Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты

     Главная | Поиск по алфавиту  |  А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я

   
<<Вернуться назад

ХАЙМЕ I АРАГОНСКИЙ

ХРОНИКА

61. Когда я прибыл туда (это было, наверное, около заката), Эн Гильен де Монкада, Эн Ремон 139 де Монкада и с ними другие рыцари пришли, чтобы поклониться и приветствовать меня. Я сошел с лошади и пошел к ним пешком. Эн Гильен де Монкада улыбался. Я был рад, поскольку боялся его выговора за свою поспешность и почувствовал, что он не будет столь суров ко мне, как я думал. Эн Ремон де Монкада сказал: "Что вы делаете? Вы хотите погубить себя и всех нас? Если бы в результате неудачи мы потеряли вас, - а вы не сомневаясь, рискнули этим, - армия и вообще все было бы потеряно. И тогда тот добрый труд, что мы предприняли, так никогда и не будет исполнен ни одним человеком на земле." Эн Гильен де Монкада сказал: "Ремон, поистине, король совершил величайшую глупость. Однако мы можем забыть об этом, поскольку его оружие показало себя хорошо. Это его неотъемлемое право, быть недовольным и нетерпеливым, не участвуя в сражении. И, мой господин", продолжал он, обращаясь ко мне, "сдерживайте себя, поскольку в вас заключена наша жизнь или смерть. Успокаивайте себя тем, что, вступив на эту землю, с того момента вы являетесь королем Мальорки. Если вы умрете в этом деле, вы умрете как величайший человек в мире. И даже если вас ранят и вы окажетесь в кровати, вы все равно сохраните эту землю для себя и для ваших людей." Эн Ремон де Монкада тогда сказал: "Мой господин, теперь мы должны решить, как нам следует охранять себя сегодня ночью, поскольку этой ночью нужно ждать наибольшей опасности, с какой вы столкнетесь в этой стране. Потому что, если мы не выставим хорошую стражу, чтобы мы могли вооружиться прежде, чем они доберутся до нас, все мы погибнем." И я сказал им: "Вы, знающие лучше меня, говорите сразу, что нужно сделать, что станет нашим следующим шагом?" Они сказали: "Тогда, мой господин, вооружите вечером сотню всадников, и пусть они расположатся для наблюдения на таком удалении, чтобы лагерь успел вооружиться до подхода сарацин." Я ответил, что он говорит правильно. Я еще не обедал и сказал, что после обеда разошлю сообщения ноблям, чтобы каждый из них вооружил третью часть своих слуг, всадников и пеших людей, а также отправлю разведчиков, чтобы они доставили новости, если услышат что-либо. Итак, после того, как я немного поел, я послал своих стражей к каждому из баронов, но найденные ими не могли отослать никого из людей вследствие беспорядка в их отрядах, и среди людей и среди лошадей, причиной чему было море и сражение, происходившее на берегу. Я положился, однако, на разосланных ими разведчиков и пошел спать. Наши суда с полными тремястами рыцарями и их лошадьми на борту находились тогда у мыса Ла Поррасса, и к вечерне они увидели армию короля Мальорки на холме над гаванью Портупи. Тогда Дон Ладрон, арагонский дворянин из моей свиты, бывший на борту одного из кораблей, условился с рыцарями свиты послать морем барку, чтобы сообщить мне [55] о короле Мальорки и его армии, разбившей палатки на холмах над гаванью Портупи, и чтобы я позаботился о своей охране. То сообщение прибыло ко мне в полночь на среду. Тогда я направил посыльного к Эн Гильену де Монкаде, Дону Нуньо и ноблям армии, но чтобы все они не поднимались до рассвета. Когда наступил день, все мы поднялись и прослушали мессу в моей палатке. И епископ Барселоны произнес следующую проповедь.

62. "Бароны, сейчас не время для долгой проповеди, случай этого не позволяет. Предприятие, каким занят король, наш господин, и вы, является трудом Божьим, не нашим. Вам следует полагаться на то, что кому бы ни пришлось умереть в этом похвальном труде, тот умрет за нашего Бога и обретет Рай и будущую славу на вечные времена. А тот, кто останется жив, удостоится чести и хвалы в жизни и добрый конец в смерти. И, бароны, укрепитесь в Боге; ради нашего повелителя, короля, и нас, и вас, все желайте уничтожить тех, кто отрицает имя Иисуса Христа. Каждому надлежит и каждый может верить, что Бог и Его Мать ныне не отступят от нас, но вернее того дадут нам победу; так что будьте храбры и верьте в то, что мы преодолеем все, ибо сражение будет в этот день. И утешьтесь и возрадуйтесь, поскольку мы идем с нашим добрым законным господином, королем, и с Богом, помогающим нам, Который над ним и над нами." И на том епископ закончил свою проповедь.

63. И после мессы, Эн Гильен Монкада принял причастие. Я и большая часть [армии] приняли ее перед погрузкой на суда. Он (Монкада) принял своего Создателя на коленях, рыдая, в слезах, текущих по его лицу. После этого они говорили о том, кому следует возглавить атаку. Эн Гильен де Монкада сказал: "Возьмите это на себя, Эн Нуньо." И Эн Нуньо сказал: "Сегодня, это скорее следует сделать вам." Эн Ремон де Монкада сказал: "Эн Нуньо, мы хорошо знаем, что вы так говорите и поступаете, поскольку не любите жестокие удары сражения, какие ожидают нас в Поррассе." Эн Гильен де Монкада сказал: "В любом случае, для меня это не имеет значения." И Эн Гильен и Эн Ремон де Монкада согласились, что не станут останавливаться, пока не приблизятся к боевым порядкам сарацин. После того ко мне прибыл один из моих людей и сказал: "Ло! вся пехота выходит из лагеря и намеревается выступить." Я оседлал упряжную лошадь, и Эн Рокафор отправился со мной; он нашел кобылу и оседлал ее, поскольку у него не было своей лошади, находившейся еще на борту корабля. Я приказал, чтобы была приведена моя лошадь, а тем временем направился к пехоте, которой было от четырех до пяти тысяч, и обратился к ним с такими словами: "Злые изменники, 140 вот вы кто! Как вы можете так поступать? ибо, если несколько всадников нападут на вас, они, без сомнения, перебьют вас всех до одного." Люди поняли, что я говорил с ними разумно, и поэтому остановились и сказали: "Король говорит истину, мы ведем себя как болваны." И так я удерживал их, пока не подошли Эн Гильен и Эн Ремон де Монкада, граф Ампуриас и другие из его дома, и я сказал: "Здесь пехота, которую я остановил, ибо они выдвигались." Они сказали: "Вы поступили очень хорошо." Пехота была передана им, и они двинулись вместе. И когда они немного прошли, я услышал громкий шум, после чего послал сообщение Дону Нуньо об этом, ибо в воздухе был великий шум, и я очень боялся, что наши люди будут разбиты сарацинами. Посыльный не возвращался, и я решил, что он слишком задерживается. Тогда я сказал: "Эн Рокафор, так как наш посыльный не возвращается, идите туда вы и предупредите их; скажите Дону Нуньо, что я буду обижен за его сегодняшнюю задержку, поскольку я, вероятно, могу понести от этого такой урон, какой все его деньги не смогут возместить. Неправильно, когда авангард находится настолько далеко от арьергарда, что один не может видеть другого." Эн Рокафор сказал: "Вы, мой господин, здесь один, и ни в коем случае я вас не оставлю." И тогда я сказал: "Святая Мария! почему Дон Нуньо и [56] рыцари так медлят? Ужасно, что в этот день они действуют против меня." Пока я говорил, я отчетливо слышал грохот оружия и крики, и я сказал: "O, Святая Мария! помоги нашим людям, ибо, полагаю, они встретили врага." И тем временем прибыл Дон Нуньо, и с ним Бертран де Найа; и Лопе Хеменес де Лусия, Дон Педро Помар и весь их отряд, Эн Дальмо и Эн Хаспер де Барбера. Они сказали мне: "Почему вы здесь?" Я сказал: "Я прибыл сюда, поскольку должен был остановить пехоту. Кажется, сейчас они вступили в бой с сарацинами. Ради Бога дайте нам наш доспех." Эн Бертран де Найа сказал: "Здесь ли ваша стеганная куртка?" Я сказал: "Нет, у меня ее нет." "Тогда возьмите это", ответил Эн Бертран. Я спешился, надел куртку, которую он мне дал, и мою собственную кольчугу поверх нее, на голову надел свой надежный железный шлем, и известил Дона Педро Корнейля, Дона Эхимена Дорреа и Эн Оливера быть на страже, поскольку сражение как раз началось.

64. И когда сражение было почти закончено, я встретил рыцаря и сказал ему: "Что случилось, и что сделали наши люди?" Он сказал: "Граф Ампуриас и тамплиеры атаковали шатры, а Эн Гильен и Эн Ремон де Монкада атаковали левый фланг." Я сказал: "И больше вы ничего не знаете?" "Знаю, что христиане трижды побивали сарацин, и сарацины тоже трижды побивали христиан." Я сказал. "Где они?" Он сказал: "На том холме." Потом я встретил Эн Гильена де Медиону, о котором говорили, что во всей Каталонии не было человека, который бы лучше бился на копьях; он был хорошим рыцарем и уходил из битвы с кровоточащей верхней губой. Я сказал ему: "Эн Гильен де Медиона, почему вы покидаете сражение?" Он сказал: "Потому что я ранен." Я подумал, что у него какое-либо смертельное ранение на теле, и сказал: "Куда вас ранили?" "Я ранен камнем, ударившим меня в рот." Я схватил за узду его лошадь и сказал: "Возвращайтесь опять в битву. Хорошего рыцаря такой удар, как этот, должен разозлить, а не заставить покинуть битву." Но некоторое время спустя, когда я высматривал его, я его не увидел. Когда я поднялся на холм, со мной было не более двенадцати рыцарей, знамя Дона Нуньо, Ротан, которому оно было поручено, Сир Гильом, сын короля Наварры и другие; возможно, всего тридцать рыцарей, и они прошли передо мной. На холме, где расположились сарацины, находилось большое количество пехоты; и знамя, разделенное вдоль на красное и белое, с головой человека или, если не человека, то деревянная голова на пике. Я сказал Дону Нуньо: "Дон Нуньо, давайте поднимемся к тому отряду пехоты, вон там, на вершине того холма. Они кажутся уже побитыми, явно неорганизованны и в замешательстве. Когда люди на поле сражения в таком состоянии, любой может напасть на них, и, если напасть энергично, они скоро рассеются." И он, Дон Педро Помар и Руй Хименес Дельвесия взяли мою лошадь за узду и сказали: "Ваше безумие в этот день станет причиной нашей гибели." Они продолжали с большим усилием держать за уздечку, пока я не сказал: "Вам не нужно этого делать. Я не лев или леопард, и пока вы желаете, я буду ждать. Бог не захочет, чтобы совершилось зло!"

65. Вслед за тем Эн Хаспер де Барбера поднялся и сказал идти вперед Дону Нуньо, который сказал: "Сделаю." Тогда я сказал: "Поскольку Эн Хаспер идет, и я пойду." "Почему?" сказал Дон Нуньо, "Вы уже стали вооруженным львом? У вас есть шанс вон там найти кого-то, кто столь же хорош или лучше, чем вы." И прежде чем Эн Хаспер ушел вместе с семьюдесятью рыцарями, мавры закричали, бросили камни и немного приблизились, в результате чего знамя Дона Нуньо и те, кто был с ним, повернули назад. И хотя они держались спокойно, они отступили по направлению ко мне на хороший бросок камня, и некоторые из моих людей закричали: "Позор!" Сарацины не последовали за ними, и они остановились. Тем временем мое знамя и следовавшие с ним сто рыцарей или больше, охранявших его, поднялись, и люди сказали: "Сюда доставили знамя короля." Мы спустились по холму и присоединились к отряду со знаменем. Тогда мы соединились все вместе. Сарацины обратились в бегство. Мы обнаружили полных две тысячи сарацинской пехоты, бежавших от нас. Мы не могли настичь их, ни мы, ни кто-либо другой из рыцарей,- настолько утомлены были наши лошади. И когда [57] сражение было выиграно, и мы были на холме, Дон Нуньо подошел к нам и сказал: "Хороший день для вас и для нас. Все принадлежит нам, ибо вы выиграли это сражение."

66. Тогда я сказал Дону Нуньо: "Направимся в город. Король Мальорки находится на тех холмах и не сможет добраться туда так скоро, как сможем мы. Вы можете увидеть его там, посреди той толпы, в белых одеждах. Мы отрежем его от города." Как только я стал спускаться с холмов и вступил на равнину, направляясь к городу, Эн Ремон Аламан прибыл ко мне и сказал: "Мой господин, что вы делаете?" Я сказал: " Иду в город, чтобы отрезать короля от размещенных в нем войск." "О! мой господин, вы делаете то, что никакой король никогда не делал. Всякий генерал, выиграв битву, проводит ночь на поле, чтобы понять, что он потерял и что выиграл." Я сказал: "Знайте, Эн Ремон Аламан, то, что намереваюсь сделать я, является наилучшим." К этому времени я спустился по склону холма и медленно двигался по дороге к городу. И когда я проскакал приблизительно милю, ко мне прибыл епископ Барселоны и сказал: "Мой господин, ради Бога, не поступайте столь поспешно." "Почему нет, епископ? Мне это представляется наилучшим из того, что можно сделать." Он сказал: "Позвольте мне сказать вам". И он отвел меня в сторону и сказал: "О, мой господин! В этот день вы потеряли больше, чем думаете. Эн Гильен и Эн Ремон де Монкада мертвы." "Мертвы!" сказал я и разрыдался. Некоторое время спустя я сказал епископу: "Нельзя нам плакать, сейчас не время для слез. И давайте вынесем их тела с поля, поскольку они мертвы." "Так мы и сделаем", сказал епископ, "Дождитесь нас здесь". "Дождусь", сказал я.

67. И постепенно я дошел до холма Портупи и оттуда прямо перед собой увидел Мальорку, и он показался мне самым прекрасным городом, какой я когда-либо видел, и те, кто был со мной, думали то же самое. Там я встретил Дона Пелегрина Атросильо, 141 и спросил его, есть ли здесь какая-либо вода, у которой мы могли бы расположиться лагерем на ночь. Он сказал: "Да, вон там есть маленький поток. Я видел, как Шейх 142 с двадцатью всадниками идет туда и пьет. Но, поскольку нас было только четверо, мы не осмелились напасть на них." Я пошел вперед и нашел воду, и той ночью расположился там. Вскоре после того прибыл Дон Нуньо, и я сказал ему: "Во имя Бога, я очень хочу есть, поскольку ничего не ел весь день." И он сказал: "Мой господин, Эн Оливер поставил свой шатер вон там. Он приготовил еду, и вы можете поесть с ним." "Тогда давайте пойдем", сказал я, "куда бы вы ни пожелали." Мы пошли туда и поели. Когда я закончил свою трапезу, на небе уже были звезды. Дон Нуньо тогда сказал: "Мой господин, если вы закончили есть, было бы хорошо отправиться на поиски тел Дона Гильена и Дона Ремона де Монкада". Я сказал, что он говорит очень правильно. Мы все с факелами и свечами отправились и нашли первого из них лежащим на тюфяке и под покрывалом. Мы немного постояли там, поплакали и то же самое сделали над Эн Ремоном, который находился рядом. После этого я возвратился к палатке Эн Оливера и проспал там всю ночь до рассвета. И когда наступило утро, они сказали: "Давайте перенесем лагерь." Я сказал: "Сначала я обеспечу защиту от внезапного нападения". Надев свою стеганную куртку 143 и кольчугу на нее, я разместил арагонцев по одну сторону, а каталонцев по другую, разделив их водным потоком (cequia), и была разбита лагерная стоянка, хотя настолько маленькая, что, казалось, лишь сотня рыцарей с их лошадьми едва смогли бы расположиться в ней. Шнуры палаток находились так близко друг от друга и столь переплетены, что в течение восьми дней никто не мог там проехать. 144 [58]

68. Утром, когда был разбит лагерь, епископы и бароны собрались и пришли в мою палатку, и епископ Барселоны, Эн Беренгер де Палу, сказал: "Мой господин, необходимо захоронить тела погибших." И я сказал: "Конечно; когда мы будем их хоронить?" Они сказали: "Сейчас или завтра утром, или после обеда". Я сказал: "Будет лучше к утренним молитвам, 145 когда никого не будет, и сарацины нас не увидят." И бароны сказали, что я говорю правильно. На закате мы собрали широкие и длинные ткани и подняли их в направлении к городу, чтобы похоронные свечи не могли быть замечены. И когда настало время хоронить тела, поднялись плачь, стенания и вопли. И я попросил тишины, чтобы выслушали то, что я собирался сказать, и говорил так: "Бароны, эти два дворянина умерли, служа Богу и мне. Если бы я мог их вернуть, так, чтобы их смерть могла бы быть превращена в жизнь, и Бог даровал бы мне столь великую милость, я бы охотно отдал бы столько своей земли, что те, кто услышал бы об этом, сочли бы меня безумным. Но поскольку Бог привел меня и вас сюда на столь великое служение Ему, давайте не станем горевать или плакать. И хотя ваше горе велико, не станем показывать его. Я приказываю вам своей властью, что имею над вами, чтобы никто не плакал или стенал, поскольку я - ваш повелитель. Тот долг чести и добрая служба, что отдавали они вам, я буду отдавать и впредь. Если кому-то из вас случится потерять лошадь или что бы то ни было, я возмещу эту потерю и обеспечу вас всем необходимым: вы не должны тосковать без ваших повелителей и ощущать их потерю. Я предоставлю вам все, в чем бы вы ни нуждались. Ваша печаль привела бы армию в уныние и это не принесло бы ничего хорошего. Поэтому я приказываю вам, данной мне властью вашего законного повелителя, более не стенать и не плакать. Знаете ли вы, что было бы истинным и надлежащим поминанием по вашим повелителям? Правильно почтить и прославить их смерть и послужить этим нашему Богу, ради которого все мы прибыли сюда, так, чтобы Его имя стало священным навеки." И после той речи люди воздержались от стенаний и похоронили своих повелителей.

