МИРЗА МУХАММАД ХАЙДАР

ТА'РИХ-И РАШИДИ

КНИГА ВТОРАЯ

ОПИСАНИЕ ПОЛОЖЕНИЯ, ГОР И ПЕЩЕР ТИБЕТА, ВЕРОВАНИЙ И [РЕЛИГИОЗНЫХ] ТОЛКОВ [ТИБЕТЦЕВ]

Земля Тибета вытянута в длину. [Расстояние] от Рикан Банда (Приведено по Л₂ 2186; Л₃ 161а. В R, 404 — Рикан Баин), что означает “промежуток между севером и западом”, в сторону Бакани, что означает “промежуток между югом и востоком”, составляет восьмимесячный путь. Ширина его — не более одного месяца и не менее десяти дней [пути]. Граница его со стороны Рикан Банда подходит к Балуру, описание которого изложено [выше], а со стороны Бакани заканчивается на Хочжоу ⁷⁷ и Саларе ⁷⁸, которые относятся к Канджанфу ⁷⁹ Китая. [517]

Как прежде упоминалось при описании гор Моголистана и Кашгара, главная гора Моголистана, от которой ответвляются все остальные, идет с северной стороны Кашгара на запад и тянется по югу Кашгара. Уже писалось также о том, что вилайат Фергана находится к западу от Кашгара, и эта гора находится между ними, а то, что лежит между Кашгаром и Ферганой, называется Алаем.

К западу от Йарканда расположен Бадахшан. Между ними также проходит эта самая гора, и то, что находится между Йаркандом и Бадахшаном, называют Памиром. Его ширина в некоторых местах составляет семи — восьмидневный путь. Когда [люди] пройдут те места, они достигают подножия гор Йарканда, соединяющихся с Балуром, таких, как Раскам и Тагдумбаш (Приведено по Л₂ 219а; Л₃ 161б (в Т — неясно)), а когда и их пройдут — дальше [начинается] земля Тибета. Бадахшан находится на западе летнего захода солнца от Йарканда, как уже упоминалось, а Кашмир — на западе зимнего захода от Йарканда, а между ними — та же гора. Между Йаркандом и Кашмиром находится вилайат, относящийся к Тибету, который называют Балги. В Балги верхняя часть той горы шире Памира, ее ширина составляет двенадцатидневный путь.

Перевал, поднимающийся со стороны Йарканда, называется Санджу, а спускающийся к Кашмиру — Аскарду ⁸⁰. /277б/ От этого перевала [Санджу] до этого [Аскарду] — двадцать дней пути.

К западу от зимнего захода солнца от Хотана расположены некоторые из индийских городов, такие, как Лахор, Султанпур ⁸¹, Баджвара ⁸², а упомянутая гора находится между ними. Между Хотаном и упомянутыми индийскими городами находятся Урдук ⁸³, Гуга и Аспати, принадлежащие Тибету, и по-видимому, эта гора доходит до Китая. На западе и юге от этой горы находится Индия: Бхира ⁸⁴, Лахор — до Бенгалии — все расположены у подножия этой горы. Все реки Индии берут начало из этой горы, истоки тех рек — в Тибете. На севере и востоке Тибета находятся Йарканд, Хотан, Черчен, Луб, Катак, Сариг уйгур, а дальше — пустыня, граница которой соединяется с Канджу и Сакджу ⁸⁵ Китая.

Все воды, текущие с гор Тибета на запад и юг, образуют реки Индии, как-то Нилаб ⁸⁶, Бхира ⁸⁷, Джинаб, [Чинаб], Лахор, Султанпур, Баджвара ⁸⁸, сливающиеся [518] в реку Синд ⁸⁹. Джун ⁹⁰, Ганг и другие реки проходят через Бенгалию и впадают в океан. Реки, текущие с гор Тибета в восточном и северном направлениях, как-то Йарканд, Ак-Каш, Кара-Каш (Добавлено по Л₂ 219а; Л₃ 162а; R 406), Керйа, Черчен и другие— все текут в Кук Надир ⁹¹. Кук Надир — это озеро в пустыне, о котором уже упоминалось. Я слышал от некоторых моголов, которые видели то озеро, что его можно обойти кругом за три месяца. С другого его конца выходит большая река, она и есть Кара-Мурен (Приведено по Л₂ 219а; Л₃ 162а; R 407 (в Т; Л₁ 193б — неясно)) Китая. Из написанного ясно, что Тибет расположен в очень высоких местах и реки, текущие по всем направлениям, образуются из его вод. С какой бы стороны человек ни шел в Тибет, ему приходится подниматься по высоким перевалам, которые не имеют спусков. Когда он поднимается на вершину, поверхность там ровная, за исключением некоторых перевалов, где имеются небольшие склоны. По причине [высокого расположения] Тибет чрезвычайно холодный, так что во /278а/ многих местах его, кроме ячменя и репы, ничего другого не сеют. И ячмень у него в большинстве случаев такой, что созревает за сорок дней, а если не успеет созреть, его побьет холод, так что зерно бывает пустым. В большинстве его мест трава держится зеленой только два месяца. В Тибете имеются некоторые места, где лето длится сорок дней, и те сорок дней таковы, что во второй половине ночи речки покрываются льдом. Во всем Тибете из-за чрезвычайной охлажденности воздуха ни деревья, ни даже травы не бывают высокими. <Топливом [для тибетцев] служит навоз коров и яков (Приведено по Л₂ 219б; Л₃ 162а).

Население Тибета делится на две группы: “йулпа”, т. е. “житель деревни”, и “джанпа”, т. е. “житель степи”. Однако жители степи обязательно подчиняются одной из крепостей (Приведено по Л₂ 219б; Л₃ 162а (в Т; Л, 193б — вилайат)) Тибета. Образ жизни у кочевников в Тибете удивительный, такой, какого нет ни у одного народа. Первое: мясо и любую другую пищу они едят в сыром виде и никогда не варят. Второе: вместо зерна они дают лошадям мясо. Третье: тяжести и ноши они грузят на баранов, и баран поднимает примерно двенадцать шариатских манов [груза]. Они шьют переметные сумы, привязывают к ним шлею, нагрудный ремень и кладут на барана, и до тех пор, пока не [519] понадобится, они не снимают с них груз, так что зимой и летом он находится у барана на спине.

Джанпа зимой спускаются на запад и восток от упомянутой горы, где расположена Индия, и привозят туда китайские товары, а также тибетские — соль, выделанную кожу, цитварный корень, бумагу (Написание слова искажено, нами прочитано: “киртас”), золото и шали. Они торгуют с индусами горной части Индии. А из Индии они нагружают на баранов индийские товары: одежду, сладости, рис, пшеницу — и весной отправляются в Тибет. Не спеша, постоянно выпасая [по пути баранов], к зиме они достигают Китая. Те тибетские товары, которые необходимы Китаю, /278б/ они приобретают весной, а зиму проводят в Китае. Индийские и тибетские товары они обменивают в Китае. Потом весной они вновь привозят китайские товары в Тибет, на следующую зиму они приезжают в Индию, груз, который они грузят на баранов в Китае, они снимают с них в Индии, а то, что грузят в Индии, снимают в Китае. И, таким образом, они бывают одну зиму в Индии, а другую — в Китае. Так заведено абсолютно у всех джанпа. И бывает, что джанпа нагружают до десяти тысяч баранов, а на каждом баране можно посчитать по двенадцать манов, так что какое же получается большое количество товаров! И те товары они грузят один год в Индии, другой — в Китае. Куда бы они ни отправились, всегда все эти грузы и вьюки при них, не представляя для них никаких трудностей. Такое не наблюдается ни у одного народа и даже в некоторых местах вызывает сомнение.

Джанпа — многочисленный народ. Так, в одном его племени, которое называют “дулпа”, свыше пятидесяти тысяч семей. И <имеется много (Добавлено по Л₂ 219б; Л₃ 162б) племен, подобных этому; я спрашивал у их уважаемых людей об их числе, но они не смогли назвать, <Аллах знает сколько их>.

Что касается жителей деревень, которых называют “йулпа”, то они занимают такую область, как Балти — одну из областей Тибета; а Балти включает несколько районов, такие как Пурик, Хапула, Ашигар, Аскарду и Ладакс, каждый нз которых имеет крепости и деревни. Большинство из областей Тибета, которые я встречал [на своем пути], я брал силой или же заключал с ними мир, заставив платить джизью, а некоторые [районы] Балти я видел во время охоты (Приведено по Л₂ 220а; Л₃ 163б (в Т —неясно)): Марйул ⁹², Рудок, [520] Гуга, Лу, Бурас, Зунка, Минкаб, Зир Суд Канкар, Нисан, Хам, Алалай-Лутак, Тук, Лабук и Аскабрак— последний пункт моего путешествия. От Аскабрака до Бенгалии двадцать четыре дня пути, и Урсанг находится на востоке от Аскабрака, а Бенгалия — /279а/ на юге. Урсанг является кыблой и каабой всего Китая и Тибета. В Урсанге находится громадный языческий храм, и то, что я слышал о нем, не внушает доверия, и по этой причине об этом не будет написано, возможно, в этом больше лжи. А вообще это место — обитель знания и город набожных людей Китая и Тибета.

ГЛАВА 90.

ОПИСАНИЕ УДИВИТЕЛЬНЫХ МЕСТ ТИБЕТА

Те области [Тибета], которые я видел, и его народ таковы, что сколько бы я ни хотел приступить к их описанию, ничего не получалось. Однако несколько удивительных вещей, которые я наблюдал сам или дошли до меня по слухам, будут описаны из-за их необычности. Среди них — золотые рудники. В большинстве мест обитания джанпа имеются золотые рудники и среди них удивительны два: один моголы называют “Алтунчи Тибет” — “Поставщик золота Тибета”,— здесь работает часть упомянутого племени дулпа. Из-за чрезвычайно холодного климата там нельзя работать более сорока дней в году. На ровной земле сделаны траншеи, и они таковы, что там может ходить человек. И таких траншей много; конец одних из них соединяется с концом других. Говорят, что триста семей постоянно пребывают в тех траншеях. Если случается некоторым моголам проезжать там, они видят издали людей, а когда приближаются, то все они прячутся в траншеи, и никто их не находит. И внутри тех траншей не горит масло, кроме отборного бараньего сала, к которому не примешано нутряное. Из тех траншей они выносят землю и промывают ее в воде, а за верность этого я не ручаюсь. Говорят, что из одного решета земли того рудника бывает, что выходит десять мискалей золота. Один человек сам и землю копает, сам и выносит ее, сам промывает и за один день он просеивает двадцать решеток. Хотя это дело и сомнительно, однако я слышал это от большинства жителей (Добавлено по Л₁ 194б) Тибета, единодушно говоривших об этом, поэтому я и написал это.

И еще. [Район] Гуга имеет двести крепостей и деревень; /279б/ протяженность его составляет три дня пути, и [521] везде в Гуге имеется золото. В любом месте, если покопать и высыпать землю на подстилку, обнаружится золото. Самый маленький размер его бывает с чечевицу или с маш, а иногда оно встречается большой величины, с печень барана. В те времена, когда я обложил джизьей [жителей] Гуги, старейшины его рассказали, что недавно один человек пахал землю и в одном месте его плуг за что-то зацепился, и сколько он ни старался, вытащить не смог. Он сбросил землю и видит — камень, а в середине его — золото, за которое зацепился плуг. Тот человек оставил все это на том же месте и сообщил правителю. Вместе они отправились туда, вытащили камень, разбили его и извлекли из него полгоры тысячи тибетских мискалей чистого золота, а каждый тибетский мискаль составляет полтора обычных мискаля. Бог так чисто создал золото Гуги, что когда его берут из земли, обрабатывают, обжигают и чистят, оно почти не уменьшается — только на то, что берет с него огонь. Все это относится к категории удивительных вещей. Это кажется удивительным и знатокам золота — в мире они не могут указать ни одного такого места.

В большинстве владений Тибета в равной степени встречаются товары и китайские и индийские.

Другое из удивительных явлений Тибета — [болезнь] “дамгири” — “удушье”, которучо моголы называют “ис”. Это явление происходит во всех областях Тибета, однако там, где имеются крепости и деревни, его меньше. Состояние крайне неприятное для любого человека. Во всех положениях его дыхание настолько стеснено, а поясницу так жжет, как будто он с тяжелой ношей долго бежал на высокую гору. Из-за жжения в пояснице не удается легко заснуть, а когда сон овладевает [человеком], то до того, как его глаза сомкнет крепкий сон, он с тревогой просыпается из-за стесненности дыхания, жжения в пояснице и груди. И такие явления наблюдаются всегда у всех людей. Когда эта болезнь одерживает верх, происходит потеря сознания, [больной] бредит, а иногда бывает, что у него нет сил сказать ни слова, его лицо, руки и /280а/ ноги опухают. Часто, когда появляются эти изменения, больной умирает между рассветом и полуднем. Бывает иногда что в таком состоянии проходит несколько дней, и если за это время не придет его смертный час, и он доберется до крепости или до деревни, то, возможно, он будет жить, а иначе непременно умрет. Эта болезнь поражает не [522] жителей (Добавлено по Л₂ 220б; Л₃ 163а) Тибета, а жителям Тибета об этой болезни ничего не известно, и врачи их также не знают, почему это случается с нетибетцами, и никто не знает, как лечить эту болезнь. Чем холоднее погода, тем больше случаев этой болезни. Вот байт по поводу этой болезни:

Разлука и свидание с тобой — там тревога и мираж,
Удивительный там климат — никто не остался в живых.

