ЮСТ ЮЛЬ

ЗАПИСКИ ДАТСКОГО ПОСЛАННИКА В РОССИИ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ

Между попечителями новой церкви и ее священником, магистром Рольфом — красивым, начитанным, богобоязненным человеком и хорошим проповедником, — возникло следующего рода недоразумение. Каждая из означенных лютеранских церквей имеет по два священника. В так называемой новой церкви священниками были упомянутый магистр Рольф и некто Шарфшмидт. Последний в силу утвердительной грамоты, данной ему общиною и попечителями, обязывался по зову небольшой лютеранской паствы, находящейся в Казани и Астрахани, ездить в эти города для крещения детей, (совершения) браков и других треб. (Между тем) как человек добросовестный и бескорыстный, он хотел (только) служить пастве Божией (:ибо он имел (достаток) и жил главным образом на собственные свои средства:). (Но) когда астраханские лютеране действительно пригласили его к себе и он попросил у здешних старшин и попечителей разрешения ехать, то последние по своеволию отказали ему в этом. (:Церковные попечители и старшины эти суть важнейшие лица общины; будучи людьми со средствами и (к тому же) по большей части легкомысленными и неразумными, они вследствие своего богатства так спесивы и упрямы, что не поддаются никаким убеждениям (и делают) только то, что сами хотят:). После долгих и напрасных ходатайств Шарфшмидт (не получив разрешения) само(вольно) простился с проповедной кафедры со своими прихожанами, сказал им, что совесть, долг и утвердительная грамота обязывают его (совершить) это путешествие, (что) едет он за 400 миль не из личного удовольствия, что материальная польза от поездки — всякий поймет это — не покроет и половины (его) расходов и проч. Затем он в самом деле тотчас пустился в путь, обещав вернуться в возможно непродолжительный (срок). По его отъезде старшины и попечители вообразили и стали открыто говорить, что он бежал от своей паствы и тем нарушил свои священнические обязанности. В то время дело ограничилось лишь этим, (но позднее) когда после Полтавской битвы в Москву прибыло несколько пленных шведских священников, старшины и попечители общим (советом) избрали одного из них, некоего Штаффенберга, на место [146] отрешенного г. Шарфшмидта. (Штаффенберг этот) человек беспокойный и строптивый; из других общин его уже не раз изгоняли за дурное поведение. Явившись пред общиною, он первым делом представил старшинам и попечителям, что следует праздновать дни (св.) Апостолов, как (то делается) в Швеции. (На церковном совете) вопрос был решен утвердительно, несмотря на разногласие в среде самих старшин и попечителей и на совершенное устранение из этого совета другого священника, магистра Рольфа. Сегодня, в воскресенье, новый священник Штаффенберг должен был с проповедальной кафедры объявить во всеобщее сведение пастве о таком решении совета.

Узнав об этом, прусский посланник Кейзерлинг тотчас же, с утра, послал просить меня к нему по дороге в церковь. Когда я пришел, он сообщил мне (следующее).

Однажды он и прежний королевско-датский посланник Гейне были посредниками между священником новой церкви и ее приходом и подписали их обоюдное соглашение. (В силу этого соглашения) священник магистр Рольф должен был пользоваться голосом во всех церковных советах по делам общины. (Между тем) теперь старшины и попечители лишили его голоса, устранив из последнего совета, на котором решено праздновать дни (св.) Апостолов, и даже не пригласив его (на этот совет). Потому-то (прусский посланник полагал, что) мне и ему следует (общими силами) постараться предупредить пререкания и раздоры, могущие возникнуть от подобного беспорядка и недоразумения.

Не имея достаточно оснований, чтоб устраниться от этого (шага), я согласился (на предложение Кейзерлинга), и он сейчас же позвал к себе на дом всех церковных попечителей и старшин; но пришел только ювелир Клерхе, один из важнейших попечителей, человек непомерно богатый. В виду крайней важности вопроса и разногласия между самими старшинами мы потребовали, чтоб он велел отложить объявление решения совета — что конечно не представило б никакого periculi in mari ¹⁵² — по меньшей мере на неделю, дабы (мы) в это время смогли вмешаться в дело (как посредники), а (старшины и священники) могли бы прийти к (общему) соглашению относительно того, (подтвердить ли решение) или оставить (все) по- старому. (Но) Клерхе был так упрям, что, несмотря на самые веские доводы, не поддался на наши убеждения. (Он) отвечал, что царь (еще) до назначения какого бы то ни было священника разрешил общине построить церковь; что, следовательно, (община) может делать что хочет и что считает полезным, не (испрашивая) согласия священника; что вообще она не нуждается в заботах посторонних лиц о ее делах; что сама она довольно (многочисленна), чтоб самой отвечать за то, что делает, и т. п. [147]

На этом мы расстались и пошли в церковь. Там новый священник (Штаффенберг) объявил с проповедной кафедры, что старшины и попечители пришли к соглашению и признали полезным празднование Апостольских дней и что впредь община имеет с этим сообразоваться. Другой священник, магистр Рольф, раздраженный сделанною относительно его несправедливостью, впал со своей стороны в ту ошибку, что в тот же день во время вечернего богослужения огласил с проповедной кафедры, что объявленное утром его сослужителем (решение совета) об Апостольских днях лишено всякого значения, так как при постановлении его совет был не в полном составе, да и среди (присутствующих) не было единогласия, и что на будущее время паства должна с этим сообразоваться. Эта искра раздора между наставниками и членами общины, казалось, готова была тотчас разрастись в пожар. Впоследствии (раздор этот) на самом деле причинил немало несчастий и горя многим из прихожан, о чем (я, впрочем), скажу в своем месте.

10-го. В России право держать кабаки с продажею пива, вина, водки, меда и других крепких напитков имеют лишь лица, уполномоченные на то царем. Содержатели кабаков принимают товар от царя или от лица, откупившего у него кабаки, и отдают в этом товаре отчет (царю или откупщику), как у нас в (Дании) трактирные служители своим хозяевам. Нынче положение это подтверждено новыми, более строгими правилами, в силу которых (между прочим) откупщик кабаков будет ежегодно платить царю лишних 60 000 рублей против прежней цены.

Сегодня обнародован также приказ, чтобы на будущее время в Кремле — известной части города, окруженной особою стеной и заключающей в себе все приказы, — дома строились исключительно из камня или кирпича, а не из леса, как то было до сих пор.

Так как подвод я все еще не получил, то послал одного из своих людей к вице-канцлеру Шафирову с вежливою просьбой оказать мне содействие в доставлении подвод, (но), к крайней досаде, только лишний раз убедился (в том), в чем уже часто убеждался ранее — (а именно) как мало в России вежливых (людей): даже такие важные лица, как Шафиров, именующий себя имперским вице-канцлером, являются (здесь) особами настолько грубыми, что (например) Шафиров не посовестился сказать моему человеку то, чего ему и мне лично не следовало бы говорить [и от чего при моем человеке он должен был воздержаться, хотя бы(?)] во избежание сплетен среди прислуги. Сказал (он ему), что если я не могу подождать, (то значит) я слишком нетерпелив; что мне следовало бы знать, что он (Шафиров) не мой холоп (и) не обязан по первому моему требованию хлопотать о доставке мне подвод, и проч. В ответ на мою вежливую просьбу о (надлежащих) с его стороны приказаниях кому следует, ничего [148] невежливее нельзя было (придумать), тем более что долг королевской службы обязывает меня постоянно и непрерывно находиться при царе; между тем он уже некоторое время отсутствовал, а по договору русские должны были снабжать меня (лошадьми).

11-го. Наконец благодаря князю Меншикову сделаны были распоряжения относительно моего путешествия (в Петербург) и вице-канцлеру Шафирову отдано приказание о лошадях, которые (затем) и (были) приведены (ко мне) вечером, впрочем так поздно, что (в этот день) я уже не мог пуститься в путь.

Английский посол послал мне сказать, что он получил от королевы английской разрешение отправиться на родину по своим домашним делам.

12-го. Прождал я здесь и этот день, так как узнал, что выданные мне из приказа подорожные для получения подвод на всех ямах действительны только до Твери, а что (для дальнейшего путешествия необходимы) другие подорожные — от князя Меншикова. (Сперва) подорожные, выдаваемые приказом, были действительны по всей стране, куда бы ни ехать; но теперь, с учреждением в России губерний, (дело изменилось). Московская губерния кончается (например) Тверью, а там начинается (губерния, подведомственная) князю Меншикову, и (вот), чтоб не застрять на полдороге, я должен был остаться еще на один день, чтоб добыть подорожную от него. Получил я ее так поздно, что и сегодня вечером не мог выехать.

13-го. Пустился в путь из Москвы в Петербург и, (сделав) 40 верст, приехал в 6 часов вечера в Чашниково (? — Kaniscoff). Покормив там (лошадей), отправился в 10 часов вечера далее.

14-го. (Сделав ) 45 верст, прибыл в 6 часов утра в Клин, где был первый ям, или перемена лошадей. (Затем), сделав (еще) 53 версты, достиг в 5 часов пополудни Городни, где кормил лошадей, а в полночь приехал на второй ям, в Тверь, в 35 верстах (от Городни).

15-го. (Сделав) 30 верст, (достиг) в 9 часов утра Медного; (выехал) оттуда в 11 и в 3 часа пополудни прибыл на третий ям, в Торжок, в 30 верстах (от Медного). Из (Торжка выехал) в 5 часов и, (сделав) еще 38 верст, достиг в полночь Выдропуска.

16-го. В 9 часов утра прибыл на четвертый ям, в Вышний Волочек, в 35 верстах (от Выдропуска). Тут осмотрел (те) семь флейтов, стоящих на Мете, о которых упомянуто под 26 декабря 1709 г. Суда эти построены из дуба, с виду красивы и изящны, но (сидят) неглубоко и груза (подымают) весьма мало. В 5 часов пополудни прибыл на пятый ям, Хотиловский, в 35 верстах (от Вышнего Волочка); в тот же вечер (сделал) еще 35 верст и в 10 часов (достиг) Едрова.