69. На следующее утро я держал совет с епископами и баронами армии по поводу разгрузки транспортных судов. Потом я послал за "требушетом" и "мангонелем", и сарацины ясно видели, как мы сгружали древесину с судов в море. И пока мы готовили два "требушета" и два "альгаррадас", 146 капитаны и моряки судов из Марселя, из которых там было четверо или пятеро, пришли ко мне и сказали: "Мой господин, мы пришли сюда послужить Богу и вам. От имени людей из Марселя мы предлагаем сделать вам 'требушет' по нашему собственному способу из корабельных рей и балок, во славу Бога и вашу. Мы построим и установим наши 'требушеты' и, кроме того, один 'фонебол', прежде, чем сарацины смогут подготовить свои." И таким образом число боевых машин и внутри и снаружи города было двадцать; снаружи, в нашем лагере, было два требушета, один "фонебол" и один тюркский "мангонель". Сарацины, однако, сделали два "требушета" и четырнадцать "альгаррадас". Один из их альгаррадас был лучшим, из когда-либо виденных. Он стрелял в лагерь через пять или шесть рядов палаток, но "требушет", который [59] был доставлен от моря, бросал дальше любого, принадлежавшего им. Наши люди стали стрелять по сарацинам в городе, но они защищали свои машины так, как только могли. Эн Хаспер тогда сказал, что он покажет, как сделать манлет, который сможет подойти к самому краю городского рва, несмотря на все машины на стенах, а также несмотря на арбалеты. В соответствии со сказанным, он построил манлет, двигающийся на колесах. Плетень был тройным и имел в основании хорошее крепкое дерево. Манлет был, как я сказал, на колесах и построен возле "требушетов". Он двигался, подталкиваемый шестами, и был закрыт, наподобие дома с плетеной крышей, с хворостом на ней и землей на хворосте, так что если бы камень из "альгаррадас" сарацин ударил в него, то никакого вреда не причинил бы. И граф Ампуриас сделал другой манлет и расположил его возле рва с малым числом саперов в нем, которые работали под землей для того, чтобы выйти к основанию рва. У меня был другой такого же самого вида, сделанный для моих людей. Таким образом, мы начали рыть наши подкопы. И когда три подкопа было закончено, человек Эн Хаспера пошел над землей, а другие под землей, чему армия была очень рада, поскольку они видели, что работа движется хорошо. Поистине, то была армия, подобной которой никогда не видел ни один человек в мире. Столь хорошо исполняли они то, что Фра Михаил, доминиканец, несколько ранее проповедовал им, что это было на самом деле прекрасно. Этот Фра Михаил 147 находился в армии с самого начала; он был преподавателем богословия и спутником Фра Беренгера де Кастельбисбаля. Когда он исповедовал людей и дал им отпущение, в чем он имел власть от епископов, он предложил им принести дерево или камни для машин. Сами рыцари не отказывались от подобной солдатской работы; они собственными руками делали все и носили камни для "фонеболов" перед собой в седлах, когда их слуги носили камни к "требушетам" на рамках, подвешенных на шнурах к их шеям. Когда приказывали стоять в карауле днем или ночью на лошадях, или легким всадникам охранять минеров, или исполнять любую обязанность, требуемую в армии, и если приказывали отправляться на такую службу пятидесяти, шли сто. И чтобы те, кто слушает эту книгу, смогли узнать, сколь труден был ратный подвиг тех, кто прибыл к Мальорке, я скажу только, что никакой пеший воин, моряк или прочий не рисковал лечь в лагере в течение трех недель, исключая меня самого, рыцарей и владетелей, служивших мне. Иные пешие воины и моряки прибывали рано утром со своих судов и возвращались ночью. Провост Таррагоны был одним из них. Весь день они были со мной, а ночью возвращались на свои суда. Мой лагерь всюду вокруг был укреплен крепкими палисадами и канавами. В них было двое ворот, и никто не мог уехать без моего приказа.

70. И в то время, когда это происходило, 148 сарацин c острова, прозываемый Инфантилья, 149 собрал всех горцев, полных пять тысяч и среди них сто всадников. Он поднялся на холм, занимавший сильную позицию над истоком родника Мальорки. Он разбил там свои палатки - тридцать или [60] тридцать пять, или все сорок, - послал своих сарацин с лопатами отрезать воды родника от города и отвести их поток так, чтобы мы лишились той воды и не могли ее получить. И когда я увидел, что армия не может этого перенести, и посоветовался по этому поводу, я решил, что один или два капитана должны отправиться туда с сотней всадников, сразиться с сарацинами и вернуть воду. Тогда я обратился к Дону Нуньо и поставил его во главе сил. Он подготовился и выступил, имея под своим началом собственных людей и тех, кого я дал ему, полных сто рыцарей. Сарацины пытались защитить холм, но наши люди пошли против них и разбили их. Их вождь, Инфантилья, был настигнут и убит: более пятисот сарацин были убиты, другие бежали к горам. Наши люди захватили их палатки, разрушили вражеский лагерь и принесли голову Инфантильи мне. Я сделал так, чтобы ее вложили в петлю "альмаханеча" и забросили в город. 150 Вода вернулась к лагерю, и той ночью армия радовалась сильному удару, какой мы нанесли врагу.

71. И после того сарацин острова по имени Беанабет 151 послал мне сообщение с другим сарацином, доставившим его письмо, что он был бы рад прибыть ко мне и передать один из двенадцати округов, на которые разделен остров, предоставил бы так много припасов для армии, сколько они сами имели в этой стране; и что он уверен, если я буду с ним добр, он мог бы заставить и другие округа склониться ко мне. Я показал письмо командирам армии, и они все сказали, что для нас было бы хорошо согласиться. Тогда сарацин сказал мне направить нескольких рыцарей к безопасному месту, которое он назвал, в лиге от лагеря, и что сам он придет туда, доверяя мне, и заключит соглашение, чтобы служить нам искренне и без обмана, чтобы я мог увидеть хорошую службу, которую он нам сослужит. В соответствии с этим я послал двадцать рыцарей, которые нашли [61] сарацина в том месте. Он пришел со своим подарком - двадцатью животными, нагруженными ячменем, козлятами, домашней птицей и вином; вино было привезено в баллонах, которые не были ни повреждены, ни разбиты. Этот подарок ангела был разделен между баронами армии. Я называю его ангелом, поскольку, хотя он и сарацин, я не сомневаюсь, что нам послал его Бог; и он встретил нас в столь хорошем месте, что в таких обстоятельствах мы уподобили его ангелу. Он попросил у меня одно из моих знамен, чтобы, если его посыльные прибудут в лагерь, мои люди не смогли бы причинить им вреда, и я с радостью дал ему одно. И затем он послал мне сообщения, чтобы сказать, что два или три других округа острова желали сделать то же, что сделал он сам, и не проходило недели, чтобы этот сарацин не посылал припасов ячменя, муки, домашней птицы, козлят и вина, пополнить запасы армии и помочь ей. Так что через пятнадцать дней все районы Мальорки, принадлежавшие городу, вплоть до территорий, расположенных против границы Менорки, служили мне и выказывали повиновение. Я полностью доверял тому сарацину, поскольку нашел все, сказанное им, правдой. После этого он снова прибыл ко мне и просил у меня христианского управляющего (байля), который держал бы те округа для меня; и по его совету я поставил двух управляющих (байлей) вести дела округов, которые он передал в мою власть. Первым был Эн Беренгер Дюрфорт из Барселоны, а другим - Эн Хачес Санс, оба господина из нашего двора и люди, знающие, чего они стоят.

72. И чтобы те, кто увидит эту книгу, узнали, сколько округов есть в Мальорке, их - пятнадцать. Во-первых - Андрайиг, Санта Понса, Буньола, Солер, Альмеруг и Поленса; все это самые большие горы Мальорки, расположенные в направлении Каталонии. А эти - равнинные округа: Монтуэри, Канаросса, Инча, Петра, Мюро, Фелениг, где расположен замок Сантуэри, Манакор и Арта. 152 В округе города сейчас пятнадцать рынков; во времена сарацин их было двенадцать. [Но возвратимся к рассказу.] Подкопы были готовы в трех различных местах, один над, другие под землей проходили под валом. Враг атаковал эти подкопы, но мы защищали наших людей, некоторые из которых шли в подкопах, а другие над ними, и мы отгоняли врага от вала и раз, и многажды. Минеры с кирками и инструментами добрались до башен, и начали их минировать, вопреки сарацинам, которые не могли воспрепятствовать этому. Таким способом они сначала взяли одну из башен на древесных опорах, и поскольку та башня стояла на опорах, они подожгли их, и башня обрушилась. Когда сарацины увидели, какой причинен вред, они сошли с других башен; но тем же самым способом были обрушены еще сразу три. Перед тем, как была обрушена первая из них, провост Таррагоны сказал: "Мой господин, не позабавиться ли нам?" "Да", сказал я, "каким образом?" "Я собираюсь", сказал он, "разместить трос вон под той башней, 153 и люди в подкопе потянут за него, и опоры будут выбиты из-под разрушенной башни." Как он сказал, так и было сделано; и когда башня упала, три сарацина упали с ней, мои люди вышли из подкопов и привели их в лагерь в качестве пленников.

73. Тогда прибыли два человека из Лериды, прозывавшиеся эн Проэт и Эн Хоан Ришо, с еще тремя в их отряде, и сказали: "Мой господин, если вы нам позволите, мы так заровняем ров, что сможет пройти тяжеловооруженная лошадь." Я сказал: "Вы в этом уверены?" "Да", сказали они, "по желанию Бога мы можем сделать это, если только вы защитите нас должным образом." Это весьма мне понравилось; я поблагодарил их за их предложение и сказал им начать работу немедленно и что я дам им охрану для защиты. И они стали ровнять ров таким способом; сначала они клали на него слой древесины, а затем слой земли. Пока в течение пятнадцати дней продолжалась эта работа по сравниванию рва, сарацины не имели [62] возможности воспрепятствовать ей, так близко к городу находились наши люди. Однажды в воскресенье я оделся хорошо и тщательно и проверял в лагере работы, приготовление пищи, снабжение и работу бросающих машин. Епископ Барселоны был в то время возле меня, так же как Эн Каррос и другие рыцари. Я увидел дым из подкопа, который сарацины сделали под землей к насыпи; и когда я увидел это, меня чрезвычайно рассердило, что вся проделанная работа и все время, потраченное на это, будут потеряны в одно мгновение. Я верил, что в результате тех трудов город будет взят, и возможность стать свидетелем того, что в столь короткое время все должно быть потеряно, сильно сердила меня. Все вокруг меня молчали. Сам я некоторое время размышлял, пока Бог не дал мне мысль снова повернуть воду в ров. В соответствии с этим я приказал сотне мужчин, вооруженных щитами и копьями и в полной экипировке, идти с лопатами, но так, чтобы сарацины не видели их, и повернуть воду с более высокого места туда, где была земляная насыпь, и дать ей незаметно проникнуть туда, чтобы устранить огонь; и так это и было сделано. Мавры не повторяли попытку, но обратили свое внимание на подкопы, которые рылись под землей, и соорудили по одному встречному подкопу против каждого из наших, сумев сделать их так, что они фактически столкнулись в подкопах с нашими людьми и выгнали их. Когда ко мне доставили новости, что сарацины выгнали наших людей из подкопов и что они завладели ими, я послал за блочным арбалетом, и он так выстрелил в двух сарацин, которые были в подкопе впереди, что одним выстрелом убило их обоих, пробив их щиты. Когда те, что находились в подкопе, увидели этот выстрел, они все оставили его; и таким образом подкопы под землей были закончены, в то время как ров заполнялся. 154

74. После этого, когда сарацины увидели, что они не могут удерживать оборону, они направили нам сообщение, чтобы сказать, что желают говорить с нашим посланником, при условии, чтобы ему доверяли и я, и они. Так после совещания с епископами и баронами в лагере, они сказали мне, что, если сарацины желают вести переговоры, я не должен отказываться, и что хорошо, если кто-то пойдет к ним. Тогда я послал туда Дона Нуньо, с десятью его собственными слугами на лошадях, и в качестве переводчика Еврея из Сарагосы, знавшего арабский язык; имя этого последнего было Дон Баиэль. 155 Когда они прибыли туда, сарацины спросили Дона Нуньо, чего он хочет и желает ли он сказать что-нибудь им. Дон Нуньо сказал: "Я прибыл сюда не по собственному желанию; но вы посылали сообщение моему господину, королю, направить к вам посыльного, которому он может доверять, и он выбрал меня. Кроме того, я его родственник, и король, чтобы почтить вас и услышать то, что вы намерены [63] сказать, послал меня сюда." Король Мальорки тогда ответил ему: "Вам лучше вернуться, поскольку мне нечего сказать вам." Поэтому Дон Нуньо возвратился, и я сразу послал за всеми членами моего Личного Совета, за епископами и дворянами, чтобы они могли услышать отчет Дона Нуньо. Однако прежде, чем Дон Нуньо начал то, что он намеревался сказать, он внезапно рассмеялся. Я спросил его: "Почему вы смеетесь, Дон Нуньо?" "У меня есть для этого достаточно причин", отвечал он; " потому что король Мальорки не сказал мне ничего; он только спросил, чего я хотел, и я ответил, что очень удивлен тому, что столь мудрый человек, как он, послал сообщение, прося кого-либо из войска, кому бы мы полностью доверяли, а затем спрашивает меня весьма резко, что я хотел ему сказать. Он послал сообщение, чтобы сказать, что хотел говорить с королем или его делегатом; так было назначено; и поэтому я, Дон Нуньо, ничего не мог сказать ему, пока сначала он не сказал мне, каково было его поручение." После чего члены совета обсудили и единодушно согласились, что придет время, когда король Мальорки будет рад говорить и прийти к соглашению. И на том мы разошлись.

75. Немного времени спустя, Дон Перо Корнейль, бывший в Совете, сказал мне: "Гил Далаго, 156 прозываемый Магометом, дважды известил меня, что желает говорить со мной; если хотите, я выслушаю то, что он хочет сказать, и, может быть, он откроет что-нибудь нам полезное." Я сказал: "Пусть будет так". И Дон Перо ушел по своему делу. На следующий день, рано, он прибыл и рассказал мне все, что Гил Далаго сказал ему; он был первым христианином и рыцарем, а потом стал мусульманином; он полагал, что по этой причине и вследствие своего знания языка, он может договориться с королем Мальорки и с шейхами города и страны и со всеми сарацинами острова, чтобы они возместили мне все, что я и бароны потратили в этой экспедиции, и позволили нам удалиться целыми и невредимыми; и чтобы, кроме того, они дали нам такие гарантии, какие только можно просить. Когда я услышал это, я сказал ему: "Дон Перо Корнейль, я очень удивлен, что вы говорите мне о таком соглашении; поскольку я дал обет Богу, во имя веры, какой Он владеет и дает, что, если кто-нибудь предложит мне выложить золотом пространство между вон той горой и этим лагерем за то, чтобы я оставил этот остров, я не возьму его и не вступлю с ними (сарацинами) в какое бы то ни было соглашение о Мальорке, кроме передачи мне самого города и всего острова; ибо я никогда не вернусь в Каталонию, пока не пройду сначала через Мальорку. Поэтому я приказываю вам, под страхом потери моего расположения, никогда более не говорить со мной о таком предложении, как это."

