ФАЗЛАЛЛАХ ИБН РУЗБИХАН ИСФАХАНИ

ЗАПИСКИ БУХАРСКОГО ГОСТЯ

МИХМАН-НАМЕ-ЙИ БУХАРА

/114б/ ГЛАВА XXXVIII

ПАМЯТКА О ПОЕЗДКЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАМЕСТНИКА ВСЕМИЛОСТИВОГО ИЗ СЫГНАКА ДЛЯ ПОКЛОНЕНИЯ СВЯЩЕННОЙ МОГИЛЕ ХВАДЖИ ЙАСАВИ, ДА УВЕЛИЧИТ АЛЛАХ СИЯНИЕ ЕГО ВО ВСЕМ МИРЕ

Выше было упомянуто, что его высокостепенное ханское величество в день праздника жертвоприношения в городе Сыгнаке изволил остановиться ради исполнения обязательных праздничных обрядов. На другой день, который был началом дней ташрика ¹⁴⁸, августейшая ставка снялась из Сыгнака, и остановка произошла в степи этой области. Через два дня небесный кортеж направил бразды в сторону города Сабрама, и [хан] соизволил повторить приятное лицезрение города, радостного и прекрасного края, воздвиг в предместье того владения шатер могущества. Выступив оттуда, поставили в степи города Йаси большой шатер великолепия и наместничества до высшей точки небес. В ночной беседе он соизволил принять решение поклониться его святейшеству хадже, да освятит Аллах его душу, и утром в четверг пятнадцатого зу-л-хиджжа (6 апреля 1509 г.) он поднялся над горизонтом города Йаси подобно сияющему солнцу. Надев на себя ихрам ¹⁴⁹ поклонения могиле его святейшества хаджи и отвечая «слушаюсь» на призыв божий, он от чистого сердца совершил [ритуальный] обход вокруг той ка'бы прошения, побежал по тропе молящихся и со смирением и покорностью поспешил пойти поклониться к жилищу муджавиров из совершающих коленопреклонение и земные поклоны. То, что подобает по обязательным правилам прославления и чествования такого преславного и чтимого места, было исполнено почтительным слугой. Снаружи куполообразного здания, на краю западной суффы, которая находится у порога могилы, он оказал честь присесть, и чтецы слова божия приступили к благопристойному чтению нараспев. Муджавиры поднесли великолепные вкусные яства. . .

[Далее повествуется о разлуке автора с Шайбани-ханом. Ибн Рузбихан с ханом встретился только в городе Йаси, и на вопрос Шайбани-хана о его здоровий, автор ответил стихами Саади:

Я говорил, когда ты придешь, я расскажу о печали своего сердца.
Что бы мне рассказать, когда ты придешь, чтобы из сердца удалилась печаль?

Ниже автор привел слова Шайбани-хана о пользе поклонения могиле Хваджи Ахмада Йасави.]

Затем [хан] изволил спросить о положении мударрисов и о степени их учености и установил, что некоторые ученики мои, которые учились в этих краях, получили разрешение преподавать хадисы и читать лекции в медресе, построенном эмиром Тимуром Чагатайцем, который построил и гробницу Хваджи и превосходительного сейида Шарифа Джурджанй, да помилует его Аллах всевышний, сделал там мударрисом. Он приказал, чтобы им и назначенным студентам выдавали содержание из его, [хана], личных вакфов и ханских пожертвований. Точно так же назначили мударрисов и студентов в Сабраме и в других городах Туркестана. [143]

Описание мечети в Йаси, которую повелел построить его ханское величество 150

Всемилостивый строитель, его величество, изволил построить в городе Йаси чрезвычайно высокую мечеть. Возвышенный помысел его перевел взор от здания мира сего на вечное здание, согласно речению: Тот, кто построит Аллаху мечеть, тому Аллах построит в раю дом, подобный ей, достался он и воздвигающему здания мечети и основания мест поклонения. Пройдя во врата обещанной мечети, он еще раз соизволил обновить знаки следов [своего] правоверия, [чему] свидетельствуют слова: Если увидите, что человек обязался [построить} мечеть, то свидетельствуйте, что он исповедует истинную веру. [Это] такая мечеть, высокий купол которой достает до вершины древа лотоса и могучее здание которой представляет очам народа образ [храма] Байт ал-акса ¹⁵¹. Ее линии напоминают линии обещанных гробниц благочестивых [старцев], и врата ее раскрыты пред лицом набожных людей. Великий собор города Йаси, высокая мечеть, ныне тому доказательство.

/116а/ [Далее автор приводит стихи своего сочинения, восхваляющие мечеть в Йаси.]

Когда хан освободился от обязательных обрядов посещения и от обрядов поклонения, обнаружились милости и благодеяния господа над прибежищем наместничества, то он, попрощавшись со священным мазаром, исполнил долг поклонения [могиле] ее величества «Высокой колыбели», великой супруги, пречистой родительницы его высочества, прибежища царства Мухаммад-Тимур-султана, которая удостоилась чести быть похороненной рядом с могилой святейшего Хваджи Йасави. В полдень того же дня [хан] отдохнул в Чахарбаге за городом Йаси.

Его высочество Кучум-султан приступил к обязанностям устройства торжества. В конце дня перешли в августейшую ставку, расположенную в степи Йаси. Оттуда выступили к Сейхуну, чтобы перейти через него по переправе у Аркука.

ГЛАВА XXXIX

ПАМЯТКА О ПЕРЕПРАВЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАМЕСТНИКА ВСЕМИЛОСТИВОГО ЧЕРЕЗ РЕКУ СЕЙХУН, ИЗВЕСТНУЮ ПОД [НАЗВАНИЕМ] РЕКИ ХОДЖЕНТ, С НАМЕРЕНИЕМ ВОЗВРАТИТЬСЯ ИЗ ТУРКЕСТАНА В РАЕПОДОБНЫЙ САМАРКАНД

Поскольку благодаря божьей милости доброта беспредельной благосклонности [есть] помощь в ведении священной войны, достойной обладателя великого владения и наместника преславного халифского достоинства, то она дозволила его ханскому величеству, прибежищу халифата, возвратиться домой здравым и невредимым с той похвальной войны, и уста бойцов за веру восторженно провозглашали: Возвращающиеся, кающиеся, поклоняющиеся господу нашему, восхваляющие (Вольно переданная часть стиха. Кор., IX, 113)..., то проницательный ум его величества наместника всемилостивого соизволил подумать о защите пограничных областей Туркестана. Управление теми владениями было закреплено за Саид Ашиком, славой господства и надзора, опорой окрестных [144] эмиров и хакимов. Названный [Саид 'Ашик] прежде был вали священной гробницы Ризы, а ныне он управляет областью Карши со стороны дивана его высочества прибежища султанской власти, Мухаммад Тимур-султана. Управление стольным [городом] Ташкентом и подвластными ему землями, которые называют областью Шаш, было закреплено за его высочеством Кучум-султаном. Престол Андижана до границ Кашгара был закреплен за его высочеством, прибежищем султанской власти, Суюндж-Хваджа-султаном. После исполнения всего необходимого для защиты тех областей и назначения правителей и даруг августейшие знамена в наме. рении направиться в сторону Самарканда двинулись к переправе через реку Ход-жент и вышли из округи города Йаси. Через четыре перехода, которые сделали в весеннюю пору среди цветников ясской степи и вдоль берега реки, отдых августейшей ставки состоялся на берегу реки Сейхун, напротив крепости Аркук. Еще раньше вышел высочайший указ, чтобы туркестанский казий и казий Сабрама для переправы августейших войск /116б/ связали на реке Сейхун плоты и построили из судов переправу и мост. Так как стояли весенние дни и воды очень бурлили, то устройство переправы было не лишено трудности. Несколько раз суда связывали друг с другом, производили предварительные работы, но бурный паводок и обилие воды разрушали их. В конце концов решили переправиться на тех судах, которые были приведены для наведения моста. Кстати, это было в такое время, когда вода Сейхуна, благодаря обилию, кипела и бурлила. Каждая волна этой переполненной реки была похожа на гору Каф, [нависшую] над океаном; каждая струя этой кровожадной реки была подобна бездне небосвода на просторе волнующегося моря волн. Каждая волна — чудовище, силой вырвавшее с корнем деревья лесных зарослей и тащившее их с собой. Если бы ей встретилась на пути гора, она снесла бы ее как песок на дно пучины. Она — будто зеленое море небосвода, по которому плывут корабли, подобно звездам на синем небе, согласно слову: И каждая плавает по своду (Кор., XXI, 33). Или она — будто море событий времени, в бурление и кипение которых все схвачены и втянуты. Шум волн ее — это рассказ о битве полчищ, погружение в пучины ее животных и зверей, это подобие погружения душ в геену огненную...

[Далее идут стихи без указания автора, возможно, что они принадлежат Ибн Рузбихану. В них дается описание Сейхуна при паводке.]

В общем, в самое бушевание реки Сейхуна мы остановились на берегу ее с намерением переправиться [на другую сторону]. На краю этого кровожадного моря стояло бесчисленное множество людей с [вьючными] животными и скотом, пораженных, не знающих, что предпринять. Там были собраны несколько судов, готовых для перевозки ханского имущества, снаряжения и утвари. Остальные, каждый кто находил силу построить плот из тростника и дерева, прилагали к тому старание и с большим трудом переправлялись через лютую реку. В суматохе этих происшествий погибло и пропало множество верблюдов и [других] животных и много пожитков людей, вроде добра, [необходимого] для здоровья, потонуло в глубине беспредельной реки. Несмотря на то что ко мне было /117а/ почтительное и бережное отношение со стороны знатных амакчиев и эмиров, я не мог найти столько возможности, чтобы переправить своих верблюдов по бокам судна: все еще [во мне] оставались следы слабости. В общем, верблюды погрузились в ту бескрайнюю реку [145] и все потонули в бездне гибели. В самую передрягу и давку на опасной переправе, несмотря на телесное недомогание, у меня в мыслях сложились вот эти стихи:

В Туркестане я так жестоко страдаю от мук и лишений,
Или в Йаси [себе] устрою могилу, или потону в Сейхуне.

В общем, в том опасном походе в силу необычайности божьего предопределения наблюдались удивительные дела. Однако в них содержалось много поучений и тонкие вопросы богословско-философских наук. Однажды в городе Йаси во время усиления болезни и продолжения разных несчастий, из которых каждое могло быть причиной гибели тела, [мне] пришло в голову, что этот полный опасностей поход может обеспечить воздаяние в загробной жизни и быть причиной достижения желаний на этом свете. Но все же мне не подобало бы менять клад отшельничества и угол одиночества на эту суматоху и шум, а [лучше] бы в тихом месте спокойно заниматься преподаванием и сочинительством. Оставить Герат в полном здравии и пойти в Туркестан, подвергнуться там разным бедствиям, испить яд разлуки с друзьями и горечь болезней и пыток, несмотря на существование [во мне] силы воли предпочесть Герат Туркестану, [все это] было очень далеко от здравого смысла и казалось далеким от пути знания и разума. . .

