МИРЗА МУХАММАД ХАЙДАР

ТА'РИХ-И РАШИДИ

КНИГА ВТОРАЯ

ГЛАВА 78.

УПОМИНАНИЕ О ШАХ МУХАММАД СУЛТАНЕ И О КОНЦЕ ЕГО ДЕЛА

Шах Мухаммад был сыном Султан Мухаммад [султана] сына Султан Махмуд хана, сына Йунус хана. В то время, когда Шахибек хан убил Султан Махмуд хана вместе с его [другими] сыновьями, о чем было [481] упомянуто, этот Шах Мухаммад султан был ребенком. Один из эмиров Шахибек хана сжалился над ним не убил его и спрятал. Когда Шахибек хан был убит и Бабур Падишах завоевал Мавераннахр, этот узбекский эмир устроил Шах Мухаммаду побег и отправил его к Падишаху, и он пребывал в услужении у Падишаха. Когда же Падишах вторично направился /248а/ в Кабул из-за нападения узбеков, Шах Мухаммад султан остался в Бадахшане при Мирзе хане. Услышав о завоевании Кашгара, он поехал служить к [Са'ид] хану. Хан соответственно [содержанию] стиха,—

Покрой тенью [покровительства] голову лишившегося отца,
Сдуй с него пыль и вытащи из него колючки
Когда заметишь, что сирота опустил голову.
Не целуй [при нем] лица своих детей,—

любил его больше своих, детей и окружил его постоянным отеческим вниманием. Он всегда жил в особой комнате для детей, а когда достиг юношеского возраста, то в доказательство своей любви к нему хан выдал за него замуж Хадичу Султан ханим, свою родную сестру.

Между мною и им установились такие дружественные отношения и была такая крепкая любовь, что — стихи:

Я стал им, а он — мною
Одна душа в двух телах

Большую часть времени мы проводили в беседах друг с другом. Шах Мухаммад султан, Баба султан и сей раб постоянно в течение девяти лет находились вместе на службе у хана подобно зубцам [буквы] “син” в [слове] “Са'ид”, никогда не разлучались и не отказывались ни от каких дел. Все, что мы имели из имущества, не считали собственностью только одного из нас, и все мы одинаково распоряжались им как полноправные владельцы. Если кто-то из нас совершал доброе дело, другой принимал это как должное. Если же кто-то допускал бестактность, другой не требовал от него извинений. Одним словом, что бы ни исходило от каждого из нас, мы были довольны друг другом. Вот о такой дружбе стих:

Если ты обидишь его он не потребует от тебя извинений,
Если ты окажешь ему услугу, он не поблагодарит тебя.

И действительно, в течение девяти лет такая любовь была прочной, а дружба непоколебимой. Но из-за [482] превратностей судьбы и изменчивости неба, как сказано об этом /248б/ в стихе:

Красавицы проявляют любовь, а также соблюдают верность.
Однако ты не привязывайся душой к той любви, так как они проявляют и жестокость
Не будь беспечным, ибо ты знаешь, что ангелы небесные
Как соединяют друзей, так и разъединяют

Никогда два друга не соединялись так, чтобы кинжал разлуки не разрезал бы их связь, и ничто не могло помешать судьбе внезапно разъединить их,— стихи:

Где бы я ни привязывался душой, я становился пленником разлуки.
С кем бы я ни связывался, он спешил покинуть меня

Подтверждением этих слов является то, что когда Баба султан бежал [в Бадахшан], о чем уже было сказано, то весной после той зимы с Шах Мухаммад султаном произошло странное дело. Вот подробности этого. В то время здесь был юноша по имени Баба Саййид, сын сестры Мирзы Мухаммад бекджака, и у Шах Мухаммад султана возникло к нему душевное влечение. Тот юноша, с самого начала преступив пределы умеренности, как бутон разорвал рубашку целомудрия и, подобно розе, не побоялся колючек упрека. И любовь между двумя сторонами окрепла. Сколько бы хан и я ни увещевали его и ни проявляли строгости, все было бесполезно. Страсть Баба Саййида от этого не проходила и он не успокаивался. Он стал подстрекать [Шах] султана на царство. Об этом пошли разговоры среди людей и каждый требовал обещаний и обязательств. Это дело с каждым днем разгоралось и закончилось тем, что кроме как изгнания [Шах] султана [из страны] другого выхода не осталось. Стихи:

Когда советы и наставления не действуют,
Дело доходит до применения силы.

Шах Мухаммад султана вместе с Баба Саййидом и несколькими мулазимами отправили в Каратегин. Для их сопровождения им дали двух эмиров эмира Мухаммади барласа и эмира Джанака. /249а/ В пути эмир Джанака проявил враждебность, хотел где-то арестовать Шах султана и по этой причине Мухаммади схватил его. Баба Саййид побуждал Шах Мухаммад султана освободить эмира Джанака, [говоря]: “Он подвергся этому [483] страданню ради твоего благополучия. Его надо силой освободить из рук Мухаадмади [барласа]. Что может сделать с тобой Мухаммади?” Шах [Мухаммад] султан, обманутый этими словами, вернулся назад к людям, которые, опасаясь этого, вооружились. Шах султан крикнул им: “Освободите эмира Джанака!” Те ответили: “Кто бы ты ни был, уходи, в противном случае мы будем стрелять”. [Шах] султан услышал эти слова, но не внял им и, как говорят: “Ночь темна — султан несправедлив”, эти люди <боясь за себя (Добавлено по Л₂ 205а), стали стрелять. Одна стрела попала в грудь султана: он отступил, прошел немного <и свалился, подобно кусту розы (Добавлено по Л₂ 205а). Мухаммади забрал эмира Джанака, оставил Шах султана и вернулся, испуганный случившимся и растерянный, не зная, что делать дальше и как он будет [отвечать] за дело, совершившееся без приказа и с таким позором. Среди людей началось волнение. Некоторые из тех, кто дал тот совет [Шах] султану, бежали, а некоторых [Са'ид] хан успокоил обещаниями и клятвами.

Между тем Баба султан, который до наступления зимы бежал в Хатлан и Кундуз, узнал, что все то, что говорили Мазид и другие, было сущим вздором, выдумкой и бессмыслицей. Раскаявшись, он вернулся назад. Хан отправил меня к нему навстречу и я вернул его назад и, снарядив, как удалось, необходимым для дороги простился с ним. Об этом уже было сказано.

Жена Шах Мухаммад султана Султан Нигар ханим, сестра хана, Даулат Султан ханим, которая доводится хану теткой по отцу, и Зинат Султан ханим — тетя Шах Мухаммад султана по отцу и жена хана, все приступили к хану с требованием: “Зачем ты приказал убить Шах Мухаммад султана?” Хан, раздраженный, поклялся в том, /249б/ что он не давал приказа. Они сказали: “Тогда отдай нам Мухаммади, чтобы мы могли отомстить ему за [Шах султана]”. Хан согласился.

Мухаммади обратился ко мне и моему дяде за защитой. Он находился на службе у Рашид султана, и тот попросил меня, чтобы я постарался спасти его. Я взялся за это и все представил хану в лучшем виде: [Я сказал] “Султаны, которые были Вашими братьями, все ушли. Остался только один султан [Мухаммади] — он Вам как сын. Он подвергся обиде и сей раб тоже [484] терпит обиду из-за Мухаммади, который имеет родственную связь [со мной]”. Хан поручил мне ведение этого дела.

Упомянутые ханумы, которые все были моими тетками по матери или их дочерьми, начали спорить, ругать меня и осуждать. Они говорили: “Что стоят узы родства с барласом, из-за которых ты проявляешь беспечность в таком важном деле? По родству Шах Мухаммад султан во много раз ближе тебе, чем он, потому что [Мухаммади] является сыном дяди твоего отца по матери, а Шах Мухаммад — сын твоего дяди по матери и к тому же твой друг. Твоя двоюродная сестре Хадича Султан ханим — его жена. Сестра его жены — дочь его дяди по отцу — твоя жена. Какой смысл изо всего этого держаться стороны Мухаммади?”

Так как существуют небесный рок и божественнее предопределение, я не внял ушами согласия этим верным словам своих родственников, променял правду на ложь и, не согласившись на месть, передал Мухаммади моему дяде, который укрыл его в горных ущельях Кашгара. По этой причине между мной и родственниками возникла такая обида, что мы на некоторое время перестали общаться между собой. Как бы мне ни было трудно и тяжело, но я спас Мухаммади от рук ханумов и, тем самым, создал [будущего] палача для моего дяди и его детей,— полустишие: “Я создал себе беду”. Я вновь и вновь повторяю: “Господи, помилуй меня!” Поскольку я поступил неправильно, то всеславный и всевышний Господь направил того же самого Мухаммади против нас. Поистине, несправедливость наносит только вред и урон. Тот же самый Мухаммади, которого я и мой дядя спасли от гибели, /250а/ не упустил мгновения в [своем старании] предать смерти моего дядю и его детей и уничтожить меня и мой дом, в котором за четыреста лет не было никаких нарушений. Пророк говорит: <Кто содействует притеснителю, над тем Господь установит власть того>. Посланник божий прав: делать добро плохим людям равносильно тому, что причинить зло хорошим.

О боже, о боже! Прибегаю к твоей защите, чтобы я по мирским соображениям не совершал вредного дела и, тем самым, позабыл бы о загробной жизни; молю тебя о том, чтобы ты не возлагал на мои плечи дела, на исполнение которых нет твоего согласия; оставь меня самого по себе и оберегай от воздействия внешнего мира и его зла; поддержи меня содействием и помощью [485] мусульман и <избавь меня от бед притеснителей и разбуди от сна беспечных своей милостью, о всемилостливейший и милосердный>!

ГЛАВА 79.

ВЫСТУПЛЕНИЕ РАШИД СУЛТАНА И АВТОРА СО СВЯЩЕННОЙ ВОЙНОЙ НА БАЛУР

По причине случившегося с Шах Мухаммад султаном дела среди моих родственников возникла размолвка. Зимой того же года хан приказал Рашид султану и мне выступить со священной войной на Балур. Чтобы на некоторое время удалиться от родственников, мы поспешно выступили иа священную войну.

Балур — страна неверных. Большинство его [населения] живет в горных селениях, ни у кого из них нет религии и вероисповедания, они ничего не признаюг и ничего не избегают. Они делают все, что хотят и что им нравится. Балуристан на востоке граничит с Кашгаром и Йаркандом, на севере — с Бадахшаном, на западе — с Кабулом и Ламганом ⁵³, ва юге — с Кашмиром. В окружности он составляет четырехмесячный путь. Весь он представляет собой горы, ущелья и теснины, и можно еказать, что во всем Балуристане не найдется и одного фарсаха ровной местности. Население его многочисленно. Ни одно поселение не живет с другим в мире; /250б/ они ведут постоянные войны между собой, которые большей чаетью ведутся так: их жены заняты хозяйством и полевыми работами, а мужчины — боями. Приготовив еду, жены приносят ее на место боев и с наступлением обеда заключается перемирие. Мужчины расходятся по домам, обедают и вновь возвращаются на поле боя, где сражаются до вечера. Вечером женщины вновь приходят к ним и устанавливают перемирие до восхода солнца — каждый возвращается к себе домой. Иногда перемирие не заключается, тогда, укрепившись дома и выставив на ночь караул, они соблюдают осторожность. Так проходит их жизнь.