76. После этого король Мальорки снова послал сообщение, прося, чтобы я послал Дона Нуньо говорить с ним. В соответствие с чем я послал его, и Дон Нуньо пошел. Король Мальорки вышел за ворота Порта Тупи 157 и разбил там палатку с местами для себя и Дона Нуньо. Пока продолжалась беседа, спутники Дона Нуньо сохраняли молчание; они не делали ничего против людей из города, и при этом люди города не делали ничего против людей снаружи. Когда король Мальорки и Дон Нуньо встретились, они вошли в палатку и говорили там в течение некоторого времени; король только с двумя своими шейхами и Дон Нуньо с муллой, который пошел в качестве переводчика. Слуги Дона Нуньо на лошадях остались снаружи с несколькими сарацинами. Тогда Дон Нуньо спросил короля Мальорки, зачем он послал за ним. И король сказал: "Причина в том, что я не помню, чтобы когда-либо причинял зло вашему королю; поэтому я удивляюсь, отчего он так гневается на меня, что хочет забрать у меня это королевство, которое Бог дал мне; поэтому я просил бы его, а также и вас, посоветовать ему не пытаться и не забирать у меня мою землю. Если он или вы, те, кто прибыл с ним сюда, претерпели в результате какие-либо издержки, я возмещу ему и вам, я и люди этой страны; и возвращаетесь, он и вы, те, кто прибыл с ним [64] сюда, миром и по доброй воле; поскольку я не желаю вам ничего, кроме добра и любви. Итак, пусть король возвращается и назовет сумму, которую я и люди этой земли должны будем заплатить, и сделайте это в течение пяти дней. Милостью Бога, У меня здесь есть запасы оружия, мяса и продовольствия всякого вида, и всего, что необходимо для защиты города; и чтобы вы скорее поверили тому, что я вам говорю, пусть ваш господин король пошлет двух или трех испытанных людей, и пусть эти трое прибудут под мои гарантии, что они войдут и выйдут целыми и невредимыми, и я покажу им склады продуктов и оружия, которые есть у меня в этом месте; и если это окажется не так, как я сказал, пусть не будет никакого соглашения вообще, и пусть мое предложение будет отвергнуто. Знайте также, что меня не беспокоят башни, которые вы обрушили; я не боюсь, что вы войдете в город с той стороны."

77. И когда Дон Нуньо услышал речь короля, он ответил и сказал: "Относительно того, что вы говорите, будто не причиняли никакого вреда нашему королю, то, конечно, вы причинили ему вред, когда захватили корабль, принадлежащий его царству, с большим грузом товаров, которые торговцы везли на нем. Король, мой повелитель, посылал вам об этом свое сообщение 158 и полюбовно просил вас через человека его двора, называемого Эн Хакес, и вы ответили ему весьма жестоко и резко, спросив: 'Кто тот король, который просит корабль?' Посол отвечал: 'что он сын короля, который выиграл генеральное сражение у Убеды.' 159 И после того вы оскорбили посла и очень разгневались на него, и сказали ему, что, если бы он не был послом, он бы пожалел, что сказал это. После чего посол ответил вам, что прибыл, полагаясь на вашу веру, и что вы могли сделать с ним, что вам захочется. Вы должны знать (сказал он) имя его господина; все люди в мире знают его и знают насколько могуществен он среди христиан и сколь знаменит; поэтому вы не должны говорить о нем с презрением, что не знаете его имя. Я говорю это вам, [65] поскольку вы ответили ему злом. По поводу остального я отвечаю вам, что наш господин король молод, не старше двадцати лет. Это первое большое свершение, начатое им, и вы должны знать, что его отвага и его воля таковы, что ничто в мире не заставит его уйти до того момента, пока он не получит королевство и землю Мальорки; и мы знаем наверняка, что если бы мы стали советовать ему принять ваши предложения, он никогда бы не принял их. Сейчас вы можете говорить о чем-либо ином, поскольку о том, что вы предлагаете, говорить не стоит; потому что ни он никогда не станет этого делать, ни мы не будем ему этого советовать."

78. Вслед за этим король Мальорки сказал: "Так как вы не принимаете предложения, сделанного мной, я поступлю так; я дам пять бесантов 160 за голову каждого мужчины, женщины и ребенка и оставлю город при условии, что вы дадите нам суда и транспорты, на которых мы сможем переплыть в Барбарию, и позволю тем, кто решит, остаться здесь." Когда Дон Нуньо услышал то, что сказал король, он возвратился ко мне в большом ликовании. Никто не знал новости, кроме него и муллы, бывшего переводчиком. Он сказал мне на ухо, что скоро сообщит мне хорошие новости. "Позвольте мне тогда (сказал я) послать за епископами и баронами, чтобы они могли присутствовать, когда вы объявите хорошие новости; поскольку рано или поздно они должны быть обнародованы, будет лучше, чтобы сначала вы рассказали их им, чем всем прочим." Дон Нуньо решил, что это правильно; я послал за членами совета, и пока они подходили, он рассказал нам все, что произошло.

Когда члены совета прибыли, Дон Нуньо рассказал, как он говорил с королем Мальорки и что он ответил. Он подвел итог, сказав, что король сдаст город и, кроме того, даст за каждого человека внутри, мужчину, женщину или ребенка, пять бесантов, и доставит их в течение пяти дней, и что мы должны переправить его в Барбарию, его и его семейство и весь его двор, мужчин и женщин; суда должны высадить их на берег, и они будут этим довольны. Граф Ампуриас, который, как сказано выше, был с армией, не пришел на совет: он был в подкопе и объявил, что не покинет его, пока город не будет взят, и что поэтому он не может присутствовать. Из родни Эн П. де Мункады там оставались Эн Р. Аламан и Эн Гарду де Сервейло, сын Эн Г. де Сервейло и племянник Эн Р. Аламана, и Эн Г. де Клармун; все они имели место в совете. Епископ Барселоны также был одним из них, как и епископ Жероны, провост Таррагоны и аббат Сант Фелиу. Все попросили епископа Барселоны высказать свое мнение. Епископ ответил и сказал, что они понесли большие потери на острове, так много благородных и хороших мужчин было убито там, служа Богу, смерть которых должна быть отомщена. Та месть (сказал он), была бы хороша и справедлива, но он (епископ) отказывается высказывать свое мнение; дворяне и рыцари знают больше о военных делах, чем он; у них есть опыт использования оружия, и они должны говорить первыми. Тогда они сказали говорить Дону Нуньо, и он сказал так: "Бароны, мы все прибыли сюда, чтобы служить Богу и нашему повелителю, королю, присутствующему здесь; он прибыл сюда, и мы с ним, чтобы взять Мальорку. Мне кажется, что, если наш господин, король, заключит договор, который предлагает король этого острова, наш повелитель исполнит то, для чего он прибыл сюда. Большего я не скажу; я принес новости; теперь вы выскажите свое мнение по их поводу." Вслед за этим заговорил Эн Рамон Аламан и сказал: "Вы, мой господин, прибыли сюда, и мы с вами, чтобы служить Богу, и вы потеряли здесь убитыми на вашей службе таких вассалов, лучше которых не имел ни один король. Бог дал вам возможность отомстить за них, и, сделав так, вы приобретете всю страну. Но король Мальорки обладает таким опытом и таким знанием этой страны, что, если позволить ему уйти в Барбарию, никто [66] не сможет сказать, как он поступит. С тем, что он может рассказать там, и с опытом, каким он несомненно обладает, он сможет привести в эту землю так много сарацин, что, хотя вы и получили ее с Божьей и нашей помощью, вы не сумеете сохранить власть над островом, хотя и сумели захватить его. Поэтому, пока у вас есть такая возможность, мстите за них сами и сохраните землю для себя, и тогда вам не нужно будет бояться Барбарии." И Эн Геро де Сервейло и Эн Г. де Клармун сказали в один голос: "Мой господин, мы просим вас, ради Бога, вспомнить Эн Г. де Мункаду, который любил и служил вам столь хорошо, и Эн Ремона, и других баронов и рыцарей, которые вместе с ними погибли на том поле."

79. И когда я услышал их советы, я сказал: "По поводу смерти дворян (richs homens), павших в сражении, мне ничего сказать. Что Бог Всемогущий предписывает, должно быть исполнено; но об остальном я могу сказать, что это была моя идея прибыть в эту землю, чтобы послужить Богу и завоевать ее. Наш Господь удовлетворил мое желание, ибо план, данный мне, был осуществлен в точности, а именно тем, что я прибыл сюда, чтобы получить землю и, сверх того, великое богатство. Мне кажется, это следует признать. Хотя я получил землю и богатство, те, кто мертв, получили лучшую награду, чем я сам; они получили славу Бога. Я предлагаю вам рассмотреть этот совет; сообщите мне, каково ваше мнение." Все бароны и епископы тогда сказали в один голос, что было бы намного лучше взять город силой, чем принять такое предложение. Так что я известил короля Мальорки, что его условия отклонены; он может делать то, что может он, мы будем делать то, что можем мы. Когда переговоры были закончены, и сарацины узнали принятое решение, они удалились в испуге, и когда король Мальорки увидел их в таком состоянии, он собрал общий совет и сказал им на своем арабском наречии:

"Бароны, вы хорошо знаете, что Мирамамолины 161 владели этой землей более ста лет; его желанием я стал вашим повелителем и держал, несмотря на христиан, которые никогда не смели нападать на нас до настоящего времени. Здесь наши жены, наши дети и наша родня, и теперь они требуют от нас отдать эту землю, чтобы мы стали их рабами; а что еще хуже, чем рабство, они станут искать наших женщин и наших дочерей и смотреть, чтобы они ничего не уносили. И когда все мы окажемся в их власти, они совершат насилие над нашими женщинами и дочерьми и станут обходиться с ними в свое удовольствии. Я, находящийся здесь среди вас, скорее охотно потеряю свою голову, чем стану терпеть такую жестокость против нашего закона; я желаю узнать у вас, что вы считаете уместным в таких обстоятельствах, и хочу, чтобы вы сообщили мне ваше мнение." Все люди вскричали в один голос, что они умрут, но не перенесут столь великого позора. И король сказал: "Тогда, поскольку я вижу вас столь разумными, давайте подумаем о доброй защите, так, чтобы один человек оказался столь же хорош, как два." Вслед за этим они разошлись и возвратились к стенам, и после того один сарацин стал лучше, чем два, что были прежде.

80. И через несколько дней я сказал Дону Нуньо: "Дон Нуньо, как мне кажется, не жалеют ли наши бароны, что они посоветовали мне то, что советовали на днях; теперь, возможно, они приняли бы капитуляцию, несмотря на то, что прежде они от нее отказывались." И я сказал тем, кто сидел со мной в совете по принятию капитуляции: "Не думаете ли вы, что было бы лучше принять предлагаемые условия, теперь, когда сарацины защищаются столь отчаянно?" Все молчали, стыдясь того, что они сказали, а к вечерне ко мне прибыли двое из тех, кто придерживался того мнения, епископ Барселоны и Эн Рамон Аламан, и они сказали мне: "Почему вы на днях не приняли эту капитуляцию?" Я сказал им: "Было бы лучше, [67] если бы вы согласились на нее тогда, а не приходили теперь ко мне, говоря, что я должен был принять ее? Теперь я говорю вам, что не приличествует мне уступать в этом деле, поскольку это было бы признаком слабости. Если бы мавры снова предложили те условия, которые они предлагали недавно, вы нашли бы их приемлемыми?" Они ответили: "Не только мы полагаем это справедливым, но и те, кто прежде выступал против, согласятся на это. Если сарацины снова пошлют предложение, и вы найдете его приемлемым, мы согласимся и поступим по вашему желанию." 162 На том мы расстались; но наш Господь, который поддерживает тех, кто следует Его путями, не захотел, чтобы враг снова повел с нами переговоры, и расположил все наилучшим образом. И вышло так, что подобно тому как сарацины были усилены словом короля Мальорки, так по желанию Бога и сами христиане были равным образом усилены и ободрены, ибо сарацины слабели все более. Хотя подкопы и траншеи были закончены, все они были брошены, за исключением одной, в который мы разместили столь великую силу, что она была закончена, несмотря на противника.

81. За четыре дня до общего штурма города бароны и епископы согласились прийти ко мне на общий совет, чтобы на том совете поклясться на Святых Евангелиях и на Кресте, что, войдя в Мальорку, ни дворянин, ни всадник и ни пехотинец не повернут назад и не остановятся, если только не получат смертельного ранения. Если человек получит смертельный удар, и ни его родича, ни солдата армии возле него нет, он должен расположиться отдельно или в месте, находящемся рядом; в то время, как все остальные должны идти вперед, чтобы войти в город силой, не обращая назад ни голову, ни тело; и что тот, кто поступит иначе, будет заклеймен как предатель, подобно тем, кто убил своего повелителя. Сам я пожелал принести ту же клятву, что собирались дать и на самом деле давали эти люди; но бароны запретили мне клясться таким образом. Однако я сказал им, что буду действовать так, будто я принес эту клятву. Когда присяга была принесена, епископы и бароны отошли со мной, и один из моей дружины - я не помню, кто это был - сказал: "Господа, если мы не сделаем одной вещи, мы не сделаем ничего; ибо, если сарацины страны решат нарушить соглашение, которое они заключили с нашим повелителем королем, и случится так, что в город из этой страны войдут тысяча, две, три, четыре или пять тысяч из них, будет не легко взять Мальорку; поскольку они внутри имеют в достатке продовольствия, и если их число увеличится, они легко защитят город от нас; поэтому я советовал бы вам внимательнее следить за тем, чтобы никто не входил в город снаружи." И все в один голос сказали, что рыцарь дал хороший совет, и что так и следует поступить.

82. На следующий день лейтенанты (байли), которых я направил в округ Мальорки, Эн Хакес и Эн Беренгер Дюрфорт, вернулись, ибо они не осмеливались дольше оставаться там из страха перед сарацинами. Когда люди увидели, что они прибыли, они сказали друг другу: "План, о котором мы сейчас договорились, несомненно лучше чем тот, что был прежде." Тогда я установил три поста; первый для механизмов и направлений атаки; другой напротив ворот Барболек 163 вблизи замка, порученный ордену Храма; третий против ворот Портупи. Каждая охрана или пост должна была состоять из сотни всадников, облаченных в броню. Это было в день между Рождеством и Новым Годом, и погода была столь холодна, что, когда люди вышли из лагеря и удалились на лигу или две, из-за холода они немедленно возвратились к своим палаткам и баракам и принуждены были выслать разведчиков для наблюдения за подступами к лагерю. И в одну из ночей случилось так, что я отправил людей, чтобы выяснить, на своих ли постах стражи, которых я поставил; мне сообщили, что их не было. В результате чего я вышел из себя, отругал их за их гибельный проступок и расставил новых стражей, выбранных из спутников баронов и из моего собственного двора. Так продолжалось в течение пяти последующих [68] дней, в которые я не спал ни днем, ни ночью; когда в подкопах и на подступах, ведущих к городу, в чем-либо возникала потребность, они посылали за этим ко мне, а также за советом по поводу того, что должно быть сделано, ибо никто не делал ничего, даже самого пустяка, не посоветовавшись с мной. 164 Кроме того, от торговцев в лагере, с условием возместить их, когда город будет взят, я получил шестьдесят тысяч "ливров", чтобы на них поставить вещи, необходимые для армии и для меня; поскольку я полагал, что захват города уже близок. Поэтому я бодрствовал в течение трех дней и трех ночей; ибо, когда я думал, что мог бы поспать, прибывали сообщения от тех, кто нуждался в указаниях, и даже когда я хотел спать, я не мог, но продолжал бодрствовать и, когда кто-либо приближался к палатке, я слышал его приближение.

83. Наступила ночь перед последним днем года, и всему лагерю было приказано на рассвете прослушать мессу, принять Причастие и вооружиться для сражения. И в первый час той ночи Лоп Хеменис да Лусия пришел к моей постели, вызвал меня и сказал: "Мой господин, я прибыл из подкопов; я приказал двум из моих владетелей войти в город, и они вошли в него; они увидели множество мертвецов, лежащих на улицах, и обнаружили, что на страже между пятой и шестой башнями нет ни одного сарацина. Я предлагаю вам приказать лагерю вооружиться, поскольку, по моему мнению, город легко взять; нет никого, чтобы защитить его; тысяча и больше наших людей могут вступить прежде, чем какой-либо сарацин узнает об этом". Я сказал: "Ах, мой старый друг, 165 как можете вы давать мне такой совет, как войти в город ночью, к тому же темной ночью! Даже при свете дня вооруженные люди часто не стыдятся поступать дурно; неужели вы хотите отправить их туда ночью, когда люди не смогут узнать друг друга? Ибо, если солдаты войдут в город и будут из него изгнаны, после того мы никогда не возьмем Мальорку". Дон Лоп увидел, что я говорю истину, и признал это.