17-го. В 7 часов утра приехал на шестой ям, Зимогорский, в 27 верстах (от Едрова). (Затем, сделав) 22 версты, (прибыл) в полдень [149] в село Яжелбицы, а вечером, в 7 часов, на седьмой ям, в Крестцы, в 40 верстах (от Яжелбиц).

18-го. (Сделав) 35 верст, приехал в 6 часов утра в Подлитовье, (затем) в полдень — на восьмой ям, в Бронницу, в 35 верстах (от Подлитовья). Далее, (сделав) 20 верст, (прибыл) в 2 часа пополудни в Новгород.

Дорогою я смерил версту и убедился, что она равняется 3414 датским футам, так что в датской миле, считая (эту последнюю) в 24 000 футов, (заключается) 7 1/3 версты.

В Новгороде меня впустили на царское подворье. Это мрачный кирпичный домик безо всякой внушительности и пышности.

(Последнее время) по причине сильной оттепели я ехал больше по воде, чем по снегу, и потому, чтобы выбраться из Новгорода до наступления (совершенной) беспутицы, поспешил заручиться там подводами и тотчас послал (за ними) к местному коменданту. Но, так как ему не было (никакого) дела до важности и спешности моего путешествия, то подвод он мне сегодня не доставил, чем и задержал меня.

19-го. В час пополудни после продолжительной беготни и розысков подводы были (наконец) приведены. (Но) некоторые лошади оказались так плохи, что не могли пройти (и одной) мили; между тем я должен был ехать на них без перемены до самого Петербурга, (т. е.) около 40 миль. Ввиду этого (я воспользовался тем, что) на подворье, где я стоял со своими санями, прибыли другие подводы, и обменял четыре своих плохих лошади на четырех ихних, получше. (Обстоятельство) это вызвало такое волнение в населении, что к 4 часам пополудни — времени моего выезда — сбежалась большая толпа народа, (а) стража у городских ворот задержала передние, самые тяжелые (мои) сани и не выпускала их из города. Узнав о том и предугадывая, что особой поддержки со стороны коменданта мне не встретить, (я предоставил) моим людям силою пробиться за город сквозь стражу ¹⁵³.

(Сделав) 10 верст, приехал в 8 часов вечера в Вяжищи и, прокормив там до 10 часов лошадей, отправился ночью далее.

20-го. Утром прибыл в Любуницы в 20 верстах (от Важищ). (Из Любуниц) выехал в 7 часов (и, сделав) 20 верст, достиг в 2 часа до Тесова. В 5 часов вечера (пустился в путь) далее (и, проехав) 22 версты, прибыл в полночь в Зверин. [150]

21-го. Выехал из Зверина в 5 часов утра и в 3 часа пополудни, (сделав) 30 верст, достиг Орлина ¹⁵⁴, оттуда выбыл в 5 часов и, (сделав) еще 10 верст, приехал к 7 часам в Большево (? — Poslaw).

22-го. В 8 часов утра, (сделав) 20 верст, достиг Лядина (? — Leb). (Выехал) оттуда в час и, (сделав) 15 верст, прибыл в 6 ч. в Пудост, откуда отправился далее в 10 часов.

23-го. Проехав 15 верст, достиг в 3 часа утра Дудергофа.

Наступившая оттепель так испортила дорогу, и лошади были так изморены, что чуть не каждые две мили приходилось их кормить и (давать им) отдыхать, ввиду чего от (самого) Новгорода и досюда ехать было утомительно и тяжело. Но теперь снова начало морозить, и лошадям стало несколько легче везти.

Обыкновенно в России в течение зимы морозы не прекращаются, перемены (погоды) бывают редко, и нынешняя оттепель представляла исключение. Впрочем длилась она всего дней семь, по прошествии которых, как сказано, снова наступил сильный мороз.

Из Дудергофа я выехал в 5 часов и, (сделав) 17 верст, прибыл в 9 часов утра в Красный Кабак. Тут находилась стража, отряженная из Петербурга для наблюдения и поимки дезертиров и (тех) крестьян с упряжными лошадьми, которые бежали (с работ).

В Петербург, (отстоящий от Красного Кабака) в 10 верстах, прибыл я в полдень, — тотчас же объявился царю и беседовал с ним. Квартиру мне отвели у (командующего) галерами шаутбенахта графа Jean de Bouzy. Квартира эта была плоха, так как все мои люди должны были помещаться в одной комнате; многие же из них (sic) были рассеяны по разным частям города, где я вынужден был нанимать им на собственные средства квартиры, ибо для помещения меня ни малейших приготовлений сделано не было. Вообще русские не считают себя обязанными заботиться о том, как устроить на квартире иностранного посланника, и находят достаточным отвести ему дом, а довольно ли он велик для него и для его людей и как посланник в нем поместится — об этом предоставляют заботиться ему самому. (Таким образом) они менее предупредительны в отношении (чужеземных) посланников, чем мы. (Так, например) царский посол в Дании не только выбирает себе дом по вкусу, но и сам входит с домохозяином в соглашение относительно наемной платы, которая у нас вообще сравнительно высока ¹⁵⁵, тогда как в Петербурге и [151] других (городах) России (помещение посланников) решительно ничего не стоит царю, ибо он только приказывает отвести такому-то (представителю) тот или другой дом, и приказание это исполняется без дальнейших рассуждений.

По приезде своем я узнал, что часть находящихся здесь русских полков несколько дней тому назад отбыла за 5 миль от Петербурга на остров Ритусар ¹⁵⁶, где царь намерен произвести (этим полкам) смотр перед уходом их в Финляндию, под Выборг. Предводительствует ими генерал-адмирал Феодор Матвеевич Апраксин, которого сопровождают (в поход) петербургский комендант генерал-майор Брюс и немец генерал-майор Birkholtz ¹⁵⁷.

Недавно, в бытность свою в Москве, царь возвел (Ф.М. Апраксина) в графское достоинство и (назначил) азовским генерал-губернатором. В то же время вся Россия была разделена на восемь губерний ¹⁵⁸, причем князь Меншиков назначен генерал-губернатором в Ингерманландию, Салтыков ¹⁵⁹ в Смоленск, Тихон Никитич ¹⁶⁰ в Москву, Голицын ¹⁶¹ в Архангельск, Петр Матвеевич Апраксин в Казань и Астрахань, Гагарин в Сибирь, генерал-адмирал, как (уже) сказано, в Азов (и наконец) Голицын ¹⁶² в Киев.

27-го. Царь вернулся с острова Ритусар, где производил смотр вышеупомянутым полкам общею численностью в 13 000 человек при 24 пушках и 4 мортирах. (Полки) эти в самый ужасный мороз, какие бывают (только) в русские зимы, перешли (на Ритусар) прямо через лед с орудиями и со всем (обозом). Всякая другая европейская армия наверно погибла бы при подобном (переходе). Но где предводителем является (само) Счастье, (там) все удается. И то сказать, русские так выносливы, что с ними можно совершить то, что для (солдат) всех прочих (наций) казалось бы невыполнимым.

28-го — день рождения наследника-царевича (всея) России. По заведенному порядку день этот царь отпраздновал в Петербургском кружале пиром, на котором было от двухсот до трехсот человек, дудевших, свистевших, свиристевших, певших, кричавших, куривших и дымивших в присутствии царя. (Кушанья) подавались исключительно рыбные. Хоть и незваный, я все-таки явился (в кружало), чтоб потолковать с царем о различных предметах, о которых должен был с ним говорить, ибо в России пиры и обеды — самые [152] удобные случаи для улажения дел: тут, за стаканом вина, обсуждаются и решаются все вопросы.

Праздник в тот день прекратился рано, так как царь, по его словам, чувствовал себя нехорошо.

Задавшись мыслью пройти все ступени военной и морской службы и (дослужившись) до (звания) шаутбенахта во флотском ариер-гарде, царь в нынешнем году ходатайствовал о предоставлении ему командования над бригантинами и малыми судами. (Но) так как царь, во всем подчиняясь старшим офицерам, являлся даже ежедневно за приказаниями и за паролем к вице-адмиралу Корнелиусу Крейцу, ведавшему всеми распоряжениями по флоту в предстоявшем походе под Выборг, (главным) начальником какового (похода) был генерал-адмирал, то (просьба царя) не могла быть удовлетворена до получения вице-адмиралом соизволения на нее от генерал-адмирала. (Соизволение это) наконец пришло. (Вот его) содержание: “По получении сего господин вице-адмирал имеет предоставить командование малыми бригантинами и (малыми) судами ариер-адмиралу дворянину Михайлову (chevallier de Michaelow”. — Этим именем, принадлежавшим деду царя, называется (его величество).

29-го. Я крестил сына у морского капитана Сиверса. Царь ¹⁶³ держал ребенка над купелью. На крестинах, родинах, свадьбах, похоронах и т. п. царь охотно бывает у своих офицеров, какое бы незначительное (положение ни занимал тот), кто его зовет, и это чрезвычайно удобно для иностранных посланников, (ибо) им никогда не выдается более удобного случая говорить с царем, как на подобных пирах у офицеров и у купцов, где они порою решают дела так же успешно, как на особо (назначенной) тайной конференции. (При дворе же), в противоположность (обычаю, привитому в) других странах, не назначено определенного времени для переговоров с царем. Его даже трудно захватить дома. Когда он хочет быть один, все скрывают, что он у себя, и нередко возвращаешься (из дворца), не сделав дела. Впрочем, иной раз и то случается, что встретишь кого-либо из царских денщиков или слуг, дружбою которых успел заручиться ранее (совместным) пьянством и небольшими подарками, и (денщик этот) без доклада ведет (вас) прямо к царю и впускает к нему. Но если только дорожит он жизнью, то не осмелится сделать это в дни, когда знает, что царь хочет быть один. Однако подобная необходимость видеться с царем в гостях, на пирах и проч. дорого обходится здоровью (посланников), так как на этих собраниях (их) принуждают пить во что бы то ни стало. В этот день царь сам водил меня смотреть крепость и флот. Флот стоит между крепостью Петербургом и кронверком, заложенным [153] насупротив, на другом острове. Для большей ясности (в описании местности) нахожу нелишним дать следующие указания.

