Дневник путешествия Энгельбрехта Кемпфера по России в 1683 г.¹

Имя Энгельбрехта Кемпфера (1651-1716) — географа, натуралиста и медика было хорошо известно в России и других странах Европы еще в начале XIX в., когда выдержки из его дневника опубликовал Фр. Аделунг ². Знакомство историков советского времени, не избалованных иностранными источниками, с трудом немецкого энциклопедиста второй половины XVII-начала ХVIII в. состоялось в 1975 г. благодаря публикации А. Г. Маньковым записей в дневнике неутомимого наблюдателя относительно персидского похода Степана Разина ³.

Славу этнографа и географа, в том числе и России второй половины XVII в., закрепляет нынешнее шеститомное издание трудов Э. Кемпфера ⁴, предпринятое по инициативе Д. Хаберланда коллективом немецких ученых ⁵. Но прежде, чем говорить о 6-м томе сочинений Кемпфера, включающем дневники его путешествия из Швеции по России на юг и восток — в Персию, следует сказать об авторе этого дневника.

Уроженец вестфальского г. Лемго, выпускник гданьской гимназии 1673 г., студент Альбертины в Кенигсберге с 1677 г. и Упсальского университета с 1681 г. обратил на себя внимание знаменитого историка права Самуила Пуфендорфа, который и рекомендовал молодого медика и географа в посольство Людвига Фабрициуса в Персию, покинувшее шведскую столицу 20 марта 1683 г ⁶. По окончании азиатских странствий Кемпфер поступил на службу к графу Фридриху Адольфу фон Липпе в качестве лейб-медика, что немало задержало обнародование его [208] дневниковых записей. При жизни ему удалось издать лишь «Пять тетрадей экзотических красот» ⁷, посвященных описанию Японии.

Если длительные и утомительные путешествия, в том числе в Японию, не повредили Кемпферу, то судьба дневника сложилась менее удачно. На пути в Японию дневник оказался подмоченным и настолько основательно, что на некоторых страницах текст был смыт полностью ⁸, чернила расплылись, а на большинстве, к сожалению, практически не осталось ни одного листа без утрат разной величины.

Героический труд по расшифровке, а порой и разгадке сохранившегося текста взял на себя М. Шиппан. В результате длительных десятилетних усилий он восстановил чтение тех фрагментов, где буквы были еще видны. В подстрочных примечаниях издатель поместил палеографические заметки, указав авторские дополнения, его подчеркивания, исправления, число нечитаемых знаков и слов, а также дополнения издателя. Хотелось бы подчеркнуть и другую трудность, вставшую на пути современного Шампольона. Автор пользовался двумя языками — немецким, при этом Кемпфер не был последователен в выборе верхненемецкого и латынью в разном соотношении, чередуя их не отдельными фрагментами, а даже словами. И угадать, на каком языке написано следующее слово, от которого остается небольшой фрагмент, не всегда легко ⁹. Однако к концу рукописи преобладает латынь, в которой Кемпфер широко употреблял не только обычные сокращения, но и значки для обозначения дней недели, денежных единиц, мер длины и веса и т.д. Издатель блестяще справился и с этим препятствием.

Снисходя к резко понизившемуся за XX век уровню знания латинского языка не столько в Германии, сколько в России, М.Шиппан тщательно переводит отдельные слова, выражения и фрагменты текста в комментариях. Пользование ими облегчено сплошной нумерацией строк в тексте дневника и в комментариях. Рецензируемый том включает огромную библиографию и указатели. Пожалуй, можно посетовать лишь на отсутствие списка транслитерированных русских слов (однако тема знания русского языка обсуждена во введении). Есть и некоторые замечания по поводу указателей. В них составитель внес имена и географические наименования в современной транскрипции, указав в скобках написания Кемпфера ¹⁰, что несколько затрудняет поиски названных путешественником мест и лиц. В географическом указателе, на наш взгляд, не хватает названий народов, что в особенности важно для полиэтничного региона, население которого не имело собственной государственности. Не помешал бы и предметный указатель.

С точки зрения археографии том подготовлен безупречно. Он содержит подробнейшее описание рукописи, хранящейся в рукописном отделе Британского [210] музея в коллекции английского собирателя и натуралиста Х. Слоана, приобретшего ее и другие произведения Кемпфера у его племянника. Дневник составляет часть тома, включающего записки на музыкальные темы (Кемпфер играл на лютне), зарисовки Девичьей горы у Самары и города Свияжска с сообщениями об отправке копий рисунков Николаасу Витсену, часть которых тот включил в свой текст. Здесь же находятся заметки о России (географические подробности о средней Волге и населявших ее народах, в частности, черемисах-чувашах), пище ее обитателей, царском этикете. Замыкающий том список правивших в России Романовых завершается карандашной припиской о приходе к власти в 1730 г. императрицы Анны Иоанновны, что М. Шиппан оценивает, как чью-то попытку издать рукопись.