Эта болезнь (Добавлено по Л₂ 220б; Л₃ 163а) не является специфичной для человека, точно так же она поражает всякое живое существо, в том числе и лошадь, о чем вскоре будет написано. Совершая набег по необходимости, один день мы ехали быстро. Когда утром мы проснулись, то [увидели], что в лагере мало лошадей. Оказалось, что в одну ночь погибло более тысячи лошадей. В моей конюшне находилось двадцать четыре отборных коня, которые шли порожняком и в ту самую ночь двадцать один из них погиб. Болезнь “дамгири” больше всего поражает лошадей. Об этой болезни, кроме Тибета, я больше нигде не слышал.

ГЛАВА 91.

ОПИСАНИЕ ТИБЕТА. ВЕРОВАНИЯ ЖИТЕЛЕЙ ТИБЕТА

Духовенство [Тибета] называют общим именем лама, однако каждого своего ученого в зависимости от степени его знаний [тибетцы] называют разными именами, например, по-нашему “имам-и муджтахид”, а они говорят “тункаба” и “киджува”. Я много беседовал с ними через переводчика. Когда разговор доходил до тонкостей, переводчик оказывался бессильным понять и изложить их, поэтому беседа с ними оставалась незавершенной. И то, что я узнал об их верованиях, следующее. Они говорят, что извечно существующий преславный и всевышний Бог в начале сотворения [мира], создавая души, каждую душу обучил отдельно как приближаться к святости, какой путь ведет к раю и как спастись от ада — и все это он делал без слов и без посредника. И по требованию времен он несколько раз спускал души [на землю] и смешивал их с землей. И эти дающие рост силы /280б/ и растения на земле существуют по этой причине. Когда душа из высшей обители спускается на низшую ступень, она теряет свою [523] чистоту и разум и впадает в забвение. С течением времени из соков земли она переселяется в какое-нибудь из презренных тел, и это ее переселение, хотя совершается на низкой ступени, однако по той причине, что она смешивается с землей, происходит ее развитие, и развитие в каждом теле идет как положено, и в каждом теле она как подобает осуществляет действие, приводящее к дальнейшему развитию. Если то действие она доводит до завершения, то переселяется из того тела в другое, лучшее, а если [в своем действии] она допустит упущение, она переселяется в тело худшее. Если тело совершит что то плохое, [душа] вновь смешивается с землей и некоторое время остается там, а затем таким же образом будет переселяться из одного тела в другое и будет развиваться до тех пор, пока не войдет в человеческое тело. Когда душа переселяется в человеческое тело, она входит в тело человека низкой ступени, в какого-нибудь простолюдина или раба, и таким же образом, совершенствуя все степени человеческого рода, достигает степени тела ламы. Там душа развивается таким образом, что у нее появляется осведомленность и знание прошлого, и она узнает, что сделанное ею в каждом теле способствовало развитию, а что явилось причиной падения. И эти осведомленность и знание являются степенью святости. Таким же образом благодаря обилию упражнений она достигает той степени, на которой она вспоминает Его (Бога) извечное учение, и все то, что она узнала от <Бога всевышнего и всесвятого> без посредничества языка и слов. Эта степень называется пророчеством, когда душа сообщает людям все, что слышала, <от Бога преславного и всевышнего>. Вот таковы их вера и религиозная община.

Душа не подвержена смерти, и жизнь ее вечна. До тех пор, пока не иссякнет ее материальная сила, существует ее тело, а когда материальная сила иссякнет, тогда исчезнет ее тело, и дух останется в чистом виде. Каждый, у кого духовная сила подобна этой, может увидеть ее (душу), однако глазом увидеть ее невозможно, поскольку глаза материальны. Это и есть основные догматы религии Шакья Муни ⁹³. И это есть религия всех китайцев, и в Китае говорят: “Ша'йа Муни”, а в Тибете говорят: “Шака Ту Ба” и “Шакья Муни”. Однако в исторических книгах написано: “Шакья Муни”. /281а/ В некоторых историях Шакья Муни считают одним из пророков Индии, а по утверждению некоторых людей он был врачевателем. По верованию [тибетцев] [524] человек попадает в рай не по вере и религии, а по своим делам. Если какой-то мусульманин сделает доброе дело, он попадет в рай, а если сделает дурное дело — попадет в ад. И у неверного то же самое. Они считают пророка [Мухаммада], <да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир>, великим, однако не согласны с тем, что все люди обязательно должны исповедовать эту веру. Они говорят: “Ваша вера истинна, и наша вера также истинна (Добавлено по Л₁ 195б; Л₂ 220б; Л₃ 163б), и к какой бы религии человек ни принадлежал, он должен совершать добрые (Добавлено по Л₁ 195б) дела. Говорят, что Шакья Муни сказал: “После меня будет сто двадцать четыре тысячи пророков, последний из которых будет носить имя Джана Касапа; он останется сиротой без отца и матери, и его религия распространится по всему миру. Когда он будет ниспослан, признание его станет обязательным для всех людей и счастлив будет тот народ, который первым примет его веру. А я завещаю своему народу, чтобы он из поколения в поколение передавал это мое завещание от одного к другому до благословенного времени его появления”. И он внешне описал пророка и дал его портрет, который все люди сохраняют, чтобы, когда объявится пророк с таким обликом, поспешить раньше всех принять его веру.

В настоящее время главный идол, который [тибетцы] во всех языческих храмах помещают в передней части и наподобие которого создают все другие изображения, есть образ этого Джана Касапы. Они приписывают ему качества, в основном такие же, как у нашего пророка, <да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир>. Я сказал им: “То, что Шакья Муни сказал [о Джана Касапе] —это наш пророк, <да благословит его Аллах и да ниспошлет ему мир>”. Они говорят “Шакья Муни сказал: “Он объявится после ста двадцати четырех тысяч пророков после меня (Добавлено по Л₃ 163б) и больше другого пророка после него <не будет (Приведено по Л1 196а; Л₂ 221а, Л₃ 163б). А из этих ста двадцати четырех тысяч пророков появилось малое число и большая часть их еще не объявилась”.

Я настаивал на том, что они уже появились, однако /281б/ они с этим не согласились и поэтому остаются в заблуждении. [525]

И еще. В Зунке, которое является самым почитаемым местом в Тибете и где произрастает цитварный корень, я видел указ китайского императора, написанный китайским письмом. В одном его углу содержание передано тибетским письмом, а в другом — прекрасным насхом записан его перевод на персидский язык. Там сказано: “Его величество император шлет свою милость всему народу и говорит, что вот уже свыше трех тысяч лет, как Шакья Муни установил эту языческую религию>. И там приведены какие-то загадочные слова, которые не всякому человеку удастся понять, и они сохранились здесь на память [людям]. Еще там записано распоряжение о ремонте храма. Короче говоря, там сказано, что Шакья Муни жил свыше трех тысяч лет тому назад. В этом указе записан год, другой, чем по хиджре, и который нам не известен. По состоянию износа указа видно, что ему, по-видимому, нет и ста лет, <а Аллах знает лучше>. Я был в Зунке в месяце ра-би' ал-авваль 940 (октябрь/ноябрь 1533) года.

И еще. [В Тибете] водится дикий як — страшное и крайне свирепое животное. Если он нападает на кого-нибудь — бьет ли рогами, лягнет ли ногами, топчет ли кого — в любом случае гибель того неминуема. А если эго ему не удается, он высоко подбрасывает человека мордой таким образом, что тот летит вверх на двадцать газов, а когда падает оттуда, то живым не остается. Мясо (Добавлено по Л₂ 221а; Л₃ 164а) одного яка составляет груз для двенадцати лошадей, и один человек ни за что не сможет поднять даже лопаточную часть [туши]. Как-то в пору моего казакования мы убили одного яка и разделили его на семьдесят человек. Каждому досталось такое количество мяса, что его хватило на четыре дня. Это животное не водится в других местах, кроме Тибета. Об остальных особенностях Тибета вскоре будет упомянуто в рассказе о тибетском походе.

ГЛАВА 92.

ОТПРАВЛЕНИЕ ХАНА НА СВЯЩЕННУЮ ВОЙНУ В ТИБЕТ

В укреплении предписаний, в закладке основ здания религии крепкой опорой и прочным фундаментом является священная война. На ее достоинства и обязательность ясно указано в Коране, /282а/ и этому соответствует неподражаемая речь Печати пророков [Мухаммада], <да благословит Аллах и да ниспошлет ему мир>. [526]

Во всяком случае, достоинство каждого исповедания измеряется количеством благочестивых дел и в этом исповедании (Ислама) душа бывает на краю гибели и несомненно никакое другое исповедание с ним не сравнится.

[В исламе] в дело укрепления веры и распространения религиозной общины входит священная война в такой степени, какой нет ни в одной другой религии Достоинство [ислама] в том, что занятие священной войной присуще исключительно религиозной общине [Мухаммада], а если оно и было у прошлых религиозных общин и народов, то не в таком виде; хотя они иногда и отправлялись на священную войну, ничего из обретенных у неверных вещей им не было дозволено брать, кроме пролития крови. Отважные влюбленные дворца Вечности и возвышенные отличием приближенные порога Единства желание достичь этого счастья всегда прикладывали ко лбу преданности, как гребень, украшающий невест, и меняли драгоценную душу на это истинное желание. Такой обмен они считали своей конечной целью. Стихи:

Если бы можно было ценою жизни купить свидание с Тобой,
Всякий, кто обладает душой, стал бы искателем свидания с Тобой

Суть этого вступления такова: после того, как хан раскаялся, он постоянно ждал, как бы ему лично, самому, выступить на священную войну. И хотя он ежегодно отправлял войско на священную войну, жажда самому совершить это доброе дело не утолялась. Наконец, в месяце зу-л-хидджа 938 (июль 1532) года он пошел священной войной на Тибет.

Как уже упоминалось в описании Тибета, его северная граница, составляющая Балти, упирается в Бадур и Бадахшан; на востоке его зимнего восхода солнца находится Йарканд; на западе — Кашмир.

Хан назначил меня в ту страну вместе с Искандар Султаном, а сам отправился по хотанской дороге в Алтунчи Тибет, известный как Дулпа.

ГЛАВА 93.

ПРИБЫТИЕ АВТОРА КНИГИ В ТИБЕТ И О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ТЕ ДНИ

В конце месяца зу-л-хидджа упомянутого [938] (2 августа 1532) года я отправился в путь и в начале месяца сафар [939] (2 сентября 1532) года достиг [527] Нубры, которая является зависимым от Тибета вилайатом. Я отправил по этой окраине одного человека со всеобщим призывом [подчиниться]. Стихи:

Всеобщий призыв /282б/ присущ вере Мухаммада,
Счастлив тот, кто примет ее и обретет благо

Большинство ответило повиновением, кроме предводителей Нубры, которые проявили упорство и неповиновение; каждый укрепился в своей крепости. Главным среди предводителей [Нубры] был некий Бур Капа, он укрепился в главной крепости того вилайата — Хундар, и я осадил ту крепость.

Несколько дней я готовил осадные орудия взятия крепости — баллисты, щиты и тому подобное,— и когда наступил назначенный день, направился к крепости. Пятерня ислама скрутила руку неверных и в делах их наступил беспорядок [согласно стиху Корана]: <И скажи: “Пришла истина и исчезла ложь” ⁹⁴>. Неверные оставили крепость, разбежались кто куда и исчезли. Мусульмане сколько было возможно преследовали их, и никто не спасся из того заблудшего племени. Бур Капу убили со всеми его воинами, а из их презренных голов воздвигли высокий минарет так, что от этой расправы дым из мозга неверных тех мест поднялся до неба. Больше ни у кого не осталось сил сопротивляться. Вилайат Нубра был целиком взят, в его крепости было введено наше войско, и завоевание завершилось подобающим образом.

Оттуда мы прибыли в вилайат Марйул. В Марйуле было два правителя — Лата Джугдан и другой — Таши-кун. Оба они поспешили подчиниться. В то время наступил период Созвездия Весов [мизан]. В мизане [938] (сентябрь—октябрь 1532 года) по всему Тибету холод достигает такой силы, что это время года в других местах в сравнении с этим — <самые жаркие дни лета (Приведено по Л₁ 196б). Я посовещался с бывшими при мне эмирами относительно зимовки и такого места в Тибете, где зимой нашлись бы ячмень и сено для верховых животных и съестные припасы [для людей]. Они не смогли указать там ни одного такого места. Мнения сошлись на том, чтобы зиму пробыть в Кашмире. Если удастся завоевать Кашмир — это желанно, а если не удастся, то провести там зиму, а весной уйти. [528]

Когда было решено это дело, мы выступили из Марйула, присоединив к себе войско Тибета для увеличения числа воинов. /283а/ Между тем прибыл 'Абдал Кули йасавул, один из доверенных слуг [Са'ид] хана, и привез известие о том, что хан также приехал сюда, но по дороге его благородное здоровье пострадало от удушья, что типично для той страны неверных, и он хочет, чтобы ты как можно скорее встретился с ним. Я тотчас же оставил войско и отправился к хану.

