(1574)

Приступая к истории войны молдавского господаря с турецким султаном Селимом, считаю уместным сделать выписку из второй книги “Истории польского народа”, которую я составил в двадцати книгах и довел до смерти Сигизмунда I. Я выпишу оттуда сведения о географическом положении Молдавии, о плодородии ее почвы, о количестве народонаселения, его обычаях и т. п. [95]

Волощина, известная некогда под именем Мизии и Дакии, граничит на востоке с Черным морем, на юге с рекою Истром или Дунаем, на западе с Трансильваниею и на севере с Червовою Русью. Весь этот край делится на две части: Закарпатскую Валахию и Молдавию. В восточной части Закарпатской Валахии находится изобилующее рыбою озеро, которое образуется нижним течением реки Прута или Гирасуса, притока Дуная. На западе она прилегает к границам Трансильвании. В ней поныне сохранились замечательные 34 арки от моста на Дунае, построенного Траяном. На севере границу ее составляет небольшой поток Гойна, впадающий в Дунай, который своими извилинами образует небольшой остров, упоминаемый древними писателями и известный ныне под именем Барильяна. Дунай вытекает из Арбонских гор в Германии (Шварцвальд), близ швабского города Ротвейль, у села Донаушинген. Вначале он протекает по Иллирии, где носит название Истер; затем принимает около 60 притоков, из которых половина судоходных, и шестью большими рукавами вливается в море.

Другая часть Румынии, изобилующая полями и пастбищами, стадами и прекрасными боевыми лошадьми, называется Молдавиею, по имени реки Молдавы (Правый приток Серета.), протекающей посредине этой страны.

Лежит она несколько ниже верховьев реки Серета (В тексте ошибочно вместо Серета назван Прут. Молдава лежит не на Серете, а на правом его притоке, реке Сочаве.) у подошвы Трансильванских гор, на месте древней Дакии и имеет вид огромного амфитеатра, обращенного на запад. Столица воевод молдавских Сочава лежит над р. Серетом; затем эта река принимает небольшие, но обильные водою потоки: Гойну, Добенису и Аргу, делается многоводною и протекает по Молдавии и Валахии, где вливается в Ольту или Алюту (Также географическая ошибка: Серет впадает прямо в Дунай, Алюта жe вливается в Дунай значительно выше Серета.). Северные пределы Молдавии окаймляет большая река Тирас, обыкновенно называемая Днестром. [96]

Река эта вытекает из гор Сарматских или Карпат и направляется к Черному морю по границе Подолии и Червоной Руси. Кто впервые владел страною, известною ныне под именем Молдавии, о том ничего достоверного нельзя почерпнуть у древних писателей. Подобно Венгрии, Молдавия последовательно служила местом жительства многих народов. Происхождение нынешнего молдавского народа приписывают римскому полководцу Флакку, имя которого, видоизменяемое с течением времени, должно было сообщить Волощине ее название. Ибо с того времени, когда Флакк занял Мизию или Дакию, простиравшуюся за Дунаем до самой Скифии, — край, о котором мы говорим, начал называться Флакциею, а путем искажения название это изменилось в слово Валахия. В Baлaxии сохранились не только римские законы, судопроизводство и обычаи, но сверх того еще многие выражения латинского языка, вследствие чего многие принимают валахов за народ, тождественный с итальянцами и даже сами немцы называют оба эти народа одним общим именем Welchen. О причинах, в силу которых Флакк занял эту страну, Эней Сильвий, бывший впоследствии римским первосвященником, рассказывает, что когда во времена императора Трояна даки или готы задумали освободиться от ига римлян, то туда послан был Флакк с 30,000 воинов, которых он посылал в качестве земледельцев с обязательством продовольствовать римские гарнизоны, охранявшие границы от скифов и сарматов. С течением времени и по изгнании готов, край, названный по имени Флакка, перешел к римлянам. Можно было бы согласиться с этим мнением, но иные уверяют, что Сильвий, ослепленный славою собственного края, был склонен писать вымыслы. Позднейшие историки признают тоже начало для нынешней Молдавии, но приводят иные причины поселения здесь римлян, — по их словам, здесь были водворены изгнанники, а не воины, число которых было так велико, что они вытеснили не только туземцев, но вместе с тем и готов, выстроили мост через Дунай и разделились на две части, т. е. на закарпатских валахов и молдаван. [97]

Обе страны имеют собственных правителей. Закарпатская Валахия, которую турки называют Карабогдан, по причине возделываемой в ней гречихи, имеет в Тырговище столицу своих господарей, которые находятся в зависимости от турок и платят им огромные суммы золотом в качестве обычной дани, называемой гарачем. Так покупают они позорный мир и не могут освободиться от ига, потому что на противоположном берегу Дуная, на месте поселений древних изибальтов, в Сербии и Болгарии, существует множество неприступных турецких крепостей.

Другая половина Волощины, которую Днестр отделяет от Подолии, также платила гарач туркам со времени султана Магомета, овладевшего Константинополем. Но в прошедшем году, после того как Ивония был изменнически схвачен турками и предан мучительной смерти, Валахия и Молдавия были включены в число турецких владений. Сперва воеводы молдавские платили легкую дань турецким султанам: Казимир, отец короля Сигизмунда I, занятый войною с крестоносцами, не мог оказать поддержки воеводе Петру (Воевода Петр III Аарон княжил в 1450-1458 годах.) против Магомета, который в 1455 году наложил на него гарач в 2,000 червонцев. Впоследствии, когда турецкие султаны были заняты войнами в Азии, Персии, Аравии и Египте, Молдавия подчинялась то венграм, то полякам; но, когда силы ее возросли, разбила несколько раз польские войска, сбросила с себя господство венгров и снова подчинилась туркам. Молдаване неоднократно приносили присягу на верность польским королям и пребывали их ленниками, но это продолжалось лишь до нового разрыва; впрочем при большей предусмотрительности со стороны покойного короля Августа, Молдавия могла бы навсегда остаться под властью Польши. Альберт Лаский, муж великий в бою и в совете, долго владевший хотинскою крепостью в Молдавии, просил короля Августа прислать ему подкрепление, после чего вся страна легко признала бы его господство. Еще раньше тот же Лаский, вместе с Ляхоцким, Филипповским и другими, возвратил господарский [98] престол Якову, который происходил из древнего владетельного рода этой страны (Яков, занимавший стол молдавского господарства в течение двух лет (1562-1564) и овладевший им с помощью Лаского, принадлежал к числу ловких политических авантюристов. Яков Василаки был родом грек из острова Крита, он долгое время странствовал по Европе, занимал различные должности в Риме, Испании, Германии, Дании и Польше. Находясь в Испании, он завладел документами встретившегося ему там его земляка Якова Ираклидеса, бывшего деспота Самоса и Пароса, и принял его имя; затем составил подложную генеалогию, в которой пытался установить свое родство по женской линии с династиею молдавских господарей Драгошей, прекратившеюся в 1552 году, и на ее основании добивался молдавского стола с помощью польского магната Лаского. Очевидно, в Польше подложная генеалогия Василаки пользовалась полным доверием, вследствие чего и Горецкий придает ей серьезное значение (Engel. Geschichte der Walachei und Moldau, стр. 196. Палаузов — Валахия и Молдавия, гл. Ш)). После гибели Александра вспыхнула жестокая война, господарь был предательски убит молдаванами, а Вишневецкого, знаменитого рыцаря, выдали туркам, которые предали его мучительной смерти. Лаский держался еще некоторое время под Хотином, желая отстоять дело Александра (Александр Лопушано (1552-1562 и 1564-1566) был первый избирательный господарь Молдавии, занявший стол после прекращения династии Драгошей. Упорная и веденная им с страшною жестокостью борьба с боярами возбудила против него оппозицию этого сословия и облегчила Якову Василаки достижение престола; но последний не мог также сладить с боярами; его религиозный индифферентизм, покровительство, оказываемое им социнианам, и значительные налоги, которые он вынужден был назначить, послужили поводом к восстанию. Явилось несколько претендентов на господарство, в том числе молдавский гетман Томза и кн. Дмитрий Вишневецкий, увлеченный в Молдавию Альбертом Ласким, который бросил Якова, не удовлетворившего его честолюбивых и корыстных надежд. Вишневецкий был разбит Томзою и выдан туркам, от руки Томзы погиб и Василаки, тем не менее господарство досталось не Томзе. Во время междоусобной войны Александр Лопушано, проживавший в Константинополе, успел подарками и обещаниями склонить на свою сторону турецкое правительство. Он был назначен вторично воеводою Молдавии, но через два года погиб от отравы.). Александру наследовал сын его Богдан, этому последнему Ивония, историю которого я намерен рассказать. После поражения войск Богдана при помощи турок он некоторое время княжил в Молдавии.

И прежде бывали в Молдавии славные и воинственные господари, особенно славен Стефан, нанесший несколько поражений венгерским и татарским войскам и бывший грозою главных врагов [99] своих турок, которых многочисленные армии он истреблял неоднократно. К числу более известных господарей этой страны принадлежит Дракула, которому венгерский король Матвей подарил крепости Чижову и Цехиль, лeжaщие на границе Трансильвании с Малдавиею, в награду за то, что он отнял у турок город Мункастро. Не менее славен военною доблестью был воевода Петр, враждовавший с султаном Солиманом и потерпевший поражение у Обертына от храброго гетмана Тарновского в царствование Сигизмунда I.

Bеpa и обряды молдаван весьма близки к церкви греческой и армянской; священники у них женятся. Молдаване особенно славятся конницей, даже беднейшие из них имеют верховых лошадей, годных для походов и сражений. Подобно венграм, они вооружены щитом, шлемом и копьем; употребляют в битве также лук и стрелы. Порода их лошадей крепкая, ретивая, славится не столько быстротою бега, сколько выносливостью и силою; здесь установился обычай прокалывать ноздри лошадям для того, чтобы облегчить им дыхание; вследствие этого здешняя лошадь, даже во время летнего зноя, может в течение трех дней выдерживать напряжение военного похода. Народ молдавский легкомыслен и непостоянен по отношению к своим властителям. По самому ничтожному поводу составляются заговоры, господари лишаются престола и на их место возводятся другие лица, иногда самого низкого происхождения; ибо они не обращают внимания на знатность рода, а только на богатство. Край этот очень богат, особенно славится большим количеством весьма крупного рогатого скота, который жители сбывают на Руси и в Германии. Из плодов Молдавия особенно изобилует вином, ячменем и пшеницею. Армянские торговцы провозят через Молдавию из Турции в Польшу различные товары, служащее предметами роскоши, как то: вино малвазию, перец, шафран, благовония и ковры. Сделавши этот краткий обзор Молдавии, перейдем к историческому изложению тех событий, которые мы намеревались описать.