Палеографическое исследование рукописного тома М. Шиппаном обнаружило, что за исключением помет на рисунках Коломны, Мурома и Макарьевского монастыря весь том написан самим автором, однако не совсем одновременно. В некоторых случаях он оставлял пустые места, дабы вписать туда имена или географические названия, что ему удавалось сделать далеко не всегда. Среди маргинальных пометок имеются отсылки к третьей части рукописи, созданной позднее. Что касается метода ведения дневника (впрочем, издателя это не интересовало), то представляется такая картина: автор первоначально записывал собственные впечатления, затем сверял их с сочинением Олеария и позднее записывал образовавшиеся при этом уточнения и дополнения. Поэтому иногда ему приходилось возвращаться к тем же сюжетам, о которых он уже писал.

М. Шиппан подробно рассказывает о трудном пути научного наследия Э. Кемпфера к читателю. Уже в 1722 г. анонимный автор сочинения о прутском походе Петра I сетовал на то, что труд Кемпфера так долго оставался в рукописи. Секретарь Королевского общества, доктор медицины и физики Мортимер Кромвель в первой трети XVIII в. перевел на английский семь листов дневника Кемпфера, посвященных восстанию Разина. Оригинальный текст перевода тогда же был привезен в Россию и оказался в архиве МВД, откуда и был извлечен А. Г. Маньковым спустя почти 250 лет.

Японским сочинениям Кемпфера повезло больше. В 1773, 1788 и 1789 гг. профессор Московского университета Й.-Г. Рейхель издавал «Историю Японии» Кемпфера без указания имени автора. Упомянутый в начале рецензии Фр. Аделунг опубликовал часть дневника, относящуюся к записям, сделанным в Центральной России, и завершающуюся описанием приема шведского посольства царями Иваном и Петром, по копии анонима, заказанной Н. П. Румянцевым. Однако Фр. Аделунг воспроизводил не самую копию, но издал переводы текста на немецкий и русский язык, сохранив погрешности чтения рукописи анонимным копиистом, а некоторые произвольно заменив.

Следующая попытка обнародовать ценнейший источник была предпринята много лет спустя, в 1968 г., К. Мейером-Лемго. Преподаватель гимназии надеялся, что сумел точно передать текст дневника. Но он не выделил в публикации ни собственные комментарии, ни примечания Кемпфера, заключенные последним в скобки, заменил трудно читаемые места собственным пересказом, далеко не всегда при этом понимая смысл текста.

Обобщение и анализ предшествующего опыта позволили М. Шиппану точнее сформулировать задачи собственного издания и его принципы. Он проявил не просто учтивый интерес к автору дневника, но и определил тип созданного им памятника, как сочинения неофициального характера (отсюда многочисленные резкие выражения и характеристики, не приличествовавшие, по мнению Фр. Аделунга, ученому, но давшие современным исследователям материал для понимания проблемы своего и чужого), собрания собственных наблюдений и впечатлений, [211] дополненного свидетельствами компетентных людей (С. 20). Содержание дневника, отразившее внимание Кемпфера к историческим памятникам, вполне соответствовало духу эпохи. Уже в 1662 г. король Карл XI категорически запретил уничтожение любых памятников старины в Швеции, под руководством «Античной коллегии» начались раскопки в Бирке, а в университете Уппсалы была учреждена кафедра древностей. И в атмосфере интереса к далекому прошлому складывался новый тип записок путешественников, «ученых дневников путешествий», столь типичный для XVIII в. Их предшественником и оказался путевой дневник Кемпфера.

Издатель не ограничился характеристикой жанра памятника, рассказом о биографии его автора, но в весьма обширном введении изложил основное содержание дневника со своими комментариями. Некоторая необычность введения провоцирует рецензента на размышления. Думается, в нем совместились три разных жанра сочинений — научной биографии автора дневника, характеристики самого произведения как источника по истории России XVII в. и, наконец, комментария по существу. В данном издании в комментарии зачислены чисто археографические примечания и переводы с латинского языка. Комментарии по существу — лингвистические (например, о слове таракан), археологические, историко-архитектурные и исторические даны в изложении содержания дневника во введении. Привычка выделять подобные комментарии в отдельный раздел публикации мешает рецензенту по достоинству оценить введение М. Шиппана. Если, с одной стороны, издатель облегчает читателю знакомство с нелегким для чтения текстом оригинала, то, с другой, затрудняет поиски реальных объяснений, тонущих во введении в общеисторическом полотне истории Европы. Благодаря предложенной М. Шиппаном структуре издатель порой ограничивается замечаниями по избранным темам, не представляя их по всем аспектам дневниковых записей Кемпфера. К числу наиболее удачных экскурсов во введении стоит причислить краткую характеристику грузино-российских отношений и судеб грузинских царей (С. 84-85), заочной полемики Кемпфера с Олеарием (С. 80-83).