Поскольку равнин и пастбищ там мало, то мало и скота; в небольшом количестве там держат коз и овец, из шерсти которых изготавливают одежду, и коров — для молока и масла: больше у них ничего нет. В каждом ущелье и у каждого племени свой язык и они не знают языка друг друга. Из-за того, что между ними ведутся постоянные войны, среди них мало людей, видевших другие места кроме своего села. В Балуре есть хорошие сады и множество фруктов, особенно хороши [486] гранаты — они в изобилии и очень вкусные. Есть один сорт граната, который, кроме Балура, нигде больше не встречается. Зерна у него белые, прозрачные, чистые, сладкие и приятные на вкус. Здесь также много меда.

Одним словом, ту зиму мы провели в Балуре и вели там тяжелые бои. Победа оказалась на нашей стороне, так что весной мы невредимо и с добычей вернулись и прибыли в Сариг-Чупан. Пятую часть добычи мы отложили [для хана], она составила более тысячи рабов.

Ранней весной 934 (1528) года мы прибыли к хану. В то лето Султан Нигар ханим, о которой немного уже было сказано повсюду в этой книге, скончалась от кровавой лихорадки, <да простит Аллах ее дурные поступки>. Я /251а/ нашел хронограмму ее смерти в слове “ху'лдаш” (934/1527—1528) —да будет ей рай.

ГЛАВА 80.

ВТОРОЙ ПОХОД [САИД] ХАНА НА БАДАХШАН И ПРИЧИНЫ СОБЫТИЯ, ПРОИСШЕДШИХ В ТЕ ДНИ

В 935 (1528—1529) году Бабур Падишах вызвал Хумайуна мирзу ⁵⁴ в Индию. Это произошло так: Мирза хан б. Султан Махмуд мирза б. Абу Са'ид мирза скончался в Бадахшане, как уже было сказано. Он оставил после себя малолетнего сына по имени Сулайман. Бабур Падишах забрал его к себе, а Бадахшан отдал своему старшему сыну Хумайуну мирзе. Хумайун мирза правил в Бадахшане с 926 (1519—1520) по 935 (1528— 1529) год.

В то время, когда [Бабур] Падишах покорил Индию и удалил из сада своих владений колючку бедствия от врагов, двое его сыновей — Хумайун мирза и Камран мирза — достигли поры юности. Камрана мирзу он оставил в Кандагаре, а Хумайуна мирзу вызвал к себе на тот случай, если вдруг с ним что-то случится, чтобы один из его сыновей находился при нем и чтобы рядом с ним был его преемник. По этой причине он вызвал Хумайуна мирзу в Индию. Однако жители Бадахшана сказали Хумайуну мирзе: “Бадахшан близко расположен к узбекам, а у узбеков на душе давняя ненависть к Бадахшану. Эмирам же не под силу защитить его”. Хумайун сказал: “Вы говорите правду, но невозможно нарушить приказ отца, я постараюсь как можно быстрее отправить сюда одного из братьев”. Успокоив этим народ, он уехал в Индию.

Вскоре после его отъезда народ потерял надежду и эмиры Бадахшана, такие, как Султан Увайс и другие, [487] послали гонцо к небоподобному дворцу (Са'ид) хана с таким заявлением: “Хумайун мирза уехал в Индию, оставив вилайат Факиру 'Али. А Факир Али не сможет справиться с узбеками и спокойствие в Бадахшане /251б/ не наступит. Если бы хан в такое-то время явился — это то, что нужно, в противном случае мы приведем узбеков. Если узбеки направятся сюда, то никто не сможет противостоять, а если мы обратимся к ним с просьбой до их нашествия, то, возможно, это спасет нас. Кроме того, вилайат Бадахшан благодаря Шах Бегим, которая доводится бабушкой хану, принадлежит ему по наследству. Сейчас в мире нет человека, более достойного по праву этого наследства, чем хан”. Они отправили столько подобных заверений, что хану стало ясно: если он не приедет к ним, то они обратятся к узбекам. В начале мухаррама 936 (начале сентября 1529) года хан направился в Бадахшан, а Рашид султана оставил в Йарканде.

По той причине, что Тахир хан остался один, как было упомянуто прежде, и зимой его люди киргизы рассеялись, хан проявил к нему великодушие и ничего не сказал. Когда он на некоторое время вернулся к киргизам, то вокруг него вновь собралось около двадцати трех тысяч узбеков, и он метался повсюду, где было возможно. Из осторожности [Са'ид хан], уезжая, оставил в вилайате Кашгар Рашид султана. Когда [Саид] хан прибыл в Сариг-Чупан, он послал меня вперед в качестве головного авангарда, а сам пошел следом. Сей раб приехал в Бадахшан и узнал, что Хиндал мирза, младший сын [Бабур] Падишаха, отправленный Хумайун мирзой из Кабула, прибыл и вошел в Кала-йи-Зафар за одиннадцать дней до [моего приезда]. Поскольку был сезон Козерога (декабрь) <и стояла сильная стужа (Добавлено по Ла 207б), то возвращаться назад было трудно. Мы дошли до Кала-йи-Зафар. Сколько бы мы не вели переговоры предлагая им отдать некоторые районы Бадахшана и говоря, что в конце зимы вернется хан, они не верили нам и подумали, что это обман. В конце концов мы решили напасть [на крепость]. До прибытия хана я обчистил окружности Кала-йи-Зафар, забрал людей и все, к чему можно было приложить слово “вещь”. Через несколько дней приехал и сам [Са'ид] хан. Он осаждал Кала-йи-Зафар в течение трех месяцев, а из его [488] окрестностеи /252а/ люди хана вынесли все, что осталось после меня.

В конце зимы многие эмиры, отправлявшие гонцов [к хану], поспешили к нему с извинениями: “Если бы Хиндал мирза не приехал, мы во всяком случае приступили бы к службе хану”. Хан [на это] ответил: “У нас не было намерения враждовать с Бабур Падишахом; вы мне посылали настоятельные уведомления о том, что подчинитесь узбекам, а приход узбеков в Бадахшан причинил бы ущерб обеим сторонам. Вот почему я приехал. Раз так, то пусть каждый возвращается к себе”. Хан оставил Кала-йи-Зафар и уехал в Кашгар.

Когда весть о прибытии хана в Бадахшан дошла до Индии до [Бабур] Падишаха, он очень огорчился и после долгих размышлений и раздумий отозвал Хнндала мирзу и, отправив Сулайманшаха мирзу [в Бадахшан], написал [Са'ид] хану: “Даже при наличии каких-то прав, это дело кажется несколько странным. Мы отозвали Хиндала и послали Сулаймана. Если эмиры признают право наследования, то пусть они, проявив благосклонность, отдадут Бадахшан Сулайманшаху, который мне и Вам как сын. Так будет лучше. В противном случае я снимаю с себя ответственность”.

Когда Сулайманшах мирза прибыл в Кабул, он узнал, что [Са'ид] хан ушел [из Бадахшана] незадолго до этого. Согласно распоряжению Хиндал мирза сдал Бадахшан Сулайманшаху мирзе, а сам отправился в Индию. С того времени и по сей день Сулайманшах мирза правит в Бадахшане.

В начале весны [Са'ид] хан прибыл в Йарканд. Мой дядя по дороге заболел и когда он прибыл в Кашгар, у него оказалось несколько недугов: лихорадка, астма и постоянный жар. Лекари, как господин Ходжа Нураддин, Абдалвахид Тахури, Кази Шамсаддин 'Али Кар-табиб и другие, были бессильны вылечить его. Его болезни дошли до такой степени, что <все уже потеряли надежду (Приведено по Л₂ 208а) на выздоровление. Тем временем из Турфана приехал его святейшество Махдуми Нуран, <да приветствует его Аллах>. /252б/ Причиной его поездки в Турфан было то, что Мансур хан как-то попросил его удостоить их своим приносящим счастье посещением. Обычаем его святейшества Нурана было то, чтобы к целованию его высокого порога спешили сами его [489] почитатели, однако данный случаи имеет свое объяснение,— стихи:

С одной стороны твое достоинство будет ущемлено,
С другой — какая же это честь для нас.

Согласно просьбе Мансур хана его святейшество Ходжа Нуран поехал в Турфан, освежил прозрачной водой встречи всех своих почитателей тех мест, жаждущих в долине своих желаний, и вернулся в Кашгар,— стихи:

Как хорошо! Счастье сказало твоему приходу “Добро пожаловать”,
Ангел, увидев твой лик, сделал добрые пожелания.
Что мне сказать тебе? “Добро пожаловать, о обладающий дыханием Иисуса,
Одним дуновением ты вылечил все мои болезни”.

Состояние моего дяди дошло до того что он ежеминутно терял сознание. Части внутренних органов стали выходить с желчью. Приехав, его святейшество стал ухаживать [за моим дядей]. Через некоторое время приступы болезней стали ослабевать. Все что было сделано для лечения, принесло пользу. Поистине правдой является то, что [выздоровление] произошло не от лечения, а благодаря исключительному чуду и чистой святости, ибо болезнь дошла до такой степени, что естество ослабло, силы истощились, организм перестал принимать лечение и начал терять силу сопротивления болезни. А что тут может сделать лекарь?— Значит, это было исключительное дело.

Тем временем между его святейшеством Ходжа Нураном и господином Ходжа Мухаммад Йусуфом — его младшим братом, возникла размолвка из-за несоблюдения правил учтивости. Разрыв этот усугублялся. Однажды я пришел к Ишану [Ходжа Нурану] — у него сидел господин Ходжа Мухаммад Йусуф, а Ишан был в гневе. После того, как я сел, его святейшество Ходжа Махдуми Нуран /253а/ сказал: “Мухаммад Йусуф, почему ты поступаешь так? Если ты мюрид нашего отца, то я — мюрид Хазрата Ишана, т. е. Ходжа Убайдаллах Ахрара, <да освятит Аллах тайну его>, и, кроме того, у меня много [других] преимуществ перед тобой. Ты сосал молоко вместе с моим старшим сыном. Не говоря уже обо всем этом, меня поддерживает посланник божий и ты не можешь идти против меня”. Господин Ходжа Мухаммад Йусуф сказал: “Я тоже надеюсь на его величество [пророка], <да благословит Аллах его [490] и приветствует>”. Тогда его святейшество Ходжа Нуран спросил: “Ты согласен, чтобы посланник, <да благословит его Аллах>, разрешил наш спор?” Ходжа Мухамад Йусуф ответил: “Да, согласен” Его святейшество Ходжа сказал: “Я тоже согласен” и больше ничего не произнес. На этом встреча закончилась. Его святейшество Ходжа Нуран в тот же день уехал в Бадахшан.

