ИОРДАН

О ПРОИСХОЖДЕНИИ И ДЕЯНИЯХ ГЕТОВ

DE ORIGINE AQTIBUSQUE GETARUM

Когда в дальнейшем император Феодосий выздоровел и узнал, что император Грациан установил союз между готами и римлянами,— чего он и сам желал, — он воспринял это с радостью и со своей стороны согласился на этот мир; короля Атанариха, который тогда наследовал Фритигерну, он привлек к себе поднесением ему даров и пригласил его со свойственной ему приветливостью нрава побывать у него в Константинополе. Тот охотно согласился и, войдя в столицу, воскликнул в удивлении: «Ну, вот я и вижу то, о чем часто слыхивал с недоверием!» — разумея под этим славу великого города. И, бросая взоры туда и сюда, он глядел и дивился то местоположению города, то вереницам кораблей, то знаменитым стенам. Когда же он увидел толпы различных народов, подобные пробивающимся со всех сторон волнам, объединенным в общий поток, или выстроившиеся ряды воинов, то он произнес: «Император — это, несомненно, земной бог, и всякий, кто поднимет на него руку, будет сам виноват в пролитии своей же крови». Был он, таким образом, в превеликом восхищении, а император возвеличил его еще большими почестями, как вдруг, по прошествии немногих месяцев, он переселился с этого света ⁴²¹. Мертвого, император почтил его милостью своего благоволения чуть ли не больше, чем живого: он предал его достойному погребению, причем сам на похоронах шел перед носилками ⁴²².[89]

После смерти Атанариха все его войско ⁴²³ осталось на службе у императора Феодосия, предавшись Римской империи и слившись как бы в одно тело с римским войском; таким образом было возобновлено то ополчение федератов, которое некогда было учреждено при императоре Константине, и эти самые [готы] стали называться федератами ⁴²⁴. Это из них-то император, понимая, что они ему верны и дружественны, повел более двадцати тысяч воинов против тирана Евгения, который убил Грациана ⁴²⁵ и занял Галлии; одержав над вышесказанным тираном победу, император совершил отмщение.

После того как Феодосии, поклонник мира и друг рода готов, ушел от дел человеческих, сыновья его ⁴²⁶, проводя жизнь в роскоши, принялись губить оба государства, а вспомогательным войскам [т. е. готам] отменять обычные дары; вскоре у готов появилось к ним презрение, и они, опасаясь, как бы от длительного мира не ослабела их сила, избрали себе королем Алариха ⁴²⁷; он отличался чудесным происхождением из рода Балтов, второго по благородству после Амалов; род этот некогда благодаря отваге и доблести получил среди своих имя Балты, т. е. отважного.

Вскоре, когда вышеназванный Аларих поставлен был королем, он, держа совет со своими, убедил их, что лучше собственным трудом добыть себе царство, чем сидя в бездействии подчиняться [царствам] чужим. И, подняв войско, через Паннонию — в консульство Стилихона и Аврелиана ⁴²⁸ — и через Сирмий ⁴²⁹, правой стороной ⁴³⁰ вошел он в Италию, которая казалась опустошенной от мужей ⁴³¹: никто ему не сопротивлялся, и он подошел к мосту Кандидиана ⁴³², который отстоял на три милиария ⁴³³ от столицы Равенны.

Этот город открыт всего только одному подступу, находясь между болотами, морем и течением реки Пада ⁴³⁴; некогда землевладельцы [в окрестностях] города, как передают старшие писатели, назывались (ainetoi что значит хвалы достойные ⁴³⁵. Равенна лежит в лоне римского государства над Ионийским морем и наподобие острова заключена в разливе текущих вод ⁴³⁸. На восток от нее — море; если плыть по нему прямым путем из Коркиры ⁴³⁷ и Эллады, то по правую сторону будут сначала Эпиры, затем Далмация, Либурния и Истрия ⁴³⁸, и так весло донесет, касаясь [все время берега], до Венетий ⁴³⁹ На запад [от Равенны] лежат болота, на которых, как ворота, остается единственный, крайне узкий вход. С северной стороны находится тот Рукав реки Пада, который именуется Рвом Аскона ⁴⁴⁰. С юга же ⁴⁴¹ — сам Пад, величаемый царем рек италийской земли, по прозванию Эридан ⁴⁴²; он был отведен императором Августом посредством широчайшего рва, так что седьмая часть потока проходила через середину города, образуя у своего устья удобнейший порт, способный, как некогда полагали, принять для безопаснейшей стоянки флот из двухсот пятидесяти кораблей, по сообщению Диона ⁴⁴³. Теперь же, как говорит Фавий ⁴⁴⁴, то, что когда-то было портом, представляется обширнейшим [90] садом, полным деревьев, на которых, правда, висят не паруса, а плоды ⁴⁴⁵ Город этот славится тремя именами и наслаждается трояким расположением, а именно: первое из имен — Равенна, последнее Классис, среднее — Цезарея между городом и морем; эта часть изобилует мягким [грунтом] и мелким песком, пригодным для конских ристаний. Итак, когда войско везеготов приблизилось к окрестностям Равенны, то послало к императору Гонорию, который сидел внутри города, посольство: если он позволил бы готам мирно поселиться в Италии, они жили бы с римским народом так, что можно было бы поверить, что оба народа составляют одно целое; если же нет, то надо решить дело войной, — кто кого в силах изгнать, — и тогда победитель пусть и повелевает, уверенный [в своей силе]. Но император Гонорий опасался и того, и другого предложения; созвав на совет свой сенат, он раздумывал, как бы изгнать готов из пределов Италии. И пришло ему, наконец, в голову такое решение: пусть Аларих вместе со своим племенем, если сможет, отберет и возьмет в полную собственность далеколежащие провинции, т. е. Галлии и Испании ⁴⁴⁶, которые император почти потерял, так как их разорило нашествие короля вандалов Гизериха ⁴⁴⁷. Готы соглашаются исполнить это постановление ⁴⁴⁸ и принять дар, подтвержденный священным прорицанием, и отправляются в переданную им землю, После их ухода, — а они не причинили в Италии никакого вреда, — патриций Стилихон ⁴⁴⁹, зять императора Гонория (потому что император взял в замужество обеих его дочерей, Марию и Термантию, одну за другой, но бог призвал к себе их обеих сохранившими девственность и чистоту); так вот этот Стилихон тайно подошел к Полентии ⁴⁵⁰, городу в Коттийских Альпах ⁴⁵¹, — готы же не подозревали ничего дурного, — и, на погибель всей Италии и бесчестье себе, бросился в бой. Внезапно завидев его, готы сначала ужаснулись, но вскоре собрались с духом и, по своему обычаю возбудив себя ободряющими кликами, обратили чуть ли не все войско Стилихона в бегство и, отбросив его, уничтожили полностью; затем, разъяренные, они меняют предпринятый путь и возвращаются в Лигурию , по которой только что прошли. Захватив там награбленную добычу, они также опустошают Эмилию ⁴⁵³ и земли по Фламиниевой дороге ⁴⁵⁴ между Пиценом ⁴⁵⁵ и Тусцией ⁴⁵⁶; они хватают как добычу все, что попадается по обеим ее сторонам, и в набегах доходят вплоть до Рима. Наконец, вступив в Рим , они, по приказу Алариха, только грабят, но не поджигают, как в обычае у варваров, и вовсе не допускают совершать какое-либо надругательство над святыми местами. Выйдя из Рима, они двинулись по Кампании ⁴⁵⁸ к Лукании ⁴⁵⁹, нанося тот же ущерб, и достигли Бриттиев ⁴⁶⁰. Там они осели надолго и предполагали идти на Сицилию, а оттуда в африканские земли.

Ведь область Бриттиев лежит на крайнем конце Италии, расположенная в южной ее части; ее выступ составляет начало Апеннинских [91] гор; вытянутая наподобие языка, она отделяет Адриатическое море ⁴⁶¹ от Тирренского; название свое она получила некогда от имени царицы Бриттии ⁴⁶²

Итак, туда-то и пришел Аларих, король везеготов, с богатствами целой Италии, захваченными как добыча, и оттуда, как было сказано, предполагал через Сицилию переправиться в спокойную страну Африку, но, так как не дозволено, чтобы кто-либо из людей располагал [судьбой своей] без ведома божия, страшная пучина морская поглотила несколько его кораблей, а многие разбросала. Пока Аларих, потрясенный этой неудачей, размышлял, что ему предпринять, он был внезапно застигнут преждевременной смертью и удалился от дел человеческих. Готы оплакивали его по своей огромной любви к нему; они отвели из русла реку Бузент около города Консенции ⁴⁶³, а река эта, ниспадая от подножия горы, течет целебной струёй как раз близ того города; посередине русла этого потока они, собрав толпу пленных, вырыли место для погребения и туда, в лоно этой могилы, опустили Алариха со множеством сокровищ, а затем вернули воды обратно в их русло. Но, чтобы никто никогда не узнал того места, землекопы были все умерщвлены. Королевскую же власть над везеготами они передали Атаульфу ⁴⁶⁴, кровному родичу Алариха, выдающемуся и внешностью, и умом, потому что он был похож на Алариха, если не высотою роста, то красотою тела и благообразием лица.

Атаульф, приняв власть, вернулся в Рим и, наподобие саранчи, сбрил там все, что еще оставалось, обобрав Италию не только в области частных состояний, но и государственных, так как император Гонорий не мог ничему противостоять. Его сестру Плацидию ⁴⁶⁵, дочь императора Феодосия от второй жены, он увел из столицы пленницей Однако, принимая во внимание благородство ее происхождения, внешнюю красоту и девственную чистоту, он сочетался с ней законным браком в Форуме Юлия, городе [провинции] Эмилии ⁴⁶⁷, с той целью, чтобы варвары, узнав об этом союзе, сильнее боялись империи, как соединенной с готами ⁴⁶⁸. Гонория же августа, хотя и истощенного силами, он, — полный расположения к нему, — не тронул, теперь уже как родственника, и двинулся к Галлиям ⁴⁶⁹. Когда он туда прибыл ⁴⁷⁰, все соседние племена из страха стали придерживаться своих пределов; раньше же они, как франки, так и бургундионы, жесточайшим образом нападали на Галлии.

А вандалы и аланы, о которых мы рассказывали, как они, по разрешению римских императоров, осели в той и другой Паннониях ⁴⁷¹, рассудив, что там едва ли им будет безопасно из-за страха перед готами, — если бы последние вернулись, — перешли в Галлии ⁴⁷².

Однако вскоре бежали они и из Галлий, которые незадолго до того заняли, и заперлись в Испаниях ⁴⁷³; они до сих пор помнили, По рассказам своих предков, какое некогда бедствие причинил их Народу король готов Геберих ⁴⁷⁴ и как он силою своею согнал их с [92] родной земли. По такой вот причине Галлии были открыты для прихода Атаульфа ⁴⁷⁵.

Укрепив свою власть в Галлиях, гот начал сокрушаться о положении в Испаниях, помышляя освободить их от набегов вандалов; он оставил свои сокровища с некоторыми верными людьми и с небоеспособным народом в Барцилоне ⁴⁷⁶, затем проник во внутренние Испании, где сражался непрестанно с вандалами; на третий же год, после того как покорил и Галлии и Испании, он пал ⁴⁷⁷, пронзенный мечом Эвервульфа в живот, — того самого [Эвервульфа], над ростом которого он имел обыкновение насмехаться. После его смерти королем был поставлен Сегерих ⁴⁷⁸, но и он, умерщвленный из-за коварства своих же людей, еще скорее покинул как власть, так и жизнь. Затем уже четвертым после Алариха королем был поставлен Валия ⁴⁷⁹, человек весьма строгий и благоразумный. Против него император Гонорий направил с войском Констанция ⁴⁸⁰, мужа сильного в военном искусстве и прославленного во многих битвах; император опасался, как бы Валия не нарушил союза, некогда заключенного с Атаульфом, и не затеял снова каких-либо козней против империи, изгнав соседние с нею племена; наряду с этим он хотел освободить сестру свою Плацидию от позора подчинения [варварам], условившись с Констанцием, что если тот войной ли, миром ли или любым способом, как только сможет, вернет ее в его государство, то он отдаст ее ему в замужество. Констанций, торжествуя, отправляется в Испании со множеством воинов и почти с царской пышностью. С неменьшим войском спешит ему навстречу, к теснинам Пиринея, и король готов Валия. Там от обеих сторон были снаряжены посольства, которые сошлись на таком договоре: Валия вернет Плацидию, сестру императора, и не будет отказывать римской империи в помощи, если в ней случится нужда.