ВСЛЕД ЗА АВТОРОМ КНИГИ В ТИБЕТ, ВСТУПЛЕНИЕ ХАНА В БАЛТИ И УХОД АВТОРА КНИГИ В КАШМИР

Ранее говорилось, что [Са'ид] хан решил двигаться по хотанской дороге в Дулпу, а меня отправил в Балти. В то время величайшее светило и владыко четвертого неба находилось в знаке Льва ⁹⁵, и хан месяц пути проходил по некоторым летовьям и по горным пастбищам Хотана, пока не наступил конец сезона Созвездия Девы ⁹⁶. Люди, неоднократно посещавшие те места, доложили хану о том, что время упущено, теперь все воды и речки полностью замерзнут так, что нельзя будет найти воды. Не будет также и достаточного количества топлива, чтобы натопить воды и напоить вьючих животных и скот и нужно приложить много старания, чтобы найти навоз степных яков в таком количестве, которого хватило бы, чтобы сварить еду. По этой причине до этого несколько войск на этих дорогах остались без лошадей. Когда это обстоятельство стало известно хану, он сказал: “Отказ от намерения совершить священную войну явится причиной больших лишений в [деле] воздаяния за доброе дело. Если осуществить ее здесь затруднительно, то целесообразно отправиться нам следом за Мирза Хайдаром, и вместе с ним мы исполним дело газавата”. Он уехал из Хотана и отправился по той же самой дороге, по которой прибыл и я. В дороге благословенное здоровье хана из-за удушья расстроилось до такой степени, что днями он бывал без сознания, а жизнь его держалась на последнем вздохе. Лекари применяли смягчающие и слабительные средства, и каждый раз, когда его естество смягчалось, он приходил в себя, а затем снова терял сознание. И в то время /283б/ он сказал эмирам и столпам государства: “Хотя у меня не хватило сил, чтобы совершить священную войну, но пусть не уменьшится моя решимость в этом. [529]

Когда я в конце концов удалюсь из общества живых и присоединюсь к умершим, дай Бог, чтобы я считался умершим на этом пути. И до тех пор, пока у меня еще будет дыхание, вы, не отказываясь от этого решения, несите меня на неприятельскую сторону, а когда от моей жизни ничего не останется, то поступайте, как хотите”. В то же время он спрашивал обо мне и выражал горесть и печаль: “Сейчас у меня нет другой мечты, кроме той, что я прошу у всевышнего Бога, чтобы он до моей встречи с ним держал бы мою душу на привязи”. В расстроенном состоянии он прочел стихи, которые отражали это состояние. И вот байт из тех стихов:

От моей жизни остался последний вздох и я хочу видеть его лицо,
О, как долго не приходит тот неверный, чтобы казнить меня

И сколько бы раз в те дни он ни приходил в сознание, он непременно повторял эту мысль. И удивительное дело, несмотря на тяжесть его состояния, нельзя было нигде остановиться. Если задержаться, предположим, из-за больших холодов или из-за недостатка воды и фуража, то эта задержка стала бы причиной усиления той болезни. Лечение ее в том, чтобы любым способом добраться до места, где удушья бывает меньше. Там, где меньше встречается удушья, там и эта болезнь реже.

Как бы то ни было хана довезли до места, где мало случаев удушья. Хан пришел в себя, тут и я приехал. После рукопожатий и объятий он растрогался и сказал: “Ни друзей, ни детей, никого, кроме тебя, я не вспоминал и <слава Аллаху>, что я тебя увидел. Никакой привязанности сейчас у меня не осталось”,— и он произнес байт:

Когда наступит смертный час [раскрывается смысл слов]
<все, что даровано Тобой,
Принадлежит нам, а мы принадлежим Тебе>.

И с того времени с каждым часом он приближался к здоровью и естественной силе и, когда он доехал до крепости (Добавлено по Л₂ 222б; Л₃ 165а) Нубра, благородная натура его полностью исцелилась, так что он поставил ногу благополучия на стремя счастья и верхом на коне въехал в Нубру. [530]

После этого (Отсюда большая лакуна в тексте рук. Т, перевод дан на основе текста Л₁ 197б—198а; Л₂ 222б—223а; Л₃ 165б; R, 421—423, Конец лакуны далее будет отмечен знаком /.) / собрались все эмиры и стали совещаться. Каждый докладывал хану то, что считал правильным. Я сказал следующее: “Как нам стало известно, в этих пределах нет места, где могли бы провести зиму свыше тысячи человек, а у тысячи человек нет возможности противостоять мятежам. Для пребывания большого войска другого места, кроме Кашмира, никто не указал, но так как по дороге в Кашмир мною горных перевалов, то у благородной натуры [хана] не хватит на это сил. Если будет на то высочайшее повеление, пусть он благополучно и счастливо в сопровождении тысячи человек направит поводья счастья в сторону Балти, так как в Балти совсем нет горных перевалов и [болезни] удушья. А мне пусть он прикажет с остальным войском отправиться в Кашмир, чтобы провести там зиму, а в начале весны я выполню то, что будет сообразно времени”.

Хан из всех предложений одобрил это мнение и принял это решение. В начале отправления в Тибет было известно, что там нет места для большого войска, и было определено пять тысяч человек, из которых три тысячи находились при хане, а две тысячи — при мне. Из тех трех тысяч человек хан взял с собой тысячу человек и направился в Балти, а четыре тысячи человек он дал мне, и я направился в Кашмир. Он отправил со мной также Мир Даима 'Али, имя которого упоминалось во время кашгарского похода, и еще Баба Сарик мирзу и несколько других своих уважаемых людей.

ГЛАВА 95.

<УПОМИНАНИЕ О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО С ХАНОМ В БАЛТИ (Добавлено по Л₂ 223а; Л₃ 165б)

В конце месяца мизан [938 — сентябрь—октябрь 1532 года] [Са'ид] хан прибыл в Балти. Из глав Балти Бахрам джоу ⁹⁷, надев ярмо покорности иа шею повиновения, счастливо поспешил к целованию трона в царской резиденции. Все другие главы Балти вступили на путь неповиновения, что было свойственно неверным и врагам. Сначала с помощью Бахрама джоу [хан] первым же натиском овладел крепостью Шигар, столицей всего Балти, и мужчины ее стали травой для кровавого меча счастливого войска, а их женщины и дети вместе [531] с имуществом стали добычей победоносных воинов. И еще. Везде, куда в тех горных владениях дотягивалась рука, не была упущена возможность захватить их, а там, где крепости были сильно укреплены, так что рука беды не могла дотянуться до них, они остались нетронутыми.

Из-за обилия снега в ту зиму с Кашмиром не было никакой связи, а непокорные неверные из-за своего интереса и злого умысла передавали ложные сведения. По этой причине хан и даже все войско, находившееся при нем, пребывали в печали и унынии до тех пор, пока в конце зимы из Кашмира не прибыл гонец и не принес известия о победе, и вся печаль и уныние сменились радостью и весельем. И все воины восторженно и беспрестанно повторяли стих Корана: <Хвала Аллаху, который удалил от нас печаль> ⁹⁸.

В начале войны хан вернулся из Балти и отдал эмиру Канбару кукалдашу, имя которого упомянуто при описании похода на Кашгар, крепость (Добавлено по Л₂ 223а; Л₃ 165б) Нубру и всю ту область, завоевание которой начал и завершил я и которую передал хану. Тот же из-за недомыслия и из-за слабости в управлении разорил тот вилайат так, что он восстал: каждый укрепился в своем месте, а оставшееся там небольшое количество людей [Канбара] истребили (Конец лакуны в рук. Т (начало ее см. выше)) и ни одной минуты не проводили без разбоя и злодеяния. По этой причине оставаться в Нубре было нецелесообразно, /284а/ и [хан] поехал в Марйул. Ташикун допустил нерадивость в службе [хану] и по этой причине у него отобрали крепость [Марйул], а самого казнили. И они находились там, когда я приехал к ним из Кашмира, о чем вскоре будет описано.

ГЛАВА 96.

ПРИБЫТИЕ АВТОРА КНИГИ В КАШМИР И УПОМИНАНИЕ О СВЯЗАННЫХ С ЭТИМ [СОБЫТИЯХ]

Когда я с эмирами и новым войском, которое хан выделил для меня, выехал из Нубры и в пределах Марйула присоединился к своему войску, то мы быстрым маршем отправились в Кашмир. Все главы Тибета, встречавшиеся по дороге, выражали полную покорность и добавляли нам свое войско, умножая число нашего победоносного войска. Некоторые тибетцы Балти, живущие по дороге в Кашмир, стали нашими проводниками. Мы вошли в Кашмир в середине созвездия [532] Скорпиона ⁹⁹ в месяце джумад-и сани 939 (29 декабря 1532— 26 января 1533) года через кашмирский перевал, который называется Зуджи. До этого правители Кашмира, узнав о выступлении нашего войска, захватили теснину Лара ¹⁰⁰. Когда перевал [Зуджи] был нами пройден, я отправил вперед из войска четыреста своих опытных людей, прошедших испытание временем. Во главе этой группы я поставил Туман бахадур калучи, имя которого также упомянуто в рассказе о кашгарском походе. Когда они достигли теснины, то обнаружили, что в теснине находится кашмирское войско, а группа воинов сидит по эту сторону теснины в качестве караульных. Утром наш отряд напал на эту группу, они бежали и ушли в теснину. Наш отряд преследовал их. Кашмирское войско узнало о случившемся, когда наш отряд уже прибыл; оно не смогло удержать дорогу и бежало. Следом подошел я, и все наше войско с легкостью прошло через то узкое место. Через ночь мы достигли города Кашмира и расположились там. Поскольку речь дошла до этого места, то мне кажется уместным рассказать в общем о положении Кашмира, его правителях и государях, чтобы повествование стало более ясным.

ГЛАВА 97.

ОПИСАНИЕ КАШМИРА /284б/

Кашмир — одно из известных владений мира. Он славится разными чудесами и редкостями и, несмотря на это, никто не знает, что он из себя представляет. В книгах прежних авторов о нем написано кратко и в действительности из того краткого изложения о нем известно очень мало.

Сегодня, в месяце мухаррам 950 (апрель—май 1543) года, когда я являюсь владетелем этой прекрасной страны и изучил ее во всех отношениях, все, что мною будет написано о нем, будет из [уст] очевидца. О прелестях [Кашмира]—одно удивительное совпадение: когда я во второй раз приехал в Кашмир и еще полностью не овладел им, то по поводу завоевания и моего утверждения в Кашмире я погадал по Корану и вышел этот стих:

<...питайтесь уделом вашего Господа и благодарите Его!
Страна благая, и Господь милосердный! ¹⁰¹>.

Кашмирская долина со стороны Бакани [юго-запад], где расположен южный и восточный Мачин ¹⁰², тянется в сторону Рикан Баина [северо-восток]. Длина равнинной части около ста курухов, что составляет тридцать фарсахов, а ширина в некоторых местах — двадцать [533] курухов и в редких местах — десять курухов. В этих местах ее земли подразделяются на четыре категории: 1) поливные, 2) богарные, 3) сады и 4) ровные площади по берегам рек и озер, где растет луговой клевер вперемежку с фиалками и другими цветами. Здесь из-за большой влажности хорошего земледелия не получается и по этой причине эти площади не возделываются, но они сами по себе — одна из красот Кашмира.

Температура воздуха летом в высшей степени приятна, так что никогда не бывает нужды в опахале. Постоянно дует легкий ветерок, благоухающее дуновение которого услаждает душу, и всегда от освежающего утреннего ветра, который, как дыхание Иисуса, обладает свойствами оживления, опадают лепестки роз. Сладкоголосые соловьи постепенно распевают как бы айат [Корана]: <Он говорит: “Кто оживит части, которые истлели?”> ¹⁰³. Байт:

Ветер, который доносит дыхание возлюбленной,
Утомленному телу человека дарит душу.

Зимние температуры воздуха здесь /285а/ умеренные: несмотря на обилие снега, нет нужды в шубе, так как тот холод только подчеркивает в полной мере естественную теплоту. Когда не сияют лучи освещающего мир солнца, естество не отказывается от тепла огня, как сказано — байт:

Небо покрыто мглой, и естество мое встревожено,
Сегодня день вина, шатров и огня.

В Кашмире иногда бывает такой день. Весенняя погода там явно отражает смысл [стиха Корана]: <...и вдуну от Моего духа> ¹⁰⁴, а живительный ветерок отражает стих: <...[Аллах] изводит живое из мертвого> ¹⁰⁵. Зелень его степей похищает славу у райских лугов, а перед цветами и деревьями его садов блекнет сад рая. Реки его, текущие по обработанным садам, напоминают стих Корана: <...[введет вас в сады], где внизу текут реки> ¹⁰⁶. Огненные цветы его бросают упрек огню Халила. Байт:

Когда стан его стройный появился в саду,
Зажегся в цветнике от цветения розы огонь Халила

(Отсюда до середины л. 285б продолжается риторическое описание пригорода Кашмира, не добавляющее новых сведений к уже сказанному, поэтому в переводе это место опущено). /285б/ [534]

...В городе и в его пригороде имеется много прекрасных зданий из сосны и кипариса, большинство которых имеют самое малое пять этажей. Каждый этаж содержит апартаменты, жилые комнаты, террасы, балконы, башни и превосходные удивительные входы — сколько ни прикладывай труда и старания, описать это не удастся. Внешний вид у них такой, что каждый, кто взглянет на них, прикусит палец удивления зубами изумления и остановится пораженный той оригинальностью. Однако внутренняя их часть не равноценна внешней.

