не сказал ни слова, но не пропустил ни одного здоровья. В 5 часов возвратились мы в наше помещение, где нас навестил комендант. По счастию, это было недолго, и в 6 часов мы поехали обратно в Москву.

9 Декабря. У гетмана Разумовского Корберон познакомился со вторым сыном его графом Андреем Кирилловичем, который вскоре уехал с Великим Князем в Петербург и которому Корберон написал стихи в день его ангела.

18 Декабря. За обедом у гр. Панина была княг. Дашкова. Я прилежно наблюдал за этою женщиною, говорит Корберон; она прославилась своим участием в перевороте, своим характером и честолюбием, благодаря которому она поссорилась с боявшеюся ее Императрицею. За обедом она говорила мало, может быть ради нас, потому что она терпеть не может Французов, а любит Англичан. Она скоро уезжает в Ирландию, где останется несколько времени со своим сыном, воспитание которого она поручает Юму.

20 Декабря. За обедом у графа Брюля говорили о разных обычаях, о том, что в России перед едою пьют рюмку водки, а сладкое едят уже по выходе из-за стола. Это сладкое все едят одною и тою же ложкою, не вытирая ее; за здоровье пьют один за другим из одной и той же посуды, которая переходит от одного сотрапезника к другому, и каждый оставляет в стакане немного вина, которым брызгает в своего соседа.

С 26 по 30 Декабря. Французское посольство в дороге на пути в Петербург, т.е. проехало 735 верст. На каждой версте прибита дощечка с означением нумера.

1776 год ¹¹.

Четверг, 4 Января 1776 г. Девице Брессоль. Я ел и пил часть дня, как бы в кабаке. Да мы, действительно, были в кабаке. Я должен вам сказать, что здесь мало знакомы с развлечениями, но одно из самых любимых, это устройство пикников. Прокатятся туда и обратно в санях и воображают, что повеселились. В двух верстах от Петербурга, на Неве, есть очень красивый остров, Каменноостровский. Великий Князь, коему он принадлежит, собирается строиться на нем. Содержатель разрешенного [38] на этом острове ресторана Француз Готье ¹². У него все хорошо: обед обошелся нам в 4 р. 75 к., т.е. приблизительно на наши деньги в луидор; но было холодновато: на дворе 19° морозу. Переезд через Неву по льду понравился мне больше всего в этом пикнике. Эта чудная река, протекая через столицу Империи Русской, очень способствует к ее украшению. Шириною она по крайней мере вдвое больше Сены.

Суббота, 6-ое Января 1776 г. К брату. Сегодня вечером я был с Нормандецом у Штелина, секретаря Академии, для передачи ему одной книги от доктора Жибелина. Я был самого высокого мнения о Штелине, а он оказался каким-то оригиналом с немного смутными познаниями; впрочем, большой говорун и порядочный человек. Ведь болтуны всегда хороший народ. Мне сообщили о назначении камергера Нарышкина губернатором, в одну из Белорусских губерний. Государыня подписала этот указ сегодня, по прибытии своем в Петербург.

Воскресенье, 7 Января 1776 г. К нему же. Я был сегодня утром во дворце, к целованию руки ее Величества ¹³. ее Петербургский дворец очень большой, но по наружному его виду в нем больше великолепия, чем вкуса. Перед ним большая площадь. Но меня удивило, что нужно подыматься очень высоко, войдя во дворец. Нормандец, выказывающий мне большую дружбу, познакомил меня с г-ом Бемером, президентом по торговым делам Немецких подданных.

От него я поехал к графу Андрею, который еще утром присылал просить меня побывать у него, так как он, из-за принятого лекарства, сидит дома. Граф Андрей, действительно, человек с сердцем; но его образ жизни мешает развитию его чувствительности, которою пользуются только его самые закадычные друзья. Мы поговорили с ним о наших страстишках, и он очень заинтересовался моим рассказом о некоторых из моих любовных приключений.

Понедельник, 8 Января 1776 г.

Был сегодня у Фальконэ и побеседовал с ним часа два. Он говорил мне о своем переводе Плиния, страшно раскритикованном. [39] Он возражал с уверенностию, но в тоже время воспользовался многим, в чем его упрекали. Он одолжил мне для прочтения экземпляр этого перевода с его собственноручными заметками. Он собирается, кажется, выпустить новое его издание. Я сообщу тебе мое мнение об этой книге.

Вторник, 9-ое Января 1776 г. Вместе с моим сегодняшним письмом, №7, ты получишь письмо мое к матушке, к г-же де Жюинье. Писал еще в Москву, князю Долгорукому, камергеру ее Величества. Он достойнейший и добрый малый, постоянно выказывавший мне много хорошего. Он мягкого и доброго нрава, так как влюблен, а ты знаешь, что для меня это верный признак. Но я не завидую его победе: графиня Чернышева, жена Захара Чернышева, и некрасива и того еще менее добра ¹⁴.

Вторник, 9 Января 1776 г. Помнишь-ли, милый друг, о том большом камне, привезенном в Петербург из Финляндии? Эта огромная скала назначалась для пьедестала статуи Петра I и должна была остаться в своем натуральном виде, а Фальконэ нашел, что она слишком велика и велел отсечь от нее часть. Теперь сплетники истолковывают действие Фальконэ тем, что он боялся, как бы пьедестал не привлекал больше внимания, чем сама статуя Петра. Но я не считаю его способным к такому мелкому чувству.

Среда, 10 Января 1776 г. У меня был сегодня один господин, толстый, на коротких ногах, живой старикашка и большой болтун, а именно шевалье Дюмениль, Француз, которыми здесь хоть пруд пруди. Он учителем у князя Трубецкого, много путешествовал, и воображает себя очень знающим в искусстве лечить.

Четверг, 18 Января 1776 г. Сегодня утром были торжественные похороны вдовы канцлера Воронцова. Ты слышал, мой друг, об обряде на счет паспорта, который вкладывают в руки покойнику, для предъявления его Апостолу Петру; обычай этот и по сиe время соблюдается в точности. По этому ты можешь судить об успехах философии в Империи. Недалеко она ушла и в отношении нравственности. [40]

Среда, 24 Января 1776 г. Я обедал сегодня у Ивана Чернышева, где умирал со скуки. Жена его глупа; но он хуже того, так как в полном смысле слова царедворец, и в их доме полное отсутствие непринужденности.

Пятница, 26 Января 1776 г. Вот, наконец, и я, по примеру прочих, плачусь насморком, мой друг, после того, что вышел около полудня сделать кое-какие визиты и потом ездил на обед к г-ну Рибасу, в Кадетский Корпус, и это в 29° мороза, о котором во Франции не могут себе составить и понятия. Рибас молодой Итальянец, директор Кадетского Корпуса. На редкость честный и образованный. После обеда собралось несколько кадет, все очень хорошо державшиеся. Мы слушали их игру на фортепиано. Не знаю, не слишком ли многому их обучают, во вред одного предмета против другого, и не дается-ли предпочтение приятному перед полезным. В числе этих молодых людей я видел одного двадцатилетнего кадета, который, говорят, чудный актер, хороший музыкант и недурно рисует, а при этих талантах обладает очень редким качеством, замечательною скромностью. Я разузнаю фамилию этого молодого человека и еще другого, помоложе его, которого считают сыном Императрицы.

Суббота, 27 Января 1776 г. В числе многих посетивших меня сегодня был шевалье Козимо Мари, Итальянец из Пизы, путешествующий для собственного удовольствия. По наружности он не далек, но разговор полон всякого рода занимательности. Лицом чистый Итальянец (смейся, но это совершенно верно), большой нос, а к тому же его выдает произношение. Он был очень близок с Орловыми и сохранил дружеские отношения с Алексеем, что ему принесло немало выгод. Мы говорили о случае, возвысившем братьев Орловых и как своею удивительною дружбою они поддерживали друг друга. Ты ведь знаешь, что в 1771 г., тайными интригами графа Панина, Григ. Орлов, фаворит, был удален от Двора с соблюдением известных приличий; но, тем не менее, это была опала, которая сделалась бы окончательною, не заступись за Григория его брат Иван, употребивший все средства, чтоб оправдать его в глазах Императрицы во взведенных на него напраслинах. Он, тотчас же после этого был вновь призван ко Двору; мне обещали письмо Екатерины по этому поводу. Вернувшись в конце 1771 г., Григорий Орлов осыпал милостями своих врагов: для Панина выхлопотал фельдмаршальский жезл и мн. др. Но, для восстановления своего здоровья, он [41] вновь предпринял ряд путешествий, объездил всю Италию, Германию, и теперь еще где-то путешествует, но вернется скорее, чем ожидают. Вот, дорогой брат, что я узнал от Козимо Мари. Он сказал мне еще, что Григорий состоит в браке с Императрицей, что он все еще в милости, а что его неблагодарной креатуре Потемкину недолго сохранять свой фавор. Потемкину на днях пожаловано Императрицей 16 тысяч душ, каждая из которых может ему приносить по 5 р. в год. Но, поговаривают, что эта милость знак скорой его опалы. Я право не знаю, верить-ли всему, что сообщил мне мой Итальянец, друг Орловых. Время разъяснит все.