В это время некий Константин ⁴⁸¹ , присвоив власть в Галлиях, сына своего Константа из монаха сделал цезарем. Однако он недолго держал захваченную власть, так как вскоре готы и римляне стали союзниками; сам он был убит в Арелате ⁴⁸², а сын его — во Вьенне ⁴⁸³ Вслед за ними Иовин и Себастиан ⁴⁸⁴ с той же дерзостью надеялись захватить власть, но погибли той же смертью.

В двенадцатый год ⁴⁸⁵ правления Валии гунны были изгнаны римлянами и готами из Паннонии после почти пятидесятилетнего обладания ею ⁴⁸⁶

Тогда же Валия, видя, как вандалы, примерно во время консульства Иерия и Ардавура ⁴⁸⁷, с дерзкой смелостью выступив из внутренних частей Галлиции ⁴⁸⁸, куда некогда загнал их Атаульф ⁴⁸⁹, пустились опустошать и грабить все кругом в пределах его владении, т. е. на землях Испании, немедля двинул на них свое войско. Но Гизерих ⁴⁹⁰, король вандалов, был уже призван в Африку Бонифацием ⁴⁹¹ , который, будучи обижен императором Валентинианом, не мог иначе, как [подобным] злом, отомстить империи. Он склонил их своими [93] упрашиваниями и перебросил через переправу в теснине, которая называется Гадитанским проливом ⁴⁹²; он отделяет Африку от Испании едва семью милями ⁴⁹³ и выводит устье Тирренского моря в бушующий океан.

Гизерих был весьма известен в Риме в связи с поражением, которое он нанес римлянам ⁴⁹⁴; был он невысокого роста и хромой из-за падения с лошади, скрытный, немногоречивый, презиравший роскошь, бурный в гневе, жадный до богатства, крайне дальновидный, когда надо было возмутить племена, готовый сеять семена раздора и возбуждать ненависть. Такой-то человек вошел, приглашенный, как мы сказали, уговорами Бонифация, в империю в Африке; там он долго правил, получив, как говорится, власть от бога. Перед кончиной ⁴⁹⁵ призвал он ряд своих сыновей и приказал им, чтобы не было между, ними борьбы в домогательстве власти, но чтобы каждый по порядку и по степени своей, в случае если переживет другого, т. е. старейшего, чем он, становился наследником; а за ним шел бы следующий. Они соблюдали это на протяжении многих лет и в благоденствии владели королевством, не запятнав себя, как обычно бывало у других варварских племен, междоусобной войной, потому что каждый, в свою очередь, один за другим принимал власть и правил народом в мире. Порядок же их наследования был таков: первый — Гизерих, отец и владыка, следующий — Гунерих, третий — Гунтамунд, четвертый — Тразамунд, пятый — Ильдерих. Этого последнего, на беду собственному племени и позабыв наставления прародителя, изгнал из королевства и убил Гелимер; сам же, как тиран, преждевременно захватил власть. Но сделанное не прошло ему безнаказанно, потому что вскоре он испытал отмщение со стороны императора Юстиниана: вместе со всем своим родом и сокровищами, над которыми он, награбивши их, трясся, был он привезен в Константинополь Велезарием ⁴⁹⁶, мужем славнейшим, магистром армии на Востоке, ординарным экс-консулом и патрицием, и предстал в цирке великим для народа посмешищем; он испытал позднее раскаяние, когда узрел себя низвергнутым с вершины королевского величия и, оказавшись вынужденным вести частную жизнь, к которой не желал привыкнуть, умер.

Так Африка, которая по делению земного круга описывается как третья часть мира, на сотый почти год вырванная из-под вандальского ига и освобожденная ⁴⁹⁷, была вновь возвращена Римской империи. Некогда, при ленивых правителях и неверных полководцах, была она отторгнута варварской рукой от тела Римского государства, теперь же, при искусном государе и верном полководце, она возвращена и радуется этому поныне. Хотя немного спустя после того она и плакала, ослабленная внутренней войной и изменой мавров, однако победа императора Юстиниана, дарованная богом ей на пользу, довела до мира начатое дело. Но зачем говорить о том, чего не требует предмет [нашего рассказа] ? Вернемся к основной теме. [94]

Валия, король готов, до того свирепствовал со своими войсками против вандалов, что намеревался было преследовать их и в Африке ⁴⁹⁸, если бы только не отвлек его тот же случай, который приключился некогда с Аларихом, когда тот направлялся в Африку ⁴⁹⁹. Прославившийся в Испаниях, одержав там бескровную победу, он [Валия] возвращается в Толозу и оставляет Римской империи, после изгнания врагов, несколько ранее обещанных провинций. Много позднее его постиг недуг, и он удалился от дел человеческих в то самое время, когда Беремуд, рожденный Торисмундом, — на него мы указывали выше ⁵⁰⁰ в списке рода Амалов, — вместе с сыном Витирихом переселился в королевство везеготов, [уйдя] от остроготов, все еще подчиненных гуннскому игу в землях Скифии. Сознавая свою доблесть и благородство происхождения, он тем легче мог считать, что родичи передадут верховную власть ему, известному наследнику многих королей. Кто же, в самом деле, мог колебаться относительно Амала, если бы был волен избирать? Однако, он сам до известного времени не хотел обнаруживать, кто он такой. Готы же после смерти Валии поставили преемником ему Теодерида ⁵⁰¹. Придя к нему, Беремуд скрыл выгодным молчанием, с присущей ему великой уравновешенностью духа, блеск своего происхождения, зная, что царствующим всегда подозрительны рожденные от царского поколения. Итак, он претерпевал безвестность, чтобы не смущать установленного порядка. Вместе с сыном своим был он принят королем Теодоридом с высшими почестями, вплоть до того, что король не считал его чужим ни. в совете, ни на пиру, и все это не из-за благородства происхождения, о чем он не знал, но по причине твердости духа и силы ума, чего тот не мог скрыть.

Что же дальше? По смерти Валии, — повторяем мы то, о чем уже сказали, — который был не слишком счастлив у галлов, ему наследовал Теодорид, гораздо более благополучный и счастливый. Он был человеком, исполненным высшей осторожности и умевшим использовать как душевные, так и телесные свои способности.

Во время консульства Феодосия и Феста ⁵⁰² римляне, нарушив мир, пошли против него [Теодорида] войной в Галлию, присоединив к себе гуннские вспомогательные войска. Их тревожила [память об] отряде готов-федератов, который под предводительством Гайны ⁵⁰³ ограбил Константинополь. Тогда военачальником был патриций Аэций ⁵⁰⁴; он происходил из рода сильнейших мезийцев из города Доростора ⁵⁰⁵, отцом его был Гауденций ⁵⁰⁶. Выносливый в воинских трудах, особенно [удачно] родился он для Римской империи:

ведь это он после громадных побоищ принудил заносчивое варварство свавов и франков служить ей. Римское войско двинуло против готов свои силы вместе с гуннскими вспомогательными отрядами под предводительством Литория. Долго стояли вытянутые ряды воинов обеих сторон: и те, и другие были сильны, и ни те, ни другие не оказались [95] слабее [противника]; тогда, протянув друг другу десницу, они вернулись к прежнему соглашению, и после того, как был заключен союз и установлен обоюдный крепкий мир, войска разошлись.

В этом мирном договоре [участвовал] Аттила ⁵⁰⁷, повелитель всех гуннов и правитель — единственный в мире — племен чуть ли не всей Скифии, достойный удивления по баснословной славе своей среди всех варваров. Историк Приск, отправленный к нему с посольством от Феодосия Младшего, рассказывает, между прочим, следующее: переправившись через громадные реки, а именно через Тизию, Тибизию и Дрикку ⁵⁰⁸, мы пришли к тому месту, где некогда погиб от сарматского коварства Видигойя ⁵⁰⁹, храбрейший из готов; оттуда же неподалеку достигли селения, в котором стоял король Аттила; это селение, говорю я, было подобно обширнейшему городу; деревянные стены его, как мы заметили, были сделаны из блестящих досок, соединение между которыми было на вид так крепко, что едва-едва удавалось заметить — и то при старании — стык между ними. Видны были и триклинии, протянувшиеся на значительное пространство, и портики, раскинутые во всей красоте. Площадь двора опоясывалась громадной оградой: ее величина сама свидетельствовала о дворце. Это и было жилище короля Аттилы, державшего [в своей власти] весь варварский мир; подобное обиталище предпочитал он завоеванным городам ⁵¹⁰.

Этот самый Аттила был рожден от Мундзука, которому приходились братьями Октар и Роас; как рассказывают, они держали власть до Аттилы, хотя и не над всеми теми землями, которыми владел он. После их смерти Аттила наследовал им в гуннском королевстве вместе с братом Бледою.

Чтобы перед походом, который он готовил, быть равным [противнику], он ищет приращения сил своих путем братоубийства и, таким образом, влечет через истребление своих к всеобщему междоусобию. Но, по решению весов справедливости, он, взрастивший могущество свое гнусным средством, нашел постыдный конец своей жестокости.

После того как был коварно умерщвлен брат его Бледа, повелевавший значительной частью гуннов, Аттила соединил под своей властью все племя целиком и, собрав множество других племен, которые он держал тогда в своем подчинении, задумал покорить первенствующие народы мира ⁵¹¹ — римлян и везеготов. Говорили, что войско его достигало пятисот тысяч ⁵¹².

Был он мужем, рожденным на свет для потрясения народов, ужасом всех стран, который, неведомо по какому жребию, наводил На все трепет, широко известный повсюду страшным о нем представлением. Он был горделив поступью, метал взоры туда и сюда и самими телодвижениями обнаруживал высоко вознесенное свое могущество. Любитель войны, сам он был умерен на руку, очень силен здравомыслием, доступен просящим и милостив к тем, кому однажды [96] доверился. По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутый сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения ⁵¹³. Хотя он по самой природе своей всегда отличался самонадеянностью, но она возросла в нем еще от находки Марсова меча, признававшегося священным у скифских царей. Историк Приск рассказывает, что меч этот был открыт при таком случае. Некий, пастух, говорит он, заметил, что одна телка из его стада хромает, но не находил причины ее ранения; озабоченный, он проследил кровавые следы, пока не приблизился к мечу, на который она, пока щипала траву, неосторожно наступила; пастух выкопал меч и тотчас же принес его Аттиле. Тот обрадовался приношению и, будучи без того высокомерным, возомнил, что поставлен владыкою всего мира и что через Марсов меч ему даровано могущество в войнах.

Поняв, что помыслы Аттилы обращены на разорение мира, Гизерих ⁵¹⁴, король вандалов, о котором мы упоминали немного выше, всяческими дарами толкает его на войну с везеготами, опасаясь, как бы Теодорид ⁵¹⁵, король везеготов, не отомстил за оскорбление своей дочери; ее отдали в замужество Гунериху ⁵¹⁶, сыну Гизериха, и вначале она была довольна таким браком, но впоследствии, так как он отличался жестокостью даже со своими детьми, она была отослана обратно в Галлии к отцу своему с отрезанным носом и отсеченными ушами только по подозрению в приготовлении яда [для мужа]; лишенная естественной красы, несчастная представляла собой ужасное зрелище, и подобная жестокость, которая могла растрогать даже посторонних, тем сильнее взывала к отцу о мщении.

Тогда Аттила, порождая войны, давно зачатые подкупом Гизериха, отправил послов в Италию к императору Валентиниану ⁵¹⁷, сея таким образом раздор между готами и римлянами, чтобы хоть из внутренней вражды вызвать то, чего не мог он добиться сражением; при этом он уверял, что ничем не нарушает дружбы своей с империей, а вступает в борьбу лишь с Теодеридом, королем везеготов. Желая, чтобы [обращение его] было принято с благосклонностью, он наполнил остальную часть послания обычными льстивыми речами и приветствиями, стремясь ложью возбудить доверие. Равным образом он направил письмо к к королю везеготов Теодериду, увещевая его отойти от союза с римлянами и вспомнить борьбу, которая незадолго до того велась против него. Под крайней дикостью таился человек хитроумный, который, раньше чем затеять войну, боролся искусным притворством.