Богдан, получивший Молдавию по смерти Александра, так сильно возненавидел господство турок, что заключил с польским [100] королем Августом, умершим в 1572 году, вечный мир, в силу которого получил право посещать знатнейшие дома на Руси и искать в них для себя невесту. В силу того же договора он обязался в случае войны доставить Августу 20,000 вооруженных всадников. Поговаривали всюду, будто он намеревается купить на Руси поместья и поселиться там на случай, если бы вероломные молдаване свергли его с престола. Король Август не доверял туркам, которые еще при жизни Солимана, отца Селима, нередко производили вооруженные набеги на Русь приднестровскую, разоряли замки, города и села и уводили в плен множество народа и значительные стада скота. Союз с Богданом в случае войны с турками обеспечивал Польше помощь со стороны Молдавии, которая, находясь посредине между Польшею и Турциею, представляла как бы щит и крепкую стену, удерживающую напор варваров. Польские магнаты, сознавая эти обстоятельства, были расположены к союзу с Богданом; он же, полагаясь на дружбу великого монарха, часто бывал на Руси, посещал дома более знатных лиц, расположение которых он старался снискивать богатыми подарками. Когда эти обстоятельства сделались известны султану Селиму, вступившему на престол после смерти отца, он вознегодовал на то, что польскому королю в силу договора обещано было господарем столь численное вспомогательное войско, и решился втайне низложить Богдана, предоставивши господарство другому лицу. Он опасался, чтобы поляки, воинственные сами по себе, не приобрели решительного над ним перевеса при содействии Богдана и целой Молдавии. Между тем господарь возбудил также большое к себе нерасположение среди молдаван за то, что заключил тесный союз с поляками и обещал им вспомогательное войско от имени народа, но без его ведома; притом он обещал отдать в замужество свою сестру Крыштофу Зборовскому, брату краковского воеводы Петра, как раньше отдал другую сестру замуж за русина Каспера Паневского. Брак этот был весьма желателен для Зборовского, ожидавшего получить богатое приданое; чтобы скорее покончить это дело, Зборовский посетил Богдана в Молдавии с многочисленною [101] блестящею свитою. Совершенно для него неожиданно господарь отказал ему в руке сестры. Зборовский возвратился на Русь, где владел обширными поместьями, и решился отомстить ему при первой возможности. Случай к тому вскоре представился, так как Богдан также отправился на Русь к Яну Тарлу, на дочери которого, девице исполненной красоты и добродетели, намерен был жениться. Когда он на санях переправился по льду через Днестр и в сопровождении одного или двух придворных далеко опередил свою свиту, он встретил пажа Зборовского, который со слезами на глазах жаловался, будто бы потерял письма, порученные ему его господином. Затем паж во весь опор понесся к Зборовскому и известил его, что встретил господаря, ехавшего без всякого конвоя. Зборовский немедленно бросился в погоню с несколькими из своих придворных и настиг его, благодаря быстроте своих лошадей; в последовавшей затем схватке Богдан был ранен в ухо шляхтичем Сецыгниовским и взят в плен. Зборовский объявил, что выпустит его из темницы не иначе, как получивши от него вознаграждение за убытки, понесенные им на путешествие в Молдавию. Находясь в крайности, Богдан уплатил ему 6,000 червонцев и обязался в определенный срок уплатить остальную претензию. За него поручился Паневский.

Этот поступок Зборовского сильно не понравился королю Августу. С другой стороны молдаване, не доверяя Богдану и негодуя за то, что он уехал в Польшу, просили Селима назначить им другого господаря. Назначен был Ивония, о котором думают, что он поляк, родом из Мазовии, сам же он утверждал, что он потомок древних господарей молдавских (Происхождение Ивонии осталось неизвестным; он выдавал себя за побочного сына господаря Стефана VII, но в подтверждение этого заявления не имел ни документов, ни других доказательств.). Это был человек высокого роста, представительной наружности, лицо его было красиво, взгляд приятный, внушающий уважение, телосложение крепкое. Еще при жизни Солимана, после смерти господаря Александра, он искал молдавского воеводства, но тогда это звание [102] было предоставлено Богдану. После этой неудачи он часто посещал и Турцию, и Русь вместе с молдаванином Иеремиею Черневичем, измена которого должна была погубить его впоследствии. Для того, чтобы снискать расположено турок, Ивония принял обрезание и сделался мусульманином, рассчитывая таким путем достигнуть значительных выгод; он окружил себя роскошною и великолепною обстановкою, обратившею на него внимание не только более знатных пашей, но и самого Селима. Подкупив дарами членов дивана, Ивония начал внушать им подозрения относительно Богдана, доказывая, что последний предан польскому королю, и, опираясь на покровительство поляков, может свергнуть турецкое иго. Селим внял внушениям дивана и, раздраженный отсутствием господаря, который оставался на Руси для излечения ран, он передал Ивонии молдавское господарство; сверх того вручил ему значительный отряд войска для того, чтобы побудить народ принести ему присягу на верность. Говорят, что король Август спрашивал у Селима объяснения по поводу этих распоряжений, но тот ответил, что послал Ивонию в Молдавию исключительно по делам торговым. Между тем этот последний без труда подчинил себе страну и привел народ к присяге на верность.

Есть в Молдавии крепость Хотин, недоступная по своему местоположению; Богдан решился занять ее сильным гарнизоном, но турки, оберегавшие ее, отказались впустить его и дали решительный отпор. В виду переворота в Молдавии Богдан, на основании договора, потребовал от короля Августа военной помощи против турок. Король отрядил 4,000 конницы под начальством подольского воеводы Николая Мелецкого, вождя опытного и рассудительного, которому поручено было восстановить Богдана на господарском столе. Но попытка эта оказалась тщетною, ибо Молдавию занимали столь численные турецкие войска, что Мелецкий успел только занять Хотин в пользу Богдана, после чего принужден был отступить обратно в Русь, причинив туркам незначительный урон. Во время этого похода в числе других отличился военною доблестью благородный рыцарь Николай [102] Гербурт. Он был окружен отрядом турецкой конницы, но успел дробиться сквозь ее ряды, перебить многих неприятелей и, не получив ни одной опасной раны, благополучно соединился со своим войском. Богдан некоторое время продержался в Хотине и, усилив укрепления этого города, передал начальство над крепостью знатному польскому дворянину Доброславскому, а сам бежал в Москву, где как говорят, и поселился.

Доброславский не долго управлял Хотином; он вскоре сдал крепость Ивонии по приказанию польного гетмана Язловецкого, получившего соответственное распоряжение от короля Сигизмунда Августа; при том в это время распространилась молва о смерти короля; Ивония восстановил спокойствие в Молдавии. Он обязался уплачивать Селиму гарач в обычном размере, а противников своих, в особенности родственников Богдана, отличавшихся знатностью рода и богатством, предал жестоким казням. Таким образом он злоупотребил победою, забывая, что подобная участь может постигнуть и его самого.

Между тем господарь Валахии Петр (Он назван ошибочно; господарем Валахии был в то время Александр II, сын Петра П Хромого.) был сильно озабочен тем, чтобы устроить судьбу своего брата. Расположенные к нему советники Селима подали ему мысль низвергнуть с молдавского стола, в пользу брата, Ивонию при помощи турок, подобно тому, как сам Ивония свергнул с престола Богдана. При этом последовали точно образу действий, которому непосредственно перед тем следовал Ивония. Петр сверх того обещал уплачивать двойной гарач, т. е. 120,000 червонцев, в случае если брат его получит молдавское воеводство; притом он донес, что Ивония, отрекшись от магометанства, вновь сделался христианином и открыто покровительствуешь христианам, что, по примеру Богдана, он завязал дружелюбные сношения с Польшею и, опираясь на ее помощь, в непродолжительном времени освободится от турецкого господства. Члены дивана, убежденные [104] этими словами и обещанием большего гарача, успели уговорить Селима отправить к нему посольство и вызвать в Константинополь, при чем он должен был передать послу управление Молдавиею. В случае, если бы Ивония не исполнил приказа, решено было прибегнуть к оружию. Селим, жадный к деньгам и недавно опорожнивший свою казну на вооружение флота, который был разбит венецианцами на Ионическом море во время взятия Кипра — легко склонился на это предложение. Он отправил к Ивонии посольство, прибывшее 21 февраля, в тот самый день, когда в Кракове короновался королевскою короною Генрих Валуа.

Посол турецкий сказал следующую речь: “Султан Селим прислал меня к тебе, господарь Ивония, для того, чтобы я тебе передал приказания, которые ты обязан немедленно исполнить: ты должен будешь впредь уплачивать гарач в двойном количестве, т. е. 120,000 червонцев в год; — если ты не исполнишь этого требования, то султан имеет уже в виду другое лицо, которое обязывается за себя и за своих наследников уплачивать эту сумму. Но султан Селим, полагаясь на твою верность и преданность, не желает лишать тебя молдавского стола, если ты станешь уплачивать упомянутый гарач. Если же ты не исполнишь требования, то ты должен немедленно уступить свой пост и последовать за мною в Константинополь для представления отчета за время твоего управления. Но если ты усомнишься исполнить и это требование, то знай, что султан пришлет твоего преемника в сопровождении многочисленного войска, которое займет Молдавию. Покорись воле падишаха, ибо, в противном случае, султан, доведенный до крайнего предала гнева, лишит тебя не только престола, но и самой жизни”.

