ИОАНН КАНТАКУЗИН

ИСТОРИИ

Иоанн Кантакузин — византийский император с 1341 по 1355 г. Он был одним из наиболее влиятельных магнатов в правление Андроника III, после смерти которого остался наследником ребенок — Иоанн V. В междоусобной войне, вскоре поднятой знатью, одну партию возглавлял Кантакузин, объявивший себя императором, другую — Иоанн Апокавк. Эта междоусобица переросла очень быстро в войну “убогих” против знати, которая была вынуждена искать помощи у турок. Мемуары Кантакузина, отрывок из которых мы здесь приводим (ed. Bonn, т. II, стр. 278), написаны были после его отречения и ухода в монастырь. Этот отрывок относится к 1342 г.

Письмо жителей Дидимотики правителю Фессалоникской фемы Апокавку о тяжести обложения.

(Cantac, II, ed. Bonn., pp. 278—281)

“Прочтя твои письма, написанные столь безумно, глупо и дерзко, мы сперва удивились, откуда взялась у тебя такая черная желчь; затем мы поняли, что тебе, дерзающему на достойное отца твоего — дьявола, подымающему нечестивую руку на царя, великого благодетеля, открыто ведущему войну,— тебе следует не отставать от отца твоего ни в обмане, ни в обилии злоречия; поняв это, мы решили действовать подобным образом и объявить тебе надлежащее. Мы ведь с самого начала знали, что знает всякий из ромеев,— скверну твою и низкие нравы, и низкое происхождение. Ведь ты сперва служил за небольшую плату Макрину, собиравшему подати с крестьян, а после, этого — архонту Николаю, который занимался тем же делом, а после них третьему, по имени Стратиг, распоряжавшемуся тогда солью и ее продажей; ты вытеснил его с должности, пользуясь перед царем Андроником Старшим подкупом, клеветой, доносами, тысячами неправд и излюбленных тобою ложных клятв, и вот — был сам назначен архонтом соли (arcwn twn alwn). После этого наступили для тебя хорошие деньки. Тебя, рисковавшего уже погибнуть из-за грубости и неуклюжести манер и из-за огромного долга казне, царь наш Кантакузин... превратил в короткое время из бесчестного и презираемого в видного человека. По этой причине многие знатные справедливо негодовали, так как человек недостойный удостоился великого и удивительного. И ты, не будучи в состоянии перенести их превосходство, подобно сатане, начал войну против того, кто поднял тебя из навозной кучи, против занимающего второе место после бога; возмущая подданных, как и он, ты говорил, что заботишься о них, тогда как на самом деле губил их. И теперь можно видеть, что ты наполнил человеческой кровью все города ромеев. [272]

Тюрьмы, — хотя ты и позаботился к уже существовавшим прибавить большое количество новых,— все же сделались тесны от обилия узников. И каждый день в городах дерзко творятся разбои, грабежи и тысячи других ужасов; всюду слезы и стоны, и нет пощаженного. Но. как сатана, зная, что ему нужно будет вести войну против наиболее преданных богу и лучших, не обращал внимания на остальных, так и ты, бесчеловечно погубив и казнив во всех городах лучших, способных понимать необходимое; толпу, как бы недостойную чего-либо, ты не ставил ни во что, так что позднее от трусости или от незнания военного дела предал ее варварам, либо же сам погубил между делом. Ты замышлял полное уничтожение народа ромеев — но бог воспрепятствовал, возмущенный твоим человеконенавистничеством.