Тогда император Валентиниан направил к везеготам и к их королю Теодериду посольство с такими речами: «Благоразумно будет с вашей стороны, храбрейшие из племен, [согласиться] соединить наши усилия против тирана, посягающего на весь мир. Он жаждет порабощения вселенной, он не ищет причин для войны, но — что бы ни совершил [97] это и считает законным. Тщеславие свое он мерит [собственным] локтем, надменность насыщает своеволием. Он презирает право и божеский закон и выставляет себя врагом самой природы. Поистине заслуживает общественной ненависти тот, кто всенародно заявляет себя всеобщим недругом. Вспомните, прошу, о том, что, конечно, и так забыть невозможно: гунны обрушиваются не в открытой войне, где несчастная случайность есть явление общее, но— а это страшнее ! — они подбираются коварными засадами. Если я уж молчу о себе, то вы-то ужели можете, неотмщенные, терпеть подобную спесь? Вы, могучие вооружением, подумайте о страданиях своих, объедините все войска свои ! Окажите помощь и империи, членом которой вы являетесь. А насколько вожделенен, насколько ценен для нас этот союз, спросите о том мнение врага!»

Вот этими и подобными им речами послы Валентиниана сильно растрогали короля Теодорида, и он ответил им: «Ваше желание, о римляне, сбылось: вы сделали Аттилу и нашим врагом! Мы двинемся на него, где бы ни вызвал он нас на бой; и хотя он и возгордился победами над различными племенами, готы тоже знают, как бороться с гордецами. Никакую войну, кроме той, которую ослабляет ее причина, не счел бы я тяжкой, особенно когда благосклонно императорское величество и ничто мрачное не страшит». Криками одобряют комиты ответ вождя; радостно вторит им народ; всех охватывает боевой пыл; все жаждут гуннов-врагов.

И вот выводит Теодорид, король везеготов, бесчисленное множество войска; оставив дома четырех сыновей, а именно: Фридериха и Евриха, Ретемера и Химнерита, он берет с собой для участия в битвах только старших по рождению, Торисмуда и Теодериха. Войско счастливо, подкрепление обеспечено, содружество приятно: все это налицо, когда имеешь расположение тех, кого радует совместный выход навстречу опасностям. Со стороны римлян великую предусмотрительность проявил патриций Аэций, на котором лежала забота о Гесперийской стороне ⁵¹⁸ империи; отовсюду собрал он воинов, чтобы не оказаться неравным против свирепой и бесчисленной толпы. У него были такие вспомогательные отряды: франки, сарматы ⁵¹⁹, арморицианы ⁵²⁰, литицианы ⁵²¹, бургундионы, саксоны, рипариолы ⁵²², брионы — бывшие римские воины, а тогда находившиеся уже в числе вспомогательных войск, и многие другие как из Кельтики, так и из Германии ⁵²³.

Итак, сошлись на Каталаунских полях, которые иначе называют Мавриакскими ⁵²⁴; они тянутся на сто лев (как говорят галлы) ⁵²⁵ в длину и на семьдесят в ширину. Галльская лева измеряется одной тысячью и пятьюстами шагами. Этот кусок земли стал местом битвы бесчисленных племен. Здесь схватились сильнейшие полки с обеих сторон, и не было тут никакого тайного подползания, но сражались открытым боем. Какую можно сыскать причину, достойную того, чтобы [98] привести в движение такие толпы? Какая же ненависть воодушевила всех вооружиться друг против друга? Доказано, что род человеческий живет для королей, если по безумному порыву единого ума совершается побоище народов и по воле надменного короля в одно мгновение уничтожается то, что природа производила в течение стольких веков! ⁵²⁶

Но раньше чем сообщить о самом ходе битвы, необходимо показать, что происходило вначале, перед сражением. Битва была настолько же славна, насколько была она многообразна и запутанна. Сангибан, король аланов, в страхе перед будущими событиями обещает сдаться Аттиле и передать в подчинение ему галльский город Аврелиан ⁵²⁷, где он тогда стоял. Как только узнали об этом Теодорид ⁵²⁸ и Аэций, тотчас же укрепляют они город, раньше чем подошел Аттила, большими земляными насыпями, стерегут подозрительного Сангибана и располагают его со всем его племенем в середине между своими вспомогательными войсками.

Аттила, король гуннов, встревоженный этим событием и не доверяя своим войскам, устрашился вступить в сражение. Между тем, обдумав, что бегство гораздо печальнее самой гибели, он приказал через гадателей вопросить о будущем. Они, вглядываясь по своему обычаю то во внутренности животных, то в какие-то жилки на обскобленных костях, объявляют, что гуннам грозит беда. Небольшим утешением в этом предсказании было лишь то, что верховный вождь противной стороны должен был пасть и смертью своей омрачить торжество покинутой им победы. Аттила, обеспокоенный подобным предсказанием, считал, что следует хотя бы ценой собственной погибели стремиться убить Аэция, который как раз стоял на пути его — Аттилы — движения. Будучи замечательно изобретательным в военных делах, он начинает битву около девятого часа дня, причем с трепетом, рассчитывая, что, если дело его обернется плохо, наступающая ночь выручит его.

Сошлись стороны, как мы уже сказали, на Каталаунских полях. Место это было отлогое; оно как бы вспучивалось, вырастало вершиной холма. Как то, так и другое войско стремилось завладеть им, потому что удобство местности доставляет немалую выгоду; таким образом, правую сторону его занимали гунны со всеми своими [союзниками], левую же — римляне и везеготы со своими вспомогательными отрядами. И они вступают в бой на самой горе за оставшуюся [ничьей] вершину.

Правое крыло держал Теодерид с везеготами, левое — Аэций с римлянами; в середине поставили Сангибана, о котором мы говорили выше и который предводительствовал аланами; они руководствовались военной осторожностью, чтобы тот, чьему настроению они мало доверяли, был окружен толпой верных людей. Ибо легко принимается необходимость сражаться, когда бегству поставлено препятствие.

По-иному было построено гуннское войско. Там в середине помещался Аттила с храбрейшими воинами: при таком расположении обеспечивалась скорее забота о короле, поскольку он, находясь внутри сильнейшей части своего племени, оказывался избавленным от наступающей опасности. Крылья его войск окружали многочисленные народы и различные племена, подчинявшиеся его власти. Среди них преобладало войско остроготов, под предводительством братьев Валамира, Теодемира и Видемера, более благородных по происхождению, чем сам король, которому они служили, потому что их озаряло могущество рода Амалов. Был там и Ардарих ⁵²⁹, славнейший тот король бесчисленного полчища гепидов, который, по крайней преданности своей Аттиле, участвовал во всех его замыслах. Аттила же, взвешивая все с присущей ему проницательностью, любил его и Валамира, короля остроготов, больше, чем других царьков. Валамир отличался стойкостью в сохранении тайн, ласковостью в разговоре, уменьем распутать коварство. Ардарих же был известен, как сказано, преданностью и здравомыслием. Не без основания Аттила должен был верить, что они будут биться с сородичами своими, везеготами. Остальная же, если можно сказать, толпа королей и вождей различных племен ожидала, подобно сателлитам, кивка Аттилы: куда бы только ни повел он глазом, тотчас же всякий из них представал перед ним без малейшего ропота, но в страхе и трепете, или же исполнял то, что ему приказывалось. Один Аттила, будучи королем [этих] королей, возвышался над всеми и пекся обо всех.

Итак, происходила борьба за выгодную, как мы сказали, позицию того места. Аттила направляет своих, чтобы занять вершину горы, но его предупреждают Торисмунд и Аэций, которые, взобравшись на верхушку холма, оказались выше и с легкостью низвергли подошедших гуннов благодаря преимущественному положению на горе.

Тогда Аттила, увидев, что войско его по причине только что случившегося пришло в смятение, решил вовремя укрепить его следующими речами: «После побед над таким множеством племен, после того как весь мир — если вы устоите! — покорен, я считаю бесполезным побуждать вас словами как не смыслящих, в чем дело. Пусть ищет этого либо новый вождь, либо неопытное войско. И не подобает мне говорить об общеизвестном, а вам нет нужды слушать. Что же иное привычно вам, кроме войны? Что храбрецу слаще стремления платить врагу своей же рукой? Насыщать дух мщением — это великий дар природы! Итак, быстрые и легкие, нападем на врага, ибо всегда отважен тот, кто наносит удар. Презрите эти собравшиеся здесь разноязычные племена: признак страха- защищаться союзными силами. Смотрите! Вот уже до вашего натиска поражены враги ужасом: они ищут высот, занимают курганы и в позднем раскаянии молят об укреплениях в степи. Вам же известно, как легко оружие римлян: им тягостна не только первая рана, но сама пыль, когда идут они в [100] боевом порядке и смыкают строй свой под черепахой щитов ⁵³⁰ . Вы же боритесь, воодушевленные упорством, как вам привычно, пренебрегите пока их строем, нападайте на аланов, обрушивайтесь на везеготов. Нам надлежит искать быстрой победы там, где сосредоточена битва. Когда пересечены жилы, вскоре отпадают и члены, и тело не может стоять, если вытащить из него кости. Пусть воспрянет дух ваш, пусть вскипит свойственная вам ярость! Теперь гунны, употребите ваше разумение, примените ваше оружие! Ранен ли кто — пусть добивается смерти противника, невредим ли — пусть насытится кровью врагов. Идущих к победе не достигают никакие стрелы, а идущих к смерти рок повергает и во время мира. Наконец, к чему фортуна утвердила гуннов победителями стольких племен, если не для того, чтобы приготовить их к ликованию после этого боя? Кто же, наконец, открыл предкам нашим путь к Мэотидам ⁵³¹, столько веков пребывавший замкнутым и сокровенным? Кто же заставил тогда перед безоружными отступить вооруженных? Лица гуннов не могло вынести все собравшееся множество. Я не сомневаюсь в исходе вот поле, которое сулили нам все наши удачи! И я первый пущу стрелу во врага. Кто может пребывать в покое, если Аттила сражается, тот уже похоронен!»

И зажженные этими словами все устремились в бой.

Хотя событие развивалось ужасное, тем не менее присутствие короля подбадривало унывающих. Сходятся врукопашную; битва — лютая, переменная, зверская, упорная. О подобном бое никогда до сих пор не рассказывала никакая древность, хотя она и повествует о таких деяниях, величественнее каковых нет ничего, что можно было бы наблюдать в жизни, если только не быть самому свидетелем этого самого чуда. Если верить старикам, то ручей на упомянутом поле, протекавший в низких берегах, сильно разлился от крови из ран убитых; увеличенный не ливнями, как бывало обычно, но взволновавшийся от необыкновенной жидкости, он от переполнения кровью превратился в целый поток. Те же, которых нанесенная им рана гнала туда в жгучей жажде, тянули струи, смешанные с кровью. Застигнутые несчастным жребием, они глотали, когда пили, кровь, которую сами они — раненые — и пролили.

Там король Теодорид, объезжая войска для их ободрения, был сшиблен с коня и растоптан ногами своих же; он завершил свою жизнь, находясь в возрасте зрелой старости. Некоторые говорят, что был он убит копьем Андагиса ⁵³², со стороны остроготов, которые тогда подчинялись правлению Аттилы. Это и было тем, о чем вначале сообщили Аттиле гадатели в их предсказании, хотя он и помышлял это об Аэции.

Тут везеготы, отделившись от аланов, напали на гуннские полчища и чуть было не убили Аттилу, если бы он заранее, предусмотрев это, не бежал и не заперся вместе со своими за оградами лагерей, которые он держал окруженными телегами, как валом; хотя и хрупка была [101] эта защита, однако в ней искали спасения жизни те, кому незадолго до того не могло противостоять никакое каменное укрепление.

Торисмуд ⁵³³, сын короля Теодорида, который вместе с Аэцием захватил раньше холм и вытеснил врагов с его вершины, думая, что он подошел к своим войскам, в глухую ночь наткнулся, не подозревая того, на повозки врагов. Он храбро отбивался, но, раненный в голову, был сброшен с коня; когда свои, благодаря догадке, освободили его, он отказался от дальнейшего намерения сражаться. Аэций, равным образом оторванный от своих в ночной сумятице, блуждал между врагами, трепеща, не случилось ли чего плохого с готами; наконец, он пришел к союзным лагерям и провел остаток ночи под охраной щитов. На следующий день на рассвете [римляне] увидели, что поля загромождены трупами и что гунны не осмеливаются показаться; тогда они решили, что победа на их стороне, зная, что Аттила станет избегать войны лишь в том случае, если действительно будет уязвлен тяжелым поражением. Однако он не делал ничего такого, что соответствовало бы повержению в прах и униженности: наоборот, он бряцал оружием, трубил в трубы, угрожал набегом; он был подобен льву, прижатому охотничьими копьями к пещере и мечущемуся у входа в нее: уже не смея подняться на задние лапы, он все-таки не перестает ужасать окрестности своим ревом. Так тревожил своих победителей этот воинственнейший король, хотя и окруженный. Сошлись тогда готы и римляне и рассуждали, что сделать с Аттилой, которого они одолели. Решили изнурять его осадой, так как он не имел запаса хлеба, а подвоз задерживался его же стрелками, сидевшими внутри оград лагерей и беспрестанно стрелявшими. Рассказывают, что в таком отчаянном положении названный король не терял высшего самообладания; он соорудил костер из конских седел и собирался броситься в пламя, если бы противник прорвался, чтобы никто не возрадовался его ранению и чтобы господин столь многих племен не попал во власть врагов.