Слова эти сильно встревожили Ивонию; он притворился больным и приказал своим боярам отвести посла в его квартиру для того, чтобы выиграть время; дело было слишком важно и требовало обсуждения, потому он не решился отвечать немедленно послу. — Так как решение дела зависело от сената, то Ивония назначил ого заседание через несколько дней. Между тем, после [105] ухода посла он стал обдумывать требования султана. Он соображал, что турки вероломны и обыкновенно не исполняют обещаний, данных даже под присягою христианским владетелям (непонятно, по какому праву Ивония причислял себя к ним, так как он был отступником от христианства) и выжидают только предлога для того, чтобы нарушить принятые ими обязательства. Непомерно большая сумма дани, которую Селим требует от страны, обнищавшей и разоренной междоусобною войною, не удовлетворит его, напротив того уплата ее усилит его жадность; в будущем году он вновь потребует прибавки и требованиям его невозможно будет удовлетворить даже при самых дружных усилиях всего народа; потому согласием на уплату двойной дани нельзя достигнуть спокойствия и безопасности, тем более, что есть какое-то лицо, которое, повышая сумму дани, пытается добиться государства. — Обдумав все эти положения, он обратился к сенату с следующею речью: “Никогда, вероятно, вам не случалось совещаться при более трудных и тяжелых обстоятельствах; Селим, возгоревшись безмерною жадностью, не удовлетворяется тем гарачем, который мы ему постоянно уплачиваем, и требует уплаты его в двойном количестве. Не мое дело побуждать вас к согласию на это требование, ибо вся тяжесть уплаты ляжет не на меня лично, но на вас и на ваших потомков. Если мы откажем, то нам угрожает война с грозными силами врага, опустошение нашей страны, пожары и грабежи. Если согласимся на требуемую уплату, то я не знаю, каким образом мы удовлетворим требованию при всеобщей нищете вследствие разорения страны междоусобною войною. — Пусть всякий из вас выскажет свое мнение; я, с своей стороны, полагаю, что, в случае если мы решим уплачивать столь непосильный гарач, Селим не удовлетворится им и станет ежегодно повышать сумму, пока не овладеет всем нашим имуществом. По моему мнению лучше лишиться жизни вместе с нашими женами и детьми, чем терпеть такие обиды. Я говорю это не из желания сохранить свое имущество, ибо новый налог касается вас, не меня; и потому вы определенно выскажитесь: желаете ли долее нести [106] позорное и тягостное ярмо. Я готов принять деятельные и усиленные меры для того, чтобы этому неверному псу не дозволить взять с вас не только новой, требуемой им подати, но чтобы вовсе освободиться от гарача; я думаю, что я успею этого достигнуть, если вы меня дружно поддержите. Я сознаю, милые товарищи, свои обязанности по отношению к вам и вашей стране, за целость и безопасность которой я готов сложить голову”. Слушая его речь, сенаторы с грустью обдумывали молча его слова и трепетали, будто под влиянием страшного кошмара. — Слова Ивонии не были плодом досужего красноречия, но изображали истинное положение дел; действительно, турецкая неволя развивалась быстрыми шагами, и потому они предпочли смерть бесчестию и унижениям. Они объявили, что немедленно перевезут свои семейства и более ценное имущество в хотинскую крепость, сами же соберут на свой счет войско для Ивонии и отправятся на встречу врагу на берега Дуная с твердым намерением отстаивать свое дело до последней крайности, в чем они принесли присягу. Ивония, выслушав их решение, одобрил его краткою речью и принял присягу в том, что они соединят с ним свои силы для успеха общего дела и будут до последней крайности сражаться с турками. В свою очередь он принес присягу в том, что не сложит оружия, пока не вытеснит турецкой армии из Молдавии и не заставит турок заключить почетный мир. — После исполнения присяги, Ивония приказал позвать турецкого посла и в присутствии сената объявил ему следующий ответ: “Согласно данному мною раньше Селиму, как моему сюзерену, обязательству, я готов был уплачивать гарач и не помышлял о том, чтобы уклониться от этой обязанности. Но тягостные требования ежедневно возрастают до такой степени, что становится невозможным выносить впредь столь позорную зависимость. Удвоенного гарача я не в состоянии взыскать с моих подданных и потому усиленно прошу Селима, чтобы он мне не ставил в вину отказа, Я ожидал, что дружба Селима принесет мне не угнетение, а славу и защиту, и потому я добивался молдавского господарства, которое и получил в награду [107] за мою верность. Еще раз усиленно его прошу не разрушать упования, которое я на него возлагал”. Сказав эти слова, он отправил посланника, не дав ему никаких подарков, и приказал его проводить за Дунай, до границ Молдавии, под эскортом молдавской конницы. Так как не подлежало сомнению, что ответ Ивонии раздражит Селима, то немедленно после высылки посла начались военные приготовления. Пехоте было назначено жалованье, равное тому, какое получала конница. Bсе окружили дружно Ивонию и клялись в том, что будут бороться с жестоким Селимом до последней капли крови, что скорее лишатся отечества, жизни, жен и милых детей, чем оставят дело своего господаря. — Тотчас же определено было взимать усиленную подать, для того, чтобы дать Ивонии возможность нанять польских солдат, которые более других славились мужеством.

Ивония, ободренный готовностью молдаван к борьбе, вполне положился на их верность и отправил послов в Краков, поручив им известить короля Генриха и польский сенат о положении дел в Молдавии и просить помощи для предстоящей трудной войны с Селимом, подобно тому, как издревле польские короли всегда находились в союзе с молдавскими господарями и защищали их от турок; при том послы должны были поставить на вид то обстоятельство, что Польша должна оказать помощь и защиту Молдавии в своем же интересе, ибо она, благодаря Молдавии, уже много лет свободна от турецких вторжений; если же турки завладеют Молдавиею, то опасность будет угрожать польскому королевству. Послы особенно настойчиво просили, чтобы, в случае отказа в военной помощи, король приказал объявить через возных в Каменце, Львове и в других городах, что господарь готов принять к себе в военную службу всякого желающего служить за хорошее жалованье, ибо господарь более дорожит независимостью своего государства, чем денежными средствами. — Король Генрих ответил посольству, что он не может ни послать вспомогательного войска, ни разрешить полякам [108] поступать на службу в Молдавию потому, что Польша заключила с Турциею мирный договор сроком на сто лет.

Ивония, получив печальное известие об отказе в помощи со стороны Польши, решился положиться исключительно на своих и на малочисленный отряд польской конницы, который отправился было искать добычи на берега Днепра и Черного моря; это были люди, испытанные в бою и привыкшие к победам; в это именно время, не успев снискать добычи, они возвращались домой. К ним послано было приглашение отправиться в Молдавию и предложено жалованье по их усмотрению, лишь бы они помогли в борьбе с турками, для них же ненавистными, так как на них исключительно возлагается надежда на успех. Ивония, по совету своих сенаторов, дважды посылал к ним гонцов. Конница эта была неутомима, она никогда не оставалась на одном месте, но постоянно рыскала за добычею, преследуя неприятелей в пустыне вдали от всяких путей, по самым укромным местам. Ивония обратился к этому отряду, заявив, что хочет переговорить с ним по делу, и для того, чтобы они не боялись хитрости, он приказал объявить им с полною откровенностью, что ему угрожает война с султаном, что потому ему необходимо завербовать их на службу и что он готов им давать жалованье, по их собственной оценке, уплачивая его не по полугодиям и не помесячно, а даже, если нужно, каждодневно. Когда казаки (в Польше сим именем называли этих наездников) услышали условия Ивонии, они тотчас отправились к нему, несмотря на запрет короля Генриха. Заботясь о славе и добыче как своей, так и своих предводителей, казаки, с разрешения своего старшины, тотчас предприняли разъезды с целью захватить несколько человек турок и татар, чтобы выведать от них планы и намерения врагов; ибо хотя турки и татары, по-видимому, пребывали в мире с Польшею и, как казалось, дорожили им, тем не менее значительные скопища их врывались часто в Русь и в Подолие, причиняли значительные опустошения, и, при приближении военных отрядов, рассеивались и убегали домой. [109]

Во главе этих казаков стояли следующие вожди: Сверчовский, муж опытный в военном деле и отличавшийся необыкновенною силою, он имел отряд в 200 конницы, сверх того 200 человек брацлавян и столько же барян (Т. е. жителей барского староства, в котором находились многочисленные боярские села.); все они находились под начальством Сверчовского и не могли сражаться без его приказания. — В отрядах Козловского и Стуженского находилось по 200 человек. Янциус и Соколовский имели отряды по 100 человек. Все они, по приглашению воеводы, прибыли в Молдавию без всякого опасения. Ивония, узнав о вступлении их в пределы Молдавии, отправил посольство с поручением приветствовать их дружески от имени господаря и снабдить их всякого рода провиантом. Когда казаки приблизились к молдавскому лагерю, Ивония выехал им на встречу, окруженный сенаторами и отрядом отборной конницы. Заметив их расположенность к себе и готовность подвергнуться опасности, он произнес лишь несколько слов радостного приветствия, дальнейшую речь его прервали слезы. Затем он пригласил предводителей в свой лагерь на угощение и здесь пространно рассказал о войне с Селимом и об угрожающей опасности. Когда казаки вступали в лагерь, господарь приказал палить из больших пушек, гром которых отражался в небе и заставлял дрожать землю; казаков встретила молдавская пехота в равном числе их количеству, приняла их лошадей и доставила им обильный корм. Сделав эти распоряжения, Ивония угостил казаков не походным солдатским обедом, а роскошным пиршеством. Вожди казацкие и более знатные молдаване приглашены были Ивониею к обеду в большую палатку, разбитую в поле; остальных казаков угощали в других палатках. По окончании обеда принесли серебряные миски, наполненные золотою монетою, которая предложена была казацкому старшине и их слугам; господарь заявил любезно, что после долгого похода, они вероятно нуждаются в средствах для подкрепления [110] усталых членов и для омовения в бане. Предводители казацкие, исполненные удивления, по скромности долго отказывались от подарка, но должны были уступить настойчивым просьбам господаря и молдавских вельмож. Они поблагодарили за такую щедрость, встали с мест и объявили, что в присутствии господаря они не осмелятся сесть. Ивония пригласил их на правое крыло лагеря, где назначена была стоянка казакам; туда он послал шесть больших амфор прекрасного вина и 600 талеров, прося казаков выпить за его здоровье. В сосудах этих обыкновенно сберегается вода для солдат, которые, во время похода через безводные степи, сильно страдают от жажды. Затем господарь прикомандировал к казакам отряд фуражиров, которые должны были заботиться о продовольствии людей и лошадей. На рассвете Ивония сам посетил казацких предводителей и пригласил их в свою палатку для совещания совместно с молдавским советом о важном деле. Когда казаки явились, Ивония сказал им следующую речь на польском языке: “Храбрые рыцари! я бы не решился вызывать вас из вашего отдаленного отечества для помощи в столь трудном и опасном деле, если бы я не был уверен в вашем мужестве и стойкости; но убедившись в этом непреклонно, я пригласил вас для того, чтобы вы оказали мне содействие военными трудами и вашею опытностью в предстоящей войне с моим жестоким врагом, султаном Селимом. Назначая вам жалованье, я опасаюсь лишь того, чтобы вознаграждение не оказалось ниже заслуг ваших; во всяком случае, каков бы ни был исход войны с грозным врагом, я вам доставлю в изобилии денег, провианта и корма для лошадей. Я уверен, что, сохраняя вашу прежнюю доблесть, вы в предстоящей войне будете действовать соответственно заслуженной вами повсеместно репутации, которой я всецело доверился. Искренно благодарю вас за то, что вы, христианские воины, прибыли ко мне, христианскому владетелю; я всегда буду с благодарностью вспоминать ваш поступок. Хотя число вашего войска слишком незначительно в виду предстоящей опасности, тем не менее приход ваш обнадежил меня более, [111] присылка любого вспомогательного отряда в 20,000 человек. Я охотно обязываюсь уплачивать вам жалованье, в том размере, в каком вы сами потребуете. Я не желал бы изображать вам турецкие силы непобедимыми, но я должен признать, что поныне судьба им постоянно благоприятствовала; происхождение турок ничтожно и презренно, а между тем они снискали такое могущество, что неимоверный рост его следует приписать скорее их коварству и преступлениям, чем их доблести. Я полагаю, что Господь тем долее терпит безнаказанно их злодеяния, чем тяжелее их преступления и чем строже уготовленное им возмездие; если поныне турки пользовались постоянным успехом, то это было следствие воли Господней, дозволившей им возвыситься для того, чтобы падение их было тяжелее. Не стану далее распространяться. Расположение мое к вам вы достаточно чувствуете и сознаете; какую участь ни готовила бы нам судьба, я ее охотно разделю с вами”.