84. На рассвете людям был отдан приказ прослушать мессу и принять Причастие. Сам совершив то же самое, я велел всем вооружиться и каждому взять оружие, каковое он должен был иметь с собой. И все мы вышли к городу, в пространство между нами и врагом. К тому времени рассвело; я пошел к пехоте, расположившейся перед рыцарями, и сказали им: " Хо, мои мужи, сражайтесь во имя нашей Божьей Матери!" Но даже тогда никто не пошевелился, также как и рыцари, которые слышали все, как и пехота. Когда я увидел, что люди не двигаются, большое беспокойство охватило меня, ибо они не повиновались моему приказу. Я обратился к Божьей Матери и сказал: "Ло, Мать нашего Господа Бога, я прибыл сюда, чтобы прославить здесь Жертву твоего Сына; попроси его, чтобы мы не покрыли себя позором, я и те, кто служит мне во имя твое и твоего дорогого Сына". Вновь я обратился к ним, сказав: "Мои мужи, поднимайтесь во имя Бога; почему вы медлите?" Я произнес это трижды, и после того мои люди медленно двинулись вперед. Когда все пришли в движение, рыцари и тяжеловооруженные всадники приблизились к бреши в стене, а затем вся армия в один голос стала восклицать: "Святая Мария! Святая Мария!" Эти слова не прекращали звучать, и однажды произнесенные, они продолжали повторяться; они произносили слова все громче, и поднялся крик, и они взывали к ней раз тридцать и более. Когда в брешь вступили всадники, крик прекратился, и ко времени, когда проход был расчищен для всадников, в городе было уже пять сотен пехоты. 166 Король и все силы сарацин столь яростно атаковали пехоту, которая вошла в город, что, когда внутрь прорвались тяжеловооруженные всадники, все были убиты. И как рассказывали нам потом сарацины, они увидели, что первым врывается рыцарь верхом и в белых доспехах. Я верю в то, что, должно быть, это был Святой Георгий, [69] поскольку я знаю из истории, что его часто видели во многих других сражениях христиан и сарацин. Из рыцарей, кто первый вступил внутрь, был Хоан Мартинес Деслаба, из моего двора; после него Эн Беренгер де Гурп; а после него рыцарь, бывший с Сиром Гильомом, прозвище которого было Сойро, 167 данное ему в шутку. После этих трех, вошел Дон Ферран Перис де Пина, но кто вошел после него, я не помню. Каждый вошел, когда и где мог, и, кроме них, в войске было сто или больше мужей, кто способен был войти среди первых, и, несомненно, сделал бы это.

85. Тем временем приблизился король Мальорки, ехавший на белом коне. Его имя было Шейх Абохейе; 168 и он взывал к своим людям "Roddo", Roddo означает "стойте". 169 [В бреши] находилось двадцать или тридцать христианских пеших воинов со щитами, и между ними несколько тяжеловооруженных всадников. По другую сторону были сарацины с их круглыми щитами и мечами, выставленными в линию, но ни один не смел приблизиться. Когда внутри оказались рыцари на их бронированных лошадях, они сразу атаковали сарацин; но этих последних было столь великое множество, что их копья остановили лошадей, и они приходили в ярость, поскольку не могли пройти сквозь густые ряды врага. Так что им пришлось вернуться. И немного отступив, большая часть всадников сумела войти в брешь, сорок или пятьдесят из них; однако всадники и пешие воины с их щитами настолько смешались и были так близко к сарацинам, что могли поразить друг друга своими мечами, и никто не смел извлечь свое оружие из опасения, что его руку ранит меч с другой стороны. Однако, потом появилось от сорока до пятидесяти рыцарей на своих лошадях, целиком одетых в броню, и они двинулись против сарацин и закричали в один голос: "Помоги нам, Святая Мария, Мать нашего Господа!" И я закричал: "Позор, рыцари!" 170 И тогда они атаковали сарацин и оттеснили их назад.

86. Когда сарацины увидели, что город побежден, полные тридцать тысяч их, мужчин и женщин, вышли через двое ворот, ворота Бербелет 171 и ворота Портупи, и направились к холмам. И столь велико было количество добра и добычи, найденное в городе рыцарями и пешими воинами, что они не обратили внимание на тех, кто ушел. Последним сарацином, оставившим брешь, был сам король Мальорки. Что касается других сарацин, когда они увидели, что рыцари на их бронированных лошадях внутри бреши, они укрылись в зданиях города, каждый, как только мог: они укрылись не настолько хорошо, чтобы двадцать тысяч из них не были убиты при взятии города. Когда мы добрались к воротам Альмудаина, 172 мы нашли три сотни мертвыми, перед которыми другие закрыли ворота при их попытке войти; наши христиане подошли и убили их всех. Когда наши люди оказались там, было оказано некоторое сопротивление, но сарацин, знавший наш романский язык, сказал, что они сдадут Альмудаину, если мы предоставим людей, чтобы защитить их от смерти. [70]

87. И в то время, пока мы вели эти переговоры, ко мне пришли два человека из Тортосы и сказали, что они хотели бы сказать мне кое-что очень важное и к большой для нас всех выгоде. Я отошел в сторону и выслушал их, и они сказали, что доставят в мои руки короля Мальорки. И я сказал им: "Что вы просите за эту услугу?" Они сказали, что хотели бы две тысячи "ливров". Я сказал им: "Вы просите слишком много; поскольку король в городе, в конце концов мы получим его; но за гарантию того, что ему не будет причинен вред, я охотно дал бы тысячу 'ливров'." Они сказали, что довольны и этому. Я оставил распоряжаться вместо себя одного из дворян и отдал приказ, чтобы никто не атаковал Альмудаину до моего возвращения. Потом я послал за Доном Нуньо и сказал ему, что нашел короля Мальорки, и чтобы он прибыл ко мне немедленно. Его ответ был таков, что он восхищен и что прибудет немедленно. Дон Нуньо прибыл, и те люди повели нас к дому, где находился король. Дон Нуньо и я спешились, одетые в доспехи, как были, и вошли. Там находился король, стоявший с тремя "эхортинами" (или людьми своей охраны) с его стороны, 173 вооруженными копьями. Когда мы оказались возле него, он встал в своем белом бурнусе; кроме того на нем под плащом была стеганная куртка, а под ней халат (guardacors) белого дамита. 174 И я велел одному из двух людей из Тортосы сказать ему на его арабском языке, что я приставлю к нему для защиты двух рыцарей из моей дружины, и чтобы он не страшился, ибо он не умрет, пока он в моей власти. 175 После того я оставил там некоторых из моих людей, чтобы защитить его, и возвратился к воротам Альмудаины, и сказал им выдать мне заложников и выйти к старой стене для переговоров с нами. Тогда они прислали сына короля Мальорки, юноши приблизительно тринадцати лет, 176 и сказали, что он является залогом, который они дают нам; они откроют ворота, но мы должны внимательно следить за теми, кто находится там в охране. Чтобы защищать дом короля и сокровища, а также для охраны Альмудаины и тех, кто был внутри, я назначил двух [71] доминиканских монахов в сопровождении десяти рыцарей, всех хороших и благоразумных мужчин, ибо я утомился и хотел отправиться спать. Солнце уже село.

88. Следующим утром я изучил положение вещей, чтобы привести дела в порядок. Ло! наш Господь предоставил нам столько, что всякий человек в армии приобрел так много добычи, что ни у кого не было необходимости ссориться со своим соседом; каждый думал, что он обеспечен более, чем его товарищ. Дон Ладро, дворянин из моей дружины, тогда пригласил меня, сказав, что один из его людей рассказал ему о хорошем доме со всякими удобствами; он приготовил немного хорошей говядины, и я мог бы разместиться там, если предпочту его. Я сказал ему, что весьма ему благодарен, и что направлюсь туда. Когда наступил день, все люди моего двора ушли, и никто не возвращался в течение восьми дней; каждый расположился в городе в том месте, которое выбрал, и был столь этим доволен, что не хотел возвращаться.

89. После взятия города, епископы и бароны встретились и сказали, что хотят поговорить со мной. Они предложили, чтобы была устроена продажа с торгов всех захваченных мавров, добра и всего прочего. Я сказал, что против этого, потому что торги продлятся долгое время, и что, пока от сарацин исходит опасность, было бы лучше завоевать страну холмов, а затем спокойно делить добычу. Они спросили меня, как я намереваюсь делить добычу? "По группам или отрядам", 177 (сказал я); "сарацины и вся их собственность будут разделены так, чтобы армия была довольна." Это вполне могло быть сделано за восемь дней; после чего мы могли двинуться против внешних сарацин и победить их, и захватить их добро, пока им на выручку не прибыли галеры; это было бы наилучшим из того, что можно было сделать. Но Эн Нуньо, Эн Беренгер де Санта Эухения, епископ Барселоны и ризничий [Таррагоны] более всего желали продажи с торгов; они вместе действовали так, что заставили всех прочих принять их мнение, ибо они были хитрее, чем остальная часть армии, которая не видела их замыслов. Я сказал им: "Посмотрите; торги, о которых вы говорите, будут не торгами, но мошенничеством, 178 а кроме того, грубой ошибкой; я опасаюсь, что это задержит нас настолько, что сарацины укрепятся, и после этого мы не сможем победить их так легко, как могли бы теперь; если мы дадим им время оправиться, Бог знает, что может случиться." Но бароны упорствовали и настаивали на своем плане, говоря, что так будет лучше. Я уступил и сказал: "Как пожелает Бог! но вы в этом раскаетесь."

90. Торги были открыты; они начались на Масленицу и продолжались до Пасхи. И в то время, пока продолжались торги, рыцари и простые люди ожидали, что каждый получит свою долю; каждый человек приобрел что-нибудь, но не хотел платить за это. Тогда рыцари присоединились к простым людям, и всюду в городе говорили: "Это неправильно, это неправильно!" Тогда они пришли в движение и кричали в один голос: "Давайте разграбим дом Хиля Далаго". Они пошли и разграбили его. Когда я прибыл на место, вред был уже причинен; я ничем не мог помочь. Я сказал им: "Кто приказал вам грабить чей бы то ни было дом, там, где нахожусь я, прежде не выдвинув против него жалобы?" Они отвечали: "Мой господин, каждый из нас заслуживает свою долю награды; другие ее получили, мы - нет; мы здесь умираем от голода, и наши люди желали бы возвратиться домой; такова причина нашего поступка." Я сказал им: "Добрые люди, вы поступили неправильно и будете жалеть об этом; не повторяйте этого, поскольку мы этого не позволяем. Будет намного хуже, если я призову вас к суду за ваш проступок; вы переносите бедствие, и я оплакиваю зло, которое обрушилось на вас."

91. Два дня спустя они опять взбунтовались и подняли крик: "К провосту Таррагоны, и давайте разграбим его дом!" Люди пошли туда и разорили тот дом, как они разорили [72] дом Хиля Далаго, и забрали все добро, что там у него было, ничего не оставив, кроме двух лошадей, на которых он ездил и которым случилось быть на наших квартирах. Тогда дворяне и епископы явились к нам; и я сказал им: "Бароны, это нельзя терпеть; я мог бы оставаться наблюдателем, пока ни один из вас не останется в живых или пока не будет разграблено все, что вы имеете. Но я дам вам совет; будем в готовности, и когда в следующий раз они возьмутся за свой грабеж, вооружимся сами и вооружим наших коней и нападем на преступников на площади, где нет каких бы то ни было баррикад или сетей, и повесим двадцать из них, кого мы посчитаем такого рода разорителями. Если мы не преуспеем в этом захвате, возьмем первых, кого найдем на улицах, и повесим их в качестве предупреждения для прочих. Если мы этого не сделаем, у нас у всех будут большие неприятности. Давайте перевезем нашу долю добычи из Альмудаины в Башню, там же разместим наших сторонников и укрепимся." Потом я обратился к людям города, и сказал им: "Добрые люди, вы занимаетесь тем, что уже было сделано, то есть разоряете дома, и в особенности тех, кто не сделал вам никакого вреда, ни большого, ни малого; я бы хотел, чтобы вы знали, что впредь этого не потерплю; сначала я повешу на улицах стольких из вас, что город будет вонять от них. Я, а также бароны, кто находится здесь, хотим, чтобы вы получили вашу долю, как добром, так и землей." Когда они услышали такие добрые слова, что я произнес, к ним вернулся разум, и они прекратили разбой, который начали; но то, что я сделал, не придало храбрости епископам и провосту, так что они не смели оставлять Альмудаину весь тот день, пока люди не были умиротворены; и я сказал им, что я произведу расчет и дам им их долю. Ночью, когда люди утихли, они ушли каждый в свой дом.

92. Когда миновала Пасха, Дон Нуньо снарядил судно и две галеры для плавания к побережью Барбарии. И в то время, когда он снаряжал корабль, Эн Г. де Клармон заболел и через восемь дней с начала своей болезни умер. На его похоронах заболел Эн Р. Аламан и Дон Гарсия Перес де Мейтатс, который был из Арагона, человек хорошей родословной и один из моего двора, и через восемь дней оба были мертвы. И когда эти двое умерли, Эн Гаро де Сервейло, сын Эн Г. де Сервейло, старший брат Эн Р. Аламана, тоже заболел и, спустя восемь дней после того, умер. И граф де Ампуриас, когда увидел смерть тех троих, сказал, что все, принадлежащие к дому Мункада, должны умереть, и он проболел только восемь дней, а по завершении того времени умер подобным же образом. Все четверо были баронами и великими людьми в Каталонии, и они умерли в течение месяца. Смерть таких великих людей войска очень меня огорчила. Дон Перо Корнейль сказал, что он отправляется в Арагон, и что, если я дам ему сто тысяч солей, он доставит ко мне сто пятьдесят рыцарей, то есть сотню за полученные деньги, а пятьдесят за "гонор" или фьеф, который он держал от меня. Я предоставил ему деньги и, кроме того, свободный проход в Арагон.

93. С Доном Нуньо, который остался со мной, и с епископом Барселоны было согласовано, что, поскольку те рыцари, Эн Гильен и Эн Ремон де Мункада, и дворяне, уже названные, были мертвы, мне следует послать письма Дону Ато де Фосесу и Дону Родриго де Лисане в Арагон, призывающие их послужить за гоноры и фьефы, которые они держали от меня. Соответственно я известил их, и они написали письма, где говорили, что придут по доброй волей. Пока они готовились прибыть, я решил совершить экспедицию; сарацины находились в горах Сольер, Альмеруг и Байалбаар, которые они целиком удерживали; кроме того, они сохранили в тылу у христиан Польенсу. Я оставил Мальорку и пошел долиной, именуемой Буньола, с теми рыцарями и пешими воинами, кого смог собрать, - поскольку большая часть их уже ушла, одни в Каталонию, другие в Арагон. Поэтому я отправился в экспедицию с теми, кто был, обходя замок, называемый Аларо, вблизи горной цепи, наиболее сильный на всей правой стороне острова.

Когда я поднялся на гору, командир авангарда известил, что пехота не хочет занимать квартиры, где он им указал, но решительно направляется к [73] Инче. 179 Тогда я оставил арьергард под командой Эн Гильена де Мункады, сына Эн Р. де Мункады, намереваясь настигнуть и остановить их. Когда я поднялся на гору, внизу я увидел людей, двигавшихся к ферме, называемой Инча, но не осмелился покинуть отряд, поскольку мавры захватили у нас двух или трех обозных животных (asembles). Я со всей скоростью вернулся к арьергарду, сопровождаемый тремя рыцарями, которые были тогда со мной, но когда я прибыл туда, арьергард уже атаковал, оттеснил мавров по склону и вернул животных.

94. Когда я прибыл на место, я обнаружил людей уже на марше, и что шестьсот сарацин, или больше, наблюдали с холма, ища возможности нанести им урон. И в самом деле, они уже атаковали в тот момент, когда увидели, что авангард удалился от арьергарда. Мы все с главными силами пришли в то место, где намеревались расположиться на квартиры, и там совещались относительно того, что нам следует сделать. Эн Г. де Мункада, сын Эн Ремона, Дон Нуньо и Дон П. Корнейль, который возвратился, более прочих рыцарей сведущий в военном деле, сказали мне, что не разумно вставать на квартиры настолько близко к врагу, ибо их было полных три тысячи, а мулы, большая часть конвоя и пехота все ушли, так что было неблагоразумно оставаться там, где мы были. Поэтому я решил той же ночью идти в Инчу. Я разместил впереди тех мулов и обозных животных, что остались, и когда они двигались вниз к подножию холма, я спускался следом медленно и осторожно. В то время во всем арьергарде не было и сорока рыцарей. Когда сарацины увидели, что я так хорошо расположил своих людей, они не осмеливались выступить против меня, и мы пошли на квартиры в Инче, которая является самой обширной фермой и деревней на острове, и возвратились отсюда в Мальорку.