[Затем описывается диспут, где обсуждался вопрос о судьбе. Темой диспута было: «Судьба и превосходство предопределений божьих над мерами человека».]

Словом, августейшие знамена в середине месяца зу-л-хиджжа (Первые десять дней апреля 1509 г.) переправились через реку Сейхун и в конце того же дня, снявшись с берега реки, проехали мимо крепости Аркук. Августейшая остановка произошла за крепостью Кучан ¹⁵², из числа туркестанских крепостей. Оттуда [хан] соизволил начать движение по степи, которая находится между Туркестаном и Самаркандом, делая переходы и остановки вдоль берега Сейхуна. Распространяя на каждой стоянке и переходе разного рода полезные поучения, благополучно направились в области Мавераннахра. Была весенняя пора. Какая весна! С наступлением весеннего равноденствия пришли дни милостей господних. . .

[После этих слов в присущем Ибн Рузбихану стиле следует восторженное описание степи. Описание автор сопроводил стихами.]

/118а/ Когда посередине зеленого поля, свежего и цветущего, воздвигали престол халифата и его величество делал основание этого трона местом величия и могущества, он соизволил сказать: «Эта местность расположена напротив области Отрар и Халадж ¹⁵³». Все эти луга, которые сейчас подобны изящной и красивой линии молодости, блеску радости и кокетства, в пору Близнецов (*** - соответствует маю) заполняются травами, от изобилия которых стада диких [животных] становятся невидимыми, хотя они пасутся повсюду и их время проходит в спокойствии и благополучии. У них, [животных], нет и тени страха пред хищными зверями, нет в этом округе никого, кто бы осмелился [своей] охотой нарушить их спокойную жизнь. Нет сомнения, что они проводят время в полном спокойствии и становятся очень жирными в такой степени, что устают от быстрой ходьбы и движения. Можно сказать, что в это время побережье реки Сейхун от множества травы, речной и земной дичи, приятности воздуха, чистоты земли представляет рай.

[Далее автор приводит стихи такого же содержания.] [146]

Описание засолоненной степи Самарканда ¹⁵⁴

Итак, мы шли от стоянки к стоянке по пространству той степи, пока через восемь дней [пути] от берега реки Ходжента не вступили в засолоненную степь ¹⁵⁵ Самарканда. Эта степь удивительно кровожадна, пустыня необычайно знойная. Песчаные холмы ее словно горы, а глубокая низина ее — бездна преисподней. Для путников она сделалась бедствием для души и жизни. /119а/ Растительность той пустыни беспощадна, не дает защиты никому, кроме тушканчиков и ящериц. Кроме аравийского терновника, в ней никто не позарился поселиться. Небо над ней от обилия мути и пыли похоже на землю, а земля ее, словно небо в хмурую ночь, — темна и пыльна. Ее овраги будто долины адского огня, друзья и наперсники раскаленного зноя там-муза. Почва ее — пыль серы, которая воспламеняется каждый день от жары. Вода в ней — философский камень, ибо ничей ум не может постигнуть, где ее источник. Воздух ее называет ветер самум зефиром райских садов. Огонь ее шадзкар ан-нар гонит всех в долину смерти. Солончаки ее — злосчастье для влюбленных, ибо в ней не растет трава надежды, или несчастье для обиженных судьбой, где погрязли ноги счастья и бегут лишь тропой невзгод. Почти три-четыре фарсаха [нужно] пройти по соляным долинам, так что если с неба выпадет лишь немного росы, то славнейшее конное войско будет слабее муравья, проходящего по поверхности чаши меда; гонец мечты о миновании ее — это проводник в долине смерти.

[Далее то же самое изложено в стихах.]

Следуя по той соляной степи, проходя по лютой пустыне, августейшей ставке случилось остановиться в одном рабате, где имелась водяная яма. После вечерней молитвы из Хорасана прибыл счастливый вестник и доставил донесение превосходительного эмира Камбар-бека ¹⁵⁶, правителя Мерва. Названный [эмир] в это время был назначен с хорасанскими войсками на осаду крепости Келат. Его донесение принесло весть о взятии с помощью покоряющего могущества счастья той, подобной Хайбару ¹⁵⁷, крепости вместе с головой Фаридун-Хусайна, сына Султан-Хусайн-мирзы, осажденного в той крепости, и головами других злодеев, которые в битве за крепость сложили их в долине несчастья и смерти. Поскольку взятие этой крепости является одним из милостивых деяний господних и славных знаков ханского могущества и счастья, здесь будут рассказаны подробности этого события, чтобы стало известно, как в одном наступлении божественная помощь соизволила объединить взятие слугами августейшей державы крепости Келат с победой в стране казахов. А помощь исходит от Аллаха, защитника, коему поклоняются.

ГЛАВА XL

ПАМЯТКА О ВЗЯТИИ КРЕПОСТИ КЕЛАТ В ГОДУ ПОБЕДЫ НАД КАЗАХАМИ

Из неприступных крепостей мира и крепких замков вселенной самая знаменитая есть ось небосвода — Келат. Эта крепость в минувшие времена и предшествующие эпохи была опорой и местом пребывания и покоя царей земли Иранской. [147] Положение ее, как частью наблюдается воочию, а частью было слышано от людей надежных и осведомленных, таково: бог, велик он и всемогущ, сотворил среди гор страны Тус несколько незыблемых гор. Все те горы являются как бы крепостными стенами. Каждая гора вознесла вершину до высшей точки небосвода, а подножие мощи возвела выше небес. Посредине этих гор есть несколько фарсахов ровной земли, которая вся годится для хлебопашества и обработки. В центре гор появляются из источников и от дождей воды (*** здесь: горные ручьи) для орошения. Благодаря излишку воды для земледелия в той крепости, который уходит наружу, [соседние] области благоустроены. В горных ущельях имеется много дичи, которая поступает в помощь питанию жителям крепости. В общем, неприступность и сила сопротивления крепости поражают разум, а глубина рва вокруг нее [заставляет] витать воображение. Серны ее гордо вознесенных вершин бодают рогами соревнования Козерога небес, а зубцы ее замка насмехаются над высотой крепости Сатурна. В завоевании ее аркан разума бездействует, ибо в ней нет ни возможности сойтись, ни места для боя. Поскольку крепостные стены — высокие, непоколебимые горы, проникнуть внутрь нее посредством подкопа нельзя, а поскольку твердость гор отражает дробящие камни, то камнеметы и пушки перед ней жалки. Долгие годы осады никакого вреда для гарнизона не причиняют, потому что пищевые запасы его заготовляются с помощью земледелия и охоты, а затруднения от скудости воды у них представить себе нельзя. Каждый, кто укрепился в той крепости, может в час беспечности подвергнуть окрестные владения ограблению и уничтожить до основания строения жителей той страны.

/120a/ [Далее автор цитирует стихи, где дается описание крепости.]

В то время когда владение Хорасана было в руках джагатайца, Султан- Хусайн-мирза отдал эту крепость вкупе с областью Тус в руки сына своего Кепак-мирзы ¹⁵⁸. Тот в крепости сложил большие запасы и укрепил в ней свое семейство и людей. Когда Кепак был убит в Мешхеде клинками ханского войска, эта крепость с остальной областью Туса, Нисы и Баверда попала под власть его величества хана. И когда все враги державы потерпели неуспех и несчастье, никто не позаботился охранять тот крепкий замок до того года, когда августейшие знамена вознамерились пойти в Бухару для отражения казахов. В первый раз после завоевания Хорасана сыновья Султан-Хусайн-мирзы пришли в Хорасан. Некий Шах-Мухаммад Диване из джа-гатайских бахшиев прибыл в вилайет Баверда, и люди этого вилайета, негодующие [на Шайбани-хана], испугались и стали опасаться вследствие дерзости, которую они проявили в убийстве даруги Баверда. Шах-Мухаммад их ввел в заблуждение, совратил с пути послушания и вместе с ними укрепил крепость Келат. Людей тех было много, и они сочли крепость основой защиты благополучия, души и достояния своего. Всех увели в ту крепость. Они открыли ворота неповиновения и сопротивления и начали чинить насилия над слабыми. Они приготовились, несколько раз спускались из крепости и производили опустошения в областях Мешхеда и Туса. После возвращения в Мавераннахр вышло высочайшее повеление их осадить. Для устранения злодеяний тех разбойников и для воспрепятствия мучительству своевольников августейшие знамена двинулись из стольного города Герата на осаду той крепости. Собрались окрестные войска и несколько раз вступали в сражения [148]

Но, поскольку нет никакого способа захватить крепость, как уже было написано, некоторые бахши, находившиеся в августейшей ставке, имели честь представить в прошении и просьбе о защите, что Шах-Мухаммад, дескать, докладывает, что если высочайшие знамена, оказав внимание и сострадание, снимут осаду и произойдет отход на зимовье к Мерву, то я, мол, выйду из крепости, сдам ее [ханским] слугам и удостоюсь счастья явиться на поклон [к хану] в Мервской области. Ханское величество изволил сжалиться, смилостивиться и отойти в сторону Мерва. В зимнюю пору он несколько времени пробыл в Мерве и наконец отправился в Бухару. Шах-Мухаммад не сдержал обещания. В то время когда августейшие знамена пребывали в Мавераннахре, Фаридун-Хусайн, /120б/ сын Султан-Хусайн-мирзы, которого милость ханского величества отпустила из крепости Дамган, оказала [ему] покровительство, отправила в Ирак и отказалась от отмщения, в это время возвратился в Хорасан и подошел к крепости Келат. Шах-Мухаммад впустил его в крепость. Фаридун-Хусайн написал послание к эмиру Камбару и эмирам, державшим осаду, и заявил в нем, что я-де раб ханского величества и его величество отказался от мщения мне и я, покуда жив, буду слугой и рабом его приказа и сохраню крепость для слуг [его]. Когда лучезарные знамена будут возвращаться из страны казахов, я сдам крепость, а сам удостоюсь примкнуть к августейшему кортежу. Превосходительный эмир Кам-бар его представление отослал к подножию высочайшего престола, и представление было доложено в Кара-Абдале.