Сверчовский отвечал от имени своих товарищей краткою, но энергичною, как подобало воину, речью: “Не жалованье твое, Ивония, привлекло нас сюда, ибо о нем мы менее всего думаем, но рыцарский порыв к борьбе с жестоким и тягостным врагом христианства. Мы не настаиваем на количестве платы, пусть прежде исход войны решит нашу участь. Лучшая для нас награда будет состоять в том, если мы успеем вытеснить врага из твоей страны и принудить его к заключению мира на справедливых условиях. Сопровождая нас, ты разделишь нашу участь. Мы не страшимся турецкого могущества, надежду на успех возлагаем на волю Провидения и смело выступим против врага, чтобы отразить его нападение на твои владения”. Ободренный речью Сверчовского, Ивония пригласил к себе на обед казацких начальников, на другом же столе логофет Иеремия, начальник молдавской конницы, угощал молдавских сенаторов. Встреча эта происходила марта 20 числа.

Селин, услышав ответ Ивонии, воспламенился гневом, который старался еще более усилить его посол (обиженный тем, [112] что не получил обычного подарка). Султан немедленно отправил в Валахию 30,000 турок и 2000 венгерцев и приказал волошскому господарю (Господарем Валахии был в то время Александр II (1567-1577); он, по примеру деда своего Мирчи III и отца Петра II Хромого, вел с помощью турок ожесточенную борьбу с боярами; молдавское господарство он желал доставить своему брату Петру, поддерживавшему его весьма усердно в этой борьбе.) присоединить к этому войску свои силы, схватить Ивонию и доставить его в Константинополь, молдавское же господарство предоставить своему брату. Господарь немедленно поднял все свои силы и, соединившись с турками и венграми, переправился через реку Молдаву. У него была армия численностью почти в 200,000, которая не только была достаточна для того, чтобы изгнать Ивонию из Молдавии, но могла победоносно сразиться с силами могущественнейшего монарха. Армия эта, утомленная форсированным маршем в продолжение суток, не ожидая нападения со стороны Ивонии, беспечно расположилась на берегах реки и выгнала лошадей на окружающее лагерь луга. Между тем разъезды известили Ивонию во время обеда, что большая армия турецкая, которой число трудно точно определить, по-видимому более чем в 100,000 человек, переправляется через Молдаву, что она расположилась в лагере беспечно: люди отправились спать, лошадей же выгнали на пастбища; что Ивонии легко будет разгромить врагов, если он произведет быстрое нападение. Ивония встретил это известие с восторгом. Он тотчас отправил Сверчовского с казаками и 6,000 молдаван, которые, зная турецкий язык, легко могли собирать нужные известия; сам же господарь с тяжело вооруженными отрядами отправился вслед за Сверчовским.

Сверчовский заявил своим подчиненным, что для успеха предприятия они должны хранить во время похода глубокое молчание, чтобы не встревожить неприятеля. Подступивши к стоянке врагов, он заметил волошский караул, состоявший из 40 человек, которому поручено было оберегать безопасность лагеря; казаки окружили этот отряд и забрали его в плен. Пленников допросили сначала благосклонно, потом с угрозою, о расположении и [113] намерениях врагов; устрашенные угрожавшею им опасностью, они покорно пали на колени и сказали, что волохи и турки сильно утомлены продолжительным и трудным походом, что они беспечно расположились для отдыха, вовсе не ожидая нападения Ивонии, и что их легко победить, захвативши врасплох; численность армии они определили следующими цифрами: волохов 70,000, турок 30,000, венгров 3,000. Собрав эти сведения, казаки отправили гонца к Ивонии, чтобы сообщить ему известия о состоянии врага; они понуждали его ускорить поход в виду легкой победы, сами же залегли вблизи неприятельского лагеря, сохраняя полную тишину, дабы не разбудить врагов и не подать им повода к опасению. Ивония, осведомившись о состоянии дел, явился усиленным маршем; он поручил Сверчовскому атаковать лагерь, свои же довольно значительные силы он придвинул с трех сторон к лагерю, остававшемуся без всякой охраны и защиты. С четвертой стороны произвел нападение Сверчовский, бросившись на врагов стремительно с громким криком, чем произвел в лагере страшное смятение. Неприятели, проснувшись от неожиданного страшного шума, не могли опомниться; они недоумевали: обратиться ли в бегство, хватать ли оружие, или принимать другие меры. Все кричали, но никто не становился в боевой порядок, между тем казаки устремлялись отовсюду, разнося страх и смятение; когда беспорядок и паника врагов достигла высшей степени, появился Ивония с своим войском и отовсюду окружил и сжал обращенных уже в бегство противников; всякая возможность бегства исчезла, тем более, что лошади волохов находились далеко на пастбище. Лагерь наполнили стоны отчаяния; никто почти не был в состоянии спастись; с большим лишь трудом волошский господарь и его брат Петр, претендент на молдавское господарство, успели отыскать своих лошадей и бросились бежать; они переправились в брод через озеро, соединяющееся с Дунаем, и спаслись в крепость Браилов, где начальствовал комендант, назначенный Селимом. Остальное войско было перебито и сделалось достоянием хищных птиц. Поразительное зрелище представляло [114] обширное поле, усеянное воинами или убитыми, или ранеными, которые не были в состоянии ни бежать, ни предпринять что-либо существенное для своего спасения, землю устилали трупы и opyжие и обагряли потоки крови. Значительную добычу, взятую в лагере, Ивония распределил солдатам и особенно казакам, которые достаточно ею обогатились. Ивония простоял в лагере четыре дня, желая доставить отдых солдатам, утомленным походом и битвою; все это время он приказал старательно, хотя напрасно, разыскивать трупы волошского воеводы и его брата. — Затем со всем войском он двинулся в Валахию, стал занимать города и замки, которых никто не защищал; он приказал истреблять всех встретившихся жителей без различия пола и возраста; села и города опустошал и предавал пламени. Занятая им часть Валахии представляла печальную картину: вся она дымилась пожарами, стариков и детей предавали смерти, матроны и девицы делались жертвами насилия. Ивония поощрял солдат, благодарил их и утверждал, что они имеют право на захват добычи после успешно одержанной победы. Таким образом войско, угнетая беззащитное население, опустошило страну до границ Трансильвании. Здесь Ивония узнал, что волошский господарь и брат его Петр скрылись в браиловской крепости и немедленно повел туда свое войско.

Город Браилов расположен на берегу Дуная; в нем был обширный замок, лежавший в местности, защищенной самою природою и снабженный сильным гарнизоном. Ивония расположил свой лагерь недалеко от города и замка, на таком однако от них расстоянии, чтобы крепостная артиллерия не могла причинять ему вреда. Он отправил письмо к коменданту замка, требуя выдачи волошских беглецов: своего непримиримого врага — господаря и брата его Петра, которые, без всякого с его стороны повода, затеяли с ним войну и, потерпев поражение, спаслись бегством и укрылись в Браилове. Он заявил, что не прекратит осады, пока его требование не будет исполнено, и силою добьется удовлетворения. Комендант замка прислал ответить через четырех турок (двое из них были браиловские мещане, двое же замковые [115] служители). Посланные принесли Ивонии 10 больших и 10 малых пушечных ядер, две стрелы и следующий ответ: “Ты выдаешь себя за вассала и слугу Селима и уже потому требование твое весьма странно и неудобоисполнимо — между тем до меня дошло известие, что ты разгромил значительное султанское войско, которому поручено было водворить Петра на молдавском господарство — потому я тебе объявляю, что если ты немедленно не прекратишь осады и не отступишь, я тебя угощу лакомствами, образец которых посылаю, и надеюсь, что они в достаточной мере насытят тебя и твоих подчиненных”. Ответ этот непомерно раздражил Ивонию; он приказал схватить посланных, обрезать им ноздри и уши и повесить перед крепостью вверх ногами. Это ужасное зрелище должно было служить угрозою, что такая же участь предназначается коменданту и скрывшимся у него беглецам. Исполнив этот жестокий и омерзительный поступок, Ивония приказал немедленно придвинуть к стенам, окружавшим город, заготовленные лестницы и пехоте идти на приступ. Приказание его было исполнено: пехота бросилась на стены с громкими криками и овладела ими столь быстро, что гарнизон не успел принять нужных мер для защиты. Стены были тотчас разрушены и все войско молдавское вступило в город.