Проходы на рынках и улицы города целиком, покрыты шлифованным камнем. Его базары не такие, как в других городах,— в рыночных рядах нет других лавок, кроме как лавок с мануфактурами и мелочными товарами, а каждый ремесленник и всякий человек работает у себя дома. Хлебные, парфюмерные, питейные и разные /286а/ лавки съестных продуктов, которые составляют красоту рынков, там совершенно не в обычае.

Население города по численности равняется населению больших городов.

Из фруктов, помимо груш, черного крупного тута, черешни, вишни, имеются и все другие, особенно хороши яблоки. Фруктов там столько, что они могут удовлетворить все желания.

Одно из удивительных дел следующее: в Кашмире выращивают много тута из-за его листьев, благодаря которым производят шелк, однако кушать плоды его не принято и даже неловко. И еще. В период созревания фруктов их редко продают и покупают, владелец сада и тот, у кого его нет, одинаково пользуются им. В садах загородки редки, и нет обычая, запрещающего людям срывать фрукты.

ГЛАВА 98.

ИЗ ЧУДЕС КАШМИРА

Первое и самое значительное из чудес Кашмира — это его языческие храмы. Во всем кашмирском владении имеется, по предположению, сто пятьдесят, а возможно, и больше храмов. Они сложены из обточенных камней совершенно без известкового раствора. Без алебастра и цемента камень положен на камень так плотно, что между ними не пролезет и бумага. И каждый камень длиной от трех до двадцати газов, высотой в один газ и шириной от одного до пяти газов — такой, что уму непостижимо, как можно привезти его и [535] поднять на строение. Большинство [храмов] построено по одному плану. Имеется четырехугольная ограда, высота которой в некоторых местах доходит до тридцати газов, а длина каждой стороны — примерно до трехсот тазов. Внутри ее поставлены колонны. На верху колонн — квадратные капители, а выше их сооружены подковообразные опоры. Большинство колонн, капителей и подковообразных опор — каждые в отдельности — сделаны из цельного куска камня. Своды держатся на колоннах, а ширина каждого свода — три или четыре газа. Имеются также портал и ворота. Снаружи и изнутри портала поставлены колонны высотой в сорок— пятьдесят газов; подковообразные опоры и капители их вырезаны из цельного камня и положены сверху на четыре колонны, состоящие из одного или двух кусков камня так, что портал /286б/ внутри и снаружи приобретает вид двух галерей, покрытых одним или двумя камнями. И каждая галерея имеет в длину двадцать, а в ширину — восемь или девять газов. Верх галереи, покрытый цельным куском камня, капители, карнизы, выступы — “собачьи зубы”, внутренняя и внешняя облицовка— все украшено рисунками и изображениями, описать которые невозможно. Некоторые из них представляют смеющиеся и плачущие физиономии, такие, что человек поражается, [увидев их]. А в середине — высокий трон, высеченный из камня, а над ним — купол, целиком из камня, такой, что ни рассказать о нем, ни описать его невозможно. Ни одного такого здания никто в мире не видел и не слышал о таком — куда там сто-сто пятьдесят подобных этому.

И еще. В восточной части Кашмира есть вилайат под названием Барнаг ¹⁰⁷. Там имеется холм, на вершине которого — углубление наподобие бассейна, на дне того углубления — скважина. Та скважина целый год сухая, но когда наступает сезон Тельца ¹⁰⁸ (Добавлено по Л₁ 200а; Л₂ 225а: Л₃ 167б), из нее начинает вырываться вода два или три раза в день так, что наполняет тот бассейн и начинает стекать со всех сторон холма в количестве, достаточном для работы одной или даже двух мельниц, и вновь успокаивается, и, кроме скважины, воды больше нигде не остается. Когда проходит сезон Тельца, весь год она остается сухой. Сколько ни засыпали ее и ни укрепляли алебастром и известковым раствором, в свое время [вода] все прорывала и ее никак не могли закрыть. [536]

И еще. В Нагаме ¹⁰⁹ — одном из известных мест Кашмира — имеется величественное и такое высокое дерево, что если выпустить стрелу, то, возможно, она и не достигнет [вершины]. Если кто-нибудь возьмётся за его тонкую веточку и потрясет ее, то затрясется все это огромное дерево.

И еще. В Див Саре ¹¹⁰ — одном из важных владений Кашмира, имеется источник — размеры водоема двадцать на двадцать газов (Добавлено по R 428), а вокруг него — тенистые деревья и замечательная зелень. [Люди] кладут в глиняный кувшин рис, крепко закрывают его горло, пишут там свое имя и бросают в источник, а затем садятся [и ждут]. Иногда [кувшин] остается [в воде] пять лет, иногда появляется в тот же день — /287а/ определенного времени для этого нет. Когда он появляется, [смотрят: если] тот рис выходит сваренным и горячим — это считают хорошим предзнаменованием, а если испорченным, иногда с глиной и песком, а бывает еще хуже и неприятнее, тогда это считают плохим предзнаменованием.

И еще. В Кашмире есть озеро под названием Улур ¹¹¹, окружность которого составляет семь фарсахов. Посередине его Султан Зайн ал-'Абидин ¹¹², один из государей Кашмира, построил здание. Сначала он насыпал там столько камней, что поверх их из плотно пригнанных камней сделал квадратную платформу в двести квадратных газов и высотой в десять газов, а потом воздвиг на ней красивые здания, насадил прекрасные деревья, и, действительно, в мире мало таких красивых и удивительных мест.

И еще. Тот же самый Султан Зайн ал-Абидир построил для себя в городе дворец, на языке Кашмира его называют Радждан. Он — двенадцатиэтажный, некоторые из его этажей имеют пятьдесят комнат, кабинеты, террасы и балконы. Такое великолепное и величественнее здание все [построено] из дерева. Оно имеет больше комнат и выше всех дворцов мира, [таких как] “Хашт бихишт” Султан Йа'куба в Тебризе, “Бяг-и заган”, “Баг-и сафид” и “Баги шахр” в Герате; “Кок-сарай”, “Аксарай”, “Баг-и дилкушаи” и “Баг-и булди” в Самарканде. И хотя не имеет такого стройного плана и изящества, как у них, но оригинальности в нем больше, чем у них.

Господин Маулави Шарафаддин 'Али Пазди в “Зафар-наме”, восхваляя Кашмир, написал об отдельных [537] вещах, которые несколько отличаются от действительности. Причина в том, что сам гоподин Маулави Кашмира (Добавлено по Л₂ 225б; Л₃ 167б) не видел, а расспрашивал у путешественников и писал по их рассказам. А те люди рассказывали, не установив, как следует правды, и в этом причина имеющихся несоответствий [действительности]. Вот этот рассказ.

ГЛАВА 99.

РАССКАЗ ИЗ “ЗАФАР-НАМЕ”

Кашмир — одно из известных населенных мест мира, а так как /287б/ он расположен в необычном месте, то мало кто добирался туда, кроме человека, целью которого является поездка именно туда. Некоторые особенности положения [Кашмира] установлены нами со слов заслуживающих доверия надежных повествователей и от жителей той земли и будут изложены после расследования и проверки. А определение его места среди климатов, его размеры и протяженность [будут описаны] с использованием книг, посвященных этому. <Да поможет Аллах! >

Кашмир — это вилайат, расположенный почти в середине четвертого климата, потому что начало этого климата там, где широта составляет тридцать три градуса и пятьдесят четыре минуты (В “Зафар-наме”, с. 702—703 — 37 минут), а широта Кашмира — тридцать пять градусов от линии экватора и долгота от Джазаир-и Са'да ¹¹³ сто пять градусов. Земля того вилайата вытянута в длину. Со всех сторон <он окружен мощными (Приведено по “Зафар-наме”. С. 703) горами. Южная гора его тянется в сторону Дели и <к землям Индии (Добавлено по “Зафар-наме”. С. 703), северная — в направлении Бадахшана и Хорасана; с запада распложены места обитания и расселения афганских племен, и восточная сторона примыкает к землям Тибета. Протяженность равнинной части страны с восточной границы до западной — около сорока фарсахов, а ширина ее с юга до северной границы — двадцать фарсахов. И на той самой равнине, расположенной среди гор, имеется тысяча (В “Зафар-наме”, с. 703 — десять тысяч) благоустроенных селений, в которых много зелени, воды и замечательных родников. В народе говорят, что во всей стране, в горной и равнинной частях, имеется сто тысяч селений, застроенных домами и с [538] обработанными полями. Одно из свидетельств благотворности (Добавлено по “Зафар-наме” С. 703) климата той страны — красивая внешность и врожденное изящество красавиц той местности, которые вошли в пословицу. Об этом сказано так — рубаи:

Ты — царица всех красавиц Кашмира,
Ты — услада сердца того войска (Приведено по “Зафар-наме” С. 703) (красавиц) Кашмира:
Той гурии, которая приятна душе, говорят
Ты не стоишь подошвы красавицы Кашмира.

В его горах и на равнинах растут разные фруктовые деревья, и плоды их чрезвычайно хороши и полезны. Однако так как климату Кашмира присуще похолодание и там выпадают обильные снега, то фрукты /288а/ теплых стран, такие как хурма, апельсин, лимон и подобные им, там не вызревают, но их привозят из близлежащих теплых стран. В середине этой равнины, в одном (В “Зафар-наме”, с. 703 — в двадцати фарсахах) фарсахе от гор, одинаково как с восточной, так и западной стороны, находится город под названием [Сри] Нагар ¹¹⁴ (Приведено по R 431) и, который является резиденцией правителей той страны. По середине его, как в Багдаде, протекает большая река, количество воды в которой больше, чем в Тигре Багдада. Удивительно, что такая мощная река вся вытекает из одного родника и источник этот также находится в той стране и его называют “родник Вир”. Жители тех мест проложили через ту реку около тридцати [плавучих] мостов, связав цепями лодки, и открыли дорогу. Семь таких мостов имеется в городе [Сри] Нагаре, являющемся столицей страны и резиденцией правителей.

После того, как эта река пройдет Кашмир, в одних местах ее называют Дандана, в других — Джумла ¹¹⁵ (В “Зафар-наме”, с. 704 — Джамму). В верхней части Мультана <она соединяется с рекой Чинава и обе, проходя Мультан, соединяются с рекой Рава, которая проходит с другой стороны Мультана (Добавлено по “Зафар-наме”. С. 704). После этого к ним присоединяется река Сийах (R 431 — Сийаб), и все они около [города] Уча соединяются с рекой Синд. Отсюда все эти реки называют Синдом и на земле Татта они впадают в море Оман (Приведено по Л₁ 201а; R 431). [539]

Глубокая мудрость Аллаха заключается с том, что искусный архитектор [стихи Корана]: <[И землю] Мы распростерли и устроили на ней прочно стоящие и произрастили на ней всякие красивые пары> ¹¹⁶ — воздвиг вокруг того обширного пространства стену из неприступных гор, благодаря чему жители той земли защищены от копьев нападения, не заботятся о ремонте стены и не думают о том, что с течением времени (Приведено по “Зафар-наме” С 704) под действием ветра и осадков <ей будет причинен ущерб (Добавлено по “Зафар-наме”. С. 704).

Больших дорог в том вилайате три: одна — в сторону Хорасана, и та дорога чрезвычайно трудна, настолько, что по той дороге не удается перевезти грузы и тяжести на спинах вьючных животных. И люди тех мест, которые занимаются этим, несут груз на своих плечах и за несколько дней они доставляют их в то место, где можно грузить на животных.

Дорога в Индию такая же. Дорога, которая ведет в Тибет, легче этих двух, однако на протяжении нескольких дней пути встречается много ядовитых трав, и всадникам /288б/ трудно проехать по той дороге, так как животные гибнут.

ГЛАВА 100.

КОРОТКО ОБ ИСЛАМЕ В КАШМИРЕ И О ПРЕЖНИХ МУСУЛЬМАНСКИХ ГОСУДАРЯХ КАШМИРА

Ислам в Кашмире распространился недавно. Все жители здесь были индийцы и исповедовали религию Брахмы. Некий Султан Шамсаддин прибыл сюда под видом дервиша. Тогда правила здесь женщина, а в каждой области Кашмира сидел свой правитель. Султан Шамсаддин посчитал необходимым служить царице, и через некоторое время царица изъявила желание выйти за него замуж. После этого события с течением времени этот Султан Шамсаддин установил свою власть над всем Кашмиром, и [впоследствии] его сын Султан 'Алааддин занял его место. А после него Султан Ку'тбаддин б. Султан 'Алааддин стал преемником отца. В его время сюда приехал Амир-и Кабир 'Али ас-Сани, [известный как] Саййид 'Али Хамадани, <да освятит Аллах его тайну>. После этого приезда [Кутбаддин] прожил не более сорока дней. Затем его сын Сутлтан Искандар воссел на престол вместо отца. Он распространил религию ислама и разрушил все языческие храмы. Его [540] сын Султан Зайн ал-'Абидин стал преемником отца и царствовал пятьдесят лет. Он старался благоустроить Кашмир и снисходительно относился ко всем племенам мира, не обращая внимания ни на неверие, ни на ислам. В его период Кашмир стал тем городом, который дошел до настоящего времени. В Кашмире имеется много мастеров в разных ремеслах, редко встречающихся в других городах, как-то: граверы, резчики по камню, стеклодувы, золотых дел мастера и другие ремесленники,— на которых на деревенских базарах нет спроса. Во всем Мавераннахре, кроме Самарканда и Бухары, нигде нет таких ремесленников, а в Кашмире они есть по всем видам ремесла и даже их много, и это дело рук Султан Зайн ал-'Абидина.