ГЛАВА XLI

ПАМЯТКА О ЯВЛЕНИИ ХАНСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ «ЧУДА» ¹⁵⁹ ОТНОСИТЕЛЬНО ВЗЯТИЯ КРЕПОСТИ КЕЛАТ

Из замечательных «чудес» ханского величества было явлено «чудо» весьма изумительное. Один из приближенных его величества рассказал, что когда прибыло донесение эмира Камбара и он в нем сообщал об изъявлении покорности Фаридун-Хусайном, и содержание донесения указывало на взятие крепости Келат, то некоторые из присутствующих доложили: «Дескать, крепость Келат взята, было бы уместно пробить в барабан радостной вести». Его величество изволил ответить:

«Поскольку полного взятия еще не случилось [и] по одному только этому письму искренность речей, связанных Фаридун-Хусайном, не ясна, то бить в барабан радостной вести не представляется уместным». Он изволил произвести эти слова и на некоторое время погрузился в думу. Потом поднял голову и сказал: «[Теперь] пусть бьют в барабан радостной вести, ибо крепость взята». Люди изумились этому, ибо запрещение пробить радостную весть и разумное указание повременить бить в барабан, а вслед за тем сразу же приказание огласить и объявить радостную весть о победе   — дело, происхождение которого, должно быть, потусторонний мир. После объявления победы стало известно, что святой возвышенной душе его величества, согласно слову: Люди могущественные вдохновляются [свыше], та мысль стала ясна путем вдохновения и в то же самое время в зеркале сокровенного мира представилась картина победы, обнаружилась и проявилась в силу внутренней чистоты его величества в его душе. /121a/ А картина, как происходило взятие крепости, была такова. Эмиры, осаждавшие крепость, слышали, что громадный сель хлынул в крепость и [149] разрушил крепостные ворота. Храбрецы августейшего войска вместе с эмиром Абкашем отважно взобрались наверх со всех сторон крепости и завязали бой, но наступление их успеха не имело, а сидящие в крепости исправили место, где прорвался сель. Однако некоторая часть людей, сидевших в осаде, вошла в соглашение с находившимися снаружи крепости победоносными войсками, и они обещали, что, когда те пойдут на приступ, эти вошедшие изнутри в соглашение люди введут отряд победоносных войск путем, оборона которого лежала на их обязанности. Согласно этому договор между ними был приведен в действие. Эмир Камбар со своим войском завязал бой, а люди внутри крепости, заключившие соглашение, крепость отдали. Перед августейшим могуществом открылись ворота победы. Эмир Камбар со своими воинами вошел внутрь крепости. Шах-Мухаммад Дивана бежал и горной дорогой ушел в крепость 'Имад ¹⁶⁰. Фаридун-Хусайн, убежав и скрываясь, попался в руки августейших войск и пострадал: ему отсекли голову, которая была головой всяческого зла и несчастьем любой головы. [Ее] с другими головами и донесением о победе отослали к подножию высочайшего престола. После вечерней молитвы в степи выше Самарканда к подножию высочайшего престола прибыл посланец эмира Камбара и накры радостной вести пробили еще раз. То, что его величество наместник всемилостивого постиг с помощью божественного вдохновения и таинственного наставления, объявилось. Случайно в ту ночь я, бедняк, расположился вблизи спальни его хаканского ханского величества, и по причине радости от той победы, которая была преддверием других побед, я очень возликовал и приступил к обязательному исполнению [благодарственной] молитвы за победу и молитвы за благополучие [его величества]. В ту же ночь из мира сокровенного в сердце-запала эта кыта и стихи ее запечатлелись на скрижали сознания. Вот эта кыта:

Счастьем Мухаммад-хана Шайбани, мудрого шаха,
Казахи повержены, и дело [их] пресечено.
Еще на душе ощущалась от того приятность сладкого вкуса,
Как со стола, дарующего победы, пришло другое благо.
Началось с Келата, удалось взятие крепости!
Этакая победа пришла из сокровенного мира, такая победа в начале!

/121б/ На другой день августейший кортеж, выступив от колодца в степи, остановился в окрестности крепости Саур, которая является началом самаркандских владений. Поздним утром эта кыта была доложена и была с одобрением принята. Когда августейшие знамена прибыли в Мерв, некоторые из сподвижников рекомендовали кыту эмиру Камбару и названный эмир попросил меня, бедняка, прочитать ее. Я, бедняк, ему прочитал. Прочитав три двустишья, я экспромтом присоединил к тем бейтам еще этот бейт:

Всякий, кто станет гулямом владыки мужей, сотню возьмет крепостей.
Ворота Хайбара сломал 'Али, а ворота крепости этой — Камбар.

В общем, из-за завесы сокровенного мира явилась такая победа. При радостной вести об этой победе, ставшей причиной благоустроения Хорасана и безопасности жителей этой крепости, во все сердца вселилась разного рода радость и удовольствие. Августейшее знамя с остановки в Сауре направилось в богоспасенный Самарканд. А помощь от Аллаха единого. [150]

ГЛАВА XLII

ПАМЯТКА ОБ ОСТАНОВКЕ АВГУСТЕЙШИХ ЗНАМЕН В БОГОХРАНИМОМ САМАРКАНДЕ

Когда августейшие знамена, миновав остановку в крепости Саур, расположились посередине вилайетов 'Алиабада и его высочество, прибежище султанской власти, Мухаммад-Тимур-султан, отделившись в Туркестанской степи, двинулся вперед на Самарканд, то вельможи и жители Самарканда, представив себе, что чудесно счастливые знамена войдут со стороны Бухары в область Мавераннахра, пошли навстречу по другой дороге. Когда его высочество султан изволил сделать остановку, они, осведомившись о близости места остановки августейшего кортежа, удостоились лобызания подножия престола [всемилостивого] и принесли поздравления [по случаю] победы над казахами с обязательным пожеланием добра и восхвалением, подобающими высочайшему кругу и собранию. Милость его величества наместника всемилостивого обласкала всех и расспросила [о здоровье]. К ним было проявлено много сочувствия и соболезнования. На первом собрании шла речь о многих научных темах и ученых определениях, пришедших на ум по наитию сокровенного мира во время туркестанского похода. На меня, бедняка, была возложена [обязанность] произвести проверку некоторых из этих тонких определений.

/122а/ На другой день августейшие знамена, выступив с той стоянки, соблаговолили остановиться в двух фарсахах от Самарканда. Оттуда [следующей] остановкой случилось быть местности Хваджа-Дйдар ¹⁶¹. На этой остановке имели честь прибыть ее величество родительница государя с обществом царского гарема, которая отправилась из Бухары для встречи. Его величество, прибежище султанской власти, Абу-л-Хайр-султан удостоился лобызания руки его величества наместника всемилостивого и взор надежды ее величества был обрадован свиданием с дорогим сердцу сыном. Августейшее сердце наслаждалось и ликовало от счастья этой встречи. На другой день, в четверг восьмого числа месяца зу-л-хиджжа (19 апреля 1509 г.), чудесно счастливые знамена, переправившись через реку Кухак, изволили остановиться в богохранимой столице Самарканде. Баг-и Hay ¹⁶², который находится за воротами Чахаррахе ¹⁶³, сделали местопребыванием трона халифата и престола великолепия и власти и снова прекрасный город Самарканд сделали местом распространения деяний правосудия и источником важных дел милости и внимания. . .

[Далее описывается Самарканд, который автор называет земным раем. В заключение Ибн Рузбихан повторяет свое восторженное описание в стихах.]

/122б/ Описание праздника, устроенного в первый деньего высочеством Мухаммад-Тимур-султаном в Баг-и Hay ¹⁶⁴

В этот раз пребывание обладателя престола имамата в этом веселящем сердце городе продолжалось четыре дня. В первый день, когда среди цветов сада Баг-и Hay разбили величавый шатер наместничества и проворные [слуги] искусно и красиво убрали праздничное место собрания, в этот блистательный день его высочество прибежище султанской власти Мухаммад-Тимур-султан, предварительно устроив все необходимое для торжества, распахнул перед прибывающими ворота щедрости [151] и снисхождения к накрытым столам. Состоялось превеликое пиршество и роскошное собрание до тех пор, пока на небесный стол и скатерть поставили Млечный путь и звездные кубки. Никто не видывал столь роскошного стола.

Люди занимали места вокруг этого просторного и возвышенного места по сословиям, согласно различию степеней и чинов. Вельможи и эмиры славных войск расположились и заняли места под тенью больших зонтов и шатров.

Высокий шатер, который был местопребыванием августейшего собрания, наполнился славными султанами, выдающимися улемами, могущественными эмирами, влиятельными учеными. После отдания должного ученым диспутам состоялся диспут о жертвенном животном казахов. Диспут о предписании войны с казахами, о котором я упомянул в этой книге, был начат мной. . .

[В заключение автор цитирует свои стихи, где восхваляется щедрость Мухаммад-Тимур-султана.]

ГЛАВА XLIII

ПАМЯТКА ОБ ОСМОТРЕ ЕГО ХАНСКИМ ВЕЛИЧЕСТВОМ САМАРКАНДСКОЙ МЕДРЕСЕ

На второй день хан решил отправиться на прогулку в Мадраса-йи 'Алийа, которая построена лично его величеством. В субботу утром подвели к дворцу халифата коня счастья и благополучия под красивым седлом и в убранстве. Его ханское хаканское величество счастливо воссел на коня, а присутствовавшие могущественные султаны, сановные улемы и славные эмиры под сенью знамен оси мира, сопровождая [его величество], въехали через ворота Чахаррахе в бесподобный город Самарканд. . . Августейший кортеж, миновав спокойно и важно рыночные площади этого города, соизволил остановиться у высшей ханской медресе. . .

[Далее следует в форме рифмованной прозы описание медресе Шайбани-хана в Самарканде, недалеко от которого был похоронен брат хана Махмуд-султан. Шайбани-хан, будучи в медресе, поклонился могиле брата, а затем вместе с улемами приступил к диспутам.]

Я, ничтожный бедняк, сел возле могилы напротив августейшего собрания. Когда чтецы Корана кончили читать нараспев Коран и пожелали молитвой продления счастья, его величество наместник всемилостивого, оказав мне, бедняку, с особой милостью и благосклонностью внимание, попросил сесть поближе и начал задавать вопросы. Подобает упомянуть здесь некоторые из тех ученых сообщений, которые были на том собрании.

ГЛАВА XLIV

ДИСПУТЫ АВГУСТЕЙШЕГО СОБРАНИЯ, [ПРОИСШЕДШИЕ] В ХАНСКОЙ МЕДРЕСЕ В САМАРКАНДЕ

После того как [хан] попросил меня, бедняка, сесть поближе, первый вопрос, который он соизволил задать, был следующий: «Каков по сунне [пророка] размер высоты могилы и ее форма?» Я, бедняк, ответил: «По сунне высота не превышает высоту пяди...» [152]

[Диспут ограничился вопросами о высоте могил и намогильных строениях. Автор отвечал на вопросы Шайбани-хана и других улемов и приводил в подтверждение своих слов высказывания Шафии, Абу Ханифы, Малики, Несаи и др.]

ГЛАВА XLV

ПАМЯТКА О ТОРЖЕСТВЕ, УСТРОЕННОМ В КАН-И ГИЛЕ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМ СУЛТАНОМ ДЛЯ РАБОВ ЕГО ХАНСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА

/126а/ За городом Самаркандом есть яйлак, называемый Кан-и Гил ¹⁶⁵. Я слышал от некоторых ученых, что он якобы является местом, изобилующим агиром и его называют тюркским агиром. . .

[Описывая окрестности Кан-и Гиля, Ибн Рузбихан пишет, что над рекой Кухак и на холме расположена обсерватория и что ни в одной стране не найти яйлака подобного Кан-и Гилю, что яйлаки в Сирии, Египте и гератский Кахдистан ¹⁶⁶ уступают самаркандскому, а что же касается Тебриза, Исфахана и Шираза, то они поблизости от себя не имеют таковых. Затем описывается ханская резиденция, построенная в центре Кан-и Гиля. Описания эти повторены в стихах.]