В семи милях от С.-Петербурга находится Ладога, большое пресноводное озеро, простирающееся в длину на 300 верст. Из Ладоги вытекает большая, широкая, глубокая и быстрая река, называемая Невою. На озере, на островке, у самого истока реки, стоит превосходная крепость, называвшаяся прежде Нотебургом. Крепость эту царь взял у шведов 12 октября St:[ili] V:[eteris] 1702 года и (пере)именовал в Шлиссельбург. (Нева) имеет много больших и быстрых порогов. Она служит границею между Финляндиею и Ингерманландиею. Несколько лет назад на финском (ее) берегу, в шести милях от Шлиссельбурга, стоял шанец и город Ниеншанц, получивший свое имя от реки. (Фортом) этим царь овладел 14 мая стар, ст. 1703 года и (затем) срыл его. В расстоянии приблизительно одной мили от (Ниеншанца) река Нева образует посреди (своего) течения 70 островов, на которых за время шведского владения (никто) не строился и не селился, и на всех этих островах растет (только) лес и кустарник. На одном из них, (находящемся) посреди реки, царь в том же 1703 году заложил сильную, почти неприступную крепость, названную С.-Петербургом, при сооружении (которой) от работ, холода и голода погибло, как говорят, 60 000 человек. Как (уже) сказано, за (Петербургскою) крепостью, на другом островке, воздвигнут для обороны реки превосходный кронверк. В непосредственной близости от последнего лежит еще остров, на котором находятся лавки русских купцов и дома важнейших русских вельмож. Против крепости, еще на (особом) острове под ингерманландским (берегом), расположены дома и жилища царя и всех морских офицеров. Тут же построена Адмиралтейская верфь, подробно мною описанная под 14 декабря 1709 года. Оттуда река течет далее на протяжении пяти миль и затем у острова Ритусар впадает в Финский залив. Против (Ритусара), ближе чем на расстоянии пушечного выстрела, (стоит) замок Кроншлот, построенный среди зимы на взморье на глубине девяти футов. Говорят, при сооружении его погибло от голода, холода, морозов и (изнурительной) работы более 40 000 крестьян. С описанием острова Ритусар и Кроншлота и с их положением можно обстоятельнее ознакомиться из карты, гравированной по распоряжению вице-адмирала Корнеулиса Крейца, Генрихом Донкером в Голландии и изображающей атаку (Кроншлота), произведенную в 1705 году шведами под предводительством адмирала Анкерстиерны. На карте этой указана, между прочим, и военная хитрость, к которой прибег тогда вице-адмирал Крейц, чтоб испугать (и) остановить шведский флот. Так как русский флот, состоявший в то время лишь из нескольких небольших легких фрегатов и шняв да из незначительного числа галер, [154] не был в силах противостоять шведскому, то вице-адмирал Крейц приказал побросать ночью в море и поставить на якоря поперек фарватера известное количество (свай наподобие) палисада. Шведы, имевшие 12 линейных кораблей, не считая фрегатов, хотели пробиться силою между Кроншлотом и островными укреплениями, а затем сжечь город Петербург. Но хитрость русского вице-адмирала удалась. Когда на следующий день шведская эскадра, идя на всех парусах по фарватеру, заметила этот стоящий на якорях палисад, то, побрасбпивши реи, оставила свое намерение, вообразив, что сваи вбиты в морское дно, и опасаясь, что, наткнувшись на них, корабли пойдут ко дну. (И флот) поворотил назад, хотя на самом деле (шведы) могли беспрепятственно и без малейшего для себя вреда пройти чрез (них) на любой лодке. Полагая, следовательно, что атака с моря невозможна, (неприятель) высадился на остров Ритусар примерно в числе 500 человек. Но русские так искусно распорядились (своею) артиллерией и людьми и сразу так хорошо встретили шведов, которым (сначала) предоставили было спокойно высадиться, что почти все они остались на месте или были взяты в плен; лишь весьма немногим удалось спастись в лодки и шлюпки и вернуться на суда, которые затем немедленно ушли оттуда на парусах.

Таким образом, с самого основания Петербурга царь при помощи (своего) небольшого флота и небольшого Кроншлотского замка (с успехом) оборонял от шведов доступ к (городу) с моря, а в то же время их самих вынуждал содержать в Финском заливе большую эскадру, обходившуюся им весьма дорого. И пока шведы плавали в море, русские преспокойно стояли в гавани, весело (проводя время) за ежедневными пирами и попойками и защищаясь от неприятеля без особого труда и расходов.

30-го. Мало того, что царь любит, чтоб его постоянно звали в гости, (порою) он неожиданно является и сам, без приглашения, для каковых случаев надо всегда иметь в запасе известное (количество) продовольствия и крепких напитков. Сегодня царь явился таким образом без зова ко мне и был весьма весел.

Будучи приглашен к кому-либо или приходя по собственному (побуждению), царь обыкновенно сидит до позднего вечера; тут-то (и) представляется отличный случай болтать с ним о (чем угодно). Не следует, однако, забывать его людей: (их должно) хорошенько накормить и напоить, потому что (царь), когда уходит, сам спрашивает их, давали ли им чего-нибудь. Если они изрядно пьяны, то все в порядке. (Царь) любит также, чтоб при подобных случаях делали его слугам подарки, ибо получая небольшое жалованье, находящиеся при нем (лица) вынуждены жить от такого рода подачек. [155]

Апрель

1-е. Некоторые из приговоренных к (работам на) галерах преступников, которых в Петербурге насчитывается от 1500 до 2000 и коими заведует (командующий) галерами шаутбенахт, весьма искусно подделали из свинца печать упомянутого шаутбенахта и (подписались) под его руку (причем в качестве образчика воспользовались печатью и подписью,) находившимися под вывешенным в тюрьме регламентом для заключенных. Затем они изготовили себе несколько фальшивых паспортов, чтоб (с ними) бежать. Но (дело) открылось, и артисты эти были частью повешены, частью (наказаны) кнутом. (:Кнут есть особенный бич, сделанный из пергамента и сваренный в молоке. Он до того тверд и востр, что им (можно) рубить, как мечом. Иным осужденным на кнут скручивают назад (руки) и за руки (же), вывихивая их, вздергивают на особого рода виселицу, какие в старину употреблялись и у нас; затем (уже) секут. Это называется “висячим кнутом”. При совершении казни палач подбегает к (осужденному) двумя-тремя прыжками и бьет его по спине, каждым ударом рассекая ему тело до костей. Некоторые русские палачи так ловко владеют кнутом, что могут с трех ударов убить человека до смерти. Вообще же после 50 ударов редко кто остается жив:). Главным зачинщикам (этого дела) сломали руки и ноги и положили живыми на колеса — зрелище возмутительное и ужасное! Ибо в летнее время люди (подвергающиеся этой казни) иногда в продолжение четырех-пяти дней лежат живые и болтают друг с другом. Впрочем зимою в сильную стужу — как было и в настоящем случае — мороз прекращает их жизнь в более короткий срок.

4-го. Из армии, (стоящей) под Выборгом, пришло известие, что русские овладели посадом Sichenheim и, пока что, уже заняли там позицию. Посад защищало 2000 человек шведов; они были оттеснены в город Выборг, и таким образом в настоящее время (численность) гарнизона (в самой крепости) возросла до 5000 человек. Незадолго до (взятия Сихенгейма) шведский генерал Любекер ушел с двумя полками в Швецию.

В этот же день прибыл в Петербург королевско-польский посланник фон Фицтум. Его поместили в одном из лучших домов города; царскому повару немедленно отдан приказ ежедневно готовить для него на 12 человек за счет царя; на них на всех доставлялось (также) из царского погреба венгерское вино и всякие (другие) напитки, так что (посланнику) ни о чем не приходилось заботиться. Подобное гостеприимство (царь) оказывал (Фицтуму) во внимание к тому, что в Саксонии путешествующему за границею русскому царевичу всячески старались угодить и предоставили (во всех) почти (отношениях) даровое содержание. Царь еще оттого так честил означенного посланника Фицтума, что знавал его в Польше и что [156] король польский весьма любил и уважал его. С другой стороны, Фицтум посредством подарков проложил себе широкий путь к (благоволению) здешних министров, (а) вице-канцлеру Шафирову привез в дар большой, необыкновенного богатства, украшенный алмазами портрет польского короля. Как только он приехал, я вместе с ним отправился к царю, (которому) он безо всякого предварительного доклада и (безо всякой) торжественности передал верительную свою грамоту за кабинетною печатью короля польского, а затем не имел более ни торжественной, ни частной аудиенции. В этот же день прибыл из Москвы великий канцлер Головкин.

6-го. Узнав о приходе (под Петербург) Преображенского полка, царь приказал ему остановиться за городом и там ожидать прибытия его (величества). Затем, (выехав к нему) сам в качестве полкового командира с обнаженною шпагой в руке, повел его пешком чрез весь Петербург. При каждой роте находилось известное число так называемых стрельцов, вооруженных мушкетонами. (Мушкетоны) эти стреляют крупною картечью, снаряды (Skraasakke) которой изготавливаются наподобие пушечных, заключающих чугунную картечь. Когда (полк), переходя по льду чрез реку, подошел к крепости, он построился и салютовал ей тремя ружейными залпами. С вала отвечали тремя выстрелами. Насколько мне известно, в других (странах) подобного (обмена) салютами не бывает.

7-го. Я сделал визит великому канцлеру графу Головкину, а вечером того же (дня) прибыл из Москвы и вице-канцлер барон Ша-фиров. В этот же день приехал из Дании гонец, гоф-фурьер его королевского величества Иосиф Кардинал в сопровождении француза Техильяка, состоявшего подполковником датской службы. Гонец этот привез от моего всемилостивейшего государя и короля орден Слона для князя Меншикова ¹⁶⁴. (Но) князь был в отлучке по царским делам, его ожидали обратно чрез несколько недель, (а потому) до его возвращения в Петербург (я) сохранил орден у себя.