Однажды ко мне явился один человек и сказал. “Ходжа Мухаммад Йусуф болен и просит тебя придти”. Я пошел к нему и увидел, что у него жар. Ходжа сказал мне: “Я знаю, что Ходжа Хованд Махмуд уже давно занялся мною. До этого от [духа] посланника, <да благословит его Аллах и приветствует> я получал поддержку. А теперь не знаю, что случилось — от тех милостей не осталось и следа. Я уверен, что не избавлюсь от этой болезни. Ходжа Хованд Махмуд—мой брат, более того, он мне вместо отца и он не должен был поступать так строго. Он предал забвению братские и отеческие чувства и любовь. Как жаль, тысячу раз жаль!” Он сказал еще несколько подобных слов, привел еще несколько историй и поручил мне своих домочадцев. Он подарил мне на память узбекский халаn из верблюжьей шерсти и пояс. Сколько бы я ни пытался рассеять его мрачные мысли, пользы не было; он сказал: “В этом я твердо убежден и нет никакого сомнения”. На шестой день его болезни четырнадцатого числа месяца сафара 937 (7 октября 1530) /253б/ года его святая душа переселилась в райский сад, <да помилует его Аллах>, простит его и благословит. Я нашел хронограмму [его смерти] в словах: “Таир-и бихишти” (“Птица рая” — 937/1530).

Хан отправил меня к его святейшеству Махдум-и Нурану. Я поехал и умолял его вернуться. Он великодушно внял просьбе и вернулся. Хан выехал ему навстречу и, склонив голову к его ногам, принес глубокие извинения, совершил при нем траур по Ходжа Мухаммад Йусуфу с пожертвованиями, угощением простого люда и чтением Корана в память покойного.

Однако Ходжа Махдум-и Нуран предпочел Йанги-Хисар. Хан тоже для служения ему выехал из Йарканда в Йанги-Хисар и провел там зиму. Почитатели и слуги ханского дворца ту зиму провели там вместе с ним и воочию видели с его стороны (Нурана) необыкновенные дела. Хан продолжал служить ему. [491]

ГЛАВА 81.

УПОМИНАНИЕ О ПРИЧИНАХ РАЗРЫВА МЕЖДУ [СА'ИД] ХАНОМ И ИМИН ХОДЖА СУЛТАНОМ

Изложение деталей этого события — долгая история, их растягивание задержит главное. Одним словом, вот краткое содержание этих событий: Мирза 'Али Тагай, о котором было сказано при упоминании похода на Кашгар, питал к моему дяде, <да покроет его Аллах своим прощением>, беспредельную зависть и злобу, но внешне это не проявлялось. Сколько бы он ни старался клеветой и доносами воздействовать на хана — ничего не получалось. Как уже было упомянуто, хан выдал замуж за Имин ходжа султана дочь моего дяди и у них родились прекрасные дети. Этим полностью окрепли узы союза между моим дядей и султаном.

В голове Мирзы 'Али Тагая созрел коварный замысел: поскольку он не смог вмешаться в дело между ханом и мирзой —[моим дядей], то ему следует заняться Имин ходжа султаном и поднять пыль разлада между братьями [Имин Ходжой и Са'ид ханом], авось это поможет его цели, потому что если [мой дядя] Саййид Мухаммад мирза станет на стороне своего зятя [Имин Ходжи] и его детей, /254а/ то он должен будет порвать с ханом. Это как раз отвечало его (Мирза 'Али Тагая) намерениям. Если же [мой дядя] будет держаться стороны хана, то тем самым он закроет глаза отеческой любви на Имин Ходжа султана и его детей. Следовательно, и в этом случае [Мирзе] будет причинено беспокойство — дело Имин Ходжа султана расстроится, а [у Мирзы] исчезнет опора [в лице хана]. Руководствуясь этими соображениями, он приступил к делу и своими наущениями добился того, что Имин Ходжа султан стал опасаться хана, а хан — его.

Вот краткое изложение тех подробностей: когда [хан] выступил на Андижан, о чем уже было упомянуто прежде, [Мирза 'Али Тагай], выбрав удобный момент, намекнул Имин Ходжа султану: “Испытывая к Вам расположение, я стал замечать, что хан изменил к Вам свое отношение: он хочет посадить на Ваше место своего сына Рашид султана и <отдать ему (Добавлено по Л₁ 177а) область Аксу. Вы теперь, поверив моим словам, должны соблюдать благоразумие и осторожность в своем деле”. Хану же он постоянно твердил: “Имин Ходжа султан без всякой причины опасается Вас. Возможно, что он прибегнет к [492] помощи Ваших противников”. Но хан не верит этому. Тогда [Мирза 'Али Тагай] говорит: “Если мои опасения верны, доказательством тому явится то, что Имин Ходжа султан в этом году совершит такое-то дело”. И [Мирза 'Али Тагай] тайно посылает человека к [Имин Ходжа] султану и сообщает: “Сейчас время сделать такое-то дело”. [Имин Ходжа] совершает это дело по своей простоте и глупости. Тогда Мирза 'Али Тагай докладывает [хану], что, мол, я доводил до вашего сведения, что Имин Ходжа султан сделает в этом году такое-то дело: теперь мое предположение подтвердилось.

С той поры, когда хан выступил на Андижан, и до последнего времени, что составило шесть лет, такого рода дела происходили не раз и из-за того, что слова [Мирзы 'Али Тагая] подтвердились — хан совершенно изменил свое отношение к Имин Ходжа султану. Сколько бы мой дядя и я ни упрекали за это Имин Ходжу султана и не допытывались: “Почему ты так поступил?” — он не давал нам ясного ответа, /254б/ причина этого была нам не известна.

В конце концов выяснилось, что все это было подстроено Мирза 'Али Тагаем. Когда Мирза 'Али Тагай увидел, что здоровье хана ухудшилось, он доложил: “Поскольку пребывание Имин Ходжа султана в Аксу может явиться причиной смуты, то будет лучше, если назначить на его место Рашид султана, а ему дать для управления какие-нибудь районы Бадахшана, и это будет в интересах государства. Однако я опасаюсь, как бы мирзы не обиделись на меня. Если они согласятся, то это было бы самым подходящим для ханского благополучия, но, думаю, будет трудно сказать об этом мирзам” — под мирзами он подразумевал моего дядю и меня.

Хан сначала рассказал об этом мне. Я сказал: “В чем состоит преимущество Имин Ходжа султана перед другими слугами Вашего величества, чтобы от смещения его зависели бы интересы государства? Я не согласен, поскольку родственные отношения его одинаковы со слугами Вашего величества. Если дочь моего дяди его жена и у него есть дети, то дочь моего дяди по матери находится в Вашем гареме, и эти оба дела равнозначны. Вот уже двадцать три года, как я нахожусь у вас на службе и Вы отличаете меня среди других родственников по-отечески и по-братскн разного рода дарами и любовью. Как я могу противопоставлять интересы Имин [493] Ходжа султана Вашим? Как бы то ни было, мною сделано то, что необходимо для блага государства”.

После этого хан повел разговор об этом и с моим дядей. Мой дядя сказал: “Вашему светлому уму известно, что я во всем являюсь благожелателем Вашего могущественного государства и мига своей жизни я не представляю без своего господина. Могу ли я способствовать делу [Имин Ходжи] султана, от которого исходит развал основы вечного государства? Хотя сейчас не известно, какой он нанесет вред Вашему могущественному государству, однако, поскольку ханское верное мнение не ошибалось до настоящего времени, я буду следовать ему /255а/ и непременно выполню все, что нужно в интересах дела”.

Когда эти слова были высказаны, хан, указывая на меня, произнес: “Кажется будет уместно, если Мирза Хайдар отправится [в Аксу] с Рашидом, сместит Имин Ходжа султана и посадит на его место Рашида, а Имин Ходжу отправит сюда ко двору, а сам останется там до восстановления порядка в той области, и, устроив все дела Рашида, возвратится”.

Через два дня после его приказа я отправился в Аксу. Когда мы прибыли в Уч, нас встретил Шахбаз мирза, о котором также было сказано при [изложении] похода на Кашгар. Когда мы миновали Уч, все люди Имин Ходжа султана поспешили встретить меня. Имин Ходжа султан стал посылать ко мне людей со словами: “Что стало с нашими родственными и братскими связями? Давайте хоть один раз встретимся с вами”. Я отказал ему в этом и сказал, что от встречи никакой пользы не будет, поэтому не стоит приступать к бесполезному делу. Подготовив необходимые средства для дороги и переселения, я отправил его, дав ему в сопровождение нескольких надежных людей. Успокоив всех воинов и жителей Аксу, я как можно лучше уладил их дела, привел в порядок дела жителей, тамошнего войска и прежних слуг Рашид султана; упорядочил [налоговые] тетради Аксу, распределив сборы между селениями поровну так, что все люди успокоились. Я пробыл там шесть месяцев.

Когда дела устроились по желанию Рашид султана и он воочию убедился в моем старании в устройстве его дела и в моей любви к нему, он тоже проникся ко мне любовью, крепнувшей до этого на протяжении многих лет, так что в это время мы не разлучались с ним и /255б/ неискренности между нами не было. Все, что делал он, [494] нравилось мне, а все, что исходило от меня, он целиком одобрял душой. Рашид султан своей дружбой полностью исцелил то, что лежало у меня на душе от разлуки с моими прежними друзьями, т. е. Шах Мухаммад султаном и Баба султаном. Однажды он сказал мне: “Хотя давно в Моголистане по обычаю моголов и по приказу ханского величества между нами установилась дружба и мы обменялись конями, однако она не была подкреплена обетом. Теперь я хочу возобновить эту старую дружбу, подкрепив се самой торжественной клятвой”. Я тоже согласился и условия договора были составлены так. С моей стороны: до тех пор, пока будет жив хан, я буду находиться у него на службе. Не дай бог, если хан скончается, то я, кроме тебя, ни к кому другому больше не прибегну за помощью и буду считать тебя ханом вместо него. Условия со стороны Рашид султана: после хана я буду считать тебя своим старшим братом. Если ты открыто окажешь мне почести как хану, то я буду тайно почитать тебя так, как ты этого заслуживаешь, уважать и чтить тебя больше, чем хан, и заботиться о твоих родственниках так, как ты посоветуешь. Вот такими прочными [клятвами] были подкреплены наши обязательства,— стихи:

О красавица, не сдержавшая своего стона, от твоего обещания мне
Никогда не достанется ничего, кроме сотни мук
О моя красавица, иди, скажи, ради бога,
Где то обещание и где твоя верность [обещанию]?

После завершения всех этих дел он разрешил мне вернуться, и я приехал к хану. Хан находился в Йанги-Хисаре. Он осыпал меня разными милостями, но не дал мне возможности съездить на мою дорогую родину — Йарканд. Он отправился на охоту в Тунун Ваши — пограничный район Моголистана, и взял меня с собой. Когда мы подъехали к месту охоты, то из Аксу приехал [Имин Ходжа] султан и охота состоялась. /256а/

У хана была хроническая болезнь — иногда у него появлялось вздутие живота; газы, действовавшие на живот и желудок, вызывали колики. Неблагоприятно действовал на него и холод. Возможно, на этой последней охоте произошло охлаждение желудка и живота, и та болезнь возобновилась с такой силой, как до этого не бывало. Тотчас же послали человека за моим дядей. Лекари высокого [ханского] стана сделали все, что [495] требовало время: лечение подействовало, и та болезнь отступила.