/[Х]/ <Описание августейшего собрания в Кан-и Гиле>

<На третий день, когда бесподобный край Самарканда стал местом расположения августейшего, обильная деяниями ханская душа пожелала прогуляться по кани-гильскому яйлаку и ранним утром выехала из Баг-и Hay. Их высочества великие султаны, удостоившись сопутствовать и сопровождать, направились в то радостное и счастливое место. Посередине западного айвана канигильского дворца воздвигли до зенита небес престол счастливой судьбы. По сторонам айванов постелили разноцветные ковры. Счастливая правая сторона украсилась сидением улемов, а на левой стороне расположились их высочества добронравные и могущественные, как судьба, султаны в совершенном великолепии, величии и достоинстве. Великие эмиры и почитаемые благородные мирзы в августейшем кругу удостоились занять места согласно своим степеням и чинам. Ханские амакчии и чухраи, построившись в ряды на местах славы и величия, имели честь встать для оказания почестей и величания. . .

[Затем следует описание пышного пиршества и упоминание о том, что на пиру присутствовали также и главы и начальники узбекского войска, а потом стихи, посвященные приезду Шайбани-хана в Кан-и Гил. В заключение главы автор сообщает, что] на почетном месте укрепляющей небосвод правой стороны сидел я, несчастный бедняк. После того как собралось дарующее жизнь хаканское собрание, приступили к ученым спорам. Некоторые из этих полезных поучений, которые ныне остаются в моей бедной памяти, будут здесь вкратце изложены. А помощь исходит от Аллаха единого. [152]

/127a/ ГЛАВА XLVI

УЧЕНЫЕ СУЖДЕНИЯ НА СОБРАНИИ В КАН-И ГИЛЕ

После того как обосновались <на том прекрасном месте сбора,> [ханское величество] изволил запросить мнение и совет насчет положения некоторой части имений, которые их хозяева в настоящее время, запустив [и] подняв знамя отхода в другие края, превратили из возделанных земель постоянного своего местожительства в пустоши [и] стали <сеять семена в других областях.> «У группы людей в этих краях имелись в распоряжении имения. Без притеснения со стороны какого-нибудь соперника и без препятствования какого-либо противника <они уже свыше тридцати лет>, как те имения оставили лежащими втуне и праздными <и в этой области нет никого, кто бы от их лица те имения возделывал и <их засевал повсюду, чтобы страна> не клонилась от благоустроенного состояния к разрухе, не лежала бы втуне, а также чтобы ливанские налоги оставались постоянными. Те имения в настоящее время приобрели значение старых пустошей и значение мертвых земель. Если кто-нибудь снова возьмется их оживить и будет так, что он мертвую землю оживит, то станут ли пребывающие в подобном состоянии имения после восстановления и по исполнении [всего] должного для их оживления имением того человека, который приступил к их благоустройству и возвел со ступени невозделанности на ступень цветущего состояния, или нет?»

Одним из присутствующих в том собрании был слава ученых мужей, Маулана 'Абдалгаффар ¹⁶⁷, балхский казий. В ответ он сказал: «Вынести решение о недействительности прежнего права владения трудно; однако если отстранение владельца имения установлено, то дозволение на обработку той земли второму [лицу], которое возделало землю, дать можно». Ханское величество сказали: «Одной только дозволенности для дела, ставшего для нас причиной запроса, недостаточно, потому что вопрос в том, можно ли владельца обязать возделать втуне брошенную землю, чтобы страна процветала и поземельные подати были постоянными, ибо если податные земли возделать, то с них должно будет платить подать. Если же земледелие забросят, то правителю придется сумму подати переводить на владельца, почему-де пренебрег обязанностями [творить] пользу для мусульман. Затем, если у земли найдется владелец, которого можно обязать [исполнением] одного из двух предписаний или заниматься земледелием, или платить обязательную подать соответственно состоянию запустения, то станет явной и цель возделывания земли и установления суммы поземельной подати. В противном же случае, в силу предоставленности [земли] для общего пользования, обе эти цели не будут достигнуты на том основании, что неизбежным следствием дозволенности для всех обрабатывать пашню явится отпадение требования платы за пользование, то есть, когда владелец сделал [свою] землю дозволенной для обработки каждому, кто захочет, то требовать плату за пользование его землей отпадает. Однако падишаху не приходится его обязывать: либо обрабатывай землю, II либо плати установленную поземельную подать. Наша цель в этом вопросе /127б/ — изобразить картину так, чтобы он по существу последовал одному из двух предписаний, а о дозволенности земли [речи] нет, как ясно было [154] сказано, потому что к тому, кто дозволенную для всех землю обработал [и] перестал [ее] обрабатывать, на следующий год никаких обязательств предъявлять нельзя» и область от запустения <все также не обеспечена.>

На сей <счет> говорили и <другие> муфтии и <рассуждения затянулись> надолго. В конце концов ханское величество назначил меня, бедняка, <выработать окончательный ответ.> Я, бедняк, доложил, что ось шариатских дел <покоится на договорах и если какой-нибудь договор требует> [исполнения] какого-нибудь дела, то обязательное исполнение договора <по какому-либо предмету не теряет силы только за давностью времени.> Например, одна из числа сделок есть купля-продажа, и если кто-нибудь посредством купли-продажи сделается владельцем имения, то если пройдет даже тысяча лет и он никакой деятельности по своему усмотрению в том имении не проявит, то его состояние владельцем того имения вследствие давности времени не потеряет силу. Непременным следствием купли является состояние владельцем и только вследствие того, что прошло много времени после [купли], оно от него, [владельца], не отвратится, и по одной только причине отстра-ления вследствие отъезда не возникает повода к тому, что земледелие на том имении дозволено всем. Вид дозволенности, о которой говорили в том собрании, улемы даже обрисовали на предметах ничтожных. Например, если кто-нибудь идет по дороге и находит финик или виноградную ягоду, упавшие на дорогу, то если известно отстранение их владельца — люди часто отстраняются от вещей ничтожных, — то [нашедший] может в таком незначительном деле поступить по своей воле, присвоить себе и употребить. Но если он, предположим, найдет кошелек с деньгами или предмет одеяния, то на том лишь основании, что он их увидел и нашел, он не становится [их] владельцем. Это находка, нужно сделать уведомление, и на тот предмет распространить предписания о находках. Итак, ясно, что вследствие одного лишь отстранения владельца от чего-либо оно не делается дозволенным для всех предметом и им нельзя распоряжаться, как владением. Если бы, предположим, некоторые законоведы не сделали ограничения для предметов ничтожных и отстранение владельца посчитали дозволением для присвоения [их] чужим лицом, то, конечно, для предметов не ничтожных тоже применили бы такую же меру, потому что владелец имения отстранился без какой-либо необходимости, а не потому, что причиной отстранения и бегства стали множество притеснений и обид, тягость поземельной подати, ливанской поставки продовольствия и султанских повинностей и он оттого принужден был отстраниться.

О Самаркандской же области известно, что часть людей, покинув свои имения, отстранились от них вынужденно и рассеялись по разным местностям. [Это] происходит вследствие того, что люди не могут /128а/   проживать в местах своего постоянного жительства и в своих имениях по причине большого количества ливанских поставок продовольствия, не имеют возможности распоряжаться [имениями] как владельцы. Следовательно, как же можно считать их отстранение причиной для дозволения на присвоение, как же можно распоряжаться на их имениях подобно владельцу ? [155] И какое касательство имеют длительность и краткость времени к состоянию владельцем и отсутствию его? Ведь в делах, подобных этому, никоим образом нельзя себе представить, чтобы время оказывало какое-либо влияние. Затем я упомянул рассказ об атабеке Абу Бакре ибн Ca'дe Занги ¹⁶⁸, который был падишахом Шираза, и о Маулана Шамс 'Умаре ¹⁶⁹.

Рассказ

Я рассказал: «В "Истории Вассафа" ¹⁷⁰ упомянуто, что атабек Абу Бакр ибн Сад Занги, падишах страны Фарс, однажды издал постановление, чтобы каждый, кто в стране Фарс владеет имением в течение пятидесяти лет, представил банчак и документ своего права владения, для того чтобы его состояние владельцем этого имения было подтверждено и длительность [времени] его владения тем имением установлена по праву. Каждый, кто не представит банчак и документ о праве владения на свое имение или дарственную, [тот] пусть имение передаст в диван, потому что первоначально страна была ливанской. Если кто-либо не докажет пятидесятилетнего срока своего владения, то нужно имение вернуть в первоначальное состояние и считать его в числе бесхозяйных, а бесхозяйное принадлежит правящему падишаху.

Итак, согласно сказанному, он привел свое постановление в действие. Дела людей пришли в большое стеснение, потому что большая часть людей была такого рода, что не могла представить документа о передаче [имения] даже два года тому назад. Под этим предлогом атабек Абу Бакр завладел имениями людей. Люди являлись, и для каждого, кто предъявлял документ пятидесятилетней давности, выносили решение о состоянии его владельцем. В противном же случае изымали из его распоряжения. Такое положение оставалось долгое время. Так как он был падишахом могущественным и властным, то никто из улемов и прочих не имели силы и смелости представить ему мерзость этого дела и свести его с того пути.

Говорят, однажды в присутствии атабека находились улемы. В числе улемов имел честь присутствовать некий Маулана Шамс 'Умар, выдающийся ученый своего времени в Ширазе. В этом собрании кто-то предъявлял документ о состоянии владельцем по передаче ему имения еще сорок лет тому назад, но на время свыше этого срока документа о передаче [ему имения] у него не было. Атабек спросил: “Доказал ли этот человек в этом собрании свое состояние владельцем упомянутого имения, или нет?" Маулана Шамс 'Умар ответил: “Да продлится жизнь атабека на многие годы! /128б/ Этот человек сделается владельцем своего имения в течение следующих десяти лет, а в настоящее время он не владелец. Через десять лет он станет владельцем". Так как в этих словах заключается изъян, то атабек спросил: "Каким образом можно представить себе кого-либо, у кого есть имение и он сейчас не владелец [его], а сделается владельцем через десять лет?" Маулана Шамс 'Умар ответил: “Издано постановление, чтобы владельцы предъявили документы о передаче им [имений] пятьдесят лет тому назад, в противном случае они не будут считаться владельцами. Этот человек представил документ о передаче [ему имения] сорок [156] лет ¹⁷¹ тому назад, а на остальные годы свыше у него [документа] нет. Если подождать еще десять лет, то он представит документ о передаче [ему имения] за полных пятьдесят лет и сделается владельцем имения. Так как поторопились и сейчас полных пятидесяти лет нет, то по предъявленному документу он не является владельцем". Люди изумились этим словам, а падишах понял, что изданное им постановление не свободно от несуразности и недомыслия и не основано на законе шариата и разума, потому что время никакого отношения к имению не имеет. Если кто-либо является владельцем имения и имение находится в его распоряжении хоть один год, хоть тысячу лет, он остается владельцем, и значение его отстранения от имения имеет такое же значение, как если бы он отстранился на тысячу лет: он все такой же владелец. Одно только отстранение недостаточно для дозволенности его имения. Атабек уразумел тонкость смысла мудрого суждения, которую растолковал Маулана Шамс Умар, и отказался от того постановления, а люди успокоились».