Одной из задач, которые Кемпфер ставил перед собой во впервые опубликованном описании путешествия по Волге, было уточнение сведений своего голштинского предшественника (издание дневника А.Олеария 1656 г. он брал с собою в путешествие). Кемпфер 17 раз обращался к труду Олеария, внося в него поправки (С. 80-81). Он уточнял Олеария с нескольких точек зрения: во-первых, проверял достоверность сообщенных им сведений и, во-вторых, отмечал изменения, которые произошли в тех местностях, которые оба они проезжали, за полстолетия, разделявшие их путешествия. Так, ниже Чебоксар с левой стороны Кемпфер искал и не нашел отмеченной Олеарием реки Су, но отверг предположение о ее высыхании, полагая, что это против законов природы. И дал ошибке своего предшественника иное объяснение: вероятно, Олеарий видел ночью за песчаным островом рыбачью бухту Ватагу, а татарский толмач в ответ на вопрос, какая это вода, сказал ему, что Су (по тюркски и татарски — река). Впрочем, в другом случае сам Кемпфер устанавливает факт пересыхания притока: «Атропе из перечня Олеария я обнаружил высохшим и засыпанным песком, его вода происходит из дождей, вытекает из степей». Реки и в дальнейшем описании путешествия — объект постоянного внимания географа и основание для критики Олеария.

Больше всего автора занимало описание физических условий местности. Он фиксировал особенности растительности («на всем пути до Астрахани летом цвели тюльпаны и другие растения, которые у нас выращивают в садах, и масса трав растет диким образом»), степень и характер лесистости (до Чебоксар путешественники видели «рощи дубов и лип, из которых они делают лодки и...» [можно предположить, огромные чаши, их образцы хранятся в ГИМе. — А. Х.]. В 20 [212] верстах ниже Чебоксар «на низком левом берегу были видны ели, насколько достигает глаз»); топографические особенности расположения тех или иных населенных пунктов, описывал своеобразие берегов. Так, Кемпфер подробно рассказал об особенностях берега у Чебоксар: «городу предшествует куча песка или песчаный остров, к которому нельзя пристать. Кто его пропустит, снова должен возвращаться на две версты, чтобы попасть в фарватер. Между слободой Винокурской, лежащей на высоком берегу выше по течению, и самим городом течет река Чебаксогу или Чебоксаркиста».

Течение рек очень интересовало автора дневника. Приведу примеры: «4 октября миновали реку Каму [...] Устье другого рукава реки находится в 30 верстах [...], но за последние 20 лет обмелело и только весной при подъеме вод становится судоходным. На расстоянии около 20 верст по воде и 15 — по суше находится расщелина ив1 или 2 верстах ниже на казанской стороне стоит город Лаишев, который имеет собственного воеводу от казанского воеводы. У Казани 30 городов, куда казанский губернатор посылает своих воевод. Другое устье Камы обмелело и не судоходно». Несколько ниже у знаменитой Девичьей горы он рассматривает р. Ушу и вступает в полемику с Олеарием, смысл которой понять трудно по отрывочным словам: «Уша спускается... водяное колесо через Волгу... простираясь к другой части Волги. Это совершенно неправильно: Уша — большая река»(139/241). «В одном дне езды от Чарове справа впадает река Козат, берущая начало в горах Козат (Волжская возвышенность), еще далее в одном дне езды слева впадает река Иргиз (Стиргиргиез)» (С. 143).

Отечественному читателю могут быть интересны все сюжеты, затронутые автором по ходу его изложения, а не только описания тех местностей, которые проезжал Э.Кемпфер. В его дневнике иногда упоминаются занятия населения: плавка железа (22 сентября 1683 г. на пути из Мурома к Нижнему Новгороду путешественники миновали деревню примерно с тысячью крестьян. Далее всюду встречались горны (?) — «eiserne Manufactured) число которых Олеарий определил как 300; рыбная ловля (о рыбачьих ватагах он упоминает неоднократно), добыча соли (о ней он пишет в связи с соответствующими топонимами). 23 сентября ему удалось посмотреть пивоварню в Нижнем Новгороде, текст относительно которой, увы, слишком фрагментарен (ясно лишь, что он видел, каким образом остужают пиво, вывариваемое в 48 котлах. Однако эти темы его интересовали мало.

Более подробно описание каменной крепости Нижнего Новгорода. Ее расположение между возвышенностями (Gebirges) и долиной затрудняло понимание общего плана крепости. Далее следуют фрагменты латинского текста, где упоминается vallus — вал, насыпь с частоколом. Видимо, крепость не на всем протяжении была каменной, местами ее сменял вал с частоколом. Воеводой Нижнего Новгорода Кемпфер назвал Михаила Федоровича Измайлова. Путешественник отметил большое количество торговых складов, существование которых объяснил тем, что большие струги из Астрахани, груженые солью и икрой, выше подниматься не могли, и Нижний Новгород служил местом временного хранения астраханских товаров (Niederlage).

Лучше сохранилось описание патриаршего Благовещенского (с характерным оканьем — Blogolowczenske) монастыря на какой-то горе... schorwa Gora (135). Монастырь, по Кемпферу, предстоит у воды подобно театру: внизу вода, затем на склоне несколько домов, еще выше монастырь, окруженный деревянной стеной и деревянным ходом [на ней], на вершине горы плато, на котором помещались две церкви и церковные дома. Путешественникам, подошедшим к притвору церкви, вход туда был запрещен, однако Кемпфер через окно увидел Страшный суд, где слева от Христа скопились немцы, поляки, татары и другие народы, а справа — русские. Внизу же шесть типов адских мучений, одно представляло людей в [213] пол ной темноте, другое — их же, мучимых змеями, текст с описанием остальных мук утрачен. Над монастырем возвышалась Зеленая гора, засаженная голубыми елями, которых (если продолжение после утраты относится именно к елям) автор не видел нигде после Москвы. Здесь же наверху располагались и конюшни.