Понедельник, 29 Января 1776 г. Вчера граф Сакромозо был принят ее Величеством в прощальной аудиенции и получил из ее рук прекрасную табакерку осыпанную бриллиантами, и кроме того 5 тыс. рублей, обыкновенно получаемые послами при их отозвании, хотя он не занимал никакой должности. Он тотчас же уезжает в Варшаву. Граф Сакромозо человек достойнейший и вполне порядочный, с большими познаниями. Философ, а его любезность делает знакомство с ним очень приятным. Сегодня вечером приехал Штакельберг, Русский посланник в Польше, шесть месяцев тому назад сделанный послом. Вероятно, тут дело о соглашениях касательно Польши; не помешал бы только принц Генрих Прусский, а собственно Императрица с самыми лучшими намерениями и готова отказаться от части, доставшейся ей по разделу, что поставит короля Прусского в порядочное затруднение.

31 Января, 1776 г. А я был прав, дорогой друг, поступая осторожно с Фальконэ. Трудно ладить с людьми требовательными; нужно действовать на их слабую сторону, в настоящем случае на тщеславие, на котором я и играю. Он человек умный, поэтому я постарался незаметно для него самого заставить его поддаться моим приемам, и получил возможность следовать за ним во всем. Прежде всего я говорил с ним об искусствах. Потом, он дал мне прочесть свой перевод Плиния, что я и сделал, чтоб быть в состоянии выдержать с ним разговор об этой книге, и это мне вполне удалось. Господину Пюи-Сегюру, имевшему это сочинение в руках, но не прочитавшему его, пришлось выслушать резкое замечание от писателя, поймавшего его врасплох. Этот Фальконэ – чудак, требовательный и опасный по отношению тех, кого он почему либо не взлюбит. [42] Под его большею скромностью скрывается еще большее самомнение, плащ Диогена, маскирующий гордость философа.

1-ое Февраля 1777 г. Во время моего утреннего одевания, меня посетил кавалер де Серест, живущий у князя Трубецкого. Еще один Француз, которых здесь и так несметное количество. К обеду приехал барон Нолькен. Сей последний рассказывал о том, как привольно живется в деревне у Шведского короля, где этикет настолько прост, что каждый имеет право сидеть перед ним и королевою. Вообще, непринужденность, которая царит при этом дворе и характер его властелина, делают жизнь там необычайно приятною. Возвратившись домой, я был крайне удивлен, увидев у себя кавалера де Порталиса. Он мне сообщил, что, судя по распространенным в Москве слухам, там ожидаются большие перемены: предполагается отставка Потемкина и возвращение князя Григория Орлова.

3 Февраля 1776 г. Мне передавали, будто г. Бецкий был недоволен Фальконэ за то, что последний урезал знаменитый камень, предназначенный для подножия статуи Петра Великого. Вот как было дело. Этот громадный камень, напоминавший неуклюжую глыбу и совершенно не соответствовавший идее Фальконэ ни своей формою, ни своей невероятной длиною (19-20 футов), не мог служить подножием статуи, не будучи укороченным. Помимо этого обстоятельства для памятника требовалась наклонная плоскость, а на верхней части этой массы образовалась косая трещина, причиненная, как говорят, молнией, но существовавшая еще до перевозки камня. Скульптор отделил верхнюю часть камня и воспользовался ею для выполнения наклона, приложив этот кусок к краю глыбы. Но этот кусок, вдаваясь в камень снизу, придавал ему некрасивое очертание. Это и дало повод к клевете, по утверждению которой Фальконэ укоротил камень из чувства неприязни к г. Бецкому, а затем принужден был опять удлинить его для выполнения проекта памятника. Вот как ужасно злословят в этой стране! Мне хотелось правильно осветить это дело, что мне вполне и удалось по отношению кавалера де Ласкариса, который лично привез этот камень, вследствие чего именно ему, а никак не г. Бецкому, принадлежит слава доставки последнего. Мне кажется, что кавалер де Ласкарис ничего не имел против поступка Фальконэ, который считается его другом. Я заметил, напротив, что он был сильно возмущен той несправедливостью и злобой, с которыми здесь стараются умалить достоинство талантливых иностранцев, [43] без которых Русские не могут обойтись и которых они ненавидят по своей мелочности и недостойной зависти.

4-го Февраля 1776 г. Маркизе де Бреан. Совсем забыл, что я обещал дать вам полное описание проведенного дня. Обедал я у гр. Потемкина. Он показал нам галерею Императрицы. Последняя изобилует картинами, которые, к сожалению, не производят должного впечатления, так как очень невыгодно расположены. Галерее не имеет достаточного пространства, она слишком узка, вследствие чего картины сильно проигрывают. Окна устроены недостаточно высоко или, вернее, свет падает слишком низко. Это самые обыкновенные окна, размещенные совершенно иначе, нежели в Кассельской галерее. Здесь я с трудом рассмотрел картину Грёза «Расслабленный». Она сильно выцвела, не производит впечатления и, вообще, совершенно потеряла свою первоначальную ценность. Отсюда мы отправились в Эрмитаж. Это небольшие покои ее Императорского Величества. В ее присутствии там дышется необыкновенно свободно; не чувствуешь ни малейшего стеснения, садишься, где хочешь. На особом щите красуется изречение, которое накладывает на все окружающее печать почтительной простоты ¹⁵. За отсутствием действительности приходится довольствоваться иллюзией. Я с удовольствием отметил на камине этого покоя бюст Дидеро, выточенный из мрамора резцом девицею Колло, ученицею Фальконэ. Он превосходно выполнен и поражает удивительным сходством. Неподалеку от этих покоев расположены теплицы, по осмотре которых мы слушали концерт с участием знаменитого Нолле, приглашенного сюда на оклад в 400 р. в год.

7-го Февраля 1776 г. К брату. Академия, которую я посетил сегодня утром, имеет несколько зал. Мы начали с осмотра библиотеки, которая оставляет желать многого. Она состоит из 40000 томов, из которых 14000 были взяты в Польше у князя Радзивила. Нам показали первую напечатанную в Москве книгу 1562 года. Она напечатана Русскими на прекрасной, плотной, как говорят, Английской бумаге, довольно четким шрифтом и хорошими типографскими чернилами. Мы видели также первую летопись Русской истории, составленную одним Киевским монахом в конце XI-го века. Там попадаются исполненные пером раскрашенные виньетки, с немного странными рисунками [44] того времени, когда искусство даже в Италии приходило в упадок. Кажется, Жераром она была переведена на Немецкий язык. Автором этой летописи, написанной, насколько мне известно, на Славянском языке, является монах, по имени Нестор.

10-го Февраля 1776 г. Сегодня, мой друг, я вторично посетил Академию Наук. Нам показали отдел медалей и монет; последния особенно многочисленны. Среди них много Арабских. Мы видели там медаль, вычеканную в честь Петра I-го в Париже, по случаю осмотра им Монетного двора. Там имеется еще целый ряд медалей с изображением патриархов. Там хранятся также редкие древния вещи, найденные в Северной части Сибири, между Камой и Самарой, в могилах Татар. На ряду с ними вы видите великолепную чашу, подаренную жене Петра I-го Датской королевою. Она вся из чистого золота: на поверхности ее вделаны редкие украшения, чудные камни, драгоценные камеи. Там имеется также собрание образцов минералогии, кусков мрамора, камней и ископаемых Сибири. Обращает на себя особое внимание кусок Норвежской серебряной руды, подаренный Петру I-му. Этот кусок настолько чист от примесей, что из него чеканили монеты, не плавя металла. Мы закончили наше посещение осмотром громадного шара, имеющего 11 футов в диаметре; внутри его могут поместиться 12 человек. Я сел в него вместе с другими, и шар начали вращать соответственно движению земли.

15-го Февраля 1776 г. К невестке. Сегодня я посетил принца Ангальтского, и мы сделали вместе прогулку по городу. Он сообщил мне, что Императрица дала графине Воронцовой, бывшей когда-то любовницею Петра III-го, 45000 р. для уплаты ее долгов, любезно упрекнув графиню за то, что она раньше не прибегла к ее помощи. Кроме того, ее Величество посылает 15000 р. для выкупа заложенных бриллиантов графини и в тоже время отказывает в двухстах душах крестьян ее сестре, княгине Дашковой, той самой, которой Екатерина II обязана короною.

16-го Февраля 1776 г. К брату. Я ужинал у жены графа Ивана. Граф рассказывал во время ужина о великолепии Императрицы в ее парадном одеянии. Это было сказано по поводу портрета ее Величества, который рисует в настоящее время Рослен. Описывалось платье, в котором Императрица принимала на аудиенции осенью Турецкого посла. Кроме других драгоценностей, оно было украшено 4200 крупных [45] жемчужин чистой воды. Г. Чернышев много говорил о дворе Петра Великого в знаменитом Лефорте, единственная заслуга которого, по его словам, заключается в том, что он представил царю некоего Циммермана, по ремеслу, кажется, булочника, работавшего в свое время в Голландии при постройке парусного судна, которое было прислано в Петербург, но возбудило там так мало интереса, что впоследствии оказалось на чердаке. Этот Циммерман исправил его и построил по его образцу другое, которое было предварительно испробовано на озере в Измайлове, отстоящем от Москвы на расстоянии нескольких верст, а затем в Ростове, куда Петр I отправился под предлогом поклонения святым местам, так как в то время требовалось потратить три недели на то, что теперь можно совершить в пять дней. Это маленькое судно хранится теперь в одном доме, и кто желает видеть его, должен, из чувства уважения, снять шпагу, оставить трость и шляпу. Оно окружено оболочкою из белой жести и когда в торжественных случаях его пускают на воду, в него садится сама Императрица, а на веслах помещаются высшие сановники государства.

Мне очень нравится, мой друг, если такая восторженная торжественность применяется в тех случаях, где проявляется величие нации. Но как далеки еще Русские от этого благородного чувства народной гордости, которое мы видим во Франции и которым восторгаемся в Англии!