Его ханское величество, прибежище халифата, соизволил сказать: «Так как давность времени не влияет на права владения, то как же поправить имения, от которых отстранились, каким образом их привести в цветущее состояние, чтобы и страна процветала, и поземельная подать была постоянной?» Я ответил: «Хозяев имения, которые сейчас известны, надо расположить к себе и облегчить подати, чтобы они вернулись на места постоянного жительства. По возвращении надо их побудить, чтобы они распоряжались в своих имениях как владельцы. Тогда страна благоустроится и поземельная подать установится. А если владелец [имения] не известен, то имение является бесхозяйным и владение должен взять на себя падишах и обрабатывать его, снимать урожай и стремиться к тому, чтобы в любое время, когда найдется владелец [имения], отдать ему плату за пользование имением из государственного казначейства. В этом случае и страна благоустроится! и поземельная подать утвердится, и не пропадет и не потеряет силу право хозяина, и хозяева имений, которые из опасения разрушения, опустошения и отсутствия у них возможности, скрылись и спрятались, снова вернутся обратно и станут распоряжаться своими имениями. Будучи заинтересованы, /129а/ они станут жить на местах постоянного жительства, займутся благоустройством и землепашеством, и все страхи совершенно пройдут». В общем, эти слова были одобрены прекрасным умом его величества, да наставит его всевышний Аллах и да продлит навеки сень его наместничества. Потом состоялось еще много совместных ученых бесед и его величество наместник всемилостивого с намерением разрешить трудности повелел [исполнить] разного рода важные полезные дела.

[Далее рассказывает о пиршестве, на котором стол ломился от яств, тут же цитируются стихи аналогичного содержания.]

Когда каждый достиг своих желаний и целей, августейший кортеж пожелал вернуться в город Самарканд. /129б/ Таково было праздничное событие в Кан-и Гиле, о котором сейчас перо сообщило кое-какие подробности. [157] Автор «Книги побед Тимура» ¹⁷² в своей истории описал праздничное торжество в Кан-и Гиле, устроенное эмиром Тимур-Турагаем Джагатаи в дни его могущества, показанное своим потомкам. . .

[Ибн Рузбихан критикует Шарафаддина Али Йазди за то, что он включил в свою историю описание торжества, устроенного эмиром Тимуром. Он говорит, что Йазди не поскупился на восхваление поступков Тимура и тем самым допустил кощунство над религией. Затем Ибн Рузбихан говорит, что у Шайбани-хана никогда не бывало собраний, которые не соответствовали бы законам шариата, и что сам он, когда у него оказывается в распоряжении немного свободного времени, посвящает его молитве, чтению Корана и устройству диспутов. В конце главы автор помещает в стихах панегирик в честь Шайбани-хана.]

ГЛАВА XLVII

ПАМЯТКА О ЧЕТВЕРТОМ ДНЕ, [ПРОВЕДЕННОМ] В САМАРКАНДЕ

/130а/ Утром на четвертый день из четырех дней его высокостепенное ханское величество соизволил взойти в Баг-и Hay на трон халифата и в преславном харгахе, по обычаю высокодостойных ханов, он оказал честь ханскому престолу своей благородной особой, а полновластные султаны, сидящие на тронах сановитости, величия и славы заняли места соответственно степеням их положения. Его султанское величество Хамза-султан, удостоившись /130б/ величия приветствия и оказания почестей [хану], расположился по правую сторону счастливой руки. Удостоились почета и чести соответственно их службе хану и другие султаны. Имели честь присутствовать в том радостном собрании и высокодостойные улемы и ученые, совершившие много трудов. Каждый занял подобающее место согласно рангу и чину.

ГЛАВА XLVIII

ПАМЯТКА О ВОССТАНОВЛЕНИИ САМАРКАНДСКИХ ВАКФОВ И ПОКРОВИТЕЛЬСТВЕ УЧЕНЫМ И БЕДНЫМ

После созыва раеподобного собрания и соединения [в одно месте] всех султанов на земле высокий ханский помысел пожелал послушать ученые доклады. Были осуществлены разного рода подобающие обсуждения. Ученые, заслуженные деятели, знатные мужи и самые достойные люди принялись за разрешение трудных вопросов и открыли в установлении порядка устные прения. В этом собрании августейший ум изволил обратить внимание на оказание покровительства самаркандским ученым и обучающимся наукам. Вышел высочайший указ об обследовании вакфов этой области. Я, ничтожный бедняк, вследствие небольшой слабости от недомогания, которое у меня было, в тот день не удостоился чести явиться на поклон и предпочел недолгое время провести в одиночестве. Ласкающая бедняков милость высокостепенного ханского величества приехала узнать о моем, бедняка, состоянии и изволила спросить у распорядителя приема гостей:  «Где такой-то, его сегодня в этом [158] собрании не видно?» Распорядитель приема гостей, передав мое, бедняка, извинение, рассказал обстоятельства. Было дано высочайшее указание, /131а/ чтобы вместе с казием Самарканда [мною] было произведено обследование вакфов и степеней мударрисов и учащихся [в медресе] этой области и истинное положение дела доложено в августейшем собрании, дабы для слуг [государевых] стали ясны условия жизни садров и лиц, достойных управления вакфами. После обследования и доклада на стоянке ханского могущества получило честь быть изданным августейшее решение» чтобы медресе и ханака, которые стали приходить в упадок, вследствие событий времени, привели в благоустроенный вид, а содержание мударрисов и учащихся довели до заслуживаемых ими размеров и условий, [установленных] учредителями вакфов и чтобы в ханака и мазарах получаемые пожертвования и милостыни раздавали бы имеющим право на закат, соответственно восьми разрядам ¹⁷³. И вышел указ, чтобы достославный стих Корана: «Милостыни только для бедных, нищих работающих над этим.» (Кор. IX. 60) писали в начале приказов высокого дивана, издаваемых на счет ханака и мазаров. В общем, ханское внимание направило бразды благосклонности в сторону покровительства ученым, заслуженным деятелям и бедным и уничтожило вновь заведенные правила и несправедливости, которые случайно установились в вакфах. Всех [его величество] обласкал милостивыми взорами и вниманием. На случай нарушения условий вакфа он сделал предупреждение садрам и пригрозил [им] с убедительными устрашениями. Дела на базаре науки, которые в предшествующее время пришли в застой, снова начали оживляться. Товары знания, благодаря ханской заботе, на рынках мира подорожали, а степени достоинства ученых и заслуженных мужей благодаря соответствующему покровительству и благоприятному содействию среди народа выросли.

[Далее следуют стихи, где описывается роль Шайбани-хана в восстановлении законности в вакфах. Затем, говоря о пире, автор пишет, что «тот, что во всей жизни своей не получал и ножки муравья, уносил на плече конскую спину, а тот, кто не имел возможности распорядиться ребром саранчи, бросал под ноги конскую ногу с лопаткой. Короче говоря, такое обилие житейских благ и такая дешевизна мяса редко когда наблюдалась ищущими благодеяния и просящими приглашения».]

/131б/ Когда прекратилось расстилание скатерти радости и веселья, [все] изъявили благодарность Аллаху, вознаградителю за дары и бесконечную милость. Кобчачи и казначеи его высочества прибежища державы Мухаммад-Тимур-султана начали подносить подарки и разного рода необыкновенные дары.

[Были преподнесены и показаны присутствующим золотые и серебряные блюда, наполненные золотыми и серебряными монетами, ткани, халаты, .предметы военного снаряжения, лошади. Ибн Рузбихан пишет: «По милости высокостепенного ханского величества третья часть этих подарков сразу же была пожалована его высочеству прибежищу державы Хамзе-султану, чтобы он разделил ее между своими воинами и людьми, а другие две трети [хан] приказал разделить между своими гвардейцами, разными слугами из чухраев, амакчиями и между теми, кому принято делать подарки». Глава кончается на том, что было получено известие о смерти в Бухаре матери Шайбани-хана.] [159]

/132а/ ГЛАВA XLIX

ПАМЯТКА О КОНЧИНЕ ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА БЛАГОРОДНОЙ ХАНСКОЙ РОДИТЕЛЬНИЦЫ, ДА СМИЛУЕТСЯ НАД НЕЙ АЛЛАХ

/132б/ Суть этого хода речи — сжигающее душу, преисполненное печалью событие с ее величеством, Высокой Колыбелью, великой госпожой Кубра-бегим, да успокоит Аллах ее душу и рассыплет по царству небесному ее милостыню, ибо она, простившись с земной обителью, успокоилась в месте пребывания божественного милосердия. Покинув друзей на этом свете, она нашла покой под сенью вечной милости и в прибежище господнего благоволения. Она испила глоток из рук виночерпия смерти, так что предала забвению вкус к жизни и ухо сознания ее услышало от возглашающего приговор господний: Возвращайся — и она прервала мирские разговоры молчанием. И действительно, добродетели и нравственные достоинства, благородное происхождение и мусульманская доблесть ее величества, рассказы [о ней] и обстоятельства жизни [ее] упоминаются и известно, что она может быть полным перечнем прекрасных свойств добродетельных людей и тогрой ¹⁷⁴ на царской грамоте достоинств целомудренных людей всего света. Происходила ее величество из рода знаменитых узбекских ханов и преславное естество ее было сотворено для совершенной благосклонности и заботливости ко всем созданиям человеческим. Она была всеобъемлюще милосердна, в совершенстве великодушна, полна сострадания и доброты ко всем. Она была словно Билькис [своего] времени и Кидафа ¹⁷⁵ той эпохи. Несмотря на полную независимость и распространение ее власти на имение и достояние живущих на свете, она никогда не поступала несправедливо ни с кем из неотлучно состоящих при дворе ее величества и всегда стояла на .страже подданных и подчиненных. Что касается необходимого сострадания [со стороны] высокопоставленных слуг к живущим на свете, то оно бывало проявлено, и предписания установить правосудие и оказывать благодеяния, которые могут быть [сделаны] по отношению к прочим разрядам людей, были изданы. В укреплении обязанностей мусульманства и упрочения всего необходимого для истинной веры было оказано много усердия и достаточное усилие. Драгоценное время ее величества было распределено (Намек на Кор., LXXXIX, 28) на разного рода богоугодные дела, и на стремление приблизиться [к Аллаху], и на изъявление послушания [ему]. В возвеличении улемов, бедных и чалмоносцев» ни одной минуты не было утеряно из того, что подобает такой величественной особе. Каждого из этого общества, кто исполнял обязательное приветствие и поклонение [ей], она сажала на подушку почести и уважения. /[XI]/ <Если при дворе ее величества кто-нибудь отводил от притеснителя его проступок, того притеснителя, хотя бы он был влиятелен, она сокрушала дланью отмщения. А если кто-нибудь выносил ногу неправосудия за пределы своего ковра, тому она связывала ноги насилия цепью [карательного] мероприятия. Вера и стремление ее величества к мазарам святых мужей, улемов, великих людей и искренних друзей [была высокой] в такой сто-. пени, что она постоянно изготовляла знамена и шелковые завесы, украшенные узорами надписей и отправляла в виде пожертвования и дара вместе с милостыней [160] или каким-нибудь возмещением к их гробнице. Когда совершался приговор господний, или небесное правосудие сниспосылало какое-либо событие, или происходило какое-нибудь несчастье, у ее величества [всегда] оказывалось целительное терпение и достаточная сила перенести испытание.