На следующий день приехали сюда обе вдовствующие царицы и три молодые царевны, о которых говорилось выше.

11-го. Пришла весть о несчастной (для нас) битве под Гельсингборгом в Шонии ¹⁶⁵: потеряв много людей и артиллерии, датчане были разбиты шведами (и обращены) в бегство. (Сведения) эти настолько меня опечалили, что я не захотел выходить из дому, ввиду чего царь, (сопутствуемый) великим канцлером и вице-канцлером, лично посетил меня и хотя, как то ясно сказывалось в его словах, жестах и приемах, сам принимал это (дело) близко к сердцу, тем не менее [157] утешал меня, как умел, (увещевал) не падать духом из-за одной какой-нибудь неудачи и заверял, что ни за что не оставит моего всемилостивейшего государя и наследственного короля, — напротив, постарается всеми силами способствовать возмещению ему этой потери ¹⁶⁶.

12-го. Мы получили известие, что после бедственной битвы под Гельсингборгом остаткам нашей армии в Шонии посчастливилось благополучно перебраться на Зеландию.

Один мой русский знакомый потерял жену и в знак печали отпустил себе бороду. По этому поводу кстати будет заметить, что вообще, когда кто-либо попадает в немилость к царю или теряет близкого дорогого родственника, он в знак горести отпускает бороду, а также перестает заботиться о своем наряде и ничего на себе не меняет.

16-го. Я имел свидание с министрами по поводу одного дела, которое представил им от имени моего государя и короля ¹⁶⁷

(Министры) в тот же день дали (свое) согласие и покончили (дело), но письменного подтверждения и обещания я никак не мог от них добиться; ибо вообще от русских весьма трудно (выманить) какое-либо письменное обязательство относительно договоренного. (Не выдают они его) чтобы всегда иметь лазейку и отговорку на случай перемены (первоначального) своего решения. [158] 18-го. Гонец гоф-фурьер Иосиф Кардинал выехал обратно в Данию, увозя с собою разные письма и сообщения на имя его величества, моего всемилостивейшего наследственного государя и короля.

20-го. По случаю Светлого Христова Воскресения, которым закончился русский Великий пост, русские встали в час или в два пополуночи, чтобы поесть мяса, употребление которого во все время поста было им возбранено. В этот день многие пожирают мясо с такою алчностью, что умирают от удушья, что бывает нередко; занемогают и другими болезнями. Потом, в 3 ч. утра, русские пошли к заутрене. День начался усиленною пальбой с вала изо всех орудий, трезвоном во все колокола и общею радостью, довольством и ликованием. В (Светлое Христово Воскресение) при встречах друг с другом все без различия целуются и обмениваются крашеными яйцами. При этом один, передавая другому яйцо, говорит “Христос воскресе!” и целует его, после чего другой, со своей стороны, дает первому яйцо и тоже целует его, говоря “Воистину воскресе!”. Я обменялся таким приветствием с царем: когда я явился к нему утром поздравить его с праздником, он выразил (желание), чтоб я с ним похристосовался по-русски, причем сам он произнес приведенные слова и поменялся (со мною) яйцом. Вдовствующим царицам и каждой из царевен я также поднес по яйцу, поцеловав у них (при этом) руку. В свою очередь и они, сказав (“Христос воскресе!”), дали мне по яйцу. Обычай этот русские (переняли) от древнегреческой церкви; к (грекам) же он перешел от первых христиан, которые выражали тем (свою) радость по случаю Воскресения Христова и говорили друг другу (“Христос воскресе!”) в воспоминание того, как мироносицы возвестили об этом событии Апостолам, а Апостолы ученикам. Но обычай этот, как и все подобные древнехристианские обычаи, (первоначально) установленный из благочестия, выродился в разврат. (Теперь в России) в день (Пасхи) всякий простолюдин на первом, если не на втором или на третьем взводе. В течение всего дня русские пьют, обжираются и с криками Христос воскресе! бегают и ездят по улицам. Вообще невозможно описать тот разгул, шум, пьянство и распутство, среди которых протекает день. Трезвого человека не встретишь.

В 10 часов я сопровождал царя в собор на торжественную литургию. Там я обратил внимание на то, что все четыре попа, т. е. священника, (повернувшись лицом) один на восток, другой на запад, третий на север, четвертый на юг, прочли Евангелие о Воскресении Христа ото всех знамение того, что Евангелие это должно проповедоваться всему миру, на все четыре стороны света. (Как) в течение самой обедни, (так) и по окончании ее сделано было несколько пушечных выстрелов. Когда служба кончилась, царь пошел в дом петербургского обер-коменданта Брюса и там [159] пожаловал польского посланника фон Фицтума кавалером ордена Св. Андрея — (милость), которую обещал ему давно, (когда еще был) в Польше. При этом особой торжественной (церемонии) не было. Царь попросил только Фицтума стать на колени, навесил на него орден и (затем), подняв его, поцеловал.

21-го. На праздник Пасхи русские священники в сопровождении своих дьячков, поздравляя по случаю Воскресения Христова, ходят с церковным крестом из дома в дом и поют “Христос воскресе!” Один из них пришел и ко мне с пением. Когда он пропел (“Христос воскресе!”), я, следуя здешнему обыкновению, поднес ему чарку водки, но, прежде чем принять ее, он (непременно) хотел снять с себя (епитрахиль), которую священники надевают в церкви, служа обедню; когда же отложил в сторону распятие и (епитрахиль), то с радостью (выпил) чарку и принял от меня небольшую наводку (sic), а там опять надел (епитрахиль), захватил крест и пошел себе попрошайничать дальше.

На послеполуденное (время) я позвал к себе в гости царя и всю его свиту. Но так как на Святой приглашают его все, то до прихода ко мне он уже побывал в гостях у многих (лиц) и был почти (совершенно) пьян. Тут я убедился, что с ним весьма опасно бывать вместе и беседовать, когда он выпивши, ибо в таких случаях, если у него есть что на сердце, он высказывается весь с великою горечью. Пример этому я увидал на польском посланнике Фицтуме, которому он (еще) накануне пожаловал орден (Св. Андрея): когда разговор зашел о мире, заключенном в Саксонии между королем Августом и королем шведским ¹⁶⁸, царь выразил Фицтуму, как он недоволен поведением и (направленными) против него речами саксонцев, (которые-)де ввиду (общности) религии в Саксонии (и Швеции) слишком постарались угодить шведам.

22-го. Я был в лютеранской церкви в крепости Санкт-Петербург. (Службу отправляет) там немецкий лютеранский священник mag. Мollеr ¹⁶⁹.

23-го. Хотя среда у русских день постный, однако сегодня, несмотря (на среду), они не постились, ибо в течение всей Святой пост у русских отменяется и можно есть что угодно.

24-го. Нева вскрылась с такою силой, что в течение одного утра фарватер совершенно очистился ото льда.

Русские с замечательным бесстрашием и безрассудною смелостью переходят (Неву) в то время, как лед уже взламывается; они видят это, знают, что лед уносится в одно мгновение, (и все же идут), пока только он держится. Самая стража, расставляемая по реке для [160] предупреждения несчастий, не может устеречь (смельчаков). (Сегодня) из-за подобной отважности женщина с ребенком на руках и четверо других людей были унесены на оторвавшейся льдине; потом их, впрочем, спасли.

По словам моряков, (служащих) в царском флоте, Нева ежегодно вскрывается около этого дня.

Когда еще вследствие сильного ледохода не представлялось почти возможности плыть по реке, царь не без опасности перешел чрез нее первый на своем голландском буере, как всегда это делает, если при вскрытии (Невы) находится в Петербурге. Царь и назад прошел благополучно. Судном управлял он сам, делая на нем все (необходимые) распоряжения.

25-го. Утром, (пользуясь) хорошим ветром, царь катался на своем буере, и так как после полудня, вернувшись (с прогулки), он остался на судне, чтобы с большим удобством предаться там веселию, то я съездил к нему на буер. Тут (царь) тотчас же заставил меня выпить, (приветствуя меня с) благополучным прибытием, четыре больших пивных стакана (разных) крепких горячительных вин, от каковых я не мог отмолиться ни просьбами, ни хныканьем, ни сетованиями, ибо на царя находит иногда такой стих, что он принуждает людей пить через край и во что бы то ни стало ¹⁷⁰. Хоть я и чувствовал, что (вино) не пойдет мне впрок, однако и в этот раз, как почти всегда, должен был подчиниться. (Впрочем) если, живя в России, избегать (собраний), где таким образом пьют, то нельзя привести к окончанию ни одного важного дела, ибо, как уже сказано, все серьезнейшие вопросы решаются за попойками.

28-го. Девять фрегатов, назначенных предстоящим летом к морскому плаванию, выйдя из гавани, расположенной между крепостью и Кронверком, встали на якорь ниже по течению на реке (Неве). Главное начальствование над ними предоставлено было вице-адмиралу Корнелиусу Крейцу. (Суда эти) на форстеньге несли трехполосный бело-голубо-красный вымпел. Гюйс у них был красный с голубым Андреевским крестом из угла в угол; на кресте этом, отороченном белою каймой, пересекается по вертикальной и горизонтальной линиям другой, узкий белый крест. (Крест) таким образом выходит двойной, (состоящий) из голубого по диагоналям, и белого накрест. Флаг был голубой (и имел) наверху у флагштока [в крыже] белое четырехугольное поле с голубым Андреевским крестом. [161]

29-го. Из (гавани) Кронверка вышли также шнявы типа шведских бригантин и, предводимые своим шаутбенахтом, царем, расположились в порядке на реке. Их вымпел, (поднятый) на форстеньге, и гюйс — такие же, как на фрегатах; флаг (же) — красный, с белым четырехугольным полем у флагштока и с голубым Андреевским крестом (в этом поле).