Последовало страшное истребление турок; пощады никому не было; кровь убитых жертв ручьями текла в Дунай; убивали даже грудных младенцев, исторгая их из рук матерей. Убийства эти продолжались в течение четырех дней; тщательно осмотрели все укромные места и спрятавшихся в них жителей извлекали и предавали смерти; страшную месть закончили тем, что разорили и сожгли город, на развалинах которого не осталось не только живого человека, но даже и собаки. В добычу солдатам досталось множество золота, серебра, жемчугу, денег; сокровищ этих награблено было очень много, так как город принадлежала к числу самых богатых в этой стране, ибо после завоевания турками греческой империи, он наслаждался постоянным спокойствием и первый раз только подвергся [116] разграблению. Победители не оставили ни одного дома, все было разорено и сравнено с землею, за исключением замка, в котором затворился немногочисленный гарнизон. Ивония побуждал свое войско идти на приступ к замку, обнадеживая, что он не замедлит сдаться, несмотря на сильные укрепления.

Когда войско Ивонии было занято грабежом покоренного города, лазутчики известили господаря о приближении 15,000 турок, которые усиленным маршем спешили на выручку Браилова. Не смущаясь численностью этого отряда, Ивония отправил ему на встречу Сверчовского с казаками и восьмитысячною дивизиею молдаван. Сверчовский, встретив врагов, немедленно ударил на них и нанес им поражение раньше, чем они успели развернуть свои силы и стать в боевой порядок; только одна тысяча турецкой конницы спаслась бегством. Казаки пустились в погоню за рассеянными врагами и многих перебили. Все, успевшие убежать, укрылись в Тегини (Тегин ныне Бендеры; Белгород — Аккерман.), крепости, лежащей в турецких пределах; у этого города расположена была турецкая армия и татарская орда. Сверчовский отправил немедленно гонца к Ивонии с известием об одержанной победе; он сообщил господарю надежду на счастливый исход дела, но советовал ому оставить осаду браиловского замка и со всем войском двинуться к Тегини. Ивония, получив радостное известие, прекратил осаду Браилова, которая требовала больших усилий и представляла значительные опасности, и поспешил соединиться с отрядом Сверчовского. Вследствие их совещания, вся армия двинулась к Тегини; город был взят без особых усилий и жители его были также перебиты без различия пола. В этом деле Сверчовский много способствовал победе; казацкая конница сражалась в первом ряду и решила битву рукопашною схваткою; при этом казаки расположили свой строй таким образом, что в середине линии поместили людей вооруженных мушкетами, которые учащенною стрельбою должны были расстроить турецкую линию; на правом крыле стали [117] лучники, выпускавшие на врагов град стрел, на левом же копейщики, прикрывавшие молдаван как бы непреодолимою стеною копий. После взятия Тегини отрядили 600 казаков на белгородскую крепость, которую они сожгли, обогатившись при этом значительною добычею.

Эти постоянные победы сильно утомили армии Ивонии, что заставило его в течение восьми дней остановиться для отдыха у разоренной тегинской крепости. Здесь он получил известие, что новый отряд турок и татар приближается со стороны Белгорода, но что враги эти не подозревают близости молдавской армии и потому идут беспечно, разделившись на мелкие партии, которые рассеялись в различных направлениях. Казаки обратились к Ивонии с просьбою, чтобы он предоставил исключительно им истребление этих врагов; Ивония в ответ на эту просьбу ответил следующее речью, которую мы заимствуем из сочинения Бартоша Папроцкого: “Храбрые поляки! Вы заявили столь невероятное мужество, такую военную отвагу и увенчались такими успехами, что я не в состоянии отказать вам ни в каком вашем желании. Ступайте, истребите с Божескою помощью вражеское войско, пользуясь приобретенною вами опытностью. Тебе, Сверчовский, я поручаю начальство над отрядом и я уверен, что ты сумеешь распорядиться им самым лучшим образом, смотря по тому, как этого потребуют обстоятельства”. Сказав это, Ивония отдал, кроме казаков, в распоряжение Сверчовскому отряд молдаван в 3,000 человек. Сверчовский благодарил господаря за выгодное о нем мнение и обещал приложить все старания, дабы оправдать таковое. Он не смешал молдаван с казаками, но составил из них отдельный отряд, который поместил в арьергарде; своих же 1200 казаков он распределил на три партии: из них 400 человек, вооруженных круглыми щитами, он поместил впереди для защиты от турецких копейщиков; 400 лучников под его личным начальством составили правое крыло; остальные, вооруженные копьями, поместились на левом крыле. Турки, встретив это войско, расположились также в [118] боевой строй. Сверчовский приказал коннице, стоявшей в центре открыть ружейный огонь, в то же время с левого крыла полетел град стрел на отборную турецкую рать, с правого же крыла пошли в атаку копейщики, которым приказано было спешиться. Турки в самом начале битвы потеряли надежду на успешный ее исход; столпившись в кучу, они хотя и пытались защищаться, но дали возможность казакам свободно выбирать слабые стороны для нападения. В начале битвы победа колебалась на обе стороны, но вскоре в дело вступили молдаване, находившиеся в резерве сзади за казацкою конницею; они бросились в атаку с громким криком и отчаянно налегли на отборную турецкую конницу, которая расположена была вперемежку с пехотою; конница эта первая обратилась в бегство и стала давить собственную пехоту, которая в свою очередь побежала в рассыпную. Эта блестящая победа стоила немногих жертв: в битве погибли только три казака и около 100 молдаван. Ивония смотрел лично издали на ход битвы. Лагерь и обоз турок были взяты; богатая добыча досталась в раздел солдатам, все же остальное было уничтожено. Двести пленников, подобно стаду, были пригнаны к Ивонии; он приказал гнать их сквозь строй своей пехоты и они погибли все под ударами кос, имевшихся при армии для съемки травы. Начальник побежденного войска был взят в плен поляками; это был человек внушительной и благородной наружности, которая располагала в его пользу; при том он был очень богат и обещал дать за себя выкуп в шесть раз больше обыкновенного: он предлагал одну меру жемчугу, две меры золота и три меры серебра, лишь бы его не выдавали Ивонии. Но поляки предпочли этим богатствам сохранение верности, в которой они поклялись Ивонии, при том они уже имели большой запас золота и серебра, доставшийся им в качестве добычи, взятой у турок; потому они пренебрегли его обещаниями и выдали его Ивонии. Господарь в течение нескольких дней допрашивал его о состоянии турецких дел и потом приказал своей пехоте изрубить его в куски. Затем Ивония передвинул свое войско [119] к крепости своей, называемой Уссен (Яссы), и расположил его для отдыха после столь утомительного похода и трудных битв. Селим был сильно встревожен столь блестящими успехами Ивонии; он боялся потерять не только Молдавию, но даже Грецию, и искал утешения в молитве.

В этом месте Горецкий поместил краткий, довольно поверхностный, исполненный неточностей и ошибок, очерк истории турецкой монархии и магометанских государств и народов вообще. Очерк этот, не представляющий научного интереса и составляющий вводный эпизод, не имеющий непосредственной связи с рассказываемыми событиями, мы пропускаем.

Одержав три раза победу над турками, Ивония вызвал к себе Иеремию Черневича, хотинского баркалаба (титул этот по-молдавски значит комендант крепости) и обратился к нему публично с следующею речью: “Судьба поныне благосклонно покровительствует нашим усилиям в борьбе с жестокими врагами нашими — турками: мы должны вечно воздавать хвалу всевышнему, милосердному Господу за то, что он благоволил оказать нам заступничество перед врагами и ниспослал нам важные многократные победы. Теперь нам предстоит распустить по домам войско, изнуренное продолжительными трудами, предписав ему быть наготове к сбору при получении первого известия о новом вторжении турок. — Тебе, доказавшему мне верность и постоянство, я вручаю начальство над остальным войском (оно состояло из 30,000 молдаван, хорошо вооруженных и обученных военному делу). Поручаю тебе расположиться на берегах Дуная и защищать переправу через эту реку в случае, если турки задумают новое вторжение в нашу страну. На турецком берегу Дуная ближайшая к нашим пределам крепость Мачин (В тексте она по ошибке названа Облачим.); постарайся занять ее и, если турки попытаются переправляться через Дунай в другом месте, извести меня как можно поспешнее об их намерениях”. Когда Ивония произносил эту речь, многие проливали слезы умиления. Затем он обнял Черневича, который, став на колени, принес присягу в непоколебимой верности. [120]

Сдавши начальство Черневичу, Ивония распустил по домам остальное войско для того, чтобы воины укрепили отдыхом свои силы, рассчитывая, что по первому сигналу они вновь явятся для борьбы с врагом. Между тем Черневич, исполняя данное ему поручение, отправился на берега Дуная и, заняв указанные позиции, стал зорко следить за движениями турок и оберегать переправу через реку. Действительно, значительная турецкая армия приблизилась к Дунаю, но в виду его войска не осмеливалась переправляться. Тогда паши отправили к Черневичу доверенных лиц, предлагая ему 30,000 венгерских червонцев за то, чтобы он явился к ним для секретных переговоров. Прельстившись крупною суммою, Черневич решился на подкуп; он принял присланные деньги и тайно от своих отправился для переговоров к Петру (Выше уже было замечено, что господарь Валахии Александр II ошибочно назван Петром.), господарю волошскому, который с значительным своим войском находился в турецком лагере за Дунаем. Петр изложил ему положение дел: он доказывал, что дело Ивонии нужно считать несомненно проигранным, что Селим до того озлоблен его успехами и гибелью своих войск в борьбе с вассалом, что но примет никакого другого удовлетворении кроме головы Ивонии; последнему, несмотря на все усилия, невозможно удержать за собою молдавское господарство, которое наверно вскоре перейдет в другие руки. “Ввиду такого положения дел, говорил он, если ты человек рассудительный, ты должен пользоваться удобным временем для того, чтобы серьезными услугами снискать расположение Селима. Сообрази, что легко начать войну, но трудно ее выдержать в продолжение долгого времени; в начале всегда проявляется больше энергии, чем впоследствии, между тем существенное значение имеет не первоначальный успех, а окончательная победа. Мы теперь сознаем необходимость пойти с тобою в сношения и заключить дружбу, которая для тебя будет выгоднее войны; правда, Ивония расточает деньги, но ты сообрази, что не следует жертвовать прочною выгодою из-за [121] сомнительного дела. Ты уже получил 30,000 червонцев, вскоре можешь получить гораздо больше, но внемли моему искреннему совету и не связывай своей судьбы с делом Ивонии, которое обречено на верную гибель. Пропусти через Дунай беспрепятственно сильную турецкую армии, которой Селим приказал занять Молдавию и арестовать Ивонию. Когда страна эта будет покорена, ты и твои друзья будете пользоваться высочайшими милостями. Необходимо только, чтобы ты на некоторое время скрыл от Ивонии переправу турок через Дунай, когда же она будет благополучно совершена, легко будет захватить врасплох бунтовщика, рассеять его силы и одним ударом отмстить за нанесенные им поражения”. Эти льстивые советы Петр высказывал со слезами на глазах, стараясь всеми мерами убедить Черневича, чтобы он отодвинул свои войска от Дуная и не препятствовал туркам переправиться через эту бурную реку. Черневич, прельщенный обещаниями, согласился на предложенные условия и изменил присяге, которою недавно принес Ивонии. Он отстранил свои войска от берегов Дуная, которые зорко сторожил до того времени, и предоставил туркам возможность беспрепятственной переправы. Турки перешли реку в числе 200,000 с огромными обозами и со значительным количеством тяжелой осадной артиллерии. Когда переправа была окончена, они приказали Черневичу известить о ней Ивонию. Он отправился лично к господарю и рассказал ему, что турки нагрянули столь громадными силами, что он не имел возможности остановить их; он советовал спешить на встречу врагам для того, чтобы затруднить в самом начале их действия. Ивония выслушал спокойно это известие и вовсе не падал духом; он расспрашивал Черневича о числе турецкого войска и осведомился об именах начальников. Перкалаб ответил, что турецкая армия состоит пока из 10 или 12,000 тысяч человек, но что к ней подходят постоянно новые отряды, так что она вырастет вероятно до 15,000, пока господарь успеет выйти ей на встречу. В то время Ивония с казаками осаждал крепость Тейницу, — он тотчас созвал сенат и спросил его [122] мнение: следует ли прежде взять крепость, или же оставить осаду и поспешить на встречу грозному врагу и попытаться рассеять его полчища? Все признали единогласно, что следует прежде рассеять врагов, а потом уже заняться осадою крепости.