[Вслед за этими строками следует рассказ о смерти Махмуд-султана, скончавшегося в Кундузе, о том, как тело его было привезено в Самарканд. Окружающие Шайбани-хана боялись сообщить об этом его матери, и за это дело взялся сам Шайбани-хан. Затем следуют стихи автора, посвященные хорошим, с его точки зрения, людям.]...>

/133а/ Кончина ее величества великой госпожи произошла в последние десять дней месяца зу-л-хиджжа девятьсот четырнадцатого года (Середина апреля 1509 г.) за чертой славного города Бухары. Когда осведомители об этом печальном событии и мучительном несчастье довели до слуха его величества наместника всемилостивого, то, несмотря на полную привязанность и любовь, которую его величество питал к уважаемой родительнице, он соблюдал обязательную сдержанность и спокойствие, и благословенные уста [его] произнесли слова о возвращении ¹⁷⁶. Он проявил и то, что обязательно сопутствует терпению и спокойствию при сильном потрясении, что достойно получения награды и воздаяния. Следуя по пути воздаяния в надежде на божественное обещание, претерпевающим несчастье, он покорился божьему року и встретил то многопечальное событие благостью оплакивания. Вышло высочайшее указание, чтобы его высочество Убайдаллах-султан, который в этом событии принимал участие в общей печали и заботе, останки величественной госпожи положил на носилки почести и, накрыв покрывалом уважения, перевез в столицу Самарканд и выбрал бы место погребения рядом с его высочеством великодушным сыном ¹⁷⁷ ее Махмуд-султаном, и чтобы улемы, вельможи и знатные жители Самарканда, выйдя навстречу, похоронили и скрыли бы благословенные останки в сокровище могилы, наподобие сундука с драгоценными камнями. Был издан августейший приказ, чтобы пригнали принадлежащих [хану] овец, пастбища для которых назначены в Самаркандском вилайете, и зарезали их ради приготовления похлебки и яств для бедных и нищих. И помянули бы благословенную душу ее величества молитвой и величанием да исполнили бы добрые обычаи оплакивания в таком виде, чтобы они соответствовали законам шариата и сунне. Приговор принадлежит Аллаху всевышнему, великому. Как хорошо сказал поэт Фирдоуси, да смилуется Аллах над ним:

Дверь склепа покрасили в багряное и голубое,
Ты сказал бы, что Джамшида никогда не бывало.
Когда все же нужно преставиться,
Все наши труды за ветер нужно признать.

Покончив с важными делами в Самарканде, его величество решил отправиться в город Насаф, который называют Карши. А помощь {исходит} от Аллаха, дарующего помощь. [161]

/133б/ ГЛАВA L

ПАМЯТКА О ВЫСТУПЛЕНИИ АВГУСТЕЙШЕГО КОРТЕЖА ИЗ ГОРОДА САМАРКАНДА В КАРШИ

В понедельник двадцать третьего числа зу-л-хиджжа (14 апреля 1509 г.) могущественный и преславный кортеж выступил из города Самарканда с намерением [переехать] в Карши-йи Насаф. Первой остановкой был Как-и Махийан, расположенный в двух фарсахах от Самарканда. В полном великолепии и славе он, [хан], словно солнце, соизволил пробыть два дня в том созвездии Рыб и оттуда совершил переход на стоянку Каклик, в пяти фарсахах от Самарканда. Оттуда пошли на стоянку в Думшук ¹⁷⁸, из Думшука августейшую ставку переправили в Акча-Бука ¹⁷⁹. На этой стоянке его величеству были представлены на смотр табуны лично ему принадлежащих лошадей, которые паслись на здешних пастбищах, и это соответствовало содержанию [стиха]: Вот представлены ему вечером легко стоящие, благородные (Кор., XXXVIII, 30).

[Далее дано описание табуна ханских коней.]

/134а/ После того как были представлены на смотр табуны коней, августейший кортеж выступил в расположенную между областями Самарканда и Насафа степь. Через два дня после прохождения по этой бескрайней степи земля города Карши от копыт небесных коней стала подобной амбре. Августейший кортеж высокостепенного ханского величества расположился в замке, который является одним из строительных творений его величества на берегу реки Карши.

Описание дворца его ханского величества, построенного в каршинском Чахарбаге

Этот необыкновенно украшенный замок является одним из чудесных зданий на поверхности земли и расположен на берегу реки Насаф, которая, как украшающий небосвод Млечный Путь, украшает область Насаф. Округа и предместья этой счастливой реки покрыты деревьями, зданиями, нивами и пастбищами. Действительно, по благоустройству земли область с такой свежестью и чистотой, как Насаф, вероятно, мало где можно найти. Там имеется множество построек, разного вида земледелие, несметные доходы, сочные овощи и плоды. Климат [там] очень мягкий, вода весьма вкусная, а чистая почва пригодна для строительства.

Местность Карши сейчас благоустроена, и город этой области славится. На восточной стороне Карши, которая является восточным центром на берегу реки, в здоровой местности, на возвышенном месте, зодчий высокого помысла его ханское величество соизволил построить дворец очень высокий и безукоризненный.

[Далее следует описание здания дворца и цветников Чахарбага.]

Близ области Насаф находится другая область, которую называют Шахрисаб-зом, а настоящее название этого привлекательного края   — Кеш.

Прибытие в этот веселящий дух дворец и остановка в этом украшающем мир Чахарбаге состоялись в субботу восьмого числа месяца мухаррам священного (28 апреля 1509 г. ). [162]

Августейшее знамя в этом дворце провело два дня, наслаждаясь жизнью, радостью и весельем, в спокойствии и беседах с султанами, которые в этом месте разлучились, [отправившись] в разные края.

/[XII]/ <Утром одиннадцатого мухаррама (1 мая 1509 г.) счастливое знамя выступило со стоянки Карши и остановилось в двух фарсахах от этого владения. На этой стоянке все великие султаны повернули обратно в свои державные места постоянного пребывания. Его высочество, прибежище султанской власти, Мухаммад-Тимур-султан счастливо возвратился в стольный город Самарканд. Его высочество Хамза-султан, радостный и веселый, вернулся в Хисар-и Шадман. Его высочество Убайдаллах-султан, который, чтобы проститься, прибыл в августейшую ставку, получив разрешение, вернулся в Бухару. А эмиры и вельможи Мавераннахра, которые с разных сторон этого края следовали по пути повиновения и службы и удостоились чести присоединиться к августейшей ставке, на этой стоянке, получив халаты и дары, довольные и благодарные, все отправились по своим домам. Счастливые, величественные знамена выступили с намерением перейти Джейхун по переправе Бурдалик ¹⁸⁰ и, делая переходы от стоянки к стоянке, воздвигли шатер халифата на берегу реки Амуйе, или Джейхун. А помощь [исходит] от Аллаха, он тот, к кому обращаются за помощью.

ГЛАВА LI

ПАМЯТКА О ПЕРЕХОДЕ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАМЕСТНИКА ВСЕМИЛОСТИВОГО ЧЕРЕЗ ДЖЕЙХУН В НАМЕРЕНИИ ПОЙТИ В МЕРВ И О ПЕРЕХОДЕ ПО ПЕРЕПРАВЕ БУРДАЛИК

Когда августейшие знамена остановились на берегу реки Джейхун, есаулов царской гвардии назначили на сбор кораблей и лодок для перевоза войска. Тщательно обследовав и разведав местность вверх и вниз по течению Джейхуна, они пригнали к переправе все суда, какие удалось найти. И какие суда! Горделивые горы, странствующие по воде туда и сюда, словно содержание [стиха]: И ты увидишь, что горы, которые ты считал неподвижными, — вот они идут, как идет облако (Кор., XXVII, 90), — ясно проявляется в движении этих гороподобных ладей по реке или явствует из высоких волн, которые колышутся над бездной морской.

Описание судов на реке

Каждое — будто гора Каф, плывущая по морю, или [птица] 'анка, летящая на крыльях парусов поверх подобных Кафу волн. Это уткотелые, грудью рассекающие бесконечную волну моря, чайки, приравнявшие крылья к ветру и скользящие по синему морю. Это подвижные дома, быстроходные пловцы, подобие рыбы, вмещающей в чреве своем Зуннуна; богомольцы, которые, сотворив на воде земной поклон, ступают ногой в бескрайнее море. Вздутые над синим морем знамена явствуют: У него бегущие, высоко поднятые на море, как горы (Кор., LV, 24). [163]

После прибытия кораблей и ладей победоносные войска начали переправляться и с помощью тех деревянных посудин переехали через ту бескрайнюю реку. В среду тринадцатого числа мухаррама девятьсот пятнадцатого года (3 мая 1509 г.) его величество наместник всемилостивого, высокостепенный хан сел на корабль. Вечный бог и непроходящее счастье не оставляли его, и он, совершенно здрав и невредим, изволил переправиться через реку Джейхун, и вторично области земли Иранской и Хорасана, состоящие из областей к западу от Джейхуна, обрели новое спокойствие и неизмеримое благоденствие благодаря славному прибытию его величества халифа времени и имама тех дней. Все хаканские войска в течение двух дней прошли через переправу Бурдалик. Превосходительный эмир Камбар-бек, правитель Мерва, вместе с превосходительным главой дивана Масуд-хаджой Камаладдином Махмудом, вышедшие из Мерва для встречи августейших знамен, удостоились чести присоединиться к августейшему кортежу на первой [его] остановке и облобызать подножие трона наместника [всемилостивого]. Достигнув блаженства настоящей и будущей жизни, они представили сокровища и дары, которые взяли с собой. Служба их которую они обязательно несли в дни отсутствия августейших знамен в Хорасане» была одобрена и принята с удовлетворением при дворе ханского великолепия. Когда переход победоносных знамен через реку Джейхун завершился, его величество наместник всемилостивого соизволил решиться пройти через пустыню Бурдалик, которая расположена между Джейхуном и Мервом. Поскольку эта кровожадная пустыня весьма маловодна и пересекающий ее лишается сил от страшного зноя и зыбучих песков, то августейший кортеж обогнал ставку и гарем на один переход. Было поведено, чтобы каждый, кто может, совершил этот трудный переход, а тот, кто не может, отправился бы вдоль берега Джейхуна в Чахарджуй ¹⁸¹ и, пройдя через пустыню Шир-и Шутур, присоединился к августейшей ставке в Мерве.