После Султан Зайн ал-'Абидина начался упадок Кашмирского царства. Кашмирские эмиры обрели силу и от власти кашмирских государей они не оставили ничего, кроме названия; дошло до того, что эмиры даже внешне перестали признавать их. И те несчастные султаны, посчитав за удачу спасение своей головы, покинучи родину и согласились на все. /289а/ Султану Надипу ¹¹⁷, который сегодня находится со мной, я оказываю больше внимания, чем оказывали [прежним государям] сановники этой страны ¹¹⁸. До Султан Зайн ал-'Абидина несколько человек носили имя государя, однако они не были самостоятельными.

ГЛАВА 101.

УПОМИНАНИЕ О РЕЛИГИОЗНОЙ СЕКТЕ КАШМИРА

Жители Кашмира целиком придерживались ханифитского толка [в исламе]. В правление Фатх шаха ¹¹⁹ — отца Надир султана, сюда прибыл человек по имени Шамс из Талиша ¹²⁰ в Ираке и назвал себя Нурбахши. Он распространил разрушительную секту, назвав ее “Нурбахши”. Он открыто проповедовал неверие и разные ереси и распространил среди низких людей книгу под названием “Фикх-и ахват”, которая не соответствовала [учению] ни одной из сект — ни у суннитов, ни у шиитов, <да будет проклятие людей, да не будет она угодна Богу>. [Последователи той секты] признают пророка (Добавлено по Л₁ 201б) и Айшу, которые являются знаменем рафизитов ¹²¹, однако вопреки убеждению шиитов считают Амир Саййид Мухаммада Нурбахши повелителем времени и обещанным Махди; в противоположность шиитам они [541] признают всех великих святых, однако их считают суннитами (Приведено по Л₁ 201б; Л₂ 226а; Л₃ 168а; R 435), <да сохранит нас Аллах от убеждений неверия и ереси>.

Во всех своих молениях и делах, сделав подобные этим заимствования, чистую ересь они называли верой Нурбахши. Я видел группу шейхов Нурбахши в Бадахшане и все разузнал. Внешне они выглядели согласно установлениям пророка и целиком относились к суннитам и к мусульманской общине. Один из сыновей этого Мир Саййид Мухаммада Нурбахши показал мне его трактат, где тот пишет: “Их султаны, эмиры и невежды полагают, что внешняя власть не совместима со святостью и благочестием. Однако это абсолютное заблуждение, потому что все великие пророки и посланники [божий] правили, имея пророческую миссию, и проявили в этом деле похвальное старание, как Йусуф, Муса, Давуд, Сулайман и убежище пророческой миссии [Мухаммад], <да будут над ним молитвы и мир>, а из великих святых — Сиддик, Фаруг, Зи-и-Нурин и Муртаза, <да будет над всеми ними благоволение Божие>. Цель [от сказанного показать], что /289б/ [эти слова] противоречат секте Нурбахши в Кашмире и соответствуют [учению] суннитов и мусульманской общине. А ту книгу “Фикх-и ахват”, которая распространена в Кашмире, я отправил улемам Индии, и на той же самой книге они написали фетву, она следующая: Фетва ученых Индии:

<Во имя бога милостивого, милосердного! О боже, покажи нам истину в реальности, ложь — в ее неприкрытости, и все вещи, как они есть>.

После чтения этой кинги и обдумывания [затронутых] в ней вопросов стало ясно, что ее автор придерживается ложного учения и выступает против Книги, и общеизвестной Сунны, и общего мнения народа и не относится ни к одной из сект людей истины. Он придерживается явно заявления: <Бог приказал мне покончить с противоречиями среди верующих: [во-первых], в отношении ответвлений в шариате Мухаммада, [восстановив его] как было в свое время без прибавления и уменьшения; [во-вторых, восстановить] основные положения веры среди верующих и большинства людей мира>. Так он впадает в ересь и заблуждение. Уничтожение таких книг и запрещение их в мире является обязательным для людей, имеющих [для этого] силу. [542]

Искоренение и недопущение этого учения—одна из религиозных необходимостей, а препятствование и противодействие поборникам этой книги и последовагсям того учения является обязательным предписанием религии [ислама]. Если они будут упорствовать и не переменятся, то для удаления этих неприятностей на пути ислама и для отражения их злобы от мусульман необходимо прибегнуть к наказанию и убиению их, <чтобы поддержать истинную религию и сберечь праведный путь>. А если они покаются и оставят это учение пусть им прикажут стать последователями толка Абу Ханифы, <да будет милостив к нему Аллах и все>.

В настоящее время в Кашмире все суфии склоняются к ереси так, что они уже не знают, что дозволено, а что нет. Благочестие и святость они видят в бодрствовании по ночам и в воздержании от пищи. Все, что они находят, они кушают и берут все, не разбирая, что запрещено, а что дозволено. И все они вместе проявляют корыстолюбие и жадность, стремятся овладеть источниками вакфов, что идет вразрез с шариатом. Они постоянно мечтают о пророчестве, заявляют о чудесах наподобие “то будет”, /290а/ “это будет” и сообщают о сверхъестественных явлениях будущего и прошлого. Они поклоняются друг другу и при наличии такого срама уединяются на сорокадневные [моления], знание и людей знания они хулят и питают отвращение к ним, и шариат они считают вне тариката, так что эти приверженцы тариката нисколько не считаются с шариатом. Таких безбожников нигде в другом месте не встречалось. <Бог преславный и всевышний> да хранит всех мусульман от этих несчастий и бед в убежище своей чистоты и да наставит он всех на праведный путь шариата <во имя Мухаммада и его славных потомков>. <Слава Аллаху, который [ниспослал] эту помощь>: сейчас никто открыто не осмеливался произносить эти пустые речи, и все совершенно не признают [это учение] и причисляют себя к суннитам и к общине мусульман. Строгость сего раба им известна и если [что-либо подобное] появится, то, кроме казни, другого отношения к ним не будет. Я надеюсь, что это несчастье благодаря помощи всевышнего Аллаха и моим стараниям исчезнет, и все они внутренне воспримут ислам таким же образом, каким они сейчас внешне показывают себя мусульманами. <Аминь, о владыка обоих миров>.

Существовала группа еретиков, поклонявшаяся солнцу, которую называли “шамасин” —[543] “солнцепоклонники”. Учение их заключалось в следующем: сияние солнца существует благодаря чистоте нашей веры, а мы существуем благодаря сиянию солнца. А если мы запачкаем чистоту нашей веры, солнце прекратит свое существование, а если солнце лишит нас своей благодати, наше существование также прекратится. Солнце существует с нами, а мы существуем с ним, без него для нас нет бытия, без нас для него нет бытия. Когда оно есть, наши дела ему видны, и поэтому, кроме правильного дела, никакое другое не допустимо. Когда наступает ночь, [солнце] нас не видит и ничего не знает о нас, а так как оно не знает, что делается ночью, то все, что делается ночью, тому нет порицания. И эту секту называют “шамасин”. И все это я привел по рассказам.

Когда этот Мир-и Шамс объявился в Кашмире и испортил людей, у него было прозвище Шамсаддин. ((Добавлено по Л₂ 227б, Л₃ 169а)) /290б/ То, что ему дано прозвище якобы по небу, возможно, его имя было Шамасинаддин, а люди Кашмира ошибочно и для облегчения называли его Шамсаддин и таким же образом для облегчения чаще они называют его Мир-и (Добавлено по Л₁ 202б, Л₂ 227б, Л₃ 169а) Шамс.

ГЛАВА 102.

ВОЗВРАЩЕНИЕ К ОКОНЧАНИЮ ПОВЕСТВОВАНИЯ

До того, как [приступить] к описанию и разсказу о жизни и положении Кашмира, изложение событий было доведено до того места, когда мы с легкостью прошли ущелье Лар и вошли в город. Войско Кашгара разбежалось, жители покинули город и ушли в горы и ущелья, а все имущество осталось на местах и в жилищах. Я остановился в Радждане, о котором уже упоминалось. Войско я поместил в огражденном месте Радждана, за стенами с бойцами, и в течение нескольких дней не было никаких признаков людей. Мы находились в том месте двадцать четыре дня, пока к лошадям и воинам не вернулась сила. Войско Кашмира сидело в двух фарсахах к югу от города в середине болотистой местности, оттуда и появилось. Авторитетные люди советовали. “Охрана города нас не касается. Нам следует выйти наружу и выждать удобный случай, чтобы завязать сражение, потому что их войско по числу и [544]

оружию превосходит наши возможности и силу, и войско Кашмира мы можем разбить только хитростью. Байт:

Так как дело венчается успехом благодаря предприимчивости,
Ты не обманывайся бездействием врага.

Мы выступили из города, прошли перед их войском, описав круг, и расположились на востоке от Кашмира в местности под названием Баклана. Одним словом, с того времени — от месяца джумади II до ша'бана, что соответствует концу месяца тир ¹²², до весны мы убегали от войска Кашмира и от этого оно возгордилось и осмелело. И было так: если в начале каждый раз, когда мы перекочевывали из одного места в другое, они выжидали несколько дней, отыскивали надежное место напротив нас, тайно укрепляли то место всеми способами, которые знали, а ночью выступали и закреплялись там, то впоследствии они без боязни перекочевывали за нами в тот же день, когда перекочевывали мы. В конце концов, когда однажды в местечке Багбун (В Л₂ 227б —Багбудан; R 438 — Баг Навин (Банин, Баун)) они смело /291а/выступили и вышли на ровную местность, я обернулся и оказался перед ними. Подробности этого удлинят рассказ. Короче говоря, в одно мгновение подул ветер победы из места благодеяний и помощи милостивого, открывающего [двери счастья] Господа и стал сыпать на головы врагов прах и пыль унижения. Байт:

От множества убитых и свалившихся один на другого
Вся земля превратилась в гору от края до края.

Самым главным из правителей Кашмира был Малик 'Али. Вместе с несколькими влиятельными правителями, которые были военачальниками Кашмира, он возглавил отряд смертников, державших лицо повернутым к небытию, и все они погибли. Оставшиеся в живых люди бежали и ушли на вершину горы. Большинство из них были ранены, а у здоровых сердце от страха раскололось надвое. Они решили бежать в ту ночь, так как оставаться до завтра было нельзя. Военачальники войска были ошеломлены и растеряны.

А со мной из-за божественного предопределения произошло удивительное дело. Оно заключается в следующем: я знал о коварстве и мерзости натуры Мирзы 'Али Тагая, но в этом деле он превзошел даже дьявола. [545]

Байт:

Что я могу сказать?
Все, что случилось со мной,—
Из-за моей глупости, происходящей от простоты души.

Короче говоря, Мирза 'Али Тагай явился ко мне и стал давать советы, кратко они таковы: “Хотя это войско и побежало, оно все равно сражалось, а так как оно поднялось в горы, то ясно, что оно будет там укрепляться. Для нас же идти сражаться в горы неблагоразумно и не дело обретенную нами репутацию подставлять под удар ошибок. Путь для уничтожения войска состоит в том, что мы сейчас отправимся передовым отрядом в нижний Кашмир, где находится имущество противника. Когда мы пойдем на имущество и семьи воинов, то их пребывание здесь потеряет значение и тогда они поневоле должны будут спуститься вниз, чтобы защитить свое имущество. Те, у которых имущество находится наверху [в горах], не пойдут с ними вниз. Те, у которых имущество находится внизу, пойдут к своему имуществу, и они составят небольшое количество воинов. Когда они таким образом распадутся, то больше не соберутся и не будет нужды сражаться”. Приняв эту трескотню /291б/, нашептанную дьяволом, за блеск власти и посчитав правильной ту нелепицу из нелепиц, я принял ложь того лжеца и закрыл дорогу истины перед своим мысленным взором. Согласившись с его лживой болтовней, я решил наутро выступить с отрядом. [Стихи]:

Так как я не устоял перед интригой дьявола,
Я упал с высоты головой вниз.

Утром мы отправились вниз. Пришел Мир Даим Али и, упрекая меня, сказал: “Какие трудности мы претерпели, чтобы добиться такого положения? Теперь, когда мы рассеяли сборище врагов и собрали их здесь, куда же ты идешь, оставив их здесь?” Я стоял в нерешительности, когда подъехал Мирза 'Али Тагай и спросил о причине остановки. Мир Даим 'Али повторил то, что сказал мне. Мирза 'Али Тагай обратил ко мне свое лицемерное лицо и сказал: Менять каждый миг свои решения — это занятие детей. Надо делать то, что решено”. Байт:

Пока не наступит обещанный срок какого бы то ни было дела, [546]
Не принесет пользы помощь друга, каким бл он ни был другом

Доброжелательство и добрый совет Мир Даима 'Али, которые были истинной правдой, я не принял во внимание и послушался слов того негодяя, которые были явно неверными. Рубаи:

Не относись одинаково к врагу и к другу,
Не верь слову каждого человека,
Ты должен знать как друга, так и врага,
Чтобы дело свое ты не расстроил и не ухидшил

Короче говоря, по наущению того глупца мы выступили от колодца Авеля и Бабеля и отравились в пределы Нагама. Мирза 'Али Тагай шел впереди. На второй стоянке поступило известие, что дороги вниз нет, а если и есть, то такая, что неблагоразумно вести по ней войско. Уйдя с одного места и застряв в другом, мы засели в местечке под названием Чарура (В Л₁ 203б —Чардара, Л₂ 228б, Л₃ 170а — Джарруза, R 439 — Джарура).