Мой дядя приехал, когда уже наступило облегчение. Но хан на сей раз был очень напуган болезнью. Он позвал моего дядю, Рашид султана и сказал им: “Я очень испугался этой болезни. До этого приступы бывали реже. Вот уже несколько лет, как она повторяется ежегодно. В этом году она возобновилась дважды и каждый раз тяжелее. Теперь я хочу, чтобы Рашид и Вы — имелся в виду мой дядя — взяли обязательство. У Мирзы Хайдара нет нужды в возобновлении обязательств, потому что я сам был посредником между ними в Моголистане и скрепил их дружбу, а потом они вновь договорились в Аксу так, как им подсказал разум”. Для убедительности своих слов то, что хан сказал Рашид султану и моему дяде, он сказал это по-тюркски, и это было особенностью его натуры: “Мирза! Если со мной что-нибудь случится, то считай Рашид султана вместо меня. И ты, Рашид, относись к мирзе, как я” В разъяснение этого хан сказал несколько слов и повелел Рашид султану и моему дяде заключить соглашение, что и было сделано. Подробности этого растянут речь, а приведение подробностей явится причиной докучливости.

Хан провел зиму в Йанги-Хисаре, а сей раб уехал в Йарканд. Но когда я приехал из Аксу, хан уже вручил свою волю его святейшеству Махдум-и Нурану, и я нашел его занятым [этим].

После случая с Ходжа Мухаммад Йусуфом я постоянно побуждал хана вступить на путь тариката [суфийского братства] ходжагон [под руководством] его святейшеегва Махдум-и Нурана. Хан говорил: “Я хочу этого всей душой. Я даже готов был ради этого дела оставить царство и дойти до стоп совершенного муршида — наставника, как всеславный Господь без всякого старания с нашей стороны привел сюда его святейшество Ходжу. Сколько бы я ни решался на это, я не мог себя считать достойным прямо просить его об этом. Я принял решение, что буду стараться изменить свою нравственность, чтобы как можно лучше подготовить себя к этому делу. И тогда его [496] святейшество Махдум-и Нуран без просьбы [с моей стороны] обратит на меня свое внимание. А если у меня не окажется способностей [к этому делу], то от моей просьбы не будет никакой пользы. Питаю надежду, что подобно тому, как всевышний Господь доставил его сюда без чьего-либо вмешательства, то и меня он доведет до этого святого дела без какой-либо просьбы. Если на мою долю выпадет такое счастье, то и у меня появится уверенность [на этом пути]”.

Сколько бы я ни старался, [чтобы хан сам обратился с просьбой к Ходжа Нурану], хан давал один и тот же ответ. Потом я уехал в Аксу. Через несколько месяцев ко мне поступил [ханский] указ, относящийся к делам Аксу, и на его полях благословенной рукой хана была сделана запись; сейчас она находится у меня и я ее привожу здесь,— стих:

“Дыхание в груди моей может прекратиться без тебя,
Нет места в душе моей ни для кого, кроме тебя
Цель наша осуществилась по милости его святейшества
Ходжи без просьбы с нашей стороны.
Пусть об этом будет известно тому брату [Мирзе Хайдару]”.

Я пребывал в Аксу, когда Ходжа Нуран, <да освятит Аллах его тайну>, сделал хана своим мюридом, а после этого он направился в Индию по бадахшанский дороге. Сей раб был лишен чести встретиться с ним и проститься. Раз речь дошла до этого, то необходимо рассказать о славной генеалогии его святейшества Ходжа Нурана и его жизни. Это вызвано несколькими обстоятельствами. Одно из них — то, что от упоминания его славного имени содержание нашей книги становится более ясным и красноречивым. Другое — в начале книги /257а/ в нескольких местах было упомянуто и еще раз будет повторено, что без приведения слов этих избранных [суфиев] книга наша не будет иметь никакой ценности подобно тому, как купцы, возящие в разные места малоценные товары, стараются, чтобы среди этих товаров один был стоящий, привлекающий внимание покупателей, благодаря чему можно было бы пустить в дело вес остальные. Стихи:

Прими меня за счет [благочестия] других
О мой Аллах и Аллах всех

Следующее обстоятельство то, что, как явствует из книг представителей этого сословия, в день страшного [497] суда дела всех людей завершатся раем или адом и каждый из [святых] посредников будет заступаться за грешников. В конце останется один грешник. Никто за него не заступится, и он будет стоять в ожидании и надежде, когда Господь всемилостивый обратится к нему: “О грешный раб, в прошлой своей жизни в преходящем мере знаешь ли ты имя кого-нибудь из моих друзей?> Он ответит: “Да, о Господь мой, я почитаю такого-то, такого-то!” Последует повеление: “Иди в рай, я простил тебя ради его имени!”

[Следуя этому], я также под любым подвернувшимся предлогом буду упоминать имена этих избранных [суфиев] и, быть может, Аллах простит меня за их добрые деяния. Стих:

Я слышал, что в день страха и надежды
Великодушный Аллах прощает дурных людей
благодаря добрым

В “Мунаджате” ⁵⁵ Шайха Абу 'Али Даккака, <Да помилует его Аллах>, сказано: “О Господь! Если я достоин твоего прощения и милости и для меня не окажется места в раю в ряду твоих друзей, то, прикоснувшись рукой отказа к груди моей надежды, пошли меня в ад. Не отнимай у меня [суму] подаяния и посох, и я с сумой и посохом в платье суфия, что является одеждой твоих друзей, пойду в ад. Если я не достиг их сана, то в любом случае ты не отнимай у меня их одежды — стихи:

Стремятся к тебе сто тысяч жаждущих.
Так кто же удостоится свидания с тобой?
Тот, кто достиг его, обрел великое счастье,
А тот, кто не обрел его, /257б/ тому достаточно и
печали о том, что он не достиг его.

Раз сей раб не смог принадлежать к их числу, значит я буду в числе упоминающих их. То, что я пишу и произношу имена этих избранных [суфиев], и я рад этому — стихи:

О возлюбленный!
Мое желание — свидание с тобой
Если его не будет, то достаточно мысли о тебе
Если счастье свидания с тобой не суждено моей душе,
То имя твое на устах моих — это тоже хорошо.

И еще. Когда тетради времени будут свернуты и минувшие события сотрутся со страниц памяти, то от имени султанов и ханов кроме немногого ничего не [498] останется. Когда же станет известно, что такой-то хан или хакан принадлежали к числу великих [суфиев] тогда, несомненно, он будет принят [Аллахом]. И это, возможно, послужит причиной прощения, <если будет угодно Аллаху>.

И еще. Когда те, которые ныне скрыты в тайне небытия, [впоследствии] посмотрят на жизнь своих предков, то будут подражать им и прибегнут к покровительству одного из избранных [суфиев], которые будут существовать до наступления дня страшного суда, и за эти их старания последует вознаграждение наставнику и наставнику наставника. И пишущему сии строки также достанется доля. <Аминь, о Владыка обоих миров>.

В этой книге везде, где упомянуто имя его святейшества Махдум-и Нурана, имеется в виду Ходжа Хованд Махмуд, <да освятит Аллах его тайну>. Имя его — Шихабаддин Махмуд, а благодаря уважению и почету он известен как Ходжа Хованд Махмуд. Его святейшество 'Ишан ['Убайдаллах Ахрар], <да освятит Аллах его дорогую душу>, в качестве благословения на счастье дал ему это имя потому, что отца его святейшества ['Убайдаллах Ахрара] звали Махмудом, а деда — Шихабаддином. [Шихабаддин Махмуд] является достойным сыном и верным преемником божьего раба Ходжа Мухаммада 'Абдаллаха, известного как Ходжака Ходжа, который был ученейшим и благочестивейшим человеком своей эпохи; скончался он в 908 (1502—1503) году в области Фергана, а [его тело] перевезли в Ташкент. /258а/

Ходжа Мухаммад 'Абдаллах является сыном полюса духовного руководства, предводителя наставников, близкого к чертогу Аллаха Ходжа Ахрар Насираддин 'Убайдаллаха, <да освятит Аллах их души>. В этой книге всюду, где написано “его святейшество Ишан”, имеется в виду его святейшество Ходжа Ахрар. Я слышал из рассыпающих жемчужины красноречивых уст его святейшества Малдум-и Нурана, который говорит: “Когда наш дед Ходжа 'Убайдаллах, <да освятит Аллах его тайну>, покинул мир, мне было двадцать семь лет, и я слышал от него, что “в Шахрисабзе [недалеко [499] от] Самарканда есть сад и там —тутовое дерево, прислонившись к которому сидел когда-то его святейшество великий Ходжа Бахааддин Накшбанд. Хазрат-и Ишан поэтому купил ради благодати этог сад. Перед этим деревом есть водоем. Однажды ночью на берегу того водоема сам Хазрат-и Ишан обучил Ходжа 'Абдалхади и меня зикру”.

И еще Махдум-и Нуран сказал: “При жизни Хазрат-и Ишана у меня заболел живот, и лекари Мавераннахра не могли меня вылечить. Я поехал в Хорасан. Его светлость шайх-ал-ислам, гордость рода человеческого Маулана Нуриддии 'Абдаррахман Джами, <да будет над ним милость Аллаха>, привел меня в свой дом. Я остался у него и возле него просмотрел несколько его трактатов”. Из этих его слов сей раб понял, что Махдум-и Нуран обучался у Маулана [Джами]. Из трактатов Махдум-и Нурана, которые будут приведены нами здесь, видно, что его святейшество Махдум-и Нуран просмотрел бывшие в то время в обиходе книги. После смерти Хазрат-и Ишана [Ходжа 'Убайдаллаха] Малдум-и Нуран отправился в Ирак, где часто бывал в обществе казия Мир Хусайна Йазди и Мир Садраддина Мухаммада. Уехав оттуда, он в течение шести лет учился в Ширазе у Маулана Джалаладдина Давани. ⁵⁶ Книги по врачеванию /258б/ он изучил при Маулана 'Имададдине Мас'уде, который был учителем лекарей не только Ирака, но и всего мира. [Хазрат-и] Нуран рассказывал. “Вместе с Маулана 'Имададдин Мас'удом мы составили комментарий к “Тадж-рид”у ⁵⁷, и прочли его Маулана Джалаладдину, а вместе с Маулана Джалаладдином мы составили комментарий к “Му'джиз”у ⁵⁸ и прочли его Маулана 'Имададдину Мас'уду”.