[Далее следует описание Бурдаликской песчаной пустыни, состоящей из одних барханов, среди которых трудно найти глоток воды. Описание пустыни затем повторяется в стихах автора.]>

<ГЛАВА LII>

ПАМЯТКА О ЛИКОВАНИИ СЕРДЕЦ ПО ПОВОДУ ВОЗВРАЩЕНИЯ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА ХАНА В ХОРАСАН

<В самую напасть, горестное затруднение и разгар сжигающего душу зноя победное войско в течение шести дней пересекло ту кровожадную пустыню и безжалостную долину. В понедельник девятнадцатого числа месяца мухаррама (9 мая 1509 г.) остановка августейших знамен имела место в пригородах царского города Мерва при полном ликовании и радости, необыкновенном веселии и удовольствии. Слава Аллаху за то, что счастливо возвратился он к месту своему. В послании, которое было написано в Герат в первый день из пригородов Мерва для объявления о прибытии августейшего кортежа в Мерв, было начертано это двустишие:

Хан вновь водворился в цветнике эпохи, как кипарис,
Совершив нападение на престол казахов, снова вернулся в Мерв. [164]

Барабанный бой радостной вести раздался по всем областям Хорасана, и звуки трубы грабительских набегов разрушили жилище надежды и опоры врагов. Появление поводов к ликованию сделалось причиной радости любимых друзей, а сошествие бесконечных обязательных к исполнению предписаний религии стало причиной позора недругов. Окрестные правители и повелители сторон с поздравлениями /[XIII]/ и подарками направились ко двору благоденствия ханского величества. Из каждой области к ханскому дворцу потекли с подобающими редкостными дарами именитые вельможи и знатные особы эпохи. Счастливые благожелатели стерли со страниц памяти знаки тревог, а люди счастливые, ищущие возвышения престола вместо благодарностей говорили словами Са'ди.

Начальные стихи Са'ди:

Хвала Аллаху, что по милости любвеобильного господа
Отряд возвратился и благополучие его связано с областями.

Стоянка в Мерве длилась два дня. Каждый день августейшее собрание облачалось в убранство ученых бесед и украшалось полезными поучениями ума. И поскольку благим намерением ханского величества было поклониться священной гробнице [имама] Ризы, привет ему, то он недолго изволил задержаться в Мерве и направил счастливые стопы к тому мазару, достойному обязательного поклонения и почитания. А помощь (исходит) от Аллаха.>

ГЛАВА LIII

ПАМЯТКА О ПЕРЕХОДЕ АВГУСТЕЙШИХ ЗНАМЕН ИЗ МЕРВА К СВЯЩЕННОЙ ГРОБНИЦЕ [ИМАМА] РИЗЫ

<Августейшие, сопровождаемые изо дня в день возрастающим счастьем знамена, выступив в среду двадцать первого мухаррама (11 мая 1509 г.) из стольного города Мерва под сенью милости милосердного и оберегаемые благоволением божьим, оказали честь остановиться на стоянке Тахирабад, расположенной на расстоянии четырех фарсахов от Мерва. На этой стоянке произошло соединение кортежа его величества хана с Большой ставкой и обозом, которые в течение похода на казахов оставались в Мерве. Какой обоз! Вообразив себе, что высочайшие знамена будут двигаться из Андхая в Герат, они выступили из Мерва и направились в Талхатан. Когда прошел слух, что державный кортеж идет по Мервской дороге и держит путь в Мешхед, они из Талхатана пошли в Тахирабад, расположенный на дороге в Мешхед. На этой стоянке они удостоились встретиться и имели честь присоединиться к августейшим знаменам. Пробили в накры радостной вести о прибытии победоносных войск к обозу и к своим вещам в Большой ставке. Ликование от той встречи увеличило в сердцах веселье и радость. На другой день совершили переход из Тахирабада в Рабат и пошли с намерением пересечь Серахскую степь. Не доходя до Серахса, [165] переправились через Гератскую реку ¹⁸², которую в этой местности называют рекой Тедженд. Августейший кортеж оказал честь остановиться в местности Чахчах, находящейся на расстоянии четырех фарсахов от места Мейхене ¹⁸³.

Описание шейха Абу Саида Абу-л-Хайра ¹⁸⁴ и его могилы

[В этой местности Ибн Рузбихан с позволения Шайбани-хана совершил поклонение могиле шейха Абу Саида. Приводятся посвященные последнему стихи автора.]

Высокосановный кортеж из селения Чахчах вступил в долину Келата и несколько дней изволил потихоньку следовать по прекрасной местности. На подъеме [дороги] в Келат удостоились чести встретить и облобызать подножие престола наместничества накибы и шерифы священного Мешхеда [имама] Ризы, привет покойному и сочувствие! Они приступили к исполнению обязательных обрядов приветствия и к [приношению] даров, соответствующих достоинству тех славных шерифов и благородных сейидов. Ласкающая вельмож милость хаканского величества исполнила правила чествования, уважения и возвеличения по отношению к тем совершенным знатным мужам обязательной добротой и благодеянием. Получив указания о приготовлении месторасположения августейшего кортежа, они возвратились с той стоянки в Мешхед. На этой же стоянке к месту славы и величия пригнали в цепях и ошейниках заслуживших злобы несчастливцев тех краев, которые засели в крепости и долгое время шли тропой мятежа, упорства, восстания и смуты. Большая часть их проливала кровь жителей той области и шла путем беззаконного убийства. Конечно, в силу [слов]: Воздаяние за злое деяние   — подобным ему (Кор., X, 28.) — вышел высочайший указ о смертной казни и искоренении тех злодеев и пошедших неправым путем. Всех их побили и упокоили мучительными камнями и очистили ту область от мерзостей и насилий тех гибельных происшествий. Превосходительный кортеж прошел перевал [и] Мешхедская степь сделалась становищем превеликолепных шатров августейшей ставки. В понедельник третьего сафара (23 мая 1509 г.) в Мешхедской степи у мазара Рабй б. ал-Хайсама, который находится в одном фарсахе от священного Мешхеда, устроили стоянку и бросили посох пребывания на месте.

Описание движения ханского величества

Удивительно, что с того дня, как выступили из Мерва в поход на казахов, и до сего дня, когда [ханское величество] изволил остановиться в Мешхедской степи, он в течение всего этого времени, больше четырех месяцев, постоянно совершал молитву кратко, как путники. На этой стоянке он соизволил остановиться, и полная молитва, без сокращения, началась с полудня сего дня. Если кто-либо осведомлен об обстоятельствах походов предшествующих государей и воочию видел это огромное расстояние, тот знает, что ни один государь, должно быть, не проходил такое расстояние в столько времени без того, чтобы посередине не сделать остановки. Для изучающих обстоятельства походов знаменитых царей этот случай покажется весьма необычайным и удивительным...> [166]

<ГЛАВА LIV>

ПАМЯТКА О ПРЕДПИСАНИИ ПОКЛОНЕНИЯ МОГИЛАМ И О ПРЕДПОЧТЕНИИ ПОКЛОНЕНИЯ МОГИЛАМ ИМАМОВ И БЛАГОЧЕСТИВЫХ

[Ибн Рузбихан, рассказывая о предписании поклоняться могилам, приводит выдержки из книг Бухари, Муслима и Тирмизи Сахих, приходит к выводу, что в первые годы ислама поклонение могилам было запрещено.]

<ГЛАВА LV>

ПАМЯТКА О ПРЕИМУЩЕСТВЕ ПОКЛОНЕНИЯ ИМАМУ 'АЛИ Б. МУСА

[Эту главу автор посвящает необходимости поклонения гробнице имама Ризы и завершает ее касыдой в похвалу имама.]

ГЛАВA LVI

ПАМЯТКА О ПОКЛОНЕНИИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАМЕСТНИКА ВСЕМИЛОСТИВОГО МОГИЛЕ ИМАМА 'АЛИ Б. МУСА РИЗЫ В СВЯЩЕННОМ МЕШХЕДЕ

<Утром в четверг шестого сафара (26 мая 1509 г.) его величество наместник всемилостивого, облачившись в ихрам могилы святейшества имама, выехал из августейшей ставки. Я, бедняк, в присутствии некоторых благородных друзей из знатных казиев и мухтасибов августейшей ставки, да продлит Аллах их знание и щедрость, во время отправления на поклонение священному мазару с августейшим кортежем встретился с превосходным господином Маулана Дуст-Хасаном, который в дружбе следует по пути доброты, да приветствует его Аллах всевышний, и [все] мы отправились вместе, произнося молитвы и приветствия озаренному духу его святейшества имама. Достигнув чести лобызания порога святейшего имама, мы у порога ожидали славного прибытия его величества наместникагвсемилостивого. Его величество наместник всемилостивого, выехав из августейшей ставки, совершил поклонение мазару Раби б. Хайсама, да помилует его Аллах, одного из великих современников сподвижников Мухаммада — известно, что там находится его могила, — отправился на поклонение мазару его святейшества. На крыше приемного зала его святейшества имама, на месте, где бьют в накры его святейшества имама, встали накрачи августейшей ставки и трубачи в ожидании забить в накры и затрубить, когда прибудет августейший кортеж. Его величество повелел хранить полную тишину и музыку заменить оказанием милости бедным. Дойдя до окрестности приемного зала, остановились. [Затем] взошли в переднюю и оттуда, вступив в священный мавзолей, вошли в куббу и исполнили надлежащий обряд поклонения. Посидев немного, вышли из куббы. [167]

[Далее следует описание чтения Корана. После чтения Ибн Рузбихан попросил у хана, чтобы прочли газель Шайбани-хана, сочиненную им по пути из Келата в Мешхед. Газель посвящена имаму 'али. б. Муса.]>

ГЛАВА LVII

ЦЕПНОЙ ХАДИС О ДОМЕ МУХАММАДА, В КОТОРОМ РАССКАЗЫВАЕТ О СВОИХ ПРЕДКАХ ИМАМ АР-РИЗА

<[Рассказанный в этой главе хадис написан по-арабски, затем переведен на персидский язык Ибн Рузбиханом. После чтения хадиса был устроен пир, в конце которого Шайбани-хану были преподнесены якобы принадлежавшие самому имаму зеленое знамя и меч.]

Исполнив правила поклонения тому благословенному мазару, августейший кортеж счастливо и благополучно отправился в город Туc, который сейчас известен как Йадгар-и Хани с намерением восстановить город в этой области. А помощь [исходит] от Аллаха, он — оказывающий помощь.)

<ГЛАВА LVII>

ПАМЯТКА О НАМЕРЕНИИ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА НАМЕСТНИКА ВСЕМИЛОСТИВОГО ПЕРЕСТРОИТЬ ГОРОД ТУС, КОТОРЫЙ СЕЙЧАС НАЗЫВАЕТСЯ ЙАДГАР-И ХАНИ

<[В этой главе говорится о долге людей благоустраивать землю, строить города и восстанавливать разрушенное. Город Туc, как видно из текста, в это время находился в состоянии упадка, и Шайбани-хан принял решение провести некоторые восстановительные работы в этом городе.]