Во время этой задержки с осадой везеготы стали искать короля, сыновья — отца, дивясь его отсутствию, как раз когда наступил успех. Весьма долго длились поиски; нашли его в самом густом завале трупов, как и подобает мужам отважным, и вынесли оттуда, почтенного песнопениями на глазах у врагов. Виднелись толпы готов, которые воздавали почести мертвецу неблагозвучными, нестройными голосами тут же в шуме битвы. Проливались слезы, но такие, которые приличествуют сильным мужам, потому что, хотя это и была смерть, но смерть — сам гунн тому свидетель — славная. Даже вражеское высокомерие, казалось, склонится, когда проносили тело великого короля со всеми знаками величия. Отдав должное Теодориду, готы, гремя оружием, передают [наследнику] королевскую власть, и храбрейший Торисмуд, как подобало сыну, провожает в похоронном шествии славные останки дорогого отца. [102]

Когда все было кончено, сын, движимый болью осиротения и порывом присущей ему доблести, задумал отомстить оставшимся гуннам за смерть отца; поэтому он вопросил патриция Аэция, как старейшего и зрелого благоразумием, что надлежит теперь делать. Тот же, опасаясь, как бы — если гунны были бы окончательно уничтожены — готы не утеснили Римскую империю, дал по этим соображениям такой совет: возвращаться на свои места и овладеть королевской властью, оставленной отцом, чтобы братья, захватив отцовские сокровища, силою не вошли в королевство везеготов и чтобы поэтому не пришлось ему жестоким или, что еще хуже, жалким образом воевать со своими. Торисмуд воспринял этот совет не двусмысленно, — как он, собственно, и был дан, — но скорее в свою пользу и, бросив гуннов, вернулся в Галлии. Так непостоянство человеческое, лишь только встретится с подозрениями, пресекает то великое, что готово совершиться.

В этой известнейшей битве самых могущественных племен пало, как рассказывают, с обеих сторон 165 тысяч человек, не считая 15 тысяч гепидов и франков; эти, раньше чем враги сошлись в главном сражении, сшиблись ночью, переколов друг друга в схватке — франки на стороне римлян, гепиды на стороне гуннов.

Аттила, заметив отход готов, долго еще оставался в лагере, предполагая со стороны врагов некую хитрость, как обыкновенно думают обо всем неожиданном. Но когда, вслед за отсутствием врагов, наступает длительная тишина, ум настраивается на мысль о победе, радость оживляется, и вот дух могучего короля вновь обращается к прежней вере в судьбу.

Торисмуд же, по смерти отца на Каталаунских полях, где он сражался, вступает в Толозу ⁵³⁴, вознесенный в королевском величии. Здесь, правда, толпа братьев и знатных радостно его приветствовала, но и сам он в начале правления был настолько умерен, что ни у кого не появилось и в мыслях начать борьбу за наследование.

Аттила же, воспользовавшись уходом везеготов и заметив распад между врагами на два [противоположных] лагеря, — чего он всегда желал, — успокоенный двинул скорее войско, чтобы потеснить римлян. Первым его нападением была осада Аквилейи ⁵³⁵, главного города провинции Венетий; город этот расположен на остром мысу, или языкообразном выступе, Адриатического залива; с востока стену его лижет [водами своими] река Натисса ⁵³⁶, текущая с горы Пикцис ⁵³⁷ После долгой и усиленной осады Аттила почти ничего не смог там сделать; внутри города сопротивлялись ему сильнейшие римские воины, а его собственное войско уже роптало и стремилось уйти. Однажды Аттила, проходя возле стен, раздумывал, распустить ли лагерь или же еще задержаться; вдруг он обратил внимание, что белоснежные птицы, а именно аисты, которые устраивают гнезда на верхушках домов, тащат птенцов из города и, вопреки своим привычкам [103], уносят их куда-то за поля. А так как был он очень проницателен и пытлив, то и представил своим следующее соображение: «Посмотрите,-- сказал он, — на этих птиц: предвидя будущее, они покидают город, которому грозит гибель; они бегут с укреплений, которые падут, так как опасность нависла над ними. Это не пустая примета, нельзя счесть ее неверной; в предчувствии событий, в страхе перед грядущим меняют они свои привычки» ^537а. Что же дальше? Этим снова воспламенил он души своих на завоевание Аквилейи. Построив осадные машины и применяя всякого рода метательные орудия ⁵³⁸, они немедля врываются в город, грабят, делят добычу, разоряют все с такой жестокостью, что, как кажется, не оставляют от города никаких следов. Еще более дерзкие после этого и все еще не пресыщенные кровью римлян, гунны вакхически неистовствуют по остальным венетским ⁵³⁹ городам. Опустошают они также Медиолан ⁵⁴⁰, главный город Лигурии, некогда столицу; равным образом разметывают Тицин ⁵⁴¹, истребляя с яростью и близлежащие окрестности, наконец, разрушают чуть ли не всю Италию. Но когда возникло у Аттилы намерение идти на Рим, то приближенные его, как передает историк Приск, отвлекли его от этого, однако не потому, что заботились о городе, коего были врагами, но потому что имели перед глазами пример Алариха, некогда короля везеготов, и боялись за судьбу своего короля, ибо тот после взятия Рима ⁵⁴² жил недолго и вскоре удалился от дел человеческих. И вот, пока дух Аттилы колебался относительно этого опасного дела — идти или не идти — и, размышляя сам с собою, медлил, подоспело к нему посольство из Рима с мирными предложениями. Пришел к нему сам папа Лев ⁵⁴³ на Амбулейское поле ⁵⁴⁴ в провинции Венетий, там, где река Минций ⁵⁴⁵ пересекается толпами путников. Аттила прекратил тогда буйство своего войска и, повернув туда, откуда пришел, пустился в путь за Данубий, обещая соблюдать мир. Он объявил перед всеми и, приказывая, угрожал, что нанесет Италии еще более тяжкие бедствия, если ему не пришлют Гонорию ⁵⁴⁶, сестру императора Валентиниана, дочь Плацидии Августы, с причитающейся ей частью царских сокровищ. Рассказывали, что эта Гонория по воле ее брата содержалась заточенная в состоянии девственности ради чести дворца; она тайно послала евнуха к Аттиле и пригласила его защитить ее от властолюбия брата — вовсе недостойное деяние: купить себе свободу сладострастия ценою зла для всего государства.

Аттила вернулся на свои становища и ⁵⁴⁷, как бы тяготясь бездействием и трудно перенося прекращение войны, послал послов к Маркиану ⁵⁴⁸, императору Восточной империи, заявляя о намерении ограбить провинции, потому что ему вовсе не платят дани, обещанной покойным императором Феодосием ⁵⁴⁹, и ведут себя с ним обычно менее обходительно, чем с его врагами. Поступая таким образом, он, лукавый и хитрый, в одну сторону грозил, в другую — направлял оружие, а излишек своего негодования [излил], обратив свое лицо [104] против везеготов. Но исхода тут он добился не того, какой имел с римлянами. Идя обратно по иным, чем раньше, дорогам, Аттила решил подчинить своей власти ту часть аланов, которая сидела за рекой Лигером ⁵⁵⁰ , чтобы, изменив после их [поражения] самый вид войны, угрожать еще ужаснее. Итак, выступив из Дакии и Паннонии, провинций, где жили тогда гунны и разные подчиненные им племена, Аттила двинул войско на аланов. Но Торисмуд, король везеготов, предвосхитил злой умысел Аттилы с не меньшим, чем у него, хитроумием: он с крайней быстротой первый явился к аланам и, уже подготовленный, встретил движение войск подходившего Аттилы. Завязалась битва почти такая же, какая была до того на Каталаунских полях; Торисмуд лишил Аттилу всякой надежды на победу, изгнал его из своих краев без триумфа и заставил бежать к своим местам. Так достославный Аттила, одержавший так много побед, когда хотел унизить славу своего погубителя и стереть то, что испытал когда-то от везеготов, претерпел теперь вдвойне и бесславно отступил.

Торисмуд же, отогнав гуннские полчища от аланов без всякого ущерба для себя, отправился в Толозу, но, создав для своих мирное существование, заболел на третий год царствования и, когда выпускал кровь из вены, был убит ⁵⁵¹, потому что Аскальк, враждебный ему его клиент, рассказал, что [у больного] отсутствовало оружие. Однако при помощи одной руки, которая оставалась у него свободной, он схватил скамейку и убил несколько человек, покушавшихся на него, став таким образом мстителем за кровь свою.

После его смерти ему наследовал в королевстве везеготов брат его Теодерид ⁵⁵², который скоро нашел себе врага в Рикиарии ⁵⁵³, короле свавов, своем зяте. Этот самый Рикиарии, опираясь на родство свое с Теодеридом, решил, что ему надлежит захватить чуть ли не всю Испанию. Он считал удобным для отторжения время, когда еще можно было попробовать [пошатнуть] неустановившееся начало правления. Местом поселения свавов были раньше Галлиция ⁵⁵⁴ и Лизитания ⁵⁵⁵, которые тянутся по правой стороне Испании по берегу океана, имея с востока Австрогонию ⁵⁵⁶, с запада на мысу — священный монумент Сципиону Римскому ⁵⁵⁷, с севера — океан, с юга — Лизитанию и реку Таг ⁵⁵⁸ , которая, перемешивая с песками своими золотой металл, влечет богатство вместе с дрянным илом. Оттуда-то и вышел Рикиарии, король свавов, намереваясь захватить целиком Испании.

Зять его Теодорид, по умеренности своей, послал к нему послов и миролюбиво передал, чтобы он не только отступил из чужих пределов, но и не дерзал покушаться на них и подобным честолюбием не вызывал к себе ненависти. Он же преспесиво изрек: «Если уж и на это ты ропщешь и упрекаешь меня, что я пришел только сюда, то я приду в Толозу, в которой ты сидишь; там, если будешь в силах, сопротивляйся!» Услышав это, разгневался Теодорид и, заключив мир с остальными племенами, пошел походом на свавов, имея верными [105] себе помощниками Гнудиуха и Гильпериха, королей бургундзонов. Дело дошло до сражения близ реки Ульбия ⁵⁵⁹, которая протекает между Астурикой ⁵⁶⁰ и Иберией ⁵⁶¹. Завязав бой, Теодерид вместе с везеготами вышел из него победителем, так как боролся за справедливое дело, а племя свавов было повержено чуть ли не все вплоть до полного уничтожения. Их король Рикиарии бежал, покинув разбитое войско, и сел на корабль, но, отброшенный назад бурей на Тирренском море, попал в руки везеготов. Переменою стихии несчастный не отсрочил смерти.

Теодерид-победитель пощадил побежденных и не дозволил зверствовать вне битвы; он поставил над покоренными свавами своего клиента по имени Агривульф. Но тот через короткое время, под воздействием уговоров со стороны свавов, вероломно изменил свое намерение и стал пренебрегать выполнением приказаний, возносясь скорее наподобие тирана: он полагал, что получил провинцию в силу той доблести, с которой он некогда вместе с господином своим ее покорил. Был он мужем из рода Варнов, значительно отдаленный от благородства готской крови, и потому ни к свободе не прилежал, ни верности патрону не соблюдал. Узнав об этом, Теодорид сразу же направил против него отряд, который должен был изгнать его, [лишив] захваченной власти. [Воины] явились без замедления, в первой же стычке одолели его и потребовали соответственной его поступками кары. Тут-то он и почувствовал гнев господина, милостью которого думал пренебречь; схваченный и лишившийся помощи своих, он был обезглавлен. Свавы же, видя погибель правителя, послали жрецов своей страны к Теодериду, чтобы умолить его. Он принял их с подобающей их жреческому сану почтительностью и не только снизошел к свавам, не изгнав их, но, движимый милосердием, разрешил им поставить князя из своего рода. Так и случилось: свавы выбрали себе царьком Римисмунда. Совершив все это и укрепив все кругом миром, Теодерид умер на тринадцатом году своего правления.