95. По нашему возвращению в город Мастер госпитальеров Эн Хью де Фюилалкье (Fuylalquier) прибыл ко мне, сопровождаемый пятнадцатью своими братьями; он не был при взятии Мальорки, но когда он услышал об этом, он прибыл с пятнадцатью рыцарями своего ордена. Я сделал этого Эн Хью де Фюилалкье Мастером госпитальеров в моих доминионах, после просьбы Гроссмейстера отпустить его за море. Он был человеком, которого я весьма любил, и он любил меня. Когда он прибыл, он сказал, что желал поговорить со мной, но только в присутствии своих братьев, и он очень искренне просил меня, во имя моей любви к нему и его веры в меня, согласиться самому и уговорить епископов и дворян, что Госпиталь должен иметь на острове свою долю, убеждая, что Орден был бы навсегда обесчещен тем, что в столь добром подвиге, как взятие Мальорки, не принял никакого участия; "поскольку (сказал он), вы тот, кто является нашим повелителем, и вы - король, которому Бог даровал взять этот остров; если Госпиталь не получит из этого никакой части, люди потом скажут, что Госпиталь и Мастер не приняли никакого участия в столь великом военном подвиге на Мальорке, совершенном милостью Божией королем Арагона, и мы должны будем умереть и будем обесчещены навсегда." Мой ответ был таков, что он очень скоро узнает, насколько я всегда любил и почитал и его, и его Орден, и что я сделаю то, о чем он просит, охотно и с удовольствием, поскольку это вполне соответствует моим желаниям. Но то была труднейшая задача, что я когда-либо должен был сделать, поскольку земли и добро были уже разделены; многие из тех, кто получил свою долю, ушли, иначе это было бы легко сделать, "но при всем том", сказал я, "я постараюсь помочь вам, чтобы вы ушли от меня удовлетворенным."

96. Я собрал вместе епископа Барселоны, Дона Нуньо, Эн Гильена де Мункаду и всех тех членов совета, кто остался на острове, и весьма настойчиво просил их дать Мастеру долю из того, что мы добыли в этом месте. Я обнаружил, что они очень тверды в этом пункте; они сказали мне: "как такое возможно? когда все уже разделено. Забирать, что уже разделено - такого делать нельзя, тем более, что бароны, которые получили свои доли, ушли и здесь их нет." Я сказал: "Бароны, я знаю способ дать Мастеру и его Ордену то, что они [74] хотят". "Что за способ?" сказали они. "У меня у самого в собственности половина земли; я дам им из своей доли хорошую и достойную ферму. Здесь присутствует Ремон де Ампуриас, который хорошо знает, какова доля каждого из вас; я не стану забирать у вас или других полученные участки, но каждый человек может соразмерно отдать некоторую малую часть его доли, и с этого, а также с фермой, которую я готов отдать Мастеру, у него будет подходящая доля. Если это вас устроит, давайте заключим этот договор, поскольку было бы лучше не оскорбить такого человека и такой Орден, как этот, но удовлетворять их желание. Что касается меня, не имеет значения, что я отдам." Такие мои слова возымели желаемый эффект, ибо члены совета сказали: "Поскольку вы так желаете, пусть так и будет; мы сделаем, как вы хотите."

97. После того я послал за Мастером Госпиталя и, так как бароны сказали, чтобы я говорил за всех, я сказал ему: "Мастер, вы прибыли сюда, чтобы служить, во-первых Богу, а потом мне, в завоевании, осуществляемом нами. Знайте теперь, что я и дворяне желаем сделать то, о чем вы меня просили; однако, для нас это представляет некоторую трудность, поскольку мы совершили уже раздел, и большая часть тех, кто получил долю, ушла домой; но несмотря на это, мы дадим вам вашу долю, равную доле тридцати рыцарей, и внесем ее в книги вместе с другими, и, кроме того, дадим вам свою собственную хорошую и достойную ферму. Другие, однако, не могут дать вам фермы, но вместо этого дадут вам соразмерными долями земли, каждый из них предоставит из добычи долю, равную доле тридцати рыцарей. Поступая таким образом, я выказываю вам такую же честь и даю столь же хорошую часть, какую имели и рыцари Храма, которые были здесь со мной." После чего Мастер со своими рыцарями встал и пожелал поцеловать мою руку; я не позволил ему этого сделать, только прочим братьям. После этого они сказали: "Мой повелитель, поскольку вы выказали Мастеру, Госпиталю и нам самим столь великую благосклонность, мы просим вас дать нам также часть полученного добра и зданий, чтобы жить?" Тогда я со смехом обратился к баронам и сказал: "Что вы думаете об этом новом прошении Мастера и братьев?" "Мой повелитель", сказали они, "такое не может быть сделаны; те среди нас, у кого есть деньги и товары, конечно, не отдадут их; что касается зданий, нужно, чтобы они у них были, или, по крайней мере, земля, чтобы их строить." "Если я найду к этому средство", сказал я, "и это ничего не будет вам стоить, вы согласитесь?" Они все согласились. "Давайте тогда дадим им верфь; там уже есть стены, и они смогут строить внутри хорошие здания; а по поводу товаров, я подарю им четыре галеры, которые прежде принадлежали королю Мальорки, а теперь принадлежат мне, так, чтобы они имели долю всего." Мастер и братья были очень рады и целовали мне руки, сами братья обильно плакали, тогда как епископ и бароны были довольны удачным соглашением, которое я устроил.

98. С Доном Нуньо, епископом Барселоны и Доном Эхеменом Дорреа, вновь бывшем со мной на острове, в один из дней я отплыл против сарацин на холмах. Когда я достиг Инчи (Инки), со мной был Мастер Госпиталя. Я послал за баронами и рыцарями, чтобы посоветоваться с ними, а также с теми, кто знал дороги вглубь страны. Мнение Дона Нуньо, Дона Эхемена Дорреа (де Вреа) и Мастера Госпиталя было таково, что с силами, имеющимися под моей командой, будет не разумно вступать в холмы, поскольку на холмах Сольер, Дальмеруг и Боналбаар, 180 куда я намеревался идти, было целых три тысячи воинов мавров. Их вождем был Хуайп (или Хуарп), уроженец Хурерта, с которым было двадцать или тридцать всадников. Их совет заключался в том, что я не должен входить в холмы, поскольку рискую погибнуть сам и потерять тех, кто со мной. Я признал, что их совет был наилучшим, и последовал ему; но меня весьма огорчало то, что я не мог осуществить то, что намеревался. [75]

99. Когда бароны ушли, и каждый возвратился на свои квартиры, я послал за проводниками и говорил с ними отдельно. Кроме меня и них, не было никого: и я сказал: "Я приказываю вам, как моим урожденным подданным, сообщить мне правду о том, что я хочу спросить; знает ли кто-либо из вас о каких-либо сарацинах в любой другой части Мальорки, кроме этих холмов? те, другие холмы, что я вижу отсюда, кажутся мне очень высокими, и я желаю знать, пересекал ли их когда-либо кто-либо из вас?" И один из них сказал: "Я был там в набеге не далее восьми дней назад; мы думали, что сможем захватить нескольких сарацин в пещере в холмах, которые вы видите, и когда мы решили, что возьмем их, прибыли шестьдесят вооруженных сарацин, чтобы защитить их, и их впустили в пещеру." Когда я это услышал, я был очень доволен и сразу послал за Доном Нуньо, Мастером Храма, Доном Эхеменом Дорреа и другими рыцарями, искушенными в войне, следовавшими за мной в этой экспедиции, и сказал им: "Я нашел способ, позволяющий нам возвратиться в город Мальорку без неловкости, каковую испытывают люди, говорящие, что пошли в набег в холмы и не достигли ничего; что было бы равносильно возвращению с позором." Они спросили, какой способ я нашел. Я сказал: "Вот - один из разведчиков, который покажет нам значительный отряд сарацин, который он оставил менее восьми дней назад, и они находятся в той части горы, которую я вам покажу, в стране Дартане." Они сказали: "Должно быть, Бог помогает нам; это представляется нам весьма удачным." Разведчик явился и рассказал нам, как он нашел сарацин и где они, вероятно, могли бы быть в это время.

100. Было решено, что рано утром мы свернем наши палатки и багаж и пойдем туда, но сначала отправим легкие войска, чтобы завязать с ними бой и лишить их возможности бежать прежде, чем мы доберемся к тому месту. Как было назначено, так это и было сделано. Мы добрались туда к вечерне, когда посланные нами прибыли ко мне и сказали: "Вы уже недалеко, ибо нам приходилось уже иметь с ними дело и бывать там, где они". Действительно, сарацины тогда зажигали огни на той стороне холмов, где располагался большой отряд. Наши мулы были измучены жарой и остановились у реки у подножия холма. Было решено, что рано на рассвете мы вооружимся сами и вооружим своих коней; в то время со мной было, должно быть, тридцать пять тяжеловооруженных всадников, не больше. Люди должны были атаковать скалу и удерживать сарацин в таком положении, пока я не решу, что делать. И так это и было сделано, и тяжеловооруженные всадники сражались с сарацинами при входе в пещеру. Столь крутой была гора и столь высокой, что она образовывала своего рода пик, от которого отделялась скала. Пещеры 181 были высечены в середине скалы, так, что никакой камень сверху не мог достигнуть пещер и причинить вред сарацинам, 182 и все же некоторые из наших снарядов достигали хижин, которые они построили там. Таким образом, когда наши люди сражались с сарацинами, они должны были выйти, чтобы защищаться, и некоторые из камней, брошенных нашими людьми, наносили им вред. Это продолжалось весьма долгое время, прекрасное зрелище для тех, кто наблюдал это сражение.

101. Тогда Дон Нуньо сказал: "Мой господин, почему вы и мы стоим здесь? Все, что мы делаем, тщетно; камни, которые мы бросаем сверху, не могут причинить вреда маврам; мы ничего не можем сделать против тех, кто внизу. Сейчас полдень; не лучше ли для нас спуститься? Вы голодны, поскольку сейчас день поста; вам следует спуститься, пообедать, а затем решить, как лучше поступить." 183 И я сказал [76] Дону Нуньо: "Во имя вашей веры! не будьте нетерпеливы и малодушны; мы непременно возьмем этих мавров." Мастер Госпиталя тогда сказал: "Дон Нуньо, мне кажется, что король говорит вам правильно и разумно; но сделаем так, как вы говорите, пусть король идет с вами и принимает пищу, а потом посылает нескольких своих людей сюда, и мы решим, как поступить." "Мастер говорит верно", сказал я. Дон Нуно согласился, и мы спустились.

102. В то время как мы обедали, Мастер связывал своих обозных животных вместе, привязывая их одного к другому; потом к концу связки крепким шнуром был прикреплен человек с зажженной лучиной в чаше и с огнем осторожно спущен вниз. Когда человек достиг хижин, он поджег одну из них; в то время дул сильный ветер, и огонь распространялся от одной хижины к другой; таким образом полных двадцать из них были сожжены, и я был весьма рад видеть пожар, когда ел. Мастер тогда призвал мавров сдаваться, поскольку в противном случае они все будут убиты. Они сказали, что согласятся на это, если в течение восьми дней, считая с утра следующего дня, Святого Лазаря в Великий пост, мавры с холмов не помогут им, тогда осада будет снята, они сдадутся сами, но не в качестве пленников, 184 а также сдадут цитадель и все, что там есть. Мастер прибыл ко мне с этим предложением и сказал мне прежде, чем я ответил: "Не соглашайтесь на это, если они не сдадутся в качестве пленников; они на последнем издыхании: поэтому эти негодяи предлагают такое." Таким образом, я согласился, что таков должен быть ответ. Мастер поднялся снова, и мавры наконец согласились сдаться в качестве пленников, если те, что в холмах, не освободят их в течение восьми дней. На восьмой день было Вербное Воскресенье; они дали нам в заложники сыновей десяти самых важных людей в пещерах, и я оставался там, ожидая до начала назначенного дня; но того немногого хлеба, что был у нас, хватило на два дня меньше, чем мы думали, в последний из которых Дон Нуньо и я остались только с семью хлебами на сто мужчин, которых мы должны были кормить. У самой армии не было никакого хлеба, кроме пшеницы, взятой ими на фермах сарацин, которую они жарили и ели; они пришли спросить меня, не могли бы они поесть мяса, и я дал им разрешение есть его.

103. Тем временем Дон Педро Маса устроил набег со своими собственными людьми, с людьми армии и с альмугаберами. 185 Он обнаружил пещеру, в которой находилось множество сарацин; он послал ко мне за арбалетами, стрелами и копьями, которые я ему дал; они сражались в течение двух дней и захватили пять сотен врагов. Когда наступило Вербное Воскресенье, на восходе солнца я известил сарацин в пещерах, что они должны исполнить соглашение, которое заключили с нами. Они ответили, что еще не прошла терция, и что до тех пор они будут ждать. Я согласился на это, но сказал, что они должны немедленно подготовиться и спуститься. Они соответствующим образом экипировались и сложили свое одеяние, оставив много пшеницы и ячменя. И в половине терции (приблизительно десять часов) они на самом деле начали спускаться из пещеры, и вышли одна тысяча пятьсот. В пещере было никак не меньше двух тысяч сарацин, их вереница оказалась длиной в целую лигу, и мы захватили полных десять тысяч коров и тридцать тысяч овец, так что мы вступили в город Мальорку радостные и довольные.

104. После того из Арагона прибыло сообщение о том, что Дон Ато де Фосес и Дон Родриго Лисана направляются к нам, и я был весьма рад услышать это, потому что у нас было очень немного людей. Дон Родриго Лисана нанял транспорт, один из тех, что доставил нас на Мальорку, и два других судна, чтобы перевезти припасы. Транспорт был приспособлен для перевозки лошадей; другие суда везли его припасы, и таким образом мы достигли Польенсы. Дон Родриго доставил тридцать [77] рыцарей, хорошо обеспеченных всем необходимым оружием и припасами. Дон Ато де Фосес, кроме того, нанял "коч" 186 из Байонна. Когда в море "коч" набрал много воды, так что в двух или трех местах они собирали воду в небольшие чаши; как могли, они затыкали отверстия паклей, и все вместе прилагали усилия, чтобы достигнуть земли или Каталонии или Мальорки. И этот "коч" (судно), на котором направлялись Дон Ато де Фосес, Дон Бласко Маса и их отряды рыцарей, должен был возвратиться в результате ухудшения погоды в Таррагону, поскольку туда их доставил ветер; они думали, что все погибнут, ибо "коч" (судно) набрал много воды и был стар, так что они едва получили свой багаж и, когда он пошел ко дну и затонул, с лошадьми выпрыгнули в море.

105. И когда я провел все то лето в Мальорке, туда прибыл Эн Беренгер де Санта Эухения, господин Торроэлы, и, поскольку я находился в Мальорке долгое время, с тех пор, как она была взята, и хотел отправиться в Каталонию, я просил его остаться в Мальорке вместо меня и предложил рыцарям и всем прочим делать для него все, как если бы они делали для меня самого. Эн Беренгер сказал, что охотно сделает это; но он просил меня для того, чтобы люди знали, что он любим мной, дать ему Пальс, замок вблизи Торроэлы, 187 и Палафрахель для его жизни; тогда люди могли бы увидеть, как я любил его. Я предоставил ему это; любовь, которую я выказывал ему, имела большую цену, чем подарок, поскольку то место не обладало большой ценностью. Когда я сделал это, я подписал обязательство возместить ему то, что он мог бы потратить во время своего пребывания в Мальорке. Тогда я собрал общий совет, то есть всех рыцарей и колонистов, кто были в Мальорке, и говорил с ними таким образом: "Бароны, я нахожусь здесь четырнадцать месяцев, не оставляя вас; сейчас приближается зима; мне кажется, что в этой стране нечего опасаться, благодарение Богу, и я желаю уехать; мне лучше послать вам управляющих, чем дать их здесь; я могу в любое время направить вам подкрепление, чтобы защитить острова, или прибыть лично в случае необходимости. Знайте, во имя веры в меня, что в любое время года, дня или ночи, лучшая часть моих мыслей будет с вами. И поскольку Бог оказал мне такую милость и дал мне такое королевство в море, какое ни один король Испании не был способен завоевать, и я построил здесь церковь Нашей Госпожи Святой Марии, помимо других церквей, будьте уверены, что я никогда не покину вас, но буду думать о вас и помогать вам, когда необходимо." Я плакал, а они попрощались со мной. И пока это продолжалось, ни я, ни они не могли говорить от горя, а после чего я сказал им, что оставлю для них командующего Эн Беренгера де Санта Эухения, для которого они должны делать все то, что они сделали бы для меня самого; и я закончил, сказав, что, если когда-нибудь они услышат о флоте, идущем против них с любой четверти, они должен сообщить мне, и я лично прибуду к ним на помощь.