Господарь внял этому совету, выплатил жалованье пехоте и на четвертый день выступил из своей стоянки при звуке труб и рогов, направляясь к неприятельскому лагерю, находившемуся в 12 милях. Девятого июня он расположил свой стан в трех милях от неприятельского; здесь к нему явились казацкие предводители для решительного совещания. В казацких рядах слышались одушевленные возгласы, требовавшие немедленного нападения на грозного врага, смущенного уже значительно столь частыми поражениями.

Впрочем казаки высказывали некоторое смущение: они не могли лично проверить известий за незнанием турецкого языка и не доверяли приближенным Ивонии. “Господарь, говорили они, колеблется и доверяет более всего лицу, которое мы считаем подозрительным. Вследствие этих недоразумений, весьма опасных в настоящем положении дела, нам необходимо лично объясниться с Ивониею”. Предводителя казаков, вследствие этой молвы, поспешили явиться к Ивонии и Сверчовский, попросив слова, сказал от имени всех товарищей следующую речь: “Уважаемый господарь! Мы поныне были тебе непоколебимо верны и ты сам прекрасно знаешь, какие услуги мы оказывали тебе в совместной борьбе с свирепым врагом. Мы вновь готовы сражаться по твоему призыву до последней капли крови, так что враги проникнут в Молдавию разве по нашим трупам; но мы считаем необходимым хорошо сообразить и обдумать дело, мы не желаем бросаться в битву наобум, не имея точных сведений ни о количестве, ни о плане действий врага; бросившись неосмотрительно, мы можем попасть в ловушку, в которой нас перебьют подобно бессмысленному стаду. Потому ты должен нам обстоятельно изложить свои намерения относительно предстоящей кампании”. [123]

Ивония, тронутый словами Сверчовского, глубоко вздохнув, ответил: “Храбрые рыцари! Вы для меня дороже жизни; я умею вполне оценить вашу храбрость, которую я лично видел на деле, и заслуги, оказанные вами в минувшей кампании. Я менее всего желаю легкомысленно бросать вас в жертву врагам, но я должен заботиться о том, чтобы замыслы неприятеля не увенчались успехом. Вблизи от нас расположено мое войско под начальством Черневича; он первый встретил врагов и успел хорошо разведать их замыслы. Это важное поручение я возложил не на первое встречное лицо, но именно для этой цели я выбрал человека, который доказал мне верность и преданность среди обстоятельств весьма тяжелых и неблагоприятных, который был товарищем моим в изгнании и ссылке. Лично от него я знаю, что количество турок не превосходит 15,000 человек, но если даже допустим, что их вдвое больше, то я полагаю, что мы успеем с Божьею помощью справиться с ними”. Выслушав этот ответ, Сверчовский просил Ивонию, чтобы он совокупил все свои силы в одно место и чтобы разрешил казакам отправиться в разъезд под его начальством с целью захватить в плен кого-либо из турок и таким образом получить возможность выпытать точные сведения о количестве турецкой армии и о планах ее действий. Ивония охотно согласился с этим предложением и отправил с Сверчовским начальника своей конницы Иеремию с 6,000 отрядом молдаван. Посланные наткнулись на пути на разъезд турецкий, состоявший из 6,000 отборной конницы; произошла незначительная стычка; турки очень скоро рассеялись и обратились в бегство. В плен захвачен был один из турок, израненный и почти умиравший; он рассказал, что турецкая армия весьма малочисленна; но казаки сообразили, что он говорит неправду, ибо сама численность отряда, посланного в разъезд, указывала на то, что армия должна быть весьма значительна. Они изложили Ивонии свои соображения, советуя ему серьезно обдумать свое положение и проверить правдивость сообщений Черневича, которому он доверяет слишком слепо. Ивония, как сказывают, ответил кратко: [124] “Нечего смущаться и страшиться. Я знаю сам, кому должен доверять; мы вскоре убедимся, какова численность неприятельской армии; что до меня касается, то я прибыл сюда для того, чтобы защищать мое отечество от врагов до последнего издыхания”.

Вслед за тем Ивония придвинул свой лагерь к озеру, соединяющемуся с Дунаем, и распорядился, чтобы доставлены были свежие лошади для той конницы, которая в предыдущую ночь ходила в разъезд против турок, для того, чтобы она не отставала от остального войска. Вблизи неприятельского лагеря возвышался холм: Ивония въехал на его вершину с своею свитою, желая обозреть расположение врагов, но это оказалось невозможным, потому что турецкий лагерь был прикрыт другою, более к нему близкою возвышенностью. Он увидел только в четырех различных местах турецкие пикеты, которые передвигались вокруг своею лагеря, стараясь укрываться за возвышенностями от взоров молдаван. В виду близости неприятеля Ивония разделил все свое войско (которое состояло из 30,000 солдат и множества челяди) на 30 отдельных отрядов; пред каждым из них он расположил большие осадные орудия, выбрасывавшие огненные ядра; таких орудий он имел 80. Многочисленную свою пехоту он отделил от конницы и предполагал сам оставаться возле нее; но пехота, увидев это намерение и заботясь о его безопасности, обратились к нему с просьбою, чтобы он переехал под защиту польских казаков, где его жизнь и свобода будут гораздо лучше обеспечены; ибо молдавская пехота состоит из крестьян, вооруженных весьма плохо, почти исключительно косами, луками, кривыми турецкими саблями и дубинами: крестьяне эти отличались особенною преданностью Ивонии.

Когда войско было устроено в крепком боевом порядке, Ивония, раньше чем приказал подать сигнал к атаке, въехал еще раз на вершину возвышенного холма, для того, чтобы рассмотреть расположение неприятелей; он увидел такое огромное количество врагов, которое превосходило всякое ожидание; теперь только он убедился, что Черневич изменил ему и завлек его в засаду, [125] он немедленно приказал призвать его, но Черневич ответил, что он не может явиться, потому, что уже отправляется на бой с турками за интересы господаря — под его предводительством находилось 13,000 прекрасной, приученной к бою конницы. Наконец дан был боевой сигнал и Черневич первый вступил в битву. Турки ожидали сражения, выстроив свои силы в боевой порядок. При первом столкновении Черневич, условившийся с врагами, приказал своему отряду опустить знамена, снять шлемы и, положив на землю копья и мечи, преклонить головы. Турки, увидев, что отряд этот сдается добровольно, подняли вверх оружие и приказали сдавшимся вступить в свой лагерь. Измена Черневича наполнила ужасом остальное войско Ивонии; оно подалось назад; господаря известили о случившимся, заявив ему, что все потеряно. Но известие это не поколебало его решимости, он сохранил в несчастии богатырский дух, ободрил своих солдат и приказал атаковать турок. Но турки, увидев отступление и колебание молдавского войска, уже налегли на него всеми силами и стали его гнать перед собою; увидев бегство своих передовых отрядов, Ивония воспылал яростью и приказал открыть по ним пушечный огонь; таким образом эти отряды молдаван подверглись двойной опасности: от турок и от своих. Между тем турки выдвинули вперед сдавшихся молдаван, и прикрываясь их рядами, по трупам их двигались на центр армии Ивонии через ручьи молдавской крови. В это время казаки по своему обычаю ударили с, боков на турок и произвели значительное замешательство в их рядах. По следам их многие молдаване, отличавшиеся лучшим вооружением или большею телесною силою, успели проложить себе путь и храбро напали на врагов. Смешались крики команды, возгласы радости, стоны раненых, бряцание оружия, свист стрел, сыпавшихся градом с обеих сторон; облака отражали этот смешанный гул. Турки, не будучи в состоянии выдержать напора молдаван, начали было отступать; уступая отчасти страху, отчасти же надеясь на военную хитрость, они рассеялись в разные стороны, рассчитывая увлечь молдаван в засаду, под выстрелы пушек, [126] расположенных в закрытой позиции, но Сверчовский угадал опасность и громким голосом приказал остановиться польским и молдавским отрядам. Тогда турки вновь ударили на них свежими силами, но молдаване мужественно отразили атаку и возвратились в лагерь невредимыми. Ивония, обрадованный успехом, выстроил молдаван и поляков около своей артиллерии — все они наполнили колчаны стрелами, приготовили копья и стали ожидать нападения врагов. Турки, получив новые подкрепления, ободрились и вновь повели сильную атаку; составив густую колонну, они сломили бесстрашно линию молдаван. Последние бросились вперед и завязался кровавый рукопашный бой с равным с обеих сторон ожесточением; турки и молдаване валились с коней, люди выбивались из сил, оружие притуплялось; туман пыли и дыма от пушечных выстрелов покрыл солнце; в общем смятении нельзя было расслышать ничьего голоса; сражавшееся не видели друг друга и артиллеристы потеряли возможность направлять выстрелы. Ивония, не потерявший бодрости духа, среди горячей схватки, громким голосом приказал своим войскам отступить под прикрытием пушек и собраться у своих знамен. Тогда турки отступили. Жители Мачина, смотревшие на битву с городских стен, увидев, что молдаване осиливают турок, стали бежать из города, исполненные страха, и искали спасения во внутренних турецких областях, ибо этот город лежит по ту сторону Дуная на турецкой территории.