Августейшие знамена из Мешхеда направились в степи Туса и в пятницу его высочество, прибежище садров, Маулана Шарафаддин 'Абдаррахим-садр прибыл из Герата. Полновластные и высокомогущественные вельможи стольного города Герата, имея честь состоять в свите и неотлучно служить его высочеству Маулана, присоединились к августейшему лагерю. Высокодостойный выезд его величества наместника всемилостивого утром в субботу восьмого сафара (28 мая 1509 г.) был совершен ради поклонения священным гробницам города Туса. Сначала он поклонился мазару) который известен среди жителей той области, это гробница имама Мухаммада, сына 'Али, известного [под прозвищем] Ибн ал-Санафийа, да будет привет божий ему и предкам его. Короче говоря, после поклонения этому мазару [хан] отправился на восточную сторону Туса, где похоронено много славных великих людей, как-то: Абу-л-Касим Гурган, шейх Абу-н-Наср Саррадж и их родственники, да освятит Аллах их тайны.

[Далее приведены названия следуюших сочинений Абу Хамида ал-Газали: Ихйа 'улум ад-дин, ал-Басит фи фуру, Тахафут фаласифа, Джавахир ал-Kyp'ан, [168] Кис mac ал-мустаким, Кимйа са'адат, Мустасфи фи усул ал-фикх, ал-Маднун бих-'ала гайр ахлихи, Минхадж ал-абидин, Мизан ал-'акаид, Мизан ал-амал, ал-Вад-жиз фй фуру'.]

Рассказ

В лето девятьсот десятое (1503-04 г.) я, бедняк, приехал из Ирака в Хорасан и в конце месяца раби ал-аввал удостоился поклонения гробнице Ризы. Поклонившись могилам Туса, я вышел из Мешхеда и вошел в мавзолей имама Газали. . .

[Автор говорит, что мавзолей находился в разрушенном и загрязненном состоянии, и он очистил его от птичьего помета и привел в порядок. Затем Ибн Рузбихан помещает свои стихи, посвященные имаму.]

Августейший кортеж после поклонения направился в Большой лагерь. Когда в окрестностях священного Мешхеда и в Йадгар-и Хани [хан] соизволил остановиться на некоторое время и совершил прогулку в яйлаках той области, то [этим] завершился бухарский поход, потому что в этой стране кинули посох остановки на лето. Книга «Записки бухарского гостя» достигла своей цели на этой стоянке, потому что высокостепенное ханское величество, цел и невредим, дошел до обители ислама. Хвала Аллаху за это и да благословит Аллах нашего сейида Мухаммада, его семью и да приветствует их.)

<ГЛАВА LIX>

КОНЕЦ КНИГИ «ЗАПИСКИ БУХАРСКОГО ГОСТЯ», КОТОРАЯ СОДЕРЖИТ В СЕБЕ ИСТОРИЮ ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, УКРАШАЮЩЕГО МИР ХАНА

<Хвала Аллаху! Сочинение этой книги произошло необычайным способом, который не приходил. [моем, бедняка,] воображении. Возможно, если сравнят это произведение с произведениями предшественников, то его будут считать сборником, так как в нем имеются доли всяческих полезных поучений. Содержание его состоит из многих трактатов о тонких познаниях и о разрешении трудных вопросов, «вилка», которую, возможно, едва ли кто-либо разрешил и вообще коснулся этих запутанных положений с тех пор, как [их] открыли после сочинения [книги]. Темы, встречающиеся в главах «Записок» [таковы], что, наверное, мало ученых ступало на эти тропы. Вместе с тем [книга] содержит в себе историю жизни его величества наместника всемилостивого, имама времени, защиты божией для людей истинной веры, тени Аллаха, Вознаградителя, Мухаммад Шайбани-хана, да продлит навеки Аллах устои его наместничества, так и прошлое дней искания знаний и царства, которое его величество соизволил [совершить], и причины захвата его величеством мира, и прежние важные события с ним излагаются [в ней] в кратких словах. А подробности большей части обстоятельств жизни предков, происхождение племени, народов, войск, основы государства и родины их, расположение областей и переправ по отношению к областям Туркестана становятся ясными и понятными из содержания ее. Точно так же кратко рассказывается [в книге] об обстоятельствах [169] завоевания Туркестана, о положении и событиях после занятия Хорасана, и кончается [она] угощением их высочеств султанов в Бухаре. Подробности похода на казахов, памятки о всех стоянках и переходах, происшествия на каждом переходе, полезные научные сведения, [высказанные] в собраниях его величества хана на стоянках в походе и при возвращении, обстоятельства победы над казахами, повествование о войне с ними, подробное перечисление награбленного, которое привезли в страну ислама, повествование о четырех днях, проведенных в Самарканде, поучения и беседы, которые в это время произошли, — все это полностью черпается из этой книги.

Вместе с тем, описание этих областей изложено в виде необычайных и изумительных сравнений и метонимий так, что, если будет угодно Аллаху, для читателя [все это] не останется скрытым. Я сильно надеюсь, что [эта книга] получит честь признания в августейшем собрании его величества наместника всемилостивого имама времени, и солнце одобрения его величества от усердия рабов засияет над состоянием [моим], и людям будущих веков от содержания ее достанется значительная польза.

Хвала Аллаху, господу миров! Окончена книга, называемая «Записки бухарского гостя», в стольном богоспасаемом городе Герате после предзакатной пятничной молитвы двадцать третьего числа месяца джумада-л-ула девятьсот пятнадцатого года (8 сентября 1509 г.) десницей ее составителя, раба Фазлаллаха,сына (Рузбихана, сына Фазлаллаха, по прозванию Хваджа Маулана Исфахани, да разрешит Аллах пределы безопасности моей. А начало составления [книги] было положено в славном городе Бухаре. Написал я, бедняк, там часть [книги], затем приступил к ее завершению в богоспасаемом Герате, да сохранит его Аллах, в месяце раби ал-ахир и завершил в месяце джумада-л-ула. Хвала Аллаху от начала до конца. Завершается она благословением и приветствием Мухаммаду.

В это сочинение не вплетены стихи предшественников, разве только стихи с упоминанием их автора. Перлы его поэзии все извлечены из рудника немощного сердца. Хвала Аллаху!

Комментарии

148. Ташрик — праздничные дни жертвоприношения, когда режут животных и вялят их мясо.

149. Ихрам — одеяние, надеваемое при входе в пределы Ка'абы в Мекке — кусок материи, который обертывают вокруг тела паломники.

150. Подзаголовок написан на полях.

151. Байт ал-Акси — мечеть в Дамаске.

152. Кучан — древний город Кушания, ныне на месте его (в Катта-Курганском р-не Самаркандской обл.) расположено селение Кашан-Ата.

153. Халадж — селение в Самаркандской области, возникшее при Шайбанидах. В. А. Вяткин, Материалы, стр. 67.

154. Подзаголовок написан на полях.

155. Речь идет о Голодной степи.

156. Камбар-бий (ум. в 1528 г.) — правитель Мерва при Шайбани-хане. A. S. Веvегidgе, The Babur-name, стр. 800.

157. Хайбар — крепость недалеко от Медины на пути в Сирию.

158. Мухаммад Мухсин-мирза или Кепак (ум. в 1507 г.) — сын Султан-Хусайн-мирзы. А. И. Болдырев, Очерки, стр. 348.

159. Понятие «чудо» ***, совершаемое каким-либо «святым старцем», применено к Шайбани-хану, вероятно, потому, что он носил титул «наместник всемилостивого».

160. Имад — крепость в Иране, недалеко от Келата.

161. Хаджа-Дйдар — селение близ Челека в Самаркандской области. В. А. Вяткин, Материалы, стр. 64.

162. Баг-и Hay — сад в Самарканде, заложенный в 1405 г. Д. Эварницкий, Путеводитель, стр. 69.

163. Чазсаррахе — ворота, находившиеся в северо-западной части Самарканда, за нынешним старым рынком. В. А Вяткин. Материалы, стр. 18.

164. Подзаголовок написан на полях.

165. Кан-и Гил — луг, расположенный к востоку от Самарканда. И. Березин, Шейба-виада, стр. 9.

166. Кахдистан — дачная резиденция под Гератом. А. Н. Болдырев, Очерки, стр. 349.

167. Маулана 'Абдалгаффар (ум. в 1529 г.) — балхский казий. О нем сообщает 3. Бабур в Бабур-намэ.

168. Абу Бакр ибн Са'д Занги (1230 — 1288) — правитель Фарса.

169. Мауланй Шамс-и 'Умар — богослов, личный астроном Абу Бакра ибн Сада Занги.

170. История Вассафа (Ta'pux-u Вассаф) — книга Шахабаддина 'Абдаллаха Вассафа (1257 — 1327 гг.), посвященная истории Чингиз-хана и его потомков с 1258 по 1323 гг.; является продолжением истории Джувайни.

171. В списке ЛГУ № 4, л. 10а говорится не о сорока, а о сорока девяти годах.

172. «Книга тимуровых побед» — исторический труд известного историка Тимура Шарафад-дина 'Алй Йазди (ум. в 1453 г.), составленный в 1419 г.

173. Эти разряды перечисляются в Кор. IX, 60.

174. Тогра — монограмма из букв имен и титулов султана, помещаемая в начале фирманов.

175. Кидафа или Кандака по Шах-намэ Фирдоуси — царица Андалусии, по другой версии — царица амазонок. Е. Э. Бертельс, Низами и Фузули, стр. 347, 352, 378.

176. Т. е. произнес формулу инна лилахи уа ита йлайхи раджи'уна («поистине мы принадлежим богу и возвращаемся к нему»).

177. В оригинале вместо *** — сын, ошибочно написано *** — родитель.

178. Думшук (Думушк, Димишк) — город, основанный Тимуром и заселенный, как гласит предание, пленными, выведенными из Дамаска, чем и объясняется данное ему название. Ныне селение в Ангарском районе, под Самаркандом. В. В. Бартольд, Соч. т. I, стр. 139; В. А. Вяткин. Материалы, стр. 44.

179. Акче-Бууа — селение в окрестностях Самарканда.

180. Бурдалик — ныне город на берегу р. Амударьи, между Чарджоу и Керки.

181. Чахарджуй — современный Чарджоу, упоминается с начала XVI в.

182. Герат-руд — река Герируд.

183. Мейхене — современное селение Меана на северо-запад от Серахса в ТуркмССР. В. В. Бартольд. Соч. т. II, ч. 1, стр. 609.

184. Шайх Абу Са'йд Фазлаллах б. Абу-л-Хайр Мейхани (967 — 1049) — суфийский шейх, один из последователей багдадского шейха Джунайда.

Текст воспроизведен по изданию: Фазлаллах ибн Рузбихан Исфахани. Михман-наме-йи Бухара (Записки бухарского гостя). М. Восточная литература. 1976