106. Вслед за тем я отбыл, и они должны были принять мой отъезд, который, как это вышло, был лучше для них, а также и для меня. В порту было две галеры, одна Эн Ремона де Канета, другая из Таррагоны. Я оставил лошадей и оружие на случай, если оно понадобится тем, кто остался, и на борту галеры отправился в Паломеру; я был на галере Эн Ремона де Канета, одной из лучших в мире, а некоторые из моей свиты отправились на другой. И на Святого Симона, в Иудин день, мы вышли в море, и плыли весь тот день и всю ночь, и другой день, и в полночь третьего дня мы добрались до Поррассы, между Тамаритом и Таррагоной, сопровождаемые прекрасной погодой. Там я нашел Эн Ремона де Плегаманса, 188 который приветствовал меня и поцеловал мою руку, а затем разрыдался от великой радости. Он знал о договоре, что был заключен между мной и королем Леона, который обещал дать мне свое королевство и свою дочь в жены, и вот, сказал Плегаманс, король Леона [78] мертв. 189 Я спросил его, знает ли он это наверняка. Он сказал, что так сообщили люди из Кастильи, прибывшие в Барселону. Когда я услышал такие новости, это весьма меня огорчило; однако же я успокоил себя, поскольку завоевание Мальорки имело для меня большую ценность, чем ожидаемые выгоды от королевства Леон; и поскольку на то не было желания Бога, я не беспокоился о том, чего не пожелал Он. И я проспал там до рассвета.

107. И когда день подошел к концу, я поднялся на борт галеры и вошел в гавань или на рейд Таррагоны. Люди города приняли меня с радостью, мужчины и женщины, с всевозможными флагами. После того как я поел, и солдаты и моряки получили все вещи с галер, внезапно возник юго-западный ветер; был он столь сильным, что разрушил эти две галеры на их стоянке перед портом, перед церковью, построенной архиепископом Эн Эспареком, называемой церковью Святого Михаила. На каждой из галер оставались по трое людей; четверо из них утонули, а двое спаслись. И тем Наш Господь показал великое чудо.

После моей остановки в Таррагоне, я пошел в Монбланш и Лериду, а оттуда в Арагон. Если какие-либо люди в этом мире могли принять своего повелителя хорошо, с великими проявлениями радости и удовольствия, это, несомненно, мои подданные в тех местах, приветствовавшие меня везде, где я проходил, и благодарившие Бога за все добро, что Он сотворил для меня.

108. После путешествия той зимой в Арагон, я возвратился в Каталонию, куда ко мне, в Барселону, прибыли новости о том, что король Туниса собирался переправиться на Мальорку, подготавливался, захватывал суда и людей Пизы и Генуи. После того я попросил совета у баронов, которые в то время были со мной, и членов Городского совета Барселоны о том, как мне следует поступить в ответ на прибывшие сообщения. Они сказали, что было бы хорошо знать об этом более надежно, чем это известно; люди часто говорили о дальних странах то, что не соответствовало действительности. И по причине небольшого спора между Эн Г. де Мункада и людьми из Вика, 190 я должен был пойти туда, чтобы уладить его. Пока я один день находился в том месте, туда около половины терции прибыл посыльный, отправленный Эн Р. де Плагаманом, скакавший всю ночь, и сказал, что в Барселону прибыли сообщения, о том, что король Туниса скоро будет в Мальорке. Когда я это услышал, я был так обеспокоен, как только может человек, опасаясь бедствия, которое могло произойти с моими людьми на острове.

Я съел легкий обед и ехал без остановки, а к вечерне был в Барселоне, исполнив в тот день большую работу, и той ночью я отдыхал. А утром я поехал к побережью, чтобы услышать новости, увидел приближающийся парус и стал ждать его, и поскольку была прекрасная погода, судно скоро прибыло. Это было судно с Мальорки. Сначала в лодке высадился человек; я спросил его, какие новости он принес с Мальорки. Он стоял передо мной весь бледный и сказал: "Мой повелитель, я полагаю, что король Туниса может быть уже там". И я сказал: "Плохие новости ты принес, человек; но все же я полагаюсь на Бога, что доберусь туда раньше него". И я пошел в Таррагону в день, который мы назначили, и по поводу совета, что они дали мне в Барселоне, сказал: "Мне не кажется, что то был хороший совет для меня или для этой земли, поскольку таково было желание Нашего Господа, чтобы я совершил лучшее, чем кто-либо совершал в течение ста лет, когда Он велел мне взять Мальорку; и так как Бог даровал мне это, я не собираюсь терять ее по причине лени или трусости, и, несомненно, я должен быть там, чтобы помочь им. Мой решение таково, чтобы для тех, кто пошел со мной завоевывать Мальорку, был назначен день и в Арагон посланы письма к тем, кто держит от меня земли в феоде, и ко всем из моей собственной дружины (мейнады) прибыть ко мне на помощь с тем, что у них есть или они могут получить, и быть у меня в течение трех недель в порту Салу; поскольку, конечно, мне было бы лучше встретить смерть на Мальорке, чем потерять тот остров по причине моего отсутствия. И [79] знайте, что я ни при каких обстоятельствах не потеряю тот остров; Бог и люди должны знать, что у меня нет недостатка в желании защитить его." И так, как я сказал, так я и сделал.

109. В назначенный день я был в Таррагоне, и даже прежде того, и приступил к сбору кораблей и транспортов (таридес), помимо галеры, на которой пошел я сам, чтобы получить сведения о сарацинах, о том, были ли они уже в Мальорке. Судов и транспортов (таридес) было достаточно, чтобы перевезти триста рыцарей; двести пятьдесят прибывших и еще пятьдесят набранных там (в Таррагоне), всего набрано три сотни. И прежде чем я отправился, туда ко мне прибыл епископ Таррагоны, принадлежавший к роду Ла Барка и мой родственник, и Эн Г. де Сервера, монах Поблы, и они молили меня ради Бога и ради их долга ко мне, и за добрый совет, что они мне дали, чтобы я не ездил сам, но отправил туда рыцарей, собранных для похода, и Дона Нуньо в качестве их капитана. Кроме того они принялись плакать так горько, как могли, и я сам был охвачен печалью от их плача. Я ответил им таким образом и сказал, что ничто в мире не заставит меня отказаться от поездки. Они весьма старались, простирая вокруг меня свои руки, чтобы остановить меня; но я вырвался от них, ушел и направился в Салу.

Несколько ранее того я поменялся на владения на Мальорке с инфантом Доном Педро Португальским, и раз или два посылал ему сообщения о том, чтобы он помог на острове Мальорке и как можно скорее. Он отвечал должным образом, но не сделал ничего для освобождения острова. 191

110. И только в полночь, когда я отдал приказ галерам и другим судам, поднять якорь и идти вдоль земли, Дон Нуньо прибыл на берег моря и закричал: "На галере!" 192 Люди на моей галере ответили: "Какой вопрос?" Тогда они сказали: "Дон Нуньо просит вас подождать немного; здесь инфант Португалии, и он хочет поговорить с вами." Я хотел продолжать движение; но так как там был инфант, я подумал, что могу увидеть его, однако, воздержавшись от исполнения его слов, вне зависимости от того, что он мог бы сказать. Тогда я увидел инфанта; он и Дон Нуньо вошли в лодку; он поднялся на галеру; и я спросил его, чего он хотел? Инфант сказал, что он прибыл, чтобы переправиться на Мальорку. "Сколько рыцарей здесь с вами?" Он сказал: "Здесь четверо или пятеро; остальные прибудут". Я сказал: "Помоги [80] мне Бог, вы прибыли не подготовленные для перехода; но вот - мои корабли и мои транспорты, идущие завтра утром; если вы решите подняться на борт - пожалуйста; в любом случае, я отправляюсь. Я должен узнать, находится ли на самом деле король Туниса или его армия в Мальорке." После того инфант сказал, что останется на галере с одним рыцарем и одним владетелем, и что Дон Нуньо должен послать других; обязательство я полагал достаточно простым, поскольку кроме четырех рыцарей, о которых он говорил, инфант Португальский больше никого не привел с собой, и никто не прибыло после того. Дон Нуньо тогда покинул галеру и сошел на берег, а он (инфант) остался со мной.

111. Мы подняли якорь, взялись за весла, и вышли в море. 193 Под парусом и на веслах в полдень второго дня мы прибыли в Сольер, где нашли генуэзское судно на якоре. Когда они увидели, что мы вошли, они были испуганы сверх меры, но когда они увидели мой флаг, они узнали, что галера принадлежит мне; моряки сели в рыбацкую лодку и прибыли к нам. Я спросил: "Добрые люди, какие новости из Мальорки?" Они сказали: "Хорошие новости". Тогда я спросил, прибыл ли флот короля Туниса; они ответили, что на острове не было никаких чужаков. Я был очень доволен хорошими новостями, что они нам сообщили. Они доставили домашних птиц; и я послал с корабля двух людей в Мальорку, чтобы там узнали, что я нахожусь в Сольере. Они вышли, чтобы принять нас с великой радостью, и привели для нас пятьдесят оседланных животных, чтобы мы могли ехать и войти в город Мальорку.

112. Галера на веслах вошла в порт Мальорки, и я вступил в город. И те, кого я оставил там, говорили мне, это хороший знак, что у меня о них остались хорошие воспоминания, и слава Богу, что он дал мне завоевать это королевство; и они не могли сдержать плач от радости при моем прибытии. На третий день после того, как я прибыл в Мальорку, пришли все транспорты и рыцари в хорошем состоянии и без потерь. Тогда я рассмотрел то, что должно было быть сделано на случай прибытия сарацин и решил, что разошлю разведчиков, чтобы известить меня в городе, прежде чем они высадятся [на берег]. И я сказал своим людям, что я укажу им способ разбить сарацин; что всюду, куда бы они ни направили свои суда, я с рыцарями и другими людьми, готовыми к сражению, не стану выходить к морю, но останусь в засаде на той дороге, которой они должны будут непременно воспользоваться. Я вышлю против них всадников на лошадях без доспехов, и с ними пехоты до двух тысяч; они сделают вид, что выступают против высаживающихся сарацин, и когда большая их часть высадится, они должны будут поспешить к моей засаде, так, чтобы завлечь их в преследование, думающих, что есть только те всадники и пехота, и так они попадут в мою засаду. Тогда я атакую врага с бронированными всадниками, и с людьми в запасе, помимо тех двух тысяч. Эти и другие всадники, которые приведут их в засаду, тогда возвратятся ко мне, и пока они не достигнут моря, я не прекращу бить их. Когда люди на судах увидят, что высадившиеся первыми побеждены и убиты, они не посмеют высаживаться из страха потерять их людей. В соответствии с этим я держал разведчиков по всему острову в течение полных пятнадцати дней, чтобы зажечь огненные сигналы, если появился флот короля Туниса.

113. По прошествии пятнадцати дней я знал наверняка, что король Туниса и его флот не прибудут на Мальорку. И тогда я решил покорить горные округа и замки, которые они (мавры) все еще удерживали на острове, такие как Олоро, Польенсу и Сентуэри. Сарацин было около трех тысяч воинов, помимо полных пятнадцати тысяч, если считать женщин и детей. И туда прибыл переговорщик от одного (его именем было Хуайп), 194 кого сарацины гор поставили своим вождем, сказавший, что, если бы я только мог гарантировать ему милость и хорошее обращение, он сдал бы горные замки, таким образом, однако, чтобы он сам мог впоследствии [81] жить в чести. И поскольку соглашение устраивало меня и всех христиан, которые жили там или могли прибыть впоследствии, и потому, что остров не будет безопасен, пока продолжается такая война, то мнение баронов, которые шли со мной, рыцарей и прочих было таково, что я должен принять эту капитуляцию, условия которой были следующими: чтобы ему (Хуайпу) и четырем другим из его рода, я дал во владение собственность, и лошадей, и оружие, и каждому из них рабочую лошадь или мула, хороших и пригодных для путешествия, и чтобы сарацинам было позволено остаться на земле; те, кто хотел, могли поступить так и жить свободными согласно моим управлением; что касается тех, кто не хотел подчиниться и признать капитуляцию, я мог поступить с ними так, как мне было угодно. Это было записано и исполнено, как назначено. Там в горах, однако, остались полных две тысячи сарацин, кто не хотел сдаваться по собственному желанию.

114. И когда я удостоверился, что тунисский флот не придет вообще, я возвратился [в Каталонию], оставив там Эн Беренгера де Санта Эухения и Дона Пере Масу, повелителя Сан Гаррена, из моей дружины, со множеством спутников, помимо примерно пятнадцати рыцарей и владетелей дружины Дона Пере Масы, которые пожелали остаться на острове. Потом я переправился в Каталонию, а те, кто остался на Мальорке, вступили в войну с теми, кто был в горах; война продолжалась всю зиму до мая. Столь сильны были сарацины в горах, что никакой значительный вред не мог быть нанесен их людям. Кое-что, однако, мои люди сумели сделать; они препятствовали доставке к ним зерна, исключая немногие бедные места, чего было недостаточно для их поддержки; так что сарацины пребывали в таком бедственном положении, что они должны были кормиться травой на горах, подобно скоту. Эн Беренгер де Санта Эухения и Дон Пере Маса решили призвать их к сдаче, что они исполнили, написав письма и отправив сарацина, который отнес их. Они ответили, также письмом, что никогда не сдадутся, кроме как королю, который покорил эту землю. Видя это, Эн Беренгер де Санта Эухения, Эн Пере Маса и рыцари Мальорки приняли решение, что им следует прибыть ко мне, и чтобы я переправился туда; и так, в конечном счете, я должен был получить всю эту землю.

115. В соответствие с чем они прибыли ко мне в Барселону и сказали, что желали бы говорить со мной и сообщить мне хорошие новости. Я сказал, что жду их; я собирался выслушать их и узнать их новости. Тогда они попросили меня решить, как я намереваюсь переправиться на Мальорку; один или в сопровождении дружины. Имелось соглашение, что нагорные сарацины сдадутся, когда моя нога ступит на остров, и потому в каких-либо слугах не было необходимости. Я сказал, что рад их прибытию со столь добрыми новостями, и что я переправлюсь на остров. И те, кто прибыл, полагали, что ни рыцарям, ни кому-либо другому не нужно переправляться, только мне лично и нескольким людям, чтобы обслуживать меня. У них имеется достаточно сил (сказали они), чтобы покорить горы, почти тысяча рыцарей, а я сам был столь же хорош, как они все. Эн Беренгер де Санта Эухения тогда сказал: "Мой повелитель, прикажи двум или трем галерам снарядиться и вооружиться; поднимайтесь на борт, и мы пойдем вместе с вами; как только сарацины увидят вас, они сдадутся по собственному желанию."

116. Все было сделано так, как мне сказал Эн Беренгер. У меня между Барселоной и Таррагоной было три вооруженные галеры. В пятнадцатый день они пошли со мной в Салу; ночь была темная и штормовая, и против советов моряков мы вышли в море. Когда мы удалились на десять миль по довольно плохой погоде, наступила прекрасная ночь, спокойное море и яркая луна, так что Эн Беренгер сказал: "Можно думать, что Бог весьма нас любит; море столь гладко, что мы могли бы пересечь его в туфлях; 195 мы ожидали плохую погоду, а у вас она столь превосходна, как только можно желать для вооруженных галер; вероятно, Бог трудится для вас." Я сказал ему, что я служу такому Господу, что мы не можем потерпеть неудачу ни в чем, что мы совершаем во имя Его, за что я благодарю Его так, как могу и умею. И [82] на третий день, рано, между восходом солнца и терцией, мы были в Портопи, мой флаг был поднят на каждой из галер, и при звуках труб мы вступили в порт города Мальорки.

117. Когда те, кто был в городе, увидели мое прибытие, они поняли, кем я был, и что те, кого они послали, удачно доставили их сообщение. Все вместе, мужчины, женщины и дети, вышли в порт с великой радостью и удовольствием от моего прибытия; а также люди Храма и Госпиталя, и прочие рыцари города. И когда я вступил в мои кварталы в Альмудаине, Эн Р. де Серра младший кто был тогда рыцарем-командором Храма на острове (я называю его младшим, потому что был другой командор с тем же именем, который был его дядей, и держал командорство Монсо), прибыл ко мне и сказал, что желает поговорить со мной чуть в стороне. Я выслушал его, и он сказал: "Не хотите ли нанести хороший военный удар? Если вы направите галеры, вооруженные, как они есть, на Менорку, чтобы люди там могли узнать, что вы прибыли на остров Мальорку, они, без сомнения, будут весьма устрашены. Дайте им знать, что, если они сдадутся вам безоговорочно, вы примете их, и что вы желаете не их смерти и уничтожения; и в результате охватившего их страха, как я думаю, что вы приобретете и выгоду и славу." Я призвал Эн Беренгера де Санта Эухению, Дона Ассалита де Гудара и Дона Пере Масу и сообщил им о совете, данном мне командором Храма (сам командор там присутствовал), и они сказали, что находят этот совет хорошим, и что я должен сделать, как предложил командор.