Восстание в Адрианополе (1341)

(Cantас, III, 28, ed. Bonn., II, pp. 175—178)

Когда в Адрианополь прибыли письма императора Кантакузина, которые он велел разослать и в другие города с извещением о своем вступлении на престол, знать (oi dunatoi) хорошо приняла эти письма и велела зачитать их на собрании народа (ep ekklhsiaV). Народ же принял их с возмущением и замышлял переворот; некоторые открыто выступали против. Разгневанная знать не только поносила их бранью, но и велела наказать плетьми. Народ некоторое время переносил бесчинство знати, хотя сторонников у него было немало, так как не было вождей, которые возбуждали бы народ. Когда же наступила ночь, некий Вран, человек из народа, землекоп, едва добывающий средства к жизни, и двое других присоединившихся к нему, которые назывались Мугдуф и Франгопул, обходили дома простолюдинов (twn dhmotwn) и уговаривали их восстать против знати. Они убеждали не только отомстить за свое оскорбление, но и разграбить имущество знати. Собрав немало народа, они напали на знатных и завладели всеми, за исключением немногих, которые, чувствуя заговор, успели скрыться. Заперев пленных в городские башни и расставив стражу, народ, при наступлении дня, направившись по домам пленников, грабил их имущество, разрушал их дома, ломая не только деревянные части постройки, но в бешенстве разрушал и стены до основания. Не было ничего ужасного, [274] чего бы они не предприняли против сторонников императора Кантакузина. Многие хотели использовать это движение народа в собственных интересах. Многие же, которым должны были деньги, должниками обвинялись в кантакузинизме (htiaJhsan Kantakouzhnismon). Поэтому восстание с самого начала сделалось весьма опасным. Оно казалось тем опаснее, что возникло сначала у них, так как впоследствии это название [кантакузинизм] направило весь ромейский народ на тяжелые события, так как повсюду народ голосовал за провозглашение Палеолога государем, а знатные (twn aristwn) либо искренне стояли за Кантакузина, либо, побуждаемые нуждой и жаждою перемен, не делали никаких возражений... Восставшие состояли из бедняков и грабителей. Побуждаемые бедностью, они решались на все, и толкали к этому народ, лицемерно показывая свое расположение к Палеологу и называя себя его вернейшими слугами, как будто злокачественная, ужасная болезнь охватила всю империю, заражая ею тех, кто раньше казался умеренным и покорным. ...Все города сообща восстали против знатных. Те, кто запаздывал и слушал о происходившем в других местах, превышали всякую меру и доходили до убийств и всяких бесчеловечных поступков... Те, кто ненавидел Кантакузина и выступал против него с обвинениями и проклятиями, считались верными гражданами. Все благоразумные и умеренные в речи тотчас брались под подозрение.

Начало восстания зилотов в Фессалонике (1342)

(Сantас, III, 28, ed. Bonn., II, pp. 233—235)

В предшествующем изложении Кантакузин рассказывает о своем намерении направить свои войска на овладение Фессалоникой, вторым по величине и значению городом в Византии, который он называет “вторым оком империи”. Однако сведения, которые он получал из Фессалоники. говорили о том, что народ резко настроен против знати и против Кантакузина, ее ставленника. Как отмечает Кантакузин, протостратор Фессалоники в борьбе между Иоанном V Палеологом и регентшей, его матерью Анной Савойской, с одной стороны, и Иоанном Кантакузиным — с другой, занимал колеблющуюся, выжидательную позицию. Это играло на-руку вождям народно-демократической партии зилотов. Далее Кантакузин переходит непосредственно к рассказу о восстании:

* * *

Побуждаемые его (протостратора, правителя Фессалоники) медлительностью, считая уже и протостратора в числе сторонников Кантакузина, зилоты возбуждали народ против знатных. Напав на знать правильным отрядом, они изгнали из города около тысячи [знатных граждан]. Вооруженные стрелометательным оружием, они хранили некоторых членов из семьи протостратора и захватили в плен знатных граждан, которые при первом натиске не смогли бежать из города. Захватив власть в городе, зилоты направились в дома беглецов и подвергли их разграблению. Было похоже на то, что их побуждала к этому их бедность и возмущение собранными [знатью] неисчислимыми богатствами. Они дошли до такого безумия и до такой дерзости, что позволили: себе оскорбления святыни. Похитив крест из алтаря храма, они пользовались им как знаменем, говоря, что с ним они пойдут войной против своих врагов... В течение двух или трех дней Фессалоника опустошалась, как будто она была захвачена врагами. [275]