После этой битвы, обе стороны, будто по условию, прекратили военные действия. Разразилась страшная гроза и проливной дождь хлынул на оба войска. Дождь этот причинил молдаванам большую потерю, ибо подмочил порох и пушки, оказывавшие им в битве самую существенную пользу (В этом месте Горецкий поместил рассуждение об истории изобретения пороха и о боевом значении огнестрельного opyжия, которое мы опускаем, как эпизод, не имеющий непосредственной связи с историческим рассказом.).

Когда буря миновала, турки и молдаване возобновили битву с удвоенною энергиею; 20,000 турок, образовав колонну, напали [127] на ту позиции, где стояла молдавская артиллерия, теперь уже безвредная, вследствие порчи подмокшего пороха; тем не менее молдаване мужественно сомкнули ряды и стали храбро отражать напор турок. В это время появились новые турецкие отряды и татарская орда, которая, видя, что ей более не угрожают пушечные выстрелы, оставила позицию, в которой до тех пор укрывалась, и вступила в бой. Татары бросились на молдаван с пронзительным криком, оттиснули их от пушек и обратили в бегство. Беглецов, рассеявшихся по обширному полю, турки умерщвляли подобно безоружному стаду. Только 250 казаков остались в строю. Таким образом, вследствие измены Черневича, решена была судьба войны и последовала окончательная гибель Ивонии. Господарь между тем ушел к своей пехоте, к которой примкнул и упомянутый выше отряд 250 казаков, которых турки не осмелились тронуть во время погони за молдавскою конницею. Прибежав к ним, Ивония сказал: “Вижу я, храбрые воины, что измена Черневича причинила нам совершенную погибель; уверяю вас лишь в том, что труп мой ляжет на том же месте, где вы погибнете от оружия врагов, и души наши вместе улетят в лучший мир”. Сверчовский ему ответил: “Приближение смерти нисколько меня не смущает: совершенно естественно воину ожидать смерти на поле битвы; но для того, чтобы смертью нашею не доставить лишнего торжества врагам христианского имени, я полагаю, что нам следует отступить, пока еще имеем для этого время”. Казаки немедленно спешились и, став в ряды пехоты, стали помогать тащить большие осадные пушки, которых было у Ивонии 60 штук. Сам Ивония потащил лично одну из них, под которую обыкновенно запрягали 12 лошадей, ибо он обладал изумительною силою; видя это, поляки выхватили у него эту пушку, предоставив ему другую, более легкую. Таким образом Ивония стал отступать с 20,000 отрядом своей пехоты, но вскоре оказалось, что пушки слишком тормозят отступление, потому их бросили, предварительно испортив так, чтобы они не годились туркам для стрельбы. [128] Действительно, когда турки, овладев ими, попытались употребить их в дело, то они от первого же выстрела потрескались.

Между тем Ивония, истощенный и падший духом, отступал с своею пехотою, остатками конницы и несколькими пушками; отступление его происходило весьма медленно и было затруднено грудами трупов, валявшихся на поле битвы. В этот день он успел пройти едва 1,000 шагов; он остановился на месте, покрытом развалинами недавно сожженного села; здесь он расположил свой лагерь, окружив его валами во избежание внезапного нападения турок. В этом отношении он сделал ошибку, хотя, может быть, он и не мог поступить иначе, окружив себя укреплениями в местности, совершенно лишенной воды, ибо вскоре непреодолимая жажда должна была побудить к сдаче его войско. Июня 10-го, при закате солнца, турки, преследовавшее бежавших молдаван, наткнулись на лагерь Ивонии и осадили его. Очевидцы рассказывают, что их было такое множество, что нельзя было усмотреть конца их армии. Осажденные были окружены столь тесно, что никто не мог выйти из лагеря, и они были совершенно отрезаны от соседних сел, в которых можно было надеяться найти провиант; турки сожгли ночью эти села, устроив большие костры из строевого мaтepиaлa и поддерживая их в течение всей ночи для того, чтобы осажденные не воспользовались темнотою для бегства или для внезапного нападения. На рассвете 11 июня турки открыли пушечный огонь по лагерю Ивонии, но ядра не причиняли особенного вреда, ибо валы были достаточно высоки; перестрелка эта продолжалась три дня с значительным уроном турок, которых молдаване и поляки разили из-за валов меткими выстрелами. Heпpиятeли, сообразив, что нелегко будет овладеть лагерем, вступили с Ивониею в переговоры; они требовали, чтобы господарь сдался немедленно, положившись на милосердие турок и оставив надежду на свои расстроенные военные силы; ему представляли, что раньше или позже он должен будет сдаться, так как помощи ему не откуда ждать; потому он поступит благоразумно, если, обдумав свое положение, немедленно положит оружие, не проливая напрасно крови ни своего, ни [129] турецкого войска. На предложения эти Ивония ответил: “Я вижу ясно крайность своего положения, хотя еще могу долго защищаться с своею пехотою, причиняя вам немаловажный вред; но отчетливо понимая безвыходное состояние, в котором я нахожусь, я изъявляю готовность к сдаче, но не приступлю к ней прежде, чем начальники ваши поручатся за мою неприкосновенность и принесут семикратную присягу в том, что они сохранят предложенный мною условия капитуляции”. Сказав это, он приказал проводить из лагеря парламентеров, которые обещали вскоре принести ответ на его предложения. Затем Ивония, созвав поляков и молдаван, обратился к ним с следующею примерно речью: “День этот горестен для нас, храбрые воины! Мы должны или сдаться, или погибнуть от жажды среди этих укреплений. Решайте, что для вас желательнее: или сдаться, или затворить лагерные ворота и готовиться к неминуемой погибели, или выйти на бой и славно умереть, причинив врагу возможный вред? Смерть без сомнения служит исходом всякого бедствия: она освобождает тело от мучений и взоры наши от позорных зрелищ; она переселяет нас в вечную жизнь, где мы будет лицезреть величие Господа!” дальнейшую речь его прервали слезы; тогда поляки сказали ему в ответ: “для нас, Ивония, смерть никогда не была и не будет устрашением; потому, если ты решился выйти на последний бой с врагами, мы также охотно примем в нем участие и предпочтем славную смерть плену, в котором нас ожидает также гибель среди мучений и издевательств, ибо турки не имеют обыкновения сдерживать обещания, данные христианам. Но молдаване, не чувствуя влечения к славной смерти, советовали сдаться, если только Ивония имеет основания полагать, что турки исполнят принятые ими на себя обязательства, если же он сомневается в их искренности, то они предпочитают остаться верными господарю и рисковать жизнью вместе с поляками, чем предательски подвергнуться турецкому плену.

Ивония остался в нерешимости и некоторое время колебался, но наконец сожаление о горестном положении его войска [130] заставило его принять окончательное решение; действительно солдаты гибли от жажды и смертность увеличивалась с каждым днем; господарь с горечью сознал сделанную им ошибку, вследствие которой он основал свой лагерь в неудобном месте. Горько рыдая, он обратился к солдатам с речью: “Предпочитаю сдаться в плен врагам и подвергнуться участи, определенной мне судьбою, нежели быть виновником гибели многих тысяч людей; я немного только еще протяну дело в надежде, что турки подтвердят присягою условия, которые я им предложил, и лишь только они принесут присягу, мы положим оружие”. Он приказал призвать турецких парламентеров, которые ожидали ответа за лагерными валами, и сказал им: “Ступайте к начальникам вашим, скажите им, что, хотя силы мои еще настолько значительны, как сами вы видели, чтобы отразить ваше могущество, но я pешаюсь преклониться пред волею судьбы; я сдамся, если все вожди ваши обяжутся семикратною присягою исполнить следующие условия капитуляции:

1) Вы дозволите беспрепятственно возвратиться на родину польской коннице, явившейся сюда по моему приглашению и заслужившей верностью и мужеством всеобщее уважение у всех народов. Вы дозволите ей с лошадьми и багажами переправиться через Днепр.

2) Меня живого и невредимого вы препроводите к султану Селиму, моему повелителю.

3) Молдаван, когда они сдадутся, вы пощадите — впрочем это будет в ваших же интересах, ибо если вы посягнете на их свободу или жизнь, вы принесете этим ущерб султану, которого они подданные, или тому лицу, которое султан назначит правителем Молдавии.

Когда парламентеры предложили эти условия турецким вождям и комендантам замков, они все приняли их охотно и каждый, по турецкому обычаю, семь раз поклялся в их исполнении от имени своего и своих подчиненных. Тогда Ивония вышел без всякого смущения к турецким начальникам и сказал им [131] в присутствии поляков: “Находясь по воле всевышнего и милосердого Бога, в вашей власти, я прошу вас во имя вашей веры, присяги и рыцарской чести, чтобы вы позволили польским воинам с лошадьми и имуществом их свободно возвратиться домой; ибо они достойны уважения и почета всех народов. Если вы питаете к ним неприязнь, то обратите месть вашу на меня, ибо я готов претерпеть за них всякую крайность”. Затем, обратившись к сопровождавшим его полякам, он сказал: “Тяжкая судьба разлучает нас, храбрые воины! каждому из вас я пожимаю руку и заявляю вам, что пока сохраню душу в смертном теле, буду вспоминать с благодарностью ваши имена”. Поляки выслушали, рыдая, слова его и оросили слезами руку господаря. Когда они отошли уже от лагеря на расстояние трех выстрелов, Ивония обратился и молдаванам и также со слезами простился с ними, раздав им бывшие при нем деньги и драгоценности; затем он вновь обратился к полякам, раздарил им свое оружие и сказал со слезами: “Если бы отряд ваш был вдвое численнее или если бы он, по крайней мере, весь оставался невредимым, я не сомневаюсь, что еще до заката солнца я поразил бы неверных псов и изгнал бы их из этой страны, которой ныне Господь лишил меня ради великих моих прегрешений. Но если Богу благоугодно будет спасти меня от свирепых и жестоких врагов, если паши исполнят данное ими обещание и препроводят меня к Селиму, то я клянусь, что в таком случае я еще возвращусь в Молдавию. Прошу вас сохраните пока добрую обо мне память, в случае же моего возврата, все мои сокровища, какие успею сохранить, я предоставлю вам и все высшие должности раздам людям вашего народа, потому что я испытал в несчастии вашу верность, мужество и постоянство”. При этом он подарил полякам последние, оставшиеся у него ценные вещи и прибавил: “Не хочу чтобы вещи эти достались моим диким врагам, вам же дарю их в награду за вашу храбрость, за вашу верность и достойную удивления преданность, которую вы оказывали мне до конца; благодарность к вам я сохраню до последнего издыхания, [132] в чем свидетелем да будет мне Господь, которого покровительству я вас поручаю”. Поляки, тронутые его словами, прощались с ним исполненные благодарности. Ивония же, сняв с себя оружие, в качестве пленника вступил в турецкий лагерь в сопровождении поляка Осмальского, с которым беседовал еще в продолжение трех часов.