27-го Февраля 1776 г. У князя Голицына 21-го числа давалась комедия. Я играл из любезности роль графа Албанского. На представлении присутствовали Великий Князь и Великая Княгиня. Трудно представить себе более подходящую чету. Великий Князь выразил надежду, что я перейду в его труппу. Я и сам был бы не прочь, но для этого необходимо разрешение Императрицы, а мне, кажется, что она будет против этого. Меня предупредил об этом граф Андрей и уверил меня, что Их Высочества очень желали бы этого и будут сожалеть, если этот план не удастся.

Забыл сказать тебе, что в Четверг 22-го числа давалась частная комедия у Великого Князя. Пюи-Сегюр и я были туда приглашены и ужинали за одним столом с Их Высочествами. Играли «Раскаявшуюся Кокетку», затем «Англоманию». Тот же самый спектакль и ужин были повторены в Субботу 24-го. В Воскресенье 25-го, в последний день Русской масленицы, мы способствовали устройству [46] маленького праздника, который граф Иван Чернышев хотел дать в честь Их Высочеств. К нему были перенесены декорации от г. Жюинье. Сцену устроили в темной комнате, отделенной от следующей прекрасной комнаты перегородкой, покрытою картинами. По данному знаку перегородка раскрылась, и глазам зрителей предстала освещенная сцена. Мы играли «Дух Противоречия», и я исполнял роль Тибодуа с большим успехом против всех моих ожиданий: ты хорошо знаешь, мой друг, что это совсем не мой жанр.

Пословица закончилась очень красивыми куплетами, составленными Комбом; на их долю выпал самый большой успех. Автор удостоился чести поцеловать руку Великой Княгини, которой был представлен. Этот праздник удался на славу. Их Высочества отнеслись к нему так мило, что все чувствовали себя прекрасно. Я уже сказал тебе, что это был последний день Русской масляницы; иностранцы будут праздновать свою масляницу в Понедельник и Вторник. Им будет дан публичный костюмированный бал у Бертолотти. Ясно, конечно, что и Русские не захотят упустить случая повеселиться; но они будут в масках, в противном случае, им грозит взыскание в 20 рублей.

Князь Григорий Орлов уже с неделю здесь. Это красивый мущина. Императрица сохраняет к нему дружбу, как к давнишнему любимцу. Он носит портрет ее Величества в петлице, равно как и Потемкин, и все те, которые пользовались ее благосклонностью. Мне не нравится это внешнее публичное подчеркивание благоволения, о котором следовало бы едва догадываться. Я с удовольствием присутствовал на втором спектакле у Великого Князя, куда прибыли вместе Императрица, Орлов и Потемкин. Мне это показалось несколько неуместным для посторонних наблюдателей, и я заметил, что владычествующий ныне имел меньше уверенности, нежели его предшественник.

Ты глубоко ошибаешься, мой друг, если предполагаешь, что после такого вихря увеселений хочется отдохнуть, или, по меньшей мере, развлекаться более спокойно. Тщеславие, которое господствует здесь всюду и во всем, навело на мысль устроить частную комедию. Ведь, если играют у Великого Князя, надо же играть и у себя. Я не знаю нации более склонной к подражанию и больших льстецов, чем при Русском Дворе. Граф Иван, который превосходит в этом отношении всех других, сообщил нам о своем намерении устроить у себя труппу и предложил мне принять в ней участие. Я сообщу тебе о приведении в исполнение этих планов. [47]

5-го Марта 1776 г. На следующий день я ужинал у графини Чернышевой, супруги графа Петра, где главным предметом разговора служила г-жа Мусина-Пушкина, жена Русского министра при Английском дворе, которой недавно вырезали рак. Операцию делал некий Тоди; она прошла благополучно, без всяких осложнений. Трудно представить себе женщину с большею силою характера ¹⁶. Она ввела в заблуждение относительно дня, назначенного для операции, мужа, друзей и вообще всех интересующихся ее болезнью. Настоящее состояние ее здоровья вполне удовлетворительно, но только по истечении шести недель можно будет судить о результате операции. Маркиз Жюинье, мать которого сделалась жертвой такого же недуга, говорит, что в возрасте г-жи Пушкиной можно ожидать гибельного исхода. К счастью, она бездетна. Наибольшие опасения внушают ее 37 лет. Причиною этой болезни, которою она страдала уже два года, является сильный удар, которому она подверглась при Лондонском Дворе.

6-го Марта 1776 г. Пообедав у графа Панина, я отправился к Великому Князю, куда был приглашен на детский спектакль.

10-го Марта 1776 г. Девице Брессоль. Меня представили князю Щербатову. Я там обедал. Князь – ученый; он работает над Историей России и пользуется репутацией хорошего писателя. С ним интересно беседовать; он очень образован и, кажется, склонен к философии. Он слабого здоровья, также, как и его жена, которая никак не может оправиться от родов. Это накладывает оттенок грусти на их дом. С ними живет дочь, которая замужем за камер-юнкером Спиридовым, и эта молодая женщина приносит жизнь домашнему очагу. Пообедав у них, я отправился в Монастырь. Это – учреждение для девиц, устроенное по образцу Сен-Сирского, с тою разницею, что здесь, на ряду с классами для девиц благородного звания, открыты классы для девушек низших сословий. Ученицы первых классов различаются по цветам: коричневому, синему, серому и (последнему) белому. Молодые девушки носят каждый из этих цветов в продолжении трех лет, следовательно остаются в училище 12 лет. На собраниях, устраиваемых Монастырем, их можно видеть танцующими между собой, и с ними можно разговаривать через перила, отделяющие их от публики. Эти собрания, даже для родных, являются единственными минутами разрешенных свиданий с ними. [48]

11-го и 12-го Марта 1776 г. К брату. Г. де Жюинье говорил со мною о возобновлении своего давнишнего проекта приготовлять водку из Астраханских вин, что было бы вполне справедливо, но лишило бы Францию ежегодного ввоза в Россию 50000 анкеров водки. Этот проект и послужил содержанием сегодняшней депеши, которую г. де Жюинье шифровал наедине с Комбом. Это далеко не первая тайна, которую он мне поверяет.

Мне было очень весело у супруги графа Ивана, благодаря занимательным анекдотам, которые рассказывались там о Петре Великом. Слабой струною этого монарха был флот, составлявший его самое серьезное и любимое занятие. Адмиралтейство было ему отраднейшим местом пребывания; он отправлял туда все свои покупки, оно служило ему кладовой, где он был уверен во всякое время найти то, что ему было нужно.

В Адмиралтействе же произнесен смертный приговор адмиралу Крейцу. Г. Апраксин в то время был генерал-адмиралом, тогда как Петр простым адмиралом. В этом чине он и дал приказ о задержании Крейца, подписав его простым именем «Петр Михайлов», к которому имел обыкновение прибегать в тех случаях, когда ему не хотелось быть монархом. Когда приговор был подписан всем советом, Петр I взял в руки перо и (по утверждению графа Ивана) со слезами на глазах написал: «мне известна вина Крейца, но я его прощаю». Следовала подпись: «Петр». Такая необыкновенная простота в соединении с добротою достойна удивления, мой друг, и служит признаком великой души. По даровании этого помилования возгорелся странный и любопытный спор. Петр во время суда, чтоб удобнее говорить с генералом-адмиралом Апраксиным, занял место Крейца, который был по службе выше его. Возвратившись в Адмиралтейство и поблагодарив Государя за помилование, Крейц потребовал обратно свое место и возбудил тяжбу против Петра, обвиняя последнего в присвоении не принадлежащего ему места. Государь защищался, указывая на то, что человек, приговоренный к смерти, лишается прав и чинов, и что он возвратил ему жизнь, а не звание. Дело начали разбирать по всем правилам. Петр выиграл его и вслед за тем возвратил Крейцу должность адмирала и т.п., вместе с чином, который был выше его собственного, согласно своему обычаю служить лично примером повиновения. Это, введенное им, правило покажет тебе, мой друг, как сильно действует военная дисциплина на умы и даже на сердца солдат. Следующий случай натолкнул меня на черту, которой я и не пoдoзpевaл в [49] Русских и которая восхитила бы меня даже в лице наших старых капралов. В Адмиралтействе существует дверь, через которую часовому дан приказ не пропускать никого за исключением генерал-адмирала. Я уже упомянул, что Петр имел лишь чин простого адмирала, следовательно не имел права пользования дверью. Однажды ночью Государю доложили, что Императрица разрешилась мальчиком. Он быстро выходит, чтоб направиться к ней и чтобы скорее достичь цели, хочет пройти через запертую дверь. Часовой его не пускает. Петр называет себя; часовой, тем не менее, выказывает должное сопротивление. Наконец, Государь говорит: «Друг мой, ты меня знаешь; я не настаивал бы в каком нибудь другом случае, но у Императрицы только что родился сын, и я хочу его видеть». «О, Ваше Величество, воскликнул часовой, завтра я буду за это повешен; но нужды нет (Бог с Вами), войдите!»

14-го Марта 1776 г. Продолжаю вести неугомонную жизнь. Обедал у Испанского купца Кронца, где подтрунивали над Нормандецом и над ревностью, которую я возбуждаю в нем.