Войско Кашмира очень обрадовалось нашему выступлению, [разбежавшиеся воины] собрались ото всюду, куда бежали, спустились с гор и засели в надежном, месте, огородившись ветками. Стихи.

Что выпало мне на долю от мучений острия меча,
Я был мертв, но Бог заново дал мне жизнь

Это событие произошло четвертого /292а/ ша'бана 939 (1 марта 1533) года. Один из ученых <того времени (Добавлено по Л₂ 228б, Л₃ 170а) нашел хронограмму [для этого события] в словах “Руз-и чахарум аз мах-и ша'бан” — “четвертое [число] месяца ша'бан”.

Когда пришел месяц ша'бан и закончился сезон Тельца, все то, что в сильную стужу месяца Дея ¹²³ высыпало на перевалах из решета облаков сезона Козерога, растаяло от тепла солнца сезона Тельца.

Мирза 'Али Тагай по своей злобе будоражил сердце предводителей [войска] разговорами, в которых не одобрялось и осуждалось (Добавлено по Л₂ 228б, Л₃ 170б) завоевание Кашмира, пока он совершенно не отвратил сердца воинов от Кашмира, за исключением Мир Даима 'Али, на которого не действовало злословие того негодяя. [Мирза 'Али Тагай] собрал всех предводителей войска моголов, т. е. все [547] низкое сборище сплетников. Главари того сборища, введенные в заблуждение, пришли к Мир Даиму 'Али и единодушно, в один голос, с шумом и криком заявили: “Доведи до сведения того человека”,— под “тем человеком” они имели в виду меня — “что мы — моголы и всегда занимаемся делами Моголистана. Излюбленным местом для могольского народа является степь, где нет никакого благоустройства; мы всегда предпочитали хохот совы на развалинах пению соловья в саду. Мы, подобно злосчастной сове, не селились в благоустроенных местах; нашими друзьями были <горные звери (Перевод условный (ср. R 439), слово написало неясно во всех списках), товарищем — кабан. Привычный для нас дом и понятное для нас жилище — расщелины на вершинах гор; наша одежда — шкуры собак и хищных зверей, наша пища — мясо птиц и диких животных, как сможем мы, потомки воинственного народа, объединиться с безумными неверными в Кашмире, представляющем собой райский сад, даже образец высочайшего рая, как говорят: <язычники не могут войти в рай>. Кроме того, от Кашмира до Кашгара очень далеко, а из-за дальности расстояния невозможно перевозить скарб и пожитки и не привычно для стада, а без этого стада мы станем плакать от нашей жизни; вдали от того стада нам станет невмоготу и смерть нам покажется благом. /292б/ Итак, лучше, чтобы мы распустили это войско и ушли к [Са'ид] хану. Если хан убьет нас, то наш труп понесут наши люди, а если не убьет, то ни в какое другое место мы не направим поводья нашего желания, кроме Моголистана”. Байт:

Если на этот раз я спасу свою душу от печати по тебе,
В другой раз я не буду мечтать о любви

Мир Даим 'Али пришел ко мне и повторил то, что они сказали. Я был поражен поведением тех неразумных людей. Мисра:

Манера какого народа и обычай какой страны это?

Рассказывают, что один чистильщик отхожих мест проходил перед парфюмерной лавкой и, почувствовав запах духов, потерял сознание. <Какой-то врач присутствовал при этом и сказал, что надо поднести к его носу [548] сосуд для исследования мочи. Он тотчас же пришел в себя и сказал (Добавлено по Л₁ 204а; Л₂ 229а, Л₃ 170б) — стихи:

Много лет я слышал
Похвалы благовониям и амбре,
Но было бы лучше, если бы я увидел навозную кучу,
Чем то, что я увидел на лотке парфюмера

Короче говоря, я сказал Мир Даиму 'Али: “Дальнейшее завоевание Кашмира прекращается. Эти неразумные люди приступят к такому делу, которое разрушит основы государства”. Мир Даим 'Али сказал: “Когда [Са'ид] хан отправлял нас, он предупредил меня, что Мирза 'Али Тагай среди всех дел ханства выбирает то, что выгодно для него, а в отношении большинства других дел проявляет беспечность. Все важные дела ханства он откладывает ради исполнения своих личньи дел, которые он сделал целью. Много раз я прощал ему эту вину и покрывал полою прощения низость этих дел. Намерения [нашего] ясного ума мы всегда сообразовывали с его желаниями. И это приводит к разброду [в нашем уме] и к появлению нежелательных происшествий. Если и на этот раз он поступит по своему обыкновению, то с помощью моего сына Искандар султана освободите его тело от дел жизни. В этом случае уничтожение его нельзя откладывать, потому что проступки его так и остались за ним”. Когда ханский ярлык на уничтожение [Мирза 'Али Тагая], изданный со множеством подтверждений, будет исполнен, то больше ни у кого не останется лазейки для зла и проявления вражды и наступит полное согласие. Владение Кашмира, /293а/ которое никогда не было под властью могольских ханов, покорится завоеванию и за тобой останутся доброе имя и слава на долгие времена. У династии могольских хаканов ты заслужишь большую признательность себе, которую никто никогда не имел”.

Я ответил: “Вот уже десять лет, как подданные хана целиком и полностью вверяют мне дела войска и присоединяют ко мне эмиров. <Слава всевышнему Аллаху>, до сих пор все дела завершались благополучно; не произошло ни одного дела, на которое можно было бы положить палец возражения и перст предостережения. Если произойдет это дело, низость его будет связана с моим именем. После этого каждый из эмиров, в чувстве страха которого имеется внушение дьявола, [549] уверится в том, что его присоединили ко мне, чтобы я исполнил дело ангела смерти, и он, чтобы спасти себя, проявит, конечно, большое старание, и мое пребывание рядом будет вызывать у человека страх за свою жизнь. А это не сообразуется с нормами человечности (В Л₂ 229б, Л₃ 171а, R 440 — мусульманства) и вместе с этим противоречит священному шариату”.

Когда я оком соображения увидел в зеркале размышления, что есть только два выбора: один — убить Мирза 'Али Тагая и завоевать Кашмир и другой — не убивать его и оставить Кашмир, в конце концов я согласился оставить Кашмир. Правителям Кашмира я предложил мир. Я не внял советам умных людей и испытал из-за этого много страданий и увидел то, что увидел. Говорят, что если кто видит перед собой низкого врага и не убьет — сам себе враг. Байт:

В руках — камень, на камне — змея,
Безумием является раздумывание и промедление.

ГЛАВА 103.

РАССКАЗ ОБ УХОДЕ АВТОРА КНИГИ ИЗ КАШМИРА И О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В ТЕ ДНИ

В то время султаном Кашмира был Мухаммад шах ¹²⁴. Маликами Кашмира после упомянутого убитого [в столкновении с нами] 'Али мирзы были 'Абдал Макри, Каджичак, Лаухар (В Л₂ 229б; Л₃ 171а — Бокиджак, R 441—Йакчак) Макри и Рикиджак (Добавлено по Л₂ 229б; Л₃ 171б). Когда им был предложен мир, они были очень признательны /293б/ и даже не верили, что, завоевав такую прекрасную стану, ее можно вновь отдать — что за безрассудство! Короче говоря, украсив славным именем и титулами [Са'ид] хана хутбу и чекан монет, забрав мал Кашмира столько, сколько было собрано (Добавлено по Л₂ 229б; Л₃ 171б), взяв в жены для Искандар султана одну из целомудренных дочерей (Добавлено по Л₂ 229б; Л₃ 171б) Мухаммад шаха, каждый из нас встретился с равным себе [по положению] султаном и маликом Кашмира. Так, я встретился с Мухаммад Шахом и <по обычаю правителей (В R 441—“и по обычаю моголов”) мы стали называть один другого “другом”. Мир Даим 'Али встретился с 'Абдал Макри, Мирза 'Али Тагай — с Лаухар Макри, Баба Сариг мирза — с Каджичаком, а сын моего дяди, Махмуд мирза, о котором будет упомянуто дальше — с Рикиджаком (В R 441—Йакчак) — все [550] обменивались подарками и подношениями из того, что было возможно.

В последний день [месяца] шавваль мы отправились обратно по Ларской дороге, по которой прибыли сюда. Когда мы достигли пределов Тибета, большинство его жителей поспешили встретить нас подношениями и малом, кроме жителей одного из вилайатов Тибета— Карса. Там имелось ущелье, такое узкое, как сердце скупого, и в конце теснины шел ров, подобный стене вала, такой глубины и такой страшный, что сила воображения не может постичь этого. Туда вела узкая тропа, на которой в ясный день было темно, как ночью. Надеясь на такое ущелье в своих горах и на то, что ни одно живое существо не сможет покорить это ущелье, они проявили непокорность и допустили пренебрежение в уплате мала. Во время полуденного намаза мы расположились неподалеку от них и всю ночь до утра готовились к бою.

Утром, когда золотые нити щита небесного свода протянули свои лучи с востока к земле для захвата крепости и покорения мира, войско вооружилось и издало боевой клич. Произошло сражение. Несколько раз неверные сбрасывали сверху руками камни (Приведено по Л₁ 205а; Л₂ 230а; Л₃ 171б) и прогоняли войско ислама. А войско ислама крепко подвязывало полу мужества поясом старания и ставило ногу твердости на гору войны с неверными. В конце концов порыв ветра ислама /294а/ как солому развеял ветром небытия крепость неверных, которая была подобна горе, так что большинство тех убийц неверных и проклятых упрямцев было перебито, а спасшиеся от меча полетели как порошок по ветру бегства и исчезли. Все, что было у них немого и говорящего из числа их имущества и семейства, досталось храброму войску ислама. От этого необъятный ужас поселился в сердцах других неверных и, сделав средством спасения своей жизни и детей все, что они имели, они положили на блюдо подношения и преподнесли нам. Мы собрали весь мал вилайата Пурик, являющегося одним из важных владений Тибета, и разделили между эмирами и воинами. Специально для хана мы отобрали немного редких вещей и направились в Марйул. [551]

Стихи:

Хорошо, когда удается свидеться с тобой,
Мои глаза освещаются твоей красотой,
Глаза мои, освободившись от темноты разлуки с тобой,
Освещаются утром свидания с тобой.

Расставание, в конце которого наступает встреча, и разлука, которая в итоге завершается свиданием, проницательным людям не кажется несчастьем. Всадники страстных желаний и страданий толкуют такую разлуку как свидание, соединенное с разлукой, и в этой разлуке на пути (Добавлено по Л₁ 205а) к свиданию они прокладывают широкую дорогу из надежды соединения с радостью. Байт:

В утро свидания я живу встречей с тобой,
А в ночь разлуки я живу мыслями о тебе

[И все это] вопреки тому, что за свиданием рисуется разлука, как говорят — стихи:

Вдали [от друга] нет ничего, кроме надежды на свидание,
Вблизи от него охватывает страх потери,
Огонь разлуки сжигает сердце и душу,
Свеча надежды возрождает душу

Это положение соответствует удивительным событиям, пережитым сим рабом, необычность которых повергнет в изумление проницательных людей. Вот они: сей раб прибыл, одержав разные победы, и прахом ханского порога провел по своим глазам подобно лечебной сурьме.

Когда счастливый взгляд [Са'ид] хана пал на меня, от счастья встречи /294б/ на его лице стали проступать признаки радости. Он простер ко мне руки милости и раскрыл объятия радости. Я выразил ему такую преданность, выше которой невозможно представить себе. Я приблизился и ощутил счастье объятий. Обилие радости и большое счастье растрогали сердце. Хан некоторое время держал меня в объятиях, осыпая мою шею и плечо жемчужными каплями своей милости и любви. Я так же, рассыпая подобно каплям дождя перлы из [552] раковины искренности и чистоты, наполнил ими подол могущества и объятия счастья хана. Рубай:

От свидания с тобой разум мой в растерянности,
А от слез объятия мои наполнились жемчужинами.
Ты не стряхивай свой подол, если обидишься на меня,
Потому что от плача моего твои объятия наполнились жемчужинами

После выражения почтения и выполнения церемоний приветствий хан подробно расспросил меня о делах. Я изложил все таким подробным образом, что в изложении моем отразились все мельчайшие детали происшедших событий. Когда подробности событий полностью дошли до высочайшего слуха [Са'ид] хана, он еще раз рассыпал жемчужины царской благосклонности и сказал: “Благодарность к тебе этого ханского семейства самая великая и истинная, потому что никто прежде из хаканов-завоевателей, от Чингиза до наших дней, не протянул руку господства к воротнику Кашмира. Сейчас благодаря твоему самоотверженному старанию и усердию минбары Кашмира украсились титулами могольских хаканов. Султаны и правители его поставлены в ряд с другими султанами мира, которые выражали покорность и повиновение в прежние времена и сейчас беспомощны перед властью могольских хаканов. И это великое и славное дело, признательность за которое обязательна как для нас, так и для всех могольских хаканов и для всех государственных мужей, особенно для наших детей, так как этим наше имя обрело славу, а гордость этого имени принадлежит им!”