С жадной поспешностью наследовал ему брат его Еврих ⁵⁶² и потому был попрекаем неправильным подозрением. Пока все это и многое другое происходило в племени везеготов, император Валентиниан был убит ⁵⁶³ вследствие коварства Максима ⁵⁶⁴, сам же Максим захватил власть как тиран. Услышав об этом, Гизерих ⁵⁶⁵, король вандалов, пришел из Африки в Италию с вооруженным флотом, вступил в Рим и все разорил. Максим бежал и был убит неким Урсом, римским воином. После Максима, по повелению Маркиана, императора Восточного, Западную империю получил в управление Майориан ⁵⁶⁶, однако, и он правил недолго, потому что, когда Двинул войско против аланов, нападавших на Галлии, был убит в Дертоне ⁵⁶⁷ около реки по названию Гира ⁵⁶⁸. Место его занял Север ⁵⁶⁹, который умер в Риме на третий год своего правления. Учтя это, император Лев, который в Восточной империи наследовал Маркиану, послал [106] своего патриция Анфемия ⁵⁷⁰ в Рим, сделав его там принцепсом. Тот, прибыв туда, направил против аланов зятя своего Рекимера ⁵⁷¹, мужа выдающегося и чуть ли не единственного тогда в Италии полководца. В первой же битве он нанес поражение всему множеству аланов и королю их Беоргу ⁵⁷², перебив их и уничтожив. Тогда Еврих ⁵⁷³, король везеготов, примечая частую смену римских императоров, замыслил занять и подчинить себе Галлии. Обнаружив это, император Анфемий потребовал помощи у бриттонов.

Их король Риотим ⁵⁷⁴ пришел с двенадцатью тысячами войска и, высадившись у океана с кораблей, был принят в городе битуригов ⁵⁷⁵. Ему навстречу поспешил король везеготов Еврих, ведя за собой бесчисленное войско; он долго сражался, пока не обратил Риутима, короля бриттонов, в бегство еще до того, как римляне соединились с ним. Тот, потеряв большую часть войска, бежал с кем только мог и явился к соседнему племени бургундзонов, в то время римских федератов. Еврих же, король везеготов, занял Ареверну ⁵⁷⁶, галльский город, когда император Анфемий уже умер. Он [Анфемий] соперничал в Риме с зятем своим Рикимером; свирепствовала междоусобная война, и он был убит зятем ⁵⁷⁷, оставив государство Олибрию ⁵⁷⁸. В это самое время в Константинополе, израненный мечами евнухов, во дворце умер Аспар ⁵⁷⁹, первый из патрициев, славный готским своим родом вместе с сыновьями Ардавуром и Патрикиолом: первый был давно патрицием, второй же — цезарем и считался зятем императора Льва ⁵⁸⁰. Когда Олибрий на восьмом месяце по вступлении на престол умер ⁵⁸¹, цезарем сделан был в Равенне Гликерий ⁵⁸², причем скорее путем захвата, чем избрания. Но не успело пройти и одного года ⁵⁸³, как Непот ⁵⁸⁴, сын сестры покойного патриция Марцеллина, сверг его и поставил епископом в Римском порту ⁵⁸⁵. Как мы уже сказали выше, Еврих, замечая столько превратностей и перемен, занял город Ареверну, где в то время римским военачальником был Экдиций, благороднейший сенатор и сын бывшего недавно императором Авита ⁵⁸⁶, который захватил престол всего на несколько дней (пробыв у власти лишь немного дней перед Олибрием, он затем ушел в Плаценцию ⁵⁸⁷, где был поставлен епископом). Итак, сын его Экдиций, после длительной борьбы с везеготами и не будучи в силах им противостоять, оставил врагу страну и, что особенно важно, город Аревернский и укрылся в более защищенных местах. Услышав об этом, император Непот приказал Экдицию покинуть Галлии и явиться к себе, поставив вместо него магистром армии Ореста ⁵⁸⁸. Этот же Орест, приняв командование над войском и выступив из Рима на врагов, пришел в Равенну, где задержался и поставил императором сына своего Августула. Когда Непот узнал об этом, он бежал в Далмацию и там, сложив с себя власть, стал частным человеком; бывший недавно императором Гликерий имел там епископию в Салоне. [107]

Спустя некоторое время после того как Августул отцом своим Орестом был поставлен императором в Равенне, Одоакр ⁵⁸⁹, король торкилингов, ведя за собой скиров, герулов и вспомогательные отряды из различных племен, занял Италию и, убив Ореста ⁵⁹⁰, сверг сына его Августула с престола и приговорил его к каре изгнания в Лукулланском укреплении в Кампании ⁵⁹¹.

Так вот Гесперийская империя римского народа, которую в семьсот. девятом году от основания Рима ⁵⁹² держал первый из августов — Октавиан Август, погибла ⁵⁹³ вместе с этим Августулом в год пятьсот двадцать второй правления всех его предшественников ⁵⁹⁴, и с тех пор Италию и Рим стали держать готские короли.

Между тем Одоакр, король племен ⁵⁹⁵, подчинив всю Италию, чтобы внушить римлянам страх к себе, с самого же ⁵⁹⁷ начала своего правления убил в Равенне комита Бракилу; укрепив свою власть, он держал ее почти тринадцать лет, вплоть до появления Теодориха ⁵⁹⁷, о чем мы будем говорить в последующем.

Впрочем, вернемся к тому порядку, от которого мы отступили, а именно, каким образом Еврих, король везеготов, заметив шаткость ⁵⁹⁸ Римского государства, подчинил себе Арелат ⁵⁹⁹ и Массилию ⁶⁰⁰. Гизерих, король вандалов, заманил его подарками ⁶⁰¹ на это дело, потому что сам он, сильно опасаясь козней против себя со стороны Льва и Зинона ⁶⁰², подстраивал, чтобы остроготы разоряли Восточную империю, а везеготы-и Гесперийскую ⁶⁰³ и чтобы, пока враги будут раздирать друг друга в обеих империях, самому спокойно править в Африке. Еврих с сочувствием отнесся к этому и, держа в подчинении все Испании и Галлии, покорил также бургундзонов; он умер в Арелате, на девятнадцатом году своего правления ⁶⁰⁴. Ему наследовал собственный его сын Аларих, воспринявший королевство везеготов девятым по счету ⁶⁰⁵, начиная от того великого Алариха. То же самое, что было с Августами, о которых мы говорили выше, произошло, как известно, и с Аларихами: царства часто кончаются на тех самых именах, с каковых они начались. Однако, включив все это между прочим, продолжим, по нашему обещанию, сплетать [историю] происхождения готов.

Ввиду того что, следуя сказанному старшими писателями, я, насколько сумел, развил [те события], когда оба племени, остроготы и везеготы, составляли еще одно целое, а также с достоверностью проследил [историю] везеготов, уже отделившихся от остроготов придется нам вновь вернуться к древним их скифским поселениям ⁶⁰⁶ и представить так же последовательно генеалогию и деяния остроготов. Про них известно, что по смерти короля их Германариха ⁶⁰⁷ они, отделенные от везеготов и подчиненные власти гуннов, остались в той же стране ⁶⁰⁸ причем Амал Винитарий удержал все знаки своего господствования ⁶⁰⁹ Подражая доблести деда своего Вультульфа, [108] хотя и был ниже Германариха по счастью и удачам, с горечью переносил подчинение гуннам. Понемногу освобождаясь из-под их власти и пробуя проявить свою силу, он двинул войско в пределы антов ⁶¹⁰ и, когда вступил туда, в первом сражении был побежден, но в дальнейшем стал действовать решительнее и распял короля их Божа ⁶¹¹ с сыновьями его и с семьюдесятью старейшинами для устрашения, чтобы трупы распятых удвоили страх покоренных ⁶¹² Но с такой свободой повелевал он едва в течение одного года: [этого положения] не потерпел Баламбер ⁶¹³, король гуннов; он призвал к себе Гезимунда, сына великого Гуннимунда, который, помня о своей клятве и верности, подчинялся гуннам со значительной частью готов, и, возобновив с ним союз, повел войско на Винитария. Долго они бились; в первом и во втором сражениях победил Винитарий. Едва ли кто в силах припомнить побоище, подобное тому, которое устроил Винитарий в войске гуннов! Но в третьем сражении, когда оба [противника] приблизились один к другому, Баламбер, подкравшись к реке Эрак ⁶¹⁴, пустил стрелу и, ранив Винитария в голову, убил его; затем он взял себе в жены племянницу его Вадамерку и с тех пор властвовал в мире над всем покоренным племенем готов, но однако так, что готским племенем всегда управлял его собственный царек, хотя и [соответственно] решению гуннов.

Вскоре после смерти Винитария стал править ими Гунимунд, сын могущественнейшего покойного короля Германариха, отважный в бою и выдающийся красотою тела. Он впоследствии успешно боролся против племени свавов. После его смерти наследовал ему сын его Торисмуд, украшенный цветом юности, на второй год своего правления он двинул войско против гепидов и одержал над ними большую победу, но убился, как рассказывают, упав с коня. Когда он умер, остроготы так оплакивали его, что в течение сорока лет никакой другой король не занимал его. места, для того чтобы память о нем всегда была у них на устах и чтобы подошло время, когда Валамер обретет повадку мужа; [этот Валамер] родился от Вандалария, двоюродного брата [Торисмуда]; сын же последнего Беремуд, как мы сказали выше, пренебрег племенем остроготов из-за гуннского господства [над ними] и последовал за племенем везеготов в Гесперийские страны; от него-то и родился Ветерих. У Ветериха был сын Евтарих, который, вступив в брак с Амаласвентой, дочерью Теодериха, вновь объединил разделившийся было род Амалов и родил Аталариха ⁶¹⁵ и Матесвенту ⁶¹⁶. Аталарих умер в отроческих годах, а Матесвента, привезенная в Константинополь, родила от второго мужа, а именно от Германа ⁶¹⁷ (племянника императора Юстиниана), но уже после смерти мужа, сына, которого назвала Германом.

Однако, чтобы соблюдался порядок [изложения], с которого мы начали, следует нам вернуться к потомству Вандалария, распустившегося тройным цветком ⁶¹⁸. Этот Вандаларий, племянник Германариха [109] и двоюродный брат вышеупомянутого Торисмуда ⁶¹⁹, прославился в роде Амалов, родив троих сыновей, а именно Валамира, Тиудимира и Видимира. Из них, наследуя сородичам, вступил на престол Валамир в то время, когда гунны вообще еще властвовали над ними [остроготами] в числе других племен. И была тогда между этими тремя братьями такая [взаимная] благосклонность, что удивления достойный Тиудимер вел войны, [защищая] власть брата, Валамир способствовал ему снаряжением, а Видимер почитал за честь служить братьям. Так оберегали они друг друга взаимной любовью, и ни один не остался без королевства, которым и владели они все втроем в мире [и согласии] ⁶²⁰. Однако так им владели, — о чем часто уже говорилось, — что сами [в свою очередь] подчинялись власти Аттилы, гуннского короля ⁶²¹ им не было возможности отказаться от борьбы против своих же родичей, везеготов, потому что приказание владыки, даже если он повелевает отцеубийство, должно быть исполнено. И не иначе смогло любое скифское племя ⁶²² вырваться из-под владычества гуннов, как только с приходом желанной для всех вообще племен, а также для римлян смерти Аттилы, которая оказалась настолько же ничтожна, насколько жизнь его была удивительна.

Ко времени своей кончины он, как передает историк Приск ⁶²³, взял себе в супруги — после бесчисленных жен, как это в обычае у того народа, — девушку замечательной красоты по имени Ильдико. Ослабевший на свадьбе от великого ею наслаждения и отяжеленный вином и сном, он лежал, плавая в крови, которая обыкновенно шла у него из ноздрей, но теперь была задержана в своем обычном ходе и, изливаясь по смертоносному пути через горло, задушила его. Так опьянение принесло постыдный конец прославленному в войнах королю.

На следующий день, когда миновала уже большая его часть, королевские прислужники, подозревая что-то печальное, после самого громкого зова взламывают двери и обнаруживают Аттилу, умершего без какого бы то ни было ранения, но от излияния крови, а также плачущую девушку с опущенным лицом под покрывалом. Тогда, следуя обычаю того племени, они отрезают себе часть волос и обезображивают уродливые лица свои глубокими ранами, чтобы превосходный воин был оплакан не воплями и слезами женщин, но кровью мужей ⁶²⁴.