Днем был на репетиции у г-жи Нелединской; там разыгралась маленькая сценка ревности, невольною причиною которой оказался я. Ты знаешь, мой друг, что я бываю очень весел, когда в хорошем расположении духа. Именно в таком настроении я приехал к г-же Нелединской. Она очень мило отнеслась к моему оживлению и шуткам, но там оказалось двое влюбленнных: один – счастливый, граф Разумовский, а другой, несчастный – Пюи-Сегюр. Они оба играли на скрипках, и от их глаз не укрылись наши шалости. Это испортило их настроение, что невольно отразилось на ходе репетиции. Я заметил, что лицо молодой женщины сильно омрачилось, но приписав это ее слабому здоровью, продолжал свои дурачества, целуя ей руки и заставляя против воли смеяться. В довершение всего я сказал на ухо графу Андрею, с которым дружен и который уже раньше говорил мне об этой даме: «Право же, чем чаще я ее вижу, тем более разделяю ваше мнение о ней». Этими словами я предполагал доставить ему большое удовольствие. Репетиция продолжалась ни шатко, ни валко. Я отправился ужинать к Бемерам, где вечером узнал от Комба и Дюгэ, приехавшего туда с дочерью, что между графом Андреем и молодой женщиной произошло объяснение, слезы и т.п.; все присутствующие разошлись, а Пюи-Сегюр отправился с горя к себе под предлогом неудавшейся репетиции... [50]

21 Марта 1776 г. Сегодня утром имел я переговоры с некиим Пиктэ, который уже давно состоит при князе Орлове. Этот человек пользуется неважною репутацией, но он очень образован. В настоящее время он работает над запиской о вывозе Украинского табаку. Во времена Елисаветы этот проект потерпел неудачу для Франции благодаря корыстным проискам временщика Шувалова.

22 Марта 1776 г. Графу Потемкину был пожалован вчера Датский орден Слона. Говорят, что он скоро будет возведен в княжеское достоинство Священноримской империи. Смешно, что такая святоша, как императрица-королева, награждает возлюбленных свободомыслящей Русской государыни.

23 Марта 1776 г. Меня посетил кавалер Козимо Мари. Он сообщил, что Рибас произведен в маиоры Кадетского Корпуса, что дало ему чин подполковника в армии. Это вполне достойный малый. Я обедал у него, чтоб оказать ему некоторое внимание, и встретил там молодого человека, которого считают сыном Императрицы (я уже писал тебе о нем). На его образование обращено тщательное внимание. Мне показали его учебные тетради. Он изучает языки, геометрию, историю, музыку и естественную историю. Его слишком восприимчивый и живой характер изменился к лучшему под руководством Рибаса. Мы, несомненно, увидим этого молодого человека во Франции, так как путешествия входят в программу его воспитания. Из него может выработаться прекрасный гражданин. Ему теперь 13 лет, его фамилия Бобринский.

24 Марта 1776 г. Обедал у графа Потемкина; говорят, что его акции падают, тогда как Завадовский пользуется неизменной благосклонностью. Последнему покровительствуют Орловы, которые теперь в большой силе. Мне передавали, что князь Григорий занят устройством своего дома, что вовсе не согласуется с его намерением путешествовать.

26-го Марта 1776 г. Я слышал, что князь Орлов получил от Императрицы ко дню своих имянин десять тысяч червонцев, что равняется 100000 р.; это приводит в ужас лиц, у которых она в долгу.

30-го Марта 1776 г. К тому же. У меня был сегодня с визитом некто Пиктэ, Женевец по происхождению, бывший когда-то адвокатом в Женеве. Это [51] человек непривлекательной наружности с резко очерченным, несколько зловещим лицом, громадного роста. Он уже лет 15 здесь и состоял при князе Григории Орлове в период его власти. Это дало ему возможность хорошо изучить страну, над управлением которой он даже работал; в тоже время ему пришлось близко соприкасаться с событиями, которые познакомили его с анекдотической стороною России. Рассказывая о кончине Петра III-го, он уверял меня, что Императрица никогда не замышляла его убийства и узнала о нем только после его совершения. Орловы взяли на себя задачу заставить Государя так рано покончить расчеты с жизнью и царствованием. По словам Пиктэ, это единственное преступление, в котором можно упрекнуть Орлова и притом необходимое, так как в противном случае неизбежная гибель грозила, как Орлову, так и Императрице. Он предполагает, что последняя болезнь князя Орлова, месяц тому назад, которую приписывают параличу, была ничем иным, как отравление. Многие разделяют его мнение и подозревают Потемкина. Это, вообще, довольно обычный способ в этой стране отделываться от людей. Утверждают, что г-жа, Панина также, как и г-жа Воронцова (первая жена графа Строгонова) погибла тем же путем, и виновником их смерти считают князя Трубецкого. Граф Строгонов полюбил его дочь, фрейлину и действительно женился на ней после смерти жены.

Этот народ мнит себя одним из наиболее сильных и могущественных. Россия обладает в десять раз большим количеством земли, нежели Франция, принимая во внимание только обитаемые и возделываемые пространства. Она могла бы иметь сто миллионов жителей, в действительности же насчитывает около семнадцати. Еслиб этому порабощенному народу была дана свобода, если бы у него было развито огражденное законом право собственности, еслиб, наконец, у него было правильное понятие о торговле и внутреннем управлении: он мог бы достигнуть состояния расцвета и благоденствия, от которых в данный момент он так же далек, как в 1440 году. Пиктэ составил записку, которая могла бы оказать большую услугу Русским, еслиб князь Орлов остался во главе дел, и еслиб он работал с большею последовательностью. Пиктэ исследовал побережье Волги, на котором нагружаются большие суда в 1000 тонн, служащие для перевоза соли, ископаемых и т.п. Эти барки снабжены многочисленным экипажем, стоящим неимоверно дорого и, тем не менее, необходимым в виду того, что передвижение совершается при помощи кабестанов, а это страшно [52] удлиняет путь и умножает число рабочих рук. Следовало бы проложить дорогу вдоль берегов реки с тем расчетом, чтобы барки могли передвигаться с помощью лошадей и волов и, расставив войска, в тоже время обезопасить путь от нападения разбойников. Это значительно удешевило бы товары или, вернее, местные произведения были бы обложены меньшей пошлиной, нежели произведения Швеции и Америки, что сильно подняло бы доходность, принимая во внимание громадный сбыт. Но правительство закрывает глаза на все эти преимущества. Аббат Рейналь, упоминая об этом во II-м томе своей «Истории», дает вполне правильную картину России того времени.

Затем мы толковали о приезде принца Генриха, которому отправили 1100 лошадей. Пиктэ предполагает, что Прусский король недоволен Шведской Померанией. Принц Генрих очень ловок; посмотрим, чего он добьется.

2-го Апреля 1776 г. Меня нисколько не удивляет пристрастие, с которым относятся к этой стране наши неимущие соотечественники и соотечественницы. Причины его надо искать в быстром обогащении и безнаказанности преступлений, что для многих является большою приманкою. Такие громадные состояния обычны в государствах, где, как в этом, не существует определенного и последовательного образа правлений. Легко приобретаемые, оне подвержены превратностям судьбы; здесь часто встречаются семьи, которые из полного довольства упали в бездну нищеты и невежества. Иностранцы устраиваются умнее; набив карман, они умеют вовремя остановиться. Они любят Россию только за те богатства, которые могут здесь приобрести.

4-го Апреля 1776 г. Пиктэ сообщил мне следующие подробности о князе Орлове. Старший Орлов, по имени Григорий, состоял адъютантом при графе Петре, деде гpaфa Андрее Разумовского ¹⁷, бывшем любовнике княгини Куракиной, матери обоих князей Александра и Степана, с которыми я хорошо знаком ¹⁸. Так как здесь принято пользоваться адъютантами, как во Франции курьерами, то в круг обязанностей Григория Орлова входило разносить любовные записки Разумовского. Но Орлов был слишком молод, чтоб исполнять в данном случае роль наперсника, [53] а княгиня Куракина слишком опытна, чтоб пропустить незамеченными счастливые достоинства Орлова. Она сделала его своим любовником и поздравила себя с этим выбором. Юный адъютант был молод, красив и силен. В нем уже намечались зачатки твердого и своеобразного характера, который вполне определился впоследствии, и который с того времени он начал смело выказывать. Граф Петр требовал прекращения свиданий с Куракиной. Орлов не желал давать подобного обещания. На него надели оковы, но и это не могло сломить его упорства. В наказание за строптивость его отправили на войну в Германию. Там, в одном маленьком городке он встретился с принцессою, родственницей Великой Княгини, благодаря которой был возвращен в Россию, где через некоторое время получил роту в артиллерии. Связь между ним и Екатериной II началась в последний год царствования Елисаветы. Он поместился против дворца и видел через окна своей квартиры в. княгиню, всеми покинутую, занимающуюся одиноко в своей комнате. Он нарочно оставался дома, чтобы иметь удовольствие наблюдать за нею. Это не укрылось от глаз Екатерины; к тому же она заметила, что Орлов был красив и молод. Вскоре, при содействии некого Шкурина, бывшего в то время камердинером, а прежде придворным истопником и горничной Екатерины Ивановны, между ними началась связь. Орлов с этой минуты поклялся своей возлюбленной, что он возведет ее на престол и начал вербовать ей приверженцев.