Практику хирургических операций Ходж'а Нуран прошел в Дар аш-Шифа в Ширазе. Оттуда он поехал в Рум. Там он тоже учился, оттуда поехал в Египет. Совершив хадж и сев на пути в Джидда на корабль, он приехал в Индию, в Гуджарат, оттуда—в Кабул, где в то время находился Бабур Падишах. Как уже было упомянуто, я тоже находился там. Это его путешествие длилось двадцать три года. Когда Бабур Падишах захватил Самарканд, он приехал туда. Когда же Бабур Падишах вновь уехал в Кабул, он оставался в Самарканде, пока в 931 (1524—1525) году не отправился в Кашгар, как уже было сказано. [500]

В те дни Ходжа Нуран рассказывал: “В Самарканде во сне я увидел Маулана Хаджи Касима, одного, из мулазимов Хазрат Ишана, как тот явился с двумя лошадьми, [говоря]: Хазрат Ишан [Ходжа 'Убайдаллах] поручил мне: “Скажи Хованд Махмуду, [пусть] он возьмет двух этих лошадей и отправляется в Кашгар”. До его прибытия в Кашгар у моего дяди начались судороги, Ходжа Нуран приехал и полностью вылечил его. Он оставался в Кашгаре два года и его почитатели пользовались благодатью его благословений.

Мансур хан послал к нему людей с просьбой “Никто из махдумзаде — потомков Ходжа 'Убайдаллах Ахрара не приезжал в эти уголки — в Турфан и Чалиш, являющиеся родиной мюридов и сыновей мюридов, их отцов. Здешние люди и этот край не удостаивались чести их посещения. Поскольку поездка их почитателей отсюда к ним невозможна, то если они осчастливят нх своим приездом, то окажут покровительство своим рабам.

Ходжа Нуран внял просьбе Мансур хана и выехал /259а/ в Турфан. Он пробыл там около трех лет и осчастливил своих приверженцев в тех местах добрым знаком своих счастливых стоп.

Когда хан вернулся в Кашгар из бадахшанского похода, его святейшество Ходжа Нуран прибыл сюда из Турфана. У моего дяди началась водянка, о чем уже было изложено. Ходжа Нуран задержался в Кашгаре для лечения моего дяди. После его выздоровления, о чем уже было сказано, его святейшество Ходжа Нуран уехал в Йарканд. Божий раб Ходжа Мухаммад Йусуф не вышел ему навстречу, как было принято, и между ними произошла размолвка, завершившаяся тем, о чем уже говорилось. После кончины Ходжа Мухамад Йусуфа его святейшество Ходжа Нуран направился в Йанги-Хисар. Хан тоже провел зиму в Йанги-Хисаре в услужении ему.

В ту зиму со стороны [Ходжа Нурана] имели место удивительные дела. А случилось вот что: до того, как он отправился в Турфан, с моей стороны и со стороны моих близких были допущены проступки, о которых мы сами не догадывались и только по выражению его лица поняли, что наступили неверно. Но, как известно, благородство являющееся одним из высоких качеств этого сословия, состоит в том, чтобы не доводить провинившихся до необходимости просить прощение. Он [501] так и сделал. Я постоянно находился среди его слуг. В те дни я сложил газаль, вот из нее три двустишия:

О, как счастлив тот, кто устроился у двери питейного дома,
Сделав капиталом своего бытия кубок красного вина.
Еслии благодать Святого Духа будет сопутствовать мне,
Я тоже смогу делать то, что делал Иисус
Я нуждаюсь в прощении, и нуждаются в нем только, ангелы,
Ибо прощение не нужно тому, кто не совершил греха.

Когда я предстал перед счастливым взором Ходжа Нурана, то на его славном лице отразилось сострадание, и он удостоил меня ласкам, которых я считал себя не достойным. /259б/ В те дни он рассказывал мне, что находился при господине Маулави — он имел в виду его светлость Маулана Абдаррахмана Джами. После смерти Маулави он нашел под его подушкой черновые записи. Одну из них [Ходжа Нуран] переписал и отдал мне, и я ее привожу здесь в качестве благословения на счастье. Он вручил ее сему нижайшему в месяце раджаб 937 (февраль—март 1531) года в Йанги-Хисаре. (Последующий текст (с половины л. 259б до половины л. 269б), содержащий запись Абдаррахмана Джами в 12 строк и суфийский трактат шейха Ходжа Нурана, дан в перееказе)

[Черновая запись в 12 строк, принадлежащяя перу Абдаррахмана Джами, представляет собой риторическое обыгрывание букв арабского алфавита, составляющих слова мусульманского символа веры: “Ла илаха илла-л-лах” (“Нет божества, кроме Аллаха”), а также букв в имени пророка Мухаммада, “Трактат”, как Мирза Хайдар называет приведенное им сочинение Ходжа Нурана представляет собой собрание наставлений суфиям-дервишам в их повседневной жизни для достижения ими своей основной цели — духовного единения с Аллахом. Для подкрепления своих слов Ходжа Нуран ссылается на слова пророка Мухаммада, приводит хадисы и отдельные рассказы, как-то о пользе голода и вреде объедания, о необходимости одевать простые бедные шерстяные одежды, не предаваться плотским страстям и сосредотачивать свои мысли на Аллахе, постоянно поминая его. Суфий не должен питать любви к мирским благам, что отвлекает его мысли от Аллаха, однако ему не следует [502] отказываться от высокого сана, потому что он может использовать свое положение в интересах веры и мусульман.

ГЛАВА 84.

ПОЕЗДКА ЕГО СВЯТЕЙШЕСТВА МАХДУМ- /269б/ НУРАНА В ИНДИЮ И НЕСКОЛЬКО РАССКАЗОВ, ИМЕЮЩИХ К ТОМУ ОТНОШЕНИЕ

В ту весну его святейшество Махдум-и Нуран направился в Индию по бадахшанском дороге. Провожая его, [Са'ид] хан дошел до перевала Шахназ ⁵⁹, что составляет семь-восемь дней пути, а сей раб был лишен этого счастья; я находился в Аксу. Когда я приехал к хану из Аксу, он сказал: “Во время прощания с его святейшеством Ходжа Нураном я попросил [его] прочесть благословение. Когда он воздел свои милосердные руки, чтобы произнести благословение, я попросил его оказать милость, прочитав сначала благоуханное благословение за Мирзу Хайдара, а затем удостоить тем же сего раба. Он удовлетворил мою просьбу и сначала произнес благословенне за тебя, а после этого— за меня”. Стихи:

Возлюбленная скрылась с глаз и в сердце вонзились колючки [от разлуки с ней]
На сердце остались сотни пятен печати как воспоминания о ней
Хотя нет надежды на возвращение жизни, которая ушла,
Все время глаза мои устремлены на дорогу в ожидании ее.

Люди, участвовавшие в проводах его святейшества Ходжа Нурана, рассказывали, что хан сколько бы стоянок нн проходил с его святейшеством Ходжой, все время горевал и всякий раз, кегда [Ходжа] произносил слово, грусть так овладеаала ханом,что у него невольно начинали литься слезы так, что это /270а/ передавалось присутствующим. Язык обстоятельств без слов говорил “эта разлука между тобой и мной” — в том значении, что разлука не сменится свиданием до наступления дня воскресения мертвых. Байт:

Возлюбленная вознамерилась убить меда мечом, разлуки,
Всякий боится вечера смертного часа а я — дня расставания

Так как для хана это свидание [с Ходжа Нураном] было последним и от того, что та разлука не обещала нового свидания, у хана было такое настроение.

Короче говоря, его святейшество Ходжа Нуран прибыл в Индию. Подступом к Индии были Кабул и [503] Лахор ⁶⁰, которые принадлежали Камрану Мирзе, и он умолял [Ходжа Нурана] пожаловать в Лахор. Однако тот сказал: “В начале поездки у меня было твердое намерение навестить [Бабур] Падишаха, а теперь в связи со смертью Бабур Падишаха нам нужно выразить соболезнование Хумайун падишаху, и если мы вернемся после исполнения этого долга, Ваша просьба будет удовлетворена”. И он уехал в Агру — столицу Индии. Его несущий радость приезд [Хумайун] падишах встретил с разными почестями.

В то время в Индии появился некий Шайх Пул ⁶¹, и Хумайун падишах решил вручить ему свою волю по той причине, что имел большую склонность к оккультным наукам и желал научиться молениям и заклинаниям, Шайх Пул, обрядившись в одежду старца, пришел к нему и уверил его, что к истинной цели приближают моления и заклинания и, возможно, сама истинная цель является их плодом. Так как все это [Хумайун] нашел соответствующим своей натуре, он тотчас же сделался мюридом Шайха (Добавлено по Л₁ 188а).

Кроме того, был еще Маулана Мухаммад Паргари. Он был человеком образованным, однако до предела порочным и добивался всего, чего хотел, если даже это было недостойное дело. И тот Шайх, согласовавшись с желаниями Муллы Мухаммада, прибегнул к его помощи. Маулана Мухаммад также действовал согласно желаниям Хумайун падишаха, натура которого поддавалась его лести. Когда после того события я на некоторое время /270б/ приехал к [Хумайун] падишаху, что вскоре будет описано, из того, что падишах рассказывал о своем пире, т. е. Шайх Пуле, я ничего не мог понять, кроме заклинаний и молений, <один Аллах это знает>.

Так как [Хумайун] падишах стал истинным последователем Шайх Пула, то Маулана Мухаммад, даже сам падишах и его приближенные при встрече с его святейшеством Ходжа Нураном, приверженность к которому являлась наследственной [для падишаха], проявили небрежность и пренебрежение, и это послужило причиной отвращения от них его лучезарного сердца. Когда до этого Ходжа Нуран проезжал через Лахор, Камран мирза просил его избрать своим местожительством Лахор, и тот обещал, что так будет по возвращению [из Агры]. Теперь, согласно своему обещанию, он [504] из Агры направился в Лахор. Хумайун падишах и его приближенные уговаривали его остаться, однако он не согласился и уехал в Лахор. [Это произошло] в 943 (1586-1587) году.

Незадолго до этого я приехал в Лахор и удостоился счастья целования его ног. В те дни я много раз слышал из его рассыпающих жемчуг уст, как он говорил: “Я видел во сне, что появилось море и унесло все, что осталось после нас в Агре к Индии, а мы спаслись е большими трудностями”. Через три года так и случилось, как он сказал, что вскоре будет описано.

После, разорения Индии [Ходжа Нуран] по кашгарской дороге благополучно добрался до Мавераннахра <Аллах всевышний да продлит тень милости его на многие годы над слабыми приверженцами и над головой ищущих пути истины во имя Мухаммада и его потомков>.

ГЛАВА 85.

О ЧУДЕСАХ [ХОДЖА НУРАНА]

Я находился в собрании, на котором присутствовал и Маулана Мухаммад Паргари, прибывший в то время из Агры с посланием от Хумайун падишаха, когда [Ходжа Нуран] рассказал о своем упомянутом выше сне. Маулана Мухаммад стал плакать и просить прощения за небрежное к нему отношение. Он попросил, чтобы [Ходжа Нуран] отправил Хумайун падишаху письмо /271а/ и докучал ему этим. [Ходжа Нуран] написал [стих]:

О Хума ⁶², никогда не простирай свою благородную тень
Над той страной, где попугаев меньше, чем коршунов.