Любопытно описание судна, включенное в дневник в связи с неожиданной бурей, налетевшей 25 сентября, которую высокое, легкое и длинное судно выдерживало с большим трудом, тем более, что руль был неисправен, а неопытный рулевой не мог должным образом направить корабль, натыкавшийся на препятствия. Тем не менее, через 5 верст благополучно достигли места под названием Besodna, которое М. Шиппан идентифицирует с современным Безводным (с.135/210).

За дневной переход при попутном ветре и благоприятной погоде судно проходило 10 верст, как это случилось 26 сентября, когда путешественники добрались до Макарьевского монастыря (ad Makkara Monastir). Он построен бедным селянином, далее следует утрата текста, которую М. Шиппан в комментариях дополняет описанием 1724 г.: «монастырь с каменной стеной и 8 башнями». Кемпфер пишет о «хорошо ухоженном монастыре с обводной стеной и 8 больверками и двумя каменными церквями». Казаки (имеются в виду казаки Степана Разина) во время мятежа (в 1670 г.) осаждали его 8 дней, прежде чем заняли его. Здесь в июле [...] устраивается ярмарка. «Это место, — продолжает Кемпфер о ярмарке, — находится перед слободой — с прекрасным видом, его огибает насыпь наподобие полукруга. Напротив на плато лежит Лыскова, слобода с высокой деревянной башней. На ближайшем холме (monte) боярин Морозов («это тот, кто владел поташом») возвел замок (castel) или город, но без разрешения царя, и он велел все разрушить, взял в свою собственность и запретил называть городом. Также на другой стороне Волги на зеленой и большой горе [...] монастырь и деревня Степана архидьякона (135), построенные среди диких крестьян. Монастырь и деревня лежат на ровном лесистом месте, туда идут по мосту через [...] низину, в осеннее время прилив (influss) создает отмель, подобно острову; береговая обкладка камнями (Vollwerk) замыкается деревянными стенами и башнями. Своим великолепием он не соревнуется по своему виду с нижегородским Благовещенским монастырем». Приложенный рисунок показывает только наружную стену.

Описание следующего города, который дипломаты посетили 27 сентября, Кемпфер начал с сообщения о его истории. Васильгород, по его мнению, поставил «тиран ¹¹ Васильевич» ¹², но позднее поселение пришло в упадок, сохранив лишь свое наименование. Оно состояло из сотни жалких деревянных избенок. Это, однако, не помешало путешественникам запастись там для поддержания здоровья 62 ведрами пива по цене 30 копеек за ведро ¹³.

Примечательно пребывание 28 сентября в Кузьмодемьянске, где Кемпфер встретился с возвращавшимся из Москвы ногайским татарским князем (Fuersten) и на своем струге почтил его угощением водкой (cum spiritu vini). [217]

Князь имел сопровождение из 70 человек, они везли 20 прекрасных соколов, корм для них — лошадиное мясо было развешено по бортам судна. Кемпфер подробно описывает князя и его свиту: «Князь и его люди стрижены наголо, у них широкие лица, черные глаза, они учтивы в обращении и приветствиях». Между Новгородом и Кузьмодемьянском на ногайцев напали разбойники-черемисы на 9 лодках, в каждой из которых сидело по 10 человек. Но здесь оказался воевода Петр Иванович Игнатов. Одного черемиса повесили за воротами города, безо всяких церемоний. О методах расправы Кемпфер повествует в эпическом тоне. Подлежавший казни шел впереди, двое следовали за ним, не связанным, чтобы под виселицей передать ему веревку, ее положили на шею и обвернули несколько раз, чтобы голова не выпала, конец закинули на виселицу, представлявшую попросту три плохих гладких столба (beume), и потянули. Но «злодей» оказался слишком тяжел, веревка выскользнула из рук, так что тот упал на землю. Палачи (die Maistres de Ceremonie — церемониймейстеры) рассердились, велели его высечь и попробовали еще раз, и когда он был достаточно высоко, привязали конец веревки и без промедления удалились. Не было никаких зрителей, кроме 10-12 «преступников», спокойно стоявших там. Именование Кемпфером палачей по-французски свидетельствует не просто о знании этого языка, но о блестящем владении им, позволявшим автору допускать игру слов.

29 сентября путешественники вынуждены были пристать в Чебоксарах из-за смены стрельцов, сопровождавших дипломатов. Существовала (хотя и вопреки высочайшим указам и обычаям) договоренность двух воевод Еремея Афанасьевича Пашкова и упомянутого выше Игнатова о смене конвоя дипломатов в этом городе, самом большом и из ближайших к Нижнему. За самим городом находится еще одна слобода, похожая на крепостцу, поскольку имеет деревянные стены и башни.

Дальнейший путь вниз по Волге был сопряжен с серьезными опасностями: на расстоянии 5 дней и 40 верст отсюда были ограблены 10 купцов, 2 застрелены, остальные, раненые, остались хромыми. Стрельцы конвоировали их 10 дней, но все были ограблены до последней нитки.