Я не буду останавливаться на перевороте при Петре III, расскажу о нем подробно в другой раз. Единственно, что кажется достоверным это, что Орловы самостоятельно нанесли смертный удар Петру III, и что Императрица залилась слезами, когда Григорий сообщил ей о кончине мужа. Полагают, что распоряжение исходило не от нея. Возвращаюсь к Григорию Орлову. К интимной близости ему предстояло присоединить права. Прежний канцлер Бестужев, сосланный Петром III ¹⁹ и возвращенный из изгнания Екатериною II, убедил ее, что недостаточно одной власти женщины для управления Российской Империей. Он посоветовал ей найти себе супруга, добавив, что не знает более достойного этого звания, как граф Орлов (к тому времени Орлову уже было пожаловано графское достоинство). Бестужев побудил Сенат уговорить Императрицу выбрать себе мужа, поставив непременным условием, чтоб сей последний был Русский. Брак Григория Орлова с Императрицею [54] был окончательно решен. Был изготовлен указ, объявлявший его князем Империи; помимо этого его ожидал чин генералиссимуса, и все это ко времени свадьбы. Между тем образовалась партия, противная Орлову, к которой принадлежали граф Панин, канцлер Воронцов и граф Захар Чернышев. Не взирая ни на что, был назначен день и час, когда упомянутые лица должны были быть удалены в свои поместья; кареты были поданы, и Пиктэ поручили Захара Чернышева. Все принадлежавшие к партии прибыли около одиннадцати часов вечера ко Двору. Императрица, с взволнованным видом, прохаживалась большими шагами по своему покою, переговариваясь от времени до времени с Орловым, который стоял, облокотившись на камин. Прошло два часа. Кареты, ожидавшие приказания, велено отложить, Императрица удалилась в свои покои, Орлов отправился к себе, спросив Пиктэ: «Что вы думаете об Екатерине?» На это Пиктэ ответил: «Она колеблется, она сомневается: одним словом, она – женщина».

Что ты скажешь, друг мой, об этой перемене? Григорий стоял на пороге брака с одной из могущественнейших монархинь; ему предстояло управлять Империей и, как первое лицо государств, он был бы облечен властью. Уже был определен его штат, состоявший из хранителей, пажей и камергеров, ряд которых должен был бы следовать за свитой Императрицы. Все возвещало бы о славе и могуществе… И вдруг один разговор наедине Императрицы с Воронцовым разрушил все планы и надежды. Кто мог бы ожидать, что этот слабый и безхарактерный человек сумеет подчинить своему влиянию Екатерину II? Вот, что значат женщины! Смелые, легко все схватывающие, с пылким воображением, оне являются жертвою воображения, которое делает их нерешительными в минуты исполнения.

Пиктэ оказал услугу России, не знаю точно в какое время. Дело шло о привилегиях дворянства, в пользу которых Императрица хотела издать указ. Для разрешения этих вопросов был созван комитет, секретарем которого был назначен Теплов ²⁰. Комитет был не очень сведущ в этом деле, и Теплов представил заманчивый и, казавшийся правдоподобным, проект, слествием которого было бы управление как в Польше. Императрицу пленил проект, и уже было решено приступить к составлению указа. Тем не менее она дала его на рассмотрение Орлову. Пиктэ [55] исполнил эту работу, но Орлов понял опасность проекта, и осведомленный запиской Пиктэ показал эту записку полную помарок Императрице, которая быстро смекнула в чем дело и склонила Орлова воспротивиться принятию проекта. Последний не замедлил исполнить ее просьбу. Напрасно старались его уговорить: граф Панин и ф.-маршал Разумовский приехали с этой целью к нему однажды вечером и в то время как он спал. Пиктэ беседовал с графом Паниным, и последнему стало ясно, что Орлов не уступит. Этот разговор продолжался целую ночь.

Пиктэ рассказывал о тирании уездных губернаторов. Один из них, влюбившись в Казани в Армянку, приказал силою увезти ее от мужа, которого, в свою очередь, лишил права выезда из города. Однажды губернатору пришлось отправиться по делам службы в Петербург. Армянин, воспользовавшись случаем, бежал из Казани и, явившись в Петербург, требовал правосудия. Но губернатор уже успел предупредить его, и когда несчастный купец предстал перед генерал-прокурором с своей жалобой, ему посоветовали успокоиться, если жизнь ему еще дорога, и он последовал этому мудрому совету.

Помнишь ли ты Француза Вомаля, который привез известие ²¹ о взятии Пондишери? Этот человек происходит из очень хорошей фамилии; он постригся в монахи, вскоре был расстрижен и отправился в Индию, но, по своем возвращении во Францию, был узнан и бежал в Италию, откуда, прожив все, что у него было, приехал в Россию, где состоял секретарем у г. Потемкина: но сей последний не платил ему, и Вомаль, покинув его, поступил теперь на службу к обер-шталмейстеру ²². Во время войны все морские победы ошибочно приписывались графу Алексею Орлову, тогда как ими обязаны Английскому капитану Эльфинстону, состоявшему адмиралом на Русской службе, человеку обладающему неустрашимостью и большими дарованиями. Он сжег, вместе с Алексеем Орловым, Турецкий флот в Чесменской гавани и собирался оттуда идти на Константинополь, но ему помешали в исполнении этого намерения. Однажды ему пришлось разжаловать в лейтенанты взбунтовавшегося капитана корабля, не желавшего подчиниться его приказаниям. Этот справедливый, но строгий поступок и, еще более его успехи и [56] достоинства породили к нему зависть. Ему предложили отправиться в Италию, с тем, чтоб он поджидал там Русский флот в расчете обмануть Турок. Он едет туда и во время своего пребывания в Италии узнаёт, что его обесславили в России, и что газеты дурно отзываются о нем. Он спешит в Петербург, где требует созыва военного суда и, когда ему в этом отказывают, подает в отставку. В тот же день он облачается в свой мундир Английского капитана. Получив бумагу об отставке, составленную в недостаточно почетной форме, он ее возвращает обратно, и ему выдают другую, которая его удовлетворяет. Как раз в это время, когда ему уже наскучили неблаговидные происки со стороны графа Ивана Чернышева, он получает от последнего приглашение, написанное в притворно-вежливой форме. Он разрывает письмо на мелкие кусочки и, возвращая их адъютанту, просит передать графу Чернышеву, что они люди настолько различные, что не могут обедать вместе. Этот ответ, как говорят, был написан, получен и прочитан. Этот случай навел меня на мысль, что Перро может дать мне самые точные подробности о Русском флоте. Я получу таковые, если будет возможно, и о пехоте; что же касается милиции, мне известно, что там развито мошенничество и что каждый солдат стоит средним числом около 200 рублей своей деревне. Закончу это объемистое письмо сообщением новости, которую только что узнал: речь идет о закупке 400000 пудов конопли для Франции на сумму 600000 рублей.

5-го Апреля 1776 г. При Дворе был назначен прием в честь праздника Конногвардейского полка. Императрица появилась в мундире и публично обедала с офицерами полка. Пили за здравие при пушечных выстрелах, что многих ввело в заблуждение, так как со дня на день ожидают разрешения от бремени Великой Княгини, которое будет возвещено тем же путем. Я сидел в это время у госпожи Нелединской и попал впросак, как и другие, хотя только что вернулся из дворца, где видел всю церемонию.

8-го Апреля 1776 г. В Субботу утром осматривал я производство Гобеленовых ковров, сотканных по образцу Савонерских. Во главе этого учреждения находится Итальянец Брессан. Я беседовал с ним, и он сообщил мне, что на этой фабрике работает 200 человек. Я их не видел, но заметил две громадные комнаты, имеющие по двадцати окон с каждой стороны, где в большом порядке расположены [57] станки с тем расчетом, чтоб хозяин из середины зала мог охватить взглядом все, что делается вокруг. Мне показали несколько образцев вышивок, которые мне не понравились. Лица на них, в смысле очертаний и цветов, исполнены очень плохо; оказывается, что эти работы стоят очень дорого. Постараюсь узнать об этом более подробно. Брессан, стоящий во главе этого предприятия, не очень искусен в этом деле; его познания, кажется очень ограничены, но он болтлив, ловок и льстив, что вполне достаточно для достижения успеха.

Многие спрашивали меня относительно здешних мехов. Очень ошибочно предположение, что они здесь дешевы. Правда, что они лучше Французских, но сшиты не так хорошо как в Париже. У меня явилось желание получить точную расценку собольих, куньих и горностаевых мехов разного достоинства, и г. Рэмбер дал мне следующую: соболи от 10-100 р. за пару; обыкновенная куница от 90 коп. до 9 р. пара; партия горностаевых шкурок в 40 штук от 8-16 рублей.

9-го Апреля 1776 г. Принц Генрих привез ленту Черного Орла Потемкину, который через барона Нолькена хлопотал на днях о получении таковой из Швеции. Не думаю, чтоб ему было в этом отказано, в виду того, что он уже имеет ленты Дании и Пруссии. Мне кажется, что было бы даже небезопасно отклонить его вследствие зародившихся неудовольствий между обоими дворами. Отказ был бы, пожалуй, принят с радостью, как предлог для разрыва, который является в данный момент нежелательным.