Капудан-паша вступил в разговор с Ивониею, но, раздраженный его словами, забыв свои обещания и рыцарское слово, он обнажил меч и ударил его в лицо и в живот. Раненого Ивонию схватили янычары и полумертвому отсекли голову, тело же его растерзали, привязав к двум верблюдам и части его разбросали в добычу хищным зверям. Голову воткнули на копье (Голова Ивонии была отправлена в Букарешт и прибита к городским воротам: два года спустя ее видел там, проезжая с посольством в Константинополь, польский историк Стрыйковский.), кости же турки разделили между собою; кровью Ивонии они намазывали острия сабель и примешивали ее к воде, которою поили лошадей в уверенности, что вместе с кровью к ним перейдет мужество и рыцарское одушевление убитого. Такова была смерть Ивонии, постигшая его вследствие жестокости и вероломства турок; я, впрочем, полагаю, что это бедствие не постигло бы его, если бы он сам не изменил христианской веры и если бы относился более добросовестно к своим обязанностям. Его печальная судьба да послужит примером превратности человеческой жизни: вначале он пользовался неимоверным успехом и одерживал блестящие победы, потом, как бы в доказательство непрочности человеческой судьбы, он растратил приобретенные силы и средства и подвергся жестокой и позорной смерти.

После горемычной кончины Ивонии, турки напали на молдаван, вышедших из своего лагеря и умерщвляли их, как скот. Польские всадники, видя турецкую измену, поняли, что им не дозволят безопасно возвратиться домой; они попытались отступить в укрепленный лагерь, но оказалось, что он был уже занят [133] турками. Увидев это, они, молча, построились в боевую линию и ринулись в густую толпу турок; истребивши их значительное количество, они почти все погибли, за исключением немногих, тяжело раненых, которые были взяты в плен. Турки были поражены удивлением при виде столь малочисленного польского отряда, богатырски бросившегося на несметные турецкие силы: многие из них, несмотря на смертельные раны, продолжали сражаться, врезываясь больше в турецкие ряды и впоследствии, несмотря на эти необычные усилия, они не умерли, но вылечились от ран. — Вот имена более значительных поляков, попавших в плен; Сверчовский, который снискал в этой кампании особенно громкую славу храбростью и опытностью в военном виде, Козловский, Садовский, Янчик, Залесский, Копытский, Земковский, Соколовский, Либишовский, Цишовский, Суцинский, Богшицкий (Имена, приведенный Горецким, ясно cвидетельствуют, что отряды так называемых казаков, ходившие на службу к Ивонии, состояли из польских шляхтичей. Сам Сверчовский, по сведениям Симона Старовольского, был родом из Мазовецкого воеводства: “Ioannes Sviersczovius... equestri familia in Mazovia natus. Simonis Starovolskii — Sarmatiae bellatores. Wratislaviae 1734 стр. 102.). Все они впоследствии были выкуплены из плена родственниками за значительные денежные суммы (Старовольский утверждает, что 30 только поляков взято было в плен. Сверчовский излечился от ран в Константинополе и попал затем на галеру. Впоследствии, выкупленный из плена, он возвратился на родину, и до конца жизни занимался организацию отрядов, с которыми предпринимал набеги на турецкие пределы, причем он весьма много способствовал успеху этих нападений, вследcтвиe хорошего знания условий местности. Starowolski, ibid. 101-102.). Турки предлагали им принять магометанство и принести присягу на верность султану, обещая, что в таком случае они получат от Селима богатые поместья, в которых они будут проводить жизнь в довольстве. Но они с презрением отвергали предложения турок и предпочли убогую жизнь на родине, богатствам, сопряженным с потерею душевного спасения. Турки с похвалою отзывались об их качествах и выказывали предположение, что они вероятно самые воинственные и храбрые мужи во всем польском королевстве. Но польские пленники отвечали им: “Мы, напротив того, гораздо хуже других, ибо мы были на [134] родине очень бедны, и, не будучи в состоянии снискать себе пропитания, мы принуждены были отправиться в Молдавии для того, чтобы найти славную смерть или обогатиться добычею, которая обеспечила бы наше безбедное существование на родине”. Но словам этим турки верили неохотно.

После позорной казни Ивонии, Селим занял всю Молдавию и истребил множество народа, предавая казни безразлично знатных и неимущих. Заняв страну, он поместил сильные гарнизоны в крепостях и принялся строить новые замки, рассчитывая затем ворваться в Русь. Действительно Польша должна теперь зорко оберегать свои области от непримиримого, вероломного и могущественного врага; ибо турки понимают прекрасно, что заняв Молдавию, вслед затем Покутие (Покутием называлась область, составлявшая юго-восточный угол Червоной Руси, врезывавшийся клином (кутом) между Молдавиею и Венгриею. Она обнимала нынешние поветы восточной Галиции: Коссовский, Коломыйский, Снятинский, Городецкий, Надворнянский, Тлумачский и Богородчанский. В 1530 году молдавский господарь Петр Рареш занял было Покутие и овладел в нем многими укрепленными замками, но попытка его окончилась неудачно; в 1531 году польский гетман Ян Тарновский нанес ему решительное пopaжение у Обертина и заставил очистить Покутие.), за обладание которым Польша вела продолжительный спор с Молдавиею, они откроют себе свободный путь для вторжения в Польшу, ибо Покутие, расположенное между Днестром, Прутом, Каменцем и Галицкою землею, составляет область пограничную с Молдавиею.

Прием политики турецких султанов состоит в том, чтобы подготовлять победу над соседним народом, поддерживая распри, возникающие между его вельможами по какому бы то ни было поводу. Отцы наши помнят их поведение по отношению к Греции, мы сами были свидетелями их поступков в Венгрии и Молдавии. Одна только Польша, хотя лишенная отовсюду защиты и союзников вследствие раздоров, господствующих среди христианских держав к крайнему утешению магометан, успешно отражает нападения турок и татар. Турки страшно желают покорить Польшу для того, чтобы потом обратить все силы против Германии, так как [135] укрепления Вены мешают им беспрепятственно проникнуть внутрь этой страны.

Вскоре после занятия Молдавии Селим умер на четвертом году своего царствования, 15 декабря 1574 года. Старший в его роде Амурат поспешил занять престол и явился в Царьград, не ожидая приглашения пашей, которым он не доверял. По обычаю турецких султанов, привыкших управлять грозою, он начал правление свое казнями: он приказал умертвить пять братьев, две жены Селима, из которых одна была беременна, и значительное количество вельмож. В угоду янычарам, доставившим ему престол помимо желания пашей, он выдал им в награду по 70 талеров на человека, увеличил их жалованье и собственных сыновей записывал в янычары, по мере достижения ими юношеского возраста, притом он увеличил количество янычар на 2,000, так что милиция эта достигла числа 16,000; он освободил их от всех трудных военных обязанностей и озаботился о щедром их продовольствии.

Сделав эти распоряжения, он решился отмстить полякам, за поражения, которые нанес туркам Ивония с помощью польских казаков; с этою целью, в октябре 1575 года он отпустил в Русь 11.000 крымских татар, которые опустошили эту страну на 40 миль: они сожгли до 200 дворов шляхетских и разорили множество сел, перебили в них стариков и детей; около 30 шляхтичей пали в стычках или вместе с женами и детьми были увлечены на арканах в Молдавию; угнаны были огромные стада быков, овец и лошадей, тем животным, которые изнемогли на пути, татары подрезывали мышцы на ногах и, сдирая с животных кожу, предоставляли их в пищу пленникам. Последние разразились страшным плачем на переправе через Днестр, ибо, они поняли, что за этою рекою прекращается всякая надежда на освобождение из рук дикого врага. Наши могли бы их поразить наверно, если бы они не были введены в заблуждение ложными уверениями молдавского господаря Петра, который дал обещание, что не дозволит татарам возвращаться через [136] Молдавию, но охотно разрешит нашим войскам преследовать их. Вследствие этого польское войско отправилось в сторону Киева, полагая, что татары будут возвращаться по той дороге, и не успело задержать их на переправе через Днестр. Многих пленников татары умертвили на пути, некоторые были освобождены жителями Руси и, скитаясь среди рыскавших повсюду неприятельских отрядов, с трудом пробрались под защиту войска, состоявшего под начальством Мелецкого, воеводы подольского. — В то время нашими захвачен был татарин, угонявший 70 пленных; он был непомерно громадного роста; когда он пал в битве, то труп его измерили: одно туловище его, без головы, равнялось среднему человеческому росту, чело же представляло ширину в 24 дюйма.

Между тем как татары угоняли пленных в Молдавию, храбрые днепровские казаки под предводительством Богдана Ружинского ворвались в татарские владения, они опустошили страну огнем и мечем, женщинам резали груди, многих лишали глаз, убивали детей и освобождали встреченных пленников.

Но пора окончить это повествование; из него, между прочим, возможно вывести то заключение, что христиане могут побеждать турок, если составят бодрое духом и храброе войско, если будут снабжены необходимыми средствами и, что важнее всего, если будут находиться под начальством мужественного и опытного в военном деле вождя.