30 сентября миновали острова Олуратен. С левой стороны река Су, о ней уже шла речь выше, а напротив более известная река, называется Кокшайа (Kоkszaja, Cakszain), по которой на несколько сотен верст вверх могут плавать груженые товарами средней величины суда.

Царевококшайск (Caargorod, нынешняя Йошкар-Ола) удален от Чебоксар на 60 верст по суше, оттуда 30 верст до Czensgurof (?), и еще 60 верст также по суше до Яранска (137/214). Город Камельке, лежащий на левом берегу, имеет небольшое значение. Однако черемисы используют его для ярмарок и склада (Ablage) некоторых товаров, хотя он находится на низком неудобном берегу и часто заливается весенними (талыми) водами.

30 сентября вечером путешественники «покинули Свияжск, находящийся на р. Свияга в 1 версте от берега на высоте, подобной яйцу, и ограниченной долиной, а на другой стороне этой реки впритык к склонам горы расположились две слободы — Бусурманская и Темская. Обе они прекрасно выглядят. Отсюда река, изливаясь далеко в Симбирской земле, проходит по долинам гор и впадает в Волгу».

В записях Кемпфера очень редко фигурируют люди, один из немногих подобных случаев связан с пребыванием 1-2 октября в Казани. От ее описания сохранилась запись о расположении «в 1 версте от впадения [р. Казанки], если двигаться по воде, а если по суше — в 2-3 верстах», и приеме у воеводы. «Губернатор провинции генерал или вице-король князь Владимир Дмитриевич Долгорукий пребывал в замке, его товарищ или думный дворянин воевода Василий Дмитриевич Пушечников в городе внутри деревянной стены, Митрополитом был Ясон (Иоасаф)». «2 октября, — пишет Кемпфер, — когда я ожидал князя Долгорукого, [218] после начала аудиенции, о чем возвестили трубы, [он] сел на большом, покрытом красным бархатом парадном кресле и принудил меня сесть рядом с ним, увидел 100 просителей (челобитчиков), русских, татар и персидских купцов. В первом зале справа в ряд стояли 9 пар литавр, одни больше других, а в конце широкий тонкий необыкновенно бесформенный барабан. У дверей во внутренние покои стояла стража из стрельцов с секирами, поднятыми по обычаю. У 5 или 6 железо было пробито, оно было длиною почти 2 локтя. Он очень красивый, активный и доброжелательный господин с хорошо подвешенным языком и ловкими манерами. У него каштановые волосы и борода, ему около 40 лет». Кемпфер не скупился на комплименты и другим городским властям. О саратовском он писал так: «Воевода здешний — добрый воспитанный человек, который угостил нас на нашем струге изысканными винами» (С. 144). Что стоит за этим, искренняя ли благодарность за угощение и доброжелательный прием или расчетливость дипломата, надеявшегося опубликовать свои дневники и тем упрочить отношения Швеции и России, сказать трудно без досконального изучения всех сочинений Кемпфера.

3 октября на том же судне с другими рулевыми шведские послы отплыли около 2 часов пополудни. Кемпфер снова называет приток Волги: «Река Казань [впадает] в Волгу через 1 версту, но, по моему мнению, через 4-5 верст. На Волге от села Услон до другого того же имени очень много островов», на последнем из них, видимо, делали привал и «рулевой с собакой упал в воду, собаку нашли через 4 часа в весьма незавидном положении».

5 октября струг со шведами прибыл в Симбирск, построенный, по сообщению Кемпфера, 30-34 года тому назад (в действительности в 1648 г.). Автор заметил, что вокруг него много слобод, раскиданных на поле и на склонах соседних гор. Сам же город вместе с замком занимает около версты. Здешний воевода недавно стал боярином, прекрасный скромный старик. «Когда в субботу 6-го я был направлен приветствовать его, как старого друга посла, меня, переводчика и двух слуг приняли с большим почетом, один из сыновей воеводы Михаил был придан ему помощником (товарищем — Towarsisch) в управлении, а второй сын, Осип, еще не обрученный, стоял рядом с воеводой князем Григорием Афанасьевичем Козловским». Племянник Симон уехал на охоту, и когда оттуда на обратном пути приехал в свой новооснованный город, пригласил шведов на обед, «их встретили на 10 прекрасно украшенных лошадях и угощали водкой, медовухой и пивом, вареным инжиром, арбузами и двумя... запрессованными в форме сыра, двумя виноградными гроздями из Астрахани, совсем свежими этой осени... и вероятно положенными в соляной расол, так как они были крепкими... нежной мясистой структуры».

7 слуг дали каждому.., один кубок сыновьям положили серебряный кубок, серебряную грязную тарелку и нож и каждый раз, когда боярин угощал, выпивали и передавали сыновьям наполненные. Не забывали и о литаврах и трубах».

В связи с Симбирском Кемпфер записал сведения о строительстве Богданом Матвеевичем Хитрово «знаменитых анти-Crzenensischeni ¹⁴ валов на протяжении 800 верст», одновременно вспомнил и о «запорожских татарах (очевидно, крымских татарах, а не запорожских казаках, как считает М. Шиппан, с. 140/220), которые двигаются на Москву». Трудно сказать, они же или нет «ездят в Сибирь туда и обратно» и к какому месту (Переволоке?) относится цифра «30 миль или больше здесь у Свияги».