118. Тогда я приказал Эн Беренгеру де Санта Эухения, Дону Ассалиту де Гудару и самому командору, предложившему это, каждому отправляться на галеру и сообщить людям Менорки, что я нахожусь там [на Мальорке] с армией, и что я не желаю их смерти. Они видели и слышали то, что случалось на Мальорке с теми, кто не захотел подчиняться нам. Но если они подчинятся и обратятся ко мне, как сами они обратились к королю Мальорки, я охотно приму их с милостью. Если они более предпочтут смерть и рабство, чем обращение ко мне, я не смогу им помочь; им придется стать рабами. У меня тогда были рекомендательные письма на арабском языке, составленные моим Альфаки из Сарагосы, прозываемым Доном Саломо, братом Дона Баиэля, 196 предлагающие им доверять трем моим посланникам и верить, что они говорят за меня и от моего имени. Я также сказал, что пойду к мысу де ла Пера, расположенному в тридцати милях от Менорки морским путем, и что они найдут меня там готовым услышать результат их миссии.

119. Я велел галерам с посыльными идти всю ночь, и они прибыли в Менорку на следующий день между нонами и вечерней. Каид, шейхи и люди страны вышли к галерам в гавань Сьюдаделы и спросили: "Чьи эти галеры?" Они сказали, что они принадлежат королю Арагона, Мальорки и Каталонии, и что сами они являются посыльными от него. Когда сарацины услышали это, они сложили свое оружие на землю и сказали: "Пожалуйте на наш остров; клянемся нашими головами! вы можете высаживаться в покое и здравии! мы выкажем вам расположение, честь и благосклонность." Галеры придвинулись кормой к берегу, и люди посылали за матрацами, циновками и подушками, чтобы лечь. Все трое посыльных высадились с галер, за исключением Еврея, которого я дал им в качестве переводчика. После того Каид и его брат Эль Мохериф, 197 уроженец Севильи, кого я впоследствии поставил Раисом (управляющим) Менорки, и все шейхи выслушали с вниманием и большой преданностью мое письмо и сообщение и сказали, что рассмотрят его. [83]

120. В результате они просили посланников подождать до следующего дня, поскольку они хотят послать за другими шейхами (старейшинами) этого острова, сейчас отсутствовавшими, чтобы они могли собрать более полный совет. Посланники, то есть Эн Беренгер, Дон Ассалит и командор, ответили, что они поступят согласно пожеланиям. После того они были приглашены войти в город Сьюдаделу со словами, что они выкажут им великую любовь, ради любви к королю, чьими людьми они являлись. Они сказали, что, пока они не получат их ответ, они, конечно, не станут входить в город; у них не было на то никаких приказов. Сарацины ответили, что будет так, как им нравится. В течение короткого времени они доставили десять коров, сто овец, две сотни домашней птицы, хлеба и вина столько, сколько пожелали посланники, и остались с ними до вечерни, охраняя их отряд. И в вечерне, когда сарацины вошли в город, наши посланники пошли на галеры. В тот же день в вечерне, я направился к мысу Пера, который находится в виду Менорки. И узнайте, из чего состояло королевское войско! Со мной было только шесть рыцарей, четыре лошади, один щит, пять владетелей, прислуживающих моей персоне, десять слуг и несколько разведчиков. И когда стемнело, прежде чем я съел свой обед, я дал указания тем, кто был со мной, и велел зажечь огни более чем в трехстах местах в буше на манер располагающегося войска. Когда сарацины увидели это, они послали двух шейхов, чтобы спросить посланников: "Что это за огни на мысе Пера?" Наши люди сказали: "Там находится король со своим войском (поскольку я наставил их сказать так); он желает скорее услышать ваш ответ, тот или иной". 198 Когда сарацины услышали это, они пришли в великий ужас, и когда настало утро, они сказали посланникам потерпеть некоторое время, что они скоро получат их ответ. Посланники ответили, что они подождут.

121. И следующим утром, после того, как сарацины исполнили молитвы, Каид, его брат, Мохериф, шейх, и полные три сотни главных людей острова, прибыли из города и сказали, что они возблагодарили Бога и меня за то послание, что я им направил, поскольку они хорошо знали, что не смогли бы долго обороняться от меня, и что они в письменной форме составили капитуляцию, с каковой они желали сдаться. Она была изложено так: Они говорили, что остров очень беден, и на нем нет места для того, чтобы выращивать зерно для десятой части жителей; они с охотой взяли бы меня в качестве их повелителя и разделили бы со мной, что имели, поскольку это резонно, что повелитель должен получать дань со своих вассалов; они давали бы мне каждый год по три тысячи четвертей пшеницы, сто коров и пятьсот овец или козлов; но я должен заключить с ними соглашение, чтобы держать и защищать их как своих подданных и вассалов: такой долг и обязательство они хотели бы сохранить по отношению ко мне и моим преемникам отныне и навсегда. Тогда мои посланники сказали им, чтобы они сделали кое-что еще, а именно, дать мне во владение Сьюдаделу и холм, на котором она стоит, так же, как и все прочие крепости, какие есть на острове. В конце концов они с этим согласились, хотя и по необходимости и настойчивым требованиям; ибо после некоторого совещания между собой они сказали, что, если я этого желаю, они сделают так, потому что они слышали, что я был хорошим господином своим людям, и они надеялись, что таковым я буду и к ним. На составление этой капитуляции и принесение ей клятв всех главных и лучших людей острова на Алькоране было потрачено полных три дня. Дон Ассалит, однако, ввел в соглашение пункт, что люди Менорки должны каждый год давать два "кинтала" (два центнера) свежего масла 199, помимо двухсот византинов за разрешение перевозить крупный рогатый скот. Я все время находился на мысе Пера, ожидая галер и посланников, по-прежнему устанавливая те самые огни, как и вначале.

122. Рано утром четвертого дня, на восходе солнца, после мессы доставили сообщение, что пришли галеры. И посланники направили, чтобы сказать мне украсить дом, где я находился, поскольку они [84] принесли благую весть. В соответствии с чем, я хорошо все вычистил и разбрызгал фенхель, поскольку у нас не было ничего иного подходящего для тростника. 200 Я велел все покрывала, мои и всех из моей свиты, повесить на стены, словно они были гобеленами, и я и все, кто был со мной, облачились в лучшую одежду, какую мы там имели. Посланников сопровождала депутация из Менорки, состоявшая из брата Раида (Мохерифа) и пяти шейхов, знаменитейших на всем острове. Я отправил для них лошадей, чтобы они ехали на них, и прочих обозных животных для их багажа, и они прибыли. Когда они были у меня, они приветствовали меня с большим почтением, преклонили передо мной колена и сказали, что от имени Раида они приветствуют меня сто тысяч раз как их господина, в которого он и они помещают свои надежды. Я ответил, что я желаю, со своей стороны, чтобы Бог даровал им счастье; и добавил, что их прибытие весьма меня радует. Для того, чтобы люди из моего войска не помешали или во всяком случае сохранить сказанное, я сообщил им, что я удалился туда, где я теперь, чтобы я мог услышать то, что они намерены сказать, и лучше поговорить с ними, на что они возблагодарили Бога и меня за слова, которые я сказал им.

123. Потом мои посланники начали в подробностях рассказывать о своих переговорах и их результате и показали мне для моего одобрения соглашение, которое было заключено. Я сказал, что я рассмотрю его, после чего представители Менорки вышли из комнаты. Тогда я сказал моим посланникам: "Я должен принести великую благодарность Нашему Господу за то, что Он предоставил мне без потерь с моей стороны и к моей великой чести. В этом настоящем деле нет никакого иного решения, кроме как принять условия, на которые вы согласились, и возвратиться, благодаря Бога для благорасположение, какое Он выказывает мне и вам." Тогда я обратился к представителям Менорки и сказал им, что я доволен соглашением, которое заключили мои посланники. После чего я приказал, чтобы были составлены письма с моей печатью, которые я дал им, подтверждая их как подданных моих и моих преемников на все времена, что пребудут, они со своей стороны соглашались платить предусмотренную дань мне и после того моим преемникам.

124. С тех пор, как была принята та капитуляция сарацин Менорки, я получил вдвое больше или, возможно, еще более того, чем было предусмотрено ею; поскольку они давали мне все, что бы я ни попросил, и сверх того имел от них каждый год, помимо просьб, все, что хотел. Кроме того, по своему решению, я взял в качестве рабов всех сарацин 201, кто восстал в холмах; этих я распределил среди тех, кто пожелал поселить их в качестве рабов на своих землях. Так в той экспедиции только с тремя галерами я исполнил два предприятия 202, ибо этого пожелал Наш Господь, мой создатель. После этого я возвратился в Каталонию и Арагон; и с того времени до настоящего, за что следует благодарить Бога, остров Мальорка не нуждался в какой-либо моей помощи; поистине Господь столь возвысил его, что он производит вдвое, чем это было во времена сарацин.

125. Два года спустя, Ризничий Жероны, Эн С. де Мунгри, избранный Архиепископом Таррагоны, Эн Беренгер де Санта Эухения и его брат прибыли ко мне в Альканьис. Я был совершенно доволен выбором первого. Когда он (Архиепископ) находился у меня, он попросил позволения обратиться с просьбой. И он сказал, что, если бы я передал ему остров Ибису, он, с людьми своей общины и семейства, завоевал бы его. Поскольку сам я не делал попыток к его завоеванию и в то время был занят другими делами, для меня было желательно и удачно то, что он намеревался его предпринять, чтобы в будущем люди могли бы сказать, что Архиепископ Таррагоны захватил остров Ибису, который он будет держать от моего имени и для меня. Я рассудил и, приняв во внимание честь, что архиепископ моих доминионов завоюет землю у [85] сарацин и станет держать ее для меня, я удовлетворил его просьбу. Тогда он отдал распоряжения людям своей общины и приготовился к экспедиции, приказав изготовить "трабукет" и "фонебол". Когда инфант Португалии и Дон Нуньо узнали об этом, они обратились к Архиепископу, и сказали ему, что они охотно помогут ему, если только он даст им долю, соразмерно числу людей (конных и пеших), кого они могли бы собрать и направить туда. Архиепископ согласился, и они пошли все вместе.

126. Итак, они переправились на Ибису, и высадились, не встретив сопротивления островитян; потом они с доспешными лошадьми, кораблями, и транспортами пошли в гавань Ибисы, встали там лагерем и напали на город. Когда они подготовили свои машины, "фонебол", который был менее силен, разбивал город, а "трабукет" - замок. К городу ведут три стены, одна поднимается выше другой. Увидев, что внешняя стена города поддается, разбиваемая "фонеболом", осаждающие начали минирование; и когда они увидели, что пришло время начать сражение, они, пробуя сначала небольшие атаки, подготовились к общему нападению. Войску было приказано вооружиться, и одна линия стены была взята; некий Хоан Хико из Лериды был первым, кто вступил в брешь. Когда сарацины увидели, что они потеряли эту первую стену, они были ужасно напуганы, и повели переговоры о сдаче. Таким образом был взят город, а также и замок, так что "трабукет" не пришлось бросить и десяти камней против последнего. После того, как Ибиса была взята, туда против нее множество раз [из Африки] приходили галеры сарацин; но Божьей милостью захватчики получали там вред больший, чем тот, что они причиняли нашим собственным людям.

Комментарии

139 Рамон, Ремон, Раймундо - вариации одного и того же имени. Рамон - кастильский вариант, и замечено, что на этих страницах Дон Рамон де Монкада используется чаще, чем Эн Ремона де Мункады, хотя он был каталонским бароном.

140 "Mal traidors". Король использовал эти слова только как неопределенную брань. Он говорил, и это должно быть отмечено, используя чисто провансальскую грамматику в форме mal множественного числа.

141 Д'Атросил.

142 Король Мальорки, вообще называемый Шеке (Xeque) от арабского корня {арабское слово} - старейшина и вождь племени. Его имя было Абу Яхья Хакем, {арабская фраза}.

143 Используемое здесь слово - gonyo, которое, как я предполагаю, соответствует "perpunt" (purpoint). В старом французском языке "gonelle" означало "casaque d'homme ou de femme".

144 "E faem la albergada tan streta que non paria que albergassen de C cauallers a evant: si que les cordes de les tendes se tenien entrellaзades duna a laltra, si que be dura huyt dies que no podia home fer carrera en la host", говорит текст "Хроники" (гл. 25. vo). Фрагмент очевидно испорчен. Испанские переводчики, как и я сам, кажется, неспособны понять его значение.

145 "L'endema mati, al alba." Сразу после полуночи.

146 Это различие между trebuchets, almajanachs, fonevols, и algarradas, всеми бросающими машинами, кажется, состоит в основном в их размере и весе камней, которые они бросали. Возможно, было некоторое различие в способе их натяжения и освобождения. Все эти "nevroballistic" машины тринадцатого столетия, как их называли от греческого neuron (шнур) и греческого же ba/llw (я бросаю), могут быть сведены к funevol, или fonevol (fundibulus), которые бросали большие каменные шары; к trebuch и trebuquets, роду катапульт; manganell (по-французски, mangonneau turquesque), предположительно тому же самому, что и almajanec, {арабское слово} арабов. Algarrada, {арабское слово} была "баллистой" маленьких размеров, но все же достаточно мощной, чтобы быть способной стрелять на очень большое расстояние и с большой силой копьями и большими камнями. По поводу "mantelet", называемого также ше-кат (gata), я нахожу, что оно использовалось как синоним musculus, в более поздние времена catus, cat или chat; это был своего рода дом, построенный из больших деревянных балок и закрытый тройной крышей из досок, обычно служившей подкладкой для веток и грязи, чтобы ослабить удар снарядов врага.

147 Имя этого доминиканца, кажется, должно быть Фабр; что касается его компаньона, Беренгера де Кастельбисбаля, он стал епископом Жероны и умер в Неаполе в 1254 г.

148 "En tant nos estan axi torna nostre frau e un sarraz." Я не могу догадаться, что означают три слова, написанные курсивом. У Марсилио (гл. 25): "Leva's un fil del diable per nom ifantilla", тогда как Дескло (43. 383) говорит: "En aquesta saho exi de la ciutat un sarrahi molt valent qui havia nom En Fatilla."

149 Мне следует сказать, что Infantilla - опечатка от infantillo, уменьшительное от "infante", то есть сына, брата или племянника короля согласно испанским обычаям, поскольку в течение четырнадцатого столетия таким наименованием или титулом определялись младшие члены королевского семейства. Но, несмотря на это, я склонен думать, как Romey в его Histoire d'Espagne, том 6, стр. 406, что Infantilla - всего лишь испорченное Fatillah (см. Desclot, p. 43), к каковому имени добавлялась приставка En. Догадка кажется мне тем более вероятной, что {арабская фраза}, Fatih-billah, или "завоеватель милостью Бога", является арабским титулом, принятым несколькими мусульманскими воинами тринадцатого и четырнадцатого столетий.

150 Дескло, писавший спустя шестьдесят или семьдесят лет после этих событий, говорит (Hist. de Calaluna, f. 43), что весь отряд Инфантильи был уничтожен, и что король Хайме собрал все их головы, числом четыреста двенадцать, и забросил при помощи машин в город; что мавры, сомневаясь, был ли Инфантилья действительно одним из них, послали отряд из сорока человек узнать какие-либо новости, которые в свою очередь все были убиты, за исключением трех вернувшихся, чье сообщение очень смутило находившихся в городе. Эти дополнения, сделанные в период, отстоящий недалеко от того времени, кажется, подтверждают более раннюю дату более простого и правдоподобного рассказа. В подтверждение этого замечания, можно привести другой случай от самого Дескло (f. 40.) "Мавры, видя, что их 'требушеты' разломаны на куски, а стены разрушены во многих местах, не находя других средств, изобрели одно из своих обычных злодейств, которое, как они думали, воспрепятствует нападению. Следующей ночью они привязали всех христианских заключенных, которые были у них в городе, раздев их, на кресты на той части стен, которую христиане разбивали своими 'требушетами'. Когда настало утро, и христиане с большим удивлением и гневом увидели столь печальное зрелище, они пошли в ров, чтобы услышать то, что те христиане, может быть, захотят сказать; так и было, и они настоятельно упрашивали армию продолжать разбивать и обрушивать стену, не обращая внимания на вред, который это могло бы принести им; в то время как они, полагаясь на Бога, вынесут с великим терпением это мучение и смерть, зная, что город будет трудно победить, если не взять его с этой стороны; и это было бы не правильно, не взять его из-за них. Король Арагона пожелал посоветоваться со своими баронами относительно того, что следует сделать в этом случае; все согласились, что обстрел на той стороне не должен ослабляться; поскольку, если бы те христиане умерли по столь доброй причине, Бог принял бы их души, наградив их за их мучение; тогда как мавры за такую жестокость не остались бы без наказания для души и тела. С таким решением обстрел был возобновлен, а выстрелы направлялись туда, где были привязаны христиане; но хотя камни 'требушетов', попадали так близко к ним, что иногда задевали их тела, снимая их волосы с самых их глав, все же справедливый Бог препятствовал их удару в любого из них так, что никто не был убит или покалечен. Когда приблизилась ночь, мавры, видя, что их изобретение не возымело никакой пользы, забрали заключенных со стен, возвратив их в их темницы."