За последнее время (русские) ежедневно посылали на взморье — посмотреть, не вскрылся ли лед, и жили в постоянном страхе, (как бы не начался) ледоход из Ладожского озера; ибо (обыкновенно) дней чрез 10 или 12 по вскрытии Невы под Петербургом и освобождении ее от льда вскрывается (в свою очередь) пресноводное Ладожское озеро, лед (которого), спускаясь в большом количестве по реке, снова затирает (Неву) и (ее) устья (к) взморью, причем стоящие на ней (суда) подвергаются величайшей опасности. Нередко когда (ладожский) лед уже унесло в море, ветер пригоняет его обратно в гавань, и (тогда) судоходство снова прекращается до тех пор, пока лед наконец с течением времени не растает и не исчезнет.

30-го. Вышел [из гавани] шаутбенахт граф Jean de Bouzi со своими пятью 32-весельными галерами. Флюгарки и флаги на них двух-косичные, подобные датским. (Флюгарки) небольшие, короткие, красного (цвета). (Флаги тоже) красные, (но) с белым полем, и на нем голубой Андреевский крест.

Хотя, как видно из вышеприведенной росписи судов, царский флот еще не велик и не представляет даже доброй эскадры, тем не менее (царь) в подражание англичанам разделил его на три отряда:на corps de bataille ¹⁷¹, авангард и ариергард. (Первым) командует генерал-адмирал, когда он сам находится в плавании на (флоте), (вторым) — вице-адмирал Корнелиус Крейц, (третьим) — шаутбенахт царь. (Corps de bataille) имеет белый флаг с маленьким голубым Андреевским крестом наверху у флагштока, (авангард) — голубой флаг, подобный описанному под (28 апреля), (ариергард) — красный флаг с голубым Андреевским крестом, (тоже) подобный описанному выше. Гюйсы и вымпела у всех трех эскадр одинаковые. К тому же описанный выше царский гюйс, красный с двойным крестом, очень похож на английский, называемый Jacqu ¹⁷².

(Как известно) англичане считают себя (хозяевами) четырех морей, quatuor marium. Чтоб походить на них и в этом, царь (завел) себе большой желтый русский штандарт, который при всяком торжестве развевается над Петербургскою крепостью. На (штандарте) изображены царский черного (цвета) герб и четыре моря, по одному в каждом углу, в знак того, что (царь) владыка четырех морей: maris Albi, или [162] Белого моря, что у Архангельска, maris Caspii, или Персидского моря, что у Астрахани, maris Nigri ¹⁷³, и[наче?] Ponti Euxini, т. е. Черного моря, соединенного с Paludi mootis ¹⁷⁴, у истока которого стоит Азов, (и наконец) maris Baltici, или Балтийского моря, (что) возле Петербурга.

В этот день я поднялся на веслах вверх по (Неве), чтоб осмотреть место, где некогда стояла крепость и город Ниеншанц. Город этот находился в одной миле от (теперешнего) Петербурга. По одну его сторону протекает река Нева, по другую, отделяя его от Финляндии, — небольшая речка Охта, орошающая тот край. Город и укрепление стояли друг возле друга; но (в настоящее время) оба разорены до основания. В некотором расстоянии от города, ближе к Ладоге, стоит шанец, возведенный русскими в течение осады. К шанцу этому, говорят, могли подходить вплотную корабли для приема и сдачи груза.

Возвращаясь на веслах от (Ниен)шанца в Петербург, я узнал, что царь в своей передовой шняве “Лизета”, и взошел к нему на судно. (В тот день) царь обходил на своем буере корабли и лично делал распоряжения относительно всяких упущений.

Май

1-го. Все прочие обыкновенные суда: флейты, галиоты, ладьи (Skuder) и так называемые карбасы, назначенные к отправлению под Выборг с провиантом, орудиями и боевыми припасами, несут трехполосные бело-голубо-красные флаги и (красные) флюгарки. На реку вышло также множество голландских бригантин с красными двухкосичными флюгарками. Вообще всех больших и малых парусных судов насчитывалось 270.

2-го. Вице-адмирал угощал на своем корабле царя. Пригласил он и меня. (На судне) шла сильная попойка, (и пились) многие (заздравные) чаши, из коих одни приветствовались 7-ю, другие 5-ю пушечными выстрелами, а иногда, по знаку вице-адмирала, палили со всех судов, имеющих орудия.

Царь не желает пользоваться (титулом) величества, когда находится на судне, и (требует, чтобы в это время его называли) просто шаутбенахтом. Всякого, ошибившегося в этом, (он) немедленно заставляет выпить в наказание большой стакан крепкого вина. Привыкши постоянно величать царя надлежащим титулом, я и другие лица часто обмолвливались, (за что) сверх многих круговых чаш должны были выпить еще и штрафные. При царе находились также люди, которые понуждали гостей пить в промежутках между заздравными (чашами).

Тут, (между прочим, со мною) приключился (следующий случай). Царский ключник (Kellermester) поднес мне большой стакан вина; не [163] зная, как от него отвязаться, я (воспользовался тем, что ключник) стар, неловок, толст, притом обут лишь в туфли, и чтобы уйти от него, вздумал убежать на переднюю (часть) судна, (затем) взбежал на фокванты, где и уселся на месте скрепления их с путельсвантами. (Но) когда ключник доложил об этом царю, (его величество) полез за мною сам на фокванты, держа в зубах тот стакан (от которого я только что спасся), уселся рядом со мною, и там, где я рассчитывал найти полную безопасность, мне пришлось выпить не только стакан, принесенный (самим царем), но еще и четыре других стакана. После этого я так захмелел, что мог спуститься вниз лишь с великою опасностью.

Посылали на взморье взглянуть, не сошел ли с отмелей лед; оказалось, что свободного прохода (для судов) ожидать нельзя. Глубина на этих отмелях всего 10, самое большее 11 футов, и фрегатам, несмотря на их небольшое углубление, приходилось почти совсем разоружаться и разгружаться. Далее, за банками, глубина более чем достаточна для (плавания) самых больших кораблей.

3-го. (Гонец) привез ратификацию договора, которым продолжен прежний мир с турками. Гонец этот ехал чрез Бендеры, где, по его словам, видел самого короля шведского и разговаривал с ним; (короля) он встречал раньше в Саксонии, (так что) знал его хорошо.

4-го. В полдень вице-адмирал сел на судно и тотчас поднял свой флаг. Весь флот немедленно (ответил) приветствием, и с каждого (судна сделано) по семи выстрелов, на которые (вице-адмиральский корабль) отвечал пятью. Лишь только корабль поставил паруса и тронулся с места, крепость отсалютовала ему пятью выстрелами. То же сделала и Адмиралтейская верфь, когда он проходил мимо нее. (Как той, так и другой) он отвечал пятью же выстрелами. Ибо было наперед условлено, что крепость будет первой, на английский (манер), салютовать (вице-адмиральскому кораблю), когда он пойдет под парусами, а не он ей первым. За (вице-адмиралом) поставили паруса и прочие суда. Каждое салютовало крепости, а затем Адмиралтейской верфи пятью выстрелами, на которые получало от них в ответ по три. (Салюты следовали) один за другим, так что ужасная, не поддающаяся описанию пальба не прекращалась.

Трудно себе представить, какая масса пороху настреливается за пирами, увеселениями, при получении радостных вестей, на торжествах и при салютах, подобных (нынешнему), ибо в Росссии порохом дорожат (столько же), сколько песком, и вряд ли найдешь в Европе государство, где бы его изготовляли в таком количестве и где бы по качеству и силе он мог сравниться (со здешним).

[5-го ?]. Я вместе с посланником Фицтумом ходил в русскую церковь (собор) поздравлять царя с радостным известием о подтверждении турками мирного договора и тут снова сделал наблюдение, что мужчины (в церкви) стоят внизу, а женщины наверху, на [164] хоpax. Ни игры на органе, ни другой (музыки) в русских церквах не бывает. Царь стоял среди многочисленных певчих и пел с ними, точно сам был одним из церковнослужителей ¹⁷⁵. (Певчие) пели очень хорошо во всех голосах. По окончании обедни диакон вынес тарелку с белым хлебом вроде печенья (и стал) предлагать его выходящим; всякий брал себе сам по кусочку.

После полудня я и посланник Фицтум ходили на поклон к вдовствующей царице. При этом случае (как сама) она, (так) и царевны, ее дочери, заставили нас выпить столько больших чар вина, что мы напились пьяны менее, чем в полчаса времени. Отпустили они нас лишь тогда, когда убедились, что мы совершенно готовы. Тут я еще раз заметил то, что мне часто и прежде приходилось наблюдать, но в чем я до сих пор не отдавал себе ясного отчета — (а именно), что в обществе русских женщин благодаря их усердному канючению и просьбам в самый короткий срок выпиваешь более, чем в обществе самых завзятых пьяниц. (Происходит это) от того, что вообще убеждениям женщин поддаешься легче, нежели (убеждениям) мужчин.

6-го. Узнав, что галеры пускаются в путь, я съездил на ту, которою командует шаутбенахт граф Jean de Bouzi, хозяин занимаемого мною дома. Он (только) недавно вступил в командование этими судами. На передней части его галеры, по сторонам, развевалось два флага, подобных описанным ранее гюйсам прочих судов. Весел на галере было по 28 с каждого борта; на каждом весле сидело пять-шесть закованных каторжников. Когда я сходил с судна, то по приказанию шаутбенахта один из квартирмейстеров, у которого на плечах на серебряной цепочке висел серебряный свисток, три раза просвистел (в него), и при всяком разе каторжники с галеры приветствовали меня тихим глухим бормотанием, звучавшим особенно странно и противно.

Когда (de Bouzi) поднял свой флаг, ему салютовали суда всего флота, каждое 5 выстрелами. Отвечал он тем же числом.

Узнав, что царь, или, как он приказывает себя называть, дворянин Михайлов, собирается уходить со своим отрядом, я отправился к нему на судно проститься с ним и застал (у него) его наложницу Екатерину Алексеевну, о которой уже сказано выше. Первым пустился в путь шаутбенахт, командующий галерами. Крепость салютовала ему 5 выстрелами, и он отвечал тоже 5-ю (выстрелами). За нею салютовала ему таким же образом верфь, которой он (также) отвечал. Прочие галеры, когда он мимо них проходил, приветствовали его описанным выше троекратным бормотанием. Когда царь поднял свой флаг, все (суда) царского отряда салютовали ему так же, как [165] остальные (суда). При флаге царь сохранил вымпел. Как только он тронулся с места, сначала крепость, потом верфь салютовали ему пятью выстрелами, на которые он отвечал пятью же. Прочие шнявы (первыми) салютовали крепости и верфи, (делая) по пяти выстрелов, а (крепость) равно и верфь, отвечали тремя. (За шнявами) следовало многое множество малых бригантин, наполненных (войском). Каждая имела по четыре малых металлических орудия. Салютовали они крепости и верфи тремя выстрелами, а те отвечали одним.