Ниже Симбирска пейзаж изменился: «с правой стороны миновали частью только что освоенные, частью ненаселенные поля. Появляются жители, если не татары... или страна свое наименование». [219]

«8 июня около 10 часов прибыли к острову под знаменитой Девичьей горой... Имеется большая деревня. Это место называется Переволок, от солеварни 7 верст, от земли Аспиа 120». Кемпфер совершил восхождение на гору, где не обнаружил «ничего примечательного, если не считать соседнего холма, похожего на развалины (Schutt — мусор, щебень, хлам)... Примечательно, что на самой вершине горы царил полный покой, в то время как внизу были маленькие барашки на воде. На спуске я насчитал 1500 шагов, но это были неточные шаги (в пересчете на ступню), потому что мы спускались согнувшись, держась за ветви кустов».

9 октября путешественники встретились с возвращавшимся из Астрахани полковником Александром Гамильтоном с полком в 750 человек. Воевода Алексей Петрович Головин(ов?) и самарский воевода Кирил Панкратович Пущин приняли их в замке за обедом. Привезли сообщение, что никто из отправившихся на Дон не вернулся, и установили, что это известие они передали не из дурных побуждений. От других же слышали, что они рассказывали — это из-за грабежей???? астраханский же губернатор... бежал... и его челядь (familiares). И что калмыки-язычники, а не мусульмане, забрали царских рыбаков, и на своих лодках под Саратовом женщин и девушек... основательно ограбили около 60 человек».

Самару и Саратов, записывает Кемпфер, построил полковник Шееле, шотландец, который до сих пор живет в Москве. Олеарий ошибочно считает [крепость] Самары каменной. Крепость стоит там, где соединяются Самара с Волгой, а другие части города замыкаются городскими (скорее всего валами. — А. Х.).

За 28-30 верст до Самары справа «среди лесов нашли жалкую деревушку Ермаковку. Это последняя на Волге, так как и это поселение 4 года тому назад было сожжено, а его население уведено в плен. Но уже новые [жители] нашли его в горах, поросших дубравами, которые обрадовались немногим деревянным хижинам и обжили свои свинарники».

11 октября добрались к острову Панчин. Ниже 5 верстами лежит остров Сисрамске длиной 2 версты в 2 верстах от берега к реке Сисра (Сызрань). Здесь симбирский воевода на старом месте построил город Сисра, где впадает река Грумша (Крымша). Река Заира (Чернавка), подобно реке Москве, вытекает из густых степных зарослей.

Находясь на Средней Волге, Кемпфер вынужден был не только регистрировать ошибки Олеария и свои уточнения данных последнего, но фиксировать общую ситуацию, достаточно тревожную и напряженную. Население в южной части Среднего Поволжья было крайне редкое («Говорят, по ней (р. Эргиз-Йаланн-Эргиз. — А. Х.) можно подниматься 5 дней, не встретив ни одного города»), передвижение по Волге было сопряжено с серьезными опасностями. Так, будучи около Сызрани, путешественники 12 октября узнали, что «тремя днями ранее рыбаки были захвачены со всем своим (имуществом), а струг сожжен, после того как его захватили. Они находятся на острове Горочинко (Горошенко), вокруг которого и перед которым находятся небезопасные места. Струг должен был выйти нагруженным соленой рыбой, но поскольку у них было много людей.., они сделали это. Мы, охваченные страхом, стали палить из наших ружей (дали услышать наше оружие)». Кемпфер, видимо, понимал тщетность подобных усилий, ибо в тот же день записал, что «татары приходят с большими орудиями». 13 октября Кемпфер и его спутники встретили 60 стрельцов на 4 лодках, которые искали разбойников и узнали подробности нападения, где стрельцам пришлось применить оружие против них (С. 144).

Несколько ниже по реке в устье «Кривошинки» и самим шведам пришлось пережить неприятную ночь. «Когда мы проплывали мимо реки Кривошинки, постоянно слышались выстрелы, — рассказывает Кемпфер. — Страх продержал нас всю ночь в непрерывной работе и настороже, когда мы прибыли в эту [220] разбойничью гавань. Мы пристали без фонарей и не гребя, так как зажженные фонари могли быть чрезвычайно опасными для нас, указывая мишень для обстрела» (С. 144). 13-го вечером прибыли с левой стороны к острову Иргиз длиною 10 верст. Слева впадает река Иргиз, видимо, Большой Иргиз. Непонятно, почему Кемпфер пропустил несколько рек, текущих с Яика (Урала) и впадающих выше Самары в Волгу слева. Он вспомнил о них через два дня после того, как струг миновал их устья. Зато 13-го он рассказал о попытке (если правильна наша трактовка дефектного текста) «наших», то есть шведов, подняться наверх (an Wergie), пользуясь объявленной царем привилегией — либо скупать, либо охотиться (?) на медведей, лис, кабанов, сов. Однако более 5-6 дней им продвигаться вперед не удалось из-за противодействия башкирских татар.