10-го Апреля 1776 г. Сегодня опять беседовал я с Пиктэ. Он мне рассказал свою историю. Пиктэ – Женевец. Ему пришлось покинуть родной город, когда ему недоставало всего одной недели до 30-и лет – возраста, необходимого для права вступления в «Союз Ста». Вследствие того, что эта задержка заставила его потерять несколько лет, он отправился в Париж и там условился с одним Русским, фамилии которого я не помню, предпринять совместное трехлетнее путешествие. Они должны были встретиться в Вене. По прибытии туда, его спутник получил от своего Двора назначение исполняющего должность секретаря посольства, в виду того, что графу Ивану Чернышеву предстояло ехать на сейм. Пиктэ получил новое предложение – остаться при молодом человеке в качестве его первого секретаря, которое он и принял. Тогда-то он и познакомился с князем [58] Орловым и спустя некоторое время приехал в Россию. Здесь он встретился с негоциантом Маньяном, на сестре которого женился и вступил в товарищество в его небольшом торговом деле, в котором участвовал некий Демарест, впоследствии дурно поступивший с ними обоими. Этот Демарест предложил им заняться поставкою материи, от чего Пиктэ отказался, имее в виду табачное дело, на которое Маньян получил привилегию. Демарест отправился в Париж, ухитрился вовлечь в свое предприятие Маньяна, жившего там, и возвратился оттуда с материями, привезенными контрабандою, под которые Маньян из Парижа дал ему 200000 франков. Ему удалось склонить в свою пользу Петербургского Маньяна, а Пиктэ, без всякой личной выгоды, помогал им сбывать товары при Дворе. Вскоре мошенничества, сделанные на таможне, были раскрыты, и Демарест был заключен в тюрьму, где он сознался в подделке печати Императрицы, которую ставил на провезенных без пошлины материях. Тогда подозрение пало на Пиктэ, который был совершенно невиновен. Такова история злоключений Пиктэ.

Вместо большого состояния, которое он имел возможность нажить, ему едва удалось скопить 544 ливров годового дохода. Его единственное желание – довести эту сумму до 100 пистолей, и этой цифры, по его словам, ему было бы вполне достаточно. Он намерен возвратиться во Францию, искать там места секретаря при каком-нибудь правителе провинции или должностном лице. Я обещал похлопотать за него у г-жи де Вержень, за что он, в свою очередь, предложил дать мне все желаемые сведения о здешней стране. Мы напишем обстоятельное и последовательное сочинение о России, за которое примемся с большим усердием.

13-го Апреля 1776 г. Накануне Пасхи, дорогой брат, здесь так же, как и накануне Рождества, бывает полунощная служба. Императрица отправляется в дворцовую придворную церковь. Приходится в продолжение двух-трех часов стоять на ногах, и последнее обстоятельство побудило меня поступиться моей любознательностью. В конце службы со словами: «Христос Воскресе» каждый имеет право поцеловать любую женщину. Императрица христосуется в этот день со всеми часовыми, стоящими по пути во дворец. По возвращении она наливает вина окружающим, и все разговляются, как в день Рождества. На другой день полагается делать визиты, как в первый день Нового Года. Простой народ, христосуясь, обменивается яйцами и не упустит случая поступить также и с вами, чтоб, получив на чай, иметь [59] возможность выпить за ваше здоровье. В обществе также распространен обычай давать друг другу разрисованные и разукрашенные яйца. Прусский принц Генрих прибыл сюда в Субботу вечером. Ко Двору он представился только в Понедельник, а сегодня все были приглашены к нему. Он поместился на Невском проспекте во дворце Воронцова. Этот принц пользуется репутацией справедливого, гуманного, очень воинственного и умного человека. Он принял гостей с непринужденною любезностью. Он небольшого роста, одет в Прусский городской костюм; у него неприятный взгляд: но его духовная сторона настолько преобладает над внешностью, что заставляет забывать все недостатки последней.

18-го Апреля 1776 г. Опять беседовал с Пиктэ. Мы говорили об одном бале, на котором он присутствовал одновременно с Императрицей. Он утверждает, что это было в год коронования, в доме графа Ивана Чернышева. Предполагалось, что сей последний принимал участие в каком-то заговоре, и Екатерина II, остерегавшаяся его, но не желавшая выдать своей боязни, отправилась, согласно приглашению, к нему на костюмированный бал, приказав всем сопровождавшим ее иметь оружие под их домино. Пиктэ был в их числе, и ее Императорское Величество собственноручно угощала его конфетами. Он был в то время в близких отношениях с графинею де Брюс, большим другом Императрицы, которая была на несколько месяцев моложе графини, чему верилось с трудом.

Вечер провел у князя Куракина, где очень весело поужинал в мужском обществе. Там был граф Шереметев, который мне много говорил о Порталисе и возбудил во мне недоверие к этому молодому человеку.

19-го Апреля 1776 г. Императрица подарила принцу Генриху пуд ревеню. Ты знаешь, мой друг, что сей последний считается лучшим в Европе и представляет собою отрасль промышленности России.

21-го Апреля 1776 г. Говорят, что принц Генрих хитрит. По словам г. де Жюинье он старается отдалить графа Андрее от Великого Князя. Я передал об этом графу Андрею и сообщил об упреках, которые делают ему по поводу его поведения. Он дал мне на это в высшей степени рассудительный, благородный и философский ответ, прибавив, что, презирая интриги, он вовсе не намерен возражать тем, кто строит [60] против него козни. Я оспаривал его мнение, говоря, что он выказывает высокомерие, не желая оправдаться в глазах своего Князя, который, по молодости, может легко поддаться обману. Он отнесся со вниманием к моим словам и, кажется, был ими очень тронут.

22-го Апреля 1776 г. Звезда Потемкина меркнет. В Москве произошло событие могущее поколебать его положение. С прежнею силою возобновляются разные неурядицы. Орловы, и в особенности князь, пользующиеся большой милостью, легко могут повредить ему. Я уже писал тебе о болезни князя Орлова и о возникшем подозрении, что причиною ее было отравление. Вчера опять зашел об этом разговор, и меня уверяли, что Григорий был отравлен на ужине у обер-шталмейстера Нарышкина. Последний происходит из древнего рода; но это совершенно безхарактерный человек, склонный к лести и подлости. Императрица и весь Двор прозвали его дураком. Он принадлежит к разряду тех людей, о которых не принято отзываться дурно за невозможностью сказать о них что нибудь хорошее.

23-го Апреля 1776 г. Не могу сообщить тебе ничего нового о Великой Княгине, которая все еще не разрешилась от бремени. Говорят, что, благодаря этому запозданию, отсрочивается падение Потемкина. По словам графа де Брюля, Императрица поручила князю Орлову передать Потемкину приказ оставить Двор и удалиться в свою губернию. Все были бы этому очень рады. Его не любят за высокомеpиe, которое он не стесняется выказывать даже в присутствии Государыни. В день Пасхи между ними произошла непристойная сцена по поводу его отказа в исполнении какой-то просьбы Императрицы. Орлов пользуется полной благосклонностью Екатерины II, которая считает его своим настоящим другом, и он вполне довольствуется этим положением в ее сердце. Императрице же нужен любовник, и она изберет его в лице Завадовского. Говорят, что последний не получит никаких иных прав, если только возможно допустить, что Государыня откажет в них тому, кто будет господствовать над нею, как любовник.

Я беседовал с графом де Брюлем о Разумовском. Он делает ему все те же упреки по поводу Великого Князя, которого граф Панин заставил отвернуться от разумных людей, какими он его окружал, например господин Эпнин ²³, человек большего ума [61] (хотя и льстец, как я узнал впоследствии) и другия лица более достойные, нежели г.г. Николаи и Ла-Фермьер, приближенные к Князю графом Андреем. Впрочем, Ла-Фермьер обладает большими познаниями, нежели можно предположить; но его наружность педантичного философа меня отталкивает. Графа Андрее обвиняют в том, что он приблизил к Великому Князю некого Дюфура, бывшего раньше камердинером, а затем секретарем, к которому Великий Князь относится до такой степени благосклонно, что, по словам графа де Брюля, этот ничтожный любимец позволяет себе подтрунивать над другими. С другой стороны я слышал, что на этого Дюфура указал Великому Князю граф Панин, и что он состоит при его особе уже 14-15 лет. Его привязанность к Великому Князю и заботливость, с которою он ухаживал за ним во время его последней болезни, являются причиною такой к нему благосклонности. Я заключаю из этого случая, что нужно пропускать мимо ушей добрую половину того, что говорят на счет некоторых лиц.

В одном из моих писем я уже, кажется, писал тебе о г. Пушкине, Русском посланнике в Англии. Поговаривают о назначении его на место г. Симолина. Этот выбор указывает на миролюбивые виды России. Г. Пушкин человек умный, прямой и простой. Своими манерами он напоминает графа де Верженя. Я считал бы его вполне честным и откровенным, еслиб меня не предупредили, что он истый Русский.

25-го Апреля 1776 г. Пиктэ находит, что как России, так и Франции было бы выгодно иметь два торговых дома в Париже и Лионе для различных товаров, выписываемых сюда. Русские не были бы так часто обманываемы коммиссионерами, к посредству которых они прибегают, а Французские купцы не теряли бы так много благодаря банкротствам, сумма которых, как говорят, достигает, считая с начала этого столетия, 25-и миллионов фунтов.

Относительно торговли, сильно поговаривают о привилегиях в пользу Испанцев, о которых г. де Ласси ходатайствует перед графом Панином. Суть их заключается в требовании, чтобы торговые споры разбирались Коммерц-Коллегиею, а не судебными ведомствами и чтобы торговые сделки совершались на тех же условиях, как с Англичанами, которые расплачиваются на половину рублями и на половину рейхсталерами, что составляет разницу в полтора процента на 100, тогда как другие обязаны платить полным рублем. [62] Если Испании удастся получить эту привилегию, Франция не замедлит обратиться с таковою же просьбою к России.