В связи с этим произошло такое чудо: Маркиану, императору Востока ⁶²⁵, обеспокоенному столь свирепым врагом, предстало во сне божество и показало — как раз в ту самую ночь — сломанный лук Аттилы, именно потому, что племя это много употребляет такое оружие. Историк Приск говорит, что может подтвердить это [явление божества] истинным свидетельством. Настолько страшен был Аттила для великих империй, что смерть его была явлена свыше взамен дара царствующим. [110]

Не преминем сказать — хоть немногое из многого ⁶²⁶ — о том, чем племя почтило его останки. Среди степей ⁶²⁷ в шелковом шатре поместили труп его, и это представляло поразительное и торжественное зрелище. Отборнейшие всадники всего гуннского племени объезжали кругом, наподобие цирковых ристаний, то место, где был он положен; при этом они в погребальных песнопениях так поминали его подвиги:

«Великий король гуннов Аттила, рожденный от отца своего Мундзука, господин сильнейших племен! Ты, который с неслыханным дотоле могуществом один овладел скифским и германским царствами ⁶²⁸, который захватом городов поверг в ужас обе империи римского мира и,-дабы не было отдано и остальное на разграбление, — умилостивленный молениями принял ежегодную дань. И со счастливым исходом совершив все это, скончался не от вражеской раны, не от коварства своих, но в радости и веселии, без чувства боли, когда племя пребывало целым и невредимым. Кто же примет это за кончину, когда никто не почитает ее подлежащей отмщению?»

После того как был он оплакан такими стенаниями, они справляют на его кургане «страву» ⁶²⁹ (так называют это они сами), сопровождая ее громадным пиршеством. Сочетая противоположные [чувства], выражают они похоронную скорбь, смешанную с ликованием.

Ночью, тайно труп предают земле, накрепко заключив его в [три] гроба — первый из золота, второй из серебра, третий из крепкого железа. Следующим рассуждением разъясняли они, почему все это подобает могущественнейшему королю: железо — потому что он покорил племена, золото и серебро — потому что он принял орнат ⁶³⁰ обеих империй. Сюда же присоединяют оружие, добытое в битвах с врагами, драгоценные фалеры ⁶³¹, сияющие многоцветным блеском камней, и всякого рода украшения ⁶³², каковыми отмечается убранство дворца. Для того же, чтобы предотвратить человеческое любопытство перед столь великими богатствами, они убили всех, кому поручено было это дело, отвратительно, таким образом, вознаградив их; мгновенная смерть постигла погребавших так же, как постигла она и погребенного ⁶³³.

После того как все было закончено, между наследниками Аттилы возгорелся спор за власть, потому что свойственно юношескому духу состязаться за честь властвования, — и пока они, неразумные, все вместе стремились повелевать, все же вместе и утеряли власть. Так часто преизбыток наследников обременяет царство больше, чем их недостаток. Сыновья Аттилы, коих, по распущенности его похоти, [насчитывалось] чуть ли не целые народы, требовали разделения племен жребием поровну, причем надо было бы подвергнуть жеребьевке, подобно челяди, воинственных королей вместе с их племенами.

Когда узнал об этом король гепидов Ардарих ⁶³⁴, то он, возмущенный тем, что со столькими племенами обращаются, как будто они находятся в состоянии презреннейшего рабства, первый восстал против сыновей [111] Аттилы и последующей удачей смыл с себя навязанный его позор порабощения; своим отпадением освободил он не только свое племя, но и остальные, равным образом угнетенные, потому что все с легкостью примыкают к тому, что предпринимается для общего блага. И вот все вооружаются для взаимной погибели, и сражение происходит в Паннонии, близ реки, название которой — Недао ⁶³⁵. Туда сошлись разные племена, которые Аттила держал в своем подчинении; отпадают друг от друга королевства с их племенами, единое тело обращается в разрозненные члены; однако они не сострадают страданию целого, но, по отсечении главы, неистовствуют друг против друга. И это сильнейшие племена, которые никогда не могли бы найти себе равных [в бою], если бы не стали поражать себя взаимными ранами и самих же себя раздирать [на части].

Думаю, что там было зрелище, достойное удивления: можно было видеть и гота, сражающегося копьями ⁶³⁶, и гепида, безумствующего мечом, и руга, переламывающего дротики в его [гепида?] ⁶³⁷ ране, и свава, отважно действующего дубинкой ⁶³⁸, а гунна — стрелой, и алана, строящего ряды с тяжелым, а герула — с легким оружием ⁶³⁹.

Итак, после многочисленных и тяжелых схваток, победа неожиданно оказалась благосклонной к гепидам: почти тридцать тысяч как гуннов, так и других племен, которые помогали гуннам, умертвил меч Ардариха вместе со всеми восставшими. В этой битве был убит старший сын Аттилы по имени Эллак, которого, как рассказывают, отец настолько любил больше остальных; что предпочитал бы его на престоле всем другим детям своим. Но желанию отца не сочувствовала фортуна: перебив множество врагов, [Эллак] погиб, как известно, столь мужественно, что такой славной кончины пожелал бы и отец, будь он жив. Остальных братьев, когда этот был убит, погнали вплоть до берега Понтийского моря, где, как мы уже описывали, сидели раньше готы ⁶⁴⁰.

Так отступили гунны, перед которыми, казалось, отступала вселенная. Настолько губителен раскол, что разделенные низвергаются, тогда как соединенными силами они же наводили ужас. Дело Ардариха, короля гепидов, принесло счастье разным племенам, против своей воли подчинявшимся владычеству гуннов, и подняло их души, — давно пребывавшие в глубокой печали, — к радости желанного освобождения. Явившись, в лице послов своих, на римскую землю и с величайшей милостью принятые тогдашним императором Маркианом, они получили назначенные им места, которые и заселили.

Гепиды, силой забравшие себе места поселения гуннов ⁶⁴¹, овладели как победители пределами всей Дакии и, будучи людьми деловыми ⁶⁴², не требовали от Римской империи ничего, кроме мира и ежегодных даров по дружественному договору ⁶⁴³. Император охотно согласился на это, и до сего дня племя это получает обычный дар от римского императора. Готы же, увидев, что гепиды отстаивают для себя гуннские [112] земли, а племя гуннов занимает свои давние места ⁶⁴⁴, предпочли испросить земли у Римской империи, чем с опасностью для себя захватывать чужие, и получили Паннонию, которая, протянувшись в длину равниною, с востока имеет Верхнюю Мезию, с юга — Далмацию, с запада — Норик, с севера — Данубий ⁶⁴⁵. Страна эта украшена многими городами, из которых первый — Сирмий, а самый крайний — Виндомина ⁶⁴⁶ . Из этого ⁶⁴⁷ же рода был Бливила, пентаполитанский вождь ⁶⁴⁸, и его брат Фроила и, в наше время, патриций Бесса ⁶⁴⁹

Савроматы же, которых мы называем сарматами ⁶⁵⁰, и кемандры ⁶⁵¹, и некоторые из гуннов поселились в части Иллирика ⁶⁵², на данных им землях у города Кастрамартена ⁶⁵³. Скиры ⁶⁵⁴, садагарии ⁶⁵⁵ и часть аланов со своим вождем по имени Кандак ⁶⁵⁶ получили Малую Скифию ⁶⁵⁷ и Нижнюю Мезию ⁶⁵⁸. Нотарием ⁶⁵⁹ этого Кандака Алановий-ямутиса ⁶⁶⁰ до самой его смерти был Пария ⁶⁶¹, родитель отца моего, т. е. мой дед. У сына же сестры Кандака, Гунтигиса ⁶⁶², которого называли еще База, магистра армии, сына Андагиса ⁶⁶³ (сына Анделы из рода Амалов), нотарием — до своего обращения — был я, Иорданнис, хотя и не обученный грамматике ⁶⁶⁴.

Руги же и многие другие племена испросили себе для поселения Биццию ⁶⁶⁵ и Аркадиополь ⁶⁶⁶. Эрнак, младший сын Аттилы, вместе со своими избрал отдаленные места Малой Скифии. Эмнетзур и Ултзиндур, единокровные братья его, завладели Утом, Гиском и Алмом ⁶⁶⁷ в Прибрежной Дакии. Многие из гуннов, прорываясь то тут, то там, подались тогда в Романию ⁶⁶⁸; до сих пор из их числа называют сакромонтизиев и фоссатизиев.

Были еще и другие готы, которые называются Малыми, хотя это — огромное племя; у них был свой епископ и примат Вульфила ⁶⁶⁹, который, как рассказывают, установил для них азбуку. По сей день они пребывают в Мезии ⁶⁷⁰, населяя местность вокруг Никополя ⁶⁷¹, у подножия Эмимонта ⁶⁷² это — многочисленное племя, но бедное и невоинственное, ничем не богатое, кроме стад различного скота, пастбищ и лесов; земли [их] малоплодородны как пшеницей, так и другими видами [злаков]; некоторые люди там даже вовсе не знают виноградников ⁶⁷³, — существуют ли они вообще где-либо, — а вино они покупают себе в соседних областях, большинство же питается молоком.

Итак, возвратимся к тому племени ⁶⁷⁴, о котором идет речь, т. е. к [племени] остроготов, которые жили в Паннонии ⁶⁷⁵ [под властью] короля Валамира и его братьев, Тиудимера и Видемира; хотя области их были поделены, но цели объединены (ведь Валамер сидел между реками Скарниунгой и Черной Водой ⁶⁷⁶, Тиудимер — близ озера Пелсойс ⁶⁷⁷, Видимер — между тем и другим). И вот случилось, что сыновья Аттилы пошли против готов, как против бежавших из-под их господства и как бы разыскивая беглых рабов; они напали на одного [113] Валамера, тогда как другие братья ничего не подозревали. Но он, хотя и встретил их с малыми [силами], долго изнурял их и разбил настолько, что от врагов едва осталась небольшая часть; обращенные в бегство, они направились в те области Скифии, по которым протекают воды реки Данапра; на своем языке гунны называют его Вар ⁶⁷⁸ В то же время он [Валамер] послал к брату Тиудимеру гонца с радостной вестью, гонец же, в тот самый день как прибыл, обрел в доме Тиудимера еще большую радость: в этот день родился сын Тиудимера Теодорих ⁶⁷⁹; правда, младенец [происходил] от конкубины Эрелиевы ⁶⁸⁰ , но [возлагали на него] большие надежды.

Немного спустя король Валамир и братья его Тиудемир и Видимир, — ввиду того что запоздала обычная выплата от императора Маркиана, которую они получали наподобие стрены ⁶⁸¹ и за это соблюдали мирный договор, — послали посольство к императору ⁶⁸² и узнали, что Теодерих, сын Триария ⁶⁸³, также готского происхождения, но из другого рода, не из Амалов, процветает вместе со своими, связан дружбою с римлянами и получает ежегодную выплату; на них же смотрят с презрением. Охваченные гневом, они взялись за оружие и, пройдя почти по всему Иллирику ⁶⁸⁴, разграбили и разорили его. Тогда император сразу изменил свое настроение и вернулся к прежней дружбе; он послал [к ним] посольство и не только принес с последним и пропущенные дары, но и обещал в будущем выплачивать их без всякого пререкания; как заложника мирных отношений он получил от них сына Тиудимера Теодориха, о котором мы рассказали выше; он достиг тогда уже полных семи лет и входил в восьмой год жизни. Отец медлил его выдавать, но дядя Валамир умолил его, только бы сохранился прочный мир между римлянами и готами ⁶⁸⁵.

Итак, Теодорих был дан готами заложником и отвезен в Константинополь к императору Льву; мальчик был красив и заслужил императорскую благосклонность.