14-го прибыли в Саратов, вслед за ними прибыли ограбленные струги, на которых было 15 парней и раненых. Сестры и матери этих мужчин в сопровождении еще сотни женщин пришли на берег, выли и кричали, пока струги приставали. Члены посольства с жалостью слушали, но, замечает Кемпфер, «они это делают [то есть кричат] по обычаю и столь долго, пока не устанут».

Рассказ о последних днях передвижения по Нижней Волге весь окрашен тонами скорби, страха и цветом крови. 16-го и 17-го октября струг дипломатов миновал горы справа, на которых было много убитых, обозначенных в дневнике крестом с двумя перекладинами, который М. Шиппан оценил, как православный, что, впрочем, мало вероятно (С. 144/228). Местность по-прежнему оставалась безлюдной, ни о каких поселениях Кемпфер не упоминает. 17 октября путешественники никого не встретили, кроме 2 барж в глухом месте и перед вечером почтовый челн, направлявшийся в Москву, со стрельцами, везшими в столицу известие об опасениях и беспокойстве из-за казаков.

Наконец, 18 октября прибыли в Царицын, расположенный справа на безлюдной местности. Это была стрелецкая слобода с 300 воинами, видимо, слабо укрепленная. Целью пребывания стрельцов было сопротивление казакам, которые делали опасным передвижение по Волге. Кемпфер указывает, что Царицын (? — из-за дефектности текста уверенности в этом нет) построил Пауль Рудольф [Беем], отчим шведского посла Л.Фабриция; в 1666 г. (за 17 лет до путешествия шведов) он был разрушен Степаном Разиным, запустел из-за немногочисленности жителей, немало тому способствовали и действия казаков.

Кемпфер предпринял некоторые разыскания, чтобы обнаружить следы скифских рвов, о которых писали греческие историки, но ничего не нашел, кроме двух расщелин (их называют Барак) в двух верстах выше Царицына, наличие которых, по его мнению, подтверждает точность сообщений древних авторов. Оба именуются Крутой рекой — Большой и Малой. За две недели до шведов 4000 казаков из низовьев Волги прятали здесь свои лодки в ожидании тех, кого можно было бы ограбить. Замысел казаков не удался, и после потери 100 своих товарищей они спустились в Каспийское море, чтобы продолжать грабежи.

Ниже Царицына путешественники останавливались в Черном Яре на правом берегу Волги — крепости со 120 стрельцами, воеводой которой был Илья Иванович Дмитриев (? — Demitri). Перед крепостью находилась башня, где днем и ночью из опасения нападений калмыков дежурили сторожа.

Дальнейшее описание слишком фрагментарно, так что можно считать, что на этом дневник путешествия по России завершается. Издатель прав, отмечая неосвоенность Средней и Нижней Волги, несмотря на обилие дипломатических миссий (помимо шведов вверх по Волге двигалось судно польского посла графа Сири, который возвращался из Персии и встреча с которым произошла 14 октября). Любопытно и крайне фрагментарное сообщение о поселении Kgensze, каким-то образом связанное с Ереваном и армянской церковью. [221]

Рассмотрение волжских сюжетов в дневнике Кемпфера приводит к выводу, отличному от мнения издателя: о высокой толерантности автора, его уважении к народам Поволжья и к русской местной администрации.

В заключение можно с удовлетворением повторить то, что было сказано выше — это первое научное издание текста русского путевого дневника Э. Кемпфера, именно данного памятника, а не того эрзаца, которым вынуждены были пользоваться исследователи, начиная с 1827 г. Впервые увидел свет раздел о шведских владениях — Финляндии, Карелии и Ингерманландии (последняя вошла в состав Шведского королевства по Столбовскому миру 1617 г.), о народах и городах Среднего и Нижнего Поволжья.

Особо следует сказать об иллюстрациях, которыми снабжена рецензируемая публикация. Прежде всего об их составе. Во введении помещены портреты некоторых исторических личностей — главы шведского посольства Л. Фабрициуса, патриарха Никона (парсуна), боярина А. С. Матвеева, царя Алексея Михайловича, двойной портрет имеретинского князя Арчила II и кахетинского — Николая, а также известные виды городов А. Мейерберга, А. Олеария, Я. Струйса, Э. Пальмквиста и др. Можно сожалеть об отсутствии иллюстраций Н. Витсена, которому автор передал ряд рисунков. Дневник Кемпфера содержит серию его собственных зарисовок российских, в том числе и волжских городов, представляющих самостоятельную ценность, ибо это наиболее ранние изображения и мелких, и крупных городов Поволжья. По этим рисункам можно представить себе масштаб перемен, произошедших на протяжении 125 лет царского господства в Среднем и Нижнем Поволжье.