Царевны и их мать шли с остальными судами до Кроншлота. Им был определен маленький галиот или буер. Достаточно вспомнить отвращение, которое вообще испытывает женский пол к морю, чтобы судить об удовольствии, с каким они совершали (это путешествие). (Тем не менее) царь почти всегда берет их с собою в плавание и предпочтительно в свежую погоду; запирает их наглухо в каюту, пока их хорошенько не укачает и, salvo honore ^175а, не вырвет; тут только он (доволен), так как в этом находит первое свое удовольствие и развлечение. (Вообще) царь нарочно выискивает людей, не переносящих моря, берет их с собою в свежую погоду и все лавирует с ними против ветра.

Вечером я ездил (на “Лизету”) поздравлять царя, или шаутбенахта дворянина Михайлова, с благополучным приходом (в Кроншлот). Затем вместе с (его величеством) отправился осматривать (этот) замок. Царь постоянно содержит в нем не менее 600, а временами и 1200 человек гарнизона. Орудия в укреплении расположены одни над другими, в три яруса, подобно корабельным батареям. Здесь имеется множество каменных погребов для продовольствия и для пороха. (Погреба эти) находятся на шесть с лишком локтей ниже поверхности воды.

Пальбе (под Кроншлотом) конца не было, так как все суда, до малейшей бригантины включительно, салютовали крепости, а она (со своей стороны) отвечала им.

Вечером того же (дня) были высланы в море, в крейсерство, два фрегата.

11-го. В 8 ч. утра дул восточный ветер. Многочисленным упомянутым выше малым судам, везшим частью войска, частью продовольствие, а равно и пяти галерам, приказано тронуться в путь. Около полудня при хорошей тихой погоде (и) восточном ветре, когда эти (суда) почти ушли из виду, поднял паруса и остальной флот. После полудня восточный ветер сменился западным, (и флот) принялся лавировать. В то время малые суда и галеры были так далеко впереди, что их едва можно было различить. Сам царь находился мили за [167] две-три под ветром. Тут к нему подошли обе шнявы (фрегата?), высланные (10 мая) на крейсерство, и донесли, что, прокрейсировав до самого Бьерке, острова на финском берегу в 12 милях от Кроншлота, они на своем пути (ни одного) неприятельского (судна) не встретили. Далее мы лавировали взад и вперед среди множества льдин, которых нанесло обратно с моря западным ветром. (Льдины эти) были довольно толсты. То здесь, то там сталкивались суда, причем одна шнява дала течь и должна была идти назад в Кроншлот. Впрочем, погода была почти тихая, при легком бризе. Ночью вице-адмирал сделал флоту сигнал встать на якорь, и вследствие штиля и (плавучего) льда (суда) простояли в течение 4 или 5 склянок.

12-го. В 3 часа утра поднялся марсельный бриз WSW, и гонимый из (открытого) моря лед начал нас затирать; лишившись при этом якоря, вице-адмирал вынужден был поставить паруса и снова лавировать; хотя ветер дул удобный, тем не менее большая часть фрегатов должна была взять рифы, а некоторые убрать и формарсель. В 4 ч. пополудни весь флот встал на якорь. Тут я отправился на судно к царю. Он рассказывал, что побывал у самого острова Биорке и что между этим островом и материком лед еще не вскрылся. Царь сам сходил с корабля с некоторыми другими (лицами), стоял и пил на льду, каковой был так плотен, что (царь) не мог его пробить железным ломом, даже острым концом его.

Ночью не одно судно от (напора) льда потеряло якорь.

13-го. До полудня при западном ветре лавировали. (В полдень) снова встали на якорь — под островом Soeskar, в двух милях от берега. Тут ко флоту присоединилась шнява “Mon Coeur”, везущая министров и канцелярию. После полудня (ветер) почти совсем стих. Я отправился на судно к царю, или дворянину Михайлову, где произошла здоровая выпивка; всякий раз, как посещаешь (царя), (выпивки эти) представляют неизбежное бедствие. К вечеру ветер (перешел на) восточный, и мы (опять) вступили под паруса; в это время все суда, как большие, так и малые, находились вместе с нами. К ночи по причине (плавучего) льда (флот) встал на якорь; (но) лед гнало от берега с такою силой, что (суда) одно за другим должны были сниматься с якоря, (однако) поставив паруса, они не могли идти себе прямо своим курсом, а вынуждены были, как при плавании у (берегов) Гренландии, останавливаться то перед одною, то перед другою льдиной.

14-го. Утром лавировали при западном ветре. В 10 ч. встали на якорь. Царь, или шаутбенахт дворянин Михайлов, на своей шняве “Лизета” пошел обратно в Петербург. Плавучий лед (встречался еще всюду).

Ночь простояли на якоре под ингерманландским берегом. Я послал на берег шлюпку купить рыбы; (шлюпка) вернулась с [168] форелями и окунями. Ничего другого здесь достать нельзя, так как страна разорена войною. Вместо зерна народ размалывает в муку (особого рода) болотные коренья и из этой (муки) печет (себе) хлеб. Самый распространенный товар — люди, ибо от голода жители охотно продают и самих себя, и своих детей. Ночь простояли на якоре.

15-го. В течение всего дня был мертвый штиль, вследствие чего простояли весь день на якоре. Галеры и бригантины, находясь милях в трех от (прочего) флота, делали выстрелами какие-то сигналы, а мы вообразили, что это шведы, и таким образом, как уже не раз (случалось), испугались своей тени.

16-го. В 9 часов утра, снявшись при восточном ветре (с якоря), направились всем флотом на север, к карельскому берегу. По всему (пути) встречали с обеих сторон много больших толстых льдин. Когда туман рассеялся, мы увидали, что галеры, бригантины, карбасы и другие малые суда затерты льдом и что вместе с ним ветер, (перешедший) на норд-ост, уносит их в море (все) дальше от карельского берега; казалось, (дело принимает) плохой (оборот).

Вечером царь, снова вернувшийся ко флоту, отдал кораблю “Донкрат” приказ идти на фордевинд, в (плавучий) лед, и ломать его, встягивая маленькую пушку на бугшприт и затем роняя ее на льдины. Большая и лучшая часть царской гвардии, Преображенского и Семеновского полков, с лишком 5 тысяч человек, а равно и все продовольствие, назначенное для армии, стоящей под Выборгом, находились на судах, затертых льдом; как сказано выше, число всех (этих) судов достигало 270.

17-го. (Дул) довольно свежий норд-ост. Галеры и малые суда все еще были в виду, но так далеко от нас, что вследствие разъединявшего их от нас льда и значительной (силы) ветра, (против которого) им нельзя было выгребать, они не могли с нами соединиться. По всем соображениям человеческого разума следовало заключить, что лед и ветер занесут их на лифляндский берег, что (там) они (неминуемо) станут добычею шведов, еще владеющих (тою местностью), и что ничто не может ни спасти, ни выручить их. Однако (на всякий случай) к ним отрядили два фрегата для (конвоирования) их и для оказания им помощи.

Вечером (мы) снялись с якоря и подошли ближе к Биорке. Ночью ветер сильно засвежел.

18-го. Дул свежий ONO. За ночь вследствие сильного ветра наши малые суда и галеры унесло из виду. Снявшись с якоря, мы (подались) к северу и стали между островом Биорке и материком. Сильный ветер отымал у нас (последнюю надежду) на обретение уплывших судов с войском и продовольствием. Мы подвинулись еще немного на передних парусах и стали под самым Биорке. [169]

19-го. Непогода, казалось, стихала; ветер (перешел на) OSO. Царь, поставив паруса, отделился от вице-адмирала, (причем), как шаутбенахт, салютовал ему. К вечеру в тихую (погоду) пришли на расстояние двух миль от Выборга. Генерал-адмирал Апраксин прибыл из лагеря на судно к царю, где по русскому (обыкновению) снова произошла сильная попойка.

20-го. Штиль с туманом. Против всякого ожидания, все наши галеры и. малые суда вернулись (к нам) в сохранности; потонуло только четыре карбаса, с которых впрочем (успели) спасти людей и большую часть груза.

Мы подошли к Выборгу на расстояние одной мили. Царю салютовали из двух укреплений, которые генерал-адмирал заложил с обеих сторон у входа в гавань для обороны ее и с целью мешать подвозу шведам.

Еще в тот же вечер я побывал с царем на берегу и вечером (же) вернулся на судно.