В моем последнем письме к тебе или, быть может, к матушке, я упоминал о беременности Великой Княгини; разрешение ее запоздало на целый месяц, и только в прошлую Субботу она почувствовала приближение родов. На другой день Императрица не показывалась с утра, так как была у Великой Княгини. С минуты на минуту ожидали пушечных выстрелов, так как, по установившемуся обычаю, полагается возвещать тремя стами выстрелов рождение князя и 150-ю рождение княжны; но ни на другой, ни на третий день ничего не было слышно. Начали беспокоиться, потому что Вторник считался последним сроком ее разрешения. Я виделся в этот день у графа Ивана Чернышева с принцем Генрихом, который сообщил, что Императрица уведомила его утром, что нет оснований для беспокойства, так как положение ребенка вполне правильно и т.п. На другой день, в Среду, я обедал у князя Щербатова, где мне сказали, что ребенок мертв, но Великая Княгиня все еще не разрешилась, что она очень страдает, и жизнь ее в опасности. Я очень боюсь чтоб ее положение не ухудшилось, и все тревожатся за ее судьбу. Увидим, что принесет завтрашний день.

Сегодня вскрылась Нева. Это событие по случаю болезни Великой Княгини не сопровождалось на этот раз пушечною пальбою. Обыкновенно стреляли из крепости, комендант которой переезжал реку в шлюпке, чтоб сообщить эту новость Императрице, которая, в свою очередь, вручала ему известную сумму денег.

Пятница, 26-го Апреля 1776 г. ²⁴ Не без основания, друг мой, так беспокоились о Великой Княгине. Несчастная скончалась сегодня, не разрешившись от бремени. Она пала жертвою невежества, вернее, варварства этой нации; если принять верными предположения, которые делаются многими, то следует отнестись к ним снисходительно в стране, где преступления так обычны. При ней находилась плохая акушерка из Страсбурга, занимающаяся своим ремеслом только полтора года, а до того времени не применявшая его к делу. Говорят, что она была взята по рекомендации Крузе, лейб-медика Его Высочества. Крузе, племянник известного Боэргаве; он ненавидит свою специальность и занимается фабричным производством; знания его сводятся к теории, почерпнутой из [63] рукописей его дяди. Эта акушерка, с его согласия, потребовала для совещания еще доктора, но только в Понедельник хирург Тоди, после исследования, предложил наложить акушерские щипцы. Может быть, применение сих последних и оказалось бы спасительным, не смотря на то, что накануне еще был осмеян другой врач, высказавший мнение, что в положении Великой Княгини он усматриваете нечто угрожающее. Но, не взирая на заявление Тоди, операция была отложена до Среды, четырех часов вечера. Он же и делал операцию, которая, по словам одних, продолжалась четыре, а других, восемь часов. Наконец, Великая Княгиня потребовала отдыха, который был для нее необходим после таких ужасных страданий; она была перенесена на постель, и близкие, окружавшие ее во время операции, удалились, изнеможенные от усталости. Я забыл тебе сказать, что в начале Императрица напугала акушерку, сказав ей, что за исход болезни она является ответственною. В ту же ночь с Среды на Четверг был призван Моро, пробывший шесть часов сряду и не видавший больной. Ему только были передаваемы некоторые указания, на основании которых он высказал свое мнение. Императрица решила спросить по этому поводу мнения Сената, и брать на себя ответственность за успех. Был вызван епископ Платон, который, по уставу Русской церкви, предложил ей исповедываться; но Великую Княгиню трудно было ввести в заблуждение: она прекрасно понимала свое положение, с радостью приняла предложение и прибавила, что вполне сознает, что смерть уже близка, безропотно покоряется воле Божией и если сама не заводила речи о смерти, то только потому, что не хотела усиливать беспокойства в окружающих. Покончив с религиозной обрядностью, она выразила желание еще раз всех повидать и проститься с каждым в отдельности, давая приложиться к руке по установленному в России обычаю. Мужественно перенесла она эту трогательную, полную глубокой грусти, сцену прощания, каждому сказала несколько соответственных слов, как например князю Куракину: «Если имеете что нибудь передать вашей матушке, я беру это на себя, т.к. в очень скором будущем увижусь с ней ²⁵». После этого она довольно долго беседовала с Императрицей наедине, о ней лично, о России и Дворе, добавив, что есть вопросы, которые дозволяется затрогивать только на смертном одре, поэтому она считает себя в праве это сделать. Также наедине она беседовала с Великим Князем, но перед тем, в присутствии [64] других, она увещевала его позабыть ее поскорее и жениться на другой для блага его государства и многочисленного народа. Существует даже предположение, что она указала достойную себе преемницу. Это умилительное увещевание, без напыщенности и естественное, глубоко потрясло всех присутствовавших, и рыдания раздались около несчастной умирающей княгини. Наконец, в Пятницу утром принц Генрих Прусский направил к ней своего врача, и она долго беседовала с ним о Берлине, как совсем здоровая. Новый доктор ничего не предпринял: время ушло, к Кесареву сечению приступить не решалась Императрица, так как повторяла, что ответственность за исход болезни лежит на них. Антонов огонь распространился. Однако Княгиня встала с постели, перешла в кресла и сказала своему доктору: «Я чувствую, что смерть моя наступит вечером, т.к. я не разрешилась от бремени». После этого она легла в постель, урывками разговаривала о самых маловажных предметах, о выступлении реки из берегов, об удовольствии катанья в лодке. Смрадный воздух уже распространился в комнате, и Великого Князя не впустили к больной, хотя она усиленно, за несколько часов до смерти, призывала его и Императрицу; последней она просила передать записку с перечнем лиц, которых поручала ее благосклонности. Горничная-немка, привезенная ею из Дармштата, и Дюфур, камердинер Великого Князя, не покидали ее до последней минуты.

По словам графа Разумовского кончилась она в пять часов без восемнадцати минут. В шесть часов я уже был у него. Он только что лег. Камердинер его доложил, что он уже в постели, но тем не менее, я был принят. При виде меня он горько заплакал. Мы поцеловались, и я, в свою очередь, не мог удержаться от слез. «Какой ужас, какое несчастие, воскликнул он, ты не знаешь, друг мой, кого мы теряем в ней». Я старался его успокоить, и мы продолжали разговор на ту же тему. «Сколько силы воли и душевной доброты она проявила», прибавил Разумовский, «она старалась нас всех успокоить. Перед смертью она беседовала со всеми поочередно; я пользовался всегда ее расположением, и был последним, с кем она говорила». «Когда-нибудь свидимся», сказала она мне в утешение. «Мы не можем не свидеться». Он заплакал снова. В эту минуту вошла его сестра, и я оставил их вдвоем. Через час я возвратился, но его уже не застал. Г-жа Загряжская его увезла к себе. Я привез соли, которые просил ему передать. Описываю тебе, друг мой, необыкновенно горестное событие, которому лично глубоко сочувствую. Великому Князю пустили [65] кровь, и с матерью в визави они отбыли в Царское Село. Потемкин и г-жа Брюс последовали за ними. Князь Орлов нагнал их верхом. Меня уверяли, что Потемкин накануне, или за день до злополучного события, в то время, когда мы все обливались слезами, играл в вист и проиграл три тысячи рублей. Вообще горе в этой стране очень непродолжительно. Что касается до меня, то еще долго я сохраню в моей памяти воспоминание об этой редкой Княгине и сожаление, которое она сумела оставить по себе.

27-го Апреля 1776 г. Посылал сегодня утром к графу Андрею Разумовскому; мне просили передать, что он еще болен и намеревается отправиться в Царское Село, как только будет чувствовать себя легче. Эта неизвестность побудила меня навестить его; но я не застал его дома: оказалось, что он только что уехал, чему я был искренно рад. Ла-Билло, у которого я сегодня был, сообщил мне, что, по настоянию его сестры Загряжской, ему пустили кровь, вследствие чего он только сегодня утром, а не вчера, мог отправиться в Царское Село. Последнее обстоятельство подало повод к распространению невыгодных слухов на его счет, которые не преминули распустить его враги. Заявляют, например, что граф Андрей горюет так сильно потому, что утратил свою возлюбленную; прибавляют, что, будучи Москве, Императрица предупреждала Великого Князя о том, что граф Разумовский сделал его рогоносцем ²⁶. Если бы все это имело за собой какие либо основания, не было бы ничего удивительного в стараниях отдалить Великого Князя от графа Андрея, но эта недостойная клевета доказывает еще раз, что принц Генрих, как я уже писал тебе, задался этой целью. Он ни на минуту не покидает Великого Князя со времени его несчастия и сумеет извлечь для себя пользу из этого прискорбного случая. В данную минуту он находится с ним в Царском Селе. [66]

Мне хорошо известно, говоря между нами, что Великая Княгиня отдавала Разумовскому предпочтение пред многими другими: я даже не исключаю предположения, что между ними существовала теплая и нежная дружба, что мне кажется вполне естественным, так как оба они молоды и достойны любви. Но только при таком коварном и развращенном Дворе могут подозревать что нибудь дурное в самых чистых отношениях. По словам Ла-Билло совершенно ошибочно предположение, будто г-жа Загряжская так сильно любит своего брата. ее большая привязанность к нему появилась с той минуты, как граф Андрей попал в милость; прежде не замечалось ничего подобного и часто, несмотря на свою хитрую политику, у нее прорывалось по отношению к нему проявление неуместной досады; она всегда находит повод упрекать его и терпеть не может, когда он посещает нас. Ей безусловно не нравится моя дружба с графом Андреем, но мне это совершенно безразлично.