И, удивительно, эти слова оказались пророческими: Хумайун падишах не покрыл тенью [как птица Хума] ту страну, где попугаев меньше, чем коршунов, и отправился скитаться.

В Йанги Хисаре Кашгара я постился в месяце раджаб. Я сидел с [Ходжа Нураном], когда откуда-то принесли пищу и, не отказавшись, я разговелся. На следующий день я решил выполнить то, что хотел накануне. Когда я отправился к Ишану, повторилось то же самое. На третий день я вновь решил осуществить свое намерение и пошел [к Ходжа Нурану]. Снова возникла еда; [Ходжа Нуран] отделил ее часть и сказал: “Несите такому-то человеку, мы окончательно прервем его пост”. И это было при том положении, что никто не знал, что я держу пост. [505]

Ёще [рассказ] в те дни, когда я находился в Лахоре, сын Шаха Исма'ила по имени Шах Тахмасп ⁶³ пришел из Ирака и отобрал у уполномоченных людей Камрана мирзы Кандагар, отдал его своим доверенным лицам и вернулся. Из-за этого события Камрана мирзу охватила глубокая печаль, и он сказал мне: “Я очень расстроен, расскажи об этом положении Ишану [Ходжа Нурану]. Я доложил ему об этом и, когда на следующий день я пришел к нему, он сказал: “Я увидел во сне его светлость [Ходжа Ахрара]. Он спросил меня: Отчего ты печален?” Я сказал: “Я печален из-за Камрана мирзы, потому что туркмены захватили Кандагар; чем это кончится?” Он приблизился ко мне, взял меня за руку и сказал: “Нисколько не печалься, потому что это легко закончится”. Как он сказал, так и получилось: Камран мирза пошел на Кандагар, и человек Шаха Тахмаспа, который сидел в Кандагаре, заключив мир, отдал Кандагар Мирзе Камрану и ушел. И это было удивительным делом для туркмен, так как их государи не позволяли своим подчиненным поступать без их ведома. Но как бы то ни было, все легко разрешилось.

Еще [рассказ]. Ханзада бегим, сестра Бабур Падишаха, имя которой уже упоминалось ранее в разных местах этой книги, /271б/ находилась в Кабуле. Она чем-то заболела и написала письмо [Ходжа Нурану] и попросила через меня, чтобы он испросил [у Аллаха] избавления от этой болезни. То письмо было написано неумело, и я заново написал его, как было положено, и отнес к [Ходжа Нурану]. Он сказал: “Я хочу поделиться с вами тайной”. Я встал и поклонился. Он сказал: “Дайте мне то письмо, которое отправила бегим” — а между тем я написал его в уединенном месте, и о том никто не знал.

Я ограничился здесь тремя-четырьми рассказами о [Ходжа Нуране] из числа тех, что я видел сам, а те рассказы, которые я слышал от людей, для краткости изложения здесь не приведены. Когда я направился в Кишмир, о чем вскоре будет сказано, он написал для меня несколько строк, и я надеюсь, что то письмо станет письмом освобождения этого раба в мире земном и загробном.

Конец благословенных воспоминаний о [Ходжа Нуране] завершается приведением того счастливого письма в добрый час и с благословением божьим. Господь преславный и всевышний да продлит на долгие годы тень святости и благодати его над головами преданных [506] приверженцев <во имя Владыки рабов, Мухаммада и его славных потомков>. А то письмо следующее:

Во имя Аллаха милостивого, милосердного!

Я докладываю, что у сего грешного раба, отягощенного многими проступками, нет претензии на дервишество. Если кто-то является дервишем и разглагольствует об этом, то это не совместимо с дервишеством. Почему шествующий по пути тариката не должен заявлять об этом? Если какой-то человек желает вступить на путь дервишества, он должен выполнить определенные условия. Во-первых, так как дервиш является путником дороги загробной жизни, он неизбежно будет прославлять [Аллаха], будь это в душе или на языке. Значит сердце, язык и горло должны быть чистыми. Вам известно, что мы в эти дни говорим и что едим. Все, что нам дают и все, что мы сами находим,— мы едим. И от этого не стали чистыми ни наш язык, ни горло. /272а/ Наш язык, кроме поминания бога, <да возвеличится слава Его>, говорит много пустых слов, что не одобряется Господом. Одним словом, если человек, не придерживающийся этих условий, станет носить имя славного сословия дервишей, то совершит недозволенное.

Итак, из этого следует, что мы не являемся дервишами, однако мы являемся ими в той мере, как сказал его святейшество Маулана Джалаладдин Руми в наставлении и завещании своему сыну Султан Валаду:

Одного мига нельзя пробыть вдали от Него (Аллаха),
ибо удаленность от Него увеличивает опустошение [души],
Во что бы то ни стало ты не разлучайся с Ним,
Потому что от близости увеличивается любовь

Итак, сей раб — только передатчик слов дервишей и не является ни дервишем, ни муллой. Для каждого, кто поступает согласно словам божьих людей, будут уготованы блага земной и будущей жизни. <Ты слушай, что говорят, и не смотри на того, кто говорит> (В тексте после арабского изречения приведен персидский перевод)

После смерти господина нашего Маулана Нураддин 'Абдаррахмана Джами, <да освятит Аллах его тайну и озарит его могилу>, у него в изголовье нашли записку. Вот одна из фраз, написанных его рассыпающим жемчуг пером: “Нет ни одного человека, мысли которого иногда не обращались бы к всевышнему и преславному Аллаху. Обращение его мыслей к Господу [507] доказывает истинность того, что каждый человек по сути своего творения пропущен через четыре начала. Одно из этих четырех начал то, что он знает, что сущность его явилась в бытие из небытия. Второе то, чго это бытие и существование не зависят от его силы и воли, ибо если бы это было так, то он мог бы сделать себя вечным и нетленным. Третье: такова участь всех существующих созданий. Четвертое все, что из небытия стало бытием, само лишено силы создания и творения. И эти четыре начала присущи тому Творцу, который существует сам в себе, а не вне себя. Пусть [шествующий по пути тариката] также знает, что милости, оказываемые ему Творцом,— а именно существование и все, что относится к существованию из сил чувственных, мыслительных, внешних, внутренних и других — это великое блаженство, и оно исходит от бесконечных божеских милостей, <да будет он велик и превозвышен. И в этой степени [знания] /272б/ по велению [изречения]: <человек — раб милости> [у шествующего по пути тариката] мысли всегда притягиваются к своему началу. И это начало — влечение [к Аллаху]. И потом, если он подумает [о том, что] все, что случается из полезного и вредного — оно не является действующим в бытие, [то поймет, что] все это зависит от Творца, <да возвеличится слава Его>. А когда он постарается повторять это [в памяти], то влечение его [к Творцу] будет увеличиваться и становиться сильнее с каждьм мгновением и привязанность его к преходящим вещам поколеблется, и он постепенно будет отрываться от них. Когда он подумает, что согласно человеческой натуре и особенностям человеческого рода он не сможет обойтись без наслаждения, а наслаждение зависит от желания, когда зависимое от желания дело должно быть совершенным и вечным, потому что привязанность мысли к делу несовершенному или бренному принесет плоды печали в проявлении сокрытого. Пока не появились нежелательные явления, пусть он знает, что абсолютно совершенным, вечным и бесконечным является Господь, обладатель могущества и всех достоинств, потому что всякая красота, благодеяние и совершенство прочно только у Господа. И всякое совершенство и благодеяние, которые проявляются в [человеке], в действительности есть отражение красоты, благодеяний и совершенства преславного Господа, <да будет он велик и превозвышен> и заимствованы его рабом, потому что человек в своей сущности — это небытие, а у небытия [508] не бывает совершенства. Или так: то, что проявляется у человека, не считается совершенством и вместе с этим оно обречено на уничтожение и исчезновение.

И когда значение человека укрепится на этих упомянутых заповедях, то, несомненно, влечение [его к Богу] и его старание еще в другой раз набирают силу, потому что источником любви являются красота или милость, которые в действительности принадлежат Богу. Когда [идущий по пути тариката] продолжит свои раздумья о совершенстве и вечности Господа и об <ущербности, тленности и бренности творений, то пусть он вникнет в слова: <нет божества, кроме Бога>, т. е. нет (Добавлено по Л₂ 216а; Л₃ 159а,) достойного предмета поклонения и желания, кроме Бога единого.

Когда эти упомянутые заповеди он сделает своей молитвой, тогда его старания ради преславного Господа и разрыв его со всем тем, что кроме Него, дойдут до такой степени, что его привязанность к преходящим вещам окончательно оборвется и даже всё, кроме Аллаха, будет забыто. Если у кого-то после выполнения всех этих заповедей не проявится такого состояния, это означает, что он еще не достиг успеха в выполнении какого-то из упомянутых положений, /273а/ или он настолько усердствует в выполнении потребностей своего естества, что у него не осталось способности воспринимать их, <сохрани Аллах от этого>, и он присоединился к разряду животных — [айат]: <Они как скогы, даже более заблудшие> ⁶⁴. Несмотря на то, что он верует, из-за отсутствия способности воспринимать его понятия уподобляются [понятиям] животных, и его нрав соответствует нраву животных, как об этом говорит хадис Пророка <да будут ему наилучшие молитвы>.

С начала изложения четырех упомянутых заповедей до сих пор были приведены слова и наставления его святейшества Махдуми [Джами]. Теперь мы дошли до слов его святейшества Махдуми [Нуран]. Он сказал: “Нет человека, мысль которого не обращалась бы иногда к преславному Господу. Но обращение мысли к Господу имеет другое значение, и происходит оно с помощью зикра — упоминания. Цель зикра - упоминание преславного Господа. Однако каждый мусульманин иногда вспоминает преславного и всевышнего Господа. Что там мусульманин, когда даже неверующий иногда вспоминает Бога. Но с таким вспоминанием Бога человек [509] еще не становится дервишем, потому что если считать дервишем человека, иногда вспоминающего [Господа], то тогда всех людей, обращающихся к Богу, надо считать дервишами. На самом деле это не так и вот почему: человек, который вступил на путь дервишества, сначала должен принести искреннее покаяние и очиститься внешне и внутренне, что является условием на пути совершенствования и [следует из] наставления достигшего совершенства муршида”.

И он [Махдуми] сказал, что среди ищущих истины известны три способа [для достижения этого]. Один из них — зикр. Самый лучший из зикров, по словам Пророка, <да благословит его Господь и да ниспошлет ему мир>,— <это [произнесение символа веры]: “нет божества, драме Бога”>. Другой способ муракаба — созерцание, при котором считая бесподобного Господа совершенно удаленным от слов, голоса и от всего, что присуще Его творениям, [суфий] углубляется [в созерцание] таким образом, что в мыслях его ничего не появляется, кроме бога. А это трудное дело; кому же из счастливцев настоящего мира и потустороннего оно удастся!