21-го. Почти весь день провел на судне (у царя). Там, в гостях у него, был весь генералитет: генерал-адмирал Апраксин, петербургский комендант генерал-адмирал Брюс, подполковник Преображенского полка генерал-майор von Kircken ¹⁷⁶ и генерал-майор Birkholz; в этом собрании находился и я. Такой великой и здоровой попойки и пьянства, как здесь, еще не бывало. Когда я отказывался (пить), ко (мне) подходил сам царь, ласкал и целовал меня, одною рукой обхватывал мне голову, другою держал у (моего) рта стакан и так упрашивал, (столько произносил) ласковых слов, что я наконец выпивал (вино). Я пытался убраться тайком незамеченным, дважды был уже в своей шлюпке, но прежде чем успевал отплыть, в нее спускался сам царь и приводил меня назад. Потом он приказал вахте при трапе (следить), чтоб без (особого) его разрешения ни одна лодка не покидала (судна). Этим отнималась у меня последняя возможность бегства. (Продолжая) таким образом пить без остановки, я напился чрез край, так что наконец должен был выйти из каюты на палубу, ибо желудок (мой) не мог вмещать всего (того), чем был переполнен. Тут, когда меня, salvo honore, рвало, ко мне подошли два лица, которых в ту минуту, вследствие опьянения, я не был в состоянии признать, да и до сегодняшнего дня наверное назвать не могу, догадываюсь (только), что это были датские морские офицеры ¹⁷⁷, находившиеся на царской службе, ибо я хорошо помню, что они обращались ко мне по-датски. Лица эти заявили, что царь [170] велел им привести меня к нему; (но) я извинился и отвечал (им), что, (видя) мое положение, они сами сумеют объяснить царю причину моего неприхода. На этот раз они оставили меня, но (вскоре) пришли снова с тем же (требованием). Ответ мой (был) прежний. Я усердно убеждал и просил их принять во внимание, в каком я виде, и дать мне немного оправиться, (заверяя), что (на это) потребуется самый короткий срок и что затем (я) с удовольствием явлюсь (к царю). Но теперь, быть может из опасения, как бы не прогневить царя, вернувшись к нему с новым отказом, они (решили привести меня силою). Сначала взялись они за меня осторожно и (принялись) оттаскивать от корабельного релинга, на который я опирался; я же, крепко за него ухватившись, продолжал ласково увещевать их. (Но) тут они крепко меня схватили; я (же), сопротивляясь, для большего устоя уцепился за одну из бизаньгитовых. Между тем в помощь к первым (двум офицерам) подоспело еще несколько (человек), и как они начали дергать меня довольно грубо, я (под влиянием) хмеля и озлобления выпустил (из рук) веревку (за которую держался) и выхватил (из ножен) шпагу. Я никого не рубил, не колол ею, ниже ранил кого-нибудь (и только) хотел их напугать. (Действительно) все меня оставили, и я остановился, (прислонившись) спиною к борту. В это время ко (мне) подошел царь, не в меру пьяный, как и я, и в грубых выражениях (пригрозил) пожаловаться на меня моему всемилостивейшему королю (за то), что я в его присутствии обнажил шпагу. Всердцах, пьяный, я со своей стороны ответил ему тоже не особенно мягко, — (что) имею гораздо более оснований сетовать на тех, которые таким образом хотят действовать относительно меня насилием. Затем царь велел мне отдать ему мою шпагу. Тут я однако настолько опомнился, что (исполнил его приказание), протянув ему (оную) эфесом (вперед). (Царь) гневно взял ее и убежал с нею в каюту. Вскоре он распорядился, чтобы вахта отпустила меня (на “Александр”), куда я и вернулся. Вечером посланник Фицтум, приехав на судно, привез мне обратно мою шпагу. Ко времени (его возвращения) я (успел) немного выспаться и тут подробно переговорил с ним по этому делу. Я сказал, что хотя ввиду такого обращения со мною я имел бы (полное) основание отстраниться от царского двора впредь до получения от моего всемилостивейшего государя и короля приказания (в ответ) на мой отчет (о настоящем вопросе), тем не менее (считая) непозволительным по обстоятельствам времени затевать раздор, я, конечно, предпочитаю принять вину на себя, вследствие чего прошу его съездить на следующий день на судно к царю и, извинившись (за меня) в случившемся, ходатайствовать, чтобы (его величество) предал все (дело) забвению как во внимание к тому, что я дважды пытался съехать с (“Лизеты”), но, как известно самому царю, не получил разрешения, [171] и что если б меня отпустили, всего этого не случилось бы, так и ввиду того, что сказанные мною ему слова могли бы зачесться за те резкие речи, с которыми (сам) он ко мне обратился.

22-го. Как было между нами условлено с вечера, посланник Фицтум отправился рано утром к царю (и) извинился за меня в приведенном выше смысле. С ответом он прибыл назад тотчас же. Царь сказал ему, что (вчера) и сам был пьян, а потому ничего не помнит и о случившемся знает только от других; (что) если он меня чем обидел, то просит у меня прощения, со своей же стороны ото (всего) сердца отпускает мне все, что было мною сказано и сделано, и (приглашает) немедленно к нему приехать, чтобы с ним помириться. За сим я поспешил к царю вместе с посланником Фицтумом. Когда я попросил его величество простить меня за вчерашнее, он обнял меня и поцеловал.

“Камрат, — сказал он (:царь почти всегда называет меня камратом:), — ото (всего) сердца прощаю вам то, в чем вы, быть может, предо мною виноваты, но и вы должны простить меня, если я в чем-либо провинился пред вами, и более про то не вспоминать”. (Обращался он ко мне) совсем как к равному.

И таким образом этот неприятный инцидент был вполне улажен, а затем мы снова принялись весело пить ¹⁷⁸ Более подробный (отчет) об этом деле я не замедлил сообщить в тот же день шифром тайному советнику Сехестеду — не за тем, чтобы жаловаться, ибо вопрос, как сказано, был исчерпан; но множество посторонних (лиц) были свидетелями (вчерашнего происшествия), и оно чрез них несомненно огласилось бы; (а потому), не признавая за собою вины во (всей этой) истории, (я опасался) подать своим молчанием повод к предположению, что я хочу ее скрыть ввиду будто бы моей виновности.

Позднее я узнал, почему царь не хочет принимать от меня никаких отговорок, когда таким образом (принуждает меня) пить. Некто из личного расчета искал поселить неприязнь между мною и царем и (вызвать его) немилость (ко мне), дабы тем помешать исполнению дел, (возложенных на меня) королем. (Для этого лицо сие) уверило царя, что, собственно, я могу пить, только не хочу и что нередко притворяюсь пьяным, чтоб меня больше не поили и чтоб мне удобнее было подслушивать других. Но одном собрании царь подошел ко мне и поднес большой стакан вина, очень прося его выпить. Я был (уже) сильно пьян и, ссылаясь на (это обстоятельство), стал [172] отмаливаться. (Но) царь сказал, что это чаша моего короля, и прибавил, что я не верный слуга (ему), если ее не выпью. Вследствие (таковых слов) я, несмотря на весь свой хмель, принял стакан и выпил его. На основании этого царь утвердился в своем мнении (обо мне) и тут же сказал сидевшим возле него (лицам) — бывший в их числе один мой приятель впоследствии передал мне это — что когда (провозглашается) здоровье моего короля или когда мне самому хочется пить, то я пить могу, когда же он, царь, меня об этом просит, я отказываюсь. С тех пор он так и остался при убеждении, что на самом деле я выносливее, чем хочу это показать.

После полудня я съехал на берег. Генерал-майор Birkholz водил меня по траншеям; некоторые (из них) подходят (к городу) так близко, что обе стороны могут обмениваться ружейными выстрелами. С моря Выборг укреплен как нельзя хуже, и для меня решительно непонятно, почему в зимнее время, когда гавань покрывал лед, русские не взяли его с этой стороны приступом; ибо после прибытия генерал-адмирала зима держалась еще недель шесть. По-видимому этим путем можно было овладеть городом без особого труда и потерь, тогда как по общему свидетельству (за время осады у русских) умершими и ранеными (выбыло из строя) 1500 человек.

Я посетил лазаретный барак, где видел много жертв войны; иные (из этих) несчастных лишились рук, (иные) ног, а (иные) получили другого рода страшные раны. Русские офицеры рассказывали мне, что в ночь накануне залпом картечью из шестерых городских орудий за один раз убито и ранено 30 русских рабочих.

23-го. Я был в гостях у генерал-адмирала; там кушал и царь, а после полудня я сопровождал его по траншеям. Для большей безопасности царь под предлогом доставления писем (местным) купцам послал на это время в Выборг барабанщика, (в сущности) переодетого офицера Преображенского полка. Перестрелка с обеих сторон прекратилась, и, как всегда бывает (в подобных случаях), осажденные и осаждающие стали ходить вольно, не укрываясь. Приостановка военных действий длилась всю вторую половину дня. Пока длилось (это) перемирие, на большой городской башне, называемой Herman, стоял один человек; но когда я приставил к глазу длинную подзорную трубу, чтоб получше его рассмотреть, он стремительно бросился вниз, вообразив, что я приложился в него из ружья.

24-го. В (Выборг) снова послан барабанщик, чтобы царю можно было в безопасности осмотреть и исследовать крепость со стороны суши, как он осмотрел ее (вчера) со стороны моря. Так как сам он собирался возвратиться в Петербург, чтобы воспользоваться весеннею порой для своего лечения, то он (наперед) обсудил с генерал-адмиралом, где возвести батареи для обстреливания города. Царь оставил под (Выборгом) восемьдесят орудий для брешных (батарей) [173] — из них меньшее было 18-фунтового (калибра), — 50 больших мортир и 300 ручных со всеми принадлежностями.

25-го. После полудня царь снялся с якоря, ни одним словом не предупредив ни меня, ни посланника Фицтума о своем уходе, так что мы едва успели забрать с берега палатку и другие свои (вещи). Царь почти всегда уезжает таким образом (неожиданно), (и путешествия его) скрываются даже от посланников тех коронованных особ, с которыми он находится в тесном союзе. Без сомнения, причину этого (надо) отчасти (искать) в духе страшного недоверия, которым охвачены русские.

У выхода в открытое море, (которого мы) достигли в тот же день, две царские галеры и много других царских судов забирали множество лежавших на берегу досок и бревен. Нынешнею весной за ними должны были прийти голландские и английские суда, с которыми до настоящего времени Выборг вел значительную торговлю дегтем и лесом.

Ночью вследствие штиля и противного ветра мы бросили якорь между Биорке и материком.

27-го. Снялись рано утром при NNO. Курс был OtS. Вечером прибыли в Кроншлот. (По приходе туда) я и посланник Фицтум посетили вице-адмирала Крейца на (его) судне. При нашем отъезде он салютовал нам семью выстрелами.

28-го. Дошли на парусах до С.-Петербурга и, съехав на берег около полудня, тотчас же отправились на дом к царю, чтобы поздравить его по случаю благополучного возвращения с этого похода. (Затем) обедали у него. Напитки обносила четырехлетняя девочка, сидевшая на руках у няньки. То была незаконная дочь царя от любовницы его Екатерины Алексеевны ¹⁷⁹.