Все происходило именно так, как бывает в завоеванном городе. Ибо победители ночью и днем ходили толпами, криками выражая свою радость, неся имущество пленных. Побежденные же скрывались в тайных убежищах, довольные уже тем, что их немедленно не убивали. Когда было покончено с теми, кого можно было схватить, волнение прекратилось. Зилоты из беднейших и неизвестных сделались богатыми и важными, руководя всеми делами. Средних граждан (touV mesouV) они либо заставляли участвовать в своих бесчестных поступках, либо, если те проявляли благоразумие и мягкость, обвиняли их в кантакузинизме. Так было в Фессалонике.

Волнения в империи после восстания в Фессалонике.

(Cantac, III, 28, ed. Bonn., pp. 177—179)

Потом (после народного восстания в Адрианополе) вся Ромейская империя была охвачена самой дикой и тяжелой борьбой. Народ всюду видел свой долг в том, чтобы оставаться верным Палеологам, в то время как собственники либо искренне были расположены и императору Кантакузину, либо обвинялись в этом бедными и мятежниками без всякого доказательства. Наиболее легкими были нападения против тех, кто имел деньги, которые бедняки хотели захватить, как и против тех, кто отказывался действовать так подло, как действовали мятежники. Народ был готов восставать по малейшему предлогу и отваживался на самые ужасные действия, так как ненавидел богатых за их плохое обращение с ним в мирное время, и теперь надеялся, кроме всего прочего, захватить их собственность, которая была велика. Мятежники состояли, главным образом, из наиболее жалких воров и бандитов и, подстрекаемые беднотою, действовали, решаясь на все. Под предлогом, что они благоприятно расположены к императору Палеологу, называя себя его наиболее верными подданными, они увлекали народ следовать их примеру.

Восстание распространилось по Ромейской империи как ужасная злокачественная болезнь и заражало многих, кто раньше казался умеренным и справедливым. Ибо в мирное время и города и отдельные лица бывают более мирны и менее склонны совершать бесчестные и позорные дела, так как не встречаются с условиями ужасной необходимости. Но война, которая лишает людей их ежедневных потребностей, является ужасным учителем и учит тому, что раньше казалось невероятным и страшным.

Итак, все города сообща восстали против знатных. Те, кто позднее вступил в борьбу, слыша, что случилось до этого, сами доходили до еще больших крайностей, до совершения убийств. Жестокость и безрассудная смелость этих людей рассматривалась как храбрость, а их нечувствительность к кровным связям и недостаток добрых чувств — как неуклонная верность императору. Люди, которые неистовствовали против Кантакузина и нагромождали против него подлые и горькие оскорбления, рассматривались как верные подданные; тот же, кто был умерен и в словах и в действиях, и помышлял делать то, что справедливо, был немедленно подозреваем. Подобно этому составление заговоров и измышление ложных обвинений создавало каждому репутацию мудреца. Предательство по отношению к близким родственникам оправдывалось красиво звучащим названием, как будто это было что-нибудь хорошее. Появлялись всякие виды безнравственности, с которыми не мог примириться и самый равнодушный человек. Знатные и члены средних классов были полностью разорены; первые — потому, что они были благосклонно расположены к Кантакузину, или потому, что они н“ брались немедленно за оружие против него; вторые — либо потому, что они не сотрудничали с мятежниками, либо из зависти, чтобы они их не пережили. Человеческая природа, всегда готовая совершать несправедливости по отношению к законам, кажется потом бессильной управлять людским неистовством.

Текст воспроизведен по изданию: Сборник документов по социально-экономической истории Византии. М. Академия Наук СССР. 1951