Третий способ — рабита — соединение. Он состоит из обращения [суфия] к лицу и внешнему облику человека, созерцание которых напоминает преславного /273б/ Господа. Так как цель постоянного обращения дервиша к всевышнему Богу увидеть его благословенное лицо, являющееся зеркалом, отражающим красоту Господа, то при обращении дервиша к лицу человека достигается то, чего он достиг бы при созерцании преславного Господа. Соединение — есть действие, исходящее из потребностей обеих сторон: раб созерцает Господа, следовательно, Господь также созерцает своего раба.

Есть одна община дервишей — риджа ал-Аллах, у которой внешне нет (Добавлено по Л₁ 190б; Л₂ 216аб; Л₃ 159а) пиров и мюридов, ее называют увайси. Пророк покровительствовал Увайсу Карани ⁶⁵, хотя никогда не видел его. Увайс Карани был при жизни Пророка, однако ему не посчастливилось встретиться и беседовать с ним. Однажды Пророк, <да благословит его Господь и да ниспошлет ему мир>, завещал эмиру правоверных Умару и эмиру правоверных 'Али, <да будет милостив к ним Аллах>: “После моей смерти навестите Увайса Карани, ибо преславный Господь в день воскресения из мертвых благодаря его [510] заступничеству многих людей допустит в рай”. Впоследствии каждого, кто достигал какой-либо степени благодаря поддержке духа какого-либо шейха, называли увайси. Например, у Султан Байазида Вистами ⁶⁶ внешне нет пира, а влияние на него оказал дух Имам Джа'фар Садика ⁶⁷, таким же образом Шайх Абу-л-Хасан Харакани получил духовную поддержку от его светлости Султан Байазида Вистами. Это высокая степень и какому счастливцу она достанется!

Говорят, что созерцание — это благо божественное, по своему достоинству всеобъемлющее, а на долю сего раба достался лишь глоток от него.

Созерцание со стороны преславного и всевышнего Господа бывает двух видов: один из них — оберегание своих созданий от небытия и от захвата их тленностью, и содержание стиха [Корана]: <Аллах надзирает за всякой вещью> ⁶⁸ отражает этот смысл; второй - присматривание за тем, как его раб соблюдает предписания и запреты.

Созерцание со стороны раба бывает трех видов: первый — размышление над тем, что всевышний Господь все время присутствует в его делах и наблюдает, и плодом этого созерцания является его образ жизни, и это по терминологии суфиев и шествующих по пути совершенствования называется “созерцанием созерцания>. /274а/

Второй — сохранение всех сил внешних, внутренних, чувственных и мыслительных с тем, чтобы приложить их к тому, для чего они созданы.

Третий — оберегание сердца от всего, кроме Аллаха, таким образом, чтобы чуждое никогда не находило путь к сердцу. Цель от созерцания здесь — обрести царство этой мысли, чем и заняты [суфии], шествующие по пути совершенствования,— такова их цель.

И еще. Некоторые дервиши при зикре произносят [символ веры] “калама-и таййиба” (Т. е. “Ашхаду ан ла илаха илла-л-лах ва ашхаду анна Мухаммадан расул аллах” (Исповедую, что нет божества кроме Аллаха и исповедую, что Мухаммад посланник Его).) громко про себя; некоторые “калама-и таййиба” произносят полностью. Те, которые произносят его полностью, [правильность этого] доказывают тем, что слова “Мухаммад ан расул-аллах” составляют часть [символа веры], поэтому его следует произносить полностью по примеру эмира правоверных Абу Бакра Сиддика ⁶⁹, <да будет милостив к нему Господь>, который сказал: “Я никогда не [511] произносил первых слов [символа веры] без вторых”. Мнение избранных ходжей, <да освятит Аллах их тайну>, также полное произношение слов [символа веры].

Эти упомянутые заповеди следует исполнять путнику-салику, шествующему по пути совершенствования. Однако основным является дело, а не слова. Суфии говорят: “До тех пор, пока ты не положишь на язык сахар, во рту у тебя сладко не станет”. И еще, необходимо знать, что Господь преславный и всевышний воспитал своих избранных рабов двумя путями: один путь — бедность, другой — в одежде достатка. И каждый из этих двух путей имеет доказательство в стихах Корана и в хадисах Пророка.

В связи с тем, что я сказал, я вспомнил рассказ об обращении Хазрата Мусы к Творцу. Однажды Хазрат Муса, <да будет на нем благословение Аллаха>, обратился к Аллаху: “О Боже, укажи мне одного друга из своих друзей”. И получил ответ: “Иди в такие-то развалины и ты увидишь одного из моих друзей”. Хазрат Муса отправился в то разрушенное место. Там он увидел несчастного, немощного, изнуренного старца. Муса опять обратился к Аллаху: “О боже, покажи мне другого своего друга”. Последовал ответ: “Иди в такой-то дворец и ты увидишь другого моего друга”. Когда Хазрат Муса пошел в тот дворец, он увидел в том дворце ходжей, /274б/ которые проводят время как цари. Господь сказал: “Вот это другой наш друг”. Когда вновь настало время моления, Муса сказал: “О Боже, один твой друг в такой бедности, а другой в достатке?!” Господь преславный сказал: “Благо для того друга — бедность. Если я сделаю его богатым, душа его сделается порочной. Я лучше знаю души своих рабов. Подданные, пребывающие в нужде, лучше подданных самодовольных, ибо бедные подданные — цель и желание Господа в отношении своего раба”. Во всяком случае следует знать рабу божию, что земное, как золото и серебро, для того, чтобы обеспечить жизнь. В этом смысле его любовь к дирхему и динару до определенного предела не вредна. Так Муллайи Рум ⁷⁰, <да освятит Аллах тайну его>, в своем “Маснави” приводит байт:

Что такое богатство?—
Это значит забыть бога
Флейта — это и товар, и серебро, и дети, и жена.

Если дадут дервишу богатство Соломона, нужно, чтобы он не привязался к нему. Говорят, что расход на [512] стол Шайха Мадждаддина Багдади ежегодно составлял двести тысяч динаров красного золота. Так передают. Значит, следует оберегать сердце от привязанностей ко всему кроме преславного Господа, ибо спасение на том свете, достижение вечного счастья и соединение со степенями потустороннего мира заключается в этом.

Хотя сей раб не компетентен вести подобные рассказы, однако изложенное выше в силу необходимости соблюсти порядок в написании “Истории” сделало обязательным привести здесь рассказ о родословной его святейшества Махдум-и Нурана. И то, что будет написано, взято из книг представителей этой высокой родословной, а сей раб только собрал [эти сведения].

Из книг и трактатов этого великого сословия [суфиев], <да освятит Аллах их души>, известно, что существуют три способа совершения зикра: зикр душевный, зикр тихий и зикр громкий. То, что было предписано его светлостью убежищем пророческой миссии [Мухаммадом], <да благословит его Господь и да ниспошлет /275а/ ему мир>, были зикр душевный и зикр тихий. За время своей благословенной жизни двух человек из асхабов он возвел на трон шейхского достоинства и на престол наставничества и многих из асхабов отдал под их руководство. Зикр душевный он поручил его светлости поистине лучшему повелителю правоверных Абу Бакру Сиддику, <да будет милостив к нему Аллах>, а зикр тихий — благочестивому имаму душеприказчику посланника, владыки миров 'Али б. Абу Талибу, <да почтит Аллах лик его>.

Зикр громкий избрали благочестивые муджтахиды, <да освятит Аллах их души>, согласно времени и желанию народа. Они условились произносить громко такбир и громкий зикр, основываясь на том, что в некоторых особых случаях так произносил их пророк Мухаммад, <да благословит его Господь и да ниспошлет ему мир>, — как это случалось в праздник жертвоприношения.

В “Макамате” Ходжа Мухаммад (В Л₂ 217б; Л₃ 160б — Имам Абу) Йусуф Йа'куба б. Айуб Хамадани, <да освятит Аллах тайну его>, его святейшество господин мира Ходжа 'Абдалхалик [513] Гидждувани ⁷¹ передает такое предание, что этот зикр (Добавлено по Л₂ 217б; Л₃ 160б) сначала от сердца пророка Мухаммада, <да благословит его господь и да ниспошлет ему мир>, дошел до сердца Абу Бакр Сиддика, а от сердца Абу Бакр Сиддика он достиг сердца Салман Фарса, а от сердца Салман Фарса он дошел до сердца Касим б. Мухаммад б. Абу Бакр Сиддика, а от сердца Касим б. Мухаммада он дошел до сердца Джа'фар Садик б. Мухаммад Бакира, <да будет милостив Аллах к ним>, а от сердца Джа'фар Садика он дошел до сердца Султан Байазида, а от сердца Султан Байазида Вистами он дошел до сердца Шайх Абу-л-Хасана Харакани, а от сердца Шайх Абу-л-Хасана Харакани он дошел до сердца Шайх Абу-л-Касима гурагани, а от сердца Шайх Абу-л-Касима гурагани он дошел до сердца Шайх Абу 'Али Фармади Туси, а от сердца Шайх Абу 'Али Фармади — к сердцу Ходжа Имам Абу Йусуфа Хамадани, а от сердца Ходжа Абу Йусуфа Хамадани он дошел до моего, 'Абдалхалик б. 'Абдалджамиля, сердца.

И каждый шайх, который занимается душевным зикром, является последователем /275б/ эмира правоверных Абу Бакр Сиддика, <да будет милостив к нему Аллах>.

Его святейшество Ходжа Нуран, как упоминалось ранее, является мюридом своего великого деда Ходжа Насираддин 'Убайдаллаха, а он — мюрид Маулана Йа'куба Чахри, а он — мюрид великого Ходжа Бахааддин Накшбанда, а он — мюрид Мир Кулала, а он — мюрид Ходжа Мухаммад Баба-и Самаси, а он — мюрид Ходжа Али Рамитани, а он — мюрид Ходжа Махмуд (В Л₂ 218а, Л₃ 160б— Мухаммад) Анджира Фагнави, а он — мюрид Ходжа 'Арифа Ривгари, а он — мюрид господина мира 'Абдалхалика Гидждувани, <да освятит Аллах их души>.

Было бы уместно собрать здесь рассказы о каждом из этих великих представителей религии и знаменитых суфиях, <да освятит Аллах их души>, однако сколько бы я ни думал над этим, я не нашел в себе такой силы. Байт:

Возлюбленная твоя — луна на небе, а ты — прах из-под ног,
Где ты и где возлюбленная, о чем мечтаешь ты, о сердце?

Я истинно знаю, что то, что я написал здесь — превышает мою компетенцию, однако эта смелость была [514] проявлена по требованию повествования. За то, что нет на то согласия Аллаха, и посланника Аллаха, и друзей Аллаха я прошу прощения и возвращаюсь [к своей “Истории”].

О Аллах, ты знаешь и видишь, что может получиться у темного и невежественного человека! Байт:

О боже, о боже, мы совершили ошибку,
Ты не вини нас в том, что мы сделали.