Если принять в соображение: 1) что царский флот пустился в плавание в такую пору года, когда весь фарватер еще покрыт (плавучим) льдом; 2) что во всем флоте не было человека, который (был бы знаком) с фарватером, между тем как сей последний представляет большую опасность для плавания вследствие множества скал и подводных камней; 3) что все (суда) построены из ели и что большая их часть непригодна для морского плавания; 4) что управление карбасами (было поручено простым) крестьянам и солдатам, едва умевшим грести одним веслом, — то остается крайне изумляться смелости русских, хотя в конце концов она и (привела их) к столь счастливым последствиям, несмотря на то что часто во время плавания казалось, что все [малые суда] уносятся льдом и (должны) погибнуть.

Русские карбасы суть особого рода суда, скрепленные ивняком и законопаченные древесным мхом, поверх коего положены рейки; [174] ни одного железного гвоздя в них нет, а между тем они(-то) и везли все (предназначенные под Выборг) пушки и мортиры с их принадлежностями и всю муку, хлеб и крупу для армии.

Впрочем, (русским) поневоле пришлось решиться на (морской поход), так как в этом краю, повсюду опустошенном, нельзя было достать лошадей, а потому сухим путем невозможно было подвезти осаждающим ни пушек с (боевыми) припасами, ни продовольствия. Если б перевоз этих (предметов) не удался, то нет сомнения, что голод вынудил бы армию отступить от (Выборга), побросав все, и все-таки, прежде чем достичь Петербурга, до которого сухим путем считается 30 миль, большая часть (людей) погибла бы голодною смертью. Итак, по (воле) Провидения этот поход увенчался двойным (успехом). Ибо, если тому (или другому) государю суждено стать великим, Господь Бог благоприятствует ему во всем, как бы ни было предпринято самое дело. По поводу этого похода можно весьма кстати привести слова Курция: Temeritas in gloriam cessit ¹⁸⁰, а также в данном случае, как и во многих других, повторить царю то, что Цицерон сказал Юлию Цезарю: Ut multum virtuti, plurimum tamen felicitati debes ¹⁸¹. В настоящем плавании особенному счастию (царя) следовало (приписать) и то обстоятельство, что (русский флот не повстречался со шведами, так как) спустя два дня по возвращении его в гавань появилась в Финском заливе шведская эскадра из 8 линейных кораблей, а если б всего два (шведских) 50-пушечных корабля напали врасплох на многочисленный русский флот, то без труда (частью) разогнали бы его, а (частью) потопили бы выстрелами.

Потом царь никуда не показывался, так как начал упомянутое выше весеннее лечение. (Ища) спокойствия и тишины, он удалился в дом, построенный в его новоразбитом саду, где стоят с лишком 30 больших мраморных статуй художественной работы, в том числе бюсты покойного короля польского Собесского и его жены ¹⁸². Статуи эти вывезены из садов польских магнатов. Вообще большая и изящнейшая часть предметов роскоши, находящихся у важных петербургских вельмож, вывезена из Польши.

В Петербурге все было дорого, а съестных припасов (порою) и вовсе нельзя было достать, ибо весь край с обеих сторон, как Ингерманландия, так и Карелия, откуда припасы эти подвозятся, был вконец опустошен русскими и казаками. Большого труда и издержек стоило мне добывать необходимое на каждый день продовольствие. [175]

Июнь

3-го. Получил верные сведения, что шведский военный флот в Финском (заливе) состоит из 19 парусных судов, на которых находятся один адмирал, один вице-адмирал и один шаутбенахт. Флот (этот) стоит на якоре недалеко от Бьерке.

Комментарии

152 опасности на море.

153 В своей автобиографии частный секретарь Юля Расмус Эребо (стр. 110 и прочие) подробнее описывает это приключение, почитаемое им за "десятую в его жизни смертельную опасность". Чтоб избавиться от стражи, он вынужден был ударить караульного офицера по голове и кинжалом проложить себе сквозь толпу дорогу к саням. Мужество его подкрепил сам Юль, который, встав во весь рост в своем спальном возке, держал в каждой руке по заряженному пистолету, а Эребо было известно, что он попадает в туза.

154 Иначе Спасское у Орлинского озера.

155 В Копенгагене за наем дома для русского посла платил король. Как усматривается из книги главных государственных расходов в Копенгагенском архиве казначейства, русский посол при датском дворе, кн. В. Л. Долгорукий, получал от короля 1000 ригсдалеров квартирных и жил в доме купца Эдингера, стоявшем на том месте, где теперь находится так называемый “Принцев дворец” (“Prindsens Pala”).

156 Так назван этот остров у Юля (Rhitusar), нынешний Котлин.

157 Вильгельм Бергхольц, впоследствии генерал-лейтенант, ум. в 1719.

158 Произошло это в конце 1708 г. ; правители пограничных губерний назывались генерал-губернаторами, в остальных — губернаторами.

159 Петр Самойлович, боярин в 1691, воевода Смоленский в 1697.

160 Стрешнев (У Юля Titi Nikiwitz).

161 Кн. Петр Алексеевич.

162 Кн. Дмитрий Михайлович.

163 Бывший очевидно тоже крестным отцом: их у протестантов бывает по нескольку.

164 Меншиков пожалован кавалером ордена Слона 11/22 февраля 1710 г. Царь же получил этот орден только в следующем году.

165 Битва эта произошла 17/28 февраля.

166 Вот письмо Петра, написанное по этому поводу к Фредерику IV: “Любезнейший государь, брат, друг и сосед.

Я не могу довольно выразить, сколь великим чувствованием и прискорбием услышал из доношения письменного посла нашего, при дворе вашего величества пребывающего, о несчастливой войск ваших баталии в Шонии против всегдашних наших общих неприятелей, который случай нам якоб собственной убыток нас опечалил, обаче ваше величество изволите, яко великодушный государь, в том воле Божий предаться и неослабно с помощью Оного сим злым неприятелем отмщение и награду полученного убытку сыскати потщиться, ибо ваше величество в сей войне не чужого, но своего отыскати желаете, в котором намерении Бог да поможет вашему величеству; потом и с нашей стороны изволь благонадежен быть, что я по всей силе верно вам вспомогать не оставлю; в чем ссылаюсь на пространное доношение, как нашего посла при дворе вашего величества, так и вашего здесь пребывающего посланника.

Вашего величества и любви верный брат, друг и сосед П[етр]. Из С. -Петерзбурка, апреля в 4 день 1710-го”.

(Московский Главный архив министерства иностранных дел, датские дела, 1710 г. № 2. Отпуски грамот государя Петра I к датскому королю Фредерику IV. — Внизу отпуска припись: “Такова великого государя грамота к королю дацкому писана его величества собственною рукою и послана лейб гвардии с капитаном Львом Измайловым; копия послана апреля 21-го чрез Нитавскую почту”. — Подлинник письма хранится в Копенгагенском государственном архиве, но часть его, содержащая последние строки, оторвана и утрачена).

167 Касалось оно ходатайства короля о предоставлении в его распоряжение известной части русских войск, стоящих у Данцига.

168 Тайный договор, подписанный в замке Альтранштадте, недалеко от Лейпцига, 13 октября 1706 г.

169 Иоганн Мюллер в 1714 г. назначен духовником цесаревны, супруги царевича Алексея.

170 Такой стих, как известно, находил на Петра весьма часто. При этом же случае он собственноручно поднес секретарю Юля, Эребо, исполнявшему обязанности переводчика, четыре больших стакана sec (испанского вина), вследствие чего последний обратился на четверть часа в “немого толмача” (см. его автобиографию).

171 средняя часть войска в боевом строю (фр. ).

172 Jack (Union Jack).

173 Черного моря, или Понта Эвксинского.

174 Азовским морем.

175 От этого обыкновения Петр порою не отступал и на торжественных службах; так, в 1721 г., при поднесении ему Сенатом и Синодом императорского титула, он тоже пел во время богослужения.

175а Перен. «простить (за выражение)».

176 Фон Кирхен, Марк Богданович.

177 В то время много датских и норвежских флотских и армейских офицеров и матросов находилось на русской службе. Петр очень ценил их. Некоторые из этих офицеров достигли высокого положения и оказали важные услуги России (как, напр., упоминаемый в этих записках адмирал Крюйс, или Крейц).

178 В 1707 году нечто подобное произошло между Петром и прусским посланником Кейзерлингом. Поссорившись на одном пиру, они чуть не вступили между собою в бой, и хотя Кейзерлинг вместо царя вызвал Меншикова, тем не менее царь пожелал драться сам. Их разнял Шафиров, когда Петр уже вынул из ножен шпагу. Ссора заключилась взаимными извинениями, которые Петр и Кейзерлинг принесли друг другу на следующий день. [Нет, право, это поразительно. Читаешь записки Юля и диву даешься - сколь много и беспрерывно наши предки истребляли горячительные напитки безо всякой жалости к себе и к окружающим. Лишь только в одной книге Юля уже есть несколько примеров, когда Петр заставлял кого-нибудь из приближенных чрезмерно напиться, что справедливо заканчивалось летальным исходом. Повелитель же при этом несколько опечаливался. В мемуарах Петровской эпохи примеров таких не счесть: царь окончательно споил герцога Курляндского, мужа будущей императрицы Анны Иоанновны. Долгое пребывание в Петербурге стоило ему жизни, едва удалился в свою Курляндию, так и помер, бедолага. Ну а Петр как всегда несколько расстроился, что послужило поводом для очередной затяжной попойки – М. В. ]

179 Вероятно Анна, но ей в то время было не четыре, а всего с небольшим два года.

180 Отвага переходит в славу.

181 Многим ты обязан доблести, но в большинстве случаев счастию.

182 Иоанн III Собесский (род. в 1624, ум. в 1696) был женат на Марии-Казимире, дочери французского маркиза д'Аркиана, бывшей сперва (с 1657 г. ) супругою великого гетмана и воеводы Иоанна Замойского.

Текст воспроизведен по изданию: Лавры Полтавы. М. Фонд Сергея Дубова. 2001