На основании указа хана сей раб оставил войско и обрел счастье служения ему. На следующий день остальные эмиры и Искандар султан также удостоились чести целования высокого порога /295а/ [Прибыли также] все воины, на которых намекает [стих Корана]: <Он разъединил моря, которые готовы встретиться ¹²⁵>.

Мал Кашмира, некоторое количество серебряных и золотых монет, отчеканенных со славным именем хана, вместе с добром других вилайатов тех пределов я преподнес хану в качестве подарка. Он милостиво все принял и по обычаю разделил. После церемоний проявления милостей к остальным воинам и уважаемым эмирам он созвал вельмож на совет. Каждый [553] высказал то, что пришло ему на ум соответственно положению и согласно обстоятельствам. Когда высочайший слух хана выслушал все речи, после некоторого раздумья он обратился ко мне: “Да будет тебе известно, что я всегда искренно говорил и истинно желал лично самому ради Аллаха совершить священную войну и из всех мусульманских [правителей] лично самому выполнить эту достойную обязанность Моим намерением было и разрушение языческого храма Урсанг, являющегося местом поклонения всего Китая, тем более что никому из государей ислама не выпало на долю [завоевывать его] и мусульманам даже никогда не случалось ступать туда. Моего здоровья не хватило на это. В тех священных войнах, которые уже совершились, это намерение в какой-то степени осуществилось несмотря на то, что я постоянно чувствую в своей натуре и внутри себя сильную слабость, как это видно по моему внешнему виду. Теперь необходимо, чтобы ты передал меня под непорочную защиту всевышнего и преславного Аллаха и в качестве моего представителя подвязал полу усердия к поясу священной войны и выступил на разрушение того [храма], а я вернусь в привычное для меня место. Таким образом, все дела целиком поручаются тебе, а меня и своего дядю, так как мы оба стали старые, ты помести в уголке для молитв, где заключено сокровище блаженства, и возьмись за дела этого государства, а мы будем тебя поддерживать своими добрыми молениями, а ты поддержи нас добрыми делами”. Он много произносил таких речей и издал указ: “Мирза Хайдар облечен полномочиями взять с собой любого, кого пожелает, и никто не имеет права пренебрегать его приказом”.

Когда был издан такой указ, я отпустил больших эмиров, /295б/ взял с собой моего брата 'Абдаллаха мирзу и сына моего дяди Махмуда мирзу, назначил в это войско Джанака мирзу и Бахрака мирзу, имена которых упоминаются в кашгарском походе, из остальных воинов я отобрал две тысячи человек и занялся этим делом. До того, как все было подготовлено, прошло шесть дней из [месяца] зу-л-хиджжа и столько же длилось мое пребывание [у хана]. В день расставания он позвал меня, когда был один, подарил мне в качестве суйургала столько особых одежд, сколько было под рукой, прибавил к тому дару несколько лошадей, пояс и несколько ножей в одних ножнах — оба были [554] изобретены им самим, весьма редкостные и оригинальные, и, вручая их мне, сказал: “Это из моих изобретений, я вручаю их тебе как память. Если ты благополучно возвратишься и найдешь меня в живых, то вернешь их мне, так как я даю тебе их на время и поручаю хранить их для удачи. А если неизбежная печать для всех созданий будет поставлена на моей особе и если произойдет вечная разлука между мною и тобой, тогда это останется тебе на память [обо мне]”. Я постарался проявить свое беспредельное почтение к нему и поводья самообладания выпали из рук моего терпения. От засухи горя и печали влага, находившаяся в хранилище моего сердца, начала изливаться через глаза. Беспокойство и волнение упали на вату моего терпения и стойкости. Хан от чурствительности своего сердца также начал рассыпать жемчужины [слез]. После того, как мне удалось справиться с волнением, я сказал: “Какая сила сердца и спокойствие духа нужны, чтобы слышать произнесенные Вами слова и приступить к какому-нибудь другому делу, кроме услужения Вам? Я буду находиться у Вашего счастливого стремени до столицы государства — Йарканда. Когда же Вы в полном здравии и при поддержке счастья окажетесь в обители благополучия, тогда я вернусь к этому делу. А остальные воины пока займутся выпасом лошадей на одном из пастбищ Тибета”. Хан сказал: “Откладывание дела противоречит здравому смыслу. Мои слова /296а/ ты воспринял неверно. Ни одна живая душа, без сомнения, не думает о смерти, и те слова продиктованы не какой-нибудь болезнью или недугом. Мои слова были сказаны на тот случай, если по дороге со мной что-нибудь произойдет, а если я благополучно доберусь до родных мест, то, конечно, в дальнейшем я буду избавлен от этих страхов. Так как разлука между нами продлится долго, а человек не защищен от того, что я сказал, то поскольку сейчас есть время для разговора, я и уведомил тебя о том, что уже сказал. То, что я сказал тебе, не предполагает того, чтобы ты шел со мной и вновь возвращался. Во всех случаях надо надеяться на бога и во всех делах полагаться на его волю. Я вручаю тебя богу и надеюсь, что мы снова благополучно встретимся друг с другом. К тому, к чему ты должен приступить, приступай решительно и прояви похвальное старание. Слава твоего доброго имени, получившего уже [555] известность благодаря завоеванию Кашмира, этим делом увеличится вдвое, а одобрение этого дела целиком будет связано с моим именем — и за все это в моем сердце благодарность тебе”.

Он долго произносил подобные речи, затем отпустил меня и пустился в обратный путь.

ГЛАВА 105.

УПОМИНАНИЕ О ЗАВЕРШЕНИИ ДЕЛ ХАНА И КРАТКОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ЕГО ЖИЗНИ

Рубай:

Весь этот мир станет небытием,
Все, на что ты смотришь, исчезнет,
Тот, кто существует вечно,— бог,
Тот, кто превращается в тлей,— человек

Слова великих мудрецов: все, кроме Господа, <да будет он велик и превозвышен>, подвержено исчезновению, и суть небытия известна — исчезновение, а его отражение существует в воображении. Вчерашнего дня не было, [а в соображении] он был. То, что было невидимо, сегодня стало зримым, и видится оно без его бытия — что же из этого откроется завтра? Тот, который всегда был и всегда будет — это Он, и вуаль его не порвет колючка никакого происшествия. Рубаи:

Каждый лик, покоряющий сердце, который покажется перед тобой,
Будет восхищен небом с орбиты твоего глаза,
Отдай сердце тому, кто по сути своего существа
Был всегда с тобой и будет.

Предопределение всевышнего и всесвятого Творца направлено на то, чтобы каждый, имеющий душу, испил глоток из чаши отчаяния — <каждая душа подвержена смерти> — и от бодрствования существования заснул пьяным сном небытия. Рубай:

/296б/ Все те, которые ушли и пропали,
Все они исчезли по дороге небытия,
Они были кувшином вина в собрании друзей.
На один миг раньше нас они опьянели.

Никогда не распускался цветок в саду вечности, и никто не вдыхал аромат того нераспустившегося цветка. Только тот нашел дорогу в сад вечности, кто перешагнул через стену небытия и сбросил одежду бытия. Как это бренное тело может достичь моря вечности, [556] если ветер тленности не подготовит его, а глаз сможет увидеть из дверцы небытия цветник вечности? Место постоянного пребывания всех — обитель вечности, а место бегства всех — дома тленности. Устраиваться на том месте, с которого надо бежать,— ошибка. Байт:

В месте прохода потока небытия строит дом
Разве что сумасшедший, умный не построит

Воротник ни одного гордеца не уцелеет от руки смертного часа, разве что душа его

Стихи:

Я слышал, что блаженный Джамшид
Написал на камне у источника
У этого источника подобно нам отдыхали многие,
Очи ушли, только успев закрыть глаза
Они завоевали мир мужеством и силой
Но не унесли его с собой в могилу,
Мир о сын не есть царство вечное
Нельзя надеяться на постоянство его,
Когда чистая душа приготовится к уходу,
То нет разницы умереть на троне или на земле
Если ты и сто лет будешь жить, но в один день
Ты должен уйти из этого радующего сердце дворца

Цель этого вступления и этой речи — описать конец счастливой жизни [Са'ид] хана. Когда он решил упомянутые дела, то отправился из Марйула Тибета в Йарканд. Я проводил его на [расстояние] однодневного пути и поставил клеймо прощания на челе расставания. Огонь безнадежности так и пылал в сердце надежды. Несущий благоденствие взгляд хана до тех пор, пока я видел его, был обращен в сторону сего раба, а я отправился с тревожной душой, с глазами, полными слез, и с сердцем, сжигаемым огнем разлуки. Стихи:

О вращающееся небо, дело твое всегда такое
Обычай твой — насилие, притеснение, жестокость к нам (Текст неясен),
А религия твоя — разлучать любящих друзей
Такой удивительный у тебя обычай и что за религия приносящая беду

В то время, как каждый миг раздувался огонь расставания и усиливалась печаль разлуки, в своем воображении я мечтал о встрече, так как многие такие ночи разлуки /297а/ сменялись утром свидания и такие мысли как-то успокаивали меня. Байт:

Эту мечту я рисую в своем воображении, а небо говорит
“О, какое богатое воображение и неосуществимая мечта!” [557]

А язык сердца, исходя из обстоятельств, говорил: “Это вечер той разлуки, утро которой будет днем воскресения из мертвых”. Через четыре дня мне прислали письмо, написанное его благословенной рукой, о том, что он прошел перевал Сакри ¹²⁶ и слабости, которой опасались, не было, и он благополучно остановился в Нубре, откуда уедет после праздника жертвоприношения. Там он приписал сочиненное им по-тюркски руба'и:

О утренний зефир отправься к моему цветку распустившемуся,
Нет не к цветку, а к луне моей светящейся, как солнце,
Расскажи ему о моей тоске безутешной
И передай привет моему приемному сыну

Это были последнее письмо и послание. После исполнения положенных церемоний в праздник жертвоприношения они быстро уехали. Когда они прошли ледяные перевалы, в благородной натуре [хана] под действием ядовитости того адского воздуха наступила резкая перемена. Местность, на которой поражала болезнь удушья, от одного до другого конца составляла восьмидневный путь. Описание болезни удушья приведено при упоминании о Тибете. Эмиры согласились на том, что как спешка, так и задержка [сейчас] вредны и опасны, во всяком случае все же следует быстрее добраться до места, где не бывает удушья, возможно, до того времени естественные силы [хана] смогут оказывать сопротивление усилению болезни. Если же пребывание и продвижение через места, где существует болезнь удушья, будут продолжительными, то на такое промедление, возможно, сил [у хана] не хватит. Байт:

У тебя нет выхода кроме двух путей
Или ты умрешь или тебя потащат

Злосчастные неразумные эмиры, главой которых является Мирза 'Али Тагай, посадили больного государя на коня и, поддерживая его со всех сторон, быстро отправились в путь. Хотя пребывание там было гибельным, однако надо было соорудить [для хана] паланкин, а они оправдали себя тем, что с паланкином невозможно перейти через высокие перевалы. Мисра:

Когда настанет день предопределения, нет пользы от старания. [558]

Восьмидневное /297б/ расстояние они прошли за четыре дня и, когда к полуденному намазу оказались в трех фарсахах от того места, где та болезнь случается реже, его настиг [рок]. Кит'а:

Когда настанет время этому соединению
Распадаться по частям,
Не останется места для разговоров,
Нет у человека сил спрашивать, “как” и “почему”

В тот час сила естества под воздействием болезни ослабла и болезнь от того схожего с адом климата, о котором говорилось раньше при описании Тибета,— байт:

Разлука и свидание с тобой —там самум и мираж,
Никто не мог жить там,— удивительный климат!—

полностью победила естество, и тот благочестивый государь, дервиш по натуре, могущественный и справедливый хан на призыв: <Вернись к твоему Господу довольный и снискавший довольство> — беспрекословно ответил: “Слушаюсь”, — и его чистая душа отошла из этого грязного мира в мир чистый, <поистине мы принадлежим Аллаху и к нему мы возвращаемся!>, <да умножит Аллах его блеск и да освятит Аллах его могилу>. Стихи:

Жаль того счастливого шахиншаха,
Джамшида, раздающего короны и покоряющего страны,
Увы, земля больше не увидит
И за сто веков такого справедливого и набожного шаха,
Жаль того владыки мира с чистой верой,
Чести и убежища стран и людей

И это ужасное, сжигающее сердце событие произошло 16 зу-л-хидджа 939/9 июля 1533 года. После этого события злосчастное время и небо, хищное и опасное, как акула, произвели такие удивительные злоключения, упоминание о которых вскоре последует. А до этого мы обратимся к краткому изложению о жизни хана, его прекрасных достоинств, похвальных качеств и совершенных им благих деяний. Хотя все в этом сочинении связано с описанием жизни хана, однако, следуя порядку изложения, [сведения о нем] даны несвязно, здесь же разрозненные сведения будут приведены в сокращенном виде. Его благородная [559] родословная такова: Абу-л-Фатх Султан Са'ид хан гази, сын Султан Ахмад хана, сына Йунус хана, <сына Вайс хана (Добавлено по Л₂ 232б; Л₃ 173б; R 447), сына Шир 'Али хана, сына Мухаммад хана, сына Хизр хана ходжи, сына Туглук Тимур хана, <да умножит Аллах их блеск ¹²⁷>. А от Туглук Тимура до Йафета сына Нуха, <да будет над ним мир ¹²⁸>, изложено в “Маджма ат-таварих” ¹²⁹ и в “Предисловии”—“Мукаддима” — к “Зафар-наме” /298а/ и будет упомянуто и описано в основной части “Истории”, <если захочет Аллах>, поэтому от повторения этого я воздержался.