После того как установился прочный мир готов с римлянами, готы увидели, что им не хватает того, что они получали от императора; в то же время стремились они проявить присущую им отвагу и потому начали грабить соседние племена, [жившие] кругом; преждее всего двинулись они походом против садагиев, владевших внутренней Паннонией ⁶⁸⁶ Когда узнал об этом король гуннов Динтцик ⁶⁸⁷, сын Аттилы, то он собрал вокруг себя тех немногих, которые пока что оставались все-таки под его властью, а именно ултзинзуров, ангискиров, биттугуров, бардоров ⁶⁸⁸; они подошли к Базиане ⁶⁸⁹, городу в Паннонии, и, окружив ее валами, начали грабить окрестности. Поняв это, готы там же, где были, приостановили поход, предпринятый против садагиев, и обратились на гуннов; так вытеснили они их, покрыв бесславием, их своих пределов, и с тех пор до сего дня остатки гуннов боятся готского оружия. [114]

Однако уже после того как племя гуннов было, наконец, усмирено готами, Гунумунд, вождь свавов ⁶⁹⁰, проходя мимо [и направляясь] на ограбление Далмации, захватил бродившие в степях готские стада, потому что ведь Далмация соседит со Свавией ⁶⁹¹ и расположена невдалеке от пределов Паннонии, особенно тех мест, где жили тогда готы. Что же дальше? Гунимунд со свавами, опустошив Далмации, возвращался в свои земли, а Тиудимер, брат Валамера, короля готов, не столько скорбя о потере стад, сколько опасаясь, как бы свавы — если эта нажива прошла бы для них безнаказанно — не перешли к еще большей разнузданности, так [бдительно] следил за их прохождением, что глухой ночью, когда они спали, напал на них у озера Пелсода ⁶⁹² и, неожиданно завязав бой, настолько их потеснил, что даже взял в плен самого короля Гунимунда, а все войско его — ту часть, которая избежала меча, — подчинил готам. Но так как был он любителем милосердия, то, свершив отмщение, проявил благоволение и, примирившись со свавами, пленника своего усыновил ⁶⁹³ и отпустил вместе с соплеменниками в Свавию. Тот же, забыв об отчей милости, через некоторое время затаил в душе коварный замысел и возбудил скиров, которые сидели тогда на Данубии и жили в мире с готами, чтобы они, отколовшись от союза с последними и соединив свое оружие с ним, выступили и напали на готский народ. Готы не ждали тогда ничего плохого, будучи особенно уверены в обоих дружественных соседях. Но внезапно возникает война. Вынужденные необходимостью, они хватаются за оружие и, бросившись в привычный [для них] бой, отмщают за свои обиды. В этом бою был убит король их Валамир: чтобы ободрить своих, он скакал перед войском верхом на коне; испугавшись, конь упал и сбросил седока, который тут же был пронзен вражескими копьями.

Готы так сражались, отплачивая мятежникам и за смерть своего короля и за нанесенное им оскорбление, что от племени скиров почти никого, кто бы носил это имя, — да и то с позором, — не осталось; так все они и погибли ⁶⁹⁴.

Устрашенные их погибелью, короли свавов Гунимунд и Аларик двинулись походом на готов, опираясь на помощь сарматов, которые подошли к ним как союзники с королями своими Бевкой и Бабаем ⁶⁹⁵. Они призвали остатки скиров, чтобы те вместе с их старейшинами Эдикой ⁶⁹⁶ и Гунульфом ⁶⁹⁷ жестоко сразились, как бы в отмщение за себя; были с ними [со свавами] и гепиды, и немалая подмога от племени ругов ⁶⁹⁸, и другие, собранные отовсюду племена; так, набрав огромное множество [людей], они расположились лагерем у реки Болии ⁶⁹⁹, в Паннониях.

После смерти Валамера готы поспешили к брату его Тиудимеру; некогда правивший вместе с братьями, но принявший тем не менее знаки высшей власти, он призвал младшего брата Видимера, разделил с ним заботы войны и, вынужденный [положением], выступил в поход. Завязалось сражение; готам удалось одержать верх настолько, [115] что поле, смоченное кровью павших врагов, казалось красным морем, а оружие и трупы были нагромождены наподобие холмов и заполняли собой [пространство] более чем на десять миль. Увидев это, готы возрадовались несказанным ликованием, потому что таким величайшим избиением врагов они отомстили и за кровь короля своего Валамера, и за свою обиду. А из поистине неисчислимого и разнообразного множества врагов, если кто и смог убежать, то эти, кое-как ускользнувшие, едва вернулись восвояси, покрытые бесславием ⁷⁰⁰.

Через некоторое время, когда установилась зимняя стужа, река Данубий по обыкновению замерзла, а замерзает поток этот таким образом, что, как скала, держит пешее войско, телеги и сани и любые другие повозки, не требуя уже ни лодок, ни челноков ⁷⁰¹. Когда Тиодимер, король готов, увидел, что [река] так застыла, то он повел пешее войско и, перейдя Данубий, внезапно появился в тылу у свавов ⁷⁰². Та свавская область имеет с востока байбаров ⁷⁰³, с запада — франков, с юга — бургундзонов, с севера — турингов. Со свавами в союзе были тогда аламанны ⁷⁰⁴, которые владели вообще круто вздымающимися Альпами, откуда, низвергаясь с сильным шумом, текут многие потоки в Данубий. Вот в это столь укрепленное место король Тиудимер зимним временем и повел войско готов и победил, разорил и чуть ли не подчинил как племя свавов, так и аламаннов, которые были во взаимном союзе. Оттуда он победителем вернулся в свои места, т. е. в Паннонию, и радостно встретил сына своего Теодориха, которого отдавал заложником в Константинополь и который был [теперь] отпущен обратно императором Львом с большими дарами ⁷⁰⁵.

Теодорих уже приблизился к годам юности, завершив отрочество; ему исполнилось восемнадцать лет. Пригласив некоторых из сателлитов отца и приняв к себе желающих из народа и клиентов, что составило почти шесть тысяч мужей, он с ними, без ведома отца, перешел Данубий и напал на Бабая, короля сарматов ⁷⁰⁶, который только что одержал победу над Камундом, римским полководцем, и правил с напыщенной гордостью. Настигнув его, Теодорих убил его, захватил семью с челядью и имущество и повернул с победой обратно к своему родителю. Затем напал на город Сингидун ⁷⁰⁷, который занимали эти сарматы; и, не возвратив его римлянам, подчинил его своей власти ⁷⁰⁸.

Ввиду того что со временем уменьшилась добыча от грабежа (Тас. Germ. 14: ... per bella ef raptus.) соседних племен, возник у готов недостаток в продовольствии и одежде. Людям, которым некогда война доставляла пропитание, стала противна мирная жизнь ⁷⁰⁹; и вот все они с громким криком приступают к королю Тиудимеру и просят его: куда ему ни вздумается, но только вести войско в поход ⁷¹⁰. Он же, призвав брата своего и метнув жребий [116], убедил его идти в Италию ⁷¹¹ , где тогда правил император Гликерий ⁷¹², а сам как более сильный [решил] двинуться на восточную империю, как на государство более могущественное. Так и случилось.

Вскоре Видимер вступил в италийские земли, но, отдав последний долг судьбе, отошел от дел человеческих; преемником он оставил одноименного с собой сына Видимера. Этого последнего император Гликерий, поднеся ему дары, направил ⁷¹³ из Италии в Галлии, теснимые тогда со всех сторон разными племенами; он уверил [остроготов], что там по соседству владычествуют их родичи везеготы. ⁷¹⁴ Что же еще? Видимер принял дары вместе с поручением от императора Гликерия, отправился в Галлии и, объединившись с родственными везеготами, образовал с ними одно целое, как было некогда ⁷¹⁵. Так, удерживая и Галлии, и Испании, [готы] отстаивали их ради своего господства, [следя] чтобы никто другой там не возобладал.

Тиудимер же, старший брат, перешел со своими реку Сав ⁷¹⁶, грозя сарматам ⁷¹⁷ и римским воинам войной, если бы кто-либо из них пошел против него. Они же [действительно] боялись его и сидели тихо, тем более что им было не одолеть столь великое множество народа. Тиудимер, видя, что со всех сторон ему прибывает удача, нападает на Наисс ⁷¹⁸, первый город в Иллирике, а сына своего Теодориха, приобщив к нему комитов Астата и Инвилию, посылает через «лагерь Геркулеса» ⁷¹⁹ к городу Ульпиане ⁷²⁰. Явившись туда, они вскоре подчиняют как его, так и Стобис ⁷²¹, а затем впервые делают для себя проходимыми многие недоступные местности Иллирика. В городах Фессалии-Гераклее ⁷²² и Ларисе ⁷²³- они сначала захватывают добычу, а потом по праву войны овладевают и ими.

Тиудимер, учитывая, конечно, как свои, так и сыновние удачи, не удовлетворился все же этим; он вышел из Наисса, оставив там только немногих для охраны, и направился к Фессалонике ⁷²⁴, где находился патриций Гелариан с войском, посланный туда императором ⁷²⁵. Когда Гелариан увидел, что Фессалоника окружается валом и что он не сможет сопротивляться их [готов] дерзости, то, отправив посольство к королю Тиудимеру и поднеся ему дары, склоняет его отказаться от разрушения города; затем, заключив союз с готами, римский военачальник уже по собственному побуждению передал им все те населенные ими города ⁷²⁶, а именно- Церры ⁷²⁷, Пеллы ⁷²⁸ Европу ⁷²⁹, Медиану ⁷³⁰, Петину ⁷³¹, Берею ⁷³² и еще один, именуемый Сиумом ⁷³³. Там готы, сложив оружие и установив мир, зажили спокойно со своим королем. Немного спустя после этого король Тиудимер, захваченный роковой болезнью в городе Церрах ⁷³⁴, призвал к себе готов и назначил наследником власти своей сына Теодориха ⁷³⁵, сам же вскоре отошел от дел человеческих.

Когда император Зинон услышал, что Теодорих поставлен королем своего племени ⁷³⁶, он воспринял это благосклонно и направил к нему пригласительное послание, повелевая явиться в столицу. Там он принял [117] его с подобающим почетом и посадил между знатнейшими придворными. Через некоторое время, чтобы умножить почести, ему оказываемые ⁷³⁷, он усыновил его по оружию ⁷³⁸ и на государственные средства устроил ему триумф ⁷³⁹ в столице, а также сделал его ординарным консулом ⁷⁴⁰, что считается высшим благом и первым в мире украшением. Этим он не ограничился, но во славу столь великого мужа поставил еще и конную статую ⁷⁴¹ перед императорским дворцом.

Но вот Теодорих, состоя в союзе с империей Зинона и наслаждаясь всеми благами в столице, прослышал, что племя его, сидевшее, как мы сказали, в Иллирике ⁷⁴², живет не совсем благополучно и не в полном достатке. Тогда он избрал, по испытанному обычаю своего племени: лучше трудом снискивать пропитание, чем самому в бездействии пользоваться благами от Римской империи, а людям — прозябать в жалком состоянии. Рассудив сам с собою таким образом, он сказал императору: «Хотя нам, состоящим на службе империи вашей, ни в чем нет недостатка, однако, если благочестие ваше удостоит [меня], да выслушает оно благосклонно о желании сердца моего». Когда ему с обычным дружелюбием была предоставлена возможность говорить, [он сказал]: «Гесперийская сторона ⁷⁴³, которая недавно управлялась властью предшественников ваших, и город тот — глава и владыка мира ⁷⁴⁴ — почему носятся они, как по волнам, подчиняясь тирании короля торкилингов и рогов ⁷⁴⁵? Пошли меня с племенем моим, и если повелишь, — и здесь освободишь себя от тяжести издержек, и там, буде с помощью господней я одержу победу, слава благочестия твоего воссияет. Полезно же, — если останусь победителем, — чтобы королевством этим, по вашему дарению ⁷⁴⁶, владел я, слуга ваш и сын ⁷⁴⁷, а не тот, неведомый вам, который готов утеснить сенат ваш тираническим игом, а часть государства [вашего] — рабством пленения. Если смогу победить, буду владеть вашим даянием, вашей благостынею; если окажусь побежденным, благочестие ваше ничего не потеряет, но даже, как мы говорили, выиграет расходы». Хотя император с горечью отнесся к его уходу ⁷⁴⁸, тем не менее,  услышав эти слова и не желая опечалить его, подтвердил то, чего он добивался, и отпустил, обогащенного многими дарами, поручая ему сенат и народ римский ⁷⁴⁹.

Итак, вышел Теодорих из столицы ⁷⁵⁰ и, возвратясь к своим ⁷⁵¹, повел все племя готов, выразившее ему свое единомыслие ⁷⁵², на Гесперию; прямым путем ⁷⁵³ через Сирмий поднялся он в соседящие с Паннонией области ⁷⁵⁴, откуда вошел в пределы Венетий ⁷⁵⁵ и остановился лагерем у так называемого Моста Сонция ⁷⁵⁶. Пока он там стоял, чтобы дать отдых телам как людей, так и вьючных животных, Одоакр направил против него хорошо вооруженное войско. Встретившись с ним близ Веронских полей ⁷⁵⁷, Теодорих разбил его в кровопролитном сражении. Затем он разобрал лагери, с еще большей отвагой вступил в пределы Италии ⁷⁵⁸, перешел реку Пад ⁷⁵⁹ и стал [118]  под столицей Равенной, на третьей примерно миле от города, в местности под названием Пинета ⁷⁶⁰. Завидя это, Одоакр укрепился внутри города, откуда часто прокрадывался ночью со своими и беспокоил готское войско. Это случалось не раз и не два, но многократно и тянулось почти целое трехлетие ⁷⁶¹. Однако труд его был напрасен, потому что вся Италия уже называла Теодориха своим повелителем и его мановению повиновалось все то государство ⁷⁶². И только один Одоакр с немногими приверженцами и бывшими здесь римлянами, сидя внутри Равенны, ежедневно претерпевал и голод, и войну. И когда это не привело ни к чему, он выслал посольство и попросил милости. Сначала Теодорих снизошел к нему, но в дальнейшем лишил его жизни ⁷⁶³.