Обедал сегодня с Моро, сыном Моро из «Hotel-Dieu», очень искусным хирургом. Он не захотел присутствовать при вскрытии тела Великой Княгини из боязни высказать слишком откровенно свое мнение перед придворными докторами и хирургами, решившими, что Великая Княгиня, благодаря своему сложению, никогда бы не могла разрешиться от бремени ²⁷. Моро не был приглашен на это вскрытие, но к нему приходили с целью выпытать его мнение, он счел нужным держаться на стороже и хорошо сделал. Мне же (а я его ни о чем не распрашивал) он сказал, что изложил свои соображения по этому поводу в письме во Францию и что он считает придворных докторов и хирургов несведущими ослами. Смерть Великой Княгини должно рассматривать, по его словам, как несчастие, которое можно было предотвратить. Удивительно, по правде сказать, что даже по отношению Великой Княгини не могли уделить большей заботливости и попечений. Тяжелая вина относительно ее, которая была так добра и так любима, лежит на совести этой страны. Народ очень негодует, он горько оплакивает ее и ожесточается. В лавках приходится слышать такие замечания: «молодые женщины умирают, а старые бабы живут». К князю Орлову пришла толпа мужиков, чтоб узнать, достоверно ли известие о смерти Великой Княгини; получив утвердительный ответ, они горько [67] заплакали. Этот порабощенный народ любит своих властелинов. В Англии, где народ свободен, он ненавидит своих королей; Французы, не знающие рабства, обожают своих повелителей. Кто сумет разобраться в этом чувстве? Вечером, у Бемеров, я встретил доктора принца Генриха. Этот доктор был приглашен Императрицею к вскрытию тела Великой Княгини. Он повторил те же доводы, которых следует ожидать от Двора, но заявил, что Великая Княгиня должна была разрешиться мальчиком. Говорят, что громадный ребенок имел 23 дюйма длины и 8 дюймов в плечах.

28-го Апреля 1776 г. Должен отдать справедливость некоторым лицам, которые, судя по их душевным качествам, совершенно не похожи на Русских. К их небольшому числу принадлежит госпожа Нелединская ²⁸, которая заболела, узнав об этом событии. Я видел ее сегодня, и Великая Княгиня была единственной темою нашего разговора. Нам вспоминались отдельные случаи, при которых она беседовала с нами с свойственными ей добротою и благородством. Никогда не забуду тех трех случаев, когда мне пришлось ужинать с нею за одним столом, два раза у нее и один у графа Ивана Чернышева, где я участвовал в домашнем спектакле, и всех тех милых слов, которые она мне тогда сказала. Госпожа Нелединская была особенно любима ею и имела много случаев наблюдать ее в близкой обстановке, испытать на себе ее доброту и любоваться картиной взаимной любви между нею и Великим Князем, который никогда иначе не называл ее, как: «моя дорогая жена». И люди хотели осквернить такой трогательный и достойный союз, который, несмотря на все старания, смела расторгнуть только одна смерть! Госпожа Нелединская – внучка известной Лопухиной, публично наказанной кнутом при Елисавете за вырвавшееся у нее неуместное замечание. Она была красивой молодой женщиной, в нее влюбился министр Двора и предложил ей руку при выходе из театра; кто-то шепнул, что это могло повредить ей в глазах Государыни, на что Лопухина сгоряча ответила: «Как она, имеющая 1000 любовников, может запретить мне иметь одного?» Эти слова и были причиной ее несчастия.

В народе ходит молва, что причиною смерти Великой Княгини является то обстоятельство, что не служили молебнов о ее здравии, и что ее лечили доктора, к тому же иностранные. В Русском народе [68] держится поверие, что при родах помогать женщине может только женщина и притом непременно Русская. Это убеждение очень неблагоприятно для принца Генриха. Народ утверждает, что во время своего первого путешествия он привез в Москву чуму, а теперешний его приезд ставят в связь с кончиною Великой Княгини.

Это еще не все. Мой аббат Паскини предвидел смерть Великой Княгини посредством кабалистики, как и то, что долженствовавший появиться на свет младенец мальчик.

30 Апреля 1776 г. Меня очень обеспокоило сообщение графа де Брюля. Ходят слухи, что Великий Князь заподозрил любовь своей супруги к Разумовскому; что он сказал об этом две недели тому назад князю Гагарину, прибавив: «Подожду еще немного; надеюсь, что это безумие скоро пройдет». Говорят, что, незадолго до кончины своей, Великая Княгиня во всем созналась мужу, который, под впечатлением бесед с нею, беспрестанно что-то писал в последния минуты ее жизни. В день ее кончины он выказал необыкновенную твердость. От общего внимания не укрылось то обстоятельство, что князь Гагарин остался в Царском Селе, тогда как граф Андрей оттуда уехал. Принц Генрих не покидает Великого Князя и, кажется, оправдывает высказанные мною Разумовскому подозрения относительно его планов. Не знаю, дорогой друг, насколько достоверны слова графа де Брюля; но он уверял меня, что Великий Князь открылся нескольким лицам, в том числе, кажется, фельдмаршалу Румянцеву. Меня удивляет поведение Великой Княгини; она была умна. Что касается до Великого Князя, это лишний раз подтверждает его крайнюю безхарактерность, в которой я никогда не сомневался.

1 Мая 1776 г. Ко мне зашел сегодня граф де Брюль, и мы с ним отправились к графу Андрею, которого я нашел очень угнетенным. Так как мы были не одни, то нам не удалось поговорить по душе. Он успел только сказать мне, что, оставаясь в Петербурге и не имее возможности ехать в Царское Село, он не видел никого из знати; что сестра его настояла на том, чтоб он перебрался к ней, на что он согласился под условием, чтоб ему была предоставлена полная свобода. Он заявил, что будет очень благодарен, если я навещу его и что ему бы очень хотелось вместе прогуляться. Мне было бы очень приятно побеседовать с вами, прибавил он, когда граф де Брюль вышел. Мы условились о времени прогулки на другой день, [69] и он просил меня никому не сообщать, что я увижусь с ним наедине.

---

Комментарии

1. Они помещены в «Русском Apxиве» 1874 года, переведенные c Английского г-жею Келлерман. П.Б.

2. См. о том нашу статью в «Русском Архиве», 1906 г., вып. 12.

3. Не знаем, сохранилась ли в синодальном apxиве брачная запись; ее надо искать в бумагах конца 1774 или начала 1775 года. Очень может быть, что тогда же Потемкин сделал какое-либо приношение в церковь конногвардейского полка, в котором началось его поприще. П.Б.

4. Предшественник маркиза Жюинье. П.Б.

5. Военный агент при Русском дворе, известный позднее масон. П.Б.

6. По Камерфурьерскому журналу видно, что Екатерина в этот Успеньев день приезжала в Москву из Царицына и после обедни приняла Французского посланника Дюрана, уезжавшего из Poccии и его заместителя маркиза Жюинье. П.Б.

7. Секретарь маркиза Жюинье. П.Б.

8. Александра Невского. Дневник ведется по новому стилю. П.Б.

9. Испанский посол. П.Б.

10. Это была Француженка, любовница г-на Соловова.

11. В этом году вместо дневника, мы имеем письма Корберона во Францию к брату, к матери и к знакомым.

12. Может быть предок столь известного Москве книгопродавца Владимира Ивановича Готье. П.Б.

13. По Камерфурьерскому журналу, Екатерина в ночь с 23 на 24-е Декабря возвратилась из Москвы, где она провела почти целый год. П.Б.

14. Это графиня Анна Родионовна, племянница одного из пособников Екатерины II-й П.Б. Пассека. П.Б.

15. «Гозяйка здешни мест не терпит принуждение». Эта запись под стеклом, кажется, и по сию пору у входа в эрмитажный театр. П.Б.

16. Софья Алексеевна Вахтмейстер († 16 февр. 1777). П.Б.

17. Не верно. П.Б.

18. Тут конечно спутано. Граф Андрей Разумовский был адъютантом графа Петра Ивановича Шувалова. П.Б.

19. Не Петром III-м, а Елисаветою. П.Б.

20. Григорий Николаевич Теплов, статс-секретарь.

21. В 1763 году Екатерина назначила этого Вомаля к Потемкину для его обучения, и он пробыл у него секретарем до 1785 г., когда уехал во Францию. П.Б.

22. Т.е. к Л.А. Нарышкину. П.Б.

23. Не Репнин ли? Или, может быть, Эпинус? П.Б.

24. Дальнейшие письма писаны к брату, и потому слова: к тому же, опускаются. П.Б.

25. Относится к княгине Елене Степановине Куракиной (рожден. Апраксиной), которая умерла в 1769 году. П.Б.

26. Последние историки Екатерины II и Великого Князя Павла признают справедливость этих слухов. Граф Андрей, большой друг Великого Князя, был действительно любимцем Великой Княгини. Он был подкуплен Французским и Английским посланниками, желавшими добиться разрыва отношений между Россией, Австрией и Пруссией, и от них-то Разумовский имел большую часть своих доходов. Он склонил на сторону Бурбонов Великую Княгиню, имевшую явное влияние на своего мужа. Тем не менее, предостережение, сделанное пo этому поводу Екатериной II-й сыну, не произвело на него должного впечатления, в виду того, что Императрица и Великая Княгиня находились по некоторым причинам в разладе, и Великий Князь мог поверить измене жены только после ее смерти. Екатерина II-я подозревала в своей невестке страстное желание царствовать.

27. Екатерина писала, что Великая Княгиня на смертном одре призналась ей, что когда она была девочкою, ее возили в Париж к хирургу, который нашел, что спинная кость у нее искривлена. В одном письме Екатерина начертила даже это искривление. П.Б.

28. Настасья Николаевна, рожд. гр. Головина, мачиха поэта Ю.А. Нелединского-Мелецкого. П.Б.