Он родился в Моголистане в 892 (1486—1487) году. Его славное имя дал ему его великий дед Йунус хан. До четырнадцати лет он пребывал в Моголистане под защитой и опекой своего отца. Когда Султан Ахмад хан прибыл в Ташкент, чтобы встретиться со своим уважаемым братом Султан Махмуд ханом, он привез с собой и хана [Султан Са'ида]. Когда между Шахибек ханом и этими двумя упомянутыми ханами произошло сражение в Ахси и ханы потерпели поражение [Султан Са'ид] хан, раненный в сражении, попал в руки Шайх Байазида, который был правителем Ахси. Между Шайх Байазидом и Шахибек ханом существовал “волчий мир”, что уже описано. [Шайх Байазид] продержал хана под арестом один год. Когда на следующий год сюда пришел Шахибек хан, он убил Шайх Байазида и его брата Танбала и захватил вилайат Фергану. В Ахси он освободил из-под ареста [Султан Са'ид] хана, взял его с собой и [Султан Са'ид] хан был вместе с Шахибеком, когда тот захватил Хисар и Кундуз. Когда же [Шахибек хан[ вернулся из того же похода и выступил на Хорезм, то шестнадцатилетний хан с семнадцатью человеками бежал из Самарканда в Моголистан к своему уважаемому дяде Султан Махмуд хану. В конце концов после одной из битв в Моголистане он бежал и прибыл в Андижан. Правителем Андижана был ставленник Шахибек хана; он арестовал [Са'ид] хана с намерением убить его. Хан бежал от него и ушел в Кабул к своему двоюродному брату Бабур Падишаху. Когда Бабур Падишах направился в Хисар для освобождения Мавераннахра, то он послал [Са'ид] хана в Андижан и тот прибыл туда. Мой дядя, <да покроет его Аллах своим милосердием>, передал ему Андижан и стал служить ему. Когда узбеки [560] вновь завоевали Мавераннахр, хан оставил Андижан и пришел в Кашгар. С боем он взял Кашгар и царствовал там независимо на протяжении двадцати лет. В конце жизни он пошел со священной войной в Тибет <искренно, ради Аллаха Всевышнего> и /298б/ в 939 (1533) году умер от болезни удушья. Он прожил 47 лет, и в его волосах седина пробилась еще не настолько, чтобы быть заметной. Он исповедовал ханифитский толк [ислама] по наследству [от своих предков].

В начале жизни, в дни юности, большое внимание он уделял людям праздным и испытывал огромную страсть к запретным вещам, а о похвальных поступках и благих делах он мало думал. Когда годы его благословенной жизни достигли тридцати семи лет, он отказался от всех удовольствий и запретных вещей и посвятил себя счастью служения святым людям. Он вступил на светлый путь тариката под руководством его святейшества, убежища руководства, господина Ходжа Шихабаддина, известного как Ходжа Хованд Махмуд, занялся этим благородным делом и проявлял похвальное старание в молениях и добрых деяниях. На всех интимных собраниях у него мало говорилось о чем-нибудь другом, кроме пути мистического совершенствования, и речи производили на него большое впечатление. Он очень старался в отношении справедливости и укрепления шариата; во всех делах он поступал согласно шариату и для него не составляло труда соблюдать его установления, наоборот, он любил их. Большинство его дел решалось в доме правосудия, и он чрезвычайно почитал ученых-улемов так, что султаны времени порицали его за это, а он отвечал им: “Проявление уважения или высокомерия допустимо в отношении рода человеческого вообще, а эта группа по своей природе не может равняться даже с низшим мулазимом и оказание им уважения, большого или малого, делается ради науки. Мое уважение к ним — это уважение к науке, и за это я не заслуживаю порицания. Проявлять высокомерие к науке — это невежество”. Ко всякому благочестивому человеку и суфию он относился как к брату, не пренебрегал ими и не ставил себя выше их и не думал, что он государь. Он хорошо относился, ко всем и, хотя по отношению к другим людям он соблюдал величие государя, проявлял к ним такую доброту, что больше этого и представить себе было [561] невозможно. Двадцать четыре года /299а/ я находился при нем а услужении, и я не припомню в его отношении к кому-либо, за исключением считанного количества люден, ни непристойности, ни брани, ни пренебрежения. По отношению к некоторым рабам, исполнявшим обязанности подавальщика воды и подобные этому, если они допускали небрежность, заслуживающую порицания, он только хмурил свое благословенное лицо и смотрел на них с гневом, но слов произносил мало, а если ему хотелось поругать их, то он говорил только “дурной” или “нечистый” и, возможно, кроме этих бранных слов, других он не употреблял. Если он выражался по-тюркски, то говорил приблизительно также.

Комментарии

77. Хочжоу — город в Китае на правом притоке р. Хуанхэ (“Желтой реки”).

78. Салар — народность, ныне проживающая в провинциях КНР Чинхай и Ганьсу (численность — более 62 тысяч) — см.: О Китае, Национальные меньшинства Китая. Пекин, 1983. Здесь Мирза Хайдар имеет в виду места, населенные народностью салар.

79. Канджанфу — позднее Синганфу (у Бичурина — Сианьфу) — столица провинции Китая Шенси. (Бичурин, Собрание сведений по исторической географии, с. 285; Россе. 404).

80. Топоним Скардо существует поныне, однако перевала под таким названием в настоящее время здесь нет. (Бартольд, Тибет, с. 512; Спейт, с. 419).

81. Султанпур — новое название города Варангал, столицы Теминганы, переименованного делийским султаном Мухаммад Тутлаком в Султанпур после его победоносного похода туда в 1321 — 1323 гг. (Ашрафян, Делийский султанат, с. 67).

82. Баджвара — древний индийский город вблизи р. Сатледж, недалеко от Пхилора. (Росс, с. 405, прим. 5).

83. Урдук — город Рудок, ныне важный торгово-транзитный пункт на пути из Кашмира в Тибет и далее в Синьцзян через перевал Каракорум.

84. Бхира — город на левом берегу реки Джелам, часто упоминается Бабуром. (Бабур-наме, с. 259 и др ; Росс, с. 406).

85. Канджу и Сакджу Китая — это большой город Ганьчжоу и оазис Сучжоу провинции Ганьсу. (Обручев, От Кяхты, с. 109).

86. Название Нилаб мусульманские историки вплоть до XVII в. относили к р. Инд (Росс, с. 406).

87. Бхира — ныне р. Джелам.

88. Река Баджвара — Сатледж (Росс, с. 406; Спейт, с. 43).

89. Синд — Инд.

90. Река Джун — Джамна.

91. В тексте Кук Надир (в переводе Росса: “Кук Наур”). Если Мухаммад Хайдар имел в виду бессточное соленое озеро Кукунор — самое большое озеро Тибетского нагорья, то он ошибается в своем заявлении о впадении в него реки Кара-Каш, которая в действительности впадает в оз. Лобнор. Он неправ и в том, что река Керия впадает в Кукунор — она теряется в песках. (Росс, с. 406, прим. 5; Обручев, От Кяхты до Кульджи, с. 150 и сл.).

92. Названия Марйул ныне не существует. Относительно определения данного наименования в научной литературе существуют разные мнения: одни считают, что оно применялось к собственно Ладаку вместе с Нуброй и др.; другие — только к Ладаку, третьи переносят его на весь Балти (Балтистан). Д. Росс предполагает, что это название относилось только к главному городу Ладака — к г. Леху. (Росс, с. 410, прим. 1).

93. Шакья Муни — одно из многочисленных имен Будды, основателя и проповедника буддизма.

94. Коран, XVII, 83(81).

95. Зодиакальный знак Льва соответствует месяцу июлю и считается неблагоприятным созвездием. Здесь июль — август 938/1532 года.

96. Зодиакальный знак Девы приходится на август — сентябрь 938/1532 года.

97. Джоу — по свидетельству Н. Я. Бичурина — древняя административная единица, может обозначать область, областной город и даже “местность”, “территория”, “страна” (Собрание сведений по исторической географии, с. 739). Здесь слово джоу в значении “правитель”.

98. Коран, XXXV, 31(34).

99. Зодиакальный знак Скорпиона приходится на октябрь — ноябрь, что не соответствует указанному тут же Мухаммад Хайдаром месяцу джумад-и сани.

100. Узкое труднодоступное ущелье на пути реки Синд к р. Джелам называлось Ларом. (Росс, с. 423, прим 3).

101. Коран, XXXIV, 14(15).

102. Мачином в ту эпоху назывался южный Китай, а северный — Хитай (термин “Чин” — “Син”, арабов — европейское “Чина” означает Китай в собственном смысле слова) — Рашидаддин т. I, кн. 1, с. 160; Марко Поло, Путешествие, с. 158 и сл.

103. Коран, XXXVI, 78(78).

104. Коран, XV, 29(29).

105. Коран, VI, 95(95).

106. Коран, LXVI, 8(8).

107. Вилайат Барнаг (Вирнаг) — в восточной части Кашмира, отличался замечательными природными условиями. (Росс, с. 428, прим. 1).

108. Зодиакальный знак Тельца соответствует апрелю — маю.

109. Нагам — небольшое селение к югу от Сринагара (Росс, с. 428, прим. 2).

110. Див Сар (Део Сар) — ныне несуществующее название района в верховьях р. Джелам (Росс, с. 428, прим. 3).

111. Описание озера Улур, самого большого в Кашмире, приводит Илайес (см. Росс, с. 429, прим. 1).

112. Султан Зайн ал-'Абидин (823/1420 — 875/1470 гг.) — вошел в историю как просвещенный правитель; отличался веротерпимостью к индусам, под его покровительством был осуществлен перевод с санскрита на персидский язык “Махабхараты” и стихотворной хроники Кашмира “Раджатарангини” (“Поток царей”) и т. п. (История Индии, с. 180; Босворт, Мусульманские династии, с. 254 и сл.).

113. Джазаир-и Са'да (“Острова счастливых”, “Острова обитаемых”) — здесь древние арабские географы помещали начальный меридиан. На локализацию Джазаир-и Са'да указывает И. Ю. Крачковский: “Это — море, по которому не плавают корабли; шесть островов, которые находятся на нем напротив земли ал-Хабаш [Абиссиния] — острова обитаемые н называются также “Острова счастливых” (Крачковский, Арабская географическая литература, с. 102; Росс, с 430, прим. 2).

114. Сринагар (букв. — “святой город”) — ныне административный центр и главный город штата Джамму и Кашмир в Индии. Расположен вдоль обоих берегов р. Джелам, выполняющей роль главной улицы; город пересекается рядом каналов с лодочным сообщением (иногда Сринагар называют “азиатской Венецией”).

115. Джумла — современная р. Джелам (у ряда восточных авторов она фигурирует под названием “Джамд” — Хафиз-и Абру, 'Абдарраззак Самарканди и написание “Джумла”, как справедливо заметил Росс (с. 431, прим. 1), по-видимому, искаженное “Джамд”.

116. Коран, I, 7(7).

117. Имя Надир обычно выбито на монетах Кашмира, в исторических же сочинениях оно чаще встречается в форме Назак (Назук) — Росс, с. 434, прим.

118. Босворт приводит следующие даты правления Назука: 933/1527 — 935/1529; 947/1540 — вторично и 958/ 1551 — 959/1552 — третье правление (Мусульманские династии, с. 254).

119. Фатх-шах приходил к власти дважды: в 895/1490 — 903/1498 гг. и в 904/1499 — 905/1500 гг. (Босворт, Мусульманские династии, с. 254).

120. Талиш — область на севере персидской провинции Гилян. (Бартольд, Талыш, с. 494).

121. Рафизиты — одно из распространенных прозвищ шиитов (Ислам, Энциклопедический словарь, с. 198).

122. Тир — четвертый месяц персидского солнечного года — июнь.

123. Дей — десятый месяц персидского солнечного года — декабрь.

124. Мухаммад шах приходил к власти четыре раза: 894/1489 — 895/1490 гг.; 903/1498 — 904/1499 гг.; 905/1500 — 932/1526 гг.; 935/1529 — 939/1533 гг. (Босворт, Мусульманские династии, с. 254).

125. Коран, LV, 19(19).

126. Илайес отождествляет перевал Сакри с двумя известными перевалами — Кардунг (севернее города Леха) или Дигар (к востоку от Кардунга) — Росс, с. 44.5, прим. 3.

127. Коран, LХХХIХ, 28(28).

128. Коран, II, 151(156).

129. “Маджмаг ат-таварих” — имеется в виду сочинение “Джами' ат-таварих” Рашидаддина.