После того, как его святейшество Махдум-и Нуран уехал в Индию, хан разрешил Имин Ходжа султану, которого привезли из Аксу и который находился в пределах Бадахшана, отправиться в Индию. Хотя это было сделано в интересах государства, однако разрыв родственных связей не привел к добру. Что бы там не было, Имин Ходжа султан уехал в Индию и там умер естественной смертью. Его старший сын Мас'уд султан отправился вслед за отцом в Индию. Из-за этого разрыва Хизр Ходжа султан, и Махди султан, и Исан Даулат султан — все скитаются где-то в Индии, и описание этого не связано с целью [настоящего повествования], и если на то будет божья воля, /276а/ то что-нибудь станет известно о них.

ГЛАВА 87.

УПОМИНАНИЕ О ДАЛЬНЕЙШЕЙ ЖИЗНИ БАБУР (Добавлено по Л₁ 192а; Л₃ 161а.) ПАДИШАХА И ЗАВЕРШЕНИЕ ЕГО ДЕЛА

Краткое упоминание о жизни Бабур Падишаха было доведено до того места, где говорилось о времени завоевания им [Индии]. Стихи:

Захираддин Мухаммад Шах Бабур
Могущественный, как Искандар, величественный, как Бахрам,
Счастливо завоевал землю Индии,
И дата его завоевания [в словах]: “фатх ба Даулат” —
“счастливое завоевание” ⁷².

И столько попало в его руки сокровищ и владений, что все люди извлекли от этого пользу, и это в общем уже описывалось.

Я прибыл в Индию и занялся делами управления как будет упомянуто дальше.

Бабур Падишах овладел всем государством Султан Искандар Афгана ⁷³. Один из раджей Индии — Рана [515] Санга ⁷⁴ прибыл с несколькими лаками войска. Бабур Падишах дал сражение, разбил его и в указах стал называть себя “гази” (борец за веру). После этого он направился в Читор. Там он вел крупные сражения с [неверными], одержал много побед и вернулся назад. Он претендовал на захват всей Индии, однако, как говорят: “Говори о том, что ты сможешь успеть сделать в жизни”.

В течение 937 (1530) года несколько продолжительных болезней овладевали его благородным существом, и сколько лекари ни старались, пользы не было. Стихи:

Когда смерть выглядывает из алтаря,
масло миндаля только увеличивает сухость [тела],
Никакого исцеления не наступит от врача и врачевания,
Знай, что болезнь и здоровье — от бога.

Когда смерть для него стала неизбежной, он потребовал к себе Хумайуна мирзу, которого он, отозвал из Бадахшана, увез с собой [в Индию] и передал ему всех эмиров и людей и отдал свою душу Создателю мира, <да сделает Аллах лучезарным его блеск и да озарит его гробницу>.

Когда Хумайун падишах воссел на трон вместо своего отца, в разных местах [царевичи], подобно Мухаммад Заману мирзе сына Бади-аз-Замана сына Мирза Султан Хусайна, служившего Бабур Падишаху и доводившегося ему зятем, начали трубить в трубу неповиновения и забили в барабан несогласия. Хумайун падишах добрыми мерами всех усмирил и то, что осталось не завоеванным его отцом, он все завоевал и отправился в Гуджарат ⁷⁵. /276б/ Гуджарат он также взял, однако из-за вражды и отсутствия согласия между братьями он оставил дело Гуджарата и вернулся обратно. О том, что произошло после этого, будет сказано дальше.

ГЛАВА 88.

УПОМИНАНИЕ О ВЫСТУПЛЕНИИ [СУЛТАН СА'ИД] ХАНА В ТИБЕТ

Когда его святейшество Махдум-и Нуран уехал в Индию, я приехал из Аксу, Рашид султан также приехал, как об этом уже упоминалось. Той же зимой Рашид султан со всеми чадами и домочадцами уехал в Аксу. Весной того же года [Са'ид] хан решил отправиться на священную войну в Тибет. До этого эмиры не один раз ходили туда, одерживали победы и привозили добычу, однако ислам в Тибете из-за [516] невежества тех эмиров не распространился. Неверных же в Тибете, кроме тех, которых покорили эмиры, было еще много. А в мыслях у хана постоянно жило намерение совершить священную войну ради Аллаха. Особенно в то время, когда он вступил па путь высокого тариката ходжей, <да освятит Аллах их души>, его высокие помыслы постоянно были направлены на то, чтобы наилучшим образом осуществилось то, в чем виделось счастье. Он всегда готов был заняться этим по любому поводу, в том числе и священной войной, самым главным столпом из столпов ислама и ближайшим путем к сближению со всеведующим Господом, поэтому в конце 938 (лето 1532) года он отправился на священную войну в Тибет.

Так как нить повестовання дошла до этого места, то следует описать местоположение и территорию Тибета, потому что Тибет расположен в таком месте, куда могут добраться немногие люди. Из-за трудности тибетской дороги во всех отношениях, как из-за гор и полных опасности холодных перевалов, так и из-за недостатка воды, фуража и дров, а также из-за грабителей, которые считают разбой обычным делом, никто из путешественников не добирался туда и не мог узнать, каково там положение. По этой причине в таких известных книгах, как “Му'джам ал-булдан” ⁷⁶, “Джам-и гитинамай”, “Мулхакат-и Сурах” и других Тибет не описан подобно другим областям и [их авторы] представляли Тибет как один /277а/ вилайат и коротко сообщали о нем, поэтому мы осмеливаемся описать владения Тибета, чего нет ни в одной книге.

Комментарии

53. Очевидно, современный Ламган, кишлак близ г. Куляб в Таджикистане. Развалины старинной крепости с остатками третьего ряда окружавших ее некогда стен находятся в 25 верстах к юго-западу от Курган-Тюбе на берегу Вахша; у развалины крепости имеется переправа через Вахш. (Масальский, Россия, с. 738; Маев, Географический очерк, с. 356).

54. Хумайун мирза — старший сын Бабура, наследовал власть отца в Индии после его смерти в 937/1530 г. и правил с перерывом (947/1540 — 962/1556) до 963/1556 г. (Босворт, Мусульманские династии, с. 268, История Индии в средние века, с. 383 и сл.; Синха, Банерджи, История Индии, с. 214).

55. То есть “Тайные моления” Абу 'Али Даккака Нишапури (ум. в 405/1014 — 1015 или в 406/1015 — 1016 г.).

56. Маулана Джалаладдин Давани — Джалаладдин Мухаммад б. Ас'ад Сиддики Давани, (ум. в 908/1502 — 1503 г.), известный как автор “Ахлак-и Джалали”, родился в 830/1426 — 1427 г. в Давани, около Казеруна; был казием Фарса и преподавателем в медресе Дар ал-Айтам в Ширазе (Стори, с. 845).

57. Очевидно, “Таджрид ал-ака'ид” Насираддин Мухаммада Туси (ум. в 673/1273 г.).

58. “Муджиз”. Автором его является Абу-л-Фазл Мухаммад б. Аби Йазид Тайфур Саджаванди ал-Газнави (ум. в 560/1164 — 1165 г.). (Сипахсалар, I, с. 193)

59. Шахназ — название реки, местности и пункта к западу от Кашгара, через который шла дорога в Бадахшан. (Чурас, Хроника, с. 131; Росс, с 398, прим. 2).

60. Лахор — древний город, известен с VII в., особого расцвета достиг в период правления Бабуридов в XVI — XVII вв.

61. Шайх Пул — был хорошо известен в Индии как святой и кудесник. Убит в Агре в 1537 г. приверженцами Хиндала мирзы. (Веаlе, с. 310; Росс, с. 399, прим. 1).

62. Здесь игра слов — обыгрывается имя собственное Хумайун и имя нарицательное Хума — мифическая птица, приносящая счастье тому, на кого при полете упадет ее тень.

63. Шах Тахмасп I (930/1524-984/1376) — Сефевид, правил в Иране после смерти своего отца Шаха Исма'ила I. (Босворт, Мусульманские династии, с. 226).

64. Коран, VII, 178(179).

65. Увайс Карани (ум. в 22/643 г.) — основатель суфийского ордена увайсийя, современник Мухаммада; согласно легенде вел в пустыне жизнь отшельника, и Мухаммад, умирая, завещал ему свой плащ. (С В Р, т. III, с. 139, №2102).

66. Султан Байазид Бистами (Абу Язид Бистами) — ум. в 261/875 или в 264/878 г. — признанный суфийский авторитет, о котором до нас не дошло почти никаких более или менее достоверных сведений. (СВР, т III, с. 223; № 2293).

67. Джа'фар Садик (ум. в 148/765 г.) — шестой шиитский имам.

68. Коран, XXXIII, 52(52).

69. Абу Бакр Сиддик (11/632 — 13/634 г.) — первый из четырех преемников пророка Мухаммада, известных под титулом “правоверных халифов”. (О нем см . Большаков, История халифата, т. I, с. 189 и сл.).

70. Мулла-йи Рум — Джалаладднн Руми (ум. в 672/ 1273 г.), известный суфийский шейх, основатель ордена маулави, поэт. Его перу принадлежит знаменитая суфийская поэма “Маснави” (“Двустишие”) в шести книгах, сопровождаемая многочисленными притчами, рассказами и проч. (СВР, т. II, с. 65, № 884).

71. 'Абдалхалик б. 'Абдалджамил-и Гиждувани (ум. в 575/1179 г.) — один из основоположников и теоретиков дервишеского ордена ходжагон. Он составил биографию своего наставника Ходжа Йусуфа Хамадани (ум. в 535/1140 г.) “Макамат-и (или “Манакиб-и) Ходжа Йусуф Хамадани” — СВР, т. III, с. 172, №2174.

72. Подсчет числового значения букв в хронограмме “фатх ба даулат” (“счастливое завоевание”) дает 930/1524 год, что разнится от действительной даты, известной в истории, на два года — 932/1526.

73. Султан Искандар Авган — Сикандар (Искандар) II б. Бахлул (855/1451 — 894/1489 гг.), второй правитель из индийской династии Лоди. (Босворт, Мусульманские династии, с. 244).

74. Рана Санга (Санграма Сингха) — один из могущественных раджей Индии, основным владением которого был Читор (Мевар, Удайпур); оказывал сильное сопротивление войскам Бабура, однако 27 марта 1527 г. в битве при Кхануа потерпел полное поражение. (История Индии, с. 213; Бабур-наме, с. 315; Веа1е, с. 329; Азимджаиова, Государство Бабура, с. 123).

75. Гуджарат — особенно богатая провинция, чему способствовало и ее географическое положение — торговые и морские связи с другими побережьями Индийского океана. В 890/1573 г. Гуджарат был присоединен к Могольской империи (первое завоевание) — Босворт, Мусульманские династии, с. 257.

76. Му'джам ал-булдан — известный географический словарь Йа'кута (Якута) — его имя — Шихабаддин Абу Абдаллах ал-Хамави (ум. в 626/1229 г.). В сочинении собран обильный материал, перечисляются почти все города и важные селения мусульманских стран. (Крачковский, Арабская географическая литератур; с. 330 и сл.; Бартольд, Туркестан, с. 82).