Среди дополнений Дескло, не без некоторых приукрашиваний, к истории этой осады, повторяется упоминание сооруженного плетня (hourdes) или деревянных галерей, за информацию о которых сегодня мы обязаны М. Viollet-le-Duc, Essai sur l'architecture militaire au moyen age, который (f. 45) говорит о внутренней оборонительной линии, построенной маврами из камня и извести, "со многими башенками из дерева, и нишами для укрытия лучников" (ballesteras), и (f. 49) об отвесных стенах, "со всеми подмостками и башенками из дерева."

151 У Марсилио - Бенахабет (глава. xxvii. {арабская фраза}?).

152 Издание 1557 г. дает эти названия таким образом: Andraig, Sancta Ponзa, Bunyola, Soller, Almaliug, Pollenзa; Montueri, Canarrossa, Inqua, Petra, Muro, Felanix, hon es lo castell de sent Tueri, e Manacor, e Artha.

153 И прикрепить к опорам.

154 Вильяройа (p. 134) в поддержку своего утверждения, что Св. Педро Ноласко был "автором и движущей силой" завоеваний короля, приводит следующее письмо, как сказано им, сохранившееся в монастыре Мерседес в Барселоне. Оно относится к этой стадии осады. Читателю, однако, не следует думать, что оно доказывает большее, чем то, что король находился в дружеской связи со святым. Вильяройя приводит испанскую версию каталонского оригинала.

"ПРЕПОДОБНЫЙ ОТЕЦ.- Таково было желание Бога, чтобы мы осадили Мальорку; поскольку вы настолько крепко связаны с нашим Богом, что Он на ваши мольбы послал вам Святую Деву, вы должны продолжать свои молитвы, чтобы сарацины сдались нам, и чтобы Он удалил все препятствия для нашей осады. Но ваши мольбы столь хороши, что все попадают в наши руки; ибо они сами представляют собой оружие, потому что христиане сделали подкоп к стене. Сарацины поняли это по огням, которые были в нем однажды ночью, и увидели, что рытье подземелья или подкопа осуществлено, чтобы обрушить стены: они стали рыть из города по направлению к тому лазу, отверстию или месту выхода, которое они видели, пока не достигли моих христиан, так что последовало большое сражение между христианами и сарацинами, пока арагонцы не были вынуждены отступить и покинуть место. Но это произошло, как вы сказали мне, чтобы Бог был на нашей стороне. И Бог пощадил нас, как мы услышали от вас. Истинно говорю вам и целиком передаю себя в руки Девы Марии, что не сниму осаду Мальорки, пока в ней не будет спета молитва ей: в этом я поклялся. Вы, кто имеет такую крепкую связь с Небесами, поддержите меня против сарацин, и я буду помнить вас и ваш святыню. - В арагонском лагере, 8-го сентября 1229 г.; Монашества Девы XL" (что соответствует одиннадцатому году от основания ордена милосердия Св. Педро Ноласко).

155 Абрель, Бачиэль и Баиэль, поскольку чтения изменяются по ходу "Хроники", так же как у Марсилио и Дескло; его настоящим именем было Раввин Бабиэль. Он имел брата по имени Селомо; оба были уроженцами Сарагосы.

156 Гил де Алагон, вероотступник, взявший имя Мохаммад.

157 Портопи, Портупи, Порт Опи.

158 Дескло (Hist. de Cataluna, f. 45) рассказывает эту история так: "Некоторое время спустя" (после неудачного нападения на Пеньисколу в 1225 г.) "случилось, что два каталонских пирата, путешествуя в Средиземноморье, прибыли на Ибису, где находилась галера и транспорт мавританского короля Мальорки, грузившие корабельное дерево; они захватили транспорт, а галера бежала на Мальорку.... Несколько дней спустя барселонское судно прибыло на Мальорку, король захватил его, его груз и команду, и немедленно послал свою галеру на Ибису, где находилось другое барселонское судно с ценным грузом для Сеуты, и привела его на Мальорку. Тогда король Арагона послал на Мальорку, требуя эти два судна. Король Мальорки созвал пизанских, генуэзских и провансальских торговцев, многие из которых были на острове, и спросил, 'какой силой обладает король Арагона и следует ли его бояться, или не кажется ли им лучшим оставить суда, чем разгневать его?' Генуэзец, который был очень богат и опытен, ответил за всех, что он 'не должен бояться короля Арагона, ни его малочисленных и ничтожных сил, которых было недостаточно, чтобы взять замок Пеньискола, хотя и столь малый, осаждаемый им долгое время; так что им не казалось, что он (король Мальорки) должен оставить что-нибудь из того, что он взял, поскольку из удержания этого не могло выйти никакого вреда'. Причина столь плохого совета (хорошего для короля Арагона) состояла в том, что каталонцы не были способны плавать в тех морях, поскольку короли находились в состоянии войны, а сами они обладали свободой покупать и продавать свои товары всюду. Полагаясь на этот совет, король Мальорки ответил посыльному короля Арагона, что он не отдаст суда, людей и товары; он, король Арагона, может делать все, на что он способен, ибо он не боится его вызова или его силы. Этот ответ привел короля Хайме в такой гнев, что он поклялся перед Богом не знать покоя и не считать себя истинным монархом, пока не уничтожит мавританского короля, победит его силой оружия, захватит его и возьмет его за бороду в оскорбление и месть за его неблаговидные поступки и неучтивость."

Бойтер (Beuter), летописец шестнадцатого столетия (Chron. de Espaсa, lib. II., f. 10), описывает этот инцидент таким образом, никак не упоминая о какой-либо предварительной консультации мавританского короля с итальянскими торговцами: он говорит, что мальоркец "ответил с большим презрением: 'Кто таков этот король, ваш повелитель, который посылает вас сюда? Я не знаю такого короля.' Тогда некоторые пизанские торговцы сказали: 'Это король, который пошел против Пеньисколы, замка в королевстве Валенсии, и не смог взять его.' Он (посланник Хайме) отвечал и сказал: 'Король, мой повелитель, является сыном короля, который выиграл сражение при Убеда и победил все силы мавров в Испании и Африке.' "

159 В сражении при Убеда, или точнее при Лас Навас де Толоса, в 1212 г. вооруженные силы Кастилии, Арагона и Наварры противостояли Абу Абдиллах Мохаммаду, Султану Африки и мусульманской Испании. Педро II, отец Хайме, был там и наиболее способствовал взятию Убеды.

160 Бесант (besant) в это время и до шестнадцатого столетия в Барселоне стоил три соли и четыре денье или приблизительно 1 1/2 реала (сорок сантимов) сегодня. В городе Мальорке тогда было, согласно Дескло, 80 000 жителей, что составило бы 650 фунтов наших английских денег, не пустяковая сумма для Эмира Балеарских островов, чтобы ее предложить.

161 Мирамамолин - испорченное Амира-ль-муменин, или "Принц истинных верующих", титул, принятый халифом Кордобы дома Амейадов, происходящий от Абде-р-рахмана, а затем принятый Альмовахединами и Альмохадами.

162 "E faerense les caues, mas totes les desempararen a la derreria sino aquela que anaua sobre terra, e en aquela metem nostra punya tan fort que a pesar dels se feu."

163 В другом месте "Bab-el-beled", {арабская фраза} или "ворота в поля".

164 "Si que valent de xii diners nuyl horn no volia fer en la ost si a nos non demanassen."

165 Дон Бейль (Veyl).

166 "E quan los caualls armats comenзaren dentrar cessa la uou: e quan fo feyt lo pas on deuien entrar los caualls armats, hauia ja be lains D. homens de peu."

167 В издании 1557 г.: "E apres ell en Berenguer de Gurb e prop en Berenguer de Gurb un cavalier que anaba ab sire Guillen qui hauia nom Sirot, e aquest nom li havien mes per scarni." В копии, используемой современными переводчиками (Bofarull и Broca) читается без сомнения Soyrot, но ни то, ни другое чтение мне не помогает; я не могу объяснить шутку, если только sirot не означает уменьшительное от "сир", что по-французски и по-каталански представляет собой эквивалент господина, повелителя, и т.д.

168 В издании 1557 г. - Retabohihe. Шейх Абу Яхйе (Shej Abu Yahye), {арабская фраза}, как было сказано в другом месте, было именем короля.

169 Rodo, {арабское слово}, императив от radda, {арабское слово}, что означает "твердо стоять, сопротивляться или отражать нападение врага".

170 "Vergonya, cavalers", означает: "Остерегайтесь позора".

171 Бербелет (Berbelet), возможно, искаженное от {арабское слово}, beb-el-beled, ворота страны, или то, что ведет из города.

172 Альмудаина (Almudaina), то есть маленький город (цитадель), пришло из арабского языка {арабское слово}, уменьшительного от "Медина".

173 "Qui estaua al cap de la casa, e stauan li iii. exortins denant ab lur atzagayes." Я предполагаю, что слово exortins получено от арабского слова {арабское солво}, ex-xorta, означающего телохранителя короля. Sahib-ex-xorta был при Кордобском халифе Умайе "начальником королевской охраны". Испанские переводчики изменили "exortins" на exortiquins, имея в виду, без сомнения, слово, написанное таким образом в двух копиях "Хроники", хранившихся в Барселоне, но exortins, как указано выше, может быть только множественным числом от {арабское слово}, xorti, "охранник" с артиклем Ax-xorti или Exorti. Что касается Atzagayes, я полагаю, что это берберское слово, означающее дротик или короткое копье.

174 По-испански "albornoz", {арабское слово}, которое, однако, не арабское, а берберское слово. "Et quant fom prop dell lleuas ab sa capa blanca e bernuz, pero vestia un gonyio de ius un guardacors que vestia de amit blanch." О значении слова gonyjo, или gonyo, как написано в другом месте, см. примечание 143. Amit, от латинского "amictus", возможно, рубашка или нательный предмет одежды, если только не может быть принято чтение samit (samitum), предложенное испанскими переводчиками, тогда это означает тонкую шелковистую ткань сирийского изготовления.

175 "Хроника" Мунтанера, гл. 7 и 8, после очень краткого резюме обстоятельств осады Мальорки, описывает захват короля следующим образом: "И господин король узнал короля сарацин, пробился к нему и схватил его за его бороду. И он это сделал потому, что поклялся, что не оставит то место, пока не схватит короля сарацин за бороду. И он желал исполнить свою клятву. И господин король принес ту клятву потому, что названный король сарацин с помощью катапульт забросил христианских пленников в середину войска; отчего нашему Господу Иисусу Христу стало угодно, чтобы король отомстил за них." Сравнивая этот рассказ, который, как известно, был написан спустя примерно пятьдесят лет после смерти короля, с тем, который приводится в данном тексте, можно заметить, что он показывает естественный разрастание легенды и склонности к необыкновенному в те времена; и возникает предположение, что простой рассказ, сообщенный от имени короля, соответствует действительно происходившему в его время и составлен свидетелем событий. Я могу добавить, что Дескло, писавший за тридцать или сорок лет до Мунтанера, говорит просто (глава XXXIV), что кто-то из людей Тортосы привели "к нему" (Хайме) "мавританского короля, которого они нашли во внутреннем дворе; король передал его графу Дону Нуньо". Однако, может быть, схватить человека за бороду или "beard a man" в средние века считалось величайшим оскорблением, которое только возможно.

176 Хайме принял его в свой двор, под опекунство доминиканского монаха, который обратил его в христианство, сам король на крестинах выступил в качестве крестного отца. Позже он женил его на даме из дома Алагона и дал ему баронства или баронетства Ильюэка и Готор.

177 Per cadrelles. Слово cadrelles на кастильском наречии "quadrillas".

178 Своего рода игра слов; "aquest encant no sera encant, que engan sera"; encant означает продажу с торгов, а engan - ошибку, обман, ложь, мошенничество, и т.д.

179 Инка, в восемнадцати милях к северо-востоку от Пальмы, как в настоящее время называется столица Мальорки.

180 Вероятно, Байалбаар, как в гл. 93.

181 Те, что в Арта, в северо-восточной части острова. Главная из них Ла Куэба де ла Эрмита, на побережье, является глубокой естественной ямой, заполненной самыми необычными кристаллами.

182 Следует заметить, что слова сарацины и мавры здесь применены неопределенно, чтобы обозначить жителей Мальорки, однако их значения различны. Сарацины, от арабского языка {арабское слово} Xarquin, что означает людей из Xarq (по-испански axarquia) или с Востока, тогда как Moros (от Mauri) означает людей из Мавритании или с Запада.

183 "E es be mig dia, e seria bo queus en deuallassets que dia es de dijuni, e menjarriets, e puis acordar vosets com ho deuriets fer."

184 Catius: означает, без сомнения, что они добивались разрешения уйти как свободные люди.

185 Альмогабары, арабское слово, означающее налетчика, того, кто совершает набеги, применено к большому классу легковооруженных солдат, которые получили свое ужасное имя в Сицилии и на Востоке при следующих королях Арагона.

186 Cocha, и Cocca, род судна.

187 Торроэлья де Монгр, в Каталонии.

188 Эн Ремона Гильен Маримон де Плегаманс (де Пликаманибус), тот самый богатый гражданин Барселоны, который заключил договор на обеспечение флота для завоевания Мальорки.

189 Альфонсо IX, отец Cв. Фердинанда, умер в 1214 г.

190 Вик, расположенный примерно в пятидесяти милях от Барселоны.

191 Дон Педро был сыном короля Португалии, Санчо I., и его королевы, Дульсе, дочери Петронилы Арагонской и Рамона Беренгера Каталонского; таким образом он являлся братом короля Альфонсо II Португальского, и двоюродным дедом короля Хайме. По вступлении на престол Португалии его брата Алфонсо II в 1211 г., он (Дон Педро) и другой брат, Фердинанд, покинули страну; куда в 1212 г. они вторглись с армией Альфонсо IX Леонского, по-видимому, намереваясь этой кампанией помочь большому вторжению на Полуостров в том году султана Марокко! Он сам некоторое время находился в Марокко, откуда послал в Португалию свод "Мучеников Марокко" (кем бы они ни были). Потом он возвратился в Леон, в конце концов направившись в Арагон, где его родство с королем Хайме обеспечило ему прекрасный брак с Орембиакс, графиней Урхеля по ее личному праву, бывшей бездетной, после чьей, смерти в 1231 г. он остался повелителем ее большого наследства. Желая объединить ее территории с землями короны, Хайме в том же самом году обменял их на земли в королевствах Мальорки и Менорки с тем, чтобы он держал их для жизни in feudum et consuetudinem Barchinonce etfaciatis inde nobis homagium. После его смерти, его преемники на тех же условиях должны были держать "одну треть из них"; а король должен был постоянно удерживать три крепости, рассматривамые тогда ключами острова, Альмудаину в городе Мальорке, Польенсу, и Алоро. В 1244 г. дон Педро возвратил это обещание королю, получив в замен много важных городов и замков в Валенсии; десять лет впоследствии, он уступил их за 39 000 сольдо ежегодно и некий доминион опять на Мальорке (возможно, только доходы с города). Теперь Дон Педро отправляется назад в Португалию, где он жил в 1256 г.; но позднейшая история и год смерти этого неспокойного и неудачливого принца неизвестны. .- Hist. Sesa de Mallorca, I. pp. 412 and 428. Herculano, Hist, de Portugal, II. pp. 87 and 148. Monarchia Lusitana, lib. 12, c. 21, lib. 13, c. 5, lib. 15, c. 4. Лемос в Hist. de Portugal, t. iii. p. 171 сообщает, что он родился в 1187 г., а умер в 1258 г.

192 Oy de la galea.

193 Al pelech, от греческого морского термина.

194 "Хуарп" в издании 1557 г., но это очевидно опечатка от {арабское слово}, Хоайб.

195 Galotxes, по-французски "galoches" (галоши).

196 См. выше, на странице 62.

197 Альмохериф (Almoxerif), по-испански Almoxarife, не имя собственное, но обозначение налогового сборщика {арабское слово} или министра финансов среди испанских мавров.

198 O de hu, o de altre breurnent. Издание 1557 г.

299 Mantega, то есть масло, от арабского {арабское слово} "mantecah", лучшая часть молока, сливок, и т.д.

200 Caсas (тростник), его настилали на пол.

201 На острове, то есть на Мальорке, поскольку на Менорке нет никаких холмов, а кроме того, ее жители не оказывали никакого сопротивления вообще.

202 "Два предприятия", несомненно, означают окончательную оккупацию Мальорки и взятие Менорки.

Текст переведен по изданию: The Chronicle of James I, King of Aragon, Surnamed the Conqueror. Cambridge, London. 1883.

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.