На третий, как было сказано, год по вступлении своем в Италию ⁷⁶⁴ Теодорих, по решению императора Зинона, снял с себя частное платье и одежду своего племени и принял пышное царское облачение уже как правитель готов и римлян ⁷⁶⁵. Затем он послал посольство к Лодоину ⁷⁶⁶, франкскому королю, испрашивая себе в супружество дочь его Аудефледу ⁷⁶⁷, на что тот благосклонно и милостиво согласился; он полагал, что таким браком он [побудит] сыновей своих -Кельдеберта, Хельдеберта и Тиудеберта ⁷⁶⁸ — заключить с готами соглашение и пребывать в союзе с ними. Однако это брачное соединение не оказалось достаточно полезным для мира и согласия, и весьма часто жестоко воевали они из-за галльских земель ⁷⁶⁹. Но пока жив был Теодорих, гот никогда не уступал франкам.

Еще до того как Теодорих получил потомство от Аудефледы, имел он двух внебрачных дочерей, которых породил еще в Мезии от наложницы: одну по имени Тиудигото, другую — Острогото. Вскоре по приходе в Италию он сочетал их браком с соседними королями, а именно: одну он отдал Алариху ⁷⁷⁰, королю везеготов, а другую — Сигизмунду ⁷⁷¹, королю бургундзонов. От Алариха родился Амаларих, которого дед Теодорих, когда тот в отроческих годах лишился своих родителей, лелеял и опекал. [Тогда] Теодорих узнал, что в Испании живет Евтарих, сын Ветериха, внук Беретмода ⁷⁷² и Торисмода ⁷⁷³, потомок рода Амалов, который и в юношеском возрасте выделялся благоразумием, доблестью и совершенством телосложения. Он призвал его к себе и сочетал его браком с дочерью своей Амаласвентой ⁷⁷⁴. А для того чтобы вполне широко распространить свой род, он сестру свою Амалафриду ⁷⁷⁵, мать Теодахада, который впоследствии стал королем ⁷⁷⁶, отправил в Африку в жены Тразамунду ⁷⁷⁷, королю вандалов; дочь же ее-племянницу свою Амалабергу — сочетал с королем турингов Герминефредом.

Своего комита Питцама ⁷⁷⁸, избранного в число старейшин, он направляет на завоевание города Сирмия, который тот и захватил, изгнав короля Тразариха, сына Трапстилы ⁷⁷⁹, но удержав его мать. Потом он [двинулся] против Савиниана ⁷⁸⁰, магистра армии Иллирика, [119] готовившегося тогда к борьбе с Мундоном ⁷⁸¹; придя на помощь последнему с двумя тысячами пехотинцев и пятьюстами всадниками к городу по названию Ровный Марг ⁷⁸² , лежащему между реками Данубием и Маргом, Питцам разбил иллирийское войско ⁷⁸³. Этот самый Мундон происходил от каких-то родичей Аттилы; он бежал от племени гепидов за Данубий ⁷⁸⁴ и бродил в местах необработанных, и лишенных каких-либо земледельцев; там собрал он отовсюду множество угонщиков скота, скамаров и разбойников ⁷⁸⁵ и, заняв башню, которую называют Герта и которая стоит на берегу Данубия, вел там дикую жизнь и грабежами не давал покоя соседним обитателям; он провозгласил себя королем своих бродяг. Его-то, почти уже отчаявшегося и помышлявшего о сдаче, появившийся там Петца вырвал из рук Савиниана и обратил- полного благодарности — в подчиненного своего короля Теодориха.

Не меньшей победы добился Теодорих над франками в Галлиях через Иббу ⁷⁸⁶, своего комита, когда в сражении было убито более тридцати тысяч франков.

Оруженосца Тиудиса ⁷⁸⁷ после смерти зятя своего Алариха он поставил опекуном над внуком Амаларихом в королевстве Испании. Этот Амаларих потерял и королевство, и самую жизнь еще юношей, попав в сети франкского коварства; после же него опекун Тиудис захватил королевскую власть, избавил Испании от злокозненных происков франков и до конца жизни властвовал над везеготами ⁷⁸⁸. За ним принял власть Тиудигисглоза ⁷⁸⁹, но правил недолго, так как погиб, убитый своими. Ему наследовал Агил ⁷⁹⁰, который держит власть до сей поры. Против него восстал Атанагильд ⁷⁹¹, который призвал [себе на помощь военные] силы Римского государства ⁷⁹², и туда назначен патриций Либерии ⁷⁹³ с войском. Не было на западе племени, которое, пока жив был Теодорих, не служило бы ему либо по дружбе, либо по подчинению ⁷⁹⁴.

Когда он достиг старости и осознал, что через короткое время уйдет с этого света, он созвал готов — комитов ⁷⁹⁵ и старейшин ⁷⁹⁶ своего племени — и поставил королем Аталариха ⁷⁹⁷, сына дочери своей Амаласвенты, мальчика, едва достигшего десяти лет, но уже потерявшего отца своего, Евтариха. Он (Теодорих] объявил им в повелениях, звучавших как завещание, чтобы они чтили короля, возлюбили сенат и римский народ, а императора Восточного, — [храня] всегда мир с ним и его благосклонность — почитали [вторым] после бога ⁷⁹⁸. Это повеление, пока были живы король Аталарих и его мать, они всячески соблюдали и царствовали в мире почти восемь лет ⁷⁹⁹, хотя [Аталарих] и отдал франкам то, что было занято его отцом и дедом в Галлиях ⁸⁰⁰, потому что франки, не только не веря в эту отроческую власть, но даже презирая ее, принялись готовиться к войне. Остальным он владел в мире и спокойствии. Когда же Аталарих достиг юношеского возраста, то он препоручил императору [120] Восточному ⁸⁰¹ как свою молодость, так и вдовство матери, но через короткое время этого несчастливца постигла преждевременная смерть, и он отошел от дел человеческих. Тогда мать, чтобы не терпеть презрения со стороны готов ⁸⁰² к слабости ее пола, поразмыслила и призвала, пользуясь родством, своего двоюродного брата Теодахада из Тусции; он жил там как частное лицо около своих ларов ⁸⁰³, она же посадила его на царство. Но, забыв об единокровии, через некоторое время он вывез ее из равеннского дворца ⁸⁰⁴ и заточил в изгнании на острове Бульсинийского озера ⁸⁰⁵, где она, прожив в печали весьма немного дней, была задушена в бане его приспешниками.

Когда об этом услышал Юстиниан, император Восточный, он был так потрясен, будто смерть его подопечных обращалась на него самого как оскорбление ⁸⁰⁶. В это же время через преданнейшего ему патриция Велезария он одержал победу над вандалами ⁸⁰⁷ и тотчас же, без замедления, пока оружие еще было обагрено вандальской кровью, двинул против готов войско из Африки, предводительствуемое тем же вождем.

Этот крайне предусмотрительный военачальник понял, что он покорит племя готов не иначе, как заняв раньше Сицилию, кормилицу их ⁸⁰⁸, что он и исполнил. Когда он вступил в Тринакрию ⁸⁰⁹, тотчас же готы, засевшие в городе Сиракузах, увидели, что им не одержать верх, и вместе с предводителем своим Синдеритом по собственной воле сдались Велезарию. И вот когда римский вождь занял Сицилию, Теодахад, узнав об этом, направил зятя своего Эвермуда ⁸¹⁰ с войском к проливу для его охраны. Этот пролив пролегает между Кампанией и Сицилией и извергает из недр Тирренского моря волнующиеся адриатические просторы ⁸¹³. Подойдя к городу Регию ⁸¹², Эвермуд стал лагерем, но тут же заметил ухудшившееся положение своих; тогда вместе с немногими, самыми преданными и единомышленными ему приближенными двинулся он в направлении к победителю и, бросившись к стопам Велезария, просил принять его на службу императорам Римской империи. Госкому войску это кажется подозрительным, и оно криком требует свергнуть Теодахада с престола и поставить королем вождя их Витигеса, который был теодахадовым оруженосцем. Так и было сделано. Тут же ⁸¹⁴, на Варварских полях ⁸¹⁵, Витигес вознесен на престол и входит в Рим, в Равенну же посылает вперед самых верных своих мужей, которым поручает убить Теодахада. Они являются туда и исполняют приказание; после убийства Теодахада прибывает ⁸¹⁶ королевский посланец (Витигис все еще был на Варварских полях) и объявляет об этом народу ⁸¹⁷. Между тем римское войско, переправившись через пролив ⁸¹⁸ достигает Кампании, опрокидывает [сопротивление] Неаполя и вступает в Рим ⁸¹⁹; король Витигис за несколько дней до того вышел оттуда и направился к Равенне, где взял в супружество Матесвенту дочь Амаласвенты и внучку покойного короля Теодориха. Пока он [121] наслаждался этим новым браком и сидел под защитой царского дворца в Равенне, императорское войско, выйдя из Рима, нападает на крепости в обеих Тусциях ⁸²¹ . Осведомленный об этом через гонцов, Витигес посылает вооруженный отряд готов под начальством Гунилы в Перузию ⁸²². Пока они пытаются длительной осадой выгнать оттуда комита Магна ⁸²³, засевшего там с небольшим войском, подходит римское войско, и они сами оказываются отброшенными и вообще уничтоженными. Услышав об этом, Витигес, как разъяренный лев, собирает все готское войско, покидает Равенну и начинает томить долгой осадой твердыни Рима ⁸²⁴. Но отвага его бесплодна: через четырнадцать месяцев он отступается от осады Рима ⁸²⁵ и вот уже готовится теснить Аримин ⁸²⁶! Но и здесь все тщетно; гонимый, он запирается в Равенне. Там он осажден, однако вскоре сам предается победителю ⁸²⁷, вместе с Матесвентой, супругой своей, и царскими сокровищами.

Так славное королевство и сильнейшее племя, столь долго царившее, наконец, почти на 2030 году ⁸²⁸, покорил победитель всяческих племен Юстиниан-император через вернейшего ему консула Велезария ⁸²⁹ Витигес был приведен в Константинополь и почтен саном патриция; он прожил там более двух лет, пребывая в милости у императора, после чего ушел от дел человеческих ⁸³⁰. Матесвенту же, супругу его, император сочетал браком с братом ⁸³¹ своим Германом, патрицием. От них — уже после смерти Германа-отца — родился сын, тоже Герман. В нем соединился род Анициев ⁸³² с поколением Амалов, и он, с божьей помощью, таит в себе надежду и того, и другого рода. ⁸³³

На этом я заканчиваю повествование о происхождении гетов, о благородных Амалах, о содеянном храбрыми мужами ⁸³⁴.

Сам достойный хвалы, род этот уступил достохвальнейшему государю, покорился сильнейшему вождю. Слава о них не умолкнет ни в веках, ни в поколениях, и пребудут они оба — и император Юстиниан, победитель и триумфатор, и консул Велезарий — под именем Вандальских-Африканских и Гетских ⁸³⁵.

Читатель, знай, что, следуя писаниям старших ⁸³⁶, я собрал с обширнейших их лугов лишь немногие цветы, и из них, в меру ума своего, сплел я венок для пытливого.

Но пусть никто не подумает, что я, как ведущий свое происхождение от вышеназванного племени ⁸³⁷, прибавил что-либо в его пользу против того, что прочел или узнал. Если я и не охватил всего, что пишут и рассказывают об этих [людях], то изобразил ⁸³⁸ я это [122] ведь не столько во славу их самих, сколько во славу того, кто победил (Текст (по Гейдельбергскому, ныне не существующему, кодексу VIII в.), которого придерживался Моммсен, обрывается на этих словах (Это неверно. См. Приложение II, где указано, что Гейдельбергский кодекс обрывался раньше и Моммсен дополнил его по другим рукописям. (Позднее примечание Е. Ч. Скржинской от руки в тексте первого издания. — Прим. Издателя)) Но после них автор добавил еще заключительную фразу (explicit), которая сохранена в ряде других рукописей: «Окончен труд о древности и деяниях гетов, которых победил Юстиниан-император через верного империи Велезария-консула» («Explicit de antiquitate Getarum actusque eorum quos devicit Justinianus imperator per fidelem rei publicae Belesarium consulem»)).

Текст воспроизведен по изданию: Иордан. О происхождении и деяниях гетов. Спб. Алетейя. 1997