Рисунки самого Э. Кемпфера в рецензируемом издании помещены на отдельной вкладке (план Ивангорода, крестик, камень св. Антония, «на котором» он прибыл в Новгород, посох митрополита, типографский наборный ящик, вид Симонова монастыря, дворца в Коломенском, храма св. Николая в Угрешском монастыре и всего монастыря, виды Коломны, Переяславля Рязанского, Мурома, Макарьевского монастыря, городов Козьмодемьянска, Чебоксар, Казани ¹⁵, Тетюшей, Астрахани). Таким образом, корпус иллюстративных материалов о городах и населенных пунктах России вырос весьма значительно. Особенно повезло Казани. Издатели разместили общий план Казани — в целом, во фрагментах и деталях (башни) на пяти листах. К сожалению, воспроизведение не очень четкое, как будто снято не в фокусе. Это замечание касается и иллюстраций во введении и на вкладке. Так, на илл. 19-1 трудно обнаружить значки, указывающие отдельные здания и местности города. Впечатление такое, будто эффект размытости дает бумага, внешне роскошная — мелованная.

Тем не менее, каждый рисунок достоин специального исследования. Целесобразно было бы размножить отдельным альбомом рисунки российских городов, а в будущем, к 200-летнему юбилею первого издания, подготовить русский перевод всего дневника Э.Кемпфера. В то же время хотелось бы надеяться, что в ожидании этого события отечественные историки, равно как и наши зарубежные коллеги — русисты, не пройдут мимо дневника Кемпфера, используя его прекрасную публикацию М. Шиппаном на языках оригинала.

А. Л. ХОРОШКЕВИЧ

Комментарии

1. Русский дневник Энгельбрехта Кемпфера издан как 6-й том его сочинений в серии Engelbrecht Kaempfer Werke. Russlandtagebuch 1683 / Hrsg. von Michael Schippan. Iudicium, Muenchen, 2003.

2. См.: Engelbertis Kaempferi Diarium Itineris ad Aulam Moscovicam indeque Astracanum suscepti Anno MDCLXXXIII // Аделунг Фр. Барон Мейерберг и путешествие его по России. СПб., 1827; Engelbertis Kaempferi Diarium Itineris ad Aulam Moscovitcam indique Astracanum suscepti Anno MDCLXXXIII. Adelung Fr., von. Augustin Freiherr von Meyerberg und seine Reise nach Russland. Nebst einer von ihm auf dieser Reise veranstalteten Sammlung von Ansichten, Gebraeuchen, Bildnisscn etc. SPb., 1827. S. 329-380.

3. См.: Записки Э. Кемпфера о персидском походе С. Разина // Иностранные известия о восстании Степана Разина. Материалы и исследования / Под ред. А. Г. Манькова Л., 1975. С. 152-156.

4. Этому изданию предшествовала публикация путевых дневников, подготовленная К. Майером-Лемго в 1968 г., ограничившаяся воспроизведением средней, лучше сохранившейся части описания странствия по России. Сам Э. Кемпфер предполагал издать свои дневники в 3-х частях, одну из которых должен был составить дневник путешествия по России на латинском, немецком или голландском языке и с тем числом иллюстраций, «кое определит издатель».

5. Письма Э. Кемпфера 1683-1716 гг. подготовлены Д. Хаберландом, описание Японии — В. Михелем // Kaempfer E. Werke. Kritische Ausgabe in Einzelwerken. Muenchen, 2001.

6. Л.Фабрициус трижды предпринимал такие поездки — в 1679-1681, 1683 1684 и 1695-1700 гг. (С. 28).

7. См.: Kaempfer E. Amoenitatum exoticarum politico-physico-medicarum fascicule V: quibus continentur variae relationes, observationes & descriptiones rerum persicarum & ulterioris Asiae, multa attentione, in peregrinationibus per universum Orientem cjllectae ab auctore Engelbero aempfero. Lemgo, 1712.

8. О постигшем его несчастье Э. Кемпфер писал осенью 1690 г. из Нагасаки брату Иоахиму, а летом 1691 г. амстердамскому бюргермейстеру Н. Витсену (S. 3-4).

9. Это породило пессимистические настроения современных предшественников М. Шиппана, пытавшихся прочитать текст (С. 5).

10. Так, один из шведских строителей волжского города, который в переводе М. Шиппана назван Пауль Рудольф (правда, в соответствующем месте оригинального текста дневника отсутствует и это имя (146/230), в указатель помещен под фамилией Беем.

11. Этот оборот ясно указывает, что Кемпфер был знаком с «Житием Васильевича» Пауля Одерборна, одним из самых резких антигрозненских памфлетов XVI в., что позволяет пополнить круг литературы о России, известный Кемпферу.

12. Посещение Свияжска также дало повод вспомнить о «тиране», на этот раз более точном: «Тиран воздвиг стены укрепления за одну ночь, доставив бревна и все необходимое из другого места. Этим его казаки и татары нагнали большого страху» (С. 138).

13 Это не единственное сообщение о ценах на продукты питания в рассматриваемой части дневника. 9 октября в Самаре «купили 3 горных фазанов, 2 горных кур, 1 утку за 8 копеек».

14. Термин Кемпфера для обозначения засечной линии 40-х гг. XVII в. неясен.

15. Не исключено, что опубликованный Н. Витсеном в его «Описании Северной Татарии» вид Казани восходит к рисунку Э.Кемпфера. Это предположение высказано казанским археологом С. Ситдиковым.

(пер. А. Л. Хорошкевич)
Текст воспроизведен по изданию: Дневник путешествия Энгельбрехта Кемпфера по России в 1683 г. // Исторический архив, № 5. 2005